Мудрый был рад, когда они наконец достигли того места, где гора «делала конец» и уходила далеко вниз. Гора — нехорошее место. Правда, там росли ореховые деревья, и пушистики ели орехи. Еще они убили несколько мелких зверюшек, которые едят орехи, но немного, потому что ловить их было трудно. На вершине горы не было течь-воды, им удалось найти только мелкие лужицы, оставшиеся там с последнего дождя, и вода в них была нехорошая. И логово, которое им удалось найти, тоже было нехорошее. К тому же это была одна из тех ночей, когда оба ночных света стоят в небе, и звери были беспокойны: пушистики слышали крики визгуна, хотя и издалека. Визгуны не едят ничего, кроме мяса, и охотятся по ночам. Вот почему здесь не было хатта-зосса. Хатта-зосса не живут в местах, где водятся визгуны. Народ в таких местах тоже не живет — по возможности.
Они стояли, глядя через макушки деревьев на открывшиеся перед ними земли. Вдалеке, по левую руку от солнца, была еще гора; вершина ее тянулась с восхода на закат, и над ней не было ничего, кроме неба. Гора была не крутая, и склон ее был испещрен крохотными ущельями, указывающими путь течь-воды. Внизу, наверно, была большая течь-вода, но она текла слишком близко к подножию горы, чтобы они могли ее разглядеть. Течь-вода, должно быть, была широкая, потому что все мелкие потоки, сбегавшие с обоих склонов, впадали в нее. Мудрый подумал, что переправиться через нее, наверно, будет не так-то просто.
Прочие обрадовались, увидев широкую долину на той стороне, и принялись болтать о том, какая там должна быть замечательная охота. Они не видели течь-воды внизу — и не думали о ней.
Пушистики начали спускаться. Склон горы становился все круче, и приходилось цепляться за кусты, останавливаться у деревьев, чтобы отдохнуть, и опираться на бей-дубинки. Внизу показалась течь-вода. Шум реки становился все громче. Наконец течь-вода открылась перед ними вся, и они увидели, какая она широкая.
Большая завела речь о том, что стоит вернуться назад и вновь подняться на гору.
— Течь-вода слишком велика, ее нельзя перейти, — говорила она. — Идти вниз плохо. Лучше пойти назад сейчас.
— Можно идти туда, откуда она течет, — предложил Хромой. — Найдем место, где можно перейти, где течь-вода маленькая.
— Не найдем еды, — возразила Большая. — Нет еды с прошлого дня. Почему Мудрый не нашел еды?
Пыряло рассердился.
— Ты думаешь, ты умная, как Мудрый? — поинтересовался он. — Ты думаешь, что найдешь еду?
— Я голодный, — пожаловался Собиратель. — Я хочу найти еду сейчас. Может быть. Большая права. Может быть, лучше идти назад.
— Раз ты так хочешь — иди назад на гору, — отрезал Мудрый. — Мы пойдем вниз. Перейдем течь-вода, найдем еду на той стороне.
Та-Что-Носит-Блестячки согласилась; Хромой и Другая тоже согласились. Они снова принялись спускаться вниз. Большая, Камнелом и Собиратель последовали за ними без разговоров. В конце концов склон сделался менее крутым. Впереди были деревья, а за ними — течь-вода. Они подошли к ней и остановились на берегу.
Река была большая, широкая и быстрая. Хромой поднял камень и швырнул его изо всех сил; тот немного не долетел до противоположного берега. Другая бросила в воду палку — ее тут же унесло течением. Они не смогли бы переплыть реку, даже если бы решились рискнуть потерять бей-дубинки и блестячки. Большая указала на реку дубинкой.
— Смотрите! Смотрите! Вот куда привел нас Мудрый! — воскликнула она. — Еды нет. Пути через реку нет. И снова придется лезть на гору!
— Снова лезть на крутой склон?! — ужаснулась Другая.
— Ты хотеть перейти это? — возразила Большая. Потом посмотрела вдоль реки, туда, где она делала изгиб. — Может быть, надо идти туда.
— Там течь-воду мы перешли прошлым днем, — возразил Мудрый. — Там хеш-назза. Съел всего такку, голодный теперь.
Большая забыла про хеш-назза. А она боялась их больше всех остальных. Однажды хеш-назза едва ее не поймал. Она снова принялась настаивать, чтобы они поднялись обратно на гору. Собиратель тоже так думал. Пыряло сказал, что надо идти вверх по реке. Это было единственное, что им оставалось. В конце концов все остальные согласились с ним, даже Большая.
Идти было тяжело. Река текла у самого подножия горы, берега почти не было, и им приходилось идти гуськом, цепляясь за деревья и кусты. Большая снова принялась ныть, и некоторые другие тоже.
Потом они внезапно обогнули выступ скалы и увидели перед собой широкую ровную долину и маленькое ущелье, из которого вытекал поток, достаточно узкий, чтобы его перейти. Река здесь была шириной в три-четыре броска камня и текла среди валунов, широкая, мелкая, блестящая на солнце, а по обоим берегам тянулись каменистые пляжи, заваленные плавником.
Гашта двинулись через реку вброд. В основном воды там было не больше чем по пояс. Кое-где было глубже — в таких местах они протягивали друг другу свои бей-дубинки и шли цепочкой. В конце концов они благополучно перебрались на тот берег, и все, даже Большая, были очень рады.
Здесь была уйма плавника, на берегу валялись даже целые деревья. Наверное, здесь течь-вода далеко выходила из берегов во время дождей. Все смотрели на плавник и говорили о том, какие хорошие сучья для бей-дубинок здесь можно найти. Они бы остановились, чтобы сделать себе новые дубинки, но всем хотелось есть. Пушистики решили поохотиться, поесть, а потом уже вернуться сюда. Поэтому они ушли от реки и углубились в лес, перекликаясь, чтобы не потеряться.
Ореховых деревьев здесь не было, зато они нашли розовые растения, похожие на пальчики. Они были вкусные, но плохо утоляли голод: ешь-ешь, а есть все равно охота. Но затку эти пальчики тоже нравились, и гашта нашли пальчики, объеденные затку, подкрались и сумели поймать троих. Никто из них не мог припомнить, чтобы им удавалось поймать так много затку в один день! Нашли они и другую еду, и вскоре после того времени, когда солнце стоит выше всего, все уже наелись.
Поэтому пушистики вернулись на берег; по дороге они нашли три упавших дерева, вырванных рекой во время разлива, которые лежали в небольшом овражке. Это было хорошее логово. Они запомнят это место и вернутся сюда, когда солнце начнет садиться.
Пушистики снова осмотрели плавник на берегу, сухой, твердый, белый, как кость. Но все же Мудрый не нашел ничего лучше той дубинки, которая уже была у него. Дубинка была хорошая. Он ее долго делал. Но у некоторых других хороших дубинок не было, и они нашли себе прямые сучья, из которых можно сделать дубинки. Некоторые камни на берегу были очень твердые, и Камнелом, искусный в таких делах, принялся обкалывать их, изготовляя рубила. Большая, Собиратель и Та-Что-Носит-Блестячки присели рядом, глядя на то, как он работает, и болтая с ним. Другая нашла хороший кусок дерева и плоский камень и сидела, прислонив палку к стволу дерева и обтачивая ее камнем. Хромой тоже делал себе новую дубинку, как и Пыряло, который сидел чуть в стороне. Мудрый подошел к нему и сел рядом. Пыряло показал ему новую дубинку — длинную, чтобы удобнее было пырять.
— Хорошее место, — сказал Пыряло, не прекращая работы. — Много еды. Мы поймали целых три затку! — он был очень удивлен этим. — И еще есть затку, много-много затку! И хатта-зосса. Надо искать, где они объели кору.
Он скоблил заостренный конец своей новой дубинки, затачивая ее.
— Мы останемся здесь?
— Мы нашли логово. Может быть, останемся на следующий день, — ответил Мудрый. — Потом пойдем, найдем маленькую течь-вода, дойдем туда, где она выходит из земли. Тогда обойдем гору, выйдем на ту сторону.
— Та сторона — как эта. Почему не остаться здесь?
— Та сторона ближе к левой руке солнца. Левая рука солнца — Место Больших. Нужно найти Больших. Подружиться. Большие нам помогут. Большие мудрые, мы у них будем учиться, — объяснил Мудрый. — Ты хочешь искать Больших?
— Я хочу искать Больших, — ответил Пыряло. — Другие не хотят, другие боятся. Слушают Большую. — Он отложил камень и взял дубинку в обе руки, рассматривая ее. — Большая думает, она знает больше Мудрого. Камнелом и Собиратель ее слушают.
Вот так и распадаются стаи. Так случилось однажды, давно, когда Старая была еще жива. Гашта поспорили из-за того, куда пойти охотиться, четверо разозлились и ушли. Больше их никто никогда не видел. Мать Пыряла осталась тогда в стае; Пыряло родился два времени новых листьев спустя. Мудрый не хотел, чтобы такое случилось снова. Восемь гашта — хорошая стая: не так много, чтобы еды не хватило на всех, и достаточно, чтобы охотиться, растянувшись цепью, когда один видит то, чего не замечает другой; достаточно, чтобы хорошо охотиться на хатта-зосса. И Мудрый не хотел ссор: когда Народ ссорится — это совсем не приятно.
И все же он хотел дойти до Места Больших, чтобы найти Больших и подружиться с ними. Пусть даже ему придется идти одному. Нет, Пыряло все равно пойдет с ним. И Та-Что-Носит-Блестячки, наверно, тоже. Вот еще одна причина для беспокойства! Если стая распадется, они поссорятся из-за блестячек.
Быть может. Хромой и Другая тоже согласятся идти с ним. Но кто поведет остальных? Большая хочет вести, но ведь она же не Мудрая. Она Глупая, Шоумко. Если остальные позволят ей вести стаю, они все скоро сделаются мертвыми. Нет, надо сохранить стаю!
Солнце медленно пробиралось по небу к своему логову. Тени становились длиннее. Камнелом все обтесывал твердый камень — он делал себе нож, чтобы резать хатта-зосса. Гашта будут хранить нож так долго, как только смогут. Камнелом уже сделал ручное рубило. Мудрому хотелось, чтобы можно было унести с собой побольше вещей, но у гашта только две руки, а в одной всегда должна быть бей-дубинка. Так что скоро орудия, которые делает Камнелом, придется бросить. Или же они потеряются при переправе через течь-воду. Удивительно, что им удалось так долго сохранять блестячки!
Хромой и Другая закончили свои дубинки и пошли вверх по реке вдоль берега. Пыряло доделал свое оружие, и они с Мудрым пошли вниз по реке, туда, где в нее впадал поток, который они перешли накануне. Они говорили о хеш-назза, которого видели раньше, и гадали, где он теперь. Он не может перебраться через реку, потому что она слишком широкая и быстрая, и он слишком большой, чтобы пройти по берегу вдоль выступа скалы и выйти к мелкому месту, где перешли реку они сами.
Они свернули и пошли обратно через лес. Крупной дичи они не нашли, зато поймали по нескольку маленьких ящерок и съели их. Когда они снова вернулись к тому месту, где лежал плавник, Хромой и Другая тоже вернулись и принесли хатта-зосса, которого они убили. Все поели. К этому времени солнце начало раскрашивать небо в разные цвета. Это было очень здорово. Гашта смотрели на закат, пока краски не угасли, потом пошли к логову, которое присмотрели раньше. Всем было очень хорошо, и они долго-долго болтали, прежде чем заснуть.
На следующее утро солнце, еще не успев выйти из своего логова, окрасило все небо красным. Это было еще красивее, чем вчера вечером, но все знали, что яркий восход сулит дождь, а дождя никто не любит. Они пошли туда, где Хромой и Другая убили накануне хатта-зосса, и убили еще трех. К тому времени как они доели добычу, начали падать первые капли дождя, солнце спряталось, и небо сделалось черно-серым. Пушистики бегом бросились обратно к логову.
Гашта долго сидели под поваленными деревьями, прижавшись друг к другу. Совсем спрятаться от дождя они не могли, но все же промокли не так сильно, как на открытом месте. Их шубки отсырели и слиплись, но по-настоящему холодно им не было, и к тому же они до отвала наелись мяса, так что чувствовали себя хорошо.
Наконец дождь перестал. Лес снова ожил, и через некоторое время появились слабые проблески солнца. Все очень обрадовались. Члены стаи выползли наружу, обсудили, что делать теперь, и решили уйти подальше от реки, на холмы, где они еще не были, и посмотреть, что там. Они решили, что смогут найти логово получше, и потому взяли с собой нож и рубило, которые сделал Камнелом, и блестячки.
Пушистики пошли на восход по склону, ведущему в сторону левой руки солнца. В тенистых местах они нашли множество розовых пальчиков и съели их. Среди пальчиков паслись затку; гашта решили поохотиться на них, сжимая круг, и скоро нашли одного, а потом и другого. К этому времени все, даже Большая, уже хвалили Мудрого за то, что он привел их сюда, в это замечательное место.
— Лучше, чем с правой руки солнца, — говорил им Мудрый. — Тут теплее. Это знают все. Мы пойдем на вершину и на ту сторону. Там все лучше.
Большая попыталась спорить: мол, здесь и так неплохо, зачем же идти куда-то еще? Собиратель согласился с ней. Но все остальные ответили:
— Мудрый знает лучше.
— Откуда известно, что там хорошо? — не сдавалась Большая.
— Потому что это так. Это знают все.
Он попытался сообразить, откуда он это знает, но не смог. Он знал, почему он хочет идти в сторону левой руки солнца, но не мог объяснить, что нужно найти Место Больших: иначе бы они снова поссорились.
— Давний Народ говорил, — сказал он. С этим спорить никто не станет. — Давний Народ слышал от другого Народа, — продолжал он, импровизируя на ходу. — Далеко-далеко по левую руку солнца есть хорошее место. Там всегда тепло. Всегда есть еда. Много затку, много хатта-зосса, разные вкусные растения. Все всегда есть, не сперва одно, потом другое, как тут. Земляные ягоды, красные ягоды, орехи: все вкусное сразу!
Он не знал, есть ли на самом деле в той стороне что-то подобное. Он просто говорил, что это так. Но он был Мудрый, и другие подумали, что он знает.
— Вы слушайте Мудрого! — сказал Пыряло. — Мудрый приведет нас в хорошее место.
— Я не слышала о таком, — возразила Большая.
— Ты не помнишь! — насмешливо ответил Пыряло. — Ты помнишь только хеш-назза, который был вчера!
— Моя мать говорила о таком, — сказал Мудрый. А говорила ли она это на самом деле? Жалко, что он ее почти не помнит… Годза убил ее, когда он был совсем маленьким. — И Старая говорила, она слышала от другого Народа.
Он обернулся к Той-Что-Носит-Блестячки:
— Старая — твоя мать, она говорила тебе.
Та-Что-Носит-Блестячки выглядела озадаченной. Мудрый знал, что она не может вспомнить ничего такого. Наконец она кивнула.
— Да, — сказала она. — Старая говорила мне.
— Это знают все! — сказал Хромой. — Давний Народ говорил о хорошем месте по левую руку солнца.
Другая принялась неловко переминаться с ноги на ногу. Она не помнила ничего такого, но ведь другие говорят, что так было… Наверно, она просто забыла. И они все пошли дальше и поймали еще одного затку.
Но Мудрый на самом деле не слышал ничего такого от давнего Народа. Он просто сказал, что слышал. Он сам не мог понять, как ему удалось сказать то, чего не было.