Пули вместо выборов

Бетти и Джеймс Петрас Пули вместо выборов Эпитафия «мирной революции»

Чили 1973 года накануне сентябрьских событий во многом вызывает в памяти 1936 год в Испании: избранное народом правительство, опирающееся на поддержку промышленного пролетариата и сельской бедноты; напряженность и неуверенность в рядах левой интеллигенции, ожидающей в любой момент известий о мятеже генералов, которым надлежит дать отпор с оружием в руках; истерия среди лавочников, мелкой и крупной буржуазии, также ждавших выступления военных, молившихся о перевороте, который прекратил бы «этот кошмар», вновь поставил бы «ротос» (оборванцев) на место, вернув Чили «законным владельцам». А из трущоб, купленные на деньги банкиров, промышленников, латифундистов и… американского посольства, сотни громил-люмпенов устремились в городские центры. Фашистские погромщики из «Патриа и либертад» блокировали улицы и убивали водителей, подвозивших в рабочие кварталы отчаянно необходимое продовольствие. Начнется путч сегодня или завтра? Кто начнет его? И чем он закончится? Эти вопросы возникали и повисали в воздухе, оставаясь без ответов. Каждое утро, на заре, рабочие старались урвать хоть минуту отдыха после еще одной бессонной ночи «боевой тревоги», объявленной КУТ — Единым профцентром трудящихся.

Утром 11 сентября генералы решили, что пришел их черед. Хунта начала мятеж против президента, избранного народом. Командование флота, которое буквально накануне провело чистку среди моряков, настроенных в пользу конституции, взбунтовалось и захватило контроль над Вальпараисо — морскими воротами Сантьяго. Командование военно-воздушных сил бросило авиацию на президентский дворец. После ожесточенного сопротивления глава государства и его соратники были зверски убиты.

Военный переворот — не изолированный акт. Он явился кульминацией в цепи насилия со стороны правых на протяжении последних месяцев. В этот период ультраправые террористические группы убивали рабочих, взрывали общественные здания. Политиканы из Христианско-демократической и Национальной партий объединились в попытках поставить вне закона избранное народом правительство. Чистки в рядах вооруженных сил и вынужденные отставки офицеров-лоялистов готовили почву для переворота.

Альенде вечно будут помнить за его решительные усилия изменить систему несправедливости, создать более демократическое общество. Его мужество и преданность делу социального освобождения навсегда останутся знаменем для тех чилийцев, которые сегодня поднимаются на борьбу против военной диктатуры и уже ведут эту борьбу. Для них Альенде не только символ более справедливого и человечного общества, но и настоящий народный вождь. Отказ под дулом автоматов подчиниться грубой силе, решимость погибнуть, но не сдаться, будут вдохновлять миллионы мужчин и женщин, продолжающих благородное дело Альенде.

За первые полтора года пребывания у власти правительство Альенде провело ряд эффективных реформ. Крупные поместья подвергли экспроприации, принадлежащие иностранцам рудники были национализированы. Банки поставлены под контроль государства. Население страны давно ожидало этих справедливых мер, и понятие «виа чилена» — чилийский путь — как свидетельство возможности достичь радикальных изменений в обществе мирным путем, получило большую популярность.

Однако главные испытания были впереди. По мере того, как росли власть и авторитет рабочих и крестьян, усиливались их требования распространить процесс национализации и на промышленность, торговлю, сферу обслуживания. Однако уже в начале 1972 года стало ясно, что именно те аморфные слои, которые социологи именуют «средними классами», не согласятся на подобного рода национализацию, даже если ее и потребует большинство избирателей. «Средние классы» занимали относительно нейтральные позиции, пока объектом действий правительства оказывались иностранные монополии, крупные латифундисты. Но когда рабочие начали занимать фабрики, предпринимая попытки установить более справедливую заработную плату, сократить разрывы в социальном положении, когда мелкие буржуа поняли, что их иллюзорные надежды стать когда-нибудь «капитанами» промышленности или торговли рушатся под напором коллективных действий рабочих, они с яростью обрушились на правительство.

Энергию, с которой средние мелкобуржуазные слои бросились в бой, нельзя удовлетворительно объяснить ни падением доходов, ни потерей материальных благ. Фактически многие из названных групп выиграли в материальном смысле в итоге реализации правительственной политики перераспределения. Однако мистике собственности, надеждам подняться вверх по социальной лестнице был нанесен сильный удар. Как объяснил нам один сторонник христианских демократов: «Под угрозой оказался наш образ жизни. Что толку в самой жизни, если “ротос” подняли голову и отстаивают свои, чуждые мне, законы и привычки?» Владелец фабрики средних размеров воскликнул: «Мы окружены. Куда ни сунься, везде правительство! У нас нет больше гарантий наших привилегий, поэтому мы не будем вкладывать деньги в эту страну». Игнорируя тот факт, что Альенде избран демократическим путем, что он пользовался поддержкой рабочего класса, эти чилийские энтузиасты «демократии» вопили: «Никто не хочет новой жизни!» Эти «демократы» путали собственное страстное желание сохранить привилегии с желанием «всех». И именно из их рядов слышался один и тот же припев, содержавший в себе и страх, и пророчество: «Чили уже никогда не станет такой, как прежде».

В октябре 1972 года правые предприняли первое крупное наступление. Врачи покинули больницы, магазины закрылись, владельцы грузовиков блокировали дороги, группы студентов из буржуазных семей попытались захватить центр Сантьяго. Эта попытка наступления оказалась безуспешной, когда сотни тысяч рабочих заняли остановленные хозяевами фабрики и пустили их в ход, начали вводить новую систему распределения благ и приготовились к вооруженной борьбе. Всё же правые добились кое-каких уступок, в том числе назначения военных в состав правительственного кабинета[1]. Потеряв несколько десятков фабрик, занятых рабочими, правые отступили, надеясь завоевать на мартовских выборах 1973 года то, чего им не удалось вырвать в октябрьские дни на улицах. Но на выборах за левых проголосовало значительно больше избирателей, чем на президентских выборах 1970 года. Теперь более четко определился классовый водораздел: в пролетарских кварталах огромное большинство получили левые, в буржуазных районах — правые. Выборы, тем не менее, не решили главной проблемы, они стали прелюдией к более жестоким столкновениям.

Недостаточно подготовленный военный путч в июне 1973 года был подавлен[2]. ЦРУ, наверное, посмеялось над «любительством» мятежников, однако, прежде чем путч пресекли, погиб 21 человек [3]. Хорошо скоординированный мятеж чилийских вооруженных сил 11 сентября был, безусловно, проведен на «должном» уровне.

Атаки мелкой буржуазии, стремившейся парализовать страну, вызвали со стороны чилийского рабочего класса контрнаступление исторического значения — движение за народную власть.

По самому своему смыслу в нем заключались драгоценные ростки новою. «Народ сражается, создавая свою, народную власть», — гласил выдвинутый трудящимися лозунг.

Фабрики, склады, конторы, фермы были заняты. Хозяев и управляющих-контрреволюционеров изгнали. Рабочие брали в свои руки управление средствами производства и их защиту. Как провозгласила газета «Алерта!», от «Арики до Магальянес[4] производство в Чили должно идти нормальным ходом — в городах, на рудниках, в деревне».

Инициатива и решительность рабочих проявлялись по-разному. Когда хозяева закрыли текстильную фабрику «Ревлон», работницы собрались, провели необходимые организационные действия, убедили своих колеблющихся товарок и вновь, без посторонней помощи, запустили фабрику. Когда остановился общественный транспорт, рабочие отшагивали долгие мили пешком, чтобы вовремя быть на своих рабочих местах. В Сан-Мигеле, квартале трудящихся, даже дети организовали очистку улиц от «мигелитос» — специально изогнутых гвоздей, которые правые разбрасывали, чтобы выводить из строя рабочие грузовики.

Была создана система прямого распределения благ. Используя реквизированные на фабриках грузовики, рабочие развозили произведенные ими посуду, обувь, сахар, чтобы обменять или продать крестьянам, приносившим продовольствие из деревень. Как говорил один социалист из Консепсьона — профсоюзный лидер и лидер «промышленного кордона», «потенциально народная власть уже существует в сознании рабочих, но превращение ее в конкретную, устойчивую реальность на местах будет во многом зависеть от передовых рабочих».

То, что возникло как «оборонительная мера», вскоре приобрело самостоятельное значение — появились новые формы классовой мобилизации, классовой организации и классовой борьбы. Снизу, связывая воедино все фабрики района, в целях координации сопротивления рабочих реакционному военному перевороту, рождались «кордонес индустриалес» — «промышленные кордоны». Объединяя в своих рядах фабричных рабочих, местные организации солидарности, женские комитеты, все народные силы в данном географическом районе, стихийно возникали «командос комуналес» — «коммунальные советы». Они превращались в проводников и инициаторов непосредственных конкретных действий. Эти советы опережали традиционное левое руководство и профсоюзный аппарат, которые не всегда проявляли способность к мгновенной мобилизации. Не осознав вначале значения «кордонес», Единый профцентр трудящихся старался теперь установить с ними прямую связь.

К августу, по мере обострения социальных и политических конфликтов, состояние экономики ухудшилось. Нехватка продуктов питания сказывалась на уровне жизни в рабочих кварталах — правительственные и народные методы распределения уже не функционировали с такой эффективностью, как в октябре 1972 года. Важнейшие отрасли промышленности работали с перебоями — чувствовалась нехватка сырья. Из-за отсутствия строительных материалов застопорилась государственная жилищная программа, в выполнении которой отчаянно нуждались трудящиеся. Очереди за хлебом в рабочих кварталах стали обычным явлением, тогда как в «барриос альтос» (в богатых кварталах) спекуляция, черный рынок и тайные склады продовольствия превратились в неотъемлемую часть образа жизни. Инфляция, темпы роста которой в течение июня, июля и августа достигли 15 процентов в месяц, способствовала дальнейшему подрыву экономики. Инфляция и нехватки в снабжении продовольствием и сырьем еще более обострили конфликты между классами.

Корни экономических трудностей уходили отнюдь не в некомпетентность правительственных лидеров, как пыталась убедить читателей пресса США. Внутренняя и внешняя оппозиция — вот настоящее объяснение. Под личиной объективного освещения событий такие антикоммунисты, как Джонатан Кэнделл из «Нью-Йорк таймс» и Норман Галл, пытались обелить террор правых, вмешательство США, саботаж христианских демократов. Они твердили в унисон с реакционной прессой Чили: «Левые угрожают демократии и ведут страну к анархии и хаосу». Все это, по замыслу реакции, создавало благоприятную политическую атмосферу для «трагического, но неизбежного» финала — свержения правительства. Только за полтора месяца — с середины июля до конца августа — правые террористы предприняли свыше 1500 нападений на мосты, железнодорожные пути, линии электропередач, нефтепроводы, склады, жилые здания.

Усиление антиправительственной деятельности внутри страны тщательно координировалось с американской политикой. Предоставление займов и кредитов зарубежных государственных, частных и международных банков правительству Альенде было прекращено, поставки запасных частей для машин и аппаратуры, импортированных из США, необъяснимым образом «задерживались».

Посольство США в Сантьяго прекрасно подготовилось к оказанию помощи заговорщикам. Посол Натаниэл Дэвис — ветеран с большим практическим опытом по устранению левых. Дэвис окружил себя целой командой профессионалов в сфере организации подрывной деятельности. Послужные списки сотрудников американского посольства говорят сами за себя. Джон У. Айземингер, руководитель политического отдела: 1942 год — армейская разведка, 1951-й — разведка для Пентагона; операции в Ла-Пасе и Гватемале. Дэниел Арзао, политический советник: 1943 год — армейская секретная служба, 1951-й — Государственный департамент, 1953-й — ЦРУ; советник в Пномпене, Монтевидео, Боготе. Рэймонд Уоррен, офицер канцелярии первого секретаря: 1943-й — ВВС США, 1954-й — госдепартамент, затем ЦРУ; операции в Каракасе и Боготе. Фредерик Лестреш, первый секретарь: 1943 год — морская пехота, 1948-й — военно-морская разведка, 1956-й — госдепартамент; операции в Калькутте, Дели, Аммане, Каире и Каракасе. Джон Типтон, второй секретарь: ЦРУ и госдепартамент; операции в Мехико, Ла-Пасе и Гватемале.

Переворот не был ни «чистым продуктом» ЦРУ, ни результатом деятельности одной только чилийской реакции. Это плод объединенных усилий американской и чилийской буржуазии и ее союзника — военщины, интересы которых полностью совпадали.

В известном смысле сложность, запутанность и даже хаос всегда сопутствуют любому переходному периоду, предполагающему фундаментальные изменения в социальной структуре. Новым руководителям чилийской промышленности не хватало опыта, после долгих десятилетий эксплуатации рабочим нужно было многое объяснить друг другу, многому научиться в деле управления производством.

Наиболее сильное впечатление производил серьезный подход людей к крупным проблемам, к тому, как наладить жизнь в качественно новых условиях. Свыше трети работников металлообрабатывающей и машиностроительной промышленности посещали при Альенде профессиональные училища. Курсы учета и составления бюджета — предпосылка эффективного управления — были переполнены слушателями. Национальный план, включающий приоритеты в распределении ресурсов, широко и свободно обсуждался на общих заводских и фабричных собраниях. Среди тех, с кем мы говорили, именно рабочие острее всего ощущали совершавшиеся промахи, неизбежные на этом неведомом ранее пути.

И они приходили к закономерному выводу: повышение производительности труда, улучшение планирования, создание эффективной экономики зависят от решения главного вопроса — вопроса о политической власти. Невозможно было, скажем, сдержать инфляцию, пока материальные средства для реализации этой цели в значительной мере находились под контролем оппозиции, а ее единственная цель состояла в свержении правительства. Зимой 1973 года, с июня по август Коммунистическая партия Чили предприняла гигантские усилия во имя увеличения посевных площадей и добивалась успеха до тех пор, пока забастовка владельцев грузовиков не парализовала доставку удобрений и семян и, с другой стороны, не лишила крестьян средств доставки сельскохозяйственных продуктов в город.

К сентябрю Чили разделяла глубокая пропасть. Определилась четкая поляризация классовых сил, и каждому пришлось занять место по ту или иную сторону баррикад. Не все достаточно разбирались в тонкостях идеологии, и выбор нередко делался в соответствии с классовым чутьем, диктовался солидарностью или, напротив, ненавистью.

Завоевание рабочим классом Чили ведущих позиций в обществе явилось вызовом всем формам угнетения и эксплуатации. Свободу и достоинство, право на уважение люди обрели в тяжелых схватках. Невозможно себе представить, чтобы трудящиеся — хотя путчисты и ввергли ныне страну в пучину террора и репрессий — безропотно вернулись к старым порядкам, к угнетению. Они на практике узнали, что такое свобода, вернуть их навечно к капитализму можно будет, вероятно, только в одном случае — истребив всех до единого. Промышленный пролетариат составлял опору правительства, но он был не одинок. Несколько сот тысяч объединенных в профсоюзы крестьян и сельскохозяйственных рабочих стали союзниками городского пролетариата, левых сил и обеспечили им активную поддержку, несмотря на то, что проявили меньшую способность к политической мобилизации.

На другой стороне баррикад стоял крупный капитал и его союзники из среды мелкой буржуазии и люмпен-пролетариата. Среди этих социальных сил владельцы грузовиков показали себя наиболее воинственными[5]. Целый год, почти без перерыва, саботировали жизнь в стране врачи. Почти все объединения «лиц свободных профессий» заняли реакционные позиции. В больницах для бедных отделения неотложной помощи закрылись из-за отсутствия персонала, жертвами саботажа становились роженицы, дети и старики. Вся трескучая болтовня о профессиональной этике испарилась, осталось наглое глумление: «Пусть рабочие идут лечиться к своим министрам-социалистам». Особую опасность представляли, вероятно, лишенные собственности, но физически оставшиеся в Чили и политически активные экс-помещики, экс-промышленники, экс-юристы американских корпораций и т. п. Все они чувствовали, что больше терять нечего, и были готовы идти на любой риск, поддержать любую авантюру, лишь бы вернуть свои привилегии и собственность. Эта социальная группа поставляла рекрутов фашистским террористическим бандам и горячо проповедовала физическое уничтожение «всех революционеров» сразу после переворота.

В вооруженных силах по мере того, как классовые границы в обществе проступали все резче, большинство офицеров флота и ВВС выступало за антиправительственный переворот. Выходцы из среднего класса городской буржуазии, они готовы были терпеть изменения в аграрной политике, но, когда процесс социальных преобразований углубился, в их позиции, как и в позиции средних слоев «штатской» буржуазии, произошел резкий крен вправо. В период, предшествовавший перевороту, многие офицеры, часто встречавшиеся с американскими военными советниками в Чили, открыто выражали враждебность к правительству.

Наиболее осторожные путчисты страшно боялись, что у лоялистов в армии хватит сил вооружить рабочих и превратить переворот в гражданскую войну, в которой левые вполне могли победить. Правое крыло военных выжидало конца чистки среди своей собственной внутренней оппозиции, прежде чем перейти к действиям в обстановке выгодного соотношения сил — против безоружных рабочих.

Классовая поляризация глубоко затронула также и чилийских интеллектуалов. Прежде в их среде нередко звучали голоса в защиту бедных, голоса протеста против несправедливости. Но к концу третьего года пребывания правительства Альенде у власти университетские профессора и даже большинство студентов, представлявших, естественно, наиболее обеспеченные слои, объединились против рабочих, настаивавших на соблюдении принципа равенства граждан. За ректора Чилийского университета, настроенного резко антиправительственно, проголосовало три пятых профессоров и более половины студентов. Свыше 90 процентов студенчества — выходцы из «средних классов». Они поставляли участников антиправительственных демонстраций и присоединялись к ультраправым группам.

Известно, как часто дебатировался, в том числе в мировой прессе, вопрос о возможности «мирной трансформации» старых, капиталистических по своей сути общественных структур, использования или модификации существующих правовых, административных, военных и политических институтов, чилийской парламентской традиции, якобы аполитично настроенной армии.

Однако нужно совершенно четко уяснить себе один факт: парламентская система Чили всегда была глубоко антидемократической, антинародной. Выборные органы всегда и везде абсолютно определенно выражали интересы правящих классов, тогда как «низшие слои» населения просто-напросто не допускались к участию в политической жизни. После 1970 года, когда традиционная парламентская система попыталась блокировать все усилия рабочих и крестьян создать действительно демократические институты, отражающие их классовые интересы, интересы народа, существо старой чилийской «демократии» выявилось с полной очевидностью. Конгресс и суды упорнее всех сопротивлялись любой попытке «кордонес индустриалес» и «командос комуналес» взять на себя даже самую малую толику законодательной власти.

Почти три четверти национализированных промышленных фирм были национализированы по инициативе трудящихся. Действия рабочего класса и действия правых всё четче определяли границы противоборства в Чили в деле завоевания реальной политической власти. Христианские демократы, которые еще год назад делали вид, будто противятся военному перевороту, теперь яростно настаивали на замене правительства генералами. Сенатор Фрей[6], «человек США» в Сантьяго, отказался критиковать военный путч 29 июня и продолжающийся правый террор, в то время как газета его партии взывала к самым низменным реакционным предрассудкам мелкой буржуазии. В «Пренсе» появилась редакционная статья, где объявлялось, что власть в Чили «захватила еврейско-коммунистическая ячейка».

Отвергая любой правительственный декрет, христианские демократы и их правые союзники из Национальной партии и «Патриа и либертад» стремились создать параллельное правительство, одновременно подстрекая военных к захвату власти. Предвосхищая 11 сентября, конгрессмен от Национальной партии публично признал, что стрелял в демонстрантов у здания конгресса и оправдывал свои действия необходимостью убивать коммунистов. Буржуазия открыто попирала существующие законы, не отвечавшие ее интересам, и все это делалось «во имя свободы и демократии». Рабочие, с другой стороны, шли вперед, экспроприируя фабрики, пытаясь организовать самооборону, игнорируя судебные решения буржуазных законников. Тех самых законников, которые освобождали правых террористов, бросали в тюрьмы участников крестьянских демонстраций и которых пресса США рекламировала как «независимую судебную корпорацию» Чили.

Чилийские рабочие прекрасно видели, что все дорогие рестораны переполнены «патронами» из «средних классов», набивающими животы изысканными яствами, тогда как самим рабочим приходится терпеливо ждать в очередях, чтобы купить кости для супа. Они требовали более решительных, беспощадных действий против контрреволюции, понимая, что время не ждет, что приближается момент, когда любые попытки исправить положение могут оказаться запоздалыми. Причем рабочие не питали иллюзий относительно того, что будет означать промедление с принятием решительных действий — это обернется свержением правительства Альенде. Они уже столкнулись со зверствами офицеров, искавших на фабриках «склады оружия».

Ежедневные события на фабриках, в деревне, в казармах свидетельствовали, что идет жестокая, иногда явная, иногда скрытая классовая борьба — борьба в конечном счете за политическую гегемонию. Через конгресс реакция протащила «закон о контроле над оружием» якобы для того, чтобы обезвредить «все» вооруженные группы[7]. Осуществление закона армией вылилось в повальные обыски в рабочих кварталах и налеты на фабрики. С рабочими при этом обращались как с населением оккупированных территорий. Генералы ясно дали понять трудящимся, что их ожидает после переворота. Эти операции устрашения с использованием вертолетов, блокированием дорог явились репетицией военного путча 11 сентября.

Одним словом, правые проявили поистине «чудеса организованности» в битве за власть, пользуясь тем, что правительство не принимало действительно твердых мер обуздания заговорщиков, проникших и в кабинет министров.

В то же время путчисты прекрасно сознавали возможности рабочих к организации, их способность мобилизоваться, их готовность идти в бой. Они помнили о разногласиях в собственных рядах, слышали, как кое-кто из рядовых говорил друг другу: «Он[8] лучший президент за всю нашу историю». И поэтому правые спешили — спешили предупредить возможные контрмеры со стороны заводов и фабрик, спешили воспользоваться мягким, корректным поведением правительства, действовавшего строго в соответствии с законами — другими словами, спешили нанести народу предательский удар.

Что же будет дальше? Трудно поверить, чтобы рабочий класс, познав достоинство и свободу, добившись в короткий срок неимоверно многого, подчинился диктатуре. Как выразился один рабочий накануне переворота: «Мы можем обойтись без хлеба и топлива, но не без революции». Однако опыт Чили показывает, что без широкого вооружения рабочего класса победы добиться нельзя.