Пурга уходит через сутки

18

Пурга ломится в дом заведующего базой. И не понять: то ли крыша рушится в доме, то ли… Ася рывком поднялась на кровати, отпрянула к стенке.

— Мерзавец! Негодяй!

Пощечина щелкнула, как выстрел.

«В лицо, надо бить в лицо!» — мелькнуло у нее. Ладонь ее снова обожгла ноющая боль.

— Негодяй! — повторила она.

Минуту назад все это только снилось. Кто-то тяжело дышит рядом, кто-то большой и страшный обхватил ее за шею и тянет, тянет куда-то. Она силилась проснуться, чтоб отогнать этот неприятный сон. Открыла глаза и испуганно вскрикнула. В тот же миг послышался шепот Тюрикова: «Глупенькая, это я…» Ася подскочила, сон как рукой сняло. В темноте она не видела его лица, но чувствовала, оно рядом. Удар оказался точным. Второй — тоже по лицу.

В комнате на мгновение стало очень тихо.

«Пусть только полезет еще, — пронеслось в это мгновение у Аси, — Пусть полезет, убью…»

— Глупенькая, — опять на шепоте произнес Тюриков. — Что особенного?.. — Он часто, прерывисто дышал. — Что особенного… никто не узнает…

— Слушайте, вы, Тюриков! — зло и громко сказала Ася. — Сейчас же зажгите свет!

Опять стало тихо. И опять его невнятный шепот. Еще секунда, и он очутился рядом. Он в десять раз сильнее ее… Ох, как она ненавидела в эту минуту заведующего образцовой базой!

— Слушайте, Тюриков! — почти крикнула она, задыхаясь от ненависти. — Если вы не зажжете свет и не уйдете, я… «Что я? Пожалуюсь его жене, заявлю в милицию?!»

— …Вы что забыли, зачем я к вам пришла. Я официальное лицо.

И сразу подумала: «Господи, что я плету?».

Пауза затянулась. Похоже, ее слова отрезвили его.

— Зажгите свет! — снова потребовала она.

Сперва Тюриков что-то невнятно пробормотал, потом отошел от кровати, споткнулся о стул. Наконец щелкнул выключатель. Еще раз и еще.

— Света нет, — сказал он каким-то чужим, неестественным голосом, — Оборвало провода…

«Врет», — подумала Ася, но сказала другое:

— Тогда зажгите лампу. И поскорее!

Тюриков долго, чиркал на кухне спичками, шарил руками на полке. В кухне появился слабый свет, и оттуда сразу потянуло запахом стеарина. Свечу он поставил на умывальник, чтоб свет лучше проникал в комнату, а сам отправился в сени.

Ася с омерзением думала о случившемся.

«Негодяй! А еще пек пироги к приезду жены! Мерзавец!» — мысленно твердила она.

Острое напряжение, которое до этого владело ею, сменилось вдруг какой-то слабостью. Было стыдно от одной мысли, что Тюриков посмел так поступить. Сейчас надо было сделать одно: встать и уйти, хлопнуть дверью. И еще раз сказать на прощанье, что он негодяй.

Ася спрыгнула с кровати.

«Ничего, что пурга. Как-нибудь доберусь до соседнего дома. Безразлично, кто в нем. Лишь бы здесь не оставаться…»

Она быстро сунула ноги в валенки, одернула свитер, обернула вокруг шеи косу. Сейчас она еще не то скажет этому негодяю. Сейчас она возьмет свой полушубок, и ее ноги здесь больше не будет.

Скрипнула дверь. Пригнувшись под низкой притолокой, вошел из сеней Тюриков. От холодного воздуха качнулось, задрожало пламя свечки. Ася не решалась выйти на кухню.

«Как я буду смотреть на него?.. Негодяй!..»

В кухне что-то забулькало, запахло керосином.

«Лампу заправляет», — догадалась она.

Ася слышала, как Тюриков закручивал головку лампы, протирал стекло, зажигал спичку.

«Который час?» — подумала она.

Часы мирно тикали под рукавом свитера. Стрелки показывали шесть утра. Оказывается, уже утро! Она решительно шагнула к двери.

Плита горела. Выходит, он топил всю ночь. На полу была свернута его постель: оленьи шкуры и меховой мешок. Тюриков зажигал лампу. Он не обернулся. Лампа сразу разгорелась, не хуже электричества осветила кухню.

— Не делайте глупости, — сказал он обычным, слегка веселым голосом, увидев, что она снимает с вешалки полушубок. — Там метет хуже вчерашнего. И никуда вы не пойдете!

— Пусть вас это не волнует, — холодно ответила Ася.

— Пока вы у меня, я за вас отвечаю.

Заведующий базой как ни в чем не бывало смотрел на нее: как будто ничего и не случилось между ними. Ни замешательства, ни смущения — ничего этого не было на его лице.

— Неужели отвечаете? — едко спросила Ася.

Неожиданно Тюриков засмеялся:

— Ну, допустим, я сделал глупость…

— Слушайте, не притворяйтесь! — оборвала она его. — Скажите спасибо, что я не знаю вашей жены. Я бы рассказала ей, что вы из себя представляете.

— Она не поверит, — по-прежнему весело ответил он. И добавил, — А потом ведь я могу сказать, что вы сами пришли ко мне.

Нет, с таким типом она больше не могла находиться рядом. Она толкнула двери.

Дверь была запертой.

— Видите, — сказал Тюриков, — вы не уйдете. Ключ у меня в кармане.

Первым желанием Аси было схватить что-нибудь тяжелое и запустить им в Тюрикова. Но она решила вести себя иначе. Она решила убить его словами.

— Вы всегда так обращаетесь с женщинами?

— Давайте, Ася, забудем, что было, — неожиданно сказал он. — Если бы вы были старше…

— То что бы было? — с вызовом спросила она.

— Смотрели бы на жизнь проще, — И добавил. — Не бойтесь, я не трону вас больше.

Ася молчала. Нет, этого Тюрикова не проймешь никакими словами.

— Все равно о том, что было, никто не узнает, — Тюриков уже сидел на табуретке. — Я не скажу, вам тоже невыгодно говорить. Значит, никто не узнает. Но будем откровенны. Вы считаете меня негодяем. А я думаю иначе. Вот вы красивая, умная, защищаете чистоту морали. А жизнь есть жизнь. И чистоты в ней мало. Да и что плохого в том, что захотелось обнять красивую девушку.

И оттого что Тюриков произносил все это открыто, ничуть не смущаясь, выдавал свои мысли за непреложную истину, он стал просто невыносим.

«Отличный работник, деловой человек!» — вспомнила Ася слова пожилой бухгалтерши торговой базы. И тут же почти грустно подумала: «И такая гниль».

— Вот что, Тюриков… — Она сняла полушубок, повесила на прежнее место, — Я, конечно, останусь. Но если вы приблизитесь ко мне, имейте в виду, я плюну вам в лицо.

И она демонстративно уселась за столик — напротив Тюрикова. И смотрела на него тоже демонстративно-вызывающе.

«Ну, какую гадость вы еще скажете? — говорил ее взгляд. — Говорите, пожалуйста. Мне теперь все равно. Я вас презираю».

Тюриков тоже впился в нее глазами. И в этих глазах тоже был вызов: дескать, попробуй-ка, переубеди меня!

Ася не выдержала этого поединка взглядов, отвела глаза в сторону, а когда снова посмотрела на Тюрикова, увидела самодовольную ухмылку на его лице. И вдруг… Она даже испугалась того, что пришло ей в голову. Она сама не поняла, почему именно в эту минуту вспомнила о фотографии. Фотография, которая подписана Никите Буренкову… Почерк на фотографии и почерк… анонимного письма… один и тот же почерк.

— Скажите, Тюриков, зачем вы сами на себя писали анонимку?

Лицо Тюрикова стало медленно багроветь: сперва щеки, потом лоб, шея…

— Что? — глухо спросил он.

— Анонимку, которую я вам читала, — повторила Ася, — ведь вы сами написали?

Руки Тюрикова лежали на столе. И эти руки начали сжиматься в кулаки. Тюриков тяжело поднялся. Огромный, с багровым злым лицом, с большими кулаками, он возвышался над столом в двух шагах от нее. Асе стало страшно.

«Зачем я сказала?.. Зачем?..» — было первой ее мыслью в эту минуту. А в следующую минуту она громко произнесла:

— Даже если вы сейчас меня убьете, все равно анонимку писали вы! — Ни один мускул на ее лице не дрогнул, когда она говорила это. — Но вы этого не сделаете, потому что на базе все знают, что я у вас. А потом — убить человека труднее, чем изнасиловать женщину.

Позже она сама удивлялась, откуда взялось у нее в то время столько смелости, откуда появилось такое хладнокровие и такая выдержка.

Рассказывая на следующий день обо всем Бабочкиной Ася говорила, что в ту минуту она так испугалась Тюрикова, была так уверена, что он набросится на нее с единственной целью — задушить, что начала нести всякую чепуху, лишь бы не выдать своего страха. Но Тюриков не сделал к ней даже шага. Он повернулся и ушел в комнату.

Гораздо позже из комнаты донесся тревожный голос Тюрикова:

— И что вы теперь напишете?

— Я еще не решила, — сухо ответила она ему из кухни.