Пусть об этом знают все

Глава 3

Квартиру, хоть и небольшую (зачем ей одной большая?), но в довольно приличном состоянии удалось снять очень быстро. Буквально на следующий день.

Алена искала то, что поближе к университету и подешевле, с расчетом, что впоследствии сама будет платить за жилье. Первый взнос, как это ни претило, придется оплачивать папиной картой. Однако за скромные деньги варианты были совсем плохонькие: загаженные подъезды, «убитые» квартиры или вовсе комнаты в малосемейках с орущими соседями за стеной.

С поиском ей вызвался помочь Яковлев, она не просила, но и отказываться не стала. Мало ли на какой прием можно нарваться? К тому же созванивались с его телефона – свой она со вчерашнего дня не включала. Да и на скутере все же не так утомительно мотаться по городу, как на маршрутках. Так что спасибо ему.

На пару они прошерстили объявления на «Авито». Уже сошлись на мнении, что надо либо ценовую планку поднимать, либо расширять зону поиска, как на глазах, после очередного обновления страницы, появилось свеженькое: «Сдам приличной девушке без вредных привычек однокомнатную квартиру в хорошем состоянии. Оплата поквартально». Цена оказалась приемлемая. Прилагались и фото – тоже вполне себе. Но главный плюс – буквально в двух шагах от университета. Туда и рванули немедленно.

Квартира понравилась. Маленькая, чистая, ухоженная, бюджетный вариант евроремонта. Хозяйка, средних лет дама, явно строгих правил, сообщила сразу:

– Квартиру содержать в порядке. Вещи и мебель беречь. Если что сломаете, ущерб возмещаете дополнительно. Это все прописано в договоре. Категорически нельзя шуметь, распивать спиртные напитки, курить в доме или в подъезде, громко слушать музыку, заводить животных. Соседи тут в основном пенсионеры, очень бдительны… – Затем, с неодобрением покосившись на Яковлева, добавила: – Не хотелось бы, конечно, чтобы вы водили мужчин, но я понимаю, дело молодое. Ну… разве только по-тихому… Но бедлам и разврат тут не устраивать! Имейте в виду, если на вас пожалуются соседи, выселю без разговоров.

Яковлев попытался вставить слово, но Алена его предостерегающе дернула за рукав.

Заплатив сразу за квартал вперед, Алена пометила себе в уме, что обязательно вернет и эти деньги отцу. Возможно, не скоро, но вернет.

С ним самим ни встречаться, ни разговаривать не хотелось, но чувство долга так просто не унять. Поэтому, обустроившись на новом месте, она все же позвонила отцу – понимала ведь, что он места себе наверняка не находит. Ищет, волнуется… А может, и не ищет, и не волнуется… Кто теперь разберет? Но во всяком случае, если она сообщит ему, что с ней все в порядке, то избавится от неуютного чувства, что сама поступает жестоко.

– Ты где? – раздался вопль отца в трубке. – Я тебе со вчерашнего дня звоню! Ты уехала, телефон отключила! Что я должен был думать? Я все морги, больницы обзвонил. Нина с ребятами все гостиницы и хостелы объехали. Я чуть не свихнулся!

– Со мной все в порядке, – как можно более бесстрастно ответила Алена, хотя взвинченное состояние отца передалось и ей.

– Где ты сейчас? Я пришлю за тобой машину.

– Папа, не надо. Я не вернусь. Не проси. Я сняла квартиру. Буду жить… сама… Одна.

– Что это еще за глупости?! Ты ребенок совсем. Ты моя дочь, ты…

– Папа, перестань.

Его голос разрывал ей сердце. Хотелось кричать в ответ: «Я была твоей дочерью и десять лет назад, когда ты про меня знать не хотел! Где ты был, когда я едва не умирала от голода и холода? Когда я, семилетняя, тащила пьяную мать с улицы домой? Где, в конце концов, был, когда мать превращалась из молодой, здоровой, красивой женщины в жалкое, уродливое существо, которое и человеком назвать трудно? Самое страшное, что ты знал про меня, с самого начала знал, но предпочел забыть».

Мысленно она уже десятки раз бросала ему в лицо хлесткие фразы и обвинения, но вслух произнести не могла. Слова комом застревали в горле. Жалко было и себя ту, маленькую, несчастную, никому не нужную, и, как ни странно, его. Ведь теперь он, слышно же, был искренен. И страдал по-настоящему. И она страдала. И может, проще было бы все забыть, простить его великодушно и попробовать хотя бы попытаться жить, как будто ничего и не было. Но не могла. Не получалось переступить через себя. Не хватало, видимо, великодушия. И как оказалось, чем дороже человек, тем сложнее простить его предательство, потому что ранит оно сильнее.

– Пожалуйста, возвращайся, – просил он уже почти спокойно.

– Я не могу… И не хочу.

Повисла пауза. Тягостная настолько, что Алена не выдержала, нарушила молчание первая, спросив:

– А как отец Жанны Валерьевны?

– Там… Да плохо все. Он в коме. Придет ли в себя – неизвестно. Жанна просит перевезти его сюда, в платную клинику. Но врачи отговаривают. Нельзя, мол, в таком состоянии больного куда-то везти… Мы врачей отсюда пригласили, невролога, нейрохирурга… Жанна с Артемом там пока живут, в его доме. Пока не разрешат сюда перевезти. Алена, приезжай. Ну или хотя бы давай встретимся, поговорим?

– Я пока не могу. Папа, мне нужно время. Не дави на меня…

После разговора с отцом вновь накатило уныние. Вдруг отчетливо подумалось, что в целом мире она одна, совершенно одна. Нет никого, кто бы ее любил, кому бы она была нужна. А это ведь самое главное для человека – быть кому-то нужным. Отношения отца она не понимала, не верила ему, пусть даже он сейчас и беспокоился. Наверное, если бы он ее не взял себе, было бы даже лучше. Не о чем было бы и сожалеть. А теперь, узнав, что такое родительская любовь и забота, очень тяжело этого лишиться. Пусть даже это все оказалось фальшью.

Хозяйка, Роза Викторовна, не соврала: соседи оказались очень бдительными. Пройдешь мимо этих бабулек, что день напролет сидят на лавочках у подъезда, а ощущение, будто тебя просканировали на томографе. Алена с ними здоровалась приветливо – знала, что пожилые любят вежливость и почтение. Те отвечали, но все равно смотрели с прищуром, подозрительно. Яковлев с ними вообще не здоровался, так на него они и вовсе глядели, как на вторженца, от которого жди беды.

Захаживал он каждый день. Просто так – повидаться, поболтать. Приносил то шоколадку, то тортик. Сначала его присутствие ее слегка тяготило, с некоторых пор она сторонилась людей, а непонятное внимание к своей персоне сразу настораживало. Но затем постепенно привыкла, убеждая себя, что так и до паранойи недалеко. А потом он, можно сказать, спас ее от разъяренной бабки, соседки снизу, да и от хозяйки тоже. Нет, ярость обеих была вполне оправдана. Алена устроила потоп, нечаянно, но очень основательно.

Конечно, это закон подлости. Две недели практически безвылазно сидела дома, если не считать пятиминутных отлучек в магазин за углом, и все было хорошо. А решила устроить себе маленьких отдых, прогуляться в центральном парке, пока лето не закончилось, и на тебе – потоп. Вина ее, бесспорно. Утром пожарила омлет, затем решила вымыть сковородку. Открыла кран, но вместо горячей воды раздалось фырканье, чихание, а потом и вовсе все стихло. Воду и раньше отключали, но всегда уведомляли заранее. Она спустилась вниз – и в самом деле, на подъездной двери висело объявление о том, что в связи с какими-то неполадками горячего водоснабжения не будет целый день. Поразмыслив, греть тазик или подождать до завтра, Алена оставила все как есть и пошла гулять. Ну и загулялась. Приехала вечером, в самый разгар событий.

Воду, оказывается, дали раньше обещанного. Сковорода закрыла сток в мойке и из незакрытого крана вода хлестала полдня, пока не приехала хозяйка.

К счастью, Роза Викторовна, которую соседская бабка немедленно вызвала, оказалась более или менее вменяемой. Ругалась, естественно, но выселять не стала, правда, с условием, что Алена за свой счет и в кратчайшие сроки устранит последствия аварии. А последствия были нешуточные. Ламинат по всей кухне уродливо взбух. У бабки снизу – еще хуже: потолок изуродовали потеки, обои отслоились, а самая большая трагедия – вода попала в телевизор, старый, ламповый, маленький такой. Стоял у нее на холодильнике. В нем что-то там перемкнуло, щелкнуло, и больше он не включался. Вот из-за этого, из-за телевизора своего, бабка больше всего и голосила.

Алена от такого шквала криков, претензий, угроз и предупреждений совсем растерялась. Лепетала хозяйке, что все исправит, а как – даже представить не могла.

Тут и появился Яковлев. Так кстати, так вовремя! Никогда она ему так не радовалась, никогда и не думала, что будет так радоваться. Белозубо улыбнулся оголтелой соседке, заверил, что все неприятности лично ликвидирует и даже телевизор починит, а если не починит, то подгонит новый. Та неожиданно стихла и убралась восвояси. Хозяйка проинспектировала все углы, заглянула даже в ванную, напомнила еще раз про испорченный ламинат и тоже ушла.

– Это какой-то дурдом! – выдохнула Алена. – Сама виновата, конечно… О чем только думала? Но спасибо тебе, что хоть на время их успокоил, а то у меня уже голова шла кругом. Ничего от их воплей не соображала.

Она благодарно улыбнулась Яковлеву, тот в ответ расцвел.

– Бывает, но насчет всего этого не беспокойся. Я сказал – я сделаю.

Еще до обеда на следующий день Яковлев приволок почти такой же телевизор, что был у соседской бабки. Подключил, настроил каналы, пообещал, что в течение недели устранит и остальные следы потопа. И слово сдержал. Каждый день приходил – белил, красил, клеил обои, менял ламинат. Алена, как могла, как умела, помогала ему. И бабку как подменили, она вдруг прониклась к Денису самыми добрыми чувствами. Улыбчивая стала. А после работы кормила молодежь свежей выпечкой и еще с собой давала.

Неделя эта выдалась странная: с одной стороны, заполошная, а с другой – вся эта суматоха как-то вытеснила личную драму. С утра к Алене приезжал Денис, вместе они ехали в строймаркет, закупались там то одним, то другим, то третьим – на маленьком скутере за один раз все не увезешь. Алена просила предъявить список всего, что нужно, – она бы и сама приобрела, и машину наняла бы. Все доставили бы за один раз, но Денису хотелось самому поучаствовать. И десять раз гонять на скутере туда-сюда, говорил, ему совсем не в тягость.

А потом почти дотемна работали на пару шпателями, кистями, валиками. Мылись в душе по очереди и с волчьим аппетитом набрасывались на бабкины пироги и беляши. Денис уходил к себе уже затемно. Благо до общежития – рукой подать. А Алена падала на кровать без сил и тотчас засыпала.

Этот стихийный ремонт их здорово сблизил. Она уже не стеснялась его совершенно. А порой даже улыбалась про себя от мысли, как бы вытянулись лица девчонок с их курса, узнай они, что сам Денис Яковлев перестилал в ее комнате ламинат и щеголял перед ней в старых трениках, с ног до головы заляпанный известкой.

В последний день он предложил отметить завершение грандиозной работы шампанским.

– Я не пью, – замотала головой Алена.

– Ты и не пей, – добродушно согласился Денис, – просто поддерживай видимость. Чокнись, смочи губки – этого будет достаточно. Главное – церемония и традиции. А по традиции, как ни крути, большое дело стоит отметить. А шампанское – это совсем не алкоголь, если что. А так, газировка.

Шампанское они закусывали соседскими ватрушками. Алена все-таки уступила уговорам, попробовала «газировку». Кисленько, но не противно. А после бокала шипучего напитка стало необыкновенно легко и весело. И Денис – пригляделась – оказался очень симпатичным. И добрым каким! Отзывчивым…

– Я думал про тебя, знаешь что? – усмехнулся он. – Что ты такая вся из себя важная. Смотришь на всех свысока, сама такая небожительница, других считаешь презренным плебсом. А оказалось, ты вообще нормальная. Без этих всяких понтов и закидонов.

– Что? – Алена аж опешила. Уж в чем в чем, а в снобизме и надменности ее точно никогда не упрекали. – С чего вдруг ты так решил?

– С чего? Да к тебе ж не подступиться было! Я с твоими одногруппниками разговаривал, сказали, что народ ты избегаешь, ни с кем не контачишь. Что тут думать? Потом еще узнал, что отец твой сам Явницкий… Почему, кстати, у вас разные фамилии?

– Моя – по матери.

– Странно… – пожал плечами Денис.

– Ничего странного. Отец меня удочерил два года назад. Нет, он мой родной отец. Просто… Короче, так получилось. А вот то, что я ни с кем не общаюсь… Это не поэтому.

Шампанское развязало язык, и Алена выложила ему все то, что до сих пор камнем лежало на душе. Про гимназию элитную, про то, как ее встретили одноклассники, даже про унизительный спор. Не рассказала только про Максима. Даже ни словом не упомянула. Не хотелось все-таки ставить его в один ряд с теми. И не хотелось, чтобы кто-то знал ее тайну.

– Жесть… – пробормотал Денис, покачав головой. – Вот же суки! Прости, но других слов для таких нет. А этих двух уродов-спорщиков я бы лично похоронил.

В этот раз Денис не пошел к себе. В двенадцать общежитие закрывалось. Добрые вахтеры впускали подгулявших студентов, но сегодня дежурила «мегера», пояснил он. «Такая, – сказал, – притворится мертвой и до шести утра ни за что дверь не откроет, хоть исстучись».

Алена постелила ему на полу – не на диване же рядом с собой укладывать. Но Денис и не возражал. Растянулся на тонком матрасике, зевнул сладко, а вскоре и захрапел.

Утром Алена проснулась от запахов: Денис орудовал на кухне, жарил яичницу с колбасой. Она быстренько прошмыгнула в ванную, переоделась, умылась, почистила зубы, мало-мальски прибрала копну встрепанных кудрей. А когда вышла, то он уже поджидал ее с улыбкой на лице, с лопаточкой в руке.

– Ну ты и спать! – прокомментировал. – Я уже завтрак нам сварганил.

Алена не стала уточнять, что если бы он не храпел, не давая спать всю ночь, то она бы и встала пораньше. И сама бы, возможно, приготовила завтрак. Подумала: зачем язвить, когда можно просто поблагодарить человека за старание?

– Все очень вкусно, – улыбнулась она ему. – Спасибо, и не только за завтрак. Ты вообще такой молодец!..

Он, глядя куда-то в сторону, закусил губу, кивнул, соглашаясь. Потом взглянул прямо на нее.

– Ты тоже, – криво улыбнулся. – Слушай. Я с тобой, если честно, даже не знаю, как себя вести. С другими как-то все просто получалось, само собой, а с тобой… Но ты мне очень нравишься. Я понимаю, что не ровня тебе. Ты у нас элита, я обычный…

– Стой, – изумилась Алена. – Тебя куда-то совсем не туда понесло. Какая элита? О чем ты? Я самая обычная! Сижу на съемной кухне, ем яичницу, пью кофе три в одном. Это так, по-твоему, элита завтракает? – засмеялась она. – Короче, ты эти разговоры брось. Ты все про меня навыдумывал.

– То есть тебе… То есть ты могла бы встречаться со мной?

– Ну…

Алена замялась. Понимала, что он не в принципе спрашивал, не гипотетически, несмотря на расплывчатую формулировку, а вполне конкретно. Хотела ли она с ним встречаться? Нельзя сказать, что хотела, – любви-то нет. Но и не сказать, что не хотела. Было как-то все равно. К нему относилась она хорошо, очень, он ей даже в определенной степени нравился. С ним однозначно было лучше, чем в одиночестве. Да если б не он с этой подчас навязчивой заботой, она бы, наверное, свихнулась уже. С ним весело и интересно. Он видный, спортивный. И льстит, конечно же, что многим нравится, а выбрал ее.

Но вот когда начинала обо всем этом думать, сразу почему-то вспоминался Максим. Он и был, пожалуй, единственным препятствием, чтобы ответить Денису согласием. Вспоминалось, как внутри все звенело натянутой струной просто в его присутствии; как от одного его взгляда сердце обрывалось; как случайные, мимолетные прикосновения ощущались ожогами; как от его голоса тело покрывалось мурашками. Невозможно такое забыть. Но такое, может, и не повторится никогда. Ведь сам Максим живет другой жизнью. Так что же ей, похоронить себя, увязнув в воспоминаниях?

К тому же что там вспоминать? Максим принес ей только боль. Предал ее, унизил, бросил на растерзание своим приспешникам. Единственное, что держало ее, – тот его горящий взгляд напоследок. И жгучий след поцелуя на губах. Но это ведь глупо и саморазрушительно – отказываться от всего из-за воспоминаний. Прошлое надо отпускать. Надо жить дальше. Все эти мысли, доводы, образы пронеслись в голове молниеносно.

Алена посмотрела на Дениса. Он улыбался, но за улыбкой явственно читалось напряжение.

– Могла бы, – ответила она, – почему нет?

Напряжение спало. Он просиял.

– Ну ты же понимаешь, что вот теперь я от тебя не отстану?

– То есть? – улыбнулась она, изобразив легкое удивление. Это была приятная игра.

– То есть буду ходить, канючить…

Его слова резко прервал сотовый. Звонил отец. Алена извинилась, вышла с телефоном на балкон.

Разговоры с отцом последнее время стали настоящим испытанием для нервной системы. Потому что ходили оба по кругу: «возвращайся» – «не могу». Но на этот раз отец говорил с ней иначе. Без эмоций, глухо.

– Алена. – Он выдержал короткую паузу, за которую она тем не менее успела передумать всякого. – У нас несчастье. Вчера утром скончался Валерий Тимофеевич. Послезавтра будут похороны. Я прошу – приезжай. Прощание будет проходить в ритуальном зале на Волжской. В два часа дня. Похороны на Смоленском кладбище. Поминки в ресторане будут. Приезжай. Ты нужна, ты же член семьи, что бы ты там ни думала…

– Я приеду, – пообещала Алена.

– Что случилось? – озабоченно спросил Денис.

– Дедушка умер…

Вдаваться в подробности, чей именно он дедушка, она не стала. И так вчера разоткровенничалась излишне.

– Сочувствую!

Денис скроил трагическое выражение лица. Сначала Алена подумала: «И этот туда же – паяц». Потом себя же устыдила. А как он должен был реагировать? С каменным лицом сидеть? Да и сама она не лучше – вспомнила, как обрадовалась, что беда не с Максимом, а со стариком.

– Спасибо… – только и промолвила она.

«Прощание будет проходить в ритуальном зале на Волжской. В два часа дня».

Слова отца отпечатались в памяти.

Видеть его по-прежнему не хотелось, но не пойти нельзя. Никак нельзя. Личные обиды в такие моменты кажутся ничтожной пылью.

Денис подвез ее к двум к ритуальному залу. Алена намеренно не приехала чуть раньше – не хотела лишних встреч и лишних разговоров. Даже когда ехали, просила Дениса не гнать, пока он вдруг не спохватился, что время поджимает. Вместе с ней он не увязался, слава богу, хватило такта. Чмокнув в щеку – вроде нежность, а вроде и собственнический жест, – Денис укатил. Договорились, что вечером он заедет к Алене. Дотянуть бы еще до вечера!

Для себя она решила твердо: будет только на церемонии и на похоронах. А затем сразу улизнет. На поминки не поедет ни за что.

Перед массивными дверьми ритуального зала она вдруг заробела. Даже озноб пробрал. И неизвестно почему. Суевериями она не страдала, покойников не боялась. Три года назад ночь целую наедине с мертвой матерью провела – и ничего. Неужели так из-за отца? Впрочем, ударяться в самокопания она не стала. Пересилив себя, приоткрыла двери. Юркнула в образовавшуюся щель и, стараясь не смотреть по сторонам, бочком-бочком вдоль стены подобралась ближе. Людей в зале было очень много. Они стояли тесным кольцом вокруг постамента, на котором, как можно было догадаться, стоял гроб с усопшим. Отца, Артема, Жанну Валерьевну она не видела. Их, видимо, загораживали чужие спины. И хорошо. Если она не видит отца, то, значит, и он ее не видит.

Прощальную церемонию вел почему-то священнослужитель, что немного удивило Алену: ни за отцом, ни за Жанной Валерьевной, ни за остальными членами семейства особой религиозности она не замечала. Более того, отец всегда весьма категорично отстаивал свои атеистические убеждения, когда заходила речь о небоустройстве. Впрочем, то могла быть воля покойного, а с покойными не спорят.

Священнослужитель призвал родных не горевать, ибо это эгоизм, а, наоборот, порадоваться тому, что усопший отправился в лучший мир. Потом призвали попрощаться с Валерием Тимофеевичем. Толпа зашевелилась, люди цепочкой по очереди подходили к гробу, возлагали цветы, некоторые касались губами воскового лба покойника и отходили, скорбя. Алена приблизилась, положила розы и сразу ушла, слившись с толпой уже простившихся.

Перед зданием выстроились рядком машины и микроавтобусы с траурными логотипами. Она узнала отцовские машины, но, следуя за группкой людей, села в один из автобусов. Ждали минут тридцать, когда рассядутся по машинам остальные, только потом тронулись. Еще столько же добирались до Смоленского кладбища, затем длинным кортежем проехали через кованые ворота. Люди выходили из машин и микроавтобусов, пристраивались к каким-то знакомым, сбивались в группы. В такой толпе она не сразу нашла отца. Кивнула ему, он в ответ подал какой-то знак – может, давай поговорим позже. Она гадать не стала, сразу отвернулась. Подумала, что нужно бы подойти к Жанне Валерьевне, выразить соболезнования, но ее окружали плотным кольцом многочисленные родственники и близкие друзья. Не расталкивать же…

И вдруг она напоролась на чей-то пристальный взгляд. Еще осознать ничего не успела, но сердце уже судорожно сжалось, на долгую секунду замерло, а потом замолотило неистово, как безумное, сотрясая все тело. Максим. Он стоял рядом с другими родственниками Жанны Валерьевны. Его время от времени кто-то звал, дергал, но, даже отвлекшись на миг, он снова и снова впивался в нее взглядом. Алена и сама не могла оторвать глаза, жадно впитывая каждую черточку, каждую деталь, узнавая и не узнавая его. Как он возмужал! Как вытянулся! И волосы стали как будто темнее. А вот взгляд все такой же тяжелый и вместе с тем проникающий в душу.

Как он здесь оказался? Хотя понятно – дедушка же… Но когда приехал? Почему отец ничего не сказал? И сам он… Даже не сообщил. Впрочем, кто она ему? Никто. Вот и не сообщил. Только почему сейчас так смотрит, что внутри все переворачивается?

Но какой же нелепой и горькой получилась эта встреча, о которой она когда-то столько мечтала! Представляла себе разные обстоятельства, рисовала в воображении ситуации, а получилось в скорбный час, среди могил…

Его опять окликнул кто-то из родственников – раз, другой. Максим отозвался не сразу, но когда отвернулся, она хоть выдохнуть смогла, а то ведь не дышала. Стояла, замерев каменным изваянием, хотя внутри будто шторм бушевал – рвал сердце, оголял нервы, выжигал душу.

Она ушла. Сбежала, пока он отвернулся, пока не видел, не смотрел, не парализовал ее своим взглядом. Пока она еще могла справиться с собой…