Путешествие в страну смерти

17

– Подозреваю, что мое замечание относительно того насколько ценна для вас эта информация, принесло свои плоды. – Князь Разумовский щелкнул хлыстом для верховой езды двух дворняг, устроившихся на мраморных ступенях. Те отбежали на несколько футов прочь и снова разлеглись в пыли площади, когда-то бывшей ипподромом. Языки у дворняжек были вывалены, а волчья шерсть (Лидия ясно видела это и без очков) местами облысела от чесотки.

Ни в одном городе не было столько бродячих собак. Как, впрочем, и котов, в чем Лидия убедилась прошлой ночью.

Животные обитали на двух разных уровнях. Когда экипаж Разумовского осторожно пробирался по улочкам старого города, где на византийских каменных фундаментах расселись как попало турецкие деревянные дома, – собаки были повсюду, большей частью в тени глинобитных заборов. Коты оккупировали карнизы, балконы и подоконники с горшочками герани; они лежали на стенах и увитых виноградом навесах маленьких кофеен, где турецкие мужчины вели за чашечкой неторопливые беседы.

– Кто-то с кем-то обязательно знаком, – продолжил русский, сияя белизной зубов из-под пышных, как пшеничные снопы, усов. – Тот добрый медник наверняка рассказал о нашем разговоре в кофейне своим друзьям или нас подслушал нищий или продавец халвы. Кому-то из них известен метельщик улиц, чья сестра знает сказителя в лицо, или, может, чья-нибудь кузина слышала, как муэдзин упомянул вскользь об этом сказителе, или соседские дети болтали о нем с другими детьми… Мне эту информацию продал один сирийский мальчуган.

– Сколько вы ему заплатили? – Лидия взялась за мешочек с серебряной мелочью, висящий у нее на поясе. – Мне бы не хотелось…

– Сущие пустяки, – небрежно отмахнулся его сиятельство. – Эта сумма сильно поддержала бы его родных, хотя скорее всего она будет потрачена на опиум для главы семейства. – Он подал Лидии руку, помогая сойти с мраморного порожка.

Все утро князь обращался с ней крайне бережно, как с хрупким стеклянным изделием, возможно, полагая, что усталые глаза и бледность Лидии вызваны ночными слезами о пропавшем супруге, а не просмотром огромной кипы банковских счетов.

Под подозрение попали два десятка фирм и инвесторов. Не только вампиры, но и люди после июльских событий прекрасно поняли, откуда дует ветер, и кинулись превращать золото и земельные владения в ценные бумаги. Имена лиц, которые могли дать взятку начальнику дворцовой стражи, встречались в счетах сплошь и рядом, что уже само по себе говорило об уровне коррупции в Константинополе.

К пяти утра Лидия выписала дюжину фамилий, две из которых Маргарет проморгала в записях Немецкого банка, а там и вовсе задремала, уронив голову на руки.

Впрочем, эта ночь в любом случае оказалась бы бессонной для ревнивой мисс Поттон.

– Вы уверены, что меня туда пустят? – спросила Лидия, покраснев. – Что это не запрещено…

– Во двор может зайти любой, – сказал Разумовский. – Но лучше, если говорить буду я.

Синяя мечеть была одной из самых больших в городе, вокруг нее всегда толпился народ.

«Может быть, все дело именно в этом», – подумала Лидия.

Чувствуя себя крайне неловко в европейском платье с крохотной прозрачной вуалькой, прикрепленной к модной шляпе, Лидия двинулась вслед за Разумовским к северной стене двора. Неяркое солнце светило в лица расположившихся там людей. Бородач в тюрбане торговал разложенными на коврике яркими молитвенными четками; еще несколько мужчин сидели, скрестив ноги, перед низенькими столиками, на которых стояли чернильницы, письменные приборы и песочницы (просушивать написанное). Был здесь и неизбежный мальчишка с инструментами для чистки обуви. На мраморных ступенях двое оборванцев перебирали бусины четок и молча провожали взглядами проходящих женщин.

Человек, которого они искали, сидел на рваном коврике неподалеку от продавца молитвенных бус и беседовал с тощим стариком в белых одеждах и желтом тюрбане. Заметив приближающегося Разумовского, он обернулся – и Лидия различила крючковатый огромный нос, грязновато-седую бороду и зеленое пятно тюрбана. Опустив глаза, она увидела торчащие из лохмотьев грязные босые ноги. Ногти на больших пальцах напоминали когти медведя. От сказителя несло потом. На Лидию и Маргарет он взглянул с отвращением и гневом. Пробормотал что-то по-турецки, затем вдруг перешел на режущий слух французский:

– Женщина с неприкрытым лицом – мерзость в глазах Аллаха.

– Прошу прощения. – Лидия сделала реверанс. – Вы дурно отозвались обо мне лишь потому, что я ношу ту вуаль, которую подарил мне мой муж? – Она коснулась своей шляпы. – Вы оскорбили меня за то, что я ношу наряды, нравящиеся моему мужу?

Мужчина в желтом тюрбане вежливо стушевался, оставив Лидию, Разумовского и Маргарет наедине со сказителем. Лидия присела рядом со стариком на мраморные ступени, сказав себе, что зеленую юбку все равно придется отдавать в стирку.

– И если мой муж исчез, – продолжала она по-французски, как можно медленней и понятней, – если я знаю, что он в опасности, неужели мое желание помочь ему – тоже мерзость в глазах Аллаха?

«Слышал бы меня Исидро», – подумалось ей.

Черные глаза вспыхнули, как угли. Сухие губы поджались сердито, борода шевельнулась, но, судя по быстрому взгляду, которым старик окинул двор, и по нервному движению плеч, Лидия поняла, что сказитель испуган.

– Ты – жена того инглиза в коричневой одежде? Человека, который выспрашивал меня о Бессмертном Господине?

Лидия кивнула. Ей очень бы хотелось знать, прислушивается ли Разумовский к их тихому разговору.

– Да, я его жена.

– Он был глупец, – бросил старик. – Искать встречи с Вафар-сагибом может только глупец, и его настигла судьба, достойная глупца.

– Ты рассказал ему?

Сказитель смотрел в сторону.

– Я ничего ему не рассказывал, – резко ответил он, но Лидия знала, что старик лжет. Джеймс не мог не предложить ему денег, а судя по внешнему виду, старик сильно в них нуждался. – Это все мой мальчишка Исак, – тут же пояснил он. – Смышленый парень – так я, во всяком случае, о нем думал. Но когда он не пришел той ночью, я понял, что он нарушил запрет: он рассказал о Вафар-сагибе, а Господин не прощает такой болтовни. – Черные глаза его сузились, тихий голос стал подобен шелесту шелка. Лидии пришлось склониться к старику, почувствовав его дыхание, пахнущее крепким кофе и гнилыми зубами. – Вафар-сагиб был господином этого города, еще когда был жив мой прадед. Он знает, когда о нем говорят на улицах, даже при свете дня. Когда инглиз спросил меня о нем и предложил мне деньги… к которым я, конечно, не притронулся, – добавил он, повысив голос, – я испугался. Я пришел сюда, где меня не увидят те, кто ему служит. Теперь все говорят о хортлаках, афритах и гола, которые бродят за городом среди могил и кипарисов, возле гробницы Хасим Аль-Байада, останавливают путников и убивают их во тьме…

– Где эта гробница? – спросила Лидия, понизив голос и надеясь, что Разумовский их не слышит.

– Ты глупа! – Сказитель вскинул руки, черные глаза вспыхнули гневом. – Ты так же глупа, как и твой муж! Поди прочь и не спрашивай больше, пока тебя не настигла такая же судьба!

– Я не пойду туда ночью… – начала было Лидия, но старик, не слушая, потрясал сухими узловатыми кулаками:

– Прочь! Убирайся! Говорю тебе, что твой муж мертв!

Она вздрогнула и пошатнулась, вставая. Разумовский немедленно поддержал ее. Сзади послышался вскрик Маргарет.

– Оставь меня, неверная шлюха! – визжал старик. – Как ты посмела прийти в это святое место и осквернить его!

– Но я…

– Пойдемте, – мягко сказал князь, увлекая Лидию к воротам. – Все равно вы здесь больше ничего не узнаете.

Лидия беспомощно оглянулась. Сказитель выкрикивал что-то, обращаясь к продавцу четок, и хотя Лидия мало что могла рассмотреть в подробностях на таком расстоянии, она знала, что старик тычет пальцем в ее сторону.

От обиды и усталости к глазам подступили слезы.

– Извините его, мадам. – Это был мужчина в желтом тюрбане, поджидавший их в голубоватой тени мраморной колоннады. Он шагнул к ним и поклонился, но у Лидии возникло ощущение, что человек этот здесь весьма влиятелен. – Этот сказитель – старик, и для него все, кто одевается, говорит и ест иначе, чем это делали его предки, суть творения иных богов, созданные, чтобы смущать род людской.

Лидия остановилась, вгляделась. Седеющая борода, живые умные глаза. Теперь незнакомец уже не казался ей стариком. Одежда его пахла табаком и кухней.

– Прошу прощения, если я… Право, я никого не хотела обидеть.

– Он очень напуган, хамам, а испуганный человек легко впадает во гнев. Он клянется, что его преследуют демоны, обитающие в этом городе, и боится оставаться один – даже во сне. Спит здесь на пороге кухни. Не судите его строго. Он верит в это.

– Я не сужу, – сказала Лидия, вспомнив черные пропасти улиц после полуночи. Прошлой ночью ее донимало странное пение под окнами, похожее на тоненький тоскливый вой. Лидия поднялась с постели (а может, ей только приснилось, что она поднялась) и долго всматривалась в темноту за решеткой. Ночь казалась пустой. Сзади ворочалась и вздыхала во сне мисс Поттон…

– Он говорил о… гола, обитающих возле гробницы некоего Хасим Аль-Байада. – Она тщательно выговаривала иноязычные слова, мысленно благодаря Джеймса, кое-чему научившего ее за десять лет.

Святой человек нахмурился, поколебался немного, затем сказал:

– На западе Африки – в Марокко и Тунисе – этим словом («гола») называют демона женского рода. Прекрасная женщина с козлиными ногами. Она сманивает путников с дороги, пьет их кровь и ест их плоть.

– Женщина? – повторила Лидия.

Антея Фаррен. Она тоже может что-нибудь знать о Джеймсе.

Он кивнул.

– Хасим Аль-Байад был имамом этой мечети… – Мужчина указал на парящую в небе стройную каменную громаду. – Много поколений назад. Его гробница была долгое время почитаема, но теперь редко кто ходит туда, ибо находится она далеко за Адрианопольскими воротами, к северу от большой дороги. Вы узнаете ее по остаткам железной ограды, хотя от самой гробницы уже мало что осталось – один лишь могильный камень. Но если вам дорога ваша жизнь, хамам, и если вам дорога ваша душа, не ходите туда одна или после захода солнца.

Лидия была поражена даже не столько тревожным выражением его глаз, сколько тем, что предупреждение он сделал ей, а не князю – ее защитнику и спутнику. Она покачала головой и сказала:

– Не буду. Обещаю вам. – Двинулась к Разумовскому, но тут же вернулась. – Позволяется ли… – неуверенно спросила она, – заказать молитву? За человека, который в беде… Он не мусульманин, – виновато добавила Лидия – и мужчина в желтом тюрбане улыбнулся.

– Нет в мире чуда более великого, чем дождь, – молвил он. – А как сказал пророк Иса: дождит и на праведных, и на неправедных. Подайте милостыню первому нищему, которого встретите. Я помолюсь за вашего друга.

– Спасибо, – сказала Лидия.

«Говорю тебе, что твой муж мертв!» Поддержать беседу с князем, пока они шли к экипажу, Лидия была уже не в силах.

После полудня Разумовского ждали дела в посольстве, поэтому сопровождать Лидию и Маргарет на кладбище он не мог. Однако князь настоял на том, чтобы дамы воспользовались его каретой и его слугами.

– Эти дубины стоеросовые все равно просидят весь день в кофейне за домино, пока я там буду беседовать с министром транспорта, – сказал он за ленчем. – А когда вернетесь, пришлите их ко мне.

Беседа шла в ресторане неподалеку от железнодорожного вокзала. Лидия сначала пыталась протестовать против широкого жеста Разумовского, но в конце концов пожала обеими руками его огромную лапу и поблагодарила от всего сердца, чувствуя при этом, что выглядит ужасно. Утром Лидия прикладывала к лицу лед, но пожалуй что без особых результатов.

«А теперь станем выглядеть еще хуже», – подумала она, надевая очки, стоило князю удалиться.

Как и предупреждал святой человек, гробница имама Аль-Байада располагалась далеко к северу от пыльной дороги, тянущейся до фракийских холмов. Лидии пришлось долго плутать в причудливом лесу надгробных камней. Маргарет и один из слуг его сиятельства следовали за ней по пятам. Присутствие слуги особенно радовало Лидию. Если поначалу глаз то и дело ухватывал среди памятников и могильной травы богомольцев в традиционных турецких одеждах, то теперь, в этой отдаленной части кладбища, заросшей деревьями, людей уже не было вовсе. Только плиты, похожие на обломки рассыпанного скелета какого-то огромного чудовища.

Маргарет постоянно жаловалась на неровность почвы, на мрачность пейзажа и на бессмысленность самой затеи.

– Исидро же сказал, чтобы каждый занимался своим делом! – убеждала она, остановившись потереть «вывихнутую» лодыжку (Кто-кто, а уж Лидия-то знала, что будь лодыжка и впрямь вывихнута, мисс Поттон не смогла бы сделать и шагу!). – Раз он ничего не обнаружил – значит нам нечего и пытаться…

«Возможно», – думала Лидия. Но Исидро сам признавался, что чувства его притуплены. Скорее всего чары, наведенные вампирами, особенно сильны возле этой самой гробницы. Лидия вспомнила, как три раза прошла мимо дома Исидро в Лондоне, прежде чем смогла его заметить. Но в любом случае, независимо от того, обнаружится что-нибудь возле могилы Аль-Байада или нет, она расскажет об этом месте Исидро, чтобы тот осмотрел все более пристально.

Вдали на фоне неба мерцали городские купола. Тихо было на кладбище, но тишина эта не успокаивала, не умиротворяла, а напротив, заставляла насторожиться. Короткий осенний день клонился к вечеру.

«Я видел вашего супруга…» – сказал Кароли.

Но он мог и солгать.

И слова сказителя. «Говорю тебе, что твой муж мертв!»

Этим утром Кароли прислал записку с приглашением на ленч. Естественно, леди Клэпхэм не сказала ему, где остановилась Лидия. Наверное, приглашение стоило принять и постараться выведать хоть что-нибудь, но все инстинкты Лидии заклинали ее держаться подальше от этого человека. Она была новичком в той игре, в которую тот играл много лет.

Но что, если Цайттельштейн не вернется завтра? – слабея от сознания безысходности, думала она. – Что, если он ничем не сможет мне помочь?

Чувствовать, что жизнь мужа в ее руках, было нестерпимо. Может быть, если она поведет себя с Кароли осторожно…

Какой-то мужчина прокричал им что-то издалека, со стороны дороги. Вооруженная очками, Лидия ясно видела, как он машет предостерегающе руками, не решаясь приблизиться.

Она снова взглянула вперед. Там громоздилось сероватое мраморное надгробие, окруженное остатками ржавой ограды.

В сорняках, густо разросшихся вокруг, шуршал ветер. Стоило подойти поближе, как Лидия почувствовала запах крови. Несмотря на холод, над черным пятном на изломе гробовой плиты с жужжанием роились мухи.

Лидия содрогнулась. Впрочем, кровь могла оказаться и собачьей.

– Какая мерзость! – вскрикнула Маргарет. Слуга Николай сказал:

– Мадам, уйдите. Нехорошее это место.

Лидия поднялась к надгробью. По краям плиты виднелись свежие царапины, среди высокой травы рассыпаны мраморные осколки. Черное пятно при ближайшем рассмотрении действительно оказалось кровью.

Однако все это стало несущественным, стоило ей коснуться камня. Он здесь, – поняла вдруг Лидия. Если она закроет сейчас глаза и позволит вампиру, спящему под этим камнем, вторгнуться в свое сознание…

Лидия поспешно отступила, почти столкнувшись с Маргарет, которая что-то ей говорила, но что – Лидия не слышала.

«Обычно нам известны намерения живых, – сказал Исидро Джеймсу, когда они говорили об охотниках за вампирами. – Их так легко заметить…»

Неужели вампиры чувствуют это и днем, во сне?

И видят ли они сны?

– Я говорю, пора уходить отсюда, – тупо повторяла Маргарет. – Если Исидро ничего не смог найти…

– Да, – поспешно сказала Лидия. – Пойдемте.

Поворачиваясь, она заметила краем глаза крохотную красную вспышку в траве. Очень не хотелось возвращаться к плите, и все же Лидия заставила себя это сделать. Трава с одной стороны была притоптана. В сероватой пыли виднелся след большой мужской подошвы. Европейская обувь.

Без сомнения, отпечаток возник недавно. Очень странно, если учесть, что место это пользуется весьма дурной славой.

Лидия опустилась на колени среди пыльной травы, пытаясь высмотреть еще и другие следы, как вдруг заметила предмет, привлекший ее внимание несколько секунд назад.

Это была заколка для мужского галстука, выполненная в форме грифона с единственным рубиновым глазом.

– Мой дражайший Эшер-сагиб! – Тень, возникшая из арки, была почти невидима во мраке старого караван-сарая. Темный угловатый силуэт – и мерцание многочисленных драгоценных камней. Эшер остановился со стесненным сердцем, и в тот же самый миг сзади, подобно стальному обручу, его обхватили тоненькие, почти детские руки, и худое твердое тело Джамили Байкус прижалось к спине Джеймса. Запахло кровью и пачулями – от Зардалу.

– Ты так внезапно покинул нас.

– У меня слабый желудок.

– Х-ха! – с нежностью выдохнул евнух. – Я понимаю твою жалость к тому прекрасному армянскому юноше или к маленькой нищенке (возможно, она тоже была хороша)… Но к этой старой сварливой ведьме, которая даже перед смертью жалуется, что ее сегодня обсчитали на два пиастра? Какая тут может быть жалость?

Эшер повернул голову, попытался двинуться, но безуспешно. Зардалу подступил поближе и положил руку на плечо собеседнику. Из-под подкрашенных век блеснули зрачки, отразившие свет лампы, что висела в отдалении над лестницей. Других фонарей во дворе не было, а Саид, сопровождавший Эшера, исчез при первых звуках голоса Зардалу.

– Олюмсиз-бей не выходит наружу, – прошептал вампир, и шепот его можно было принять за шелест шелка. – Так ведь?

– Я не знаю.

– Вот уже восьмую ночь мы приводим ему добычу. – Байкус Кадинэ приподнялась на цыпочки и коснулась сзади губами шеи Эшера. Губы были относительно теплы. – Эти другие вампиры…

– Что еще за другие вампиры?

– Едва ли это должно интересовать живых, – придвигаясь, промурлыкал Зардалу: – Та женщина, которую мы искали среди могил и в подземелье, и еще мужчина, которого нам было велено найти…

– Какого мужчину? Когда?

– Это не важно. – Голубые глаза странно мерцали в отраженном свете. – Ты лучше скажи, умник, что все это значит? Почему он их боится? Малик Стамбула, Вафар-сагиб, Бессмертный Господин, который правит этим городом… Он мог бы щелкнуть их на ногте, как вшей. Вот так… – Длинные руки протянулись к Эшеру, схватили за плечи, стальные пальцы вдавились в плоть. Джеймс стиснул зубы, боль ослепила, но он продолжал смотреть вампиру в глаза.

– Иностранная машина, построенная этими неверными… Для чего она? Кого он там прячет? Кто там кричит и стонет каждую ночь?

– Спроси его. – Голое срывался от боли; пальцы вампира безошибочно находили нервные узлы; перед глазами клубилась серая предобморочная дымка.

– Я спрашиваю тебя.

– Не знаю…

Хватка ослабла. Зардалу слегка разжал руки, но с плеч так и не убрал. Эшер дышал тяжело, по лицу, несмотря на ночной холод, катился пот.

– Но ты ходил взглянуть.

Эшер заставил себя помотать головой. Они могли заметить его той ночью. Или почуять запах его крови. Донесли они или не донесли об этом Олюмсиз-бею? Вряд ли. В этом случае Эшера бы сейчас не было в живых.

Зардалу осклабился, как резиновый дьявол.

– Ты выспрашивал городских сказителей, как проникнуть сюда, в Дом Олеандров. Куда же вдруг подевалось твое любопытство? Известно ли тебе, что Олюмсиз-бей держит ключи из серебра в тайнике под кофейным столиком в той комнате, что облицована красным изразцом? Странный клад для вампира, как ты считаешь?

– Не думаю, чтобы он пользовался ими, – согласился Эшер. Джамиля Байкус двинулась, и ему пришлось переступить с ноги на ногу. – А я – тем более. Жизнь мне еще дорога.

– Твоя жизнь? – Голубые глаза расширились. Серебряный смех вампира отдался в черном воздухе. – Твоя жизнь оборвется здесь в любой момент, когда я этого пожелаю.

– Пойдешь против него? – Разум померк, мысли смешались, спутались, как в дурном сне. Из последних сил Эшер пытался вообразить железную запертую дверь и хоть таким путем противостоять мысленной хватке вампира.

Он еле расслышал шепот Зардалу:

– Бей будет недоволен, но это тебя не оживит, инглиз..

Кажется, они куда-то потащили его, он пытался ухватиться за портал арки, сопротивляясь слабо, словно в наркотическом дурмане…

Затем Эшера с ужасающей силой бросило о камень – и сознание мгновенно прояснилось. Оползая по стене, он увидел в свете лампы катящегося по полу Зардалу, похожего на комок шелкового тряпья, и пятящуюся в ужасе Байкус Кадинэ. Из ее отверстого рта вырывалось лишь слабое сипенье, глаза пылали, как у крысы. В развевающихся перламутровых одеждах над евнухом возвышался Олюмсиз-бей. Серебряная алебарда сияла, будто, новорожденный месяц. Бритая голова качалась из стороны в сторону, как у бешеного пса.

На губах и на одежде его была кровь. Зардалу легко вскочил на ноги, лицо его исказилось, став похожим на маску из комнаты ужасов, блеснули клыки. Однако уже в следующий миг молодой вампир скорчился, закрывая лицо руками, не в силах вынести взгляда Мастера, и Эшер почти физически, почувствовал страшную, уничтожающую волю Олюмсиз-бея.

Зардалу слабел на глазах и в корчах оседал на пол.

Мягко прошелестел шепот Мастера:

– Не будь столь самонадеян, Персик…

Эшер поднимался, хватаясь за стену. Он еще не пришел в себя, он даже не понял, на каком языке это было произнесено. Невесомо, как гигантский кот, Олюмсиз-бей скользнул к евнуху.

– И это тот самый Персик, который всхлипывал в моих руках, отдавая мне свою жизнь? Персик, который говорил невольникам, пришедшим оскопить его…

– Нет… – Это было даже не слово – просто звук.

– Помнишь, что ты говорил им? – Глубокий голос был гибок, как вода, и тверд, как камень. – Ты отдал мне тогда все свои воспоминания, свой разум, свои восторги – помнишь Парвин, твою сестру Парвин? И все это еще у меня – Бей склонился над своим птенцом, колыхнув серебристо-голубоватым облаком шелка; лезвие алебарды парило над голой склоненной шеей евнуха. Слова Мастера были еле слышны – А как тобой овладел Кизлир-ага – помнишь? Тебе было двенадцать, ты ненавидел его, но твое тело отвечало… – Древком алебарды Бей толкнул евнуха, заставив его распластаться на мраморном полу, и продолжал хрипло шептать, совершая нечто более ужасное, чем насилие: он обнажал память Зардалу, открывая один тайник за другим.

«Это страшная власть», – сказал когда-то Исидро, но только сейчас Эшер осознал, насколько она страшна.

Зардалу тихо и болезненно всхлипывал. Эшер пробрался к лестнице и заторопился вверх по ступеням. Оглянувшись, он увидел в освещенном лампой арочном проходе, как Хабиб со своим одноглазым дружком Харалпосом изображают любовную сцену с трупом старухи на потеху визжащим Пелагее и Байкус.

Но хриплый шепот Мастера вампиров заглушал все остальные звуки, он гнался за Эшером по пятам.