Push the Button

Фили — Багратионовская

Маша не знала, было ли так только в их семье, или в других происходило примерно то же самое, но общаться с Димой она могла не на все темы. Примерно к концу первого года супружества она стала замечать, что стоит ей заговорить о каких-то насущных проблемах своей жизни, у Димы отключается мозг.

Притом, отключается в самом буквальном смысле. Глаза тускнеют, заволакиваются мутной пленкой, сам Дима начинает зевать, невпопад кивать головой. Сначала Маша недоумевала, но потом одна из подружек пояснила, что удивляться этому ни в коем случае не следует. Таковы все мужики. И вообще — у мужчин и женщин мозговые волны различны. Женщина, например, при звуках высокой частоты (скажем, при плаче младенца) просыпается. Ну, а мужик наоборот — впадает в некое подобие спячки.

Хотя и сама Маша, признаться, была не без греха. Она, например, совершенно не воспринимала Димину речь, когда он заговаривал о работе.

Дима был беспросветно туп. А его босс, Филипп Иванович, умен. И понятно, что Филипп Иванович не мог не знать об умственных способностях зама. Поэтому, со всей очевидностью, деятельность Димы не касалась переговоров, заключения важных контрактов и других принципиальных вещей. Его даже не во все командировки посылали, из боязни, что набухается и опозорит. Поэтому Дима занимался вопросами, решая которые он мог нанести минимум вреда. Вопросами скучными, неважными и неинтересными. Впрочем, сам Дима так не считал. Маша его и не переубеждала. Однако когда муж заговаривал о работе, ее мозг также отключался.

Из не очень-то связных и интересных реплик Димы до Машиного сознания, тем не менее, дошла следующая информация. В последнее время на работе он занимался тем, что долго и нудно выселял за какие-то долги из какого-то здания близ метро «Багратионовская» старый научно-исследовательский институт. По его поручениям возили документы в суды и деликатно посылали куда подальше институтское руководство, в составе которого был некий всемирно известный академик со сложной двойной фамилией.

Судьба несчастного НИИ была, конечно же, решена. Все, что теперь требовалось — упертый дурак, без всякой мысли о судьбах отечественной науки, отстаивавший перед беднягами-учеными принятое решение. Этакая непрошибаемая безмозглая стена. И в этом амплуа Дима был безупречен.

Это было все, что знала Маша о делах своего мужа. Не то, чтобы она не могла узнать больше. Могла. Но не имела никакого желания загружать мозг ненужной информацией.

Однажды в выпуске новостей она увидела репортаж об ученых, которые решили объявить голодовку, протестуя против выселения из НИИ.

- Твои, что ли? — спросила она Диму.

- Ага, — зевнул муж. — Во пидоры, нет? Давай Полинку твою жирную к ним отправим. Пусть сбросит килограмм двадцать пять?

- Полинка не жирная. Она плотная, — возразила Маша.

После этого Маша благополучно забыла об институте и его проблемах. Пока примерно через неделю не увидела в новостях еще один репортаж.

- Возгорание, предположительно, произошло на первом этаже здания института, — рапортовал корреспондент. — Пожару присвоена третья категория сложности… Оборудование НИИ полностью уничтожено огнем…

- Видала? — спросил Дима и почесал пузико.

- Ты, что ли, поджег? — не слишком удивилась Маша.

- Ну, не я. Мои хлопцы…

Дима говорил об этом, не скрывая гордости.

«Ну, вы и уроды!» — подумала Маша. Озвучивать эту мысль благоразумно не стала.

Она бы и об этом забыла — в трудовой биографии Димы встречались эпизоды и погрязнее.

Однако через несколько дней в дверь их многокомнатной квартиры на Кутузовском раздался звонок. За дверью стоял мужик с седой, чуточку козлиной, бородой. Одет он был в потертый костюм. На пиджаке громоздились ордена и ленточки.

- Извините за беспокойство, — раскланялся визитер перед супругами, — но я — почетный академик…

Звук сложной, двойной фамилии ученого мужа пролетел по извилинам Машиного мозга, ни за что не зацепившись и не оставшись в памяти.

Академик отдаленно напоминал бомжа. Маше не хотелось пускать его в дом. Дима был с ней согласен. Так что козлобородого с двойной фамилией выслушивали в прихожей. Академик волновался.

- Я не стану ничего говорить о пожаре, — блеял и мялся гость. — Произошел, и Бог с ним… Я знаю, ничего не докажешь. Взятки гладки. В такой стране живем, ничего не попишешь.

- И что? — зевнул Дима ему в лицо.

- Перехожу к делу, — Академик воздел сухонькую ладонь. — При пожаре из нашей лаборатории пропал сейф. Несгораемый, замечу. Он не мог погибнуть в огне, поймите…

- А я при чем? — Дима, сохраняя невозмутимое лицо, пожал плечами.

- В этом сейфе хранился единственный экземпляр ценнейшего, уникальнейшего изобретения. Последнего слова в науке! Изобретения, которое может прославить страну!

- Ы-ы-ы-агггххх! — сладко распахнул начищенную «лакалютом» пасть Дима.

- Я прошу вас, я вас умоляю, я на колени могу встать, — частил академик с двойной фамилией. — Отдайте его мне!

- Послушайте, — сморщился Дима. — А почему вы решили, что ваше изобретение — у нас?

- Ему негде больше быть! Сейф-то несгораемый.

- То есть я — вор по-твоему? — Дима нажал кнопку вызова охраны, и через пару минут перепалки упиравшееся светило науки выволакивали на улицу два охранника.

Дима пригрозил им увольнением за то, что пускают всяких «посторонних пидоров».