Ядерная весна (сборник)

Четыре месяца разницы

Саша Логинов несколько секунд прислушивался и, когда убедился, что его родители ушли и закрыли дверь ключом, вдруг резко сказал:

– Брось ты эту херовину.

Он имел в виду конструктор, в который мы играли. Я как раз возился с деталями, как всегда мечтая собрать автомобиль на колесах из того, что подвернется под руку. Но я сразу выпрямился от непозволительно резкого слова, – сам почти никогда еще не произносил таких, – освободил руки и послушно уложил их себе на колени.

Слушал.

– Ты уже знаешь про секс? – спросил Саша.

– Не знаю, – сказал я.

– Не знаешь, что такое трахаться?

У нас было четыре месяца разницы. Он был старше на четыре месяца, и это имело значение: он знал жизнь.

Саша устроился на ковре поудобнее и закатил глаза, будто это уже будет не первая попытка объяснить мне что-то простое и обязательное.

– Знаешь, что у девчонок и твоей мамы здесь? – он ткнул себя между ног.

– Знаю. Пушок.

– Знаешь, зачем так?

– А-а-а, – протянул я, собираясь наскоро подобрать какое-либо объяснение.

Саша остановил меня движением руки. Он был смелее и взрослее меня. У них в квартире стоял еле уловимый запах гниения. Я как-то интуитивно угадывал, что запах этот можно связать с «неблагополучной семьей». (Когда я вырасту, такой запах всегда будет указывать мне на легкодоступный секс.)

Итак, его родители ушли, и Саша остался за старшего. Он рассказал мне, что такое секс. Что становится твердым и куда вставлять. И как потом появляются дети. Саша делил людей на две категории: у одних в жизни секс будет, у других – не будет. Потом он включил телевизор, и мы замерли. Затаили дыхание и слушали первую попавшуюся программу – новости на первом или что-то вроде этого.

– Сколько ждать? – спросил я шепотом через несколько минут.

– Не знаю, – ответил Саша, – может, они не заговорят. Но лучше подождать.

Мы еще немного послушали, но секса в новостях не было.

– Сегодня, значит, уже не будет, – сказал разочарованно Саша и выключил телевизор.

Но я почувствовал: со мной уже случилось что-то новое. Я был готов. Пока мы ждали каких-нибудь вестей о сексе из телевизора, со мной случилось неведанное мной возбуждение. У меня стало твердым что нужно. В свои шесть с половиной я узнал, что отношусь к тем людям, которые будут этим заниматься. Но Саше я пока не раскрылся.

Стеснялся.

– А ты такой? – спросил я. – Ты будешь или не будешь?

– Не знаю, – ответил он и добавил: – Я хочу.

Скоро его родители вернулись и отправили нас гулять. Мы немного погуляли и разошлись по домам.

Но моя жизнь изменилась. Теперь я собирал секс как мозаику и уже совсем скоро кое-что узнал.

У меня были более-менее внятные сведения:

– Это приятно.

– Даже девочки иногда хотят секса.

И какие-то совсем смутные и сложные, но явно относящиеся к делу сведения:

– Японцы спят голые.

– Секс нужен не только для того, чтобы родились дети. В нем нужно улучшать свой уровень, и тогда с тобой захочет быть любая девчонка.

– Секс – это проявление любви.

Я смотрел на своих сверстников, на детей старше, на подростков и взрослых людей и пытался угадать: у кого из них это было? Как они все выглядят голыми? Какой у них уровень? Какие движения надо делать и как предложить заняться сексом?

Когда я возвращался домой после гуляния – поднимаясь по лестнице с первого на второй этаж, – если никого не было в подъезде, я приспускал штаны, и сквозняк приятно щекотал мою попу и мошонку. Я стучал в дверь своей квартиры со спущенными штанами, и только когда слышал звук открывавшегося замка, резко натягивал их. Мама пропускала меня в квартиру и закрывала за мной дверь.

Она ничего не знала. Я снимал куртку, шапку и варежки, пылая от мороза и своей новой тайны, и обнимал маму. Внешне я был тем же ее любимым сыном.

Один раз я попробовал подсмотреть за мамой, когда она мылась. Сестра еще гуляла вечером, а папа тогда уже не жил с нами. И вот мама пошла мыться, я выждал несколько минут для конспирации и встал в коридоре напротив ванной. Сначала я попробовал поглядеть в щель со стороны дверной ручки – и ничего не увидел, только кусок полотенца, висящего на крючке, приклеенном к стене. Тогда посмотрел в другую щель – со стороны петель. И очень хорошо все увидел. Мама стояла в ванной, поливала себя из душа, животом ко мне. И в узкую щель как раз попадал самый важный отрезок вселенной, вмещавший в себя пространство от маминых колен до плеч по высоте, а по ширине – ее бедра, талию и грудь. Я смотрел несколько минут, возбужденный, пока голова не закружилась.

Я сидел в комнате, когда она вышла. Почему-то я был уверен, что мама обо всем догадается, и мне несдобровать. Но она не догадалась.

Так я стал подглядывать за мамой и за сестрой. За сестрой смотреть мне все-таки нравилось больше – мама казалась немного староватой – ей было тридцать четыре года. Сестре же было двенадцать с половиной. Я не любил злую сестру и считал ее некрасивой – но ее головы не было видно в щель. А то, что я видел, – мне очень нравилось. Я всегда стоял совсем недолго – пару минут – и со мной случалось новое возбуждение – еще минуту-две – у меня кружилась голова – и я отваливал. Головокружение плюс боязнь разоблачения плюс чувство вины. Каждый раз я клялся себе, что больше не буду так делать, и всегда нарушал клятву.

Что и говорить, я все время был на взводе.

Был май. Как-то в детсадовский выходной мы с Сашей лазили внутри строящегося дома. Потом легли на третьем этаже – там был пол, весь каркас будущей пятиэтажки, но еще не было стен. Мы легли плечом к плечу так, чтобы только наши головы торчали над высотой, и плевались вниз, на дорогу. Плевки никогда не были моей сильной стороной. Поэтому мне быстро надоело, и, пока Саша плевал, я просто смотрел по сторонам. Меня привлекли две девочки, которые сидели в укромном местечке неподалеку от нас. Нашего возраста или даже младше. Они разговаривали, потом одна из них спустила трусы и начала писать, продолжая говорить с подругой.

– Смотри, – я толкнул Сашу.

Мы замерли. Девочка пописала. Посидела секунду со спущенными трусами и вдруг, вместо того чтобы трусы натянуть, еще и юбку задрала. Опустилась на четвереньки и давай ползать среди лопухов с голым задом. А вторая смеется. И вдруг тоже стянула трусы и тоже оголила попу. Они поползали немного, потом натянули трусы и пошли по своим – не знаю – обычным делам.

Мы с Сашей посмотрели друг на друга.

Он только пожал плечами. Тоже не понял, что все это значило. Одно я знал наверняка: то, что мы видели, имело отношение к сексу. Наверное, они чувствовали то же самое – приятное, что чувствовал я, спуская штаны в подъезде, когда сквозняк щекотал мои попу и мошонку.

Раз мы опять сидели у Саши вдвоем, и я рассказал ему все. Выложил все новое, что я узнал о сексе, рассказал, что подглядываю за мамой и сестрой, как проветриваю письку, что тоже мечтаю, когда вырасту, спать голым, как это принято у японцев. Не выдержал и все ему рассказал.

И тогда Саша строго сказал мне:

– Слишком много секса нельзя.

Я не понял и немного испугался.

– Ты уже знаешь про спид? – спросил Саша.

Я никогда раньше о таком не слышал. И тогда он мне рассказал. Саше уже было семь лет. Я опять чувствовал еле слышный запах гниения, запах неблагополучия в его квартире, пока он рассказывал о спиде. (Когда я вырасту, этот запах всегда будет заставлять меня внутренне съеживаться и испытывать страх заражения, бояться и отказываться от легкодоступного секса.)

Нельзя много думать о сексе и много заниматься им – вот что сказал Саша. Иначе заболеешь спидом. А спид – это как рак, даже еще хуже.

– Например, дяхон трахает тетю два часа, – сказал Саша, – и у нее течет кровь. Она заболевает спидом от потери крови, а он – потому что ему на писюн падает чужая кровь.

«Потеря крови» – страшное выражение. Спид, рак – страшные слова. О раке я имел очень смутное представление, но очень боялся его. Знал, что есть такая болезнь, но не знал, как ею болеют. У меня были опасения, что я сам обязательно заболею раком – потому что я рак по гороскопу. И теперь я решил, что еще и заболею спидом, раз это болезнь типа рака.

Я не на шутку перепугался.

А Саша сказал, что нужно пить мочу.

– Нужно иногда пить ссаки, – сказал он, – от них у человека становится очень хорошее здоровье.

Сначала я как-то не придал значения этой грязной теории про целебную мочу. Жил себе дальше, просто теперь помимо прочего очень боялся спида. Но Саша через неделю снова вернулся к идее выпить мочи, когда мы возвращались домой из детского сада. Мы жили близко – и уже с пяти лет возвращались домой самостоятельно, а тем более сейчас, в последние дни перед выпуском из подготовительной группы – мы были уже совсем взрослые. И вот, мы идем домой, а Саша просит меня взять дома стакан, пропажу которого не заметит мама. Брать стакан и вечерком выходить к условленному месту.

Дома мне на глаза попалась пластмассовая головоломка. Головоломка вроде кубика Рубика, только в форме морковки, сама черная с подставкой, а тело ее было усеяно вращающимися разноцветными секциями. А упакована она как раз была в пластмассовый стакан. Чтобы вот: собрал эту морковку Рубика, поставил на стол и сверху надел на нее пластмассовый стакан, и любуешься собранной головоломкой через пластмассовое стекло. У нас дома никто не умел ее собирать, и пропажи бы никто не заметил.

Поэтому я взял с собой головоломку и пошел в условленное место. К моему удивлению, Саша пришел не один. С ним был какой-то низкий толстоватый мальчик.

– Это тоже Саня, – сказал Саша, – он с нами.

Я немного нервничал из-за того, что он привел этого парня. Интуиция мне подсказывала, что это еще один Сашин младший друг. Значит, я был не единственным Сашиным другом и последователем.

Мы спрятались в кустах за трансформаторной будкой. Я достал головоломку.

– Что это? – спросил Саша.

– Нашел стакан, – сказал я.

Саша снял стакан и придирчиво оглядел.

– Пойдет, – сказал, а саму головоломку вдруг резко запульнул куда-то в сторону.

– Будешь первый? – спросил Саша у меня.

Я покачал головой. Саня-карапуз нерешительно молчал. Саша нассал в стакан и пригубил. Вылил остатки мочи и протянул стакан мне. Я не брал. Стакан взял карапуз. Он проделал все, что требовалось, немного поморщился, вылил остатки. Теперь была моя очередь.

Я взял стакан, вылез из кустов, набрал в стакан воды в ближайшей луже, ополоснул его и вернулся в убежище.

Меня ждали. Я выдавил из себя немного мочи и поднял стакан к свету. Желтые пенистые ссаки выглядели вполне безобидно и даже были похожи на газированный напиток.

– Не хочу, – сказал я, вылил мочу и запустил стакан в ту сторону, куда Саша три минуты назад пульнул головоломку.

Саша смотрел на меня с сожалением.

Я выбрался из убежища и рванул домой. Конечно, меня никто не преследовал, но я старался бежать быстро и не оглядываться.

Потом было лето, и мне исполнилось семь лет. Я проводил много времени на даче у бабушки с дедушкой, там уединялся на втором этаже и учился извлекать из своего тела приятные ощущения.

Еще я взбирался на длинную подушку от дивана и елозил на ней – «трахал». Если я занимался такими вещами слишком много, то голова сильно кружилась, а иногда меня даже начинало тошнить. Я стал совсем бледным, и взрослые говорили, что у меня малокровие. Но я-то был уверен, что это спид.

А потом я вернулся домой, и мы пошли в первый класс. Саша попал в класс «А» – для самых умных детей. Я в класс «Б» – для обычных, неумных и неглупых. Меня тоже хотели взять в класс «А», потому что я считал лучше всех детей в детском саду и даже лучше всех воспитателей, знал умножение и деление и хорошо рисовал. Но я не умел читать. Многие дети прочли уже по одной книге, некоторые по две или три, Саша прочел уже несколько книжек. А я еле-еле складывал слоги в слова, голова моя болела от чтения, и я сразу уставал. Вот я и попал в класс «Б».