Глава II. Рождение экспедиции

У специалистов. – Камень преткновения. – В Доме моряка. – Последний выход. – Клуб исследователей. – Новое снаряжение. – У меня появляется спутник. – Триумвират. – Один художник и два диверсанта. – В Вашингтон. – Совещание в военном департаменте. – У генерал-квартирмейстера со списком пожеланий. – Денежные затруднения. – Среди дипломатов в ООН. – Мы летим в Эквадор


Да, так оно, пожалуй, и началось – у костра на одном из островов Южных морей, где старый полинезиец сидел и рассказывал предания и легенды своего племени. А много лет спустя я сидел уже с другим стариком в сумрачном кабинете большого музея в Нью-Йорке.

Кругом, за стеклом аккуратных витрин, лежали немые свидетели былого, словно следы, ведущие в прошлое. Рядом с витринами вдоль стен вытянулись книжные полки. Тут были такие книги, что один человек написал и не больше десяти прочли. Седой добродушный старик, сидящий за рабочим столом, прочитал все эти книги и сам написал некоторые из них. Но сейчас он явно был не в духе. Нервно стиснув подлокотники кресла, он смотрел на меня так, словно я спутал ему карты в пасьянсе.



– Нет, – говорил он, – это невозможно!

Наверное, такой же вид был бы у Деда Мороза, если бы кто-нибудь сказал, что следующий Новый год придется на 1 мая.


– Вы ошибаетесь, в корне ошибаетесь, – повторил он и возмущенно затряс головой, словно вытряхивая из нее столь еретическую мысль.

– Но ведь вы еще не читали моих доводов, – попытался я возразить, кивая с надеждой в сторону лежащей на столе рукописи.

– Доводы! – воскликнул он. – Нельзя же подходить к этнографическим проблемам так, словно это детективная загадка.

– Почему нет? Все мои выводы основаны на собственных наблюдениях и на фактах, которые добыты наукой.

– Задача науки – чистое исследование, – спокойно сказал он, – а не попытки что-либо доказать.

Он бережно отодвинул в сторону нетронутую рукопись и наклонился над столом.

– Это верно, что в Южной Америке развилась одна из самых замечательных культур прошлого, и нам неизвестно, ни какой народ ее создал, ни куда он исчез, когда власть захватили инки.

Но одно мы знаем совершенно точно: ни один из народов Южной Америки не переселился на тихоокеанские острова.

Он пристально взглянул на меня и продолжал:

– И знаете – почему? Ответ очень прост. Они не могли туда попасть, у них не было лодок!

– У них были плоты, – нерешительно возразил я. – Знаете, наверное, – бальсовые плоты.

Старик улыбнулся и спокойно сказал:

– Ну что ж, попробуйте пройти из Перу до тихоокеанских островов на бальсовом плоту.

Последнее слово осталось за ним. Было уже поздно. Мы встали. Старый ученый проводил меня до дверей, добродушно похлопал меня по плечу и сказал, что я всегда могу обращаться к нему за помощью. Но в дальнейшем мне все-таки лучше заниматься либо Полинезией, либо Америкой, не валить в кучу две разные части света. Здесь он спохватился и вернулся к столу.

– Вы, кажется, забыли вот это. – Он возвратил мне рукопись.

Я прочел знакомый заголовок «Полинезия и Америка, к вопросу о древних связях». Зажав рукопись под мышкой, я побрел по лестнице и смешался с толпой прохожих.

Позднее, в тот же вечер, я приехал в Гринвич-Виллидж и постучался в дверь невзрачного домика на окраине поселка. Так повелось, что я шел сюда со своими заботами, когда они уж очень меня донимали.

Маленький тщедушный человечек с длинным носом опасливо приоткрыл дверь, но тут же, широко улыбаясь, распахнул ее и затащил меня внутрь. Он провел меня прямо в уютную кухоньку и заставил накрывать на стол, а сам тем временем удвоил порцию загадочного, но приятно пахнущего варева, которое разогревал на газовой плите.

– Молодец, что зашел, – сказал он. – Ну как?

– Плохо, – ответил я. – Никто не хочет читать рукопись.

Он наполнил тарелки, и мы принялись за еду.

– Очень просто: те, к кому ты обращаешься, думают, что все это твоя фантазия. Ты же знаешь, у нас в Америке сколько угодно чудаков.

– И еще одно, – вставил я.

– Знаю, аргументация. Все они узкие специалисты и недоверчиво относятся к такой методике, когда привлекаются данные из самых различных отраслей, от ботаники до археологии. Они сознательно ограничивают размах исследований, чтобы тем настойчивее зарываться в глубину и добывать детали. Современная наука требует, чтобы каждый специалист копался в своей яме. Редко кто-нибудь принимается разбирать и складывать вместе то, что они добывают.

Он встал и сходил за объемистой рукописью:

– Вот, посмотри. Мой последний труд – о птичьем орнаменте в китайских народных вышивках. Семь лет готовил, зато сразу приняли к изданию. Наше время требует специализации.

Карл был прав. Но пытаться решить загадки Тихого океана без всестороннего подхода было, на мой взгляд, все равно что складывать мозаику из кусочков только одного цвета.

Мы убрали со стола, я помог ему вытирать посуду.

– Из Чикагского университета что-нибудь ответили?

– Нет.

– А что сказал сегодня твой старый приятель из музея?

Я помялся, прежде чем ответить.

– Его моя теория тоже не заинтересовала. Сказал, что у индейцев были только плоты, значит, нечего и думать о том, чтобы они могли открыть полинезийские острова.

Хозяин вдруг принялся ревностно тереть тарелку.

– М-да, – промолвил он наконец. – По правде говоря, мне тоже это кажется таким препятствием, которое ставит под сомнение всю твою теорию.

Я мрачно поглядел на тщедушного этнолога, которого всегда считал своим верным союзником.

– Ты только не пойми меня превратно, – поспешно добавил он. – Я допускаю, что ты прав, но очень уж это все непонятно.

Мой труд о вышивках подтверждает твою теорию.

– Карл, – сказал я, – я уверен, что индейцы ходили на своих плотах через Тихий океан, я даже готов сам построить такой плот и пересечь на нем океан, чтобы доказать, что это было возможно.

– Ты с ума сошел!

Мой друг принял мои слова за шутку и рассмеялся, но за смехом крылось опасение: а что, если я это всерьез?..

– Значит, по-твоему, это невозможно?

– Ты с ума сошел! На плоту?!

Он не знал, что и думать, и пытливо уставился на меня, как бы ожидая, что я сейчас улыбнусь и станет ясно: пошутил.

Он не дождался улыбки. Я понял, что никто не примет мою теорию, потому что Перу и Полинезию разделяет необозримый океан, а я пытаюсь обойти этот факт на доисторическом плоту.

– Послушай-ка, – неуверенно произнес Карл. – Пойдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику.

Мы пошли и выпили по четыре.

Как раз в эти дни пришел срок платить за комнату. Одновременно из Норвежского банка мне написали, что больше долларов я не получу: валютные ограничения… Я собрал вещи и доехал подземкой до Бруклина. Меня пустили в Норвежский дом моряка, там кормили сытно и вкусно, и цены отвечали возможностям моего бумажника. Мне выделили комнатушку наверху, а ел я вместе со всеми в просторной столовой внизу.

Одни моряки въезжали, другие уезжали. Разные люди – разные по внешности, росту, степени трезвости, но всех их объединяло одно: о море они говорили со знанием дела. Я узнал, что волны не увеличиваются с удалением от суши и с возрастанием глубины. Наоборот, внезапный шквал подчас коварнее всего как раз у берега. Мели, прибрежные течения и противотечения – все это может породить куда более могучие валы, чем в открытом море. И выходит, что если судно может плавать вдоль открытого, незащищенного берега, то оно не подведет и вдали от материка. Я узнал также, что при сильной волне большие суда зарываются носом или кормой, и многотонные массы воды, врываясь на палубу, завязывают узлом стальные трубы, а маленькой лодке хоть бы что – она целиком умещается между волнами и легко перемахивает через гребни. Некоторые из моих собеседников спасались на шлюпках после того, как их судно шло ко дну, разбитое волнами.

А вот о плотах они мало что знали. Плот – разве это судно: ни киля, ни поручней! Так просто – плавучее средство, на котором при аварии можно продержаться, пока тебя не подберут. Правда, один из них очень хорошо отзывался о плотах: он три недели провел на плоту после того, как немецкая торпеда пустила ко дну его судно посреди Атлантического океана.

– Но управлять им никак нельзя, – добавил он. – То боком идет, то задом наперед, смотря откуда ветер.

В библиотеке мне удалось разыскать записки первых европейцев, которые достигли тихоокеанского побережья Южной Америки. В этих записках было вдоволь зарисовок и описаний больших индейских бальсовых плотов. Прямой парус, шверты, на корме – длинное рулевое весло. Значит, они управляемы.

Шли недели, а ко мне в Дом моряка не поступало никакого ответа ни из Чикаго, ни из других городов, куда я разослал копии рукописи. Не хотят читать.

И вот как-то под воскресенье я взял себя в руки, отправился в морскую лавку на улице Уотер-стрит и купил лоцманскую карту Тихого океана; продавец учтиво величал меня «капитаном». Зажав карту под мышкой, я доехал на электричке до Оссининга, где обычно проводил уик-энд на даче молодой норвежской четы. Хозяин был раньше капитаном судна, а теперь представлял в Нью-Йорке компанию «Фред Ульсен лайн».



Освежившись в бассейне, я на два дня прочно забыл о большом городе. Амбьёрг вынесла поднос с коктейлями, и мы уселись на траве, где пригревало солнце. Я не мог утерпеть, расстелил на газоне карту и спросил Вильгельма, как он считает: можно дойти на плоту от Перу до островов Южных морей?

Он был слегка озадачен и смотрел больше на меня, чем на карту, – однако сразу ответил утвердительно. Я испытал такое облегчение, словно мне прицепили к воротнику воздушный шар, ведь Вильгельм был большой знаток и любитель всего, что касалось моря и мореходства. Тут же, не сходя с места, я посвятил его в свои замыслы. К моему удивлению, он заявил, что это чистейшее безумие.

– Но ведь ты же сам сейчас сказал, что считаешь это возможным! – прервал я его.

– Совершенно верно, – согласился он. Но столько же шансов, что дело кончится плохо. Ты еще никогда вообще не бывал на бальсовом плоту, и на тебе – сразу через Тихий океан. Может быть, пройдешь, а может быть, и нет. Древние индейцы Перу, наверное, опирались на опыт поколений. Возможно, на каждый дошедший плот тонуло десять, если не сто. Сам говоришь, инки выводили в море целые флотилии бальсовых плотов. Если с кем-нибудь случалось несчастье, другие могли их выручить. А кто подберет вас посреди океана? Даже если ты возьмешь с собой радиопередатчик, это вовсе не так просто – найти маленький плот среди волн за тысячи миль от суши. Разыграется шторм, смоет вас с плота, и вы сто раз успеете утонуть, пока подойдет помощь. Нет уж, сиди-ка ты лучше на месте и жди, кто-нибудь прочтет твою рукопись. Пиши им еще и еще, напоминай, только так и добьешься чего-нибудь.

– Я не могу больше ждать, последние центы досчитываю.

– Переезжай к нам. Кстати, как ты вообще намереваешься организовать экспедицию из Южной Америки, если у тебя нет денег?

– Легче заинтересовать людей экспедицией, чем непрочтенной рукописью.

– И чего же ты добьешься?

– Опровергну один из самых веских аргументов против моей гипотезы, не говоря уже о том, что привлеку внимание ученых к этому вопросу.

– А если несчастье?

– Тогда я ничего не доказал.

– И будет твоя гипотеза окончательно скомпрометирована.

– Возможно, но ведь ты сам сказал, что один плот из десяти доходил.

Пришли дети хозяина – они затеяли играть в крокет, и в тот день мы больше не возвращались к моему вопросу.

На следующий уик-энд я снова отправился в Оссининг с картой под мышкой. И когда я возвращался оттуда в город, через всю карту от побережья Перу до островов Туамоту в Тихом океане протянулась длинная карандашная черта. Мой друг капитан понял, что меня не отговорить, и мы несколько часов просидели вместе над картой, определяя наиболее вероятный путь плота.

– Девяносто семь суток, – сказал наконец Вильгельм. – Но помни, это только при идеальных условиях, если все время будет дуть попутный ветер и если плот в самом деле сможет идти под парусом, как ты предполагаешь. Так что, считай, никак не меньше четырех месяцев, а то и гораздо дольше.

– Добро, – ответил я удовлетворенно. – Будем считать минимум четыре месяца, а уложимся в девяносто семь суток.

Комнатушка в Доме моряка показалась мне в этот вечер вдвое уютней, когда я вернулся домой и сел на койку с картой в руках. Я встал и вымерял площадь комнатки шагами, насколько позволяли кровать и комод. Ну-у, плот будет куда больше! Я высунулся из окна, чтобы отыскать взглядом всеми позабытое звездное небо над большим городом – маленький квадрат, стиснутый крышами высоких домов. Что ж, если на плоту окажется тесновато, то во всяком случае над нами будет просторно.

Около Центрального парка, на 72-й западной улице, расположен один из самых избранных клубов Нью-Йорка. Лишь блестящая латунная дощечка с надписью «Клуб исследователей» говорит прохожему, что за этой дверью кроется нечто необычное. А войдешь – и словно ты вдруг приземлился с парашютом в другом мире, за десятки тысяч километров от зажатых небоскребами шеренг автомобилей. Двери в Нью-Йорк закрылись за твоей спиной, и ты погружаешься в атмосферу львиной охоты, горных восхождений и полярных экспедиций, но в то же время чувствуешь себя как бы в салоне комфортабельной яхты, совершающей кругосветное плавание. Головы бегемотов и благородных оленей, могучие рога и бивни, военные барабаны и копья, индейские покрывала, идолы, модели кораблей, флаги, фотографии и карты со всех сторон окружают членов клуба, когда они собираются, чтобы отметить юбилей или послушать доклад о дальних странах.



После моей поездки на Маркизские острова меня избрали действительным членом клуба, и как самый молодой из членов я старался не пропускать ни одного заседания, когда бывал в городе. Но, зайдя туда в дождливый ноябрьский вечер, я немало удивился непривычной картине, которая предстала моим глазам. Посреди пола лежала надувная резиновая лодка с различными принадлежностями и аварийным запасом продовольствия, а вдоль стен и на столах можно было увидеть парашюты, резиновые костюмы, спасательные пояса и всякого рода арктическое снаряжение, а также аппараты для дистилляции воды и другие чудеса. В этот день новый член клуба, полковник Хескин из службы материального обеспечения военно-воздушных сил, должен был прочесть доклад, показывая военные изобретения, которые, как он считал, годились также и для научных экспедиций, тропических и полярных.

После доклада началось горячее и веселое обсуждение. Известный датский полярный исследователь Петер Фрейхен поднялся во весь свой могучий рост и скептически потряс густой бородой. Он не очень-то верил в эти новомодные штучки. Во время одной из своих экспедиций в Гренландию он решил сменить эскимосский каяк и́глу на резиновую лодку и палатку и едва не поплатился жизнью. Сначала он чуть не замерз: разыгрался буран, а замок-молния на палатке обледенел, и он никак не мог попасть внутрь.

Загрузка...