Пусть вепрь подождет

— Черт возьми, — сказал мистер Бозмэн, издатель газеты «Балтимор дженерал пресс», — где название рассказа? Вместо него латинская поговорка: «Старайся как можно чаще прощать других, но никогда не прощай себя». Что вы на это скажете?

Редактор газеты, человек застенчивый, пробормотал: — Я уплатил джентльмену, который принес рассказ, пять долларов вперед.

— Джентльмену? Какого-то наемного писаку в приличном костюме вы называете джентльменом? С какой стати вы даете ему вперед пять долларов? Как вы смеете, сэр, так обращаться с моими деньгами? Серебро, если вам это известно, добывается из земли, оно на деревьях не растет.

— Сэр, рассказ можно назвать «Пусть вепрь подождет».

— Вы слишком свободно обращаетесь с моими долларами. Будьте так любезны, прочтите мне рассказ.

— С вашего разрешения, сэр, — сказал редактор и начал читать:

«Уверенный в себе полковник Хайрэкс ходил по дворцу Герцога мягко, как кошка. Все считали, что в изощренности его методов и нечеловеческой собранности было что-то от хищного зверя. Начальник тайной полиции полковник Хайрэкс не обращал внимания на правила поведения и протокол. За ним шли страх и ужас перед неизвестностью. Шепотом говорилось, что даже сам Герцог боится полковника.

Действительно, никто, кроме Хайрэкса, не осмелился бы потревожить монарха, когда тот собирался на охоту. Хотя Герцог и улыбался, предвкушая удовольствие и прислушиваясь к лаю собак во дворе, он отложил пику, жестом предложил полковнику закрыть за собой дверь и спросил:

— В чем дело, Хайрэкс?

— Я принес вам хорошие новости, Ваша Светлость.

— Мои егеря обложили огромного черного вепря — настоящее чудовище. Так вы покороче.

— Ваша Светлость, раскрыт заговор.

— Уж не собираетесь ли вы сообщить мне, что мой племянник, предатель и негодяй, назвал своих сообщников?

— Именно, Ваша Светлость, — тонко улыбнувшись, ответил полковник.

— Этого не может быть!

— С позволения Вашей Светлости, это правда! — вскричал полковник Хайрэкс. Но он напрасно искал на лице монарха выражение спокойствия или радости. Герцог нахмурился и сказал:

— Мне трудно в это поверить. Вы уверены, что мой племянник Станислас назвал своих друзей?

— Ваша Светлость, вот список их имен. Все они содержатся под стражей.

— Проклятье! Мы со Станисласом одной плоти и крови. Я полагал, что у него мой характер. Даже раскаленными щипцами никому не вытянуть из меня имена друзей. Щенок!

— Он готовил покушение на жизнь Вашей Светлости.

— Знаю, знаю. Но это наша семейная черта. Он попался в ловушку и признался — я уличил его. Естественно, он отказался назвать имена заговорщиков. Будь я на его месте, я бы поступил так же. Кстати, Хайрэкс, если мы уже заговорили о раскаленных щипцах… Вы не посмели…

— Я знаю свой долг, Ваша Светлость. Особы вашей крови неприкосновенны, и, если прольется хоть одна капля, виновный будет казнен. Никто не может безнаказанно даже угрожать членам вашей семьи. Люди, в чьих жилах течет ваша кровь, неприкосновенны — их нельзя заковывать в цепи. Поверьте мне, с вашим племянником обращались мягко — я сам следил за этим. Его превосходительство ваш племянник был приговорен к пожизненному одиночному заключению по приказу Вашей Светлости, и я сделал все возможное, чтобы он не мог наложить на себя руки.

— Но он все равно предал своих друзей. Нет, в его жилах течет не моя кровь! — Герцог отпустил несколько грязных ругательств в адрес жены своего покойного брата. Успокоившись, он сказал: — Дальше, Хайрэкс, дальше.

Во дворе громко протрубили рога. Герцог открыл окно и закричал:

— Пусть вепрь подождет!

— Вы, Ваша Светлость, приговорили своего племянника к пожизненному одиночному заключению, чтобы он „остыл“ — я цитирую ваши слова.

— Вы морили его голодом, Хайрэкс? Вы не смеете так обращаться с мальчишкой.

— Я не морил его голодом, Ваша Светлость. Его превосходительство ни в чем не нуждался — у него все было самое лучшее. Время сделало за нас нашу работу.

— Какое время, Хайрэкс? Этот молокосос сидит в тюрьме всего два месяца.

— Ваша Светлость позволит мне объяснить то, что произошло? — спросил полковник Хайрэкс. Монарх кивнул, и начальник тайной полиции продолжал:

— Я подготовил для вашего племянника удобную комнату. Ее потолок, пол и стены обиты овчинными одеялами и затянуты серым бархатом. Через двойное окно Его превосходительство мог смотреть на местность вокруг Крепости.

— Он этого не заслуживает.

— Его кормили изысканнейшими яствами, но не давали резать их. Он ел ложкой, вырезанной из рога. Понимаете, сначала он буйствовал, и я боялся, что ваш племянник может причинить себе вред.

— Да-да. Он всегда был нервным и избалованным щенком. Продолжайте.

— Затем мы попросили у Его превосходительства разрешение обрить ему голову. Он согласился.

— Какого дьявола вам это понадобилось?

— Ваша Светлость, скоро вам все станет ясно. Мы дали ему перья, чернила и бумагу, но никаких режущих и колющих предметов. Чтобы Его превосходительство успокоился, мои люди подмешали ему в завтрак слабый раствор опиума. Он поел, прислонился к окну и грустно смотрел на освещенный солнцем утренний пейзаж. Вскоре ваш племянник задремал. Через пять минут он открыл глаза — была ночь, светила луна, слуги принесли ему ужин. Его превосходительство был потрясен. „Меня заколдовали?“ — спросил он. Но, Ваша Светлость, вы сами приказали, чтобы с ним никто не разговаривал. Его вопрос остался без ответа, тюремщики и слуги молчали.

— Околдовали? — вскричал Герцог. — Я тоже околдован. С завтрака до ужина, с рассвета до захода солнца проходит столько часов! Зачем приносить Станисласу ужин через пять минут после завтрака?

— Позвольте объяснить, Ваша Светлость. В окно Станислас видит не настоящий пейзаж, а глухую стену, на которой с помощью мощного проектора показывали весьма реалистические картины лучших пейзажистов Европы. Я мог создать любое время года и дня.

— Но зачем?

— Для того чтобы, не нарушая вашего приказа, Ваша Светлость, заставить Его превосходительство потерять представление о Времени. Скоро он крепко заснул, и умелый парикмахер побрил его и остриг ему ногти. В какой-то степени заключенные могут измерять время по щетине на своем лице. Необходимо было ошеломить вашего племянника — он должен прибегнуть к Разуму и понять, что разумное объяснение неправильно. Ваша Светлость, мой рассказ не кажется вам путаным?

— Продолжайте.

— Представьте, Ваша Светлость: он просыпается в полночь, смотрит в окно — солнце в зените. Его превосходительство снова задремал, проснулся через десять минут — уже рассвет. Или он просыпается на рассвете, видит в окно заходящее солнце, и тюремщики вносят ужин. Скоро Станислас снова засыпает под воздействием умеренных доз раствора опиума — просыпается и снова видит закат солнца. Через неделю он спросил, сколько месяцев он сидит в тюрьме. Разумеется, ему никто не ответил.

— Неплохо, неплохо, — сказал Герцог.

Полковник Хайрэкс поклонился и продолжал:

— Однажды в июле Его превосходительство проснулся и увидел в окно голые деревья, покрытые снегом. Иногда завтрак, обед и ужин ему приносили каждые несколько минут. Иногда, проснувшись после нескольких часов беспокойного сна, ваш племянник видел, что наступила осень, хотя он заснул в разгар зимы.

Порой заключенные становятся чрезвычайно наблюдательными. Я это предусмотрел: тюремщики и слуги становились старше, их одежда изнашивалась. Старший тюремщик всегда приходил с двумя громадными собаками. Сначала с волкодавами, которых я все время подменял. Собаки старели. Потом появился новый старый тюремщик — он ходил с двумя мастифами. Они тоже старели — мои люди их подменяли.

Разумеется, я никогда не входил в комнату Его превосходительства. Мои люди постоянно держали меня в курсе дела. Ваша Светлость, через несколько недель ваш племянник поверил, что сидит в тюрьме бесчисленное количество лет. Мне кажется, Ваша Светлость, вам стало не по себе?

— Да, — ответил Герцог, — это ужасно. Минута становится вечностью. По-моему, я понял ваш план, Хайрэкс. Продолжайте.

— Комната постоянно освещалась слабым светом скрытых ламп, система труб, по которым подавался горячий воздух, поддерживала температуру 74 градуса по Фаренгейту. Пока Его превосходительство спал, его одежду подменяли более изношенной. Я приказал чуть-чуть увеличивать ее размеры: пусть Станислас думает, что он худеет и высыхает в заключении.

— Очень умно! — вскричал Герцог и вздрогнул. — Я думаю, будь у меня выбор, я бы выбрал испанский сапог, тиски для больших пальцев или дыбу. Продолжайте.

— Но, Ваша Светлость, ни о каком выборе не может быть и речи. Эффективность моего метода зависит от неведения испытуемого. Ваша Светлость, мой рассказ не кажется вам путаным?

— Я понял: мой племянник думал о вечности, хотя прошло всего несколько часов, — сказал Герцог.

— Именно, — ответил Хайрэкс. — Я разработал план, который представлю Вашей Светлости в письменном виде. Можно сделать так, что четыре минуты покажутся заключенному двумя днями. Я спешу заверить Вашу Светлость, что никто не посмел и пальцем дотронуться до вашего племянника Станисласа. Его стол был сервирован столь же обильно и изысканно, как и стол Вашей Светлости. Но осенние деликатесы ему давали весной, зимние — летом и наоборот. Иногда мои люди совершали неизбежные мелкие промахи, но для вашего племянника полчаса означали месяц жизни. Между завтраком и обедом Вашей Светлости для Станисласа проходил год.

— Ну что ж, — сказал Герцог, — это будет хорошим уроком наглому щенку. Устраивать заговор против своего бедного дяди, который в нем души не чает. Но… к делу. Что заставило Станисласа предать своих друзей? Они, конечно, мои враги, но он для меня еще хуже их.

— Но Его превосходительство не предавал своих друзей, Ваша Светлость, — заметил полковник Хайрэкс.

— Черт возьми, что вы хотите этим сказать? — проревел Герцог.

— Я хочу сказать, что он предал своих друзей несознательно.

— Да? Если вы посмели пичкать его вашими жуткими наркотиками… — угрожающе начал Герцог.

— Ни в коем случае, Ваша Светлость. Мои люди применяли наркотики в малых дозах первые три недели. Время, Время — этим я ошеломил Его превосходительство. Человек познает Время через созерцание меняющегося вокруг него мира. Люди и мода приходят и уходят. Как-то по моему приказу тюремщик, выходя из комнаты вашего племянника, якобы случайно уронил газету. Она была датирована годом, который наступит через пятнадцать лет. Я приказал напечатать эту газету в одном экземпляре и уничтожить набор. Там было много сообщений о людях и событиях, о которых Его превосходительство не имел ни малейшего представления.

— Проклятье! Какой тонкий ход! — воскликнул Герцог. — И мой бедный… и этот бедняга, якобы сын моего брата, даже не мог найти утешения в разговорах с другими заговорщиками. Он написал что-нибудь?

— Только стихи, Ваша Светлость.

— Обо мне?

— Нет, Ваша Светлость, о червях. Я вижу, Ваша Светлость, вы торопитесь поохотиться на вепря — я заканчиваю свой рассказ. Ваш племянник провел в комнате сорок дней, когда открылась дверь и вошел молодой офицер в странной серой форме с желтым кантом. Вместе с ним вошел офицер постарше в такой же форме, но в доломане, отороченном мехом. Он упал на колени и восславил вашего племянника, назвав его мучеником, спасителем и вождем. Он сказал, что Герцог умер, и Станислас должен сесть на ваш трон. Герцог рассмеялся:

— Ха-ха! И наверно, мой племянник подпрыгнул от радости?

— Нет, Ваша Светлость. Простите меня, я процитирую его слова. Он сказал: „Когда-то старый негодяй пощадил меня“. И добавил: „Все мои друзья, наверно, или умерли, или, что хуже, превратились в стариков“.

— Ага! — воскликнул Герцог. — Наконец-то вы подходите к самому главному!

— Вы правы, Ваша Светлость. Офицер в доломане сказал: „Если вы, ваше превосходительство, перечислите тех друзей, которые вас интересуют, я расскажу о них все“. После чего ваш племянник назвал сорок фамилий. Имею честь передать список в руки Вашей Светлости.

— Хайрэкс, — сказал Герцог, — вы дьявольски умный человек. А как дела моего племянника?

— Я слышал разговор через потайное отверстие и сначала не видел Его превосходительства. Я ужаснулся, увидев его. Еще несколько недель назад это был здоровый молодой человек двадцати четырех лет. Теперь передо мной стоял дряхлый, слабый шестидесятилетний мужчина.

Герцог молчал. Полковник Хайрэкс показал на лист бумаги со списком заговорщиков и спросил:

— Ваша Светлость прикажет их повесить?

— Нет. Я помилую их, они будут потрясены, а у меня появятся сорок новых друзей. Где сейчас Станислас?

— Он спит, Ваша Светлость, — ответил полковник.

— Вы поразительно умный человек, Хайрэкс. Мне кажется, что я пообещал сделать вас титулованным лицом, если вы успешно справитесь с этим делом?

— Моя работа — вот награда мне, Ваша Светлость.

— Нет, нет. Вы заслужили мою благодарность. Настоящим жалую вам баронство Оупа со всеми землями, доходами и правом взимать налоги.

— О, Ваша Светлость, мне не хватает слов.

— Тогда помолчите. И оставьте меня.

После многочисленных поклонов Хайрэкс исчез. Герцог позвал своего секретаря. Вошел скромно одетый человек и почтительно поклонился:

— Что угодно Вашей Светлости?

— Полковник Хайрэкс теперь полковник — барон Оупа. Так и запишите.

— Разумеется, Ваша Светлость.

Герцог начал ходить взад и вперед, поглаживая бороду:

— Пишите приказ Верховному судье: „Памятуя о том, что мы даровали полковнику Хайрэксу высокий титул и сделали его бароном Оупа, вы немедленно возьмете шелковую веревку и без промедления повесите его“.

Монарх нацарапал свою подпись под документом, прижал к теплому воску печатку своего сердоликового перстня и пробормотал:

— Невозможно спокойно спать, когда такой человек бодрствует.

Отвратительный холод вполз в сердце Герцога. Он долго и внимательно смотрел на утреннее солнце, более внимательно, чем обычно, прислушивался к зловещему тиканью больших бронзовых часов. Через минуту он сказал секретарю:

— Распустите людей, охота отменяется.

— Будет исполнено, Ваша Светлость.

— Я хочу видеть Станисласа.

— Вы позволите послать за ним?

— Я сам отправлюсь к нему.

Добросердечный секретарь собрался с духом и спросил:

— Нижайше прошу вас, Ваша Светлость, ответьте мне: неужели вы в своем великодушии намерены простить несчастного молодого человека?

В ответ Герцог прорычал:

— Нет. Моя Светлость намерена нижайше просить несчастного молодого человека великодушно простить меня».

— Вы говорите, что дали этому молодому человеку пять долларов? — сказал издатель.

— Он просил двадцать, — ответил редактор. — Я дал ему пять долларов вперед.

— И как же прозывается этот чертов автор?

— Этэн Артур Полэнд. Я думаю, что это Эдгар По, написавший «Ворон».

— Друг мой, вы разбрасываете мои деньги направо и налево. Я разрешаю вам напечатать этот рассказ. Автору можете дать еще пять долларов, если он будет настаивать. А вот латинское название рассказа не пойдет — латынь прибыли не приносит. Название возьмите из контекста. Да, из контекста, — сказал мистер Бозмэн, — из контекста. А раз уж я плачу за работу и практически все пишу сам, под рассказом поставьте фамилию Бозмэн, да-да, Джон Хеллиуэлл Бозмэн. Кстати, вы должны мне пять долларов.

Сказав все это, издатель газеты «Балтимор дженерал пресс» степенно вышел из кабинета.