Птица. Каньон дождей

Глава 1

Дверь заскрипела, заворчала, открываясь наружу. На порог упали мелкие капли начинающегося дождя, запахло навозом, овечьей шерстью и — совсем чуть-чуть — грибами. Холодный воздух, насыщенный влагой, заставил съежиться и поплотнее запахнуть короткую куртку.

Обтрепанные рукава, закатанные несколько раз, здоровущий капюшон, съезжающий даже при слабом порыве ветра, широкие полы, болтающиеся над тонкими, обтянутыми серыми штанами, ногами. Лиса сунула руку в карман, нащупала старую дырку, вздохнула. Надо заштопать отцовскую куртку, да все никак не удается выкроить время.

— Фу, опять эта мерзкая погода… — пробормотал за спиной Дагур, стукнул лопаткой и толкнул Лису в спину. — Ну, же, пошли. Что застыла?

— Тихо ты, не шуми. Главное, чтобы нас никто не заметил.

Лиса оглянулась. Самые младшие братья — Лейн и Дайн — все еще спали, прижавшись к боку остывающей печи. Топить сегодня нечем — хворост закончился этой ночью. Надо успеть не только обокрасть хозяйское поле, но и сгонять в лес, набрать топлива. И все это — до утреннего звона, пока не начали собирать людей на стройку. Чтобы эта Белая башня треснула и рассыпалась, треклятая!

— Может, мы не пойдем через болота? — снова заворчал Дагур, ступая следом за Лисой на порог и натягивая на голову капюшон.

Лиса оглянулась. Дагуру сравнялось четырнадцать этим летом, и он почти перерос ее. Трудно командовать младшим братом, когда он на голову выше. Хотя и худющий, ворчливый и ленивый. Вот сейчас хмуро поглядывает из-под капюшона на размокшую от дождя и еле различимую в сумерках тропку, ведущую в сторону холмов и, небось, прикидывает, какой надо сделать крюк.

— Да, лучше мы попремся напрямки, по тракту, к самым воротам крепости и попросим Стубора — а не разрешит ли он нам поворовать малость на его поле. Всего пару мешочков картошки и охапку свеклы. И ничего более, — ехидно прошипела в ответ Лиса.

— А на болотах сама знаешь, кто… Заберет душу…

— Мозги твои заберет, вот что… Я уже ходила три раза и три раза тырила картоху. И никто мою душу не забрал. А если мне предложат побольше картохи за мою душу — то сразу соглашусь. И думать не буду…

Последние слова Лиса проговорила, доставая из-под ступенек небольшой мешок, завязывающийся у горловины. Протянула его Дагуру, после вытащила еще один такой же, уже для себя. Пояснила:

— Я одна много не унесу. Надоело лазить в потемках и копаться ради горсти картофелин, которые вы слопаете за один ужин. Натащим вместе на неделю и не будем рыпаться. Тем более, что поле уже начали убирать, и скоро вообще ничего там не найти будет.

— Опасное дело ты затеяла, Лиска. Нарвемся. Тебя, вон, опять высекут и подстригут. У тебя же после последней стрижки волосы еще не успели вырасти.

— Главное — не попасться. Я оделась как мальчик, морду вымазала. Кто меня узнает? Меня вся деревня только в платке и видела, я ведь женщина, исчадие греха. А без платка и с короткими волосами меня примут за мальчика. Пойди, узнай, что за мальчик? Главное — бежать быстро. А я еще ни разу не попадалась, мне везло.

При этих словах Лиса достала из-под куртки висевший на груди знак Всех Знающих и поцеловала маленькое, сделанное из дерева колесо.

— Ты понял? Двигайся тихо и не зевай, вот что главное. И если надо бежать — так беги не оглядываясь, вот и весь секрет.

— А болотники? Если они погонятся?

— Духи-то? Я их ни разу не видела, храни нас Знающие…

— Тебя Знающие хранить не будут. Ты грешница, картошку с хозяйского поля воруешь, — хмыкнул Дагур, перебираясь вслед за Лисой через покосившейся плетень, огораживающий крохотный огородик рядом с их низкой хижиной.

— А я помолюсь им и принесу жертву. Все Знающие любят жертвы.

Лиса бодро зашагала по самому краю тропинки, стараясь не сильно пачкаться в грязи.

— Только не от таких стриженных, как ты…

— Все, не болтай…

Лиса осторожно дотронулась до руки Дагура, после приложила палец к губам.

Дальше брели через каменистый склон, поросший зеленой травой и мелкими желтыми цветочками. Сначала подняться вверх, после спуститься вниз, к пролеску, где осины и березки мешаются с чахлыми сосенками. Это в противоположную сторону от крепости Стубора, это приличный крюк, который приходилось делать в предрассветных сумерках, когда полный Маниес все еще путался в облаках и еле освещал землю. Там чуть дальше, за пролеском пролегало болото, на котором селились птицы масса и кричали по ночам, предвещая беду. В деревне говорили, что на болоте живет нечисть, сводит с ума неосторожных путников и заманивает их в самую топь. Лиса эту нечисть не видела ни разу.

Да и некогда ей было приглядываться к кустам, что росли в тех местах, да сумерки под деревьями разглядывать. Она пробиралась по заброшенным звериным тропкам бегом, торопливо переводя дыхание и стараясь двигаться как можно тише. Сразу за болотом начинался лесок, а за ним — край хозяйского картофельного поля. Воины в том месте не появлялись в сумерках — болотников даже железные рыцари боялись.

А вот Лиса это поле знала очень хорошо, в детстве она не раз сажала в тех местах картошку с отцом и играла под сенью сосен, устраивая в низких развилках стволов домики для своих кукол. Отец был на хорошем счету у жрецов храмов Днагао, потому что всегда поставлял самый лучший картофель к храмовому столу. Тогда были другие времена, и поле это тогда принадлежало их семье.

Лисе было шесть лет, когда началась треклятая война с Верхними магами — чтоб зменграхи пожрали их потроха! Отец погиб на войне, хотя вовсе и не воевал. Просто маги прошли по этим самым местам, сжигая и убивая на своем пути. Им нужен был Моуг-Дган, Последний Знающий. После появились баймы — и все вообще смешалось.

Дагур все это не помнит, ему было тогда три года всего, и он все еще сосал грудь матери. А мама уже носила под сердцем двойню, двух младших братьев, Лейна и Дайна. Не суждено было младшим увидеть отца, они о нем только слышали из рассказов Лисы. Да и Дагур его почти не помнит.

После смерти отца матери пришлось тяжело. Она нанимала работников для поля, но храмов Днагао уже не было, а это значит, что не было удобных и постоянных покупателей, которые бы забирали почти весь урожай и хорошо за него платили. Мать первое время возила овощи и молоко на рынок Тханура. К власти пришли железные рыцари, началось строительство новых храмов, правда, тогда еще из дерева. От каждого, кто приезжал в Тахнур торговать, требовалось отказаться от старых богов и поклониться Всем Знающим.

А мать этого делать не стала. "Негоже забывать старую веру" — сказала она. Потому покупателей на овощи и молоко у нее сильно убавилось. Но, хоть не голодали дети, и то хорошо — вот что говорила тогда мать.

Но, видимо, духи отвернулись от этих земель, а Знающие не дали свою благосклонность матери. От непосильных трудов слегла она в лихорадке и сгорела буквально за пару дней. Вот это Дагур помнит уже хорошо. Должен помнить, он тогда убивался по матери чуть ли не месяц. Заболел, похудел.

Но, оказалось, что даже не это самое страшное. Хотя, вроде бы, что может быть страшнее смерти родного человека? Оказалось, что голод страшнее. Когда нечем набить живот, когда только и думаешь — что о картошке и хлебе. О молоке и каше.

Поля и коров отобрали в тот же год, как умерла мать. Сказали, что во-первых, за какие-то там долги — это Стубор пояснил, когда пригрохотал со своими железными рыцарями в дом к Лисе. Во-вторых, все они мерзкие идолопоклонники и не достойны того, чтобы иметь поле рядом с Тхануром. Потому все переходит в руки Стубора, преданного истине рыцаря Ордена Всех Знающих.

Тогда Лиса и заработала первую в своей жизни стрижку и порку. Правда, пороли ее не на Площади Праведников — много, мол, чести для соплячки. А на конюшнях Стубора. Вспыпали так, что долго помнила. Лиса тогда обозвала всех рыцарей паршивыми падальщиками и пожелала, чтобы их потроха достались зменграхам. И еще призвала проклятия духов на их семьи.

Подстриженные волосы было не жаль, это дело всегда отрастает, сколько не стриги. Наоборот, по утрам меньше возни с расчесыванием и плетением. Тряхнула головой, пригладила пятерней, завязала ужасный платок над глазами и почесала на бывшее собственное поле — окучивать и пропалывать. И все задаром, за работу эту рыцари и не думали платить. Это считалось праведным делом, за которое в другой жизни Создатель поселит в рай. Если только будешь всю жизнь носить платок, смотреть себе под ноги и каждый день раз пять хотя бы целовать деревянный круг, что должен висеть у всех на шее.

Поле и коров было очень жалко. Увели ведь все небольшое стадо, всех восемь штук. И даже Чернушку, ласковую молодую коровку, которая только первый год стала давать молоко, и которую Лиса кормила с рук хлебцем.

Всех увели, ни шерстинки во дворе не оставили. От такого горя Лиса месяц говорить не могла. Чем кормить мальчишек? Что есть самой? И заступиться некому было. Родня по линии матери — старшие братья, которые жили тут неподалеку, только головами качали. После смерти отца они хотели, чтобы мама уступила им поле за бесценок. Мол, некому теперь его обрабатывать и некому хозяйство вести. Но тогда мать считала, что не вправе лишать мальчиков отцовского наследства. А теперь поздно жалеть. Теперь братья только языками цокали и отворачивались.

Вот и вышло так, что Лисе пришлось тайком бегать и воровать картошку, которая и без того должна была принадлежать им. На еду теперь зарабатывали на стройке Белой башни. Дом продали за копейки — в деревне их называли идольщиками и избегали. Потому вместо просторного дома с несколькими горницами у них теперь низкая темная хижина, убогая и обветшалая. С раннего утра Лиса и Дагур топали в город и подносили песок в ведрах для того, чтобы рабочие могли сделать взвесь для укладки камней в стене башни. Работа такая, что после нее не оставалось никаких сил. Получали вечером немного муки, картошек и сала за работу и шагали домой. А дома сидели два голодных брата.

Небольшой огородик выручал, конечно. Но много ли толку с пары грядок картошки, капусты и гороха? Все съедалось еще до наступления зимы, а после младшие ходили в город побираться. На стройке еду давали только на двоих работников, а младшим, вроде как, есть вовсе не полагалось. Можно было, конечно, пристроить Лейна и Дайна на стройку, хоть какая-то копейка была бы, да не брал их начальник артели. Сказал, что таких сопляков у него полным-полно, и мальчишки будут только мешаться под ногами.

Зато собственные дети начальника постоянно ошивались около Белой башни, таскали какие-то камешки и деревяшки и делали вид, что работали. Лиса их видела. И, небось, получали наравне со взрослыми. Временами у Лисы руки чесались призвать какое-нибудь проклятие на головы и начальника и Стубора и вообще всех рыцарей. Она знала кое-какие старые заклинания, мать успела научить. Но мать также говорила, что за помощь духов Днагао надо обязательно платить, что даром они возиться не будут. "Это тебе не ручные духи, которые только и мечтают, чтобы найти себе хозяина. Если они станут помогать, то хозяевами будут они. Их надо бояться" — вот что говорила мать.

Лиса ее наставления помнила, потому предпочитала не обращаться за помощью ни к духам ни к Знающим. Справлялась сама, как умела. Да, приходилось воровать картофель, но как по ней — так это и не воровство вовсе, а справедливость. Это поле испокон веков принадлежало ее семье, ее обрабатывал еще дед с бабкой. Так что, картошка эта — как есть заслужена и положена им. Надо только уметь ее украсть.

А Знающие простят, им Лиса принесет на алтарь копейку. Ну, может несколько медяков. Конечно, это не то, что приносят богатые, им-то уж Знающие точно благоволят гораздо больше. А ее семье милости всегда перепадает на пару грошей — ровно столько, сколько Лиса приносит в храм.

— Темнища тут — хоть глаза вырви… — пробормотал Дагур, шагая следом.

Ступал он неосторожно, спотыкался и то и дело поминал зменграхов.

— Да замолчи ты, — бросила ему Лиса, — и под ноги смотри.

— Смотри, что там, в темноте… ты видишь? Это же чьи-то глаза за нами смотрят… Лиса, пошли отсюда! — последнюю фразу Дагур крикнул срывающимся голосом и бросился, было, назад, но Лиса быстро догнала его и отвесила пару оплеух по шее.

Дагур стукнул ее в ответ, толкнул и обозвал паршивой девкой.

— Сама ищи тут картошку, пока тебя не сожрали болотники, — бросил он и собрался уходить.

— Иди-иди. Без меня заблудишься на болотах, вот они тебя и сожрут. Ты хоть помнишь, как выходить отсюда? — ехидно спросила его Лиса.

Дагур нахмурился и запустил пятерню в лохматый затылок. После заворчал более тихо:

— Лиска, ну пошли отсюда, а?

— Наберем картошки и пойдем. Вон, уже виден лесок, за которым наше поле. Я, когда возвращаюсь, всегда кидаю несколько картошек в болото и приговариваю старое заклинания. Вот меня и не трогает никто. А тебя здешние болотники не знают и утянут в трясину — и пикнуть не успеешь. Так что молчи и иди за мной.

— Зменграхам твои потроха, дура, — ругнулся Дагур, но все же подтянул штаны и зашагал следом.

Снова захрустели ветки под его ногами. Лиса поморщилась, покачала головой. А до поля действительно было совсем близко. Вот уже из утренних сумерек проступили знакомые очертания сосны с низкой развилкой у самой земли. Тут Лиса всегда играла, когда была девочкой. Добрая сосна тихонько коснулась иглами плеча, будто здоровалась, и Лиса улыбнулась. Совсем чуть-чуть, еле заметно. Сосна была старой знакомой, которая помнила хорошие, добрые времена, и от которой веяло теплом и лаской. Временами Лисе казалось, что где-то рядом обитает и дух отца, и он охраняет ее на этом поле и помогает скрыться. Лиса всегда оставляла под сосной несколько картофелин и лелеяла в душе надежду, что это будет для отца. Или для духов сосны, которые наверняка связаны с отцом.

Едва вышли из пролеска и мягкая, как пух, земля, запружинила под ногами, как Дагур тут же воскликнул:

— Ого, сколько картошки!

— Замолчи, дурак! — Поморщилась Лиса. — Не тяни с одной грядки много и закапывай после себя. Надо тырить так, чтобы не было заметно.

Надо было доставать картошечку так, чтобы картофельные кусты вверху не заваливались, оставались на месте. То есть не все выгребать под одним кустом, а постоянно переходить с места на место и закапывать ямки после себя.

Чуть влажные, тяжелые картофелины справно полетели в мешок, и Лиса, наконец, почувствовала тихую радость. Притащат, вечером отварят. Порежут на кусочки сальцо, что дадут на стройке — вот и будет у них пир горой. А завтра с утра можно уже не лазить на это поле, можно будет спокойно поспать, радуясь тому, что справно потрудились, когда было для этого время.

Дагур возился слишком медленно, вытирал грязные руки об штаны и постоянно ругался. Он так всегда работал, Лиса уже привыкла. Она лишь время от времени поторапливала его тихим шепотом. К середине поля они старались не забираться, это было слишком далеко от спасительной кромки леса. Двигались вдоль редких кустов ежевики, рядом с которыми бежали длинные грядки, и Лиса то и дело отдирала от краев куртки и рукавов цеплючие ветки с остатками жухлых листьев. Ягод уже давно не было — поклевали птицы. Лиса, правда, и за ягодами сюда тоже приходила росными летними утрецами, собирала в плетеный туесок драгоценное и дармовое лакомство, а после младшие братья сушили на заднем дворе дома. Из ежевики выходил отличный отвар, да и просто так поесть сушеных ягод зимой будет в охотку.

Все теперь приходится добывать с трудом, еда стала главной заботой. А когда-то все было по-другому…

Дагур вдруг выпрямился, уставился куда-то вперед и проговорил:

— Кто-то идет сюда, на поле! Попались мы теперь!

Лиса, придерживая одной рукой мешок с картошкой, выпрямилась, бросила быстрый взгляд туда, где грядки примыкали вдалеке к каменному низенькому забору, еле различимому в темноте раннего утра и тут же снова пригнулась.

— Садись, дурак! — яростно прошипела брату.

Тот стоял довольно далеко, выпрямившись во весь рост и беспокойно вглядывался вперед, словно пытаясь понять — действительно ли там кто-то идет, или это ему только пригрезилось. Вдруг он странно дернулся, и, сдавленно крикнув: "железные рыцари", кинулся куда-то вбок, к ежевичным кустам. Побежал так, что только пятки засверкали, и Лиса не могла понять — то ли он действительно увидел рыцарей, то ли ему пригрезилось.

Какие тут рыцари, когда поле сторожат работники из бедноты? А те кольчуги не носят, у них кожаные жилеты и маленькие кожаные шапочки на голове — отличительные знаки простого ратника, не из благородных. Будут рыцари шляться утром по картофельным полям своего хозяина…

А Дагур улепетывал со всех ног, топал как конь и громко ругался, продираясь через кусты. Мешок с картошкой он оставил на поле, и Лиса, подобравшись к нему на корточках, затаилась. Действительно по полю шел один из сторожей, но от него легко было скрыться. Сюда, поближе к сосновому пролеску у болота он вряд ли бы подошел, и вполне можно было пересидеть, спрятавшись в высоких картофельных кустах. Но Дагур шумел так, что совсем скоро Лиса услышала длинный свист, крики и шум погони. Сторож и его пара помощников, видимо, кинулись наперерез брату.

Его поймали быстро — просто обошли ежевичные кусты с той стороны, где более удобная тропа. Лиса слышала, как ругался Дагур, как жаловался на то, что это сестра все затеяла, как просил отпустить его, потому что он ничего не сделал плохого и ничего не украл. Это, мол, у сестры весь ворованный картофель. Лиса поморщилась, прихватила свой мешочек с картошкой и бесшумно, на карачках стала пробираться к леску. Хорошего теперь ничего не будет, но лучше все-таки припрятать картоху тут, на болоте и предупредить об этом младших. Лейн такой же трус, как и Дагур, но Дайн — парень бедовый, он голодным не останется, сбегает за картошечкой поздно вечером, даже если и Лиса не сможет.

А она точно не сможет. Выпорют опять, и опять подстригут. Как пить дать. И все из-за этого труса Дагура… хотелось добавить еще о потрохах его, которые достались бы зменграхам, но не сейчас поминать злобных тварей. Сейчас надо сматывать удочки, пока не поздно. Вот и спасительные сосны.

Лиса выкатилась из грядок и вовремя. За спиной уже слышались крики и приказы остановиться. Ну, да, как же. Сейчас прямо и остановится, пускай ждут. Они в этот лес за ней не сунуться, это точно. Кишка у них тонка, и мозгов не хватает. Пусть стоят и целуют деревянный круг на своей шее и просят Знающих защитить их от нечисти. А Лиса в это время будет уже далеко.

Все-таки зря она взяла Дагура сегодня с собой. Больше никогда не позовет брата на дело, пусть уж лучше он остается без еды, раз такой бестолковый.

Глава 2

Пахло сосновой смолой и прелой хвоей. Земля неприятно пружинила, уходила вниз, к самому болоту и то и дело норовила выскользнуть из-под ног. Лиса торопилась, потому неслась быстро, перепрыгивая по знакомым камешкам и срезая путь через болотце.

В этих местах она знала все слишком хорошо, не раз лазила сюда за съедобными корешками, чтобы сварить хоть какой-то суп голодным братьям. Теперь у нее за спиной был мешок с хорошей, крупной картошкой, гладенькой и овальной, и от мысли о сытном ужине у нее текли слюньки. Хорошо бы, чтобы все поскорее оказалось позади. Дагуру, конечно, теперь порки не избежать. Это будет первая его порка. Был бы мужчиной — так взял бы все на себя. Но он же труслив, как девочка. Дагуру и следовало родиться девочкой, больше было бы толку.

А ей бы быть мальчишкой. Тогда она смогла бы больше сделать для своей семьи, и, может, не отобрали бы у них поле и коров. Может, тогда бы все было по-другому. Но на деле парнем был Дагур, а она — хрупкой, тоненькой, кареглазой девочкой с подстриженными по самую шею волосами.

И ничего тут уже не поделать…

Безопасная тропа через болото зеленела в сумерках, и багульник по ее краям приветливо покачивался. Чуть дальше, за соснами Лиса собиралась спрятать свою добычу. Вернется после, когда все уляжется, и заберет.

Схватившись рукой за шершавый ствол сосны, Лиса опустила глаза и посмотрела в свободное оконце воды совсем рядом с тропой. На мгновение ей почудилось серое лицо нечисти с темными провалами глаз, и она вздрогнула. Но взор не отвела, наоборот, приблизилась и всмотрелась в воду. Собственное отражение в сумерках было не разглядеть, лишь смутные очертания головы с растрепанными прядями волос. Даже если тут кто и есть, бояться его не стоит. Людей надо бояться, вот что! Их не задобришь парочкой картошки и древней считалочкой.

Лиса скороговоркой принялась произносить старую песенку-оберег и кидать картошечку в окошко. Несколько картофелин ушли в воду даже не хлюпнув — это хороший знак, значит, болотники приняли ее приношение, значит, можно идти домой.

Лиса на всякий случай повторила песенку, после поднялась. Мешок с картошкой повесила на низкой сосновой ветке, убедилась, что с ним будет все в порядке и припустила по узкой тропе. Надо быстрее, а то придут и наделают шуму, испугают младших братьев. Хотя те ребята не промах, их так просто не испугаешь.

Хижина встретила Лису тишиной, холодом и настежь распахнутой дверью. Едва увидев зияющий проем, Лиса почувствовала холодок в груди, забирающий весь воздух. Судорожно вздохнула, рванулась на порог и оглядела единственную горницу хижины. Пусто. Никого нет. Страшная догадка тут же зашевелилась в душе, заставляя сердце стучать громко и часто.

Нет, братья просто ушли в огород. За что их забирать-то? Их не за что забирать. Да и Дагур должен вскорости вернуться, долго держать его не станут. Ну, подумаешь, натаскал с хозяйского поля несколько картошек, так он мальчишка еще. Это взрослых за такие дела могли посадить в тюрьму, а от пацана какой толк?

Лейна и Дайна не было ни в огороде, ни на тропке, ведущей в лес. Лиса даже не звала их, не кричала и не плакала. Знакомая ярость поднялась внутри, и на смену отчаянью пришла злость. Пусть только попробуют тронуть младших братьев! Пусть только попробуют!

Уж она найдет способ отомстить Стубору, вспомнит все древние заклинания, призовет на помощь древних духов, издавна живущих в этих местах. Стубор еще ни раз пожалеет о том, что связался с их семьей, и никакие Знающие ему не помогут. А если надо будет, Лиса найдет, чем и Знающих задобрить.

Она кинулась к воротам и принялась рассматривать землю. Копыта лошадей да следы сапог — воины Стубора, сомнений тут не было. И она, не медля ни минуты, зашагала по дороге, ведущей к небольшой крепости железного рыцаря.

Стубор был железным рыцарем, служил верно и храбро, и за это Орден пожаловал ему земли, отнятые у таких, как Лиса. Хотя какая это храбрая служба? Что он, воевал против Верхних Магов или оборонял земли от баймов? Нет, он не был на войне, он трус, слабак и жадина, это каждый в деревне знает.

Стубор просто выслужился перед Праведным Отцом, и тот наделил его крестьянскими землями. Чужими землями, между прочим. И если говорить правильно, то это и называется воровством, а не таскание картошек с поля. Вот Стубора и надо пороть на Площади Праведников. Каждый день ему по сотне плетей.

А ведь Стубор обожает смотреть, как хлещут на его конюшне девчонок. Каждый раз приходит, зараза поганая, никогда не пропустит. Забава у него такая, любимое зрелище. Потому и к каждой молоденькой девочке придирается. Проедет, бывало, с ратниками своими по деревне и что-нибудь да найдет греховное. То юбка слишком короткая и яркая, то волосы плохо убраны, то улыбнулась слишком красиво и соблазнительно — это тоже грех, улыбаться воинам.

Зачем же он забрал младших братьев? Долго размышлять по этому поводу некогда, Лиса быстро зашагала по дороге, широко махая руками. Навстречу ей попался пастух, дед Загой, и его три лохматые собаки. Дед оглянулся на Лису, схватился за священный кружочек на шее и страстно его поцеловал. Чего это он?

Лиса даже не остановилась. Наоборот, зашагала еще быстрее. Через холмы, по петляющей дороге, полной лошадиных и человеческих следов, до самой крепостной стены, невысокой и неровной. Эту стену Стубор строил целых три года, увеличил повинность для праведных дел и сказал, что это на благо истинной веры, чтобы защищаться от идолопоклонников. Если, мол, нападут на деревни, то все смогут укрыться за этими стенами.

Так Лиса и поверила, что Стубор впустил бы в случае войны в свою крепость крестьян. Он оставил бы только своих воинов в железных кольчугах, а остальные пусть сами о себе заботятся. Вот Лиса и заботилась сама о себе и о братьях, как могла. И еду добывала как могла. И Знающие это должны знать, они же знающие. Если бы не эта картошка, натыренная с поля, да не ягоды и грибы, да не парочка куриц, что удалось Лисе поймать около хозяйской крепости — как бы они выживали? Да младшие ноги бы давно протянули от голода.

А так — мальчишки живы и здоровы, ей удалось позаботиться и сохранить их. Мальчики — это надежда для их рода. Дагур, конечно, бестолковый лопух, но с младших, видимо, будет толк. Тяжело растить мальчиков без отца, без мужчины, который учил бы их всему. Но что поделать? Теперь Лиса для всех мальчиков и за мать и за отца. И видит Создатель, что она старалась, как могла, и вот, все равно не уберегла, получается?

Дагуру пусть бы всыпали, ему поделом. Но младшие тут ни при чем, их жаль, Стуборг их замучает просто.

Если бы Знающие помогли, если бы пришли на помощь… Или лучше просить самого Создателя? Стубор и его рыцари учили, что молиться надо только Знающим, потому что они все знают и правят всем. Только где эти Знающие? Разве они все не умерли, не исчезли в мире Невидимых? А Создатель не умирает никогда, он же Бог. Потому лучше всего просить у Него, чем тратить время на тех, кого давно нет в живых.

Сбегая по скользкому склону холма, Лиса принялась повторять заученную еще с детства простенькую молитву и просить о помощи. Сначала Создателя, после духов Днагао — кто-нибудь да поможет ей, кто-нибудь да услышит молитву. А если все услышат и помогут — будет еще лучше.

Отряд воинов, что забрал ее братьев, двигался верхом. Видимо, кинули мальчишек связанными поперек седла, да так и везли. Догнать его Лиса не смогла, лишь у самых ворот крепости остановилась, переводя дыхание, и приметила всадников во дворе.

Дорогу ей перегородили воины в шлемах, кольчугах и плащах.

— Ты кто такой и что тебе нужно здесь, пострел? — спросил один из них.

Добродушно и ласково так спросил, будто вовсе не здешние воины забрали у нее брата. Ну, конечно, она же забыла повязать платок и прибежала с вымазанными щеками, лохматая и в штанах! Вот ее и принимают за мальчика. Потому и пастух не узнал ее, когда встретил. Хорошо она вырядилась, что ни говори…

— Мне надо увидеть начальника отряда, или господина. Мне срочно надо увидеть.

— Ого, какой ты прыткий… — Ухмыльнулся воин, — а по шее тебе не надо? Работы нет в замке, только праведные повинности. Даром можешь, вон, сапоги мои почистить и навоз в конюшне выгрести. Может, кусок хлеба и перепадет. А нет — в раю тебе Знающие зачтут добрую волю.

— Сам ты прыткий, — буркнула под нос Лиса, развернулась, делая вид, что уходит, медленно зашагала по дороге.

Но тут же резко рванулась и зайцем проскочила мимо стражников. Те, конечно, тут же схватились за копья и заорали басом: "Стой, куда полез"…

Но это было уже и не важно, Лиса юркнула под телегу, стоявшую неподалеку, вылезла с другого конца, скатилась с деревянной лестницы куда-то вниз, к каменным подвалам небольшого квадратного здания, что считалось крепостью Стубора, и присела на корточки за рядком пузатых бочек. Ее тут же кинулись искать. Найдут — ладно, путь ведут к хозяину. Хотя придется объяснять, что она не мальчик, а девушка. Ну, что же, как говориться — семь бед да один ответ. Вот сейчас и доведется ответить за все свои подвиги, и за картошку и за штаны.

— Куда-то сюда он сбежал, крапивы бы ему в штаны… И чего ему тут надо-то?

— Да, небось к отцу прибежал. Отец велел дома сидеть да матери помогать, а он башмаки топчет да глупостью мается…

— Дык, большой он уже, дома-то сидеть. В его возрасте щит надо за отцом носить, коли отец служит тут у нас.

Послышался скрип прогибаемых под ногами деревянных ступеней, и Лиса поняла, что воины спустились в ее укрытие. Затаила дыхание. Почему-то только сейчас стало страшно до тоски и слез. Ну почему ей так не везет? Ну что она делает неправильно?

Бородатое, угрюмое лицо появилось над краем бочки, и грубый голос прогрохотал над самым ухом:

— Здесь он, паршивец.

Рука в кожаной перчатке схватила за шиворот, тряхнула.

— Худющий и хлипкий. Вот, пусть отец его с ним и разбирается, — проворчал другой, и они потянули Лису на двор. Толкнули в спину, отвесили приличную оплеуху.

— Шагай, давай, пацан.

— Это не пацан, — послышалось где-то наверху, — это девочка, постоянно нарушающая законы. Утро правит, Лиса Гойя.

Голос Стубора, Лиса его слишком хорошо помнила. Потому дернула плечом, подняла голову и зло крикнула:

— Куда ты девал моих братьев? Отдавай обратно!

Стубор стоял на верхней галерее, огибающей весь второй этаж. Длинный край плаща свисал с его правой руки, большие, навыкате, темные глаза презрительно щурились, а узкие губы растягивались в неприятной улыбочке. Рядом с ним возвышался дородный, круглоголовый мужчина, тоже лысый, как и все Рыцари Ордена.

— О, слышишь, какие девушки у меня есть, — обратился Стубор к своему гостю.

— Значит, это девушка. — Медленно произнес его собеседник, — поклонись Праведному Отцу, девочка. Где твое покрывало на голове? Почему ты ходишь вырядившись, как мужчина? Гнев Создателя поразит тебя, дитя.

— Создатель не такой, как все вы! — Выкрикнула Лиса. — Он не станет связываться с девчонкой! А на вас будет Его гнев, потому что вы обижаете сирот!

Злость кипела в ней, буквально разрывала на части. Лиса уже не слышала ни веселый смех рыцарей, ни сердитое одергивание воина, что держал ее за локти. Хотелось подбежать и плюнуть в сытые, толстые рожи. Забрали поле, всю еду, всю скотину и насмехаются, подлые нелюди… проклятия духов на них не хватает…

— Мы обижаем сирот? — удивленно улыбнулся Праведный Отец, — Действительно странная девушка. У меня в Тхануре ни одна женщина не осмеливается заговаривать с мужчиной, если только он не ее отец и не ее брат. Видимо, тут плохо учат женщин, Стубор. Запустил ты свою паству, не учишь людей законам, не наставляешь. Где братья этой девушки?

— Продам их нынче вечером. Опять таскали картошку с моего поля, отродье идольское. Этих не перевоспитаешь, этим все без разбору, лишь бы глупость свою потешить. Опять же, родителей у них нет, смотреть за ними некому. А Лиса сама за собой присмотреть не может, сам видишь, Праведный Отец. Мальчишек продам, девку выпорют на конюшне да отправят снова на стройку.

Лиса дернулась при этих словах, с силой пнула ногой воина, что держал ее за локоть, вывернулась ужом, прыгнула на верхние ступеньки, наклонилась, подняла камень. И получил бы Стубор по лбу, если бы один из воинов не успел ухватить ее за запястье. Улыбнулся кончиками губ и тихо прошипел:

— Успокойся, бестолковая. Только хуже сделаешь и себе, и братьям…

Лиса еще раз дернулась, закусила губу, пытаясь удержать злые слова. Она ненавидела Рыцарей Ордена. Ух, как она их ненавидела! Не было той кары, того проклятия, которых бы она не призывала на головы тех, кто правил в их деревне и в Тхануре.

— Я заберу эту девочку и ее братьев в Тахнур. Сколько там братьев всего? — снова заговорил Праведный Отец.

— Трое. Живучий род, Праведный Отец, таким ничего не делается.

— Вот и славно. Мне нужны такие люди. Пусть их свяжут и усадят в телеги. Так быстрее доберемся. Прямо сейчас и отправимся.

— Зачем же тебе, Отец, эти дети? — голос Стубора становился тише по мере того, как эти двое удалялись по галерее все дальше к полукруглому проему.

Лиса уже не услышала, что ответил Праведный Отец Тханура.

— Ну, считай, что дешево отделалась, бедовая, — усмехнулся воин и слега ослабил хватку.

Лиса только теперь заметила, что он молод, светловолос, улыбчив, и разглядывает ее с некоторой долей восхищения.

— Что ему надо от нас? — хмуро спросила она, хотя понимала, что ответа не должно быть.

— Узнаешь скоро. Но раз забирают в Тахнур — значит, не продадут караванщикам. А не то — работать твоим мальчишкам на галерах, а тебе на рынке или на южных плантациях. Дешево отделались. Ты, конечно, глупая дурочка, — глаза воина весело сверкнули из-под светло-коричневых бровей, — но храбрая, а это всегда ценится. Видать, Праведный Отец сам решил заняться твоим воспитанием.

— Показательная порка на Площади Праведников, да? — хмуро уточнила Лиса, оглядывая двор крепости.

— Этого я не знаю. Но все лучше, чем рабство. Рабство — это навсегда, обратной дороги уже не будет ни для тебя, ни для братьев. Так что лучше угомонись, послушай Праведного Отца, прими наказание и дальше трудись на благо Ордена. Глядишь — и отпустят Знающие твои грехи.

— У меня нет грехов…

— Ну, конечно. Кто ж тогда тебя так обкорнал, что и короткую косу не заплетешь?

— Такая родилась…

— Это я вижу. Я бы женился на тебе такой… Такой злой и быстрой… Да жаль, у Праведного Отца тебя теперь вряд ли получишь…

Воин подвел Лису к одной из телег, что стояли у края стены, повел рукой и пояснил:

— Я сопровождаю Праведного Отца до Тханура. Так что, теперь буду и за тобой приглядывать. Мое имя Набур. А тебя как зовут?

— Где мои братья?

— Как тебя зовут — я спросил, — твердо повторил воин.

Лиса не обратила внимание на его второй вопрос. Зовуткой ее зовут. Пристал, как репейник к юбке. Вот они, братья. Хмурые, невеселые. Дагур — так вообще голову в плечи втянул, оглядывается постоянно и носом шмыгает. Все трое целы и невредимы, даже синяков ни у кого нет. Лиса облегченно выдохнула и сказала:

— Лисаэн я, братья кличут просто Лисой.

Глава 3

Праведный Отец ехал верхом, несмотря на свой тучный вес и кажущуюся неповоротливость. Огромный гнедой жеребец под ним волновался, бил копытами и непрестанно фыркал. Норовистый, дорогой и красивый конь. Лиса таких не часто видала, у них в деревне все больше ценились покладистые кобылки, на которых можно было вспахать поле и отвезти урожай на ярмарку. У отца тоже была спокойная лошадка когда-то, и он катали Лису на ней…

Когда-то они жили по-другому. А теперь все перемешалось, изменилось и стало непонятным и страшным. Теперь они одни, и заступиться за них некому.

Лейн, сидящий на краю телеги со связанными руками, попытался было спросить — куда их везут, и тут же получил увесистую оплеуху от одного из воинов, что двигались рядом. Голова брата мотнулась, он нахмурился и еле сдержал блеснувшие в глазах слезы. Разговаривать им запретили, велели сидеть молча. Сердобольный Набур умудрился сунуть краюху хлеба, и это хоть чуть-чуть заглушило муки голода. Есть хотелось, что и говорить. С прошлого вечера во рту не было ни крошки. А где-то в лесу, у болотца висит мешок с чудесной картошечкой, которая так бы славно пахла, испеченная в золе.

Почему-то больше всего Лиса беспокоилась о мешке с картошкой. Жаль его было до слез. А вот Дагура она бы сама поколотила. И если его выпорют — это будет заслужено. Заслуженное наказание за глупость. Как так получилось, что Дагур вырос совершенно никчемным? Он и на стройке так работал, что временами оставался без пайка. Ленился, все делал медленно, еле-еле.

Может, это потому, что растил его не отец, а мать да Лиса? Не удалось привить старшему сыну отца ни храбрости, ни решительности ни трудолюбия. Или Дагур сам такой был? Лиса не могла этого понять, да и не хотела. Когда семье грозит полное уничтожение, надо уметь обуздать себя, уметь справиться и с ленью и с трусостью. Что, ей самой больно охота было вставать ни свет, ни заря и тащиться, искать еду на всю семью? Однако же ходила, копала, искала и кормила. Старалась, чтобы все были живы, чтобы в мире невидимых отец и мать были спокойны и уверены — старшая дочь позаботиться о мальчиках.

И страшно было лазить по болотам и договариваться с болотниками, но Лиса научилась преодолевать свой страх. Научилась справляться и с этим. Почему же Дагур не хочет и не умеет? Он всего лишь на три года ее младше. А вымахал так, что Лисина макушка достает ему лишь до уха. И, небось, вырастет еще. Отчего же стал таким трусливым и бестолковым?

Дагур сидел между близнецами, свесив с края телеги ноги, и временами бросал злые взгляды в сторону Лисы. Ясно, винил во всем ее. Вроде как, она виновата, что попались, что везут их в неизвестность и домой они вернуться не скоро. Вернуться ли вообще?

Вдруг Праведный Отец сам продаст мальчишек? Только от мысли об этом у Лисы бешено заходилось сердце. Если мальчиков продадут — это будет конец семье. Из рабства не возвращался никто, выхода оттуда не будет. Набур правильно сказал, мальчишек на галеры, а ее — если ее продадут — то отправят на плантации. Работать под палящим солнцем. Хотя, кто знает? Может, это и не так уж плохо? Ведь все равно им приходится вкалывать на праведных повинностях совершенно бесплатно. И еще помогать в строительстве Белой Башни. Что тут дармовая работа, что там. Но здесь они все хотя бы могут быть вместе. А там, на Свободных побережьях они не увидят друг друга. Хотя, с другой стороны, не придется глазеть на лень Дагура. Пусть тогда хозяин с ним возиться. Быстро, небось, выбил бы всю дурь и научил работать по-мужски.

До Тханура было недалеко, преодолели всего пару холмов, и с вершины последнего Лиса увидела недостроенные стены Белой Башни. Белели вдалеке узкие длинные стяги, точно такие же, как на древках копий, что поднимались над головами Железных Рыцарей, сопровождавших Праведного Отца. И казалось, что едва заметным тягучим звуком доноситься звон колоколов. Храмы Всех Знающих созывали народ на молитву.

Когда там, в городе, работают? Им же некогда, они же постоянно молятся! А погоды хорошей все равно нет, и урожай в этом году поздно убрали, да и было того урожая совсем мало. Зима — вон — совсем на носу, уже затягивает студеные лужи ледком по утрам, и трава становится хрусткой и белой от инея. Зима близко, а благословения Знающих нет, как и не было. Зря только колени в храмах протирали. Лучше бы работали на полях побольше, да меньше тратили время на Белую Башню, которая и так никому не нужна.

Один из близнецов, Лейн, зевнул и привалился к Дагуру головой. Засопел тяжело и редко. Уснул, значит. На нем была только серая грубая рубашка да старая жилетка из овчины, которую шила еще мать, когда была жива. Лейн мерз, это было видно по посиневшим пальцам и покрасневшим ушам. Лиса осторожно стянула с себя отцовскую куртку и набросила на спящего брата. Дагур подхватил край и надвинул на собственное плечо.

Дайн тут же оглянулся и вопросительно поднял брови. Мотнул голой, мол — что это за жертвы? Но сказать ничего не осмелился, помятуя наказание воинов молчать. Вместо ответа Лиса улеглась на дно телеги и зарылась в солому. Ничего, в соломе она не так будет мерзнуть, а эти двое хоть немного согреются. Дайн успел надеть на себя свою матерчатую куртку с капюшоном, потому ему холод не страшен.

— Жалостливая какая сестрица, — весело прозвучал где-то рядом с телегой голос Набура, — только этим ты испортишь своих братьев. Они — мужчины, и должны уметь терпеть холод и неудобства. А ты приучаешь их отбирать тепло у старшей сестры, о которой они сами давным-давно должны заботиться.

Лиса открыла глаза и увидела, как приблизившись, Набур сорвал куртку с плеч мальчишек и кинул на дно телеги.

— Надевай и не смей лишать себя чего-то ради братьев. Запомни, не всякое доброе дело в конце концов приносит пользу. А вы, обормоты, если продрогли, вставайте с телеги и бегите вслед. Сразу согреетесь, обещаю.

Дагур лишь поморщился, но головы не поднял. Со своего места Лиса увидела искривленные в гримасе тонкие губы. Зато Дайн усмехнулся, спрыгнул вниз и бодро зашагал по разбухшей дороге.

Никогда еще путь в Тахнур не казался таким длинным и унылым. Неизвестность — вот что томило и Лису и ее братьев. Праведный Отец, ехавший в самом начале довольно большого отряда, больше ни разу не обращался к ним, будто их и не было вовсе. Даже когда миновали ворота и круглую, мощенную камнем рыночную площадь, несколько узких и грязных улочек и поднялись на городской холм. Праведный Отец на пленных даже не глядел.

Город казался не выспавшимся, злым и недовольным. Каменные домики налезали один на другой, глазели мутными окнами и воняли затхлостью и гнильем. Пахло тут отвратительно, сбоку от дверей то и дело попадались кучи отбросов, мокнущих и гниющих под дождем.

Лиса помнила, что она сейчас выглядит как мальчик, и ей не надо прятать взор и любоваться собственными ногами. Потому пялилась во все стороны, нагло разглядывала мужчин, поднимающихся вверх, на стройку и думала, как же все это гадко и неприятно. Она бывала в Тхануре каждый день, добиралась пешком и возвращалась пешком. Ничего нового она сегодня не увидела, но остро почувствовала, что теперь пленница этого города, и никуда сбежать не сможет. Не уйдет на свободные холмы, не услышит, как колышутся на ветру травы, скрипят сосны. Не почувствует запаха смолы и багульника. И не съест свою картошку.

Злость снова вспыхнула огнем, обожгла душу и заставила вцепиться руками в борта телеги. Убила бы, наверное, и Праведного Отца и Стубора. Ну почему она девочка? Почему слабая и беспомощная?

Здание городской тюрьмы встретило гнетущим молчанием. Сухо скрипнули ворота, пропуская телегу и нескольких воинов, среди которых был и Набур. Короткое приказание, которое отдал Железный Рыцарь, сопровождавший их — и крепкие руки тюремщиков мгновенно стянули веревками запястья мальчишек и Лисы.

— Что вы делаете? Куда вы нас? — жалобно всхлипнул Дагур.

Дайн лишь усмехнулся, Лейн беспомощно глянул на Лису, словно надеясь, что она одним взмахом руки положит всех мужчин и освободит братьев. Надеются на нее, ждут ее решения. Думают, что она вытащит из любой передряги…

И в этот момент Лиса ощутила покой в душе. Вот просто успокоилась — и все. Как рукой сняло и бессильную ярость, и желание немедленно бежать и что-то делать. Перед тем, как ей связали руки, Лиса успела поцеловать деревянный символ круга, что висел у нее наше — пусть воины видят, что она признает истинную веру. И когда губы коснулись теплого хрупкого дерева, Лиса вдруг поняла, что выпутается и из этой передряги. Как — она еще не знала. Но выход есть, он обязательно найдется. Лиса тряхнула головой и одними губами велела Лейну:

— Не дрыгайся. Слушайся.

И тот обмяк, расслабил плечи. Дагур снова засопел возмущенно, но не издал ни звука. Дайн первым зашагал к оббитым железом дверям, ведущим в тюремную утробу. Короткий переход по темным извилистым коридором, лязг дверей — и все четверо оказались в просторной темной камере, пол которой покрывала солома, а небольшие окна, забранные решеткой, выходили на каменный закрытый двор.

— Тю, Праведный Отец уже с сопляками воюет, — протянул из угла одноглазый, бородатый мужик, сидевший на собранной в кучу соломе, — кто вы такие? За что вас?

— Я Лис, — тут же произнесла Лиса, — старший сын в семье. Это мои братья. Мы не вышли вовремя на работу на праведные повинности. Конюх Стубора уже устал меня сечь и передал Праведному Отцу.

— А-а-а… Ну, ждет тебя и твоих братьев Площадь Праведных, парень. Но ты, как я посмотрю, не из робких, так? Не боишься?

— Двум смертям не бывать, слыхал такую поговорку, — процедила Лиса, отвернулась и двинулась вглубь камеры.

Братья заторопились за ней, а бородач засмеялся вслед и проговорил сквозь хриплый басистый рокот:

— Не обломанный ты еще, стервец. А вот как почувствуешь кнута палача Хогана, так заговоришь по-другому. Мы все тут раньше были храбрыми.

— А сейчас боитесь? — бросила через плечо Лиса и тут же пожалела, что связалась с мужиком. Еще пристанет, чего доброго. А ей никак нельзя открывать, что она девочка. Неизвестно, что с ней сделают здешние обитатели, когда узнают, кто она на самом деле.

— А ты болтливый, как я погляжу… Посмотрим на вас, какими вы вернетесь с Площади, — зловеще произнес мужчина.

Глава 4

Людей в камере оказалось немного — несколько мужчин, что глядели на Лису и братьев настороженно и неприветливо. Камера оказалась большим помещением, разделенным колоннами и арочными проходами, сложенными из кирпича. В стенах кое-где чадили факелы, пахло смолой, потом, мочой и старой соломой. То есть воняло так, что Лиса решила непременно найти место у окна, чтобы им перепадало хоть чуть-чуть свежего воздуха. Лишь после, к концу дня она поняла, что холод хуже вони, и держаться надо в глухом, укромном углу, прижавшись друг ко другу и сохраняя остатки тепла.

Первое время братья помалкивали. После попробовали развязать друг другу руки — зачем теперь-то терпеть неудобство, когда все равно они взаперти, и им не выбраться ни за что? Хотя Лиса не оставляла такой мысли и решила осмотреть камеру хорошенько. Вдруг найдется непрочно прикрепленная решетка на окне или проход какой-нибудь. Мало ли способов сбежать из тюрьмы?

До вечера просто сидели, собрав в кучу солому и постелив на нее отцовскую куртку. Дагур, конечно, ругался и ворчал, но тихо и осторожно, поглядывая на пару худых и угрюмых мужчин, что у противоположной стены лихо играли в камни. С их стороны то и дело доносились запрещенные проклятия, стук кидаемых камешков на пол и веселый хохот, как будто и играют не в тюрьме, а на дворе собственного дома, и никаких забот у них нет.

— Весело им, — пробормотал Лейн, подбирая под себя ноги.

— Лиса, как думаешь, мы выберемся отсюда? — спросил Дайн, прижавшийся к ее плечу.

— Выберемся, — коротко сказала ему Лиса и вздохнула.

Надо выбраться. Надо непременно выбраться из этого гадкого места.

— Эй, мальчишки, давайте сыграем, — вдруг осклабился в их сторону один из мужчин и протянул руку, в которой темнели маленькие граненные игровые камешки. И откуда он только взял их в тюрьме?

Ладонь его показалась Лисе грязной и здоровой, она отпрянула назад и мотнула головой в знак отказа. Близнецы настороженно зашевелились, отодвигаясь вглубь угла.

— Давайте, я сказал. Нечего ссать и прятать голову в штаны, как бабы. Ну, идите сюда! — в голосе мужчины ясно прозвучала угроза.

Из темноты камеры вдруг выступил странный, согнутый старик с длиннющей бородой и прошипел:

— Тебе чего надо от детей, Лах? Закрой рот, пока я не закрыл его тебе.

Всего пара предложений, но от шипящего голоса у Лисы по спине пошли мурашки. Как медленно и уверенно двигается этот старик, как властно поднимает брови!

Тот, кого он назвал Лахом, тут же сжал игровые камни в кулак, шумно прочистил горло и проговорил более спокойным тоном:

— Ладно, ладно. Не сердись, Знающий, мы хотели всего лишь развеселить детей.

— Сам веселись, а им и без тебя не грустно. Иди сюда, девочка, — старик пристально глянул на Лису и поманил ее длинным тощим пальцем, — идите в мой угол. Там вас никто не тронет. Холодно тут у окна, вы простудитесь и заболеете еще чего доброго…

Лиса нервно втянула в себя воздух — удивление на мгновенье лишило ее дара речи. Откуда он знает, что она девочка? Лах, судя по всему, сразу поверил старику, потому что тут же уставился на Лису, поднял брови, но ничего не сказал.

— Я не девочка, — пробормотала наконец Лиса.

Дагур боязливо прижался к стене и зачем-то мотнул головой. Близнецы замерли с открытыми ртами.

— Конечно, ты девочка. Это слышно по твоем голосу и видно по тому, как ты обхватываешь колени руками. Мальчики так не делают. Идите ко мне дети, я вас не обижу. Нехорошее это место, но да Создатель ничего не делает просто так. Иногда пути Его кажутся слишком кривыми и тяжелыми, но ведут они всегда в безопасное место. Главное — не побояться и пройти их.

Старик говорил странно, и Лисе показалось, что он сумасшедший, и потому его все боятся. Она не сдвинулась с места, но старик снова заговорил:

— И хлеб у меня есть, накормлю вас. И картошечка тоже есть. Меня тут стражники берегут, кормят и заботятся обо мне. Потому Лах и не осмеливается тронуть меня. Да и самому Лаху бывает от меня польза. Я Знающий, дети. Старый, древний Знающий. Один из немногих уцелевших.

Лиса медленно коснулась пальцами деревянного знака на шее, поднесла его к губам и поцеловала. После осторожно заметила:

— Знающих уже нет.

— Это так принято говорить, дети, а на деле всякое бывает в жизни… Да, вот что скажу я вам… всякое бывает. Ну, же, ты храбрая девочка, не стоит бояться. Я не съем вас, я не питаюсь детьми.

При последних словах старик засмеялся-заскрипел, и звук его смеха тихим эхом отскочил от стен.

— Лиса, может он хороший человек, а? — Прошептал вдруг Дайн. — Может, пойдем с ним, и он нас защитит?

Хороший человек? Ну, конечно! Нынче такие времена, что хорошие люди сидят в тюрьме, вот и их Стубор упек ни за что. А жадные грабители правят Орденом. Нынче все плохие люди собрались в Ордене Знающих. Лиса быстро окинула взглядом помещение тюрьмы, мужчин, кидающих кости, дремлющих в углах и жующих какую-то еду. Все они могут быть такими же невиновными, как и она.

Поднявшись, Лиса спросила:

— Как мы можем вас называть?

— Да как хотите, так и зовите, — с готовностью отозвался старик, — я и сам уже забыл свое настоящее имя. Меня тут называют Умником, — при этом он издал короткий смешок и закашлялся, — потому что советы у меня всегда спрашивают. Я могу дать дельный совет, и будущее могу предсказать. Вот и обращаются ко мне… да и к кому тут можно еще обратиться? Тюрьма — это место, где теряется надежда. Ну, а я помогаю людям ее не потерять.

Старик привел их к нише, в которой горели несколько свечей, стоял небольшой, грубо сколоченный стол, узкая скамейка и деревянная лежанка, покрытая овечьим одеялом.

— Тут у меня хорошо, дети, тут вас никто не обидит. Устраивайтесь, я сейчас схожу и попрошу стражников принести нам хлеба и сыра. А ромашковый отвар у меня есть, я напою вас хорошим отваром, дети, и вы перестанете дрожать.

— Тебе стражники просто так дадут хлеба и сыра? — удивился Лейн, осторожно присаживаясь на край скамейки.

— Конечно дадут. Потому что это я помог здешнему начальнику избежать несправедливого обвинения в краже, назвал ему виновника. Давненько это было, скажу я вам, давненько. Но с той поры меня берегут, кормят и это хорошо, дети. Это очень хорошо.

От удивления Лиса забылась, медленно заправила пряди волос за уши и спросила:

— Значит, ты вправду Знающий? И мы тебе молимся?

Старик вдруг расплылся в широкой улыбке, и длинная борода его задвигалась на худой груди.

— Нравится мне иметь дело с умными людьми. А ты умная девочка. Как твое имя?

— Лиса. Меня кличут Лиса, — ответ сорвался с языка быстрее, чем Лиса успела подумать — а не услышат ли ее имя другие заключенные.

— А полное имя? Как ты записана в книге живущих?

— Лисаэн. Полное ее имя Лисаэн, — вдруг произнес Дагур, и плюхнулся на другой край скамейки. Деревянные ножки глухо стукнули о каменный пол, слегка качнулся стол и мотнулось пламя двух свечей, горящих в глиняных плошках.

Старик важно кивнул и заметил:

— Это суэмское имя, так называют девочек в Суэме. Ну, дети, сидите тут, а я пойду и попрошу для вас хлеба и сыра.

Лишь когда в руках у ее братьев оказались добрые краюхи недавно испеченного каравая, а на столе зажелтел в миске сыр и вареные картофелины, Лиса немного расслабилась и даже попробовала улыбнуться. Может быть, им повезло. Хотя сложно назвать везением то, что она сидит в тюрьме вместе с братьями, и будущее ее неизвестно. Но зато у них есть защитник, и они сыты. А это много значит.

Братья, видимо, вообще ни о чем не думали, потому что уминали еду так, что двигались и уши и волосы на затылках.

А загадочный старик развел огонь на небольшой треноге, подвинул ее к окну, что находилось в самом начале коридорчика перед его закутком, и установил на ней медный кувшинчик.

— Сейчас будет ромашковый отвар, — весело пояснил он и поднял вверх указательный палец, словно хотел показать важность своих действий.

Вода в кувшине быстро закипела, и через пару минут каждый мог потихоньку потягивать густой горьковатый — а главное! — горячий отвар.

— Ну, как? Согрелись? — все приговаривал Умник. — То-то же… а вы не хотели, боялись… Хотя иногда бояться надо. Страх бывает полезным, дети, верьте мне…

Наевшись, Лиса вдруг с удивлением обнаружила, что делать ей больше нечего. Раньше у нее всегда была работа, до тяжелой усталости, до полного изнеможения. Она стирала руки до крови, просеивая песок на стройке, надрывалась, таская тяжелые ведра. Дома ее ждал огород и готовка. Стирка и уборка. Хотя братья помогали ей, это да. А теперь она наелась, напилась, и никакая работа ее не ждет. Сиди себе, развалившись на скамейке. Клонит в сон, тепло от шерстяного одеяла, которое старик накинул всем им на плечи. Темно и как-то даже немного уютно.

— Хорошо у тебя, — осторожно произнес Дайн.

— Да, это верно, — тут же согласился их неожиданный покровитель, — хорошо, когда есть кому позаботиться. Вы помните это, дети. И ты, Лиса, тоже помни. Всегда помните о том, что с вами происходило.

— Кто такие Знающие? Почему их так называют? — осмелилась задать вопрос Лиса.

Раз старик любит поговорить, то, может, и расскажет что интересное и важное. Ему уже много лет, и он, небось, немало повидал на своем веку.

Умник тут же закивал головой, снова выставил вперед указательный палец правой руки и важно заявил:

— Знающие — это пророки, которым открывает свою волю Создатель. Они, вроде как, служат передавателями воли Создателя.

Небольшие глазки старика хитро сверкнули, он улыбнулся и добавил:

— Видите, как просто? Вот потому и Знающие, что они знают волю Создателя. Знающие были всегда и будут всегда. И если вы служите Создателю и знаете Его волю — то вы Знающие.

— И что? Знающим может стать каждый человек, что ли? — недоверчиво уточнила Лиса.

— Да, молодец, девочка. Я же сразу сказал, что ты умница.

Дагур дернул ногой и поморщился. Сердито буркнул:

— Если бы не Лиса, мы бы сюда не попали. Это из-за нее все.

— Ох-ох-охонюшки, — вздохнул старик, — какой же ты грустный и усталый. А ведь ты старший сын, и это тебе следовало заботиться о семье.

Дагур вскинул удивленный взгляд на старика, перекривился и пояснил:

— А у нас все Лиса решает, она главная. Всегда была.

— Сиротство тяжелая вещь. Иногда приходится брать на себя ношу, которая вовсе не по плечу. Но ты, Дагур, старший брат, первенец отца, и тебе должно заботиться о семье. Ты мужчина, негоже оставлять все сестре.

— И что? Значит, и картошку я должен был воровать?

— Какую картошку? — не понял старик.

Лиса пихнула Дагура под столом ногой и покачала головой. Похоже, братец сейчас разболтает все и еще, чего доброго, слезу пустит. Вот мол, какие мы бедные сиротки.

— Обыкновенную, — быстро сказала она, — а вас за что в тюрьму посадили? Если вы Знающий, значит, все должны поклоняться вам на площади.

— Зачем мне поклонятся? Разве я Бог? Я человек, такой же, как и вы. А в тюрьме я потому, что всех Знающих хитрый маг Игмаген уничтожил. Он и остальные маги. Покидали по тюрьмам тех, кто выжил. Ну, а мне здесь спокойнее. Я могу помогать людям — а это главное. Создатель послал Знающих помогать людям. В первую очередь помогать, а уж после учить истине.

— Какой истине? — не поняла Лиса.

— Главной. Что Создатель — это любовь. И что любовь преображает и вдохновляет нас. Что лучше любить друг друга, чем ненавидеть.

— Создатель нас всех оставил, — сказал вдруг Дагур, — забыл про нас. Зачем Ему Орден Всех Знающих? Почему нами правят Его рыцари?

— Это не Его рыцари, — терпеливо пояснил старик, — это просто люди. Люди, которые хотят владеть другими людьми. Так было всегда…

— Что было всегда? — не поняла Лиса.

— А давайте лучше поговорим про вашу картошку. Расскажите мне о себе, дети. Мне порою бывает скучно тут, и я с охотой послушаю о том, как живется людям снаружи…

Время тянулось медленно, переползало, точно неповоротливый жук. Трещало свечами и факелами, скрипело скамейкой и стучало надоедливыми костяшками. Теперь уже Лиса поняла, что в тюрьме никто никуда не торопиться, привычный ритм жизнь поломан окончательно, и будущее так же мрачно и неизвестно, как эта камера.

Старик все-таки назвался, его имя оказалось простым и неизвестным. Таин — вот как его звали раньше. Так пояснил он и при этом хитро блеснул веселыми глазами. Порою он казался совсем уж сумасшедшим, когда хихикал при Лисиных рассказах о болотниках и бешено кивал головой, когда она говорила, как ругала Стубора и Праведного Отца.

Но он был очень внимательным слушателем, и он не называл Лису грешницей, не ругал, не давал советов, как лучше себя вести. Наоборот, назвал ее храброй девочкой и сказал, что такие, как Лиса, не часто встречаются.

— Не спроста вы здесь, дети, вот что я вам скажу. Не спроста, — сказал, наконец, Таин, когда выслушал их историю, — Праведный Отец задумал не хорошее дело, вот что я вам скажу. Да, деточки, не хорошее дело он задумал, потому вам всем надо быть на чеку…

Ближе к ночи в камеру пришел Набур. Сверкнув весело зубами, он поклонился Таину, пожелав правящего вечера и благословений Создателя, после сказал Лисе:

— Вы находитесь тут под особым покровительством. Если кто обидит — стучите в двери, кричите, зовите. Я приду и обидчику вашему не сдобровать. А Праведный Отец велел хорошо вас кормить, так что налейтайте.

И Набур поставил на стол дымящийся горшочек с мясной похлебкой, кувшин с молоком и еще горячую буханку хлеба.

— И ты, Знающий, тоже угощайся, это и для тебя. Так велел Праведный Отец. Он надеется, что ты присмотришь за детьми в тюрьме, — сказал Таину Набур.

Лиса удивленно моргнула, вдохнула удивительный запах тушеного мяса и глупо уставилась на Набура. Праведный Отец их что, откармливает перед тем, как продать? Или перед наказанием на Площади Праведников? Где тут подвох? Зачем все это?

Набур, заметив ее удивление, только пожал плечом и пояснил:

— Я и сам не понял. Я собирался передать вам этим вечером хлеб и теплые вещи, но меня опередили. Приехал посланник из дома Игмагена, привез вам одеяла, еду и одежду и велел все это передать. И еще велел присматривать за вами, чтобы вы были живы и невредимы. Сказал, что мы все головою за вас отвечаем.

— Ничего себе дела, — пробормотал старик, погладил ладонью бороду и отодвинулся в тень.

Дагур тут же схватился за хлеб, да и близнецы выглядели так, будто не ели несколько дней. Лиса лишь усмехнулась настороженно, дернула плечом и вздохнула. Все становилось запутанным и сложным. И чего Праведному Отцу от нее надо?

Глава 5

Каким бы странным и непонятным не казался Умник Таин — но с ним в тюремной камере стало безопасно. Кряхтя и приговаривая всякую ерунду о людях, разучившихся слушать Создателя, он перестелил лежак. Оказалось, что Праведный Отец передал парочку шерстяных колючих одеял и женский кафтанчик размером точь-в-точь для Лисы. И Таин тут же, встряхнув свою овчинную подстилку, кинул ее на скамью, а широкий деревянный лежак застелил игмагеновыми одеялами и распорядился:

— Спать будете тут. Ночью по полу шастают крысы, могут и укусить. А здесь вам будет удобно, хотя и тесно. Но, зато, вы будете в тепле, если прижметесь друг ко дружке. Люди для того и созданы, чтобы согревать друг друга…

Услышав последнее предложение Лиса с трудом сдержала улыбку. Умник постоянно выдавал какую-то свою мудрость, словно торопился наполнить головы детей нужными и важными мыслями. Даже если эти мысли были совсем некстати.

Дагур тут же проворчал, что младшие братья ему ночью все зубы выбьют своими ногами, на что Таин проворно отреагировал с совершенно серьезным видом:

— Ну, тогда тебе придется или поберечь ночью свой рот, или заказывать у кузнеца новые железные зубы. И в этом есть своя хорошая сторона. С железными зубами ты быстрее будешь жевать свой хлеб.

Дайн и Лейн зашлись в хохоте, эхо бессовестно передразнило и передало веселый мальчишеский смех дальше. Лах возмущенно пожелал из своего угла, чтобы "охламоны" поскорее угомонились и заткнулись. Таин поднял указательный палец, прижал к губам и шепотом велел укладываться.

— А я тут, на скамейке подремлю. Все равно ночью к старику все не идет сон. Одолевают меня разные мысли, и порой такое надумываю, что самому становиться удивительно, вот что я вам скажу, дети.

Устроились плотно, точно дрова в поленнице, что была у них за домом. Дагур и Лейн с одной стороны, Лиса и Дайн с другой. Укрылись, каждый поцеловал висящий на шее знак Всех Знающих, и хитрый Дайн вдруг спросил шепотом:

— Таин, если ты Знающий, мне тебе сейчас надо помолиться?

— Я ж тебе сказал, глупая башка, что я не Бог. Создателю вознеси молитву, коль охота припала помолиться. Хотя о чем может просить такой лоботряс, как ты? О том, чтобы лишний раз подзатыльник не огрести?

— Я бы попросил, чтобы Лису не пороли, — вдруг совершенно серьезно сказал Лейн.

Лиса затаила дыхание. Мысли о порке как-то совсем выветрились из головы. Они были сыты, в безопасности и вместе. Им было тепло и хорошо, и она перестала ожидать неприятностей. А ведь завтра ее вполне могут отвести на Площадь Праведников.

— Лису не выпорют, это я вам обещаю, — совсем тихо сказал Таин и прижал палец к губам, всем своим видом показывая, что сейчас много болтать не стоит.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво приподнялся Дагур.

— Я же вам говорил, дурные головы, что я Знающий. Я знаю о том, что будет.

— И о том, что будет с нами, тоже знаешь? — недоверчиво уточнил Лейн.

— И это тоже знаю. Но вам пока не скажу, ваше время знаний еще не пришло. Для вас пока время доверия. Доверять мне, сестре и Создателю. Вот и будете в этом упражняться…

Опять старик заговорил странно и непонятно и опять о надоедливой морали. Ему бы в Храме Всех Знающих выступать — хорошо он умеет говорить умные и совершенно бесполезные вещи. Подумав об этом, Лиса уснула, сунув ладонь под щеку, и ей было хорошо, удобно и тепло.

Проснулась она от того, что кто-то сильно тряс ее за плечо и горячо шептал прямо в ухо:

— Слушай, что скажу… просыпайся и послушай, что скажу тебе…

С трудом открыв глаза, Лиса еле рассмотрела в темноте встревоженное лицо Таина. Тот наклонился над ней совсем низко и ладонью поглаживал бороду.

— Проснулась, наконец… вот и славно. Поднимайся, я что скажу тебе важное…

— Что? — еле соображая спросонок, проговорила Лиса.

— Скажу, что тебя ждет. Иди за стол и накинь на себя свой кофтанчик, чтобы не замерзнуть.

Плюхнувшись на скамейку, Лиса сонно сощурилась на одинокую свечу, плавящуюся восковыми слезами прямо на дощатый стол. Где-то в углу зашуршало, но в темноте не разобрать — крысы или просто сквозняк шелестит соломой. Старик при свете единственной свечи показался теперь гораздо более старым и немощным, чем днем, когда через узкие оконца пробивался слабый дневной свет. Он, кряхтя, опустился на небольшой сундучок, ругнулся куда-то вниз, и Лиса с ужасом поняла, что он гоняет нахальных грызунов. Потому она быстро втянула ноги на скамью и обхватила руками колени, пытаясь сохранить остатки тепла.

— Вот что скажу тебе… Просто утром времени уже может и не быть, Лисаэн, потому я решил сейчас… Твое будущее я видел…

Старик говорил очень тихо, и голос его почти не скрипел. Слова звучали ровно и спокойно, но от последней фразы Лиса почувствовала, что сердце у нее готово выскочить из горла. Или она ослышалась и ей все привиделось спросонок?

— Скажу только тебе. Братьям твоим не следует знать будущее, им еще надо много уроков усвоить. Но твои уроки будут слишком тяжелыми. Потому вот что хочу тебе сказать…

Лиса молчала. Она не осмеливалась перебить старика, и от волнения лишь сжимала пальцы в кулаки.

— Тебе предстоит дальний путь, долгая дорога. Тебе нелегко будет, но я хочу тебя кое-чему научить. То, что тебе предстоит сделать — это не очень хорошее дело. Но тебе следует его выполнить, так надо. Так будет лучше для тебя и для братьев, потому не бойся. И пусть сердце твое не дрогнет. Ты поняла, Лиса?

Лиса кивнула, но ничего не поняла. Старик продолжал:

— Твой путь закончиться хорошо, но все будет зависеть от того, что ты выберешь, как поступишь. От тебя будут зависеть судьбы народов, Лиса, вот что я тебе скажу… Но ты об этом не будешь догадываться, ты и подумать не сможешь — сколько всего будет зависеть от твоего решения.

— Я вернусь домой? — Лиса, наконец, осмелилась задать вопрос.

— Так далеко я не могу видеть. Твой путь будет долгим — это я знаю. Тебе предстоит добраться до далекой страны, и ты многое увидишь и узнаешь. И тебе придется принимать нелегкое решение. Но я тебе вот что скажу, Лиса, я буду молиться за тебя и я присмотрю за мальчиками, насколько это будет возможно.

— За мальчиками? Разве братья не поедут со мной?

— Путь пролегает только для тебя, это только твой путь, Лисаэн. И еще я хочу сказать — молись Создателю. Вот что, Лиса. Молись ему, а не духам Днагао.

— Мои предки всегда раньше молились духам…

— И видишь, как все закончилось? А я тебе вот что еще скажу. Игмаген на самом деле до сих пор занимается магией, а вас за это наказывает, — старик странно выпучил глаза и вновь поднял вверх указательный палец, — это святая правда. Он маг, вот потому вы все и живете жалко и бедно. Он жадный маг, он совсем не знает Создателя.

— Но Создатель же позволяет ему править?

— Потому что вы все признаете правление мага Игмагена, вот что. Вам нравятся правила и традиции, вы хотите, чтобы у вас были правила и традиции…

— Я не хочу ничего, — устало буркнула Лиса.

— Вот что я тебе скажу, ты послушай меня, послушай, — шепот старика стал более напористым и нервным, — послушай старого человека, Лиса. Когда-то приходил к нам Знающий Моуг-Дган и рассказал о Создателе, о том, как надо молиться ему и что надо делать. И он говорил, что Создатель желает, чтобы люди заботились друг о друге и помогали друг другу. Делали добрые дела — вот что говорил Моуг-Дган. Но он ушел, ему было тяжело. Он сражался за нас, молился за нас, а сейчас его нет. Но я знаю, что однажды он опять вернется и принесет всем нам слово от Создателя. Вот что я знаю. Это будет обязательно, и время уже совсем близко.

Старик странно оглянулся, будто его кто-то мог подслушивать, после продолжил:

— Время близко, вот что я тебе скажу… Время пришло, и Моуг-Дган скоро вернется. Настоящий Моуг-Дган. И тебе суждено помочь ему в этом, слышишь, Лиса? Это твоя миссия, это то, что тебе надо будет исполнить. Ты поможешь Моуг-Дгану вернуться. Потому я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду молиться о тебе Создателю, и я хочу, чтобы ты сама просила Создателя о помощи и о мудрости. Вот что я тебе скажу… А сейчас за тобой уже идут, я слышу их шаги. Поцелуй братьев, потому что не скоро доведется тебе увидеть их снова.

Лиса удивленно уставилась на Таина, и сонливость мгновенно улетучилась. Что он только что сказал? Кто за ней идет?

Заскрежетали замки, заскрипели простужено ржавые петли. Резко застучали сапоги по каменным плитам в тех местах, где их не покрывала солома. Лиса рванулась, опустилась на лежанку и торопливо обняла каждого брата. Никто из них не проснулся, только Дагур вздохнул судорожно и резко. Непроизвольно Лиса прошептала: "Храни их Создатель".

— Девочка Лиса, тебя требует к себе Праведный Отец, — громко сказал один из воинов, вынырнув из темной арки.

Лиса беспомощно посмотрела на Таина, но тот лишь спокойно кивнул ей и протянул кафтан. Не сразу попав в рукава, Лиса поднялась и приблизилась к воинам.

— Пошли, — распорядился самый первый из них.

И они зашагали в темноту, которую разгоняло лишь пламя факела, что нес последний воин. Через всю длинную камеру, через широкую дверь, которую тут же закрыли и задвинули мощный железный засов. По длинному коридору к короткой лестнице в пять ступенек, ведущей наружу, в холодную и ветреную ночь. Лисе пришлось шагать быстро, чтобы поспевать за своими сопроводителями, но это помогало не замерзнуть совсем. Ветер трепал волосы и студил незакрытые уши. Почему-то подумалось, что платок на голову сейчас был бы весьма кстати.

Шли не долго. Из темноты вынырнули смутные очертания двухэтажного дома Праведного Отца. Наконец мрак ночи слегка развеяли многочисленные факелы, горящие около ворот и по всему периметру двора. Оранжевый свет ложился теплыми отблесками на мощные огромные бревна, из которых был сложен сруб, и Лисе вдруг захотелось поскорее в тепло и уют. Захотелось оказаться сейчас у себя дома, у маленькой печки, и чтобы весело трещал огонь и вкусно пахла вареная картошка. И старый кот, свернувшись калачиком на коленях, согревал ее ноги.

Не скоро она попадет домой, вот что сказал ей старик Знающий. Но он также сказал, что ее ждет дорога. Значит, пороть на Площади Праведников не будут? А что будут? Какое наказание придумал для нее Праведный Отец?

Дом, залитый мерцающим светом множества свечей, показался тихим и большим. Лиса ежилась, рассеяно озиралась по сторонам. Не понять, который сейчас час, но давно уже перевалило за полночь. В доме, видимо, все спали. Воины остались снаружи, вместе с ней прошли только два человека, один из которых сильно сжимал локоть Лисы. Через несколько длинных коридоров ее отвели к резным тяжелым дверям, стукнули несколько раз в створки и после того, как послышалось разрешение входить, Лису толкнули в небольшую, жарко натопленную комнату.

Тепло приятно охватило плечи, но не уняло судорожную дрожь. Лиса чувствовала, что дрожит вся, от кончиков пальцев на руках и до пяток. Даже волосы на голове чуть ли не вставали дыбом. Почему? Ничего же страшного не случилось пока. Почему она так волнуется? Из-за предсказания Таина?

— Добро пожаловать, Лиса, — послышался мягкий глубокий голос, похожий на густой застывший мед.

Игмаген сидел за столом и перебирал какие-то странные коричневые пластины.

Лиса торопливо поклонилась, поцеловала знак на груди и едва подавила вздох.

— Проходи, садись у огня. Хочешь, я налью тебе молока? Или вина? Ты пьешь вино?

В ответ Лиса лишь слабо мотнула головой. Какое вино, когда у них и хлеба вдосталь не бывало?

— Вот и правильно, такой молоденькой девушке не пристало напиваться. Слыхал я про тебя от Стубора и не мало. Таких, как ты, трудно держать в узде…

Последнюю фразу Праведный Отец произнес тихо, скорее сам себе, продолжая рассматривать коричневые пластины, что лежали перед ним. Потом вдруг неожиданно резко поднял голову и твердо сказал:

— Таких, как ты надо продавать на юг, к идолопоклонникам. Чтобы остальным не повадно было. Убирать вон из праведного королевства, потому что ты не исполняешь правила и не чтишь традиции. Все ваше племя неверных, весь ваш род должен прекратить существование — вот что лучше всего делать с вами.

Лиса вздрогнула, сжалась, но глаз не опустила. Смотрела исподлобья, щурилась и чувствовала, как вертится на языке дерзкий ответ. Глядите на него, какой праведный нашелся, исполняющий традиции. Хорошо строить из себя мудрого правителя, когда награбил земель, заставил работать на себя крестьян и имеешь войско рыцарей, готовых сражаться и убивать.

— Но я хочу быть добрым по отношению к тебе и твоим братьям, Лиса. Я предлагаю тебе кое-что сделать для меня и для всего Нижнего королевства. Если ты выполнишь мою просьбу — я отпущу тебя и твоих братьев. Мало того, я верну тебе поле — Стубор вернет ваше семейное поле, и ты не будешь ни в чем нуждаться. Ваш род сможет подняться из нищеты, ты выйдешь замуж за достойного человека. Видишь, как много я готов сделать для вас, хотя вы всего лишь мерзкие идолопоклонники.

Лиса хмуро слушала его, но доверие к Праведному Отцу не было. Что он хочет от нее?

— Мне надо, чтобы ты отправилась в Суэму, в город Такнаас. Путь далекий, я знаю, потому у тебя будет хорошая лошадь, хорошая одежда, деньги и припасы. Оружие, конечно. Тебя в Такнаас пустят, ты молоденькая девушка, тебя суэмцы не заподозрят в обмане. Ты не будешь для них подозрительной.

Удивление хлынуло, как волна. Суэма? Это очень далеко, это заповедные земли, туда не пускают кого попало, туда просто так невозможно попасть!

— У меня есть умда — железный пропуск. Знак, с которым пускают в Такнаас. Тебя с ним пропустят. Ты найдешь библиотекаря города, человека по имени Галиен Маэн-Таин. И ты должна показать ему кое-что. Я набросал схему для тебя, и ты скажешь, что в здешних местах нашлась карта. Скажешь, что здешние люди нашли карту, и прочесть ее не могут. И везти ее далеко в Такнаас бояться. А карта необычная, и скажешь ему, что вы хотите, чтобы суэмцы забрали карту себе. Так и скажешь, и это будет истинная правда. Ты понимаешь меня, Лиса?

Лиса не понимала, но на всякий случай согласно кивнула головой. Разберется после, что к чему.

— Суэмцы сразу могут отличить ложь от правды, ты должна это понимать. Потому лгать им нельзя, да тебе и не придется. Все, что ты будешь рассказывать — все так и есть. Просто это часть правды, не вся правда. Понятно тебе, девочка? Запомнила, что сказать?

Праведный Отец еще раз повторил историю о найденной карте и пальцем поманил Лису к себе:

— Подойди и посмотри на то, что нашли мои люди. Вот она, карта. Скажешь библиотекарю, что видела ее и держала в руках. И скажешь, что никто понять карту не может, и это истинная правда.

Лиса приблизилась к Праведному Отцу, бросила осторожный взгляд на карту. На самом деле ее вовсе не интересовали таинственные пластины, да даже если бы и интересовали — с первого взгляда на карту становилось понятно, что эти запутанные линии и странные знаки не сможет понять никто.

— Возьми одну пластину, — велел Игмаген и решительно протянул коричневый тонкий квадрат.

На какое-то мгновенье Лиса испугалась. Страх охватил ее, заставил вздрогнуть и отпрянуть. Что-то таинственное и зловещее почудилось ей в странной карте, которая и на карту совсем не похожа. Тускло блеснул лак, заиграли при свете нескольких свечей древесные узоры на боковинках.

— Бери же, кому говорю. Вот уж не думал, что ты такая трусиха, — снова велел Игмаген.

И Лиса, наконец, осмелилась, протянула ладони, некстати подумав, что руки у нее не совсем чистые. Теплая пластина оказалась легкой, точно свиток. Почудился терпкий запах — не понять, то ли лака, то ли древесины.

— Красивая вещь, правда? — с какой-то странной радостью сказал Игмаген и тут же поторопился забрать свою реликвию. После посмотрел на Лису, и в светло-карих глазах его не было ни капли теплоты или добра.

— Жизнь твоих братьев зависит от тебя, Лиса. Я поступил с тобой милосердно, и я позабочусь о твоих братьях. Но если ты не вернешься, или вернешься одна, без библиотекаря — твоим братьям придется отправиться с караваном на Свободные Побережья. И я позабочусь, чтобы они непременно попали на корабли. Юнги нужны всегда, и за твоих братьев заплатят немалую цену. Хватит, чтобы покрыть и ворованную картошку и ту еду, что они съедят здесь, пока тебя не будет. Ты понимаешь меня, девочка?

Лиса судорожно кивнула, зачем-то вытирая руки о полы кафтана.

— Что тебе надо сделать, ну-ка, расскажи мне.

И тут Лиса поняла, что соображает совсем плохо. Она растерялась и испугалась одновременно. Если сейчас она кажется полной дурой, то Игмаген найдет кого другого для задания, а их всех продаст. Потому надо хотя бы сделать вид, что во всем разобралась, а там уж как повезет.

— Я еду в Суэму, в Такнаас. У меня будет пропуск для Такнааса. Мне надо найти человека… — Она запнулась на мгновенье, машинально дотронулась до знака на груди и тут же отдернула руку. — Мне надо найти библиотекаря и рассказать, что наши люди нашли странную карту, которая вырезана на дереве и которую никто не может прочесть. Только библиотекарь тут же спросит, почему я приехала одна и почему не привезла карту.

— А ты молодец, ты хорошо соображаешь. Я не ошибся в тебе, так, Лиса? — Широко улыбнулся Игмаген и продолжил. — Вот тут ты и расскажешь, что у вас всем правят железные рыцари — так нас называют в других местах. Скажешь, что скрылась, что братья остались в тюрьме, что карта странная и оставлять ее тут опасно. Все как есть расскажешь. Ты найдешь, что сказать, Лиса. Но помни, — Игмаген откинулся назад и свел брови над переносицей — Суэмцы сразу чувствуют ложь. Их не обманешь. Ты не должна врать. Говори только правду, поняла, Лиса? Не всю правду, а ту, что можно сказать. Библиотекарь, которого зовут Галиен Маэн-Таин должен поехать с тобой. Твоя задача привести его к броду через реку Песчанку, что впадает в Белое Озеро. Костяной брод — знаешь такой? Бывала там?

Лиса снова кивнула и, подумав, что кивка будет недостаточно, торопливо подтвердила:

— Знаю, бывала.

— В Суэму в Такнаас ведет одна дорога, тракт. Тебе придется двигаться все время по этому тракту. Поедешь одна, но сопровождающего я тебе все же дам. Пусть Набур едет с тобой, он будет хорошим попутчиком. Но у Мраморного моста вы расстанетесь. К Такнаасу приблизишься сама, одна. И действовать тебе придется самой. Помни, Лиса. Приведешь библиотекаря к Костяному броду Песчанки — и получишь назад поле и своих братьев. Мы будем ждать тебя и наблюдать за тобой.

— А если библиотекарь скажет, что карта эта не нужна никому, и не поедет со мной? — совсем тихо спросила Лиса, глядя прямо в глаза Игмагена.

— А вот это — твоя забота. Ты должна заинтересовать его картой, понимаешь, девочка? Но, — Игмаген повернулся к карте и любовно провел по глубоким бороздкам ладонью, — что-то подсказывает мне, что библиотекарь Галиен будет очень даже заинтересован этой вещью и не упустит такую возможность. Надо просто, чтобы кто-то рассказал ему о карте — и все. Он примчится сам, и еще будет подгонять лошадей, чтобы приехать побыстрее. Так что, твоя задача, Лиса, на самом деле очень проста. Добраться до Такнааса, рассказать о карте и вернуться. Все просто. Ты получишь и еду и одежду и охранника, который будет разводить костер и ставить палатку на ночь. Путешествие будет удобным, считай, что тебе повезло и духи Днагао, к которым ты все еще взываешь, обратили на тебя свою благосклонность. Везет тебе, девочка, вот что я скажу. А сейчас тебя разместят в этом доме в одной из комнат. Перед дальней дорогой надо как следует отдохнуть, девочка.

Глава 6

Моросящий дождик шелестел в ветвях монотонным шепотом. То ли жаловался на осеннюю скуку, то ли развлекал сам себя — не понять. Лиса задрала голову, и щеки сейчас же стали мокрыми от еле заметных мелких капель. Небо над головой потемнело, да и не видно было его за сосновыми ветвями. Серость перетекала сверху, с облаков, множеством дождинок оседала на плаще и не сразу впитывалась в шерстяную ткань.

Холод леденил пальцы, забирался под капюшон, студил колени под плотной тканью юбки и штанов. Хорошо хоть ноги не мерзли — Лиса глянула на обутые в высокие ботинки ступни и потуже затянула шнурки. Суэмские ботинки из хорошей мягкой кожи, с овчинкой внутри, с высокой шнуровкой. Удобные, теплые, красивые.

Игмаген снарядил ее на совесть. И плащ, подбитый мехом, и пара шерстяных длинных юбок — хотя какой толк от них, когда все время приходится ехать верхом? Неудобство одно. Кафтанчики, полотняные, отделанные кружевом, нижние рубашки.

— Ты должна произвести хорошее впечатление на библиотекаря. Скажешь, что Праведный Отец сам снаряжал тебя в путь, — наставлял Игмаген, наблюдая, как Лиса складывает вещи в дорожный мешок.

— Не забыла — говорить в Суэме только правду? Придется обуздать свою наглую породу, — вещал Игмаген, — придется придержать язык и напрячь голову, чтобы выглядеть искренно и приятно. Думай о своих братьях, и это поможет тебе найти верное решение. Я знаю, ты их любишь, дорожишь родом. Вот и старайся заради них.

Игмаген собственноручно нарисовал карту-схему, показывающую, как добраться до Такнааса. Этот свиток он передал Лисе и велел самой разбирать путь.

— У тебя хорошая смекалка, думаю, разберешься, как доехать. Если что непонятно — то Набур тебе подскажет.

Глаза Игмагена в тот момент были почти добрыми и почти ласковыми. Он волновался — и Лиса слишком хорошо видела это. Сумеет ли Лиса привести библиотекаря, выйдет ли у нее — вот что читалось в его глубоких складках надо лбом, нахмуренных бровях и слишком серьезных глазах. Даже шрам на щеке побелел больше обычного и уродливой линией придавал чертам Игмагена какую-то неуместную трагичность.

Лиса его слушала и старалась запоминать. Хотя мысли разбегались, руки дрожали и душу одолевал страх. Ей придется отправиться туда, где она никогда в жизни не бывала. А она ведь всего лишь молодая девушка, которая боится мышей и крыс, грома и болотников и которая ни разу в жизни не забиралась дальше родного болота.

Оказалось, что страхи ее напрасны. Вот уже два дня, как они с Набуром едут по удобной широкой дороге, минуя деревеньки и пологие холмы, и два дня им разве что только дождь досаждает. И путешествие начинает Лисе нравиться.

Ну, а что? Двигаются верхом, не спеша. Делают привалы в обед и от пуза наедаются копченым мясом, печеной на золе картошкой и сушеными яблоками. Сухари у них есть, сушеная ромашка, мята и чабрец, которые можно заварить и сделать горячий напиток. Даже сыр и несколько колец колбасы есть — все припрятано в больших седельных сумках.

И Лиса первый раз в жизни увидела другие места. Не покосившиеся домики собственной деревеньки, а густые неприступные леса, что вырастали рядом с трактом. Леса, чьи деревья казались огромными и угрюмыми, нелюдимыми и слишком гордыми, чтобы замечать путников. Живыми казались вековые сосны и ели, достающие макушками до слезливых туч.

Иногда за толстыми стволами Лисе мерещились узкие злые лица с тускло светящимися глазами. Как шальные призраки, лица прятались за деревьями, после появлялись снова. Им бы следовало подбросить продуктов да прочесть заклинание-оберег. Лиса так бы и сделала, да стеснялась Набура. Тот невозмутимо и молчаливо двигался чуть впереди и, видимо, ничего не замечал. Тревога тогда вспыхивала внутри Лисы, но тут же гасла.

Первую ночь ночевали на сеновале в опустевшей деревеньке. Куда подевались все жители — Лиса не знала, Набур тоже не знал. Да и дворов-то было пяток всего — потемневшие заборы, провалившиеся крыши, заросшие бурьяном огородики. Кто его знает — куда делись все, кто тут раньше жил?

Чтобы не мокнуть, разместились в бывшей кузне — только там оказался исправный дымоход у печи. А после залезли по шаткой лестнице на чердак, где когда-то, видимо, хранили сено. Там все еще оставались колючие сенные охапки, в которых и заночевали. Набур что-то рассказывал о своей деревеньке, о матери и младшей сестренке, которая очень походила на Лису на самом деле, но Лиса плохо его слушала. Только агакала в ответ, погружаясь в сонную дремоту и, наконец, совсем уснула под монотонный набуровский голос.

Весь второй день так же шел дождь, так же нависал над трактом зловещий лес, так же мерзли руки. Набур все говорил, что по карте тут где-то близко должна быть деревенька, в которой можно переночевать, но сколько ни ехали, сколько ни тянулась бесконечная и унылая дорога — ничего не встречалось.

Лисе это показалось странным. Всего на два дня пути отдалились от Тханура, а кругом уже ни единого жилья. Ни одной, даже самой покривившейся крыши, ни одного захудалого сарайчика. Пустынные поля, и это рядом с единственным большим трактом, который ведет в Суэму. Понятно, что не часто здешний люд путешествует в ту сторону, понятно, что путь потихоньку зарастает травой. Но чтобы вообще никого — это очень странно.

На ночь пришлось устраиваться на краю леса, под высокой сосной. Ее ветви хотя бы чуть-чуть защищали от дождя. Набур соорудил невысокую палатку, развел огонь, накидал в него толстых сучьев, которые больше дымились, чем горели.

— Давай поедим и ляжем спать. Завтра, может быть, дождь и прекратится, и мы обсохнем.

Лиса протянула к огню руки, немного выглянула из-под широких сосновых лап, бросила взгляд на потемневшее небо и ответила:

— Это вряд ли. Тут будет капать еще дней десять, как не больше. Зарядило — так зарядило, дери его зменграхи…

— Не ругайся, — поправил ее Набур.

— А то что? Пожалуешься Игмагену?

— А то Знающие не будут нас охранять.

— А сейчас, значит, охраняют?

— Не богохульствуй. В этом лесу и так… — Набур запнулся, потер лоб, оставил отпечаток золы на коже, отчего стал выглядеть немного смешно и добродушно, после продолжил: — Тут и так странно. Тебе не кажется?

Лисе казалось, но видеть, как насторожен сильный и храбрый Набур было смешно.

— Чего тут бояться? Деревьев?

Сказала, бросила взгляд в сторону и запнулась. На мгновенье ей снова показалось темное лицо с горящими глазами, мелькнувшее за стволами. Зашелестели ветви, несколько хвоинок упало на край плаща, и Лиса удивленно уставилась на них.

— Мало ли чего тут боятся, — пожал плечами Набур, подбрасывая в огонь еще поленьев, — тут вообще не спокойно. Деревья словно живые, словно наблюдают за нами.

— Это не деревья, — хмуро буркнула Лиса и тут же пожалела о своих словах.

Набур посмотрел на Лису, спросил:

— А кто? Ты знаешь?

— А ты будто не знаешь… духи здешние, вот кто. Они так просто на свою территорию не пустят. Что это за место?

— Судя по карте тут раньше была деревня. Должна быть. Вот сейчас гляну.

Набур залез в мешок, достал свиток рисовой бумаги, осторожно развернул, всмотрелся и вдруг выдохнул:

— Дери его зменграхи…

— Ты чего? — не поняла Лиса.

— Нам надо было свернуть и ехать через холмы, напрямую. Так показал на карте Праведный Отец. Тракт делает большую петлю, а мы должны были срезать эту петлю, проехать через холмы. Я не доставал карту, боялся намочить дождем, вот мы и проехали тропинку, по которой должны были срезать. Вот потому и деревни нет — она осталась в другой стороне.

— И что теперь?

— Теперь двигаться по тракту, больше ничего. Или вернуться завтра назад. Но смысла нет возвращаться, мы все равно потеряли день, делая петлю по тракту.

— Дай сюда, — решительно произнесла Лиса и протянула руку, — как ты мог не запомнить, где поворачивать? Может, в этих местах неспокойно, потому и надо было срезать, а вовсе не за тем, чтобы выиграть день. Почему, по-твоему, люди ушли из той деревеньки, где мы ночевали вчера?

Набур лишь глянул на Лису тревожно, ничего не ответил. Протянул карту. Игмаген велел, чтобы она была у Лисы, но едва выехали и едва Лиса взглянула на схему, как тот час поняла, что ничего в ней не понимает. Тоненькие линии обозначали и лес, и болото и дорогу, но как все это сопоставить с реальным трактом, по которому двигались — этого Лиса не поняла. Зато легко разобрался Набур, вот свиток и оказался у него.

— Нам не повезло, — пробормотала Лиса, разглядывая линии, — придется двигаться по тракту дальше. Кто его знает, что нас ждет в этих местах. И Игмаген не предупредил, тоже мне, Праведный Отец.

— Может, он не знает…

— Должен знать, всего два дня пути от Тханура. Должен знать, что в этих местах не так. Должен молиться, прислать сюда магов, чтобы очистили местность.

— Магов уже нет, — хмыкнул Набур.

Принялись за ужин. Котелок с водой почти закипел, и Набур приготовил сухую ромашку для отвара. Высыпая на ладонь горсть травы из матерчатого мешочка, он проговорил:

— Ничего, нам главное — ночь переночевать. А там дальше мы и доберемся до жилых мест, вот увидишь.

— Думаешь, ночь будет спокойной?

— Надеюсь, — и Набур поцеловал деревянный знак на груди.

Лиса вздохнула. Про себя она уже решила, что обязательно подкинет продуктов лесным духам, как только Набур уснет. И обязательно прочитает оберег. Тут все просто — отдавай духам то, что они желают, и они тебя не тронут.

Она так и сделала. Пояснила Набуру, что пойдет по нужде — и это была настоящая правда — прихватила с собой картофелин, сухариков и скрылась за деревьями. Нырнула в низкий кустарник и торопливо пробормотала слишком хорошо знакомые слова, подкидывая при каждой строчке еду в сумрак. Пусть не думают, что Лиса не знает традиции, пусть не думают, что она не чтит их.

А когда вернулась к костру и услышала, как весело потрескивают поленья, то почувствовала покой и радость. Вот теперь можно спокойно двигаться дальше, никто их не потревожит.

После ужина Лиса забралась в палатку, свернулась на сосновых ветках, покрытых одеялом, укрылась поплотнее собственным плащом. Меховой плащ все-таки согревал, хотя к утру становилось очень холодно и от земли так и тянуло сыростью.

Набур устроился снаружи, у костра. Заготовил побольше хвороста, пояснил, что надо быть начеку. Хотя, когда уснет — то караулить их будет тут некому. Но Лиса уже не волновалась, духи не должны теперь их трогать.

Она почти уснула, провалилась в сонную теплую дремоту, когда увидела крысу. Небольшое животное появилось перед ее лицом совсем неожиданно. Стояло на земле, поводило носом и поблескивало небольшими красноватыми глазками. Совсем близко, почти рядом.

Увидев эту тварь, Лиса поняла, что сейчас заорет диким криком. Но почему-то не хватало сил раскрыть рот, как будто она находилась во сне и не владела своим телом. А, может быть, крыса ей действительно снится?

Животное вдруг поднялось на задние лапки, выпучило глаза и низким голосом проговорило:

— Я слежу за тобой, Лиса. Ты поняла? Слежу.

Лиса хотела кивнуть, но не смогла. Это похоже на Игмагена, как будто его и голос и движения. Только бы крыса не приближалась, иначе… Мысли разлетелись, Лиса не могла ни о чем подумать, лишь смотрела и смотрела на отвратительного грызуна. Вдруг животное подскочило и быстро произнесло:

— Просыпайтесь оба, иначе смерть вам!

Горячий озноб прошел по всему телу Лисы, она приложила все усилия, чтобы мотнуть головой в ответ, и у нее вышло. Наваждение вмиг пропало, и оказалось, что она все так же лежит в своей низенькой палатке, накрытая плащом, а за пологом, под сосновыми ветками спокойно потрескивает костер.

Лиса поднялась, уселась и помянула нехорошим словом и зменграхов и Игмагена. Надо же было присниться такой ерунде. Она пригладила волосы и хотела снова улечься спать, как вдруг услышала за спиной тяжелое дыхание. Как будто кто-то дышал ей в затылок, медленно и противно. Сопел, как толстый боров.

И тут Лиса поняла, что не может оглянуться. Боится до ужаса, до сумасшествия, до полной бестолковости. Если она оглянется, то увидит это, своими глазами увидит. Встретиться лицом к лицу и живой не выберется.

Лиса вскочила и вылетела из палатки. Догоравшее пламя костра прибилось к самой земле, угли посерели. Набура нигде не было видно, только расстеленное на ветках одеяло и брошенный плащ. И вспоротые, разбросанные хвойные иглы длинной дорожкой, как будто по ним тянули что-то тяжелое… Что-то тяжелое…

Лиса вытерла выступивший над бровями пот, резко выхватила из костра пылающую ветку и осветила землю. Набура просто протащили по земле, как мешок картошки протащили. Кто это мог быть? Задрав голову, Лиса увидела надломленные маленькие веточки, все еще покачивающуюся хвою. Тот, кто это сделал, обладает высоким ростом, гораздо выше нее. Тот, кто это сделал, скорее всего чудовище…

Меч Набура так и остался лежать на земле, в ножнах. Все произошло слишком быстро, парень не успел защитить сам себя. Схватившись за рукоять, Лиса проворно вытянула клинок и зашагала по следу. Пока окончательно не сломил страх, надо хотя бы узнать, куда утащили ее спутника.

Лиса боялась, но еще сильнее злилась. Зменграхам ваши потроха, так вот почему надо было двигаться напрямую. Какая-то злобная тварь орудует в этих местах, а Лиса ей еще картошечку кидала. Мало, значит, ей картошечки, мясца захотелось, так? Главное — не растеряться. Махнуть мечом и снести твари голову — вот что главное. И еще главное — чтобы Набур остался жив. Иначе ей одной придется ехать в Такнаас, она не может не выполнить миссию. От этого зависит свобода и жизнь ее братьев.

Засвистел где-то наверху ветер, жалобно заскрипели деревья, словно предупреждая об опасности. Опасно тут, очень опасно… Ужас и смерть витали в воздухе, но на них можно найти управу. Надо найти управу…

Внезапно высокие сосны расступились, открывая широкую полянку, на которой громадной странной кучей возвышался бурелом. Полный Маниес внезапно вынырнул из туч, дождь прекратился, и Лиса увидела залитые призрачным светом сухие сосны, вырванные с корнями и поставленные так, что образовывалось некое подобие шатра. Между соснами кто-то насыпал земли, утрамбовал и проделал здоровенный вход.

Медленно и неуверенно Лиса подняла ветку и увидела Набура над входом, насаженого на толстый сосновый сук. Набур был мертв, и бледный свет ночного светила придавал его застывшим чертам выражение грустной обреченности.

И Лиса поняла, что вот теперь надо бежать со всех ног. Бросится обратно, добраться до лошадей и скакать прочь от этих мест. Так, чтобы только ветер свистел в ушах.

Глава 7

Затрещали под ногами сучья, замелькали ветки. Сосны, как нарочно, заступали дорогу, хлестали ветвями и злобно шелестели. Не оглядываться, не останавливаться, не обращать внимания на колючие кусты и корни, через которые приходится перепрыгивать. В темноту, в сумрак, туда, где остался костер и лошади. Быстрее, быстрее…

Только бы успеть… успеть… уцелеть…

Как медленно получается бежать, каким тяжелым стал набуровский меч. И бросить его нельзя — вдруг нападет эта… эта тварь…

Лиса старалась не думать о том, кто убил Набура. После, не сейчас. Не представлять, не называть по имени… кто бы он ни был… Сейчас надо убраться отсюда, пока жива, пока цела…

Лес будто ожил. Деревья двигались, раскачивались и шумели. Хватали за плечи колючими ветками, цеплялись за юбку, мешая двигаться. Лиса махнула мечом, перерубая особенно длинную ветку, метившую ей в глаза. В темноте толком и не разберешь — куда надо бежать. Но главное — подальше от поляны с буреломом, от страшного чужого обиталища, где хозяйничает тварь.

Хрипящее дыхание где-то сбоку Лиса еле услышала и не сразу поняла — она это так тяжело дышит, или кто-то еще. А когда поняла — оказалось поздно. Огромная темная туша опалила смрадом, рванулась вперед, бесшумно раздвинув ветви. Буквально выплыла из-за стволов. Разглядеть ее в темноте Лиса не могла, только огромные очертания и горящие красным глаза. Глаза голодного зверя. Короткий рык — и непонятное животное кинулось на Лису.

Слегка отпрыгнув, Лиса выставила вперед меч и ударила со всей силы. Под острием оказалось что-то мягкое, податливое. Взревев, животное отодвинулось и тут же напало с другой стороны. Лиса снова ударила мечом, но уже понимал — такие раны только злят животное, но не причиняют сильного вреда. А до головы его не добраться — слишком далеко и высоко. Надо, значит, подпустить его поближе, надо перестать махать оружием. Пока перестать…

Огромным усилием воли Лиса заставила себя опустить меч. Она с трудом перевела дыхание, воздух, став горячим, раздирал горло. Сердце бухало где-то в животе, колени отплясывали нервную пляску.

Ну же, зменграхам ваши потроха, подходи поближе… дай-ка взглянуть на тебя хотя бы… перед смертью…

Нет уж, дери зменграхи! Так просто она не умрет, у нее еще есть меч в руках! Подходи тварь…

Последние мысли Лиса буквально прошептала, всматриваясь в приближающуюся фигуру. Как легко он двигается — не зашуршит ветка, не щелкнут сухие сучья. Вырастает из темноты огромная туша, наплывают волны смрада, охватывают с головы до ног мерзким теплом.

Но Лиса упустила нужный миг. Существо, которое казалось большим и неуклюжим, вдруг мгновенно кинулось вперед и ударом лапы свалило Лису на землю. Отлетел в сторону меч, зазвенело тупой болью в затылке. Поднялась еще раз над головой здоровенная лапа. Промелькнули в голове мысли о смерти, распоротом брюхе и разбросанных по лесу кишках…

Лиса не закрыла глаз, так и смотрела в лицо надвигающейся смерти. Но вместо того, чтобы ударить, тварь вдруг взревела зло и бешено и отлетела куда-то назад. Раздался сильный треск ломаемых деревьев — или костей? — не понять. Отчаянный вой потряс лес. Вой, в котором слышалась боль и возмущение. Что это?

Приподнявшись на локте, Лиса всмотрелась в темноту. Где-то впереди замелькали факелы, послышался спокойный, уверенный мужской голос.

— Чувствуешь его, да? Его сердце, его кровь, пульсирующую в венах? Его силу чувствуешь? Теперь попробуй взять власть над всем этим. Сдави его сердце, только быстро, не затягивай смерть.

Лиса услышала, как бьется в судорогах огромное тело, как существо хрипит и рычит одновременно. После мужчина снова произнес:

— Слишком долго, Птица. Одним махом надо. Раз — и все. Вот так.

Тварь коротко взревела и замолчала. Пугающая тишина, наступившая в лесу, залепила уши, отдалась болью в затылке. Поморщившись, Лиса попробовала подняться. Кто это такие? Они убили это существо? Вот так просто? Как так можно?

— Вот и все. Он мертв. К завтрашнему утру он превратится в перегной, и земля заберет его. Теперь здешние места свободны. Ты уже не боишься? — снова заговорил мужчина.

— Уже нет, — ответил ему звонкий голос, видимо, девичий.

— Здесь кто-то был, надо поискать. Загуис за кем-то гнался. Давай поищем, может, кому-то нужна будет наша помощь…

Загуис — вот кто это был! Лиса слышала о таких тварях, их называли лесными хозяевами, лесными духами, охраняющими свою территорию. Там, где водился Загуис — там обязательно бывала хорошая охота и много грибов и ягод. Только надо было исправно приносить жертвы Загуису.

Лиса поднялась на ноги, пошатнулась, схватилась рукой за ветку, поцарапала пальцы — но боли не почувствовала. Вернее, эта боль казалась теперь такой мелочью. Она жива, ее кишки не валяются по земле, и она даже почти не ранена, если не считать гудящей головы.

Свет факелов приближался, и из-за стволов вынырнул темноволосый мужчина. Суровое лицо его в первый момент показалось Лисе злым, и она резко развернулась с намерением бежать. Неожиданно мягкий голос остановил ее:

— Мы не причиним тебе зла. Мы охотники за нечистью, охотились тут на Загуиса. Тебе не надо нас бояться. У нас есть еда, мы сейчас разведем костер, покормим тебя. Если ты ранена — перевяжем раны. Не убегай, не хочется гоняться по лесу за тобой…

Лиса оглянулась, коротко спросила:

— Как тебя зовут?

— Мое имя ничего тебе не скажет. Я Саен из Каньона Дождей. А это, — Саен кивнул назад, в темноту, — моя помощница Наилена. Мы не причиним тебе зла, и намерения у нас самые добрые. И мы отпустим тебя утром куда захочешь, и даже дадим еды на дорогу.

Лиса тяжело выдохнула и тихо проговорила:

— Ладно. Ладно. Надо только найти моих лошадей и мой костер. Где-то тут… И, наверное… наверное, забрать тело Набура…

— Кто такой Набур? — поинтересовался мужчина, осторожно приближаясь.

В руке его пылал факел, освещая заросшее щетиной лицо, черные глаза и широкие плечи. За его спиной показалась невысокая девушка, разглядеть которую в темноте не удавалось.

— Набур — это мой спутник. Мы ехали вместе… его убил Загуис… — язык заплетался, дыхание все еще сбивалось, и знакомые слова вспоминались с трудом. Даже название существа Лиса еле вспомнила.

Голова стала совсем пустой, как котелок, в котором Набур готовил ромашковый отвар.

— Пойдем, Птица, посмотрим, может быть, он еще жив. Может быть, мы спасем его. И ты тоже иди за нами. Дорогу сможешь показать?

Лиса замотала головой. Только сейчас она сообразила, что потерялась в этом лесу и совсем не помнит, в какой стороне остались ее лошади.

— Ладно, сами найдем. Птица, нам надо просто прислушаться. Обычно такие места всегда обладают злой энергией и притягивают злых духов. Их найти несложно. Надо настроиться на лес, в котором находишься — и обязательно поймешь, куда надо идти. Попробуй, прошлый раз у тебя хорошо получилось.

— Ладно, попробую. Мне тогда вести всех? — уточнила тихим голосом девушка.

— Давай, а мы за тобой.

Двигалась девушка мягко и легко, точно гибкая кошка. Длинная коса за спиной напоминала кошачий хвост, и даже голову она поворачивала как-то по дикому, по-звериному. Маленькая и тоненькая, она скользила между стволами бесстрашно и уверенно, не смущаясь темноты, не испытывая замешательства. Лиса ступала следом, тоже тихо и осторожно, но рядом с этими людьми она чувствовала себя неуклюжей громоздкой девкой.

— Вот мы и пришли, — еле слышно выдохнула девушка, которую незнакомец называл Птицей, — вот это место.

И тут Лиса поняла, что не хочет смотреть на мертвого Набура, что это выше ее сил. Совсем недавно они вместе обсуждали дальнейший путь, планировали, как доберутся до Мраморного моста. А теперь Набура остается только предать огню, положив ему в руки денег и щедрых приношений для переправщиков.

— Нет, не снимаем его просто так. Иначе откроется кровотечение и он сразу же умрет, — услышала вдруг Лиса озабоченный голос незнакомца, — надо перерубить аккуратно ветку. Она прошила ему легкое, надо сделать так, чтобы не вышел весь воздух. Подожди, Птица, я сейчас сам. А ты присмотри за той девочкой, чтобы она не заблудилась.

Нахмурившись, Лиса вышла из-за стволов и увидела, как наглый Маниес освещает согнутую фигуру незнакомца, наклонившегося над чем-то, что лежало у его ног. Его спутница уже оказалась рядом с Лисой, слабо дотронулась до руки — и пальцы у нее оказались совсем холодными — тихо прошептала:

— Он живой, твой спутник. Крови много потерял, и тяжело ему придется. Но Саен сможет его выходить. Саен многое может. Не бойся, с нами ты в безопасности.

Потом помолчала и добавила совсем тихо:

— Я тоже когда-то боялась его, и совсем напрасно. Саен добрый, он не обижает никого зря.

Лиса отдернула руку и проговорила:

— Надо найти наших лошадей и наши припасы. Там должен быть костер. От этого места я могу найти дорогу, потому помню, как шла. Саен донесет Набура, или лучше пригнать лошадей сюда?

— Донесет. В этом месте не стоит оставаться, слишком плохое тут пространство. Много всяких мелких злыдней вокруг, они не скоро рассеются.

Дорогу Лиса действительно теперь помнила, хоть и пробиралась сюда в кромешной тьме. И мелкие ямки, в который росли колючие кусты, и огромную сосну с тремя стволами и множеством развилок. Теперь, когда опасаться стало нечего, Лиса зашагала быстро, не осторожничая и не боясь наделать шума. Хрустели под ногами сучья, хлопали по плечам ветки. Перемахнув через поваленное дерево, Лиса увидела слабые огоньки — даже не огоньки, а еле тлеющие звездочки. Все, что осталось от их с Набуром костра. Оглянулась на следующую по пятам Птицу и на Саена, несущего Набура на руках, пояснила:

— Пришли. Почти.

Стреноженные и привязанные к стволам деревьев лошади обрадовано подняли головы, зафыркали. Они слишком нервничали, оставленные в этих неспокойных местах, и хвала всем Знающим, что поводья выдержали и не оборвались. А не то — ищи свищи лошадей в этих гиблых местах.

— Может быть, устроить его тут, на его одеяле? — несмело предложила Лиса.

— Да, тут и устроим. Перевяжем раны, напоим лекарством. А дальше видно будет, что делать. Далеко вы живете? Если вдруг мы решим вас доставить домой? — спросил Саен, осторожно устраивая Набура.

Лиса наклонилась надо костром, подкинула сучьев, подула осторожно на угли. Не оглядываясь, проговорила:

— Далеко.

Ей не хотелось сейчас говорить, да и нельзя было говорить. Она не может рассказать этим людям о Суэме, о библиотекаре. О братьях, оставленных в тюрьме, о Праведном Отце. Потому лучше помалкивать, а там видно будет. Пусть все течет своим чередом. Вот сейчас она жива, все-таки жива не смотря ни на что. И даже оказалось, что Набур все еще жив. Надо сейчас просто отдохнуть, а утром, когда рассеется тьма, принимать решение.

Теперь Лиса думала о предстоящем пути. О том, что в дороге ей придется быть одной, и помочь ей никто не сможет. Вытерев руки о края юбки, она слегка пригладила спутанные волосы и присела на корточки рядом с Саеном. Тот колдовал над Набуром — по-другому его действия Лиса не смогла бы назвать. Он вытащил из раны сук, сумел каким-то образом остановить кровь — Лиса так и не поняла, каким. Смазал края раны мазью, и туго забинтовал.

Набур на все это никак не отреагировал. Он по-прежнему лежал бледный, неподвижный, но теперь Лиса могла видеть, что он дышит.

— Ему нужен покой и уход, — проговорил Саен, повернулся к Птице и сказал, — надо принести воды. Возьми котелок и сбегай. Ручей неподалеку. Я сполосну руки и пойду за нашими лошадьми. А вы тут погреетесь пока у костра.

И Саен двинулся в темноту даже не захватив с собой факела.

Лиса устроился рядом с неподвижным Набуром, тихо спросила:

— Может, его напоить горячим отваром?

— Нет, без Саена ничего не делай, — так же тихо ответила Птица, — твой друг ранен очень тяжело, и только Саен знает, как ему помочь.

Лиса кивнула, шмыгнула носом. Посмотрела на свои грязные ладони, после подумала, что меч Набура так и остался где-то в лесу, и это не очень хорошо. Без меча ей придется тяжеловато в пути. Меч — это оружие, средство для защиты.

Костер медленно разгорался, поленья дымились, потрескивали, нехотя поддаваясь пламени. Сейчас, когда живительное тепло от огня стало понемногу согревать холодные руки и плечи Лисы, страх и глупое оцепенение понемногу отступили. Сердце перестало стучать с бешеной скоростью, и даже холодный пот на лбу высох. Гудела все еще голова, но это было такой мелочью по сравнению с ранами Набура.

Теперь Лиса могла все взвесить, все потери и весь урон. Продукты, судя по всему, остались целы. Лошади тоже, да и палатка все так же стоит на месте. А значит, что ничто не помешает ей поутру снова отправится в путь. Задерживаться тут она не может. Не может ухаживать за Набуром, не может все рассказать Саену и Птице.

Теперь при свете костра Лиса украдкой рассмотрела девушку. Синие — или серые, не понять в темноте — глазищи, большие ресницы, разлетающиеся к вискам черные брови. Высокий лоб, ровненький носик и ямочка на подбородке. Очень красивая девушка. В маленьких ушках — ряд крошечных золотых сережек с блестящими зелеными камушками. На шее нет священного знака Всех Знающих — нет даже намека на веревку или цепочку. Плащ Птица, видимо, сняла, потому что сейчас на ней был расстегнутый кафтан, под которым виднелась клетчатая шерстяная рубашка, тоже расстегнутая.

И так шла Птице и рубашка в черную, синюю и белую клетку, и длинные плотные, зеленого цвета штаны, заправленные в высокие сапоги со шнуровкой, и кожаный широкий пояс, подчеркивающий тоненькую талию, что Лиса невольно залюбовалась ею.

Таких красивых девушек не часто встретишь. А уж девушек-колдуний вообще Лиса не встречала ни разу. Что Птица с Саеном делают на землях Нижнего Королевства? Здесь они в опасности, вне закона. Колдовство запрещено тут. А ведь Саен убил Загуиса колдовством.

— Вы колдуны? — спросила Лиса у Птицы, не глядя на нее.

Та ответила, не сколько не удивившись и не расстроившись:

— Нет, мы не колдуны. Саен — Знающий.

Еще один Знающий! Духи предков, везет же Лисе на Знающих в последнее время. А говорили, что уже не одного не осталось, что все ушли к Создателю. Видать, не все.

— Саену надо молиться? — осторожно осведомилась Лиса.

— Почему? — теперь в голосе Птицы послышалось искреннее удивление.

— Мы молимся Знающим, — Лиса говорила осторожно, не глядя на Птицу. Ей хотелось узнать об этих двух — кто они такие, откуда взялись? Чем занимаются?

— Я знаю. Ваши Железные Рыцари молятся. Саен сказал, что молитва — это разговор с Создателем. С Саеном ты тоже можешь поговорить, но он не Создатель и не всемогущий.

Птица замолчала. Поправила волосы — движение медленно и плавное, тоненькие пальчики долго пристраивали прядь. После затянула потуже шнурочек на конце косички.

Лиса не нашлась, что ответить, потому лишь заметила:

— Не боитесь, что вас тут поймают?

Птица кинула на Лису быстрый взгляд и тут же отвела глаза. Просто сказала:

— Саен ничего не боится.

Захрустели еле слышно ветки где-то в кустах. Лиса вздрогнула, замерла. После тихо пояснила:

— Духи леса. Они все еще не спокойны.

Но вместо духов раздался медленный топот лошадиных копыт, затрещали кусты и показался Саен с двумя лошадьми, которых вел на поводу. Он махнул рукой, словно показывая, что все, мол, в порядке, я цел и невредим. После занялся лошадьми. Расседлал, протер бока и спины и позволил им жевать траву, привязав к стволам деревьев. После Саен присел рядом с Набуром, положил ладонь ему на лоб.

— Его сейчас перевозить нельзя, ему нужен покой. Придется пожить парочку дней в палатке, и ему и нам.

Лиса не стала возражать. Она не собиралась ничего объяснять этим людям и даже не собиралась переживать по этому поводу. Как только все угомониться — она отправится в путь, и спрашивать никого не станет. Хвала Знающим — или духам, не важно — Набур будет в безопасности, и она спокойно оставит его с Саеном и его Птицей. Вот сейчас ей действительно везет, и все складывается удачно не смотря на клятого Загуиса.

— Хорошо бы сейчас поесть что-нибудь горячего, — проговорила Птица.

И тут Лиса увидела, как Саен готовит. Она никак не ожидала такой ловкости в поварском искусстве от сильного мужчины, который только что легко завалил огромного зверя, обладающего чудовищной магической силой. А вот теперь этот силач очень быстро почистил пять картошек, покидал в шипящее на сковородке масло, порезал мясо, добавил трав. И все у него спорилось быстро и ладно.

И прогоревшие угли исправно держали на себе глубокую сковороду, и пристроенный чуть в стороне чайничек с вытянутым изогнутым носиком задымил уюдтно и ладно. И ветер улегся, и дождь даже не думал начинаться. Саен велел Птице развести еще один костер и пояснил:

— Чтобы вы, девчонки, согрелись. Не копайся, Птица, а не то застынешь на ветру, как прошлый раз. Возись после с тобой.

Никто в Нижнем королевстве не называл девушек "девчонками". К знатным обращались словом "дамы" или "мои госпожи". Простых называли "девушками" или "девками" на худой конец. Вот такое простое обращение "девчонки" Лиса слышала лишь один раз от молодого купца из Суэмы, что привез на продажу изюм, сушенные финики и диковинные приправы. Выходит, что эти двое не раз бывали в Суэме, если используют тамошние слова? Ответа у Лисы не было. Она помалкивала, наблюдая за действиями Саена, и думала, что, скорее всего, в Суэме принято, что хозяйством занимаются мужчины, а женщины расхаживают с штанах и сапогах и вовсе не умеют готовить. Не даром Праведный Отец говаривал, что в Суэме все не так, как у людей, все перевернуто с ног на голову. Все не правильно и не верно.

Наконец Саен наполнил миски жареной картошкой и жареным мясом и протянул одну Птице, другую Лисе. И спокойно спросил:

— Как тебя зовут, девушка? Мы так и не познакомились с тобой.

Глава 8

Собственное имя с трудом сорвалось с языка. Вот теперь надо быть очень осторожной, иначе можно выболтать то, что не следует. И Лиса была краткой и сдержанной. Да, ехала с другом по поручению Праведного Отца, и вот, такая беда случилась в пути. Она испугалась, она не знает, что теперь будет с Набуром. Ей очень хочется верить, что Набур останется жить. Она думала, что погибнет, что Загуис сожрет ее прямо живой. И она ужасно устала и хочет спать.

Ни капли лжи, только правда. Какая-то внутренняя интуиция подсказывала, что врать сейчас не стоит, хотя Лиса могла. Она умела плести небылицы так, что всякий ей тут же верил. Но не сейчас, не этим людям. Этим только правду. Как учил Игмаген — часть правды все равно остается правдой.

Саен слушал и не переставал есть. Он брал мясо руками, иногда поглядывал на Лису. В сумраке ночи глаза его казались строгими и немного загадочными. Они оба — и Саен и Птица — были молчаливыми, суровыми и даже угрюмыми. Настоящие охотники за нечистью. Где-то Лиса слышала об одном таком, который мог справляться с драконами и злыми духами и за определенную плату очищать от зла деревни и леса.

Может быть, эти двое тоже такие. Может, им заплатили за убийство Загуиса? Но это не Лисино дело, она не собирается интересоваться чужой жизнью. Но и в свою не желает никого пускать.

— Откуда Загуис мог тут взяться, Саен? Что ты знаешь об этих существах? — спросила вдруг Птица.

Саен тут же принялся рассказывать:

— Это пришлое существо, с земель баймов. С Меисхуттур оно приходит сюда. Поначалу Загуисы маленькие и безобидные. Помогают, если их попросить и дать им что-нибудь взамен. Вернее, это так кажется, что помогают. Могут, например, овец у соседа задрать, или тучи мух нагнать на чей-то дом. Могут убить собаку, напугать, если надо. Могут даже задрать мелкое лесное животное. Кабана на охотника выгнать, или волка. Стаю волков прорезать, разделить надвое. Убить главную волчиху-матку в стае. То есть загуисы имеют власть в лесу, но пока они мелкие, людям они не страшны. Мухи в хате и убитая собака на дворе — это все мелочи, с этим можно справиться.

Но люди обычно любят пользоваться злыми услугами Загуиса, вот и приходят в лес к его месту обитания и оставляют приношения. Даром-то Загуис ничего делать не будет, зачем ему оно — трудиться даром. Да и правила действуют везде, вы же знаете. Платить приходится всегда, это неизменно. Вот люди и приносят загуисам то курочку, то уточку. То овечку. Откармливают в нем зло. И зло растет до той поры, пока не обернется против людей. И становится тогда Загуису мало овечки или, там, гуся — чего ему принесут. Загуису хочется человека. А уж если один раз напал да съел — все, считай, что Загуис навсегда становится людоедом. И покоя от него не станет, и житья никакого рядом с ним. Вот и вся история. Видимо, здешние тоже откормили свою тварюку, хотя все знают — нельзя кормить Загуиса, нельзя ходить к нему в лес, нельзя просить об услуге. Но все равно ходят, все равно просят. То изжить кого-то надо с этого света, то соседу насолить. То ближних из беды выручить. Людям кажется, что делают доброе и нужное дело, только не понимают, что после это дело обернется против них же. Лиса, мамка тебе ничего не рассказывала об этих тварях?

Лиса поспешно проглотила остатки картошки, вытерла губы рукавом и пояснила нехотя:

— Мамка у меня умерла. Не успела научить уму-разуму. Старейшины деревни что-то рассказывали, да я не очень слушала. Страшных историй я и так немало знаю, только толку от этого? Работу делать надо было, вот что.

Птица вдруг улыбнулась и еле слышно сказала:

— Дело всегда должно делаться…

Лиса согласно кивнула. Тут и возражать нечего, Птица права.

— Ладно, после разберемся, что к чему. Сейчас всем нужен отдых. Лиса, ты не возражаешь, если Птица поспит в твоей палатке? Устроим вас поудобнее, одеял у нас хватает. Что скажешь?

— Хорошо, — тут же согласилась Лиса.

— Мое имя ты знаешь, я Саен. Птицу зовут по-настоящему Наилена, она моя помощница. Живем мы в Каньоне Дождей на жизнь зарабатываем охотой на всякую нечисть. В этих местах дело прибыльное, это точно.

И вот, обе девушки уже в палатке. Завернулись в одеяла, устроились как кому удобно. Лиса думала, что Птица примется расспрашивать ее обо всем, все девушки любят поболтать, это точно. Но та молчала. Вообще. Ни одного слова, ни одного вопроса. Как будто ее вовсе не интересовало в Лисе ничего, даже коротко стриженные волосы.

Ну, и ладно. Ну, и отлично. А она сама тоже не станет спрашивать неожиданных путников ни о чем. Спать — значит спать. Меньше болтаешь — дольше живешь, так говорил когда-то родной брат отца, дядька Мигур, когда приучал Лису управляться с лошадьми после смерти папы.

Сон пришел не сразу, а когда все же удалось успокоиться и хоть чуть-чуть забыть о низком рыке Загуиса и безжизненном лице Набура — тут же появилась перед Лисой крыса. Точно такая же, как в прошлый раз. Большая, красноглазая. И не понять: наяву, или во сне. Чудится это, или видится.

Глядя на прыгающие крысиные усы, Лиса подумала, что слишком устала от мерзких тварей, но и деваться от них некуда. В лесу — одна тварь, в палатке другая.

— Что ты разлеглась? — проскрипела крыса и принялась мерзко тереть свою мордочку.

Пальцы на лапках у нее были противными: голыми и розовыми. И она все терла и терла ушки, щеки, нос. После вдруг резко остановилась и снова спросила:

— Что лежишь, дура? Ждешь, когда солнце встанет? Тогда ты точно до Суэмы не доберешься. Придется сидеть тут и смотреть за Набуром. Карту ты не потеряла, глупая девка? Или о братьях совсем забыла? Знаешь, сколько нынче дадут за них караванщики, что отправляются на Свободные Побережья?

Лиса бестолково таращилась на крысу и не могла ответить. Язык будто сковало, все мысли пропали, развеялись.

— Вставай, лошадь твоя оседлана. Садись и скачи, да побыстрее, — еще раз велела наглая крыса и фыркнула на Лису.

И тут сон пропал, разлетелся, точно осенние пожухлые листья. В темноте палатки Лиса услышала, как тихо и спокойно дышит Птица и как шелестят над полотняной крышей ветки. Все правильно, надо двигаться, и побыстрее.

Осторожно выбравшись из-под одеяла, Лиса захватила только теплый, подбитый мехом плащ — он пригодиться ночью, когда придется спать под открытым небом. Отодвинула полог, всмотрелась в темноту ночи. Саен спал у почти догоревшего костра. Видать, раз он караулить не стал, значит теперь действительно ничего и никого не надо опасаться.

Метнувшись к лошадям, Лиса зашептала на ухо своей добрые слова, пока привычные к работе руки распутывали в темноте поводья. Вскочить на лошадь — быстрое дело. Сначала шагом, медленно, не торопливо. Но как только последний отблеск костра пропал за деревьями, а впереди показалась едва сереющий тракт, Лиса сжала бока лошадки. Вот теперь вперед, теперь не останавливаться. И да хранят нас все Знающие — или кто там у них есть.

Глава 9

Близнецы родились, когда Лисе еда сравнялось семь лет. Отца тогда уже не было, и на матери лежало все их немаленькое по тем временам хозяйство. Потому однажды утром мать подозвала к себе Лису и сунула ей на руки сначала один крошечный сверток, после другой. Посмотрела сурово и велела:

— За этими двумя теперь смотришь ты. Качаешь, развлекаешь и переодеваешь. Только попробуй не досмотри — голову тебе снесу, поняла? Чтобы оба были живы и здоровы.

Два маленьких мальчишки, которые и голову-то еще толком не держали! Только таращили круглые карие глазенки и растягивали в улыбке беззубые рты. Как с ними управляться?

Поначалу Лиса терялась и рыдала вместе с братьями, когда те заходились в неуемном крике. Но после, в конце концов, поняла, что надо делать. Больше всего мальчишки вопили, когда были голодны. И тут оставалось только одно — пристраивать обоих в вместительную корзинку и тащить к матери, грудное молоко, понятное дело, было только у нее. Лопали близнецы хорошо и справно, надували щеки, круглели от сытости и тут же засыпали прямо у материнской груди. И вот тут надо было ловить момент и быть настороже. Тихонько перенести их в корзинке в хату и смотреть в оба, чтобы трехлетний Дагур не нарушил их покоя.

Потому Дагуру в ту пору доставались лишь подзатыльники и оплеухи. Со временем он научился забираться в угол за печью и молча играть чурочками, строить хаты и мостики, проводить веревочками дороги. У него была пара лошадок, которых ему вырезал из дерева еще отец, и несколько маленьких деревянных повозок для этих лошадок. И еще несколько простеньких домиков, тоже из дерева. Вот этим всем Дагур и играл.

За ним тоже надо было приглядывать Лисе, но тут было уже проще. Вовремя дать каши, пирога или сушеных яблок. Вовремя налить молока да вовремя отвесить оплеуху, чтобы не баловался. Тут много ума не надо было.

Зато близнецы требовали к себе очень много внимания. Самое худшее начиналось тогда, когда мать была далеко — на поле или уезжала в город. Тогда накормить малышей не получалось, и они устраивали такую битву, что у Лисы опускались руки и заканчивалось терпение. Дети орали в унисон, дрыгали ногами, выпутываясь из пеленок, и столько праведного возмущения было на их крошечных красных личиках, что Лиса терялась и не знала, что делать.

В один из таких моментов к ней и пришла на помощь соседка, старая бабка Тигунья. Она зашла в хату и ласково заговорила:

— Да что ж тут такой крик стоит-то? Это ж кто деточек обижает-то? Что, мамка ушла, и некому титьку дать деточкам? А ну, давай-ка посмотрим, что тут у нас?

Бабка наклонилась над близнецами, не переставая приговаривать о голодных деточках. Ловко так поменяла пеленки обоим, а голос ее все звучал и звучал, как говорливый ручеек. Мальчишки удивленно притихли, вытаращились на нее, как будто человека первый раз в жизни увидели. А бабка Тигунья подхватила один сверток, повернулась к Лисе и велела:

— А ну-ка, Лиса, есть у тебя платок большой да удобный? Принеси-ка его сюда.

Лиса кинулась в материнскую горницу, к сундуку, стукнула крышкой, перерыла одежду. После бабка ловко примотала одного из братцев в платок к Лисе. Велела:

— Теперь можешь ходить по дому, делать что-то. Мальчишка пригреется у тебя да и уснет. А там и мать приедет, накормит их.

Второго малыша бабка примотала к себе. После села за материнскую прялку, что стояла тут же, около большого стола — мать каждый вечер сидела за ней и пряла шерсть. И вот, бабка уже тянет скрипучим голосом песню и плетет нить. Медленно раскачивается, и удивленный Дагур, вылезший из своего угла, пялится на нее широко раскрытыми глазами и сосет палец от удивления.

После этого Лиса поняла, что братцам нужна не только еда, но и человеческое тепло — так пояснила бабка. Потому и старалась привязывать к себе платком то одного братика, то другого. И накрывали Лису странные и непонятные ощущения, когда малыш, свернувшийся калачиком, дремал у ее груди, и она чувствовала, как бьется его сердце, как ровно дышит крохотный носик. Ей вдруг стало казаться, что ничего теплее и лучше не бывает в жизни, чем тепло двух родных братиков, которые так зависели от нее.

И еще одну вещь открыла в те времена для себя Лиса. Она поняла, что человеческие слова ничуть не хуже человеческого тепла. Добрые слова, которые можно произносить для своих братиков. Что от этого наступает покой и радость, что мальчишки слушают их, и им это очень нравится.

Лиса знала, что за братьев всегда была в ответе, с того самого дня, когда мама сунула их в руки и велела присматривать. Никто не снимал с Лисы эту ответственность, да она и понимала, что никто не снимет. Есть ноши, которые будут с нами всегда, где бы мы не находились, что бы с нами не случалось.

И потому Лиса неслась в непроглядную, страшную темноту ночи, оставляя за спиной уютную палатку, лежащего без сознания Набура и двух могущественных колдунов Саена и Птицу. Они не поймут ее, вряд ли они знают, что это такое — когда рядом с твоим сердцем сопят два крохотных человечка и надеются, что ты защитишь, поможешь, накормишь и согреешь.

Несколько дней Лиса двигалась совершенно одна по тракту. Она решила, что если теперь защищать ее некому, то лучше путешествовать ночью. Так меньше встречается на дороге подозрительных и охочих до чужих карманов, незнакомцев. Потому что мало кто осмелится ехать по тракту в темноте, мимо угрюмых лесов и заброшенных пустошей, на которых возвышаются серые, покривившиеся от времени обелиски — то ли надгробные камни, то ли остатки древних храмов. Лиса понимала, что, возможно, в этих местах обитает смерть. О ней слишком красноречиво говорили округлые верхушки валунов и горбатые ровные курганы. Когда-то тут совершались страшные битвы — или разбойничьи нападения, пойди сейчас, разбери. И духи умерших, переполненные жаждой мщения, только и ждут удобного момента, чтобы отомстить живым.

Но Лиса так же хорошо понимала, что есть живые, которые будут пострашнее умерших. Живые, от которых сложно будет убежать и укрыться. Потому все-таки днем отсиживалась на курганах, среди высокой и все еще зеленой, не смотря на холод, травы, в колючих кустах, на которых ржавыми пятнами темнели остатки листьев. Пряталась в неглубоких овражиках и рытвинах. Лошадка ее жевала траву и дремала, да и Лиса тоже позволяла себе отдых, понимая, что в эти гиблые места вряд ли кто сунется по доброй воле.

На пути ей попадались деревеньки и даже один раз приграничный городок, маленький и грязный. Пришлось съехать с тракта и обойти его, делая большой крюк через осиновый лес и длинный овраг с узким ленивым ручьем. Лиса могла хорошо ориентироваться в темноте — сказывались все-таки предрассветные хождения за картошкой и ягодами. Да и лес она понимала иногда гораздо лучше, чем людей. Тут все было открытым, честным и искренним. Об опасности всегда предупреждали птицы, животные чужих опасались и не трогали, главное самой их не трогать. А людей в этих своих ночных путешествиях Лиса не встречала ни разу.

Зато устраиваясь росными утрами на ночлег и оглядывая очередные безлюдные курганы, Лиса слишком явно чувствовала смерть. Она становилась ее соседкой, товаркой. Неизменной спутницей, с которой иногда даже можно было побеседовать. И Лиса беседовала. Она знала еще с детских лет, что перед Смертью все равны, нет любимчиков и особенных. Для каждого уготован свой час, и это уравнивает раба и его господина, женщину и мужчину, ребенка и старика. Со Смертью не поспорит никто. Можно постоять рядом с ней и почувствовать ледяное дыхание, вот как Набур совсем недавно. Можно прикоснуться и ощутить ужас полного отсутствия жизни. Но договориться — никогда. Никому еще не удавалось заключить договор со Смертью.

И об этом молчали курганы и обелиски, это чудилось в вороньих криках по утрам у дороги, об этом слишком часто думала Лиса. Ей очень хотелось надеяться, что ее время еще не пришло, что Смерть не придет за ней, да и братья тоже будут жить.

Спустя четыре дня пути — или четыре ночи, если уж говорить точно — Лиса добралась до трех деревень, расположенных на широкой, немного вогнутой равнине, куда стекали с высоких холмов многочисленные ручьи и собирались в круглые блестящие озерки. Тракт пролегал между этими деревеньками, ровненько отмеряя две по правую сторону и одну по левую.

Но глядя на мокрые соломенные крыши и потемневшие доски забора, Лиса поняла, что не сможет проехать этим путем. Деревни окружал отряд воинов-рыцарей, и правильным кругом горели высокие костры, поднимая в небо черный дым. Поникшие и отяжелевшие от дождя узкие черные флаги не оставляли сомнений — людей в деревнях поразила красная лихорадка, потому никого не впускают и не выпускают.

Где-то вдалеке медленно и натужно звучали колокольные удары, возвещая о совершаемых молитвах. Простые ратники, не из рыцарей, одетые в кожаные доспехи, старались держаться подальше от деревень и окружали костры, надеясь, что огонь сохранит их от заражения. Рыцари — так и вовсе поставили палатки на склонах холмов, настолько далеко, насколько позволяло их положение. Утро уже наступило, хотя солнце и пряталось где-то за облаками, потому Лиса, спешившись, решила, что найдет место для ночевки на вершине одного из холмов, где воздух всегда свеж и чист, и ветер уносит все странные запахи. Вечером решит, как объехать деревни и войско рыцарей. Лучше всего сделать порядочный круг, чтобы точно не встретиться с рыцарями или ратниками. Жизненный опыт подсказывал Лисе, что наверняка где-то на склонах стоят охотничьи хибары и пастушьи хижины, где их обладатели уже мертвы, а похоронить их некому. И только ветер, хлопая незапертыми дверьми, разносит заразу дальше.

Лиса, ведя в поводу лошадь, скрылась за деревьями на склоне, а когда вид деревенек совсем пропал из виду, достала висящий на груди знак Всех Знающих и поцеловала. Лиса двигалась так, что и тракт и деревеньки со временем оказались у нее за спиной. Для нее это было важно, чтобы после найти правильную дорогу, сориентироваться в незнакомой местности. Она не мерзла, хотя в верхушках деревьев шумел ветер, и противно сеял мелкий дождик. Под ногами шелестела хвоя, да временами слышался грустный птичий цвирк.

Поднявшись на вершину, Лиса принялась спускаться. Надо посмотреть, что там, за холмом, что за местность. Но заметив удобный овражек, достаточно пологий, чтобы в него пробраться, Лиса направилась туда. Земля под соснами в этом месте оказалась сухой, а прелой хвои было достаточно, чтобы лежать было мягко и приятно. Осталась только одна забота — лошадь. Ее надо было накормить и напоить, прежде чем Лиса уснет.

Потому немного ослабив подпругу и привязав животное к дереву, Лиса отправилась на поиски ручья. Где-то тут должна быть вода, в таких лесах всегда встречаются ручейки. Вообще с лошадью слишком много возни, и кормить ее надо, и чистить. А толку от нее не так уж и много. Лиса вполне бы добралась и сама, пешком, но мешок с едой казался ей слишком тяжелым и неподъемным. С такой ношей далеко не ушагаешь.

Вот потому и приходилось Лисе заботиться не только о себе, но и о ездовом животном.

Здесь в лесу было совсем тихо, и это успокаивало. Прислушиваясь и присматриваясь к земле, Лиса спустилась под уклон и совсем скоро услышала тихое журчание. И чей-то разговор. Тихий спор, и голоса, похоже, принадлежали детям.

— Пошли дальше, тут нас найдут, клянусь могилой отца! Пошли Ошка! — говорил один голос.

Но другой, более хриплый и более слабый, отвечал с ноткой обреченности:

— Ну и пусть. Тут хотя бы вода есть. Я так пить хотел…

Лиса замерла за ветками дерева, осторожно отодвинула одну и посмотрела туда, откуда доносился разговор. Ручеек, проложив неглубокую дорожку, сбегал вниз, совсем рядом с выступающей белой скалой. Кусты шиповника в этом месте разрослись густой стеной и под колючими ветками, на которых темнели последние не сорванные ягоды, сидел мальчишка лет семи и тер рукавом нос. Рядом, ближе к ручью переминался с ноги на ногу второй мальчик, постарше, лет десяти, может быть. Оба мальчика были настолько похожи, что не оставалось никаких сомнений — они братья.

— Ты ведь попил уже, Ошка… Вставай давай…

— Мне хочется есть. Ну, давай ты пойдешь к обозу и посмотришь — нельзя ли что-то стянуть… Я не могу идти, когда есть хочется…

— Вот же дурень — так дурень. Дурнее не бывало еще нигде… еще поискать дурнее дураков надо… Мать нам что сказала? — Ошка наклонился над братом и гораздо медленнее продолжил, будто старался поточнее втолковать младшенькому смысл. — Она сказала, чтобы мы шли как можно быстрее и не оглядывались, пока совсем не уйдем из этих мест. Чтобы мы не заболели, ты понял? Чтобы не схватили нас, ты понял? Чтобы мы остались живы. А ты нюни распустил. Уйдем подальше, тогда и силков поставлю на зайца или на белку. Вот и выживем как-нибудь. А там до города доберемся и работу найдем. Только сейчас надо топать как можно быстрее, пока нас не увидели да не загнали обратно в деревню. Ты понял, Хаш?

Вот теперь Лисе стало все понятно. Этим двоим удалось как-то выбраться из окруженных деревенек, и теперь старший уговаривает младшего убираться как можно дальше. А младший слишком устал и у него слишком мало силенок для дальнего пути. И действительно — он выглядит худеньким и бледненьким. Такой далеко не ушагает.

Лиса отпустила ветку и решительно двинулась вперед.

— Вы бы еще погромче тут поговорили, — приглушенным голосом сказала она.

Мальчишки оба дернулись, как прыткие зайцы, старший, было, припустил бежать, но тут же вернулся за младшим. Тот поднялся, оглянулся, поднял подбородок, как птенец, что пытается разглядеть мир из гнезда, и спросил:

— А ты кто такая?

— Корова рябая, — бойко ответила ему Лиса и подставила ведро под веселую струю воды.

— Орете вы больно громко тут, — она улыбнулась младшему и заметила, — а у меня есть хлеб и мясо. И даже картошка. Хотите?

Зачем предложила еду — и сама не знала. Скорее всего потому, что уже порядком устала от собственного одиночества. Да и мальчишек стало жаль. Голодные, одинокие, как птенцы, выброшенные из гнезда.

Младший, который Хаш, тут же спросил:

— А не врешь? — и опять вытер нос рукавом.

— Что тебе надо? — Старший угрожающе сжал кулаки и распорядился, — уходим отсюда. Нам не надо картошки ее…

— Ну, да, и хлеба не надо. И у костерка погреться тоже не надо… — закивала головой Лиса.

— Костер тут же увидят, нельзя костер. Мамка велела не разжигать…

— Тут в овраге и не увидят. Я маленький разведу, угли прогорят — будет мне картошечку испечь. После я поем и лягу спать. А там видно будет.

— Тебя сцапают тут же, — хмуро пообещал старший и еще раз велел младшему, — пошли, кому говорят…

— Я буду картошку и никуда не пойду, — решительно заявил Хаш.

Какое-то время мальчики спорили, но Лиса быстро навела порядок, отвесив старшему подзатыльник и распорядившись:

— Ну, вот что, болтливые мои. Вы так горлопаните, что вас без меня быстро сцапают. И всыплют плетей прежде чем к мамке отправить. А она, небось, здорово рисковала, пока отправила вас на волю. Так что хватит тут шуметь и за зря трепаться. Давайте, топайте за мной. Поедим и дальше вместе поедем. Пока день, надо затаиться, а ночью уже двигаться. Ночью нас не так сильно можно будет заметить.

Глава 10

У мальчишек не было с собой ничего — даже котомки с хлебушком. Как рассказал старший Ошка, мать их выпроводила ночью, отвлекла на себя охранников, а братья в это время пробрались между рядами телег да и скрылись в кустарнике. Поцарапались оба, испугались жутко, но все-таки ушли.

— В деревне умирают все, — мрачно пояснил Ошка и поскреб затылок, — мать наша еще здорова была, а две старшие сестры умерли два дня назад. А самый младший братишка умер седьмицу назад, тогда еще всех предавали огню по обряду. Сейчас всех сжигают только в общем костре, чтобы быстрее было… Мы одни у мамки остались, вот она и хотела, чтобы мы ушли отсюда.

— Да, а сама она сказала, что не заболеет, что крепкая, и хворь ей не страшна, — добавил Хаш.

На печеную картошку эти двое накинулись так, что и шкурку толком не успевали счищать. Запихивали в рот целыми кусками, надували круглые щеки и вытирали черные от золы пальцы об траву.

Лиса их слушала, но про себя ничего не рассказывала. Этим двоим и не надо много про нее знать, пока что. Только когда оба наелись, и глаза младшего посоловели, спросила:

— Куда вы путь держали? Где собирались укрыться?

— Мать велела найти в лесу охотничью хижину и там пожить малость.

Лиса вздохнула. Конечно, оставаться в деревне, где свирепствует красная лихорадка — это верная смерть. Но и жить в лесу, в голоде и опасностях — тоже верная смерть. Хорошо, если в здешних местах нет Загуиса. А если есть? Или другое какое зло?

Хотя Лиса, пока скрывалась на холмах и курганах, не встречала никого и ничего. Но это, видимо, потому, что была дневная пора, когда вся нечисть прячется и теряет половину своей силы. А что твориться в этих местах ночью — Лиса даже и думать не хотела.

— Я еду в Суэму. Дело у меня есть к одному тамошнему человеку. Хотите — поехали со мной.

— Так кто нас туда пустит-то? — недоверчиво прищурился Ошка. — Надо умду, специальный пропуск для Суэмы. У тебя он есть?

— У меня все есть. Ну, так что скажете? Хотите со мной? Что вам голодными тут по лесам скрываться? Да и до Суэмы не так уж и далеко, доберемся вместе.

— На твоей лошади? Все втроем? — уточнил Ошка.

— Ну, а что? Скажете, что больно толстые и тяжелые?

— Нет, мы не тяжелые. Но вдруг… вдруг нас поймают?

— Вас и так без меня поймают, клянусь потрохами зменграхов…

— А чего их потрохами-то клясться? Что это за клятва такая?

— Какая есть. Соглашайтесь, что вам думать? И мне веселее будет…

И братья согласились. После этого разговора все втроем завалились спать. Сытые мальчишки сразу засопели, свернувшись калачиком прямо на земле, у камня. Лиса вздохнула, сняла с себя плащ, пристроилась рядом с новыми спутниками и укрыла всех троих. Вместе под плащом теплее будет.

Мальчишки оказались не из трусливых, и ночью в дороге вели себя вполне храбро. Не скулили, не тряслись. Ссорились, конечно, маленько, но это же братья, а братьям положено ссориться, это всякий знает.

Через склоны холмов и негустой лес пробирались долго, а факелов Лиса не зажигала.

— Опасно это, нас по свету от факела тут же приметят, — пояснила она.

— Ну, а как мы дорогу-то найдем? — спросил Ошка, напрасно пытаясь рассмотреть хоть что-то у себя под ногами.

— А вы что, не знаете здешние леса?

— Знать-то знаем, но не ночью. Ночью мы тут не бывали.

— Вот, теперь как раз побываете.

Лиса шла уверенно. Она помнила, в какой стороне должна находиться деревня, помнила, где поднимается в небе Маниес, а где поблескивает узким серпом Аниес. Потому, когда наконец, выбрались на широкую равнину, освещенную призрачным светом теряющего свою полноту большого ночного светила Маниес, Лиса уверенно сказала:

— Вот теперь вперед. Скоро должны добраться до тракта.

Верхом ехали по очереди. Сначала мальчишки, после Лиса. Потом опять мальчишки. Лошадка двигалась шагом, потому тот, кому выпадала очередь идти пешком, легко за ней поспевал. Конечно, временами Лису одолевали сомнения — может, она зря взяла с собой в путь лишнюю обузу. Во-первых, еду придется делить на троих, и не известно, хватит ли им до конца путешествия. Во-вторых, мало ли… Младший, Хаш, к концу первой ночи выглядел совсем обессиленным. Щеки у него запылали странным румянцем, и в душе у Лисы зашевелилось нехорошее подозрение.

Красной лихорадкой она болела еще в детстве, пока была только единственным ребенком в семье, потому сейчас этой хвори не боялась. Мать тогда отпаивала ее травяными настоями и даже купила какие-то особенные лекарства у торговцев с Суэмы. Потому Лиса и выжила. Сама она о болезни не помнила вовсе, и знала эту историю только по материнским рассказам.

Но вот именно потому, что Хаш выглядел слишком болезненно и слабо — именно поэтому она предложила братьям ехать вместе с ней. Потому что в Суэме есть лекарство от этой болезни, и оно помогает. Потому, если братья доберуться до Такнааса, то смогут выжить. Для них это почти единственный шанс уцелеть. Только бы у Хаша хватило сил для долгого пути.

Для ночлега забрались опять в лесные заросли, но не очень далеко — память о Загуисе была еще слишком жива. Развели костер, приготовили ужин. Ковыряя палкой угли, Ошка вдруг сказал, не отводя глаз от пламени костра:

— А знаете, что это за курганы?

— Кто ж его знает? — дернула плечом Лиса.

— Это Курганы, о которых поется в балладе о дочери кузнеца. Тут и дуб — вон, растет. Вековой дуб.

Хаш тут же заозирался, нахмурился, после буркнул:

— Врешь ты все, Ошка. Нет такого дуба тут.

— Ну, да, а за твоей спиной что, по-твоему? Ты просто сонный какой-то, устал, вот и не соображаешь.

— Я вот сейчас тебе тресну по макушке, и сам соображать перестанешь… — Хаш подскочил, но Лиса, положив руку ему на плечо, решительно осадила.

— Успокойся, — велела она, — а ты, Ошка, лучше расскажи, что это за баллада?

— Да всякий знает ее. Там поется о дочери кузнеца, которая незамужней родила под дубом ребенка и закопала его живого. А ночью к ней явились лесные духи с мальчиком, и этот мальчик сам указал на свою мать. И духи задушили дочь кузнеца. И вот, где-то тут должна быть могила этого мальчика, только сам он так и живет в лесу с духами…

— Да, мама пела нам на ночь… — согласно закивал Хаш.

— Тю, что за глупость? Надо больно лесным духам лазить по лесу с человеческим дохлым младенцем, — фыркнула Лиса. — А вот Загуисы могут тут водиться…

Братья — оба — тут же схватились за висящие на шее священные знаки, поцеловали и после этого Ошка сказал:

— Не поминай тут в лесу эту нечисть. Вдруг объявится… Наши ходили в эти места и приносили жертвы, когда надо было им… Говорили, что Загуис жертвы принимал…

— В эти места ваши ходили? Или в какие другие? — попробовала уточнить Лиса.

— Кто его знает… Но где-то тут, рядом с дубами.

Вот только этого не хватало. Хорошо хоть, что день, а не ночь. Но все равно стало страшно до коликов в животе. Нахлынули воспоминания о том, как Загуис чуть не задрал ее, и Лиса поморщилась.

— Давайте лопайте и спать ложитесь. А я сейчас приду…

Она торопливо поднялась и скрылась за деревьями, прихватив с собой несколько ломтей сала и пару сырых картофелин. Поначалу она хотела просто принести жертву, как делала это обычно, но в самый последний момент, когда заклинание уже вертелось на языке, вспомнились слова Саена о том, что нельзя кормить зло.

Ведь он правильно говорил. По-крайней мере из его уст звучало все хорошо и логично. Лиса растеряно посмотрела на картофель в своей руке, после сжала губы. Не будет она ничего давать здешним духам. Прошлый раз они ее не защитили, а защитил Саен и Птица. И еще предупредил об опасности мерзкий крыс, в которого, судя по всему, вселяется Праведный Отец.

Лиса развернулась и, осторожно сжимая в руках еду, направилась к костру. Вот и пусть обходятся без ее приношений. Посмотрим, что они ей сделают, эти лесные духи. И вообще, пусть только попробуют, Лиса найдет на них управу. Может, Создателю помолиться. Ему-то она точно еще ни разу не молилась…

Вечером выяснилось, что Хаш окончательно заболел. Лиса почувствовала это сразу, как только проснулась, ведь Хаш лежал рядом с ней. Горячий бок мальчика пылал огнем даже сквозь одежду.

— Ошка, посмотри, что это с твоим братом, — зашептала Лиса, расталкивая старшего.

Хаш даже глаз не открыл, просто промычал что-то сухими, потрескавшимися губами и поджал к подбородку кулаки.

— Плохо дело… видать… Видать это красная лихорадка… Ты теперь кинешь нас тут, да?

— Теперь нам придется ехать и днем и ночью, чтобы побыстрее попасть в Суэму. Там есть лекарства от этой болезни, это я точно знаю. Так что, собирайся. Позавтракаем в дороге чем-нибудь. Теперь только один раз будем останавливаться для еды. А Хаша надо устроить на лошади верхом…

— В Суэму? Больного Хаша кто пустит в Суэму? Ты бред несешь? Что, тоже заболела? — забормотал Ошка удивленно на нее глядя.

— Не бред. Это единственный выход. Ну, а что, по-твоему, делать? Возвращаться вам в деревню вашу и умирать вместе со всеми? Хочешь, чтобы тебя скинули в общую яму и закопали?

— Сжигают у нас умерших по старому обычаю…

— Да, точно, вы же из нагорского рода, и имена у вас нагорские. А там сжигают и дают денег переправщикам, я знаю. У нас в роду тоже отец так делал раньше. То все равно, какая разница? Хочешь, чтобы сожгли тебя и брата в общем костре? Думаешь, что уже пришло для тебя время поговорить со Смертью?

— Ничего не думаю…

— Вот именно. Лучше помоги мне. Надо приготовить лошадь…

Расседланная лошадка паслась тут же рядом. Лиса погладила ее и проговорила:

— Теперь повезешь без седла. Лука у седла слишком высокая, потому Хашу будет неудобно. Мы просто привяжем оделяло к твоей спине ремнями и устроим Хаша на тебе. Вот и все дела. Тебе-то точно красная лихорадка не страшна.

Седло Лиса запрятала в колючем кустарнике. Вряд ли еще пригодится, но и на виду ему валяться не следует. После они растолкали Хаша и как могли, объяснили, что ему надо забраться на лошадь.

— Я хочу пить… — буркнул Хаш и снова завалился на бок.

— Иди за водой, — сказала Лиса Ошке, — водой надо запастись. Напоем его и трогаемся.

— Может, набрать травы для него? Заварить и это поможет хоть чуть-чуть?

— Мы только время потеряем из-за этой травы. Быстрее двигайся, надо успеть, пока он не умер у нас на лошади. Ты знаешь, за сколько дней съедает красная лихорадка?

— Не говори так, его не съест… то есть, Хаш не умрет… не должен умереть…

— Вот тогда шевелись, и побыстрее.

Не сразу, но получилось устроить младшего на лошади. Лиса велела ему лечь на спину животного и вцепиться в гриву.

— Главное — это держись, иначе придется тебя привязывать. Как-нибудь доберемся. Трогаем, ребята, Маниес уже взошел. Нам предстоит долгий путь всю ночь и весь завтрашний день, если получиться…

Глава 11

К полудню следующего дня добрались до небольшого городка. Тракт в этих местах оказался вымощен гладким камнем и его петли огибали пологие, круглые вершины холмов правильными кругами. От тракта ответвлялась наезженная дорога с двумя четкими колеями от колес — видать, частенько по ней ездили телеги. Она, эта дорога, и тянулась к окруженному каменной стеной городку.

Хаш, обессиленный, горячий и ничего не соображающий, вдруг принялся бредить. Забормотал что-то, не открывая глаз, сбивчиво, непонятно, пугающе. Уставшая и потная лошадь заспотыкалась, заупрямилась. И Лиса поняла, что надо отдохнуть. И лучше всего не в лесу, а где-то под крышей. Потому что поднялся ледяной ветер, и небо принялось крошить мелкой белой крупой, которая тут же таяла на ярко-красных щеках Хаша. Вот потому эту болезнь и называют красной лихорадкой — от нее лицо краснеет, опухает. Появляются твердые шишечки под челюстью и за ушами. После начинается бред и смерть. Безсвязный лепет — первый признак приближающегося конца, это Лиса знала. Мать много раз об этом рассказывала, для того, чтобы Лиса умела отличить простудную лихорадку от смертельной, красной.

— Заедем в этот город. Знаешь, как он называется? — спросила Лиса у Ошки, пытающегося хоть как-то укрыться от ветра в своей потертой ватной курточке.

Тот только мотнул головой в ответ.

Лиса достала карту, попробовала разобраться в знаках и линиях. Вроде как выходило, что они почти добрались до границы, и за тем городком, к которому они подъезжали, и должен был находиться Мраморный мост. Но, может, она что-то перепутала.

Ночью Лиса не спала, днем тоже было не до сна, и ее валило с ног от усталости. Ошка выглядел не лучше. Да еще ветер трепал волосы, обжигал холодом уши и сыпал снежной крупой прямо в лицо. Поди, поразбирайся тут в картах.

— Скажу, что вы мои братья, что мы едем… едем… что бы такое придумать… — пробормотала Лиса, стягивая с себя плащ и передавая его Ошке, чтобы тот хоть немного согрелся. Еще не хватало его простуды…

— Какие же мы твои братья? Мы не похожи на тебя совсем…

Ошка был прав. И он, и его брат были оба круглолицые, губастые, с низкими лбами и светлокарими, почти зелеными, глазами. Широкоскулые, они очень сильно отличались от смуглой, кареглазой Лисы, у которой тонкие губы и твердый подбородок придавали лицу жесткое, мальчишечье выражение. Ничегошеньки между ними общего не было, ни капли.

— Надо что-то придумать. Пусть тогда вы будете троюродными братьями, такое может быть. Хаш ничего не скажет, а ты смотри, лишнего не болтай. Если будут спрашивать — лучше скажи, что сестра ответит. Сам помалкивай.

— А деньги у тебя есть? — спросил Ошка, осторожно заглядывая Лисе в глаза.

— Есть, — коротко ответила она.

Деньги, конечно, были. Праведный Отец позаботился, и даже дал наказ заезжать в постоялые дворы вместе с Набуром. Чтобы не замерзнуть под открытым небом. Игмаген хорошо позаботился о Лисе, это верно. Иногда это даже немного радовало. Казалось Лисе, что она теперь какая-то особенная, а не наемница глупая, что бурьян на господском поле рвет да песок на стройке тягает.

Да и то верно — если она все выполнит и приведет библиотекаря, то получит назад свое поле и братьев, и тогда станет зажиточной хозяйкой, и времена голода и унижений навсегда останутся позади. Можно будет не ходить на клятую стройку, и не мокнуть там под дождем, рискуя простудиться насмерть. Можно будет отдать братьев в учение — одного к кузнецу, другого к конюху. А Дагур пусть уже на дворе помогает. После, когда братья вырастут — и кузню можно открыть.

Лиса решительно заправила волосы за уши и велела:

— Главное — не болтай лишнего. Ни про Суэму, ни про то, что у Хаша красная лихорадка. Если что — говори, что сестра знает. Прикинься таким себе деревенским дурачком.

Городок встретил их чистотой, аккуратными каменными домиками, у которых все крыши были крыты красной черепицей. Высокими плодовыми деревьями, росшими прямо рядом с домиками. И многочисленными открытыми лавками и магазинчиками.

Пахло свежей сдобой, дымом, кожей — навстречу им попалось несколько лавочек, в которых изготавливали кожаную обувь и кожаные сумки, и даже пара седельных мастерских. В городке было все: магазинчики игрушек и тканей, магазинчики пирожных и самой разной сдобы. Несколько молочных лавок удивили Лису своей нарядностью и аккуратностью.

Зато не встретилось ни одного храма. Не гудели колокола, не гремели сапогами железные рыцари. Что это за городок? Спрашивать было не у кого, да и не стоило приставать к жителям с подозрительными вопросами. Постоялый двор нашли быстро — по яркой большой вывеске.

Лиса тут же зашла внутрь, оставив у коновязи лошадку и братьев. Внутри пахло овощной похлебкой, жареным мясом и свежим хлебом. Едва она переступила порог, как до нее донесся громкий голос:

— Тебе повезло, что суэмец не играет на деньги, иначе вернулся бы к своей женушке с пустым кошельком. А ну, давайте еще раз поставим столбы и посмотрим, кто в этот раз?

Справа у большого, потемневшего стола сидело несколько мужчин и играло в довольно популярную игру "Столбы". Расставляли на поле вырезанные из дерева узкие палочки-столбики, по одному на каждый квадратик с цифрами. Делали какие-то вычисления, кидали кости и передвигали эти столбики. Кто наберет больше число по цифрам — тот и выиграл. Лиса не очень хорошо знала тонкости этой игры, но зато знала, что играя на деньги можно спустить все состояние.

Она нашла взглядом хозяина, который стоял за стойкой и протирал тряпкой и без того совершенно чистый прилавок. Постаралась придать лицу милое выражение и решительно двинулась к нему.

— Мне нужна комната до вечера, вода теплая, чтобы помыться и еда. Со мной мои троюродные братья, потому еда нужна на троих, — обратилась она к хозяину. После вдруг вспомнила, что не поздоровалась, и торопливо пожелала, чтобы Знающие хранили город и постоялый двор.

— Ну, и тебе всего хорошего, девушка, — басом протянул плотный мужчина, перекинул полотенце через плечо и гаркнул куда-то за спину: — Заим, а Заим! Иди-ко сюда, тут человек комнату желает. Да пошевеливайся, лодырь бестолковый.

Из темного прохода показался лохматый мальчишка, ровесник Дагура. Заулыбался широко и весело и спросил Лису:

— Это тебе, что ли, комната?

— Ты как с гостями разговариваешь? А ну, обратись как положено! — взревел на него хозяин.

— Пройдите за мной, уважаемая, — лукаво блеснул зубами Заим, — вам понравится и комната и стряпня нашей поварихи. Вот увидите.

— Я сейчас приведу братьев, — сказала Лиса и направилась, было, к выходу, как в дверь таверны заскочил еще один парень, очень похожий на Заима, но чуть постарше.

— Кто-то привез в город больного красной лихорадкой! Прямо перед таверной мальчишка, красный и горячий! Умрет на нашем дворе! Чей это мальчик, признавайтесь! Иначе отправим его из города прямо сейчас! Отец! Ты слышал? Красная лихорадка в городе!

Видимо, хозяин тут же все понял, потому что прогудел, глядя растерянной Лисе прямо в лицо:

— Как ты осмелилась, дрянь, привезти в город эту заразу? Паршивка, а ну-ка, забирай свое отродье и убирайся отсюда, чтобы ноги твоей здесь не было!

Грубое обращение этого человека мгновенно зажгло в Лисе яростный огонь.

— Это ты дрянь, если отказываешь в помощи ребенку! — совершенно отчетливо проговорила она. — Что, струсил? Испугался? Пойди, помолись вашим Знающим, чтобы они защитили тебя и твою семью. А я уже тут у вас была и надышала вам заразы. Так что, бегите, зовите Праведных Отцов.

Лиса сузила глаза, презрительно сплюнула и направилась к выходу. Не тронут, не посмеют. Потому что боятся заразы как огня. И поделом им, жадюги подлые! Значит, выгоняют ее и мальчишек на снег, на мороз. Больного, измученного Хаша, который ни в чем не виноват!

— Ого, как повернулось дело, — проговорил кто-то в стороне.

Дорогу перед самой дверью преградил какой-то человек в кожаной крутке с капюшоном. Он положил ладонь Лисе на плечо — так, точно она была его служанкой или доброй знакомой. После сказал:

— Подожди, девушка. Это твои братья заболели красной лихорадкой, так?

Лиса скинула его руку с плеча, обогнула незнакомца и молча вышла на двор. В след ей понеслись злые слова хозяина, но Лиса их уже не слушала.

— Давай, я посмотрю мальчиков, — мужчина нагнал ее во дворе, подошел к лошади и приветливо сказала прыгающем от холода Ошке, — твой больной брат на лошади? А ты сам как? Тоже заболел?

— Ты кто? — стуча зубами, выдал Ошка.

— Это никто. Это просто человек. Нас не пускают в таверну, и нас просто выгоняют из города, — решительно сказала Лиса и взяла повод лошади.

— Никто вас не выгонит. Здесь пограничный город, тут соблюдаются законы Суэмы. А в Суэме не выгоняют больных детей на улицу, — сказал мужчина, решительно снял Хаша с лошади и распорядился, — вас надо отправить в Суэму. Здесь у меня, к сожалению, нет лекарства от красной лихорадки. Пошли сейчас ко мне, в мою комнату, а как только мальчику полегчает — отправимся в путь. Я суэмец, я вам помогу. Вы можете мне доверять, и никто вас не прогонит. Здешнему городу зараза не грозит. Даже если и заболеют — им тут же доставят лекарства.

— Кто ты такой? — не очень вежливо спросила его Лиса, шагая следом за мужчиной обратно в таверну.

— Зовите меня Галь. Просто Галь, — последовал короткий ответ.

Хозяин таверны скорчил недовольное лицо, но не посмел возразить Галю. Буркнул что-то своим сыновьям и пожелал, чтобы Создатель хранил всех от беды. Галь со своей горячей ношей поднялся на второй этаж, завернул в одну из дверей комнат и устроил Хаша на широкой кровати с пологом. Снял с него обувь, повернулся к ошарашенной Лисе и распорядился:

— Протопи тут как следует. Я напою его бальзамом и попробую сбить жар. Хоть немного, чуть-чуть. Иначе он просто сгорит у нас, и мы не довезем его. Давай-ка побыстрее. И сама разденься, когда тут будет тепло. И еще знаешь что… — Мужчина потер гладко выбритый подбородок и добавил, — после спустишься и велишь, чтобы тебе и твоему брату приготовили поесть. Это за мой счет, закажи то, что хочешь. Что тебе больше нравится.

Только теперь Лиса рассмотрела его как следует — до этого ей мешала злость и спешка.

Галь выглядел, как настоящий суэмец. Высокий, со смугло-золотистой кожей, с абсолютно правильными и ровными чертами лица. Черные, чуть вьющиеся волосы закрывали всю шею, а серые глаза казались бездонными и немного странными. Один пристальный взгляд — и Лиса чувствовала, что теряется, краснеет и глупеет. И еще казалось, что Галь абсолютно уверен в том, что делает. Ни капли сомнений, только спокойная и даже какая-то мудрая решительность.

Лиса почувствовала, что робеет. Суэмцы — народ, о котором слагают легенды. Кто она такая, чтобы принимать помощь от суэмца? Да она недостойна и рядом с ним стоять — так по-крайней мере говорили у них в деревне. Но бросив взгляд на растерянного, расстроенного Ошку, на Хаша, чьи глаза по-прежнему оставались закрыты, а грудь поднималась слишком часто, как будто Хашу не хватало воздуха, Лиса развернулась и пошла вниз.

Хозяин зыркнул на нее так, что если бы его злость могла зажигать — все бы в таверне пылало ярким пламенем. Лиса изобразила милую улыбку — пусть злиться, если ему так хочется. Сказала, что желает супа на двоих, вареного мяса с овощами и хлеба. После подумала и прибавила:

— А суэмец что-то заказывал на обед? Если нет, то и ему то, что он обычно заказывает.

— Ты слышал, Заим? Поторапливайся. Только в комнату к вам никто еду не понесет. Приходи и забирай сама. Ты-то хоть здорова?

— Как видишь… — буркнула ему Лиса.

Дождалась, когда Заим приволокет медный поднос с горшочком супа и миской вареного мяса с фасолью и картофелем. Забрала все это, попросила еще кувшин молока и хлеба и направилась в комнату.

Галь совсем раздел Хаша, даже нижнюю рубашку стянул и кинул прямо в разведенный Ошкой огонь в кирпичной печке. Сквозь открытую железную дверцу Лиса заметила догорающие остатки одежды.

— Всю одежду его сжег, — хмуро пояснил Ошка, — и мне велит раздеваться.

— Потому что ты тоже болен, — Галь стоял, наклонившись, над кожаным объемным мешком с широкими лямочками и перебирал какие-то бутылочки из темного стекла, — а если не болен, так простыл и устал. Обоих сейчас разотру хорошей мазью, Хаша вашего напою бальзамом — и да поможет нам Создатель. Будем молиться. Или полегчает Хашу к утру, и тогда двинемся в путь, или умрет ваш мальчик. Что-то одно. Хорошо, если вот его — Галь кивнул на Ошку — вот его довезем живым.

— Так помолись Создателю, ты же суэмец, — сказала Лиса, тяжело грохнув подносом о стол. — Вас же слышит Создатель всегда и все вам дает и всем вас благословляет.

— Вот как? — Галь поднял брови и глянул на Лису немного грустно. — Создатель по-твоему кто? Маг, который выполняет все желания?

— Но ведь Ему ничего не стоит!

— Позволь спросить, что это у тебя на груди? Вот такое круглое, деревянное?

— Это знак Создателя, между прочим. Это Знающие, которые Ему служат. Создатель — это центр всего мироздания, а Знающие — Его слуги.

— И зачем носить знак Создателя и пророков на груди? Что это значит?

— Ну… это значит, что он священный…

— Кто? Создатель? Или знак?

— Ну… — Лиса вдруг запуталась и уставилась на Галя, чувствуя, что глупеет на глазах. — Ну, знак священный. Он означает, что ты не идолопоклонник, а чтишь истинную веру.

— Не бывает истинной веры, — покачал головой Галь, — не бывает истинной или не истинной веры. Есть просто вера. Все во что-то верят. Каждый человек. Создатель не нуждается в деревяшках, которые бы напоминали о Нем, и которые бы вы почитали. Потому что в мире, который Он создал, в первую очередь священна жизнь человека. Но ее вы как раз и не цените.

— Так пусть и спасет жизнь Хаша! — все равно ничего не понимая, крикнула Лиса.

— Я не знаю. Если у меня получиться, то все выйдет. Считай, что меня и послал к вам Создатель, если на то пошло. И если у меня и у Создателя получиться — то Хаш будет жить.

— Так разве Создатель не сильнее всех? Разве Он не может совершить чудо?

— А разве Хаш не является потомком нагорского рода? Разве под ключицей у него нет татуировки, обозначающей, что он прошел ритуал посвящения, и его рождение очищено, и он посвящен духам предков? Разве не имя своих предков он носит по правилу рода? И разве на его шее не висит знак Знающих? Он не принадлежит Создателю и никогда не принадлежал. И это — выбор его и его родителей. Не Создатель оставил его, а род этого мальчика давным-давно оставил Создателя. Это их выбор, и смерть — тоже их выбор. Я сделаю, что могу, но в этом городе нет лекарства от красной лихорадки. И мы даже не можем их привести и оставить тут — из-за этого лекарства тут же разразится война, и оно послужит не для исцеления, а для убийств. Это не наши земли, и тут не работают наши правила. Потому не стоит упрекать Создателя в том, что он что-то не делает для вас.

Лиса чувствовала горькую правоту Галя, слишком хорошо чувствовала. Но и Хаша было жаль, так жаль, что в душе кипел огонь злости и ярости от собственного бессилия. Даже еда не лезла в горло, не смотря на то, что горячий суп пах пряными травами, а мясо очень аппетитно дымилось. Лиса лишь хлебала молоко и наблюдала, как Галь напоил чем-то густым, темно-бардовым и Хаша и Ошку, обоих растер какой-то прозрачной, резко и приятно пахнущей мазью и велел Ошке забраться под одеяло в его кровать. После покидал в печь и его одежду.

— В чем же мы повезем Ошку? — не удержалась от вопроса Лиса. — Зачем сжигать его вещи? Сейчас, поди, не лето, чтобы с голым животом бегать.

— Пойду сейчас и куплю. Те лохмотья, что были на нем, от стирки совсем расползутся. И ты тоже выглядишь грязной, и тебе бы тоже неплохо помыться и переодеться.

— У меня есть запасная одежда, — ответила Лиса, — а грязные мы, потому что были в дороге.

— Оно понятно, не обижайся, — более мягко ответил Галь, — я схожу за одеждой, а ты смотри за мальчиками. Если вдруг Хаш начнет потеть — и это будет хорошо — то вытирай пот ему чистой тряпочкой, вот этой. Смотри… Я не спросил твое имя. Как тебя зовут?

— Лисаэн. Но все зовут просто Лиса, — суэмцам говорить только правду. Не забыть бы…

— Это наше имя. Почему тебя так назвали? У тебя в роду есть кто-то из Суэмы?

Лиса слышала, что у суэмцев родовые связи очень сильны, и своих они никогда не бросают. И сейчас ей вдруг сильно захотелось, чтобы так оно и было, чтобы кто-то из ее рода происходил из этой благословенной страны, и это дало бы ей особые привилегии, возможность принадлежать избранному народу.

— Нет. Просто отец тогда посчитал, что это имя принесет мне удачу в жизни. И потому так назвал.

— А, да… — Разочарованно протянул Галь, накидывая на себя плащ, — У вас же все должно приносить удачу, я и забыл. Амулеты, браслеты, имена… Ладно, смотри, Лиса, за братьями. Я скоро вернусь.

— А есть ты не хочешь? — некстати спросила Лиса.

— После приду и поем.

Глава 12

Галь вернулся довольно скоро. Кинул на табурет мешочек с вещами, спросил:

— Как Хаш? Не пришел в себя?

Лиса покачала головой. Не приходил, и не потел. Щеки его стали совсем пунцовыми, глаза и губы припухли. Дышал он часто, короткими рваными вдохами, как будто боролся за каждый глоток воздуха. Ошка спал и наоборот, казался слишком бледным по сравнению с братом. Даже загар куда-то пропал. Только бы этот не заболел.

— Плохо дело, — ответил Галь.

Лиса сидела на корточках у печи и подкладывала поленца. Суп и овощи остывали на столе, раскрошенные ломти хлеба сохли на подносе. Есть ей не хотелось совсем, веки отяжелели и страшно клонило в сон. Сейчас бы свернуться калачиком прямо у печи и не думать ни о чем. Пусть теперь Галь заботиться о братьях, он ведь сам вызвался помочь. Он и поможет, недаром он суэмец…

— Может, ляжешь, поспишь? Вы где ночевали прошлой ночью? В оврагах? — Галь посмотрел на Лису пристально, скинул с себя плащ.

— Нигде, — пробормотала в ответ Лиса.

— Тогда ложись и спи. Я выйду ненадолго, а когда приду — чтобы ты была под одеялом. Укройся одеялом поплотнее и отдыхай, — Галь вдруг улыбнулся как-то смущенно и вышел.

Ладно, в кровать — так в кровать. Лиса сдернула с себя пропахший дымом, сосновыми ветками и дождем кафтан, длинную юбку, всю заляпанную грязью, плотные шерстяные штаны, от которых временами страшно чесались ноги. Оставила под кроватью любимые суэмские ботинки и нырнула под одеяло. Ей действительно очень хотелось спать.

Снов не было. Даже крыс не являлся. Просто вязкая уютная, теплая темнота, сквозь которую временами прорывался чей-то знакомый голос. Поворачиваясь с боку на бок, Лиса никак не могла понять, кто это говорит, да и не хотела. А когда проснулась, то вокруг была сумрак, освещаемый лишь одной свечой да слабыми отблесками из печи.

Галь стоял на коленях у кровати, держал ладонь на лбу Хаша и временами приговаривал:

— Только бы ты поправился, мальчик. Да пошлет тебе Создатель сил, да прибудет с тобой Его милость.

Да, именно этот голос Лиса слышала во сне. Галь все время просил Создателя об исцелении Хаша? Вот просто так? Без помощи Праведных Отцов, без ритуала, без особого служения? Да как же услышит его Создатель? Не услышит и не поможет. Или у суэмцев есть какие-то свои тайны, и они могут обращаться к Богу просто так, как к своему хорошему другу?

Лиса закрыла глаза. Как бы там ни было, но слушать тихий, полный внутреннего волнения голос Галя было приятно. Словно успокаивающее заклинание, звуки его молитв унимали тоску и тревогу, давали надежду. И Лиса вновь погрузилась в сон, подумав напоследок, что это хорошо и правильно сейчас молиться. Кто еще помолиться за Хаша?

Но молитвы суэмца не были услышаны. Ранним утром, разлепив веки Лиса увидела примятые пустые подушки в том месте, где еще ночью лежал Хаш. И сидящего Ошку, дрожащего, лохматого и растерянного.

— Ушел Хаш в мир невидимых, — проговорил Ошка, хлопнул ресницами и вдруг всхлипнул.

— Как ушел? — хрипло спросила Лиса, поднялась, протерла глаза.

— Вот так. Галь унес его куда-то, сказал, что надо предать земле по суэмскому обычаю.

— Создатель не услышал его молитв? — снова задала вопрос Лиса, теперь уже самой себе. И почувствовала страшную усталость и разочарование.

Перед смертью все равны, ни у кого нет власти. Даже у Создателя, наверное. И где теперь маленький Хаш? Только пару ночей назад сидел у костра и трескал картошку, вытирая пальцы о траву, а сейчас его нет. Не скажет ничего, не поругается со страшим братом, не улыбнется и не шмыгнет носом, как обычно. Куда же делся веселый Хаш? Неужто пропал навсегда, исчез в мире Невидимых?

Смерть понять невозможно, Лиса никак не могла к ней привыкнуть. Вот, только что лежал на кровати зеленоглазый мальчик — и уже нет его. Когда-то у Лисы были мать и отец, любили ее, защищали, заботились — и их тоже нет. И когда-то обязательно наступит время, когда не будет на земле Лисы. Кто о ней вспомнит тогда? Кто пожалеет? Кто оплачет?

Братья вспомнят. Дайн и Лейн — они о старшей сестре не забудут никогда. И Лиса их не забудет. И сделает все, чтобы вернуться и выручить их. Надо сделать все, что только возможно. Добраться до Суэмы, найти библиотекаря. Осталось совсем немного.

Лиса вскочила с кровати и принялась одеваться. Но едва она затянула завязки на юбке, как в дверь пару раз стукнули, и она открылась. Галь выглядел хмурым и озабоченным.

— Сегодня еще до вечера мы должны быть в Суэме. Ошка, ты как? Голова не болит?

— Голова? — Ошка поднял сухие глаза, посмотрел на Галя и спросил: — Куда ты дел брата?

— Предал земле. Помолился за него. Создатель принял твоего брата, и однажды, если ты будешь верить — вы встретитесь. Но хотелось бы, чтобы не прямо сейчас, не в ближайшее время.

— Создатель не примет Хаша, он же из нагорского рода, — напомнил Ошка.

— После смерти это не имеет значения. Душа всегда принадлежит Создателю. Вот ходит теперь Хаш по далеким лугам, слушает пение птиц и все кажется ему удивительным и чудесным. Но тебя так просто я не отпущу. Так что, одевайся. Я купил для тебя куртку, штаны теплые, рубашку и вязанный жилет. В этом ты не замерзнешь. И для тебя, Лиса, купил штаны и куртку. А то в этой юбке тебе неудобно будет ехать верхом. Да и грязная она, выстирать надо бы… Или сжечь, чего уж там…

Лиса спорить не стала. Раз он берется довезти их обоих до Суэмы — то нечего и возражать. Конечно, Праведный Отец и рыцари ордена учили, что женщине негоже ходить в штанах или с непокрытой головой. И негоже глазеть на мужчин, но Лисе не привыкать нарушать правила.

Галь снова вышел, и Лиса переоделась. Ошка же завалился на подушки, закрыл глаза да так и лежал, не двигаясь и не издавая ни звука.

— Давай, вставай, — толкнула Лиса его рукой и поразилась тому, какой он стал горячий, — Ошка, ты слышишь? Ты, видать, тоже заболел…

Медлить нельзя ни за что. Лиса схватила рубашку, подняла мальчика и ловко принялась одевать. Заботливый Галь купил много одежды, по две шерстяные рубашки, по двое пар нижних штанов, белых и плотных. По две пары теплых брюк из грубой, колючей шерсти. Только заправляя рубашку враз ослабевшему Ошке Лиса вдруг поняла, что второй комплект предназначался для Хаша. А ведь будь оба мальчика здоровы, так небось страшно обрадовались бы обновкам. Такой одежды у них отродясь не бывало, откуда у простых деревенских детей нижние штаны из отбеленной ткани? Или вот такие толстые клетчатые рубашки, покрытые нежным ворсом?

Даже в капюшон от прямой длинной куртки вдета тесемка, и его можно затянуть так, что в уши не надует никакой ветер. Хорошо придумано, что ни говори!

Лиса старалась как можно больше думать об одежде, чтобы мысли о том, что Хаш сейчас мерзнет в земле, не приходили в голову. Она нахваливала куртку, говорила, что Ошка смотрится в ней, как господский мальчик, который в жизни не держал в руках мотыгу, и что мать бы его не узнала, если бы увидела.

На что Ошка слабым голосом возразил, что мать их тоже наверняка заболела и сейчас лежит одна в хате, и воды ей подать некому.

— Я один остался из мужчин в нашей семье. Только я один… — заплетающимся языком проговорил Ошка.

— И тогда ты отвечаешь за свой род. На тебе лежит обязанность продолжить его, ты понимаешь? Потому надо торопиться. Суэмец помогает нам, и — знаешь что? Это чудо, скажу я тебе. Потому если бы не он, мы бы сейчас сидели где-нибудь в лесу, и даже Хаша предать огню было бы некому. Вот и хвала Создателю, духам, Знающим — всем, кто может нам помочь.

Снова появился Галь, приблизился к Лисе, положил ладони ей на плечи, всмотрелся в лицо. И Лиса смутилась страшно, потому что Галь был молод и красив, и темно-серые глаза его с еле заметными светлыми лучиками, казалось, заглядывали в самую душу. Сколько ему лет? И есть ли у него жена?

— Ты здорова? — коротко спросил Галь.

Лиса моргнула, подумала, что в голове какая-то глупость и кивнула, после пояснила:

— Я болела в детстве и выжила. Мне красная лихорадка не страшна.

— Вот и славно. Хоть за тебя можно не переживать. Лошади оседланы, потому выходим, не станем терять время. Ошка, давай я снова напою тебя бальзамом, он придаст тебе сил. Будем ехать целый день, лишь бы добраться до Такнааса.

— У меня есть умда, пропуск, — не очень кстати сказала вдруг Лиса, — я сама хотела добраться до Такнааса. А мальчиков встретила в пути, в лесу. Они мне не братья, просто друзья.

— Какая разница? — Галь уже не смотрел на нее, рылся в сумке, после наливал ароматную густую жидкость в ложку и поил Ошку.

И вот, они все втроем, наконец, выбрались на улицу. От них шарахались все, кто встречался, в спину неслись ругательства хозяина и неприятные взгляды постояльцев. А ведь они действительно принесли в этот город заразу. Что будет, если люди заболеют?

— Они могут заболеть красной лихорадкой, — тихо проговорила Лиса, забираясь на свою лошадку.

— Им привезут лекарства, приедет человек и будет отпускать каждому даром. Мы так уже делали в пограничных городах. Мы не можем оставить лекарства впрок, про запас. Не рискуем провоцировать беспорядки в этих местах. А помочь — мы всегда помогаем, если можем.

Ошку Галь пристроил в седле перед собой, взял поводья, оглянулся на Лису и тихо проговорил:

— Да хранит нас Создатель. В путь. Мы должны успеть.

После Лиса уже и не могла вспомнить эту дорогу. В памяти остались лишь рыхлые хлопья снега, что валили и валили с неба, да теплый хлеб, которым угощал Галь. И терпкий вкус его бальзама. Только один раз сделали привал, развели костер и поели — да и то, больше для того, чтобы отдохнули лошади. Лиса к тому времени проголодалась жутко, потому набросилась и на хлеб, и на колбасу и на сыр. Ошка не ел ничего, но Лиса почему-то перестала за него переживать. Как будто скинула тяжелую ношу с плеч и передала ее Галю. И ей хотелось одного — поскорее достичь Мраморного моста.

Лишь поздно вечером, когда совсем стемнело, и одни только тучи над головой оставались серыми, да падающий снег белел под копытами лошадей, среди пологих холмов послышалось журчание воды. Сначала его услышал Галь и крикнул Лисе:

— Почти приехали.

А скоро и она поняла, что внизу, под холмом протекает речка. Белый мост вынырнул из-за склона внезапно, и был он небольшим, выгнутым, и перила его слабо белели в сумерках.

— Это Мраморный мост? — уточнила Лиса.

— Да, он самый, — подтвердил Галь.

Вот и все, можно сказать, что добралась. Можно сказать, что часть сложного задания выполнена. Осталось только попасть в Такнаас, найти библиотекаря и убедить его, что древняя карта очень нужна в Суэме, и ему обязательно надо вернуться в Лисой в Нижнее Королевство.

А копыта лошадей уже стучали по каменным плитам, которые еле-еле прикрывал тонкий слой снега. За мостом появились новые холмы, а на них шумел редки сосновый лес, через который и проходил мощеный камнем тракт. Лиса подумала, что все-таки ей повезло, и она не одна добирается до Такнааса, есть спутник, который точно знает, куда надо ехать.

За лесом показалась знаменитая суэмская стена, о которой ходило столько легенд. Захлопали на ветру зеленые флаги на башенках, где-то вдалеке высоким звуком разлетелся голос трубы. Но только проезжая через ряд суровых воинов в кожаных доспехах, Лиса вдруг поняла, что легендарная Суэма лежит прямо перед ней.

— Скоро будем в Такнаасе, — пообещал Галь. — И не надо доставать свою умду, вас пропустят и так. Потому что вы со мной.

Глава 13

О "Вечных огнях Суэмы" Лиса слышала не раз, но и представить себе не могла, что это может быть настолько великолепно. Башни, уходящие так высоко в небо, что приходилось задирать голову, сияли ярким, теплым светом. У ворот Такнааса, вдоль окованных железом огромных ворот — ряды крошечных огоньков, переливающихся желтым и зеленым. На мосту, ведущему через ров — поверх железных цепей, образующих низкие, провисающие перила — тоже фонарики, стеклянные, круглые, украшенные железными завитушками.

И все это горит, разливая свет настолько далеко, что видно кладку башен за мостом.

Первая стена у Мраморного моста, которую они миновали, была суровой, высокой и неприступной. Но сам Такнаас, казалось, праздновал какой-то праздник. Все сияло, переливалось, искрилось. Уже проехав ворота и оказавшись на внутренней площади, где рядами стояли грузовые повозки и тянулись низкие каменные конюшни, Лиса поняла, что глазеет на все с открытым ртом, и Галь посматривает на нее и посмеивается.

— Ничего себе, — выдохнула Лиса, когда лошади их ступили на широкую, мощенную каменной плиткой мостовую.

Под копытами лошадей были не просто булыжники. Маленькие, аккуратные каменные плиты расходились правильными веерами, точно лучи солнца, и часть из них была окрашена в оранжевый цвет, от чего дорога казалась яркой и веселой. На улицах было людно и шумно, и в свете фонарей Лиса могла хорошенько рассмотреть одежду здешних жителей. Длинные зеленые куртки с капюшонами у мужчин, длинные юбки со множеством оборок у женщин.

И ни одной женщины в покрывале. Ни одной! А ведь тут поклоняются только Создателю!

Какими красивыми выглядели здешние девушки! У каждой — длинные темные кудри, подвязанные немного сверху и струящиеся до пояса. У каждой — золотые, круглые сережки в ушах, золотые браслеты на запястьях и узорные пояса с пряжками из серебра.

И всю эту красоту отлично видно, не смотря на то, что совсем стемнело. Снег перестал сыпать, но на здешних улицах его убирали мужчины с лопатами. Сгребали, освобождая дорогу для лошадей и экипажей.

Широкая улица забирал высоко вверх — сам Такнаас располагался на холме — и Лиса подумала, что их ждет долгий подъем. Но Галь решительно свернул куда-то вбок, и лошади остановились на ровной широкой площадке. Галь спешился, подхватил на руки Ошку, которому, судя по всему, красоты Такнааса уже были не важны. Распорядился:

— Спускайся. Лошадей заберем позже. Времени мало, потому поднимемся на ладье.

И он направился прямиком к высокой башне, чьи стрельчатые двери показались Лисе слишком огромными. Торопясь за Галем, Лиса не забывала разглядывать все, да и как не удивляться? Внутри башни оказался просторный круглый зал с винтовой лестницей посередине. Галь что-то сказал нескольким воинам, что караулили у входа, и те бодро и коротко ответили:

— Конечно. Бери и отправляйся.

Галь мотнул головой Лисе, словно приглашая следовать за ним, и принялся подниматься по лестнице.

Ступени, кружась винтом, привели на второй уровень, такой же круглый и пустой. Но внутри этого уровня, на узких железяках, приделанных к полу, стояла странная повозка, кованная из железа. У нее были стеклянные окна, крошечные круглые колесики внизу и двери с блестящими ручками.

— Поднимемся на ладье, это будет быстрее.

Внутри повозки оказались деревянные сиденья. Лиса села осторожно на краешек одного и рассеяно уставилась в полукруглое стеклянное окошко. Как они поднимутся на этой штуке? Она же без лошади, да и находиться наверху башни. Что-то совсем непонятно…

Ошку Галь пристроил рядом с Лисой, велел хорошенько держаться обоим, прошел вперед, встал перед какими-то длинными палочками, закрепленными у переднего окна. Повернул одну, и повозка загудела, дернулась и двинулась вперед. Сама! Без лошадей!

Лиса вскрикнула, вцепилась в сиденье пальцами, после схватила рукой знак всех Знающих и поцеловала.

— Прекрати это делать, — с насмешкой сказал Галь, — тут нет ничего странного. Это энергия, которая вырабатывается ветром и накапливается у нас в специальных накопителях. А после мы используем ее для движения и для огней.

Лиса не поняла ничего. Но как по ее — так это колдовство. Самое настоящее колдовство. И суэмцы еще утверждают, что не колдуют и не получают помощи от духов. Врут и не краснеют!

Повозка выехала на узкий, длинный мост, ровненький, точно его строили строго по линии. Двигалась она плавно и медленно набирала скорость. И вот, Лиса поняла, что летит высоко над землей, и внизу так хорошо видно и дома, и дорогу и проходящих по ней людей. Даже одежду видно, даже шнурки на ботинках, и все благодаря "вечным огням".

— У вас ночью так же светло, как и днем, — проговорила Лиса, не отрываясь от окна.

— Это верно, — тут же отозвался Галь, — это мне и нравится. Это называется электричество. Понятно сказал?

— Непонятно. Я после запомню, сейчас просто хочу посмотреть. Вы бы могли водить в свой Такнаас людей и брать деньги за катание на этой штуковине. Посмотри, даже часы видно! Знаешь, который сейчас час?

— Ты разбираешься в часах? — пришла пора и Галю удивляться.

Он заметно повеселел, глаза его заблестели радостно и довольно. Видимо, он понял, что за жизнь Ошки можно уже не опасаться — догадалась Лиса. Или просто радовался тому, что вернулся домой, из темноты попал в свет. И это очень даже понятно, даже Лиса сейчас радуется, и внутри у нее сидит какое-то непонятное, щекочущее восхищение.

Все-таки — как в той старой поговорке — не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот бы и не увидела никогда таких чудес, если бы не попалась с той дурацкой картошкой на отцовском поле.

— Я разбираюсь немного, отец меня когда-то учил. Ну, он показывал, что большие стрелки показывают часы, а маленькие минуты. Только подзабыла немного.

— Сейчас почти девять часов вечера. Не так уж и поздно. Мы доберемся на ладье — эти повозки называются "ладьями" — так вот, мы доберемся на них до самого верха. Их используют для быстрого подъема или спуска. Правда, не все жители к ним еще привыкли, ладьи у нас запустили только год назад. Но мне нравится. И это удобно. Вот, посмотри туда.

Галь подобрался к Лисе, встал совсем рядом и ткнул пальцем в стекло.

— Видишь? — спросил он. — Оранжевая крыша? Вон там, среди деревьев? Вот туда нам и надо. Там живет лекарь Джейк, они поможет Ошке. И приютит вас заодно. А если захочешь, то завтра я тебя еще покатаю на ладьях. Захочешь?

— Конечно, — тут же кивнула Лиса, — только смотри, не забудь.

Оранжевая крыша приближалась с бешеной скоростью. Лиса и моргнуть не успела, как ладья пронеслась мимо нее и остановилась, въехав в круглое помещение еще одной башни. Ошка тихо выдохнул:

— Мы остановились?

— Да, приятель. И сейчас доставим тебя к лекарю. Давай-ка, держись за мою шею.

Снова винтовая лестница, после круглый зал башни. И залитая светом улица, вдоль которой росли высокие кипарисы, чуть присыпанные снегом, и ореховые деревья. Кованные низкие заборчики удивляли витыми узорами, калиточки весело поблескивали разноцветной краской.

— Нам сюда, — пояснил Галь, заворачивая в какой-то проулок.

Он остановился у желтой калитки, на которой вились железные виноградные листочки, получше обхватил Ошку и толкнул ногой в замысловатый узор. Калитка легко распахнулась, приглашая следовать по каменной ровненькой дорожке.

Лисе показалось, что она слышит голоса детей, лай собаки. И тут же дверь большого дома открылась, и показался светловолосый лохматый мальчик.

— О, — восхитился он, — кажется Галь приехал. И он кого-то привез с собой!

— Марк, пойди, скажи отцу, что я привез больного и зайду с другой стороны дома. Пусть никто из детей туда не суется, — крикнул Галь, свернул за угол, прошел мимо кустов и яблоневых деревьев. Лиса торопилась следом, придерживая одной рукой капюшон куртки на голове.

Она уже столько увидела необычного, странного и необъяснимо удивительного, что сил восхищаться не осталось. Потому Лиса только тихонько ойкнула, когда перешагнула порог и оказалась в залитом светом коридоре. Здесь тоже было все видно, прямо как днем. Каждую половицу, покрытую лаком, каждую деревянную планочку на панелях стен. Пара низких скамеечек у входа и маленькие деревянные, судя по всему, игрушечные фигурки лошадок под ними.

— Доброй ночи, Галь. Ты привез кого-то? — послышался медленный, тягучий голос, и в коридоре показался невысокий мужчина, волосы которого отливали пшенично-золотым.

Таких волос у людей Лиса сроду не видела, потому еще раз ойкнула и бестолково моргнула. Лицо у мужчины оказалось покрыто крошечными светло-коричневыми точками и так густо, будто кто-то специально сеял мак через сито прямо на щеки, нос и подбородок. Даже рукам досталось, и Лиса уставилась на гостеприимного хозяина так, будто вообще первый раз в жизни видела человека с руками.

— Подобрал больных детей, Джейк. Вечер добрый для тебя и твоей семьи. Да хранит вас всех Создатель. Красная лихорадка, потому ты, на всякий случай, держи своих ребят подальше. Вот этот у меня на руках точно болен, горячий, как сковородка на огне. А девочка говорит, что переболела раньше и ей эта зараз, вроде бы, не страшна. Но ее тоже надо осмотреть.

— Я понял. Хвала Создателю, что мальчик все еще живой. Успею дать ему лекарство. Давай-ка обоих сюда, — и странный парень со странным именем повернулся к Лисе, — как тебя зовут, девочка?

— Лиса. Я не больна, точно. У меня нет лихорадки, — поспешила заверить Лиса и даже головой замотала в знак того, что не врет и с ней действительно все в порядке.

— Ну, и хорошо. Это хорошо, — пробормотал Джейк, — но я все-таки хотел бы осмотреть твое горло и глаза. Просто загляну тебе в рот, и все дела. Не испугаешься?

— Ну… не знаю, — честно ответила Лиса.

— Дикари они, — усмехнулся вдруг Галь, устраивая Ошку на широкой кровати в уютной, хорошо протопленной комнатке, — но довольно милые дикари. Джейк, ты глянь поскорее на девочку, да мы с ней пойдем к твоей жене и попросим еды какой-нибудь. Голодные ужасно. Верно, Лиса?

Джейк положил ладони на плечи Лисе, словно пытаясь определить — горячая она или нет. После повернул осторожно ее голову и заглянул в глаза. Это было так странно, что Лиса почувствовала, как краснеет.

— Открой рот, и не пугайся, — ласково попросил Джейк.

Зачем открывать рот? Для чего? Лиса дернулась, но заметив насмешливые искры в глазах Галя, послушалась, чувствуя, что выглядит как дура.

— Все в порядке, Галь, забирай свою дикарку и идите на кухню. И попросите, чтобы Лана нашла для нее чистую одежду.

— У меня есть дело, я специально приехала в Такнаас, — вдруг быстро заговорила Лиса. Надо сейчас прямо узнать, где находиться загадочный библиотекарь, пока не поздно. Люди эти добрые, они наверняка помогут.

— Замечательно, — кивнул Джейк, — только все дела будешь делать завтра. Сейчас, как лекарь, я велю тебе хорошенько поесть, от пуза, так, чтобы живот надулся, как барабан, выкупаться и лечь спать в теплой комнате под толстым одеялом. И Галю надо будет сделать то же самое. Галь, можешь остаться на ночь у меня, если хочешь.

— Ну, нет, Джейк, у тебя больно шумно. Я отправлюсь к себе, в свой тихий домик и отлично высплюсь. Но поужинаю у вас. А вот девочка моя пусть остается тут, ей будет удобнее рядом с твоей Ланой.

— Сколько тебе лет? — спросил вдруг Джейк и мягко улыбнулся Лисе.

— Семнадцать.

— Ничего себе, — удивился Галь и поднял брови, — а я думал, что никак не больше четырнадцати. Выходит, ты вполне взрослая девушка.

Думал, что ей только четырнадцать? Ну, конечно, Лиса худенькая, невысокая. Костлявая коротышка, другими словами. Ее вообще легко принимали за мальчика, когда она шастала в штанах. Пусть считают, как хотят, только пусть помогут найти библиотекаря. И покормят. И от сна Лиса тоже бы не отказалась. Только сейчас она поняла, что устала, как собака, и ноги у нее дрожат, и в голове пусто и гулко. И хочется вообще не думать сейчас ни о чем. Попить горячего отвара, похлебать супа… Может, даже помыться…

Галь решительно взял ее за руку и провел по коридору к белой двери. За ней оказался еще один коридорчик, но гораздо просторнее, и в нем пахло пирогами и мясом. На полу сидела девочка лет семи и возилась со шнурками на ботиночках большой куклы со странным, розовым личиком. Кукла выглядела почти как настоящий ребенок, а из-под оборок длинного кукольного платья выглядывала настоящая обувь, крошечная и со шнурочками, над которыми и трудилась девочка.

Светлые, пшеничные волосы девочки, заплетенные в две длинные косички, спускались до самой талии. Беленькие ручки проворно дергали шнурки.

— Привет, Кеная, — бросил ей Галь.

Девочка подняла голову, деловито пояснила:

— У меня тут узел, — и снова принялась за работу.

Лиса не знала, говорить приветственные слова господскому ребенку, или нет. Это, скорее всего, дочь Джейка — судя по глазам и цвету волос. Надо выразить почтение, только не понятно — как? Поклониться? Пожелать благословения Знающих? Да вот только никто тут не вспоминал ни о каких Знающих. И Джейк и Галь вовсе не носили ни браслетов, ни оберегов.

В проеме двери показалась молодая женщина, улыбнулась и произнесла:

— Благословенного вечера вам, Галь. Стол накрыт, мойте руки и садитесь. Одежду ты знаешь куда вешать.

Лиса не раз слышала поговорку: "Красив, как суэмец", но только сейчас поняла истинный ее смысл. Хозяйка дома — а это, судя по всему была именно она — походила на сказочное существо. Слегка раскосые голубые глаза, золотистая кожа, открытый лоб и тоненькие ровные брови делали ее лицо выразительным и нежным. Все в ее облике было совершенным, законченным, доскональным. Каждая черта — от изгиба губ до ямочки на точеной шейке — все удивляло и радовало глаз. На какой-то миг Лисе даже показалось, что от женщины исходит еле заметное сияние.

Она была совсем молода, не больше двадцати-пяти лет и казалась девчонкой, хрупкой, стройной. Однако на бедре у нее сидел румяный крепыш и, поблескивая ясными голубыми глазами, смешно надувал щеки. Светло-карие волосы его закрывали ушки и шею и спускались до самых плеч мягкими локонами.

Девочка, сидевшая на полу, тут же бросила куклу, поднялась, отряхнула длинную клетчатую юбочку с оборками и заявила:

— Я тоже хочу есть. У меня чистые руки. Можно, я возьму только две печеньки, а? Я обязательно буду соус, вот увидишь. А, ма?

Женщина лишь подняла брови в ответ на просьбу старшей дочери, и представилась, глядя на Лису:

— Меня зовут Лана, я жена Джейка. Проходи, не стесняйся, ты устала, наверное, с дороги. Галь, покажи гостье, где у нас можно помыть руки. Все покажи, и приходите на кухню.

И жена Джейка скрылась в проеме двери, Лиса только услышала, как она твердо сказала своей дочери, что все сладости будут после ужина, и никаких печенек.

Глава 14

Говорят, что в мире Невидимых есть рай. Говорят, что там полно цветочных полян, фруктовых деревьев, а вместо рек течет молоко с медом. Говорят, что там всегда тепло, не бывает дождей и холодных ветров, и поют маленькие прозрачные существа с крыльями — айри. Говорят, что в рай можно попасть только тогда, когда выполнял все правила, ходил в храм и постоянно молился Знающим.

Только зачем суэмцам такой рай, когда они уже сейчас живут как в раю? Или даже лучше? Зачем им поля, на которых цветут цветы, когда вот, в доме лекаря Джейка на подоконниках и на деревянных полочках стоят разноцветные горшочки, искусно расписанные, и в этих горшочках вьются, распускаются и поднимаются вверх различные диковинные растения, которых Лиса в жизни никогда не видела?

Зачем им вечное тепло, когда в домах у них и так не дует? Ни сквозняков, ни холодного ветра. По чистому до блеска деревянному полу и так можно вполне ходить босиком, а кругом еще и постелены маленькие коврики с толстым ворсом. И даже на кухне есть один.

На кухне было чисто и просторно, и около стола, на коврике, сидел малыш — тот самый голубоглазый и румяный — и играл деревянными разноцветными кубиками и кружочками. Мало того, в доме — прямо в доме! — текла вода из железных штучек, вделанных в стену. И эта вода была теплой! Теплая вода, которой Лиса помыла руки и сполоснула лицо. Чем, интересно, занимается хозяйка дома, если ей не надо таскать воду из колодца? У нее, должно быть, полно свободного времени чтобы вышивать, вязать и играть с собственными детьми.

Еды на столе было столько, что Лиса внезапно осознала, что стоит с открытым ртом в проеме двери, а Галь, глядя на нее, тихо посмеивается. И это вовсе на жареное мясо и пироги, нет. Это странные блюда, которые Лиса видела первый раз. Яркая посуда, чугунный большой казанок, из которого поднимался еле заметный дым. Белый хлеб, сыр, масло. Квашенная капуста, приправленная маслом, тушеная фасоль в непонятном соусе. Колбаса, порезанная колечками.

К чему суэмцам рай, когда они едят досыта, живут в тепле и свете, пользуются теплой чистой водой и дети у них играют удивительными и необыкновенными игрушками? А сами они красивы так, что глаз невозможно отвести.

Лиса осторожно присела на край стула и вдруг почувствовала себя неуклюжей дикаркой. А ведь она такая и есть, смотрит на все раззявив рот, не знает, как взяться за блестящую ложку — потому что большую часть жизни ела руками. Не знает, что делать перед едой — помолиться Создателю, Знающим или вообще лучше молчать, чтобы не смешить еще больше Галя?

Сама хозяйка оставалась все такой же мягкой и приветливой и вовсе не улыбалась с Лисиной неловкости. Она то что-то приговаривала ласковое и нежное малышу на коврике, временами суя ему в ручки то, что здесь все называли странным словом "печеньки" — круглые кусочки из рассыпчатого теста, видимо, сладкие. То подкладывала Лисе в тарелку ломтики колбасы и новые порции вареного картофеля, то задавала вопросы Галю, интересуясь, что нового он услышал в пограничном городке.

Заглянул на кухню Джейк, сказал, что дал лекарство Ошке, и тот должен поправиться.

— Но все же несколько дней ему придется провести в постели, тут, у меня. И ты, — он обернулся к Лисе, — тоже поживешь здесь, если не возражаешь. На улице у нас люди не живут, и мы тебя никуда из дома не отпустим. После расскажешь, зачем к нам приехала. А сейчас тебе лучше всего хорошенько поесть, помыться тоже хорошенько и лечь спать. У нас есть свободные комнаты, и места хватит не только для тебя.

Вот так все просто. Откуда столько удачи для Лисы? И сопровождающий нашелся, и крыша над головой — и какая крыша! И сытный ужин и даже теплая вода, в которой можно помыться. За что столько благословений? Удача, что ли, повернулась к Лисе лицом? Кого надо за это благодарить? Знающих? Или Создателя?

И почему эти люди так к ней добры? В Нижнем королевстве никто из состоятельных и богатых людей на порог бы не пустил стриженную девочку в штанах, даже если бы эта девочка умирала от голода и холода. А тут ее нашли сами, пригласили сами, Лиса даже и попросить ничего не успела.

И никто ее не ругает, никто не упрекает за короткие волосы. Или вот за деревянных знак всех Знающих, что висит у нее на груди. Такого знака нет ни у Галя, ни у Ланы, ни у Джейка. И что это за имя такое — Джейк? Его и выговорить сложно, а уж значение этого имени и вовсе Лиса не знала.

После ужина Лана принесла для Лисы чистую рубашку в клетку, длинные, собранные у щиколотки брючки и нижнее белье. Провела в отдельную комнатку, в которой, судя по всему, все мылись. Объяснила, как сделать так, чтобы теплая вода текла из высокой трубки над головой, из крошечных частых отверстий. Пояснила, как пользоваться мылом, дала мохнатую ткань, которой следовало вытираться. Такое Лиса видела в первый раз, и это был не мех животных, а тонкие нитки, вплетенные в основу ткани и делающие ее пушистой. Полно чудес в этой Суэме, и жить тут действительно гораздо лучше, чем в раю, который принадлежит Невидимым.

Лиса терла себя жесткой мочалкой до красноты, ей, почему-то, непременно хотелось соскрести с себя всю грязь. Мылила и мылила голову, драила уши и шею. Не хотелось выглядеть замурзанной дикаркой по сравнению с Галем или Ланой. Теперь она хорошо понимала, почему Галь сжег одежду Ошки и Хаша. Для него это тряпье — как мусор. Он привык к добротной, разноцветной, красивой одежде.

Вот у Лисы сроду не бывало клетчатой рубашки, рукава которой собирались на шнурок с деревянными бусинами на кончиках, а деревянные пуговки так удачно гармонировали с желтой и коричневой клеткой. И не было мягких тапочек из овчинки, и вышитых по низу штанов из тонкой и мягкой шерсти тоже никогда не было.

Наскоро расчесав волосы жесткой щеткой, которую дала хозяйка, Лиса вышла в коридор и только сейчас заметила огромное зеркало у двери в комнату, где только что купалась. Она знала, как называются такие блестящие штуки, видела их в базарные дни на рынке Тханура. Да и мать в лучше времена тоже имела такое, только маленькое, вделанное в деревянную рамку и умещающееся в ладони.

Лисе почему-то показалось глупо и неудобно рассматривать свое лицо, потому она кинула быстрый взгляд на свое отражение и отвернулась. Красотой ее духи обделили, это точно. Худая, глазастая девочка с хмурым взглядом и твердо сжатыми губами. Черные брови сдвинуты, волосы подстрижены кое-как. Чтобы пряди не мешали над глазами, Лиса сама себе выстригла челку, и получилось это немного неровно.

Ну, да и пусть. Не жениха же искать сюда приехала, чего уж там. Здешним парням Лиса не ровня, она для них странная дикарка. На нее и внимания никто не обратит. Так что, нечего разглядывать свою морду в зеркало.

А хозяйка Лана уже тут как тут. Пожелала Галю, шнуровавшему ботинки в коридоре, доброй ночи, велела своей дочке убрать игрушки из коридора и ласково улыбнулась Лисе со словами:

— Я постелю тебе в зале, на диванчике. Тебе будет удобно. Камин там протоплю, не замерзнешь.

Что значит — постелю на диванчике? Это где? — подумалось Лисе. Спрашивать она не стала, потому что вдруг поняла, что от усталости просто валиться с ног. Сейчас бы лечь — и уже не важно где, хоть прямо на полу, все равно у них мягкие ковры и полы теплые. А если еще и камин протопят — то вообще красота будет.

Диванчиком оказалась такая длинная, оббитая чем-то мягким скамья с мягкой спинкой и деревянными боковинками, покрытыми искусной резьбой. Лиса осторожно дотронулась ладошкой до светло-красного бархатного покрытия и тут же отдернула руку. После смущенно улыбнулась и пояснила Лане:

— В жизни не спала на… на диванчике…

— А где тебе доводилось спать? — спросила Лана, расправляя светло-зеленую, с желтыми полосами, простынь.

— Ну, все больше на кроватях, конечно. Иногда на печи. А в последнее время на земле, на сосновых ветках.

— Вот, теперь попробуешь спать и на диване. Доброй ночи и тебе, Лиса, — последние слова Лана произнесла совсем мягко, и вдруг, наклонившись, поцеловала Лису в щеку.

Это оказалось так неожиданно, что Лиса отпрянула, изумленно моргнула и тихо проговорила:

— Прости.

— Все хорошо. У нас так принято. Если вдруг что-то понадобиться — мы спим на втором этаже, в зеленой спаленке. Постучи, позови меня или Джейка.

И вот, устроившись на мягком диване и укрывшись толстым одеялом, Лиса закрыла глаза. Что ее ждет завтра? И как там ее братья? Все еще сидят в темноте и вони тюремной камеры? Или, может быть, Игмаген отправил их в деревню, в собственный дом дожидаться Лисы? Только вот есть им в собственном доме будет нечего совсем. А ворованная картошка, скорее всего, сгнила под дождем, так и не дождавшись свою владелицу.

Глава 15

Дом утром звенел тишиной и теплом. Хотя в той комнате, где спала Лиса, стало немного прохладно. Дрова в камине прогорели и погасли, и в предрассветных сумерках Лиса, натягивая на плечи одеяло, внезапно проснулась. Сперва она не сразу поняла, где находится, потому вскочила и потянулась рукой к груди — схватиться за знак всех Знающих.

Но вместо гладкого, теплого дерева под пальцами оказались лишь маленькие пуговки рубашки. Только нащупав их хорошенько, Лиса вспомнила, что с ней произошло и где она находиться.

Значит, вот она какая, Суэма. Счастливая, добрая, щедрая. Готовая поделиться с одинокой девочкой этим своим счастьем совершенно бесплатно. И едой, и постелью, и помощью и сочувствием.

Оглядывая темную комнату, Лиса думала о том, что совсем скоро начнется новый день, и надо составить план — что она будет делать. Наверняка ее покормят — при мысли о еде Лиса вдруг почувствовала голод и вздохнула. Ее покормят, она расскажет о библиотекаре и отправится его искать. Где ей придется ночевать в следующую ночь? Вдруг Джейк и его красавица жена предложат остаться у них? А вдруг предложат остаться насовсем?

Лиса грустно улыбнулась. И приходят же такие наивные и глупые мысли в голову. А ведь как было бы здорово, если бы она и ее братья жили в Суэме. Среди ярких огней и добрых жителей. Ни тебе голода, ни болезней. Они могли бы помогать Джейку и его жене. Рубить дрова, мыть полы, вытирать пыль и чистить картошку. Лиса могла бы присматривать за детьми, уж она точно знает толк в том, как растить малышню. Особенно мальчиков.

Неужто не нашлось бы им всем четверым место в Такнаасе?

Только вряд ли ее пустят обратно. Она уедет, проведет библиотекаря к Игмагену. А тот — ясно что будет делать. Игмаген — маг, а не суэмец, он церемониться не станет. Он потребует, чтобы библиотекарь перевел ему все карты. А суэмец вряд ли согласится так просто выдать секреты своей страны. И, значит, ждут его пытки и, может даже, смерть.

А Лису и ее братьев никто после этого больше не пустит в Суэму. Она тогда ведь станет предательницей…

Лучше сейчас не думать об этом. Лучше повернуться на другой бок и еще немного поспать, пока есть время. И Лиса, натянув одеяло, погрузилась в дремоту. Но едва приветливые солнечные лучи заглянули в комнату, как она поднялась. Натянула штаны, завязала шнурки на поясе и пробралась на кухню. Спать уже не хотелось, а по утрам всегда положено протапливать печь. Так что, вполне можно помочь хозяевам с этим делом.

И чайник поставить, и принести дров из большого ящика в коридоре. Работа совсем несложная, легкая и приятная. Тепло из печи быстро согрело кухню, чайник закипел, и когда на пороге появился Джейк, то очень удивился.

— Да ты время зря не теряешь, — усмехнулся он, — а я думал, что ты будешь спать до обеда после дальней дороги.

— Я всегда встаю рано, — смущенно пояснила Лиса, — а печь топить все равно надо, я знаю.

— Ты говорила, что у тебя есть какое-то дело в Такнаасе? — спросил Джейк, заливая кипятком черные сухие, крошечные чайные листочки.

— Да, мне надо найти библиотекаря, которого зовут Галиен Маэн-Таин. Ты знаешь о таком?

— Конечно, — спокойно ответил Джейк и тут же предложил, — печенье будешь к чаю? Сейчас насыплю в тарелку… И конфеты где-то у нас были, Лана прячет их от детей. Дети у нас любят сладкое, тут уж ничего не поделать…

Лиса не знала, что такое "конфеты", но спрашивать о незнакомой еде не хотела. Раз Джейк знает библиотекаря, значит, он точно живет где-то в Такнаасе.

— Как мне его найти? — спросила она.

— А зачем он тебе?

— Я скажу только ему. А уже библиотекарь, если захочет, расскажет. А не захочет — это его дело. Но мне обязательно надо сегодня же с ним поговорить.

— И поговоришь. Он будет в Замке Книг, он каждый день там бывает, когда не уезжает из города. А то, что он в Такнаасе сейчас — это точно. Можно сказать, что голову даю на отсечение. Ну, бери печенье, не стесняйся.

Все складывается очень хорошо. Как нельзя лучше все складывается. И библиотекарь в городе есть, и Джейк сказал, как его найти. Чудесно, это просто чудесно.

Лиса машинально потянулась к знаку всех Знающих на груди, но вовремя вспомнила, что сняла его и оставила под подушкой на диване. Отдернула руку и заметила внимательный, серьезный взгляд Джейка. Смутилась, неловко схватила крайнее печенье с тарелки и сунула в рот. Почему он так рассматривает ее? Не нравится ему Лиса? Или он что-то подозревает?

Кто их разберет, этих суэмцев, что у них на уме?

— Сейчас еще рано идти в Замок Книг, но чуть позже мой старший сын Марк тебя проводит и покажет. Я думаю, что все будет хорошо, — проговорил Джейк, поднялся, смел крошки со стола и добавил, — с Ошкой все в порядке, он спокойно проспал эту ночь, к утру его жар ушел, он вспотел весь. Пришлось его переодеть. Сейчас напою его теплым чаем и пусть спит. Да и ты, как допьешь чай, отправляйся в постель, время еще есть. Тебе надо поберечь свои силы…

Марк действительно провел Лису к Замку Книг. Был этот мальчишка вертлявым, длинноволосым и слишком уж бойким. Голубые глазищи его поблескивали, как две новенькие серебряные монетки. Он то и дело убегал вперед, загребал голыми руками снег, тряс ветки деревьев и молол совсем уж какую-то чепуху. То рассказывал о щенках, что родились у собаки его приятеля, то хвастался деревянным мечом, что висел у него на поясе. А то вдруг резко и неожиданно принимался махать этим мечом, смешно подпрыгивая и пригибая голову.

Лисе казалось все это глупостью. Марку было восемь лет, он это сам сообщил. А сестре его, той самой девочке, что играла с куклой в коридоре, совсем недавно сравнялось семь. Была еще одна сестричка, двухлетняя, и самый младший братик, который все больше сидел у мамы на ручках и не умел еще ходить.

— Плохо, когда брат такой маленький, и не поиграешь с ним. А с Кенаей на мечах не порубишься, она ведь девчонка, — торопливо выговаривая слова, сообщал Марк.

Лисе эти его мальчишеские заботы казались глупыми и несерьезными. Ее братья, конечно, тоже махали палками во дворе, но редко. Гораздо чаще им приходилось вкалывать, таская воду из колодца и поливая огород. Выпалывать грядки, таскать хворост, ловить рыбу в озере — если удастся что-то поймать. Собирать ягоды и травы, просеивать муку, чтобы вечером, придя со стройки, Лиса могла напечь лепешек.

То есть работы у Лисиных братьев хватало, и они не прыгали, как воробьи, по тонкому слою снега, а сидели в такое время дома, у печи. Потому что обуви была всего одна пара — деревянные, долбленные башмаки. И их надо было беречь и надевать только по делу, для чего-то серьезного.

А на ногах Марка сидели высокие ботинки на шнуровке, суэмские ботинки, сделанные точно по размеру. Ладные, коричневые и теплые. В такой обуви конечно можно бегать и прыгать.

Да и работы по дому, видимо, Марк не выполняет никакой. Не считать же за работу то, что Лана утром попросила его убрать посуду со стола после завтрака и поставить ее в раковину. Марк и его сестренка скоро собрали тарелки, пристроили их на краю раковины и тут же умчались по своим, детским играм.

И вот, глядя, как скачет Марк, Лиса подумала, что детям в Суэме очень хорошо живется.

Замок Книг оказался большим, длинным и трехэтажным. Две башни по бокам, зеленые флаги Такнааса, высокие, полукруглые окна с частым переплетом. Ничего воинственного или угрожающего, наоборот. Двери гостеприимно распахнуты, широкая дорожка и площадка перед замком очищены от снега.

— Вот сюда. Ты просто спроси, тебе всякий покажет. А я побежал, скажу маме, что выполнил поручение и могу пойти погулять. Пусть пребудет с тобой Создатель, — крикнул Марк, уже направляясь обратно.

На ходу он умудрился дернуть ветку кипариса, и на его голову тут же свалились снежные хлопья. Он ойкнул, подпрыгнул и помчался вперед.

Лиса и возразить ничего не успела — так быстро это все произошло. Она лишь слабо кивнула в ответ и двинулась к ступеням. Замок надвинулся серой громадой, и стало, почему-то, неуютно и тревожно. У кого тут спросить о библиотекаре, когда ни одной живой души не видно? Кричать, что ли? Эй, есть кто-нибудь?

Лиса вздохнула, прошла через ворота и оказалась в просторном зале с колоннами, мраморным полом и огромными люстрами со странными стеклянными, переливающимися висюльками. В зале оказалось пусто. Совсем никого. И что дальше?

Лиса добралась до широкой лестнице с белыми ступенями и поднялась на следующий уровень. Ну, хоть кто-то тут должен быть. Иначе, зачем открывать настежь ворота? Весь второй этаж был заставлен полками с книгами, до самого потолка. Ряды и ряды книг, деревянные двойные лестницы-стремянки, круглые столики с лежащими на них стопками фолиантов и горами свитков. И еще высокие полукруглые окна, сквозь которые проникали веселые лучи солнца. Лиса удивленно остановилась, задрав голову. Суэма в который раз удивляла ее. Книги стоили очень дорого, и позволить себе такую роскошь могли только состоятельные люди. Кому же тут принадлежит такое богатство? И почему двери раскрыты, стражи нет и все драгоценные знания доступны любому встречному? Каждому, кто захочет, кто поднимется на второй этаж? Что это? Глупая беззаботность суэмцев, или книги охраняет магия?

— Утро доброе, Лиса. Ты меня ищешь? — из-за стеллажей неожиданно показался Галь.

Длинные волосы его были убраны в хвост, поверх рубашки надет толстый свитер, такой, какие бывают только у суэмцев. Он остановился в проходе между стеллажей, и глаза его блеснули, точно в них попал солнечный свет. Недаром говорят: "красив, как суэмец". В этот момент Галь показался Лисе невероятно, необыкновенно прекрасным. Может, потому, что смотрел весело и дружелюбно, смотрел, как на равную? Или потому, что здесь, в Суэме все казалось сказочным и необыкновенным? Лиса не могла понять, не могла определить. Она просто поняла, что улыбается в ответ, и сердце ее стучит быстро и радостно.

Кого она ищет? Ах, да! Ей нужен библиотекарь, Галиен Маэн-Таин.

— Я приехала в Такнаас по поручению Праведного Отца Тханура, города в Нижнем королевстве. Мне надо разыскать библиотекаря Галиена Маэн-Таина и передать ему сообщение. Именно ему. Это очень важно.

— Я и есть библиотекарь Галиен Маэн-Таин, — совершенно спокойно ответил Галь, — потому можешь рассказывать. Что случилось у вас?

— Ты и есть библиотекарь? — Лиса растерянно уставилась на Галя. — Почему же ты сразу не сказал?

— А что я должен был говорить тебе?

— Ну… это же почетная должность, наверное… Надо было представиться, и… — Лиса запнулась и вдруг поняла, что не знает, что сказать. Как-то странно все получилось, выходит, что она все это время была рядом с тем, кого искала? И вот, ее задача почти выполнена? Так просто?

— Вот я и представился. Я просто забочусь о Такнааских книгах, привожу в порядок, вытираю пыль. Собираю древние свитки с историями и легендами. Я такнааский библиотекарь. Пошли, тут у меня в моем кабинете топиться камин, тепло и есть горячий кофе, я только что заварил. Там будет удобнее, и ты расскажешь, зачем я понадобился.

Лиса не замерзла, она была слишком тепло одета. Лана дала ей новый плащ, длинную теплую юбку, и вязанные варежки, и во всем этом было удобно и хорошо. И Лиса совсем не знала, что такое "кофе". Но не выкладывать же свою историю прямо тут, в проходе, между книжными полками. Потому она скинула с головы капюшон и согласно закивала головой. Почему-то ее охватила робость и неуверенность. Вот сейчас ей надо будет все так рассказать Галю, чтобы он согласился с ней отправиться к Игмагену. И Лисе придется сопроводить Галя до клятого Костяного брода, предать, отплатить за добро самой черной монетой.

А Галь — или Галиен, ведь на самом деле именно это его полное имя — решительно взял Лису за руку и потянул за собой. Провел через длинные и бесконечные ряды стеллажей и, нагнувшись, нырнул в низенькую полукруглую дверку.

— Слышишь, как пахнет? Это кофе, я только что сварил, он еще горячий, — весело сообщил он и показал на деревянное кресло у маленького круглого столика, — садись, снимай плащ, тут тепло. Я сделаю тебе кофе с молоком и с сахаром. И у меня есть печенье и пряники. Перекусим? Или ты не голодна?

Лиса села на самый краешек кресла, уставилась на пылающий в камине огонь и заговорила. Лучше все выложить и не томиться. Чего уж ждать…

Она начала сразу с карты. Поведала о плоских деревянный плитках, на которых полно странных знаков и изображений, и которые никто не может понять. Сказала, что карты наводят страх, что находятся у Праведного Отца, и что надо, чтобы кто-нибудь из Суэмы приехал и посмотрел, что это за карты. Вдруг какие важные?

— Карты, вырезанные на деревянных плитах? Из черного дерева? И покрытые лаком? — Галь вдруг стал серьезным, улыбка сбежала с его лица и черные брови сошлись у переносицы.

— Да, именно так, — подтвердила Лиса.

— Почему же ты не привезла их? Почему вы не снарядили отряд, почему не доставили эту вещь сюда, в Суэму? Почему прислали тебя, слабую девчонку? Что за глупость?

— А кто бы пустил в Суэму отряд наших воинов в кольчугах, шлемах и плащах? Кто бы стал слушать тут мужчин? И к тому же везти карту опасно в наше время. Узнают, что такая драгоценная вещь находиться в руках Праведного Отца, нападут в дороге, поднимется смута. Думаешь, нет желающих обладать этой картой? Меня отправили тайком, чтобы не привлекать внимание. И у меня был только один провожатый, да чуть не погиб в дороге, защищая меня. И вот, хвала всем Знающим, я тут, и я могу рассказать, что привело меня в ваши края. Карта и сейчас находиться у Праведного Отца, и если вы желаете, вы можете приехать и забрать ее. Вот то, что просил передать Праведный Отец. И он велел мне найти именно библиотекаря. Не знаю, почему, — последнюю фразу Лиса произнесла совсем тихо.

— Потому что только я разбираюсь в картах, — тут же пояснил Галь, — и только я в здешних краях могу прочесть то, что писали мудрые в свое время. Есть еще на севере те, кто может это прочесть, но они далеко отсюда, и до них долго добираться. Вот потому ваш Праведный Отец и послал за мной. Неплохо же у вас осведомлены о том, кто обладает нужным знаниями в Такнаасе.

— Ты… — Лиса замялась, опустила глаза, посмотрела на носки ботинок, на которых прозрачными капельками поблескивали остатки растаявшего снега и закончила мысль, — ты поедешь за картой?

— Конечно, — твердым тоном ответил Галиен, — конечно, я поеду за картой. Но сначала давай все же попьем кофе. И, кажется, я обещал тебе покатать на ладье. Не хочешь прокатиться? Прямо сейчас, после кофе и печенья?

Глава 16

Как можно в такой момент думать о катании на ладье?

Карта, судя по всему, сильно заинтересовала Галиена, он по-прежнему хмурился, и движения его стали быстрыми, резкими. Налил горячей, ароматной жидкости в маленькую чашечку, добавил молока, белого порошочка. Размешал смешной маленькой ложечкой — Лиса таких маленьких ложечек в жизни не видела.

— Ты пила когда-нибудь кофе? — спросил и серьезно глянул на Лису.

Глаза серые, чуть раскосые. Внимательные и добрые, точно… Точно лучи солнца. Да, вот именно о солнышке вспомнила Лиса, глядя в глаза Галиену.

— Нет, не пила ни разу. Не доводилось, — ответила она.

Какой там кофе… Тут бы на хлебушко хватало, да на картошку.

— А что вы обычно пьете у себя? Отвары из трав?

— Да. Из трав или из ягод.

— Тоже дело. Но ты попробуй кофе, не бойся. Ну?

Лиса осторожно вязал двумя руками беленькую чашечку, подула и сделала первый глоток. Хорошо и вкусно. Сладко и не обычно.

— Из чего делают этот напиток? — спросила она.

Галь подвинул к ней блюдце с пряниками и печеньем и пояснил:

— Из зерен кофейных ягод. Они растут на юге. Ты ешь, ешь. Уж больно вы с Ошкой худые и голодные, как зверьки. Покатаемся на ладье и пойдем ко мне обедать, я сам накормлю тебя.

И тут Лиса улыбнулась.

— Ты, значит, что, решил меня откормить?

— Конечно. Ни разу не видел таких худых девчонок.

— Вот теперь увидел. Какой смысл меня откармливать, если я снова вернусь к себе, в Нижнее королевство, и там меня ждет отнюдь не радостная жизнь, и не кофе с молоком. А работа на поле. Лишний раз времени наедаться не будет.

— А зачем тебе возвращаться? — совершенно искренне спросил Галь.

И сердце Лисы подскочило и забилось где-то совсем уж в горле. Вот она, удача. Галь поедет за картой, а ей предлагает остаться в Суэме… или он шутит?

Радость блеснула вместе с яркими искрами пламени в камине и тут же развеялась в воздухе.

— Я не могу тут оставаться. Мне надо к братьям. Три брата у меня осталось в Нижнем королевстве. И я им нужна, они младше меня. Самым младшим недавно сравнялось по десять лет, близнецы они.

— А родители?

— Давно в мире Невидимых.

— Так давай, заберем твоих братьев, и останетесь все здесь. Будете жить у нас, в Такнаасе. И Ошку тут оставим.

Если бы все было так просто! Если бы так легко все решалось! После того, как Лиса доставит тебя, Галиен, к Костяному броду, ты совсем по-другому будешь думать и о ней, и о ее братьях. И предлагать жить в Такнаасе уже не будешь. Такнаас — не место для предателей и отступников.

— Я поеду с тобой, если получиться — доберусь до братьев. А там видно будет, — уклончиво ответила Лиса.

— Разве ты не хочешь переехать и жить тут, в Такнаасе? — удивленно спросил Галь. — Тебе не понравилось у нас?

— Мне все нравится, но мне надо вернуться к братьям. Ты ведь знаешь, что у нас бывает красная лихорадка, бывает голод и холод. И братья мои сейчас одни, и позаботиться о них некому.

— Почему же ты не приехала вместе с ними?

— Какой ты прыткий. Вот так взяла и приехала. Ботиночки теплые мне дал Праведный Отец только одни. И лошадку дал тоже только одну. А у братьев нет обуви, и ботинок тоже нет. Только у среднего, Дагура, есть кожаные башмаки, а у близнецов лишь одна пара деревянных долбленок. Походи-ка по холоду босиком. Вот потому я приехала одна, — фыркнула Лиса.

Сколько можно спрашивать? Вот же дотошный, жалеет ее, переживает. Да не нужна Лисе его жалость! Вовсе не нужна! Вот, доставит она этого библиотекаря к Костяному мосту — и будет у Лисы и поле, и еда. И у братьев будет одежда. А там еще посмотрим — кто будет лучше жить.

— Давай заберем твоих братьев, — снова предложил Галь, и голос его звучал очень решительно.

— Что же вы всех жителей Нижнего королевства тогда к себе не заберете? А еще лучше — дали бы им свои вечные огни, свои лекарства, свои продукты. Говорят, вы постоянно доставляете еду баймам. Это так?

— Да, баймов мы кормим… — задумчиво протянул Галиен, поднялся с кресла, на котором сидел, прошелся по небольшой комнатке.

Остановился у окна и сказал, резко повернувшись к Лисе:

— Это не так просто понять. С баймами у нас договор еще с войны, и мы его соблюдаем. Баймы — это, можно сказать, мы. Это наши предки, которые переродились и изменились. Мы их жалеем, мы не можем им помочь вернуться к прежнему внутреннему облику, но мы, хотя бы, можем их кормить. А вы — другие. Вы- не суэмцы, вы пришельцы из других миров. Не знаю, слышала ли ты об этом, или нет, но в этот мир ваши предки попали когда-то давным-давно из другой вселенной. Вы пришельцы, и мы вас плохо знаем. Мы не можем понять ваших правил и обрядов, мы не поступаем так, как поступаете вы. Мы не поклоняемся животным, людям и духам, не совершаем странных обрядов, не убиваем себе подобных — кроме войны с баймами. Мы не владеем суэмцами, не унижаем и не грабим их. А у вас, насколько я знаю, ваших людей даже продают. Вы не баймы, и не суэмцы, вы просто другие. Потому мы не можем дать вам современные технологии, потому что у нас нет гарантий, что вы не поубиваете друг друга из-за них. Ну, скажи, Лиса, если вдруг вечные огни окажутся в Нижнем королевстве, кто ими будет владеть? Кто будет взимать за них плату? Кто будет распоряжаться энергией, которая дается даром, из ветра? Мы ее получаем из установок, которые вымениваем у северных мастерских на продукты. Установки стоят вокруг города — и вокруг Такнааса тоже. И вырабатывают энергию. Или, скажем так, силу, чтобы было более понятно. Сила есть в природе, она постоянно двигается, меняется, переходит из одной формы в другую. Источник этой силы, или энергии — Сам Создатель. И потому наши установки работают бесплатно, никто не может наживаться на том, что принадлежит Создателю. А как это будет у вас? И кто сможет обслуживать такие сложные установки? Этому надо учиться, это надо понимать. Вот потому мы предпочитаем не вмешиваться в дела ваших Королевств.

— Ну, а лекарства? Вы их можете привозить к нам? Кто-нибудь доставит лекарства в ту деревню, в которой умирают люди, и вот, мать Ошки и Хаша тоже, наверное, умирает?

— А разве нас туда пустят? Разве не Праведные Отцы решают у вас, кому жить, а кому умереть? Разве не потребуют, чтобы сначала мы отправились к Праведному Отцу этого Удела, спросили разрешения? И разве Отец не потребует лекарства себе? Думаешь, он разрешит нам просто так приехать и изменить ход событий в своем Уделе? Разве не он владеет душами людей, что живут в его деревнях? Разве не он решает их судьбу?

— Тогда почему вы не убьете Праведных Отцов? Раз они плохие, раз все так плохо из-за них?

— Мы не убийцы, Лиса, мы не можем лишать жизни людей, даже таких, как Праведные Отцы. И мы не хотим новой войны. Всего лишь десять лет минуло с той поры, как закончилась война с баймами и погиб дракон Гзмарданум. Всего лишь десять лет мира — это очень мало. Города и деревни, сожженные баймами, только отстроились, земли, наконец, засеялись. Потому мы не вмешиваемся, но таким, как ты и твои братья, мы можем помочь. Выкупить вас у Праведного Отца, предоставить вам жилье, обучение. Дать вам добрую жизнь тут, у нас, в Такнаасе. Вот все, на что мы имеем право. Ты сама приехала к нам, по доброй воле. И ты добрая девочка, ты позаботилась о чужих больных детях — а большинство ваших людей просто бросили бы их умирать еще в лесу. И мне не хочется, чтобы ты погибла в этих ваших королевствах. Потому я предлагаю тебе выбор, подумай об этом. Не надо прямо сейчас принимать решение. Просто подумай, что будет лучше для вас.

Лиса дернула плечом и честно ответила:

— Я не знаю.

Ее чашка давно опустела. Вкусный кофе был выпит, печенье съедено. Галь взял ее плащ и предложил:

— Давай, помогу надеть. Пошли, покатаемся на ладьях, что ли?

— Я сама надену, — тут же ответила Лиса. — Так значит, ты точно поедешь за картой? Не передумаешь?

— Я точно поеду за картой. Это не простая вещь, она не должна находиться в руках ваших Праведных Отцов, как вы их называете. Про поездку мы поговорим после. Ты ведь тоже отправишься со мной, так? Покажешь дорогу?

— Да, я с тобой.

— Вот и отлично. У нас еще будет много времени для разговоров. Пошли, после катания заглянем в магазины. У меня полно денег, так что могу купить тебе все, что захочешь.

Вроде бы должна быть радость от того, что все складывается как нельзя лучше. Вроде бы Лиса должна просто плясать от счастья, подпрыгивать на снегу, улыбаться пробивающимся сквозь облака солнечным лучам, дергать кончики кипарисовых веток точно так, как это совсем недавно делал мальчик Марк. Потому что удача — вот она, рядом. Идет, смеется и подмигивает своими изурудно-зелеными, как витражи Такнааса, глазами, слепит солнечными лучами и поскрипывает снежком под ботинками.

Но на душе у Лисы появилась совсем непонятная тяжесть. Улеглась ленивой кошкой, и не хотелось ни улыбаться, ни прыгать. Что происходит? Что на самом деле случилось? Все ведь нормально, все получается так, как надо. И даже возможность вернуться в Такнаас у нее есть.

Но здравый рассудок бессердечно и четко нашептывал Лисе, что после предательства не будет уже никаких приглашений от Галиена пожить в Суэеме. "Вы странные и непонятные, вы предаете тех, кто вам помогает и желает добра" — скажет он.

А что делать? Ну, что делать Лисе? Рассказать все, как есть? Что братья находятся в тюрьме, что Игмаген, который Праведный Отец, вовсе не думает отдавать карту. Что у него какие-то свои планы и на карту и на библиотекаря? Что это ловушка, западня, и Лиса это чувствует очень хорошо? Тогда Галиен не поедет в Нижнее королевство, а братья отправятся с караваном на Свободные Побережья. Мир рухнет, и Лиса уже ничем не сможет помочь своим братьям.

Нет, этого допустить никак нельзя, потому библиотекарь обязательно должен быть у Костяного брода. Лиса выполнит свою задачу, во что бы то ни стало. Только почему так щемит сердце и щиплет глаза? Она что, собралась плакать прямо сейчас, когда топает рядом с Галиеном и слушает его рассказы о Такнаасе? Не бывать этому! Рыдать Лиса не станет. Это жизнь, и выживают в ней те, кто сильнее и сообразительнее.

И Лиса выживет, и братья ее тоже выживут. Других вариантов не будет.

Грустные мысли развеялись, когда быстрая ладья понеслась по ровному мосту, и внизу замелькали крыши и верхушки деревьев. Теперь Лиса и Галь съезжали вниз, и так скоро, что в ушах весело свистел ветер, когда Лиса высовывала голову в открытое окошко.

— А вот там что? — спросила она, показывая пальцем на далекую синюю гладь, блеснувшую среди зеленых кипарисовых и сосновых верхушек.

— Это озеро Ганул. Там как раз стоят ветряки — специальные устройства, что ловят силу ветра и превращают ее в вечные огни. Это я так стараюсь говорить понятно для тебя. А вообще это электрические ветряки, вырабатывающие электроэнергию. Вот так это называется правильно.

— И как ты только выговариваешь такие слова? Я ни в жизнь это не повторю.

— Повторишь, вот увидишь. А еще дальше, за озером город Маас-Туг, тоже крепость. Тут рядом три пограничных города-крепости. Такнаас, Маас-Туг и Келаэс-Нэн. Раньше это было южным оплотом от баймов.

— А сейчас?

— А сейчас мы с баймами не воюем. Но крепости все равно хорошо охраняются. Рядом с нами теперь два королевства, и вы вовсе не спокойные и дружелюбные соседи.

— А у нас говорят, что суэмцы — любимцы богов, и что вы живете вечно и никогда не умираете.

— Да? Рассказывают такие сказки детям?

— Ну, да. Кто умеет хорошо рассказывать. Не всякий же способен рассказать историю так, что его захотят слушать. Мама у меня не очень хорошо рассказывала, а вот отце умел. Мы с мамой слушали его по вечерам. Давненько это было…

— И что отец рассказывал вам?

— Много всякого. Про Гзмарданума рассказывал, про проклятую Дверь.

— А про Создателя что-нибудь рассказывал?

Лиса неопределенно дернула плечом. Не признаваться же, что отец всегда поклонялся духам Днагао, не пропускал ни одной службы и всегда исправно приносил жертвы. Галиен опять скажет, что не понимает их, что все жители королевства странные и не понятные. Лучше не врать, а то мало ли…

— Создатель — это Тот, Кто создал Суэму и наполнил ее вечной энергией-жизнью. Он и есть Источник энергии, и без него жизнь заканчивается слишком быстро. Мы живем долго, мой отец до сих пор жив, и ему около двухсот лет. Мой дед тоже жив, ему почти триста. И прадед живет где-то на севере, в далекой деревне. Прадеду триста пятьдесят лет. И прабабка жива. Я знаю весь свой род, всех своих предков.

— Триста пятьдесят лет? — осторожно переспросила Лиса, не отводя взгляда от проплывающих внизу красных и зеленых крыш. — Разве к этому времени не надоедает жизнь, и не хочется умереть?

— Странный вопрос. Как жизнь может надоесть? Жизнь всегда интересна, в ней много всего яркого и необычного. Есть любимое дело, есть любимые люди, любимая земля. Это круговорот жизни, неизменный и постоянный, и каждый из нас находиться на своем месте и делает свой вклад в этот круговорот. Рождаются новые дети, которые совершат новые события и принесут с собой новую любовь и новое творчество. Рождает каждый год земля, делясь со всем нами своей энергией. И это каждый раз по-новому, каждый раз сильно и прекрасно. Это никогда не может надоесть.

— Новые дети приносят новые заботы и хлопоты. Когда детей много — их всех надо накормить, одеть, согреть. За ними надо присматривать, ухаживать. Какая там новая любовь? Дети — это прежде всего давать в долг, так говорила моя мать. Даешь, даешь, и ждешь, что однажды дети вырастут и вернут тебе все сполна.

Теперь настал черед Галиена удивляться.

— Дети — это давать в долг? Что давать?

— Как что? Еда, одежда — у нас все это стоит дорого, и просто так не раздобудешь. Работать приходиться ряди еды и одежды, тяжело, каждый день. И если ты не сдох от работы к пятидесяти годам — значит, тебе здорово повезло. Но в пятьдесят лет у нас все старики, больные, немощные, уродливые. Женщины все в морщинах и носят на голове платки, подвязанные под подбородком. Мужчины согнуты, руки чуть ли не до колен. Это если у тебя нет своего поля, и ты не рыцарь Ордена Всех Знающих. Рыцари живут хорошо и едят много. Но не простые люди. Потому лишних детей у нас продают — слишком много иначе придется давать в долг. Не у всех есть столько денег.

Ладья остановилась. Лиса тут же подскочила и вышла наружу. Галиен за ней, взял за руку и резко сменил тему.

— А пошли в магазин? Купим одежды, купим пирожных к чаю. Пошли вместе, а? Ты не против?

— Ладно, пошли, — тут же согласилась Лиса. Чего ей быть против? Магазины Такнааса — это очень интересно.

Она уже не удивлялась городу. Быстро поняла, что все тут необычное, чистое, яркое. И витражи в башенных окнах, и вывески над входами магазинов, и даже круглые белые часы с черными стрелками на одной из башен. За первым же прилавком, за которым стояли ряды полок до самого потолка со стопками одежды, Галь высыпал почти все содержание своего денежного мешочка. Он набирал все, что попадалось под руки. Рубашки, юбки, свитера, нижнее белье, плащи. Ботинки. Спросил, какого роста братья у Лисы, и тут же кинул на прилавок несколько шерстяных рубашек, стопку теплых брюк, жилеток. Три куртки с капюшонами.

— Заберешь это все с собой. Вернетесь вы с Такнаас, или нет — но хотя бы одежда у вас будет. И деньги, это я могу тебе обещать, — улыбнулся он.

Все покупки сложили в глубокую корзинку с крышкой, и Галь попросил отнести это к нему домой. Лиса, было, забеспокоилась, недоверчиво провожая взглядом проворного паренька, уносящего упакованные вещи. Но Галь тут же высмеял ее и заверил, что в Такнаасе никто не ворует, и речи быть не может о воровстве.

— Мы же не баймы, мы суэмцы. У нас нет ни воровства, ни убийств, ни лжи. У нас хорошо живется. Суэмцы не умеют делать зло, это наше главное отличие от вас. Давай теперь купим чего-нибудь к обеду, а после пойдем ко мне домой.

И вот, они уже вновь шагают по широкой улице, по выложенному цветным каменеем уступу у стен домов, и Лиса с раскрытым ртом разглядывает и сытых, породистых лошадей, везущих крытые деревянные повозки, и яркие витрины магазинов, и высокие стены домов и замков. Хорошо же суэмцам жить в такой красоте по триста лет. И почему Лисе раньше не припало в голову придти и попроситься к суэмцам? Еще до того, как проклятый Игмаген придумал для нее это задание и забрал братьев?

Магазин, в котором продавались пирожные, назывался "Кондитерская пяти братьев". Деревянные ступени, резные перила, полукруглые окна и натертые до блеска медные ручки у дверей. Едва Галиен толкнул створку — тихо зазвенел колокольчик, и тут же Лиса услышала низкий, приятный голос:

— Пришел, таки, за своими любимыми лакомствами, да, Галиен?

Черноволосый, крепыш-хозяин стоял у широкого прилавка, а рядом, на деревянных полках, на широких подносах лежали самые разные вкусности. Пахло сдобой, ванилью и еще чем-то приятным. Лиса тут же и поняла, что хочет есть, что время обеда, и она прямо бы сейчас погрызла или вот этих пряников, или бубликов. Что угодно. Хорошо, что Галь позвал ее к себе на обед…

— Да, Иан, сегодня хочу набрать побольше. У меня гостья, ее надо удивить чем-нибудь.

— О, твоя гостья и так выглядит удивленной. Хочешь булочку, девочка?

Лиса кивнула, и только после подумала — вдруг, это не хорошо, тут же соглашаться, когда угощают? Вдруг у них другие традиции? А, плевать, какие у них традиции, она хочет есть, и если угощают — значит, будет лопать. Все равно скоро уедет отсюда.

Дальнейшую беседу хозяина и Галя Лиса не слушала, вцепилась зубами в мягкую булочку и еще раз удивилась, поняв, что внутри у нее что-то сладкое, тягучее и необыкновенно вкусное. Уже на улице осторожно спросила у Галя:

— А что это такое вкусное в булочке?

— Малиновое варенье. Это фирменные булочки Иана, с малиной. Хочешь еще? Я взял несколько, на всякий случай. Вдруг тебе понравится. Взял его заварных пирожных, печенья с орехами и вот этих булочек. Завтра сама сходишь и купишь у него еще такие.

— Завтра? — бестолково спросила Лиса.

— Ну, конечно. Завтра тоже надо с чем-то пить чай утром и в обед. А я буду в Замке Книг, я не могу каждый день разгуливать с тобой по городу. У меня, знаешь ли, работа, и она ждать не будет.

Глава 17

Домик Галиена оказался совсем небольшим. Окруженный с трех сторон высоченными кустами шиповника, он выпирал красным кирпичным боком, и его окошки с частым переплетом поблескивали нарядно и весело. Снега на крыше было совсем чуть-чуть, а лесенка и вовсе оказалась выметенной.

— У меня есть гостевая комната. Если хочешь, можешь перебраться и ночевать у меня.

Лиса, положив руку на гладкие деревянные перила, стукнула ботинками, сбивая с них остатки снега, растерянно мотнула головой и спросила:

— Разве это прилично?

— Что прилично? — не понял Галь и толкнул дверь, которая оказалась не запертой.

— Девушке, которая не замужем, жить в доме неженатого мужчины?

— А откуда ты знаешь, что я не женат? — усмехнулся в ответ Галь.

И тут Лиса замолчала. А действительно, что если дома у Галя сидит себе красивая кареглазая женушка, у которой блестящие кудри достают чуть ли не до пяток, печет пироги, заваривает этот самый ихний кофе, и Галь поцелует ее в щечку и представит Лисе?

— Ты не женат, — решительно отрезала Лиса, — потому что женатые мужчины не покупают продукты на обед, это делает жена. И Джейк вчера ничего не передавал твоей женушке и даже не упоминал о ней. Я угадала?

— Умная какая. Угадала. Заходи, тут прохладно, но сейчас протопим, и будет нам хорошо. Пообедаем, а после посмотрим, что будем делать. Если захочешь — можно ко мне в Замок Книг отправиться. Ты умеешь читать?

— Да, самую малость. Правила Знающих должны уметь прочесть все.

— А книги читала когда-нибудь?

Галиен прошел через небольшой коридорчик и оказался в просторной кухне, в которой все еще пахло кофе, а кирпичная печка не успела остыть после завтрака. Вдоль стены тянулись узенькие полочки, на которых ровными рядами стояли банки с крупой, самые разные бумажные мешочки, деревянные коробочки и разноцветные кружки с толстыми, круглыми ручками.

На столе одиноко возвышалась маленькая кастрюлька, и Галь, приподняв крышку, пояснил:

— Варил себе кашу на завтрак. Гречневая каша с молоком и сахаром. Ты ела такую?

Лиса только мотнула головой. Молоко они не покупали. Откуда у них деньги на молоко? А вот тот порошок белый, который делает еду и питье сладким — он так и вовсе был по карману только рыцарям ордена. Простые люди и думать не могли о таких вещах.

— Вы совсем бедные, да? На что вы живете?

— Я работаю на строительстве Белой Башни — священной башни Создателя, и мне за это платят немного. Хлебом и салом. Собираем коренья и ягоды в лесу, грибы собираем.

Про ворованную картошку Лиса умолчала. Воровство в Суэме вряд ли поймут, для них это что-то вроде черного поступка — так рассказывал когда-то Лисин отец.

— Только хлеб и сало? А кто строит башню и зачем?

— Не знаю, зачем. Рыцари Ордена Всех Знающих строят. Нам они не рассказывают, зачем. Нам вообще не положено задавать вопросов. Нам положено слушаться и исполнять правила. Иначе нас будут пороть на Площади Праведников, а то и вовсе продадут на юг. Наша задача — исправно работать.

— А сами рыцари Ордена что делают? Тоже башню строят?

— Ну, да… скажешь тоже… Они же рыцари Ордена, избранны, особенно праведные и все такое. Они молятся за нас Знающим. Еще охотятся, устраивают пиры и праздники. Хорошо живут, то есть. Забрали все поля у людей, забрали скотину. Все забрали, заставили работать на себя, а сами грабят бедных, таких, как мы.

Лиса поняла, что злится, потому вздохнула, убрала волосы за уши и сказал более спокойно:

— У моих родителей было поле, были коровы, лошади. Как только родители умерли, рыцари все это отобрали у нас. Вот и пришлось искать себе коренья для еды да на строительстве вкалывать.

Галиен, который уже успел снять с себя куртку и ботинки, вдруг подошел к Лисе, взял ее руки и повернул ладонями вверх.

— Я это еще вчера понял, по твоим рукам. Такие руки могут быть только у много работающего человека. У наших женщин не бывает таких рук, только у мужчин.

Лиса усмехнулась, повернула запястья и отодвинувшись от Галя, сказала:

— Мне иногда приходилось переодеваться мальчиком, чтобы раздобыть себе еды. Женщины у нас должны всегда покрывать голову, чтобы не соблазнять мужчин. А за провинности женщин стригу, вот потому я и подстрижена. И я иногда надевала братины штаны — это когда бегала в лес за грибами или рыбу ловила. Так проще, так меньше цепляются.

— Симпатичный из тебя мальчик получался, это точно, — улыбнулся Галиен в ответ, — я оставлю вам денег достаточно, и если хотите, куплю для вас поле. А лучше всего — перебирайся с братьями в Такнаас.

— И на что же мы будем тут жить? Где работать? Ошка тоже будет с нами?

— Работать? — Галиен поднял брови. — У нас дети не работают. Пойдете учиться для начала, все. Сколько у тебя братьев, ты говоришь?

— Трое.

— Вот все четверо, и Ошка тоже, и отправитесь в школу.

— А кормить нас кто будет?

— В Такнаасе-то? — Галь весело дернул плечом. — В Такнаасе еда бесплатная. Почти. Это же Суэма, Лиса, тут еды столько, что и не съесть все. Мы вас прокормим, не переживай.

И, словно в доказательство своих слов, Галиен откинул деревянную крышку в полу на кухне и, пояснив, что там подпол, нырнул вниз. Вернулся с кольцами колбасы, желтыми, овальными картошками, глиняной масленкой и половинкой сырного круга.

— Сейчас сварим картошки и поедим. А пока она будет вариться, ты мне еще расскажешь о ваших королевствах, — сказал он.

Картошку они почистили вдвоем, в четыре руки. Причем у Лисы это получилось гораздо быстрее, чем у Галиена. А после, когда она варилась в кастрюльке, и закипал чайник, Галь показал свой домик. Книг тут было полно, они лежали даже на полу. На подоконниках, на комодах. В домике оказалась одна большая комната, примыкавшая к кухне, в которой почти все стены занимали полки с книгами. И две маленькие, с кроватями, комодами и сундуками.

— И кладовка у меня есть, — пояснил Галь, показывая на белую дверку в самом углу коридора, — там положено хранить продукты, но так, как живу один, мне много еды не надо. К тому же я частенько ужинаю у Джейка. Вот, кладовочка у меня и пустует.

— Этот дом тебе достался от родителей? — попыталась угадать Лиса.

— Нет, я купил его.

— А чем ты зарабатываешь на жизнь?

Галиен мягко улыбнулся, достал с одной из полок пару кружек, насыпал в пузатую посудинку с носиком черной травки и после пояснил:

— Ну, во-первых, я библиотекарь. Я привожу в порядок и реставрирую все здешние старые свитки, родовые записи, восстанавливаю историю. За это город мне платит зарплату, старейшины города платят. Хорошие деньги. А во-вторых, у меня есть небольшой магазинчик книг в городе, помог открыть один мой друг. Тоже деньги, хотя и не очень большие. Просто я плачу хорошую зарплату продавцам. Ну, и есть у меня еще один источник дохода. Я написал историю Суэмы, полностью. Восстановил и изучил древние свитки, опросил свидетелей. Всю историю, начиная еще до открытия двери, когда на всех этих землях жили только суэмцы, а королевств еще и в помине не было. И вас, людей-пришельцев, тоже не было. Право издавать эту книгу у меня купили почти все крупные города Суэмы. Вот, потому у меня есть хорошие деньги, вообще-то. И я мог бы купить себе дом и побольше. Только для меня одного и этого домика вполне достаточно.

— Получил деньги за книгу? Как ты ее написал? — рассеянно переспросила Лиса.

— Руками. И еще специальными перьями, в которые заправляются чернила. Они называются ручками. Очень удобно. Вот так, взял и написал.

— И сам все придумал?

Галиен хмыкнул и терпеливо пояснил:

— Я же сказал, я не придумывал. Я написал историю Суэмы, собрав воедино все отрывки из семейных летописей, все свитки, опросил людей, которые помнили рассказы своих родителей о первой войне. Проделал большую работу, это заняло почти пять лет. И написал книгу. Пять лет писал ее, это не мало, поверь.

— Я не умею писать.

— Это не беда, я тебя научу. Только давай сперва поедим.

И Галиен принялся раскладывать по тарелкам вареную картошку, щедро добавляя к ней желтое масло. Есть Лиса могла постоянно, ее не переставало удивлять и радовать количество продуктов — никто не переживал, что еда вот-вот закончиться. И Галиен так спокойно и уверенно покупал в магазине булочки и еще какие-то пирожные, что не оставалось сомнений, он вовсе не на последние деньги их покупает.

На одной из полочек тикали часы, в печке тихонько потрескивали поленья. Лиса осторожно отпила горячий, янтарного цвета чай и поняла, что ей все в этом домике нравится. Как было бы здорово жить тут с братьями, работать в библиотеке, каждый день есть картошку с маслом и булочки с ягодами. И каждый день видеть, как улыбается ей Галиен.

Вот она и докопалась до сути. Ей нравится улыбка Галиена, и у нее тепло и радостно на душе, когда он смотрит на нее, и серые глаза его добродушно щурятся. Как же она передаст его Игмагену, когда уже сейчас млеет под его взором и губы сами собой разъезжаются, а сердце стучит, как у пойманного зайца.

— А знаешь, послезавтра у нас будет Первый Зимний бал — это городской праздник. Большой и красивый, между прочим. Я приглашаю тебя на бал. Купим тебе платье, какое сама выберешь. А после бала уже отправимся за картой. Ты принимаешь приглашение?

Лиса удивленно пожала плечом.

— А что такое "бал"? Что я должна буду там делать?

— Танцевать, что же еще? Неужели у вас и балов нет?

— Танцевать? — Лиса уставилась на Галя и хлопнула ресницами. — Так ведь только продажные женщины в храме Набары танцуют. Это же страшный грех перед Создателем…

— Что? — брови Галиена взлетели, он фыркнул и усмехнулся. — Что значит — танцевать — грех? Кто это придумал?

— Так говорят Праведные Отцы…

— Дураки ваши Праведные Отцы. Конечно же все люди могут танцевать. Танцы — это ритмичные движения под музыку, это красиво. И это… — Галиен запнулся, после решительно завил, — ты просто должна побывать на балу и посмотреть. Тебе точно понравится. Лана тебе сделает красивую прическу, она это умеет.

Лиса машинально дотронулась до коротких прядок волос, и нерешительно сказала:

— Послезавтра бал?

— Да.

— А после мы отправимся?

— Да. Я до праздника не поеду, да и отряд мы не наберем, все люди хотят попасть на Первый Зимний бал. Это большой и красивый праздник Суэмы, жалко его пропускать. Платье подберем тебе завтра. И еще знаешь что… Хорошо бы ты перебралась ночевать ко мне. Ошку, как он поправится, пристроят в семью. А, может, Джейк оставит его у себя. Ошка сказал, что у него из родных осталась только мама, и она в карантинной деревне. Возможно, когда поедем за картой, то заглянем и узнаем, жива ли она. Если жива, то и ее заберем к себе. Если нас, конечно, пустят в эти края.

— Ты что-то говорил об отряде… — осторожно напомнила Лиса.

— Отряд? Ну, да. Мы поедем вместе с отрядом, нам понадобятся люди, которые будут нас охранять. Не много, может, человек пять. Большим отрядом не рискнем соваться к вам. Но это все надо обсудить. Вечером пойдем к Джейку, ты все ему расскажешь. После соберем совет старейшин, хотя Джейк тоже старейшина города, почетный. И ты еще раз все расскажешь. Мы обсудим поездку, ты покажешь на карте, куда надо двигаться…

— Я не очень в картах… — с сомнением в голосе заметила Лиса.

— Я тебе помогу. Вместе разберемся. Нам бы хотя бы знать, в какую сторону придется ехать.

— В сторону Костяного брода, — вырвалось у Лисы.

— Разберемся, еще будет для этого время.

Они оба скоро управились с посудой — Галиен мыл, а Лиса подавала тарелки, ложки и кружки. После Галь еще раз сказал, что Лисе непременно надо перебраться к нему на эти несколько дней, потому что у Джейка семья и еще он лекарь, и у него и так уйма народу в доме. Сказал, что выделит Лисе комнату, и ей будет хорошо и спокойно.

Оставалось только соглашаться с ним. Видимо, такие в Суэме правила и традиции, так у них принято. В Нижнем королевстве никогда девушка не входит в дом парня для того, чтобы просто жить. Только в качестве жены, в особом темном покрывале на голове, символизирующем, что теперь ее красота принадлежит только мужу.

А тут, в Суэме красота девушек принадлежит всем, все могут ими любоваться. И тут, видимо, нет строгих правил. Может, потому что жизнь у них легкая, красивая и сказочная, и Создатель и так благоволит к ним — потому им вовсе не надо выполнять никаких правил?

Глава 18

День этот выдался очень длинным. После обеда направились снова в Замок Книг. "Работа есть работа", — пояснил Галиен.

— Может, найдешь для себя интересную книгу с картинками, почитаешь? Или хочешь просто походить по городу? — спросил он.

— Я пойду с тобой. Хочу посмотреть на книги, — тут же ответила Лиса.

Город, конечно, привлекал красотой тонких мостов и уходящих в самое небо блестящих башенных шпилей, но и немного пугал. Она здесь чужая, и ходить по незнакомым улицам одной, глазеть на витрины и жителей казалось Лисе странным и даже немного неприличным. А с Галиеном было легко и интересно. Он отвечал на ее вопросы, много рассказывал, весело улыбался, и временами казалось, что Лиса ему нравилась.

По-крайней мере Лиса так чувствовала. Внутри у нее временами начинала звучать какая-то яркая радость. Звенела крохотными колокольчиками, похожими на те, что висят над магазинными дверями, сияла разноцветными фонариками. И лишь временами в эту музыку счастья вливались тяжелые и горестные ноты. Придется предать Галиена, придется вернуться на родину. Придется жить по старым правилам.

Поначалу это слишком расстраивала, но Лиса вдруг решила, что ей надо просто помолиться Создателю. Да, а что? Здесь все молятся только Ему, обращаются с верой и надеждой. И для этого вовсе не надо топать в храм и платить жрецу. Галь пояснил, что у них нет жрецов, и что между Создателем и Его детьми не нужны посредники.

Потому Лиса решила, что вечером непременно Ему помолится. И еще выведает у Галиена — как можно угодить Создателю. Что сделать, чтобы Он ответил на молитву. И, кто знает, может быть случится какое-нибудь чудо? Может, Создатель поможет освободить братьев и не предавать Галиена?

В Замке Книг их снова встретила торжественная тишина, солнечный свет и еще — несколько серьезных подростков, которым нужны были книги. Галь тут же взялся искать на полках, а Лиса прошлась мимо круглых столов, потрогала шершавые, разноцветные корешки, развернула несколько старых древних свитков. Вчиталась в один.

Когда Галь, наконец, освободился, и ребята ушли, Лиса задумчиво сказала:

— Тут, вот в этом свитке написано, что Загуис — это большое животное, похожее на медведя, и что неизвестно, чем он питается и как размножается. То есть… неизвестно, что они ест и как у него появляются дети, так?

Галиен мельком глянул на свиток и тут же пояснил:

— Это старые легенды приграничных земель. Их записывал местный житель, и они хранились в том городке, где я встретил тебя и Ошку. Я иногда путешествую по границе, собираю вот такие свитки, в них можно найти много всякого интересного. Вот, к примеру, здесь в конце свитка есть странные стихи и поговорки, которые принято было произносить перед тем, как отправиться в дальний путь. Причем только тогда, когда этот путь лежал через лесную местность. Традиции и правила древности, они сами по себе очень интересны.

Лиса удивленно уставилась на Галя, медленно произнесла, четко выговаривая слова:

— Это не традиции древности, это вообще не традиции. Это заклинания для духов, чтобы не трогали, не нанесли вреда. Чтобы защитили. Вы просите Создателя, чтобы Он вам помог, но от нас Создатель очень далеко, а духи совсем близко. И рыцари Ордена слишком близко. Вот потому люди и стараются не забывать старую веру, помнят ее и чтят. И Загуисы — это вовсе не животные вроде медведя. Это вообще не животные, это твари темноты, черные духи, умеющие создавать видимость плоти и обретающие власть. Пока я ехала сюда, в Такнаас, один такой Загуис чуть не сожрал меня и тяжело ранил моего проводника. Против этих тварей мечи не помогают, просто так его не убить. Справиться с черными духами могут только специальные охотники за нечистью, а их очень мало, и они не всегда приходят на помощь.

Галь резко забрал свиток из рук Лисы и предложил:

— Давай ты мне все расскажешь. Я тебе верю, и мне хотелось бы, чтобы ты пояснила, если знаешь, значение всех этих заклинаний.

— Хочешь, чтобы они звучали тут, в Суэме? Эти заклинания? — нерешительно спросила Лиса. — О Загуисе я расскажу и так, а заклинания… они же обращены к духам…

— Тут вся эта ерунда не имеет силы, — пояснил Галь, и голос его стал ласковым и немного снисходительным, — здесь для тьмы нет места. На самом деле не так страшны все эти духи тьмы, как страшны сами люди. Вы, люди-пришельцы из другого мира. Вы сами представляете серьезную угрозу для себя. В этом главная проблема ваших королевств.

Лисе не совсем нравилось, когда Галь вот так резко проводил границу. Как будто суэмцы — не такие, как все люди, а гораздо лучше. Если бы у жителей королевств были вечные огни, много еды, много вещей и столько хорошего и красивого — может, и они бы стали такими же правильными, как суэмцы.

— Загуисы — это и есть угроза. Ты просто не встречался ни разу с таким, тебе не довелось. А вот как встретишься — так по-другому будешь думать. Меня спас охотник, Саен, а иначе бы я тут не стояла. Сожрал бы меня Загуис.

— Что за охотник? Саен? Это не старейшина ли Каньона Дождей? Есть там парень с таким именем…

— Я не знаю его. И про Каньон Дождей не знаю.

— И как Саен тебя спас?

— Убил Загуиса. У него какие-то свои способы убивать. И еще сказал, что Загуисов откармливают люди…

Лиса зачем-то провела пальцем по краю книжной стопки на столе и, не поднимая глаз, добавила:

— Люди откармливают зло в Загуисе, а этого делать нельзя ни в коем случае.

— Значит, вот так это происходит?

Галиен не стал ехидничать — мол, я же говорил, что вы сами представляете угрозу для себя. Но это и так стало ясно. Конечно, если бы люди не пользовались услугами нечисти, ее бы и не было. Выходит, что так…

— А расскажи мне о ваших заклинаниях. Кого вы заклинаете и как?

Лиса неохотно прочитала одно, то самое, которым спасалась от болотников. Знакомые слова здесь, среди полок с книгами звучали почему-то глупо и наивно. Как будто детская прибаутка, считалочка из игры, не имеющая значение.

— А знак на груди для чего был? Вот тот, круглый, священный? — снова спросил Галь, выслушав все до конца.

— Так положено. Чтобы не случилось несчастья, чтобы Знающие нас охраняли. И заклинание тоже для того, чтобы не случилось несчастья.

— Да, я знаю. Вы придумываете себе амулеты, талисманы и заклинания, чтобы избежать несчастий.

— А вы? Или у вас не бывает несчастий? А если у вас такая хорошая жизнь, что вы ничего и никого не боитесь, то вы просто не бывали в нашей шкуре. К кому вы взываете, или вам не нужна помощь свыше?

— Всем нужна помощь свыше, чтобы кто-то сильный уберег от беды. Но мы обращаемся к Создателю, и еще мы поддерживаем друг друга. Если мы сами не проходим мимо чужой беды, то для людей становимся посланниками добра, посланниками от Создателя. И ты тоже так можешь. Ты же не оставила Ошку и Хаша, помогла им, как смогла. Вот и выходит, что ты в тот момент была… счастливым амулетом для мальчишек.

— Ну, тогда выходит, что ты тоже был счастливым амулетом для нас, когда помог нам в гостинице, — подсказала Лиса.

— Выходит и так. Каждый из нас может стать посланником Создателя.

В голосе Галиена звучали добрые и немного мечтательные нотки. Лиса поспешно кивнула, соглашаясь, но дальше разговаривать не стала. Вот когда она передаст Галиена Игмагену — чьим посланником она станет? Вернее, не станет, она и сейчас уже посланник, только вовсе не Создателя. Может, Праведного Отца? Или Знающих? Или духов Днагао?

Галь занялся подклеиванием и переписыванием какого-то длинного свитка, а Лиса принялась ходить между рядами полок, читать надписи на корешках и рассматривать странные и непонятные карты, свернутые рулончиками и пристроенные на специальных узких нишах прямо в стенах.

Солнце за окнами медленно опускалось, и когда сумерки заполнили зал, Галь что-то сделал — Лиса не углядела, что — и яркий свет заполнил ряды, ниши, арки и повороты. Как будто поменяли картинку, переставили полки и изменили цвет стен. К этому невозможно было привыкнуть, это казалось могущественной магией — свет, прогоняющий ночь. Да это так и было, такой и бывает магия — могущественная сила, изменяющая действительность. Суэмцы все-таки обладают ею, только секреты свои никому не открывают.

И ладьи их, ездящие без лошадей, и долгий срок жизни — все это ни что иное, как магия. Вот Игмаген и хочет заполучить хоть кусочек такого же могущества, как у суэмцев, вот потому ему и нужен Галиен.

Тайна эта разъедала изнутри, и чем больше Лиса проводила время с Галем, тем тяжелее становилось.

Когда совсем стемнело, они отправились к Джейку, так и не погасив свет в Замке Книг.

— Пусть горит, вдруг кто-то захочет придти сюда за книгой, — пояснил Галь.

— Так разве можно выбирать книги без тебя? — спросила Лиса, правда, уже без удивления. Наступил такой момент, когда удивляться не осталось сил.

— Ну, и что? Оставят записку на столе. Книги принадлежат не мне, они для всего Такнааса. И никому не запрещается их брать, даже ночью. Ничего в этом нет странного.

Конечно, ничего. Для Галиена их правила и обычаи вовсе не казались странными, это Лиса давно уже поняла.

На пороге дома Джейка их встретил Ошка, бледный, но вполне себе живой и даже улыбающийся. Лиса почувствовала явное облегчение, когда сказала ему:

— Вечер правит, обормот.

— Это так принято у вас здороваться? — тут же уточнил Галиен. — Ты знаешь, что означает эта фраза?

Лиса пожала плечом, пояснила:

— Для каждого времени есть свои духи, к которым надо обращаться и задабривать. Вот вечером правят вечерние. Потому так и говорят, чтобы сделать духам приятное. Правда, сейчас уже не разделяют духов на утренних, дневных и вечерних. Сейчас по-другому стало, потому что есть Знающие. Но привычка осталась, просто не все придают ей значение.

Ошка, уставившись на Лису, пробормотал:

— Откуда ты все это знаешь?

— Меня мама учила старым верованиям. Она говорила, что веру предков нельзя забывать. И вообще нельзя забывать своих предков.

У Джейка был накрыт стол к ужину, и старшая девочка снова выпрашивала печенье у мамы, а розовощекий синеглазый карапуз снова таращился на Лису и робко улыбался.

За ужином Галь и рассказал Джейку о карте.

— Надо забрать ее. Что это может быть за карта, как думаешь? — спросил он.

Джейк, который в это время уже пил горячий, удивительно пахнущий кофе, только пожал плечами

— Сейчас никто тебе это не скажет. Только мудрые выполняли свои карты на дереве нгурхори, и карта эта, видимо, рассказывает о том, что они спрятали в свое время.

— Ты думаешь, что это все-таки утерянные Сокровищницы мудрых?

— Думаю, что да. Но точно мы знать не можем. Карту надо забрать, здесь без вариантов. И ехать придется тебе.

— Я знаю. Лиса сказала, что проведет нас. Ошку мы оставим тут, ему не к чему возвращаться в свои земли.

Джейк вдруг посмотрел на Лису, и пронзительный взгляд его зеленых глаз смутил и заставил покраснеть. Джейк глядел так, будто все про всех знал, будто для него не было никаких тайн.

— Иногда нить истории делает виток, и события странным образом повторяются, — медленно сказал он, — это и удивляет.

— Это ты про что? — не понял его Галиен.

— Приходила как-то в мой Желтый Дом уже девушка, которая беспокоилась за младшего брата. И ее приход принес большие перемены в Суэму. Ты ведь знаешь, о ком я, Галь.

— Знаю, — Галь тут же кивнул, — ты о Кей, которая закрыла проклятую Дверь и сняла проклятие Суэмы. Только Кей была из другого мира, тогда еще проходы были октрыты.

— Лиса, можно сказать, тоже из совсем другой жизни, — сказал Джейк.

Лиса ничего не могла понять из того, что он говорит, но ее почему-то не оставляло ощущение, что для зеленоглазого лекаря нет секретов, и он все знает и про Праведного Отца, и про оставленных братьев. Может, он тоже Знающий?

И Лиса твердо и тихо спросила, глядя на Джейка:

— Ты Знающий?

Задала вопрос и тут же пожалела. Вот глупая, в Суэме же не бывает Знающих, им не поклоняются и не молятся.

— Да, — спокойно ответил Джейк, — я пророк. У нас это немного по-другому теперь называется. Но раньше, в старые времена пророков называли Знающими. Можно сказать и так.

— И… — Лиса запнулась, машинально убрала волосы за уши и медленно выдавила из себя: — И ты все знаешь обо мне?

Джейк не ответил ничего. Он поднялся, положил ладонь на плечо Галиена и сказал ему:

— Завтра бал, а послезавтра соберем совет старейшин. Завтра никаких хлопот, только праздник. Наслаждайтесь им. Купите с утра платье для Лисы, купите украшений. Об Ошке мы с Ланой сами позаботимся, он остается у нас. А Лиса пусть поживет у тебя.

И, опуская кружку в раковину, Джейк тихо проговорил себе под нос:

— Непростые времена опять надвинулись. Храни нас всех Создатель….

Глава 19

Мужчины редко разговаривают с женщинами. Мужчины суровы и молчаливы — это Лиса знала на личном опыте. Женщинам полагалось делать свое дело, уважать мужа и отца, а также старших братьев, и работать. От женщин всегда приходили неприятности — этому тоже частенько учил Стубор.

В Суэме, судя по всему, считали по-другому. По-крайней мере, Галиен считал по-другому. Потому что всю дорогу к себе домой он рассказывал. О суэмских праздниках, об удивительных технических шутчках, которые работали с помощью загадочной силы-энергии, о городах, фермах и озерах.

Он знал столько историй, легенд и традиций, что удивлял даже Лису, которая и сама много чего могла порассказывать. Он относился к Лисе как к равной, по-доброму смеялся над ее растерянностью при виде незнакомых вещей, подсказывал, как рассчитываться в магазине и помогал запоминать название улиц и башен.

Когда ласково проскрипела входная дверь в доме Галиена, и Лиса снова переступила через низкий порог, ей уже казалось, что Галиен — хороший и добрый друг, и она знает его целую вечность. А тот, нагнувшись к шнуркам, сообщал, что спальню для Лисы надо будет хорошенько протопить, и что у него есть здоровенное двуспальное одеяло, которого Лисе хватит с лихвой.

— Завернешься в него полностью, подсунешь под ноги, и тебе будет тепло. Просто в той комнатке ни спал никто ни разу, — пояснял он, раскидывая по углам коридора ботинки, — но она хорошая, теплая, в середине дома. Кровать там широкая, хватило бы и тебе, и Ошке и еще трое твоих младших бы поместились…

Последние слова он договаривал на кухне. Лиса услышала осторожный стук поленьев, которые Галь, судя по всему укладывал в печь, скинула сама обувь и, ступая по ковровой дорожке, прошла вглубь дома.

— Зачем ты топишь печь на кухне? — спросила она Галя. — Мы ведь уже поели. Можно протопить только в комнатах…

— Я хочу чай. Лана у Джейка совсем не умеет его заваривать. У меня есть чай с мятой, сейчас приготовлю, и ты попробуешь.

Когда Лиса вышла из ванной, в домике уже топились три печки — широкая с конфорками на кухне, и две маленькие в двух спаленках, что находились на противоположной стороне домика. Лисе на пару мгновений вдруг стало неловко. Она подумала, что проводит ночь с красивым молодым человеком наедине, и это страшно греховно и не правильно. Но мысли эти промелькнули и тут же исчезли.

Ей уже доводилось ночевать с Набуром, и ничего страшного с ней не случилось. А Галь — так и вовсе суэмец, он просто не умеет причинять людям зло. Суэмцы — они ведь совсем другие. И Лиса, успокоив сама себя, уселась на кровать, подобрала под себя ноги и придвинула поближе маленький столик, на котором дымилась кружка с ароматной, янтарной жидкостью.

Мятный чай походил на травяной настой, только в нем не плавали кусочки травы и соцветий, он был процежен через такие специальные серебряные штучки с сеточкой, через которые тут наливали отвары. И он был сладким, это Лиса знала наверняка.

В двери появился Галь, грохнул об пол корзиной с поленьями, спросил:

— Не холодно тебе? Все переживаю, что замерзнешь тут ночью.

Лиса пожала плечом. Ей казалось, что в доме очень тепло, вот и по полу она ходит босиком, и пальцы совсем не стынут. А у себя в деревне они топили зимой мало, только если успевали набрать хвороста. А если не успевали, то приходилось экономить. Солома, конечно, была у них, но она прогорала очень быстро. Еле-еле хватало на то, чтобы сварить кашу. А после они все вчетвером прижимались друг ко дружке и старались сохранить то тепло, что у них было.

— Я не замерзну, я привыкла к холоду, — коротко ответила Лиса и отпила немного из кружки.

После попросила, сама удивившись своей смелости:

— Расскажи мне легенду о Двери. Ты ведь знаешь все хорошо, ты же наверняка писал об этом в своей истории.

— Что тебе рассказать? — тут же отозвался Галь. — Как Дверь была открыта, или как ее закрыли?

— Все расскажи. Ну, пока нам совсем не захочется спать.

— Ладно, — улыбнулся Галь, и глаза его заблестели добрыми огоньками, — слушай. Это долгая история.

И Галь, усевшись на край ковра рядом с печью, принялся рассказывать. Лиса не раз слышала истории о древних суэмцах и знала их довольно хорошо, так, что и сама могла рассказать. Но из уст Галя все звучало по-другому. Да и на самом деле было просто здорово сидеть под теплым одеялом, пить вкусный чай, слушать, как трещат полешки в печке, а за окном шумит ледяной ветер и вспоминать старые-престарые истории.

— Суэма существовала очень давно, со дня сотворения прошло почти три тысячи лет, — начал Галь, — и первые две тысячи были веками благополучия, счастья и покоя. Долгая жизнь, здоровье, хорошая земля — все это было у нас, и мы могли придумывать что-то новое для себя, могли творить, получать знания об окружающем мире. Мы жили хорошо, и мы достигли высокого уровня развития. У нас была могущественная цивилизация…

— Что у вас было? — тут же переспросила Лиса.

Рассказ Галя отличался новыми словами, и это тоже было интересно. Лиса вдруг представила, как говорит братьям об "электри-чес-тве" и улыбнулась.

— Цивилизация. Это такое слово, оно обозначает очень могущественную страну, в которой люди не просто живут, но их жизнь организована, упорядочена и удобна. Ну, вот, значит. А Дверь в храме на горе Верблюжий Горб была всегда. По тем временам ее считали символом мудрости, постоянства и вечности. Другими словами, суэмцы не мыслили себе Суэмы без Двери, она была важной частью, но никто не знал, зачем она существует. Тогда для всех суэмцев было одно правило, один закон — никогда не открывать Дверь. Так велел Создатель.

— Зачем же тогда Создатель создал Дверь, если ее нельзя было открывать? — спросила Лиса.

— Этого суэмцы понять не могли. Но ведь Создатель потому и Бог, и у Него всегда будут оставаться свои тайны.

— Как же тогда сумели открыть эту Дверь? Ведь это было не просто, да?

— Это было очень не просто, поверь. Я об этом знаю очень хорошо. У суэмцев были люди, которых они называли "мудрыми". "Мудрые" жили на севере по большей части, но были города и на юге. Вот у них была и вовсе могущественная цивилизация. Были машины, о назначении которых мы до сих пор не знаем…

— Машины? — переспросила Лиса. — Что это такое?

— Это специальные железные устройства, которые могут работать сами. Вот как наши ладьи ездят сами по себе. Так и машины мудрых выполняли определенные работы за людей. То есть люди могли не надрываться, не таскать тяжести, не ходить за плугом, не работать руками. Вообще машины были созданы для того, чтобы облегчить жизнь людей. И это было интересно, я думаю, создавать что-то новое, необыкновенное и полезное. И вот, по легенде выходит, что мудрые были уверенны — Дверь скрывает от них новые знания. Что-то новое, что поможет обустроить жизнь еще лучше. Потому они и стремились открыть Дверь. И ты уже знаешь, у них получилось.

— Рассказывай дальше, — попросила Лиса.

— Ну, слушай. Справится с Дверными запорами было не просто. Они представляли из себя загадку. Это были не обыкновенные замки, а хитрый механизм, который срабатывал только если найти к нему подход. Ключа от Двери не было, Дверь сама была и замком и ключом. Мудрым пришлось поломать головы, прежде чем они нашли решение. Как они это сделали — до сих пор не известно. Вернее, не известно, где они нашли решение, как до него додумались.

— А ты видел Дверь? — почему-то тихо спросила Лиса.

— Видел. Я ее видел, но после того, как она была закрыта. Она сделана из черного камня, или металла — этого я не понял. И на ней есть такие определенные узоры, в которых и скрыт секрет ее запоров. Хитро придумано, тут ничего не скажешь. Она выглядит красивой и необыкновенной, эта Дверь.

— И что было после того, как мудрые догадались, как ее открыть?

— Едва мудрые разобрали загадочные знаки на Двери, как они сразу решили ее открыть. Они уже тогда знали, что Дверь является проходом в другие миры, только они и не догадывались, что — или вернее кто — может придти к ним из других миров.

Поленья в печке как-то странно затрещали, и Лиса вздрогнула. В комнате не было страшно, потому что вся она была залита светом, который излучали круглые стеклянные шарики под самым потолком. Но какой-то неприятный холодок все же заставил натянуть на ноги одеяло и передернуть плечами.

— Тогда они не виноваты в том, что случилось, — проговорила Лиса, — мудрые ведь не знали, что произойдет.

— Я и не говорю, что они виноваты. Тем более, что после уже и не кому стало искать виноватых.

— Они погибли?

— Те, кто находился около двери — погибли все, никто не спасся. И никто до сих пор не знает, что же на самом деле там произошло. Вот тогда из-за Двери появились те, кого сейчас в королевствах называют Духами Днагао. Темные духи, темные силы — те, кто желает править людьми.

— Ты думаешь, что духи хотят нами править? — уточнила Лиса.

— Ну, не помогать же, согласись. Много тебе помогли духи?

— Зато они много помогли Игмагену. Или ему Знающие помогают…

— Те Знающие, которые были верны Создателю и ушли в мир Невидимых, уже никому не помогают. Их тут просто нет, они в других мирах, на других дорогах. Потому нет никакого смысла молиться им и просить о чем-то.

— А Великий Дракон Гзмарданум? Он откуда взялся?

Галь вздохнул, поднялся и сказал:

— Пойду, сделаю себе еще чаю. После расскажу.

Вернулся он с дымящейся кружкой. Сел на сундук, что стоял в ногах кровати и принялся рассказывать:

— Гзмарданум был когда-то простым человеком. Он жил в городе Зумма, что сейчас находиться в самом сердце пустыни. А раньше, до открытия Двери в тех местах была хорошая, плодородная земля. Сады, леса, полные буйной зелени. Война началась с севера, где была открыта Дверь, когда черные духи стали проникать в суэмцев и изменять их. Перерожденные суэмцы становились носителями проклятия, и все человеческое пропадало из их сердец. Дикая злоба переполняла тех, кто переродился. Они стали убивать друг друга, убивать тех, кто остался свободен от проклятия. Мудрые, понятно, перерождались раньше всех и больше всех. Они все стали баймами и убили друг друга. Из мудрых никто не уцелел.

Галиен вдруг замолчал. Слова повисли в воздухе, и Лиса чувствовала, как выстукивают четкий ритм в голове знакомые звуки. "Никто не уцелел… никто не уцелел…"

— Никто из мудрых не уцелел, никого почти не осталось. Мелкие осколки семей, древних и знатных родов рассеялись по землям и смешались с обычными суэмцами. Раса "мудрых" перестала существовать навсегда. Остальные суэмцы, что жили на юге и западе, пытались противостоять перерожденным, так и началась Первая война с баймами. Тогда же и появился дракон Гзмарданум.

— Он тоже появился из двери?

— Разное написано в древних свитках. Кто писал, что могущественный злой дух овладел человеком. Но есть и такие свитки, которые утверждают, что дракон пришел из-за Двери. Вот он и стал предводителем перерожденных суэмцев, которых стали называть баймами — "проклятыми".

— И никто не мог противостоять дракону… — медленно проговорила Лиса.

— Никто, — подтвердил Галь, — потому что Гзмардануму подчинялись черные духи. Он умел насылать их целыми полчищами, и тогда, когда эти духи нападали — суэмцы перерождались и становились баймами. Зло пробиралось внутрь, а если враг внутри тебя, то как ты сможешь одержать победу?

— Враг внутри… — пробормотала Лиса.

За окном неожиданно сильно зашумел ветер, и на какое-то мгновение показалось, что слышется хлопанье огромных крыльев… Дракон Гзмарданум когда-то имел огромную власть…

— Говорят, что Гзмардануму поклонялись. Это так? — задала Лиса вопрос.

— Да, баймы приносили жертвы своему крылатому богу. Баймы кормили свое зло, потому Гзмарданум становился все сильнее и сильнее…

— Прямо как Загуис…

— Что ты говоришь?

— Так говорил охотник за нечистью, Саен, когда убил Загуиса. Он сказал, что нельзя кормить зло, иначе оно станет большим и сожрет тех, кто его выкормил.

— Хорошо сказал. И верно, — тут же согласился Галь.

Он посмотрел на Лису, положил ладонь на побелевшее Лисино запястье, словно хотел утешить и ободрить, и, слегка улыбнувшись, спросил?

— Ты уже спать, наверное, хочешь. Устала?

— А ты?

— Я тоже. Но если хочешь слушать — я расскажу дальше. О том, как была закрыта Дверь пришельцами, людьми, которые появились в Суэме из других миров. О девушке Кей, которая нашла способ справиться с дверными запорами. О Марке О, Мэлли, хранителе особого Меча, с помощью которого был убит Гзмарданум. О том, что Меч этот ковали служители Создателя, посланники с белыми крыльями, которые обладают властью. О том, что они принесли особый металл, которого нигде больше нет на земле, и из этого металла был выкован Меч, могущий сразить дракона Гзмарданума.

— Думаешь, этот металл создал Создатель?

— Думаю, что он происходил из других миров. Может быть, из тех, откуда пришли к нам духи Днагао. Теперь этого никто не может знать, потому что Меч ковался слишком давно, и тех, кто его сделал, уже нет в живых.

— А что еще ты знаешь о таинственном Мече?

— Его называют Меч Кузнецов. Его ковали уцелевшие мудрые — те, кто не переродился. Их было несколько человек всего — братья, хорошо знающие кузнечное дело. Вот они и выковали Меч, и помогал им в этом Посланник от Создателя. А после оружие спрятали в надежном месте и была создана особенная Сокровищница Мудрых. Она называлась Сокровищницей Силы. И Меч хранился в ней до определенных времен, пока не сбылось одно из пророчеств, оставленное мудрыми.

— А много еще пророчеств в Суэме? — от волнения Лиса постоянно теребила шнурочки, на которые затягивался пояс штанов. Скатывала их в кружочки, распрямляла. И не сводила глаз с Галя. Рассказывать он умел, что ни говори. И древние истории в его устах оживали и даже нагоняли немного страха. Совсем малость.

— Между прочим, тебе пророчество может сказать даже Джейк. Он тоже иногда предвидит события. Хочешь — спросим его о тебе и твоих братьях.

Лиса резко отпрянула, вытерла тыльной стороной ладони нос и совсем некстати сказала:

— Что-то поздно совсем. Может, уже спать будем?

И сразу же заметила короткий всполох разочарования на лице Галиена. Но тот быстро улыбнулся и совершенно спокойно согласился.

— Конечно. Давай спать. Еще успеем поговорить. У нас с тобой еще будет много времени для разговоров.

Лиса только кивнула. Конечно, они целый день провели вместе, и сейчас на самом деле, глубоко внутри Лиса понимала, что сидела бы с Галем до самого утра, и его рассказы никогда бы не надоели. Просто она вспомнила о братьях. Каково им сейчас? Сыты ли они? Не мерзнут ли? Знающий Таин обещал о них заботиться, но он сам — бесправный старик, который живет в тюрьме. Как он сможет сдержать свое обещание?

Ей надо бы торопиться и торопить Галиена. А она собирается завтра на Первый Бал. И ей этого хочется, она ждет праздника и всем сердцем желает посмотреть, какие они — суэмские балы. Потому что глупая, бестолковая и очень быстро забывает о своем долге. А братья ее ждут, надеются, вспоминают в молитвах.

— Давай спать. Что-то я устала, — пробормотала Лиса, отворачиваясь.

Не хочет она предсказаний от Джейка. Вдруг этот пророк поймет, что на самом деле должна сделать Лиса? Вдруг не пустит Галиена в Нижнее Королевство?

Вот тогда и случиться самая настоящая беда.

Глава 20

Утро пришло доброе и ясное. Забелело свежим снегом за окном, окутало тишиной и сказочным покоем. Лиса открыла глаза и сразу же почувствовала какую-то неясную, легкую радость. Все хорошо и все славно. Она лежит в тепле, в уюте, под толстым огромным одеялом. Под головой у нее большие мягкие подушки, а за окном так славно искрится снег.

И зима, что еле слышно посвистывает ветрами — совсем не страшная, не опасная, не скучная и не долгая. Тут, в Суэме зима — как долгожданный праздник.

Лиса осторожно спустила ноги с кровати и прошлась босиком. Пол казался прохладным, да и огонь в печи давно погас, но в комнате все еще было тепло. Пахнущий смолистыми дровами и мятой воздух окутывал, и было ничуть не холодно в одной тоненькой рубашке и длинный штанах. И даже босиком было совсем не холодно.

Легко ступая, Лиса прошла по коридору, заглянула в комнату Галиена. Тот спал, скинув на пол одеяло и зарывшись головой под одну из подушек. Смешные и загорелые стопы его ног свисали над самым полом, и широкая спина под рубашкой совсем не двигалась, будто Галь и не дышал.

Видимо, спит крепко.

Ну, и пусть спит, вчера-то оба легли поздно. Но Лиса привыкла вставать вместе с солнцем, потому и сейчас сон улетел, будто его и не было. В ванной Лиса умылась — вода в баке уже немного остыла, но не сильно. Глянула на себя в зеркало, убрала волосы за уши. Обыкновенное лицо, ничего примечательного. Глаза, правда, большие. Прямо глазюки какие-то. Светло-карие, настороженные, серьезные. И брови над ними хмурые, черные, прямые. Будто и глаза и брови все ждут какого-то подвоха, потому настороже, потому готовы к действиям. Узкие губы сжаты, острый подбородок вздернут. Одно ухо слега оттопырено.

Да, не красавица, и до суэмцев Лисе очень далеко. Зубы вот только ровные, белые, крупные. И за это спасибо Создателю, духам или кому там еще. Смахнув со лба и челки капли воды, Лиса закрыла дверь в ванную и прошла по коридору. Надо попробовать похозяйничать у Галиена. Поставить чайник, сварить кашу. Уж кашу варить Лиса точно умеет.

И она принялась топить печку, а когда поленья занялись огнем — нашла кастрюльку, высыпала в нее пшенную крупу, залила водой и поставила на огонь, рядом с пузатым чайником. Кушать Лисе хотелось всегда, будто у нее не живот был, а бездонная черная яма. Даже у себя на родине Лиса не чувствовала такого голода.

Странно, ведь здесь она наедалась до отвала, впервые, кажется, в жизни. И вчера они с Галем, после того, как сытно поужинали у Джейка, еще долго пили чай с печеньем, почти до двух часов ночи.

А сейчас Лисе так хотелось есть, что она не отходила от кастрюльки с закипающей водой и все помешивала и помешивала желтую мелкую крупу, чтобы та не слиплась, и каша вышла рассыпчатой и хорошо проваренной. Сюда бы масла еще — у Галиена должно было оставаться после ужина. Так и есть, вот масленка на краю стола. И еще круглый маленький горшочек, в котором та самая белая крупка, которую Галь добавляет в чай.

Чайник закипел, и Лиса подумала, что вполне может сделать ромашковый отвар. Сухой ромашки у Галя сколько угодно — вон, на полочке стоит прозрачная банка, закрытая бумагой и перевязанная бечевкой. Насыпать немного в кружку, залить кипятком — и пусть себе настаивается.

А после можно попить вот с этим самым белым порошком.

Лиса взяла маленькую ложечку, зачерпнула порошочка — совсем немного, только на кончике ложки — и сунула в рот. Вот вкуснотища-то! Порошок похож на соль, но гораздо белее и чуть-чуть, еле заметно поблескивает. И хрустит на зубах так здорово!

Была бы Лисина воля — ела бы его ложками. И почему Галь не предложил ей такое лакомство? Зачерпнув побольше волшебного порошка, Лиса отправила в рот еще одну ложку, после еще. Придирчиво осмотрела уровень того, что осталось, и решила, что можно взять еще чуть-чуть.

Быстро помешав кашу, подула на ромашковый отвар, отхлебнула и вновь потянулась за белым лакомством. До чего же вкусно! Вот действительно рай у этих суэмцев, едят сладко, живут в тепле и праздную праздники.

— И как ты только можешь есть этот сахар? — раздался веселый голос у двери.

Лиса дернулась, ложка дрогнула, белый порошок просыпался на стол.

— Ой… — пробормотала она, безуспешно пытаясь сообразить удобную отговорку. — Ой… извини…

— Да чего там извиняться. Не вкусно есть сахар просто так. Знаешь что… у меня есть варенье, лучше его. И сладко, и гораздо вкуснее, чем сахар.

Галь был заспанным, лохматым и добрым. Ворот помятой рубашки у него заворачивался внутрь, и Лиса заметила тонкую цепочку с медальоном на шее. Интересно, что это за оберег такой, и что он означает?

Галь взял с одной из многочисленных полок баночку, перевязанную бечевкой и наполненную чем-то темным. Открыл и ложечкой переложил густую, бордово-красную массу в маленькую тарелочку. После еще раз пристроил на плите чайник и пояснил, что это варенье, и к нему нужен хороший чай.

Густое варенье действительно оказалось вкуснее сахара. Оно не хрустело на зубах, но было какое-то… Лиса даже не могла понять — какое оно было. Вроде похоже на мед, но не приторное, а немного кислое, со вкусом смородины, с мелкими желтыми смородиновыми семечками. Его Лиса тоже могла, оказывается, есть ложками. И она совала в рот новые и новые порции сладости, а Галь только посмеивался.

— Я сейчас блинчиков соображу. С вареньем — так просто объедение, — сказал он и взялся за сковородку.

Тесто он замешивал в небольшой мисочке, после наливал на раскаленную сковородку широкой и странной ложкой.

Блинные кругляшки шлепались на тарелку и распространяли вокруг удивительный запах сливочного масла и молока.

— Смотри, — принялся объяснять Галиен, — берешь блинчик, сворачиваешь в трубочку, макаешь в варенье — и в рот! Вот это по-настоящему вкусно.

И Лиса в точности повторяла за ним. Сворачивала, макала и ела. И ей казалось, что она поглощает райскую еду, и лишь где-то далеко в голове мелькала мысль о том, что братьям ее, скорее всего, и не доведется такое попробовать.

Постучали во входную дверь, а после открыли ее. Оказывается, Галь не запирал дом даже на ночь. Застучали в коридоре чьи-то ботинки, и прозвучал звонкий бодрый голос:

— А мы пришли к вам. Папа сказал, что вы уже встали!

Лиса тут же узнала голос Марка.

— Мы с папой пришли вас проведать. И яблок вам принесли, наших, из нашего сада, — продолжал мальчик.

— Привет вам, встали? Блинчиков напекли? — проговорил Джейк, заходя на кухню.

Лицо его немного побелело от мороза, и коричневые точки проступили на коже с удивительной ясностью. Что это за точки? Это знак Знающих тут, в Суэме?

— А мы на вас не рассчитывали, — весело пояснил Галь, — Марку твоему дадим, а ты уж не извини, на тебя не хватит.

— Переживу как-нибудь. Тем более, что Лана с утра пекла яблочный пирог и вам вот немного передала.

— О, яблочный пирог — это дело, — тут же согласился Галь, — что же ты молчал? Небось, остыл пирог-то у тебя, пока ты сюда добирался. Давай-ка его сюда.

Галь выхватил у Джейка из рук корзину и проворно зашуршал бумагой, доставая широкую тарелку, накрытую крышкой и завернутую в полотенце.

— Пироги — это всегда хорошо. Вот спасибо твоей Лане, знает, как позаботиться об одиноком парне и его гостье, — в голосе Галя слышались озорные нотки. — А Ошка ваш как? Ему пирог оставили?

— Ошка наш, — при этих словах Джейк хмыкнул и слегка улыбнулся, — и он наелся еще с утра. Встает он раньше всех в доме, точно так же, как и Лиса, наверное.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — непонятно проговорил Галиен и добавил, хитро глянув на Лису, — сахара, например, дает. Или варенья…

Джейк шутку не понял, но Лиса малость смутилась. Облизала зачем-то пустую ложку из-под варенья и убрала с огня кастрюлю с готовой кашей.

— Каши не хотите? — спросила совсем не кстати.

Рядом с ней вдруг оказался Марк и тихо спросил:

— Галь тебе уже показывал свою коллекцию древнего оружия? У него там есть и мечи баймов, страшные такие.

— Нет, не показывал, — так же тихо ответила Лиса.

— Так попроси. Он покажет, он добрый, — заверил Марк и заулыбался, показывая крепкие белые зубы с зубчатой каймой. Зубы, видать, у него поменялись совсем недавно.

Лиса закивала, мол, обязательно. И в этот момент к ней обратился Джейк. Заговорил мягко, медленно, спокойно.

— Расскажи еще раз о карте, Лиса. Я хотел бы послушать эту историю с утра, когда все не слишком усталые и мышление у всех более ясное.

И Лиса снова рассказала о Праведном Отце, о коричневых деревянных пластинах, о дальней дороге и о том, что Праведный Отец ждет библиотекаря. Почему-то, пока говорила, не могла глаз поднять на Джейка. Ей все казалось, что лишь только взглянет в его зеленые глаза, обрамленные светлыми ресницами — как странно иметь светлые ресницы! — и сразу же лекарь все поймет и все узнает. Прочтет по ее тревожному взору, по нахмуренным бровям и неулыбающемуся рту.

Джейк еще раз переспросил, действительно ли карта деревянная, и как выглядит дерево, и каково оно на ощупь. Галь не удержался и встрял со своим вопросом:

— А что там были за линии? Что они изображали? Ты запомнила? Нарисовать не сможешь?

Лиса лишь удивленно помотала головой. Да она и не разглядывала эти линии вовсе, не то, что не запоминала. В тот момент она была так напугана, что чуть не пропустила половину наставлений Игмагена. Какое уж там запоминание карты?

— Жаль, — вздохнул Галиен, — интересно, кто делал карту?

— Мудрые, — уверенно сказал Джейк, — такие вещи могли делать только мудрые. Ладно, ты, Лиса, много не болтай об этом. Сразу после бала начнем сборы и, может быть, через пару дней вы сможете выехать. Ошка останется у нас, да? Ты не возражаешь, Лиса?

Лиса тут же заверила, что не возражает.

— А сейчас что собираетесь делать? — спросил Джейк.

Галь ответил, что пойдут за платьем для Лисы, а после, возможно, снова покатаются на ладьях, спустятся к конюшням, возьмут лошадей и съездят к озеру.

— Хорошо проведем этот день, — пояснил в конце Галь.

И вот при этих его словах Лиса вдруг почувствовала такую радость, что чуть не заулыбалась во весь рот, так же, как Марк. Как здорово провести весь день с Галем! Походить по магазинам, снова увидеть Такнаас с высоты чуть ли не птичьего полета, да еще проехаться верхом на озеро.

— Тоже дело, — тут же похвалил Джейк, позвал своего сына и они ушли, пожелав Галю и Лисе удачной покупки платья.

— Нам тоже надо бы собираться. Так что, давай помоем посуду, погасим печи и вперед, — распорядился Галь.

Удивляться магазинам Такнааса можно бесконечно, это Лиса уже поняла. Они ходили от одной двери к другой, от зала к залу, от прилавка к прилавку. Пересмотрели огромное количество нарядов, Лисе даже пришлось перемерять множество платьев.

Лично ей нравилось все, она купила бы первое же попавшееся, восхищаясь тонкому узорному материалу, ручной вышивке и множеству лент. Но Галь сказал, что к ее внешности надо подобрать что-то особенное.

И Лиса не смогла ему возразить. Действительно, тут важно, чтобы сама Лиса не испортила платье собственным лицом. Как она вообще будет смотреться во всех этих струящихся шелках, оборках и кружевах? Она ведь похожа на мальчишку, и ей больше подойдут штаны и рубашки. Это даже и Галиену ясно.

Но по большому счету Лисе было все равно — идее ей платье или нет. Раз уж выпала такая возможность — купить в суэмском магазине суэмское платье и погулять на суэмском балу — она не желает ее упустить. И пусть в платье Лиса будет похожа на переодетого хулигана, который вырядился в сестринские юбки — все равно. Она будет на балу, и точка.

А Галь волен выбирать платье на свой вкус. Как по Лисе — так они все похожи, все длинные, тонкие, нарядные, и без разницы — украшены кружевами и лентами, или просто оборками и вышивкой.

Наконец платье было куплено, завернуто в тоненькую, славную и шелестящую бумагу (надо будет убрать эту бумагу после в сумку и отвезти братьям — вот они оценят такую штуку!) и уложено в корзину. После Галь повел Лису в другой магазин, где продавались золотые и серебряные украшения, и купил парочку золотых тоненьких браслетов и золотую цепочку с вставленным изображением абрикосового цветка — хрупкого, золотого и покрытого розовой эмалью. В цвет к купленному платью. И еще парочку золотых заколок с изображением похожих цветков.

Он потратил на это все еще один мешочек монет, только в этот раз золотых. И Лисе вдруг стало по-настоящему неудобно. Она не пробовала отказываться, но чувствовала, как разрастается внутри неловкость и скованность. Почему он тратит на нее столько денег? Только потому, что Лиса знает секрет карты?

Невозможно понять суэмца, его действия озадачивали, пугали и радовали одновременно. А, может, у них так принято? Всех гостей, что приезжают к ним в Такнаас, наряжать, угощать и тратить на них много денег?

Так ведь и разориться можно.

Хотя, с другой стороны, золотые украшения останутся все равно у Галиена, с собой в Нижнее королевство это Лиса не возьмет. Опасно, просто-напросто, иметь золото в доме. Если узнают — нападут ночью, вырежут всю семью и — поминай, как звали. Нет, такие игрушки не для Лисиной родины, и думать нечего.

И в таком случае Галиен ничего не потерял. Все золото все равно останется у него, и он будет… А что он с ним будет делать?

Задумавшись, Лиса чуть не споткнулась о ступени — они как раз забирались на башню, чтобы удобно устроиться в ладье и подняться наверх, к дому Галиена.

— Не зевай, — весело сказал Галь и подхватил ее за локоть, — смотри под ноги.

Все грустные мысли улетучились, едва железная повозка набрала скорость и понеслась по рельсам. В этот раз рядом с ними ехала женщина с двумя малышами, которые тут же прилипли к окну и принялись восторженно визжать. Слушая их вопли, Лиса и зама чуть не закричала от радости и восторга. Чудесная страна — Суэма, и какая жалость, что она не сможет тут остаться…

А, может, ну его, эту карту? Может, рассказать всю правду Галиену, и он что-нибудь придумает?

Лиса бросила быстрый взгляд на женщину, сидящую рядом, на ее веселых, круглощеких и ясноглазых детей и сжала губы. Не бывать этому! Семья важнее всего, важнее золотых побрякушек, хорошей еды и красивых платьев. И уж конечно важнее возможности танцевать на балу и кататься на ладье. Ничто не заставит Лису предать свою семью.

И она вовсе не предатель, вовсе не злыдня или гадина какая. Она делает так, как считает нужным, она делает выбор в пользу своих братьев. В конце концов, Галь — суэмец, могущественный, сильный, умный, богатый. Он придумает что-нибудь. Может, откупиться от Игмагена, может, предложит ему много денег за карту. Может, пригласит в Такнаас и покатает на ладье. От последней мысли Лиса грустно улыбнулась.

Галь найдет выход из той ситуации, в которую заведет его Лиса, у него получиться.

А вот Лиса не найдет выхода из подземелий Игмагена. И братьев не сможет выкупить из Свободных Побережий. Она их даже найти там не сумеет. Если мальчишки попадут на галеры — все! О них можно будет забыть. Ни один капитан не пустит на свой корабль девочку, разыскивающую братьев. С ней даже разговаривать никто не станет.

Нечего даже и думать на эту тему. Выбора нет, и не будет. Все должно случиться так, как должно, и, кажется, Знающий Таин предсказывал именно это. Он говорил о сложном решении, который она, Лиса, должна будет принять. Вот оно, это решение. И оно ясно, как божий день.

Глава 21

Озеро Ганул называлось так в честь рыбы "ган", которой, как объяснил Галь, в нем было видимо-невидимо. Той самой рыбы, что в Нижнем королевстве поставлялась только к столу железных рыцарей и стоила больших денег. Она очень редко встречалась в речках их местности, и Лиса видела ее белое мясо только на рыночных развалах.

Галь провел по узкой, петляющей горной дорожке на самый верх скалы, и показал широкий мостик, соединяющий одну вершину с другой. Под мостом важно шумела река, далеко внизу, и солнце, пробиваясь сквозь облака, временами золотило рябую поверхность.

А когда солнечные лучи исчезали, Лиса видела рыбьи косяки — серебристые спины, мелькающие под водой. Много-много серебристых спин. Сотни, тысячи. А, может, и больше.

— Это все рыба ган, — пояснил Галиен, — ее тут сколько хочешь. Она приходит в это озеро на зимовку. В это и еще другие озера, вон тут, рядом. И икру тут она мечет. Здесь, можно сказать, рыбий дом, потому и озеро так назвали.

Это было неслыханное богатство. Просто золотое дно какое-то. Если бы столько рыбы ган водилось в реках Нижнего королевства — многие крестьяне просто разбогатели бы. Да и голода никто бы не знал. Поймал рыбку — и живи себе спокойно.

Какое-то время Лиса стояла на мосту, и ветер трепал ее волосы и края плаща. Вдалеке синела лента реки, огибающая скалистый холм, шумели дубы и ивы, подбирающиеся к самой кромке озера. И в воздухе разливалось странное торжество. Как будто природа сама радовалась собственному богатству, гордилась им и потому так величаво и важно качались деревья, и так медленно плыли облака.

Галь рассказывал о том, что рыбой с этих озер и рек питаются все фермерские хозяйства в округе и что ловить ее очень просто.

— Она сама идет в сеть, просто успевай вытаскивать, — говорил он и улыбался.

Вернулись они оба довольно поздно. Солнце успело сесть, и в городе снова переливались огнями разноцветные фонарики на воротах, крышах домов и даже на некоторых деревьях. Уже поднимаясь в ладье, Лиса поняла, что немного замерзла, и ей ужасно хочется оказаться в теплом доме Галиена, наестся до отвала и устроиться в теплой уютной кровати. И чтобы Галиен сидел рядом, и чтобы снова был мятный чай и интересные истории о Суэме.

Видимо, Галь хотел того же самого, потому что сразу после ужина, когда успели убрать со стола и вымыть миски, спросил:

— Спать хочешь? Устала? Или еще поболтаем?

И Лиса заулыбалась, как пятилетний мальчишка, которому отец первый раз всучил деревянный меч. Закивала и проговорила:

— Да, давай поболтаем. Ты прошлый раз так и не рассказал, как закончилась первая война с баймами.

— Первая война была долгой и изматывающей. Почти десять лет отстаивали суэмцы свои земли, и все равно потеряли север, города мудрых, Хаспемил — самый главный город. У мудрых было семь больших городов и чуть больше маленьких. Все их города перестали существовать, остались от них только развалины. Некоторыми завладели баймы, но мудрые успели уничтожить все свои технологии. Даже ветряки, что ловили энергию-силу ветра. Ладьи, башни для ладей, подземные теплицы для выращивания южных фруктов на севере, и много чего еще удивительного. У мудрых были специальные розовые камни для накопления энергии, этими камнями мы сейчас и заряжаем ладьи, по древней технологии мудрых.

Галиен уселся прямо на пол, на небольшой коврик у кровати, и Лиса смотрела на него сверху вниз. Глаза Галиена казались почему-то темно-серыми, почти коричневыми, и становилось грустно и от его глаз, и от его слов.

— Значит, не все мудрые уничтожили, если вы пользуетесь их ладьями? — спросила Лиса.

— Они уничтожили все города собственной цивилизации. Оставили несколько тайников- Сокровищниц, где спрятали свои знания. По преданию было три Сокровищницы. В одной они оставили меч, ковать который помог посланник Создателя. Он называется еще Меч Кузнецов, потому что его выковали братья-кузнецы, уцелевшие после падения Хаспемила. Этот меч предназначался для Гзмарданума, и только этим мечом можно было убить дракона. Никто из суэмцев не мог сразиться с Гзмарданумом сам.

— Почему?

— Потому что тут же перерождался. Начинало действовать проклятие Двери, то самое, от которого суэмцы перерождались в баймов. С драконом могли сразиться только люди из вашего мира, люди май-нинос. И такие встречались в Суэме и довольно часто. С открытием Двери в наш мир стали попадать не только темные духи, но и пришельцы из других миров. Люди, такие, как ты. Мы их называли май-нинос, пришельцы. Вот им и удалось найти спрятанный в Сокровищнице меч мудрых, закрыть Дверь и убить дракона Гзмарданума.

— А суэмцы сами не могли снять свое проклятие?

— Сами не могли. Дверь закрыть не могли, дракона убить тоже не могли. Мы перерождались сразу. Лет двенадцать назад в Такнаас попала девушка, которую зовут Кей. Она попала прямо из своего мира — тогда, в те времена переброски случались и довольно часто. Кей пришла в дом к Джейку, а после отправилась на север, потому что именно о ней говорилось в древнем пророчестве.

— Было, значит, пророчество?

— Да, когда был сделан Меч Кузнецов, тогда же те, кто его прятали, получили особое знание от Создателя и записали его. В нем говорилось, что придут люди, и не из Суэмы. И они воспользуются мечом и снимут проклятие Двери. Для них перерождения не страшны, и дракон не будет иметь над ними власти.

— И они вот так взяли и убили дракона мечом? Дракон не смог их сжечь? — уточнила Лиса, закутываясь поплотнее в одеяло.

— Сначала они закрыли Дверь в храме на Верблюжьей Горе. После этого Гзмарданум не смог превращаться в дракона, остался человеком. Они сразились с ним, когда он был человеком.

— А у нас говорили, что дракон погиб от древних колдунов, которые пришли из далеких земель и не боялись драконьего огня. Про меч тоже рассказывали, будто он горит огнем, и удержать его в руках могут только избранные.

— Это так всегда бывает. История становится легендой, и когда люди пересказывают ее, то добавляют всяких чудес и подробностей.

— А ты точно уверен, что все было так, как ты рассказываешь? — Лиса глянула на Галиена и смущенно улыбнулась, словно извиняясь за свои сомнения.

— Я был свидетелем Второй и Последней войны с баймами. И я сам помогал отряду избранных двигаться на север в поисках Сокровищницы Силы. Можешь не сомневаться, все, что я тебе рассказываю — совершенно так и было. Это не легенды, это история.

— Интересно, а какой из себя тот мир, откуда пришли наши предки? Ты не знаешь?

— Такой же, наверное, как и ваши королевства. Вы же завели у себя совсем другие правила и традиции, не такие, как в Суэме. Видимо, вы воспроизвели тот уклад жизни, какой был в вашем мире. Короли и королевство, торговля людьми, странные ритуалы и верования. У вас, в вашем мире, видимо, все точно так же. По-крайней мере, я так думаю. И это звучит логично, согласись.

— Как звучит? — не поняла Лиса.

— Логично. То есть верно, правильно и обосновано. Вот так.

— А что с баймами после войны? Почему вы решили кормить их, если победа была за вами? Надо было уничтожить всех баймов и жить спокойно.

— Уничтожить? Просто убить? Суэмцы не могут просто так убивать людей. Это делают баймы. Мы пожалели наших врагов, простили их и постарались, как могли, конечно, улучшить их существование. Мы всегда помним, что баймы были когда-то суэмцами, но не устояли против зла. То есть баймы — это мы. Бывшие мы. Наше прошлое, наши корни, наш ужас и наше проклятие. И мы их пожалели. Потому поставляем им продукты.

— И все? Только продукты?

— Больше мы ничем не можем помочь.

— А вы не боитесь их? Они ведь могущественные колдуны…

— Для нас их колдовство не страшно. Их духам нет места на нашей земле, а без своих духов они ничего не значат.

Галиена можно было слушать вечно, это Лиса уже поняла. Он умел рассказывать и он хорошо знал древние истории. Но часы в большой комнате неумолимо пробили два раза, что значило два часа ночи. И Галь вдруг спохватился:

— Завтра нам надо бы рано встать. Завтра Первый Зимний Бал. Может, спать?

— Да, наверное… — согласилась Лиса, с трудом подавляя зевоту. — Что-то действительно хочется спать. Бал прямо сразу утром?

— Нет, вечером. Зажигают огни везде а конце праздника обязательный фейерверк.

— Что?

Галь усмехнулся, поднялся с коврика и сказал, уже выходя из спальни:

— Сама увидишь. Это надо только увидеть. Это обязательно надо увидеть.

Галь выключил свет, задвинул заслонку в прогоревшей печи. И Лиса, засыпая, успела подумать, что ей страшно нравится Суэма и страшно нравится Галиен. И что теперь со всем этим делать?

Глава 22

Слово "бал" было загадочным и непонятным. Незнакомым, новым, странным. Как и множество других суэмских слов, которые довелось Лисе узнать. Зачем нужны балы? Для чего надо непременно новое платье и красивые украшения? Какой в этом смысл? Традиция?

Галь, выслушав ее вопросы лишь улыбнулся и пообещал, что она, Лиса, сама все поймет, когда увидит. И Лисе не терпелось. Она считала часы до вечера, приставала с расспросами к Галиену и то и дело разглядывала висевшее на спинке кровати платье. После обеда Галь ушел в библиотеку, посоветовав Лисе дожидаться его дома. Улыбнулся перед уходом и велел, чтобы она была готова когда он вернется.

Наряжать Лису пришла Лана. Добродушная, немногословная, она все делала проворно и как-то… легко, что ли. Мигом осмотрела новое Лисино платье, продела в петельки шнурки, поправила тонкие ленточки. Смуглые пальчики ее так и порхали над розовой тканью, точно ночные мотыльки. Оказалось, что не просто на самом деле разобраться в застежках на платье, в лентах и оборках. Лана заметила, что надо что-то сделать с прической — и это было верно — и принялась возиться с Лисиной головой. Прикосновения ее оказались осторожными и легкими.

Она заплела передние пряди в тоненькие косички, уложила их на затылке и заколола тем самими украшениями, что купил Галиен. После помогла аккуратно влезть в платье, завязала все тесемки и ленты, расправила кружева и подвела немного испуганную Лису к зеркалу.

— Вот, теперь можешь полюбоваться на себя. Нравишься сама себе?

На самом деле, любоваться там было нечем. Светло-розовое платье охватывало тоненькую талию Лисы и довольно сильно подчеркивало худобу и угловатость. Локти торчали, ключицы выпирали. Подобрав подол, Лиса повернулась, наклонила голову и заметила:

— Хоть бы на подол не наступить. А то грохнусь прямо на балу.

— А кто тебе платье выбирал? — вдруг спросила Лана и еще раз поправила кружева на горловине.

— Галиен.

— Тоже мне, специалист по платьям. Это слишком длинное для тебя, надо было бы укоротить, да сейчас времени почти не осталось. Мне уже пора к своим, надо девочек собрать и нарядить, а это целое дело, — Лана вздохнула и улыбнулась. — А ты пока походи, потренируйся, чтобы не споткнуться. Все будет хорошо, ты все равно отлично выглядишь в этом платье. И глаза у тебя просто необыкновенные, к таким глазам очень идет розовый цвет. Все хорошо?

Лиса кивнула, растянула губы в улыбке. После почесала нос и подумала — а можно ли вообще чесаться на балу? Или там только танцуют?

У Галиена она о таком не стала спрашивать. Он примчался из библиотеки довольно поздно, мигом облачился в белую рубашку и черные штаны, велел Лисе накинуть плащ и, бросив: "Тебе идет платье", потянул к выходу.

Вот теперь Лиса увидит, наконец, загадочный суэмский бал и узнает, как танцуют суэмцы. Она ступила вслед за другом на ступени крыльца и зажмурилась. Город сиял. Переливался радостными, счастливыми огнями, поблескивал сугробами снега, искрился витражами окон и боками семигранных фонариков. Ложились косыми полосами узорчатые тени от решеток на снег, шумели дети, звучала музыка. Ржали лошади, звенели колокольчики, лаяли собаки.

Не ночь стояла над Такнаасом, а праздничное зарево.

— Сияющий Такнаас, — пробормотала Лиса, скинула капюшон с головы и завертелась во все стороны, стараясь хотя бы рот не открывать от восхищения.

Галь ее не торопил. Стоял и улыбался так широко и весело, что и про него тоже можно было сказать, что он сияет. Пронеслась мимо украшенная лентами повозка, после еще одна. Проскакали верховые — сбруи все в серебряных колокольчиках, под седлами попоны с кистями.

— Пора, Лиса, — напомнил Галь, и голос его прозвучал мягко, точно шелест травы, — а то пропустим все самое красивое.

Он взял Лису за руку — ладонь у Галя была теплая, шершавая, сильная — и решительно зашагал вперед. Он вел ее, словно маленькую девочку, что первый раз выбралась из родной деревни в большой город. И Лиса именно так себя и чувствовала. У нее не было даже сил задавать вопросы. Она просто ощущала, как накатывает огромная сияющая волна и затапливает ее с голой. Волна счастья, радости, покоя и еще, наверное, ожидания чуда. В такой праздничный красивый вечер с ней непременно случится что-то хорошее. Вот только что — это Лиса не могла понять. Ведь с ней и так произошло столько удивительного — что не хватит и семидневки, чтобы рассказать все братьям. Она живет в уютном красивом доме, ест каждый день досыта, не делает никакой работы — не считать же работой мытье теплой водой нескольких тарелок, готовку каши и растопку кухонной печи. Ей даже дрова не доводилось рубить — за этим следил Галь, а ей и за топор браться запретил. Как будто Лиса — бестолковый ребенок, не умеющий обращаться с топором.

Замок Книг, освещенный со всех сторон, встретил шумом и музыкой.

— Не теряйся, будь около меня, — предупредил Галиен, поднимаясь вместе с ней по широким ступеням.

Лиса ловила на себе теплые и радостные взгляды, отвечала на приветствия и совсем не чувствовала скованности. К ней относились как к своей, не дичились, не разглядывали, не таращили глаза. Пожалуй, она была самой некрасивой девушкой в этом зале. Но это не расстраивало. Пусть, это ведь Суэма, а тут все отличаются особой красотой, потому ей с суэмцами и равняться нечего.

На самом деле не обидно оказаться дурнее суэмцев. Здорово, что она уже просто стоит вместе с ними, как равная, слушает их молитвы Создателю — а праздник открыли старейшины короткими молитвами — и вместе со всеми радуется. Оказывается, все торжество в честь первого дня зимы. Так у них принято — праздновать зиму.

Хотя для Лисы было совсем непонятно — чего тут праздновать? У них в Нижнем королевстве зима — это время голода и холода. Проклятое время.

А суэмцы молились и благодарили Создателя. За хороший урожай, за удачную работу, за своих любимых, за детей. Даже за небо и звезды. Хотя Лисе это казалось слишком уж странным — зачем благодарить за то, что и так всегда есть?

После общих благодарений зазвучала музыка и старейшины, среди которых был и Галиен, объявили танцы. И тут Лиса удивилась еще раз. Потому что Галь поднялся на круглые подмостки в середине зала, и в руках у него появлся небольшой инструмент, вдоль которого были натянуты струны. Галь взмахнул длинной палочкой и задвигал ею по струнам. И по залу пронеслась легкая музыка. Тут же ударили барабаны, зазвучали еще какие-то инструменты, которых Лиса отродясь не видела и уж тем более не знала их названия. И люди закружились в танцах.

Это была вовсе не та пляска, о которой столько раз рассказывали старые люди в ее деревне. Не дикие, подпрыгивающие движения жрецов, не мягкие, откровенные фигуры танцовщиц храма Набары. Танцевали парами, и такое Лиса видела первый раз. Мужчины приглашали девушек и женщин, клали руки на талию и на плечи им и двигались в такт музыке. Ничего сложного и необычного.

Но как это красиво! И как странно!

А музыка все звучала и звучала, и у Лисы пошла кругом голова. Она вдруг поняла, что все время смотрит только на Галиена, и с ней происходит что-то странное. Невозможно оторвать глаз от сильной, уверенной фигуры ее друга. Каждое движение рукой, каждый поворот головы кажется невероятно красивым. Суэмская музыка, суэмские танцы, суэмский музыкант.

Вот кто на самом деле ее Галь. Он музыкант, он умеет играть необыкновенно красивую музыку на удивительных инструментах. Залитый ярким светом, Галь просто сиял, и его ослепительно белая рубашка составляла сильный контраст с черными, чуть вьющимися прядями волос.

Лиса не двигалась и уж тем более не танцевала. Она просто отступила немного в сторону, спряталась за колонной и наблюдала. В сердце ее шевелилось скверное подозрение, которое все больше перерастало в уверенность. Она, дурочка такая, умудрилась влюбиться в суэмского библиотекаря, и теперь глядит на него и не может наглядеться. Впитывает в себя каждую черточку, запоминает каждую музыкальную линию. И даже думать боится о том, что предстоит сделать, какую цену она должна будет заплатить за своих братьев.

Что на самом деле правильно? Любить парня, или любить братьев? Ну почему именно ей приходиться делать выбор? И как же ей выбрать?

А Галь вдруг перестал играть, спрыгнул с помоста и направился прямо к Лисе. Музыкантов это не смутило, они принялись наигрывать новый мотив, и музыка полетела по залу с удвоенной силой. Галь приближался, и Лиса не смела пошевелиться. Смотрела ему в глаза и чувствовала, что губы разъезжаются в глупой улыбке.

Ну, и пусть. Пусть она выглядит глупо. В этот вечер можно, в этот вечер она может быть хоть немного счастливой.

— Потанцуем? — спросил Галиен, приблизившись.

И Лиса кивнула, не в силах произнести ни слова.

Они танцевали слишком долго. Сияли огни, звучала музыка, улыбались люди. За окном, далеко в небе мерцали звезды, обещая ласковый и ясный день.

И улыбаясь в ответ на улыбку Галиена, Лиса думала только о своих братьях. И еще немного о том, что сегодняшний вечер изменит ее навсегда и разобьет ей сердце. Но в данный момент, пока еще звучит музыка, пока кружатся пары — она будет счастлива. У нее еще есть на это время.

Глава 23

— Сырой хворост, зараза, — пробормотал Неин, подкидывая в пылающий костер еще веток.

— Так дождь со снегом лупил весь день, без остановки, — хмыкнул Галиен.

Он уселся рядом с Лисой на колючие и мокрые сосновые ветки и принялся затачивать тонкие веточки. Ножик в его руках ходил проворно и быстро, и не скажешь, что вот этими же сильными пальцами Галиен умеет владеть тонкими струнами на хрупком музыкальном инструменте.

— Поджарим сейчас колбасу на огне, — неторопливо пояснил он Лисе.

Это была их вторая ночь на землях Нижнего королевства. Отряд получился небольшой: Лиса, Галиен да четыре воина. Так решили старейшины Такнааса, и так путники меньше привлекали к себе внимания.

Чем дальше продвигались на запад, тем тоскливее становилось у Лисы на душе. Мерзкий мокрый снег, переходящий в дождь, тяжелое, висящее над самой головой небо, разбитая и местами разбухшая от грязи дорога. Бесконечный мрачный лес и знакомые, нелюдимые холмы с одинокими могильными столбами.

Первую ночь спали спокойно. Галь пристроился рядом с Лисой и постоянно проверял, достаточно ли хорошо она укрыта плащом, да подбрасывал в огонь хворост. Лиса слышала сквозь сон возню друга и чувствовала, как рвется сердце на части. Сумеют ли воины защитить библиотекаря, если их всего четверо? Сумеют отстоять от Игмагена?

Их командир, которого звали Неин, был разговорчивым, смешливым и голубоглазым. Лису он называл "путешественницей" и то и дело восхищался ее глазами. "Глаза — как озера", — говорил он и по-доброму широко улыбался. Лиса делала вид, что смущается, сжимала внутри тревогу да кусала губы.

Сияющий Такнаас остался позади, а вместе с ним и все чудеса и сказки. Впереди были только грязь, холод, тревоги да неизбежное расставание. Еще немного, еще всего несколько дней — и поручение Праведного Отца будет выполнено, и тогда прощай, Галиен. Прощай навсегда Суэма и сияющий Такнаас.

Галиен хотел, чтобы Лиса захватила с собой золотые украшения, даже уложил их в деревянную коробку и решительно сунул в дорожный мешок.

— Тебе пригодиться, — сказал он, — я купил это для тебя — вот, пусть и будет.

И Лиса, спокойно и терпеливо, как маленькому братишке, объяснила:

— Галь, да меня убьют за эти штучки. Прирежут, как только прознают. И никто у меня не купит такую красоту, если решусь продавать. Это же суэмское золото. Ты представляешь, сколько оно стоит на самом деле? Я не стану рисковать и не возьму с собой. Потому доставай обратно. Пусть останутся у тебя, вдруг я вернусь еще…

Произнесла фразу про возвращение и подумала о том, что первый раз сказал ложь. Явную и настоящую. Интересно, поймет ли Галь, что она брешет?

Видимо, Галь не понял, потому что заявил, что в забытой Богом дыре "Нижнее королевство" идиотские порядки, и он обязательно заберет и Лису и ее братьев сюда, в Суэму. Он произнес это так уверенно и твердо, что Лиса, подняв на него глаза, совершенно серьезно спросила:

— А ты не боишься?

— Чего? — не понял Галь.

— Меня и моих братьев. Мы ведь не суэмцы, и мы можем поступать так, как поступают все наши люди. Я, например, читаю заклинания и кормлю мелких темных духов. И очень охотно пользуюсь их помощью. А еще я ругаюсь, обманываю, ворую. И вообще делаю много всяких нехороших дел.

Зачем она это выдала — Лиса и сама не знала. Просто сорвалось с языка, надо было как-то выплеснуть и горечь и разочарование, что теснились в душе.

— Я знаю, — не удивился Галиен, — но это просто потому, что у тебя была слишком тяжелая жизнь. Если бы вы жили тут, в Такнаасе — все было бы по-другому.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво прищурилась Лиса.

— Да что тут знать? Воровать и обманывать тебе пришлось ради еды, это и так ясно. Приносить жертвы духам ты тоже была вынуждена, чтобы выжить. У вас так поступали все, что тебе оставалось делать? Надо просто изменить твою жизнь и жизнь твоих братьев. И я очень надеюсь, что у нас получиться.

— Сначала тебе надо карту забрать, — хмуро напомнила Лиса, затянула завязки мешка и вышла из комнаты.

Сначала надо предать Галиена Игмагену, выполнить договор и убедиться, что братья живы и здоровы. А там видно будет. Там посмотрим…

Галиен всю дорогу держался рядом с ней, ревниво оберегал и смешно заставлял надевать капюшон, чтобы не простыла. От этой заботы становилось совсем тошно, и в то же время Лиса понимала, что ей хочется, чтобы Галиен переживал за нее. Хочется, чтобы он все так же смотрел с беспокойством и тревогой, хочется, чтобы был рядом, говорил, держал за руку.

Глупые мысли одолевали, и Лиса злилась, молчала и подгоняла лошадь. Отряд их был совсем маленьким, но по-другому было нельзя. Никто бы в Нижнем королевстве не пропустил через свой удел большой отряд суэмцев. Тем более вооруженных суэмцев. Это бы посчитали за вражеское вторжение. Официального приглашения не было, о найденной карте никто кроме Игмагена не знал, да и не должен был знать.

Иначе Отцы разных уделов могли бы устроить кровавое побоище ради возможности обладать картой, могущей — как Лиса поняла — привести к древним Сокровищницам. Страшно даже подумать, на что могли бы пойти рыцари ради такой штуки.

Галиен непременно желал добраться до Ошкиной деревни и передать лекарство нуждающимся.

— Поделимся лекарством, сделаем людям добро, а после уже поедем дальше, — говорил он.

И остальные воины были с ним согласны. Как Лиса уже поняла, для суэмцев помогать другим так же естественно, как и дышать. Они делают добро легко и просто, словно по-другому и поступать невозможно. Делятся тем, что у них есть, поддерживают, утешают, оберегают.

Вот это и было главным различием между обычными людьми и суэмцами. Лиса бы просто так никому ничего не стала делать. Ну, да, она пожалела Ошку и Хаша, взяла их с собой. Но это просто потому, что уж больно одиноко и страшно было путешествовать одной по холмам. Да и братья вспомнились.

А так — вряд ли бы она стала помогать кому-то. С какой это стати? А Галиен — вон, помогает.

Но доброе дело у них не вышло. Едва миновали приграничные земли и тот самый городок, в котором умер Хаш, как на загибающемся петлей суэмском тракте показались всадники. Много всадников — длинная вереница, все с копьями, щитами и черными узкими флагами — символом эпидемии и смерти. Знакомые знаки колеса Знающих показались Лисе недобрыми, зловещими. Жуткое предупреждение, напоминание о том, кто она, Лиса, такая, и где на самом деле ее место.

Неин остановил лошадь, склонил голову в легком поклоне. Остальные, включая Галиена, сделали так же. Суэмский обычай приветствия. Рыцари пригрохотали совсем близко, и старший, видимо, командир, поднял вверх руку в железной перчатке, давая знак своему отряду, чтобы остановился.

— Кто вы такие, и что вам надо в этих местах? Дальше вам хода нет, потому что земля поражена красной лихорадкой, — угрюмо сообщил командир.

Галь, выехав вперед, сказал, что везут лекарство для больных красной лихорадкой. Что хотят помочь и лекарство передадут бесплатно.

— А разрешение у вас есть от Праведного Отца? — на лице главного рыцаря ни дрогнул ни один мускул, как будто мимо него каждый день провозят лекарства от страшных болезней.

— Мы не добрались еще до Праведного Отца. Но я уверен, что он не стал бы возражать. Мы предлагаем лекарства для людей совершенно бесплатно, — тут же ответил Галь.

— Если нет разрешения, вы не можете ничего предлагать. И вы не можете ехать по этому тракту без разрешения Праведного Отца. Вы проникли на наши земли, и тут у нас свои законы. Так что, разворачивайте своих лошадей и отправляйтесь обратно, — рыцарь предусмотрительно положил ладонь на рукоять меча и презрительно сплюнул на землю, не сводя взгляда с Галиена.

И он улыбался, гадина такая! Радовался, что может хоть чем-то насолить суэмцам!

Конечно, это же так приятно — развернуть гордых и богатых суэмцев и отправить ни с чем. Ну и что, что пострадают свои люди, умрут от страшной болезни? А зато вот сейчас этот рыцарь в шлеме плюет под ноги Галиену и посылает его куда подальше, а ведь в жизни ему еще не подворачивалась возможность плюнуть в сторону суэмцев.

Лиса еле заметно улыбнулась, пряча свою наглость и злость под маской покорности. Опустила глаза.

— Почему с вами женщина без покрывала? Как вы смеете везти сюда женщину с не покрытой головой и гневить Создателя? — снова спросил рыцарь, уже громче и глянул на Лису так, словно она была большой кучей навоза.

— Гневить кого? — не понял Галиен. Или сделал вид, что не понял.

— Как ты смеешь переспрашивать? — рявкнул рыцарь. — Или ты не боишься гнева Всемогущего Бога?

— Ты хочешь сказать, что когда вы позволяете умереть от болезни сотням людей — это хорошо и это не прогневает Создателя. А когда молодая красивая девушка не закрывает свою голову платком — вот это должно разозлить Бога? Зачем же тогда Бог создал ей голову? Если бы Создатель не хотел, чтобы женщины показывали свои головы мужчинам, то Он сделал бы их безголовыми. А у вас, видимо, голов нет и так, судя по всему. Одни железки остались…

Наин громко фыркнул после последних слов Галиена. Остальные суэмцы весело заулыбались.

Предводитель рыцарей выхватил меч, вытянулся в седле. Усы под его носом запрыгали, точно сквозь них сочился рыцарский гнев.

— Вы заплатите за свой смех, нечестивцы, — прорычал служитель Ордена.

Темные клинки зловещими линиями перечеркнули воздух. Железных рыцарей было много — человек двадцать. И чуть дальше по тракту Лиса видела еще один отряд. Откуда они тут взялись? Почему их столько много? Может, пока ее не было, в королевстве начались беспорядки? Война или что-то еще?

— Спокойно, — невозмутимо произнес Галиен и даже за рукоять собственного меча не взялся. — Вы сейчас собираетесь напасть на мирный отряд суэмцев, который, пока что, находится на пограничных землях. Мы не проникли ни в один из ваших городов, мы не устраивали беспорядки, никого не оскорбляли и не унижали. Вы хотите, чтобы через день сюда, в эти места двинулись полчища суэмских воинов? Вы думаете, мы не сумеем оттеснить вас и навести порядок в этих местах? Вы уверены, что ваши Праведные Отцы желают войны с Суэмой?

Слово "война" немного отрезвило рыцаря оредна. Он вздернул подбородок, еще раз сплюнул, демонстрируя свое презрение, и сказал:

— Вот и оставайтесь в приграничных землях. Дальше вам хода нет. Никто вас дальше не пустит. Так что разворачивайте коней и отправляйтесь к себе, в свою Суэму. И без ваших нечестивых лекарств обойдемся. Пусть свершится воля Создателя.

Лиса натянула на голову капюшон и первая развернула лошадь. Она еще не решила, что будут делать, что внутри себя не чувствовала ни тревоги, ни сомнений. Они проедут в королевство. Вот потому Игмаген и послал именно ее. Есть другие дороги, и есть бездорожье, на которое не сунется ни один железный рыцарь. Есть холмы, на которых могильники — как немые стражи, суровые, безжалостные. Есть леса, которые здешние люди обходят стороной. Лиса уже добралась таким образом до Суэмы, и теперь сумеет довести людей.

Ни Галиен, ни Неин не стали задавать вопросов. Двинулись за ней, обратно по широкой петле тракта, и железные рыцари с обнаженными мечами остались за спиной. Лиса еще какое-то время слышала, как лошадиные копыта тяжело топчут дорожный камень и как звенит оружие, возвращаемое в ножны. Слышала мужской хохот и команды главного. Но вскоре она повернула кобылку и пустилась вскачь по пологому склону, уводящему в узкую лощину.

— И что теперь? — коротко спросил Галиен, поравнявшись с ней.

Как странно, решение о том, что делать дальше, должна принимать Лиса, что ли?

Но Галь тут же пояснил:

— Уверен, что у тебя наверняка есть запасной выход. Ты знаешь обходные пути, так?

— Знаю. Это долго и опасно, но мы можем миновать тракт и пробраться мимо рыцарей. Просто придется, наверное, двигаться ночью, чтобы не привлекать внимание. Ночь в этих местах — время для темных сил. Никто по доброй воле не путешествует тут по ночам.

— А ты?

— Что я? — не поняла Лиса.

— Ты путешествовала? Тебе доводилось? — Галиен смотрел пристально, и в карих глазах его слишком явно читались и тревога и сочувствие.

— Мне много чего доводилось.

Лиса подняла голову и жестко сказала:

— Я играю по здешним правилам. Тебе и твоим друзьям это может не подойти, вы же суэмцы.

— Ничего, мы как-нибудь справимся. Главное — покажи дорогу.

И Лиса повернула к могильникам, туда, где рос знаменитый вековой дуб, и где не так давно коротала ночь с братьями Ошкой и Хашем. Только пришлось уходить в самую глубину леса, чтобы не попасться на глаза рыцарям. Чтобы не услышали они ненароком ни стук копыт, ни шелест травы, ни тихие переговоры. Чтобы не забрехали рыцарские псы, не заржали лошади, почуяв кобыл.

В лесу остановились на ночь. Снега тут было гораздо меньше, чем на дороге и на холмах, и он не лежал мокрой кашей, мешаясь с чахлыми стеблями травы, а сухими горками залегал под стволами деревьев и проваливался в небольшие ямки, засыпанные хвоей. Хвоя, чистый снег и толстые мрачные стволы. Лес надвигался жуткой громадой, и Лиса тут же вспомнила рев и ярость Загуиса. Кто его знает, что может прятаться в этих местах?

— Неспокойно тут, и может быть, очень опасно, — пояснила Лиса слегка запинающимся голосом.

Неин, возившийся с костром, согласно кивнул, не прекращая складывать сучья:

— Это да. Плохие места, здесь совсем нет энергии от Создателя. Точно огромная черная яма, в которой лишь пустота. Потому и ваши люди такие злые.

— А, может, тут нет энергии из-за самих людей? — вдруг предположил Галиен. — Кто знает? Может, здешние люди и являются источником темноты. А все остальное уже просто притягивается.

— Остальное — это что?

— Лиса знает, — Галь мотнул головой в сторону Лисы, — она знает, кто бывает в таких местах. Она немного рассказывала мне.

— Просто цена человеческой жизни у этих рыцарей — медный грош. Ни кому не надо, ни кто не жалеет и не переживает, — сказал один из воинов, которого звали Лиан, и который носил длинную рыжую куртку из замшевой кожи.

Ужин прошел спокойно. Поели, воздали хвалу Создателю, оставили двоих дозорных у костра — Неина и еще одного воина, немолодого, широкоплечего и черноглазого. Остальные улеглись на срубленных ветках, укрылись плащами, надвинули на голову капюшоны. Ночью стало гораздо холоднее, чем днем, и снова пошел снег — мелкая крупа.

Лиса натянула капюшон до самого носа и с невыразимой тоской подумала, что к утру превратиться в большую груду снега. Она куталась в длинный суэмский плащ, подбитый овчиной, ей было тепло. Но воспоминания о доме Галиена настолько одолели, что хотелось просто заплакать, безутешно и горько. Как же не хотелось возвращаться в темноту и мрак, в холод и голод!

Да, они везут два тюка продуктов и деньги. Да, Галиен, когда миновали Мраморный мост, сказал, что не вернется в Такнаас без Лисы и останется с ней. Поможет найти братьев и выбраться из Королевства. Лиса молчала. Она говорила Галиену правду, только правду. Но не всю. А часть правды не является истиной.

Истина состояла в том, что на самом деле Лиса лишь выполняла поручение Праведного Отца, передавала библиотекаря в руки Игмагена, а вовсе не карту в руки Галиена.

Эти мысли долго не давали покоя, и уснула Лиса не сразу. А едва ее сморил сон, как появился слишком знакомый крыс. Красноватые глазки его таращились нагло, с вызовом и злостью. Длинные усы двигались, а противные розовые лапки терли мордочку с удвоенной силой.

— Я уж думал, что ты забыла о своих братьях, Лиса, — скрипуче заявил крыс и потянул носом, принюхиваясь, — думал, что ты решила кинуть их и остаться в Суэме.

Лиса молчала. Да и что говорить ему? Она тут, на землях Нижнего королевства и библиотекарь вместе с ней. И если Игмаген под видом крыса сумел ее найти, то наверняка и остальных тоже видел.

— А ты, значит, вернулась, да? И не одна — смею надеться?

— Я привела библиотекаря, — эти три слова дались с невероятным трудом, точно Лиса отрывала часть сердца.

— Вот и молодец. Вот и правильно. А я уж думал, что могу звать работорговцев и договариваться с ними, — голос крыса опустился до шепота, пасть открылась, обнажая два желтых передних зуба. — А теперь я тебе вот что скажу, и ты все сделаешь так, как надо. О карте молчите, никому из рыцарей ни слова. Иначе я собственными руками перережу глотки твоим братьям. Ты понимаешь меня, девочка? Понимаешь?

— Понимаю, — пробормотала Лиса, догадываясь, что крыс желает слышать от нее в ответ.

— Вот и чудненько… вот и славненько… Тебе надо только довести Галиена и отряд до Пристанища Утопленников. И все. А дальше я скажу тебе, что делать. Ты знаешь, где Пристанище Утопленников?

Кто же не знает… Это место — самая первая страшная история у всех детей Нижнего королевства. Им пугают непослушных ребят по вечерам матери, его обходят стороной, рассказывают множество жутких легенд одна хуже другой.

Пристанище Утопленников лежит между четырьмя холмами, на юге. Если двигаться строго на юг, параллельно тракту, то наверняка доберешься…

— Я покажу дорогу, тут ты не переживай. Ты увидишь меня, ты будешь меня видеть, — пообещал крыс и закивал головой, затер лапками нос и задвигал ушами. — Просто иди за мной завтра и скажи остальным, что знаешь, куда надо ехать. Знаешь путь. А это так и есть, это не ложь. Ты отлично знаешь путь до Пристанища Утопленников. Вот туда. А Костяной брод уже будет совсем близко, день пути — и задание будет выполнено. Ты получишь обратно своих мальчишек, получишь свое поле, и я даже дам тебе лошадь, корову и овец. У тебя не будет больше голода и нужды, Лиса. Ты поняла меня? И только попробуй сказать обо мне библиотекарю или его людям. В тот же момент я пущу кровь твоим мальчикам. Ты понимаешь меня, девочка? Понимаешь? Хочешь, чтобы твои братья жили — держи язык за зубами. Я буду рядом, я буду все слышать. Ты понимаешь девочка?

— Ты надоел! — вызверилась Лиса. — Я не дура! Я поняла, что надо делать. Дай мне поспать, наконец!

Крыс довольно кивнул и, подняв лапу, пропал.

Глава 24

— Ты точно уверенна, что нам надо именно туда? — Неин остановил лошадь на краю тропы, и мелкие камешки, тихо шелестя, покатились вниз, к утонувшей в тумане низине.

Еле заметные в утренней дымке вершины холмов глядели на путников сурово и неприязненно. Стояла тишина, наполненная чем-то странным. Как будто временами кто-то шептался внизу, переговаривался еле слышно. Звуки таяли в тумане и почти не долетали до склонов холмов, растворяясь в воздухе, потому казались нереальными, призрачными, неуловимыми.

— Нам надо туда, — твердо сказала Лиса.

Она видела, как с самого дальнего края тропы, что уходил в туманное месиво, промелькнула серая спина огромной крысы и потому не сомневалась — теперь все определено. Назад дороги уже нет.

— Нам надо туда, — повторила она, и первая сжала бока лошади, заставляя ее двигаться вперед.

Стук копыт в тумане стал каким-то глухим и четким. Как будто стучали в натянутую кожу барабана. Ток-ток-ток… туман приближался, а за этим белым маревом не видно были ничего. Узкая еле заметная тропинка терялась, убегая вниз. Снега в этих местах не было, только редкая трава и засохшие еще с лета колючки.

— Не нравится мне это место, — произнес где-то за спиной Неин.

— Жутковато здесь, — согласился Галиен, — точно пристанище для нечисти.

Так оно и было, тут было пристанище для нечисти, об этом знали все в Нижнем королестве. Но Лиса уже не боялась. Теперь она хорошо понимала, что бояться надо людей, а не темную силу. Люди — вот кто на самом деле является темной силой. И вот она тоже сейчас на темной стороне, и она поступает как злыдня. Как предатель. Платит черной неблагодарностью суэмцам, заводит их в самое гиблое место.

Из тумана неожиданно выплыли круглые верхушки камней — больших, чуть ли не до пояса Лисе. Разбросанные по всей низине, камни казались белесыми отметинами. Проступила зеленая трава — слишком зеленая и слишком густая для зимы. Едва лошадь Лисы ступила на эту траву, как стук копыт пропал. Его не стало вообще, словно лошадь ступала не по земле, а по толстому одеялу.

— Что это за места такие? — пробормотал Галиен, который оказался совсем рядом.

Лиса промолчала.

Белых валунов оказалось очень много, они все появлялись и появлялись из тумана. Лошадь Лисы вдруг шарахнулась вправо, заржала, забила копытами. Галь тут же спрыгнул на землю и поймал повод, пытаясь успокоить животное. И в этот момент из-за ближайшего валуна высунулась темная голова, зыркнула бешеной зеленью глаз. Длинные, почти до пояса, волосы, казались мокрыми, и облипали все лицо, покрытое влажными серыми чешуйками. Нечисть прыгнула, вцепилась пальцами в ноги Лисиной лошади и повисла на ней, точно большая груша. Оскалилась, показывая острые остатки зубов. Зашипела. Резко завоняло тухлятиной, в нос ударил теплый, протухший запах. И Лиса поняла, что сейчас просто умрет от страха.

Галь мгновенно вытянул меч, и нечисть не успела, перебрав руками, перепрыгнуть повыше. Блестящий клинок снес ей голову, сверкнув быстрой молнией. Лиса вскрикнула, схватилась за собственный длинный нож. Галиен скороговоркой пояснил:

— Твое оружие их не возьмет, тут нужна суэмская сталь.

Валуны закачались, медленно и тяжело — или это только казалось в мареве тумана? Лошадь под Лисой зафыркала, замотала головой, забила копытами. Кони суэмцев тоже забеспокоились. Но впереди мелькнула серая спинка крысы на одной из гладких верхушек камней. И сомнений не осталось — надо двигаться в ту сторону. Лиса натянула поводья и заставила лошадь слушаться.

Справа из тумана раздался хриплый тихий вой и появилось еще одно существо. Такое же темное, с горящими зеленым глазами и капающей с худых конечностей водой, оно передвигалось по самым каменным макушкам, перепрыгивая ловко и быстро. Едва оно поравнялось с Неином, как тот взмахнул мечом, и существо свалилось вниз, оставшись без головы.

Суэмцы легко справляются с этой гадостью. Игмаген просчитался, направляя их сюда. Никого не испугать, судя по всему, дохлыми сущностями.

Лиса бросила быстрый взгляд на Галиена, на его сомкнутые губы и короткую складку между бровей и вздохнула с облегчением. Сейчас просто минуют это место, выберутся на один из ближайших холмов и двинутся дальше.

Земля внизу внезапно вздрогнула, словно ее поразила судорога, полетели в стороны влажные комья и клочья травы — и из образовавшейся ямы показались длинные гибкие сучья. Их можно было бы принять за змей, если бы на них не темнели остатки свернутых, скрученных листьев да не торчали во все стороны длинные шипы. Сучья вели себя так, точно они были живыми. Тянулись в стороны, угрожающе скрипели, толстели на глазах.

Лисин конь захрапел, попятился, и в этот момент одна из странных веток охватила ноги скакуна Неина и потянула на себя. Конь рухнул, и зеленые травы, ставшие внезапно густыми и высокими, тут же обвились вокруг шеи животного, вокруг ног всадника. Потянулись к шее Неина — узкие, гибкие, длинные стебли. Они извивались наподобие змей, только у этих гадин не было головы, лишь сужающиеся впереди стрелки.

Неин взмахнул мечом, отсекая черную ветвь, что свалила его лошадь. Извивающийся обрубок какое-то время дергался, но вскоре затих. Стебли травы, было, отпустили Неина, но вдруг заржала лошадь Лиана и тяжело завалилась, подмяв под себя всадника. Над ними извивались сразу две ветви, и третья вновь охватила ноги Неина.

Галиен кинулся на помощь, меч его тускло засветился в туманном молоке. Удар, еще удар. Отрубленные ветви-змеи в предсмертной агонии набросились на Галиена, одна ударила его вскользь по щеке, другая стегнула по плечу. Галь лишь пригнулся, оглянулся и крикнул:

— Лиса, берегись!

Тут только Лиса, погружаясь в скользкий ужас, заметила, что прямо у ног ее лошади поднимается еще один извивающийся стебель. Он тянулся настолько близко, что можно было рассмотреть тонкие прожилки на коричневых, скрученных листьях.

Лиса ткнула его своим длинным ножом, но тот прошел сквозь темный ствол, словно через туман. Ничего не изменилось, чудовищное растение не боялось обыкновенного ножа. Оно, рванувшись вперед, обвило ноги лошади, и Лиса вдруг поняла, что летит вниз, и изумрудная, извивающаяся трава приближается. И эта трава жаждет добычи, жаждет еды. И Лиса для нее — всего лишь пища, которая желанна и необходима.

Лиса не сразу осознала, что кричит. Выставив руки вперед, она успела освободить ногу из стремян, потому, когда лошадь упала — она, ругаясь и подвывая, отползла в сторону, ощущая, как руки и ноги обвивают прохладные живые стебли.

Галь уже спешил на помощь, крича, чтобы она вставала. Лиса так и сделала — поднялась, цепляясь за край белого, качающегося валуна.

Галь рубанул мечом, освобождая копыто Лисиной лошади. А земля в это время уже двигалась вовсю. Содрогалась, выбрасывая вверх комья и клочья спутанных кореньев, которые походили на коричневых червей. Слышался странный шелест, перешедший в шепот. Лиса вдруг с ужасом поняла, что понимает, что шепчут зеленые стебли. "Ты наша, девочка. Ты наша… мы заберем тебя с собой… и лошадей заберем… заберем…"

Проклятый Игмаген! Зачем он завел их сюда! Будет ему сейчас библиотекарь, зменграхам его потроха! Пусть ждет, гадина такая!

Лиса почувствовала, как Галь схватил ее за локоть и в этот момент реальность дрогнула. Разошлась трещинами изумрудная поверхность под ногами, и сразу несколько стеблей вырвались наружу, извиваясь подобно гигантским змеям. Кора их поблескивала от жирной тины, листья осыпались шелестящими лохмотьями. И Неин и Лиан оказались охваченными и сжатыми во мгновение ока. Третий воин рванулся им на помощь, Галь взмахнул мечом. И тут Лиса, неловко двинув рукой, наткнулась на что-то пушистое и мягкое. Заорала, понимая, что сейчас сдохнет от страха, глянула на плоский валун, к которому прижималась. На его краю сидела крыса и терла мордочку. Красные глазки хитро блестели, уши торчали. Крыса не говорила — но слишком выразительно смотрела на Лису. После вдруг пробежалась по валуну — один круг, другой. Еще раз потерла мордочку.

А в это время Галь махал мечом, обрубая стебли и стараясь помочь товарищам. К Лисе потянулись новые коричневые стебли, жадно пощелкивая и зловеще поблескивая. Трава, оплетая голени, сжимала колени, тянулась к бедрам. Да и ноги Галиена уже все были в траве, и он еле двигался.

Вот теперь им смерть, и придурошный Игмаген останется без библиотекаря!

— Что это за зараза такая! — выдохнул Неин, обрывая стебли у ног и с трудом удерживая равновесие.

— Вряд ли тут можно рассчитывать на помощь Создателя, эти места переданы злым силам… — Галиен слегка наклонился и рубанул по траве.

Усилий много, а толку мало. На место одного отрубленного стебля появлялись сразу несколько других, и так же проворно извиваясь, набрасывались на людей. Лиса перевела взгляд на одну из упавших лошадей и завыла от увиденного. Стебли травы, врезаясь в живую плоть, пожирали ее, точно огромные зеленые черви.

Лошади ржали, силясь избавится от зеленых монстров, стебли скрипели, земля качалась.

Лиса вдруг развернулась и, увидев на ближайшем валуне крыса, рванулась к нему, с невероятным трудом выдергивая ноги из цеплючих стеблей. Буквально рухнула на гладкую верхушку камня и попыталась схватить гадкую зверюшку. Если удастся поймать — то она кинет его траве, пусть и эта тварь погибает.

Крыса метнулась в сторону, но вниз не слазила. Крутилась у самого края, удерживаясь проворными лапками за белый камень. Что же он не убегает? Тоже боится травы и стеблей? Ну, правильно, он же на камне.

На камне! И Лиса на камне, и может стоять и сидеть, и никто не хватает ее за ноги, и даже ближайший стебель извивается куда-то в сторону, будто внезапно потерял ориентир! Вот, что хотел сказать Крыс! Выбраться можно по валунам, а их тут достаточно для того, чтобы просто прыгать с одного на другой. Правда, лошади не спасутся никак.

Лиса уже не рассуждала. Она спрыгнула вниз, к погибающей лошадке и, слушая дикое ржание, мгновенно перерезала глотку животного. Кровь хлынула темным потоком, и изумрудные стрелки потянулись к дымящееся влаге.

— На камни! — крикнула Лиса и вдруг поняла, что проваливается в разверзнувшуюся яму. Теплое чрево земли вдруг ощерилось белыми корнями, непрестанно двигающимися и чавкающими. Откуда-то хлынула вода и появились узкие морды сущностей, в чьих глазах изумрудным огнем горела травяная зелень.

Падая, Лиса схватилась за траву и почувствовала острую боль в пальцах. И еще чьи-то сильные руки, ухватившие ее за одну руку.

— Давай, держись! Лиса, держись!

Это был Галиен. Это его голос… Вцепится из-за всех сил в траву и тянуться так, чтобы непонятно откуда взявшиеся смрадные волны не накрыли с головой и не унесли вниз, в бездонную пропасть, где хихикали зеленоглазые твари. Вцепиться в руку Галиена, подтянуться… упереться коленями в живые травы…

— На камни… — запинающимся языком пробормотала Лиса, едва ощутив под коленями твердую землю. Галь молча подхватил ее на руки и закинул на спасительный валун. После наклонился к погибшей лошади, выхватил прикрепленные к седлу рюкзаки и залез следом, предусмотрительно обхватив рукой Лису за талию. Двоим на камне было слишком тесно и, чтобы удержаться, приходилось прижиматься друг ко другу.

— Вперед, — тихо сказал Галь и показал головой на соседний валун.

Лиса бросила взгляд на четверых воинов. Неина нигде не было видно. Лиан стоял на коленях и ноги его сжимали коричневые ветви. Еще один воин, взмахнув клинком, пытался отразить нападение внезапно выросшей до пояса травы. Его звали Кенай, Лиса помнила. Он любил напевать несложные песенки и дразнил Лису за любовь к сахару, который Галь захватил с собой в большом количестве.

Сейчас Кенай еле удерживался на ногах, и на его шее Лиса слишком хорошо различала глубокую узкую рану — видимо, след от присосавшейся ветви.

— Надо помочь им! — рявкнула Лиса Галиену, судорожно схватившись рукой за его плечо.

— Вот мы и поможем, — в голосе Галя послышалась усталость и безнадега. — Уйдем и дадим им возможность выбраться…давай, быстро. Кому сказал!

И Лиса прыгнула. Потому что вдруг поняла, что злость постепенно заканчивается, уступая место панике, и что усталость и боль скоро совсем одолеют ее. Прыжок, еще прыжок. Галь неотступно следовал за ней, дышал в затылок и временами подсказывал, куда лучше перескакивать.

Туман постепенно перетек за спину и в какой-то момент, переставляя ноги, Лиса вдруг отчетливо разглядела каменистую тропку, поднимающуюся вверх, на покрытый редким снежным покровом холм.

Раз на склоне лежит снег, значит, живых стеблей там нет, и Пристанище Утопленников остается позади.

Глава 25

Старые легенды хранили в себе следы прошлого. Ключи к древним тайнам и канувшим в глубину времён историям. Не все они сбереглись в точности, не все были разгаданы и поняты. Но каждая легенда несла крупицу правды, помогая понять законы королевства.

Когда-то между четырьмя холмами лежало озеро. Старики говорили, что оно было чистым, холодным и глубоким, а воды его отливали изумрудной зеленью. И жили в тех местах рыбаки со своими семьями. Ставили хижины на склонах, выращивали в огородах овощи и возили пойманный улов в ближайшие городки. Говорили, что жизнь у рыбаков была доброй и светлой, и дочери у них рождались необыкновенно красивыми. И слава об озерных девушках неслась впереди повозок с рыбой, и многие приезжали к озеру, чтобы найти себе невесту по душе.

Но однажды принесли духи в озеро полумертвого человека. Вынесли его воды горных рек, и выловили рыбаки в лодках. Выходили, вылечили. Оказался это маг с Верхнего королевства, и в волосах его было множество бусин. Это значило, что он был сильным воином, уважаемым в своем клане. Полюбил он дочь того рыбака, что спас ему жизнь. И она его полюбила. И это было хорошо, и этого желали духи. Сыграли свадьбу, и жрец духов Днагао спел над ними ритуальные песни. Прогремели барабаны в храме, прозвенели колокольчики. И получили молодые по ожерелью из оникса — полосатые бусины и белые раковины. Ожерелье, в котором была заключена их любовь и верность.

Но пришла пора магу возвращаться в свое Королевство, и не взял он с собой молодую жену. Клан его враждовал с соседним кланом магов, и кровопролитная война уничтожила всех его братьев, и сыновей братьев. Остался один отец, и кровь убитых взывала о мести.

Набрал маг с собой молодых парней — сыновей рыбаков, вооружил их кривыми мечами. И ночью напали они на вражеский клан и вырезали в нем всех, не пожалели ни женщин, ни детей. Никого не оставил маг во вражеском клане, кроме самой старшей матери.

— Я хочу, чтобы жизнь твоя длилась долго, и чтобы ты каждый день вспоминала тех, кого уже не вернуть, — сказал он старой матери, отпуская ее на свободу.

Только забыл маг, что мать клана и сама владеет магией. Забыл, что месть ее будет жестокой. Совершила женщина свое последнее колдовство, за которое заплатила собственной кровью. Перерезала вены себе, призывая на помощь могущественных духов. И пришли духи. И приняли кровь умирающей матери.

И однажды ночью забурлило озеро. Вышло из берегов, накрыло бушующей водой причалы, сараи, дома. Поднялось почти до самых вершин. Бушевала буря, шли дожди, гремели громы. И никого не осталось в живых в долине рыбаков. И когда маг с отрядом вернулся, то вместо дома, где жила его любимая, остались только развалины, покрытые мутной водой.

И проклял молодой маг и озеро, и холмы. Легло на них двойное проклятие. С той поры озеро ушло вниз, под землю. И не пускает никого в низину между четырех холмов. Взывает о мести, напоминает о том зле, что скопилось в самой глубине его вод. И дочери рыбаков, которые так и не успели выйти замуж, выбираются временами на склоны и поджидают неосторожных путников. Хочется им поймать хоть немного человеческих чувств, хоть немного любви и ласки.

Легенда знакома с детства, она — часть привычных правил и привычных знаний о мире. Она — одна из символов двух королевств. С магами не шутят, маги не забывают обиды, и на причиненное им зло ответят яростной местью. Еще одним злом — жестоким и разрушающим.

Игмаген велел вести отряд в Пристанище Утопленников не зря. Он желал погрузить суэмцев в пучину мрака и ненависти. Желал сломать их дух, угасить сопротивление. Показать мощь здешних земель, полных злой и темной силы. Отнюдь не Создатель правит в этих местах, и вовсе не Знающие имеют власть. Законы магии — вот что имеет значение. Только они одни могут вызывать могущественные силы, неподвластные никому из смертных и в то же время от смертных зависящие. Ведь именно смертные маги произвели на свет то проклятие, которое удерживает души людей в Пристанище Утопленников и не дает им покоя.

Забираясь на склон, падая от усталости и боли, Лиса не смела оглянуться и посмотреть, что же стало с остальными воинами. Они не поднимались следом, не слышно было ни шагов, ни голосов. Только белый туман за спиной и тишина, поглощающая торопливые шаги Галиена и Лисы.

Галь ступал быстро и осторожно и тоже молчал. Ни одного слова, ни одной молитвы. Хоть бы призвал Создателя, что ли… хоть бы попросил о помощи… Или чувствует, что сквозь здешнее зло не пробьется ни одна просьба?

Изредка мелкие камешки выскакивали из-под ног и срывались вниз, совсем бесшумно, будто это были невесомые листочки с деревьев. Прогибалась поредевшая трава. Узкая тропинка то появлялась, то пропадала, и Лиса все больше понимала, что мало кто смог преодолеть проклятое место, и по этому склону ноги людей ходили очень и очень редко.

Даже достигнув вершины холма Лиса не посмела оглянуться. Ей все еще чудилось, что земля тяжело вздыхает, сожалея, что не в силах удержать тех чудовищ, что обитают в ее чреве. В любом шорохе, в любом движении кустов и веток деревьев слышалась угроза.

Тропка вдруг исчезла совсем, зато унылое небо рассыпалось на мелкую снежную крупу и промозглая серость опустилась на вершину холма. Подул резкий ветер, рванул за волосы, плащ. Лиса подумала, что клацает зубами от страха и холода, но это показалось такой мелочью.

— Надо найти удобное место и сделать привал, — тихо сказал Галиен и взял Лису за руку.

Ладонь у него оказалась неожиданно теплой и твердой, да и все его движения были решительными и уверенными. Как будто Галь ничего не боялся и точно знал, что надо делать.

Лиса проговорила, еле ворочая языком:

— Да, давай.

Набрели на небольшую ложбинку, где не так дул ветер и ветки двух сосен, растущих близко друг от друга, укрывали от снега. Галь принялся разводить костер — Лиса помогала ему, срезая ножом ветки с кустов. Пальцы ослабели, и срезанные прутья то и дело валились вниз, на тонкий снежный покров. Лиса наклонялась, превозмогая боль в коленях, подбирала их, складывала кучей. После тянула охапки к неуверенным, робким языкам только разгорающегося костра.

Галь по-прежнему молчал, и это его такое непривычное молчание давило не меньше, чем сизые тучи над головой. Может, Галь догадывается, что Лиса завела отряд в опасные дебри нарочно? Конечно, догадывается. Это ведь она — проводник. Это она знает местность, легенды и истории. Это она просто обязана была сообщить, что здесь, между четырьмя холмами — пристанище темных сил, проклятая земля, местность, полная злобы и отчаянья.

И Лиса это прекрасно знала. Но где же у Лисы выбор? На другой стороне чаши — три ее брата. Пожертвовать ими ради спасения суэмцев? Чья жизнь на самом деле важнее? Лиса не знала ответов, да их и не было. Просто у Лисы есть обязательства, долг перед семьей. И ее братья ждут от нее помощи. Вот прямо сейчас ждут и надеются, что она вернется и вызволит их.

Суэмцы могут постоять за себя, они сильные и смелые воины. Скорее всего, они тоже выбрались целыми, только на другой стороне. Это даже наверняка, тут и сомневаться не стоит. А Лисины братья сами не смогут выбраться, и защитить себя не смогут.

Поморщившись, Лиса прихромала к костру и скинула вниз охапку сучьев.

— Давай, я осмотрю твои ноги, — Галь повернулся к ней, и оранжевый свет костра отразился в добрых, немного грустных глазах.

Это был прежний Галь, которого Лиса уже успела узнать. Во взгляде — ни капли злости или раздражения. Только понимание и жалость. И еще что-то, для чего у Лисы не было названия. То ли безграничное сочуствие, то ли нежность…

— Зачем? — пробормотала Лиса, все же опускаясь на расстеленное сверху двух камней дорожное одеяло.

— На всякий случай. У меня есть хорошая мазь на суэмских травах, она снимет и боль и воспаление. Подвигайся поближе к костру и закатай повыше штанины.

Лиса хотела было сказать, что и сама может смазать ранки, если такие найдутся, но не успела. Галь проворно расшнуровал ее правый ботинок, стянул с ноги и так же быстро завернул шатнину толстых брюк с мягкой подкладкой. И Лиса удивленно уставилась на голень собственной ноги, всю покрытую крохотными красными точками-ранками. Из некоторых точек сочились тоненькие струйки крови, похожие на красные ниточки.

— Трава-кровопийца, — проговорил Галиен, — видишь? С такими ногами ты далеко не уйдешь.

Он растопил немного снега в котелке, помыл водой руки — Лиса лишь растерянно наблюдала за его действиями. После Галь достал пузатую баночку с деревянной пробкой, открыл ее — и в воздухе разлился резкий и приятный аромат трав. Мазь оказалась немного прозрачного оливкового цвета. Галь черпал ее пальцем и аккуратно наносил на кожу Лисиных ног. Все так же молча.

И Лиса теперь думала только об одном — что она завела Галиена и его отряд в ловушку, а он сейчас сидит и лечит ей ноги, вместо того, чтобы просто отрубить голову как какой-то мерзкой твари.

Запахи дыма, хвои и мокрой древесной коры мешались с резкими ароматами мази. Боль в ногах уменьшалась и уходила совсем, оставляя лишь легкую усталость. Да и в голове прояснилось — непонятно от чего. То ли от запаха трав, от ли от того, что перестали саднить ранки. Захотелось поесть чего-нибудь горячего, захотелось сладкого крепкого чая… Совсем некстати вспомнился уютный дом Галиена, суэмские приветливые огни и тихое потрескивание дров в печи в той комнатке, где спала Лиса.

Слезы навернулись на глаза, и Лиса не успела их вытереть. Галь глянул, поднял брови, быстро отставил баночку в сторону и вдруг резко и решительно обнял, прижал к себе и легко поцеловал в лоб. В его движениях было столько порывистой страсти, что Лиса спросила, пытаясь удержать стук собственного сердца:

— Ты чего? — вопрос прозвучал тихо и хрипло.

— Обнимаю тебя, чтобы утешить и согреть. Все будет хорошо, Лиса… ты мне веришь? — проговорил Галь над самым ухом. Произнес слова тихо, мягко — будто прошелестел листвой, и голос его показался таким родным, таким близким… никто еще не говорил так Лисе, никто. Даже родная мать.

Комок в горле заставил сглотнуть и замолчать. Если Лиса попробует сказать хоть одно слово — то просто заплачет. Как глупая маленькая девочка. Зарыдает, покрываясь слезами, и душа превратится в реку, не знающую удержу. Разольется бурливыми волнами, выплеснется за берега…

За берега молчания…

Лиса отодвинулась, оттолкнула от себя ладони Галя, пахнущие терпкими травами, шевельнула плечом, скидывая ощущения человеческого тепла. И сделала то, что совсем не собиралась делать.

— Я специально завела отряд в Пристанище Утопленников. Я должна была это сделать. Потому что на самом деле меня послал Праведный Отец Игмаген для того, чтобы привести для него библиотекаря, который ему прочтет карту. А отдавать эту карту Игмаген не собирался. Ему нужен был чтец карты — и все. Игмаген поджидает только тебя, Галиен, у Костяного брода, куда я и должна тебя привести. И Игмаген велел пройти через Пристанище. Потому ты не должен мне верить. Я для тебя — как вестник зла, предатель. Я завлеку в беду, и ты не выберешься из королевства. Игмаген тебя не отпустит. Они никогда никого не отпускают — это знают все.

— Наконец-то… — Галь глянул с какой-то примесью радости, что ли. Улыбнулся кончиками губ. — Я уж думал, что ты будешь выполнять все ваши правила и будешь молчать. Молчи и повинуйся — это же одно из магических правил, да? Я кое-что слышал об этом. Я не мог спросить, я знал, что ты должна рассказать сама. Теперь рассказывай, и мы вместе придумаем, что делать.

— Я все рассказала, — Лиса уже не могла удивляться. Она лишь чувствовала, как спадает напряжение, как сходит волна страха и горечи, как расправляются плечи и проясняются мысли.

— Почему Игмаген послал именно тебя? Почему ты согласилась? Ты зависима от него? Ты в ордене Знающих?

Вопросы посыпались, словно камни с обрыва. Лиса повернулась и внимательно всмотрелась в темные глаза Галиена. Она могла ему доверять, она это знала. И теперь знала особенно — после всего, даже после ее признаний он не оттолкнул ее, не отругал, не облил презрением.

— Я не знаю, почему. Может, потому, что я могу вызвать доверие, я — не хитрый воин, которого заподозрили бы в лукавстве. Я слабая девушка и я вызываю сочувствие у суэмцев. Судя по всему. Ты ведь сам знаешь, да?

— Продолжай. Рассказывай дальше. Что-то есть еще кроме твоей внешности и ловкости. Не сходится картинка. Почему ты согласилась, Лиса?

— Потому что у меня братья. Потому что Игмаген забрал их, закрыл в тюрьме и обещал продать на Свободные Побережья. Если не приведу тебя. Ты в обмен на трех моих братьев, — последнюю фразу Лиса произнесла почти шепотом.

— У тебя есть три брата, — уточнил Галь, — и Игмаген держит их в тюрьме?

— Они еще мальчишки, младшим по десять, Дагуру сравнялось четырнадцать. Это — вся моя семья, весь мой род. Больше не осталось мужчин в моем роду. Отец мертв, мать тоже в мире невидимых. Если братья не выживут — не останется рода Гойя, никого не останется. Это мой долг перед отцом и матерью, мой долг перед семьей. Я должна сохранить братьев, вырастить и позволить им оставить наследников.

Галь нахмурился, покачал головой и сказал:

— Вас сложно понять. Я не могу, во всяком случае. Ты выполняешь долг перед своим родом или просто любишь братьев? Что тут на самом деле?

Наступил черед Лисы удивляться. Она уставилась на Галя и проговорила:

— А какая разница?

— Очень большая. Любовь — это то, что приходит от Создателя. Закон и правила — это то, что оставили после себя темные духи. Закон и правила — это иллюзия. Это все ненастоящее. Только любовь может менять людей, и вас менять, Лиса.

— А если мы не умеем любить, тогда что?

— Тогда мир погибнет.

На мгновение Лиса вспомнила тепло маленького братишки, прижатого к груди, вспомнила темные глаза, глядящие на нее с надеждой и доверием. Вспомнила старые колыбельные, что пела близнецам по ночам и подняла голову.

— Я люблю своих братьев. И люблю свой род. Долг для меня и есть любовь. И любовь, и долг, и обязанность — это все вместе. Я так думаю. И я не знаю, что теперь делать.

— Хороший ответ, Лиса. Мы решим, что делать. В любом случае карту надо раздобыть. Ее нельзя оставлять в этих землях. И братьев твоих надо выручить. Потому придется идти к Костяному броду чтобы встретиться с Игмагеном вашим и поговорить. А после я заберу тебя и братьев в Суэму.

— Но почему? — Лиса напряженно всматривалась в лицо Галиена, пытаясь найти ответ. — Мы же предатели. Из-за меня пострадали твои воины, суэмцы, твои друзья. Это я всему виной…

— Все не так просто, Лиса. У тебя действительно не было другого выхода. Ну, что тебе оставалось делать? Братьев надо выручить, обязательно надо. Где они находятся? Где Игмаген их держит?

— Думаю, что в тюрьме. Так просто к ним не подобраться.

— Тогда попробуем договориться с Игмагеном. Наверняка он согласится продать карту за хорошие деньги. И братьев твоих продать. Мы можем предложить ему наше золото, наших лошадей, телеги с мукой, картофелем и сахаром. Все, что он захочет. Игмаген наверняка согласится, Лиса. Так что, не переживай.

— Он появляется ночью, в виде крыса. Большой мерзкий Крыс. И говорит мне, что я должна делать. Он обещал, что если я расскажу тебе, он перережет горло моим братьям…

— Мы с тобой вместе поедем к Костяному броду. И если Крыс появится снова — так и передай ему. Я приду на встречу с Игмагеном, все будет так, как он хочет. Пусть оставит мальчиков в покое.

— Он схватит тебя в плен, Галь, и не отпустит.

— Зачем? Какой смысл? Карта ему нужна, скорее всего, для того, чтобы выгодно продать. Что он в ней смыслит? Я понятия не имею, что может быть написано в ней. Это могут быть старые рецепты мудрых, могут быть расположения подземных городов Зуммы, могут быть истории родов. Да что угодно. Какой ему толк с нее? Карта представляет интерес только как история древней цивилизации, а не как драгоценность, с которой можно что-то получить — никакого с нее толку. Нам, суэмцам, она нужна, это часть нашего прошлого. А наше прошлое мы стараемся понять и избежать тех ошибок, которые совершали наши предки. Но Нижнего Королевства эта история никак не касается. Я уверен, что Игмаген согласится и продаст карту. Все будет хорошо, вот увидишь, Лиса.

Хотелось Галиену верить. Очень хотелось. Чтобы вот так легко все и закончилось, кануло в прошлое, исчезло навсегда. И чтобы сияющий Такнаас вновь распахнул перед Лисой свои ворота, и дрова в печи домика Галя вновь затрещали весело и уютно. И чтобы братья были рядом, в безопасности.

Но Лиса слишком хорошо знала эти земли и людей, населяющих их. Слишком много тут зла, слишком много отчаянья. До сих пор было неясно, что с Неином и остальными воинами — погибли они или лежат где-то под деревьями раненые и обессиленные. А где-то дальше умирают от лихорадки люди, умирают семьями, и не остается для них никакой надежды. И даже суэмцы со своими лекарствами ничем не могут помочь.

— Послушай, Галиен, — заговорила Лиса, чувствуя, как собственный голос дрожит от напряжения, — почему вы не уничтожите все эти Королевства? И таких, как Игмаген и его клятый Орден? Почему не обрушите сюда свою конницу, свои повозки, свою силу и мощь? Вы же победили даже баймов и дракона, у вас есть особое оружие, особые технологии. Вы могли бы уничтожить здесь все зло и присоединить эти земли к Суэме.

— Ты думаешь, что убийство — это выход? Самый настоящий и правильный?

Галь произнес всего две фразы. Поднял слегка брови, осторожно дотронулся до Лисиной руки, словно хотел укрепить свои слова прикосновением.

— А где тогда выход? Что с нами не так? Почему мы не можем жить как суэмцы? Почему мы уничтожаем, убиваем, грабим друг друга? Разве нельзя прожить жизнь в мире и спокойствии? Я уверена, что еды бы хватило на всех. И еды, и домов, и солнца, и земли. Что нам мешает? Духи Днагао?

— Так вы сами и призываете их в свою жизнь. Духи Днагао приходят на ваш зов.

— Тогда что с нами не так?

— Может, дело в том, что вы потеряли связь с Создателем. С Вечным Источником Энергии. Вот как баймы. И вы разучились творить, создать, любить. Вы потеряли даже само значение этих слов. Баймы вот не умеют создавать ничего, они только разрушают.

— Ну, Игмаген, между прочим, строит свою Белую башню. И на этом строительстве погибают люди.

— Строить за чужой счет, за счет чьих-то жизней — это не значит создавать. Такое строительство не принесет мира и радости. И сделанное зло однажды обязательно вернется тому, кто его сделал. И на те земли, где оно было сделано. Пролитая кровь всегда вопиет о возмездии.

— Месть — святое дело. Так говорят Верхние маги.

— Месть — это не выход. На сделанное зло человек отвечает новым злом. Удваивает это зло, увеличивает его.

— Тогда я вообще не знаю, что надо делать. Вот что надо делать с Игмагеном и его рыцарем Стубором? Это Стубор отобрал поле моего отца и обрек меня и братьев на голод. Это Стубор велел сечь меня на конюшне за воровство, и сказал, что я грешница, я прогневала Создателя своими грехами. А я всего лишь воровала для того, чтобы мои братья не умерли с голоду. Кто из нас грешник, а Галь? Кто из нас больший грешник?

Галь снова прижал к себе Лису и пообещал:

— Я сделаю все, чтобы тебе не пришлось больше воровать. Сворованный кусок хлеба — это не страшно. Если ты только не украла его у тех, у кого больше ничего нет.

— А если бы даже и так? Если бы я тащила даже у таких же нищих, как я? Что тогда? Мне просто надо было выжить. Мне надо было выбирать — я или они. И я всегда выбирала себя. Это ведь правильно? Или нет?

— Я не знаю, — честно ответил Галь, — я не могу порицать тебя, я не был в таких условиях. Мне не приходилось выбирать между злом большим и меньшим. Я просто не знаю, Лиса.

— Вот потому я и говорю тебе, что на самом деле лучше вообще уничтожить таких, как мы. Даже бедные в нашем королевстве способны делать зло. Даже я, Галь. Я тоже могу убивать, воровать, лгать ради того, чтобы выжить. Я плохой человек, Галиен, я не заслуживаю Суэмы. И тебя тоже не заслуживаю.

Голос стал совсем хриплым и тихим, и казалось, что собственное сердце пляшет в неровном ритме. Скачет без толку, без остановки.

— А знаешь что? — Галь вдруг улыбнулся совсем некстати. — Джейк перед отъездом сказал мне кое-что. Он сказал, что ты — моя судьба, Лиса.

— Что? — растерянно переспросила Лиса.

— Джейк сказал, что ты — моя судьба. А Джейк никогда не ошибается. Так что, какой бы ты не была грешной, Лисаэн, ты все равно будешь моей. Ты мне веришь?

— Что это значит?

— Это значит, что я влюблен в тебя, Лиса. И мне очень хочется надеяться, что и я тоже хоть чуть-чуть тебе нравлюсь.

Глава 26

Темнота озарилась быстрыми искрами от костра, и мир вспыхнул жарким разноцветьем. Галь сидел рядом, и тепло его плеча, его рук, его слов поднимало волну огня в груди Лисы. Он в нее влюблен? За что? За что можно любить ее?

Ведь не за что же совсем. Ни красоты, ни доброты. Она — как дикая собака, готовая укусить каждого, кто угрожает или кажется подозрительным. С ней опасно, с ней нелегко. У нее за плечами — темная жизнь в темном королевстве.

— Ты… ты говоришь правду? — глупо спросила Лиса и всмотрелась в глаза Галиена.

Он говорит правду. Он суэмец, он никогда не лжет. Ему всегда можно верить. За что ей такое счастье? За что такая боль?

— Ну, конечно, — легкая улыбка, ласковые нотки в голосе.

— Я… Я, наверное, тоже, — Лиса закивала, не отводя глаз от Галиена, — я тоже тебя люблю… или влюблена… не знаю, как правильно будет. И что нам теперь делать?

— Ничего. Сейчас ничего. Я просто поцелую тебя и мы еще посидим у огня. Приготовим ужин, что ли… Я же говорил, что увезу тебя в Суэму? Говорил. Значит, и увезу.

— Но ведь тебя заберет Игмаген, Галь!

— Мы справимся. А даже если и заберет — сейчас-то мы рядом друг с другом. И я хочу тебе сказать, что люблю тебя.

— Но почему? Почему ты в меня влюбился? Разве ты не должен презирать меня? Разве я подхожу к суэмцам?

— Что ты имеешь в виду? Достаточно ли ты хороша для нас?

— Да, вроде того…

— Лиса, такие как вы, люди май-нинос, полны загадок. С одной стороны вы можете быть источником невообразимого зла, пристанищем тьмы. А с другой — вы способны на самоотверженные, добрые поступки. Ведь именно май-нинос закрыли проклятую Дверь и победили дракона Гзмарданума. Это значит, что вы обладаете удивительной силой. Вопрос лишь в том, на какой вы стороне. Я знаю, Лиса, что ты на стороне света.

— Я не молюсь Создателю… — покачала головой Лиса.

— Если ты умеешь любить, то ты уже несешь в себе свет Создателя. Любовь приходит к нам от Бога.

— Наверное… Наверное… я не знаю. Мне кажется, что я совсем не знаю себя. А ты меня не знаешь тем более.

— Это тебе только кажется. На самом деле ты гораздо лучше, чем о себе думаешь. В вашем дрянном королевстве просто привыкли унижать девушек. Все вот эти правила о черных платках, о грешных взглядах и страшных соблазнах — это такая чепуха…

— Тогда почему у нас такие правила?

— Власть, Лиса. Правила и традиции позволяют контролировать человеческую массу. Праведные Отцы имеют власть, они управляют народом. В Суэме никто ни кем не управляет. У нас старейшины только для того, чтобы принимать важные решения и нести ответственность за город. Быть старейшиной — это значит быть первым в сложной ситуации, служить людям, давать советы и поддерживать молитвой. Вот что значит быть старейшиной.

— А у нас Праведные Отцы — это те, кто все решает, всех наказывает и все забирает. Ворюги они самые настоящие…

Галь приподнялся, подкидывая в огонь веток. В раскрытом вороте его шерстяной клетчатой рубашки блеснул круглый бок медальона.

— Зачем тебе талисман на шее? — совсем некстати спросила Лиса. — Вы же не верите в амулеты на удачу?

— Это не амулет, — Галь улыбнулся и потянул тонкую цепочку, — это память о родителях. Тут портреты моей мамы и моего отца. Хочешь посмотреть?

— Не амулет? — Пальцы ее скользнули по шее Галя, и это смутило и заставило почувствовать неловкость.

Но Галиен тут же наклонил голову — и украшение оказалось в руках у Лисы. Тяжелый медальон тянулся к земле и медленно раскачивался.

— Открой его. У него крышка легко открывается, надо просто поддеть ногтем, — посоветовал Галь.

Золото вдруг заиграло оранжевыми всполохами от костра, и тонюсенький узор гравировки блеснул тонкими, как волос, линиями. Крышка действительно открылась легко, и на Лису глянули два смуглых лица с карими глазами. Мужчина и женщина, еще молодые, красивые и счастливые. Галь походил на них обоих.

— Они живы? — спросила Лиса, хотя могла бы и не спрашивать. Конечно, живы, это же суэмцы, а они так просто не сдаются смерти.

— Да, с ними все в порядке.

— Тогда почему ты носишь их портреты на шее?

— Мне нравится иногда глядеть на их лица. Бывает, что я чувствую тоску по родному городу, бывает, скучаю по родным. Если бы у тебя была возможность носить портреты братьев — ты разве бы не носила?

Все еще рассматривая искусно нарисованные лица родителей Галиена, Лиса подняла брови и, удивившись такой простой идее, ответила:

— Носила. Особенно младших. Я бы хотела иметь такой медальон с лицами братьев. И твой бы тоже я носила, — и она улыбнулась, подняв взор на Галиена.

— Значит, закажем тебе медальон с братьями и моей физиономией. Или два медальона — как захочешь.

— Когда это будет-то? — враз поникла Лиса. — Тебе же надо сначала поговорить с Игмагеном…

Теперь мысль о Праведном Отце вызывала ужас. Раньше Лиса так его не боялась, раньше злость затмевала страх. Но сейчас, сидя рядом с Галем, она изнывала от плохих предчувствий.

Неожиданно Галь вскочил на ноги и приложил палец к губам. После показал глазами вперед, и Лиса поняла, что надо прислушаться. Что-то происходит…

Она потянулась к своему ножу, Галь взялся за меч, что лежал рядом.

— Я свой, я Неин! — раздалось вдруг из темноты.

Хриплый знакомый голос снял напряжение, и Лиса облегченно выдохнула.

— Хвала Создателю! — тихо сказал Галь. — Ты цел? Ты как?

— Жить будем, думаю, — проговорил Неин, показываясь в круге света от костра.

Длинные кровоподтеки на шее, хромающая походка и счастливая улыбка человека, наконец-то добравшегося до своих.

— Не думал, что догоню вас, — сказал Неин тяжело опускаясь на землю.

Галь тут же метнулся и срубил несколько сосновых веток, сложил их поудобнее, распорядился:

— Пересаживайся, мы с Лисой посмотрим твои раны да приготовим ужин. А остальные? — Галь не договорил, но и вопрос и так был понятен.

— Лиан ранен тяжелее всех. Он и Лат с Динеином выбрались на другой стороне. Вернутся уже не смогли… — пояснил Неин и поморщился, когда Галь закатал край одной из его штанин.

— Все то же самое, только больше и хуже, — сказал Галь и велел: — Лиса, достань мазь.

— Лиса знает, что это за ней тянулась клятая трава? — вдруг спросил Неин и пристально посмотрел на Лису. Воткнул взгляд, словно метнул нож.

Стало вдруг неуютно и зябко от странного вопроса, Лиса дернула плечом и раздраженно скривилась. Что это Неин придумывает такое?

— Уже выяснили многое, — Галь не удивился и не возмутился, — Лиса рассказала. Мы так и думали, что не все гладко, ничего нового или особенного. Игмаген держит в заложниках ее троих младших братьев и требует, чтобы она непременно привела библиотекаря к определенному месту. И в эти гиблые места завела она нас по приказу Игмагена. А трава — да. Она чует своих, потому и лезет. Трава в той ложбине, я имею в виду. Лиса-то из людей здешних мест, трава ее сразу признала.

Галь на мгновение опустил вниз баночку с мазью и, обернувшись, пояснил Лисе:

— После того, как закрыли проклятую Дверь, духи не имеют власти над суэмцами. И если бы тебя с нами не было — никто в здешних местах не осмелился бы напасть на нас. И наши мечи имеют силу над этими тварями, потому что ковали их мастера в Суэме, из суэмской стали.

— Вы зашли на проклятую землю, — пояснила Лиса, — вы были на их территории. Это Пристанище Утопленников — так называют здешние места. Когда-то тут было озеро, но сейчас оно ушло под землю, и те, кто жил рядом с озером, тоже под землей. Они не могут уйти в мир невидимых, потому что проклятие держит их и не дает свободы. Вот потому они мстят живым за свое проклятие. Если найдется кто-то, кто сумеет снять здешнее колдовство, тогда только эта местность освободится. Это не из-за меня. Это просто такая история, так случилось. Хотя, может, на вас бы они и не нападали. Может, испугались бы вас. Кто ж его теперь поймет…

Лиса опустилась на сосновые ветки и взялась за шнуровку единственного уцелевшего рюкзака. Неин пришел налегке, только меч в руке и плащ за спиной. Так что если в рюкзаке найдется хоть какая-то еда — можно будет сказать, что им крупно повезло…

А есть хотелось ужасно. И чаю хотелось, горячего, сладкого. С медом и сухариками, которых в седельных сумках Галиена было полным-полно.

Лиса вздохнула. Вытянула котелок, чайничек, жестянку с заваркой и помахала ею перед воинами.

— Кажется, у нас будет чай на ужин. И кажется, тут есть сухари, колбаса, сыр и даже немного картошки. И даже…

Лиса торопливо выставила на снег припасы и вновь запустила руку в кожаную глубину.

— Сахар и мед! Тут есть сахар, мед и крупа! Сейчас сделаем чай в первую очередь, а после сварим кашу…

— Девчонка проголодалась… — буркнул Неин и поморщился от того, что Галь взялся за его вторую ногу.

— Давай, Лис, приготовь нам ужин… Хотел спросить — далеко отсюда до Костяного брода?

— Может, пару дней пути. Если ничего непредвиденного не случится…

— Вроде Пристанища Утопленников, — уточнил Галь.

— А если Крыс опять появится в моем сне? И даст приказание? Наверняка он и сейчас где-то здесь, я видела его там, в долине, когда мы отбивались от травы… Он и показал мне, что надо прыгать на камни.

— О чем вы толкуете? — вмешался озадаченный Неин.

И Галь принялся неторопливо рассказывать. В свойственной ему манере мягко произносить слова и делать акценты интонацией. Рассказ у него вышел легкий и простой. И по его изложению получалось так, что и Лиса — тоже заложница Игмагена, и ни в чем не виновата. Неин слушал молча, лишь озадаченно поднимал брови да скреб небритый подбородок.

После, когда Галь закончил, Неин сказал:

— Не все тут просто. Что-то есть еще. То ли Лиса не договаривает, то ли просто не знает. Столько возни и стараний из-за обычного куска дерева?

— Это ясно, что секрет в карте. Что на ней? Вот главный вопрос. Только не стоит показывать Игмагену, что что-то стоящее. Иначе он ее просто так не отдаст. Предложить ему денег побольше — и все утрясется. Думаю. А, может, карта и денег-то не стоит никаких. Посмотрим на нее, пожмем плечами да и уберемся к себе со спокойной совестью.

— Хорошо бы, если бы все так и было. А то слишком много магических сил тратит Праведный Отец на то, чтобы отследить Лису. Думаешь, это легко — воплощаться в зверя? И сейчас он вряд ли нас слушает. Если он был в теле крысы сегодня днем, то ему нужно как минимум сутки, чтобы восстановиться.

— Ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил Галь.

— Да приходилось как-то нести службу в здешних приграничных городах. Сопровождал торговый обоз. И встретился с таким вот магом. Мы его поймали, когда оказалось, что это он насылал на нас нечисть в дороге. Нечисть против нас устоять не могла, это понятно. Но было неприятно и возни много. Потому колдуна мы поймали, да он, зараза такая, ушел от нас. Тоже обернулся зверушкой и был таков.

— И что, прямо на глазах пропал?

— Да нет, сидел взаперти, сторожили его. И вдруг — только одежда одна, а тела нет. Вот тут тамошние люди и пояснили мне, на что способны здешние маги.

— Ну, да, это те же самые способности, что произвели на свет дракона Гзмарданума, — заметил Галь.

— Вот только чтобы обернуться в большое животное, надо иметь особенные силы, которые есть только у суэмцев. Или у баймов.

— То есть, баймы могут воскресить своего дракона? — Галь резко выпрямился и быстрым движением завинтил крышечку на банке с мазью.

— Вряд ли. Гзмарданум ведь унес с собой свои тайны. В мир невидимых унес. И теперь уже никто не узнает, как он смог обрести такую мощь. Прошлое навсегда осталось позади и совсем скоро останется только в легендах да в твоих книгах об истории, Галь.

— Дай Бог, чтобы так и было. Храни нас Создатель, — Галь спрятал мазь на дно рюкзака, достал пару железных кружек, покрытых зеленой эмалью. Суэмские кружки, которые тут, в Нижнем королевстве стоили бы большую кучу денег.

— Ну, закипела вода? — спросил у Лисы и склонился над котелком. Сам насыпал заварку в маленький заварничек, сам снял бумагу с бочоночка с медом.

На какое-то время, пока горячий напиток согревал тело и радовал душу, Лиса успокоилась и даже подумала, что, может, действительно все уладиться. Все устроиться. Заплатит Галь за карту, за братьев и заберет с собой, в безопасность и покой Суэмы. Но едва она спустилась к бегущему неподалеку быстрому ручью, чтобы сполоснуть кружку и набрать еще воды в котелок — как над головой зашептали сосновые ветки, склоняясь к самым ушам. Ледяной ветер принес запахи тухлятины. Смерти и ужаса, которых удалось миновать. И совсем рядом, под ногами раздался легкий шорох. Опустив глаза, Лиса вздрогнула, увидев множество серых спинок, так четко вырисовывавшихся на тонком снежном покрывале. Крупные крысы двигались неслышно, перебегали с места на место, суетились и вовсе не обращали внимания на Лису.

Крыса — священное животное. Это Лиса знала с детства. Символ упрямства и хитрости. Игмаген упрям и хитер — вот что надо знать. И надо быть готовым к любой неожиданности, к любой подлости. Не зря он прислал этих тварей, не зря напоминает о долге. Так просто Праведный Отец не отступится. Так просто не сдастся. И Галиен просто недооценивает его, и это очень плохо.

Нельзя недооценивать врага, это Лиса поняла давным-давно на собственной шкуре. Нельзя надеяться на то, что твой враг окажется глупым или слабым. Надо укреплять оборону, надо продумать, что ты будешь делать, если придет поражение. Запасной план, запасной ход.

Вытерев мокрой ладонью рот и почувствовав на губах режущий холод воды, Лиса выпрямилась. Перехватила поудобнее дужку котелка и всмотрелась в пляшущие языки костра, уютные и безопасные. В две фигуры — Галиена и Неина.

Игмаген желал видеть только библиотекаря. Остальные ему не нужны. Потому, скорее всего, их ждет еще одна ловушка. Еще одна засада. Или…

Лиса мотнула головой и решительно зашагала к стоянке.

Зато теперь у нее есть союзник. Даже два союзника. Игмаген не зря опасался этого. Не зря велел держать язык за зубами. Галиен поддерживает Лису, и вдвоем они что-нибудь придумают. Или втроем, если считать Неина.

Глава 27

Ночь прошла спокойно. Даже Крыс не появлялся. Да и не смог бы. Галь лежал рядом с Лисой, прижимал ее к себе, и согревал гораздо лучше, чем костер. Устроившись на его плече, Лиса слышала медленный стук сердца, вдыхала запах шерсти и дыма и давила в себе желание прижаться губами к небритой щеке Галиена.

Ей было немного неловко и немного неудобно. Почему-то все время казалось, что она претендует на то, что ей не может принадлежать. Разве это мыслимо — любить суэмца и получать его любовь в ответ? Разве это не похоже на легенду, что рассказывали по вечерам старики?

Неин, пока не уснул, посматривал на них с доброй усмешкой, но никаких шуток или замечаний не отпускал. Как будто все идет так, как и должно, и ничего в этом удивительного нет. А над головой, за колючими ветвями висела холодная ночь, неприветливая, суровая. Она обещала трудный день, пугала ледяной стужей и истеричным свистом ветра. Трещала корой деревьев и еле слышно шелестела снежной крупой.

Что они вдвоем против здешней ночи? Холод Нижнего Королевства погасит их любовь, заморозит сердца и опустошит душу. И никто не сможет помочь…

— Что с нами будет, Галь? — еле слышно прошептала Лиса.

— Все будет хорошо, — тут же отозвался Галь, — я верю, что все будет хорошо.

Рано утром тронулись в путь. Теперь идти пришлось пешком, преодолевая бездорожье, колючий голый кустарник и рыхлые овраги. В этой местности деревень не было совсем, да и кто будет жить рядом с Пристанищем Утопленников? Любой нормальный человек предпочтет держаться от этих мест как можно дальше.

Шагала Лиса без усталости, она привыкла много и быстро ходить. Да и Галь двигался пружинисто и легко. Только Неину дорога давалась с трудом — язвочки на его голенях беспокоили и мешали, видимо. Галь не раз пожалел, что нет лошадей, но тут уже ничего нельзя было поделать.

Коней можно будет купить только в городке. В деревнях вряд ли кто согласится уступить свою животинку незнакомцам, даже за суэмские монеты. Временя сейчас неспокойные, и за то, что предоставил коня неизвестно каким людям, могут выпороть на Площади Праведников, а то и вовсе повесить. Не связывайся, мол, с нечестивцами, не гневи Создателя.

Зато Лиса стала молиться Создателю. Это не были большие, развернутые обращения, просто она стала повторять за Галем его присловье "Храни нас Создатель". И добавлять слово "пожалуйста".

Но чем дальше они продвигались вглубь Нижнего королевства, тем больше Лиса понимала, что люди здешних мест не торопятся впускать в свою жизнь ничего теплого и светлого. Непонятно только — почему? Почему жить в темноте, ярости, жестокости и ужасе им кажется нормальным?

Ночной привал сделали рано — это для того, чтобы Неин мог отдохнуть и набраться сил. Суэмская мазь помогала хорошо, ранки от нее затягивались быстро и почти не болели — это Лиса испытала на себе. Потому была уверена, что Неин быстро поправится.

— В эту ночь покараулим мы с тобой, по очереди, — сказал Галь Лисе и добавил, — надо дать Неину возможность выспаться.

— Со мной все в порядке, — тут же взвился Неин, — и нечего заставлять девушку выполнять мужскую работу. Уж как-нибудь покараулим с тобой, Галь, справимся.

Но Лисе самой хотелось посидеть около Галиена, так, чтобы никто им не мешал. И она так и сделала. Едва помыли посуду после скромного ужина и Неин, растянувшись на сосновых ветках и завернувшись в плащ, задышал медленно и ровно, как Галь принялся рассказывать.

Говорить он умел, и знал много всего интересного. Историю Суэмы, древние легенды и истории, старые баллады и детские невинные сказки. Лиса могла слушать его и слушать, и ей ни капли не надоедал тихий, мягкий голос любимого. Галь сидел совсем близко и в глазах его бешено сиял теплый свет нежности, дружбы и, наверное, любви.

Лису тянуло к нему со страшной силой. Хотелось почувствовать тепло рук, запах волос. Услышать, как медленно и уверенно стучит его сердце. И слушая его рассказы, она думала, что это и есть, наверное, счастье. И выпало оно для Лисы коротким и непонятным. И неизвестно — есть ли у нее с Галиеном будущее.

Она уснула, привалившись к его плечу, и Галь заботливо укрыл своим плащом, прижал к себе, обхватив рукой, и нежно поцеловал в висок. Запах дыма, меда и хвои заставили Лису еле заметно улыбнуться.

"Храни нас Создатель", — подумала она засыпая.

Лиса хорошо знала, как добраться до Костяного брода от своей родной деревни. Знала тропинки, что вели к Белому озеру, знала все овраги, овражки и холмы в тех местах. Но та дорога — вернее, бездорожье — по которому пришлось двигаться теперь, была незнакомой. Лес сменился голыми холмами, едва прикрытыми скупым слоем снега, ручьи стали встречаться все чаще и чаще, и, наконец, отряд набрел на узенькую и сонную речушку, тянувшую на себе остатки сухих листьев и какую-то зеленую муть.

— Это, видимо, Зеленушка, — с сомнением в голове проговорила Лиса, — она должна вывести к Костяному броду, к реке Песчанке. Это приток Песчанки — должно быть именно так, насколько я знаю.

— А точно ты не знаешь, да? — уточнил Галь, спускаясь к берегу, поросшему пробивающейся сквозь снег чахлой травой.

— Нет. И Крыс мне больше во сне не приходит.

— И не надо, чтобы приходил. Без него разберемся. Попробуем пойти вдоль русла реки, а там видно будет. Может, ты узнаешь местность. Нам ведь надо на юго-восток, да?

— Именно туда, — согласилась Лиса.

— Ну, что же. И Зеленушка течет как раз в ту строну. Так что вполне можно следовать вдоль нее.

Следующую ночь провели около реки. Места были глухими, тихими и до странности пустынными. Ни лис, ни оленей, ни зайцев. Даже белки в ветвях не мелькали и не щелкали. Временами скрипучими голосами перекликались сороки. И еще каркали вороны над головой. Этих было предостаточно. Они тянулись черными пятнами на сером небе и безразлично, нагло и неустанно кликали беду.

Лиса ежилась от их голосов и то и дело ловила себя на непреодолимом желании поцеловать деревянный амулет всех Знающих. Только его не было, еще в Суэме Лиса кинула эту штуку в печь. Ей тогда стало неловко за собственную дремучесть и дикость, и за странные талисманы.

Потому здесь приходилось лишь шептать "Храни нас Создатель" да глядеть в оба, чтобы не прозевать опасность.

В ночь у реки дежурили Галиен и Неин, по очереди. Но Лисе все равно не спалось, тревога звенела в ней так сильно, что даже ласковые поцелуи Галиена не могли ее заглушить.

Сколько еще осталось ночей для нее и для Галя? Расставание совсем близко, это Лиса чувствовала очень хорошо.

На следующий день повалил снег большими быстрыми хлопьями. Он укрыл речные берега во мгновение ока и заметно затруднил передвижение. Рыхлый и мягкий, он влажно скрипел под ногами, забивался под воротник, слепил глаза, оседал горками на плечах и голове. Все вокруг очень быстро стало белым, чистым и грустным, и совсем заленившаяся Зеленушка выделялась темной дорогой на этой белизне. Темной и тревожной дорогой, которая вела в края отнюдь не веселые и не теплые.

Лиса подумала о братьях — с какой-то стороны даже хорошо, что они в тюрьме. Знающий позаботиться о них, им будет тепло, и они будут сыты. А если бы оставались в хижине, то, небось, и хвороста не каждый день бы могли набрать. Лес-то стуборский, по крайней мере, ближайший лес. А ходить далеко на горы — это надо и силы и терпение и бесстрашие. Да и не находишься каждый день в такую даль за парой охапок. Вот же, беда одна от зимы в здешних местах.

Лису мучили плохие предчувствия, они становились все яснее и четче и хотелось вцепиться в Галя обеими руками и кричать: "Не ходи к Игмагену!" Но тогда погибнут братья, все трое, и никто не поможет им. Неужели Галь не чувствует западни? Лиса понимала, что чувствует. Суэмцы вообще, судя по всему, очень догадливы и умны.

Галь все чувствует и все-таки идет вперед. Не боится? Уверен в своих силах? Имеет особое откровение, что все будет хорошо? Он ведь так сказал прошлой ночью.

Лиса забылась коротким сном, а проснулась в промозглой утренней темноте. Предложила сидящему на карауле Неину немного отдохнуть и сказала, что сама займется приготовлением завтрака. Неин согласился и устроился рядом с затухающим костром, пристроив около себя меч. Галь спал тут же, недалеко — он дежурил первую половину ночи.

Лиса довольно долго провозилась с хворостом, ей пришлось немного спуститься к реке, чтобы набрать хорошую охапку. Недалеко от воды, на выгнутом стволе ивы сидела здоровенная черная ворона. Косилась блестящим глазом на Лису и медленно переступала с лапы на лапу.

— Пошла вон, дурная! — крикнула ей Лиса, наклонилась и, зачерпнув снега, швырнула в наглую птицу.

Та неохотно взлетела, перескочила на другую ветку и сочно каркнула, все так же пялясь с каким-то почти человеческим интересом.

Лиса нагнулась за второй пригоршней снега и в этот момент услышала конский топот. Он слишком внезапно раздробил тишину, и выпуская из пальцев ледяной комок, Лиса обернулась на звук. На холм поднимался отряд воинов Праведного Отца — знакомые белые плащи, длинные кольчуги и вытянутые вверх шлемы, заканчивающиеся острым коротким шпилем. Кто они такие? Неужели отряд Игмагена их нашел? Так ведь разве они уже добрались до Костяного брода?

Рванувшись вперед, Лиса лишь краем уха успела услышать победное карканье. Надо успеть разбудить Неина и Галя, надо успеть, иначе… Иначе…

Снег, как нарочно, замедлял бег. Для каждого шага приходилось вытягивать ногу из сугроба, перепрыгивать завалы, огибать кусты. Быстрее, быстрее! Лиса выскочила на место стоянки одновременно с отрядом. Десять человек верхом на лошадях, десять обнаженных мечей, десять суровых, бритых голов — все были рыцарями Ордена, подготовленными бойцами, закаленными в грабежах и убийствах воинами.

Галь и Неин стояли, вытянув мечи из ножен. Поймав на себе взгляд Галя, Лиса прочла в нем облегчение и поняла, что он переживал о ней.

— Кто вы такие? — спросил один из рыцарей. — Что делаете в этих местах?

— Я — библиотекарь Галиен Маэн-Таин. Меня ждет Праведный Отец Игмаген, он пригласил меня, потому что нуждается в моей помощи. А это — Неин, один из воинов, сопровождающий меня.

Галь не успел закончить, как просвистела стрела. Пропела короткую песню ярости — и Неин осел на снег, подняв руки к горлу. Красные капли разошлись веером на белом.

— Что вы… — Галь не договорил, метнулся, загораживая Лису.

— Нам велено привести только библиотекаря. Больше не нужен никто. Если ты сдаешься добровольно, и никто из моих людей не пострадает, то девчонку мы отпустим живой. Клянусь Знающими и Создателем. Слово рыцаря Ордена, — невозмутимо проговорил рыцарь.

Галь еле заметно двинул плечом и совсем тихо проговорил Лисе, не оборачиваясь:

— Уходи. Быстро. Я пойду с ними. Найдешь меня у Игмагена.

После опустил меч и двинулся вперед. Поднял голову и резко сказал:

— Девочка уходит прямо сейчас. Я в ваших руках, а она уходит. Прямо сейчас, и вы ее не преследуете.

— Договор, — невозмутимо согласился рыцарь, — у нас договор. Ты в обмен на девчонку. Больше не нужен никто. Никого больше мы не потерпим в этих местах из ваших, суэмских.

Слово "суэмских" было произнесено с презрением, выплюнуто на снег и оставлено под ногами Галиена. Лиса стала отступать, тихо, осторожно, как кошка. Никаких лишних движений, никаких лишних слов. Галь должен быть спокоен, что она ушла, что она не зависит от рыцарей. Чтобы его не смогли шантажировать любовью к Лисе. Они пока не знают, что она его любит, не догадываются. Да и Галь сглупил, потребовав ее свободу в обмен на свой плен.

Никаких чувств, никакой привязанности.

Уже спустившись, Лиса крикнула рыцарю:

— Я выполнила свой долг, я привела библиотекаря. Передайте Игмагену, что я приду за своей платой. Теперь он мне должен!

Развернулась и скатилась вниз, позволив съезжающим со склона пластам снега везти себя вперед. Мотнулась в бок, к частым зарослям кустарника, нагнулась и проскользнула в еле заметный просвет у самой земли. А там, через колючки и настырные ветки — в густую чащу леса. Не найдут, не догонят. Лиса умеет уходить лесом, в такие моменты она чувствует еле заметные дорожки, тропинки, видит узкие лазейки, звериные норки и схованки.

Сейчас главное — уйти. Пусть Галь не волнуется, не переживает. А там…

А там им поможет Создатель. Не с теми связался Игмаген, не на тех напал. Суэмцы — это дети Создателя, и за ними стоит огромная сила. Да, суэмцы иногда бывают наивными и слишком добрыми. Но в этом как раз их сила. В доброте и честности.

А она, Лиса, явится к Игмагену в Тханур. Или сначала попробует добраться до тюрьмы и выведать что-то о своих братьях. Праведный Отец обещал ей много чего, и должен будет исполнить свое обещание.

Остановившись около толстого ствола огромного дуба, Лиса замерла и перевела дух. прислушалась — нет ли погони. Долго настраивалась на лесные звуки, сдерживала дыхание и оглядывалась, пытаясь разглядеть хоть малейшее движение вокруг себя.

Но лес, погруженный в утреннюю тишину, тяжело молчал. Временами лишь шумел в верхушках деревьев ветер, стряхивая с веток снег. Значит, не гонятся за ней. Не стали связываться…

И правильно, кому нужна какая-то девчонка замухрышка. Пусть себе едут вперед и везут Галиена.

Лиса просидела в своем убежище довольно долго. Замерзла, застыла совсем, и ледяной холод добрался сквозь овчинный жилет до самого сердца. А теплый плащ так и остался лежать у кострища.

Надо выбираться. Осмотреться, понять — убрались ли рыцари, или нет. Помочь Неину, если ему можно еще хоть чем-то помочь.

У берега Лиса заметила все ту же ворону. Знакомое карканье резануло воздух, точно треснувшие куски льда, падающие с горных склонов.

— Пошла вон, тварь, — буркнула Лиса.

К стоянке она приближалась медленно. Очень медленно и очень осторожно. Напрягая слух, всматриваясь в белизну снега за темными стволами. Почерневшее, потухшее кострище, разбросанные вещи. Раскинувшийся на снегу Неин.

Лиса кинулась к нему, хватилась за ворот, рванула деревянные пуговицы. Мокрые от крови пальцы заскользили, срываясь. Кровь еще теплая, еще сочится из раны, совсем немного.

Значит, Неин жив. Только как помочь ему? Стрела вошла немного в бок, разорвав кожу. Почему тогда Неин без сознания? Он в кольчуге, и больше ран нет. Что случилось?

Лису вдруг осенило. Стрела отравлена, они это всегда делают. Чтобы даже если и небольшая рана — все равно наверняка. Что же делать-то?

Лиса знала, что делать. Мать учила когда-то, давно еще. Когда показывала ядовитые растения, что встречаются на болотах. А тут, у реки, этого добра полным полно. Надо просто пойти и поискать нужные растения…

Лиса вновь кинулась к склону и, спускаясь, уже не обращала внимание на воронье карканье. Нужная травка, сухая, увядшая, отыскалась под снегом. Эти растения любят влагу, потому и растут около болот да рядом с руслом медленной реки. Надрать ее, соскрести коры дуба — она тоже помогает. И бегом назад, пока не стало совсем поздно.

Отвар надо делать на костре. И еще…

Еще надо было произнести заклинание и капнуть на шипящие угли собственной крови. Только после этого ставить котел с травяным отваром. Так делала мать, и другого способа Лиса не знала.

Слишком долго раздумывать было некогда — Неин уже совсем посинел и крепко сомкнутые ресницы его напоминали о вечном сне. Полоснуть ножом по пальцам и — скороговоркой знакомые, слишком знакомые слова. Мать говорила, что произнося это заклинание, становишься обязанным духам Днагао. Надо будет обязательно принести плату жрецам в храме — вот что говорила мать.

Только где они, эти храмы? В каких местах?

Лиса, пристроив котел с высыпанными в ледяную воду травами, отряхнула руки, оглянулась на Неина и тихо пробормотала:

— Извини уж меня, суэмец. Лечу как умею. Что получиться у нас — то и получиться. А дальше мне надо будет уходить. Оставлю тебя тут и пойду за братьями. Вот говорю с тобой, а ты и не слышишь меня. Но молчать я тоже не могу. Снедает меня такая тревога — что заорала бы на весь лес, да толку от этого не будет. Потому ты уж слушай меня, а я буду говорить. Лишь бы тишины этой дурацкой не было, да ворона не каркала над ухом, проклятая.

Лиса вздохнула. Нарочно громко принялась ломать ветки и подбрасывать в огонь. Проверила еще раз укрепление, на котором висел котелок. Прошлась в волнении вокруг огня, обругала медленную воду, что никак не закипает, прокляла еще раз ворону и еще раз объяснила Неину, что не может молчать и на месте сидеть тоже не может.

Наконец варево оказалось готовым. Процедив его через тонкую тряпицу, что нашлась в рюкзаке, Лиса поднесла отвар к Неину и, ловко управляясь с ложкой, потихоньку влила в него почти все, что было. Остатками обработала рану на шее, после смазала неизменной суэмской мазью. Уселась рядом, обхватила колени руками и склонила голову. Молиться Создателю больше не хотелось…

Глава 28

Лиса оставила Неина, как только он пришел в себя. Честно поделилась с ним продуктами из рюкзака и объяснила, что для того, чтобы вернуться в Суэму, надо сделать небольшой крюк, обогнуть Пристанище Утопленников и выбраться на тракт.

— Это не так далеко отсюда, найдешь, — заверила она.

Неин был еще слишком слаб, чтобы возражать. Он спросил, куда подастся Лиса.

— За братьями. Мне надо выручить братьев, я не могу ждать. И судьбу Галиена узнаю заодно.

— Может, лучше вместе? — без всякой надежды спросил Неин.

Лиса покачала головой. Еще набрать хвороста для огня Неин сможет. Подстрелить ворону и приготовить из нее жаркое тоже, пожалуй, сможет. Но быстро и долго идти пешком — вряд ли. Ему понадобиться дня три, чтобы придти в себя окончательно. Рыцарские яды — это не вам не шутки.

А ей, Лисе, надо торопиться. И так задержалась тут, возясь с противоядием.

Потому уже к вечеру, когда тусклое солнце уползло за кромку леса и резко надвинулись громадные тучи — Лиса шагала вдоль Зеленушки и понимала, что начинает угадывать местность. Конечно, вот еще чуть-чуть и будет излучина реки и дальше — мутный поток Песчанки, более быстрый и более мелкий. Там же и Костяной брод, прозванный так в честь огромных узких камней, белых и тонких, похожих на кости каких-то огромных древних животных.

Пустынно и тихо было в этих местах. Но чуть дальше, за редким леском должны быть две деревеньки, а за ними и Белое Озеро. До Тханура рукой подать.

Лисе не привыкать путешествовать одной, она не боялась, не робела. Наоборот, белая, как зимнее солнце, злость, подгоняла ее. Да, она маленькая и слабая, всего лишь девушка. Но уж она найдет способ отомстить Игмагену и за Галиена и за братьев. Даже если те живы и здоровы — Лиса все равно отомстит. Еще никто просто так не смел поднимать руку на детей рода Гойя. Мать успела научить Лису кое-каким премудростям, а предки по материнской линии когда-то служили в храме Днагао. Потому эти знания передавались еще с тех времен.

Лисе понадобилось полтора дня, чтобы добраться до города. Полтора дня практически безостановочного движения — лишь несколько часов сна в небольшом сарайчике на краю пришибленной деревеньки. И вот, на холме уже возвышается недостроенная Белая башня и скорбным напевом тянется звон колокольчиков на храмах Всех Знающих. Тханур, грязный и вонючий, мрачно нависал над снежными макушками холмов, скрипел телегами, бряцал оружием и гомонил многочисленной толпой.

Лиса была в брюках и в плаще, потому решила выдавать себя за мальчика и не натягивать на голову уродливое покрывало. Неудобно, когда шея затянута платком. Неудобно и неприятно. Сразу начинаешь чувствовать себя человеком второго сорта. Недочеловеком каким-то.

Лиса решила, что пора ей объявится перед святыми очами Праведного Отца, потому направилась к его хоромам. Широкий сруб, окруженный частоколом из толстых вековых стволов, даже не обтесанных как положено, казался ненавистным и мрачным. В воротах несли службу два рыцаря в белых плащах, с овальными щитами и заостренными кверху шлемами. Бородатые, здоровые, бритоголовые.

Лиса долго и упорно просила пропустить ее внутрь, говорила, что ее ждет Игмаген, что Праведный Отец знает, зачем она пришла. Уже не скрывала, что девушка, что приехала из Суэмы, что братья ее в тюрьме.

Все напрасно. С ней даже не разговаривали.

— Не велено пускать никого, — буркнул один, преградив вход копьем.

Лиса ругнулась долго и витиевато, помянув и потроха зменграхов, и бородатую голову Гусса — морского царя, и пожелав воинам посинеть и сдохнуть. После отошла на небольшое расстояние, пристроилась у стены и решила, что будет ждать. Когда-нибудь эта толстая лисица, этот сын шелудивой собаки выберется из своего дома, и тогда уже Лиса его не упустит.

Надвигалась ночь, холоднющий ветер нес запахи навоза, сгнивших овощей, людских нечистот, и еще какой-то гадости. Ну почему, почему на улицах Суэмы никогда не воняет? И тут Лиса вдруг поняла, что всю малую и большую нужду справляла в Суэме в специальных помещениях, в таких удобных туалетах — как там это называлось. И все мылось постоянно, и все было очень чистым. А тут, в Тхануре она сама лично уже пару раз забегала за покосившиеся сараи, следуя зову природы. Тут все гадят прямо под ноги, вот и вонь жуткая. И не убирает никто, а в Суэме люди мели улицы, мусор собирали в бумажные пакеты и закапывали в землю где-то за городом. И вообще все в той стране держалось в порядке, не то, что здесь, в проклятых королевствах.

Вон, идет женщина, вся закутанная в рваный грязный плащ, и за ней, цепляясь за ее юбку, четверо детей. Все чумазые, грязные, оборванные. Вряд ли эта женщина решит отмыть своих отпрысков от грязи, вряд ли надумает линий раз постирать одежду. А если и надумает, то где ей взять лохань для стирки? И на мыло тоже деньги нужны. Так что, лучше уж и не заморачиваться и жить в грязи.

В деревне и то лучше, там у Лисы во дворе колодец есть, и ведро есть для того, чтобы воду достать. И лохань для мытья и стирки тоже есть. Вот только на мыло не всегда денег хватало.

Лиса поежилась, проводила взглядом женщину и ее выводок, сплюнула и помянула зменграхов. Видать, в этот вечер Игмаген никуда не станет собираться. Да и то верно — в такую холодрыгу нечего нос из дома высовывать. Лучше сидеть себе у горячего очага, потягивать вино да пялиться на старинные карты… Интересно, прочитал Галь Праведному Отцу древнюю карту? Разобрал замысловатые письмена и знаки?

Раз не дождаться сегодня Игмагена — то надо наведаться к тюрьме. Там всегда можно получить известия об узниках. Пораспрашивать стражу, сунуть им пару монет суэмских — и все они выложат, все секреты и все тайны.

Нагнув голову, чтобы укрыть нос и щеки от режущих порывов ледяного ветра, Лиса пустилась чуть ли не бегом по слишком знакомой улице. Порадовалась про себя, что сейчас на ее ногах суэмские теплые ботинки и неяркий, невзрачный, но суэмский плащ, подбитый мехом. А под плащом безрукавка из овчины. Не страшно и ночь провести на улице Тханура. А иначе можно было бы легко замерзнуть на таком ветру. Мало что ли зимними утрами находят окоченевшие трупы бездомных?

На Лису оглядывались, некоторые мужчины бормотали вслед что-то неприличное. Но все принимали ее за юношу из состоятельной семьи, потому не связывались. Порядочная семья всегда отомстит за своего — это древнее правило соблюдалось в Нижнем королевстве. Кровная месть удерживала от преступлений гораздо лучше, чем заповедь Моуг-Дгана делать добро ближним.

Тюрьма встретила холодом, мертвой тишиной и четырьмя стражниками у самых ворот. Лиса, приблизившись и вступив в оранжевый факельный круг света, изобразила на лице милую улыбку и, увидев знакомого стражника — того самого, что вместе с Набуром приносил в камеру продукты для нее и братьев — обратилась к нему.

— Вечер правит… ой… хвала Знающим и Создателю… Я Лиса Гойя, мои братья остались в тюрьме. Ты узнаешь меня?

Стражник сощурился, уставился на Лису настороженно и зло. Спросил, перегораживая путь копьем:

— Ты кто такой, парень?

— Да девушка я, девушка. Набур еще меня знает. Праведный Отец держал меня в этих местах… Ну, в последнее полнолуние…

— Лиса что ль? Ничего себе, как ты изменилась. Прямо на девушку стала больше похоже, скажу тебе. Даже щеки округлились и губы покраснели. Где это тебя так откормили?

— Братья мои как? Живы? Все трое?

— А Набура я сейчас позову. Он где-то тут был, вернулся не так давно, хворый и раненый… Не рассказывает ничего. Это ж с ним ты отправилась куда-то в здешние леса? Да?

Стражник всматривался в Лису с нескрываемым любопытством. Товарищи его приблизились, осклабились. Тоже надеются выведать что-то. Только напрасно, никто болтать лишнего не станет.

— Набур жив? Хвала всем Знающим. Позови его, добрый человек, да пошлю тебе и твоим предкам Знающие благ и милостей.

— Что ж не позвать, коли он вон, на дворе сидит, у костра? Податься ему некуда, семья его в деревне только и живет, что на жалование тюремщика. Эй, Набур, глянь, кто пожаловал!

Лиса рванулась, почувствовала, как в грудь уперлось толстое древко копья и сочно выругалась. За что огребла по затылку от ближайшего стражника.

Набур шел медленно, лицо его, некрасиво освещенное неровным светом от костра, казалось хмурым и даже злым. Но был жив и вполне себе здоров, если смог вернуться в город, на службу, а не лежит лежнем в деревне у родных.

— Лиса? — тихо и изумленно сказал он. — Что же ты? Эй, Хамун, пропусти девчонку. Она ж тут сидела недавно, свой человек, можно сказать. Я присмотрю за ней. Небось, опять от отца сбежала, чтобы задницу не надрал. Малая она еще, видишь, кос нет, одни вихры торчат…

— Я бы тоже такой егозе пообрезал бы все патлы, — буркнул в ответ Хамун, который оказался тем самым воином, что преграждал путь. — Путь идет. Но ты сам, Набур, за нее отвечаешь. Голову сниму, если что…

— А что может быть? Думаешь, обворует она тюрьму? Или выпустит людей на волю? Пигалица эта?

— Ладно, ладно. Сидите себе, воркуйте. Только чтобы все чин по чину, без глупостей. Ну… в смысле… не балуйте там. Знаете же, что за такие дела палач шкуру сдерет на Площади Праведников, и не только вам. И мне достанется, что впустил шалаву…

Понятно, как стража к Лисе относится… Как к шалаве, что притащилась на тюремный двор к мужикам и непонятно что хочет. Ну, и пусть.

Хотя, как легко забывается плохое, и как быстро привыкаешь к хорошему. Совсем недавно к Лисе относились как к ровне сами суэмцы. Галиен наряжал ее, точно знатную барышню, кормил, жалел и берег.

При мысли о Гале острая тоска затопила сердца. Такого Лиса еще не знала, такого с ней не было. Была злость, была ярость, было равнодушие. Переживание за братьев. А вот теперь она лишь вспомнила о своем друге — и уже глаза стали горячими а в груди заныло, заболело что-то незнакомое, непонятное…

Лиса не удивилась тому, что Набур жив. Тревога внутри сжирала все мысли, все чувства. Тоска и тревога.

— Пойдем к костру, — позвал Набур, не решаясь прикасаться к Лисе. Держался на расстоянии и лишь вымученно улыбался.

Лиса кивнула. Опустилась у крохотных лепестках пламени, пляшущих на поседевших углях, поежилась, чувствуя, что сейчас просто умрет от неизвестности.

— Ты не знаешь, что с моими братьями? Можно мне их хотя бы увидеть? — тут же задала вопросы.

— Лиса, — Набур избегал смотреть в глаза, — братьев… То есть… В общем нет их тут, твоих братьев. Я спросил о них едва вернулся сюда. Ребята сказали, что Умника Таина и троих твоих братьев продали каравану сразу, как только ты покинула Тханур. Праведный Отец так распорядился. Их пороли на Площади Праведников, а после продали караванщикам Свободного Побережья. Объявили идолопоклонниками, сказали, что таким не место в праведном городе Тхануре.

— Как продали? — тихо спросила Лиса.

Лицо Набура, похудевшее, осунувшееся, казалось нереальным, сумрак скрывал его черты и вперед выступали только скулы, нос и большие черные глаза. Огонь странным образом отражался в этих глазах, двоился и только пламя хранило в себе настоящую жизнь. Набур же вдруг напомнил призрака или страшный сон.

— Как продали? — шепотом повторила Лиса.

— Ты только не волнуйся. Успокойся, слышишь? Это же Праведный Отец, ему нельзя верить. Ты привела к нему человека из Суэмы, да? Ты выполнила свое обещание, правильно? Но к нему тебе нельзя, он просто убьет тебя. Потому что он — Праведный Отец, и только он решает в этом городе — кому жить, а кому умирать. Радуйся, что и ты и твои братья живы остались.

— Это не радость! — вдруг крикнула Лиса и выпрямилась. — Это не радость! Я убью Игмагена, клянусь могилами родителей. Я убью его, чего бы мне это не стоило.

— Тихо, Лиса, тихо, — Набур положил руку Лисе на плечо и силой вдавил в нагретый камень, на котором Лиса сидела. — Тут о мести кричать не стоит.

— Я привела Игмагену библиотекаря, я все сделала. А он не выполнил свое обещание! Это грех! Создатель спросит с него за это и накажет!

— Вряд ли в этих местах есть Создатель. Тут власть имеют только темные. Так говорил Саен.

Лиса вдруг поняла, что до боли переплетает пальцы обоих рук и кусает губы. А щеки у нее мокрые от слез. Она плачет, хотя никогда не плакала. В жизни ни разу не плакала…

— А тот, кого ты привезла — суэмец — он здесь, в тюрьме. Избили его сильно, но в своем доме Игмаген побоялся оставить суэмца. Считается, что суэмцы колдуны, и в них заключена великая сила.

До Лисы не сразу дошел смысл того, что говорил Набур. Но когда она поняла, то быстро вытерла щеки и спросила:

— Ты что сказал? Что суэмец тут, в тюрьме?

— Да, говорю тебе. Привезли его вечером на телеге и кинули в одиночную камеру. Боится его Игмаген, это точно.

— Отведи меня к нему. Ты же можешь, Набур. У тебя же должны быть все ключи от здешней тюрьмы. Отведи меня к нему?

— Вот прыткая, — Набур понизил голос, — а делать что будешь? Что тебе от того, что увидишь суэмца?

— Давай украдем его, а? И Игмагену хоть немного отомстим. Раздобудь лошадей, вот что! Набур, миленький, ты можешь раздобыть лошадей?

Лиса понимала, что несет чушь. Полную и абсолютную. Но сдержаться уже не могла. Поднялась, вцепилась в рукав Набура, точно маленькая девочка, что первый раз выбралась с отцом в город.

— Не ори. Прыткая какая, — тихо проговорил Набур и оглянулся на темную, высокую тюремную стену, где полукруглые окна, забранные решетками, казались черными глазницами. Множество слепых черных глазниц, в которых нет и проблеска света.

— Ладно, я помогу тебе. Нравишься ты мне, глазастая девочка Лиса. Я бы женился на такой как ты, да не по карману мне сейчас семья. Да и ты не создана для очага и для семейных обязанностей. Таким, как ты, надо становится воинами. Или охотницами. Раньше, еще до Ордена, женщины могли сами выбирать для себя судьбу. Слушай меня. Лиса, ты слышишь?

Голос Набура был тихим, но слова звучали четко, точно камешки, что кидают на землю. Лиса посмотрела ему в глаза и решительно кивнула.

— Сейчас я свяжу тебе руки за спиной и введу в тюремное здание. Скажу, что тебя прислал только что Игмаген. Пусть думают, что я веду узницу. А после мы проберемся в дальний конец, там лестница вниз, в подвал, где одиночные камеры. Вот там и должен быть твой суэмец. Я тебя оставлю с ним, если сумеешь хоть немного привести его в чувство — считай, что повезло. Лошадей я найду, понимаешь? Лошадей найду, приведу к другому концу коридора, там, где запасной выход в город. С того выхода узников продают караванщикам. Вот оттуда и попробуем убежать. Втроем, потому что после вашего побега мне тут оставаться точно не стоит.

— Хорошо. Давай. Связывай руки, — тут же согласилась Лиса.

Глава 29

Стражники у двери подняли вверх копья, распахнули створки — те скрипнули знакомым жалобным звуком. Резко пахнуло плесенью, сыростью, мышами и нечистотами. Лиса поежилась и ниже опустила голову.

— Еще один узник, — раздался за спиной негромкий голос Набура, — велено в самый низ отправить. Сам доставлю, все как всегда.

Толчок в спину — и тюремные двери с четырьмя охранниками остались позади. Прогрохотали за спиной решетки, проскрипели засовы. Вниз, в темноту, скупо освещенную редкими факелами — лестница в подвал начиналась рядом с широким коридором, вдоль которого проходили двери камер.

Тюремная крепость Тханура возвышалась на три этажа над мощенным неровным камнем двором. Окружала крепость стена из деревянного частокола — когда-то эти стволы росли в лесу около Белого озера, тамошние деревья насчитывали несколько сотен лет, и были толстыми и огромными. Потому деревянная стена поднималась на два человеческих роста.

На первом и втором этаже были просторные камеры, где содержалась уйма народу — и те, кто не платит дань Ордену Всех Знающих, и те, кто нарушает правила и традиции и просто подозрительные бродяги, разбойники и нищие. На третьем этаже находились помещения для воинов — там устроились простые ратники, не из рыцарей. Но и бритоголовым тоже было выделено несколько помещений — Лиса так думала потому, что на третий этаж вел отдельный вход через узкую круглую башенку, над которой реял флаг Ордена, и частенько туда заходили кольчужники в остроконечных шлемах и белых плащах.

Башня примыкала к торцевой стороне крепости, и двери ее выводили на улицу, а не на тюремный двор. Лиса лишь покосилась на здоровенную арку недалеко от ступеней, уходящих вниз. По бокам арки пылали два здоровенных факела, но с другой стороны, и освещали круглую площадку с поднимающейся по спирали лестницей.

Еще один толчок в спину — Набур с Лисей не церемонился. И вот, темнота подвального этажа наплыла вонючим холодным мороком. Оказались в узком коридоре, что тянулся вдоль всей крепости — ни тебе поворотов, ни арок, ни решеток. Только железные двери, еле угадываемые в такой темнотище.

— Тут стражников нет, — тихо сказал Набур, — здесь не от кого сторожить. Двери железные, посторонних нет. Я покажу тебе камеру, ключи у меня есть, я этой ночью дежурю. Повезло тебе, можно сказать. Вот эта камера. Постарайся привести своего друга в чувство, а я подгоню лошадей и выведу вас. Вечером начальник стражи и его люди обычно пропускают стаканчик-другой — старая традиция. Вот как раз сейчас собираются во дворе. Потому не копайся, иначе ничего у тебя не выйдет.

— Выйдет, — еле слышно буркнула Лиса, остановившись у двери, оббитой железом.

На весь коридор горело всего лишь три факела — чадили, трещали и пачкали и без того черные стены гарью. При таком свете разглядеть скважину оказалось не простым делом, но Набур, видать, привык к здешним замкам. Потому ловко просунул здоровенный черный ключ, повернул один раз — и дверь дрогнула, отступила внутрь.

Набур полоснул ножом по веревке на руках Лисы и, шепнув: "Удачи", зашагал назад.

Уже в камере стало ясно, что надо было хотя бы припасти свечей — пойди, разгляди что-нибудь в такой темени. А факелы со стен коридора брать боязно — вдруг кто заглянет и заметит, что не все в порядке.

— Галь, — тихо позвала Лиса.

— Я здесь, у стены, — голос еле слышный, хриплый.

— Досталось тебе? — спросила Лиса, осторожно ступая на звук. Сердце у нее колотилось так, что, казалось, заглушало треск факела и звук шуршащего под ногами сена.

— Еще как. Зачем ты тут?

— За тобой. Встать сможешь?

— Серьезно? Сможешь вывести?

— Зменграхи дранные… ничего не видно в этой темноте… чтоб его… Где ты? Я не вижу тебя вообще…

— И хорошо, что не видишь. Я у стены, я тебя вижу. Еще два шага — и можешь опуститься на корточки. Только не садись на пол — грязно тут.

— А ты? Где сидишь?

— Я лежу, Лис, на соломе здешней. Сесть не смогу, кажется…

— А надо встать. Лошади сейчас будут готовы, и мы тебя выведем. Давай, попробуй. Зачем Игмаген тебя бил? Ты не прочел ему карту?

— Лошади правда будут? Тогда подставь плечо, надо действительно поднятсья.

Лиса опустилась и нащупала холодную ладонь Галя. Положила его руку себе на плечо и выдохнула:

— Хорошо хоть тебя нашла. Дураки мы с тобой были, поверили Игмагену…

Галь коротко вскрикнул, когда Лиса выпрямилась, поддерживая его за талию.

— Кости целы? — спросила Лиса.

— Ребро, наверное, сломали. Ноги целы, руки тоже. Значит, выберемся. Пошли, что ли…

Галь довольно сильно опирался на нее, и шагать быстро не получалось. Приблизились к двери, Лиса выглянула в коридор, после сказала:

— Надо подождать, наверное…

Но тут же послышались торопливые шаги на лестнице и показался Набур. Он решительно раскрыл дверь камеры, подхватил под другое плечо Галя и распорядился:

— Я вынесу тебя сам, скажу, что требует Игмаген. Лиса, возьми у меня на поясе ключ и закрой камеру. Давайте уберемся отсюда и побыстрее. Да помогут нам добрые духи…

— Да поможет нам Создатель, — буркнул Галь.

Набур охнул, перекинув Галиена через плечо. Лиса вдруг вспомнила, что сам он был ранен совсем недавно. Странно, как он успел так быстро оклематься? Уж не те ли колдуны ему помогли?

Глупые вопросы лезли ей в голову, пока она поднималась по лестнице. Засияли оранжевым светом факелы в круглой башенке. Набур повернул туда, сдвинул засов и вышел на улицу. У коновязи стояли три скакуна. Обычные мерины, взятые из конюшен, что находились рядом с тюрьмой. Один из них, явно не первой молодости, печально фыркал и косил глазами.

— Что есть — то и есть. Садимся и убираемся отсюда, — велел Набур и помог Галиену забраться верхом.

Только сейчас, при свете факелов, что пылали у дверей башни, Лиса разглядела лицо друга. Губы разбиты, на лбу кровоподтеки. Волосы свисают грязными прядками, на теле — одна тонкая рубашка.

Лиса решительно рванула с себя плащ.

Галь тут же мотнул головой. Он уже сидел в седле и морщился, держась за бок.

— Надевай. На мне еще овчинный жилет.

— Хорош возиться, Лиса! — рявкнул Набур, — Садись на лошадь. Лучше замерзнуть, чем снова оказаться в лапах Игмагена. У меня есть куртка для твоего друга.

— Меня зовут Галь…

— Не важно.

Набур уже сидел верхом. Он кинул темную куртку Галиену — простую, какие носят здешние рабочие на стройке. Тот еле поймал ее, ругнулся сквозь сжатые зубы от боли, после просунул руки в рукава и взялся за поводья.

Только убедившись, что Галь в состоянии сам сидеть на коне, Лиса вскочила в седло, и они втроем понеслись по улицам Тханура. Получилось слишком все просто и быстро. Или не слишком просто. Может, это Создатель послал свою помощь им, а, может, Галь молился, и его молитвы были услышаны. Сейчас это не важно.

Когда двигаешься верхом — то не так устаешь, и гораздо быстрее преодолеваешь путь. Лиса думала только об одном — лишь бы удалось выбраться из города. Главные ворота закрывают после полуночи, когда на храмах прозвенят колокола и маленькие колокольчики особую мелодию, обозначающую ночную молитву в храмах Знающих. Надо успеть, потому что вроде бы Лиса еще не слышала ни колоколов ни колокольчиков.

И им это удалось. Они успели проскочить перед самым закрытием. Пронеслись вперед, а чуть позже пролетел над головой тягучий грустный звон и раздался долгий скрежет и лязг — тянули цепи, чтобы захлопнуть тяжелые, оббитые железом створки.

Куда они скачут? Дорога спускалась с холма и тонула во мраке ночи. Ледяной ветер крепчал, рвал полы плаща, волосы. Студил щеки и вызывал слезы на глазах.

Как только Тханур скрылся из вида, Набур повернул куда-то в темноту, в бездорожье, в ряды низкого кустарника, еле виднеющегося в темноте.

— Куда мы? — осмелилась крикнуть ему Лиса.

Набур остановил ненадолго коня, и остальным тоже пришлось остановиться.

— Есть у моего отца охотничий домик, тут не так далеко, в горах. Правда, придется ехать всю ночь, скорее всего. Сейчас уберемся подальше от города, а после можно будет пустить коней шагом, чтобы не загнать. Твой мерин, Лиса, не выдержит долгой скачки. В охотничьем домике и укроемся. Отсидимся, пока Галиену не полегчает. А там видно будет.

И вновь пустились в путь. В темноту и холод. Пришлось одолеть горную узкую дорогу, что тянулась вверх огромной спиралью. Лиса едва не умерла от страха, вглядываясь с темную бездну, что подступала чуть ли не к лошадиным копытам. Галь, уставший и замерзший, почти лежал на спине лошади, и Лиса боялась еще и за него. В голове теснились вопросы — что им делать дальше и куда податься…

Искать братьев надо — вот куда. При мысли о мальчиках Лиса чуть не задохнулась от резкой боли в груди. Нет их, нет давно! Продал их, дранный шелудивый пес! Вонючее отребье зменграхов! Чтоб ему здохнуть! Чтоб побрал его Гусс! Чтоб Вакух выел все его внутренности!

Нет таких проклятий, какие бы не призывала Лиса на голову Игмагена. Одно хоть немного утешало — Галиена удалось вырвать из Игмагеновских подземелий. Вот пусть теперь ищет — куда он делся. Небось, на Лису и не подумает…

Хотя, подумает. Стражники расскажут все. И семье Набура может достаться. Надо предупредить его, пусть этой же ночью скачет за своими и спрячет их. Иначе накажут на Площади Праведников, как есть накажут! Лиса с силой сжала коленями бока своего скакуна чуть ли не со стоном выдохнула. Как непросто все получается, как непросто! А начались ее беды с какой-то картошки. Если бы не попался так глупо тогда Дагур — ничего бы этого не было.

Да, и Галиена она бы не встретила, и в Суэме бы не побывала. Ну, и пусть. Пусть. Зато братья были бы рядом. Справлялись бы как-нибудь. В голоде и трудностях — но все-таки вместе. А сейчас вот, одна беда кругом.

Дороги в темноте Лиса не видела совсем. Уверенно сказал впереди Набур. За ним следовал Галь и замыкал маленький отряд конек Лисы. Где-то на вершине частым гребнем проступил лес — выплыл из темноты огромной массой, зашелестел, зашумел, заскрипел, точно ворчливый жрец старого храма. Путешественники нырнули под низкие ветки, и огромные стволы вековых деревьев поплыли навстречу, будто колонны в храме.

Кони замедлили ход и Набур сказал:

— Почти приехали.

И действительно, совсем скоро остановились около мрачной и низкой крыши, которую в темноте и разглядеть-то как следует не удавалось.

Набур спрыгнул на землю и, не обращаясь ни к кому конкретно, пробурчал, что хижина расположена под скальным уступом и ветер тут не так сильно дует.

— Все теплее, зменграхи его дери, — закончил свою мысль Набур, заводя коня под навес крыши и привязывая к перекладине. Лиса тоже спешилась и услышала, как звонко заскрипел под ногами снег. Здесь, наверху снега было гораздо больше — и от него лес казался не черным, а каким-то мрачно-серым.

— Где-то тут у нас были припасены факелы, — сказал Набур, загремел чем-то под навесом, ругнулся.

После сказал:

— Ну их, эти факелы. Галь, давай помогу тебе спуститься — свет зажжем уже внутри. Там есть хорошая печка — протопим ее. Казан там есть — хоть воды вскипятим.

— У меня в рюкзаке остался запас чая и сахара, — сообщила Лиса, приблизилась к коню Галиена и взялась за поводья. — Сможешь спешиться?

— Я бы не отказался от горячего чая, — еле ворочая языком, проговорил Галь, перекинул ногу и чуть не свалился вниз. Он упал бы, если Лиса не вцепилась в его куртку изо всех сил.

Наконец, заскрипела дверь и все трое оказались внутри. Запахло древесной корой, мохом и — совсем немного — дымом. Хорошие, приятные запахи. Уютные запахи.

Набур нашел где-то сальную свечу, зажег ее — и мерцающее крохотное пламя осветило немного деревянного, покрытого пылью пола, немного стен, проконопаченных мхом и почерневшее устье небольшой печки. Печная дверца оказалась открытой — словно бы приглашала и предлагала: "кидайте дрова, я мигом вас согрею".

Галь рухнул на шаткую скамейку, но Набур тут же сказал, что здесь есть удобная лежанка прямо у печи, за деревянной перегородкой. Широкая, прочная.

— Если постелить на ней Лисин плащ — будет то, что надо. Сейчас протопим и согреемся.

Оказалось, что рядом с хижиной, под навесом, были припасены отличные поленья, толстые, сухие. А рядом с печкой в корзине — береста. И вот, огонь уже весело потрескивает и проглядывает сквозь небольшие дырочки в дверце — радостно и ярко.

Лиса быстро набрала воды в казан и пристроила на железном кругу, что был встроен в печной верх. Сейчас печь нагреется — и тогда вода закипит. И у них будет чай. А еще в рюкзаке у Лисы осталось немного картошки, колбасы, сыра и сухарей.

Набур, услышав об этом, тут же распорядился:

— Тут есть еще один казанок. Поставим в нем суп из картошки и колбасы. Приправа тут в хижине есть. Отличное варево получиться, и все наедимся. С сухарями — вообще красота. Я займусь едой, а ты бы помогла Галиену, — и Набур запнулся.

Галиену нужна была помощь, это ясно.

Суэмский кожаный рюкзак со множеством карманчиков Лиса все это время носила за спиной, не снимая даже для ночевки. В нем еще много чего было полезного и нужного. В одном боковом кармане лежала заветная мазь, в другом — мыло, лосьон, смена мужского нижнего белья, свернутая тугой трубочкой.

Нашлись в рюкзаке восемь картошек, кольцо колбасы и приличный кусок сыра. Мешочек крупы, жестянка с чаем, жестянка с сахаром и баночка с медом. И еще, на самом дне — тонкий шерстяной плед. Зачем его сунули в рюкзак — оставалось загадкой. Может, для того, чтобы стелить на землю. Укрываться во время ночевки под открытым небом этим пледом было бесполезно — слишком уж тонкий.

Но зато в хижине он очень даже пригодится.

Лиса застелила своим широким плащом всю лежанку — мехом наружу. И получилось очень даже здорово, мягко и тепло. А капюшон мог служить чем-то вроде подушки. После помогла Галиену устроиться и стянула с него ботинки, грязную рубаху и штаны. Решительно сказала:

— Сейчас смою с тебя аккуратно грязь, смажу раны мазью, после помогу одеться и заверну в плед. Печь уже нагрелась хорошо, тут скоро будет тепло. Сквозняков в хижине нет — хвала Создателю. Проконопатили все щели мохом на совесть. Так что, согреешься и уснешь.

— Смоешь грязь? — нахмурился Галь. — Лучше я сам. Принеси воды в чем-нибудь. Снег на улице растопи. Раз верхом ехать смог — то помыться тем более смогу.

Лиса подняла на него глаза. На какой-то миг ее одолело смущение и неловкость, но тут же все утонуло в сострадании.

— И не думай. Сейчас вместе управимся. Я лечила раны братьям. Да и ухаживать за ними больными тоже доводилось. Так что сейчас все будет, вот увидишь.

Ей надо было что-то делать. Надо было чем-то занять себя, иначе отчаянье захлестнет так, что останется только выть на половину Аниес, как волк-одиночка. Одна из всей семьи осталась… одна… Где же вы, ребятки?

Глава 30

— Никакой карты Игмаген мне не показывал. И ничего не спрашивал. Руки у меня были связаны, и его люди избивали меня. Праведный Отец ваш все ходил вокруг да приговаривал: "Что ж не помогает тебе, суэмец, твой Создатель. Видать забыл тебя, или ты прогневил его чем-то, что мне сейчас идет удача, а тебе только побои". Вот и все. Очнулся я в тюрьме, в темноте. А после ты появилась.

Галиен медленно мешал ложкой горячий суп, привалившись спиной к стене хижины, и неторопливо рассказывал. Ни горечи, ни злости в его голосе не было слышно, только недоумение.

— К чему все это было? Есть у него карта, или нет?

— Есть, — тут же подтвердила Лиса, — я сама ее видела и в руках держала. Просто он хочет сломить тебя, запугать. Показать свою силу и мощь. Чтобы ты сразу согласился на него работать и считал бы его благодетелем. Они так всегда делают.

Галь ничего не ответил. Осторожно забрал разбитыми губами картошку с ложки и снова принялся помешивать жидкость в мисочке.

Набур, который сидел недалеко от печки, хмыкнул и заметил:

— К чему такой переполох вокруг этой карты? Что там может быть?

— Мы и не знаем, — ответила ему Лиса, — ее никто, кроме Галиена, прочесть не сможет. А, может, и Галиен не сможет.

— Как твои братья? Ты отвезла их домой? Успела? — вдруг встрепенулся Галь. Неловко двинулся, пытаясь поставить миску на деревянный табурет и охнул. Сломанное ребро доставляло ему немалую боль.

Лиса отвела взор, резко убрала волосы за уши. После сказала громко и зло:

— Чтоб он сдох, этот Игмаген! Он продал моих братьев, представляешь? Продал еще тогда, когда я была в Суэме. Не стал меня дожидаться и не собирался, собака шелудивая. Свинья толстая и лысая…

— То есть — как продал?

— Вот так. За деньги. Вон, — Лиса мотнула головой в сторону Набура, — он знает. Он мне и рассказал и тебя помог вытащить. Так что, хвала вашему Создателю, что хоть ты живой и свободный. Отлежишься тут — и мотай в свою Суэму и побыстрее, пока Игмаген не нашел и не убил. А мне надо в Свободные Побережья, братьев искать. Без них нет смысла… вообще нет ни в чем смысла…

Галь, морщась, придвинулся, обнял Лису за плечи и прижал ее голову к своему плечу. От него пахло чистым бельем — Лиса сама помогала переодеваться — и суэмскими травами, которые входили в состав чудесной мази. Милые и приятные запахи.

Почувствовав, как ладони Галиена гладят ее волосы, Лиса вдруг поняла, что плачет. Слезы так и бегут по щекам. Слезы бессилия и безнадежности. Горе-то какое… горе…

Какое-то время Галь молчал, да и Набур, не зная что сказать, нарочито громко скрипел печной дверцей. После он вдруг заявил:

— Найти надо мальчишек, что тут неясного. Время еще есть, и если их сразу не забрали на корабли — то наверняка где-то в прибрежных городах или на плантациях.

— Совсем легко найти, — всхлипнула Лиса, — это немыслимо. Ни один хозяин не станет мне рассказывать, каких рабов купил на рынке. Со мной даже говорить никто не захочет. Это надо угробить полжизни, чтобы найти братьев…

— Ну, не обязательно расплачиваться половиной жизни, — тихо проговорил Галь, — иногда очень даже помогает золото. Развязывает языки, делает людей дружелюбными и вежливыми. Просто наймем крикунов и пусть они на каждой площади обещают большой вознаграждение за трех братьев рода Гойя. Точной гарантии нет, конечно, но вдруг повезет? Или братьев твоих найдем или — на худой конец — нужные сведения раздобудем.

Лиса подняла голову и быстро спросила:

— Почему ты говоришь "мы"?

— Потому что я тебя не оставлю, Лиса. На мою помощь ты вполне можешь рассчитывать.

— Ага, только золота у тебя уже нет. Оно осталось в Прибежище Утопленников.

— Не страшно. Под мою расписку с моей печаткой любой ростовщик отсыплет сколько угодно золота. И можно послать весточку с караваном — наши люди всегда выручают своих. Потому наши приедут в Свободные Побережья и привезут столько денег, сколько нужно. И коротким путем приедут, через Каньон Дождей, а не через ваши королевства. Безопасным путем. С рыцарями Ордена лучше не связываться.

И Галь снова поморщился.

— Тебе все еще не хочется стереть с лица земли таких, как Праведный Отец? Все еще жаль наши Королевства? Или ты уже передумал? — спросила его Лиса.

— Нет, Лиса, я не кровожаден и не склонен к мести. У нас совсем другие обычаи в Суэме. Да и как бы я желал уничтожить всех здешних людей, когда среди них могут быть твои братья и ты сама? Такие как ты — на вес золота. Ради таких, как ты, и стоит пощадить все ваши Королевства.

— Это ты еще не знаешь обычаев магов из Верхнего Королевства. Вот тогда ты бы понял, что Игмаген — это еще не самое страшное. Верхние маги умеют забирать жизнь у людей не прибегая к оружию. Просто так, одним колдовством. У нас есть земли, которые навсегда остались пустыми после того, как маги лишили их жителей дыхания жизни и сожгли все в магическом пламени. Эти места теперь называются Безжизненными, и там до сих пор никто не живет.

— Я не думаю, что убийство магов — это выход.

— Тогда где выход? — не сдавалась Лиса.

— Надо помочь людям измениться. Чтобы они поменяли свои правила и обычаи. Стали другими.

— Ага, попробуй. Люди, может, и не хотят ничего менять. Любые перемены страшат, а к правилам и обычаям все давно привыкли.

— Но ведь они знают, что в Суэме живут по-другому и живут хорошо. Люди могут перенять наши обычаи. Просто перенять. Если мы позволим им это сделать. Даже Игмагена можно изменить.

Лиса фыркнула и тряхнула головой, чуть не заехав подбородком по плечу Галиена.

— Игмагена не изменит ничего. С хитрой лисицы можно только шкуру содрать, а повадки ее никто не изменит. Это я тебе точно говорю. Вас, суэмцев, в королевствах считают слабаками. И считают, что вы вовсе не выиграли войну с баймами, а проиграли. Земли баймов вы не заняли, платите им дань продуктами. Это не победа. Так делают только побежденные.

Галь удивленно уставился на Лису.

— А зачем нам проклятые земли баймов? На них же не растет ничего. Абсолютно ничего, даже травы. Там нет пищи даже для одной-единственной овцы. Меисхуттур и землей сложно назвать. Так, край, где живут проклятые. Кому нужны такие земли?

— Ну, и что? Вы же победили, вы можете всех побежденных согнать в одно место и заставить работать на себя, а не кормить их даром!

— Лиса, мы их кормим потому, что иначе им нечего будет терять. У них там нет никакой еды вообще, если не считать зменграхов. Голодные баймы нападали бы на наши границы с жестокостью отчаявшихся. Им бы было уже все равно — умирать от голода или от наших стрел. А на границах тоже живут наши, суэмцы. И мы хотим сохранить мир для них. Мир и безопасность. Потому у нас такой договор. Баймы не нападают, мы их кормим. А еда в Суэме есть и очень много, ты в этом сама убедилась. Вот и поразмысли — насколько опасно иметь под боком голодного и обозленного врага.

Набур в их разговор не лез. Удивленно слушал и временами рассеяно чесал темную стриженную макушку.

— Не могу размышлять. Я бы, если бы могла, убила всех своих врагов. Прямо руками. И Игмагена в первую очередь. И не кормила бы его ни за что, — яростно выдохнула Лиса, — Легче сразу стало бы жить.

— Это не вернет тебе братьев. Только ожесточит тебя еще больше.

— Ну, и что?

— Мы так не поступаем.

— Потому что вы — суэмцы. Вы — другие. У вас — другие правила. И ты не поймешь нас никогда, Галь.

Галь ничего не ответил, лишь осторожно прижал к себе Лису и прикоснулся губами к щеке.

— У тебя остынет суп, давай будем есть и ляжем спать. Я страшно устала, пока добиралась до Тханура, — спохватилась Лиса.

— Я просто не хочу, чтобы ты стала жестокой, Лиса. Надо сохранить в себе и сострадание и милосердие, даже к врагам. Лиса, это нужно для тебя, чтобы не измениться. Чтобы не превратиться в байма…

— Мы не превращаемся в баймов, на нас не действует проклятие суэмцев.

— Но вы можете потерять свою душу и так и не найти. Что может быть страшнее пустоты внутри? Когда не любви, ни милости, ни жалости, ни радости? Чем ты заполнишь пустоту без любви, Лиса? Думаешь, такие как Игмаген умеют любить? Не умеют и уже никогда не смогут.

Лиса не нашлась что ответить. Повернулась, взяла миску с остывающим супом и протянула Галиену. Спросила:

— Хочешь, я покормлю тебя? Я кормила Дагура, когда он упал с дерева и расшиб себе руку. Женщины всегда заботятся о своих мужчинах.

Галь усмехнулся ласково и добродушно. Взялся за ложку и велел:

— А ну, давай-ка и ты сама поешь. И сделай мне горячий чай. Ты ведь умеешь заваривать, научилась уже. И Набура угостим суэмским напитком. Ему должно понравится.

При мысли о чае с сухарями Лиса приободрилась. Да они вообще глупцы, сидят и трепят языками вместо того, чтобы уминать еду. Галь, небось, голодный страшно. Да и она сама чуть ли не гвоздить готова грызть.

Почему-то у них с Галиеном всегда выходят какие-то умные разговоры. И всегда она возражает Галю, и всегда тот убеждает спокойно и терпеливо. Вот уж у суэмцев терпение развито невероятно. Сама бы Лиса — если бы, к примеру, приставал к ней с вопросами Дагур или близнецы — давно бы уже надавала подзатыльников и приказала не морочить голову.

Набур — вон — наворачивает вторую миску и уже даже не прислушивается к их разговору. Решил, видимо, что такие умности не для него. И то верно. Что уже сейчас говорить о милости и прощении, когда хочется спать и глаза слипаются. А Галь — тот вообще чуть ли не засыпает над миской. И сам себе улыбается своей слабости.

Дохлебав свой суп, Лиса заварила чай и разлила его по глиняным, немного кривоватым кружкам, которые нашлись в хижине. Набуру неизвестный напиток понравился. Он долго восторгался сахару и называл его чудесным порошком. Он наболтал себе в чай и сахара и меда и получился у него приторный напиток. Причмокивая от удовольствия, Набур хвалил Суэму и уверял Лису, что ей повезло и лучше бы она не тратила время на братьев а возвращалась в Такнаас.

— Твоих братьев уже не найти. А если Галь забирает тебя с собой, то что тут рассуждать? Думаешь, всем выпадает такая возможность? Он жениться на тебе и ты родишь ему мальчиков столько, сколько сами пожелаете. Суэма, говорят, огромна, конца и края ей не видно. И вся она — земля, сама рождающая хлеб. Так что, вы прокормите всех своих сыновей, даже если их у вас будет с десяток…

Лиса не стала отвечать на болтовню Набура. Да и что тут скажешь? Если Лиса не поможет братьям — им не поможет никто. Не может она бросить близких в беде. Не может — и все! И говорить на эту тему нечего.

Галь так и не доел свой суп. Прислонился головой к стене и уснул, еле придерживая миску с остатками. Лиса тихонько убрала с его лица темные длинные волосы и прошептала над ухом:

— Я принесла тебе чай. Будешь?

Галь только кивнул.

Она помогла ему выпить горячий напиток а после устроила поудобнее на плаще.

— Ложись рядом, — пробормотал Галь.

Лиса слабо кивнула. Кончено она устроиться рядом. Больше-то негде. Есть еще лавка, но на ней будет спать Набур. Он же будет смотреть за печкой и подбрасывать дров. На улице поднялся ветер — загудел в трубе, зашелестел снегом. Может, даже метель разгулялась — Лиса не выглядывала за дверь.

Теперь метель и холод не страшны. В хижине было так тепло, что можно было ходить босиком. Галя она укрыла тем самым пледом, что нашла в рюкзаке, сама легла рядом и тут же уснула.

Глава 31

Утром Набур поймал зайца. Поставил засветло силки, а через парочку часов уже принес одного ушастого. Сам его разделал и поставил вариться в горшочке.

Лиса спала чуть ли не до полудня. Дальняя дорога и переживания утомили ее настолько, что она потеряла счет времени. Сон слился в одну темную полосу без картинок, и лишь под конец, почти проснувшись, Лиса увидела знакомую ворону. Та сидела на белом снегу, косила круглым черным глазом и беззвучно разевала клюв.

Хотелось крикнуть и швырнуть в гадину камнем или, на худой конец, снегом, но во сне Лиса не могла пошевелиться. И было понимание того, что это лишь видение, что ворона не настоящая. В своем сне Лиса четко помнила, что на самом деле она лежит рядом с Галиеном в далекой горной хижине, и никакого снега тут нет. И уж тем более никаких ворон.

Силясь поднять руку, чтобы хотя бы замахнуться на наглую птицу, Лиса вздрогнула, дернулась и открыла глаза. Приятный сумрак, разлитый в хижине без окон, навевал сонное настроение. Захотелось перевернуться на другой бок и снова уснуть, но уже без ворон.

Весело гудел в печке огонь, насвистывал что-то бестолковое Набур. И пахло мясной похлебкой. Подумав о мясе, Лиса вдруг поняла, что страшно хочет есть. Просто ужасно хочет. Прямо слопала бы целую курицу… или ворону, на худой конец…

Поднявшись и заглянув за перегородку, Лиса сонно пробормотала:

— Ты что делаешь?

Набур весело сверкнул глазами и сообщил:

— Ем похлебку с остатками картошки и зайцем. Не хочешь?

— Спрашиваешь. Сейчас, волосы расчешу только и лицо умою.

— Думаешь, с неумытым лицом заяц будет не таким вкусным?

— Оно-то и верно, но вдруг Галь проснется и увидит мою заспанную рожу? И так не красавица, потому уж лучше я о себе позабочусь…

Последние слова Лиса пробормотала уже зашнуровывая ботинки и запахивая безрукавку из овчины.

Снегу за ночь навалило прилично. Конечно, это же гора, хоть и не высокая. А на горах всегда зимой выпадает прилично снега. Он захрустел под ногами, заскрипел громко и смешно. Такой белый, чистый — такого снега в городе не бывает никогда. В Тхануре даже снег грязнущий и вонючий.

Ручеек, что бежал неподалеку, не замерз — пробивался между длинными сосульками, звенел ледяными бубенчиками. Щедро побрызгав в лицо, Лиса напилась обжигающей холодом влаги, улыбнулась высоким верхушкам сосен и сидящим на самых иголках облакам и заскрипела по снегу обратно.

При дневном свете стало ясно, что кругом — куда не кинь взгляд — кругом только лес. Высокие сосны, изредка — дубы. Еще реже — громадные лиственницы с конусовидными верхушками. Ручей у самого обрыва, внизу — снежные завалы, под которыми скрыты острые валуны. В этих местах надо быть осторожным, чтобы не свалиться вниз.

Расседланные лошади стояли под широким навесом крыши, накрытые тонкими попонками, накормленные и спокойные. Снег с деревянных ступенек и узенькой веранды был убран, и плохо обструганные доски желтели неожиданным радостным цветом.

Лиса плотно закрыла за собой тяжелую, немного разбухшую дверь и выдохнула:

— Ну и холодина там. Прямо пальцы заледенели.

— Еще бы, после ледяной воды… — тут же согласился Набур и поставил на грубо сколоченный, но хорошо вычищенный деревянный стол миску с дымящейся похлебкой. — Садись, давай, и ешь. Еще не хватало только твоей простуды.

— Сроду не простывала, — хмыкнула Лиса, — ни разу в жизни не болела и не помню, чтобы какая хворь одолевала.

— Это где ж дают такое здоровье?

— Не знаю даже, — Лиса улыбнулась, — мне все некогда было. Не до болезней. Работа, братья, огород, Белая башня — чтоб ей пусто было… Вот и не довелось поболеть ни разу в жизни.

— Стукни по дереву и помяни мать-Набару, чтобы не сглазить, — тут же посоветовал Набур.

— Ого, какие правила ты знаешь. За такие вещи руки рубят на Площади Праведников, знаешь? Мать-Набару упоминать запрещено даже под страхом смертной казни…

— Что, прямо рубят руки? — послышался голос Галиена.

Лохматый, хмурый, он выглянул из-за деревянной перегородки и невесело улыбнулся.

— Бывало и такое. Набара считается страшным божеством, которое и упоминать нельзя вслух, — пояснил Набур.

— Ну, так и не упоминайте. Зачем руки людям рубить? Как можно жить без рук?

— Наказание такое. Это очищает от идолопоклонничества…

— О, Создатель… Откуда вы все это взяли?

— Орден Знающих — вот оттуда, — влезла в разговор мужчин Лиса, — это они такое придумывают.

Галь опустился на скамью и сказал:

— Глупости это. Набару действительно лучше не упоминать и по дереву не стучать. Все в руках Создателя. Но и от нас очень многое зависит. Если не будем дураками, то со всем справимся. Пахнет у вас уж очень вкусно. А ты, Лиса, здорово выглядишь. Румяная и быстрая. Ты иногда напоминаешь мне лису — только в хорошем смысле. Такую ловкую, хитрую и красивую лисичку.

Лиса вдруг поняла, что краснеет, точно девчонка, что первый раз в жизни выбралась из деревни в город и услышала первый комплимент от парня. Краснеет, опускает глаза и почему-то глупо трет нос. Вот балда! Понятно, что если Галь влюблен в нее, то и видит в ней невесть что. Лисичек или еще кого-то.

— Засмущал ты девчонку, — гоготнул Набур, — она, почему-то, считает, что некрасивая. Просто не видела себя в зеркало…

В том-то и дело, что видела. Лиса себя видела, только никак не могла понять, что Набур и Галиен находят в ней красивого? Ладно, им виднее.

Лиса взялась за ложку, скорчила рожу Галиену и принялась нарочито шумно хлебать суп. У Набура хорошо получается готовить, тут ничего не скажешь. Или это Лиса слишком голодная, потому ей все кажется необыкновенно вкусным…

— Неин так и остался лежать там, на пригорке… — вдруг тихо сказал Галиен.

— Чего он там остался лежать? Наверняка уже успел дотопать до тракта, — пожала плечами Лиса, — медленно идет, наверное. Но к тракту уже, небось, точно выбрался.

— Куда добрался? — Галиен выглядел таким озадаченным, что Лиса не удержалась и фыркнула.

— Ну, чтобы попасть в Суэму, лучше всего выбраться на тракт.

— Значит, он живой?

— О, духи, конечно живой! Ты думал, что он умер? Нет. Игмагеновы рыцари и стрелять толком не умеют. Промазали. Стрела просто задела кожу, но она была отравлена. А от яда помогает только одно… — и тут Лиса запнулась.

— Что помогает? — спросил Галь.

— Как что? — Спокойно ответил Набур. — Обычно делают противоядие по старым правилам. Только рыцари этого видеть не должны, иначе тоже руки отрубят… Призывают духов, совершают обряд и готовят противоядие.

— И ты так делала? — спросил Галь Лису.

— Иначе он бы умер. Я знаю, что суэмцы не имеют дело с духами. Но я не знаю, что делают суэмцы в таких случаях. А мы делаем именно так.

— Теперь за тобой должок вашим духам. Теперь ты должна выполнить все три магических правила. Ты не должна ничего рассказывать, ты должна слушать духов и ты должна будешь заплатить. Первый закон выполнен, ты ничего не рассказывала сама. Остался второй и третий, — сухо сказал Галь.

Поднялся, поморщился, убрал со лба волосы. Медленно прошелся по хижине.

Огонь, как сумасшедший, гудел в печурке. Набур и Лиса молчали, пораженные таким простым и легким раскладом, о котором им напомнил Галь. Все правильно, надо заплатить. Ничего духи не делают бесплатно, и Лиса — их должница. Ничего ту не поделать. А духи служат Игмагену, и теперь Лиса снова должна Игмагену, так что ли?

— Игмаген найдет нас тут, Лиса, — вдруг резко сказал Галь, — снять с тебя должок духам можно, конечно, для тебя это работает. Для вашего народа май-нинос. С вами у Создателя особые отношения, Он ведь и для вас Создатель тоже, вы тоже его дети, просто немного другие и из другого мира. С тебя можно снять долг. Вернее, переложить его на кого-то другого. Кто-то другой добровольно должен взять на себя твой долг. И возьму его я. Я могу это сделать, я суэмец, я заплачу по суэмски. Так, как платят у нас. Но нам надо убираться.

Галь вдруг быстро подошел к Лисе, положил ладони ей на голову и просто сказал:

— Я забираю долг Лисаэн Гойи на себя. Я, Галиен Маэн-Таин делаю это совершенно сознательно и добровольно. Во имя Создателя, которое не знает никто из живущих в Суэме, я совершаю это. Да будет так.

Лиса вздрогнула и почувствовала, как по спине, по рукам и плечам пробегает горячая волна. Вспыхнул огонь, яркими тонкими полосами света пробиваясь сквозь небольшие дырочки печной дверцы. Заскрипели балки на крыше, охнул удивленно Набур и тихо сказал:

— Ты был услышан, Галиен Маэн-Таин. Теперь долг Лисы на тебе и Создатель отвернется от тебя, потому что ты связан с духами. Как же ты теперь?

— Справлюсь. Все будет хорошо. Создатель никогда не оставляет своих, даже если мы совершаем ошибки. Вот увидишь, общаться с Создателем гораздо лучше, чем с духами Днагао.

— Но духи тоже помогают нам, — тихо возразил Набур.

— Только платить за это приходится слишком много. Давайте поедим, соберемся и постараемся убраться отсюда, пока нас не нашли рыцари Ордена. И побыстрее.

— Что ты будешь делать со своим долгом? — спросил Набур.

— Найду наших суэмских Знающих и спрошу у них совета. Они знают, что с таким делать.

Значит, снова дорога. А Лиса так надеялась, что они хоть пару дней смогут отдохнуть в теплоте и уюте. И так не хотелось покидать обжитую хижину. Не хотелось ночевать под открытым небом, не хотелось мерзнуть в седле и дрожать от опасностей, бояться преследователей. Убегать, убегать и убегать…

Куда им теперь? В Суэму? В Свободные Побережья?

Лучше в Суэму, раздобыть денег, освободиться от страшного долга. Собрать снаряжение и тогда уже отправляться через Каньон Дождей в путь, на поиски братьев.

А с картой что будет? Ее ведь тоже Галиен хотел раздобыть…

Лиса не стала задавать вопросы. Напряжение и тревога повисли в теплом воздухе хижины, и запахи дров, древесной смолы и мясной похлебки поблекли перед запахами опасности и смерти.

Галиен торопил всех. Говорил, что сейчас тут слишком неспокойно и слишком опасно и что этой ночью они проспали то преимущество по времени, что у них было.

— Если бы знали — отправились бы засветло и были бы уже далеко отсюда, — говорил он, укладывая в рюкзак остатки провизии.

— Может, зря так торопимся? — сомневался Набур.

— Не зря. Я чувствую, что опасность слишком близко. Я ведь суэмец, а суэмцы умеют предчувствовать.

И Лиса, складывая тонкий плед, вдруг поняла, почему видела утром ворону. Конечно, ворона — знак беды. Если бы она не была такой сонной и уверенной в собственной безопасности — то поняла бы, что ворона всегда являлась ей перед надвигающейся бедой.

Рванув плащ с лежанки, Лиса сказала:

— Давайте быстрее. Времени у нас слишком мало…

Глава 32

Решено было вернуться в Суэму. Да и что еще было делать? Коротко и быстро Галь объяснил, что нужны деньги, хорошее снаряжение и помощь суэмских Знающих.

— Джейк знает, что делать в такой ситуации, он на самом деле — тот самый избранный, что помог закрыть Проклятую Дверь. Один из четверых. Так что он и не в таких переделках бывал.

Лиса не спорила. Главное сейчас — это остаться живыми, всем троим. Потому что если Галь, Лиса и Набур погибнут от рук Игмагеновых рыцарей, то братьям уже никто не поможет. Это понятно.

Потому Лиса не копалась. Рюкзак с жалкими остатками провизии приторочил к своему седлу Галь. Котелок и чайник упаковал Набур. И совсем скоро маленький отряд снова двинулся в путь.

Галиену было тяжело, он не успел оправиться от побоев, потому выглядел неважно. Его золотисто-коричневый цвет лица теперь больше походил на желтый, глаза покраснели и на скуле темнел приличный синяк. К тому же та куртка, что достал для него Набур, не очень-то и грела. Лисе пришлось настоять на том, чтобы Галь принял от нее хотя бы безрукавку.

— У меня есть плащ и в нем вполне тепло. И не возражай, иначе я просто оставлю безрукавку тут, в этой хижине, — твердо пообещала она.

У Галя не было сил спорить, потому он принял помощь молча, сунул руки в проймы безрукавки — и Лисе пришлось помочь ему, потому двигался он медленно, сжав зубы и стараясь лишний раз не тревожить сломанное ребро.

Все трое почти спустились с горы вниз — остался небольшой отрезок дороги, засыпанный снегом. Именно в этот момент из-за поворота показался отряд рыцарей. Сытые огромные кони мотали головами и фыркали, преодолевая снеговые завалы. В морозном воздухе бряцанье оружия и скрип снега вдруг показались Лисе слишком громкими. Что-то крикнул передний рыцарь, на верхушке шлема которого развивалась узкая белая лента, знак Ордена. Тут же появился сам Игмаген — выехал из-за холма, поднял руку в железной перчатке и зычно крикнул:

— Не вздумайте удирать! Вас все равно догонят!

Лиса уже разворачивала лошадь. Нечего их слушать, надо скрыться как можно быстрее!

Но животное вдруг заартачилось, встало на дыбы, замотало головой, и Лиса от неожиданности вылетела из седла. Снег смягчил падение, но чьи-то руки грубо схватили за капюшон плаща, дернули назад. Обутые в сапоги ноги сильно ударили в бок, в спину, под голени, от чего Лиса, так и не успев толком подняться, снова рухнула в снег.

— Прекратите ее избивать! Игмаген, иначе я не прочитаю ни строчки в твоей карте! — крикнул Галь, вытягивая меч.

Он спрыгнул на землю и закрыл собой Лису, выставив сияющий клинок.

Лиса обмякла, наклонила голову вниз и сделала вид, что вот-вот потеряет сознание от страха. Рука одного из рыцарей, державших ее за капюшон, ослабла, и в этот момент Лиса, вытянув нож из высокого ботинка, ударила им ближайшего воина. Удар пришелся в бедро, воину ругнулся, свалился вниз и замахнулся мечом. Но Лиса, тут же воспользовавшись свободой, откатилась в сторону и с силой ударила по ногам второго воина. Третьего обезглавил Галь, после рубанул того самого упавшего, которому досталось от Лисы. Набур направил своего коня на тройку кинувшихся навстречу всадников, но и его подвела клятая скотина. Ни с того ни с сего мерин упал на колени и жалобно заржал, будто увидел что-то страшное и ужасное. И от этого дикого ржания Лису пробрала дрожь.

— Ты их видишь, Лиса? — вдруг спросил Галиен.

— Кого? — Лиса поднялась на ноги и, выставив колено вперед, приготовилась дать отпор, крепко сжимая в руке рукоять ножа.

— Невидимых духов. Я их отлично вижу, и лошади их чуют. Животные нас не увезут отсюда, их не пропустят Невидимые. Те самые духи, которым я теперь должен, — Галь развернулся, отбил удар одного из рыцарей, покачнулся, хватаясь за бок. Снова поднял клинок, и звон скрещенных мечей заставил Лису вздрогнуть.

— Все правильно, библиотекарь. Ты и твоя девчонка нам должны! — закивал головой Игмаген, услышав разговор.

Набур упал на колени, пытаясь отбиться от троих рыцарей. Но битва оказалась слишком неравной. Потрясенная Лиса увидела, как брызнула кровь, и сраженный Набур распластался на слишком быстро краснеющем снегу.

Галь, повернувшись, рубанул мечом, отражая удар, но он оказался один против четверых. Где-то сбоку ругались те двое, которым досталось от Лисиного ножа.

Лиса кинулась наперерез Игмагеновскому жеребцу и закричала:

— Это же ты первый продал моих братьев! Ты обещал, ты сказал, что отплатишь мне за работу! И ты наврал, не сдержал свое слово!

— Да кто ты такая, грязная девчонка, чтобы указывать мне, что делать, а что нет? — грубо усмехнулся Игмаген, и махнул рукой. В Лису тут же вцепилось несколько рук — воинов у Праведного отца хватало. Рука в железной перчатке с силой ударила в бок — и мир перевернулся. От резкой боли перехватило дыхание и на миг потемнело в глазах.

Кто ударил еще раз ногой в спину, послышался резкий хруст костей и крик боли. Лиса не сразу поняла, что это она сама кричит.

— Если не оставишь ее в покое, я не прочту не строчки из твоей карты! — зазвенел резкий голос Галиена.

— Вот с этого надо начинать, суэмец. Не вы диктуете правила, вы только подчиняетесь нашим. Ты прочитаешь мне карту, прямо сейчас. Прямо тут. Я не стану рисковать и отвозить тебя и девчонку в город. Кто знает, сколько у вас еще друзей среди тюремщиков? Мы разберемся тут и расстанемся, библиотекарь. Вот так мы сделаем. И это будет правильно. Ты согласен? Я не слышу. Говори!

Один из рыцарей снова с силой пнул Лису.

— Карта с тобой? — сухо спросил Галь.

Лиса попробовала подняться, но не смогла — бок буквально жгло огнем.

— Карта со мной. Я слышу, что ты заговорил как мужчина, о деле, мой дорогой суэмец. Карта со мной. Я желаю, чтобы ты прочел ее прямо сейчас, здесь.

Игмаген щелкнул пальцами, и ему тут же помогли спешиться. Он кряхтел от усилий, и его кожаные сапоги скрипели уютным громким скрипом. Издевательским сытым скрипом. Зашуршали кожаные завязки седельной сумки — и вот, в белых здоровенных ладонях Игмагена оказались тонкие коричневые пластины.

— Вот она, карта мудрых. Так она должна выглядеть, библиотекарь? Скажи мне, это карта мудрых?

Игмаген пристально всматривался в напряженное лицо Галиена и улыбался. Победно, радостно, добродушно. И Лиса чувствовала, как разгорается внутри у нее злость. Белая ярость. Бешенный гнев. Так бы и расцарапала эту сытую наглую морду. Плюнула бы в эти заплывшие жиром глазки, вспорола живот ножом, выпустила кишки…

Лиса скрипнула зубами и тихо прокляла и мать Игмагена и всех его предков.

— Спокойно, Лиса, — усмехнулся Праведный Отец, — ты еще успеешь показать свою испорченную натуру. Сейчас важный момент. Момент истины для всех нас. Что скажешь, библиотекарь?

— Это карта мудрых. Карта наших предков. Я могу ее прочитать. Я ее прочту.

— Читай. Или мы отрежем башку твоей девчонке. Вот уж не думал, что Лиса настолько блестяще исполнит задание, жаль будет терять такую девчонку…

— Мне надо… надо рассмотреть. Здесь не все просто, это шифр. Здесь зашифрованное послание и сама карта…

Галь медленно приблизился, двое воинов держали мечи около его горла.

— Оружие, библиотекарь. Брось в снег свой меч, — добродушно велел Игмаген.

Лиса крикнула, было, чтобы не верил этой лисице, но тут же получила такую затрещину, что на мгновение мир снова померк для нее.

— Лиса, молчи, я умоляю, — не глядя на проговорил Галь, — тут написано, что последние знания мудрых укрыты в Храме Стихий. Чтобы найти дорогу к Храму надо в правый верхний угол карты вылить белых чернил. Белая дорога растечется и покажет путь к Храму. Храм находится под землей, всегда находился под землей. Верхний правый угол той самой пластины, на которой вырезаны три знака, похожих на солнце, воду и ветер. Знак трех стихий. Верхний угол этой пластины — начало пути.

— Белые чернила? — нахмурился Игмаген. — А если я вылью обычные, черные? Что изменится?

— Ничего. Без разницы. Чернила потекут по вырезанным бороздкам и укажут путь. Ты будешь видеть. Чернила, краска — что угодно. Это все. Я все прочел.

— Нет, библиотекарь. Ты так просто меня не подведешь. Посмотри мне в глаза и поклянись своим Создателем, что ты прочел мне все. Что ты не скрыл от меня опасности, поджидающие меня в этой дороге.

— Как я могу увидеть и предсказать опасности, когда я не вижу дороги? Вылей чернила, и я смогу сказать еще.

— Поклянись Создателем, что ты прочел всю карту, — голос Праведного Отца стал жестким и громким.

— Клянусь. Клянусь Создателем. Я прочел все, что было написано на пластинах. Перед тем, как будешь выливать чернила, соедини их. Этого не написано, но это видно. Обе пластины соединяются замочком, вставляются края. Один край подходит к другому. Тогда карта будет единым целым. Больше ничего не написано. Храм Стихий — это место, где мудрые скрыли свои последние знания. Так и написано — Последние Знания. Больше ничего. И три знака Храма Стихий — солнце, ветер и вода.

— Это все?

— Все. Дальше я не могу ничего увидеть. Тут не вся карта. Должно быть продолжение. Видишь еще замочки? Тут должно быть четыре квадрата. Четыре квадрата, Праведный Отец. Не все карты можно прочесть так просто… Отпусти девочку.

— Еще пластины? Должны быть еще пластины? И больше ты ничего не можешь прочесть?

Галь молча качнул головой.

Игмаген улыбнулся, точно здоровый кот, нажравшийся хозяйской сметаны, резко махнул ладонью, и один из воинов сделал выпад, пронзив Галиена мечом.

Лисин крик утонул в ржании рыцарских лошадей.

Галь упал в снег лицом вперед.

Кто-то сверху стукнул Лису по затылку.

Игмаген взгромоздился на лошадь.

Заскрипел снег под копытами.

— Убей и меня, Праведный Отец! Не оставляй меня в живых, иначе ты пожалеешь! — крикнула Лиса, превозмогая боль.

— Обойдешься. Живи, девочка. Ты честно заработала право остаться в живых, — не оборачиваясь, кинул Игмаген.

Раздался смех. Рыцари Ордена веселились остроумной шутке Праведного Отца. Отряд удалялся, таял в белом облаке снежной пыли.

Собрав остатки сил Лиса подползла к Галиену, перевернула его. Стеклянные, ничего не видящие глаза уставились в небо. Красная дорожка от кончиков губ, морщинки у глаз, щетина на подбородке…

— Галь, услышь меня… пожалуйста… ты не можешь просто так уйти… это не честно! Создатель, это не честно! Ты не можешь забрать его, Создатель! Я прошу, я прошу…. Я прошу…

Лиса шептала уткнувшись в волосы Галиена и чувствовала, как вместе с жизнью любимого уходит и ее собственная жизнь.

— Я проклинаю тебя, Игмаген! — прошептала Лиса. — Проклятием рода Гойя. Пусть смерть постигнет тебя. От страшного колдовства. Пусть найдется на тебя маг, сильный маг. Пусть ты узнаешь, что значит смерть! Пусть ты сдохнешь! Создатель, пусть он будет проклят! Пусть он будет проклят!

— Он уже проклят… — раздался спокойный голос за спиной.

Лиса попыталась повернуть голову назад, но резкая боль мгновенно опустила в промозглую тьму забвения. Упав в снег Лиса закрыла глаза…