Птица

глава 1 яма

У Птицы снова зудели лопатки. Зуд был нечеловеческий: казалось, что под кожей ютится целый пчелиный рой – и все эти полосатые, мохнатые насекомые дружно дребезжат своими крылышками, стремясь вырваться на волю. Птица безуспешно пытался достать до невидимого улья, почесаться всласть, но никак не мог и, перестаравшись с подобной акробатикой, едва не вывихнул плечо. У него не получалось взять в толк, что там могло так сильно чесаться – комаров еще не было, а мерзких жучков в его съемной квартире и подавно не водилось.

– Эй, Птица, идешь? – окликнули его из-за входной двери. От неожиданности он вздрогнул и прекратил свои провальные попытки почесать спину. Оглянувшись, крикнул:

– Бегу!

Он неаккуратно схватил с крючка в прихожей куртку, мельком глянул в зеркало и вышел из квартиры. Стоял позднеапрельский вечер, и около подъезда его встретил Илья, с которым они вместе учились на философском факультете. Он изрядно подустал ждать долго собиравшегося Птицу и успел спуститься.

– Копуша, – по-доброму кивнул он Птице и закурил сигарету. – В Яму или на Патрики?

– В Яму.

– Ну идем, – отозвался Илья. Он стряхнул пепел с сигареты и пнул подвернувшийся под носок кроссовки камешек.

Илья начал решительно пробираться сквозь толпы детей во дворе дома, которые уже вовсю предвкушали летние каникулы и явно плевать хотели на контрольные работы. Птица плелся за ним, засунув руки в карманы куртки. То и дело он неосторожно натыкался на шумящих школьников. Илье приходилось оборачиваться, чтобы убедиться, что Птица все еще идет за ним и не застрял, вежливо пытаясь обойти очередного ребенка. Наконец выйдя со двора на оживленную улицу, Илья спросил:

– Ты чего смурной такой? Опять с Платоном беда?

Птица пожал плечами. Беды с Платоном у него были начиная с первого курса.

– Да спал не очень, снилась какая-то дребедень.

Илья хмыкнул, положил руку Птице на плечо и наклонился к нему, будто собирался поведать сакральную истину:

– Тебе бы поменьше загоняться.

Птица нахмурился, уставившись себе под ноги, и поджал губы:

– Я не загоняюсь, просто…

– …некоторые люди ведут себя по-уродски, а ты никак не можешь смириться?

– Ну, в общем и целом, да, – согласился Птица.

– Понимаю. Но всех людей не исправить.

Птица кивнул, признавая поражение. Да, не исправить, это точно.

В Яме было, как всегда, не протолкнуться. Бетонный амфитеатр двадцать первого века был набит людьми, хотя не мог похвастаться ни гладиаторскими боями, ни философскими дебатами. Птица с Ильей нежно любили Яму. В их воображении они сами были античными философами, которые заявляются «пояснить за трагедию», что в конечном счете довольно быстро скатывалось если не в комедию, то в стендап точно. «Яму следовало назвать ульем», – рассеянно подумал Птица, мотнув головой и вдохнув чей-то фруктовый дым от электронной сигареты. Амфитеатр жил своей молодой и ни о чем не жалеющей жизнью, шумел десятками портативных колонок JBL, вокруг которых толпились люди. Из расположившейся рядом на Покровке пиццерии пахло горячей пиццей.

– Вон туда идем, – указал Илья куда-то в верхний ряд сбоку, углядев свободное место.

Они сели на деревянные доски, которые заменяли сиденья и спасали от холода бетона. Илья поджал под себя ногу, повернувшись к Птице:

– Ходили вчера с Лерой в Пушку на Люсьена Фрейда, она так ругалась, ты бы слышал!

– На Фрейда? – уточнил Птица.

– Да не, на организацию выставки и на инфраструктуру Пушки в целом. Она же у меня из этих, – любовно описал он головой круг и мечтательно улыбнулся. – Из искусствоведок.

Птица рассеянно кивнул. Истории про девушку Ильи Леру-искусствоведку – обязательно с феминитивом! – он слушать любил, хотя и не всегда понимал, чем провинились музеи, выставки и кураторы – все вместе взятые. В Пушке он был всего раза два, смотрел на античные слепки и вглядывался в малых голландцев, представляя себя крошечной фигуркой в скрупулезно выписанном пейзаже.

От мыслей о голландцах его отвлек звук с ряда выше, где царил настоящий балаган. Там толпились уж очень шумные ребята, они о чем-то спорили, их голоса звучали пьяно и эхом раскатывались по Яме, звонко отскакивая от бетонных поверхностей. Птица хотел бы не вслушиваться в хмельные диалоги, но компания повышала голоса все больше и больше.

– Вот я работаю в автосервисе, устаю, делаю – ик! – настоящее дело, а она отсиживает свою жопу дома, пялится в экран компа, она у нас, видите ли, эсэмэмщица! – с раздражением и сарказмом сказал один из парней. Они были чуть постарше Ильи и Птицы, а говоривший, которого Птица мысленно успел обозвать «настоя-я-а-ащий мЕхАнИк», размахивал во все стороны полупустой бутылкой пива, направляя горлышко, как микрофон, к своим, так сказать, коллегам по диалогу. Коллеги ожидаемо поддакивали, хотя по высокому хлипкому парнишке – похоже, самому трезвому из компании, который стоял на краю ступеньки, явно было видно, что не только некая эсэмэмщица механика проводит дни и ночи, уставившись в синий экран.

Птица с Ильей переглянулись, поморщившись из-за претензии к эсэмэмщикам. Они, учась на третьем курсе философского факультета, шутки про «Макдональдс» и «ненастоящую работу» в соцсетях слышали чаще, чем «приветкакдела». Птица чуть наклонился к Илье, покосился в сторону пьяной развеселой компании:

– Не понимаю, зачем шеймить людей за их работу.

Илья пожал плечами. Он спокойнее относился к окружающим и их причудам, а Птица никак не мог допереть, что это: равнодушие или волшебное умение не принимать всякую чепуху близко к сердцу. «Мама всегда мне говорила, Птица, дураков много, а жизнь одна. Я лучше буду стараться жить эту жизнь, чем обращать внимание на дураков», – объяснял обычно Илья. Птица понимающе кивал, пытаясь вспомнить, говорила ли ему мама что-то подобное, но продвинуться дальше этой попытки не мог.

– Прикиньте, вот она сидит на балконе, ноги свои длиннющие раскинула и клепает сторис в инстаграм![1] – продолжал механик, кривляясь и выпучивая глаза на словах «сторис» и «инстаграм». – Я ей говорю: «Кать, ты че, сколько можно торчать в телефоне? Иди ужин приготовь, я жрать хочу». А она мне что? «Милый, я еще работаю, закажи „Кухню на районе“». Работает она! Тоже мне работа.

Птице становилось все неуютнее сидеть и делать вид, что он ничего не слышит. Плечи его напряглись, он весь сжался. Не выдержав, он снова обратился к Илье:

– По-моему, Кате надо ливать.

Илья кивнул в ответ. Разглагольствовать не хотелось: механик уж больно угрожающе размахивал бутылкой, а стайки людей вокруг них начали потихоньку разбегаться со ступеней. Илья дотянулся до Птицы, схватил за локоть, собираясь под шумок последовать примеру остальных и уйти куда-нибудь на пруды, но, только он начал подниматься, совсем рядом с ними раздался голос механика:

– Э, кому тут «ливать» надо? На каком языке ты разговариваешь, говори по-русски.

Механик явно обращался к ним, спустившись еще на ступень. Илья закатил глаза, повернулся к Птице и поджал губы. «Ну ты как всегда», – говорил его недовольный взгляд.

– Нам надо ливать, то есть я имею в виду «уходить». Простите, русский неродной, мы из Англии, – сделал попытку отшутиться за двоих Илья, но механик отсылки не понял.

– Он у тебя отбитый, что ли? – продолжил механик, кивнув в сторону Птицы. – Дохлый голубь какой-то, одни кости торчат, бормочет чего-то про меня. Эй ты, да, я с тобой разговариваю, ты глухой? Тебя в детстве головой уронили?

Птица нахмурился, нервно и быстро пожал плечами. Механик не затыкался:

– Че, не знаешь? Ты че, приемный?

Птица во все глаза таращился на грузного парня. Непонятный колокольчик упрямо звенел в его голове, а лопатки снова зачесались. Казалось, его и правда торчащие кости сейчас продырявят тонкую кожу на спине, вылезут наружу.

– Чувак, прости, у моего друга просто обостренное чувство справедливости, – попытался сгладить ситуацию Илья, мирно поднимая руки и вставая с деревянной сидушки. Очередная неловкая шутка механику не зашла.

– А за себя твой друг говорить умеет или зассал?

Птица нетвердо поднялся на ноги, стараясь не обращать внимания на звон в голове, и искренне ответил:

– Да, простите, но я не понимаю, что не так. Мне кажется странным осуждать профессии других людей, тем более если это не просто случайные люди, а ваша девушка.

Вместо ответа ему в скулу уже летел кулак.