Путеводитель колеблющихся по книге «Запад и Россия. Феноменология и смысл вражды»

Введение

Внимательный читатель, конечно, сразу обратит внимание на то, что первая часть названия книги является известным повторением книги Н. Данилевского «Россия и Европа» (1869). Однако в нашем случае совершенно обдуманно на первом месте угнездилась другая последовательность и перемененное местами определение этой оппозиции – Запад и Россия. Но более существенным для автора является уточнение данного подхода, определенное во второй части названия: Феноменология и смысл вражды.

Предупреждая сразу возникающие возражения и комментарии к завершающему слову этого подзаголовка – вражды, автор сразу хочет заявить, что данный акцент на этом понятии носит продуманный характер, и его не смущают многообразные негативные коннотации этого определения. В конце концов, содержание книги и должно ответить на правомерность употребления данного выражения в тексте работы. При этом автор обращает внимание на то, что заявленная полемическая актуализация данной оппозиции «Россия – Запад» рассматривается как известный ответ на сформировавшуюся в западной мысли традицию именно так и воспринимать свои отношения с Россией – не принимая даже теоретической возможности равенства с нею, постоянное подчеркивание зависимого, подчиненного (в разных планах – от культурного до технологического) положения России по отношению к Западу и, наконец, устоявшееся окончательно психологически-ментальное ощущение своего превосходства в антропологическом как бы отношении – торжество западного прометейства над русским бесформенностью (исходя из западных культурных стереотипов) в человеке.

Мы сознательно берем крайние точки зрения и определившиеся радикальные позиции, но в целом тренд именно таков: Запад не хочет, да и не может, как теперь очевидно, принять Россию в свой состав в той полноте ее исторического и культурного осуществления, какая оформилась именно как некая данность, какую мы наблюдаем сейчас, в конкретный момент истории человечества (начало XXI века). Но в тех или иных формах это неприятие существовало на протяжении всей исторической парадигмы взаимоотношения этих двух родов цивилизаций, двух типов культуры и двух типов ментальности в широком смысле – от религиозно-этических воззрений людей до эмоционально-чувственного отношения к бытию и пониманию места человека в целостной картине мира.

[8]

Книга, какую держит в руках читатель или же читает в интернете, для ее автора написана о самом главном, что есть в жизни русского человека[3]. Человека русской культуры, родного русского языка, может быть, русской православной веры, знающего, что «Пушкин – наше всё», читавшего тексты (в каком объеме и что конкретно – неважно) Карамзина, Толстого, Достоевского, Чехова, Булгакова, Платонова, Шолохова, Ахматову, Мандельштама, Пастернака, других русских писателей; человека, знающего и помнящего о Куликовом поле, Смутном времени, о победе над Наполеоном, о страшной войне с фашистами; человека, который гордится историей страны, прорывом в космос, русскими гениями в науке и искусстве; человека, какой любит природу всей громадной России – от Севера до Юга, от Запада до Востока – населенную многими народами и народностями, которые давно стали частью большого русского этноса, сохранив при этом свою культуру, язык и самобытность.

Очень многое из того, что находится в России, любит русский человек, эта связь трудно объясняется логически или другими рациональными причинами. Как, впрочем, у большей части других народов. Мы любим свою родину не за то, что она дала нам то-то и то-то, хотя в какой-то момент своего развития каждый человек начинает сравнивать и сопоставлять свою жизнь с жизнью других людей в других государствах и задаваться вопросом, а почему у них не так, как у нас? А почему они живут иначе? Почему они живут лучше/ хуже? Эти вопросы, задаваемые людьми, часто приводили в истории тех или иных стран, включая Россию, к социальным волнениям, переходящим подчас в революцию, к смене власти и режимов, но, тем не менее, эти вопросы и перемена образа правления ничуть не влияли и не влияют на глубинное отношение человека к своей родной стороне.

Конечно, по-своему, это архаическое, отмирающее чувство в современном глобальном мире, когда в мгновение ока (с точки зрения вчерашнего дня) мы перемещаемся в пространстве, подчас лучше знаем красоты и достопримечательности других стран, чем своей, живем и работает не там, где мы родились, а часто там, на чужбине, и умираем, но пока оно, это чувство, еще сильно развито в человеке и вызывает у него целую гамму эмоций, переживаний, связанных с пониманием того, что вот эта часть земного шара, принадлежащая в том числе и ему, – это его родина.

Родина дает человеку очень много – и прежде всего язык, на котором он думает и говорит (хотя сегодня многие люди говорят на многих языках, и это замечательно), но – самое главное, от чего невозможно отказаться – это язык твоей матери, твоей культуры, твоего народа. Это нечто изначальное, что остается с человеком навсегда, как бы широко он ни был интегрирован в современный мир. Мы связаны тесными узами, которые чаще всего и не осознаются нами, с той природной средой, какая является для нас родной, своей. Мы знаем, как над нашей родиной встает солнце, как оно заходит, какое море, река или озеро являются нашим близким ландшафтом, какие леса, травы, пески, горы также стали частью нашего зрения и запечатлелись в нем навсегда.

[15–16]

Исходя из намеченных пунктирно тезисов, предлагаемая читателю книга будет носить смешанный, по своему жанру, характер – это не исторический трактат, не философское исследование свойств мышления русских, не психологические наблюдения над характером и ментальностью русского народа, не рассмотрение культурных и религиозных особенностей России как мировой, состоявшейся цивилизации, и, тем более, это не политический трактат с выдачей каких-то интеллектуальных бонусов тому или иному этапу исторического развития страны. Все это будет, так или иначе, представлено в содержании книги, но рассматриваться эти элементы «явления России» как целого автором будут только во взаимосвязи, в единстве.

Главное для автора – объяснить характер этой взаимосвязи. Помимо личности самого субъекта повествования – это априорное понимание того, что именно таким – сложным – образом устроен весь механизм русской цивилизации. Хотя это слово – механизм менее всего соответствует тому, что мы обнаруживаем в жизни России. Конечно, эта страна, эта цивилизация есть некая органическая целостность, есть явление космической, природной жизни, она более чем что-либо в истории человечества так мало зависит от внешних факторов и определяется собственными внутренними принципами развития.

Именно поэтому, как мы пишем дальше, Россия является протоцивилизацией, которая устроена и развивается на своих собственных основаниях, очень часто смешивая периоды своего взросления, становления и зрелости, проходящих по-разному в разных частях всего ее организма. Здесь политическая подростковость древней Руси может соседствовать с гениальными фресками и иконами Дионисия и Андрея Рублева, здесь примитивное ведение земледелия может быть современницей высокого храмового искусства и письменных шедевров, вроде «Слова о полку Игореве», здесь неразвитость и ограниченность личного индивидуального начала, мешающего встроиться русскому человеку в контекст европейского Нового времени с его торжеством «Я», соседствует с самоотверженностью всего народа на бранном поле по примеру времен раннего христианства, здесь отвлеченные представления о совести, морали, грехе и красоте гнездятся посреди разрухи Смутного времени непоколебимой твердыней и спасают государство.

Не может быть дан в этой книге какой-то определенный (окончательный) ответ о том, какова Россия, что ее ждет в будущем и как она встроится в новый мир? Было бы смешно автору претендовать на это. Это еще одна (из многих) попытка, по возможности, честного, непредвзятого, с анализом тех аспектов национального характера, какие мешают народу двигаться дальше, рассмотрения основных черт и свойств русской цивилизации, которая стала одним из самых значительных явлений в истории всего человечества на всем длительном пути его развития.

[20–21]

Именно обстоятельство, связанное с отторжением Западом[4] от себя русских варваров и их государства, какое во многом (а по существу – в основном) не следовало тем лекалам развития, какие определились в западной культуре, определило характер противоборства, какой избрала Европа (Запад) по отношению к своему историческому соседу. Заметим, что это «отталкивание» чаще всего принимало очередную попытку или завоевания России или ее оттеснения на задворки европейской цивилизации. Все эти процессы, вплоть до феномена Гитлера, носили регулярный и непрекращающийся характер, несмотря на периоды известного единения и даже примирения России и Запада в некоторых исторических условиях.

Все оказывается враждебным для Запада в этой парадигме противостояния – избыточная территория (фактически имеющая какие-то запредельные величины – для европейца, жителя маленькой, относительно, Европы: Россия – это страна, которая никогда не кончается), другая религия (в чем-то похожая, но пугающе непонятная), другой человек, другая форма государственного правления, иное отношение к истории и – главное – ускоренное историческое развитие с созданием совершенно определенной цивилизации мощного европейского толка, но с добавлением то ли азиатского начала, то ли какого-то собственного, русского, элемента, – цивилизации, которая встает на востоке Европы как стена, какую ни обойти, ни перепрыгнуть, ни сломать.

[22–23]

Ответы, какие автор будет искать в этой книге, связаны с тем, что волнует не только его как человека и исследователя, но волнует, вероятно, большинство русских людей, сводятся к следующему: сохранила ли Россия свою особую цивилизацию, что в ней изменилось за последние 30 лет, проломил ли Запад ту стену между нами, о которой сказано выше (и, может быть, завладел в известной степени нами, нашей душой, привил ростки своей цивилизации)? Наконец, каковы перспективы развития этой – без сомнения – новой русской цивилизации на ближайшие лет 100–200? Те ответы на эти вопросы, какие читатель найдет в этой книге, не носят ни в коей мере завершающего характера, по крайней мере, сам автор не претендует на такой их статус. В большей степени это приглашение к диалогу тех, кому не безразлична судьба России в условиях меняющейся глобальной истории.

В развитие одно небольшое замечание. Михаил Гефтер, много размышлявший о своеобразии исторического пути России, как-то заметил, что «Россия – это исторический взрыв». Относительная историческая молодость России, ее попадание в круг европейских и впоследствии мировых держав начинается всего-ничего – с XVIII века. Отсутствие серьезного цивилизационного и культурного базиса по сравнению с определившимися до этого этносами, выстраивание своей оригинальной модели ментального взаимодействия с действительностью, ощущение вместе с тем своей традиции, воплотившейся в православном религиозном чувстве, взятом напрямую у Византии, то есть у Восточной Римской империи, ученичество, подражание своим соседям и, вместе с тем, самостояние, известного рода гордыня в осуществлении своей исторической судьбы – такова двойственная природа России. Она потребовала особой антропологической породы людей, какая, может быть, по своим исходным природным характеристикам и не соответствовала тем задачам, какие ей пришлось решать в последние два века истории своего народа, в девятнадцатом и двадцатом. Ее сущностное отличие, непохожесть на все остальное подобного рода, представленное на палитре мирового человеческого своеобразия, лежит в основе ментальных структур, духовных поисков, ужасающих заблуждений и сохраненной все же веры в истинное предназначение человека и человечества.

Стремление русских в решающий для мировой цивилизации XX век найти иную альтернативу развития человечества стоил им громадных жертв и разрушения созданной ими мировой державы – СССР. Куда теперь они, русские, могут двинуться дальше, исходя из еще не распавшейся ментальности, сохраненной веры, теплящейся пока идеальности побуждений, пройдя через опыт (30 с лишним лет – не шутка) пребывания в иной цивилизационной реальности, замешанной на чувстве индивидуализма, стремления к комфорту и потреблению, поклонения «золотому тельцу», – достоверно не известно никому.

[24–25]