Пути волхвов. Том 1

Глава 3 Лешачонок

Главное для любого сокола – не привязываться ни к кому. Ни к кому, кроме своего князя. Мне было несложно выполнять это правило, я и не знал, каково это: быть верным человеку не за золото и не в уплату долга, а просто так, по велению сердца. Только других соколов, может, и считал за братьев, но никогда не спрашивал себя, насколько я верен им.

Наверное, правы были те девки, которые говорили, что вместо сердца у меня – ледяной камень со дна Русальего Озера. Я и не думал их переубеждать, пусть пересказывают друг другу байки про Кречета, да не смеют предлагать ему свою преданную любовь.

Но с тех пор, как захворал княжич, что-то во мне переменилось. Мне стало неспокойно, и теперь я даже не мог понять, отчего так отчаянно пытаюсь найти знахаря: по приказу ли княжескому или по собственной нужде?

Княжич Видогост мне нравился. Мальчику едва стукнуло семь зим, но он не был докучливым, как другие дети, а рос рассудительным и серьёзным, сразу видно – будущий верховный князь. Даже Рудо разрешал Видогосту играть с собой и резвился, как щенок, когда мальчишка кидал ему палку. Мне бы не хотелось, чтобы Видогоста забрала хворь.

Я много спрашивал о знахаре, волхве волхвов. И в окрестностях Топоричка, и дальше, в Овражке, в Липоцвете. Никто давно уже его не видал.

Князю не нужны были ни другие знахари, ни волхвы, ни ворожеи. Только он, тот самый, который не имеет ни дома, ни имени, и найти которого сложнее, чем лисьедухов цвет в ночь на Круговорот. Отыскать-то его непросто, но мне по плечу, как я думал.

Когда князю нужно быстрее доставить весть или посылку, мы с Рудо мчимся напрямик, и нас не волнует, что впереди: непролазная ли чаща, глубокое ли озеро или шустрые реки. Нас везде знают и даже помогут дети Серебряной Матери – нечистецы. Но сейчас наш путь пролегал по Тракту, петлял между городов и селений, и общаться нужно было не с нечистецами, а с людьми, детищами Золотого Отца.

По-моему, это куда хуже.

Люди хитрые, может, даже хитрее нечистецей. И уж точно глупее. Там, где нечистец смолчит, усмехнётся, растает между зелёных ветвей, человек схватится за топор и полезет в драку. Порой я сознательно пускал Рудо по глухим тропкам в обход деревень, чтобы не связываться с грубыми любопытными селянами, но в этот раз без людей мне не справиться.

Расположение селений вдоль Тракта я помнил наизусть, а простые путники и обычные гонцы могли определить их близость по запаху. Если свежий лесной дух становится остро приправлен дымом – значит, недалеко очаги и горячая пища. Но в этот раз, подъезжая к Арчовушку, я почуял не добрый дым домашних печей, томящих в каменных чревах супы и пироги, а горький смрад погребального костра. У Рудо шерсть на загривке встала дыбом: пёс тоже почуял смерть.

Я похлопал Рудо по боку, он сбавил скорость, позволяя мне спешиться. Маслянистый дым ещё висел у еловых вершин, мягко окутав колючие ветви, но запах был выветрившимся, полумёртвым. Впереди я увидел невысокую ограду, за ней – пасущихся чёрных коз. Чуть дальше из леса выступали потемневшие от времени избы, и выглядели они так, словно когда-то давно сами вышли из чащи на своих ногах, а потом осели на землю, вросли в траву и позабыли, что раньше умели ходить.

– Спросим быстро о знахаре, если никто не видел его, поскачем к Смарагделю, – шепнул я в мохнатое пёсье ухо.

Навстречу нам выскочила целая свора олек – небольших охотничьих собак с туго закрученными в кольца хвостами. Они подняли звонкий брёх, скакали вокруг Рудо, щёлкая зубами и не решаясь подойти ближе. Мой статный монф гордо прошагал мимо, не удостоив олек даже взглядом.

На шум, поднятый ольками, к нам вышли местные – трое мужчин и несколько мальчишек, жадно глядящих на нас и перешёптывающихся. Самый старший из мужчин прикрикнул на собак, и они разбежались, опустив хвосты.

– А князь нам подарков не прислал? – выпалил шустрый патлатый малец. Высокий бледный юноша – должно быть, брат, – одёрнул наглеца.

– У князя нет для вас поручений и новостей, – произнёс я. – Только один вопрос, на который ответит ваш староста, если отведёте меня к нему.

Старший, прогнавший собак, приблизился ко мне и протянул руку.

– Я староста. Теремир. Спрашивай тут, сударь Кречет. Видно, ты спешишь.

Мне не понравился ни его тон, ни его слова.

– Что, Теремир, даже не поднесёшь соколу калача с пенным? Или у вас всегда так встречают гостей?

Мужчина с длинной каштановой бородой тронул Теремира за плечо, словно хотел что-то ему подсказать, но староста покачал головой и прямо взглянул на меня: непреклонно, уверенно. Я люблю такие взгляды, в которых сразу читаются и сила, и ум. Может, я лично чем-то насолил Теремиру, а может, у него другие причины не жаловать гостей.

– Не ходи лучше, Кречет. Поберегись. Только сегодня захоронили хворого, разнесёшь ещё мор по округе.

– Так что же знахари не помогли вашему хворому?

Теремир склонил голову.

– Не все напасти лечат знахари. От того, что унесло Мерега, нет ни припарок, ни снадобий.

Я ощутил холодок в груди. Неужели несчастного унесло то же, что мучит княжича Видогоста? И, раз уж больной Мерег ушёл, великого знахаря тут вряд ли видели. Я постарался сделать так, чтобы ни одна тревожная мысль не отразилась на моём лице, и нарочито нагло ухмыльнулся.

– Есть один знахарь, пастырь всех знахарей. Разве ты, Теремир, не мог пригласить его для своего Мерега?

Спутники Теремира сурово переглянулись. Не будь я соколом, меня схватили бы за шиворот и отучили бы дерзить сельским старостам. Рудо рыкнул, будто невзначай, мальцы отскочили подальше, не сводя с нас любопытных взглядов, а ольки снова залились звонким лаем.

– Искать того знахаря – всё равно что ловить ветер ситом, – холодно ответил староста. – Ты не можешь не знать того, что он сам приходит туда, куда хочет, и нельзя его ни позвать, ни привлечь.

Что ж, очевидно, знахарь здесь не появлялся. Я и не надеялся так скоро его найти, но всё равно ощутил разочарование.

Рудо дёрнул ушами, прислушиваясь, и до меня тоже донёсся какой-то звук. Мальцы тут же насторожились, забыв про нас с псом, и бросились обратно в деревню, на шум. Крепкий длинноволосый юноша подбежал к Теремиру и зашептал что-то старосте на ухо, подозрительно поглядывая в мою сторону. Теремир кивнул, отослал юношу и махнул мне рукой:

– Коли не боишься хворей, проходи, Кречет. Наш кабак напоит тебя, а в мыльне отдохнёшь. Меня зовут дела.

– Не боюсь, если твои люди окурили улицы и дома.

Теремир обернулся через плечо, взглянув на меня с неприязнью.

Минуло десять зим с тех пор, как моровое поветрие выпустило Княжества из когтей. С тех пор в городах и сёлах осталась привычка окуривать дома можжевельником и пахучими маслами после каждой смерти. Во время Мори это едва ли помогало, но всё же знахари убедили люд, что смолистые запахи укрепляют тело и дух и прогоняют первые слабые признаки болезни. Своим дерзким словом я мог оскорбить Теремира, но мне не было дела до обид сельского старосты. Хуже ко мне относиться не станут, знают, что я сижу за одним столом со Страстогором в тереме, а ссориться с верховным князем не решатся ни в одном княжестве.

Внезапно я услышал, как кто-то истошно вопит: пронзительно, срывая голос. Так не кричат по пустякам, это был полный отчаяния вопль попавшего в беду. Во мне взыграло любопытство.

– Поймай нам что-нибудь на ужин, – попросил я Рудо. – Охоться. Я скоро позову. Не будем тут задерживаться, поедим в пути.

Пёс лизнул меня в руку и с готовностью помчался в лес, а я отправился туда, откуда доносился крик. Визг повторился, я расслышал грубые голоса и недобрый смех.

– Что там происходит? – спросил я паренька, спешащего туда же, к центру селения.

– Поймали вора, – возбуждённо ответил парнишка. Его глаза блестели в предчувствии развлечения.

Я поморщился. С ворами в деревнях никогда не церемонились. Если видишь в деревне или на Тракте хромого, припадающего на левую ногу, – скорее всего, перед тобой однажды пойманный вор. Тем, кто попался на воровстве, отрубали большой палец на левой ноге. Отучали присваивать чужое и ставили метку: раз хромает, значит, промышлял недобрым, будь с ним осторожнее.

Я увидел отблески высокого костра и людей, собравшихся вокруг. Мне это показалось странным: погребальные костры не жгли на деревенских площадях, да и редко они были настолько лютыми.

Растолкав толпу, я протиснулся в первые ряды. В лицо мне дохнуло жаром костра. Мужчины подкидывали дров, отчего целые стаи алых искр взлетали к самому небу.

– Вы собираетесь сжечь вора? – недоумённо спросил я у старухи, жадно взирающей на неистовствующее пламя.

Она посмотрела на меня как на несмышлёного юнца.

– То не просто вор, – ответила старуха. – То меченый.

– Что с того?

По дорогам Княжеств бродит множество меченых – выживших после страшного мора. Болезнь оставила следы на их телах. Уродства. Их гнали только поначалу, когда думали, что они могут принести новый мор. Постепенно к меченым привыкли, но всё же не допускали до привычных занятий и не любили, чтобы они селились в деревнях. Сжигать несчастного заживо за то, что он выглядит не так, как другие, – дикарская затея.

Я выпрямился во весь рост и сложил руки на груди, зная, что выгляжу довольно устрашающе. Это не моё дело, но отчего-то мне захотелось вмешаться. Было ли это решение происками Господина Дорог, которому понадобилось попутать нить моего пути? Не знаю. Но всё сложилось именно так, как сложилось.

Двое селян выволокли к костру грязного тощего юнца, который извивался и визжал так, что закладывало уши. Мальчишка был совсем мелкий и костлявый, непонятно, откуда у него взялось столько сил: мужчины с трудом держали его, пока к ним шёл третий, неся на плече топор.

– Так ему, трёх кур у меня стащил, и яиц без конца, – пробормотала старуха.

Мужчина занёс топор и с размаху опустил на ступню вора. Мальчишка завопил так, что даже у меня волосы встали дыбом. В толпе я заметил старосту Теремира, который равнодушно взирал на расправу. Захлёбывающегося криком и всхлипывающего воришку поволокли прямо в костёр. И этого я уже стерпеть не мог.

– Именем князя Страстогора, остановите это безумие! – рявкнул я и бросился к селянам, которые уже были готовы толкнуть мальчишку в костёр. Малец теперь сопротивлялся вяло и только хрипел. Земля под ним почернела от крови. Я знал, что такое боль, и представлял, насколько он обессилел после знакомства с топором, особенно если раньше не сталкивался ни с чем серьёзнее тумаков и крапивных стеблей.

Селяне замерли. Мальцу повезло, что я оказался соколом Страстогора – князя, которому принадлежали эти земли. Имя князя подействовало на них как бочка ледяной воды после беспутной пьянки. Я оттолкнул мужика с топором, схватил мальчишку за шиворот и отбросил от костра. Его драная одежда уже начала дымиться, на грязной коже вспухли ожоги. Вблизи я смог разглядеть, что под слоем грязи его кожа отдаёт зелёным. Неужели лешачонок? Но чей? Смарагделя или Гранадуба? И как в таком случае он умудрился попасться людям?

– По указу князя, никто, кроме него, не властен решать судьбу вора! Вы уже наказали его, так зачем же отнимать жизнь?

Мужики хмуро переглянулись, но не решались спорить с соколом.

– Он грабил нас, – буркнул тот, что держал топор. На лезвии блестела сгущающаяся кровь.

– Что с того? – рыкнул я. – Ты отнял у него палец. Он будет хромать всю жизнь. Этого мало?

Другой встрял:

– Он же меченый! Ты часто видел зелёных людей?

Я видел не только зелёных людей. Я видел такое, что ни один из этих селян даже представить себе не мог. Я встал так, чтобы они не смогли добраться до мальчишки, сжавшегося на земле жалким дрожащим кулём.

– Меченые не опасны. Он не от хорошей жизни воровал.

– Так шёл бы к шутам!

– Может, он и шёл. Да только теперь дойти ему будет трудновато.

Младший из мужчин склонил голову. Раскаивался?

– Мы слышали, Морь возвращается, – тихо произнёс он. – У нас уже помер один, больше смертей нам не надо.

Я поискал глазами Теремира, надеясь, что хоть он образумит своих дикарей, но староста исчез. Во мне вскипел настоящий гнев.

– Я тоже слышал на своём веку немало небылиц. Но я не бросаюсь убивать безвинных! Навлечёте на себя беды, Владычица Яви не любит, когда пути обрываются не её руками!

– Забирай его, сокол, коли так печёшься о воре, – буркнул бородач, в сердцах воткнул топор в землю и ушёл.

Толпа постепенно стала расходиться, разочарованно ропща. Селяне надеялись развлечься, глядя на сожжение мальчишки, а я сорвал всё зрелище.

Я хмуро, по-волчьи уставился на собравшихся селян, выпроваживая каждого взглядом. Они немного потоптались, и скоро мы с мальцом остались одни.

Я опустился на землю рядом с мальчишкой и похлопал его по плечу. Малец дёрнулся, зашипел и обернулся на меня, клацнув зубами в опасной близости от моей ладони. Глаза у него покраснели и блестели от слёз.

– Не скалься на меня, – пригрозил я. – Я тебя от смерти спас. Должен мне будешь.

Костёр ещё горел, такой же злой и жаркий, разливая по земле алый и золотой свет. Я посмотрел на искалеченную ногу мальчишки и содрогнулся. То ли топор соскочил, то ли мужик не отличался меткостью, только вместо одного большого пальца мальцу отсекли два пальца и часть стопы. Такую хромоту не скроешь, как ни старайся. А ведь может начаться порча, и тогда придётся отнять стопу по самую щиколотку, а то и выше. Земля промокла от крови, которая никак не хотела униматься и всё текла. Красная – значит, не лешачонок, человек простой. У лесовых кровь зелёная. Я немного огорчился. Будь малец лешачонком Смарагделя, я бы привёл его к отцу, а в обмен попросил бы не забирать брата Летавы. Ну, значит, не судьба.

Мальчишка притих, только всхлипывал и дрожал, сжавшись комком. Сам он не встанет, это очевидно. И оставлять его тут нельзя, кто знает, не вернутся ли селяне, чтобы закончить начатое, едва я покину деревушку. И, чего доброго, истечёт кровью на моих глазах. Дурной знак.

Я выбил ногой из костра небольшое бревно, потушил его, стянул рубашку и, обернув ею руку, схватил тлеющую головёшку. Поднёс к ране мальчишки, чтобы прижечь, и он снова завизжал, задёргался, пытаясь вскочить и убежать, но я надавил ему на грудь свободной рукой, не давая уползти, а второй продолжал прижигать скверную рану. Запахло палёным мясом.

Только убедившись, что кровь остановилась, а края раны запечатались, я перестал вжимать мальца в землю. Он обмяк, закрыл глаза, а я спешно вынул из поясного мешка пузырёк с маковым молоком и, вынув зубами пробку, влил всё до капли мальчишке в рот.

Я выпрямился, отряхнул руки, развернул рубашку. Она была безнадёжно вымазана сажей и прожжена насквозь в нескольких местах, но я всё равно надел. Сунул два пальца в рот и свистнул один раз долго и два раза коротко, подзывая Рудо.

Местные, проходящие мимо, поглядывали на меня с презрением и злобой. Я не отвечал на их взгляды, чтобы не злить ещё сильнее. На запах крови сбежались ольки и кружили чуть в стороне, страшась подойти к чужакам ближе.

Пёс скоро прибежал, перемахнул через ограду, отделяющую деревню от леса, и ткнулся мне в лицо большим мокрым носом. Он держал в пасти зайца, светлая шерсть на морде промокла от заячьей крови.

– Ай, умница, Рудо, – похвалил я друга и потрепал по холке. Осторожно взял добычу из пасти и подвесил себе на пояс. Приготовлю позже.

Рудо обнюхал недвижно лежащего на земле мальчишку и лизнул его в грязную щёку с дорожками слёз.

– Что, Рудо, подвезёшь ещё одного седока? Да не переживай, он тонкий совсем, заяц твой и то больше весит.

Рудо махнул хвостом, радуясь звуку моего голоса, и я истолковал, что пёс не будет против лишнего наездника. Я подхватил мальчишку. Он и правда оказался почти невесомым, будто даже кости были птичьими, полыми внутри. Я запрыгнул на спину монфа, устроил перед собой бесчувственного мальца и легонько надавил пятками на бока Рудо. Пёс мгновенно сорвался с места, уносясь из деревни прямо в Великолесье.

Если двигаться прямо по Тракту, потратишь много дней впустую, огибая Русалье Озеро, а в конце пути попадёшь в Черень, столицу Чудненского княжества. Меня это не устраивало.

Я направил Рудо напрямик через чащу, в суровое Великолесье, пролегающее через территории сразу трёх княжеств и делимое четырьмя Великолесскими лесовыми, царями всех лесовых. Так я хотел сократить путь, быстро добраться до других поселений, а между делом проведать старого друга.

Мальчишка всхлипывал, не приходя в себя, и изредка принимался что-то бормотать. Рудо нёсся сквозь лес резво, радостно, под плотной шкурой перекатывались сильные мышцы. Я знал, как он любит свободные поля и дремучие рощи, какой радостью полнится пёсье сердце, когда лапы топчут не твёрдую землю и не городские улицы, а утопают в мягком мху и сочной траве, когда ароматный пряный ветер треплет шерсть, а нос щекочут запахи таящейся в кустах и норах дичи.

Стоял мой любимый час: когда день уже прошёл, а настоящий густой вечер ещё не наступил и кругом – только серо-сиреневое безмолвие, прохладное и таинственное, подёрнутое зелёным туманом лесного дыхания.

– Лесовой заберёт, – жалобно прохрипел малец, не открывая глаз.

– Заберёт, – подтвердил я. – Если захочет.

Не в моих правилах утешать людей и внушать им то, чему не суждено сбыться. Ни для кого в Княжествах не секрет: свернул с Тракта – будь готов к неприятностям. Особенно если никогда раньше не был в Великолесье и не носил дары лесным хозяевам. А я как раз хотел предложить мальца лесовому.

– Идёт уже. Вижу. За мной идёт.

– Да что ты видеть можешь, с закрытыми-то глазами? – хмыкнул я, понимая, что мальчишка, скорее всего, даже не услышит меня в своём состоянии.

Он бредил, не более того, но я на всякий случай стал внимательнее смотреть по сторонам. Рудо бежал ровно и уверенно, не было похоже, что нас встречают лешачата, потому что их мой пёс всегда узнавал и немного нервничал, а если бы увидел Смарагделя, то бросился бы ему навстречу, визжа и виляя хвостом.

Скоро глухая чаща перед нами расступилась, и я приказал Рудо остановиться посреди просторной лесной поляны. Изумрудный мох ковром покрывал землю и прятал стволы давно упавших деревьев. По краям поляны прятались земляничные кустики. В начале лета здесь стоял головокружительный аромат сочных ягод, напоённых силой Золотого Отца, а сейчас, на пороге осени, воздух был сырым и пах грибами. Посреди поляны темнело старое кострище, обложенное обугленными камнями. Я усмехнулся, ощутив прилив гордости. Об этом месте не знал никто, кроме нас со Смарагделем и его лешачат. Даже остальные пятеро соколов не подозревали о том, что Великолесского лесового можно позвать, разведя костёр на поляне, спрятанной глубоко в лесу.