Путем актера

Часть первая 1. Солидный голос на автоответчике

Все произошло случайно, и я здесь вообще ни при чем, так и запишите. Во всем виновата моя жена - она актриса, и это она чуть ли не год звонила помощнику по актерам знаменитого режиссера фон К. У них так принято, у актеров. Где-то я читал, что Шерон Стоун, перед тем как ее взяли на роль в “Основном инстинкте”, вообще звонила режиссеру чуть ли не каждый день. Так что моя жена еще прилично себя вела.

И когда этот Владислав Анатольевич вдруг обьявился, мы страшно удивились, так как, что называется, уже не ждали, почти год прошел. Помощник по актерам назначил моей сразу заволновавшейся жене деловую встречу, а под конец спросил:

- А чей это у вас голос на автоответчике? Такой солидный?

- Муж… - растерялась Марина.

- А он тоже актер?

- Нет. - Марина удивилась. - Он… писатель.

Почему-то она любит меня так называть.

- А знаете что? - вдруг творчески оживился помощник. - Пусть он тоже приходит!..

Я узнал все это по телефону, когда позвонил вечером домой сказать, что задерживаюсь, и сначала не только не согласился или там обрадовался, но даже рассердился.

- Зачем мне этот фон К.?! - сказал я. - И потом, меня наверняка не возьмут.

Подумав, я поправился: правильнее спросить, зачем знаменитому фон К. какой-то никому не известный литератор! И потом, я же не актер?..

Положив трубку, я рассказал обо всем своей давней романтической знакомой, с которой в тот вечер встречался с совершенно неромантической целью - одолжить триста долларов на длительный срок. Мы сидели с ней в небольшом кафе в центре, моя знакомая тихо помешивала трубочкой апельсиновый сок и с уважением на меня смотрела.

- Интересно, - сказала она.

- Что интересного-то? - удивился я.

- Сняться у К.

- То есть, - сказал я с удивлением, - ты считаешь, что мне - надо согласиться? В смысле - я говорю, - мне надо попробовать?!

- К., - сказала моя знакомая, и я в очередной раз подивился ее эрудиции, - насколько я помню, любит снимать непрофессиональных актеров.

- К.?.. - не поверил я. - Где?

- Ну конечно, разве ты не помнишь, его “Ася” и, по-моему, еще что-то снято с непрофессиональными актерами.

Я удивился:

- А ты-то откуда знаешь?

- Ну, - скромно улыбнулась она, - читала где-то.

И я в который раз зауважал, и не думайте, что только ее - себя тоже: какая женщина мне когда-то симпатизировала - раз, какая женщина дает мне взаймы - два и, в общем, почти не требует отдачи - три. Начальник отдела одного из центральных министерств, кандидат наук и не чужда (причем всегда была не чужда), как говорится, всего самого чистого и высокого.

- Попробуй, - сказала тем временем Оля, - все какое-то впечатление. - Она помолчала. - Новое…

- Тебя проводить? - спросил я, неверно истолковав ее последние слова.

Она опять улыбнулась:

- Не надо. Я сама.

И она ушла. А на столе остался белый конверт - с деньгами. Засовывая его в карман, я испытал некоторое неудобство - этического характера.

Что я хочу сказать, товарищи, сразу, и эти слова тоже надо бы вынести в эпиграф, но там и так уже тесно… Все в нынешней жизни суета и понты. Ну, если не все, то очень и очень многое…

Знаете, например, что из себя представляет “Фонд авторского кино” героя светской хроники, байрона, барина, демократа и дворянина, знаменитого русского режиссера фон К.?

Это всего-навсего обыкновенная железная дверь в грязном подьезде в районе станции метро “Алексеевская”, на которой скотчем наклеена белая бумажка формата “а-четыре” с отпечатанной на принтере надписью: “Фонд Авдея фон К.”. В подьезде не очень хорошо пахнет, на первом этаже какая-то книжная контора и штабелями сложены книжные пачки, а на втором - площадка, двери - одна открыта и видна кухня, на которой улыбчивый человек восточного вида жарит лук. Я так и не понял, кто это - соседи или охрана. На другой двери кривая надпись чуть ли не мелом: “Репетиция здесь”.

И все!

Где мраморное крыльцо, я не говорю уже о лестнице, где стекло и металл, где розовый гравий и вечнозеленые растения в пластмассовых кадках, где корреспонденты, шестерки и лакированные иномарки?

Ни-че-го.

И это сюда мы с женой как угорелые мчались на такси?!

Говорю вам, ничему не верьте.

Я толкнул дверь с кривой надписью “Репетиция”.

Мы вошли в маленький, метров пятьдесят, зальчик с грязным коврoлином на полу и большим количеством, как сказали бы сотрудники МВД, “лиц кавказской национальности” в пятнистой военной форме. Но мало того, кроме формы у “лиц” на лбу красовались зеленые повязки с арабской вязью, как на флаге Саудовской Аравии (если кто знает, как он выглядит), а дополняли картину заговора большой портрет Че Гевары на стене и маленькие портреты Фиделя Кастро (кажется, это был он) в виде эмблемы на рукавах и спинах бойцов. Прочие обитатели комнаты на этом фоне как-то терялись.

Когда мы вошли, все контрас-барбудос обернулись и хором посмотрели на мою жену.

От волшебного мира кино в этой комнате не было почти ничего, только большая черная камера “Sony” на трех ногах у окна и иностранный плакат с фотографией фон К. на двери, как раз напротив Че Гевары. За столом в углу сидела небольшая компания: какой-то мужик в синей кепке-бейсболке (почему-то я сразу подумал, что это оператор), маленькая блондинка начальственного вида и две невыразительные молодые женщины лет тридцати. Одна из них держала в руках деревянную “хлопушку”.

Мы назвали себя.

- Сейчас, - сказала маленькая блондинка и громко крикнула: - Владик!..

Помощник по актерам известного режиссера фон К. чем-то отдаленно напоминал школьного учителя физкультуры. Та же подтянутость, молодцеватость и что-то от вышедшего в отставку военного. Мы поздоровались за руку.

- Владислав Анатольевич, - еще раз представился учитель физкультуры. - Как дела?

- Плохо, - сказал я.

- Вам надо будет пройтись от окна к дивану, - дружелюбно сказал пом по актерам, будто не замечая моей реплики, и ласково оглядел мою жену. - У дивана остановиться, посмотреть в камеру и сказать, кто вы и что вы.

- И все? - удивился я.

- Да. - Владислав Анатольевич тоже немного удивился. - А что еще?

И он опять ласково посмотрел на Марину. Мне показалось, что еще немного и он забежит сзади, чтобы оценить, как она выглядит и с этой стороны.

- Потом фон К. проработает отснятый материал и выберет нужный ему типаж.

- А это у вас настоящие чеченцы? - вдруг спросил я.

- Настоящие, - гордо отвечал Владислав Анатольевич. - Это группа кабардинских актеров из ГИТИСа.

- Всех немедленно депортировать, - неожиданно сказал я. Причем более всего неожиданно для самого себя.

Видимо, такую реакцию дали раннее вставание, гонка на такси на другой конец города и бесцеремонное разглядывание кабардинскими артистами моей жены, так как ответственно заявляю, что шовинизм, тем более великодержавный, мне абсолютно не свойственен. Пом по актерам поперхнулся и застыл, а все бойцы в зеленых повязках немедленно ко мне повернулись, просто онемев от такой наглости. Довольный произведенным впечатлением и, по правде говоря, несколько устыдившись, да и струсив, я отошел к окну и стал ждать своей очереди.

Все было предельно буднично. За окнами сквозь сочную июльскую листву просвечивало солнце. Молодые люди и девушки за моей спиной пересекали комнату по диагонали и, повернувшись к камере, кто развязно, а кто дрожащим от волнения голосом коротко рассказывал о себе. Довольно скоро маленькая женщина за столом, видимо, возглавлявшая все мероприятие, назвала мою фамилию.

Я вдруг тоже заволновался и, стараясь подражать походке виденных мной по телевизору манекенщиков, под неодобрительные взгляды “бойцов” пеликаном прошелся по залу, у дивана повернулся и со всем дружелюбием, на которое был способен, глядя в камеру, представился.

- А род занятий?.. - подсказала маленькая женщина из-за стола. - Род занятий скажите…

- Писатель, - нагло заявил я.

- Спасибо, - как мне показалось, с любопытством сказала маленькая женщина, и красная лампочка, до той поры горевшая на камере, погасла. - Мы вам позвоним. - Она подумала и добавила: - Если что.

Я был разочарован:

- И все?!

Владислав Анатольевич посмотрел на меня уже с беспокойством:

- А что еще? Вам позвонят.

Два рослых “бойца”, с неудовольствием на меня глядя, подошли поближе.

“И зачем я сказал свой домашний телефон? - подумал я. - Мог бы дать рабочий”. И, показав глазами на портрет Че Гевары на стене (а может, это был Хосе Марти?.. Если честно, я плохо разбираюсь в этом), я улыбнулся. Как мог приятнее улыбнулся и поднял вверх большой палец.

Наивные дети гор заулыбались в ответ.

На улице я устроил Марине небольшой скандал.

- Зачем ты меня сюда привела?! Чуть свет разбудила, потом пришлось брать такси, - ругался я, стоя в тихом и пустом переулке, а она лишь изредка виновато вздыхала и пыталась взять меня за руку. - Зачем мне все это?! На такси - восемьдесят рублей. Обратно - еще столько же! Мне писать надо, ты же знаешь!.. Все заняты своим делом, даже кабардинцы!.. Один я болтаюсь, как говно в проруби!..

Жена успокаивала меня, как могла, говоря, что сама не знала, что так будет.

- Вот, например, у двоюродного брата режиссера фон К., тоже знаменитого режиссера - фон М. (правда, он в отличие от брата не любит немецкую приставку “фон” и редко ее употребляет), целый отреставрированный особняк в старой Москве, - говорила она. - Я слышала, что многие пробы проходят там, и, говорят, все очень значительно и прилично. Есть и пальмы, и охрана.

- То фон М., а то фон К.! - уже смягчаясь, сказал я. - Особняк в старой Москве… Надо было знать - это же совершенно разные люди!

В переулке было пусто. Как я уже говорил, сочная летняя листва на тополях чуть шевелилась под слабым ветром. Чувствовалась приближающаяся жара. Темно-красный кирпич дома, где располагался “Фонд авторского кино”, усиливал ощущение.

- Пойдем в “Макдоналдс”, - примирительно сказала жена. - В кои-то веки оказались днем в городе, давай погуляем.

И знаете, конечно, это к делу не относится, но мы очень неплохо провели остаток дня. Сначала час просидели в “Макдоналдсе” (Марина почему-то любит это заведение, говорит, что оно свободное), потом пошли в другое кафе, получше, на Самотеке, оттуда позвонили одной знакомой, она недалеко живет, и напросились в гости. Пешком отправились к этой Даше, по пути купили вина, болтали с ней до позднего вечера, потом смотрели по видаку замечательный феллиниевский фильм про клоунов, говорили о книгах, пили вино, остались ночевать, и на следующее утро я как-то даже и забыл о том, что только вчера пробовался на роль в новом фильме Авдея фон К.

2. Старый друг

Прошла неделя. Жара в Москве началась, и мы решили уехать на дачу.

И, собственно говоря, если бы не моя привычка всюду опаздывать, то, возможно, эта история не получила бы никакого продолжения и я бы никогда больше не соприкоснулся с миром большого кино.

Но я собирался слишком долго. В результате мы опоздали на электричку, решили ехать позже и сели пить чай. В этот момент зазвонил телефон, и я почему-то взял трубку.

Я говорю “почему-то”, так как обычно этого не делаю. Не люблю. В крайнем случае, у меня есть автоответчик. С ним все и разговаривают. Я понимаю, что это не очень вежливо, но так оно спокойнее. Оставьте свое сообщение после сигнала, и я вам перезвоню.

Но на этот раз, повторяю, почему-то я взял трубку.

- Да! - говорю. - Але…

А там какой-то мужик называет мою фамилию и говорит:

- Будьте добры к телефону такого-то.

Я испугался. Кто это? - думаю и строго так его останавливаю:

- А кто его спрашивает?

Вечно, знаете ли, жду каких-то гадостей по телефону. Потому и автоответчик.

- Я звоню вам от режиссера фон К., - буднично отвечает мужик - Не могли бы вы завтра прийти к нам на примерку?

Я немного растерялся. Не ожидал я, честно говоря, такого поворота, тем более так сразу, поэтому только и смог, что сказать:

- Вообще-то я завтра уезжаю на дачу.

На этот раз притих мужчина. И после небольшой паузы говорит:

- Ну, может быть, вы все таки приедете… Примерка - дело небольшое.

Удивился, наверное. Привыкли, гады, что все спят и видят, как бы им у фон К. хотя бы в эпизоде сняться, а тут - “я уезжаю на дачу”. Странный какой-то случай.

А меня будто кто под руку толкает.

- А может быть,- говорю, - мы отложим нашу встречу на недельку? А то жарко что-то в Москве. Я вернусь с дачи, и мы по холодку все обговорим.

- Знаете,- сказал мужик после еще одного перерыва, побольше, - я вам дам телефон помощницы Авдея Сергеича. Вы позвоните ей и с ней все обсудите, хорошо?..

Он, наверное, совершенно офонарел от такой наглости. Какой-то никому не известный господин, а ломается, будто сам Смоктуновский. А вдруг, думает мужик, я чего-то про него не знаю и это какая-то важная птица? И с ним надо как-то поосторожнее.

- Позвоните, - повторяет, - по этому номеру. Ее Светлана зовут. С ней все и обсудите.

Повесил я трубку. Тут жена меня и спрашивает:

- Это кто звонил?.. - Почувствовала что-то.

Я глаза спрятал и говорю:

- Да это от фон К. звонили.

Марина немного помолчала.

- И ты им сказал, что уезжаешь на дачу?

- Да, - говорю, - а что?

- Ты что, - сказала Марина, - совсем дурак?! - И частит, как по писаному: - Ты же не Марлон Брандо, чтобы за тобой гонялись! Знаешь, сколько народу спит и видит, чтобы им вот так позвонили? (Вот, что я говорил!) Ты три дня собирался ехать. Ничего, подождет твоя дача еще один день!

- Нас мама ждет, - сказал я.

На это мое заявление жена выдала такой взгляд, что я почел за благо далее эту тему не развивать.

Теперь небольшое лирическое отступление.

У меня есть близкий друг. Его зовут Наумов. Александр Наумов. (В прошлом - Александр Витальевич.) Когда-то, до 1998 года, он работал начальником аналитического отдела в одном известном московском банке. Он экономист, большая умница и по-настоящему образованный человек, не то что мы, так называемые гуманитарии.

Вообще такой безграмотности, как среди художников или, чуть лучше, писателей, я вообще нигде не встречал. Не зря Чехов их не любил… Обьяснюсь.

Помню, как-то год, что ли, назад, звоню я Наумову после летнего отпуска и гордо так говорю, чувствуя себя чуть ли не профессором Лотманом:

- Я тут в Крыму фонвизинского “Бригадира” перечитывал…

Гордо потому, что кто, скажите мне, сейчас будет перечитывать фонвизинского “Бригадира”? Тем более в Крыму! Если вы “художник” или, больше того, “писатель”, вы в Крыму будете перечитывать Умберто Эко (против которого, Боже упаси, я ничего не имею) или модного сейчас испанца Переса-Реверте, на худой конец… А Наумов тут же, не давая мне закончить печальную думу про Эко и Реверте, подхватывает: Фонвизин? Как же, как же… “Его сын, в дезабилье, кобенясь, пьет чай”.

А?! Энциклопедия!.. Сейчас он работает финансовым директором на одном фармацевтическом предприятии и потихоньку пьет. Скучает. Говорит, сейчас жизнь стала проще, прямолинейнее как-то. (И в финансовом отношении тоже.) Я говорю - и слава Богу? А он качает головой. Да…

И надо же так случиться, что именно в этот день, вечером, он мне позвонил. Месяц не звонил, а тут позвонил. У него как раз на работе какие-то отгулы были.

- Что, - говорит, - делаешь, старичок?

Ну, я ему, конечно, сразу все рассказал, не мог удержаться: про “пробы”, про дачу и про то, как мне помреж фон К. звонил… И вот что значит близкий друг - он даже не удивился.

- Я знал, - говорит, - что ты талантливый человек, а талантливый человек, он талантлив во всем. Я, - говорит, - к тебе сейчас приеду, это надо обязательно отметить.

И тут я впервые в жизни не пустил старого друга.

Я сказал:

- Сашка, мне завтра, к двенадцати, в студию. Мне надо нормально выглядеть, ты же понимаешь. Сейчас десять вечера, ты будешь в одиннадцать, если даже на такси. Пока сядем. В общем, ясно… Давай завтра.

Но, разве можно такими словами остановить старого друга, который собрался приехать к вам выпить? Конечно, нет.

- Зазнался… - сказал Наумов. - Позвали тебя, значит, в кино сниматься, и старые друзья тебе уже не нужны. А я вот сижу здесь на кухне один с бутылкой. Поругался с женой, дочь у бойфренда, я один, все тонет в фарисействе, а тебе значит, “завтра к двенадцати в студию”. И не стыдно тебе?!

Ну, в общем, на следующее утро в “Фонд авторского кино” я отправился с несколько помятым лицом и немного не в форме. И, разумеется, не один. Причем сначала мы вроде бы не собирались. Просто вместе вышли. Марина еще ругалась… Дошли до метро, тут Сашка и говорит:

- Я не могу тебя оставить одного в такой важный момент. Поехали вместе. Снимешься, а после посмотрим.

Оно же так всегда бывает, сами знаете: начнешь - потом трудно остановиться.

Да… Но если ты, читатель, ждешь сейчас или чуть дальше чего-то необыкновенного, бурлескного, какой-то кульминации, скандала и карнавала в духе Михаила Бахтина или братания и дальнейшей грандиозной пьянки в “Метрополе” вместе с фон К., Олегом Меньшиковым и, к примеру, Катрин Денёв, то ты можешь сразу закрыть эту книгу. Все было и будет скромно, очень тихо и даже, насколько это возможно, по-деловому. Времена для карнавала не те. Сейчас кто может - зарабатывает бабки, а кто не может - у тех сплошная внутренняя жизнь и на карнавал денег нет.

Мы подъехали к “Фонду авторского кино” где-то в половине первого. На этот раз фон К. был уже там. Я это сразу понял, как только увидел чей-то огромный джип у подъезда. Как только я увидел этот джип, я сразу понял - это либо фон К., либо “чечены”, так как больше на такой машине здесь ездить некому. И я не ошибся.

А Наумов, как ни уговаривал я его пойти со мной и познакомиться со “съемочной группой” и, может быть, тоже попробоваться на какую-нибудь роль (чем черт не шутит), остался на улице, на скамейке.

- А ну их всех в задницу, - со скромностью настоящего русского интеллигента сказал он. - Я даже не побрился с утра, да и пью - уже, считай, третий день пошел. Неудобно как-то. Все-таки кино снимают, не бордель.

И остался.

В дверях “Фонда” я оглянулся. Мой старый друг сидел на лавочке, закинув ногу за ногу, с журналом “Огонек” в одной руке и бутылкой пива “Балтика-светлое” в другой. Он грустно смотрел мне вслед и чем-то неуловимо напоминал старый российский герб. Второй головы только не хватало… По-моему, он так до конца и не поверил, что я действительно в чем-то таком участвую, в чем-то серьезном, я имею в виду. Хотя, с другой стороны, и не пошел со мной. А может быть, я все придумываю по своему обыкновению, и Наумов уже просто думал о чем-то своем. Мало ли какие мысли придут человеку утром и с похмелья.

Скромность, вот что я вам скажу, патологическая чеховская скромность украшает русскую интеллигенцию и сопровождает ее весь ее крестный исторический путь…

Я помахал ему в дверях, но он мне не ответил.

3. Белые штаны новой русской режиссуры

Знаменитый режиссер фон К. работал над своим новым фильмом в мятых белых штанах. Нет, разумеется, кроме штанов на нем были еще клетчатая рубашка, куртка цвета хаки и пара черных ботинок, но я почему-то обратил внимание именно на штаны. Белые штаны - не поймите меня неправильно - это хорошая одежда для известного режиссера, но почему мятые?.. Меня это как-то неприятно поразило. Ведь у режиссера фон К. - вспомнил я недавно прочитанную газетную статью в разделе “Светская жизнь” - есть молодая жена. Четвертая или пятая по счету.

“Что ж она штаны-то ему не погладит? - сокрушенно подумал я, присаживаясь на уже упоминавшийся кожаный диван в углу и независимо закидывая ногу за ногу. - Нехорошо!”

И я вспомнил, что эти же штаны и куртку я недавно видел, так как последнее время жизнь, как бы готовя меня к карьере артиста, довольно часто сводила меня с фон К. В этих же штанах и куртке, Авдей Сергеич не так давно был в буфете театра имени Станиславского, на последнем театральном фестивале, с какой-то молодой женщиной и пожилой дамой в темной шерстяной накидке. Видимо, этой самой, не то четвертой, не то пятой женой и ее мамой. Даме фон К. оказывал знаки уважительного внимания, а жене покупал газированную воду и пирожные. Помню, я тогда еще удивился усталому выражению его лица.

Надо же, подумал я тогда, столько писали об этом его новом союзе и сам он, в интервью чуть ли не каналу “Культура”, говорил, что, мол, вот - обновление, любовь, новая жизнь, dolce vita… Да, и вдруг - такое лицо. Странно.

Нет-нет, как хотите, господа, а все-таки столь значительный для России человек не должен всюду ходить в мятых штанах. Хоть бы и в белых. И даже на театральный фестиваль. Уж вы как хотите, а это непорядок.

Или он тогда “к Станиславскому” приехал прямо со сьемочной площадки?.. Так сказать, после работы? М-да. Вообще я понимаю, читатель, вы сейчас пожимаете плечами - все это как-то даже неудобно читать, мы же не в женском журнале. Какие-то мелочи, женские дрязги и чепуха.

Какие штаны?! При чем тут это?! Если уж на то пошло, то, в конце концов, со штанами могло быть простое совпадение. Ну, человек просто надел их в эти дни! И все!.. И я согласен, согласен с вами, более того, поверьте, мне несвойственно внимание к подобным мелочам и абсолютно все равно.

Тут, кстати, возможно, сказалось и то, что я впервые так близко общаюсь со столь известной личностью. В смысле “поэт и толпа” и “о, если б знали, из какого сора”. Хотя… С другой стороны, у меня были знакомые… Один поэт и, a propos, два писателя. Правда, не очень больших. Но тоже ничего. Один довольно часто выступает по телевизору. Плюс поймите - незнакомая обстановка, посталкогольная абстиненция, восприятие обострено, нервничаешь и помимо воли, сам того не желая, обращаешь внимание на все, даже на самые незначительные детали. Просыпается, как говорил М.Ю.Лермонтов, какая-то умная и злая наблюдательность.Такая, что смотришь на человека и думаешь, что видишь его, как на ладони. Типа: а, ну все с ним ясно! А на самом-то деле ничего ты не видишь и ничего тебе не “ясно”, голубь ты мой сизокрылый и просто строишь из себя, как всегда, невесть что. Ума холодных наблюдений и сердца горестных замет. Впрочем, все эти “горестные заметы”, занимающие здесь так много места, промелькнули на моем диване очень быстро, что называется, с быстротой молнии. А пока эта молния сверкала, ко мне тихо приблизились уже знакомый нам помощник по актерам и с ним какая-то толстая тетка с сантиметром на шее.

Помощник поздоровался со мной с немотивированной и даже испугавшей меня неприязнью (что такое, подумал я, ведь мы, можно сказать, старые знакомые), а дама с сантиметром, оглядев меня со всех сторон, чему-то вздохнула и, приблизив свое лицо к моему, тихо и даже с какой-то интимностью сказала:

- Вы Сергей?

Я кивнул:

- Да.

- А я Наташа. Мы сейчас снимем с вас мерочку, но только придется немного подождать. Тут, видите, продюсер приехал, К. тоже здесь, так что подождите минут двадцать, ладно?..

Смущенный интимностью ее тона, я кивнул:

- Конечно.

- Вы посидите здесь… - Она показала на диван. - Почитайте, отдохните. Чаю хотите?

- Хочу! - обрадовался я.

Наташа вздохнула:

- Чая нет. То есть чай-то есть… - Она еще раз вздохнула. - Чашек нет. - И она подняла глаза к небу. - Вот продюсер уйдет, тогда будет чай.

И они с помощником по актерам ушли.

Я уселся поудобнее и стал усиленно искать среди люда, находившегося в комнате, где же продюсер. Ведь я никогда до той поры не видел живых продюсеров, только в кино. Да и там последние запомнившиеся мне “продюсеры” существовали или в виде огромных букв посреди экрана, помните, в самом начале фильма, например: ДИНО ДЕ ЛАУРЕНТИС И КИНОКОМПАНИЯ “ХХ ВЕК, ФОКС” ПРЕД-СТАВ-ЛЯЮТ… (Смотришь и аж дрожь пробирает, думаешь: во, бля, киноиндустрия!..) или в виде дружеского шаржа, по-моему, на того же Лаурентиса в фильме “Восемь с половиной”. Помните, где он говорит какой-то длинноногой девке знаменитую фразу: молчи и будь умницей…

Тем более, думал я, русский продюсер. Я стал искать глазами что-то такое, архетипическое, обьемное, с золотой цепью на шее, в черном костюме и со словами “ну ты, блин, чего?” - но ничего такого, кроме толстой Наташи с сантиметром, слава Богу, не нашел и поэтому как-то даже успокоился, сам не знаю почему.

Работа в нашей мастерской (я думаю, что теперь я могу ее так называть) шла полным ходом. Кинорежиссер фон К. в окружении сотрудников и единомышленников сидел за тем самым столом в углу, за которым неделю назад сидела отборочная комиссия. Собственно говоря, “комиссия” и “единомышленники” - это были одни и те же люди - только плюс фон К.: маленькая женщина, которая говорила мне, чтобы я прошел комнату по диагонали, Наташа с сантиметром, помощник по актерам (он, как я понимаю, занимал не очень высокое положение, так как стоял позади всех), оператор, на этот раз без кепки, еще какая-то молодая дама и интеллигентный седовласый человек, который молча пил чай.

Неужели это - продюсер?! - недоверчиво подумал я про седовласого. Не может быть! Продюсер таким быть не может. Наверное, продюсер куда-то вышел, а это так, его помощник или заместитель.

Видимо, у нас что-то не клеилось, так как разговор в группе велся на повышенных тонах.

Речь шла о каких-то бронетранспортерах, которых кто-то “не заказал”. Кто их должен был заказать и где можно “заказать” бронетранспортеры в городе (это же не такси?), оставалось неясным.

- Есть танк, - сказал оператор. - Т-72.

- Мне не нужен танк, - устало заметил фон К., - мне нужен бронетранспортер. Я же говорил.

После этой реплики фон К. градус разговора поднялся еще на несколько единиц.

Маленькая блондинка сказала:

- А при чем тут я? Я - помощник режиссера!

Молодая интеллигентная дама, по-чеховски скрестившая руки у окна, громко засмеялась:

- А я кто?!

- Вы?! - спросила маленькая блондинка.

Эх, подумал я, а Наумов-то там страдает. Какие типажи. И как женщины, кстати, тоже ничего. Зря не поднялся. Хотя… я посмотрел на колышущуюся за окном листву, на улице, конечно, лучше.

- Покроем танк черным полиэтиленом, - донеслось до меня, - включим мотор… Никто не разберет, что это.

- Так не бывает, - вдруг подал голос человек, которого блондинка с сантиметром назвала продюсером.

- Мне не важно, как бывает, а как нет! - с пафосом сказал фон К. - Я режиссер, а не документалист!

И все на минуту замолчали.

- Чтобы завтра нашли бронетранспортеры! - с вызовом сказал фон К. - Где хотите! В Кремле!.. И помните, - улыбнулся он своей знаменитой голливудской улыбкой, - пятнадцатого я должен быть в Италии. Нас с Таней ждут на Флорентийском биеннале!..

Флоренция! - подумал я. Боже мой!..

4. Пятьсот рублей для Дино де Лаурентиса

Все кончилось. Сначала, провожаемый маленькой блондинкой и Наташей с сантиметром, ушел продюсер, а затем, мягко сославшись на дела, фон К. За ним еще бежали, еще что-то говорили, но он уже не слушал, а улыбнувшись своей знаменитой улыбкой “светского льва”, только сказал: “Потом, потом…” - и ушел.

Когда фон К. ушел, все как-то сразу расслабились. Оператор открыл журнал, ассистент по актерам стал одеваться, а маленькая блондинка, усевшись за стол в углу, вдруг сказала мне:

- А теперь мы должны решить с вами вопрос о гонораре.

Я обрадовался, но что-то в ее голосе меня насторожило. Мне послышалась в нем какая-то тревожная нота. И, как оказалось впоследствии, не напрасно.

- Меня зовут Света, - сказала маленькая женщина,- а вы у нас, значит… - Она сверилась с тетрадью. - Сергей…

Я кивнул и подумал: какой тонкий, деликатный подход к решению деловых вопросов. Сначала представиться. Интеллигентные люди!.. Много не возьму, подумал я. Долларов пятьдесят в день максимум, все-таки знаменитый режиссер и, что ни говори, а сниматься у него почетно.

- Вообще-то, - сказала Маленькая Света, - профессиональным актерам на таких ролях, как ваша, мы платим суточные двести рублей. - Она сделала паузу и быстро на меня взглянула. - Но для вас я постараюсь, чтоб было триста.

Признаться, я лишился дара речи. Я подумал, что она оговорилась. Я только что слышал, что с продюсером обсуждали какие-то пятизначные числа. Тридцать тысяч, пятьдесят…

Стараясь говорить как можно мягче и сделав максимально интеллигентное лицо, я сказал:

- Повторите, пожалуйста, цифру, я что-то не расслышал.

Видимо, у меня получилось не очень интеллигентно, потому что Маленькая Света посмотрела на своих коллег, а коллеги, оставив все свои дела, обернулись и посмотрели на меня. Вышло что-то отдаленно напоминающее немую сцену в “Ревизоре”. Помощник по актерам перестал надевать свою замшевую куртку и так и застыл с одним рукавом на весу, оператор отвлекся от журнала, а интеллигентная молодая дама у окна впервые взглянула на меня с интересом.

- Ну что ж тут непонятного, - с подчеркнутой мягкостью сказала Маленькая Света. - Я же вам сказала, триста рублей. - И она вздохнула. - Вы же сами видели, нам приходится воевать буквально за каждую тысячу долларов. Фон К. вообще говорит, что не видел такого даже в Польше, где работал с паном Вайдой в начале девяностых, и что он продолжает снимать только из патриотических соображений. Должно же быть у нас русское кино, в конце концов, сколько можно игнорировать все национальные ценности!

На последней фразе Маленькая Света даже возвысила голос.

Мне стало стыдно. Действительно, речь идет о знаменитом режиссере, о Русском кино, о Кино с большой буквы, сотни актеров России почли бы за честь находиться сейчас в этом небольшом зале, а я торгуюсь, как на митинском радиорынке. Какая, правда, разница: семь, десять или двадцать пять долларов в день я получу? Но что-то подсказывало мне, что так быстро сдаваться не стоит, и почти против воли я сказал:

- Знаете, так нельзя. Нельзя работать с людьми на чистом энтузиазме. Что такое сейчас - триста рублей? Да я больше на такси потрачу! Уж вы как нибудь постарайтесь.

Я завершил свой краткий монолог и с удивлением увидел, что Маленькая Света как-то странно на меня смотрит. Удивительно, но она не сердилась. Нет, мне даже показалось, что она смотрит на меня с уважением! Она почти улыбалась!..

- Хорошо, - сказала Света, - я постараюсь для вас. Пятьсот рублей. Столько мы платим только заслуженным артистам. - Она подождала от меня какой-то реакции и, поскольку ее не последовало, спросила: - С вас уже сняли мерку?

- Да нет, - с максимальным достоинством отвечал я, - я уже почти час жду.

- Как час?! - вскрикнула Маленькая Света. - А где же Раечка? - спросила она у меня.

- Не знаю, - сказал я. - Какая Раечка?

- Раечка! - закричала Света.

И все сразу оживились и тоже закричали:

- Раечка, где же Раечка?! Позовите Раечку!

А помощник по актерам, до того наблюдавший наш со Светой диалог с видимым безучастием, сказал, словно очнувшись:

- Раиса в этой сцене не участвует. С ним Наташа занимается.

Все оживленно заговорили, задвигались и стали собираться домой. Мне даже показалось, что общая атмосфера в зале как-то еще более разрядилась и потеплела. Молодая женщина у окна снова посмотрела на меня и уже совершенно отчетливо улыбнулась.

Через минуту Наташа с сантиметром недовольно заглянула к нам:

- Идемте, что же вы не заходите, я уже давно освободилась и вас жду.

Я хотел было сказать, что я тоже довольно давно ее жду, но подумал, что опять обращаю слишком много внимания на мелочи, что все это не важно, и просто молча пошел за толстой Наташей.

Мы вышли на лестничную площадку, где опять сильно пахло луком (а когда я час назад шел - не пахло, еще спали?) и где я опять поздоровался с каким-то улыбчивым кавказцем. (Но, по-моему, не тем, что в первый раз). Потом мы открыли какую-то дверь и вошли в комнату, где вдоль стен рядами, как в химчистке, на длинных кронштейнах висела разная одежда, а на столе стояла швейная машинка и лежал завернутый в бумагу кусок колбасы. Край бумаги отогнулся, и была видна розовая, с белыми точками жира внутренность. Я вспомнил о давешнем предложении чаю и с фальшивой бодростью воскликнул:

- О, я смотрю - тут обедают!..

Но толстая Наташа полностью проигнорировала мой сигнал и лишь сухо спросила:

- У вас есть приличный костюм?

Я смутился от такой неожиданной смены ее настроения:

- Нет.

- А хотя бы пиджак? - еще более недовольно спросила Наташа.

- Есть! Шерстяной. - сказал я обрадованно. Все-таки я не совсем еще, не полный лох. - Из “Global USA”1.

Наташа подняла на меня глаза:

- Откуда?

Почему-то она совсем рассердилась.

- Из “Global США”, - повторил я. - Магазин такой на Спортивной, знаете?

Наташа ничего не ответила и только, тяжело вздохнув, сняла с богатырских плеч сантиметр.

- Стойте ровно. - Далее она очень профессионально померила мой рост, ширину плеч, бедер, и неожиданно обхватив сзади, плотно сцепила руки у меня на животе. - Живот-то какой отрастил, - чуть потеплевшим голосом сказала она.

Цифры, полученные при своих замерах, Наташа записывала в большую общую тетрадь, расчерченную на колонки. В одной из колонок я разглядел свою фамилию, а чуть выше фамилию известного театрального артиста. Душа моя наполнилась гордостью.

- А кто нас обшивать-то будет? - спросил я. - Елена Супрун? (Имя этой молодой художницы моды я недавно узнал из статьи в одном еженедельном журнале, который иногда покупаю для общего развития.)

- Елене Супрун, - внушительно сказала Наташа, - нас не обшить, у нее для этого руки коротки. Только в вашей сцене десять человек заняты, тут целый цех нужен. - Я смутился своей неопытности. - А вы что, - продолжала Наташа, меряя длину моих брюк, - имеете отношение к миру моды?

Я опять смутился.

- Нет, так. - И зачем-то соврал: - Когда-то немного писал для глянцевых журналов: “ХХL”, “Рlayboy”…

Наташа недоверчиво на меня покосилась, но ничего не сказала. Мы немного помолчали.

- А ботинки-то хоть приличные у вас есть? - снова спросила она.

Чем-то я ее все таки раздражал.

- Конечно, есть, - снова обрадовался я, - у меня очень хорошие ботинки. Фирма “Ecco”. Я уже давно, много лет ее покупаю.

Наташа даже ручку положила.

- Какой фирмы?.. - переспросила она.

- “Ecco”… - повторил я неуверенно. - Хорошая фирма считается. Ну, реклама еще уличная, видели? Два медвежонка идут куда-то. Эту обувь, между прочим, носит Эрленд Лу, знаменитый норвежский писатель. Он, кстати, одно время был актером, правда, театральным. Я видел их буклет…

Но Наташа меня прервала.

- “Ecco”, - отчеканила она, - запомните - вечерней обуви не делает!.. - В голосе ее послышался металл. - Какой у вас размер?

Я не понял, зачем мне надо было запоминать, что фирма “Ессо” не делает вечерней обуви, но, посмотрев на рассерженную Наташу, не стал возражать и кротко сказал:

- Сорок четыре.

Наташа полистала свою тетрадь.

- У меня уже нет сорок четвертого, - сказала она. - Вы поздно пришли. Может быть, у ваших друзей есть вечерние туфли?

- Туфли?.. - растерянно переспросил я.

- Ну, лаковые ботинки?! - Во взгляде зав. костюмерным цехом отразилось нешуточное страдание.

Я вспомнил о сидящем на лавочке Наумове. У него от банковской деятельности наверняка должны были остаться такие ботинки. И чуть было не сказал: “Да, у меня есть такой человек. Он тут недалеко. Давайте, он поднимется, и мы вместе решим этот вопрос”. Но я лишь неуверенно пожал плечами.

- Не знаю, вряд ли…

- Вообще-то мы обувью актеров не обеспечиваем, - сказала Наташа после долгой паузы и тяжелого, я бы даже сказал, тяжелейшего вздоха, - так что вы уж поспрашивайте.

И я хотел было согласиться - я снова подумал, что кино, Кино с большой буквы, находится рядом со мной, так близко, в этой длинной, похожей на пенал, комнате… Фиг с ней, с этой толстой Наташей, за честь сняться у фон К. сотни актеров отдали бы… Но бес, сидевший во мне, соглашаться не стал и тихо сказал:

- Платите мне больше, и я куплю себе лаковые ботинки.

Произошла еще одна немая сцена (но меньшего масштаба, чем в репетиционной). Толстая Наташа молча смотрела на меня, а я на нее. Затем мы сухо простились.

Выйдя из костюмерной, я вдруг вспомнил, что так до сих пор и не знаю, о чем будет фильм и в какой же, собственно, роли я буду сниматься. Ну и ну… Я заглянул в комнату, где обсуждал свой гонорар с Маленькой Светой. Света сидела за столом, углубившись в какие-то ведомости.

- Извините, - сказал я. - Я забыл вас спросить. Все как-то в спешке.

Света подняла голову.

- Да?

Я вошел.

- Я, собственно… В чем будет состоять моя роль, мне так никто и не сказал.

- А-а… - махнула рукой Света. - Я забыла. Впрочем, на данном этапе это не важно. Некоторые режиссеры актерам до сьемочной площадки вообще ничего не говорят. Только “стой там - иди сюда”. Тарковский, например, Тереховой, когда она снималась в “Зеркале”, так вообще ничего и не сказал… Это известная история. - Она отложила карандаш. - Ну, ладно… - Света помолчала. - Авдей Сергеич не Тарковский. Только быстро, у меня пять минут… Значит, так, фильм о кавказской войне. Все смешано, ХIХ век, наше время… Вы будете играть богатого человека, которого во сне видят наши солдаты. Наши солдаты находятся на передовых позициях, но во сне видят белый пароход, на пароходе сидят богатые, хорошо одетые люди, красивые женщины, пьют вино, играет музыка. Вокруг цветы, голубое море, а в это время… - Света лукаво посмотрела на меня и, понизив голос, сообщила: - За кадром, а потом и на эстраде поет Боб Стюарт. Все! Очень красивая сцена.

- И я буду богатым человеком? - удивился я. - На пароходе? Во сне?

- А что? Авдей Сергеич сказал, что у вас великолепный типаж. Или вы считаете, что сейчас уже никому не может сниться белый пароход?..

- Почему? - удивился я. - Может…

Причем сначала я даже не обратил внимания на Боба Стюарта. Если бы не Маленькая Света, я бы его и не заметил. Это ж надо!..

Оказывается, они с фон К. давно знакомы, еще по Парижу и, для того, чтобы сняться в нашем фильме, Боб специально на два дня прилетает в Россию из Австралии, где он сейчас живет. Представляете?!

Я хотел спросить, какие суточные положили Бобу, но удержался.

5. Зеленый бульвар у моря

- А я уж думал, ты меня бросил, - встретил меня на улице Наумов. - А сам пьешь там с Клавдией Кардинале. Хотел к вам подняться. Там есть сортир?

Возле моего друга стояло уже две бутылки “Балтики”. Третью он держал в руке.

- А ты где пиво-то взял? - удивился я.

- Где-где, - передразнил меня Наумов, - к метро ходил. Охренел тут, вас ожидаючи.

- Зря не поднялся, - сказал я, - такое все фуфло, Саш, если б ты знал… Все понты и обман.

- Видел я этого К. - сказал, помолчав, Наумов. - Машина у него хорошая, а сам - не очень. Поизносился… Не впечатляет. В телевизоре он лучше.

Мы проехали пару остановок на метро и зашли в одно заведение у Театра зверей Дурова. Нет, не подумайте, что это что-то особенное, обычная летняя пивная на открытом воздухе, просто столы поставлены так, что открывается хороший вид на бульвар, площадку, где тренируют водил, и скульптурную группу у театра, хотя сейчас не могу вспомнить, что на ней изображено. Наверное, звери.

- Лучше бы ты здесь снялся, - сказал Наумов, показывая на Театр Дурова, когда мы взяли по одной “большой”. - Я бы Дашку привел, хоть на зверей посмотрела бы.

(Вообще-то дочери Наумова - двадцать один год. Поэтому я удивился, когда он про Театр зверей вспомнил, но из деликатности ничего не сказал.)

Потом мы зашли еще в одну пивную, на Цветном бульваре, потом - для контраста, чтобы, как выразился Наумов, “почувствовать себя приличными людьми”, церемонно выпили по чашечке кофе в одном чрезвычайно мажорном заведении под названием “Любимое кафе короля Людовика ХVI”.

Выпили с толком, с расстановкой, неспешно беседуя о том о сем, как и подобает деятелям отечественной культуры, в окружении модно одетых барышень и каких-то мужиков при пиджаках и галстуках, по виду - хорошо оплачиваемых клерков. Потом, правда, пришлось сожрать по чебуреку в стояке с голубями, неподалеку (я имею в виду, что голуби кружились вокруг стола, пока мы ели, прямо как в фильме “Римские каникулы”), потому что бутерброд с ветчиной и двумя листьями салата стоил в любимом кафе короля “семь условных единиц”, как было сказано в меню, “по курсу ММВБ на день заказа”… Как выразился Наумов - король бы охренел, увидев такие цены. Но все равно - ощущение осталось неплохим.

Потом мы выпили по маленькой пива в Столешниковом, где он пересекается с Петровкой, а до того, пунктиром тоже, пива на Трубной, потом… Впрочем, не важно, “потом” было все то же самое. Я рассказывал, какую бедность духа обнаружил на сьемочной площадке (а как же “то”?! - восклицал я. - А как же “се”?! Он же хороший режиссер!..), но Наумов не удивлялся, а только подливал мне и соглашался:

- А ты что думал, у нас только так и может быть. Вот я, допустим, в банке работал. Банк - не хвост собачий. Не последнее место в городе. Сколько народу ограбили. Так у нас начальство не могло сотрудникам даже чайник нормальный купить. Пока все не скинулись на “Филипс”, пили чай из обычного советского “люминевого”, даже без термореле, а рядом на столе - техники на миллионы. Все везде одинаково, везде все одно и тоже: жлобство и бардак.

В конце дня, часов в девять вечера, как ни странно, практически трезвые (что вы хотите, пиво - помочился, и все), мы сидели за столиком на улице в Камергерском переулке, тихо пили водку из маленьких стопочек и смотрели на садящееся за Центральный телеграф солнце.

Настроение было хорошим, вокруг было много хорошеньких женщин в открытых, несмотря на вечерний холодок, платьях, а в душе осталось какое-то умиротворение от прошедшего дня. Часов в десять мы двинулись к метро.

- Да, - сказал вдруг Наумов, когда мы прощались на Тверской, - а хорошо бы нам с тобой, Сережа, на старости лет сидеть вот так в каком-нибудь южном городе, типа Ялты, в кафе, на зеленом бульваре у моря и целыми днями смотреть на баб. А, ты как думаешь?..

6. Трубка мира

На следующий день я уехал на дачу, а через неделю по делам в Нижний.

В Нижнем я застрял дольше, чем собирался. Во-первых, я люблю этот город, а во-вторых, у меня всегда так - приеду куда-нибудь, а потом уехать не могу. И “дела” вроде кончаются, и деньги, а все равно сижу и сижу. Привыкаю к месту, наверное.

В начале сентября вечером в номере моей гостиницы раздался звонок.

- Сережа?- услышал я голос Маленькой Светы. - Это Света Пищуха, от К. Насилу вас нашла.

Я испугался:

- Что-то случилось? Съемки перенесли?

- Нет, - засмеялась Маленькая Света, - ничего не случилось. И съемки не перенесли. Я просто напоминаю, что мы вас десятого ждем.

Я преисполнился гордости. Все-таки приятно, когда говорят “мы вас ждем”. Тем более если это исходит от самого фон К. Хоть он и сноб, а все равно приятно. Стыжусь, но я пожалел, что на гостиничном телефоне нет “громкой связи”, а то бы друзья, сидевшие в тот вечер у меня в номере, услышали, как мне звонят от К. Тем более что это были актеры одного из нижегородских театров, бывшие коллеги моей жены. Она родом из Нижнего.

- Я помню, - сказал я Свете и небрежно добавил: - Буду.

- А еще, Сережа… - сказала Света, и я понял, что она звонит не только для того, чтобы напомнить мне о дате сьемок.

- Да, - сказал я.

- Я не помню, вы курите?

- Курю, - удивился я.

- Трубку?

- Почему трубку? - Я удивился еще больше. - Сигареты курю. - И прибавил зачем-то: - “Голуаз”. Иногда “Винстон” беру. Легкий…

Но Маленькая Света меня перебила:

- А трубку не хотите покурить?

Я растерялся.

- Могу… А что?

- Я к чему веду… - Голос Светы приобрел решительность. - Нет ли у вас, случайно, трубки? А то Авдей Сергеич, когда смотрел тут еще раз ваше видео, сказал, что вам очень пошла бы трубка. Может, вы себе трубку купите? Я видела недорогие. Тем более в Нижнем…

Сначала я растерялся. Потом возмутился. Сейчас я, разумеется, раскаиваюсь и в том и в другом - надо было засмеяться, промолчать или согласиться… Но, как говорится, знать, где упасть, - соломки подстелить.

Я сказал:

- Света, неужели у вашего продюсера нет шести, нет… даже пяти с половиной долларов мне на трубку? Я плохой курильщик, но даже я знаю, что на Киевском вокзале украинскую трубку можно купить рублей за сто пятьдесят, максимум. А издали же не видно, откуда она - из Италии или из Харькова.

Причем, когда я сказал это, мне вдруг стало стыдно. Не знаю, по какой уж ассоциации, но мне вдруг вспомнилась фотография Антониони из книжки “Европей-ское кино ХХ века”. Может, кто знает эту фотографию, она довольно известна. Это семидесятые годы, она сделана на каких-то сьемках: крупный план, аристократическая рука, высокий лоб, пронзительный взгляд, прямо на вас, и все такое… Потом мне вспомнился Ингмар Бергман, фотография из той же книги, потом еще какая-то знаменитость, не то театральная, не то киношная, не помню. Может быть, это был Джорджо Стреллер, но я не уверен.

Под их взглядами я понял, что веду себя мелочно и глупо, что на самом деле хорошо, что в гостиничном аппарате нет микрофона, иначе весь этот некрасивый торг услышали бы мои гости. Хорош бы я был!..

Но остановиться я уже не мог. Возможно, Маленькая Света подумала то же самое, но она ничего не сказала, может быть, потому, что она была вежливым человеком, а может, она уже привыкла к таким разговорам. Все-таки мы живем в не очень богатой стране.

Она немного помолчала, а потом вдруг сказала:

- Наш продюсер - жмот. - Мне показалось, что еще немного, и она скажет: такой же, как вы. Но она лишь сказала: - Он на весь фильм выделил два миллиона. - И в ее голосе мне послышались извиняющиеся нотки.

- Чего? - глупо спросил я.

- Чего-чего, - рассердилась Света. - Не рублей же! Долларов.

И тогда я еще более глупо спросил:

- Неужели в этих двух миллионах не найдется места для моих пяти?

Да… Это я, конечно, зря сказал. Тем более что человек извинился. Но я не мог сдержаться. Пиджак, ботинки, теперь вот трубка. Повторяю: может быть, я мелочный человек.

Выдержав небольшую паузу, Света сухо поблагодарила меня. Напомнила, что ждет через неделю. И мы расстались. В конце я спросил, во сколько обычно начинаются съемки. “В восемь утра”, - мстительно сказала Света. И повесила трубку.

Я послушал длинный междугородний гудок, посмотрел на открывавшуюся из окна гостиницы панораму Нижегородского Кремля и вернулся к своим гостям. Все уже знали историю моей “работы в кино”. Я сделал над собой усилие и вышел к гостям улыбающимся.

- От фон К.? - завистливо спросили гости. Я кивнул. - А про какие пять долларов ты шутил?

Мне снова стало стыдно.

- Да это мы так, - сказал я. - И правда, шутили.

Довольно быстро прошло еще несколько дней. Я занимался делами, но больше гулял по старой части города, изображая столичную штучку, сидел в местном модном месте - стеклянном кафе “Джузеппе”, через большие окна разглядывая посетителей и прохожих, заходил в отличные, не хуже московских, книжные магазины, по вечерам пил и трепался за литературу со своими друзьями, читал, кое-что записывал, и, когда подошло время, - уезжать мне все еще не хотелось.

Я малодушно позвонил Маленькой Свете:

- Я еду?

- А как же?! - на этот раз испугалась Света - Конечно! Вы что, не можете?..

- Да нет, могу.

- Ну так и приезжайте. - сказала Света. Было видно, что она не понимает, зачем я звоню. - Через два дня. Не перепутайте.

- К восьми? - переспросил я.

- Нет, - сказала Света. Наверное, она уже забыла, как мы ругались из-за трубки. - Почему к восьми?.. В одиннадцать, на “Войковской”, у выхода из первого вагона, наверху всех будет ждать красный автобус. “Икарус”… Не перепутайте. Первый вагон.

7. Пристегните ремни

В поезде было холодно. Замерзший и невыспавшийся, я вылез на Казанском вокзале в начале сентября, в субботу, около десяти утра.

Шел мелкий дождь. После ночи в поезде проводить целый день на работе, даже если эта работа - съемки у самого фон К., это не то, о чем вы расскажете в будущем интервью журналу “Vogue”. После ночи в поезде вам сначала захочется переодеться, принять душ и немного отдохнуть, а интервью журналу “Vogue” вы будете давать уже после этого - спокойными и чуть-чуть усталыми глазами глядя в лицо красивой журналистки, которая после этого выведет вас в своем материале полным козлом, а себя - мудрой царицей Клеопатрой, и будет при этом, заметьте, абсолютно права, ибо не в свои сани - не садись.

Так о чем я… Да. Знаете, чем встречает столица своих гостей? Дикими ценами на элементарные вещи. Даже после двух недель нахождения в - не самой бедной - Нижегородской губернии это остро чувствуется.

Дойдя до метро, я послушался своего внутреннего голоса, который настойчиво советовал мне не ехать сразу на “Войковскую”, а позвонить Маленькой Свете. Если съемки перенесли с восьми на одиннадцать, то их спокойно могут перенести с одиннадцати на час и даже на два, а лучше на три, размышлял я. Я успею выпить чаю, принять душ и, может быть, даже поспать.

Но вот беда, у меня не было с собой московской телефонной карточки, а мобильные телефоны в описываемое время еще не были распространены так широко, как сейчас. Стоило мне растерянно оглянуться у автоматов на входе в метро “Комсомольская”, как мне тут же предложили сделать звонок: по десять - и с оптовой скидкой - по девять рублей за минуту. Возмутившись, я купил карточку в метро двадцатью шагами ниже и под неодобрительные взгляды бизнесменов от связи набрал телефон Маленькой Светы.

После нескольких длинных гудков заспанный мужской голос по домашнему номеру Маленькой Светы ответил мне, что она уехала.

- Куда уехала? - испугался я.

- Не знаю, - сказал сонный мужчина с раздражением и повесил трубку.

Я понимаю, что это занудство, но продолжу “телефонную” линию. Мобильный Маленькой Светы не был “прямым” и начинался на 901. Если кто не знает, номера, начинающиеся на 901, 902 и так далее, почему-то называются федеральными и посему из городского автомата не набираются или набираются как-то сложно. Я спросил у ребят, предлагавших аренду карточки, как позвонить из автомата на мобильный, но они сказали, что эта услуга тоже стоит денег, как “информационная”.

Я заплатил десять рублей “за услугу” (скупой всегда платит дважды) и в течение следующих десяти минут слушал короткие гудки на том конце. Денег мне не вернули, заявив мелодичным голосом ресепшн-барышни, что “за операторов и абонентов мобильной связи ответственности не несут”. Пораженный уровнем частного сервиса, я позвонил своей младшей сестре, бывшей немного в курсе моих дел с фон К., разбудил ее (напоминаю, была суббота, 10.20 утра) и попросил набрать Маленькую Свету вместо меня.

Сделав это недоброе дело, я перевел дух и закурил.

Вообще-то я вам скажу - люблю приезжать в Москву после долгого отсутствия… В Москве столько всего происходит. Вы выходите из вокзала, видите эти огромные дома, дорогие магазины, потоки машин, рекламу, толпы людей и сразу чувствуете, что попали в столицу. Что это город, в котором очень много всего происходит. Потом, я приехал не просто так - мелкий бизнесмен возвращается из провинциальной поездки, - я приехал сниматься в новом фильме самого фон К., черт возьми! Я посмотрел на окружающих меня пассажиров и недружелюбных телефонных фарцовщиков. И ведь никто из них, подумал я совершенно серьезно, во всяком случае, пока, меня не узнает…

Я перезвонил сестре.

- Ну что?

- Видимо, она где-то в метро, - сказала Юля сонным голосом. - Сначала было очень плохо слышно, а потом ее телефон отключился.

- Как ты думаешь, - спросил я, - что мне делать? Мне назначено на одиннадцать. Мне ехать?

Моя младшая сестра, как и все подросшее за годы новой жизни поколение, человек рационально-деловой, и она искренне удивилась:

- А какие могут быть варианты?

- Ну, - сказал я, - можно не ехать.

- Тогда зачем ты позвонил? Суббота все же, - резонно обиделась она.

Положив трубку, я еще немного постоял в раздумье, потом взял такси и сказал водителю свой домашний адрес.

- Гори оно все огнем, - сказал я башням Казанского и Ленинградского вокзалов. - Не мо-гу. Чай и душ. И полчаса постели. После этого Вим Вендерс, Френсис Форд Коппола, Никита Михалков и кто угодно еще. Но только после этого.

Вот если бы мне редактор в журнале, например, назначил встречу на одиннадцать утра, думал я, меланхолично глядя на пролетающий мимо Проспект Мира. Я бы ни за что не поехал. Во-первых, я сказал бы, что с утра очень занят, а во-вторых, нормальный редактор сам никогда не назначит вам встречу на одиннадцать утра, потому что нормальный редактор в это время еще крепко спит.

И самое удивительное, читатель, что, пропев этот гимн лени, я был абсолютно прав. Плюйте на расписания и прейскуранты и всегда, всегда слушайтесь своего внутреннего голоса. Приехав домой, я обнял жену, и первое, что она мне сказала, было: “Тебе только что звонила эта Света, от К. Сьемки перенесли. В два, там же, на “Войковской”.

Вот так-то!

8. За облаками

После душа и чаю куда-то ехать не захотелось даже еще больше, чем до. Со слабой надеждой я снова набрал мобильный Маленькой Светы.

- Добрый день. Я в Москве. Встречаемся в два?

- Ну да, - сказала Света удивленно. - Я же вам звонила. В два, на “Водном”, у первого вагона.

- Как на “Водном”? - Я сердито посмотрел на Марину. - Вы же сказали - на “Войковской”?..

- Я сказала - на “Войковской”?! - Света расхохоталась. - Совсем голову потеряла, сумасшедшие были дни. На “Водном”. Я и мой помощник будем ждать вас у первого вагона метро “Водный стадион”.

Я представил себе всю цепочку, что было бы, если бы я постеснялся и не позвонил Свете еще из Нижнего, не позвонил бы сестре от метро, представил себя в восемь и одиннадцать субботнего утра у первого вагона на станции метро “Войковская”, - содрогнулся и залег спать.

Можно дать вам практический совет? Если вы когда нибудь будете иметь какое-либо, даже самое маленькое дело с отечественными кинематографистами (размер художественного “дара” значения не имеет), уточняйте все по десять раз - не то вас продинамят и при этом даже не извинятся.

Естественно, мы с женой вышли из дома гораздо позже, чем было нужно и поэтому снова, как и летом, пришлось ловить такси. Сначала никто не соглашался ехать так далеко. Потом наконец возле нас остановилась черная “ВМW” с мигалкой на крыше и номерами с триколором. Кстати, меня часто подвозят такие машины. Бензин у них казенный, а зарплата у шоферов небольшая, потому как хоть и “BMW”, а все равно госслужащие и потому считается, что на подножном корму. Мы с женой почему-то (напрасно) увидели в “членовозе” доброе предзнаменование, и он с ветерком домчал нас до “Водного”, так что в метро мы спустились даже раньше, чем это было нужно.

Впрочем, Маленькая Света была уже на месте, а рядом с ней стояла какая-то скандинавского вида блондинка с косой до пояса. Мы поздоровались, и у меня немедленно возникло ощущение, что я ее где-то уже видел.

“Актриса, - подумал я, - наверное, известная…”

- Я ее где-то видела, - сказала моя жена.

- Наверное, это четвертая жена К., - тихо предположил я. - Она, по-моему, тоже блондинка.

Моя жена критически оглядела нашу новую знакомую и покачала головой. А когда мы немного отошли, она сказала:

- Это не жена! Посмотри, какие у нее джинсы! Это джинсы с рынка. У жены фон К. не может быть джинсов с рынка. Я вспомнила, где я ее видела. На кастинге рекламы стирального порошка “Тайд”.

Вот неожиданность женского взгляда, и, кстати, я с ней согласен про рынок. Это правда… К автобусу мы приблизились максимально независимой походкой “дикая утка”, как будто шли не по московскому асфальту, а по каннской лестнице. И неспроста, при подходе среди пассажиров автобуса я насчитал как минимум три знаменитости всесоюзного… тьфу, всероссийского масштаба. Самым заметным из них был карлик (я надеюсь, никто не обидится), игравший в “Солярисе” у Тарковского и, по-моему (этого не помню точно), в “Агонии” у Климова. Я забыл, как его зовут. Карлик сидел на переднем сиденье с огромным букетом в руках и о чем-то печально думал. Может быть, у него был день рождения… На нас он даже не посмотрел. Я подумал, что для него, после Тарковского и Климова, съемки у фон К., тем более в наше время, не такое уж и событие. Еще я увидел одного пожилого артиста, который в советское время часто снимался в детективах из заграничной жизни. (Его фамилии я тоже не помню.) И какую-то девушку, которую два или три раз показывали по телевизору в передаче “Я сама”, посвященной одиноким молодым матерям. Из телеперсон в автобусе также присутствовал некий весьма нервный господин с африканскими косичками-дредами, который на канале “Культура” что-то изредка и очень путано рассказывает про авангардный театр.

О своих наблюдениях я немедленно доложил жене.

Младшее поколение артистов прошлого века не знало, зато кивнуло на передачу “Я сама” и энергично замахало какому-то молодому человеку в щегольском вельветовом пиджаке, вслед за нами зашедшему в автобус. Юношу звали Эдуард.

- Это парень из “Щуки”, - сказала жена, знакомя нас. - Он с Оксанкой Морозовой учится на одном курсе. Ты ее помнишь.

Я не сразу вспомнил, кто такая Оксанка Морозова, но церемонно поклонился Эдуарду. Вообще, как ни странно, войдя в автобус, я почувствовал общий подъем, мне захотелось шутить, быть непринужденным и сказать карлику из “Соляриса”, что-нибудь остроумно-точное или очень оригинальное, чтобы он сразу понял, что я тут - не обычный статист и вообще не просто так, и мы бы с ним о чем-нибудь побеседовали. Даже не важно о чем, но хорошо, умно и на глазах у всех. Чтобы все тоже это поняли.

Но я постеснялся и молча прошел в середину автобуса. Блондинка с косой, севшая за нами, достала из рюкзачка йогурт и с аккуратной задумчивостью принялась его есть, поглядывая за окно. Она производила, как и положено современной молодой даме, очень независимое, милое и одновременно неуловимо стервозное впечатление. Я некоторое время украдкой наблюдал, как она ест свой йогурт, а потом вдруг подумал, что все это как-то очень непразднично. Мне вдруг вспомнилось, как в последние советские годы научный институт, в котором я тогда работал, посылал своих сотрудников на так называемую овощную базу. Это было очень похоже. Даже автобус был тот же - “Икарус”. Впечатление усилилось, когда минут через пятнадцать в автобус забралась Маленькая Света. Она достала из кармана какую-то бумажку, развернула и, усиливая сходство с “овощебазой”, сказала:

- Товарищи, извините, но я должна сделать перекличку. Все ли здесь.

- Дэлай! - сказал кто-то позади меня, и, оглянувшись, я увидел то, чего не заметил раньше, - двух “чеченцев” из кабардинской группы. Но теперь они были без десантной формы и зеленых повязок, оба в одинаковых щегольских черных пиджаках. “Чеченцы” с нескрываемой иронией посмотрели на меня. Видимо, они меня тоже узнали. Один из них нехорошо улыбнулся и сказал:

- Здравствуйтэ…

Пересчитав нас, Маленькая Света уселась на переднее капитанское место, рядом с климовским карликом, автобус тронулся и медленно покатил куда-то в глубь микрорайона.

Сначала мы ехали мимо жилых многоэтажек, потом, минут через десять, дома кончились и начались заборы, пошли какие-то склады, потом автобус закачался и въехал в растворенные большие железные ворота, которые тут же с лязгом за нами захлопнулись. За воротами оказались железнодорожные пути и стоящие на них вереницы товарных вагонов. Немного не доехав до полотна, автобус повернул и остановился. Перед нами стояло казарменного типа серенькое невысокое здание с синей вывеской у входа: “Москва-Сортировочная. Грузовая станция № 12”.

- Так, товарищи, - голосом старшей пионервожатой сказала Маленькая Света. - Сейчас полчаса отдыхаем, ждем Авдей Сергеича, а потом начинаем. Далеко не расходитесь.

Сказав это, Света с пугающей быстротой исчезла, будто испарилась, оставив за собой дверь автобуса полуоткрытой.

Несколько минут все сидели молча. Потом артист, игравший в советских детективах из иностранной жизни (по-моему, он играл судью в каком-то фильме по Дюрренматту), бодрым голосом сказав: “Надо посмотреть, что ли, куда мы попали”, - встал, сделал руками несколько гимнастических упражнений и вышел. За ним потянулись остальные.

- Выйдем, что ли? - спросила жена.

Я покачал головой. Жена вздохнула и положила мне голову на плечо, приготовившись подремать.

Минут через пятнадцать в автобус заглянула Маленькая Света.

- Замерзли? - улыбнулась она, увидев мою печальную физиономию. - В депо организован горячий чай. Бутерброды будут завтра.

И знаете, я даже не улыбнулся.

Накрапывал мелкий дождь. На путях стояли мокрые вагоны. Служащие московской железной дороги, улыбаясь, смотрели на нас из окон. “Чеченцы” тихо курили на заднем сиденье, деликатно выдыхая дым в открытое окно. Я, сказав жене, что иду проветриться, вылез из автобуса и медленно пошел под дождем к упомянутому Маленькой Светой депо - большому ангару, в глубине которого издали были видны включенные софиты и стояли какие-то люди.

Однокурсник таинственной Оксанки Морозовой быстро прошел мимо меня с озабоченным видом. Вот, подумал я с завистью, человек уже при деле. Я подошел поближе.

Ах, господа, шути не шути, кино - волшебный сон, в каждом из нас живет эта сказка! Мерилин Монро, сэр Чарли Чаплин, каннская лестница, Ален Делон не пьет одеколон, вспышки кинокамер, заголовки газет.

Как выразился Александр Сергеевич Пушкин по совершенно другому поводу: узрю ли русской Терпсихоры душой исполненный полет?..

Что хочу сказать, господа. Ведь я, можно сказать, впервые за свои тридцать пять лет оказался на съемочной площадке не как посторонний, не как зевака прохожий, а как действующее лицо. Можно сколько угодно иронизировать и убеждать себя в том, что вам все равно, но едва вы даже где-нибудь на улице увидите слепящий свет софитов и услышите восклицание - мотор!.. - готов поспорить - сердце ваше забьется быстрее.

И было все. Упомянутые софиты с белым, обещающим славу, слепящим светом, толстые, как змеи, резиновые провода, тянущиеся по земле, какие-то снующие туда-сюда озабоченные деловые женщины, хамоватые крепыши с аппаратурой в кожаных куртках, девушка с деревянной “хлопушкой”, которая говорит “фильм такой-то, сцена такая-то”, сваленные на скамейке костюмы - как я понял, форма русских солдат ХIХ века, две очень красивые загорелые брюнетки неопределенных занятий, зачем-то стоявшие неподалеку от входа, и нервно куривший известный актер, фамилию которого я забыл. Еще была солидно гудевшая у ворот зеленая военная машина-генератор с огромной надписью на железном боку: “МОСФИЛЬМ”, и от этой надписи почему-то перехватывало дыхание.

В глубине ангара я увидел обычный пассажирский вагон и на нем фальшивого золота табличку с “ять” и орлами: “Императорские железные дороги”. Я вспомнил, что наша сцена вроде бы планировалась на пароходе, а тут какой-то вагон, но спросить было не у кого, и я решил, что, значит, так и надо. Напряжение нарастало по мере удаления от входа - и у вагона, куда, по идее, должен был прибыть сам Боб Стюарт, достигало своего апогея.

Мимо меня пробежала какая-то белокурая девушка, восклицая на ходу - где же нитки?! - толстый мужчина принес и поставил высокое раскладное кресло с надписью латинскими буквами через всю спинку: “fon K.”, и тут же где-то в стороне, за вагоном - мне не было видно, - истошно закричали - тишина на площадке, мотор! - и женский голос в ответ громко произнес: сцена седьмая, дубль третий!..

Вот оно!.. - подумал я с восхищением. Вот процесс, вот священнодействие, это об этом потом напишут в газетах под большой, на четверть полосы, цветной фотографией: “Режиссер Авдей фон К. работает над своим новым проектом”.

Я увидел Маленькую Свету и обрадовался - хоть одно знакомое лицо.

- Начинаем? - спросил я доверительно, почти как участник, почти как свой.

Мне хотелось быть сопричастным тотчас же, немедленно.

Но Маленькая Света лишь мельком взглянула на меня.

- Чай вон там. - Она показала на выход из ангара и добавила сакраментальную фразу, будто вылив на меня ведро холодной воды: - Когда будет нужно, вас позовут.

И побежала дальше.

- А Авдей Сергеич? Он здесь?.. - крикнул я вдогонку.

Но Света даже не обернулась.

- К. пока нет, - тихо сказал мне какой-то невысокий седовласый человек с фанерной березой в треноге, куривший у входа в “императорский вагон”. - Но Стоцкая уже здесь.

И он показал мне глазами на невысокую блондинку в облегающей джинсовой куртке, стоявшую у софитов. Блондинка оглянулась и, улыбнувшись, посмотрела на нас.

Я узнал четвертую жену фон К. Мужчина молча ей поклонился. Милая, автоматически подумал я, очень даже ничего, и костюмчик тоже ничего (я вспомнил замечание Марины), но чтобы ради нее оставлять третью или какую там - пятую - жену? Нет, этого я не понимаю. Неужели такая большая разница? Если да - то в чем она? А если нет - тогда зачем?..

Мне стало грустно. Знаете, сочинение рассказов одинокое дело, и, если честно, я “пошел в актеры” еще и для того, чтобы элементарно больше бывать на людях, с кем-то общаться, но здесь я был так же никому не нужен, как любой прохожий за воротами или завсегдатай уличного кафе. Никто не обращал на меня никакого внимания, я был куклой, которую в надлежащий момент оденут в дорогой костюм и посадят в нужное место. Потом костюм снимут и куклу, как пел когда-то Макаревич, уберут обратно в коробку. Я медленно вышел на воздух. Дождь кончился, облака, встречавшие меня с утра на вокзале, немного рассеялись, и на небе даже появилось что-то похожее на солнце. Однокурсник Эдуард снова деловито проследовал мимо меня. В руках его был небольшой пакет.

И вот здесь, читатель, внимание. Здесь, в этом незаметном, как полянка городской травы, месте, находится та самая иголка в сундуке на дне моря, без которой не было бы этой истории.

- Куда это вы? - завистливо спросил я.

- Да так… - Эдик неопределенно взмахнул рукой. - Тут недалеко…

И тут до меня донесся отчетливый запах алкоголя.

Я удивился:

- Тут что, где-то наливают?..

- Держи карман, - сказал Эдик, - тут нальют… Ребята с собой принесли. Если хотите, пойдем… - Он, чуть помедлив, мотнул головой в сторону вагонов. - Тут недалеко.

- А съемка?.. - удивился я.

- А что - съемка? - успокоил меня Эдик. - Позовут. Без нас уже не обойдутся, сегодня точно. Замены-то нет.

Я заколебался. Все-таки сниматься пьяным в своем первом фильме, к тому же у фон К., - это как-то нехорошо. Был бы это какой-нибудь телесериал, еще куда ни шло. А то, что меня могло развезти - ночь в поезде, усталость, волнение… - было очевидно. Но потом я вспомнил свои недавние одинокие мысли и решился. Приму сто грамм, не больше, подумал я. Для бодрости. А то болтаюсь тут…

- Ну, вот и славно, - сказал Эдик, до того молча наблюдавший за мной, - а то у ребят с собой два пузыря. Как бы, и правда, не окосеть.

Мы завернули за штабель бетонных шпал, перелезли через остатки какого-то забора, и глазам моим открылась чудесная картина… Все это, правда, очень напоминало “овощную базу” 70-х - начала 80-х годов.

На рельсах, у открытого товарного вагона, была аккуратно расстелена газета, а на газете, в пропорциях “золотого сечения”, как на хорошем натюрморте, стояли бутылка водки “Москва Златоглавая, с черносливом”, большая пластмассовая бутылка “Пепси”, одноразовый пластмассовый стаканчик и яркая коробочка финского плавленого сырка “Валио” с улыбающейся скандинавской теткой на этикетке. Только этот сырок, как некая неточность невидимого живописца, и указывал на давно изменившиеся времена.

Вокруг газеты в непринужденных позах расположились трое молодых людей, которые при виде меня и Эдика не выразили ни малейших признаков удивления или смущения, а приветствовали нас пластмассовыми стаканчиками и словами:

- Долго ж вы, бл…ди, ходили!..

- Господа, - сказал Эдик. - Внимание. В нашем полку прибыло. Это муж одной девочки с нашего курса, Сергей.

- Здравствуйте, - сказал я.

Самый старший из них поднялся и церемонно протянул мне руку:

- Мисаил. Русский актер.

Почему-то я обратил внимание на стоявшую неподалеку большую хозяйственную сумку-пакет. Точнее, на надпись. В переводе с английского это звучало как “С праздником!..”.