Путь к «Энергии»

20 ТРИУМФ?!

Пуск ракеты «Энергия» сильно подтолкнул наших корабелов. Главный конструктор Ю. П. Семенов буквально не вылезал из МИКа орбитального корабля.

Да и сам МИК был плодом его кипучей деятельности. Приехав на площадку 254, где находился МИК, он начал с самых тривиальных требований к строителям не только по срокам, но и по чистоте помещений, наличию действующих туалетов и т. д. Ничто не ускользало от его взора. Он относится к тем людям, которые все считают своим. Своим он считал предприятие, своим он считал коллектив, своими он считал корабли «Союз» и «Прогресс», своими он считал космические станции «Салюты» и «Мир», своим он считал и орбитальный корабль. Это и предопределило его действия. Он никому не позволял без его разрешения вмешиваться в его производственную деятельность, очень ревностно следил за министерскими чиновниками, от которых не получал действенной помощи. Его отношение к сотоварищам, умение и желание прийти на помощь в трудный для них момент высоко ценились сотрудниками и смежниками. Эти качества и привели к тому, что он впоследствии стал преемником В. П. Глушко — Генеральным конструктором НПО «Энергия».

Дела, относящиеся к орбитальному кораблю, он «крутил» на ежедневных оперативках вместе со своим заместителем Н. И. Зеленщиковым. Кабинет был завешен десятками плакатов, где перечислялись нерешенные вопросы и недостающая комплектация. Красным карандашом отмечались выполненные позиции. А уж кто срок не выдерживал, того просто размазывали по стенке. За каждой позицией был закреплен ответственный, и сразу было видно, кто и как работал.

Более десятка версий математического обеспечения пришлось разработать в НПО АП: полет-то корабля предусматривался полностью автоматический, но очередные отклонения в системах приводили к новым версиям.

Доставалось и руководству: В. Л. Лапыгину, Ю. В. Трунову, В. В. Морозову и их коллегам. Думаю, об этом требуется отдельное повествование, и об управленцах, и о наших коллегах из НПО «Молния».

Но вернемся на площадку 112. За сборкой изделия пристально следил заместитель министра В. Х. Догужиев. Темп сборки существенно зависел от поставки комплектующих из Самары. У меня было такое впечатление, что весь завод, как во время войны, работал на победу. Директор завода А. А. Чижов очень умело и требовательно организовал производство. Люди работали в удлиненных сменах, без выходных. У них были хорошие заработки и снабжение. Отсюда и минимальные задержки в поставках. Имея собственные самолеты, заводчане буквально «теплыми» отправляли на ТК свою продукцию.

Руководить такой «махиной», как завод «Прогресс», мог только хорошо эрудированный, знающий и волевой человек — каким являлся Анатолий Алексеевич Чижов.

При сборке не обошлось без инцидентов. Во время пневмоиспытаний водородного бака из него выдвинулась 40-метровая тоннельная труба. Эта труба проходит через весь бак, а в ней находится расходная труба, через которую кислород верхнего бака поступает в двигатель. Так вот, из-за плохо закрепленных фланцев труба и выехала из бака, растянув компенсирующий сильфон.

Технологии ремонта на ТК не было. Да на такой случай и не рассчитывали технологи завода.

Что делать? Возвращать бак в Самару? Ведь вся оснастка для монтажа трубы находилась там.

Трудные ночи провели Григорий Яковлевич Сонис и Нина Ивановна Омысова (?), разрабатывая технологию ремонта, и нашли, как восстановить бак. На то, что все это привело к отклонению от графика работ, уже не обращали внимания.

Медленно, но уверенно сборка ракеты шла к своему завершению. Вот уже готов хвостовой отсек, межбаковый отсек. А это значит, что уже стал осязаемым конец механическим работам.

Блоки А уже переехали в четвертый пролет МИКа. А заместитель директора завода экспериментального машиностроения Ю. И. Лыгин все торопит и торопит своих подчиненных. Он уже начал готовить блоки к следующей ракете, а попутно, как бы невзначай, соорудил на берегах Сырдарьи целый дачный городок для отдыха своих сотрудников. С легкой руки В. Д. Вачнадзе этот городок стал называться Подлипки-Дальние в честь поселка Подлипки-Дачные, как когда-то назывался Калининград.

Самое удивительное, что никто не приказывал Юрию Ивановичу создавать это чудо в степи. Он был уверен, что космодром, а с ним и его люди будут жить здесь долго, и им, как и всем сотрудникам на материке, тоже нужны нормальные условия жизни.

Наконец собран и центральный бак. Что-то щемит внутри. Когда приступаешь к очередному этапу, ну скажем, в нашем случае пуск 6СЛ, кажется, что труднее задачи нет, чем пройти этот этап. Напряжены все нервы, тысяча сомнений гложет тебя — а вдруг?

Но проходит этап, и кажется: ну что особенного было? Что ты нервничал? Все кажется таким мелким и обычным, что порой думаешь, зачем ругались попусту, зачем портили друг другу настроение. Вот дураки!

Но наступает следующий этап. И уже забываешь про дураков, и все повторяется снова: опять перед тобой самый главный этап, опять у тебя сомнения, опять не в порядке нервы, опять споры и т. д.

Так начинался у нас и следующий этап в программе МКС «Буран» — этап летных испытаний орбитального корабля.

Переехал в четвертый пролет и центральный блок Ц. Сборка по графику — десять дней при двухсменной работе и две недели испытания.

Опаздывает на две-три недели к приезду на сборку орбитальный корабль. Но что-то в мире связано между собой, взаимоувязано, не могут одни вырваться вперед, а другие отстать. Только мы, ракетчики, расслабились и захотели немного отдохнуть, т. е. поработать в нормальном режиме, так нет! Всплыл вопрос осколков. Обнаружили, что при срабатывании пиротехнических средств разделения в верхних узлах связи боковых блоков с центральным образуются мелкие осколки. Они попадают в набегающий поток и могут повредить теплозащитные плитки орбитального корабля.

Раз могут, то точно повредят. Этого допустить было нельзя. Срочно проектируется новый безосколочный узел разделения, отрабатывается на специальном стенде, изготавливаются новые штатные узлы и доставляются самолетом на полигон. Это стоило Игорю Ефремову не одной бессонной ночи. Именно он нес ответственность за конструкцию перед Главным.

Новые узлы прилетели, а пакет-то собран. Как не хочется его разбирать! Но ничего не поделаешь.

Теперь уже мы, ракетчики, оказались крайними. Подхожу к Н. С. Шуракову:

— Ну, что будем делать?

— А что?

— Теперь мы будем «рыжими»?

— Это как работать.

— А как ты думаешь, что поможет?

— Премия.

— И какая?

— Хорошая. По окладу — и за десять дней все переберем.

— Согласен.

Пошел к Главному. Хорошо, что у него на ТК был свой фонд и он смог сделать так, что премию можно было оформить и получить в течение часа.

Борис Иванович выслушал, попросил график и дал нам эти десять дней на переборку.

Дело чести ракетчиков — не ударить в грязь лицом. Организовали совместные с заказчиком и конструкторами комплексные бригады, установили инженерный контроль операций, и работа закипела. Точно управились в десять дней. Была и премия.

Подкатил на транспортном агрегате красавец — орбитальный корабль. Началась самая ответственная операция — установка орбитального корабля на ракету. Корабелы во главе с Главным Ю. П. Семеновым не отходили от своего детища ни на минуту. Формально корабль передали заводу «Пporpecc» на окончательную сборку, и завод «Прогресс» нес ответственность за его сохранность и установку.

Но можно понять и людей, которые работали с кораблем долгие месяцы, месяцы напряженного труда, бессонных ночей: а вдруг новые сборщики сделают что-то не так?!

При каждой операции, будь то подстыковка подъемных траверс и подъем орбитального корабля, от него не отходили ни Главный, ни ведущий Ю. К. Коваленко, ни заводчане В. В. Москвин и В. П. Кочка, ни представитель НПО «Молния» А. А. Мотров.

С какой-то болью в глазах они смотрели на него: вернется ли он к ним еще?

Рядом с орбитальным кораблем поставили столик, на который положили образцы теплозащитного покрытия.

Трогайте, щупайте, смотрите, но не касайтесь этих плиток (а их более 30000) на самом корабле. Плитки, выдерживающие температуру до 2000 °C, были очень хрупкими, и малейшее механическое воздействие приводило к выводу их из строя.

Цена каждой плитки равнялась месячному окладу инженера. Интерес к ним был велик. Вот, чтобы удовлетворить любопытных, и положили образцы рядком.

Цикл сборки ракеты и орбитального корабля небольшой. На это отпускается три дня и еще неделя — на совместные проверки. Затем весь собранный комплекс следует в монтажно-заправочный комплекс. Там производится заправка орбитального корабля высококипящими компонентами.

Проходит несколько дней, и вся махина — ракета и орбитальный корабль — на установщике медленно выезжает из МИКа на площадку перед корпусом.

Торжественное построение, коллективное фотографирование, и гудок тепловоза, который потащил ракету на заключительный этап подготовки к полету — на старт.

Весь комплекс перешел в ведение военных испытателей 6-го управления космодрома. Командир управления В. Е. Гудилин наконец доложил, что все системы стартового комплекса готовы к приему изделия.

Составлены боевые расчеты, всем определены и их действия. Вроде все проверено и готово.

В который раз техническое руководство собирается на заседания, где анализирует состояние готовности систем. Теперь их проводят вместе оба Главных, поскольку В. П. Глушко не присутствовал, заболел. Так что всю ответственность нашим Главным пришлось взять на себя.

Пересмотрены сотни аварийных ситуаций, которые могли произойти во время подготовки, многие из них приводили к остановке дальнейших работ. Рассмотрены всевозможные отказы систем и определены дальнейшие действия, расписаны алгоритмы работы каждого оператора.

Все было направлено на то, чтобы в любой аварийной ситуации спасти и ракету, и орбитальный корабль.

Но когда перед пуском провели дополнительный анализ и учли варианты «ложного» срабатывания, то поняли — нам никогда не стартовать.

Опять бессонные ночи. Стали «чистить» аварии и уменьшать на бумаге их запрет на последующую работу.

Многие параметры вывели из особоопасных. Но и оставшееся число таких параметров могло в любую минуту застопорить ход подготовки, в том числе и по ложному срабатыванию. Установили изделие на стартовый стол. Смешанные боевые расчеты военных и гражданских, приобретя опыт работы на макетах, действовали дружно.

Заключительные операции начались с заседания техруководства, затем госкомиссия, и добро на заправку получено.

Проверено вроде все. Но тут вспомнили, а что, если положить в орбитальный корабль сувениры. Ну, скажем, конверты, значки. Они же будут потом бесценными.

Но глубоко сидящее у творцов космической техники суеверие взяло свое. Ю. П. Семенов категорически запретил даже думать об этом. Многие ракетчики разделяли его мнение. Так и улетели эти конверты и значки в Главкосмос обратно, не побывав в орбитальном корабле.

Заранее провели азотную подготовку. Пуск намечен на 29 октября 1988 г.

Мы всегда любили подарки к праздникам, особенно ко дню Октябрьской революции — 7 ноября. Наступил самый ответственный момент. Заправка и пуск. Приведены в готовность все службы космодрома, поисково-спасательная служба, наземные измерительные пункты, разбросанные по всей территории Советского Союза, плавучие измерительные комплексы, центры управления. Тысячи людей заняли свои рабочие места. Но все взоры направлены на Байконур, на площадку 110. Как пройдет старт системы?! Многие не верили в успех, многие сомневались — не может везти дважды, у многих после напряженных дней наступило некоторое безразличие. Но уже никто не был спокойным, все ждали.

Опять за столом руководители проведения пуска. Это командир боевого расчета В. Е. Гудилин, технический руководитель Б. И. Губанов, технический руководитель, отвечающий за готовность орбитального корабля, Ю. П. Семенов, руководитель испытаний В. М. Караштин, сменный руководитель боевого расчета Н. И. Ковзалов. За ними высшее руководство во главе с руководителем ВПК И. С. Белоусовым: А. А. Максимов, В. Х. Догужиев, руководители отраслевых институтов.

Процедура подготовки расписана по минутам, и как хочется, чтобы они прошли быстрее.

Закончилась заправка, перешли в процесс термостатирования — этот процесс заключается в том, что «теплый» криогенный компонент из хранилищ замещается «холодным». Тем самым новые порции «холодного» компонента не давали прогреваться компоненту в баке.

Начали поступать доклады о готовности к пуску всех систем, участвующих в подготовке.

Все. Готово! Нужно принимать решение.

— Разрешаю нажать кнопку «Пуск», — Главный дал разрешение на дальнейший процесс.

— Нажать кнопку «Пуск», — прозвучала команда командира боевого расчета генерала В. Е. Гудилина.

— Есть нажать кнопку «Пуск», — ответил по «громкой» пятый.

У многих сразу возникает ощущение, что после этого ракета взлетает.

На самом деле до взлета комплекса «Энергия — Буран» оставалось еще целых 10 минут.

Руководство всеми процессами перешло к наземному компьютеру. Остались самые сложные, самые напряженные операции, связанные с отделением наземных коммуникаций, закрытием клапанов на изделии циклограммой запуска двигателей (а их восемь на изделии), переходом на бортовое питание и т. д., и т. д.

Вся циклограмма последней операции в 10 минут расписана до десятых долей секунды. И естественно, человек уже не в состоянии охватить, а тем более проанализировать и принять решение. Поэтому все расписывается заранее и закладывается в наземную и бортовую вычислительную машину. Закладываются и всевозможные аварийные ситуации. Пошел процесс запуска. Эти 10 минут заставляют каждого как-то собраться, куда-то уходит сонливость (нам опять везет — пуск идет ночью).

Прошли 9 минут. Осталась минута и…

Но что это?!

На табло крупно: АПП — аварийное прекращение пуска.

Все отпрянули от экранов и свои взоры устремили на Главного — Б. И. Губанова. Он сидел спокойно и ждал докладов. Отбой мог произойти по многим параметрам. В том числе и корабельным. Ю. П. Семенов быстро пошел в комнату подготовки и управления орбитального корабля. Через несколько минут приходит.

— Я не виноват, — сказал он, — отбой прошел не по нашей вине. Изделие без термостатирования может стоять на старте ограниченное время. А как не хочется его сливать, чтобы повторять опять всю подготовку.

Но какое-то решение должно быть принято! Приходит наш управленец из Харькова В. Страшко, приносит распечатку с машины.

Картина стала проясняться. АПП наступило за 53 секунды до контакта подъема по причине неполучения метки, что плата прицеливания отошла от изделия.

Телевизионные камеры показывают, что ферма, на которой крепится плата, от изделия ушла. Как это может быть? Сразу вывод один: не сработал замок платы. Срочный сбор технического руководства у стола «первого». Продолжать, т. е. повторять циклограмму пуска, не представлялось возможным. Ведь сразу будет «сброс», так как в контур не поступят сигналы с платы. Нужно детально разбираться, а это значит нужно сливать изделие. Решение принято.

— Подготовиться к сливу изделия, — звучит команда первого, — пуск откладывается на 10 дней.

Про себя думаю: «Как это он определил эти десять дней?» Заседание госкомиссии. Идем вместе с Б. И. Губановым.

— Кого назначим председателем аварийной комиссии? — спрашивает он. — Может быть, Я. П. Коляко? — Тут же отвечает. — Нет, он не раскрутит. Давай тебя будем предлагать. Не возражаешь?

— Да нет, — отвечаю, а у самого сердце екнуло.

Прошло заседание, назначили председателя, определили срок — три дня на разбор ситуации.

Собираю в комиссию всех, кто хоть как-то мог повлиять на этот инцидент. Это представители генерального разработчика стартового комплекса, управленцы из Харькова, конструкторы — разработчики платы и механизма ее отвода, изготовители гидравлических систем, представители головного завода, заказчик от ГУКОСа.

Собираемся в одной из комнат на командном пункте. Идет еще слив изделия. И выходить с командного пункта не разрешалось.

— Я обращаюсь ко всем по поводу этого случая, — сказал я собравшимся, — прошу исходить из одного — причину АПП каждый ищет у себя. Очень прошу, не доказывайте, что вы не виновны. В таком случае мы не найдем причину.

Все согласились с этим подходом.

— Давайте создадим несколько групп, которые детально исследуют саму плату, ее замки, разложат до наносекунд всю циклограмму этого процесса, исследуют всю наземную электрику и гидравлику, разберут кинематику отвода и просмотрят всю механику механизма отвода.

Никто не возражал. Дал срок один день.

— Следующий сбор — завтра в 19 часов в МИКе, — сказал в заключение. Но так хотелось быстрее посмотреть на это злосчастное место отвода, что не утерпел и поехал к изделию во время выпаривания остатков криогенных компонентов. Узнал, что при сливе керосина в одном из боковых блоков процесс шел очень медленно. Техруководство создало по этому поводу еще одну комиссию под руководством М. И. Галася из КБ «Южное».

Под изделием увидел группу наших телеоператоров. Через их камеру посмотрел на место платы при максимально возможном увеличении, приближая объектив как можно ближе. Башня обслуживания могла подойти только часа через четыре, в конце выпаривания.

На телеэкране ничего крамольного не увидел. Это сразу озадачило. 11очему-то подумалось, что группы не найдут причину неотвода платы.

Когда подошла башня обслуживания, забрались с комиссией на площадку прямо к месту крепления платы. Все чисто. Ни порывов, ни царапин.

Собрались вечером для разбора. Руководители групп делали устные доклады. У всех все в порядке. Мое предчувствие оправдалось. Попросил всех дать письменные заключения.

Докладываю Главному.

— Ищи в системе управления, — получаю от него установку, — смотри не подведи конструкторов.

На следующий день, получив письменные заключения, понимаю, что докладывать госкомиссии нечего. Голова идет кругом. Как это так: плата должна была отойти за минуту, а она подумала, подумала и отошла с задержкой на сорок секунд. Этого было достаточно для получения аварийной метки. Что ее держало 40 секунд?! Разобрали по косточкам всю конструкцию. Ничего, внушающего опасения, не увидели на чертежах. Пошел к В. Х. Догужиеву — председателю госкомиссии. Попросил еще пару дней. Разрешил. А голова ходит кругом, мысленно отрабатываю каждую систему, и ничто не приводит даже к намеку, что есть версия причины.

Три дня голова занята этим поиском. Стою у собранного изделия № 2Л и смотрю на эту плату. Думаю, что же все-таки держало плату 40 секунд? Что? А что, если сдернуть плату с этого изделия и посмотреть на усилия этого сдергивания? Подхожу к главному технологу Г. Я. Сонису.

— У тебя есть динамометр?

— А какой?

— Да вот хочу сдернуть плату на 2Л.

— Сейчас проверю.

Позвонил.

— Есть.

— Григорий Яковлевич, подцепи его на крюк крана и подними плату. Хочу посмотреть на усилия. Дело было вечером. Начальства не было.

Все быстро организовали. Стали поднимать. Динамометр показывает усилие в 1 тс, а плата на месте. 2 тс — плата на месте. 3 тс — это уже на порядок больше, чем задано в ТЗ на механизм отвода, плата на месте. И только когда усилие достигло 3,5 тс, плата отошла. Тут причину определили сразу. Пылезащитные резиновые уплотнители, стоявшие на трех блендах, и дали такую силу сопротивления.

— Это и есть причина в нашем случае, — говорю директору филиала Н. С. Шуракову, — по-видимому, вы не смазали бленды. Отсюда такое сильное трение.

Глаза его округлились. Ведь ему отвечать перед руководством, а это «пахло»… Пошел докладывать Главному, что нашел причину. А у него в кабинете мой ведущий А. Н. Воронов по своему анализу системы управления рассказывает, что происходило через каждый такт вычислительной машины. Из доклада следовало, что валить грех на систему управления нельзя. И тут я вхожу в кабинет. Сразу понял, что параллельно со мной Главный по другой цепочке проверял версии.

— Виновато резиновое уплотнительное кольцо на плате, — и подробно докладываю ему об эксперименте в МИКе.

— Что думаешь делать?

— Нужно подтвердить версию на макете.

— Вот и подтверждай, — сказал он резко.

Как не хотелось, но пришлось сознаться, что это конструктивный недостаток. Отсюда и резкость Главного. Пошел к Н. С. Шуракову. Тот, спокойный, улыбающийся, открывает передо мной документы.

— Завод, как вам известно, работает по документации Главного конструктора, а в документации об этом ни слова. Так что завод ни при чем.

— Ладно, Николай, ты прав, помоги поставить эксперимент.

— А что для этого нужно? — вмешался вошедший начальник главка П. Н. Потехин.

— Нужен переходный отсек, плата, уплотнения и крановая натяжка с динамометром. Нужно сымитировать отказ, иначе нам не поверят. Да я и сам себе не поверю.

— Все будет сделано к вечеру.

Пошел посмотреть в МИ К, а уже к месту испытаний на кранах поехал межбак. Ну и ну, думаю. Раньше такой эксперимент можно было организовать месяца за три-четыре. А здесь не прошло и часа, как закипела работа по словесному указанию. Вот, как говорят, жареный петух клюнул.

Поздно вечером все собрано, теперь предстояло дать выдержку, а затем отстрел. Поскольку на следующий день был праздник 7 ноября, предложил отстрел сделать утром восьмого. Нужно было немного отдохнуть.

Конструкторы Г. Г. Романова уже начертили новый уплотнительный узел, а в Самаре втихую изготовили замки-толкатели платы повышенной мощности, но все зависело от эксперимента. Останется плата на блендах, подтвердим версию и нужно дорабатывать. Отойдет — ищи еще причины.

Утром у межбака собралось так много народу, что мне с трудом пришлось пробираться к начальнику участка, чтобы дать команду.

Волнительно.

— Давай отстрел.

Подают давление. Открылись замки, плата сдвинулась, но от межбака не отошла, осталась на блендах. Что и требовалось доказать.

Новые узлы уплотнения уже поставили на изделие. Они в принципе исключали подобную ситуацию. Теперь доклад Госкомиссии и можно идти на повторный пуск. Пуск определили 15 ноября 1988 г. Но накануне подходит ко мне С. А. Петренко и показывает расчеты. Из них видно, что есть такое сочетание параметров, при котором плата может зависнуть на шпильках. Это после того, как все разрешения на заправку были даны. Нужно идти к Главному. Он ничего не хотел слушать:

— Все решения приняты!

Но мы, как любил он сам говорить, с упорством пьяных сидели за столом. Петренко, Нестеров, Чижухин.

— Борис Иванович, это нужно, — уговаривал его В. Н. Чижухин.

— Я еду домой, — Главный встал, демонстративно оделся и стал выходить из кабинета. Мы сидим.

— Я должен закрыть кабинет.

Мы сидим.

— Я сказал, что не подпишу больше ни одного решения. Мы сидим.

Он не выдержал. Одетым сел в кресло. Снял трубку прямого телефона с министром.

— Виталий Хусейнович, тут у меня собрались горе-конструкторы, хотят еще доработать. Вы сможете их выслушать? Но я думаю, что после этого нужно Петренко снять с работы.

В трубке дали согласие, и мы всей гурьбой пошли к министру.

— Докладывай, — приказал Главный С. А. Петренко.

Тот повесил небольшой плакат и стал рассказывать, что нужно усилить замки-толкатели.

— А где их взять-то? Их нужно ведь делать, — сказал Виталий Хусейнович.

— Мы их уже сделали, испытали и привезли.

— Вот видите их работу? Они знали про свои огрехи и молчали, — вставил Главный.

— Сколько времени на замену?

— Часа два-три, — ответил Маркин А. А., заместитель Петренко по испытаниям.,

— Действуйте.

Мы вышли.

— Ты заварил, ты сам и подписывай это решение. И имей в виду, что ты лично отвечаешь за выполнение и контроль, — бросил мне Главный. Сел в машину и уехал отдыхать.

А мы, уже легко вздохнув, поехали на старт менять замки.

Метеопрогноз был не лучшим. Обещали резкое ухудшение погоды, дождь, сильный ветер. Погода как будто не хотела выпускать с космодрома наше детище.

Главный собрал своих коллег и стал задавать один вопрос: кто как думает — пускать или не пускать. Практически все высказались за пуск, хорошо понимая, что может произойти такое, что вообще его отложат. Только один из всегда правых не советовал это делать.

Главный, не высказывая своего мнения, пошел в кабинет министра, где собралось все техническое руководство.

На дворе погода менялась на глазах. Небо заволокло, резко похолодало, стал накрапывать мелкий дождь. Это грозило тем, что на теплоизоляции орбитального корабля и ракеты могла образоваться ледяная корочка. И если ее толщина превышала 2 мм, пуск нужно было откладывать.

— Какое вы прогнозируете намерзание? — спросил Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский нашего Главного.

— 1,7 мм, — ответил Б. И. Губанов.

— Это допустимо, — сказал Глеб Евгеньевич.

— Можно пускать, — дал разрешение на пуск Главный конструктор НПО «Молния», ответственный за конструкцию планера орбитального корабля.

Его поддержал и главный по орбитальному кораблю Ю. П. Семенов. Остальные присоединились к их мнению.

Министр дал разрешение на заправку. И все дружно поехали на командный пункт. Ничего сверхъестественного в погоде на улице мы не увидели. И откуда только метеорологи знают, что будет? Обычно их прогноз опаздывал на три-четыре часа. На это и рассчитывали наши Главные. Однако, до сих пор не понимаю, как назвали эти злосчастные 1,7 мм.

В зале управления рабочая тишина. Все на своих местах. Мы с Володей Рачуком опять сидим вместе. Опять эта тягомотина с заправкой, термостатированием, но все шло по графику. Наступило время нажать кнопку «Пуск». В этот момент строевым шагом, гремя сапогами по плитам пола, к столу руководителя боевого расчета — пускающего — подошел подполковник метеорологической службы. Все с удивлением смотрели на это представление.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться?

— Обращайтесь.

— Я должен вам вручить под расписку штормовое предупреждение.

— Где расписаться?

Генерал В. Е. Гудилин расписывается.

— Вы свободны.

Подполковник отдает честь, по строевому разворачивается и так же громко уходит. Главный быстро находит Я. Е. Айзенберга, выясняет у теоретиков запасы по нагрузкам и спокойно садится за стол.

Звучит команда первого:

— Нажать кнопку «Пуск».

— Есть нажать кнопку «Пуск».

Опять гнетущее напряжение изменило лица операторов и руководства. Подошли к минуте до отрыва — контакту подъема. По телевизору видно, что в соответствии со штатной циклограммой плата прицеливания отошла. Стало легче. Рачук пожимает руку.

Дальше процесс пошел с отсчетом на секунды.

— Есть запуск двигателей второй ступени!

— Есть запуск двигателей первой ступени!

Но информация по громкой опаздывала за событиями на телеэкране. Мы уже видели, что вся махина в 2400 т быстро промелькнула на экранах.

Дальше на мониторах выдавались показания датчиков да голос оператора, полковника Толстых, сообщал о полете.

— Двигатели работают устойчиво.

— Полет нормальный.

— Тангаж, рысканье, крен — в норме.

— Есть выключение двигателей первой ступени.

— Есть отделение блоков первой ступени.

— Двигатели второй ступени работают устойчиво.

— Есть выключение двигателей второй ступени.

— Есть отделение орбитального корабля.

Ракетчики свое дело сделали. Теперь очередь за корабелами.

— Поздравляю, — тихо говорит Ю. П. Семенов, — теперь я остался один на один.

Лицо Главного в некотором смятении. Интересно, о чем он думает? Наверное, за то время, что корабль выбыл из зоны видимости, он мысленно пробежал по всем системам корабля.

Но вот первые сообщения. Опять есть связь. Корабль на орбите!

Это значит, что и на криогенных компонентах топлива объединенная двигательная установка сработала хорошо. За нее были самые большие опасения. Ведь были неприятности при отработке на стенде.

Корабль ушел на второй виток. Теперь он должен сделать боковой маневр после торможения и сесть на аэродром, специально построенный для него в десятке километров от старта.

Опять волнения. Полет-то автоматический! Помочь с Земли нет возможности.

— Корабль вошел в цилиндр посадки!

Это прозвучало так радостно и успокоительно, что подумалось: теперь уж точно сядет.

Уже взлетел навстречу МИГ-25.

И вот на экранах появилась черная точка.

Это он!

Он шел величаво к месту посадки, как бы давая понять всем: за меня не волнуйтесь, я не подведу.

Легкий дымок под шасси.

Все замерли.

Корабль выбросил тормозной парашют и плавно остановился на середине посадочной полосы.

Всё!

Секундная тишина и буря аплодисментов. Вскочили со своих мест операторы и руководители, обнимаются, целуются. Многие плакали: и гражданские, и военные, стыдливо вытирая слезы. Ощущение значимости сделанного буквально выпирало из каждого. Бросились поздравлять главных — Ю. П. Семенова и Г. Е. Лозино-Лозинского, а они, осунувшиеся, не могли сдержать свои радостные чувства, всех благодарили и тоже поздравляли.

Сели в автобусы и помчались на аэродром. Вышли на его поле и поняли, что не напрасны были предупреждения синоптиков. Ветер срывал головные уборы, буквально сдувал с ног. А он, красавец, стоит точно на центральной отметке посадочной полосы.

Ай да управленцы! Побороли-таки метео!

Осмотрели корабль. Только четыре плитки отвалились от корпуса. Это практически не могло повлиять даже на второй полет.

Интересный факт: парашют от «Бурана» так и не нашли. То ли ветер угнал его в степь, то ли разорвали на куски — на память об этом знаменательном дне, 15 ноября 1988 г.

Поехали на митинг. Все взахлеб говорили о высочайшем достижении. Радость, радость, радость.

В гостинице начался кутеж. И в порыве величайшего подъема наш коллега из Ленинграда доктор технических наук Г. С. Потехин за час выдал нам свои стихи:

Радость переполняла всех, кто принимал участие в этом грандиозном событии. Казалось, каждый прикоснулся к чему-то величественному, огромному, внес свой вклад в это дело, отдал всю свою энергию и гордится этим.

Казалось, что Москва встретит нас как героев и воздаст должное каждому участнику.

Полет «Энергии — Бурана» показал, что и наша страна имеет промышленный потенциал, нисколько не ниже заокеанского.

Мы стали готовить благодарные Постановления Правительства и ЦК КПСС о выделении участникам ценных подарков, о продаже автомобилей, купить которые в то время было проблемой. Готовили проекты Постановлений о присуждении Ленинских и Государственных премий, указы о награждении орденами и о присуждении званий Героев Социалистического Труда.

Это была тоже нелегкая работа. Пришлось походить по коридорам власти. Что-то сумели «пробить». Могу с уверенностью сказать, что последнее звание Героя Социалистического Труда присвоили именно за работу по нашей теме.

Но затем что-то сломалось в механизме награждений, и многие активные участники этих событий остались без наград. Но чувство, что они решили сложную техническую задачу, чувство гордости за содеянное было для них лучшей наградой.