Путь к смерти. Жить до конца

Глава 13

Розмари совершенно не подозревала, что врачей и медсестер беспокоило ее настроение. Адела услышала (и передала) одну незначительную фразу. Когда они вдвоем массировали ноги Джейн, Розмари сказала:

— Ну вот, теперь и я умею и буду то же самое делать тебе дома.

Адела очень расстроилась. Неужели мать не понимает, что ее дочь никогда не вернется домой? Возникла опасность, что и у Джейн появится такое же настроение и она не будет готова принять спокойно свою смерть. Медсестры решили поговорить с Розмари начистоту. И вот однажды Сара отозвала ее в сторону.

— Что вы думаете по поводу Джейн? — спросила она, пытливо глядя в глаза матери.

Розмари моментально поняла, в чем дело.

— Я знаю, что Джейн осталось недолго жить, — сказала она. — Моя дочь больна серьезнее, чем думали люди. Я вижу, как она заметно слабеет.

У Розмари теплилась робкая надежда, что ей удастся еще взять дочь домой, и в то же время она не сомневалась, что смерть ее близка.

Не было смысла говорить о чем-то еще. Вдруг Сара просияла.

— Она потрясающая девчонка! — сказала она.

Розмари благодарно улыбнулась, она была тронута. Две женщины сообщили друг другу гораздо больше, чем те слова, которые произнесли. Это взаимопонимание, возникающее так быстро и легко, и было частью атмосферы хосписа. Теперь и Джейн была к ней причастна. Всю жизнь она не так быстро сходилась с людьми, как ей бы хотелось, не сразу сдавала свои «бастионы». Старалась держать незнакомых людей на расстоянии. А теперь была близка со всеми, кто входил к ней в спальню, легко и быстро отзывалась на душевное тепло. Иногда Джейн была готова к серьезному разговору, а иногда наслаждалась «легкой болтовней», которая приносит такое облегчение больным, когда есть желание общаться, но нет сил на серьезные споры. Медперсонал хосписа знал, как помогает «легкая болтовня» людям, прикованным к постели.

Джейн всегда была чистюлей и наслаждалась ощущением свежести своего тела. Сейчас так называемая «мокрая простыня», когда ее мыли в постели, требуя минимума движений, больше всего напоминала ей, какое это было удовольствие — отдыхать в теплой ванне. Она призналась Дороти, что ей страшно нравится прикосновение мокрой губки, и просила не спешить с процедурой. Дороти, идя ей навстречу, растянула удовольствие. У медсестры никогда не было настоящей морской губки, и она с удивлением заметила, какая она нежная. Для Джейн этого было достаточно. Не успела Розмари переступить порог ее комнаты, она сказала:

— Мам, когда поедешь за покупками, пожалуйста, возьми из моих денег и купи настоящую губку для Дороти. Только очень хорошую, Дороти так добра ко мне. Хочется подарить ей что-то нужное на каждый день. — Джейн часто размышляла, кому что подарить, и попросила мать сделать для всех сестер цветочные горшки, когда она вернется к своим занятиям.

Старик, лежащий в палате за стеной, начал кашлять, громко и с надрывом. Джейн сначала беспокойно зашевелилась, потом сказала:

— Эта боль начинает меня мучить, нельзя ли сделать еще одну инъекцию?

Сара пришла немедленно.

— Конечно, я сделаю укол, если хотите, но давайте попробуем сначала уложить вас поудобнее. Это намного облегчит боль. Мы уже давно вас не поворачивали. Ну-ка, повернемся на правый бок. — И попросила Розмари помочь ей.

— Конечно, если вы подскажете, что делать. Я боюсь сделать ей больно.

Розмари теперь с большой опаской обращалась с дочерью. Несколько недель назад, когда ее попытки помыть или повернуть Джейн причиняли той страдания, мать чувствовала себя плохой сиделкой. Однако сестер хосписа специально обучали умению подбадривать родственников и привлекать их на помощь.

— Ну вот, — сказала Сара, — я приподниму тело, а вы просуньте руки ей под ноги — как я просунула под спину, и мы легонько повернем ее одновременно. Ясно? Готовы?

Джейн беспомощно лежала на двух парах рук. Потом Сара слегка согнула ей ноги в коленях, подвинула бедра — все это для того, чтобы снять напряжение с мускулов живота, поскольку именно там боль была сильнее всего. (Реакция Джейн на любое движение замечалась персоналом, ее состояние обсуждали на ежедневных летучках.) Сара знала, где именно рак причиняет особые страдания. Поворачивая девушку, она старалась не травмировать ее неловкой позой, не надавить на позвоночник. Когда больной подолгу лежит на спине, позвоночник его беспокоит. Сара плотно уложила подушки под спиной Джейн, чтобы та знала, что никуда не соскользнет и не окажется в неудобном положении. Беспомощного пациента всегда волнует вопрос, не сползет ли он, и медперсонал хосписа это учитывает.

Но девушке все было неудобно. Медсестра упорно искала для нее щадящую позу, опуская то изголовье кровати, то другой ее конец, все время спрашивая больную, не лучше ли ей. Джейн уже было стыдно все время отвечать «нет», но Сара отмахивалась от ее извинений.

— Мне это нетрудно, — говорила она, — и время у нас есть.

Розмари помогала поворачивать дочь до тех пор, пока она опять не оказалась на левом боку. Снова Сара обложила девушку со всех сторон подушками, делая из них в одном месте подпорки, в другом прокладку, с бесконечным терпением пристраивая поудобнее руки и ноги больной.

Наконец-то Джейн улыбнулась.

— Вот так гораздо лучше. Теперь я могу заснуть.

Но боль вернулась, и Розмари снова пошла разыскивать медсестру. Сара вернулась тут же: врач и сестры твердо решили не оставлять Джейн без внимания. Немедленно был сделан укол.

На смену пришла Патриция, Розмари забеспокоилась, что Джейн снова будет нервничать.

Четыре дня назад, когда Джейн только что привезли, она почувствовала к Патриции враждебность. Теперь Джейн стало легче, она не была сплошным комком нервов и боли. И девушки подружились. Расчесывая Джейн, Патриция заговорила о ее волосах: какие они густые и блестящие, несмотря на множество принятых лекарств.

— Я боялась, что они станут выпадать от химиотерапии, — ответила Джейн. — Каждый день смотрела, сколько их остается на расческе. Думала, что скоро стану настоящим пугалом. Может, это звучит глупо, но мне ужасноне хотелось лысеть.

Видимо, что-то было в манерах Пэт (вероятно, та самая прямолинейность, которая раздражала Джейн в первый день), что позволило задать простой вопрос:

— Как вы думаете, сколько мне осталось жить?

— Думаю, что недолго, — ответила Пэт в том же духе — просто и буднично. Джейн, казалось, удовлетворил ответ. Убирая волосы назад, Пэт сказала:

— Все-таки, как вы красивы…

— Трудно поверить, — усмехнулась Джейн, довольная, несмотря ни на что. Она всю жизнь следила за своей внешностью.

— Да, вы правда хороши собой. Такая спокойная сейчас. Я еще тогда, когда вас привезли, подумала — какая красивая, несмотря на боль.

— Нет, правда? — в вопросе Джейн был скептицизм. — А я не видела себя уже сто лет.

Когда Джейн лежала дома, никому не приходило в голову подать ей зеркальце. Идя в ванную, она тоже не останавливалась перед зеркалом: боль, причиняемая ходьбой, заставляла ее как можно скорее снова лечь. Но сестры в хосписе знали, как много значит внешность для пациентов — и молодых и старых, мужчин и женщин. По этой причине список вещей, которые больной должен взять из дома, обязательно включал ручное зеркальце.

— Где ваше зеркало, Джейн? Вы должны сами убедиться. — Патриция нашла его в тумбочке у кровати, потом подержала перед лицом больной. — Вы все видите? Зеркальце-то маленькое.

— А поближе не подвините? Я не очень хорошо вижу. — Джейн молча изучала свое лицо, потом задумчиво произнесла: — Я хотела бы выглядеть так, когда умру. Глупо звучит, правда? Казалось бы, какая мне разница?

— Нет, не глупо, Джейн. Вы будете красавицей, я ручаюсь.

Джейн взглянула в зеркало еще раз, потом, улыбаясь, опустила голову на подушку.

Среди подруг, которых Джейн хотела повидать, была Энн, с которой они преподавали в одной школе. Когда Энн приехала, у Джейн в палате был доктор Меррей, а Розмари в кухне замешивала тесто. Свежий хлеб был любимой едой Джейн, и она научила мать выпекать его. В кухне вкусно пахло дрожжами. Энн говорила возбужденно, стараясь скрыть смущение.

— Понимаете, когда Ричард мне сообщил, что она хотела бы меня видеть, я представления не имела… я ведь не знала ничего. Это был удар для меня… — Она остановилась, не зная, продолжать ли. — Мне было страшно с вами встречаться, но я вижу, что вы… держитесь. Никогда не знаешь, как на человека подействует несчастье, а я с вами и знакома-то не была.

— Да, нам было тяжело, — ответила Розмари, усиленно вымешивая тесто. — Но Джейн вполне спокойна, вы сами увидите, и к нам здесь прекрасно относятся. Мы чувствуем себя как дома.

— А сестры не возражают? Вы ведь все время здесь.

— Никто не возражает, сколько бы друзей ни приезжало к Джейн. Сегодня понедельник, формально посещений нет. В этот день родные отдыхают, да и больным нужен покой. Кое-кому трудно каждый день приезжать издалека. Так что в понедельник и у родственников уважительная причина, и больные не обижаются.

— Я вижу, здесь все предусмотрено.

— Но если кто-то хочет приехать, сестры не возражают. — Она рассказала Энн о том, как в хосписе были рады Арлоку.

— Здесь все по-иному, — сказала Энн. — Помню, как несколько лет назад умирала моя мать. Такие были строгости в больнице, где она лежала. Она слишком тяжело болела, чтобы лежать дома. Мне хотелось, чтобы Джуди, моя десятилетняя дочь, увидела бабушку перед смертью. Когда я попросила разрешения, сестра сказала: «Ни в коем случае». На что я ответила: «Послушайте, вы меня простите, но я все равно приведу дочь попрощаться с бабушкой». Так я и сделала. Потом Джуди сказала мне, что видеть умирающего — не так уж страшно. До этого она представляла себе разные ужасы, а когда увидела — все оказалось так просто.

Вошел доктор Меррей.

— Патриция сказала, что вы здесь, — начал он. Энн направилась в комнату Джейн.

— Доктор, — сказала Розмари, — я хотела спросить у вас об одной вещи, которая беспокоит Джейн. Она заставляет себя пить, даже когда не хочет. — И рассказала о том, что в больнице девушку предупреждали: если в организме будет мало жидкости, придется выводить соли. — А она ужас как этого боится.

— Здесь этого не будет, — сказал доктор Меррей. — Мы же не даем внутривенного питания. Вы помните наш разговор о блокаде? Я и с Джейн об этом говорил. Нужно унять боль, которую она пока еще чувствует. Но думать о блокаде рано.

— Она иногда действительно жалуется на боль.

— Она сейчас больше движется, а движения вызывают боль. Я ей все объяснил, и она как будто согласилась. Если мы хотим унять боль, нужно всего-навсего блокировать нервы, то есть сделать инъекцию препарата, отключающего нерв, например фенола.

— Нас еще волнует вопрос переезда. У Джейн по этому поводу бывают кошмары, она спрашивает: «Куда мы денемся, если придется отсюда уезжать?» Ее бы нужно успокоить.

— Но это легко сделать.

Был и еще вопрос, волновавший Розмари.

— В среду наш сын Ричард уезжает в Америку. Он проведет сегодняшний вечер с Джейн, а завтра привезет Арлока. Завтра они будут здесь в последний раз.

— Да, это ей будет тяжело, — согласился доктор Меррей. — Сделаем все возможное, чтобы помочь.

Розмари думала об Арлоке, о том, как просто, естественно он ведет себя с Джейн. У мальчика не возникало мысли чураться ее потому, что она больна раком.

— Она будет скучать по мальчику не меньше, чем по брату, — сказала Розмари. — Вчера он просто сидел рядом, держал ее руку, и им не нужно было ничего говорить.

А в это время Джейн дружески болтала с Энн.

— Тебе разве не нужно сейчас быть в школе? — спросила больная.

— У меня полдня свободных, — ответила Энн. — Когда у нас услышали, что я еду к тебе, помогли мне пораньше освободиться. Не думала я, что увижу тебя такой бодрой.

— Мне делают укол, когда нужно, и я в порядке. Правда, меня мучают кошмары. Вчера ночью, например, я вообразила, что нахожусь в итальянском публичном доме, и пришла в ярость от того, что мафии достаются все мои доходы. Мама говорит, я старалась подбить ее на побег. Видимо, была не в себе. — Джейн зевнула. — Да, утомительная была ночь. Прости меня, так хочется спать.

— Если тебе хочется вздремнуть — пожалуйста, — сказала Энн.

— Тебе Ричард что-нибудь говорил?

— Да, говорил.

— Сказал, что я умираю?

— Да, — сказала Энн без колебаний. — Ты этого боишься?

Слова эти прозвучали буднично. Энн тут же подумала, что спрашивать это — глупо. Ответ ее успокоил.

— Раньше я боялась, — сказала Джейн, — теперь нет, больше не боюсь.

Энн поняла, что все барьеры сняты. Все, что мешает говорить людям не очень близким, исчезло. Две женщины были сейчас роднее друг другу, чем когда либо.

— Мне кажется, я как-то соскользнула вниз, — сказала Джейн. — Не подтянешь меня немножко? Сестры делают мне столько всего. Не хочется отрывать их по пустякам.

— Я не против, — сказала Энн, колеблясь, — но я боюсь сделать тебе больно.

Джейн сказала: ничего, попробуй. Энн продела руки под мышки Джейн и подтянула ее вверх. Обе посмеивались над своей неловкостью. Какое мягкое тело, думала Энн, и вялое. Ни костей, ни мускулов, ни сил.

— Тебе неприятно меня трогать? — спросила Джейн. — Есть люди, которых смущает голое тело.

— Нет, конечно, нет.

— Ты знаешь, что самое лучшее в этом хосписе? То, что персонал не злится из-за пустяков. Они со мной обращаются как с человеком все время, а не по настроению.

Глядя на Джейн, Энн подумала, какой она кажется сейчас девственной и чистой. Возвышенное выражение лица. Говорит о смерти так, словно она ей рада, а не просто хочет избавиться от боли. Так же легко они говорили и о других вещах.

— А много птичек прилетает сюда? — спросила Энн, увидев через окно кормушку.

— Эта кормушка уже была, когда меня привезли. Арлок положил птичкам еду. По-моему, ее придвинули поближе, но я все равно плохо вижу.

— Вот сейчас птичка прилетела. По-моему, зеленушка.

— А мама говорит, что она не подпускает других птиц к корму.

Джейн откинулась на подушку, внимание ее стало угасать. Видно, она устала, подумала Энн и удалилась. Она решила рассказать о Джейн ребятам класса, в котором та когда-то преподавала. И попробовать передать им, как мужественно ждет смерть их учительница.

Пока Энн сидела у Джейн, Розмари смогла ненадолго отлучиться из хосписа. Сью, ее давняя подруга, живущая поблизости, пригласила ее на прогулку. Был яркий солнечный июньский день. Розмари нарвала маков, думая о том, как любила Джейн их глубокий красный цвет. Ломая стебли, она ощущала их едкий запах и думала: теперь, когда зрение Джейн стало слабеть, это будет для нее еще одним ощущением. Этот запах оживит в ней воспоминания о пейзажах, звуках и скрасит то время на земле, которое ей еще осталось.

Сью и Розмари вместе выбирали растения с сильным запахом, но не обязательно сладким. Джейн и сама никогда не была «сладкой», она любила необычные, терпкие запахи, такие, как у одуванчика. Правда, цветущих одуванчиков уже не было, но стеблей с листьями было вдоволь. Трава «роберт» тоже росла рядом, удивляя запахом семян, очень сильным в таком, казалось бы, слабом и скромном растении. Женщины собирали и те растения и цветы, названия которых они не знали. Они срывали какую-то травку, нюхали ее и только потом добавляли к букету. Даже растения с неприятным запахом, как у цветка под названием «собачья ромашка», они собирали тоже. Цветы клевера, например, сладкие и слегка пыльные, напомнят Джейн самый типичный запах летнего дня.

Они принесли Джейн этот «букет ароматов» и подносили по очереди к ее носу каждый цветок и листок. Она вдыхала глубоко, с закрытыми глазами, пыталась угадать название, и улыбка озаряла ее лицо.

Ближе к вечеру Сью пришла снова, на этот раз с веткой апельсинового дерева. Комнату наполнил пьянящий аромат. И еще принесла пучок разных трав. Протягивая их Джейн, Сью растирала каждую травинку между пальцами. Когда-то Джейн пользовалась этими травками, когда готовила еду. Кое-что росло и у нее в саду. Теперь она вдыхала запахи медленно, глубоко, не сразу переходя к следующему растению. Она их узнавала: это были чабрец, душица, бергамот, полынь, розмарин, мята… С каждым растением связаны свои воспоминания. Вдыхая их запах, Джейн словно прощалась со старыми друзьями, которых знала в другие, счастливые времена.