Пуля – лучший антидот

ПРОЛОГ

Пули звенели, ударяясь в обшивку бронетранспортера, выбивали краску, оставляли легкие вмятины и рикошетили, с тонким свистом отлетая в стороны. Потом с лягушачьим кваканьем ударил выстрел из подствольного гранатомета. Попадание было прямым, но осколочная граната оставила на броне только след, намного больший в окружности, чем след пули, саму броню лишь проверив на прочность и почти не помяв ее. Бронетранспортер по-прежнему уверенно и неторопливо преодолевал развалины забора и кирпичного сарая, переезжая не только отдельные кирпичи, но и целые куски стен с непоколебимой уверенностью бронтозавра. Бронебойных гранат у обороняющихся не было, как не было и гранатомета для них. И это спасало нападающих, под прикрытием бронетехники подобравшихся к дому предельно близко...

– Делаю последнее предупреждение! – прохрипел голос в мегафоне. – Прекратите стрельбу и сложите оружие. Иначе все будете уничтожены...

В ответ из вентиляционных окон подвала раздалось четыре одновременных автоматных очереди. Ответ не показался двусмысленным.

– Все, парни, к вам в гости «валар»[1] пришла... Уничтожить их!..

Видимо, команда, которую трудно было бы разобрать в башне БТРа, была дана не только через мегафон, но и по связи. Автоматическая пушка с башни бронетранспортера отозвалась на приказ сразу, ударила несколькими выстрелами в одно из окон, затем во второе – точно, прицельно, сразу погасив две огневые точки, а заодно и выворотив кирпичи вокруг самих окон. В двух оставшихся окнах обороняющиеся среагировали быстро, спрятавшись внутри, но подствольные гранатометы ударили по этим окнам, и одна из гранат, видимо, влетела внутрь, выхлопами пыли показав, что творится после взрыва в подвале. Бойцы спецназа внутренних войск, поменявшие щегольские краповые береты на кевларовые каски, бросились на штурм, но их уже никто не встретил огнем. Сопротивление было жестко подавлено...

Тем не менее, приклады автоматов спецназовцев не отрывались от плеча, а указательные пальцы не снимались со спусковых крючков. Каждый из бойцов готов был в любое мгновение ответить очередью на любое движение в пылевом облаке, окутавшем полуразрушенный дом, будь то хоть тень убегающей кошки. Но даже тени кошки после такого обстрела не удалось бы выжить. В самом доме, грязные и пыльные настолько, что даже пятен крови от ранений видно на них не было, лежали три изуродованных трупа – двое мужчин и женщина. Все в камуфлированных костюмах, все рядом с оружием, что выпало из рук только в момент смерти. Из подвала подняли еще четыре трупа. Эти выглядели не лучше первых, только пылью еще полностью покрыться не успели, и потому крови на них было больше. Она даже стекала и капала на заваленный обломками кирпичей, штукатурки и кирпичной пылью пол.

И только после этого началась будничная и скучная работа по осмотру места происшествия. Прибывшая оперативная бригада следственного комитета сразу выпроваживать спецназовцев не стала – на случай, если потребуется что-то сдвинуть с места или перенести. Когда есть рядом крепкие парни, грех этим не пользоваться...

– А это еще что такое? – Один из следователей взял в руки две плоские картонные коробки, сильно деформированные и помятые, и из них посыпались осколки стекла. – Наркота, что ли?

– Ампулы были... – сказал стоящий рядом спецназовец, снимающий надоевшую каску и приготовивший краповый берет. – Витамин «В»... Болезненные, кажется, уколы... Мне что-то такое кололи после ранения...

Следователь приподнял крышку верхней коробки. Внутри все было разделено на отделения, и в каждом отделении должна была храниться большая ампула. Но все они были разбиты, кроме одной. Следователь коробку опрокинул, высыпая осколки на пол; выпала и последняя ампула, разбилась, и по пыли, сворачивая в шарики мелкие частицы, растеклась круглая маленькая лужица, но тут же высохла, и сама пыль, где лужица была, словно бы запеклась. На какую-то секунду возник легкий незнакомый запах, но быстро выветрился. Да и в помещениях, где недавно рвались гранаты, запах стоит другой...

– А это, кстати, и не витамин «В»... – сказал спецназовец, присев на корточки, и посмотрел на следователя. – При мне в госпитале, помню, медсестра ампулу уронила и разбила. Лужица долго стояла. Осколки сначала собрали, чтобы руку не порезать, потом саму лужицу тряпкой вытирали. Здесь что-то эфирное... Испарилось сразу. Аммиаком, кажется, пахнуло...

Следователь зевнул и снова посмотрел на коробку. Этикетка все же утверждала, что в ампулах содержался витамин «В». Тогда он снял верхнюю коробку с нижней. Там, на самой коробке, вообще никакой этикетки не было, но ядовито-зеленым маркером в углу было написано: «Антидот». Внутри содержались ампулы меньшего размера. Из десяти целыми остались только четыре.

– Антидот – это... – начал спецназовец.

– Вообще-то антидот – это противоядие, – сказал следователь.

– Или нейтрализатор действия определенных сильных лекарственных препаратов, – заметил оказавшийся рядом другой спецназовец, глядя с высоты своих почти двух метров. – Когда человек от алкоголизма, например, лечится, делает «вшивку», а потом «заквасит», ему, чтоб не окочурился, срочным порядком вводят этот хренов антидот... Такая вот штука...

– Верю. Ты у нас знаток... – сказал первый спецназовец. – Тебе такую штуку вкалывали?

Он показал товарищу одну из ампул. Ампула тонко звякнула под его пальцем.

– Я что, – проворчал спецназовец, – помню все, что мне вкалывали? Я в таком состоянии был, что тебя бы не узнал...

Обычно люди стесняются вслух говорить, что лечились или лечатся от алкоголизма. Этот говорил даже с гордостью.

Следователь, оценив откровенность спецназовца, отбросил первую коробку, пустую и бесполезную, но вторую оставил, чтобы приобщить к материалам уголовного дела. Потом можно будет разобраться, что является вещдоком, а что не является. После каждого осмотра места происшествия всякого хлама набирается ведро, и потом этот хлам выбрасывается. Но что-то выбросить раньше времени было, конечно, нельзя...

– Сколько, по вашим данным, у Дашаева людей осталось? – спросил следователь спецназовцев.

– Кто ж его знает... – сказал высокорослый алкоголик. – Думаю, сегодня состав по крайней мере уполовинили. Но он быстро себе новых находит. У него деньги зарабатывают. А где деньгами пахнет, эти, – последовал кивок на трупы, – спринтерами несутся...

– И его самого скоро накроем... Вместе с деньгами, – уверенно заявил второй спецназовец и тоже снял каску, чтобы сменить ее на краповый берет, как уже сделал его товарищ...

Первыми забили тревогу врачи «Скорой помощи». С характерными, но откровенно гипертрофированными признаками гриппа в один вечер было доставлено в больницу пять человек. У всех пяти присутствовала температура «за сорок», все жаловались на чрезвычайную ломоту в суставах, крайнюю слабость, все чихали и кашляли почти не переставая, у всех ломило глаза так, что смотреть на окружающий мир было невозможно, и из глаз не переставая лились слезы. Но по осеннему сезону удивить кого-то и из врачей, и даже не из врачей, вспышкой эпидемии гриппа было сложно. Обычное и всем надоевшее явление, бороться с которым медицина не научилась, и учиться не желает, чтобы не потерять работу. И даже гипертрофированные симптомы, когда каждое из проявлений намного сильнее обычных начальных проявлений заболевания, никого сильно не взволновали. Врачей смутило другое. Из пятерых двое были следователями следственного комитета, трое представляли спецназ внутренних войск. Все пятеро были откомандированными из разных регионов России в регион Северного Кавказа, все жили в спецобщежитиях для сотрудников силовых структур. Правда, спецназовцы и сотрудники следственного комитета в общежитиях разных, и даже в разных концах города, но это сути не меняло.

Что-то во всем этом было противоестественное, искусственное, но трудно было понять, что именно. Хотя одно уже можно было оценивать как ненормальное. Еще утром ни один из них не болел. А обычный грипп, как известно каждому врачу, даже купившему свой диплом, не развивается со спринтерской скоростью дикого гепарда. И потому было сомнение... И начальник смены станции «Скорой помощи» даже специально обратился к главному врачу больницы, куда доставили больных, чтобы тот тоже задумался над таким явлением. Эти люди явно заразились из одного чрезвычайно мощного источника, и источник заражения требовалось срочно локализовать, чтобы избежать «цепной реакции».

Время было уже позднее, но начальник смены был с главврачом в отдаленных родственных отношениях, как и почти все, кто живет на Северном Кавказе и считается коренным населением, и потому не постеснялся позвонить ему прямо домой, чтобы забить тревогу – поначалу только легкую. Главный врач выслушал, согласился, поблагодарил, потом, долго не думая, позвонил в больницу дежурному врачу отделения, принявшему больных. Выложил аргументы и попросил расспросить всех пятерых о том, как они провели последние по крайней мере три дня и в каком пункте их пути могли пересечься. Этот пункт можно было бы взять за основу при поиске источника заражения. Там, в районе источника, следовало объявить карантин, чтобы не допустить распространения заразы в широком масштабе.

Вообще-то на вспышки эпидемий гриппа врачи обычно не обращают такого пристального внимания. По крайней мере, не обращали раньше. Но, в связи со всемирной истерикой, поднятой так называемым «свиным гриппом», можно своей оперативностью заработать себе хорошую репутацию даже в том случае, если здесь присутствует не «свиной», не «птичий», а самый простой и всем привычный – хоть «гонконгский», хоть «лондонский» или любой другой, как его ни назови. И потому, обычно равнодушные и неторопливые, в этот раз врачи засуетились.

Еще большая суета, вплоть до высшего руководства федерального округа, поднялась утром, когда обнаружилось, что четверо из госпитализированных умерли во сне, не дождавшись даже результатов анализов, которые собирались утром отправить в лабораторию. Те простейшие лекарства, которые, к удивлению самих врачей, все же нашлись в больнице, никакой помощи больным не оказали. А одновременная смерть четырех пациентов – случай экстраординарный для любой больницы. Уже через час складывалось такое впечатление, что на крыше больницы было установлено электронное табло, оповещавшее о случившемся, потому что через этот самый час о ЧП знали все в городе, и, как потом оказалось, не только в нем одном. Фраза «свиной грипп» висела в воздухе, тихо и нудно вибрировала на каждой улице сразу нескольких ближайших городов. Кто-то из умных людей подсуетился, и прямо на улицах к обеду уже начали продавать обыкновенные марлевые повязки по цене скафандров для космонавтов, обеспечивающих автономное многочасовое пребывание в открытом космосе. Купить саму марлю или какую-то похожую ткань в магазинах, чтобы приложить собственные руки к делу и хоть как-то себя обезопасить, оказалось невозможным. Подходящие материалы были скуплены полностью сразу после открытия магазинов. Весь Северный Кавказ уже жил ожиданием большой беды, которая обрушилась на регион. И никто не знал, как с этой бедой, то есть с этим гриппом, бороться...

Но специальная межведомственная комиссия, состоящая и из представителей медицины, и из представителей местных и федеральных органов власти, и даже из ментов и военных, поскольку все пострадавшие были людьми в погонах, сразу же после своего создания собралась на заседание. Придумать название комиссии никто не смог. Назвали просто межведомственной, потому что входили в нее представители различных и чуждых друг другу ведомств. Она не была чрезвычайной, поскольку чрезвычайное положение никто пока не объявлял, и вообще этого слова сильно опасались, потому что все на подсознательном уровне помнили, что чрезвычайное положение связано с обязательным вводом войск на территорию. Комиссия не была какой-то узконаправленной, поскольку никто не знал направления поиска неведомой напасти. Она даже не была медицинской, ибо медиков в нее входило меньше, чем представителей других сторон. И вообще, она была создана, по большому счету, только потому, что в воздухе висела информация о «свином гриппе», так старательно разрекламированном средствами массовой информации, что люди начинали на улице за квартал обходить того, кто кашлянет. Реклама, как известно, двигатель. Но не только торговли. И комиссии предстояло выяснить, что еще конкретно может двигать реклама...

Последними членами комиссии стали приехавшие прямо перед заседанием три молчаливых и внимательных человека, представляющих антитеррористический комитет России, – несмотря на то, что все трое носили гражданскую одежду и вовсе не походили на мужественных и решительных борцов с террористами. Эти трое пока даже вопросов не задавали, поскольку на вопросы никто из собравшихся ответить все равно не мог, не имея данных. Они просто слушали, о чем говорят, и что-то отмечали в блокнотах, тщательно прикрывая записи не только от посторонних, но и друг от друга. Режим секретности есть режим секретности, а в антитеррористический комитет, как известно, входят тоже представители разных ведомств...

Какая-то минимальная ясность – или даже не ясность, а отдаленный намек на нее – возникла только после обеда. Именно тогда удалось наконец поговорить с единственным из пострадавших, оставшимся в живых. Он впервые с момента поступления сумел чуть-чуть прийти в себя, чтобы ответить на вопросы. Хотя отвечал так, словно вопросы ему задавали во время сложной хирургической операции, проводимой без наркоза.

До этого еще ночью дежурному врачу отделения, получившему устный, но категоричный приказ главного врача больницы и сразу решившему этот приказ выполнить, ничего толкового услышать от больных не удалось, хотя он и пытался честно задать несколько вопросов. Состояние у больных было такое, что голова никак не хотела думать, а распухший от высокой температуры язык не желал шевелиться. Утром, как оказалось, уже и расспрашивать было, по сути дела, некого. Более того, неприятные, хотя еще и не совсем понятные симптомы почувствовали сам дежурный врач и две дежурные медсестры отделения. И имели неосторожность сказать об этом вслух. Тут уж боевая тревога, как ей и полагается, пролетела вихрем по всей больнице и зазвучала набатом даже на тех этажах, куда из злополучного отделения никто и никогда не заглядывал; все медики срочно нацепили на лица повязки, а кто-то и по две сразу – для более полной фильтрации. То же самое, словно было заранее расписано каким-то неведомым сценаристом, происходило и в соседних больничных корпусах. На больных, естественно, повязок припасено не было, а если и было, то они больным не достались – все медицинские работники, отправляясь домой после ночного дежурства, несли своим домочадцам по паре-тройке штук про запас. Грозный призрак «свиного гриппа» заставлял сердца людей учащенно стучать, и все в первую очередь думали о безопасности своих родных и любимых. Из больницы, как из мощного ретранслятора, вести огненными стрелами полетели дальше, и были они почему-то самого разного характера.

Эти вести кое-кому сильно помогли. Компании операторов сотовой связи за одно утро получили трехмесячную выручку, поскольку разговоров по мобильным телефонам велось много, говорили подолгу и со всеми, с кем только можно было поговорить. Ради такого дела денег не жалели. Люди обменивались новостями и сплетнями, предупреждали друг друга, и друг от друга узнавали, что число погибших от молниеносной страшной эпидемии уже исчисляется десятками, хотя в действительности в больницу кроме первых пятерых поступил пока только один человек с не гарантированно похожими симптомами. Естественно, все учитывали, что передавать и узнавать новости по телефону было несравненно безопаснее, чем при личном общении где-то в толпе. И потому трубки мобильников казались спасением, а операторы сотовой связи – ангелами.

Поговорить с единственным уцелевшим больным удалось только ментовскому подполковнику Андарбекову, члену специальной межведомственной комиссии, и то лишь потому, что дежурную медсестру куда-то позвали, и он, не дождавшись ее разрешения на посещение отдельной изолированной палаты, на свой страх и риск повернул ключ, оставленный медсестрой в замке. Правда, перед этим подполковник подумал, надевать ли ему припасенную повязку или служебный противогаз, который он на всякий случай прихватил с собой. Но возобладал здравый смысл. Подполковник посчитал, что если больной и сумеет понять его слова, произнесенные через противогаз, то уж он-то сам с наглухо закрытыми ушами услышать ничего не сможет. И потому противогаз был оставлен в сумке.

Больной встретил подполковника взглядом красных воспаленных глаз, сморкнулся то ли в марлевую повязку, то ли в носовой платок, подложенный под повязку, и хрипло спросил:

– Вы ко мне, товарищ подполковник?

– К вам, товарищ...

– Капитан Валтузин, спецназ внутренних войск... – представился больной и погладил лежащий на тумбочке краповый берет, как гладят кошку. Соседство берета, похоже, придавало «краповому» бойцу силы и восстанавливало организм после полученного мощного удара инфекции.

– Подполковник Андарбеков, заместитель начальника городского УВД... – в свою очередь представился гость и покосился на ноги спецназовца, лежащие на деревянной спинке кровати. Для удобства под ноги положили пару одеял. Кровати, подходящей для человека такого роста, в больнице не нашлось.

– Вы что-то спросить хотели? – Капитану разговор давался с трудом, тем не менее, говорить он сам хотел и упадок сил перебарывал.

– Да. Так что, капитан, у вас там случилось? – спросил Андарбеков.

– Где, товарищ подполковник? – не понял Валтузин, скорее собираясь с мыслями, чем ожидая ответа.

– Ну... Где... Где подхватили эту заразу. Как там она...

– Грипп... Его где угодно можно подцепить. Никто не гарантирован, хотя я себе даже прививку делал. И не помогло...

– Грипп гриппу рознь, – проявил ментовский подполковник незаурядный интеллект. – А уж этот-то... Говорят... Как его...

Как каждый истинный мусульманин, он не хотел даже произносить слово «свиной». И ждал, когда капитан сам его произнесет.

– А еще неизвестно, какой... – заметил капитан. Разговорившись, он, кажется, даже чувствовать себя начал лучше. – Анализ крови взяли. Послали утром в Москву. Результат, говорят, через неделю будет. Может, обыкновенный...

– От обыкновенного, сам говоришь, у тебя прививка была, – подполковник быстро перешел на «ты». – Да и не мрут от него так...

– А я еще, кажется, жив, – заметил Валтузин с легкой обидой.

– А четверых, что с тобой поступили, уже нет...

У капитана глаза раскрылись шире и, кажется, краснее стали.

– То есть... Вы о чем, товарищ подполковник? – Он опять стал задыхаться, но это, видимо, произошло от волнения.

– Ты что, не знаешь?

– Ничего не знаю...

– Вас вчера вечером пятерых привезли. Двух парней из следственного комитета, и вас, троих «краповых». Они все уже того... К Аллаху отправились. Ночью еще. Ты один остался... Выжил. А говоришь, простой...

– Следственный комитет, говорите... – Валтузин на несколько секунд задумался. – Ну у нас я еще понимаю, один от другого заразиться могли. А следственный комитет... Мы с ними вчера утром встречались. Ликвидировали часть банды эмира Везирхана Дашаева в поселке Первомайский. Потом помогали им осмотр проводить.

– Так! – Подполковник Андарбеков сразу понял, что ухватился за хвост вопроса. А уж если он хватался, то держался обычно, пока зубы терпели. – А кто там с вами был? Фамилии...

– Да разве ж я знаю? Целая следственная бригада приехала. Мы с ними не знакомились. Разговаривали по ходу дела, и все...

«Краповый» тяжко перевел дыхание и помотал головой, прогоняя болезнь.

– Больные там были? Сморкался кто-то? – продолжал подполковник тащить хвост вопроса.

– Я разве смотрел? Это у них следует спрашивать.

– А у ваших?

– У наших – не видел. Но у нас на легкий насморк внимания не обращают. Не принято.

– А ты сам, стало быть...

– Вообще никаких признаков. Как навалилось, и за два часа – как труп. А другие, выходит, – трупы настоящие...

– Ладно, спасибо, капитан. Поскачу в следственный комитет. А ты-то как сейчас себя чувствуешь?

– Похоже, завтра еще отлеживаться придется. Послезавтра – хоть в бой. Если только без марш-бросков...

Андарбеков пожал плечами. Он никогда не понимал «краповых», для которых бой является нормальным состоянием, а кабинетная работа кажется каторгой.

– Поправляйся. Если что-то вспомнишь, позвони мне. Вот номер... – он положил на тумбочку визитную карточку с дописанным от руки номером сотового телефона.

– И вы не болейте...

Подполковник сухо кашлянул и поправил на лице повязку.

Ждать результатов анализов заболевших предстояло целую неделю, и только после этого можно было бы сделать какие-то выводы. Но прежде подполковник Андарбеков хотел бы собрать данные, иначе и выводы делать будет не из чего. Выйдя из больницы, он не снял марлевую повязку, потому что увидел, как многие люди ходят по территории больницы в таком же виде.

Подполковник сел в машину. Сообразив, что в машину он посторонних не пускал, Андарбеков повязку не снял полностью, но сдвинул ее на горло, включил зажигание и уже положил руку на рычаг коробки переключения передач, когда в чехле на поясе зазвонил мобильник. Недовольно вытащив трубку, поскольку за первую половину дня он уже получил месячную норму звонков с вопросами и ответами на свои незаданные вопросы, подполковник посмотрел на определитель номера. Звонил начальник горотдела полковник Бексолтанов. Из своего кабинета, и с прямого телефона, не через секретаршу. Это был редкий случай, и что-то за собой обязательно влек.

– Здравствуй. Что там в комиссии? Ты уже закончил? – Голос полковника Бексолтанова, напротив, был весьма вял и слаб.

– Здравия желаю. Я уже после вводного заседания одно поручение почти выполнил, сейчас его необходимо завершить. Был в больнице у единственного из этих... У оставшегося в живых. Сейчас в следственный комитет наведаюсь, потом надо будет доложить результат в комиссию. После этого, надо полагать, буду свободен...

– Чувствуешь себя как?

– Жив, здоров и бодр, товарищ полковник. Я к болезням не склонен... – кажется, не к месту бодрился подполковник.

– И хорошо, хорошо, побереги себя... Это сейчас необходимо. А я вот что-то неважно себя чувствую, – голос Бексолтанова полностью подтверждал сказанное, и это звучало укором бодрому тону заместителя. – Как только освободишься, заезжай в управление, я тебе печать передам. Приказ я написал, что оставляю тебя исполняющим обязанности. А сам в поликлинику поеду. Знобит что-то... Температура, похоже, поднялась, сопли, как из водопроводного крана, слезы, как у безнадежно влюбленной девки, и голова гудит... Так что, поторопись...

– Понял, товарищ полковник. Я потороплюсь...

Оставаться исполняющим обязанности начальника горотдела подполковник Андарбеков любил, хотя обычно такое выпадало ему только раз в год во время отпуска начальника. При этом он наполовину чувствовал себя истинным начальником, и это ощущение казалось ему сладким, как настоящая власть. А к власти его всегда тянуло.

Ехать до следственного комитета было не долго. Когда следственный комитет выделяли из прокуратуры, сначала ему отвели здание в другом конце города, и это доставляло много неудобств. Потом пересажали каких-то бизнесменов, то ли виновных, то ли собравшихся стать виновными, и заняли их здание буквально с обратной стороны двора прокуратуры. Единственно, подъезд для транспорта с другой улицы. Но перейти двор, чтобы машину в объезд квартала не гонять, было не сложно. Это не через весь город добираться, как прежде.

В следственном комитете стояла суета, и это было заметно сразу...

В холле, сразу за лестницей в четыре широких ступени, висели уже большие фотографии двух сотрудников, по углам обвязанные черной лентой. Правда, одна фотография была цветная, вторая черно-белая, но такая дискриминация никого не смущала, как не смущала и повязка на лице пришедшего ментовского подполковника, – в следственном комитете все ходили в разномастных повязках. Умершие сотрудники были прикомандированными, как половина следователей следственного комитета, но руководил всеми следователями человек местный и даже родственник подполковника Андарбекова – полковник Мовлатов. И Андарбеков сразу двинулся на второй этаж к нему в кабинет.

Рассказ Андарбекова заставил руководителя следственного комитета задуматься и после этого позвонить куда-то в отдел, с требованием принести ему все материалы по вчерашнему мероприятию в поселке Первомайский. Раньше, чем материалы, принесли чай, но чай остывал на столе, поскольку ни полковник, ни подполковник не решались снять с лица марлевую повязку.

– А другие сотрудники, что там были... Как? – задал подполковник естественный вопрос.

Полковник поднял палец в виде восклицательного знака, и тут же снова набрал номер, по которому только что звонил, чтобы выяснить ситуацию. И побледнел, когда услышал ответ. И даже передать его ментовскому подполковнику сразу не смог.

– Что там? – пришлось Андарбекову поинтересоваться дополнительно.

– Началось... Ой, началось... Три человека отпросились домой... Двое то есть в общежитие, один домой – местный, наш... Плохо себя чувствуют... Чихают... Температура...

Мовлатов поправил на лице маску и плотнее прижал ее к носу – воздух следственного комитета для людей, как стало ясно, опасен. В это время постучали в дверь, вошел следователь с нетолстой папкой документов, и одновременно зазвонил мобильник у Андарбекова. Полковник Мовлатов стал разговаривать со следователем, а подполковник ответил на звонок с незнакомого номера:

– Слушаю, подполковник Андарбеков.

– Товарищ подполковник, это капитан Валтузин... – Голос говорившего был по-прежнему слаб, хотя и тверд. Может быть, связь была такой, что голос слабым показался. Но Андарбеков даже узнал его не сразу. Наверное, потому, что это уже был намного более деловой голос, чем тот, которым больной говорил в палате.

– Кто-кто? – переспросил Андарбеков.

– Капитан Валтузин, спецназ внутренних войск. Вы у меня в больнице недавно были...

– А... Да... Слушаю тебя, капитан.

И опять рука непроизвольно прижала повязку плотнее к носу, словно вирус мог по телефону передаваться.

– Похоже, товарищ подполковник, дело пошло набирать обороты...

– Какое дело?

– Мне вот только что сообщили, что в госпиталь увезли еще троих наших... Не сюда, не в гражданскую больницу, а в госпиталь... Те же признаки... Симптомы то есть... А сюда привезли четверых жителей Первомайского. Все то же самое... И еще в Первомайский машину отправили. Два вызова оттуда... Наверное, пополнение доставят.

– Понял. Спасибо, капитан. Что еще будет, звони...

– А что в следственном комитете?

– Еще трое из вашей «первомайской» компании. Пока только домой отпросились. Хочется надеяться, что до кровати доберутся и на улице не свалятся...

– Значит, товарищ подполковник, можно с уверенностью констатировать, что все на поселке замыкается. И я могу даже кое-что предположить... Не утверждать, а предположить, и не больше. Но вам придется проверять.

– Говори.

– Там, в доме, который мы раздолбали, во время досмотра нашлись две коробки с ампулами. В одной все ампулы были разбиты. Коробка из-под витамина «В», но это был не витамин, потому что последнюю целую ампулу следователь уронил, она разбилась, и содержимое почти сразу испарилось. Витамин так не испаряется. Витамины всем, кто был ранен, кололи, мы знаем... И запах какой-то был... Как аммиак, но я точно сказать не могу. Вот... Теперь – вторая коробка, поменьше первой. На второй коробке от руки было написано: «Антидот». Там остались целые ампулы. Эту коробку следаки забрали в качестве вещдоков. Я могу даже предположить, что если мне вколоть этот антидот, то я через час на службу вернусь...

– С чего такие надежды?

– Ощущение такое, интуиция... Да и коробки вместе лежали. Какой еще антидот там мог быть? Нет, я соображаю правильно, товарищ подполковник.

– Понял. Спасибо. Это очень интересная информация... – Подполковник Андарбеков даже из кресла встал от волнения, потому что почувствовал, как хорошая ищейка, такой явственный запах следа, что захотелось сорвать марлевую повязку, встать на четвереньки и поскакать по следу. – Есть еще что-то?

– Это все.

– Спасибо, капитан. Что вспомнишь, звони...

Полковник Мовлатов по виду гостя понял, что тот получил важную информацию. Но спросил не словами, а только внимательным взглядом. Каждый начальник любит – так спрашивать даже у чужих подчиненных. И Андарбеков сам поспешил объяснить:

– Все сходится к поселку Первомайский...

– Что к Первомайскому сходится? – спросил стоящий рядом со столом полковника следователь из прикомандированных. – Все дороги, как известно, ведут в Рим. А при чем здесь Первомайский?

Относительно дорог, которые ведут в Рим, подполковник не понял, потому что античной классикой никогда не интересовался, но и переспрашивать не стал. И был слишком взволнован, чтобы обратить внимание на ехидство в голосе следака.

– В госпиталь... не в больницу, а в госпиталь доставили еще троих спецназовцев, что участвовали в операции в Первомайском, а в больницу привезли четверых жителей Первомайского. Те же страшные симптомы... Выживший спецназовец вспомнил. В доме, который они взяли штурмом, была коробка с надписью «Витамин «В» и вторая коробка с надписью «Антидот». Последнюю ампулу из первой коробки разбили там же. Был легкий запах аммиака. Жидкость сразу испарилась. Значит, это был не витамин «В». Ампулы из второй коробки увезли в прокуратуру как вещдок...

– Есть там какая-то коробка в контейнере, – согласился следак. – Я гляну...

– Так что? Это намеренное отравление каким-то химическим оружием? – сразу спросил полковник Мовлатов, словно с ним сейчас беседовали крупные научные светила в области вирусологии.

– Я поехал в комиссию. Вы коробку эту припрячьте подальше... Ее следует на анализ отправить.

– Антидот – это нейтрализатор яда, – заметил следователь.

– Написать можно что угодно, – сказал Мовлатов. – Это может быть и сам яд. Специально написали, чтобы людей с толку сбить. Неси коробку ко мне!

По дороге в комиссию, заседавшую в одном из помещений городского законодательного собрания, подполковник Андарбеков проехал мимо автовокзала, и даже притормозил, не сразу сообразив, что там происходит. Издали это походило на праздничную демонстрацию советских времен, которые Андарбеков помнил с детства. Или на какой-то несанкционированный митинг, на который он, как подполковник милиции, не может не среагировать. Но, оказавшись ближе, подполковник понял, что началось паническое бегство населения города. Автобусы брались чуть не штурмом. И неизвестно было, кто из беглецов несет вместе с собой опасный вирус, а кто заразу не подцепил. И эта мысль заставила подполковника вжать в пол педаль газа.

В комиссии осталось чуть больше половины членов. Остальные, как и он сам, разъехались собирать данные. Но остались как раз те, кто мог принять решение, а решение принимать требовалось срочное, и ни в коем случае не половинчатое.

– Необходимо объявить в регионе карантин! – еще не усевшись за стол, громко сказал Андарбеков. – Народ бежит из города, и неизвестно, кто из беглецов уже является носителем вируса, а кто пока чистый...

– Какого вируса? – тихо, совсем не проявляя возбуждение, спросил один из членов антитеррористического комитета. Единственный человек среди присутствующих, кто не носил маску и, кажется, никакой заразы не боялся.

Подполковник стал объяснять. Коротко и по-деловому. Его объяснения были приняты сразу.

– Город необходимо закрывать... – Твердо стукнув кулаком по столу, председатель комиссии вытащил трубку мобильного телефона и стал набирать номер.

Всем ясно было, что сам он принять такое решение не может, и потому обязан доложить ситуацию «наверх»...

Из комиссии подполковник Андарбеков поехал к себе в городской отдел милиции, не забыв, что его ждет начальник горотдела. Полковнику Бексолтанову тоже следовало сообщить новости, поскольку милицию города придется переводить на режим казарменного положения, а сделать это без ведома начальника горотдела невозможно. На круглосуточный режим дежурства переходит вся республиканская милиция, как пообещал в телефонном разговоре председателю комиссии министр внутренних дел. Это было уже близко к введению чрезвычайного положения, но ввести чрезвычайное положение не может даже президент республики, который находится сейчас в Москве и, возможно, еще мало знает о том, что происходит дома. А когда узнает, будет уже и с президентом страны решать, какие экстренные меры следует принимать. А принимать их нужно срочно, иначе зараза расползется по стране в несколько дней.

Конечно, начальник горотдела сейчас ничего сам решать не будет. Все переложит, как и полагается, на заместителя. Всю ответственность то есть в нелегкой ситуации... А сам будет отлеживаться дома, если, конечно, у него не что-то серьезное и его в больницу не увезут. Тем не менее, ввести полковника в курс дела следует обязательно. Начальник даже в больнице или в госпитале остается начальником. И при этом во всем происходящем подполковник Андарбеков видел и положительную сторону, и не мог не возвращаться мыслями к существу вопроса каждые пять минут. Очень вовремя почувствовал себя плохо полковник Бексолтанов. И сейчас самое подходящее время его заместителю проявить себя как человека энергичного и с головой дружащего. Главное, не заболеть самому, не заразиться. А для этого необходимо поберечься. Все меры принять, чтобы болезнь обошла его стороной...

До места службы ехать было всего два квартала.

– У себя? – вздернув подбородок кверху, на ходу спросил Андарбеков у дежурного.

Жест, понятный всем, даже дежурному по горотделу ментовки.

– Ждет. Два раза звонил. Говорит, как только Андарбеков появится, сразу ко мне...

Подполковник заспешил по лестнице.

Секретарша сидела в приемной, чуть не полностью укутав голову хиджабом, и смотрела только одним глазом. Ни слова не говоря, показала на дверь в кабинет полковника.

– Болеет?

Она кивнула, и Андарбеков вдруг заметил, что единственный видимый глаз у секретарши очень красный и воспаленный. Значит, и она тоже болеет. А трубный звук, издаваемый обычно лишь хоботом слона, но в этот раз прозвучавший непосредственно из-под хиджаба, подтвердил предположение. Нет, заразиться здесь, в своем управлении – это было бы верхом легкомыслия. Тем более в такой момент, когда впереди, как солнце из-за гор на рассвете, выплывают перспективы профессионального роста.

Решительно сдвинув с бедра свою сумку, подполковник вытащил противогаз и натянул его себе на голову. Попробовал дышать – почти нормально; минут пять, пожалуй, можно выдержать. Только стекла сразу слегка запотели. Но это запотевание прошло уже через несколько секунд и больше не мешало. Подбадривающе кивнув секретарше, подполковник смело постучал в дверь, понимая при этом, что не услышит приглашающего голоса, приглушенного дверью, и сразу вошел.

Полковник Бексолтанов сидел в кабинете, но не на своем месте, а с противоположной стороны, за длинным столом для заседаний, спиной к двери, опустив голову, чихал и тут же смачно сморкался в какую-то большую тряпку, похожую на его же собственную запасную форменную рубашку. Андарбеков позвал, полковник голоса из-под противогаза не услышал, и потому пришлось пальцами коснуться его плеча. Полковник по-собачьи мотнул головой, разбрызгивая сопли, обернулся и увидел над плечом голову своего заместителя, аккуратно спрятанную в противогаз. Непонятно было, что показалось Бексолтанову, какие мысли пришли в его больную голову, но полковник тонко вскрикнул, подпрыгнул со стула и в бессознательном состоянии рухнул на покрытый толстым ковром пол. На таком ковре ушибиться невозможно, и это спасло Бексолтанова от серьезных травм.

Андарбеков наклонился над полковником в некотором недоумении, приложил пальцы к горлу, прощупывая сонную артерию, убедился, что начальник жив, и поспешил к телефонному аппарату, чтобы вызвать «Скорую помощь». Но диспетчер на станции никак не мог разобрать его намеренно ясно и членораздельно произносимых слов, и потому пришлось снять противогаз.

«Скорая помощь» приехала быстро. Все-таки не к кому-то был вызов, а к начальнику горотдела милиции. Врач смерил давление, прослушал грудь. Думал не долго, и сделал вывод:

– Обширный инфаркт миокарда! Носилки из машины принесите...

Подполковник Андарбеков еле-еле разобрал его слова. В противогазе трудно было слушать даже самую простую речь, а он забрался в противогаз, как только увидел в окне машину «Скорой помощи». Эти машины только за сегодняшний неполный день уже кучу сморкающихся и чихающих больных перевезли. И пусть сам врач в повязке, но на его одежде может столько всякой заразы собраться... Нет уж, лучше в противогазе!