Путешествие в Хоностров

Паровоз издал пронзительный крик. Машинист догадался, что тормоз слишком ему жмет, и повернул рукоятку как надо, а в это время человек в белой фуражке в свою очередь засвистел, чтобы последнее слово осталось за ним. Поезд медленно тронулся. Станция была сырой и темной, и ему не хотелось на ней стоять. В купе сидели шесть человек: четверо мужчин и две женщины. Пятеро из них обменивались словосочетаниями, а шестой нет. Начиная от окна, на скамейке напротив слева направо располагались: Жак, Реймон, Брис и молодая очень хорошенькая блондинка, Корин. Напротив нее сидел мужчина, имя которого было никому не известно, Сатурн Ламьель, а напротив Реймона — другая женщина, брюнетка, довольно дурнушка, но зато она охотно показывала ноги. Ее звали Гарамюш.

— Поезд пошел,— сказал Жак.

— Холодно,— сказала Гарамюш.

— В картишки перекинемся? — сказал Реймон.

— Какого черта! — сказал Брис.

— Как вы негалантны,— сказала Корин.

— А почему бы вам не сесть между Реймоном и мной? — сказал Жак.

— Да, в самом деле,— сказал Реймон.

— Хорошая мысль,— сказал негалантный Брис.

— Она будет напротив меня,— сказала Гарамюш.

— Я сяду рядом с вами,— сказал Брис.

— Нет, сидите,— сказал Реймон.

— Ну, так давайте сюда,— сказал Жак.

— Сейчас,— сказала Корин.

Все встали одновременно и перемешались, а теперь придется начинать все сначала. Только Сатурн Ламьель не сдвинулся с места и продолжал молчать. Итак, теперь, начиная от окна, на другой скамейке слева направо располагались: Брис, Гарамюш, пустое место и Сатурн Ламьель. А дальше Жак, Корин и Реймон.

— Так гораздо лучше,— сказал Реймон.

Он бросил взгляд на Сатурна Ламьеля и угодил ему прямо в глаз. Сатурн Ламьель смигнул, но промолчал.

— Не хуже, чем раньше,— сказал Брис.— Ничуть не хуже.

Гарамюш оправила юбку: были видны никелированные застежки на чулках; она устроилась так, чтобы было одинаково хорошо видно с обеих сторон.

— Вам мои ноги нравятся? — спросила она у Бриса.

— Послушайте,— сказала Корин,— такие вещи не спрашивают.

— Странная вы,— сказал Жак Корин.— Если бы у вас была рожа, как у нее, вы бы тоже стали ноги показывать.

Он посмотрел на Сатурна Ламьеля, который не отвернулся, но уставился куда-то далеко.

— Не сыграть ли нам в карты? — сказал Реймон.

— Вот еще! — сказала Корин.— Это скучно. Лучше поболтать.

На миг наступило смущение, хотя никто не знал, почему. Брис сказал некстати:

— Если бы в этом купе не было таких, что не желают отвечать, когда с ними говорят,— сказал он,— гораздо лучше было бы.

— Черт возьми! — сказала Гарамюш,— Сдурели небось, чтоб такое ляпнуть! Чего я вам, не отвечаю, что ли?

— Не о вас речь,— сказал Жак.

У него были каштановые волосы, голубые глаза и густой бас. Он был чисто выбрит, но щеки отливали синевой, словно спинка недоваренной скумбрии (Игра слов. Можно понять: словно еще не одряхлевший (или не пойманный) сутенер. - пр. пер.).

— Если Жак против меня что имеет,— сказал Реймон,— может, он так прямо и скажет?

Он еще раз посмотрел на Сатурна Ламьеля. Сатурн Ламьель вроде бы был погружен в свои мысли.

— В прежние времена,— сказала Корин,— были способы заставить говорить. При инквизиции. Я об этом читала.

Поезд теперь шел быстро, что не мешало ему высказывать колесами одно и то же замечание через каждые полсекунды. Снаружи ночь была грязноватого цвета, а в степном песке отражались редкие звезды. Время от времени ближние листья деревьев хлестали по широкому холодному стеклу.

— Когда мы прибываем? — спросила Гарамюш.

— Не раньше завтрашнего утра,— сказал Реймон.

— Вполне успеем сдохнуть со скуки,— сказал Брис.

— Если б только некоторые пожелали отвечать,— сказал Жак.

— Это вы мне? — сказала Корин.

— Да нет же! — сказал Реймон.— Это все ему!

Они разом замолчали. Вытянутый палец Реймона указывал на Сатурна Ламьеля. Тот и не шевельнулся, а четверо остальных прямо подскочили.

— Он прав,— сказал Брис.— Нечего отвиливать. Пускай тоже рот раскроет.

— Вы тоже едете в Хоностров? — спросил Жак.

— Вам нравится это путешествие? — спросила Гарамюш.

Она заняла пустое пространство между собой и Сатурном, оставив Бриса в одиночестве возле окна. При движении открылись доверху ее ноги и розовые застежки никелированных штуковин. Чуть показались также и ляжки, задубленные и гладкие, ну прямо мечта.

— В карты играете? — спросил Реймон.

— Об инквизиции вам уже приходилось слышать? — спросила Корин.

Сатурн Ламьель даже не шевельнулся и закутал ноги в сине-зеленый плед, лежавший у него на коленях. Лицо его было совсем юное, а светлые волосы с тщательным пробором посредине падали на виски равномерными волнами.

— Черт побери! — сказал Брис,— Он просто нас вызывает!

Эти слова не получили никакого эха, что было вполне естественно, поскольку стенки железнодорожного купе обладают, в силу своей конструкции, свойствами звукоизоляционного материала. Кроме того, необходимо учитывать также некоторую длину, равную семнадцати метрам.

Молчание было стеснительным.

— А не сыграть нам в карты? — сказал тогда Реймон.

— Ах, вы с вашими картами! — сказала Гарамюш. Ей явно очень хотелось, чтобы ей кое-что сделали. — Отстаньте от нас! — сказал Жак.

— При инквизиции,— сказала Корин,— прижигали ступни, чтобы заставить говорить. Каленым железом или чем попало. И ногти вырывали или глаза выкалывали. И...

— Достаточно, — сказал Брис.— Уже и этого вполне хватит!

Все разом встали, кроме Сатурна Ламьеля. Поезд вошел в туннель с громким хриплым завыванием и шумом падающих камней. Когда он вышел из туннеля, Корин и Гарамюш сидели у окна друг против друга. Рядом с Сатурном Ламьелем сидел Реймон. Между ним и Корин было пустое место. Напротив Сатурна находились Жак, Брис и пустое пространство, а потом Гарамюш. На коленях Бриса стоял новехонький чемоданчик из желтой кожи с блестящими кольцами под ручкой и чужими инициалами кого-то, кого тоже звали Брис, но фамилия писалась через два Пэ.

— В Хоностров едете? — сказал Жак.

Он обращался непосредственно к Сатурну Ламьелю. Глаза последнего были закрыты, и он тихонько дышал, чтобы не просыпаться.

Реймон поправил очки. Это был высокий крепкий мужчина с толстыми очками и боковым пробором. Волосы его слегка растрепались.

— Что будем делать? — спросил он.

— Пальцы на ногах,— сказал Брис.

Он открыл чемоданчик желтой кожи.

— Надо снять ему башмаки,— предложила Корин.

— Я бы хотела применить к нему китайский способ,— сказала Гарамюш.

Она замолчала и покраснела, потому что все смотрели на нее рассерженно.

— И больше чтобы этого не было! — сказал Жак.

— Черт побери! Шлюха! — сказал Брис.

— Не преувеличивайте,— сказала Корин.

— А что такое китайский способ? — спросил Реймон.

На этот раз наступила настоящая мертвая тишина, тем более что поезд мчал в этот момент по резиновому отрезку пути, только что построенному между Метромерровым и Тумангородом. Это разбудило Сатурна Ламьеля. Его прекрасные орехового цвета глаза разом раскрылись, и он подтянул плед, соскальзывающий с колен. Потом он опять закрыл глаза и, казалось, снова заснул. Реймон стал красным, как рак, в ужасном визге тормозов и решил не настаивать. Гарамюш ворчала в своем углу. Она поискала губную помаду и раза два-три украдкой вытащила тюбик из футляра, а затем втянула обратно. Он еще больше покраснел. Брис и Жак склонились над чемоданчиком, а Корин с отвращением посмотрела на Гарамюш.

— Ноги,— сказал Жак,— Снимите ему башмаки,— предложил он Реймону.

Тот, рад оказать услугу, присел перед Сатурном Ламьелем и попытался развязать шнурки, которые засвистели и принялись извиваться во все стороны, как только он приблизился. Не сумев развязать, он плюнул на них, словно разъяренная кошка.

— Что же вы? — сказал Брис,— Вы нас задерживаете.

— Делаю, что могу,— сказал Реймон.— Но ни в какую не развязать.

— Держите,— сказал Брис.

Он протянул Реймону ослепительно сверкающие кусачки. Реймон разрезал кожу башмаков вокруг шнурков, чтобы их не попортить, а по окончании операции намотал их на пальцы.

— Порядок,— сказал Брис.— Теперь осталось только стянуть башмаки.

За это взялся Жак. Сатурн Ламьель продолжал спать. Жак бросил башмаки в сетку.

— А может, носки оставить? — предложила Корин,— Так теплее и рана загрязнится. А потом и нагноится.

— Хорошая мысль,— сказал Жак.

— Ништяк! — сказал Брис.

Реймон уселся рядом с Сатурном и принялся забавляться шнурками.

Брис достал из желтого чемоданчика очаровательный миниатюрный паяльник и флакончик. Он налил бензину в отверстие паяльника. Жак зажег спичку, и бензин вспыхнул. Яркое желтое, синее и дымящее пламя разгорелось и опалило брови Бриса, который принялся чертыхаться.

В этот момент Сатурн Ламьель открыл глаза, но тотчас же их закрыл. Его красивые длинные и холеные руки лежали на пледе и были скрещены столь сложным образом, что Реймон добрых пять минут силился понять как, и у него от этого разболелась голова.

Корин открыла сумочку и достала гребень. Она причесалась перед окном, отражаясь в густой темной ночи. Снаружи сильно свистел ветер и мчались волки, чтобы согреться. Поезд обогнал путника, катящего по песку на велосипеде на последнем издыхании. До Брископотольска оставалось немного. Степь так и тянулась до самого Корнопучика, в двух с половиной верстах от Бранчочарновни. Как правило, никому не удавалось выговорить названия этих городов, и по привычке их называли Урвиль, Макон, Ле Пюи и Санкт-Штуковинск.

Паяльник заработал с громким и резким хлюпаньем. Брис повернул винт, чтобы добиться маленького синего пламени. Он передал паяльник Реймону и поставил желтый чемоданчик на пол.

— Последнюю попытку? — предложил Реймон.

— Ага,— сказал Жак.

Он наклонился к Сатурну.

— Вы едете до Хонострова?

Сатурн открыл глаз и тут же снова закрыл.

— Сволочь! — в бешенстве сказал Брис.

Он, в свою очередь, присел перед Сатурном и поднял одну из его ног, не уточняя какую.

— А не прижечь ли вам сначала ногти? — предложила Корин.— Будет больнее и дольше не заживет.

— Дайте мне паяльник,— сказал Брис Реймону.

Реймон протянул ему паяльник, и Брис провел пламенем по двери купе, чтобы проверить, греет ли. Лак растаял, и стало неприятно пахнуть.

Носки Сатурна запахли еще неприятнее, когда стали гореть в свою очередь, в силу чего Гарамюш поняла, что они из чистой шерсти. Корин не смотрела, она уткнулась в книгу. Реймон и Жак ждали. Нога Сатурна задымилась, послышалось громкое потрескивание, раздался запах паленого рога, и черные капли закапали на пол. Ступня Сатурна извивалась во влажной руке Бриса, который с трудом ее удерживал. Корин бросила книгу и слегка опустила стекло, чтобы проветрить от запаха.

— Стоп,— сказал Жак.— Попробуем еще.

— Вы играете в карты? — любезно предложил Реймон, повернувшись к Сатурну. Тот забился в угол купе. Рот ему слегка свело, а лоб сморщился. Ему удалось улыбнуться и еще крепче сжать глаза.

— Ничего не выходит,— сказал Жак.— Он говорить не станет.

— Какая сволочь! — сказал Брис.

— Плохо воспитанный тип,— сказал Реймон.— Когда едешь вшестером в железнодорожном купе, то обязательно надо разговаривать.

— Или развлекаться,— сказала Гарамюш.

— А вы заткнитесь! — сказал Брис.— Знаем мы, чего вам надобно.

— А почему бы вам не попробовать кусачками,— заметила в этот момент Корин.

Она подняла хорошенькую мордашку и хлопнула веками, словно бабочка надкрыльями.

— В мякоти ладони есть довольно любопытные элементы для пытки.

— С паяльником все? — сказал Брис.

— Да нет же, делайте и то, и другое,— сказала Корин.— Куда торопиться? До Хонострова еще далеко.

— Все равно заговорит в конце концов,— сказал Жак.

— Черт побери! — сказала Гарамюш.— Нет, все-таки что за невежа!

На овальном лице Сатурна Ламьеля проскользнула беглая улыбка. Брис снова схватил паяльник и взялся за другую ногу, в самом центре ступни, а Реймон принялся копаться в чемодане.

Синему пламени паяльника удалось насквозь пронзить ступню Сатурна как раз в тот момент, когда Реймон нащупал нерв. Жак подбадривал его.

— Потом попробуйте под коленом,— посоветовала Корин.

Они разложили тело Сатурна на одной из скамеек для пущего удобства.

Лицо Сатурна совсем побелело, а глаза больше не мигали под веками. В купе ворвался сильный сквозняк, потому что запах паленого мяса усилился и стал невыносимым, а это не нравилось Корин.

Брис потушил паяльник. Из ступней Сатурна на запачканную скамейку стекала черная жидкость.

— Не передохнуть ли? — сказал Жак.

Он вытер лицо тыльной стороной ладони. Реймон прикрыл рот рукой. Ему хотелось петь.

Правая рука Сатурна походила на переспелый финик. Из нее свисали куски мяса и сухожилий.

— Крепок, однако,— сказал Реймон.

Он подскочил, увидев, что рука Сатурна сама собой упала на скамейку.

Они не могли все впятером уместиться на другой скамейке, но Реймон вышел в коридор размять ноги, предварительно достав из желтого чемоданчика наждачную бумагу и напильник. Итак, если смотреть с порога, можно было опознать Корин, Гарамюш, Жака и Бриса.

— Ну что за невежа! — сказал Жак.

— Не хочет разговаривать,— сказала Гарамюш.

— Ну, это-то мы еще посмотрим! — сказал Брис.

— Я вам другое предложу,— сказала Корин.

II

Поезд все катил по заснеженной степи. Навстречу ему попадались вереницы нищих, возвращавшихся с подземного Голдзинского рынка.

Теперь было совсем светло. Корин любовалась пейзажем, который это заметил и застенчиво спрятался в заячью норку.

У Сатурна Ламьеля остались лишь одна ступня и полторы руки, но, поскольку он снова заснул, трудно было всерьез ожидать, что он заговорит.

Проехали Голдзин. Скоро Хоностров, через шесть верст. Брис, Жак и Реймон были измождены, но мораль их еще держалась на трех зеленых веревочках на каждого.

В коридоре прозвенел добродетельный звонок, и Сатурн подскочил. Брис бросил иглу, а Жак чуть не обжегся электрическим проводом, который держал в руках. Реймон продолжал усердно искать точное местонахождение печени, но рогатке Бриса не хватало точности попадания.

Сатурн разжал веки. Он сел с большим трудом, поскольку отсутствие левой ягодицы явно нарушало его равновесие, и натянул плед на лохмотья ноги. Башмаки всех остальных хлюпали по полу, повсюду была кровь.

Тогда Сатурн встряхнул светлыми волосами и послал им широкую улыбку.

— Не болтлив я, а? — сказал он.

Как раз в этот момент поезд вошел на Хоностровскую платформу.

Они все там выходили.