Птицелов

Глава 16

— Что еще надо сделать, сэр?

Лайэм был очень доволен, что мальчишка по имени Фрэнки явился по его адресу и все утро убирался во дворе нового дома Лайэма. Он даже пришел умытым — вернее, размазав по своему лицу грязь, которая покрывала его, словно маска.

— Иди теперь к старому Биллю. Он научит тебя ухаживать за деревьями, кустами, сажать цветы… Станешь садовником — неплохое ремесло.

Билль начал устраивать сад, когда в дом еще не было проведено электричество.

Фрэнки медлил уходить.

— Старый Билль сказал, что я ему — просто обуза. Если бы вы не велели…— Он едва ли не со слезами на глазах глядел на свои лохмотья и развалившуюся обувь.

— Иди себе и не валяй дурака, — прикрикнул на него Лайэм. — Если бы не я… Ерунда какая! Работай как следует, тогда и я, и старый Билль будем довольны, и все у тебя будет в порядке.

— Да, сэр!

Фрэнки убежал, а Лайэм стоял у дерева, смотрел на почти полностью отделанный свой дом. Но согреет ли когда-нибудь этот дом тепло женского присутствия?

Фрэнки скрылся за домом, а Лайэм все так же неподвижно стоял, опустив голову и размышляя. Женитьба… Как может он не думать об этом после ночи с Орелией? Он чувствовал, что влюбился в нес по-настоящему, глубоко и сильно. Она сказала, что любит его, и он верит ей. Наверное, он мог бы найти с ней счастье. Если бы только… она была с ним честной…

Лайэм был неглуп и понимал, что неопытная женщина не была бы такой страстной и не уступила бы так легко. И понял еще в их первую ночь, что у нее кто-то был. Мысль о том, что она не пришла к нему невинной девушкой, не пронзила его сразу — боль и раздражение росли постепенно. Он не хотел думать, что другой мужчина держал ее в объятиях, целовал ее, сливался с ней. Он готов был выслушать ее признание в том, что это произошло очень давно и забыто ею. Только в этом случае и сам мог забыть, потому что не хотел быть одним из многих.

Лайэм ведь понимал, что Орелия — не распутная женщина, она могла увлечься кем-то, полюбить этого человека. А что если она любит его до сих пор?

Задумавшись, он не заметил, как к дому подъехала карета, и очнулся только от оклика Росситера, рядом с которым сидел Тео Мэнсфилд.

— Что вас привело ко мне, джентльмены? — удивленно спросил Лайэм.

— Мы хотим собрать членов Общества сегодня утром, — ответил Росситер, — незапланированное заседание по поводу книги. Решили захватить вас по дороге.

— Прекрасно, — сказал Лайэм, — сейчас я покончу с делами и готов ехать с вами.

— А мы пока посмотрим ваш дом внутри, — заявил Росситер.

— Буду рад.

Росситер выскочил из кареты, следом за ним — Тео. Они обошли весь дом, где рабочие усердно заканчивали внутреннюю отделку и расставляли привезенную мебель.

— Ну, что ж, — одобрительно сказал Росситер, — прекрасно выдержанный современный стиль.

Лайэм просиял — это была первая оценка постройки образованным и сведущим человеком; подрядчики, конечно, своего мнения не имели.

— Сначала у меня были скромные планы по внутренней отделке дома, — заметил Лайэм, но потом я решил сделать больше ниш и книжных полок, потому что намерен расширить свою коллекцию произведений искусства.

Рассматривая книги на полках, а это были антологии древнегреческой и древнеегипетской лирики, Росситер в сердцах сказал:

— Почти все переводы для нас должен был делать Квигли. Хоть бы этот чертов сын ввязался в идиотскую историю уже после того, как выполнил бы работу для Общества.

— В какую еще историю? — поднял брови Лайэм.

— Да это просто непоправимый ущерб для нашей книги, — заметил Тео Мэнсфилд. — С латыни переводят трое — я, Кэннингхэм и Росситер, а с древнеегипетского и древнегреческого теперь некому.

— Да что же случилось с Квигли? — повторил свой вопрос Лайэм.

— Он был арестован.

— За что?

— Да как бы сказать… у него была некоторая склонность к маленьким девочкам. Ну, все время ему это сходило с рук, и вдруг отец какой-то гречаночки — раз, два и сдал нашего Квигли полиции. Тот протестовал, изображал дело так, что он принял девчонку за профессиональную проститутку…

— Ну и что же, Квигли теперь в тюрьме? — спросил Лайэм.

Тео Мэнсфилд покачал ссреброволосой головой.

— Разве богатые люди сидят в тюрьме? Освобожден под залог, конечно.

— Господи, до чего может докатиться человек! — вскричал Лайэм. — Квигли всегда казался непредсказуемым, но охотиться за девочками и давать взятки чиновникам — дальше некуда. Да, человека не узнаешь, пока не заглянешь в глубину его души, — задумчиво закончил он.

Некоторое время мужчины молчали, вспоминая, очевидно, о жестком и необычном характере Квигли, о таинственной судьбе его богатой жены, которую никто из его знакомых в глаза не видел и о которой Квигли даже никогда и не упоминал.

Наконец эту тему оставили. Росситер прокашлялся и громко заявил:

— Во всяком случае, даже если число переводов сократится, останутся великолепные иллюстрации нашей Федры…

Лайэм, который совершенно забыл, что для иллюстраций позирует Орелия, нервно спросил:

— Они уже сделаны?

— Да, уже многие эскизы готовы, — ответил Мэнсфилд. — Племянница Федры оказалась великолепной моделью. Она — просто воплощение женской красоты Средиземноморья.

Лайэм заметил, что на лице Росситера выразилось явное неодобрение. Очевидно, он в чем-то не согласен с Мэнсфилдом. — А как вы считаете, доктор Росситер? — спросил Лайэм.

— По-моему, Федра должна была найти натурщицу в среде профессиональных артисток, — без обиняков заявил Росситер. — Мисс Кинсэйд — женщина из общества, вряд ли ей стоит позировать в таких костюмах.

Он снял и протер очки, и Лайэм заметил какой-то странный блеск в его глазах.

Снова заговорил Мэнсфилд:

— Но ведь Де Витт Карлтон не возражает против того, чтобы мисс Кинсэйд позировала для нашей книги.

— Де Витт Карлтон? — раздраженно воскликнул Лайэм.-К чему Обществу его одобрение, если он даже не является ее членом?

— Зато является женихом мисс Орелии Кинсэйд, — возразил Тео Мэнсфилд.

— Как? — загремел Лайэм; все изумленно обернулись к нему. — Откуда у вас такие сведения, приятель?

Мэнсфилд не ответил, но вступился Росситер:

— Карлтон не держит этого в тайне. С тех пор как мисс Кинсэйд вернулась в Чикаго, он ухаживает за ней. Главный или даже единственный поклонник.

Единственный поклонник? А кто же тогда он? Мысли в голове Лайэма как будто закружились в бешеном хороводе. А он, значит, любовник на короткий срок? — Лайэм почувствовал гнев и досаду, но ни слова не высказал — выдавать даму не принято в обществе. Орелия клялась, что любит его, и Лайэм страстно желал, чтобы она любила его и только его. Он знал, что в жизни Орелии был другой мужчина, но не мог смириться с тем, чтобы этим мужчиной оказался Де Витт Карлтон. Значит, она лгала, когда открыто называла Карлтона педантом и занудой.

Но действительно ли Карлтон был первым мужчиной Орелии? Если она была связана с другим человеком, зачем же она вела эту игру с ним, Лайэмом? Для того чтобы продвинуться по работе? Он вспомнил, что и работу у О'Рурков она получила нечестным путем, использовав дружбу Сина и Федры. При этой мысли кровь Лайэма вскипела. Он не даст одурачить себя второй раз!

— Мне очень жаль, джентльмены, — холодно заявил он, — пожалуй, я не смогу отправиться с вами. У меня осталось слишком много работы по дому. Кроме того, мне надо подготовиться к важной деловой встрече в офисе завтра утром. Прошу прощения!

Мэнсфилд и Росситер выразили огорчение, сели в свой экипаж и уехали. Лайэм смотрел им вслед и думал о завтрашней утренней встрече в офисе с Орелией Кинсэйд.

Орелия делала эскиз фасада здания, склонившись над своим чертежным столом, но не с серьезно-сосредоточенным, как обычно, а с мечтательно-рассеянным видом. Из-за этой рассеянности на фасаде появились необычные декоративные детали в стиле, не присущем американской архитектуре, скорее, в европейском, усвоенном Орелией в Италии. Карандаш ее беспечно, как бы независимо от нее самой, рисовал асимметричные украшения из вьющихся растений, ракушек и цветочных гирлянд. Рококо вовсе не было любимым стилем Орелии, но, подстегнутое чувством влюбленности, воображение увлекло ее.

Эскиз был заказан богатым экспортером мясных продуктов с Юга ирландцем Патриком Шонесси, приятелем О'Рурков. Он купил земельный участок для своего дома в знаменитом Ряду Миллионеров, на Саус Мичиган-авеню, застроенной великолепными особняками.

В таком состоянии Орелия работала за своим столом, когда в офис, опоздав более чем на час, вошел Лайэм О'Рурк. Очнувшись от рассеянности, Орелия посмотрела на свои часики, приколотые к корсажу, и удивленно уставилась на собственный рисунок. Она сразу утратила свой сияющий вид, поняв, что этот эскиз надо просто порвать, потому что он сделан совсем не в том стиле и для заказчика неприемлем. Но она даже не успела убрать эскиз в папку, чтобы потом незаметно его ликвидировать, к ней уже подходил Лайэм.

Словно охотник, устремившийся за ланью, он направился прямо к ее столу, не обращая внимания на приветствия сослуживцев Орелии. Эскиз с декором фасада в стиле рококо лежал на самом виду, но Орелия надеялась, что он не заметит ее ошибки, как не обратил в прошлый раз внимания на лишнее окно, нарисованное ею в рассеянности вместо двери. Но на этот раз он все заметил, нахмурился, и чувственная дрожь, прошедшая по телу Орелии, когда он подошел к ней, сменилась неприятной дрожью испуга.

Он глядел на нее, мрачно нахмурившись. Что изменило его настроение после того, как они расстались утром? Вторая ночь любви, они оба были в упоении — и вот он глядит на нее холодно и отчужденно! Неужели все дело в эскизе?

— Как подвигается ваша работа, мисс Кинсэйд? — спросил он холодно.

— Вполне нормально. Кое-что надо доделать, — ответила она уклончиво. Но он вгляделся в ее эскиз, хотя она попыталась загородить его, склонившись столом с карандашом в руке, и обратился к Орелии строго и холодна:

— Патрик Шонесси — простой человек, хоть бумажник у него набит туго. Разве мой отец не объяснил вам этого?

— Н-нет…— пробормотала она.

— Так что подобный стиль совершенно ему не подходит. — И он брезгливо поднял эскиз кончиками пальцев. Лайэм говорил громко, и Орелия почувствовала, что глаза всех сослуживцев устремлены на нее.

— Я… еще не закончила…— начала она с дрожью в голосе.

— То, что вы делаете, компрометирует мастерскую О'Рурков, — перебил ее он.

Она испуганно моргнула и уставилась на Лайэма с изумлением. Его слова могли иметь слишком широкий смысл — или же они все-таки относились только к этим неуместным украшениям на эскизе?

— Я вас не понимаю, — сказала она еле слышно.

Он взял карандаш, положил на стол эскиз и презрительно уставился на него.

— И понимать нечего. — Резкими штрихами он зачеркнул нарисованные ею украшения, так нажимая на карандаш, что даже прорвал бумагу в двух местах. — Пройдемте в мой кабинет, я растолкую вам, что надо сделать.

Бросив па стол карандаш, он повернулся на каблуках и отошел от ее стола, явно уверенный, что она немедленно последует за ним. Но она осталась сидеть, глядя на перечеркнутый им, фактически уничтоженный эскиз. Стало быть, он счел, что ее работа совершенно не годится и ее надо начинать заново.

На глаз навернулись слезы. Но нет, нет! Она не заплачет. Переполненная гневом, она встала и пошла вслед за Лайэмом. Войдя в его кабинет, она не хлопнула дверью, а демонстративно спокойно прикрыла ее за собой. Когда она вошла, Лайэм уже сидел за своим рабочим столом, перебирая кучку проспектов. Она ждала, скрестив руки на груди. Он не поднимал головы от проспектов. Тогда Орелия, наконец, взорвалась:

— Что означает ваше поведение? — спросила она резко.

— Мое? Или ваше? — спросил он, глядя на нее холодно зелеными глазами.

— Мое? — изумилась она. — Что вы имеете в виду? Но что же я сделала? Если я добавила лишние украшения в эскизе…

— А больше вы ничего не сделали неуместного?.. Ну, скажем, в ваших поступках?

Она поняла, что дело вовсе не в испорченном эскизе и, взяв себя в руки, заявила:

— Довольно играть словами. Давайте внесем ясность в наши отношения. Какие претензии вы имеете ко мне?

Он глядел на нее с холодной яростью. К горлу ее подступила тошнота. Она ясно поняла, что он имеет в виду их личные отношения.

— Я думал, что мы честны друг с другом, — с болью выговорил Лайэм.

Да, ее догадка оправдалась. Вина ее собственная. Она должна была рассказать Лайэму о Розарио, прежде чем позволила прикоснуться к себе. Ее охватила паника, но ничем не выдавая своего волнения, внешне оставаясь абсолютно спокойной, она сказала:

— Я не хотела поступать нечестно.

— Но поступили, не так ли?

Охваченная стыдом и горечью, она прошептала:

— Лайэм, неужели надо обсуждать личные дела на работе? — Она не оборачивалась, но знала, что все коллеги наблюдают за ними сквозь дверное стекло.

Он закричал, словно обезумев:

— Это вполне подходящее место, наилучшее место!

— Лайэм…

— Не глядите на меня так невинно! Это все — притворство, обман, лицемерие. — Он вскочил из кресла и угрожающе подступил к ней, огромный, яростный. — Орелия, я ведь просил вас быть честной. Вы вступили со мной в связь, чтобы обеспечить свое профессиональное продвижение в нашей фирме. Не могли уж дождаться, пока выйдете замуж за Де Витта, который купит вам Место партнера в солидной архитектурной фирме! Да не молчите же черт возьми! — прогремел Лайэм.

Но Орелия не находила слов, она ничего не понимала. Что за речи о замужестве с Де Виттом? Какая ерунда! Ведь он мог понять, что Де Витт ей вовсе не нравится. И она доказала свою любовь к нему, Лайэму. И несколько раз говорила, что любит его. Но он не верит ей. Почему? Она могла понять только одно: у Лайэма все больше росли гнев и недовольство, и если сначала он примирился с тем, что он — не первый ее мужчина, то потом в его душе выросло, предубеждение, и эта мысль стала для него невыносимой. Может быть, недовольство усугубляется еще и тем, что он не только любовник ее, но и работодатель? Значит, он хочет избавиться от нее? Ну что ж, она облегчит ему задачу.

— Мне кажется, мое присутствие вас раздражает, — спокойно сказала она.

— Да, пожалуй, что так! — Он хрипло засмеялся.

Она вздернула подбородок.

— Тогда я ухожу из вашей фирмы.

Она сознавала, что потеряет любимую работу и что разлука с Лайэмом разобьет ее сердце. Но другого выхода не было. Она ждала ответа.

— Ах, вы хотите уйти из фирмы? — сказал он тоном обвинителя.

— Да, так, наверное, будет лучше.

— Не скоро же вы найдете хорошую работу, уйдя от нас! — язвительно заметил он.

«Ах, так он еще позаботится, чтобы она не могла найти работу!» — Побелев от гнева, Орелия заявила:

— Работу мне уже предложили. Я буду работать у мистера Фрэнка Ллойда Райта!

— Будете работать задаром. Из этого паразита и пенни не выжмешь.

Как он разозлился! Нет, она ничего не понимает. Что ж он, не хочет, чтобы она уходила? Но остаться она не может:

— Мне незачем думать о деньгах, — ответила она не менее язвительно, — я ведь выйду замуж за Де Витта Карлтона.

Захлопнув за собой дверь кабинета так, что задребезжали оконные стекла, Орелия подбежала к своему рабочему столу, сбросила нарукавники, надела жакет, схватила сумочку и вышла из конторы с надеждой никогда в жизни не видеть больше Лайэма О'Рурка.

Ковер с завернутым в него грузом был слишком тяжел, чтобы перелезть с ним через невысокую ограду, окружавшую Городок Увеселений. Двери на ночь запирались. Пришлось приставить к изгороди деревянный помост, оставленный строительными рабочими, и сверток с грузом соскользнул на другую сторону с глухим стуком.

— Конечно, это святотатство…— прошептал он. — Но иначе нельзя было. Теперь он должен перебраться сам. Он отвел свою лошадь, запряженную в маленькую каретку, в глубь купы деревьев, окружающих территорию ярмарки, и привязал вожжи к дереву. Потом перелез по помосту через ограду и, взяв сверток, прошел по улочкам ярмарочного Старого Каира к храмовому павильону. Опустив сверток на землю, достал из кармана ключ, открыл дверь и внес в храм свою ношу. Он оставил небольшую щель, чтобы в помещение проникал лунный свет: окон в храме не было, а взять с собой фонарь побоялся.

Протащив в темноте свернутый ковер к нише, он вынул из саркофага мумию-муляж и положил ее на пол рядом со своим свертком. Затем начал разворачивать ковер, но вдруг услышал мужские голоса под дверью и весь покрылся испариной. Неужели не удастся?..

— Дверь открыта… И кто-то ходил внутри…— Ну, что ж, давай войдем, Пит! — Он узнал голоса ночных сторожей. — Или ты мумий боишься?

— Да ты что, они же не настоящие! — возмущенно отозвался Пит.

Он притаился в нише. Полуразвернутый ковер остался лежать на полу. Рядом — мумия-муляж.

В дверях появился один из сторожей. Это был огромный, гориллоподобный, со срезанным лбом и маленькими глазками Пит.

— Кто там? Лучше выходи, не то пришибу! — крикнул Пит в темноту и двинулся прямо на него, освещая фонарем себе путь.

Но в этот момент он быстро и бесшумно сумел проскользнуть в другую нишу.

— Тут что-то лежит, — пробормотал сторож, направив луч фонаря на два свертка. — О-о-о! О-о-о! — раздался пронзительный крик. — Альфи, скорее сюда! Оружие захвати! — с этими словами Пит стремительно выбежал из храма.

Он вздохнул с облегчением — боги все-таки благосклонны к нему, они позволят ему выполнить свою миссию. Он быстро уложил тело вместе с ковром в саркофаг. Уже собравшись уходить, вспомнил о мести и, достав из кармашка для часов что-то маленькое, блестящее, положил эту вещицу на ковер в угол саркофага. Потом выбежал из храма, перелез через изгородь и уехал домой.

— Немедленно откройте! — И раздался нетерпеливый стук.

Лайэм был еще в постели. Покрытый потом, он метался среди смятых простынь — ему снился какой-то дикий кошмарный сон. Он и Орелия…

— Откройте, откройте же!

Кто это? Отец? Лайэм вылез из кровати, завернувшись в простыню, и побежал к входной двери. Неистовый стук продолжался.

— Я иду, иду!

Если это отец, жаждущий поведать ему, как обернулись его дела с Федрой, то Лайэм вовсе не расположен его выслушивать. Хватит с него собственных проблем с Орелией. Проклятая упрямица! И не подумала разуверить его в своих отношениях с Карлто-ном, ускользнула от него!

Но, открыв дверь, он увидел не Сина, а двух полицейских в униформе.

— Вы — Лайэм О'Рурк? — спросил старший, направив на него свет фонаря.

— Да. В чем дело?

— Я— лейтенант Энтони Фрайго. — Он, показал удостоверение. — Вы должны поехать с нами в полицейский участок и дать показания о том, где вы провели последние несколько часов.

— Я был здесь всю ночь! — пробормотал еще сонный Лайэм. — В чем дело? Что-то случилось?

— Убийство. Вы должны следовать за нами.