Путешествие восьми бессмертных

ПРЕДИСЛОВИЕ

Как теперь, так и три столетия тому назад Европа завистливыми очами взирала на богатства сказочного Востока. Прикрываясь идеалами морали, культуры и цивилизации, она толкала вперед миссионера, за ним — купца и дипломата, а затем — солдата. Европа знакомила Восток с «вершинами» морали, как будто Сидхарта Будда жил не на Востоке! Она хочет открывать глубины философии людям, у которых были Кун Цзы, Мэн Цзы, Чжуан Цзы! Европейцы искренне верили и верят, что они несут цивилизацию на Восток, не подозревая, что их цивилизация является крохотным, слабым, грудным ребенком по сравнению с пожилым, многоопытным мужем — Востоком.

Наконец, лучшие европейцы (есть и такие) хотели познакомить Китай с величайшими достижениями религии; ради этой цели убита масса денег, труда, и даже пролито немало крови. А результат?.. Если вы заслужите доверие миссионеров любого вероисповедания, то они вам сознаются, что, хотя с внешней стороны, в смысле числа китайцев, принявших христианство, у них дело обстоит и благополучно, но с внутренней стороны, в отношении усвоения неофитами христианской морали и принципов, дело обстоит гораздо хуже.

Римлянина, германца, еврея, славянина поражали в христианстве моральные представления колоссальной вышины и силы: «Больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя»… А китаец на это говорит: «Да, но Ши-цзя-муни Фо велел отдать всего себя для спасения жизни не только такого же, как ты, человека, а даже самого последнего червя… Что вы мне указываете на изречения в вашей книге — воздай за зло добром, — когда это сказал Лао Цзы в книге Дао-дэ-цзин на пятьсот лет раньше!.. Как на один из венцов практической мудрости вашего закона, вы указываете на правила: какой мерой вы мерите, такой же и воздастся вам. Поступайте в отношении других так, как вы желаете, чтобы поступали с вами… Но ведь это сказал наш Кун Цзы, также на пятьсот лет раньше вашего»… И так далее…

Словом, китайца не удивишь высокими истинами и философскими концепциями: они видали и слыхали побольше нашего…

Итак, во всех областях жизни: европейцы устремляются в Китай, не дав себе труда хотя бы немного познакомиться со страной, с новой жизнью, а главное — с душевным строем, с необычайным по богатству духовным багажом этого древнейшего в мире культурного народа… Не замечая того, что есть перед нами, мы не видим бесценных богатств чуждой нам культуры и уверены, что здесь — голое место, ничего нет…

В результате — никогда мы здесь не добьемся прочного успеха ни в каких делах, если самым серьезным образом не будем изучать жизни, верований, философии, души китайца, со всеми их странностями и уклонами, непонятными для нашего европейского примитивного взгляда на Китай и поверхностного мышления о Востоке.

Одним из таких пустых мест, целой неизученной областью, является религия, называемая «даосизмом». О буддизме и конфуцианстве мы знаем гораздо больше, а между тем, хотя все китайцы официально конфуцианцы, — но этот государственный культ нисколько не мешает никому быть адептом другой религии. И огромное большинство китайцев хранит в душе религиозные представления, являющиеся смесью из всех восточных религий и учений, но на первом месте стоит, конечно, даосизм.

Вот почему нам совершенно необходимо познакомиться с даосизмом. Материал «Путешествия Восьми Бессмертных за Восточное море», несмотря на свою совершенную сказочность и фантастичность, в сущности — весьма любопытен. Выясняя попутно многое из положений последней, грубой формации даосизма — он живописует взгляд простого китайца на взаимоотношения сил земли, людей и Неба. Некоторые совершенно фантастические обстоятельства (пожар моря, сбрасывание горы в море и т. п.), при некотором размышлении, могут получить естественное объяснение (подводные извержения, необычайной силы землетрясение в Японии и т. д.).

Но давая ту или иную оценку «Путешествию», отнюдь не нужно забывать, что авторы легенд о «Восьми Бессмертных» являются не учеными или интеллигентами, а представителями самого настоящего простого народа, что, конечно, не могло не сказаться на характерах, поступках, нравах и особенно — развлечениях героев этих легенд.

Материалом для «Путешествия» послужила первая цзю-ань (тетрадь) из сочинений Сюй-сянь Ба-сянь. Следует отметить, что материал этот совершенно нов и, насколько известно, не появлялся еще ни на одном европейском языке.

ПРОЛОГ ПИР У СИ-ВАН-МУ[3]

Далеко-далеко, на крайнем Западе, за песчаными пустынями, раскаленными летом и леденящими зимой, за непроходимыми лабиринтами гор и ущелий, по которым бешено мчатся покрытые белой пеной горные потоки, бесконечными соляными болотами, в которых невозможна никакая жизнь, высятся спокойные громады гор Гунь-лунь.

Горы эти, пустынные и дикие, без ручьев, без малейшего кустика или травки, отвесными, голыми стенами поднимаются так высоко, что пронизывают несколько нижних небес. Там, на горах, над девятью небесами, обитает Си-ван-му, царица всех бессмертных женщин, змей и всех существ женского пола. Прямо против Северной Медведицы стоит дивной красоты город богини, окруженный огромной стеной в пятьсот верст длиной. На каждой из четырех сторон этой стены, обращенных на восток, запад, север и юг, — высятся по три нефритовых башни дивной красоты. И только одни ворота ведут в этот чудесный город. Посреди восточной стены на тысячу футов высятся ворота неизреченной красоты, изваянные из золота небесными художниками. Над воротами сверкает неземная чудесная жемчужина в тридцать чи (футов) величиной, и таинственный, волшебный, матовый блеск ее, сверкающий временами всеми цветами радуги, виден за пятьсот верст…

Великая Си-ван-му, или Цзинь-му, «Золотая матерь», окружена сонмом чистых небесных дев, стоящих от нее по левую сторону, и множеством невинных отроков — по правую. Они берегут сады богини, в которых растут гладкие, как лед, персики. Чтобы они выросли, нужно девять тысяч лет; зато с течением тысячелетий в них зреет и накапливается чудесная сила: вкусивший их делается бессмертным.

Но ни один смертный не может проникнуть за золотые стены, окружающие эти сады; лишь время от времени Великая Мать устраивает в третий день третьего месяца, в день своего рождения, пышное празднество «Пань-дао-хуй», на которое приглашает богов, духов, гениев и некоторых Бессмертных, и тогда угощает их медом небесных пчел и персиками бессмертия (П. Шкуркин, «Китайские легенды»).

Великая богиня Цзинь-му пригласила всех Бессмертных посетить ее 3-го числа 3-го месяца, в день ее рождения. Восемь Бессмертных собрались вместе впервые с тех пор, как последний член их братства вошел восьмым в их семью, и решили вместе, не расставаясь, отправиться к Си-ван-му в Небесную страну Кунь-лунь, на праздник Пань-дао-хуй.

— Но вот ведь что, друзья, — сказал Чжан-го. — Если последний смертный, идя с поздравлением к своему фу-му-гуаню, приносит ему что-либо в подарок, то как же мы, бессмертные могучие духи, можем прийти к великой Цзинь-му с пустыми руками?..

— Да, да, верно, — отозвались все гении, — без подарка нам идти нельзя.

— Что же мы подарим? Ведь не золото же, камни и жемчуга, из которых Си-ван-му строит стены своего дворца!

— Конечно, наш подарок должен быть достоин и Великой Матери, и нас самих.

— Чжан Го, вы мудрейший из нас. Дайте совет, какой подарок будет достоин и нас, и Великой Матери?

— Я предлагаю сделать чжан-цзь[4], — сказал, подумав, Чжан Го-лао.

— Хорошо, — отозвался Люй Дун-бинь, — пускай это будет чжан-цзы, но только будет лучше, если надпись на нем сделает не простой смертный или даже гений, а кто-либо из великих духов.

— Кто, например, кто?.. — посыпались вопросы.

— Например… Ну, хотя бы Лао-гун!

На минуту воцарилось молчание, но затем со всех сторон раздались восклицания:

— Как, Лао-гун, великий Тай-шань Сюань-юань Хуан-ди, наш славный Лао Цзы! Да разве можно, чтобы он принял участие в нашем деле!.. Кто же рискнет обратиться к нему с подобным предложением?!

— Если бы мы пригласили великого учителя принять участие в каком-либо нашем земном деле, то, конечно, подобное приглашение было бы неразумно. Но, в данном случае, мы будем просить его помочь нам почтить великую Цзинь-му, которую он и сам чтит… А что касается того, кто должен отправиться с просьбой к Лао-гуну, то кому же к нему идти, как не Ли Те-гуаю, его родственнику[5] и первому его ученику!

— Правда, конечно, Дун-бинь рассудил верно, — согласились все.

Хромому Ли было поручено от имени всей Бессмертной Восьмерки отправляться в чертоги великого Лао-гуна и просить его составить надпись на чжан-цзы для великой Матери Запада.

— Я согласен говорить с учителем от лица всех, — сказал, подумав, Те-гуай, — но лишь с условием, что мы отправимся к нему все вместе!

На том и порешили. Не откладывая дела в долгий ящик, духи подозвали пролетавшее облако и быстро понеслись в своем воздушном экипаже к славному учителю.

Лао Цзы был гневен. Он только что узнал, что не только не спросив его благословения, но даже без его ведома и, вдобавок, с ошибками и с заимствованными из буддизма толкованиями, был недавно вновь издан на земле его труд — «Дао-дэ-цзин».

— Как вы допустили новые кривотолки? — приняв Бессмертных, сердито спросил их Лао Цзы.

— Великий, — отвечал за всех Чжан-го, — люди все равно сами ничего не понимают в новой книге, а учим-то мы их всех по старому, единому, великому, всеобъемлющему, непознаваемому Дао, первопричине всех причин и матери всего сущего!

Лао-цзы улыбнулся…

Скоро все восемь духов на своей воздушной колеснице, веселые и довольные, возвращались назад, бережно храня свою святыню — бумажный свиток, на котором божественный Лао-гун собственной кистью начертал в честь Цзинь-му не короткое изречение-надпись, а целую поэму из семидесяти шести иероглифов. Это стихотворение было полно такой красоты и неизреченной небесной мудрости, что перевести его на земной язык было невозможно…

Работа закипела. Узнали точный размер стены самой большой палаты в чертогах Си-ван-му, достали самой лучшей шелковой материи, и скоро чжан-цзы был готов…

Никогда еще с тех пор, как существует на земле искусство, не было создано ничего подобного по красоте. Положим, и мастера были не люди, и материал был необычайный… Черные иероглифы, нашитые на шелк, были сделаны из бархата ночного неба и унизаны сверкающими звездами; на кисти, украшавшие по краям всю чжан-цзы, была разрезана радуга…

Настал день рождения Цзинь-му — «праздник персиков». Со всех концов земли, из небесных гротов, с отдаленных звезд, — отовсюду стекались к Великой Владычице духи, гении и божества.

Прибыли все 24 Будды, духи Северной и Южной звезд, и даже сам Великий Владыка — Юй Хуан, «Нефритовый Император». Великолепие их нарядов трудно описать…

Всех встречала приветливо Цзинь-му, всем отдавала низкий поклон и отводила к приуготовленному каждому месту.

В самый разгар приема появились Восемь Бессмертных в самых роскошных нарядах, какие только они могли придумать. Четыре шли слева, четыре — справа, а посреди шел молодой, прекрасный как девушка сянь-тун (дух, отрок-слуга), который на драгоценном блюде нес сложенный во много раз чжан-цзы, персики бессмертия и сосуд с нектаром.

Цзинь-му радостно поспешила навстречу им; сянь-тун поднес ей дары, став на колени, а Дун-бинь сказал речь, прося Великую Мать принять их ничтожный подарок, недостойный ее величия…

Когда развернули чжан-цзы, — все были поражены его волшебной красотой, а главное — неизреченной мудростью, неземными глаголами, начертанными на шелке, и которых смертному знать не дано…

Цзинь-му была обрадована и растрогана, и приказала тотчас повесить чжан-цзы на стену, а Бессмертную Восьмерку сама повела в свой знаменитый сад.

Такого сада никогда на земле не было и, конечно, не будет. Всюду росли цветы необычайной величины и цвета, чудодейственные травы, или исцеляющие всякую болезнь, или разрушающие всякие узы, или соединяющие самые разнородные элементы; изумительной красоты птицы, как драгоценные камни, не боясь духов, перелетали с ветки на ветку; чудесное пение птиц, неизвестно откуда лившаяся небесная музыка, утонченные ароматы цветов, редкие ручные животные со всех сторон окружали гениев. С веток свешивалась величайшая драгоценность — «ледяные» персики, созревающие на одном дереве раз в три тысячи лет, и дарующие вкусившим их бессмертие.

Чтобы еще более подчеркнуть почет и уважение к восьми духам, Цзинь-му приказала своим пяти дочерям, девам-духам неземной красоты, провожать гостей вместе с ней в один из чудной красоты павильонов, разбросанных в саду.

Девы употребляли все усилия, чтобы гостям не было скучно, и усиленно потчевали их нектаром и вином. Гости не заставляли себя долго упрашивать, и скоро веселье было в полном разгаре.

Цзинь-му сама искренне развеселилась, принимая участие в пире; наконец, она встала и, кланяясь низко Лань Цай-хэ, сказала ему:

— Господин Лань, я слышала, что вы большой мастер танцевать и петь песни; здесь мы мужских танцев еще никогда не видели. Я очень прошу вас протанцевать и спеть нам, духам, так, как вы пели и танцевали на земле для темных людей!

Лань не мог отказать Великой хозяйке; он встал и, то посвистывая на флейте оригинальный мотив, то напевая импровизированную им тут же песню, начал плясать танец та-гэ.

Как он пел, как он плясал!.. Необычное мастерство в связи с чрезвычайным комизмом вызывали то горячее одобрение, то дружный хохот всех зрителей во главе с Цзинь-му и ее дочерьми…

Небесные слуги принесли большие блюда с «ледяными» персиками, вкус которых неизмеримо лучше вкуса всех плодов в мире. Цзинь-му и ее прекрасные дочери с поклонами стали просить Бессмертных отведать нового урожая «заоблачных» персиков, и каждый из Восьми взял себе по два персика, — больших, ароматных, с гладкой, блестящей кожицей…

Пир продолжался вполне непринужденно, и скоро гении были не только сыты, но и совсем пьяны…

Веселье продолжалось до рассвета.

Увидев, что вершины Гунь-луня уже порозовели и становится светло, Восемь гениев низко поклонились Великой хозяйке, сказали прощальные речи и направились из райских садов Небожительницы обратно на грубую землю.

I БЕССМЕРТНЫЕ ПЕРЕПЛЫВАЮТ МОРЕ

Семь бессмертных мужчин: Ли Те-гуай или Цюэ-гуай Ли (Хромой Ли), Чжун Ли-цюань или Хань Чжун-ли, Лань Цай-хэ, Чжан Го-лао, Люй Янь или Люй Дун-бинь, Хань Сян-цзы и Цао Го-цзю, и одна женщина — Хэ Сянь-гу, а всего — Восемь Бессмертных гениев, провожаемые до ограды сада Си-ван-му ею самой, ее дочерьми и многочисленным сонмом других бессмертных, — отбыли с недосягаемых вершин Гунь-луня, из дворца этой великой богини-повелительницы всех бессмертных женского пола.

Люй Дун-бинь, подозвав мановением руки проносившееся мимо облако, предложил всем друзьям взойти на него, и все восемь быстро и плавно понеслись на юго-восток.

— Братья, — сказал Люй Дун-бинь, — ведь далеко на Востоке, за Восточным океаном, в Лун-хуа, собрались те великие бессмертные, которые не были на празднике Пань-дао-хуй[6], здесь, у Си-ван-му. Нас туда убедительно приглашали; если мы приняли приглашение Владычицы Запада, а не пойдем в Лун-хуа, то разве мы не обидим таких же бессмертных, как и мы, и самого Владыку Востока — Дун-му-гуна?

— Да, конечно, верно, — послышались общие голоса.

— Да к тому же, братья, — прибавил Чжан Го-лао, — мы столько лет уже живем на свете, многие уже не в первый раз, а до сих пор еще ни разу не были за морем и не знакомы со многими из таких же бессмертных, как и мы!

— Да, да, конечно, — подтвердили все. — Едем на восток, на собрание в Лун-хуа!

— Да когда же мы отправимся?

— Сейчас же, иначе нам будет трудно собраться снова вместе!

Таким образом, поездка за Восточное море, в Лун-хуа, была решена. И странный воздушный экипаж, с еще более необычными пассажирами, еще быстрее понесся, слегка изменив направление, прямо на восток.

Далеко-далеко на востоке, на самом горизонте, показалась тонкая, прямая и острая, как игла, темная полоска.

— Друзья! — воскликнул Люй Дун-бинь. — Да ведь это уже море!

Этот возглас сбросил дремотную пелену с глаз тех Бессмертных, которые были убаюканы быстрым движением и мягким ложем, и они встрепенулись.

— А где же Лун-хуа? — спросила Хэ Сянь-гу.

Все рассмеялись.

— Вы, Сянь-гу, — обратился к ней Хань Сян-цзы, — думаете, что Восточное море — лужа или болотце, на котором все кочки видны?

Со всех сторон посыпались шутки и остроты.

Тем временем темная полоска, показавшаяся на горизонте, быстро росла и расширялась, постепенно захватывая все дали, и скоро Бессмертные увидели внизу под собой море. Но не такое море, каким представляли его себе не видавшие его раньше, — тихой, спокойной, гладкой пеленой, — а бурным, мрачным и страшным. С востока дул порядочный ветер, и длинные валы, увенчанные белыми гребнями, бежали по морю, догоняя один другого… У берега волна то отходила далеко вглубь, обнажая гладкое, песчаное, плотное морское дно, то вдруг высоко поднималась темно-зеленой стеной, увенчанной загнутым гребнем, — и вдруг яростно, с грохотом и воем, бросалась на берег и на разбросанные кое-где прибрежные скалы, стараясь выбить их из вековых мест…

— Смотрите, точно воины водяного дракона штурмуют прибрежную крепость, — сказал Чжун Ли-цюань, привыкший все рассматривать с военной точки зрения.

— А ведь вода прибывает, — заметил кто-то из духов. — Как бы это не помешало нашему путешествию?

— Пустое дело, — возразили ему. — Какой прилив может помешать нашему облаку нестись прямо на восток?.. Мы только поднимемся выше, попадем в другое течение ветра, — и спокойно будем продолжать путь!

Но Люй-бинь, наиболее эксцентричный из них, не мог примириться с таким простым разрешением вопроса.

— Нет, друзья, тихо и спокойно переплыть море на облаке — это будет слишком по-людски, точно мы купцы: наняли телегу, положили товар под себя, да и поехали… И скучно, и неприлично для нас. Ну какие же мы будем после этого гении, владеющие сверхъестественными силами?!

— А по-моему, — возразил Го-лао, — незачем нам хвастать своими талантами. Лучше тихо и спокойно ехать на облаке. Будет тихо, спокойно, верно и без всякого риска.

Но Ли Те-гуай горячо возражал:

— Вы забываете, что на нас смотрят теперь, конечно, и другие Бессмертные, и духи, а может быть… и люди. Нам никак нельзя терять лица! Я предлагаю воспользоваться этим случаем и показать свое могущество. Пусть каждый из нас воспользуется имеющимся у него волшебным предметом. И с помощью его переплывет море. Поверьте, — это будет гораздо интереснее: все на земле увидят, кто мы и что мы можем сделать… А сколько рассказов о приключениях мы услышим, собравшись вместе на том берегу!

— Правда, правда, верно говорит Дун-бинь! — раздалось со всех сторон. И Бессмертные решили не слушать старого Го-лао, а переплывать море поодиночке, как и кто хочет.

— Ну, я начинаю! — крикнул Те-гуай. — Кто за мной?

С этими словами он бросил свой тяжелый железный посох в море. И странно: посох не потонул, а держался на поверхности воды, и даже волны около него, казалось, утихли… Ли Те-гуай, балансируя на одной ноге, так как не имел уже опоры, стал на него, и посох, разрезая волны, но не зарываясь в них, легко, плавно и быстро помчался на восток… Фигура хромого гения стала быстро уменьшаться и скоро он совсем скрылся из глаз наблюдавших за ним семи Бессмертных.

— Что же, друзья, — обратился к остальным Чжун-ли, — последуем примеру Те-гуая!

С этими словами он бросил в море свой веер. Веер принял такие размеры, что на нем смело мог поместиться человек. Чжун-ли встал на него, подставил свою голую грудь и лысую голову морскому ветру, и веер, легко скользя по волнам, быстро поплыл в том же направлении, в каком скрылся Те-гуай.

Тогда старый Чжан Го-лао вынул из своей бамбуковой трубки сложенную вчетверо бумажку, развернул ее — это оказался вырезанный из бумаги мул, — и бросил в воду. Тотчас же бумажка превратилась в большого, настоящего, живого мула, на которого Го-лао и сел лицом к хвосту… Мул быстро помчался по гребням волн, унося улыбающегося старца в туманную даль, — туда, где покрытая белыми гребешками волн линия воды сливалась с небом.

Хань Сян-цзы посмотрел на других и, видя, что никто из тех, кто постарше его, не следует за Го-лао, сам бросил свою корзинку с цветами в море. Корзинка была совершенно достаточной величины, чтобы Хань Сян-цзы мог стать на нее; и тотчас, качаясь на волнах, корзина плавно понесла своего хозяина прямо на восток.

Затем и остальные Бессмертные стали бросать в море бывшие при них простые на вид, но обладавшие таинственной волшебной силой предметы: Люй Дун-бинь — бамбуковую палочку от мухобойки, Цао Го-цзю — деревянные дощечки-кастаньеты, Хэ Сянь-гу — бамбуковую плоскую корзину. Все предметы плавали по воде: Бессмертные разместились на них, — и двинулись к востоку.

— Что за странный свет? — сказал один из ба-сяней. — Смотрите, он освещает глубину моря так, что все дно видно!

Все путники оглянулись и увидели, что свет исходит от нефритовой дощечки, на которой стоял Лань Цай-хэ. И чем дальше они плыли, тем свет этот, казалось, делался все сильнее, освещая глубину…

И вдруг гении увидели, что по дну моря, освещенные сверху и испуганные этим светом, бегут подводные стражи, ведающие охраной поверхности воды: это они торопились к своему владыке — Дун-хай Лун-вану, т. е. князю-дракону Восточного моря, с докладом о необычайном происшествии на море.

Бессмертные, продолжая беспечно свой путь, успели позабыть о стражах и не предполагали, какие тяжелые последствия сулит им эта встреча.

II НАПАДЕНИЕ ЛУН-ВAHA

Когда усталые, запыхавшиеся стражи поверхностной охраны прибежали в подводный дворец своего князя и рассказали о том, как при обходе моря они заметили группу людей, которые, стоя на совсем не подходящих для плавания по воде вещах, спокойно переплывали океан, причем одна из этих вещей издает необычный свет, — то Лун-ван сначала усомнился: очень уж невероятную историю поведали стражи. Но, видя их испуг и усталость, он решил расследовать это дело. Для большей верности, он для этого решил послать не какого-нибудь чиновника, а собственного старшего сына, своего наследника, и приказал ему точно проверить и разобрать это дело.

Наследник созвал свою ближайшую охрану и бросился с ней вдогонку за дерзкими, осмелившимися нарушить законы, навеки предписанные им Великим Принципом.

В это время все путники уже благополучно переплыли море и выходили на берег; один только Лань Цай-хэ, отправившийся в путь последним и двигавшийся несколько медленнее других, находился еще далеко от берега. Молодой дракон-наследник догнал его по дну моря и тут воочию убедился, что стража — наблюдатели моря — доложили правду… Над ним по морю плыл молодой человек на нефритовой дощечке, украшенной чудной резьбой и издававшей ослепительный свет.

Молодой дракон был поражен. Это был самонадеянный, жадный, самовольный юноша, избалованный своим отцом и не встречавший отказа своим желаниям и прихотям.

— Ну, — сказал он своим спутникам, — этого я не ожидал!.. В нашем дворце есть все возможные драгоценности, какие только существуют на свете: но такой чудесной вещи не только у нас нет, — а мы о ней даже и не слыхали! Непонятнее всего то, что тяжелая дощечка не только не тонет, но на ней даже человек плывет… Эта вещь мне так нравится, что я хочу, во что бы то ни стало, чтобы она была моей.

— Господин, — почтительно заметил один из сопровождавших его офицеров, — но ведь человек-то этот, конечно, ни за что не отдаст ее.

— Ну что ж, мы ее силой возьмем! — ответил молодой дракон и тотчас приказал овладеть нефритовой пластинкой.

Лань Цай-хэ был очень удивлен, когда вдруг почувствовал, что нефритовая дощечка, до сих пор спокойно плывшая по морю и отлично его поддерживавшая, вдруг стала опускаться в воду. Но вскоре его удивление превратилось в испуг, когда он увидел, как чьи-то зеленые руки и щупальцы хватают его и влекут ко дну… Какие-то существа, то совсем неизвестные людям, то похожие на людей, то на рыб, крабов, осьминогов и змей, — быстро помчали его ко дну моря куда-то на юг. В руках одного из них, похожего на дракона и который, по-видимому, являлся их начальником, Цай-хэ увидел свою испускавшую свет драгоценную дощечку.

Скоро впереди, сквозь прозрачную бирюзовую воду, вырисовались очертания какого-то громадного здания, и через несколько минут Цай-хэ уже входил в ворота фантастического дворца князя-дракона Восточного моря. Тут его втолкнули в какое-то небольшое темное помещение и заперли за ним дверь.

Когда наследник вошел в тронный зал дворца, неся в руках дощечку, то все углы зала осветились так, как не бывали освещены в самый яркий полдень: нефрит сверкал ярче луны и солнца.

Лун-ван обрадовался и дощечке, и удаче сына, и на радостях устроил в этом тронном зале пир.

Итак, все гении приплыли на ту сторону моря, не было одного лишь Лань Цай-хэ. Постепенно беспокойство стало закрадываться в сердце Бессмертных. Прошел час, прошел другой, третий — и смутная тревога превратилась в страх за его судьбу.

— Нет сомнения, — говорил Чжун-ли, — что это штуки Лун-вана. Не будем закрывать глаза — бедному мальчику грозит серьезная опасность… Мы все должны отправиться на его розыски.

— Ах, — горевал Чжан Го-лао, — говорил я вам — не нужно хвастать, да еще в таком опасном месте. Я предчувствовал, что случится беда!

— Ну, горевать мы еще успеем, — прервал его Чжун-ли, — а теперь нужно действовать. Вы, Дун-бинь — главный виновник: это вы предложили переплывать море, показывая свое искусство! Поэтому, будьте добры, идите сами и ищите мальчика, — а мы отправимся на собрание гениев. Там мы и будем вас ожидать вместе с Лань Цай-хэ.

III ДУН-БИНЬ НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ

Люй Дун-бинь и раньше считал себя главным виновником несчастья; получив же теперь упрек Чжун-ли — он почувствовал себя настоящим преступником. Решил, во что бы то ни стало, разыскать Цай-хэ, и тотчас же вернулся на берег моря.

Тщетно осматривал Дун-бинь все скалы, выемки и бухточки; напрасно он всматривался в безбрежную даль моря — юноши нигде не было видно…

Наконец, видя неуспешность своих поисков, он подумал, что Цай-хэ, вероятно, захвачен драконом, князем моря.

Тогда Дун-бинь решил окликнуть юношу: если последний находится поблизости, — то, конечно, ответит…

И Люй Дун-бинь, приложив рупором руку ко рту, закричал: «Цай-хэ!»

Голос прокатился, как гром, — и Дун-бинь видел, как морские птицы, сидевшие на волнах чуть ли не на горизонте, сорвались с воды и улетели. Но никто ему не ответил: очевидно, Лань Цай-хэ или не слышит, или не имеет возможности ответить, находясь во власти Лун-вана.

Дун-биню ничего не оставалось, как обратиться непосредственно к владыке моря.

— Лун-ван! Эй, Лун-ван! — закричал Дун-бинь громче прежнего. — Я вам говорю! Немедленно доставьте сюда того молодого человека, которого вы захватили. А иначе я зажгу воду, море высохнет, и вы плохо кончите!

Крик Дун-биня потряс воздух и воду и проник до самого дворца Лун-вана. Один из приближенных князя, по имени Е-ча, находился за оградой дворца. Он услыхал крик Люй Дун-биня и тотчас доложил наследнику, что какой-то нахальный человек стоит на берегу, кричит, бранится, требует освобождения пленника и грозит сжечь море.

— Что-о? Сжечь море?! Ну, погоди же, я тебя проучу, хвастунишка!

С этими словами наследник сам пошел к тому месту, где на берегу стоял Дун-бинь, высунулся из воды и сказал:

— Кто эта тварь, которая смеет хвастать своей силой передо мной?

Дун-бинь спокойно ответил:

— Успокойтесь, мой милый; я — верховный Бессмертный Люй Цунь-ян; так как мой товарищ Лань в настоящее время находится у вас, в море, то я и пришел сюда, чтобы спасти его. Передайте, пожалуйста, Лун-вану, чтобы он немедленно освободил Лань Цай-хэ и доставил его сюда ко мне.

Молодой дракон-наследник насмешливо посмотрел на этого дерзкого, так спокойно рассуждающего, и спросил:

— Ну, а если мы не возвратим пленника, что же ты можешь сделать с нами?

— Очень просто: я сожгу море!

Наследник расхохотался:

— Сжечь море? Воду?! Ну и шутник же ты!.. Только вот что я тебе скажу: не болтай-ка ты понапрасну, и пусть твой поганый рот не выбрасывает пустых слов передо мной. Я тебе говорю — убирайся отсюда подобру-поздорову туда, откуда ты пришел, пока ты цел. А не то — я и тебя схвачу и посажу под замок!

Дун-бинь, вообще не отличавшийся спокойным характером, рассердился; он выхватил свой меч, который всегда носил за спиной, и направился к молодому дракону. Но тот нырнул в воду и исчез.

Тогда Дун-бинь отвязал от пояса неразлучную ху-лу (тыкву-горлянку), в которой хранился волшебный огонь, и бросил ее в море.

И в тот же миг ху-лу распалась на две ху-лу: те, в свою очередь, разделились на четыре, потом — на восемь, на шестнадцать, на десятки, сотни, тысячи, до бесконечности… Вскоре они покрыли всю поверхность моря — покуда только глаз хватал — и все они из своих узких горл извергали струи волшебного пламени, которому ничто противостоять не могло… Вода покраснела, и скоро море закипело ключом.

— Фу, как жарко! — сказал Лун-ван, сидя за столом в кругу своих приближенных. — Откройте-ка окна, чтобы впустить струю свежей воды.

Слуги бросились исполнять приказание. Но лишь только открыли окна, как в них ворвалась не прохладная вода морского дна, а, наоборот, — горячая, а вместе с ней — какой-то странный шум и крики.

— Что это значит? Разузнать и тотчас доложить! — крикнул водяной повелитель.

Через минуту один из его ближайших советников докладывал:

— Государь! Несколько часов тому назад наследник захватил какого-то странного человека, переплывавшего море на нефритовой дощечке, и заключил его под стражу в темном подводном помещении… А теперь за этим человеком пришел его товарищ — Бессмертный Люй Цунь-ян. И потребовал возвращения пленника. Но наследник не отдает его; поэтому Люй бросил свою ху-лу в море — и море горит.

Лун-ван был поражен: никогда он не только не слыхал, но и допустить не мог, чтобы море могло гореть. Но факт был налицо, и постепенно жар становился все ощутительнее.

Необходимо было принять экстренные меры, да к тому же и вина молодого дракона была налицо. Лун-ван захотел выказать себя справедливым по отношению ко всем, — даже и к своим детям.

— Значит, все горе, — сказал старый дракон, — произошло оттого, что мы захватили человека с какой-то дрянной вещицей?.. Ну что за мальчишество со стороны наследника! Он завладел каменной дощечкой, которая обязана быть тяжелой и не может плавать, — следовательно, она должна все равно упасть на дно и быть нашей; но зачем же он захватил человека и держит его? Это уже озорство с его стороны. Сейчас же освободить пленника и доставить его в целости и сохранности к его другу на берег!

Приближенные тотчас бросились исполнять приказание, освободили Лань Цай-хэ и в самом скором времени доставили его на берег — к тому месту, где стоял Люй.

— Господин, — кланялись подводные вельможи, — вот ваш друг, живой и здоровый… Мы не могли не задержать его, потому что он нарушил законы природы, заставив камень плыть по воде. Но вот теперь он возвращен вам; смилуйтесь над невинными обитателями моря и уберите свой страшный огонь!

Люй Дун-бинь, обрадовавшись возвращению пропавшего друга, произнес какие-то слова. И тотчас же огонь перестал извергаться из всех ху-лу; горлянки стали соединяться одна с другой, число их быстро уменьшалось — и, наконец, последняя ху-лу подплыла так близко к берегу, что Люй взял ее и привязал к своему поясу.

Морские посланцы униженно поблагодарили Бессмертного и нырнули в воду, а Люй и Лань, довольные и радостные, двинулись в путь на съезд богов, где их ждали друзья.

IV БЕССМЕРТНЫЕ ТРЕБУЮТ ВОЗВРАЩЕНИЯ ДРАГОЦЕННОСТИ

Можно себе представить, как обрадовались все Бессмертные, когда увидели возвратившихся Дун-биня и Цай-хэ, живых и здоровых! Со всех сторон посыпались поздравления, благие пожелания и расспросы — как это Лань попал в беду, и что с ним произошло?

Цай-хэ плакал от радости и сквозь слезы рассказал подробно, как свет его дощечки привлек внимание наследника Лун-вана, который приказал воинам овладеть ею, как его схватили и держали в темном помещении, даже ни разу не покормив, и как Дун-бинь вызволил его из беды.

— А где же ваша виновница всех бед, нефритовая дощечка? — спросили Ланя.

— Она осталась во дворце Лун-вана, — ответил Цай-хэ.

Бессмертные взволновались.

— Друзья, — обратился ко всем Чжун-ли, — нас впервые постигло несчастье — и несчастье большее, чем кажется с первого взгляда. Не так дорога дощечка сама по себе, как дорого наше знание, тайна нашего магического искусства, заключенная в ней… Благодаря этой дощечке вы — бессмертный гений — были схвачены этим ничтожеством, морской слякотью и, как преступник, как вор или злодей, были посажены в темницу… Друзья! Здесь пострадал не один Цай-хэ; это великий позор для всех нас. С этим срамом мы мириться не должны, и обязаны употребить все наши силы, все знания и все наше магическое искусство, чтобы смыть с себя этот позор!

Когда Цай-хэ услышал эти горячие слова — слезы радости превратились у него в слезы огорчения, а все гении, возбужденные и взволнованные, шумели, возмущались и доказывали друг другу, что эту обиду нельзя оставить без отмщения.

— Как смеют эти морские скоты, — кричал Те-гуай, — владеть магической вещью? Как они решились оскорбить одного из наших братьев? А обидев его — они оскорбили всех нас! Мы смоем это пятно лишь в том случае, если вернем наш нефрит обратно!

— Верно, верно! — закричали все хором.

— Господа, — старался их успокоить Дун-бинь, — не стоит так волноваться: у меня есть маленькая надежда на мою хулу. Я сожгу море до дна, и тогда нетрудно будет получить дощечку обратно.

— Хорошо, — отозвался самый спокойный и рассудительный из гениев — Чжан Го-лао, — мы все полагаемся на вас и надеемся, что вы спасете эту величайшую драгоценность… Идите, друг, еще раз к Лун-вану, но старайтесь, по возможности, закончить дело мирным путем: если он не отдаст нашей собственности добровольно — вы всегда успеете сжечь море. Только одному вам идти не совсем удобно: кто из нас, господа, пойдет с Дун-бинем?

— Я пойду, — неожиданно сказала Хэ Сянь-гу, и со своей большой плоской бамбуковой корзиной в руках подошла к Дун-биню.

— И я, и я хочу идти с вами, — раздались голоса гениев; но Дун-бинь сказал:

— Я полагаю, господа, что нас двоих будет достаточно. Ожидайте нас вскоре с хорошими вестями!

И Дун-бинь вместе с Сянь-гу, провожаемые хорошими пожеланиями, направились обратно к морю.

Придя к морю, Люй приставил ладони ко рту рупором и закричал своим громоподобным голосом:

— Эй, вы, там, во дворце Лун-вана! Вы забыли возвратить нам нефритовую дощечку. Несите-ка ее сюда поскорее!

В это время Е-ча был за оградой дворца и первый услыхал этот крик. Он поспешил во дворец и доложил об этом наследнику. Услышав это, молодой дракон вскочил, раздраженный:

— Как, этот негодяй снова к нам пришел? В первый раз он осмелился жечь море; я, по приказанию отца, уступил ему, выпустил заключенного бездельника, которого и передал ему, а он этим не удовольствовался и теперь снова пришел, требуя возвращения драгоценной дощечки?!.. Ну нет, этому не бывать! Добровольно я ее ни за что на свете не уступлю. Пускай он показывает свое дьявольское искусство — посмотрим, чья на этот раз возьмет!

И он приказал многочисленному войску, и в том числе — десяти могучим морским животным, ракам, крабам и другим, защищенным панцирями, сопровождать себя.

Подойдя к берегу в том месте, где стояли Дун-бинь и Сянь-гу, молодой дракон приказал пяти животным выйти на берег и напасть на врагов слева, а другим пяти — справа; сам же он поднялся над водой прямо против двух Бессмертных и руководил нападением своих воинов, готовый в нужную минуту поддержать их.

Раки, черепахи и другие чудовища с двух сторон нападали на гениев. Дун-бинь храбро защищался, поражая врагов своим мечом то вправо, то влево. Несколько раз нападавшие принуждены были отступить, но громкий голос дракона снова заставлял их переходить в наступление.

Но что могли сделать десять, хотя и могучих, чудовищ против магического меча?.. Скоро весь берег был покрыт лапами, ногами и головами, трепетавшими и истекавшими кровью. Мало кто из морских воинов, израненный, уполз в море — большинство были убиты.

В самый разгар этой схватки Хэ Сянь-гу, не принимавшая до тех пор никакого участия в сражении, бросила вдруг свою корзину в море, и молодой дракон тотчас был пойман корзиной. Он пробовал освободиться, но скоро убедился, что убежать из волшебной корзины невозможно…

Видя поражение своих лучших воинов, молодой дракон крикнул многочисленному войску, бывшему под ним, на морском дне:

— Вперед! Идите все сразу на берег, бросайтесь на Дун-биня и схватите его!

Услышав это, Дун-бинь закричал:

— Ах ты, вредное животное! — и бросил свой меч по направлению к дракону. Меч взвился, поразил Лун Тай-цзы прямо в лоб и вернулся обратно к своему хозяину. Дракон, с разрубленной головой, мертвой массой вывалился из корзины в море. Войско его, пораженное ужасом, не продолжало наступления на двух гениев, а со страхом бросилось назад в море. Но корзина Хэ Сянь-гу захватывала их и привлекала к Дун-биню, который разил их мечом без устали. Так было перебито множество из войска дракона. И только жалкие остатки его армии, после панического бегства, достигли дворца дракона-отца.

Когда дракон-наследник со своими войсками двинулся против Дун-биня — он действовал без разрешения отца. Последний, конечно, знал, куда и зачем его сын повел войско; но он делал вид, что ничего не знает, будучи уверен, что сын его вернется со славой и добычей. Теперь же, узнав от беглецов о печальной участи старшего сына и его войска, Лун-ван был трижды поражен в самое сердце: как государь — вторично потерпел неудачу и потерял лицо; большой отряд его войска был почти полностью уничтожен; и как семьянин — его старший сын был убит… Ярость охватила его.

— Бери все войска, — крикнул он второму сыну, — до последнего воина, и ударь на этих извергов! Пусть хоть все войско погибнет, — но чтобы эти человеческие отбросы или их трупы были здесь!

Второй молодой дракон двинул свои войска на неприятеля. Он был осторожнее своего старшего брата и решил напасть не в лоб, а окружив врага со всех сторон.

Бесчисленное морское войско, выйдя на берег с двух сторон на значительном расстоянии от двух Бессмертных, медленно подвигалось к ним. Услышав какой-то странный шорох и шум, Люй и Хэ огляделись и увидели себя окруженными со всех сторон бесчисленным полчищем всевозможных морских чудовищ, из которых каждое было снабжено каким-либо страшным оружием…

Дело принимало явно неблагоприятный оборот: что могут сделать два, хотя и могущественных, гения против тьмы врагов?..

Положение казалось безвыходным и спасение невозможным не только для безоружной Хэ Сянь-гу, но и для Люй Дун-биня.

«Дело плохо, — подумал Дун-бинь, — это будет не дело, если я спасусь один; нужно что-нибудь придумать!»

Вдруг мысль осенила его. Он вынул свой меч и бросил его не в неприятеля, а вверх…

И свершилось дивное дело: меч в воздухе распался на сотни тысяч мечей, которые, как туча или как гигантский рой пчел, разлетелись во все стороны и обрушились на врагов, поражая их неустанно сверху вниз…

Бесчисленные жертвы устилали землю, и потоки крови, сливаясь в целые ручьи, потекли к морю и окрасили воду на расстоянии нескольких ли от берега.

Сделав свое дело, мечи стали соединяться один с другим и, наконец, последний меч прилетел к своему хозяину и поместился на свое обычное место, за его спиной.

Оба гения решили покинуть это страшное поле. Но едва они миновали вал из трупов, — как увидели, что на них кто-то карьером несется на морском коне. Это был второй дракон, наблюдавший со стороны гибель своего войска и теперь, в отчаянии, решивший лично броситься на двух людей и убить их.

Дун-бинь едва успел выхватить меч, как дракон налетел на него…

Люй уклонился от удара противника и взмахнул мечом… Тот закричал от боли, левая рука по самое плечо отпала от туловища; он бросился в море и исчез в волнах.

Все морское войско было уничтожено до последнего воина.

Дун-бинь и Сянь-гу ушли от этого пропитанного кровью места и направились в место съезда, где их ожидали остальные Бессмертные.

V ЛУН-ВАН РЕШИЛ УНИЧТОЖИТЬ ГЕНИЕВ

Не получая долго известий от сына, Лун-ван приказал одному из своих приближенных узнать, как идет сражение.

Только тот вышел из ворот, как вдруг Лун-ван видит, что во дворец вбегает его второй сын и с громким криком, ослабленный потерей крови, падает на пол без чувств… Несчастный отец видит, что у сына отрублена левая рука по самое плечо.

С трудом привели в чувство молодого дракона, и тогда он поведал о том, как проклятые пришельцы с помощью чар не только погубили все войско, — но искалечили и его самого…

Старый Лун-ван сам был близок к обмороку.

— О, боги, — плакал он, подняв руки кверху, — смотрите, что варвар Дун-бинь сделал с моим сыном! Он убил первого сына и искалечил второго! Он хочет уничтожить всех нас. Неужели вы допустите такую жестокость?!

И он рыдал на своем троне, как последнее из подчиненных ему существ, дети которого попадают в сети или бывают съедены врагами.

Затем в нем проснулась жажда мести.

— Никогда, — говорил он, — эта боль не прекратится в моей груди и во веки веков я не забуду сделанного мне зла! Клянусь отомстить за моих детей и за себя! И если я этого не сделаю, то какой же я буду князь перед моими подданными?!

Почтенный Лун-ван не вспомнил, что многие тысячи этих подданных только что погибли ради жадности его сына и что Бессмертные, в сущности, только защищаются…

В тот же день по всему Восточному морю был отдан приказ, призывающий сто тысяч здоровых воинов явиться ко дворцу Лун-вана. Старый князь-дракон сам решил стать во главе этого войска и повести его против дерзких людей, чтобы отомстить за своих сыновей.

Шесть бессмертных гениев с нетерпением ожидали возвращения остальных двух отсутствующих друзей и начали уже беспокоиться, видя, что они так долго не возвращаются. Поэтому понятно, как они обрадовались, когда Дун-бинь и Сянь-гу вернулись целыми и невредимыми.

Их закидали вопросами. Люй подробно рассказал все свои приключения и все перипетии борьбы с войсками Лун-вана.

— Если бы старший сын дракона не был убит, а младший не потерял руки, — нам пришлось бы плохо, — закончил Дун-бинь свой рассказ.

Все присутствующие шумно выражали свою радость и восхваляли храбрость Дун-биня. Особенно радовался Лань Цай-хэ.

— Ну, — говорил он, — теперь-то Дун-бинь кровью смыл наш позор!

Один только Чжан Го-лао не принимал участия в общей радости и сидел, хмуря свои седые брови. На это, наконец, обратили внимание и спросили, чем он, как будто, недоволен?

Старый гений сначала отмалчивался, но на повторные вопросы, наконец, сказал:

— Господа, напрасно вы радуетесь чужому горю! И будьте уверены, что Лун-ван постарается отомстить… И вы, Дун-бинь, неправы: зачем было проявлять столько жестокости? Разве вы забыли, что у вас есть оружие сильнее меча — ваше Дао… Почему вы не пробовали успокоить их добрыми словами и уговорить? Разве отцу не больно потерять детей? И разве он теперь не пошлет на нас новое войско? Ой, не шутите с этим! Рано вы радоваться начали… Поверьте мне — неприятель скоро будет здесь!

Эта трезвая речь подействовала на всех, как ушат холодной воды; все притихли и замолчали. Наконец, Хань Чжун-ли сказал:

— Что сделано, того не воротишь, и раскаиваться нам нечего. С чем они на нас пойдут, тем и мы им ответим; зачем же нам заранее складывать руки? Я знаю, что врагов можно ожидать с минуты на минуту, но уверен, что мы и на этот раз с честью выйдем из положения.

— Хорошо сказано! — воскликнул Те-гуай. — Я знаю, что вы хороший воин и стратег, и я вполне надеюсь на вас. Я заранее от имени всех поздравляю вас с будущей победой. Но вы должны теперь взять все дело в свои руки и довести его до конца.

Эта речь вернула всем бодрость и все стали поздравлять Чжун-ли с будущей победой.

— Поздравление поздравлением, — продолжал Те-гуай, — но вы заранее скажите, как и чем вы думаете их победить?

— А вот чем: вашим послушанием!

— Как? Почему? — раздались со всех сторон возгласы.

— Потому, — отвечал Чжун-ли, — что единственное средство, которым мы можем победить врага — это наше дружное объединение, полное единодушие и беспрекословное повиновение мне, выбранному вами в начальники… При этих условиях каждый из вас будет служить за сотню, сотня — за тысячу… Пускай у неприятеля будет большое войско — поверьте, что при нашем единении победа будет все-таки на нашей стороне, и враг ни с чем вернется в море!

— Благодарю вас, — отозвался, низко кланяясь, Те-гуай. — Ваши слова ободрили всех нас… Полагаю, что никто из нас в настоящий смутный момент не осмелится в чем-либо ослушаться вас.

— Нам заранее незачем раскланиваться друг перед другом и говорить любезности, — сказал Чжун-ли, — как будто бы победа нами уже в самом деле одержана… Все наше войско — в нас восьмерых, а поэтому разделим наши силы на четыре фронта. Конечно, на каждом фронте мы будем сильны не числом, а искусством каждого из нас… Для того, чтобы мы могли иметь успех, мы должны выступать одновременно, и для этого нужно иметь какой-либо знак. Этим знаком будет флаг. Когда вы увидите, что флаг поднялся, то все сразу нападайте на неприятеля, который не выдержит дружного натиска и будет разбит!

Все гении нашли этот план превосходным.

— Конечно, нет сомнения, — в один голос заговорили Бессмертные, — что, действуя так, мы непременно победим врага!

Слова эти еще висели в воздухе, как со стороны моря послышался шум, гул и крики: это наступало войско Лун-вана… Из рядов его выделился всадник, который выехал вперед и крикнул:

— Мой повелитель, Лун-ван Восточного моря, пришел мстить за своих сыновей. Он вызывает злодея Люй Дун-биня на смертный бой!

Едва Хань Чжун-ли успел приказать Дун-биню и Сян-цзы наступать слева, Те-гуаю и Го-цзю — справа, а сам обещал закрывать тыл вместе с Го-лао, в руках у которого развевался флаг, как вдруг Цай-хэ и Сянь-гу, бывшие впереди, увидели перед собой столб пыли… Это с шумом и криком несся на них сам Лун-ван.

— Бей всех, пощады никому! — кричал князь-дракон.

— Поднимайте флаг! — скомандовал Чжун-ли, и знамя высоко взвилось в руках Го-лао.

— Вперед, друзья! — крикнул Чжун-ли. — Дружный натиск со всех сторон — и никому пощады!

С этими словами он сам бросился на врага.

Закипела жестокая сеча. Меч Чжун-ли быстро сверкал в воздухе, беспощадно поражая врагов, и ни один взмах его не был напрасным. Скоро около Чжуна лежала целая груда неприятельских тел.

Лун-ван, признав в Чжун-ли начальника гениев, с открытой грудью пошел на него. Чжун-ли хотел ударить Лун-вана мечом, но дракон был старый, опытный воин и отбил удар.

Между обоими предводителями начался жестокий поединок. Удары сыпались градом, от мечей летели искры, оба противника показывали чудеса искусства, и ни один не мог одолеть другого… Пятнадцать раз сходились противники — и безрезультатно: сильны были борцы и слишком хорошо умели владеть оружием.

Войска Лун-вана, уверенные в победе своего князя, окружили единоборцев и не принимали участия в борьбе, хотя в нескольких шагах далее шла ожесточенная сеча морских сил с остальными Бессмертными.

Наконец, Лун-ван стал ослабевать и не так уже решительно защищался, а нападения Чжун-ли становились все яростнее. Тогда морские воины решили помочь своему князю и со всех сторон бросились на Чжун-ли. Увидев это, Го-лао махнул флагом и крикнул, чтобы на группу сражающихся слева ударили Дун-бинь и Сян-цзы, справа — Цай-хэ и Сянь-гу, а сзади — Те-гуай и Го-цзю.

Соединенные силы ба-сяней бросились прямо на тот клубок человеческих и звериных тел, в центре которого сверкал меч Чжун-ли, со страшной быстротой и силой поражая во все стороны окружающих его врагов.

Когда Лун-ван услыхал крик Го-лао, то звуки голоса старца так на него подействовали, что он потерял ясное сознание окружающей обстановки и позабыл, сколькими силами в действительности обладают гении; ему показалось, что силы противника увеличились во много раз…

В то же время войска Лун-вана, услышав этот же крик, потеряли здравый рассудок: часть их приняла свои войска за врагов и бросилась на них… Произошла жестокая битва между своими же. О Бессмертных забыли; все морские силы разделились на две части, истреблявшие одна другую с неслыханной жестокостью и ожесточением.

Видя это, Лун-ван убедился, что спасти положение невозможно: единственным исходом лично для него было бегство. Он повернул коня, бросился к берегу и нырнул в море.

— Вперед! — кричал Чжун-ли. — Вперед! Бей их до конца!

Гении со всех сторон отжимали к берегу обезумевших врагов, продолжавших сражаться между собой и, наконец, сбросили остатки их в море.

VI БЕССМЕРТНЫЕ ЖГУТ МОРЕ

— Вань-суй (многая лета) нашему предводителю! — закричал Лань Цай-хэ. — Победа полная, — все кончено!

— Перестань, мальчик, — оборвал его Дун-бинь, — далеко еще не все кончено; это только небольшой перерыв. Победа будет только тогда, когда мы уничтожим ту среду, в которой враг может отдохнуть, сорганизоваться и пополнить свои силы, чтобы вновь напасть на нас. Нужно уничтожить море!

С этими словами он схватил свою ху-лу и опять бросил ее в море. И снова разделилась она на миллионы горлянок, извергавших пламя, и залила необозримую гладь огненной, дымящейся пеленой…

Море закипело. Тогда Чжун-ли стал махать своим веером, раздувая пламя. Пламя усилилось, и скоро загорелась сама вода. Огонь поднялся над безграничным костром, черная гарь заволокла все небо, и поднявшийся отвесно на несколько ли (полуверст) в вышину столб дыма затем круто повернул, как бы переломился под прямым углом, и горизонтально потянул на юг, постепенно спускаясь по небосклону и уходя за горизонт…

Скоро в море не оказалось ни капли воды; дно покрылось бесчисленными трупами рыб, раковин и морских животных, обнажилось; гигантские водоросли свернулись и почернели. Во многих местах дно потрескалось и начинало гореть.

Тогда Хэ Сянь-гу зачерпнула своей корзиной воды из протекавшего вблизи ручья и брызнула этой водой на ближайшую ху-лу, лежавшую на морском дне недалеко от берега. Тотчас же огонь в ху-лу потух, а за ней стали тухнуть другие ху-лу, — и скоро пожар прекратился.

Ба-сянь спустились с берега на сухое морское дно и решили преследовать бежавшего неприятеля: ведь где-нибудь, в защищенной морской котловине, в укрепленном месте или изолированном бассейне могли еще сохраниться значительные силы, и тогда положение могло бы сделаться опасным.

Преследуя врага, гении прошли невдалеке от огромной роскошной постройки, — очевидно, дворца Лун-вана. Несмотря на соблазн зайти в него, они решили не останавливаться до вечера и только на ночь вернуться во дворец.

Нигде они не только не встретили сопротивления, но даже не видели целых и здоровых обитателей моря; только изредка взор их падал если и на живого еще, то обожженного и умирающего.

Солнце перевалило за полдень, и восемь друзей решили прекратить преследование и вернуться во дворец Лун-вана на отдых.

При лучах заходящего солнца увидели они массивное сооружение с длинными аркадами, оригинальной, загнутой по углам крышей, причудливыми крытыми переходами и круглыми дверями и окнами.

Дворец оказался без обитателей. Все его залы и комнаты были наполнены такими богатствами, о которых на земле и понятия не имеют…

Впрочем, подробный осмотр дворца гении оставили до другого дня, а теперь обратили особенное внимание на кладовые, в которых хранились неисчерпаемые, казалось, запасы чрезвычайно вкусных кушаний и отличных вин, — а в винах ба-сянь толк знали! Гении устали и были голодны; поэтому, отложив поиски нефритовой дощечки до вечера, они тотчас расположились за столом в главном зале, принесли туда столько кушаний и вина, сколько могли захватить, и начался настоящий пир, во время которого было столько съедено, а главное — выпито, сколько могут съесть и выпить только Бессмертные.

Пускай они едят, пьют, шутят и забавляются песнями и импровизацией стихов… А где же Лун-ван?..

VII ЛУН-ВАН БЕЖИТ В ЮЖНОЕ МОРЕ

Лун-ван, захватив родных, близких и приближенных, бежал с отрядом дворцовой охраны в Южное море. В это время Ао-жэнь, Нань-хай Лун-ван — «князь-дракон Южного моря» — вышел на высокую террасу своего дворца и увидел, что на северо-востоке поднялось густое облако дыма или пыли, которое, заволакивая небо и затмевая солнце, медленно надвигалось на южные владения.

— Эй! — крикнул южный Лун-ван своим приближенным. — Смотрите туда: что это значит? Откуда могли взяться на море дым или пыль? Послать сейчас же наверх, узнать, в чем дело!

Прошло полчаса, не больше, как к владыке Южного моря явился чиновник поверхностной охраны и доложил невероятные дела: что Лун-ван Восточного моря около своего царства сражался с Восемью гениями, и что в пределах Дун-хая все охвачено пламенем…

Ао-жэнь был изумлен и встревожен.

— Вероятно, — сказал он своим сановникам, — слишком важны были причины, побудившие Дун-хай Лун-вана предпринять такую непосильную борьбу… Но почему же он не только не просит помощи, но даже ничего не сообщил мне об этом? Ведь мы, лун-ваны всех морей, всегда оказываем поддержку друг другу… Сейчас же послать нескольких толковых офицеров в Дун-хай (Восточное море), разузнать подробности того, что там происходит. А на всякий случай усилить караулы во дворце и охрану на границе! Воинам быть в боевой готовности и впредь до разрешения никуда не отлучаться из своих помещений!

Не успел Ао-жэнь отдать приказ, как за дворцовой оградой раздались шум и крики. Прибежали приближенные и доложили, что Дун-хай Лун-ван с женой, детьми и приближенными прибыл сюда и просит приюта.

Ао-жэнь изумился еще более и испугался: такого быстрого и тяжелого оборота дела он никак не ожидал… Но долг гостеприимства — прежде всего.

— Просить, просить сюда высокого гостя, — сказал он и двинулся навстречу входившему Восточному Лун-вану, который шел, закрыв лицо руками; сквозь пальцы лились слезы…

— О, мой старший брат, — говорил Ао-жэнь, усаживая гостя рядом с собой с левой стороны, — скажите, что случилось?

Прерывая свои слова рыданиями, гость отвечал:

— Вчера Восемь гениев переправлялись через мое море. Между ними был некий Лань Цай-хэ, который вздумал переплыть воду на каменной дощечке из нефрита, которая издавала такой сильный свет, что дворец озарился, как в самый яркий полдень. Моему старшему сыну, конечно, понравилась эта дощечка; он со своими слугами погнался за Лань Цай-хэ, отобрал дощечку, а его самого посадил в темницу; но я приказал его отпустить… Мы думали, что дело кончено, но жестоко ошиблись…

На помощь к Цай-хэ пришел его товарищ Люй Дун-бинь с множеством воинов, и нахально требовал возвращения нефритовой дощечки. Мой старший сын вышел к нему навстречу и погиб… На помощь брату пошел второй сын — и вернулся без плеча; через несколько часов он умер. В душе моей кипела злоба против подлых тварей и, собрав стотысячное войско, я двинулся против них… Я сделал все, что мог, но не был в состоянии одолеть их: они разбили мои войска, и я бежал. Но они, подлые, не удовольствовались своей победой: они стали жечь воду и выжгли море до дна… Теперь у меня нет владений, и мне деваться некуда!

Поэтому я собрал остатки своей семьи и пришел к вам, моему дорогому другу и брату. Я, жена и дети обращаемся к вам с покорной просьбой — приютите нас на остаток наших дней… И умоляю вас: примите меры против коварства этих злых духов, иначе и вас они погубят, и отомстите за нас!

Нань-хай Лун-ван задумался… Конечно, он рад не только оказать гостеприимство такому же, как он сам, Лун-вану, но и помочь ему… Только Восточный Лун-ван, пораженный своими несчастьями, не сказал ему самого главного.

— Скажите, — обратился Ао-жэнь к своему гостю, — сколько войска у ба-сяней?

— Воинов у них немного, но они сражаются так храбро и действуют так дружно, что противиться им прямо нет никакой возможности!

— А где теперь расположены их войска? — снова спросил Ао-жэнь, которому, видимо, пришла в голову какая-то мысль.

— Они, кажется, сейчас расположились где-то вблизи моего дворца, — отвечал Лун-ван.

— Ну, счастье ваше, что вы оттуда выбрались, — сказал Ао-жэнь, и затем, помолчав немного, продолжал уже не добродушно, а совсем другим тоном, с оттенком насмешки и явной злобой: — Вы меня извините за откровенность, но я должен сказать вам правду: случилось огромное несчастье, и не только для вас, но и для всего подводного народа, чего вы, по-видимому, еще себе не уяснили. А кто в этом виноват?.. Вина целиком лежит на вашем сыне! Его жадность и своеволие, не сдерживаемые вами, привели вот к какому результату!

Дун-хай Лун-вану так было горько слышать эти упреки, что он заплакал; но, сознавая их справедливость, он не возражал.

Ао-жэню стало его жаль, и он уже мягче продолжал:

— Но и гении поступили по отношению к вам слишком жестоко. Мало того, что они хотят отнять драгоценность, — они жгут целое царство и убивают его население. Это безграничная жестокость с их стороны, ибо они знали, что сила на их стороне, следовательно, они могли остановиться в любой момент. Этого им простить нельзя! Не падайте духом, я отомщу за вас… Ваше теперешнее горе я попробую превратить в радость. Если они с войском расположились около дворца — этим они сами себе подписали смертный приговор.

Удивленный Дун-хай Лун-ван просил Ао-жэня сообщить ему, какое средство может победить могущественного врага.

— Очень просто, — отвечал Ао-жэнь. — Если бы они расположились на возвышенности, т. е. на суше, то бороться с ними было бы мудрено; но, раз они находятся около дворца, т. е. в низине, на дне бывшего моря, то они сами отдали себя в нашу власть… Мы быстро спустим воды с суши в море и затопим их. Выхода у них не будет: какими бы силами они ни обладали, какие бы войска у них ни были в распоряжении, им ничто не поможет… Я глубоко уверен, что на этот раз мы победим!

Дун-хай Лун-ван был поражен и обрадован мыслью Ао-жэня; его дело, казавшееся ему ранее безнадежно потерянным, теперь легко могло принять самый благоприятный для него оборот.

— Неприятель, понадеявшись на себя, — продолжал Ао-жэнь, — сделал непростительный промах, оставшись на дне моря. И теперь, и всегда так будет, что самое опасное для победителя время — именно в момент победы, когда войска его расстраиваются, выходят из рук начальников, увлекаются, делают много глупостей и забывают осторожность. Если энергичный противник использует этот момент, победа неминуемо превратится в поражение!

— Но ведь в таком случае нужно действовать сейчас же, — встревожился Дун-хай Лун-ван.

— Мы так и сделаем. Секретарь! Написать сейчас же два письма лун-ванам Северного и Западного морей, и просить их, чтобы завтра с пяти часов утра они ожидали: как только в своих царствах они услышат пушечную пальбу с нашей стороны, то пусть тотчас же на помощь спустят все свои воды к нам, в Восточный океан. Письма эти послать с курьерами молниеносной скорости, чтобы до рассвета были бы уже получены ответы!

Конечно, всю ночь никто не спал в царстве Ао-жэня, начиная от дворца и кончая отдаленной подводной пещерой. По всем направлениям мчались курьеры — самые быстроходные рыбы, развозя приказания. Все светящиеся морские рыбы и животные зажгли свои фонари, и при свете их всюду шли деятельные приготовления к предстоящему выступлению в поход: мечи- и пилы-рыбы оттачивали свое оружие, молоты-рыбы обновляли обивку на обеих сторонах своих палиц, крабы подновляли бугорки своих клешней, — словом, вся подводная рать готовилась к войне. Прошло несколько часов, все было готовы, и Ао-жэнь только ожидал ответа от Бэй-хай и Си-хай Лун-ванов. Но вот стрелой примчались два курьера и привезли ответы с севера и запада. Оба письма извещали Ао-жэня, что просьба его будет в точности исполнена: воды океанов и суши в их владениях будут приготовлены и с первым же пушечным выстрелом спущены в Восточный океан.

Тогда Ао-жэнь призвал сорок морских и речных начальников и приказал им с первым же появлением воды двинуться в поход.

— Но, — прибавил он, — на воду вы слишком не надейтесь. Хотя она и поможет вам, — мы не знаем, при какой обстановке и где нам придется сражаться. Поэтому будьте внимательны и примите все меры предосторожности: запаситесь всем нужным и помните, что малейший промах с вашей стороны может иметь для вас же самые тяжелые последствия!

Для себя же лично Ао-жэнь велел приготовить десятитысячный отряд, во главе которого он решил лично принять участие в войне, а Дун-хай Лун-вану велел быть непосредственным его помощником.

Отдав распоряжение плотно накормить свое войско, чтобы не обременять себя лишними тяжестями в походе, Ао-жэнь стал ожидать пяти часов, когда он решил начать наступление.

Что случилось потом — мы увидим дальше.

VIII ЛУН-ВАН ТОПИТ БЕССМЕРТНЫХ

Ба-сянь (восемь духов), отдохнув и основательно подкрепившись, решили осмотреть дворец Лун-вана. Переходя из одного зала в другой, они увидели всюду столько богатства, что ни один смертный не может составить даже приблизительного представления. Золотые резные двери художественной работы, украшенные драгоценными камнями; коралловые решетки, мозаичные картины из редких камней; стены, испещренные жемчугом и бирюзой; яшмовые полы, — всюду соединение блеска, красоты, художественного чутья и таланта. В задних комнатах дворца гении увидели груды драгоценностей, ссыпанные прямо на пол…

Войдя в одно помещение, они были ослеплены ярким светом, исходящим от какого-то предмета, лежавшего наверху груды драгоценностей.

— А, вот и моя дощечка! — воскликнул Лань Цай-хэ и схватил свой злосчастный нефрит, который принес столько несчастий и из-за которого погибло столько жизней…

— Нужно изумляться, — сказал Цао, — до чего жаден был этот негодяй! У него столько богатств, что о существовании их на земле нельзя было и предполагать; зачем же ему понадобилась еще эта и дощечка?.. Он добился только того, что потерял царство и погубил массу жизней. Верно говорит пословица: «Если небо посылает людям несчастье, то этого следует бояться; но если человек сам его на себя навлечет, то избежать его уже невозможно!»…

Пока ба-сянь беседовали и осматривали дворец, день постепенно склонился к вечеру; тени все удлинялись, пока не перешли за горизонт; наступили сумерки, и о возвращении на «берег» нечего было и думать. Кроме того, все очень устали за день, да и вина из лун-вановских погребов тоже оказали свое действие…

Единогласно было решено переночевать во дворце: разве можно было найти лучшее место?.. Утром же решили двинуться в обратный путь, в Лун-хуа, где их ожидают духи.

Ба-сянь выбрали один зал со множеством мягких диванов, расположились на них и крепко заснули.

Одному только старому Чжан Го-лао плохо спалось: не то безотчетное предчувствие какой-то опасности, не то непривычка к новому месту, не то просто старые кости не давали ему уснуть подобно другим, но только старик все время испытывал какое-то беспокойство и ворочался с боку на бок.

«Правду говорят, — думал старик, — что на новом месте всегда плохо спится!»

Пробило уже четыре гэн (около четырех часов утра), а он все еще не мог уснуть. И вдруг он услышал, что где-то далеко выстрелили из пушки… Кто может стрелять, кроме врагов?.. Прислушался, и ему показалось, что он слышит какой-то странный шум и отдаленные голоса…

— Вставайте, друзья! — бросился он будить своих товарищей. — Неприятель снова на нас идет! Я слышал выстрел из пушки и голоса. Нужно приготовиться к встрече.

— Зачем вы нас будите? — раздались голоса. — Только затем, чтобы рассказывать, что вам приснилось или почудилось? Неужели вы думаете, что Лун-ван способен что-либо предпринять после своего полного разгрома?.. Не только он, а его дух, и тот не посмеет!

Но Те-гуай остановил их:

— Позвольте, господа, напомнить вам, что военное дело — своеобразное: самый лучший полководец может десять раз подряд побеждать, а потом неожиданно проиграет битву. Так и в данном случае: мы разбили Лун-вана и думаем, что он более не способен не только к наступлению, но даже к сопротивлению. Но разве Лун-ван не может обратиться к чьей-либо помощи? Разве у него нет родственников или союзников?.. Поэтому я прошу обратить особенное внимание на слова Го-лао… Нет сомнения, что в своем водяном царстве Лун-ван обладал большими силами; мы его лишили воды, и он теперь, как мы думаем, бессилен. Но не смотрите на его проигрыш, как на нечто законченное: если он возьмет свое, т. е. попадет в воду, в родную ему обстановку, то будет сильнее нас, так как мы не в состоянии противиться врагам среди чуждой нам стихии… Нет, лучше будем осторожны!

— Те-гуай говорит совершенно верно, — отозвался Чжун-ли. — Я прошу Дун-биня выйти за ограду и посмотреть, что там такое делается?

Но не успел Люй ответить, как снова раздался отдаленный выстрел из пушки и своеобразный шум от многочисленной толпы.

— Бей их, бей! — доносилось сзади, справа и слева. — Никого не щадить!

Все ба-сянь бросились к выходу и увидели, что с юга на них высокой стеной катится черный водяной вал с белыми гребешками, а за ним, за этой водяной завесой, с криком бежит толпа подводных воинов, потрясая в воде самым разнообразным, но равно страшным для людей оружием…

Где спасение?.. Куда бежать?.. Попытаться снова зажечь море бесполезно: вода захлестнет ху-лу сверху и затушит огонь; да если бы вода даже и загорелась, то сколько времени понадобится для того, чтобы она выкипела и сгорела?.. А в это время гении все равно успеют погибнуть…

Все ба-сянь растерялись: спасения, казалось, нет. Вода стала их захлестывать со всех сторон, и тщетно они старались, по грудь в воде, бежать к берегу: они не были водяными жителями, и вода связывала их движения.

Отчаяние закралось в их сердца: очевидно, их игра проиграна, и они погибли.

Вдруг видят они, что Цао Го-цзю не погружен в воду, а спокойно идет по морскому дну, и вода окружает его как бы широкой воронкой, или, как будто, гений находится на дне гигантского стеклянного бокала; мало того — по мере продвижения Го-цзю вперед, вода перед ним расступалась, как бы раздвигаемая какой-то невидимой силой, а сзади смыкалась…

Все невольно устремились к Цао Го-цзю, и тогда заметили, что длинный кусок ткани, опоясывающий его талию, испускает свет, и этот свет окружает Го-цзю как бы эфирной сферой, непроницаемой для воды.

— Вот оно, наше спасение! — крикнул Те-гуай. — Сюда, друзья!

Все гении столпились около обладателя волшебного пояса; но двигаться в таком плотном комке они не могли.

— Послушайте, Го-цзю, — обратился к нему Го-лао, — не лучше ли будет, если вы разделите ваш пояс на восемь частей и дадите каждому из нас по куску; мы все будем держаться вместе, и тогда, надеюсь, спасемся!

Цао Го-цзю понял, что это — единственный шанс на спасение; он беспрекословно снял пояс, засиявший при этом еще ярче, и разорвал его на восемь частей.

Едва ба-сянь взяли каждый по куску пояса в руки, как узкое безводное пространство, окружавшее их, сразу расширилось настолько, что Бессмертные могли свободно идти, не стесняя друг друга. Они спешно друг за другом двинулись на восток, к берегу. А неприятельские воины, не заметившие их ухода, разыскивали их в бесконечных залах, переходах и закоулках дворца. Это дало гениям возможность беспрепятственно двигаться дальше. Вода, разделяемая невидимой силой, раздвигалась перед ними, и они без всяких дальнейших приключений вышли на сушу.

Лун-ваны четырех морей приказали своим подчиненным, ведавшим запертыми на земле водами, спустить их без остатка как можно скорей в Восточное море. Все приказания были выполнены в точности: массы вод отовсюду хлынули и наполнили всю восточную впадину. От Восьми гениев не было слышно ни звука. Нет сомнения, что они все потонули.

Итак, Дун-хай Лун-ван теперь отомщен!

Ао-жэнь, считая свою задачу выполненной, приказал отозвать все свои войска назад, в места постоянного их расквартирования. Затем, желая отпраздновать победу и принести лично благодарность остальным лун-ванам за оказанную помощь, он велел приготовить пир, на который пригласил всех остальных трех морских владык.

Во время пира Ао-жэнь сказал:

— Друзья и братья! Много лет мы правили подводным царством… Мы не претендуем на сушу, и власти своей над ней распространять не желаем. Но то, что с суши попадает к нам в море, то по всем законам делается нашим. Никто до сих пор наших прав не оспаривал ни на земле, ни на восьми небесах… И вдруг теперь восемь негодяев, похитивших у природы кое-какие ее тайны, осмелились не только нарушить наш покой, но даже совершить тягчайшее преступление против одного из нас, погубив его сыновей, разрушив его царство и уничтожив почти всех его жителей… Это было преступлением не только против него, но в равной мере против всех нас. Могли ли мы оставить его без возмездия?.. Ни под каким видом!.. И вот только теперь злодеи получили то, чего они сами добивались и что вполне заслужили. Они все погибли, правда восторжествовала, и Дун-хай Лун-ван отомщен!

В свою очередь, Лун-ван Восточного моря в самых теплых выражениях благодарил остальных лун-ванов за оказанную помощь.

IX ВОСЕМЬ ДУХОВ ДВИГАЮТ ГОРЫ

Когда ба-сянь выбежали из моря и, утомленные, сели отдыхать на берегу около большой горы, Хань Сян-цзы сказал:

— Ну и попали же мы в передрягу!.. Спасибо Го-цзю, а то кормили бы мы собой рыб или сами стали бы рыбами. Нужно разобраться, из-за чего нас постигла такая неудача?

— Я полагаю, — возразил Чжун-ли, — что этим вопросом теперь не время заниматься. Ясно, что наш Лун-ван со всех сторон получил большую помощь. Как ни обидно оставить его теперь в покое, но придется так сделать, потому что, по-видимому, нет никакой возможности справиться с объединенными силами четырех лун-ванов.

— Нет, конечно, нет возможности, — согласились все гении.

— Нет, есть, — спокойно возразил Люй Дун-бинь.

— Как есть?.. Какой план?.. Скажите, что можно сделать?.. — посыпались со всех сторон вопросы.

— Я думаю вот что: ведь мы бежали из подводного царства, — следовательно, мы потерпели поражение, а потому не может быть двух мнений о том, продолжать ли борьбу или нет — мы должны ее продолжать! Вы скажете, что если снова начать воевать, то опять будет много новых жертв. А сами лун-ваны, щадили они нас?.. Нет! Зачем же мы будем щадить их?..

Речь эта показалась всем убедительной.

— Но какой же у вас есть план? — спрашивали у Дун-биня. — Ведь теперь обстоятельства переменились не в нашу пользу. У лун-ванов войска гораздо больше, чем было раньше!

— План очень простой, но, полагаю, что он будет действительным против не одной сотни тысяч врагов… Если лун-ваны хотели затопить нас водой, то что же мешает нам… засыпать их землей?

Бессмертные были поражены.

— Как так, землей?! — раздались замечания. — Разве можно засыпать землей весь океан?.. Сколько для этого потребуется времени, земли, да и какая польза?.. Ведь враги все равно уйдут!

Дун-бинь остановил рукой их речи и сказал:

— Я вижу, что вам неясен мой план, и поэтому вы все в душе его не одобряете… Поэтому я вам его поясню. Теперь все четыре лун-вана находятся во дворце в Восточном океане и пируют, празднуя победу. Уверенные в нашей смерти, они не предприняли никаких мер предосторожности. Этим-то моментом нам и следует воспользоваться… Не попробовать ли нам сейчас общими силами сдвинуть эту гору и обрушить ее на наших врагов?.. Если это нам удастся, то их ничто не спасет, хотя бы каждый думал только о личном спасении!

Бессмертные были изумлены еще больше. После момента молчания все заговорили, наперебой восхваляя ум и находчивость Дун-биня.

— Ну могут ли эти животные бороться с нами! — продолжал Люй. — Возможно, что мы их и не задавим насмерть, но победить-то нас им никак не удастся!.. А теперь, друзья, времени терять нечего: идемте к горе!

Все гении двинулись к огромному массивному кряжу, возвышавшемуся на берегу моря, за вершину которого цеплялись туманы. Центральное каменное тело его уходило далеко в землю, а бока и вершина его были покрыты слоем земли, песка и выветрившихся, отколовшихся камней.

Духи рассыпались по горе, и каждый порознь пробовал двигать ее. Но под их усилиями только вылетали камни и песок…

— Нет, покамест мы не снимем верхний рыхлый слой, — заметил кто-то, — и не сосредоточим всех наших сил на центральном каменном теле горы, до тех пор все наши усилия будут распыляться!

— Верно! — отозвался Те-гуай. — Давайте-ка счистим сначала мусор!

— Нет, — сказал Чжан Го-лао, — такая работа потребует слишком много времени… Я попрошу всех вас, друзья, отойти немного назад, а вас, Чжун-ли, пустить в ход свой веер!

Семь гениев отошли назад, а Хань Чжун-ли стал сзади горы и махнул на нее веером. В тот же миг с суши налетел страшный вихрь, поднявший с горы тучу песка и пыли… Хань продолжал махать, и поднялся небывалый ураган, который, казалось, рвал гору на части. Страшные удары ветра срывали скалы и целые пласты земли и все несли в море…

Прошло не более получаса, но гора совершенно изменила свой вид: весь песок, камни и земля были снесены, и стоял лишь каменный монолитный остов горы с острыми ребрами и зубчатыми вершинами…

Чжун-ли опустил веер и ураган мгновенно прекратился.

— Кажется, гора выметена довольно чисто? — улыбаясь, спросил Чжун-ли. — Не пора ли приступить к главному?

Тогда Бессмертные разместились у подножья горы с восточной ее стороны, на некотором расстоянии друг от друга, и, по команде Чжун-ли, сразу в восьми местах нажали на гору.

В земле что-то глухо грохнуло, как отдаленный, короткий удар грома. Вся громада горы дрогнула, верхушка ее наклонилась над морем, и вдруг вся гора, постепенно ускоряя движение, со страшным грохотом и треском упала в море… Волны в страхе бешено взметнулись в стороны, затем хлынули назад, но не могли уже занять своего прежнего места: там, где недавно еще была морская пучина, теперь была твердая, каменная суша…

Восемь гениев весело смотрели на работу своих рук.

— Наконец-то, — говорили они, — нами смыт позор и мы вернули себе лицо… Теперь можем спокойно отправиться на наш съезд!

И они, смеясь и перебрасываясь шутками, двинулись в Лун-хуа, не предчувствуя тяжелых последствий своего последнего подвига.

Пир во дворце Дун-хай Лун-вана был в полном разгаре. Все, что только может услаждать вкус и дразнить аппетит, все, что производит море и о чем не имеют представления жители земли, — все было на столе Лун-вана. Но не только для желудка, — здесь было все и для глаз: изумительные картины из драгоценных камней, созданные подводными художниками, украшали зал; танцовщики и танцовщицы всех пород живого подводного царства; певцы, услаждавшие слух гостей; поэты, слагавшие экспромтом оды в честь гостей и баллады, прославлявшие извечную победу воды над землей — лун-ванов над гениями, — словом, пир шел такой, перед которым пиры земных владык могли казаться только жалкой пародией…

Вдруг в зал вбежал офицер дворцовой стражи.

— Государь! — крикнул он. — Над морем что-то случилось; сверху сыплются песок и камни!

Лун-ван и его гости в первый момент не могли понять, в чем дело, но, когда офицер повторил доклад, все бросились из дворца.

Действительно, творилось нечто непонятное: сверху сыпались земля, песок и мелкие камни; осаждаясь в воде, они образовали уже на дне слой в несколько вершков…

— Ну, братья мои, — сказал Ао-жэнь, — нет сомнения, что это работа тех негодяев. Мы считали их погибшими, тогда как им каким-то чудом удалось уйти. Недаром нигде не было найдено их тел!

— Ай, смотрите! — закричал Лун-ван Восточного моря.

Все взглянули наверх, куда указывал Лун-ван, и сквозь мутную воду и пыльный воздух увидели зубчатый гребень прибрежной горы, который дрожал, колебался и, казалось, медленно наклонялся над морем.

— На коней! Бежим! — крикнул Ао-жэнь, и все четыре лун-вана с несколькими приближенными бросились к выходу из дворцовой ограды, где, к их счастью, стояло несколько оседланных коней дворцовой стражи.

Обрубить поводья и вскочить в седла было делом одного мгновения. Ударив коней, лун-ваны помчались на юг… И через момент они услыхали позади себя страшный удар и гигантский всплеск, как бы от падения огромной массы в воду. В то же мгновение могучий водный поток сбил их коней с ног, подхватил всех всадников и со страшной быстротой понес их всех на юг…

Когда быстрота потока несколько уменьшилась и увлекаемые могли задержаться за неровности дна, Дун-хай Лун-ван стал на ноги и взглянул назад…

Кроме нескольких приближенных, увлеченных вместе с ним, за ними никто не следовал: все войска погибли… Дворец и вся впадина, в которой он стоял, были засыпаны камнями и землей, и вместо расстилавшейся ранее над дворцом ровной, гладкой поверхности моря, по которой лишь изредка догоняли одна другую легкие, шаловливые, белопенные волны, — теперь на этом месте далеко вдавался в море мыс или, вернее, целый полуостров, поверхность которого была изборождена рытвинами, трещинами и оврагами и всюду усеяна камнями и скалами…

Пораженный этой картиной, Лун-ван закричал и схватился за сердце. Изо рта у него пошла кровь, и он без чувств упал с коня…

Приближенные подхватили его, посадили на седло и, поддерживая с двух сторон, двинулись дальше на юг, во владения Ао-жэня.

X ЛУН-ВАН ЖАЛУЕТСЯ НЕБУ

Дорóгой Лун-ван Восточного моря пришел в себя, почувствовал себя лучше, и к моменту приезда в столицу Ао-жэня он совершенно оправился: только волнения, заботы и последнее несчастье наложило на его лицо неизгладимый отпечаток. Он осунулся, постарел, и слезы беспрестанно лились из его глаз. Ао-жэнь часто посматривал на него и качал головой — он жалел его…

«Если, — думал Ао-жэнь, — Лун-ван и виноват, то возмездие не по вине: оно чересчур жестоко!»

Наклонившись к уху Лун-вана, Ао-жэнь сказал:

— Не горюйте, великий Ван, и успокойтесь. Я думаю, что помогу вашему горю. У меня созрел план; если мы его выполним, то на всей земле не будет ни одного места, где могли бы себе найти приют восемь подлых духов!

Лун-ван вскочил: всю его печаль и болезнь как рукой сняло… Ао-жэнь, славившийся своей мудростью, опытностью и талантами правителя, дает ему надежду в тот момент, когда Лун-ван думал, что им потеряно все и невозвратно…

— Дорогой мой старший брат, раз вы говорите, что у вас есть план, я знаю, что этот план будет хорошим… Умоляю вас, скажите скорей, что и как нужно сделать; у меня, кажется, сердце разорвется от радости.

— Садитесь, дорогой брат, слушайте и не волнуйтесь, — успокаивал его Ао-жэнь. — По моему мнению, на каждого из наших врагов, ба-сяней, падает по четыре преступления: во-первых, они убили ваших детей и нарушили тем человеческий закон; во-вторых, уничтожили дворец государя и этим нарушили государственный закон; в-третьих, столкнули великую гору в море и, в-четвертых, засыпали море; этими преступлениями они нарушили законы природы, т. е. законы Земли и Неба. Мы убедились, что воевать с гениями мы не в силах; следовательно, единственный для нас выход — пожаловаться на них Небесному Двору… Если мы укажем Верховному Повелителю на их преступления, Владыка, конечно, разгневается на них, станет на нашу сторону и пошлет небесные силы против ба-сяней… Возможно, что последние, по своей гордости, вздумают сопротивляться; это будет очень хорошо, потому что на помощь небесным силам мы пошлем и свои войска. Тогда и Небесный Император будет нами доволен, и ненавистные гении будут, наконец, разбиты и жестоко наказаны… В крайнем же случае, если и на этот раз нам не удастся победить их, то и это не беда; если они рискнут сопротивляться, то они, следовательно, решили идти не только против самого Бога, но даже против божьей воли, что еще хуже. Это явится страшным, непростительным грехом… И в таком случае великий Юй Хуан-ди, «Нефритовый Император», сам покарает их. Вы теперь понимаете, что стоит нам написать об этом доклад Высочайшему и хорошенько изложить дело — и тогда гениям не миновать беды: гибель их будет неизбежна!

Лун-ван так обрадовался, что готов был смеяться и плакать, как ребенок:

— Брат мой, мой старший брат! Вы обладаете божественным разумом и талантами!.. Вы совершенно правы — все случится так, как вы говорите, иначе не может быть… Скорее, скорее идите писать доклад!

Скоро Ао-жэнь от имени Дун-хай Лун-вана написал доклад, который гласил:

«Величайший повелитель всех небес, светил, земли и всего сущего! Я, Лун-ван Восточного моря, по вашему высочайшему велению правил Восточным морем. За все время моей службы я исполнял свои обязанности так старательно, что не только не совершил каких-либо преступлений или противозаконных проступков, но даже не получил ни одного замечания… К величайшему моему горю и печали должен теперь доложить, что ба-сянь, Восемь Бессмертных, не будучи ничем на то вызваны, совершенно разрушили и уничтожили мое царство… Каждый из них совершил по меньшей мере по четыре преступления против законов небесных, земных и человеческих, за что они должны отвечать на основании божественной справедливости: во-первых, они уничтожили целое царство, погубив при этом до тысячи родов и видов обитавших в море разных существ — рыб, животных, драконов и других. Затем, они изменили лицо земли, вынув из нее гору, при этом они уничтожили тысячи десятин земли пашни, на которой уже колосились хлеба… Переправляясь через вверенное мне море, они нарушили божественный закон природы. Я приказал моему старшему сыну наблюдать за поверхностью моря во время этой переправы; и когда он убеждал ба-сяней быть осторожными и не причинять несчастий морскому населению, то они убили его мечом… Мало того, они убили затем и второго моего сына. Не довольствуясь этим, они бросили волшебную огненную хулу в мое царство, сожгли мой дворец и все управления… Считая, что и этого еще недостаточно, они столкнули гору, засыпали мое царство землей и песком, засыпали всех нас и навсегда уничтожили Восточное море, прекратив движение его вод… Ныне, после убийства моих сыновей, я не имею наследников, и мне некому передать после себя престол. Да и я сам, после сожжения дворца и уничтожения моего царства, не знаю, где мне преклонить голову и где искать убежища на склоне лет… А люди, лишенные пашни, где они возьмут земли для земледелия, единственного занятия, которым они могут поддерживать свое существование?!

Почтительно докладывая о всем вышеизложенном Верховному Слуху, ходатайствую, чтобы Восемь гениев, нарушивших земные и небесные законы, были бы подвергнуты смертной казни. Я же, грешный и недостойный, готов к смерти, потому что горесть моя больше нестерпима для души моей».

Лун-ван пришел в восторг от канцелярской ловкости Ао-жэня и от его искусства излагать факты в потребном ему освещении. Доклад тотчас же был подписан и представлен выше восьми небес, самому великому верховному повелителю миров, Юй Хуан-ди, «Нефритовому Императору».

Юй Хуан-ди, Вселенское Око, Могущество, Сила, Справедливость и Верховная Закономерность, слишком велик, чтобы ведать непосредственно внутренними, домашними делами на земле или на какой-либо другой планете или звезде; тем более он обыкновенно не вмешивался в мелкие дрязги разных земных червей. Но теперь, получив донесение от Дун-хай Лун-вана, одного из исправнейших владык, до сих пор никогда не возбуждавшего никаких дел перед вышним Престолом, Юй Хуан-ди разгневался чрезвычайно:

«А, эти ничтожные создания, — вероятно, думал Юй Хуан-ди, Верховный Повелитель, — бывшие еще недавно ничтожными людьми, как только им удалось получить кое-какие знания и овладеть простейшими силами природы, так они тотчас же сделались злобными и самовольными?! Такому вредному самодурству необходимо положить конец!.. Но все-таки нужно сначала расследовать дело, чтобы не нарушить справедливости».

Он потребовал к себе старого, испытанного воеводу небесных сил, Чжао.

— Чжао Юань-шуай (воевода Чжао), — приказал император, — отправляйтесь сейчас же на землю и расследуйте, правда ли то, что написал Дун-хай Лун-ван в своей жалобе? Если подтвердятся указанные четыре преступления ба-сяней, то тотчас усмирите их, а затем и судите. Если же они вздумают сопротивляться — уничтожьте их без всякой жалости!

Чжао Юань-шуай собрал свой небесный отряд и сейчас же ринулся на землю. Здесь его встретили все четыре лун-вана и положительно обворожили своим приемом, покорностью и готовностью выполнить все предначертания Неба…

Расспрашивая их, воевода Чжао собрал массу данных, служивших к обвинению ба-сяней… Когда же Юань-шуай в сопровождении всех лун-ванов вышел на взморье и огляделся кругом, он увидел, что вместо стоявшей на берегу великой горы образовалась равнина, а вместо Восточного моря, где стоял дворец Лун-вана, теперь простирается изрытая, исковерканная суша…

— Какого же еще лучшего доказательства нам нужно, — сказал с огорчением Чжао Юань-шуай, потому что он все-таки в глубине души надеялся, что вина гениев окажется не так велика… Теперь же, при виде того, что сделали ба-сянь, он окончательно убедился в их злодействах и решил прекратить их свободное существование в земных сферах.

— Где живет каждый из восьми духов? — спросил Чжао.

— Мы затрудняемся ответить на этот вопрос, — ответил Ао-жэнь, — но знаем, что все гении в настоящее время находятся вместе на собрании духов в Лун-хуа.

— А, тогда вопрос о розыске их решается сам собой; я тотчас отправлюсь туда и захвачу их всех вместе.

С этими словами Юань-шуай простился с лун-ванами и вместе со своим отрядом небесного воинства отправился в Лун-хуа.

Четыре лун-вана торжествовали.

— Наконец-то, — говорили они, — мы можем быть уверенными, что наши враги будут не только посрамлены, но и погибнут: для них нет спасения!

— А все-таки, — посоветовал осторожный Ао-жэнь, — я полагаю, что каждый из нас должен, вернувшись в свое царство, не сидеть сложа руки, а сформировать по возможности сильные отряды, и часть их тотчас же послать для подкрепления небесных сил, а другую — держать наготове: мало ли что может случиться?.. Нужно всегда иметь солдат под рукой, хотя бы для посылок или разведок!

Все согласились с мудрым драконом и отправились каждый по домам.

XI БОРЬБА ВОСЬМИ ДУХОВ С НЕБЕСНЫМИ СИЛАМИ

Пир в Лун-хуа был в полном разгаре. Множество духов, обитавших во всех земных священных местах, скрытых от глаз смертных; духи, начиная от недавно вступивших на эту стезю и только что видоизменивших свое тело, и кончая древними могучими гениями, постоянными духовными упражнениями и размышлениями о Дао доведшими себя почти до божественного состояния; наконец, духи низшего происхождения, прошедшие длинный, многотысячный цикл совершенствования от животного, через вочеловечение, и до высшего существа, — словом, духи всех разрядов, степеней и могущества были здесь налицо. Многие из них, старших степеней, бывали на «Пань-дао-хуй» — собраниях и празднествах у Си-ван-му, потому знали друг друга; но большинство никогда еще не встречали один другого, и цель настоящего собрания была в том, чтобы дать возможность всем духам увидеть друг друга и познакомиться.

Итак, в самый разгар пира вдруг раздался сильный шум снаружи — за воротами окружавшей двор стены. Привратник прибежал и крикнул гостям, что за воротами стоит отряд небесного воинства…

Едва кай-мынь-ди[7] успел предупредить духов, как во двор верхом на коне и с обнаженным мечом в руке въехал Чжао Юань-шуай, и, обратившись к гостям, толпившимся у дверей, сказал:

— Я прибыл сюда по приказанию Нефритового Императора для того, чтобы арестовать ба-сяней. Предлагаю вам, господа Восемь Бессмертных, добровольно и немедленно всем выйти сюда ко мне и дать себя связать… Я поступаю так не по собственному желанию, поэтому, пожалуйста, не протестуйте и не жалуйтесь, что я поступаю с вами жестоко или несправедливо.

Все собравшиеся духи были поражены и растеряны, потому что не понимали причины появления Чжао.

— Ну, друзья, — сказал Ли Те-гуай, — если Чжао Юань-шуай появился здесь по приказанию Юй Хуан-ди, то, очевидно, на нас последовала жалоба Лун-вана. И так как мы со своей стороны не послали донесения Небесному Императору, нам придется покориться его приказу!

— Погодите, господа, — остановил его Дун-бинь. — Я думаю, что мне нужно выйти к воеводе и попытаться уговорить его. Пусть он немного обождет, ну хоть до завтрашнего дня, а завтра мы со своей стороны напишем доклад Юй-ди. И уже после этого отдадим себя в распоряжение Чжао; как хочет, так тогда и пусть с нами поступает.

Все духи вышли на двор и стали уговаривать Чжао. Но воевода остановил их, говоря:

— Большие грехи тяготеют над вами! Прошу вас, господа, повиноваться беспрекословно и отправиться со мной в небесное царство!

— Обождите до завтра, — упрашивали его духи. — Мы завтра подадим доклад Нефритовому Императору и, если он найдет нас виновными — пусть нас наказывает, как хочет!

Чжао рассердился:

— Что-о, до завтра?! Да не только до завтра, я не могу дать вам отсрочки ни на минуту!.. Нечего об этом и толковать!

Горячий Дун-бинь начал сердиться:

— Откуда видны наши преступления, и почему потребовались такая спешность и строгость?

— Как! — возмутился Чжао. — Срыть гору и засыпать море, жечь и убивать — это, по-вашему, пустяки?! Если это не злодейство, то что же вы тогда назовете преступлением?!

— Помилуйте, Юань-шуай, — возразил Дун-бинь, — кто же этому был свидетелем?

— Зачем нам свидетели, — горячился Чжао, — когда существует доклад Дун-хай Лун-вана, служащий несомненным доказательством!

— Ну что вы, воевода, говорите! Да разве можно основываться на односторонних показаниях? И чем Лун-ван в своем докладе страшнее написал, тем он, очевидно, больше наврал!

Возражение Дун-биня и тон его слов раздражали Юань-шуая: он не мог больше себя сдерживать и решил действовать.

— Ну, — крикнул он, — кто из вас прав, кто виноват — я здесь судить не буду! Я действую по приказанию Юй-ди. А раз вы не хотите слушаться, то вот вам!..

И, подняв меч, он хотел ударить Дун-биня. Но последний, заметив это движение, отбежал от него…

Тем временем Чжун-ли, сильно огорченный появлением небесных воинов, подошел к Чжао и был свидетелем его спора с Дун-бинем. Когда Люй убежал и Юань-шуай не мог его поразить, то Чжао опустил поднятый меч не на Дун-биня, а на стоявшего подле Чжун-ли…

Каково же было удивление, когда Чжун-ли по всем правилам военного искусства отбил удар. Чжао схватил Чжун-ли за плечо и хотел увлечь с собой за ворота, но Чжун-ли вырвался. Тогда Юань-шуай опять хотел его ударить мечом, но гений снова отбил его удар.

На помощь своему генералу бросились его воины. Но насколько увеличивалось число врагов, настолько, казалось, возрастали сила и искусство Чжун-ли…

И начался блестящий бой одного гения с отрядом небесных сил, начальник которых с изумлением увидел в своем противнике воина более искусного, чем он сам.

Произошло уже более двухсот схваток, и еще нельзя было решить, на чьей стороне будет победа. Сражающихся окружили духи тесным кольцом со всех сторон. Увлеченные зрелищем своеобразного поединка, они не заметили, как из ворот во двор широкой волной влились войска Дун-хай Дун-кана и устремились на помощь Юань-шуаю. Но их вовремя увидел Дун-бинь и бросился на них…

Произошла жестокая сеча, во время которой поддавалась то та, то другая сторона.

Более двадцати раз морские воины бросались вперед и должны были отступить. Вдруг из ворот на помощь небесным силам появился еще отряд Ао-жэня…

Тогда из толпы выступил Хань Сян-цзы и напал на морское войско. Нападение было так стремительно и удары так жестоки, что нападавшие под ударами двух гениев стали пятиться и отступать к воротам. Чжун-ли удалось овладеть неприятельским конем, и он сражался на коне еще лучше, чем пешим.

Тогда на помощь нападавшим пришли остальные два Лун-вана, а из рядов Бессмертных выступили Цай-хэ и Сянь-гу…

С этого момента сражение сделалось общим, и в нем приняли участие все восемь сянь.

Крики, вопли раненых, столбы пыли, поднимаемые воинами и конями, потоки крови, отрубленные члены, трупы морских воинов — все это поражало и приводило в трепет многих из гостей, никогда не видавших сражений… Они изумлялись, с каким остервенением дерутся обе стороны, каждая решив, по-видимому, во что бы то ни стало победить.

Борьба шла уже с полудня до позднего вечера, и ни одна сторона не имела еще перевеса. Вдруг среди сражающихся послышались крик и шум: это кричали нападавшие, увидев, что Чжун-ли упал с лошади.

Видя это, Чжао подбежал к нему и хотел поразить его мечом. Но бывший тут же Те-гуай, заметивший движение Юань-шуая, ударил последнего по руке своей железной палкой… Меч врага упал на землю, и Чжао не мог больше владеть рукой. Те-гуай помог Чжун-ли подняться с земли, и они с новой энергией перешли в наступление на морские войска…

Отряды лун-ванов не могли выдержать натиска, дрогнули, повернули тыл и бежали, рассыпавшись во все стороны, стараясь пробраться к морю. Незаметно исчезло также и небесное воинство со своим воеводой…

Все гости, видя необычайное мужество и искусство восьми духов, восторгались ими, и ба-сянь в этот день приобрели себе немало друзей и сторонников.

Только что закончилось сражение, как гости вышли с чашами, полными вина, и, поднося их Восьми гениям, в самых теплых выражениях поздравляли их с победой.

С ответной речью от имени всех ба-сяней выступил Чжан Го-лао, как самый старый. Поблагодарив гостей, он сказал:

— Вы все, господа, были свидетелями, как тяжело нам приходилось; вы видели, что мы сражались честно и что нападавшими были не мы… Да, сегодня нам удалось победить, но не забудьте, что эта победа является оскорблением для самого Юй-ди… Ведь завтра же сюда явится не такой отряд, как сегодня, а целое небесное воинство. Как же нам надлежит поступить? Ведь наше положение теперь такое, как будто бы мы сидим на тигре; так или иначе, но мы должны слезть с него, т. е. выйти из этого положения. Я полагаю, что величайшим нашим счастьем является присутствие здесь всех вас, дорогих друзей, которые видели все, что тут произошло, и которые, быть может, не откажут нам в своей поддержке!

— Хао (хорошо), — раздалось со всех сторон.

В этот момент из толпы гостей выступил бессмертный старец, известный под прозвищем Ци-тянь Да-шэн, т. е. «Великий мудрец, равный небу», и сказал:

— Господа, я понимаю ваши чувства, ваше волнение и естественные опасения… Я давно слышал о вас, но увидел я вас здесь впервые и проникся к вам уважением и симпатией. Я открыто становлюсь на вашу сторону. И хотя я и ничтожное существо, но верьте, я гарантирую вам, что если небесные войска завтра явятся сюда, то с чем они придут, с тем и уйдут!

Ба-сянь горячо благодарил Да-шэна, и прерванный почти на целый день пир был возобновлен.

XII ВТОРОЕ СРАЖЕНИЕ С НЕБЕСНЫМИ ВОЙСКАМИ

Чжао Юань-шуай после своего поражения вернулся на небо. Он должен был дать отчет о результатах своей земной экспедиции. Так как сам он писать не мог, то продиктовал своему писцу такой доклад на имя Юй-ди:

«Я, сановник Чжао, удостоился назначения Вашего Императорского Величества для выяснения дела о Восточном море, прибрежной горе и связанных с ними вопросов. Я лично на месте удостоверился, что, действительно, великая гора упала в Восточное море, которое в настоящее время засыпано песком и камнями. Что касается пожаров и убийств, упомянутых в докладе Дун-хай Лун-вана, то эти указания также вполне соответствуют действительности.

Я, сановник, отправился со своим отрядом в Лун-хуа, чтобы захватить преступников. Они не подчинились и, благодаря своим знаниям в магии, не только принудили бежать войска помогавших мне лун-ванов, но и меня ранили в руку. А посему почтительно ходатайствую перед Вашим Величеством о новом командировании на землю энергичного военачальника с достаточным количеством войска для обуздания этих бесчинствующих, и раз навсегда Вашей небесной властью успокоить Восточное царство. Войска четырех лун-ванов также присоединятся к тому отряду, который будет послан Вашим Величеством. При сем присовокупляю, что сейчас мной получено донесение от лун-ванов о новом нападении на них со стороны ба-сяней».

Когда Юй Хуан-ди прочитал этот доклад, он был возмущен еще более, чем при получении доклада Лун-вана… Если в первый раз восемь духов, сводя какие-то счеты с земными созданиями лун-ванами, могли разрушить царство одного из них, то теперь дело совсем другое, и преступление их неизмеримо тяжелее: они осмелились не повиноваться высшему велению и противиться небесным силам. Не ведая мощи Неба — они поступают, как малые дети или как взбесившиеся животные, ищущие сами своей гибели!

Юй-ди потребовал к себе лучших своих военачальников — генералов Гуань, Вэнь, Ма и Чжао. Когда те явились, Император сказал:

— Эти бунтовщики ба-сянь снова натворили безобразий на земле, отказались повиноваться моему приказу и даже разбили посланный против них небесный отряд… Их нужно во что бы то ни стало взять живыми или мертвыми. Но теперь овладеть ими будет труднее, чем раньше, потому что к ним теперь, вероятно, присоединились многие новые духи. Поэтому приказываю вам, Гуань и Вэнь, возьмите не меньше сорока тысяч войска, отправьтесь на землю, займите выгодную позицию и поведите наступление на Лун-хуа-хуй (собрание в Лун-хуа). А вы, Ма и Чжао, возьмите двадцать тысяч, и идите за генералами Гуань и Вэнь; вы будете прикрывать их тыл и, в случае нужды, будете их поддерживать. Идите!

Четыре генерала ушли, собрали подчиненные им войска, и тотчас отправились в путь: Гуань и Вэнь — вперед, а за ними, на расстоянии часа пути, — Ма и Чжао.

В дороге с неба на землю Гуань и Вэнь стали обсуждать порученное им дело.

— Я полагаю, — сказал Вэнь, — что, хотя Его Величество и поручил нам действовать всеми силами, но все-таки нам не мешает сначала разузнать то, что до сих пор остается невыясненным.

— Что же именно? — спросил Гуань.

— А вот что. Почему ба-сянь — существа, глубоко постигшие Дао, о которых ничего дурного никогда не было слышно, на которых никто никогда не жаловался, — и вдруг ни с того ни с сего напали на лун-ванов, стали жечь, убивать, уничтожать царства и вообще повели себя как разбойники или варвары?.. Я полагаю, что если бы лун-ваны чем-нибудь не спровоцировали духов на эти поступки, то ни один из гениев не позволил бы себе так жестоко поступить с ними!

— А ведь вы правду говорите! — отозвался Гуань. — Причина должна быть, и нам следует ее разузнать и выяснить на месте — кто же, в самом деле, прав, и кто виноват!

— Я полагаю, что на этот раз кто-нибудь выступит в качестве примирителя и нам не нужно отвергать его услуг. Ведь Чжао Юань-шуай хотя и был очень храбрым, но он слишком поспешно повел наступление, и из-за этого потерпел поражение; и мы, я так полагаю, должны сначала действовать убеждением, быть вежливыми и соблюдать приличие, а потом уже, если потребуется, действовать силой.

— Я с вами совершенно согласен!

Когда небесные силы прибыли в Лун-хуа, то воеводы, выполняя составленный в дороге план, выбрали позицию в стороне от палат, в которых происходило собрание бессмертных, и оставили на них свои войска, а сами выехали вперед и послали курьеров к бя-сяням, уведомляя их о своем прибытии и приглашая их явиться для переговоров.

Как только об этом узнали бессмертные — все испугались, уверенные, что для ба-сяней пришел последний час… Те-гуай собрал всех своих семерых друзей и сказал:

— Друзья, я полагаю, что теперь дело гораздо серьезнее, чем было раньше… Ведь воеводы Вэнь и Гуань прибыли сюда не вдвоем, а, конечно, с большими силами. Между тем, они, прежде чем пустить в ход войска, вежливо обратились к нам, предлагая начать переговоры. Это заставляет думать, что они гораздо умнее и талантливее, чем Чжао Юань-шуай, — а следовательно, и в военном деле они гораздо искуснее. Поэтому мы должны быть несравненно осторожнее: ни под каким видом мы не должны поступать с ними круто и резко. Положение наше весьма серьезное, поэтому я сейчас отправляюсь к нашему верховному покровителю и владыке просить его помощи, и надеюсь, что Лао-цзюнь (Лао-цзы) не откажет нам в ней. Очень прошу вас, друзья, не забывайте моих слов во время моего отсутствия! Конечно, заранее нельзя знать, что и как здесь произойдет, и вам будет виднее, как лучше поступить в том или ином случае: если у вас будет полная уверенность в победе — начинайте сражение, а если такой уверенности нет, то старайтесь оттянуть время и сохранить свои силы возможно дольше!

— Верно, правду говорит Те-гуай, — раздались голоса. — Идите скорее за помощью, а мы здесь постараемся сделать все так, как вы сказали.

Те-гуай махнул рукой серебристому облачку, пролетавшему над землей; облако опустилось. Ли встал на него; облако плавно и быстро понеслось, унося хромого духа к Чистому сосуду, исполненному Дао, великому Лао-цзюню. Быстро пронесся он через пустоту, находящуюся между земной атмосферой и первым небом, а затем и первое небо, где пребывает Юань-ши Тянь-цзун, первоначальный Владыка Неба. Больше времени у него занял путь через второе небо, где обитает Дао-цзюнь, Владыка Истины, — и вот, наконец, Ли достиг третьего неба, в котором царит сам Тай-шань Лао-цзюнь Хунь-юань Шан-дэ Хуан-ди.

Тем временем в Лун-хуа между ба-сянями шло совещание: что и как предпринять в случае открытия военных действий неприятелем. Чжун-ли, как признанный военный авторитет, распоряжался ничтожными по числу, но могучими духом и магическими знаниями, силами гениев:

— Я предлагаю вам, Цао Го-цзю и Хэ Сянь-гу, держаться вместе и употребить все ваши силы и искусство в случае наступления противника; поддерживать вас будут Лань Цай-хэ, Хань Сян-цзы и Ци-тянь Да-шэн. Мы с Дун-бинем пойдем впереди и начнем переговоры с воеводами Вэнь и Гуань, стараясь оттянуть время. Таким образом, если наши переговоры не приведут к мирному концу, то нам первым придется принять участие в столкновении; тогда уже вы сами действуйте сообразно с обстоятельствами.

Итак, Чжун-ли и Люй Дун-бинь, а за ними Цао Го-цзю, Хэ Сянь-гу, Лань Цай-хэ, Хань Сян-цзы и, наконец, дряхлый старец Ци-тянь Да-шэн вышли из ворот ограды Лун-хуа и направились к холмам, расположенным в некотором отдалении от Лун-хуа, на которых виднелось многочисленное войско.

Тогда из группы небесных военачальников отделились двое и вышли навстречу гениям. Это были Вэнь и Гуань. Подойдя к двум передовым ба-сяням, небесные воеводы вежливо поклонились и выполнили все полагавшиеся церемонии.

— Господа, — сказал Гуань, — вы, конечно, понимаете, с каким поручением мы сюда пришли. Нам это дело весьма неприятно, но мы, конечно, обязаны его выполнить… Ну зачем, скажите пожалуйста, вы вчера сопротивлялись небесным силам?!

— Да-шуай (великий воевода), — отвечал с поклоном Чжун-ли, — разве мы смели бы умышленно оказывать непослушание Высшему Велению и даже вступить в борьбу с небесными войсками?.. Но мы были принуждены к этому действиями самого Чжао Юань-шуая. Хотя он действовал по приказанию Юй Хуан-ди, перед каждым велением которого мы преклоняемся, но воевода не только не хотел разобраться, кто из нас прав и кто виноват, но даже не спросил у нас ни одного слова, а сразу поступил с нами в высшей степени неприлично и грубо.

Гуань внимательно выслушал его и сказал:

— Хорошо, допустим, что это так, что он с вами действительно поступил слишком поспешно и круто. Но зачем же вы — высшие существа — столкнули с места вековечную гору и засыпали извечное море?

— Я очень рад, — отвечал Чжун-ли, — что вы меня об этом спрашиваете… Да, мы это сделали… но на это были у нас весьма основательные причины. В то время, когда мы, отправившись на собрание бессмертных, переправлялись через море, вдруг Дун-хай Лун-ван без всякого повода с нашей стороны обидел одного из нас — Лань Цай-хэ, отняв у него драгоценную магическую нефритовую дощечку… Мало того, он схватил самого Ланя, увлек его в глубь моря, связал, как преступника, и посадил в темницу в своем дворце. Мы неоднократно обращались к Лун-вану, прося его возвратить нашего товарища и отдать вещь. Мало того, что Лун-ван не хотел возвратить нашей драгоценности, но, опираясь на силу войск лун-ванов всех остальных морей, он пошел войной на нас, скромных отшельников, и хотел своим могуществом оскорбить наше ничтожество… Конечно, этой угрозой он не мог нас испугать, вследствие чего и случилось все, что вам известно.

Не успел Чжун-ли докончить своих слов, как вдруг в рядах небесных воинов раздался сильный шум… Это прибыли генералы Ма и Чжао со своими отрядами и стали заходить в тыл ба-сяням, чтобы отрезать их от Лун-хуа.

— Это что же?! — закричал Чжун-ли. — Предательство, измена?..

Дун-бинь выхватил меч, Гуань и Вэнь также обнажили мечи, — и нельзя было разобрать, кто напал, кто кого ударил, но между небесными воеводами и двумя гениями начался жестокий бой.

Вэнь и Гуань оказались отличными воинами и, несмотря на все свое искусство, два гения не могли их одолеть. Бой продолжался с равным успехом для обеих сторон.

Видя это, Ма и Чжао, подкрепленные лун-вановскими войсками, ударили на ба-сяней сзади.

Тогда из группы гениев, не принимавших до сих пор участия в схватке, выступил вперед богатырь в полном одеянии верховного воеводы, в стеганом боевом платье с нашитыми стальными бляхами, с развевающимися флагами за спиной и двумя длинными фазаньими перьями на голове. Но в руках у него не было другого оружия, кроме длинной железной палки.

Вид его был так грозен, что ближайшие небесные воины невольно попятились от него в страхе…

Ба-сянь с удивлением узнали в этом богатыре дряхлого и немощного старца Ци-тянь Да-шэн…

Да-шэн пошел на наступавших с тыла Ма и Чжао, которые выделились из толпы своих войск и также пошли на старика. Оба воеводы скомандовали своим войскам и яростно напали на Да-шэна.

Старик поднял свою палку, взмахнул ею… и двадцать тысяч небесных войск было уничтожено.

Враги побледнели и онемели от испуга. Ма и Чжао хотели отдать приказание остальному войску немедленно отступить, но Да-шэн снова поднял палку… Тогда Ма и Чжао подняли мечи, чтобы защитить себя, но старик ударил по ним палкой, и оба меча небесных военачальников переломились пополам, как будто бы они были сделаны из дерева.

Вмешательство могучего старца воодушевило ба-сяней и сильно подняло их шансы на победу.

XIII ПРИМИРЕНИЕ

В этот момент наивысшего напряжения вдруг в воздухе появились две благовещие фигуры, в которых как небесные воины, так и гении узнали великого Лао-цзюня и Жу-лай Фо — великого грядущего Будду, у которого сквозь распахнувшуюся одежду ясно был виден на груди священный, таинственный и могущественный на вечные времена иероглиф «вань».

— Стойте, — повелительно остановили сражающихся небожители, — остановите ваше оружие, мы вас примирим!..

Да-шэнь только что занес свой всесокрушающий жезл, взмах которого должен был погубить еще несколько десятков тысяч войска; увидев же наиболее чтимых не только на земле, но и на Небе существ и услыхав их слова, он удержал руку и опустил страшное оружие на землю.

Лао-цзюнь и Жу-лай разделили враждующие линии и заставили их немного отступить. Став между ними, божества сказали:

— Расскажите нам, что произошло?

Только что они успели это сказать, как все присутствующие увидели высоко в воздухе человеческую фигуру, со страшной быстротой приближающуюся на облаке к месту сражения. Это привлекло всеобщее внимание, потому что такой способ передвижения доступен, конечно, только высшим существам…

Когда прибывший дух был уже близ поверхности земли и задержал свой спуск, все присутствующие с изумлением узнали в прибывшем саму Гуань-инь Пу-сы, великую богиню-подательницу мира, милосердия, прощения и любви, укротительницу гнева и страстей…

Лао-цзюнь и Жу-лай поспешили навстречу богине и поддержали ее, когда она сходила с облака.

— Великая богиня, — с низким поклоном сказал Лао-цзюнь, — вы пришли как раз вовремя. Если бы вы немного опоздали — все равно пришлось бы посылать за вами, чтобы их примирить.

— Что здесь случилось? — спросила Гуань-инь. — Я почувствовала тяжелые, неприятные колебания мирового эфира и поспешила к тому месту, откуда они исходят.

— Произошла жестокая ссора между лун-ванами и ба-сянями, — продолжал Лао-цзюнь, — и в это дело роковым образом были вовлечены и небесные силы. Мы очень просим вас, подательница мира, примирить обе стороны, и внести покой и утешение в их сердца.

Гуань-инь Пу-сы посмотрела на небесные войска и стоявших за ними лун-ванов, потом на ба-сяней и ответила:

— Я все принять на себя могу, но в это дело, к сожалению, не смею вмешаться…

Жу-лай и Лао-цзюнь были изумлены и опечалены — никогда раньше богиня милосердия не отказывала в милосердии…

— Позвольте, богиня, спросить: почему вы отказываетесь?

Гуань-инь рассмеялась и ответила:

— А потому, что Люй Дун-бинь на том свете, до своего просветления, был слишком ветреным… Был такой случай, что я около Ло-яна строила мост; он часто приходил на место постройки и всячески шутил и издевался надо мной. Я боюсь, что и теперь, если я вмешаюсь в его дела, как бы он опять не стал вышучивать меня![8]

Пристыженный Дун-бинь кланялся и говорил:

— Богиня, явите милосердие и простите того глупого повесу, которого вы когда-то видели на земле!

Видя, что богиня шутит, Жу-лай и Лао-цзюнь расхохотались:

— Ручаемся, милосердная, что в настоящее время, да еще в нашем присутствии, Дун-бинь ничего лишнего себе не позволит и явится образцом послушания!

Гуань-инь согласилась принять участие в разборе дела. Все три верховных гостя сели на принесенные из Лун-хуа кресла и стали по очереди вызывать к себе всех лун-ванов и ба-сяней, чтобы каждый из них изложил дело. И каждый говорил по-своему, у каждого была своя правда… Жу-лай сидя слушал, перебирал четки и только про себя потихоньку повторял:

— О-ми-то-фо, о-ми-то-фо!

Когда все кончили свои показания, он махнул рукой и сказал:

— Е-ба, е-ба (ладно, ладно)! Вы, господа, я вижу, все правы, и никто из вас не виновен!

Тогда лун-ваны снова стали укорять гениев и грозить им небесным мщением. Ба-сянь не оставались в долгу.

— Вы, — говорили они, — морские животные, мастера делать гадости исподтишка, а когда приходится расплачиваться, то вы сейчас же к судье через задний ход забегаете!

Словом, затихшая было на минуту ссора снова разгорелась и готова была опять перейти в драку.

Гуань-инь была этим чрезвычайно огорчена. Она встала, подошла к Жу-лаю и Лао-цзюню и, сложив ладони рук перед грудью, сказала:

— Посмотрите! Даже наше присутствие не успокаивает их! Ну что нам делать?

Оба божества встали, поклонились ей и ответили:

— Богиня, пусть будет все так, как вы хотите!

— Я полагаю, — снова через минуту сказала Пу-сы, — что покончить с их ссорой нетрудно; но, так как на них очень обиделся Юй-ди, то мы без его согласия не можем закончить это дело. Я думаю, нам лучше отправиться к Нефритовому Императору и изложить ему все дело.

Лао-цзюнь и Жу-лай согласились с этим, и все трое тотчас понеслись к жилищу Юй-ди, приказав врагам не трогаться с места до их возвращения.

Император выслушал речь богини, в которой она от имени всех троих просила разрешения помирить враждующих. Но Юй-ди возразил ей:

— Ба-сянь совершили слишком большое преступление: они сравняли высокую гору, засыпали море, сожгли дворец, убили множество живых существ… Мало того, они причинили большой вред моему военачальнику. Нет, прежде чем их мирить, ба-сяней нужно примерно наказать!

— О да, Владыка, Восемь гениев совершили ряд преступлений; но вы, государь, должны обратить внимание на то, что они духи, а не низшие существа; а во-вторых, зачем Лун-ван во время переправы их через море не только отнял у них нефритовую драгоценность, но даже заключил в темницу невинного Лань Цай-хэ? Из-за этого у них и было два столкновения. Если бы Лун-ван не позволил себе таких грубых нарушений чужого права, то и со стороны ба-сяней, конечно, не последовало бы таких жестоких поступков… И каждый из них теперь стоит горой за свою правоту, считая себя не виноватым… Что же касается поранения вашего генерала — это случилось нечаянно, они вовсе этого не хотели; все, что они делали, — они делали, защищая свою правоту, и это вовсе не было, государь, сопротивлением вашей воле!

Такое объяснение представило Нефритовому Императору все дело совсем в ином свете, чем ему было доложено раньше.

— А, ну, если так, — уступил он, — то хорошо, я согласен заранее с вашим решением!

Трое судей тотчас вернулись на землю и опустились между обеими раздраженными сторонами, продолжавшими спорить.

— Слушайте, — обратилась Гуань-инь к обоим, — вы долго ссорились и воевали… Если вы будете опять упорствовать и враждовать, опираясь каждый на свою силу или искусство, то, ведь, в конце концов, это принесет большой вред обеим сторонам: таков непреложный закон был в древности, таков он теперь и таким будет навсегда… Посмотрите на природу, на мир. Разве бывает в нем вечная война?! Как бы ни была длительна борьба, но она должна обязательно когда-нибудь закончиться, и наступает мир… Мы трое ради вашей пользы отправились к Юй-ди, который согласился на наше предложение во что бы то ни стало примирить вас всех. Поэтому я приказываю, — возвысила голос богиня, и все уловили в этом голосе несвойственные ему властные нотки, — приказываю вам всем слушаться меня!

Голос этот и тон оказали на всех магическое влияние. И лун-ваны, и ба-сяни заговорили в один голос:

— Мы знали, богиня, что от вас неправды исходить не может; кто же из нас осмелится неповиноваться вам?!

Гуань-инь улыбнулась:

— Хорошо; а где же нефритовая доска, из-за которой случилось столько бед?

— Я ее потерял, — отозвался Дун-хай Лун-ван, — во время сожжения моря; она, вероятно, была взята ба-сянями.

— Да, она у нас, — сказал Лань Цай-хэ.

— Принесите-ка ее сюда, — приказала Гуань-инь.

Лань тотчас принес злосчастную драгоценность. Небожители, никогда не видавшие ее, стали с любопытством ее рассматривать…

Это была сделанная из нефрита вещь чудной древней ювелирной работы, украшенная необычайно тонкой и замысловатой художественной резьбой. Вся она была не цельная, а состояла из восьми отдельных пластинок, подвижно соединенных в одно целое, символизируя собой единый союз восьми духов…

Не было сомнения, что эта вещь, даже помимо своего магического значения, представляет собой предмет огромной ценности.

Гуань-инь, внимательно рассмотрев драгоценность, отделила от нее две самые лучшие пластинки, сделанные из чистейшего, совершенно безукоризненного молочного камня и, подавая их Лун-вану, сказала:

— Ваши сыновья погибли из-за этих камней — берите же их себе, пусть вам будет удовлетворением хотя бы сознание того, что смерть их не была совершенно напрасной, а возмещается ныне достижением поставленной ими при жизни цели… Конечно, эти два камня не заменят вам сыновей, но ведь вы все равно погибших никогда уже не увидите, а при взгляде на эти вещицы вы тотчас о них живо вспомните, ясно их себе представите и ощутите их присутствие около себя. Таким образом, эти пластинки сольются в вашем представлении с вашими сыновьями и хоть до известной степени заменят их.

Лун-ван заплакал и, низко склонясь перед богиней, сказал:

— Спасибо вам, великая богиня! Вы правы — это успокоит мое сердце; я всецело подчиняюсь вам, и отныне я прекращаю нашу вражду… Благодаря этим мертвым драгоценностям, в которых вы вселили душу, вы успокоили меня… Но после того, как засыпан мой дворец и уничтожено мое царство, я стал бедным бесприютным странником, которому негде голову преклонить!..

Гуань-инь задумалась: как выйти из этого положения?..

— Живую потерю я, по возможности, возместила, но никакого приюта дать Лун-вану я не могу. Не можете ли вы помочь этому делу? — обратилась Пу-сы к Жу-лаю и Лао-цзюню.

— Но почему помощь не можете оказать вы? — в свою очередь, спросили те. — Ведь, на основании слов Юй-ди, все без исключения зависит от вас… Что вы захотите, как вы решите — все так и будет!

— А, ну, в таком случае исправить дело будет нетрудно, — улыбнулась Гуань-инь своей божественной приветливой улыбкой, один вид которой приносит утешение скорбящим и исцеляет страждущих… Богиня протянула руку к морю, указывая пальцем на недавно образованную ба-сянями землю, и затем медленно стала поднимать руку, уклоняя ее в сторону берега…

И пред глазами изумленных зрителей совершилось чудо: как будто следуя за движением руки богини, масса земли и камней, ранее упавшая в море, теперь стала подниматься из пучины все выше и выше, затем стала нагибаться над берегом, и вскоре огромная гора стала на свое прежнее место — такая же, какой была, пока ее не потревожили ба-сяни…

Этого даже они не ожидали и с восторгом и обожанием смотрели на богиню, столь же могущественную, как и милосердную…

Продолжая хранить свою благостную улыбку, Гуань-инь снова ладонью вниз протянула руку по направлению к морским глубинам, и затем тихо стала поворачивать ее ладонью вверх.

Лун-ваны, глаза которых привыкли к воде, и духи, имеющие двойное зрение благодаря своим магическим знаниям, — все увидели, как покрывавшие дно моря развалины стали быстро собираться вместе, камни начали громоздиться один на другой; роскошное здание быстро росло, и скоро дворец стоял таким же причудливым, роскошным и наполненным сокровищами, каким он был несколько дней тому назад.

Удивленные боги, лун-ваны, духи и гении встали и низко поклонились Гуань-инь, говоря:

— Воистину, вы являетесь богиней Неба, Земли, воздуха и моря!

— Если бы вы не явились сюда, — обратились к ней Жу-лай и Лао-цзюнь, — то что бы мы двое могли сделать при той ненависти и несогласии, которые царили здесь!

— О, нет, — возразила Пу-сы. — Все то, что вы сейчас здесь видели, сделала не я, а то чувство снисходительности и милосердия, которые часто спрятаны в глубине сердца у каждого существа; нужно только уметь извлечь их из-под гнета других низких и эгоистических забот и побуждений, и тогда они смогут творить чудеса!

— Итак, мир заключен, — обратился ко всем Лао-цзюнь, — но я полагаю, что все мы должны отправиться к Юй-ди и просить у него извинения за доставленное ему беспокойство.

Все лун-ваны и ба-сяни согласились с этим предложением и отправились к Нефритовому Императору.

Небесный Владыка принял богиню, Жу и Лао весьма приветливо и спросил их:

— Удивительно, как это вам удалось их примирить?! И чем же, в конце концов, все дело закончилось?

— Ваше Величество, — отвечали Лао и Жу, — если бы не богиня, то нам никогда бы не удалось примирить враждующие стороны… А богиня взяла только у ба-сяней две нефритовые пластинки и отдала их Лун-вану, возмещая ему жизнь двух сыновей теми вещами, которые прельстили их и из-за которых они потеряли свою жизнь… Вместе с тем, богиня заставила гору вернуться на прежнее место, вернула морю его глубину и водам течение, а затем восстановила дворец. Таким образом, сердце Лун-вана успокоилось, царство ему возвращено, Восточное море снова будет иметь население, и природе возвращены ее права. Не только мы, посредники, но и обе стороны вполне довольны решением; примирение состоялось вполне искренне, и вражда искоренена!

— А, это все очень любопытно, что вы мне доложили, — сказал довольный Юй-ди. — Ну-ка, Гуань-инь, покажите-ка вы мне ту гору, которую извлекли из моря, и то море, которое вы освободили от горы!

Гуань-инь, а за ней и два ее спутника взглянули по направлению к берегу Восточного моря и не узнали местности: хотя, несомненно, это тот самый берег, где они недавно были, вон и Лун-хуа виднеется дальше, — но гора, дважды передвинутая, — как будто не та: она стала значительно выше… И море нельзя узнать — оно сделалось гораздо глубже прежнего, хотя дворец Лун-вана отчетливо виднеется в его глубине…

Видя изумление присутствовавших, Юй-ди рассмеялся:

— Недаром говорится о вас, богиня, что вы обладаете величайшими талантами; ваше искусство вы доказали как на Земле, так и на Небе. Устранить разногласия на Небе трудно, примирить же их на Земле еще труднее, но нет ничего труднее, как примирить Небо с Землей. Ну, а теперь я все-таки должен наказать тех, кто вызвал столько беспокойства, несчастий и потрясений в природе, на Небе и Земле… Введите сюда лун-ванов и ба-сяней.

Когда четыре лун-вана и Восемь гениев вошли во внутренний чертог Юй-ди и распростерлись ниц, Император строго обратился к ним:

— И вы, лун-ваны, и вы, ба-сяни, без всякого основательного повода осмелились нарушить порядок природы и спокойствие на Земле и Небе… Вы преследовали лишь свои узкие личные интересы, забывая, что ваши распри приносят несчастье тысячам существ. Вам не должно быть прощенья… Но Мировым Порядком установлено, что вся милость находится не у меня, а в руках Дао и Фо. Непостижимыми нам законами, истолковательницей и выразительницей которых явилась Гуань-инь, изначально было предопределено, чтобы вам, обеим провинившимся сторонам, была оказана милость до последних пределов… Но наказанию вы все-таки будете подлежать, потому что справедливость не может быть оскорбляема. Поэтому вы, Лун-ван, целый год будете служить без жалованья, а каждый из вас, ба-сянь, будет понижен на одну степень в вашей духовной иерархии, — также на один год. Если в течение этого года вами не будет учинено никаких проступков, то вы будете восстановлены в прежних степенях!

Ба-сяни и лун-ваны, пораженные в самое сердце милостью Юй-ди, не смели вслух благодарить Нефритового Императора; они только молча сделали троекратный земной поклон и вышли из чертогов Императора.

Лао-цзюнь, Жу-лай и Гуань-инь, со своей стороны, поблагодарили Юй-ди за его милости и снисхождение к слабостям духов и низших существ, — и тоже оставили покои Императора. Ба-сяни и лун-ваны ожидали их за оградой, горячо поблагодарили и сделали перед ними кэ-тоу, после чего три милостивых божества, дав последние наставления, скрылись.

— Друзья, — сказал Люй Дун-бинь, — я думаю, не лучше ли нам не возвращаться в Лун-хуа, где нас ожидает пир; не следует ли нам вернуться каждому в то уединенное убежище, где каждый из нас трудится и старается достигнуть большего совершенства и познания Дао, и откуда мы были вызваны для пиров и мирских забав, которые едва не привели нас к гибели?..

— Да, да, конечно, — раздалось со всех сторон.

Все гении сердечно поблагодарили друг друга за дружную поддержку, сели на бегущие облака и понеслись каждый в свою сторону, к своей обычной обстановке и привычному труду.

Четыре небесных военачальника, по приказанию Юй Хуан-ди, очистили земную территорию от своих войск, и с этого времени ссоры, распри и войны прекратились как на Земле, так и на Небе, и все стали жить мирно и дружно.