Пушкин

О романе Ю. Н. Тынянова «Пушкин»

Начиная работу над романом «Пушкин», Тынянов писал: «Свой роман я задумал не как „романизированную биографию“, а как эпос о рождении, развитии, гибели национального поэта. Я не отделяю в романе жизни героя от его творчества и не отделяю его творчества от истории его страны.

Роман о Пушкине был задуман Тыняновым и первые части его были написаны в годы, предшествовавшие столетней годовщине со дня смерти великого поэта. Изучение Пушкина в это время приняло небывалый размах. Большой коллектив советских ученых обогатил науку о поэте множеством новых фактов и идей. И одно из первых мест занимал Тынянов – автор исследований «Архаисты и Пушкин» (1926), «Пушкин и Тютчев» (1926), «Пушкин» (1929). Художественное наследие Пушкина заново осмыслялось и получало все более глубокое истолкование.

Однако широкое хождение еще имели и разного рода сочинения, в которых образ поэта приобретал несвойственное ему благообразие, а творчество его изолировалось от острейших противоречий эпохи. Именно о подобных сочинениях сказал в стихотворении «Юбилейное» В. В. Маяковский: «Навели хрестоматийный глянец».

Стремление снять с облика поэта «хрестоматийный глянец» принимало в те годы разнообразные формы. В 1927 году В. В. Вересаев издал книгу «Пушкин в жизни» – «систематический свод подлинных свидетельств современников». Она имела огромный успех у читателя. В своем «своде» документов Вересаев хотел, по его словам, представить читателю не иконописный, ретушированный лик благонравного, «ясного» и «гармонического» поэта, а «дитя ничтожное мира», то есть показать Пушкина таким, каким он был не в творчестве, а в жизни. Эта книга многократно переиздавалась и стимулировала появление беллетристических сочинений, написанных под ее влиянием.

Замысел Тынянова был во многом полемически направлен против замысла Вересаева. Тынянов принципиально и решительно отвергал мысль, будто существовало два Пушкина, между которыми было мало общего: один – в «жизни», другой – в «творчестве». Как сообщала печать, Тынянов, касаясь в беседах с читателями концепции своего романа, говорил о стремлении «снять грим, наложенный на великого поэта усилиями биографов, развеять дым легенд, окружающих его имя».

Однако к своей цели Тынянов считал нужным пойти трудным и сложным путем. «Живой Пушкин», а не «Пушкин в жизни» – вот что интересовало писателя. Из поля зрения Вересаева, говорил Тынянов, выпала «творческая судьба поэта», в его книге Пушкин как раз почти не фигурирует. «Если жизнь Пушкина протекала именно так, как это представляет книга Вересаева, когда же поэт работал?» – резонно спрашивал Тынянов.

Труд поэта, подвиг поэта, то есть именно то, благодаря чему Пушкин вошел в историю России, ее культуры и литературы, стали главной темой и главным предметом художественного изображения в романе Тынянова. Тема эта, как можно судить и по высказываниям Тынянова, и по тем частям романа, которые он успел написать, должна была развиваться в ее сложных и разнообразных аспектах: поэт и класс, из среды которого он вышел; поэт и народ; поэт, национальная история, культура русская и мировая; литературная борьба эпохи и место Пушкина в этой борьбе; поэт, общество, государственная власть, истоки и смысл возникающего между ними непримиримого конфликта.

Книга осталась недописанной. Некоторые из названных проблем и тем еще только затронуты в ней, другие уже разработаны широко и обстоятельно.

Стремясь понять эпоху Пушкина в важнейших ее проявлениях, Тынянов густо «заселил» книгу множеством персонажей из разных социальных и культурных слоев русского общества. Вельможи, сановники, государственные деятели масштаба Сперанского соседствуют тут с мелкой чиновничьей сошкой, передовые деятели русского общества (Куницын, Чаадаев) – с мракобесами и лютыми реакционерами (Аракчеев, Фотий), идеалисты – с умелыми карьеристами, выдающийся поэт Державин – со справедливо позабытыми второстепенными литераторами. Сцены семейные, частные, бытовые неотделимы в романе от сцен, рисующих государственную, культурную, интеллектуальную жизнь эпохи.

И все это подчинено главной задаче – показать, как в борьбе противоречивых общественных сил и тенденций рождался и мужал гениальный художник, на какой почве возникали нетленные творения поэзии «вольности» в самых разных смыслах этого слова. Благодаря такому подходу в романе перед нами возникает образ поэта, в котором художник и гражданин обогащают друг друга, – поэта, не только постигающего свое время, но и далеко опережающего его.

Как и в прежних своих книгах, в «Пушкине» Тынянов широко использовал документальные материалы, в том числе свидетельства и воспоминания современников, но он отдавал себе отчет в том, что в свидетельствах, вызывавших полное доверие Вересаева, предстает не столько подлинный Пушкин, сколько Пушкин, каким он казался или даже хотел казаться постороннему глазу.

В годы, когда шла работа над романом, Тынянов неоднократно сообщал читателям, что новые материалы, на которые он «натолкнулся», меняют многие сложившиеся представления, в том числе и представления о характере лицея и лицейской жизни поэта. Наряду с новыми документами не меньшее значение имели использование и переосмысление документов и материалов уже известных – например сохранившихся записей лекций лицейских профессоров и их изданных трудов («Право естественное» Куницына, «Риторика» Кошанского). Все это помогло писателю по-новому понять и воссоздать атмосферу лицея.

Однако, разумеется, главную ценность представляли для Тынянова свидетельства, дошедшие до нас от самого Пушкина. Писатель опирался на стихи поэта, его переписку, записи, наброски. В работе над первыми частями романа писатель особое значение придавал пушкинскому плану автобиографии, публикуемому в собраниях его сочинений под названием «Программа записок».

Стоит, однако, сопоставить тот или иной эпизод романа с соответствующей скупой записью в пушкинской «программе» и другими документальными материалами, как сразу же становится ясным, насколько в лице автора романа соединялись исследователь и художник, насколько каждый эпизод книги является плодом интуиции, догадки, вымысла, основанных на глубоком знании и постижении как героя, так и его окружения, всей эпохи в целом.

Если большинство литературоведческих исследований Тынянова о Кюхельбекере появилось после написания «Кюхли», то теперь его работа – исследователя и художника – протекала по-иному. Ряд статей о Пушкине – например, «Пушкин и Кюхельбекер» (1934), «Проза Пушкина» (1937), «Безыменная любовь» (1939) – появился уже в период интенсивного труда над новым романом. При этом в некоторых случаях исследователь опережал художника, в других – художник явно опережал исследователя, давал ему материал для новых работ по истории и теории литературы. Тынянову, к сожалению, их уже не удалось написать.

В связи с упреками читателей в том, что в первой части книги центральный герой заслонен другими фигурами, Тынянов говорил о специфике исторического романа, о структурных особенностях, отличающих его от жанра исторического рассказа. В рассказе, в новелле центральный герой должен быть включен в действие с самого же начала; в романе, рассчитанном не на один том, такой прием, когда главный герой не сразу становится одним из действующих лиц, вполне целесообразен. «В дальнейшем Пушкин займет в романе то место, которое обусловлено уже самим названием произведения», – обещал Тынянов (Литературная газета. 1935. № 63).

Во второй части романа Пушкин уже выступил на передний план. Работая над третьей частью, которая должна была охватить 1816–1820 годы, Тынянов так определял ее содержание: «Это последние годы, встречи с Чаадаевым, период лицейского вольномыслия. В этой части романа Пушкин предстает уже как политический трибун, показана борьба реакции с Пушкиным» (Литературная газета. 1939. № 7).

Роман остался незавершенным и обрывается на третьей части, которую автор не успел окончательно доработать. Она писалась в эвакуации, в Перми, а затем в Москве тяжелобольным, прикованным к постели человеком, измученным неизлечимым недугом (рассеянный склероз). Тынянов был лишен необходимых материалов и вынужден был писать по памяти. Однако текст каждой главки был им глубоко выношен, обдуман и разработан.

По поэтическому напряжению и художественной силе многие страницы третьей части не только не уступают первым двум, но даже, быть может, и превосходят их. В этой части найден новый стиль повествования: тут нет установки на обстоятельность, на деталь и бытовые подробности, характерной для первых двух частей романа. Повествование движется особой подачей событий и перипетий душевной жизни героя, а полуироническая интонация, окрашивающая многие страницы «Детства» и «Лицея», уступает место интонации поэтически-страстной. Лирически напряженная авторская мысль и речь тут как бы сливаются с мыслью и речью героя, приобретая при этом сходство с речью стиховой. Эти стилистические различия между первыми двумя и третьей частями романа связаны с характером изображаемых событий. Роман начинается бытовыми сценами, завершается же сценами в высокой степени патетическими.

В следующих частях, которые Тынянову написать уже не довелось, повествовательный строй мог бы, по-видимому, претерпеть новые изменения. Авторская доработка третьей части привела бы, очевидно, не к отказу от манеры и интонации, найденных здесь, а к более тщательному и законченному воплощению художественного замысла.