Путь к звездам. Из истории советской космонавтики

Глава 9 На орбите — Герман Титов

Май шестьдесят первого выдался у Сергея Павловича совершенно особенным. После всех треволнений гагаринского полета наступила пора некоего удовлетворения от сделанного, хотя очень уж расслабляться ни себе, ни своему конструкторскому окружению он не позволял. Но «наверху» было принято неожиданное для Королева решение.

Зная, что после запуска 1-го искусственного спутника Земли Главный конструктор ни разу не воспользовался правом на положенный отпуск, в ЦК партии ему вежливо намекнули, что до следующего старта «Востока» вполне можно и передохнуть. Сербин высказал эту мысль, конечно, по поручению высшего начальства, но сделал предложение сразу после майских праздников в ненавязчивой, уважительной форме. Сергей Павлович позвонил домой и поставил в известность жену, отпустив ей на сборы только одни сутки. Прямо в кабинете Ивана Дмитриевича написал заявление на имя министра вооружения Устинова и уехал в ОКБ.

В Москве, в делах, Главный конструктор был неизменно возбужден, даже весел, а тут, в Явейной, на третий день отпуска загрустил. Нина Ивановна тотчас отреагировала на эту перемену:

— Сережа, я вижу, что тебе нездоровится.

— С чего ты взяла, Нинок? — отозвался Королев. — Со здоровьем у меня как раз все в порядке, а вот к перемене с безлюдьем адаптироваться пока не могу.

— Ты и дня не можешь прожить без Бушуева и Воскресенского. Я давно заметила, что постоянное общение с конструкторами стало для тебя незаменимым допингом. Постарайся забыть о них на день-два, и сразу все придет в норму.

— Забыть, говоришь, на день-два, — задумчиво повторил слова жены Сергей Павлович и добавил: — Ты только не сказала, Нинок, как это сделать.

Нина Ивановна почувствовав настроение мужа, сказала:

— Перед отъездом, Сережа, я зашла в книжный магазин возле метро «ВДНХ» и купила для тебя три книжки стихов. Я же знаю, как в молодости ты увлекался стихами Лермонтова.

— И ты снова приобрела для меня стихи Михаила Юрьевича? — удивленно переспросил Королев.

— Нет, Сережа, я купила сборники молодых, не известных тебе поэтов. Я даже успела их бегло просмотреть. Нашла вот такую прелесть. Послушай, пожалуйста. Тебе тоже стихи понравятся.

Сергей Павлович медленно повернулся к жене и в раздумье, глядя куда-то вдаль, заключил:

— Да, это действительно очень хорошо написано: «…Дай припасть к твоей руке, Россия…» Кто же это придумал, Нинок?

Нина Ивановна прочитала на обложке: «Николай Рыленков. „Рябиновый свет“. Смоленское книжное издательство». И тут же продекламировала еще одно четверостишие:

— Так… Так, Нинок, — протянул Главный конструктор, подошел к жене, взял из ее рук другие книжки, прочитал: — «Юрий Пашков. „Земная радость“. Алексей Мишин. „Наедине с Россией“».

Сделал тут же неожиданный для жены вывод:

— Удивительно… Все поэты из Смоленска. Но ведь Юрий Гагарин тоже смоленский парень… Ты, что же, Нинок, специально приготовила мне такую радость?

Тут же Сергей Павлович наугад раскрыл сборник стихов Юрия Пашкова и медленно, задумчиво прочитал:

Лицо Королева просветлело. Он восторженно воскликнул:

— Да это же о моей мамушке, Марии Николаевне, стихи!.. Точно о моей!.. Какой мне подарок!

Тут же он развернул сборник Мишина, вслух прочитал:

Сергей Павлович перевернул несколько страниц, назвал следующее стихотворение — «России»:

Он прижал к груди все книжки и начал взволнованно ходить взад-вперед по залу. Потом вдруг остановился перед женой и ошарашил ее неожиданным вопросом:

— А как ты смотришь, Нинок, если мы завтра пригласим к себе в Явейную наших космонавтов?

— Ты хочешь, чтобы космонавты прилетели специально в Сочи из Звездного? — уточнила Нина Ивановна.

— Да нет же. Весь отряд, вместе с Карповым, находится сейчас в Адлере. Они прилетели туда на отдых, — ответил Сергей Павлович и пояснил: — Я договорился об этом с Главным маршалом Вершининым, чтобы ребята отдохнули от барокамеры и центрифуги, не то Котовская замучает их непрерывными экспериментами.

— Я обеими руками «за», Сережа!

Получилась незабываемая встреча. Тон в ней задавал Главный конструктор. В продолжение своего недавнего разговора с будущими космонавтами в Звездном на предмет: «А умеете ли вы, молодые люди, учиться?», Сергей Павлович на этот раз как бы развил свою мысль. Фактически он вел речь о том, что после освоения космического корабля ни в коем случае нельзя допустить остановки, все время надо пополнять «свои конспекты». Тогда, в феврале, Королев впервые посоветовал «испытателям его продукции» после орбитальных полетов обязательно поступить в инженерную академию. «Только постоянно учась, можно творить новое», — закончил он разговор.

Теперь, в мае, Сергей Павлович посоветовал им не разрывать того, что делается на Земле, с тем, что в ближайшие годы придется делать в космосе. Он призвал «храбрецов-ореликов» не зазнаваться от полученных наград, а быстрее включаться в научно-исследовательские и испытательные работы. Каждый следующий полет Главный конструктор мыслил себе продолжением предыдущего, новой главой в изучении неизведанных тайн Вселенной.

За столом, как случалось уже не раз при встречах, зашел разговор о перспективах освоения околоземного пространства. Сергей Павлович привел убедительные примеры:

— Космос в ближайшем будущем — это, во-первых, скоростной транспорт. Сейчас из Москвы до Мельбурна в Австралии двенадцать часов лету. А через космос — всего тридцать минут. Точнее, не тридцать минут, а час с учетом взлета и торможения без особых перегрузок. Во-вторых, космос в ближайшем будущем — это трансляция телепередач. Спутники обеспечат навигацию самолетов в небе и кораблей в море. Высокочувствительные метеоприборы на спутниках помогут надежно прогнозировать погоду. Изучать солнечную радиацию с Земли — кустарное занятие. Мы запустим в направлении Меркурия специальный спутник, который станет регулярно сообщать необходимые данные о радиации.

Тут же Сергей Павлович привел убедительный факт:

— Профессор Гневышев пригласил меня посетить высокогорную обсерваторию и провести наблюдение за Солнцем. Я воочию видел взрывы на его поверхности. Но все это виделось через тридцатикилометровый слой атмосферы. При наблюдении за Солнцем со спутника такая помеха практически будет исключена. А мой учитель, Константин Эдуардович, вообще предлагал организовать заатмосферные оранжереи для выращивания пшеницы и кукурузы. Правда, когда я сказал об этом в ЦК партии, мне дали понять, что еще не все использовано на Земле.

Королев обвел пристальным взглядом своих молодых слушателей и мечтательно продолжал:

— В середине тридцатых Циолковского нередко спрашивали любознательные люди: «Когда человек полетит в космос?» Константин Эдуардович уверенно и неизменно отвечал так: «В космос не полетите ни вы, ни я. Полетит комсомол». Он имел в виду предвоенное поколение советской молодежи.

Сергей Павлович сделал исчерпывающий вывод:

— Если мой гениальный учитель и ошибся, то не более чем на десять лет. Помешала Великая Отечественная война.

Космонавты погостили у Главного конструктора и убыли на свою базу. Так Нина Ивановна познакомилась со всем составом первого отряда. Отсутствовал по семейным обстоятельствам лишь Владимир Комаров. Но Сергей Павлович не остался теперь в одиночестве. Через день, 13 мая, в Явейную прибыли Каманин и Яздовский. Прилетели специально, чтобы решить с Главным конструктором вопрос о продолжительности полета космонавта-2.

Вначале медики и технические специалисты сошлись во мнении, что достаточно назначить три витка. Это предложение получило солидное обоснование. После первых трех витков посадка корабля приходилась на нашу территорию. Чем больше бралось в расчет число витков, тем все дальше на восток отдалялось место посадки. От восьмого до тринадцатого витка посадка вообще приходилась на акваторию Атлантического океана. Вот и получалось, что только через сутки вновь возникала возможность посадки корабля на территории Советского Союза.

Каманин и Яздовский вполне согласовали свои мнения в полете. Их с порога и высказал Николай Петрович:

— Большинство данных, Сергей Павлович, за три витка. Суточный полет может завершиться трагично. Вот случись такое же кувыркание корабля, как у Гагарина, на вторые сутки и человек может оказаться не в состоянии стабилизировать его на спуске.

— А почему космонавт может оказаться не в состоянии стабилизировать ситуацию? — всем своим видом Королев выказал несогласие с исчерпывающим доводом Каманина. — Причину сбоя при спуске Гагарина мы установили. Кувыркание, я полностью уверен, впредь не повторится. Другое дело, что могут возникнуть и проявиться другие ненормальности.

Николай Петрович чуть задержался с ответом. В дискуссию вступил директор НИИ Яздовский:

— Предыдущие запуски с животными убедительно показали, что на шестом-седьмом витках собачки начинали вести себя беспокойно, Сергей Павлович. Это отклонение в их поведении продолжает оставаться для медиков загадкой.

— У меня тоже есть вопросы по отдельным системам корабля, особенно по системе управления, Владимир Иванович. Но я сам продолжаю копаться в ней. Требую того же самого и от Пилюгина и от Рязанского. Не сидим, сложа руки. Запуск намечен на конец августа, так что у вас есть в резерве целых три месяца. Работайте, товарищи. Ищите причины. Переносить полет нет оснований.

— Хорошо, Сергей Павлович, давайте запустим корабль с шестивитковой программой, — предложил компромиссный вариант генерал-лейтенант Каманин. — Этот полет продлится почти половину суток… Суточный полет меня все же очень беспокоит.

Главный конструктор с ходу парировал и этот довод:

— Запустим на шесть витков, Николай Петрович, и посадим корабль в районе Мадагаскара. Сколько времени потратим потом на поиски космонавта? А вдруг он получит при посадке какую-нибудь травму? Ему потребуется экстренная медицинская помощь, а мы окажемся не в состоянии быстро ее оказать.

— По поводу полета второго пилотируемого корабля я перед вылетом в Сочи советовался с Главкомом ВВС, Сергей Павлович, — продолжал гнуть свою линию генерал Каманин. — Константин Андреевич тоже высказался за трехвитковый полет.

— Летать будем сутки, Николай Петрович! — Королев был непреклонен. — Нужна глубокая проба, чтобы космонавт не просто мелькнул на орбите, но и пожил там, поел, поспал, поработал, например, сфотографировал поверхность Земли. Только тогда можно будет сказать, что эту часть, до одних суток, мы в какой-то степени освоили. Это, по-моему, оптимальное решение.

— Так к какому полету будем готовиться, Сергей Павлович? — все же уточнил профессор Яздовский.

— К суточному, Владимир Иванович. Не меньше, — твердо заявил Королев. — Позавчера здесь я встречался с космонавтами и объявил им об августовском старте. У них глаза блестели от радости. Они готовы лететь. Не в наших интересах гасить их порыв. В июне я вернусь в Москву, посоветуюсь в ЦК партии, с Академией наук, с Главкомом ВВС. Полетит Титов. Дублерами у него будут Нелюбов и Николаев. Это решение, конечно, предварительное.

В середине июня Главный конструктор вернулся в Москву и с головой погрузился в подготовку ракеты-носителя и корабля для Германа Титова. Он не забыл своих обещаний, данных Каманину и Яздовскому в Сочи. Не без труда, но Сергею Павловичу удалось убедить не только Вершинина и Устинова, но и Брежнева в успехе суточного пилотируемого полета «Востока-2». С Академией наук все получилось проще. Келдыш без всяких колебаний поддержал предложение Главного конструктора.

Исключительные события быстро сменяли одно другое. После полудня 7 июля в Доме кино состоялась премьера фильма «Первый рейс к звездам». Улица Воровского перед парадным входом в зрительный зал была буквально запружена тысячами жаждущих заиметь лишний билетик. Но их не было. На премьеру приехали Королев, Тихонравов, Глушко, Пилюгин, Бармин, Кузнецов, Рязанский, Алексеев, Воскресенский, Феоктистов, Северин и весь отряд космонавтов во главе с руководителями, Каманиным и Карповым.

Предвкушая особенное, зал бурлил, как разбуженный улей. Но гаснет свет, разговоры прекращаются. Крупный план ракеты-носителя с «Востоком» наверху зал встретил шквалом аплодисментов. Входной люк корабля, обращенный к залу, уже закрыт. За ним — Юрий Гагарин. Но вот корпус ракеты задрожал — включились двигатели первой ступени. «Семерка», словно нехотя, медленно снимается с пусковой площадки и, стремительно набирая скорость, понеслась ввысь. Приступ горячих аплодисментов перекрывает гагаринское: «Поехали!». Зал замер… Что дальше?

Кинокамеры оставляют Байконур и уносят зрителей на Волгу. Там встречают первого космонавта. Потом — три дня ликования. После 9 мая сорок пятого столица не знала подобного людского половодья и такого буйства искреннего веселья…

Аэропорт Внуково торжественно встречает Юрия Гагарина. Вечером в Кремле — венчание его подвига. Камера то и дело возвращает свой взор к Юрию, предмету торжества, и тут же в объективе мелькает профиль Главного конструктора. Но Королев — «секретная личность». Его нет в титрах исторического фильма.

Десять дней спустя высокая награда Родины отметила вклад Главного конструктора в эпохальное достижение человеческого разума. Сергей Павлович во второй раз удостаивается звания Героя Социалистического Труда.

Королев работает с удвоенной энергией. С 23 июля, трое суток подряд, Главный конструктор лично руководит заключительными испытаниями «семерки», которая должна унести Германа Титова на околоземную орбиту. Техника действует безотказно и в последний день июля Сергей Павлович вылетает на Байконур. Но и продолжая работать на полигоне с техникой, он ни на минуту не выпускает из вида космонавтов — Титова и его дублеров. В канун их вылета в космическую гавань страны, 1 августа, Главный конструктор дважды звонил в Звездный и дотошно уточнял информацию о самочувствии «ореликов» у полковника Карпова.

Пополудни 2 августа пополненная «ударная шестерка» — Титов, Николаев, Нелюбов, Попович, Быковский и Комаров — прибыла на Байконур. У трапа самолета их встречали Королев, Келдыш и новый председатель Государственной комиссии Смирнов. Той нервозности, которая царила в окружении Главного конструктора накануне полета Гагарина, Титов на этот раз не заметил. Все делалось четко, основательно. Проверки носителя и систем корабля с 2 августа продолжались практически непрерывно. Отказов, скрытых дефектов не отмечалось. Это особенно радовало Сергея Павловича, вселяло уверенность в конечный успех.

Королев использовал тот же оптимальный график подготовки к полету, который всецело оправдал себя в апреле. Ближе к вечеру 4 августа состоялось заседание Государственной комиссии. В отсутствие Каманина предложение о рекомендации к полету Германа Титова внес заместитель Главкома ВВС Агальцов. Предложение было утверждено единогласно. Также единогласно был утвержден и его дублер, Андриян Николаев. По предложению Главного конструктора на этот раз вторым дублером у Титова был утвержден Григорий Нелюбов.

Вечером, накануне старта, Сергей Павлович опять навестил своих подопечных. Традиционно спросил о самочувствии. Услышав ответ Германа: «Нормальное. Рабочее», напомнил Титову:

— Правильно говоришь, Герман. Если космонавт чувствует перед стартом, что идет на подвиг, — значит он не готов к полету. А ты вот готов… Молодец!

Переговорив с полковником Карповым, Главный конструктор предложил космонавтам совершить прогулку. В разговоре, а говорил в основном Королев, они прошли на стартовую плащадку, обогнули вокруг гигантское сооружение с ракетой в центре, остановились в молчании поодаль. После долгой паузы, задрав вверх голову, где в сумеречной темноте блестело остроносое тело «Востока-2», Сергей Павлович обратился к Николаеву с вопросом:

— Скажи, пожалуйста, Андриян, а нельзя ли этот космический корабль использовать в следующем полете для двоих, скажем, космонавта и бортинженера?

Вопрос застал дублера Германа врасплох, но после небольшой заминки он все же ответил:

— Я не знаю, как ответит на этот вопрос Герман, Сергей Павлович, но мне кажется, что в кабине «Востока» вполне хватит места и для двоих… Можно установить и второе кресло.

— Места вполне хватит, — вступил в дискуссию Титов, — но как они станут действовать, если возникнет нештатная ситуация?

— Ты имеешь в виду, Герман, возможность их одновременного катапультирования? — уточнил Королев.

— Да, Сергей Павлович, — подтвердил Титов и добавил: — Но такой вопрос вы ведь сейчас поставили и перед собой, перед своими конструкторами в ОКБ?

— Правильно, Герман, — согласился Королев. — Вот ты отлетаешь, и мы напрямую займемся этой проблемой. Я считаю, что, находясь в одной кабине, космонавты все же вынесут из полета разные ощущения. Мы же должны располагать предельно возможной, исчерпывающей информацией.

На шестом витке «Орел» впервые почувствовал какие-то болезненные ощущения при резких движениях головой. Титов тут же доложил о них на Землю. Сергей Павлович постарался успокоить космонавта. Он предположил, что вестибулярные расстройства связаны с влиянием невесомости и вскоре непременно должны исчезнуть. Как раз на этом этапе полета медики наблюдали излишнее беспокойство и у собачек. Так все и произошло.

На семнадцатом витке, когда бортовые часы уже перевалили на вторые сутки орбитального полета, в наушниках Титова раздался глуховатый голос Главного конструктора:

— «Орел»!.. «Орел»!.. Вы готовы к посадке?

— «Заря», понял вас… К посадке готов!.. Все системы действуют отлично. Самочувствие хорошее, — доложил Титов.

— «Орел»! Действуйте по программе, и все будет хорошо. — Королев непоколебимо верил в успех полета.

— Есть, действовать, как учили! — бодро ответил Герман…

Майор Титов приземлился в десять часов восемнадцать минут 7 августа, всего в нескольких километрах от места приземления Гагарина. Потом он сутки отдыхал на берегу Волги в Куйбышеве, а 9 августа прилетел в Москву и на себе ощутил всю волнующую обстановку государственной встречи на Внуковском аэродроме и в Кремле. Москвичи и руководители страны с необыкновенным энтузиазмом чествовали и космонавта-2, как национального героя!.. Так рождалась новая замечательная традиция.

Ближе к полудню 9 августа майор Титов прилетел в Москву. Торжественная государственная встреча во Внуково, вечерний правительственный прием в Кремле. Вручение высших наград страны. Все было вроде так и все же не так, как у Гагарина. Но изменить что-то в громоздком «космическом сценарии» было не в его силах. Да и нужно ли?

Генерал Каманин, вернувшийся из длительной командировки по странам Европы и Америки, где он находился вместе с Гагариным, на следующий день после приема в Кремле встретился с Германом в Звездном. Наставника космонавтов интересовали детали его полета, насколько подтвердились или не подтвердились его майские опасения. Он прямо говорил о них Королеву в Сочи.

Интерес Каманина был понятен космонавту-2. О замысле Главного конструктора осуществить в ноябре совместный полет сразу трех «Востоков» продолжительностью до трех суток с установлением визуального наблюдения и радиосвязи между их экипажами в Центре подготовки знали многие. Возможно, такое указание исходило от «верхов», и программу предстояло реализовать еще до ноябрьского праздника, к окончанию работы XXII съезда партии? Этого Николай Петрович пока что не знал. В любом случае проведение качественной подготовки сложной «космической феерии», по его мнению, не представлялось возможным.

Каманин дотошно выяснял ситуацию в полете по виткам:

— Как протекал взлет и выход на орбиту, Герман?

— Ожидаемые параметры взлета получились штатными, — доложил Титов. — Перегрузки не превышали расчетных шести-семи единиц. Я перенес их вполне удовлетворительно.

— Затем наступил период стабильного орбитального полета? — уточнил Николай Петрович.

— Да, со второго до шестого витка никаких отклонений в самочувствии я не заметил. Сделал записи в бортовом журнале, попробовал провести киносъемку поверхности Земли. Еще не знаю, что фактически получилось. Мешала облачность.

— Но на шестом витке ощущения изменились?

— Изменились не только ощущения, Николай Петрович. Появились головная боль, резь в глазах. На седьмом витке я почувствовал головокружение. Меня начало подташнивать. Захотелось попить воды. Я сделал несколько глотков. Тошнота прошла. Тут же появилось ощущение голода. Я перекусил и вскоре уснул. Дальше полет продолжался штатно. Посадка тоже прошла очень удачно, Николай Петрович. В Куйбышеве я быстро восстановился. Чувствую себя хорошо. Готов к новым полетам.

— Я очень рад за тебя, Герман. Но в интересах нашего общего дела о всех перипетиях твоего полета должен знать и Сергей Павлович. Мы оба пришли в космонавтику из авиации, а там, как ты знаешь, соблюдается неписаный закон — полеты не назначаются, пока не выяснены до конца причины происшедшей аварии или катастрофы. Для нас — самочувствие космонавта в полете — то же самое, что авария. Видимо, во всем виновата невесомость, но это надо еще доказать, чтобы найти приемлемое противоядие против нее. Вот когда это будет сделано, тогда и станет возможным назначение новых стартов. Надеюсь, ты понимаешь мои тревоги?

— Но я уже рассказывал Сергею Павловичу о характере полета перед заседанием Государственной комиссии в Куйбышеве.

— Королеву рассказывал, а Государственной комиссии доложил только о расстройстве вестибулярного аппарата?.. Я правильно тебя понял? — уточнил Каманин.

— Да, именно так, — подтвердил Титов.

— Ты поступил совершенно верно, по совести, Герман. Теперь я буду решать эти вопросы с Сергеем Павловичем. Как тебе известно, за ним остается последнее слово при назначении любых космических стартов.

Предполагаемый ноябрьский старт трех «Востоков» взбудоражил Звездный. Каманин вместе с начальником Центра подготовки Карповым до середины августа образовали «космические двойки» и объявили об этом на занятиях: Николаев — Быковский, Попович — Леонов, Нелюбов — Хрунов. Напряженные тренировки продолжались своим чередом. В сентябре вопрос о комбинированном полете Королеву не удалось решить в правительстве, а в октябре «наверху» стало уже не до космоса. В ЦК партии завершалась работа над Программой построения коммунистического общества, которую намечалось утвердить на предстоящем съезде.

Ничто в тот октябрьский вечер не предвещало каких-то осложнений для страстных любителей футбола — Аникеева, Нелюбова и Филатьева. Платформа Ярославского вокзала была полна народа, поджидающего электропоезд на Монино. Аникеев и Филатьев отдали честь военному патрулю, майору, а Нелюбов не отдал. То ли не заметил, то ли посчитал, что в толпе быть столь щепетильным не обязательно. Майор, как положено, потребовал у Григория документы. Нелюбов представился, назвал фамилию и свою принадлежность к Центру подготовки космонавтов, но удостоверение предъявить отказался. Вмешался Аникеев. Он посоветовал Григорию пойти в комендатуру. Рапорт начальника патруля лег на стол коменданту, который заявил, что направит его в Главный штаб ВВС — пусть там и разбираются.

Только теперь Нелюбов понял, что история с патрулем может плохо кончиться для него и коллег. Поздно вечером «любители футбола» вернулись в Звездный. Нелюбов разыскал полковника Карпова и доложил о происшедшем в Москве. Евгений Анатольевич тут же позвонил домой Николаю Петровичу, объяснил ситуацию. Генерал Каманин решил лично отправиться утром в комендатуру и уладить возникшие трудности.

Комендант, полковник, с пониманием отнесся к просьбе Николая Петровича. Он согласился положить «под сукно» рапорт начальника патруля, майора, но Нелюбов непременно должен извиниться перед старшим офицером за допущенные при задержании бестактности. «Куратор космонавтов» отправился в Звездный, пригласил на беседу «любителей футбола», выяснил в деталях характер нарушения дисциплины. В итоге он предложил Григорию поехать в Москву и выполнить требование коменданта. Но Нелюбов, продолжая считать себя невиновным, отказался… Рапорт поступил в Главный штаб ВВС. Маршал Руденко предложил Николаю Петровичу подготовить приказ о наказании нарушителей дисциплины…

Нелюбов, Аникеев и Филатьев были отчислены из Центра подготовки. Гагаринский отряд кандидатов в космонавты, вслед за Карташовым, Варламовым и Бондаренко уменьшился еще на три претендента. Распалась третья, планируемая к полету связка: Нелюбов — Хрунов. Главный конструктор был очень недоволен действиями командования ВВС по поводу предпринятых им крутых мер в отношении «любителей футбола», но прискорбный факт уже совершился. Скрепя сердце Королев согласился на перемены в согласованной связке. Вместо выбывшего Григория командиром третьего экипажа был назначен майор Комаров.

Следующее происшествие стало подлинным несчастьем для Центра подготовки. Через неделю в Москве открывается съезд партии, а его известный делегат, первый космонавт планеты, вынужден был отсутствовать на его открытии 17 октября. Произошла поистине нелепая и необъяснимая случайность.

С конца сентября Гагарин и Титов отдыхали в Крыму, в Форосе, на красивой даче, где в середине тридцатых жил Максим Горький. На 13 октября был назначен их отъезд в Москву. Но на 11 октября их пригласили в соседний санаторий выступить перед отдыхающими и рассказать о ближайших планах космонавтов. Встреча продолжалась почти два часа. В конце Юрий ответил на несколько вопросов и направился к себе, чтобы сообщить Валюше о своем скором возвращении в Звездный. Герман остался в зале, чтобы ответить на остальные вопросы. Гагарин был уже у дачи, когда шумная группа молодых людей вблизи затемненной аллеи отвлекла его внимание, он споткнулся на бордюрный камень и упал. При ударе об острый угол бордюра была рассечена кожа, пробита левая надбровная кость. Пришлось обратиться к хирургам, которые искусно заштопали ранку, но прописали постельный режим. Глаз затек, бровь опухла и появиться с такой внешностью в Москве, тем более на партийном съезде, он посчитал неудобным. Титов улетел в Звездный, а Гагарину пришлось на несколько дней задержаться в Крыму.

Ни одно советское издание не сообщило о нелепом происшествии с первым космонавтом. Зато на Западе его отсутствие на XXII съезде партии послужило поводом к написанию откровенных небылиц. Американские газеты сообщили, что «Юрий Гагарин поражен лучевой болезнью и тяжело болен». Спустя несколько дней появилась новая версия: «Гагарин погиб в автомобильной катастрофе». Дальше всех пошла лондонская «Таймс», которая сообщила, что «Гагарин утонул в Черном море».

Конец махровому вранью положило только само появление Юрия в Кремлевском Дворце съездов в предпоследний день его работы, 29 октября. Гагарин занял место среди делегатов партийного форума и вместе со всеми слушал выступление своего товарища, Германа Титова. Космонавт-2 достойно говорил не только о своей недавней работе на околоземной орбите, но и о создателях непревзойденной советской космической техники. Свое яркое выступление Герман закончил словами:

— Мои друзья-космонавты готовятся к новым полетам. Ведь эра освоения космоса только началась, и мы гордимся тем, что Юрию Гагарину и мне выпала честь открывать ее. Впереди новые, более сложные космические маршруты. Все новые и новые советские люди полетят в космос по неизведанным маршрутам, будут изучать его, раскрывать и дальше тайны природы и ставить их на службу человеку, его благосостоянию, на службу миру…

Критика культа личности Сталина, которую Хрущев обнародовал на XXII съезде партии, очень огорчила генерала Каманина. Его и многих других руководителей она просто поставила в тупик. Многое, по мнению Николая Петровича, ставилось с ног на голову. В самом деле, в Президиуме ЦК остались верные ленинцы — Хрущев, Суслов, Микоян, Шверник, которые в сталинский период тоже находились у кормила власти и сами должны нести ответственность за беззакония, творившиеся в тридцатые и сороковые годы. Им следовало бы признать и свою долю вины за допущенные «черные дела» и сделать правильный шаг — отойти от руководства партией и страной, не приписывать только Сталину организацию массовых репрессий. Их руки, особенно Хрущева, тогдашнего партийного руководителя Украины, тоже обагрены кровью многих невинных жертв произвола.

Сразу после ноябрьского праздника Каманин пригласил к себе Карпова и его заместителя по политико-воспитательной работе полковника Никерясова. Начал разговор издалека:

— Насколько я понимаю ситуацию в стране, товарищи руководители Центра подготовки, ни в ноябре, ни в декабре намеченные старты не состоятся. Конечно, существует много внешнеполитических причин, но повлияли и наши внутренние неурядицы.

Полковник Карпов возразил:

— Но 5 ноября, Николай Петрович, мне звонил Королев, поздравил с праздником личный состав нашего Центра и заявил, что вопрос о полете трех «Востоков» еще окончательно не снят с повестки дня. С его стороны, все готово к полетам. Есть ракеты, готовы корабли. Значит, дело в чем-то другом?

— Я уверен, Евгений Анатольевич, что «наверху» имеется решение об отмене этих стартов. Главный конструктор просто вдохновляет нас на продолжение активной подготовки. На съезде партии я разговаривал с маршалом Малиновским. Он высказался против полетов в ближайшие месяцы. Министерство обороны испытывает большие затруднения с финансированием ракетных войск, — не согласился Каманин. — Он урезает деньги и на космос.

— Если эти полеты не состоятся, Николай Петрович, то мы станем топтаться на одном месте, — вступил в разговор Никерясов.

— Нет, Николай Федорович, топтаться на месте мы не будем, — твердо заявил Каманин. — Подготовлено правительственное постановление о наборе второго отряда космонавтов. Оно уже согласовано мною в ЦК партии. С необходимостью такого шага полностью согласны Королев, Келдыш, Устинов и Вершинин.

— В постановлении предусмотрены какие-нибудь особенности, Николай Петрович? — спросил Никерясов.

— Особенности значительные. Их три. Из тысяч претендентов намечается отобрать шестьдесят человек, втрое больше, чем было зачислено в первый отряд. Это во-первых. В новом наборе должно быть не менее пяти женщин. Это во-вторых. Так что, товарищи, готовьтесь разрешать и неизбежные романтические истории. И самое важное в-третьих. Отбор будет производиться только из состава летчиков и инженеров с высшим образованием. Недели через три, как я полагаю, постановление будет подписано. Нам предстоит большая работа.

— Да, озадачили вы нас, Николай Петрович, — загадочно протянул Карпов. — Придет много холостяков, потребуются новые гостиничные номера. Опять возникнут проблемы.

— Новый корпус придется строить для семейных, Евгений Анатольевич, — добавил Никерясов.

…В конце декабря появилось ожидаемое постановление правительства о втором наборе в отряд космонавтов. Никакой речи о предстоящих орбитальных стартах в нем не шло. При встрече с генералом Каманиным в середине января шестьдесят второго Главный конструктор откровенно посетовал, что не удалось осуществить ноябрьскую задумку о запуске сразу трех пилотируемых «Востоков». Сергей Павлович, однако, заявил, что продолжает добиваться разрешения на такой групповой старт.

— Понимаешь, Николай Петрович, я не собираюсь паниковать, но объективная ситуация указывает на то, что мы утрачиваем достигнутое с таким трудом, наше лидерство в освоении космоса.

— Правильно, Сергей Павлович, и я так думаю, что мы утрачиваем свое космическое первенство, — глаза Каманина и Королева встретились. — Больше того, считаю, что дальше хвастаться полетами Гагарина и Титова просто неприлично. Это выглядит…

Главный конструктор не позволил куратору космонавтов закончить свою мысль. С присущей ему убежденностью, он принялся доказывать собеседнику необходимость организации группового полета:

— Понимаешь, Николай Петрович, американцы лезут из кожи вон, чтобы хоть в чем-то опередить нас. Возьми в расчет хотя бы соотношение космических стартов. Сейчас они уже устрашают — сто двадцать к двадцати не в нашу пользу. Американы непрерывно создают и испытывают новую технику, получая мощный поток информации из космоса, а мы «пульсируем» — разрывы между стартами измеряются у нас месяцами. Вот и сейчас «верхи» почему-то упорно молчат о сроках очередного старта. Дай бог, чтобы он состоялся в марте, но скорее всего будет перенесен на апрель, к годовщине гагаринского полета.

— Ты доказываешь мне, Сергей Павлович, очевидные вещи. Будто именно я и задерживаю подготовленные пуски? — возразил Каманин. — Нет, я всецело на твоей стороне… Скажи, пожалуйста, чем я могу тебе помочь?

Королев попросил:

— Если сможешь, Николай Петрович, то узнай у своего начальника Главного штаба Руденко, из-за чего происходит задержка стартов. Главком ракетных войск маршал Москаленко жаловался мне на съезде, что его ведомству выделяется совершенно недостаточно финансовых средств.

— Недостаток средств испытывают не только ракетные войска, Сергей Павлович. В стране остро не хватает, особенно на периферии, мясных и молочных продуктов. Но дела в животноводстве не только не улучшаются, но становятся все хуже. Поголовье скота в большинстве регионов страны резко пошло на убыль. В хозяйствах не хватает кормов, а до конца стойлового периода остается еще целых четыре месяца. Увеличился падеж животных из-за бескормицы. Такое положение не только в центре страны, но и на Украине, в Казахстане.

— Теперь мне понятны наши затруднения, Николай Петрович… Спасибо… Выходит, и кукуруза не помогает…

В тот день, 20 февраля, когда с мыса Канаверал с помощью ракеты-носителя «Атлас» на околоземную орбиту была выведена наконец капсула с астронавтом на борту Джоном Гленом, полковник Карпов объявил Николаеву и Поповичу, что они назначены пилотами кораблей «Восток-3» и «Восток-4» в первом групповом полете. Начальник Центра подготовки назвал их дублеров — соответственно Быковского и Комарова. После этого не прошло и суток, как генерал-лейтенант Каманин получил от министра оборонной промышленности страны Устинова уведомление, что новые старты Николаева и Поповича должны состояться не позднее 10–12 марта, на неделю раньше объявленной в начале февраля предварительной готовности.

— Но программа группового полета еще не утверждена Государственной комиссией, Дмитрий Федорович? — возразил генерал-лейтенант Каманин. — Не согласован в правительстве и окончательный срок пребывания космонавтов на орбите.

— Я считаю, что космонавты и техника вполне подготовлены к полету. Это главное, — твердо заявил Устинов. — А все формальности с утверждением программы полета будут разрешены в течение двух-трех ближайших дней…

Однако 7 марта групповой полет двух «Востоков» был отложен на неопределенный срок по… «техническим причинам».

И 44-ю армейскую годовщину в конце февраля шестьдесят второго полковник Корнеев встречал в «подвешенном состоянии», командуя одновременно двумя ракетными полками. Однако это обстоятельство нисколько не огорчало его, а, напротив, даже веселило. Владимир Егорович хорошо понимал, что с переходом нескольких частей 50-й армии на стратегические ракеты Р-14 коренным образом изменялась оперативная ситуация. Полковник Корнеев сделал очевидный вывод, что операция «Туман» стала просто не актуальной, и о ней не хотят вспоминать ни в Главном штабе ракетных войск, ни в министерстве обороны, ни в правительстве страны. Но так ли все было на самом деле, установить не представлялось возможным.

Определенные неувязки появились в это же время и у генерала Колосова. Оперативно-тактическое учение о действиях ракетной дивизии по поражению объектов противника на Европейском театре военных действий, запланированное им на февраль месяц, уже явно не вписывалось в намеченные временные рамки. Да и сама база учения, полк Корнеева, едва ли подходила теперь для такого знакового мероприятия. Он опасался, что в разгар учения поступит вдруг распоряжение из Москвы на передислокацию отдельного полка в ГДР, и оборванное занятие надолго запечатлеется в памяти командного состава частей в качестве неумелых действий дивизионного начальства.

Посоветовавшись с главным инженером, генерал Колосов предварительно перенес комплексное занятие по ракетам Р-14 в Жагари сначала на середину марта, а потом, по рекомендации подполковника Гурнова, даже на начало апреля. Инженерной службе, однако, и дальше поручалось продолжать его детальную подготовку.

В это время командарм 50-й генерал Добыш появился в полку Корнеева вместе с генералом Колосовым. Владимир Егорович сразу заключил, что последует какое-то важное дело. Генералы побывали на боевых комплексах 1-го и 2-го дивизионов и только после обеда появились в полковом штабе. Вначале они вели разговор только с полковником Корнеевым.

— Конечно, не все нам, военным, до конца понятно в сложившейся ситуации, — сказал Федор Иванович. — Политики оценивают ее однобоко, без учета обоюдных ядерных возможностей сторон. Но они отдают приказы военным. Сейчас центр мировой напряженности переместился в Карибский бассейн. Американцы усиливают политический нажим на Кубу, организуют экономическую блокаду Острова свободы. По их инициативе, в феврале Куба была исключена из Организации американских государств. На военных базах Соединенных Штатов продолжается активная подготовка армии вторжения из числа кубинских эмигрантов. В связи с усиливающейся угрозой интервенции Кубинское правительство обратилось к Советскому Союзу с просьбой о немедленной помощи в укреплении обороноспособности своей страны.

Сказав это, командарм 50-й ракетной сделал продолжительную паузу, как бы приглашая собеседников к диалогу.

Командир дивизии Колосов уточнил:

— Но Советское правительство пока никакого военного решения не приняло, товарищ командующий?

— Пока не приняло, — ответил генерал Добыш и добавил: — Не легко его принять, Александр Алексеевич. Любая помощь Кубе с нашей стороны тотчас будет квалифицироваться в Вашингтоне как очередная угроза безопасности Соединенным Штатам.

— Но и уступать им нельзя, товарищ командующий, — твердо заявил Колосов. — Сейчас ситуация в соотношении ядерных потенциалов уже другая. Нам есть, чем ответить агрессору.

— Правильно, товарищ командир дивизии, ответить есть чем. Но ядерная война нанесет непоправимый ущерб всей планете. Это тоже надо учитывать, — с явным сожалением возразил Добыш.

— Я хорошо помню их планы нанесения таких ударов по нашей стране, Федор Иванович. «Троуджен», «Дропшот», «Троян». Каждый следующий — грознее предыдущего, — продолжал генерал Колосов. — В общем, ситуация не простая.

Полковник Корнеев с интересом слушал диалог старших военачальников и никак не мог понять, а чем все же может ситуация обернуться для личного состава его части. Но вот генерал-лейтенант Добыш повернулся в его сторону и совершенно спокойно, даже буднично, сказал:

— Владимир Егорович выслушал нашу дискуссию и ждет, чем генералы Добыш и Колосов намерены озадачить его полк. — Конкретную задачу, товарищ полковник, мы поставить вам сегодня еще не в состоянии, но нужно быть готовым ко всему, в том числе и к передислокации на Кубу, — сказал Добыш. — Насколько мне известно, в правительстве страны прорабатывается и такой оперативный вариант.

— А разве сейчас на Кубе нет наших войск? — удивился Корнеев.

— Есть, Владимир Егорович, — уверенно ответил Добыш. — Есть авиация, моряки, танкисты, десантники. Всего понемногу. Но ракетчиков нет. А они могут потребоваться для подкрепления.

Обнаружив в майоре Алексееве прочного единомышленника, капитан Фомин запросто делился теперь с коллегой самыми конфиденциальными новостями. Покидая в середине марта очередное совещание у командира полка, Лев Никонович придержал Алексеева у входа в их общую казарму, негромко спросил:

— Не знаешь подробностей, Андрей Степанович, по Минску?

— О каких подробностях ты говоришь, Лев Никонович? — переспросил командир 1-го дивизиона.

— Как о каких? Ты разве не слышал, что во время «царской охоты» в Беловежье на «главного кукурузника» страны было совершено неудачное покушение? — пояснил Фомин.

— Надо же, обстановка в стране и в мире хуже некуда, а руководители еще и на любительскую охоту выкраивают время? — в унисон коллеге удивился Алексеев.

— Охота, конечно, нужна, Андрей Степанович. Хрущев сам учредил «пустые четверги», но без мяса обедать не желает, — Фомин говорил внешне серьезно, но в его голосе сквозил явный сарказм. Было очевидно, что командир транспортного дивизиона напрямую говорил коллеге то, что думал.

— Правильно мыслишь, Лев Никонович, но от твоего суждения не становится легче, — возразил майор Алексеев. — Может так случиться, что скоро, вместо передислокации в ГДР, именно наш полк перебросят на Кубу. А это пятнадцать или двадцать суток океанской болтанки.

— Неужели, думаешь, произойдет такое? — Фомин посмотрел на Алексеева с недоверием. — Для моего дивизиона двойная нагрузка выпадет, Андрей Степанович. Никто еще не загружал нашу громоздкую технику в корабельные трюмы, да и как ее можно там надежно закрепить?

…Всю весну, в соответствии с директивой «Мангуста» президента Соединенных Штатов Кеннеди, американское командование целенаправленно готовило вторжение своих войск на Кубу. В операции планировалось использовать две воздушно-десантных, две бронетанковых, две пехотных дивизии и одну дивизию морской пехоты при поддержке сотен боевых кораблей и тысяч самых современных самолетов.

Когда угроза вторжения к началу июня стала очевидной, Советское правительство подписало Договор о военной помощи Кубе. Руководствуясь постановлением Совета Обороны СССР от 13 июня, Генштаб вооруженных сил страны отдал боевые распоряжения всем видам войск. Началась подготовка к проведению стратегической операции «Анадырь».

51-я дивизия ракетных войск стратегического назначения из состава 43-й армии стала главной ударной силой всей группировки советских вооруженных сил, сдерживающих агрессивные намерения Соединенных Штатов против Кубы. Согласно первоначальному плану, дивизия включала четыре ракетных полка, вооруженных ракетами Р-12, а также отдельный стартовый дивизион с ракетами Р-14. Каждый из ракетных полков обеспечивался ремонтно-технической базой с ядерными головными частями. Отдельный стартовый дивизион обеспечивался одной сборочной бригадой с соответствующими ядерными боеголовками.

В поддержку ракетной дивизии выделялись: две дивизии ПВО — по три зенитно-ракетных полка; четыре мотострелковых полка, усиленных дивизионами тактических ракет «Луна» и танковыми батальонами; истребительный авиаполк МиГ-21, вертолетный полк и специальная эскадрилья Ил-28; бригада ракетных катеров; отдельный полк «Сопка».

От тыловых частей и служб боевого обеспечения в группировку входили: полк связи, три широкопрофильных мобильных госпиталя, технические мастерские и склады.

Главкомом советской группировки на Кубе был назначен дважды Герой Советского Союза, генерал армии Плиев. От ракетных войск в его штаб входили генерал-лейтенанты Данкевич и Анкидинов, а также генерал-майор Гарбуз.

На основании директивы Генштаба 51-я ракетная дивизия генерал-майора Стаценко, из дислоцированной на Украине 43-й армии, была дополнена одним ракетным полком, стартовым дивизионом, ремонтно-технической базой и одной сборочной бригадой из состава 29-й ракетной дивизии генерал-майора Колосова. Численный состав усиленной ракетной дивизии превысил, таким образом, десять тысяч бойцов.

От каждого полка были выделены и утверждены Главкомом ракетных войск маршалом Бирюзовым восемь — десять офицеров в оперативные группы по всем направлениям боевой работы. После предметного инструктажа в Генштабе и в Главном штабе ракетных войск оперативные группы полков, вслед за рекогносцировочной группой дивизии, в середине июля вылетели на Кубу.

Поскольку еще не был до конца решен вопрос в отношении отдельного ракетного полка Корнеева, предназначенного для передислокации в Группу советских войск в Германии, генерал-майор Колосов выделил для командирования на Кубу 79-й ракетный полк Сидорова, дислоцированный в Плунге, и 1-й стартовый дивизион майора Алексеева. Их боевую работу он поручил обеспечивать передовой 1018-й ремонтно-технической базе подполковника Шищенко и сборочной бригаде майора Базанова.

Весть о предстоящей длительной командировке майора Алексеева в его семью вновь принесла Лидия Рунова.

— Ты, что же, Верочка, снова остаешься в гарнизоне на время командировки Андрея? — спросила она Алексееву при встрече в гарнизонном магазине.

— Но Андрюша еще ничего не говорил мне о командировке. — Вера пристально посмотрела в лицо Руновой.

— Ты думаешь, Валентин сказал мне об этом? — настороженно переспросила Лидия. — Наши мужья все секретничают с нами, а женщины на хоре говорят об этом открыто. На прошлой неделе трое офицеров из дивизиона твоего мужа уже уехали в Москву для участия в какой-то оперативной группе. Жены Стурова и Сильницкого тоже на днях отправляются к своим родственникам в Россию.

После долгой паузы Рунова спросила:

— Я так понимаю, что ты, Вера, вообще на время командировки Андрюши не собираешься уезжать из гарнизона?

— Пока, Лида, у нас не было такого разговора, — ответила Алексеева. — К тому же я считаю, что этот вопрос должен решить Андрюша. Как он скажет, так я и поступлю.

Алексеев появился дома на этот раз раньше обычного. Тут же переоделся, занялся с сыном. Вера приготовила ужин и, когда села рядом за стол, спросила мужа:

— Надеюсь, Андрюша, ты обязательно скажешь мне, как я должна поступить при твоем отъезде в командировку?

— Конечно, Верочка, какой вопрос, — улыбнулся в ответ Алексеев. — Только сроки командировки еще не определены, и состоится ли она вообще, до конца неизвестно.

— В ГДР не состоялась, а на Кубу обязательно состоится, — в голосе жены звучала уверенная нотка.

— А кто тебе сказал, что моя командировка именно на Кубу? — удивился Алексеев.

— Знакомая жена танкиста из соседнего подъезда, — солгала Вера и пояснила: — Ее муж готовился к демобилизации, но ее отменили и предложили ему командировку на Кубу. Три дня назад он уехал в Балтийск, чтобы оттуда отправиться на Остров свободы.

— Какая у вас, женщин, налаженная информация, — покачал головой Алексеев и равнодушно добавил: — Куба так Куба. Но ты же знаешь, Вера, что американцы угрожают Кубинской республике вторжением своих войск. Наше правительство подписало соглашение с Фиделем Кастро об оказании его стране военной помощи, чтобы она могла защитить свою независимость.

— Мне все понятно, Андрюша, — согласилась Вера.

По прибытии на Кубу 19 июля оперативные группы полков почти в сто человек сразу же приступили к выбору позиционных районов для боевых стартов, привязке мест установки пусковых столов ракет на местности с учетом западной системы координат, инженерной подготовке трасс движения транспортов ракетной техники. Для увеличения радиуса досягаемости объектов ракетами Р-12 на территории Соединенных Штатов выбор районов размещения стартовых позиций производился в западной и центральной частях Кубы.

Позиционные районы выбирались исходя из условий незатопляемости их во время тропических ливней, надежной маскировки на местности, штатного расположения наземного оборудования на боевой позиции, гарантированного преодоления мостов и рек тяжелой ракетной техникой. Таких мостов в выбранных районах имелось совершенно недостаточно. Поэтому силами инженерных частей Группы советских войск и кубинских подразделений бульдозерами и грейдерами срезались берега с обеих сторон реки, а дно засыпалось гравием и заливалось цементом. Получался, скрытый от глаз противника переливной мост. Особое внимание уделялось также наличию вблизи достаточных питьевых источников.

Было обследовано свыше сотни районов территории общей площадью шестьсот двадцать квадратных километров, из которых только четыре удовлетворяли предъявляемым требованиям. В середине последней декады июля районы расположения ракетных полков изучались с воздуха инспекторской группой генерала Гарбуза, все их облетевшей на вертолете.

Полк Бандиловского базировался в десяти километрах севернее Лос-Паласьоса. Для полка Коваленко был выбран район Гуанахай на плато Эсперон. Полк Сидорова располагался вблизи Ситьесито и Калабазар-де-Сагуа. Для полка Соловьева подошел район Санта Круус-де-Лос-Пинос и Канделария. Отдельный дивизион майора Алексеева должен был занять позиции вблизи Ремедиоса и Силуэты. Для размещения личного состава ракетной дивизии предусматривалось строительство палаточных городков.

Для выгрузки частей были назначены небольшие порты: Мариель — для полков Бандиловского, Соловьева и Коваленко; Касильда — для полка Сидорова и дивизиона Алексеева; Матансас — для управления дивизии. Для выгрузки ракет намечались порты Мариель и Касильда.

«Специалисты сельского хозяйства» — так формулировалась общая легенда для переброски советской группировки войск на Кубу. Частной легендой для строительства комплекса ракет Р-14 на плато Эсперон являлось «строительство учебного центра советскими военными специалистами для кубинской армии». Геодезические группы передвигались на кубинских машинах, в военной форме кубинской армии. Их охрана обеспечивалась исключительно подразделениями разведывательного батальона из личной охраны Фиделя Кастро.

Цель проводимых работ содержалась в строжайшей тайне. О прибытии на Кубу ракетной дивизии вначале знали только трое — Фидель и Рауль Кастро, а также начальник разведывательного управления Генштаба Педро Луис.

С середины июня началась подготовка ракетных частей к передислокации по железной дороге в порты погрузки и морской транспортировке на Кубу. Особое внимание обращалось на скрытность операции.

Исключительной особенностью морально-психологической подготовки было то, что ее нельзя было вести с личным составом частей заранее. Это было невозможно из-за чрезвычайной секретности целей, задач и места их выполнения. Поэтому на первом этапе политическая работа проводилась, как обычно, включая воспитание патриотизма, верности воинскому долгу, исполнительности и высокой дисциплинированности.

При комплектовании подразделений около пятнадцати процентов личного состава отсеивалось по морально-политическим и психологическим качествам, по болезни или по требованию особых органов. Это потребовало дополнительных усилий по боевому сколачиванию большинства подразделений. Нужно было позаботиться, чтобы новички не отторгались коллективами и не произошло снижения уровня общей профессиональной слаженности. В подразделениях проводились «технические бои», коллективные аттестации. Они помогали знакомить коллективы с прибывшей заменой, а новичков — с традициями частей, быстрее налаживать психологический контакт на время учебно-боевых тренировок.

В обычном ритме продолжалась подготовка к важнейшей операции в дивизионе майора Алексеева. До конца июня из состава боевых расчетов стартовых батарей Стурова и Сильницкого выбыло всего семь человек, из которых пятеро — по состоянию здоровья. Полковник Корнеев распорядился заменить их равноценными номерами из дивизиона капитана Рунова.

Только в начале второй декады июля был закрыт наконец вопрос о возможной командировке в ГДР его отдельного ракетного полка. Как и предполагал полковник Корнеев, в связи с постановкой на боевое дежурство ракет Р-14 с дальностью стрельбы свыше четырех тысяч километров, необходимость в передислокации ударной ракетной части в Германию окончательно отпала. Приказом Главкома ракетных войск маршала Бирюзова от 12 июля отдельный ракетный полк Корнеева был расформирован, а его подразделения были возвращены в состав своих боевых частей.

Глава 10 Первый групповой

Заведующий отделом оборонных отраслей ЦК партии Сербин был для Главного конструктора важным каналом информации о принятых или готовящихся решениях «верхов» в области космических программ. Но на этот раз и он не мог определенно сказать Сергею Павловичу о причинах откладывания и тем более возможных сроках космических стартов «Востока-3» и «Востока-4». Отсутствие средств стало уже заезженной отговоркой. Но приходилось учитывать и такое обстоятельство.

Откладывание группового полета на неопределенный срок, конечно, гасило энтузиазм Главного конструктора. Но Королев не сдавался. Он настойчиво искал тех, кто мог бы оказать ему реальную помощь и вывести ситуацию из тупика. После мучительных раздумий Сергей Павлович пришел к выводу, что такой фигурой является заместитель председателя Совета Министров страны Устинов. С сорок четвертого Дмитрий Федорович имел отношение к ракетному вооружению и хорошо знал Королева. Они встретились 11 марта, ближе к полудню.

Время умели ценить оба. Разговор начал Сергей Павлович:

— Если бы дело касалось лично Королева и его предприятия, я бы не стал будоражить правительство такой частной проблемой, как планомерное освоение космического пространства. Но после запуска 1-го искусственного спутника Земли, полетов Гагарина и Титова она стала еще и критерием технического развития страны, ее оборонных возможностей. Мне непонятно, Дмитрий Федорович, почему откладывание готовых космических стартов становится у нас каким-то неписаным законом?

— Ты, Сергей Павлович, ставишь сложный вопрос, на который и я, при всей своей информированности, не могу тебе точно ответить. Я не знаю, кто конкретно отменил, а точнее, отнес на неопределенный срок полет Николаева и Поповича.

— Но вы ведь, Дмитрий Федорович, звонили генералу Каманину о групповом полете не позднее 10–12 марта?

— Звонил, потому что такое решение, при моем участии, было принято на заседании Президиума ЦК партии, — ответил министр оборонной промышленности.

— Но заседаний Президиума ЦК партии после 21 февраля не было, Дмитрий Федорович? Значит, никто не мог принять новое решение без участия Хрущева? — не отступал Королев.

— Согласен, Сергей Павлович, — в голосе Устинова сквозила неуверенность. Он тут же добавил: — В последнее время Хрущева настойчиво осаждает Челомей, с каким-то своим новым проектом. Возможно, его предложение и сыграло свою роль?

— Владимир Николаевич использует благоприятную ситуацию на все сто процентов, — Королев не скрывал осуждения. — Разве случайно он так настойчиво боролся за привлечение в свое КБ сына премьера, Сергея Никитовича? Вот теперь, через него, и таранит отца.

— Что ты предлагаешь, Сергей Павлович? — круто переменил тему трудного разговора Устинов.

У Королева давно был готов ответ на такой вопрос:

— До конца с пользой для науки употребить оставшиеся четыре «Востока» и непосредственно всецело заняться «Лунной программой». Работу над эскизным проектом по Н-1, Дмитрий Федорович, я ни на один час не прекращал. Реализовав его, мы продвинем все космические исследования сразу на порядок вперед.

— А многоместный корабль, товарищ Главный конструктор, что же, отправляется в запасник?

— Многоместный корабль, Дмитрий Федорович, уже проектируется в отделе Феоктистова. Но там еще много нерешенных вопросов по системам жизнеобеспечения.

— Правильно, Сергей Павлович, работать надо с дальней перспективой, — одобрил действия Главного конструктора министр оборонной промышленности. — Но проект многоместного корабля должен быть реализован в металле раньше, чем Н-1.

— Я тоже так считаю, — согласился Королев и тут же добавил: — Но надо, хотя бы к годовщине гагаринского старта, осуществить трехсуточный групповой полет. Это явилось бы для нас большим шагом вперед.

— Не уверен, Сергей Павлович, что Карибский кризис позволит нам выполнить такую программу, — сказал в заключение Устинов. — Пока никто в руководстве страны не знает, как можно остановить нарастающую угрозу вторжения американских войск на Кубу. Переброска новых войсковых контингентов, на мой взгляд, едва ли остановит агрессора…

На 15 марта Королев назначил заседание Совета главных конструкторов. Он решил посоветоваться с ближайшими сподвижниками по приоритетам в работе, выработать план действий и поведения в правительстве. Им была повторена программа, доложенная накануне министру Устинову. Все выглядело логичным — либо до конца использовать возможности проверенных в деле «Востоков», либо ускорить работы по осуществлению «Лунного проекта» с помощью новой мощной ракеты-носителя Н-1. Однако при любом из вариантов групповой полет Николаева и Поповича оставался в силе. Не решенным числился только вопрос о его продолжительности — одни или трое суток будут находиться космонавты на орбите? В условиях скудного финансирования этот вопрос стал для Главного конструктора принципиальным. Одни сутки успешно перенес на орбите Титов, и Сергей Павлович считал полученный опыт вполне достаточным, чтобы настаивать на решении о трехсуточном полете.

Но против трех суток откровенно выступило командование ВВС, отчего у Королева испортились отношения с генералом Каманиным. Было естественно и то, что точку зрения «главного куратора» космонавтов разделяли маршалы Вершинин и Руденко. И они ссылались на возможность неудачи, которая перечеркнула бы несомненный триумф, обеспеченный полетами Гагарина и Титова. Терять достигнутое никому не хотелось.

Совет главных конструкторов помог выявить ту основную причину торможения, которая до конца не была известна Королеву. Глушко сообщил, что конструкторскому бюро Челомея уже выделены правительством крупные средства на разработку универсальной ракеты-носителя УР-700. Владимир Николаевич взял при этом сомнительное обязательство — осуществить важный для страны проект в кратчайший срок — всего за три года! Валентин Петрович не стал скрывать от коллег, что разработка мощной двигательной установки для ультрасовременного изделия, работающего на синтетических компонентах топлива, поручена его КБ. Средства выделялись по линии министерства среднего машиностроения. Сергей Павлович созвонился с министром Афанасьевым и Сергей Александрович подтвердил принятие правительством именно такого решения.

Главный конструктор сразу окрестил проект Челомея «авантюрным решением», но поправить что-то до определенного времени было уже нельзя. Несмотря ни на что, Королев решил идти вперед своим путем. Следовало реализовать, хотя бы в виде одного группового полета, программу «Востоков», ускорить разработку многоместного корабля и, не спеша, методично работать над проектом Н-1. В последнем случае ему предстояло еще решить проблему двигательной установки мощностью в шестьсот тонн, но, как считал Сергей Павлович, некоторое время для решения у него в запасе вполне имелось.

В полдень 9 июля, когда в Кремлевском Дворце съездов уже начал работу Всемирный конгресс за мир и разоружение при участии делегаций более чем из ста государств, Пентагон в очередной раз взорвал в космосе мощное ядерное устройство. Трудно утверждать, что именно в данном факте выражалась ключевая концепция поведения Америки в мире. Но от конкретных действий ее руководителей никуда было не уйти.

Получив сообщение о взрыве, министр обороны Малиновский сразу же доложил Хрущеву о происшедшем. Глава правительства задал Родиону Яковлевичу только один вопрос: «Каким запасом ядерных боеголовок и ракет-носителей располагают в данный момент ракетные войска страны?» Малиновский не располагал такой информацией. Он пообещал связаться с маршалом Бирюзовым и прояснить ситуацию. Главкому ракетных войск пришлось выяснять вопрос по носителям у Королева.

Возможно, именно американский ядерный взрыв снова повернул руководство страны к космосу. После недельной раскачки, 16 июля, собралась наконец Государственная комиссия для обсуждения вопроса о групповом орбитальном полете Николаева и Поповича. Комиссия заслушала доклады Королева и Каманина о готовности техники и космонавтов к старту, а также сообщение профессора Вернова об уровне и продолжительности действия радиации в космосе над Тихим океаном, возникшей в результате американского атомного взрыва. Ученый заверил, что через пять-шесть суток после взрыва радиация рассеивается, и орбитальный полет космического корабля становится вполне безопасным. На вопрос: «Как проверить уровень фактической радиации в космосе?», Вернов ответил, что это возможно сделать только в ходе космического полета экипажа или с помощью искусственного спутника Земли, оснащенного новейшей аппаратурой.

«Главный куратор» космонавтов вновь настаивал только на односуточном орбитальном полете. Генерал Каманин настойчиво доказывал членам Госкомиссии:

— У медиков нет твердой уверенности в том, что космонавты смогут в течение трех суток сохранить психическую уравновешенность и работоспособность в условиях невесомости и жесткой изоляции орбитального полета. К тому же неизвестно, как они перенесут перегрузки при спуске с орбиты после трехсуточного пребывания в невесомости. Безопасность людей — самое главное в нашей работе. Это следует учитывать в первую очередь.

Но доводы Каманина не возымели должного действия. Председатель Государственной комиссии Смирнов, академик Келдыш, маршалы Вершинин и Руденко тоже поддержали предложение Главного конструктора о трехсуточном полете. Предварительно старт Николаева и Поповича был назначен на конец первой декады августа.

На следующий день после Государственной комиссии Королев поехал в Звездный и больше часа разговаривал с космонавтами. Он хотел услышать их мнение о замысле предстоящего полета. Сергей Павлович и на сей раз остался верен своему правилу, которое четко сформулировал в начале встречи:

— Уважаемые испытатели нашей сложной продукции! За многие годы совместной работы у нас на предприятии сложилось святое правило — каждый имеет право и даже обязан, невзирая на чины, ранги и звания авторов обсуждаемых предложений, выражать свое отношение к проекту. Критикуй, не соглашайся, предлагай другие решения, оставайся при особом мнении — ты можешь быть уверен, что никто не посмеет упрекнуть тебя за это. Единственное обязательное условие состоит в том, чтобы не скрывать своих взглядов от товарищей, с которыми вместе трудишься над общим делом. Открыто отстаивай то, в чем убежден, то, что принял для себя. Если же твои убеждения изменяются, четко скажи об этом, объясни, как и почему это произошло, и твердо стой на новой позиции. Споря с инакомыслящими, мы неоднократно проверяем себя, находим лучшие решения, совершенствуем проекты. Мы высоко ценим честных оппонентов, благодарны им и гостеприимно открываем перед ними двери. Но мы сторонимся людей, у которых сегодня одни взгляды, завтра — другие, а поступки и дела не согласуются ни с какими заверениями.

Тут же Главный конструктор заявил, что имеются и скептики в отношении трехсуточного группового полета. Их аргументы — болезненные симптомы, наблюдавшиеся во время суточного полета Германа Титова. Но Королев непреклонен:

— Постараюсь воспользоваться их предупреждениями и присоединяюсь к ним, но лишь в том смысле, что в нашем деле необходима чрезвычайная осторожность. Все же наши предложения появились не вдруг. За ними огромная работа, проведенная лучшими специалистами — инженерами, медиками, испытателями. Мне же хочется знать о замысле полета и ваше мнение. Что конкретно вы можете сказать, Андриян и Павел?

Первым поднялся из-за стола Николаев:

— Много говорить не люблю и не буду, Сергей Павлович. Могу твердо заявить, что задание, если именно мне доверят участвовать в предложенном полете, постараюсь полностью выполнить. Считаю, что уже сейчас подготовлен к полету неплохо.

Попович вслед разделил мнение своего напарника:

— Мое отношение к предложенному заданию однозначное — полет очень нужный и интересный. Что же касается конкретно нашей сегодняшней готовности к нему, то я убежден, Сергей Павлович, что каждый из космонавтов вполне подготовлен к выполнению не только трехсуточной, но даже четырехсуточной работы в околоземном пространстве.

Главный конструктор повеселел, глаза его задорно заблестели. Он взволнованно подытожил:

— Ничего другого услышать от вас, мои дорогие, я и не рассчитывал. Большое спасибо вам за неоценимую помощь и поддержку. Для меня ваше мнение играет решающую роль.

Утром 1 августа Королев улетел на Байконур. Он готовился к групповому орбитальному полету Николаева и Поповича так тщательно, будто то был вообще первый старт человека в космос. Сергей Павлович практически не покидал монтажно-испытательного корпуса, вникал во все детали проверок бортовых систем и собственно кораблей. Ведь на этот раз шла параллельная подготовка сразу двух стартовых комплексов. При возникновении сбоев Главный конструктор добивался непременного выявления их причин, назначал повторные контрольные проверки систем, добиваясь безупречной работы автоматики.

Сутки спустя на трех «илах» на Байконур прибыл «космический десант». Николаев, Попович и их дублеры, Быковский и Комаров, летели на разных самолетах. Главный конструктор традиционно встретил покорителей космоса у трапа веселыми шутками. Как всегда, заверил маршала Руденко и Каманина в безупречной готовности техники к полету. Командир отряда, подполковник Гагарин, и его заместитель, майор Титов, с момента прилета обосновались на командном пункте.

Сразу после полудня 4 августа Главный конструктор долго беседовал с Руденко и Каманиным. Высказал им свои претензии:

— Космонавтику, Сергей Игнатьевич, нельзя держать в таких жестких рамках, как авиадивизию или авиакорпус. У нас другие задачи, в основном опытная техника, иные сроки ее подготовки. Бомбардировочный корпус можно поднять в воздух по тревоге через два-три часа. А у нас подготовка к старту занимает почти полмесяца. Здесь, на полигоне, нас обслуживает не подчиненный Главному штабу ВВС ракетный полк. После второго старта прошел целый год. Разве это порядок? Мы на глазах сдаем позиции, и через пару лет американцы будут диктовать нам свои условия в космосе. Я не хочу, чтобы такое непременно…

Маршал Руденко прервал Королева:

— Ты хочешь сказать, Сергей Павлович, что командование ВВС держит тебя в жесткой узде, не дает возможности развернуться во всю богатырскую мощь?

— Не совсем так, Сергей Игнатьевич, — возразил Главный конструктор. — В жесткой узде оказался не только мой коллектив. В еще более жесткие условия вы поставили Центр подготовки космонавтов. Первый отряд освоил корабль «Восток», но через год основным станет многоместный корабль. Мы подготовим для экипажа сложную научную программу. Вы можете сказать мне сейчас, кто станет ее выполнять?

— Ты ставишь перед нами сложный вопрос, Сергей Павлович, который выходит за рамки компетенции командования ВВС, — вступил в дискуссию Каманин. — Если появится через год многоместный корабль, то мы быстро переучим на него Беляева, Комарова, Леонова, Быковского, Шонина, Волынова. Но какая организация, и за какие деньги изготовит носитель для нового корабля?

Королев с ходу поддержал Николая Петровича:

— Совершенно правильная постановка вопроса. Ответ на него, по-моему, очевиден. Надо все эти проблемы свести воедино, под одно начало. Тогда все встанет на свои места — подготовка людского контингента и техники.

— Я придерживаюсь такого же мнения, — заявил Руденко.

— Будет утвержден жесткий график подготовки полетов, — продолжил свою мысль Главный конструктор. — Сейчас никакого плана не существует. Полеты назначаются по хотению Хрущева. Так на перспективу работать нельзя!

Вечером 6 августа космонавты решили отметить годовщину полета космонавта-2. По инициативе Гагарина, в полигонной гостинице был украшен цветами праздничный стол. Они пригласили к себе Королева. Главный конструктор с удовольствием принял их приглашение. Первым выступил Титов. Герман с воодушевлением говорил о подготовке своего полета и о том, как он протекал. С лица Сергея Павловича медленно сходила дневная усталость, разглаживались морщинки, веселел взгляд. Он искренне поблагодарил космонавтов:

— Спасибо вам, друзья. Благодарю вас за инициативу. Молодцы, что собрались. Каждый следующий старт дается все с большим трудом. Командование ВВС не имеет даже примерного графика полетов. Это гасит нашу инициативу в разработке новейшей космической техники. Мы не имеем права уступить первенство американцам.

Вечером 7 августа состоялось предпоследнее заседание Государственной комиссии. Королев доложил о готовности кораблей, Каманин — о готовности космонавтов. На заседании выступили командиры кораблей Николаев и Попович. Они поблагодарили за оказанное доверие и заверили членов комиссии, что сделают все от них зависящее для успешного выполнения задания. Напутственные слова в адрес стартующих космонавтов сказали академик Келдыш, маршал Руденко и председатель Государственной комиссии Смирнов.

В ожидании старта Николаева 11 августа больше других волновался Главный конструктор, ведь он лучше всех знал достоинства и недостатки своего уникального детища. Во время пуска, в одиннадцать тридцать, в руках у него особая телефонная трубка с красной полоской. В любой момент, в случае аварии на старте, Королев мог дать команду на катапультирование космонавта.

Через два часа после взлета, когда «Восток-3» уже вышел на расчетную орбиту, председатель Государственной комиссии Смирнов доложил Хрущеву, Козлову и Устинову о содержании докладов космонавта. В ответ секретарь ЦК партии Козлов сообщил председателю комиссии, что приказом министра обороны Николаеву присвоено очередное воинское звание «майор».

В середине первых суток полета Николаева состоялась пресс-конференция Главного конструктора. Сергею Павловичу был задан только один вопрос: «Каковы цели запуска „Востока-3“»?

— Задачи полета обширны и многообразны, — уверенно пояснил Королев. — Основная из них — продолжать изучение влияния невесомости на организм человека в длительном полете. Те данные, которые были получены в результате полета Титова, оказались чрезвычайно важными для науки. Но каждый новый космонавт — это новая человеческая индивидуальность, и, естественно, каждый новый полет обогащает нас экспериментальным фактическим материалом для дальнейшего совершенствования самих кораблей.

Вторая задача — выполнение человеком определенного объема научных наблюдений в условиях космического полета. С этой целью «Восток-3» оснащен необходимым комплектом приборов.

Третья задача — еще раз изучить действие всех систем корабля в полете, чтобы полученными данными воспользоваться при конструировании новых кораблей. Возможно, корабли-спутники станут уже многоместными.

Взлет Поповича 12 августа мало чем отличался от старта Николаева накануне. Только все, и особенно Главный конструктор, работали в еще более жестких временных условиях и на лице у каждого стало заметно больше признаков переутомления. Но никакие трудности не могли их остановить.

«Восток-4» взлетел в одиннадцать часов две минуты. Отлично сработала ракетно-космическая система. Различие в наклонении орбит кораблей составило всего несколько минут дуги, а в расстоянии от Земли — лишь несколько километров. Корабли в момент вывода оказались на расстоянии шести с половиной километров друг от друга. Николаев и Попович установили между кораблями коротковолновую радиосвязь. Их полет транслировался по каналам советского телевидения, а через Интервидение и на многие европейские и азиатские страны. Это был поистине выдающийся триумф советской космонавтики, нашей науки и техники.

Время летело быстро. 25 июня генерал-лейтенант Каманин подписал представление на Юрия Гагарина о присвоении ему очередного воинского звания подполковник. Согласно «Положению о космонавтах» его срок выслуги в звании «майор» исчислялся одним годом и тремя месяцами и заканчивался 12 июля. Как все совпадало! Первый в мире космонавт он и первым в Центре подготовки представлялся к очередному званию по выслуге календарного срока.

Незаметно подошел второй мальчишник. Началась эта традиция в Звездном со старта Титова. Тогда, год назад, перед самым отлетом на Байконур, в квартире космонавта-2 собрались все члены отряда, кроме Гагарина, который находился в зарубежной командировке, в Канаде. Теперь, в последний день июля шестьдесят второго, Звездный провожал на околоземную орбиту сразу двоих, Николаева и Поповича. Генерал Каманин пригласил на мальчишник и жену Павла Романовича, Марину, свою бывшую воспитанницу, ставшую к тому времени летчиком-испытателем. Николай Петрович сделал в тот день и еще одно исключение. Он разрешил Марине прибыть на аэродром в Чкаловскую 2 августа, чтобы проводить мужа на Байконур. Однако, предупредил ее, чтобы все было по-мужски, скромно, без цветов и славословия.

В самолете, при сильной болтанке перед Актюбинском, председатель Государственной комиссии Смирнов, Каманин, технический эксперт майор Пятыхин и Николаев сели играть в преферанс. «Главный куратор» космонавтов согласился принять участие в игре, чтобы понаблюдать за космонавтом-3. Играл Андриян хорошо — очень спокойно, но уверенно и быстро принимал верные решения. Болтанка и перегрузки не оказывали на него никакого влияния. Перед посадкой Каманин пошутил в адрес Николаева: «Ты, Андриян, наверное, согласился бы иметь такую компанию в трехсуточном полете?» Николаев же отреагировал на реплику «главного куратора» космонавтов равнодушно: «В корабле, Николай Петрович, удобств будет намного меньше — в условиях невесомости преферанс, к сожалению, еще не освоен».

Полковник Карпов вновь расписал для Николаева, Поповича и их дублеров Быковского и Комарова распорядок дня по часам и минутам. Тренировки в монтажно-испытательном корпусе, отдых и прием пищи чередовались, как в калейдоскопе. По вечерам — коллективный просмотр кинофильмов, в основном комедийных, очень далеких от беспокойной профессии космонавтов. Порядок, заведенный Королевым при подготовке полета Юрия Гагарина, строго соблюдался, подвергаясь незначительной корректировке.

При размещении на «семнадцатой площадке» всем офицерам было объявлено, что курить в помещениях космодрома категорически запрещается. При этом подразумевалось, что космонавты не курят, для них даже табачный дым вреден и неприятен. И каково же было удивление генерала Каманина, когда вечером, в день прилета, он увидел в холле Николаева и Быковского, покуривающих сигареты. Николай Петрович пригласил обоих на беседу.

Оказалось, что они не до конца понимают всей опасности курения. Дело не только в том, что космонавтам, не отвыкшим от курева, будет намного труднее, чем не курящим, в длительном полете. Главная опасность состояла в том, что они могут взять сигареты в полет. Курение же в атмосфере корабля, перенасыщенной кислородом, может вызвать пожар и неминуемую гибель экипажа. Каманин напомнил, что корабль в полете является той же барокамерой на Земле. Неужели они забыли трагический случай с Валентином Бондаренко? Тут поблажек не должно быть никому. Андриян дал слово, что «курение больше никогда не повторится». Валерий же постарался избежать таких обещаний.

Вечером 10 августа на космический ужин неожиданно пожаловали Королев и Яздовский. Главный конструктор сразу оказался в центре всеобщего внимания. Он увлекательно рассказал космонавтам вначале о шестнадцатитонном, а затем и о семидесятипятитонном космических кораблях, над которыми уже работают специалисты его ОКБ. Сергей Павлович предельно четко дал понять, что первый из кораблей непременно будет многоместным. В нем будут работать: ученый-исследователь, бортинженер, медик. Вот каким составом предстоит им впредь руководить на орбите! А сверхтяжелый космический корабль — станет уже постоянно действующей орбитальной станцией со сменяемыми экипажами. Они будут работать там месяцами и годами… Такова ближайшая и далекая перспектива освоения околоземного пространства.

Профессор Яздовский рассказал космонавтам, какие конкретные меры предприняты специалистами его института для безболезненной адаптации организма в условиях длительной невесомости. Владимир Иванович заверил Николаева и Поповича, что они едва ли ощутят те расстройства вестибулярного аппарата, которые довелось испытать в предыдущем полете Герману Титову.

После ужина Николаев и Быковский традиционно удалились в стартовый домик. Там создавалась особая предполетная аура спокойствия и уюта заботливой Клавдией Акимовной и медицинской службой полковника Карпова. О действующих строгостях никому не приходилось напоминать. В течение ночи Королев дважды навещал домик космонавтов, беседовал с дежурными врачами и, убедившись в том, что Андриян и Валерий пребывают в безмятежном сне, уходил к себе.

11 августа. День старта. Легкий завтрак в земных условиях, облачение Николаева и Быковского в космические одежды и выезд в специальном автобусе на стартовую площадку. Обычно в автобусе находятся только стартующий пилот и его дублер. На этот раз последовало исключение — в нем находился и Павел Попович, стартующий через сутки.

Возле ракеты — большая группа членов Государственной комиссии. Андриян выходит из автобуса и рапортует ее председателю Смирнову о своей готовности к выполнению задания. Затем — трогательный ритуал прощания и лифт уносит космонавта-3 к входному люку корабля. Ведущий конструктор Ивановский усаживает Андрияна в кресло, фиксирует привязные ремни, захлопывает дверцу. Николаев тотчас устанавливает радиосвязь с бункером. На связи — Юрий Гагарин. К командиру отряда космонавтов то и дело подходит Сергей Павлович, берет микрофон, говорит Николаеву несколько дельных слов, советует. Эти действия Главный конструктор, волнуясь, повторяет раз за разом все чаще, вплоть до самого старта.

«Восток-3» был выведен на расчетную орбиту с поразительной точностью, как по времени, так и по месту. На третьем витке, убедившись в безотказности работы всех систем жизнеобеспечения корабля и в своем отличном самочувствии, Николаев доложил на командный пункт об успешном ходе полета.

На шестом витке Андриян впервые осуществил новый важный эксперимент на орбите — он покинул пилотское кресло. Никитин, тренер по парашютному делу, настойчиво рекомендовал космонавту-3 подойти к выполнению этого задания с крайней осмотрительностью. Он советовал Николаеву сначала освободить левое, затем правое плечо и, ни в коем случае не делая резких движений, осуществить пробу отделения от кресла легким усилием рук. Андриян так и поступил. Он первым в мире доказал, что человек, практически потерявший свой вес, может свободно перемещаться в воздухе. Никаких затруднений при этом космонавт не испытывал. Достаточно было коснуться пальцем стенки кабины и он направлялся в противоположную сторону, а коснувшись потолка, легко опускался в пилотское кресло. Так была открыта непреходящая истина «злополучной невесомости».

Как только после часового плавания Николаев вернулся в кресло пилота, зафиксировал по месту привязные ремни и сообщил о своих приятных ощущениях на Землю, Титов тут же отправился в стартовый домик и рассказал готовящимся к полету Поповичу и Комарову об удачном опыте Андрияна на орбите.

Анализируя накануне ход суточного полета Титова, медики опасались, что на шестом-седьмом витке и у космонавта-3 повторятся симптомы морской болезни. Но и на восьмом витке Николаев чувствовал себя превосходно. После ужина, около двадцати двух часов по московскому времени, он в соответствии с программой полета лег спать. Уснул моментально и спал без сновидений. На командном пункте отметили и это обстоятельство.

Совершенно особой жизнью наполнился во время первого группового полета Звездный. Марина поднялась в тот день рано. Когда услышала вскоре бег по лестнице и отчаянный стук в дверь, поняла: «Кто-то снова в космосе!.. Неужели Павел?» Тамара Титова отчаянно причитала: «Эй, соня, открывай! Сосед в космосе… Андриян!» Квартира Поповичей быстро заполнилась женами космонавтов. Когда девичник по случаю успешного старта Николаева был в самом разгаре, из Москвы нагрянула разом группа корреспондентов центральных газет. Они методично донимали Марину «острыми вопросами», будто она по-соседски знает об Андрияне больше, чем Валентина Гагарина или Тамара Титова.

А следующий день повторил 11 августа в еще большем масштабе. Левитан несколько раз прочитал это восхитительное сообщение: «Утром 12 августа в одиннадцать часов две минуты по московскому времени в Советском Союзе на орбиту спутника Земли выведен космический корабль „Восток-4“, пилотируемый гражданином Советского Союза, летчиком подполковником Поповичем Павлом Романовичем…»

Дочка, Наташа, увидев на экране телевизора снимок отца, удивилась, бросилась к матери:

— Мама, на телевидении, похоже, ошиблись. Вместо дяди Андрияна, почему-то, показывают папу.

Марина приблизила дочку к себе, поцеловала, успокоила:

— Нет, Наташенька, на телевидении не ошиблись. Папа наш тоже летает в космосе… Скоро вернется.

Как только «Восток-4» вышел на орбиту, на командном пункте раздались слова Николаева:

— «Беркут», «Беркут»! Я — «Сокол». Как слышишь меня?

А «Беркут», отбросив на радостях все правила ведения радиопереговоров, вдруг сообщил «Соколу»:

— Андрюша! Я здесь, рядом с тобой. Слышу тебя отлично!.. Вижу твой корабль!.. Хорошо вижу.

В космический диалог тут же вмешалась «Заря» и предложила командирам кораблей доложить о ходе полета.

— Я — «Сокол». Слышу вас хорошо. Полет продолжается штатно, — доложил майор Николаев.

— Я — «Беркут». Наблюдаю Землю в облаках. Справа в иллюминаторе вижу очень черное небо. Настроение превосходное. Все идет отлично. До встречи на Земле, — отрапортовал Попович.

Утром 14 августа состоялось заседание Государственной комиссии, которая приняла решение о возвращении космонавтов на Землю 15 августа — Николаева на шестьдесят пятом витке, Поповича — на сорок девятом. Таким образом, полет Николаева продлевался на одни сутки, с его личного согласия. Но вскоре стали поступать тревожные сведения от Поповича. Радиограмма гласила: «Температура в корабле понизилась до плюс десяти градусов, влажность упала до тридцати пяти процентов».

Членам Государственной комиссии стало ясно, что состояние системы кислородного обеспечения очень тревожное. Келдыш, Руденко и Каманин высказались за немедленную посадку «Востока-4» на сорок девятом витке на своей территории. Однако Смирнов и Королев предложили повременить с посадкой. Тут же поступила очередная радиограмма Поповича: «Наблюдаю грозу». Слово «гроза» являлось условным кодом для доклада о возникшей рвоте. Теперь Смирнов и Королев тоже дали согласие на посадку «Востока-4». Но на их настойчивый повторный запрос о самочувствии Попович доложил: «Чувствую себя отлично. Наблюдал метеорологическую грозу и молнию над океаном».

Государственная комиссия приняла окончательное решение о производстве плановой посадки.

Командир «Востока-4» повторил эксперимент Николаева с покиданием пилотского кресла. Павел с излишней горячностью освободился от привязных ремней, взмыл вверх и ударился головой о потолок кабины. Это послужило для него предметным уроком того, что в космосе надо вести себя предельно осторожно.

Загадочная невесомость интересовала не только ученых, но и многих простых людей на Земле, не представляющих себе до начала космических полетов, что это такое. Николаев и Попович в те минуты, когда с бортов «Востока-3» и «Востока-4» велись телевизионные репортажи, старались показать землянам то, что реально происходит в кабине с различными предметами. В воздухе свободно плавали бортовые журналы, карандаши, кинокамеры, сумки с носимыми аварийными запасами. Андриян и Павел быстро привыкли к невесомости и с каждым следующим показом действовали все смелее. Находясь в свободном парении, они делали быстрые резкие движения, вращали головой то с открытыми, то с закрытыми глазами и не ощущали никаких неприятных болезненных симптомов. Напрашивался очевидный вывод — жить и работать в условиях невесомости можно!

В полдень 14 августа на Байконур были доставлены центральные газеты. «Правда» напечатала письма родных космонавтов.

Мать Николаева, Анна Алексеевна, писала:

«Больше шестидесяти лет прожила я в родном селе Шаршелы. Было в моей жизни все, радости и печали. Но самое большое счастье пришло сегодня, когда я узнала, что Андриян поднялся в космос и сейчас продолжает свой полет. Ко мне приходят знакомые и незнакомые люди, все душевно поздравляют с этим великим в жизни чувашского народа событием. И чуваши, и русские, и украинцы, и татары называют меня матерью и просят рассказать, как я вырастила такого сына-орла…»

Не менее искренне, очень созвучно мыслям Анны Алексеевны, звучало и письмо отца Поповича, Романа Порфирьевича:

«Павло очень рано пустился в свой дальний путь. Еще будучи мальчишкой, он овладел столярной профессией и сразу, как это ни было трудно, пошел учиться дальше. Зная, что семье, где много малолетних детей, живется нелегко, он свой заработок приносил матери. Да он и сейчас по-сыновнему помогает нам, не забывает родной Узин, товарищей детства, соседей».

Письма родных Николаева и Поповича в «Правде» предваряла статья командира отряда космонавтов подполковника Гагарина. На первой странице газеты он рассказывал о своих товарищах, подчеркивая лучшие черты их характеров. В центре статьи был помещен рисунок, изображающий полет в звездном небе двух могучих исполинов. Под ним было написано: «Этот рисунок прислан в редакцию газеты одним из космонавтов, который в свободное от тренировок время занимается живописью». Рисунок принадлежал кисти Алексея Леонова, который еще не участвовал в орбитальных полетах и не был известен широкому читательскому кругу.

День 15 августа выдался исключительно удачным для всех причастных к полету «Востока-3» и «Востока-4». Когда Николаев и Попович благополучно приземлились недалеко друг от друга, с разрывом по времени всего в шесть с небольшим минут, на космодроме воцарилось повальное отсыпание. Попадали в постели Каманин и Карпов, Гагарин и Титов, Быковский и Комаров. Всех свалило четырехсуточное нервное напряжение и тридцатипятиградусная жара, которая спадала в степи только глубокой ночью.

Триумфальным эпилогом первого в мире группового полета двух космических кораблей стала встреча Николаева и Поповича в Москве 17 августа, в канун праздника Воздушного Флота СССР. Столица умела воздать должное своим героям. Весь путь от Внуково до Красной площади был усыпан цветами. А вечером, в честь новой победы советского народа в космосе, впервые прогремел двадцатизалповый артиллерийский салют. Небо Москвы расцветилось праздничными иллюминациями и фейерверками.

Совершенно особенной получилась наступившая послеполетная ночь в Звездном. Центром всеобщего притяжения стала квартира Поповича. Самая летная семья в Центре подготовки космонавтов хлебосольно принимала своих собратьев, которые планомерно готовились покорить еще более трудные космические вершины.

Торжества прошли быстро. Утром 19 августа генерал Каманин передал Карпову поручение Главкома ВВС Вершинина: «Подготовить Николаева и Поповича для выступления на научно-технической комиссии Генштаба по вопросу военного использования „Востоков“». Само заседание НТК планировалось провести в первых числах сентября. На следующий день член Государственной комиссии Каманин улетел на Байконур, чтобы принять участие в запуске автоматической межпланетной станции на Венеру.

С начала сентября заседание комиссии дважды откладывалось в связи с болезнью Королева и все же было проведено 13 сентября в отсутствие Главного конструктора. При участии старшего командного состава от всех видов вооруженных сил майор Николаев и подполковник Попович обстоятельно доложили о военных возможностях пилотируемых кораблей «Восток». Присутствующие с одобрением восприняли их выводы: «Человек способен выполнять в космосе все военные задачи, аналогичные задачам авиации — разведка, перехват, удар. Корабли „Восток“ можно легко приспособить для разведки, а для перехвата и удара необходимо срочно создавать новые, более совершенные космические корабли».

После заседания НТК Каманин, Гагарин, Николаев и Попович оказались на приеме у начальника Генштаба маршала Захарова. Влиятельный военачальник всецело согласился с предложением Главного штаба ВВС о заказе новой серии «Востоков».

Прошел какой-то час после встречи космонавтов с маршалом Захаровым. Каманин вернулся в Главный штаб ВВС. Тут же Главком Вершинин пригласил Николая Петровича к себе и сообщил сенсационную новость — министр обороны Малиновский… отверг предложение о заказе «Востоков». Кто-то из его окружения, в обход Захарова, вбил в голову Родиона Яковлевича крамольную мысль: корабли «Восток» не имеют военного значения. Поэтому министерство обороны не будет принимать их на вооружение. Пусть ими занимается Военно-промышленная комиссия.

Перед отпуском Гагарин и Николаев навестили Главного конструктора в больнице. В палате находилась и Нина Ивановна. Когда время посещения подошло к концу, Сергей Павлович протянул жене остановившиеся часы, попросил:

— Принеси мне, Нинок, пожалуйста, другие часы из дома. Эти почему-то остановились. Отдай их в ремонт.

Нина Ивановна взяла часы, пообещала:

— Хорошо, Сережа, обязательно принесу.

Неожиданно Гагарин снял с руки свои часы и протянул их Главному конструктору:

— Возьмите, пожалуйста, мои, Сергей Павлович.

Королев встретил руку Гагарина возражением:

— Нет, Юрий, не надо. Дома у меня есть даже двое часов.

— Считайте это моим подарком, Сергей Павлович, — не отступал космонавт номер один. — Вам будет здесь неудобно без часов.

— Тогда надо на них что-то написать о дарении, — вынужден был уступить настойчивости Юрия Королев.

— Когда выйдете из больницы, Сергей Павлович, тогда обязательно и напишем, — пообещал Гагарин и добавил: — В память о первом полете напишем. Так будет лучше.

Уже находясь в отпуске, в Гурзуфе, командир отряда космонавтов получил письмо от Главного конструктора. После выхода из больницы Сергей Павлович отдыхал в Сочи. Он охотно поделился с Юрием состоянием «космических дел». Королев сообщил Гагарину, что Устинов ему предложил в марте — апреле шестьдесят третьего запустить на околоземную орбиту одновременно три пилотируемых корабля-спутника. Но готовых «Востоков» имеется только два. Чтобы выпустить еще пять кораблей, как предлагает Устинов, нужен срочный заказ Главного штаба ВВС, а его нет. Значит, отсутствует и финансирование.

Утром 8 октября Гагарин отправил в Явейную ответное письмо Главному конструктору и в тот же день улетел с семьей в Оренбург. Приболела его теща. Валюше очень хотелось увидеться с матерью, поддержать ее в трудную минуту. Встреча в Москве с Сергеем Павловичем откладывалась поэтому до 20 октября.

Приняв дела и решив неотложные вопросы по Главному штабу, новый Главком ракетных войск маршал Бирюзов вылетел на Байконур. В боевом ракетном полку, обеспечивающем важнейшие космические пуски, сложилось чрезвычайное положение. Его личный состав уже более года размещался в палатках, а многие офицеры по пять и более лет жили в отрыве от семей. Командир части полковник Юрин оказался не в состоянии изменить ситуацию к лучшему. В конце июля восемь офицеров полка самовольно выехали к семьям. Маршал Бирюзов решил разобраться с «дезертирами» на месте. Но едва ли поправил ситуацию. На состоявшемся в его присутствии суде чести ни один из офицеров, включая и замполита подполковника Гурьева, не выступил с осуждением действий «строптивых сослуживцев».

Ситуация действительно получилась не из легких. Индивидуальные беседы с заместителями командира подполковниками Демидкиным и Халюченко тоже практически ничего не дали. Начальник штаба полка Демидкин прямо заявил Главкому ракетных войск, что его решение перебросить военных строителей с возведения совершенно необходимого жилья на служебные объекты, только усугубит положение. Зимовать на полигоне в палатках в предстоящую зиму не намерено большинство офицеров. Им хватило и одной минувшей суровой зимы.

Время поджимало. Заниматься дальше ситуацией на Байконуре маршал Бирюзов не имел никакой возможности. Стремительно обострялся Карибский кризис. Первые транспорты с личным составом и боевой техникой 51-й ракетной дивизии из состава 43-й армии уже покинули Севастопольский порт или готовились это сделать в самое ближайшее время. Кроме того, руководством страны было принято окончательное решение о проведении в сентябре масштабного войскового учения по плану министерства обороны с организацией учебно-боевых пусков ракет средней дальности, оснащенных ядерными боезарядами. Эта операция получила кодовое название «Тюльпан». От Главного штаба ракетных войск ею руководил заместитель Главкома по боевой подготовке генерал-лейтенант Тонких.

Участие в операции «Тюльпан» должна была принять одна из частей 50-й армии. Вначале командарм генерал-лейтенант Добыш намеревался поручить проведение стратегических пусков особому ракетному полку Корнеева, сформированному для усиления советской группировки войск в центре Европы. Но нарастание опасностей вокруг Кубы и отправка на Остров свободы усиленной ракетной дивизии, с включением в нее и дивизиона майора Алексеева, поменяли планы армейского командования. Выполнение боевой задачи в операции «Тюльпан» командарм Добыш поручил Приекульскому полку Чистякова, в числе первых освоившему ракеты Р-14 и уже заступившему с ними на боевое дежурство. Получив боевую задачу в начале апреля, полковник Чистяков с передовой оперативной группой части немедленно вылетел в Забайкалье для рекогносцировки и выбора места под полевую стартовую позицию. Это оказалось очень не простым делом.

В отличие от наземных комплексов Р-12, техника и технологическое оборудование наземного комплекса Р-14 не были приспособлены для развертывания и проведения пусков с полевых позиций. Это намного усложняло конкретную ситуацию. Подготовка более совершенных изделий требовала большего времени с выполнением значительного объема строительных работ, монтажа и испытаний технологического оборудования. Сама переброска техники и оборудования на несколько тысяч километров требовала длительной специальной подготовки.

В конце мая в Забайкалье по тревоге был отправлен 1-й дивизион подполковника Калинько в составе стартовых батарей майора Дригайдо и капитана Чегодаева, а также сборочная бригада ремонтно-технической базы полковника Завьялова. Боевые расчеты сборки головных частей возглавляли лучшие специалисты части — майор Филимонов и капитан Федюков.

Сложности возникли уже при погрузке на железнодорожные платформы крупногабаритной ракетной техники — заправщики окислителя и горючего значительно превышали размеры платформ. Эти сложности, в августе, повторились и при транспортировке боевой техники дивизиона майора Алексеева в южном направлении из Добеле для оперативной передислокации на Кубу.

Командировка была неизбежной и все же наступила она для Алексеевых неожиданно. Командир полка объявил Андрею Степановичу о начале погрузки техники после обеда 11 августа. Отпустил на эту операцию только двое суток, поскольку сразу был определен и срок отправления дивизиона из Севастополя — 17-е число.

Вера уже привыкла к коротким и длительным «секретным командировкам» мужа то в Москву, то в Смоленск, то в Шауляй, но вот к предстоящему убытию Андрюши за рубеж она даже мысленно привыкнуть не могла. За время их совместной жизни такое случилось впервые. И одно дело не состоявшаяся поездка в ГДР, и совсем другое — на Кубу, в другую часть света, за океан, на корабле. Как-то все обернется для него на море?

С сыном на руках Андрей пришел на кухню, где жена готовила ужин, и, присев у стола на табурет, поделился:

— Понимаешь, Верочка, через двое суток я уезжаю с дивизионом в командировку. Так складываются международные дела.

Вера, в раздумье, медленно повернулась к мужу, сказала:

— Все же отправляетесь на Кубу, Андрюша?

Алексеев не подтвердил названное женой место предстоящей дислокации своего подразделения, продолжал:

— Командировка, по-видимому, продлится не один месяц и тебе придется уехать с сыном в Смоленск. Так будет лучше.

— Но родителям надо бы как-то сообщить о моем скором приезде, Андрюша.

— Завтра утром я заеду в Добеле, на узел связи, и отошлю домой срочную телеграмму. Попрошу отца, чтобы он обязательно встретил тебя с внуком на вокзале.

— Хорошо, — согласилась Вера и тут же поставила перед мужем вопрос, который давно беспокоил ее: — А как ты сам перенесешь океанское плавание, Андрюша?

— Перенесу, — уверенно бросил в ответ Алексеев. — Медики утверждают, что морская болезнь сродни полетным переживаниям, а я на Дальнем Востоке полетал достаточно.

Станция назначения, Мекензеевы горы, встретила дивизионные эшелоны непредвиденными трудностями, осложнившими доставку техники на корабль. Рампа оказалась слишком короткой, что сузило фронт разгрузки до десяти платформ. К тому же на станции отсутствовал двадцатитонный кран, поэтому для снятия тяжелогрузных заправщиков окислителя и горючего пришлось использовать спаренные краны.

Плотные сроки прибытия эшелонов диктовали организацию непрерывных работ. Разгруженная техника малыми колоннами, по пять-шесть машин, по крутым крымским дорогам с большой предосторожностью перебрасывалась в порт, в район ожидания.

Вечером 19 августа к пирсу Северной бухты причалил сухогруз «Касимов». Майор Алексеев согласовал график и порядок погрузки техники и имущества с капитаном корабля Беловым и немедленно распорядился о круглосуточной работе в три смены.

В нижних трюмах, твиндеках, были размещены ракеты Р-14 вместе с грунтовыми тележками. Но из-за большой длины тележки с дышлом не помещались в трюмах. Пришлось передний колесный ход тележек с дышлами отсоединять и разворачивать задом наперед. Все тележки крепились к специальным крюкам на корабле тросами с талрепами. Таким же образом крепилась и вся техника на колесном ходу — громоздкие МАЗы, КРАЗы, ЗИЛы, УРАЛы, заправочная техника.

Ракетное вооружение в ящиках размещалось в трюмах несколькими ярусами, рядами и сверху накрывалось специальной морской сеткой, которая крепилась за крюки и скобы, чтобы исключить свободное перемещение грузов.

Крупногабаритную технику, заправщики окислителем и горючим пришлось размещать на верхней палубе. Чтобы скрыть ее принадлежность к ракетным войскам, по бокам и сверху агрегаты были обшиты досками с надписями «Трактороэкспорт».

В конце погрузки на борт корабля поднялась команда солдат и быстро соорудила из досок в свободном трюме двухъярусные нары для офицеров и солдат. Тут же появились расчеты двух счетверенных зенитных пулеметов. Один пулемет был установлен на носу, а второй на корме судна. По краям палубы из досок были сооружены примитивные туалеты. В центре корабельной палубы разместились походные армейские кухни.

К полудню 22 августа погрузка дивизиона была завершена. Личный состав был переодет в гражданскую одежду. Военное обмундирование по боевым расчетам было сложено в отдельные ящики. В таких же ящиках разместилось личное оружие офицеров и солдат. Перед походом всем был предоставлен двухсуточный отдых.

При посадке на борт пограничники у трапа приняли у солдат и офицеров на хранение документы: удостоверения личности, партийные и комсомольские билеты, а также наличные деньги.

Командир дивизиона и капитан «Касимова» еще раз проверили крепление техники в твиндеках и на верхней палубе. Тут же Белов вызвал по радио буксировочные катера, которые и вывели судно из бухты. Дальше открылись просторы Черного моря. Был взят курс на Босфор.

В соответствии с приказом майора Алексеева на корабле были организованы внутренняя и караульная службы, определен жесткий распорядок дня, военнослужащие ознакомлены с инструкцией о действиях в различных ситуациях. Всем категорически запрещалось находиться на верхней палубе без разрешения командира. В дневное время там постоянно дежурили только офицеры по два-три человека. Солдаты по разрешению ходили в туалет и иногда, когда позволяла обстановка, тоже с разрешения командира, выходили подышать свежим воздухом на палубу. В вечернее время, перед сном, открывались створки верхней палубы для проветривания, а на ночь снова закрывались.

При подходе к Стамбулу на борт «Касимова» поднялся турецкий лоцман для проводки корабля через проливы в Средиземное море. Ночной город был весь озарен огнями. Там никому не было дела до судна, внутри которого затаились военные люди и техника, скрытно перемещающиеся на другой континент планеты, чтобы по неизвестному пока им приказу коренным образом повлиять на ход мировых событий. Вдалеке хорошо просматривались береговые очертания, крупные здания, мечети и водная магистраль Европа — Азия.

Миновав Стамбул, «Касимов» вышел в Мраморное море, прошел через Дарданеллы и оказался в водах Эгейского моря. Оставив позади пролив Китара, он оказался наконец в Средиземном море. Стало полегче. Появилась возможность для личного состава иногда появляться на верхней палубе, четко выполняя команды на укрытие и маскировку в случае необходимости. Такие случаи стали возникать с четвертого дня похода все чаще и чаще.

Ближе к полудню 26 августа над кораблем уже подолгу барражировали группы американских самолетов-разведчиков на высотах до трех тысяч метров. Лишь через полчаса-час они уходили в сторону своей военной базы в Базерте на тунисской территории. В створе острова Сардиния — Тунис произошла встреча с двумя американскими эсминцами на встречно-параллельных курсах. «Левый эсминец» шел на расстоянии не более ста метров от «Касимова» с расчехленными орудиями и командой, находящейся на боевых постах. С него и «засемафорили»: «Куда идет корабль?» Капитан ответил: «Идем в Касабланку». Ответ не удовлетворил американцев. Последовал новый запрос: «Что везете на борту своего корабля?» Белов снова ответил: «На борту корабля находится сельскохозяйственная техника». Эсминцы тут же развернулись и удалились в сторону своей базы на Сардинии.

На следующий день «Касимов» проходил Гибралтарский пролив. Было безоблачно и тепло. В голубой воде безмятежно резвились дельфины, то обгоняя, то отставая от корабля. По правому борту отчетливо просматривались английская военная база «Гибралтар» и южное побережье Испании, а по левому — в бинокль виделся порт и город Сеута на северном побережье Африки.

На шестые сутки плавания корабль вышел на просторы Атлантики. Ближе к полудню Алексеев получил из Москвы по радио условный сигнал на вскрытие пакета, полученного при отправлении. Вскрыв его вместе с Беловым, командир дивизиона узнал порт назначения на Кубе — Матансас. В пакете находился также сборник материалов о Республике Куба — ее политическом и государственном устройстве, географических и климатических условиях, о культуре и экономическом положении братской страны.

Спустя полчаса Алексеев пригласил в капитанскую каюту командный состав подразделения, поставил задачи боевой учебы личного состава с учетом полученных указаний. Большая часть занятий проводилась теперь на палубе, на открытом воздухе. К их проведению активно привлекались и специалисты команды корабля, не раз побывавшие на Кубе.

В районе Азорских островов над «Касимовым» вновь появились американские самолеты-разведчики. Они подолгу следовали за кораблем, фотографируя все, что происходило на верхней палубе. Вблизи островов Инагуа эти маневры стали особенно бесцеремонными со снижением самолетов до тридцати-пятидесяти метров.

В этом же районе пополудни, прямо по курсу нашего корабля, появилось американское грузовое судно. В нарушение всех международных правил мореплавания оно шло на прямое столкновение с «Касимовым». Оценив обстановку, капитан Белов отдал команду в машинное отделение: «Циркуляция» и тотчас… развернул судно в противоположном направлении… Провокация американского «грузовика» не удалась.

На пятнадцатые сутки плавания «Касимов» оказался в акватории порта Матансас. Но в связи с большой осадкой корабля и малой глубиной бухты командование операцией вернулось к первоначальному плану и назначило для дивизиона Алексеева другой порт выгрузки — Касильду…

«Касимов» с дивизионом майора Алексеева еще бороздил воды Атлантического океана, когда в Забайкалье, в двадцати километрах от железнодорожной станции Оловянная, на полевой стартовой позиции изготовился к учебно-боевому пуску ракет Р-14 с ядерными боевыми зарядами личный состав дивизиона подполковника Калинько, прибывшего из Приекуле. Доставка на полигон Новой Земли двух ядерных боеголовок по плану министерства обороны страны венчала собой операцию «Тюльпан».

Первый пуск утром 5 сентября проводил боевой расчет стартовой батареи капитана Чегодаева. Четко и организованно выполнил свою задачу каждый из номеров стартового отделения. Нажатием кнопки «Пуск» командир батареи отправил в сторону условной цели мощную ракету. Действия стартовой команды снимались на кинопленку. Через полчаса пришло долгожданное сообщение с полигона о происшедшем ядерном взрыве. В нем была подтверждена исключительная расчетная точность попадания боеголовки в цель.

Спустя трое суток, 8 сентября, второй учебно-боевой пуск с той же позиции произвела стартовая батарея майора Дригайдо. Успех первого пуска Р-14 в точности повторился. Ядерная боеголовка, мощностью свыше двух с половиной мегатонн, вновь достигла расчетной точки.

Операция «Тюльпан», завершившаяся двумя ядерными взрывами на Новой Земле, получила широкую огласку в мировой прессе. Ястребы из Пентагона ринулись в Белый дом, чтобы попытаться доказать президенту Кеннеди очевидность угроз со стороны Советского Союза. Имеется, дескать, план нанесения ядерных ударов по крупнейшим центрам Америки, коль проводятся такие откровенные испытания грозного оружия. Военное ведомство Соединенных Штатов принялось всячески нагнетать военный психоз вокруг Кубы. Но молодой американский президент решил не форсировать события, действовал осмотрительно.

Доклады о прибытии «подозрительных транспортов» из России множились с каждым днем. Сухогрузы и дизель-электроходы «Омск», «Полтава», «Металлург Байков», «Касимов», «Оренбург», «Красноград», «Ургенч», «Индигирка», «Ленинский комсомол» быстро освобождались от грузов «Трактороэкспорта» и тотчас убывали в обратный путь. Ни у шпионов Центрального разведывательного управления, ни у министра обороны, ни у государственного секретаря, ни у самого президента пока не возникало мысли, что в их трюмах могут находиться грозные ракеты, компоненты ракетного топлива и окислителя, ядерные боевые заряды.

Сухогруз «Омск» с личным составом 79-го полка Сидорова и шестью ракетами Р-12 прибыл в Касильду около полудня 19 августа. Двое суток ушло на разгрузку и, после суточного отдыха, — бросок в позиционный район, расположенный у Ситьеситы и Калабазар-де-Сагуа, за двести двадцать километров.

Спустя двое суток в бухту Касильды вошел «Касимов» с дивизионом майора Алексеева и шестью боевыми ракетами Р-14. Полуторасуточная разгрузка, короткий отдых и марш-бросок в позиционный район, вблизи Силуэты.

Личный состав и вооружение 1018-й ремонтно-технической базы подполковника Шищенко прибыли в Касильду 30 сентября. К вечеру 1 октября подполковник Шищенко доложил командиру дивизии генерал-майору Стаценко о занятии позиционного района в пяти километрах северо-восточнее Калабазар-де-Сагуа провинции Лас-Вильяс.

Глава 11 После «Тюльпана»

Несчастье пришло совершенно неожиданно даже для него самого. Триумфальный групповой полет Николаева и Поповича, казалось, вдохнул новые силы в Главного конструктора, который снова стал строить радужные планы по поводу скорого запуска на околоземную орбиту более совершенного, многоместного корабля-спутника. Но на следующий день после возвращения из Байконура «скорая» доставила Сергея Павловича в больницу с острым приступом холецистита. Возможно, он был спровоцирован возникшей в августе неопределенностью с финансированием космических программ. Никто, ни в ЦК партии, ни в правительстве не мог сказать Главному конструктору, когда же он наконец получит заказ на разработку и строительство многоместного «Восхода». Но именно тогда, в больнице, у Королева родилась идея использовать два оставшихся «Востока» для запуска в одном из них на околоземную орбиту женщины-космонавта.

Сергей Павлович восстанавливал свое здоровье в больнице, но утвержденная ранее программа исследования планет Солнечной системы продолжалась. Однако оба запуска автоматической межпланетной станции на Венеру завершились неудачно. И 3 сентября, равно как и 25 августа, первые три ступени ракеты отработали отлично и вывели четвертую ступень со станцией на околоземную орбиту. Но четвертая ступень, как и накануне, не выполнила команду, не отправила станцию по назначению. На несколько суток станция превращалась в искусственного спутника Земли, а затем сгорала в плотных слоях атмосферы. Оставалась еще одна, третья, последняя попытка.

Они были знакомы с сорок четвертого, с поездки в Германию, в составе «ракетной комиссии», созданной правительством, для решения проблемы Фау-2. После нее, Королев и Тюлин уже не расставались с ракетной техникой никогда. А став директором НИИ-88, Георгий Александрович прочно вошел в ближайшее окружение Главного конструктора. Эта ноша была и почетной, и тяжелой, потому что все «космические вопросы» были новыми, не решаемыми до того никем в стране. А первопроходцам всегда бывает особенно тяжело.

Королев поздно вернулся из ЦК партии, так как на совещании у Сербина, в числе других оборонных проблем, решался еще и вопрос о новом председателе Государственной комиссии по испытаниям пилотируемых и беспилотных летательных аппаратов. Прежнему председателю, Смирнову, светила высокая министерская должность, и потому потребовался новый человек. Сергей Павлович предложил надежного соратника — Тюлина. Рекомендация прошла.

Заведующий «оборонкой» высоко ценил эрудицию и организаторские способности Георгия Александровича, его умение находить компромиссы в критических ситуациях. Предстояли скорые космические старты. Приходилось торопиться.

Совещание на Старой площади проходило 3 октября. Почти неделю после него Сербин согласовывал вопрос в «верхах». То у Устинова, то у Афанасьева возникали какие-то «но». Конец обсуждениям положил Хрущев. Предсовмина не посчитал вопрос принципиальным. Раз кандидатуру предложил Королев, согласны с нею Академия наук и командование ВВС, то так тому и быть… Назначение Георгия Александровича Тюлина председателем Государственной комиссии состоялось.

Ближе к полуночи 11 октября Главный конструктор позвонил по телефону «назначенцу»:

— Сразу каюсь, что разбудил, Георгий…

Тюлин без труда узнал по голосу адресата:

— Нет, Сергей, еще не ложился. Год на исходе, и я решил прикинуть, над чем стоит основательно поработать институту с начала шестьдесят третьего.

— Правильно делаешь, Георгий, — одобрил намерение коллеги Королев. — Но все равно извини за столь позднее вторжение.

— Извиняю, Сергей, но какой все-таки у тебя вопрос ко мне?

— Вопросы, напротив, по-моему, должны возникнуть у тебя ко мне, Георгий. И, пожалуй, не только ко мне…

— У меня? — искренне удивился Тюлин.

— Да, у тебя. Ты, Георгий, назначен председателем Государственной комиссии, вместо Смирнова. Так что готовься воевать со мной, своим техническим замом, — Королев необычно громко и раскатисто рассмеялся в трубку.

— Ну что ж, и вправду порадовал, Сергей Павлович, — напротив, негромко отвечал Тюлин.

— Ладно, Георгий, ложись спать. Ближайшие планы обсудим на свежую голову при встрече, — сказал Главный конструктор и опустил трубку на рычаг… Поздравил, называется…

Время торопило всех — проектировщиков, исследователей, инженеров. Известный бег планет не позволял переносить расчетные сроки и предпринимать задуманное в удобные для ученых дни и часы. Природа отводила для стартов лишь строго определенные даты и время суток с допусками, измеряемыми секундами.

Двойная неудача с запуском автоматической межпланетной станции на Венеру не сломила Королева. В начале третьей декады октября он направил на Байконур своего заместителя и через неделю Черток доложил Государственной комиссии о готовности к запуску космической лаборатории «Марс-1». Члены комиссии были ознакомлены с огромным объемом подготовительных работ и вполне согласились с доводами Бориса Евсеевича о полной готовности полигонных служб к космическому пуску.

День запуска лаборатории в сторону Венеры, 1 ноября, выдался крайне ненастным. Шел проливной дождь. Ракеты почти не было видно. Сплошная стена воды и плотный туман скрывали стартовые сооружения и фермы обслуживания. Яркая вспышка включенных двигателей первой ступени разорвала эту серую пелену, и мощный носитель, пронзив низкую облачность, умчал «научную ношу» на космическую траекторию.

Однако уже первые сеансы связи принесли на Землю нежданные огорчения. По данным телеметрии получалось, что давление в системе ориентации лаборатории продолжает падать. Это являлось очевидным приговором «Марсу-1». И все же резервные возможности аппаратуры оказались значительными. В течение почти полугода со станцией поддерживалась устойчивая радиосвязь, и было передано на борт свыше трех тысяч команд.

Конец ноября развеял тучи мировой термоядерной войны. Разрешение Карибского кризиса очень порадовало Главного конструктора. Сергей Павлович вознадеялся, что уж теперь-то его космические программы получат необходимое финансирование. В этом случае, ему удастся завершить программу запусков одноместных «Востоков», получить заказ на разработку и строительство многоместного корабля, ускорить разработку «Лунного проекта» с уникальным носителем Н-1.

Сразу после Пленума ЦК партии, 27 ноября, Королев позвонил Устинову, спросил о возможной «космической перспективе»:

— Теперь я могу, Дмитрий Федорович, надеяться на получение заказа на многоместный корабль?

Прямой вопрос Главного конструктора несколько обескуражил «оборонного министра». Устинов возразил:

— Ты ставишь категорический вопрос, Сергей Павлович, будто я уже по совместительству назначен министром финансов.

— Министр финансов, Дмитрий Федорович, тоже не решает мои вопросы. Их решают выше. Но теперь Карибский кризис позади и, по-моему, пришло самое время рассмотреть неотложные вопросы по космосу.

— А какие вопросы, Сергей Павлович, помимо многоместного корабля, ты конкретно имеешь в виду?

— Имею в виду продолжение работ по «Лунному проекту», Дмитрий Федорович. Я также заинтересован в том, чтобы командование ВВС быстрее получило возможность закрыть вопрос о наборе второго отряда космонавтов. Решению по этому вопросу скоро исполнится полгода.

— Но в Центре подготовки космонавтов есть готовые экипажи на два, а то и на три ближайших года.

— На одном из «Востоков», Дмитрий Федорович, я наметил запустить женщину. А их Каманин в Звездном пока не готовит.

— Вот сколько неотложных вопросов набирается у тебя, Сергей Павлович, — тяжело вздохнул «оборонный министр».

— Набирается много, потому что в последнее время они крайне плохо решаются, Дмитрий Федорович, — возразил Королев.

Тут же Устинов как бы продолжил свой прежний вопрос:

— А какие вопросы имеются у тебя по «Луннику»?.. Там, по-моему, все решено. Надо как можно быстрее доработать технический проект и представить его в правительство.

— Нет, Дмитрий Федорович, не все. Остается открытой проблема двигательной установки. Глушко предложил использовать для Н-1 синтетическое горючее с кислородом в качестве окислителя. Но теперь стало ясно, что двигатель с такими компонентами создать практически невозможно, да и нецелесообразно. Специалисты моего ОКБ уже доказали Валентину Петровичу, что применение его ЖРД с азотной кислотой значительно ухудшило бы летно-технические характеристики ракеты, резко повысило стоимость пусков и было бы очень неудобно в эксплуатации из-за высокой токсичности опасного компонента.

— У тебя есть конкретные предложения, Сергей Павлович?

— Есть, Дмитрий Федорович. Я прошу подключить к нашим работам специальное куйбышевское ОКБ Кузнецова.

— А это разве ускорит твою работу по «Луннику»?.. У Кузнецова — авиационный профиль, нет материальной базы по ракетной технике, экспериментального хозяйства. Вспомни, сколько времени ушло у нас на решение этих вопросов по Фау-2?

— Я вполне понимаю эти трудности, Дмитрий Федорович. Мы всеми силами будем помогать Кузнецову. Но другого выхода из тупика, который создал Глушко, я просто не вижу.

— Ты уже разговаривал с Николаем Дмитриевичем?

— Конечно. Он согласен приступить к работе немедленно.

— Хорошо. Приступай к работе, а я тут еще посоветуюсь с Дымшицем и Афанасьевым. Ты же понимаешь, что без их согласия и помощи твою глыбу не стронуть с места.

— Договорились, Дмитрий Федорович. Вчера я направил письмо в Куйбышев, Воротникову, с просьбой, чтобы обком партии помог Кузнецову на месте быстрее приступить к делу, иначе американцы обойдут нас на Луне. Мой лозунг известен вам: «И на Луне обязательно оказаться первыми».

В марте шестьдесят второго лишь частично разрешился вопрос с набором второго отряда космонавтов. Но особенно порадовало Сергея Павловича тогда то, что в Звездном появилось почти одновременно три женщины — Пономарева, Соловьева и Терешкова. Это, как считал Королев, стало реальным шагом к осуществлению его сокровенного плана организации группового полета двух «Востоков» с участием женщины. Их зачисление в отряд Главный конструктор считал большим успехом генерала Каманина. Сразу после первого знакомства с ними, он предложил начальнику Центра подготовки Карпову разработать отдельный, «женский», график ускоренной подготовки их к полету.

Ни на один день Королев не выпускал из поля зрения грандиозный «Лунный проект». Закончив ориентировочный расчет, проектанты пришли к выводу: потребуется поднять на орбиту полезный вес в девяносто тонн! Получалось, что для такой ракеты потребуется установить на первой ступени по контуру двадцать четыре двигателя с тягой каждого по сто пятьдесят тонн. Все же Сергей Павлович предложил Мишину срочно уточнить расчеты. Они показали, что и девяносто тонн не хватит, надо увеличить полезный вес минимум до девяноста пяти тонн. Число двигателей было увеличено до тридцати, чтобы наверняка хватило энергетики. Пришлось задействовать и такой резерв — заправлять ракету переохлажденным кислородом и керосином. Это оригинальное новшество позволяло взять на борт почти на три процента больше расчетного количества топлива.

Схема получалась очень сложной и громоздкой. Три ступени ракеты выводили «надстройку» на опорную околоземную орбиту. Практически без зазора, в расчетной точке включалась разгонная ступень, получившая название блока «Г», которая выводила корабль к Луне. Там вступал в работу тормозной блок «Д», который переводил «Лунник» на орбиту спутника Земли. Блок «Е» использовался для посадки капсулы на поверхность Луны с одним космонавтом, тогда как второй оставался в лунном орбитальном корабле. Программа пребывания на Луне была рассчитана на трое суток. Затем следовал старт с Луны, стыковка с орбитальным кораблем, переход в него «лунянина» и разгон для полета к Земле… Получалась космическая система, включающая семь ступеней.

В канун второй декады марта Главный конструктор улетел на Байконур, чтобы основательно подготовиться к запуску автоматической межпланетной станции «Луна-4». На рассвете 5 апреля, точно в расчетное время, очередной «научный лунник» улетел в просторы Вселенной. Старт получился исключительно удачным. Никаких замечаний ни по одной из систем носителя и космического корабля от полигонщиков не последовало.

Даже в воскресные дни победного мая Сергей Павлович ежедневно наведывался на сборку и лично контролировал подготовку последних «Востоков» к ответственному старту. Для него каждый пилотируемый пуск получался первым. Гагарин первым вообще взлетел в космос. Титов первым совершил орбитальный суточный полет. Николаев и Попович были первыми в групповом многодневном полете. Очередной старт тоже планировался групповым многодневным, но на этот раз командиром в одном из кораблей назначалась первая женщина-космонавт.

Еще в марте, вскоре после запуска «Луны-4», побывав в Звездном, Королев решил про себя этот вопрос окончательно: полетит Терешкова, ткачиха из Ярославля, комсомольский секретарь «Красного Перекопа», инструктор по парашютному спорту. «Эта не сдрейфит!» — был его категорический вывод.

Звонок Мозжорина был в какой-то степени неожиданным для Главного конструктора. Юрий Александрович сразу повел разговор о ходе работ по «Лунному проекту». Но долго думать, почему он позвонил, было некогда — собеседник на другом конце ждал ответ. У Сергея Павловича он сложился, но был негативным.

— Работы идут очень трудно, — признался Королев. — Ты же знаешь, что Глушко категорически отказался делать мощные двигатели на керосине. А его азотная смесь, по причине токсичности и взрывоопасности, не устраивает меня.

— Я думаю, что Валентин Петрович скоро согласится делать двигатели на твоих компонентах, Сергей Павлович, — в голосе Генерала Мозжорина звучала спокойная убежденность в своей правоте.

— А почему ты так думаешь, Юрий Александрович? — резонно поинтересовался Королев.

— Слышал авторитетное мнение, что письмо специалистов твоего ОКБ все же возымело действие «наверху». По всей видимости, УР-700 Челомея будет скоро зарублена…

— Но я уже договорился с Кузнецовым, и он начал работать по двигателю на моих компонентах горючего и кислороде.

— Это неплохо, что Николай Дмитриевич взялся помочь тебе, но он, по-моему, не скоро выйдет на требуемую тебе мощность двигателя, — возразил Мозжорин.

— Согласен, Юрий Александрович, но у меня не было другого выхода. Мы со своей стороны будем всячески помогать Кузнецову. Я уже направил обращение в обком партии, чтобы Воротников оказал его ОКБ посильную помощь.

— Глушко знает о твоем куйбышевском заказе?

— Знает, конечно. Ему сообщил о нашем договоре с Кузнецовым Устинов.

— Поздравляю тебя, Сергей Павлович. Ты поступил, как известный мудрец из пословицы.

— Какой мудрец? — заинтересовался Главный конструктор.

— Мне недавно рассказал Тюлин: «Человек, который не способен рассердиться, — дурак. А который не позволяет себе рассердиться — мудрец». Ты не рассердился на Валентина Петровича, а взял и нашел себе другого надежнейшего компаньона.

— Николай Дмитриевич действительно очень надежный компаньон, но он до сих пор чисто ракетными делами не занимался, — сказал с сожалением Королев.

— Теперь займется, — подбодрил давнего ракетного сотоварища Мозжорин. — Я в Кузнецове уверен.

Будто чувствовала Нина Ивановна, что старт второго группового в шестьдесят третьем получится таким трудным. Она, пополняя командировочный чемоданчик мужа всем необходимым, продолжала его напутствовать:

— Ты, Сереженька, будь поспокойней. Тебе ведь нельзя волноваться. Ракета у тебя отработана, все системы корабля действуют, как часы.

— Техника у нас, Нинок, очень сложная. Сделать ее совершенно безотказной невозможно. Так что мне приходится всегда быть начеку, — объяснял Главный конструктор.

— Но специалисты у тебя хорошие. Что Пилюгин, что Кузнецов, что Бармин. Если и возникнет какой отказ, то они тут же устранят неисправность, — успокаивала Нина Ивановна.

— Ты можешь понять, Нина, что на этот раз летит женщина, и я очень хочу, чтобы ее старт и весь полет прошли без сучка и задоринки, — возразил Сергей Павлович и добавил: — В мае полетят мои последние «Востоки». За ними настанет очередь многоместных кораблей. Там будет уже другое дело.

На рассвете 27 мая Главный конструктор отправился на Байконур, чтобы осуществить очередной, групповой запуск двух «Востоков». Командиром одного из них была женщина.

Не так уж много набиралось приметных дат у Валентины Терешковой до полета «Чайки». Но отдельные из них врезались в память на всю жизнь. В июле пятьдесят второго, после семилетки, в неполных пятнадцать лет, она переступила порог проходной Ярославского шинного завода. Там началась ее рабочая биография, мало отличная от биографий многих советских девушек и юношей в трудное послевоенное время. Но меньше, чем через год, Валентина стала текстильщицей. Мать, Елена Федоровна, уговорила: на «Красном Перекопе», дескать, имеется хороший текстильный техникум и факультет заочного текстильного института. Работай и учись — было бы только желание. Разочаруешься в ткацком деле — тогда иди другой дорогой, делай свой выбор.

Жизнь била ключом. Работа, учеба. Времени решительно не хватало, но вскоре добавился еще… аэроклуб. В мае пятьдесят девятого Терешкова совершила первый в своей жизни парашютный прыжок. После приземления инструктор Кондратьев похвалил: «Начало в общем-то неплохое». Когда прыжки закончились, инструктор собрал всех девчонок вокруг себя, процитировал Лессинга: «Если человек никогда не теряет головы, значит, ему просто нечего терять». От себя Кондратьев добавил, что если парашютист потеряет голову, то может потерять и саму жизнь.

В следующем, шестидесятом, Валентину избрали секретарем комитета комсомола комбината. Первой, поздравившей ее, была парторг Усова. Валентина Федоровна не стала спрашивать, справится она или нет, а сразу порекомендовала: «Не дели, Валюша, дела на маленькие и большие. Раз какое-то из них связано с судьбой человека, значит, это дело большое. Постарайся обязательно решить его до конца. Тогда получишь истинное удовлетворение». Сама Усова поступала точно так же.

В день полета Юрия Гагарина на комбинате и в аэроклубе царил невероятный переполох. Из уст в уста сообщались самые сказочные подробности из биографии майора-храбреца. До появления газет с биографией Юрия Алексеевича кто-то на комбинате даже пустил слух, что он… ярославский парень, родом из соседнего, Рыбинского, района. А Галка Шашкова вообще поставила кардинальный вопрос: «Девочки, скажите, а кто станет первой космонавткой?.. Вот это очень интересно!»

В ноябре шестьдесят первого Терешкова оставила заявление в штабе аэроклуба с просьбой о зачислении ее в отряд космонавтов. Надежда лишь теплилась, но через месяц Валентину вызвали в областной комитет ДОСААФ и сообщили, что ее просьба удовлетворена, остается дождаться только вызова из Москвы.

Остались позади январь и февраль шестьдесят второго. Вызов, однако, все не приходил. Нетерпение нарастало. Накануне женского праздника, 7 марта, Валентине вручили в горкоме партии членский билет, а на следующий день она получила долгожданную телеграмму: «К десяти часам 9 марта прибыть в Москву к генералу Каманину». В телеграмме был указан адрес Главного штаба ВВС.

Из Москвы ее направили в Звездный. Здесь Терешкова сразу почувствовала себя счастливой. В Ярославле, на «Красном Перекопе», ей с первых рабочих шагов помогала секретарь парткома комбината Усова, замечательный, бескорыстный наставник. В Центре подготовки таковых оказалось сразу двое — Николай Петрович Каманин и Сергей Павлович Королев. Один — прославленный полярный летчик, другой — «главный ракетчик» страны. Первый спас от гибели десятки замерзающих в Ледовитом океане челюскинцев; второй помог уберечь от войны всю страну, когда ей угрожали из-за океана ядерным ударом. Так же действовали начальник Центра подготовки полковник Карпов и его комиссар полковник Никерясов.

Во вторую встречу в Звездном с новым отрядом кандидатов в космонавты в середине марта Королев вначале около получаса дружески побеседовал с полным составом. А затем увел в другую аудиторию только женщин, для отдельной, сердечной беседы. Попросил каждую из претенденток на полет коротко рассказать о себе: о семье, где училась, где работала.

Пономарева и Соловьева — москвички, работницы известных на всю страны объединений. У Сергея Павловича сложилось о каждой из них вполне определенное мнение — цену себе женщины знают, решили проверить крепость характера в рискованном деле. Другая статья — Терешкова. Из семьи погибшего фронтовика. Ткачиха. Молодежный вожак. Комсомольский секретарь. Услышала в аэроклубе от подружки, Надежды Пряхиной, что космонавтам требуется хорошая парашютная подготовка, и решила дерзнуть. Стала инструктором по парашютному спорту. Рекомендация Усовой была предельно лаконичной: «Если чувствуешь, Валюша, что космический полет тебе по силам, смело добивайся поставленной цели». От нее, Валентины Федоровны, Терешкова впервые услышала примечательный афоризм: «Человек без мечты, что птица без крыльев — в полет не годен».

Хотя программа подготовки женской группы считалась облегченной, все же и им изрядно досаждали «изысканные медицинские тесты» Котовской. Пребывание в барокамере было сокращено для женщин до пяти суток. Перегрузки на центрифуге тоже не превышали десяти единиц. Вдвое сократил для них Легоньков и дистанцию нелегких лесных кроссов. Зато тренировки на тренажере и по связи занимали большую часть учебного времени. Тут никаких поблажек «слабому полу» не допускалось.

В середине первой декады августа вся женская группа, вместе с экипажами «Востока-3» и «Востока-4», вылетела на Байконур и впервые присутствовала при запуске на околоземную орбиту Николаева и Поповича. События на космодроме потрясли женское воображение. Тут только каждая из претенденток почувствовала себя по-настоящему причастной к ответственному и рискованному делу.

По возвращении с космодрома, казалось, не было перерыва в изнурительных тренировках и медицинских обследованиях. Только окрепшие в зиму шестьдесят второго — шестьдесят третьего в Подмосковье морозы как-то сдерживали ретивого Легонькова и требовательных технарей. Трудный период помог пережить начальник Центра подготовки. Ничто не ускользало от взыскательного взора полковника Карпова. На май он вообще ввел для женской группы скользящий распорядок дня.

С приближением старта все чаще появлялся в Звездном Главный конструктор. Отдельно встречался с женской группой, интересовался самочувствием и ходом занятий. Обязательно обещал переговорить с Яздовским, чтобы не очень усердствовали его «эскулапы». Убеждал Севастьянова и Раушенбаха не «загонять женщин в угол», сбросить учебные нагрузки. Лично распорядился в адрес Галлая, чтобы тот почаще «катал» женщин в невесомость. Пусть хоть в самолете почувствуют отдушину.

Намеченный на конец мая групповой полет «Востока-5» и «Востока-6» по погодным условиям пришлось перенести на середину июня. Но погода и дальше продолжала «вытворять чудеса».

На рассвете 5 июня, за неделю до старта, космический десант, уже традиционно тремя бортами Ил-14, вылетел на Байконур. Там продолжались круглосуточные проверочные работы. Королев, словно челнок, из монтажно-испытательного корпуса ехал на стартовую площадку и тут же возвращался к носителю и кораблю. Он все хотел видеть своими глазами.

В полдень 10 июня Государственная комиссия заслушала доклады Королева, Бармина, Кузнецова, Пилюгина, Рязанского, Глушко и Воскресенского о готовности к старту бортовых систем и наземного оборудования. Вторым вопросом стояло утверждение экипажей кораблей. Их предлагал генерал Каманин. Командиром «Востока-5» был утвержден Валерий Быковский, «Востока-6» — Валентина Терешкова, в качестве дублеров — Борис Волынов, Ирина Соловьева и Валентина Пономарева.

День старта «Востока-5», 12 июня, все службы космодрома встретили во всеоружии. У Главного конструктора была твердая уверенность в успехе второго группового полета. В тринадцать часов Быковский занял место в корабле. Начались завершающие проверки, подготовка носителя. Стартовая команда уверенно докладывала о ходе работ, завершении контрольных операций. Когда до старта оставалось чуть больше часа, поступил сигнал «Службы Солнца» о зарегистрированной повышенной активности светила. Тюлин тут же созвал Государственную комиссию, поставил вопрос: «Что делать? Продолжать подготовку или отложить пуск на сутки?» Большинство членов Государственной комиссии высказалось за перенос старта на сутки.

В полдень следующего дня ситуация повторилась. Снова повышенная солнечная активность вынудила Государственную комиссию отказаться от пуска. Валерий Быковский снова проделал путь от монтажно-испытательного корпуса, где космонавта облачали в скафандр, до корабля и обратно. Невозможно обрисовать состояние человека, который дважды оказывается не у дел из-за какой-то неведомой солнечной активности.

Через сутки с солнечной активностью справились. Ракета была заправлена компонентами топлива и окислителем. Быковский в третий раз занял кресло пилота в корабле. Но при заключительных контрольных операциях появилось замечание по работе системы управления — отказал блок гидроприборов.

Государственная комиссия собралась на срочное заседание. О ситуации доложили Королев и главный конструктор системы Кузнецов. Комиссия приняла решение: «Блок гидроприборов заменить. Провести автономные, а затем генеральные испытания всего носителя». Работа немалая, на несколько часов, а, возможно, и на сутки…

Заместитель Главкома ВВС маршал Руденко предложил Тюлину:

— Может, лучше отнести старт еще на сутки, Георгий Александрович?.. Появится какая-то определенность.

Но Королев и Келдыш высказались за продолжение работ, против откладывания пуска. Их мнение поддержало большинство членов Государственной комиссии. Космонавт оставался в корабле. Связь с «Ястребом» поддерживал командир отряда Юрий Гагарин. Он старался шутить, объяснял Валерию причины незначительной задержки старта несущественными мелочами…

В пятнадцать часов по московскому времени 14 июня «Восток-5» наконец начал успешный путь к орбите. Ближе к полуночи, когда корабль проплывал по небу над космодромом яркой рукотворной звездочкой, космонавт передал на командный пункт теплое приветствие и пожелал землянам спокойного сна.

Но на Байконуре не спали. Готовился старт «Востока-6». Валентина Терешкова тоже отправила в космос сердечные слова:

— «Ястреб», «Ястреб»! Мой горячий привет тебе, Валера. Я сгораю от нетерпения скорой встречи на орбите!

После томительных переживаний, которые довелось пережить командиру «Востока-5» на Земле, старт Терешковой удался на все сто процентов. Системы жизнеобеспечения «Востока-6», бортовые системы носителя, наземное оборудование — все действовало безотказно.

Полет Терешковой планировался на одни сутки. Но Валентина договорилась с председателем Государственной комиссии Тюлиным, что если физическое и моральное состояние ее останется хорошим, то продолжительность полета можно будет увеличить до трех суток и приземлить корабль одновременно с «Востоком-5».

На исходе первых суток полета «Чайка» сообщила:

— Самочувствие хорошее. Буду летать трое суток, как договорились, Георгий Александрович.

Государственная комиссия поддержала решение Валентины Терешковой, продлила полет до трех суток.

С наступлением вторых суток полета Терешкова неожиданно почувствовала себя неважно. То ли сказалась длительная невесомость, то ли дали вдруг о себе знать досрочные критические дни. На какое-то время прервалась даже радиосвязь с «Востоком-6». На командном пункте молчание «Чайки» породило определенную тревогу. Все мучились в неведении: что случилось? Радиомолчание «Востока-6» продолжалось свыше двух часов. Участившиеся переговоры с Быковским не помогали. И космонавт-5 не знал, что происходит у коллеги, хотя «Восток-6» в дневное время находился в поле его видения.

Все же первым на связь с «Чайкой» после томительного перерыва вышел Главный конструктор. Валентина объяснила свое радиомолчание Королеву тем, что слишком увлеклась съемками поверхности Земли при пролете над африканским континентом и советским Дальним Востоком.

Не обошлось без происшествий и во время приземления «Востока-6». После катапультирования «Чайка» решила полюбоваться куполом парашюта над собой и посмотрела вверх, туда, где находился обвод гермошлема скафандра. И неожиданно «железка» крепко щелкнула ее по носу. Пришлось Валентине после посадки, аж до возвращения в Москву, пудрить «досадную отметину» несколько больше обычного… Не нарушай инструкцию!

На другой день после приземления в районе Караганды, 20 июня, командиры «Востока-5» и «Востока-6» прибыли в Куйбышев, в привычный для космонавтов волжский особняк на отдых. Уже здесь космонавт-3, Андриян Николаев, был неразлучен с нареченной. Оказалось, Валентина и Андриян полюбили друг друга и расстались перед стартом «Востока-6» на Байконуре как невеста и жених. Этим строжайшим секретом Быковский поделился с Юрием Гагариным перед своим и Терешковой отчетом Государственной комиссии.

В полдень 5 ноября во Дворце бракосочетания на Чистых прудах Терешкова и Николаев стали женой и мужем, образовав первую «космическую семью». Документы новобрачных скрепили подписями: со стороны невесты — Валентина и Юрий Гагарины, со стороны жениха — Валентина и Валерий Быковские.

Генерал-майор Стаценко был категорическим противником разного рода служебных совещаний по всякому поводу. Вот и на Кубе, в экстремальных обстоятельствах, командир дивизии решил познакомиться с незнакомыми ему командирами частей и подразделений уже по месту их островной дислокации. Особенно интересовал его в этом смысле начальствующий состав подкреплений из 50-й ракетной армии. К тому же, насколько ему было известно, подполковник Сидоров был назначен в командование 79-го полка лишь в самый канун убытия части на Кубу. Так что о хорошем знании им деловых качеств новых подчиненных не могло быть никакой речи.

Правда, подготовка личного состава 1018-й ремонтно-технической базы не вызывала у Стаценко беспокойства. Ее командир подполковник Шищенко был участником Великой Отечественной войны, летчиком с высшим инженерным образованием.

Хорошо отзывались и о дивизионе майора Алексеева. Объективка на самого командира подчеркивала неизменное стремление тридцатидвухлетнего инженера к отличным показателям в служебной деятельности. Под стать Алексееву были и командиры стартовых батарей, старшие лейтенанты-инженеры Стуров и Сильницкий.

Когда 2 октября генерал Стаценко впервые появился в позиционном районе дивизиона Алексеева, то первым делом он спросил командира о полумесячном морском переходе из Севастополя, не испугались ли бойцы американских провокаций.

— Волков бояться — в лес не ходить, товарищ генерал, — ответил майор Алексеев.

— И это верно, — согласился комдив и тут же добавил: — Теперь главная задача подразделения, товарищ майор, как можно быстрее обустроиться, чтобы достойно ответить противнику, если возникнет в том необходимость.

Очень энергично действовал подполковник Сидоров. Командир 79-го полка умело использовал опыт строительства боевых стартовых позиций в своем бывшем полку, в Приекуле. Но тут имела место особая ситуация. Иван Силантьевич понимал, что никакого резерва времени на Кубе он не имеет, обстановка же с каждым днем становилась все более сложной. Ежедневно, по несколько раз, у берегов Острова свободы в разных прибрежных точках появлялись боевые американские корабли. Но особенно нагло и бесцеремонно вела себя авиация янки. Она не признавала никаких государственных границ.

За короткий срок, в изнуряющих условиях при температуре тридцать-сорок градусов, участившихся тропических ливнях, полк проделал огромную работу. Под пусковые столы на метровую глубину были залиты бетонные монолиты с анкерными болтами, проложено свыше двадцати километров внутрипозиционных грунтовых дорог. В ходе строительства было произведено почти полторы тысячи подрывов скальных пород, развернуты и благоустроены палаточные городки, полевые пищеблоки и склады. Ракеты Р-12 были укрыты вблизи боевых позиций в брезентовых штатных палатках, установленных на прочные бетонные площадки.

Первой в полку 8 октября заступила на боевое дежурство стартовая батарея майора Хлебникова, потом спустя четверо суток батарея капитана Лаурика. В течение следующей недели и остальные батареи обоих дивизионов подполковника Рудева и майора Алпеева полностью подготовились к боевым пускам.

Обе дивизионные батареи майора Алексеева заняли стартовые позиции 11 октября, но сборочная бригада майора Базанова все еще не получила из ремонтно-технической базы Шищенко ядерных головных частей. Майор Алексеев встретился с командиром 79-го полка Сидоровым 12 октября, спросил:

— Товарищ подполковник, когда сборочная бригада Базанова получит боеголовки, чтобы мой стартовый дивизион также мог заступить на боевое дежурство?

— Но подполковник Шищенко вооружает боеголовками только мой полк? — вроде резонно возразил Сидоров.

— А мне генерал Колосов в Шауляе сказал, что весь дивизионный боезапас, в том числе и для сборочной бригады майора Базанова, поступит в адрес только подполковника Шищенко, одним транспортом, — не согласился Алексеев.

— Пока ни я, ни Шищенко таких распоряжений от командира дивизии Стаценко еще не получали, — снова заявил Сидоров и добавил: — Завтра в полк приедет главный инженер соединения Тернов, тогда и будем с ним разбираться.

Ответ командира 79-го полка огорчил майора Алексеева, но разобраться до конца, позвонить в Бехукаль, в штаб дивизии, он не имел права, поскольку в соединении действовал строгий приказ о запрещении всяких телефонных переговоров на русском языке. В тот же день майор Алексеев все же встретился с командиром ремонтно-технической базы Шищенко, чтобы знать и его точку зрения на создавшуюся ситуацию.

Иван Васильевич хорошо принял сослуживца по 29-й ракетной дивизии, но ничего конкретного сказать Алексееву не смог: «Никаких распоряжений, Андрей Степанович, по части обеспечения вашего дивизиона головными частями я ни дома, ни на Кубе не получал». Шищенко тут же заметил, что на 11 октября он вообще не имеет боеголовок для Р-14. Командир дивизии Стаценко сообщил ему накануне, что в ближайшие двое суток ожидается прибытие специального транспорта, который, возможно, доставит недостающие головные части.

Командир 1018-й ремонтно-технической базы обрисовал непростую ситуацию, которая сложилась у него с укрытием ядерных головных частей к ракетам Р-12. Построенные для этой цели специальные хранилища из арочного бетона не удовлетворили ракетчиков по температурным параметрам, и от их использования пришлось вообще отказаться. По распоряжению генерала Стаценко ядерные головные части продолжали находиться в штатных автомашинах для транспортировки боезарядов.

Только 13 октября командир полка Корнеев получил наконец донесение от майора Алексеева. Командир 1-го дивизиона в завуалированной форме сообщал о сложившейся ситуации. Его ближайшие товарищи, Стуров и Сильницкий, занимаются привычным делом, более-менее обустроились на новом месте. Непривычными для них стали тропические ливни, продолжающиеся по полтора — два часа, и переходящие затем в дождь. Видимость во время ливней сокращается до пятнадцати — двадцати метров. Но сложное «геодезическое оборудование» и в этих условиях действует безотказно. Неделю назад он случайно встретил Сидорова. Он обратил внимание Алексеева на появление в расположении его группы большого количества крыс. Они то и дело перегрызают кабели и прерывают связь между «кооперативами»…

В конце письма Андрей Степанович попросил командира части, чтобы кто-то из «штабников» обязательно сообщил в семьи его товарищей по «группе» — Тимохова, Растольцева, Снегового, Стурова, Сильницкого, Базанова и других «сотрудников», — о том, что у них все в порядке и они надеются на скорое возвращение домой.

Владимир Егорович пригласил к себе Павлова, ознакомил его с письмом майора Алексеева и поручил связаться с семьями офицеров его дивизиона, уведомить о судьбе близких им людей. Труднее всего для Николая Ильича оказалось связаться с женами Снегового, Стурова и Сильницкого, которые уехали из гарнизона и находились у родственников в России и на Украине. Но замполит все-таки дозвонился и до них.

Около полудня 14 октября подполковник Шищенко сообщил Алексееву, что в Касильду доставлены боезаряды не только для 79-го полка Сидорова, но и для его отдельного подразделения. Командир 1018-й ремонтно-технической базы пообещал в предстоящую ночь доставить головные части для ракет Р-14 на своих специальных автомашинах.

Международная обстановка вокруг Острова свободы накалялась с каждым днем. Майор Алексеев однажды утром в середине октября заметил, что охрана боевых стартовых позиций его батарей, без согласования с ним, усилена отрядом кубинских солдат. Их командир, сержант Сократе, объяснил свое появление усилением диверсионной деятельности кубинских контрас и их возможной высадкой на побережье.

Вечером с командиром дивизиона встретился заместитель начальника штаба Группы войск полковник Анненков и потребовал оборудовать в течение двух ночей траншеи для укрытия личного состава вблизи стартовых позиций и на территории палаточного городка. Он также сообщил майору Алексееву, что для защиты его позиционного района с воздуха командующий Группы войск Плиев выделил из своего резерва две зенитно-ракетных батареи.

В оборудовании укрытий участвовали все, невзирая на ранги. Работа была очень тяжелая. В ход то и дело приходилось пускать то ломик, то кирку. Работали и днем, в сорокоградусную жару, укрываясь для маскировки только с появлением американских самолетов. На ладонях набили кровавые мозоли, но приказ командования был выполнен к сроку.

Никто не уведомил заранее майора Алексеева о предстоящем приезде руководителей Кубы в позиционный район дивизиона. Вместе с Фиделем и Раулем Кастро нагрянули пополудни 15 октября командующий Группы войск Плиев и командир дивизии Стаценко. Кубинские руководители с интересом осмотрели стартовые позиции батарей и ракеты, находящиеся поблизости в палатках. Командир дивизиона доложил Плиеву, что личный состав и техника подразделения находятся в повышенной боевой готовности.

Фидель Кастро поставил перед майором Алексеевым несколько интересующих его вопросов. Первым делом он спросил:

— Какова дальность стрельбы советских ракет?

— Свыше четырех тысяч километров, товарищ Фидель, — доложил командир дивизиона.

Председатель Революционного совета Кубы удовлетворенно качнул головой, тут же повернулся и задал вопрос Стаценко:

— Но на других позициях, в прошлые дни, товарищ генерал, мне называли дальность в две тысячи километров?

— Часть подполковника Сидорова в районе Ситьесита вооружена ракетами СС-4 «Сандал», — пояснил командир дивизии, — а дивизион майора Алексеева имеет на вооружении ракеты СС-5 «Скеан» со стартовой массой, превышающей семьдесят восемь тонн, вдвое большей, чем у «Сандала».

Фидель Кастро снова повернулся в сторону Алексеева:

— А через сколько времени в нынешнем состоянии батарея может произвести первый боевой залп?

Ответ Алексеева опять удивил кубинского руководителя:

— Через пять с половиной часов!

Фидель Кастро задумался и сделал обоснованный вывод:

— Значит, советские ракеты в состоянии поразить столицу Америки и другие крупные города?

— Именно так, товарищ Фидель, — почти одновременно подтвердили этот вывод Стаценко и Алексеев.

Тут же в разговор вступил генерал армии Плиев:

— Когда американская разведка узнает о советских ракетах на Кубе, товарищ Фидель, руководители США задумаются по поводу дальнейших действий в отношении вашей страны.

— Товарищ генерал, я тоже говорил об этом при встрече товарищу Фиделю, — вставил реплику Рауль Кастро. — Мы бесконечно благодарны вам за оказанную нам братскую помощь и солидарность.

Перед отъездом из расположения дивизиона майора Алексеева председатель Революционного совета Кубы попросил командира подразделения собрать в штабной комнате свободный от дежурства личный состав и произнес страстную речь в защиту нерушимой дружбы советского и кубинского народов.

Фидель Кастро закончил свою яркую речь традиционным лозунгом: «Родина или смерть! Мы победим!»

Через день генерал Стаценко вновь появился в расположении дивизиона Алексеева и сообщил командиру, что накануне кубинские руководители побывали также в полку подполковника Коваленко. Увиденное в 51-й ракетной дивизии произвело на Фиделя и Рауля Кастро огромное впечатление. Они всецело уверовали в то, что завоевания кубинской революции уже надежно защищены.

Еще 14 октября, во время очередного облета кубинской территории, разведчик У-2М сфотографировал наши стартовые позиции с ракетами Р-12. Но только вечером 16 октября из ЦРУ в Белый дом поступило сенсационное донесение о появлении на Кубе советских ракет с ядерными головками. Почти одновременно с этим угрожающие материалы о русских ракетах проникли в прессу и вызвали переполох. Из южных штатов десятки тысяч американцев устремились в северном направлении, подальше от опасности. На автострадах возникли многокилометровые пробки. Карибский кризис стремительно нарастал с каждым днем.

Утром 22 октября командиры всех ракетных частей и отдельных подразделений 51-й ракетной дивизии прибыли в Бехукаль, в штаб соединения, для участия в работе Военного совета Группы войск на Кубе. Но в связи с обострением обстановки и усилением американских провокаций против Острова свободы, всем участникам совещания было приказано до полуночи непременно вернуться в свои позиционные районы и ждать дальнейших указаний.

В этот же день стало известно, что президент Соединенных Штатов Кеннеди ввел военную блокаду Кубы. В ответ председатель Революционного совета Кубы Кастро объявил в стране осадное положение и привел войска в первую боевую готовность. А спустя четверо суток, когда, по данным разведки, ожидалось вторжение американских войск на Остров свободы, он приказал сбивать без предупреждения все военные самолеты янки, появившиеся над территорией Кубы.

Этот приказ первыми выполнили ракетчики 318-го зенитно-артиллерийского полка из батареи майора Гасиева вблизи города Банес. Полтора года назад поисковая группа майора первой встретила на берегу Волги Юрия Гагарина, вернувшегося с околоземной орбиты. Теперь отлично сработала система С-75, поразившая на высоте свыше двадцати двух километров усовершенствованный У-2М. Первая ракета оторвала «невидимке» крыло, вторая разнесла самолет в клочья. Классный пилот, майор Андерсен, погиб. Спустя около трех часов на малой высоте одной ракетой батареи Гасиева был уничтожен истребитель «Фантом-4»… Полеты американских самолетов над территорией Кубы прекратились.

Карибский кризис приблизился к последнему рубежу. Свыше сорока машин боевого обеспечения ремонтно-технической базы Шищенко совершили марш в арсенал, получили боезапас, комплектующие узлы, необходимую оснастку, чтобы доставить их в 79-й ракетный полк Сидорова и отдельный дивизион Алексеева для подготовки к боевому применению.

Планета Земля оказалась у края бездны — в одном шаге от начала третьей мировой термоядерной войны.

Глава 12 Операция «Анадырь»

После Государственной комиссии, утвердившей Быковского и Терешкову командирами «Востока-5» и «Востока-6», Королев пригласил полигонных корреспондентов на стартовую площадку, чтобы показать им, как основательно проводятся генеральные испытания ракеты-носителя. Это было очень интересно. Одно дело наблюдать старт многометровой громадины и совсем другое — увидеть, как готовится она к работе, чтобы не случилось при запуске сбоев и отказов. На площадке продолжался непринужденный обмен мнениями.

Полушутливый вопрос Главного конструктора прозвучал для пишущей братии неожиданно:

— А что, хотел бы кто-нибудь из вас, товарищи журналисты, слетать на околоземную орбиту?

Габаритный Ребров из «Звездочки» тут же выступил вперед:

— Ну, уж меня, Сергей Павлович, вы нипочем не возьмете!

Королев знал большинство полигонных корреспондентов центральных газет по именам еще со времени запуска 1-го искусственного спутника Земли и легко парировал «демарш» Реброва:

— А ты не особенно волнуйся, Михаил, и тебя скоро сможем отправить, если, конечно, профессор Яздовский допустит по основным медицинским показателям.

— Вот это здорово, — ухватился за обещание Главного конструктора «правдист» Апенченко и лихо подзадорил коллегу: — Тебе стоит поторопиться, Миша. Возьми у космонавтов программу тренировок и не теряй времени, начинай тренироваться.

— Да нет же, никакой специальной подготовки совершенно не потребуется, — успокоил Королев. — Здорового человека отправим в космос с лучшим комфортом, чем вы из Москвы на «иле» добираетесь сейчас до Байконура.

После этих слов Сергея Павловича посмеялись вдоволь уже все корреспонденты — габаритные и не очень.

Говоря о космических полетах «всех», Главный конструктор имел в виду предстоящие запуски многоместных кораблей. Ему очень понравилась идея групповых полетов. Поэтому, прогнозируя старт многоместного корабля, их начали готовить сразу два. На первом предполагалось послать на орбиту экипаж из трех человек: командир — бортинженер — врач; на втором — двух пилотов, один из которых должен будет непременно покинуть корабль и выйти в открытый космос. Сергей Павлович заявил об этом на заседании Государственной комиссии, когда отчитывались о своем групповом полете Быковский и Терешкова:

— На орбите должны работать люди разных специальностей. Тогда можно будет наступать на космос широким фронтом. Нужно научиться выходить в открытый космос, работать вне корабля. Рано или поздно, но это обязательно потребуется делать.

Трудности с созданием многоместного корабля возникли сразу по причине увеличения его веса. А он возрастал значительно — с пяти до семи с лишним тонн. Требовалось соответственно нарастить энергетические возможности ракеты-носителя. Возросший вес обусловливался размещением экипажа и дублированием тормозной двигательной установки пороховым двигателем, обеспечивающим мягкую посадку корабля. В дополнение к парашютной системе, на спускаемом аппарате устанавливался твердотопливный двигатель, вступающий в работу перед самым приземлением.

Решение энергетической проблемы свелось к усилению блока третьей ступени, поскольку первые две оставались прежними от знаменитой «семерки». Они и в этом варианте полностью удовлетворяли Главного конструктора.

Основательной перекомпоновке подвергся интерьер корабля. Появились три некатапультируемых кресла со специально разработанной амортизацией и удобными ложементами. Система ориентации дополнялась новыми датчиками и более совершенными приборами. Принципиальным новшеством было то, что, по предложению Северина, Королев вообще отказался от скафандров. Трое космонавтов должны были лететь в спортивных костюмах.

К февралю шестьдесят четвертого были сформулированы основы проекта многоместного корабля. Представляя эскизы и проекты Главному конструктору, Феоктистов добавил:

— Беремся за это дело при условии, если в состав первого же экипажа будет включен бортинженер.

Королев пообещал в ответ:

— В трехместном космическом корабле, конечно, полетит по крайней мере хотя бы один инженер.

Через два с половиной месяца конструкторские и электрические отделы ОКБ получили исходные данные по многоместному кораблю. В мае Сергей Павлович отпустил группу инженеров в тот самый авиационный госпиталь в Сокольниках, в котором проходили отбор кандидаты в космонавты. В состав первой инженерной группы входил и Феоктистов.

Королев пошел на такой шаг не без внутренней борьбы. На долю конструкторов выпала гигантская нагрузка. Уже вовсю шла разработка проекта многоместного корабля, на котором планировался во время орбитального полета выход в открытый космос. К этим срочнейшим работам прибавлялась техническая документация по проекту будущего «Союза». Ко всему в ОКБ бурно обсуждался «Лунный проект», опирающийся на Н-1.

Главный конструктор решительно поддерживал однопусковой вариант полета, подобный американской схеме, принятой в проекте «Аполлон». Феоктистов же был категорически против такого варианта. Его аргументы были весомы: энергетические возможности ракеты «Сатурн-5» почти в полтора раза превосходили возможности Н-1. У американцев масса ракетной системы, стартующей с околоземной орбиты к Луне, составляла сто тридцать тонн, тогда как у нас набиралось только девяносто пять. Но эта система была еще впереди, а тут надо было готовить первый полет многоместного пилотируемого корабля.

Даже четыре месяца назад, когда научная и промышленная космическая кооперация во всю работала над переделкой одноместного «Востока» в многоместный «Восход», многим казалось совершенно невозможным создать в кратчайший срок сложнейшую, надежную машину. Но проводились дополнительные исследования, не прекращались испытания систем. Важнейшие из них Королев брал под свой личный контроль.

Особое место среди них он отводил системе мягкой посадки. Тут требовалась повышенная надежность. Сергей Павлович то и дело встречался с разработчиками, с Исаевым, добивался ускорения работ. Это он настоял на использовании двухкупольной парашютной системы. Когда она была изготовлена, Главный штаб ВВС стал добиваться проведения ее натурных испытаний путем сбрасывания макета корабля с самолета.

В июне на испытаниях, из-за отказа временного датчика, макет «Восхода» ударился о Землю. Главный конструктор поехал в Звездный, встретился с Феоктистовым, наигранно-шутливо спросил кандидата на полет в «Восходе»:

— Вчера на испытаниях «шар» ударился о Землю, разбился из-за отказа в системе приземления… Теперь, Костя, не боишься лететь на первом «Восходе»?

— Нет, не боюсь, Сергей Павлович, — твердо заявил Феоктистов и добавил: — Конструкция системы приземления выполнена надежно. Я в ней полностью уверен. А тут выявилась досадная техническая ошибка датчика.

Перед отъездом из Центра подготовки Королев встретил в учебном корпусе Титова, спросил космонавта-2 о делах.

— Заканчиваю второй курс академии. Думаю над темой выступления на научно-практической конференции по космосу, — бодро ответил наставнику Титов.

— А что тут думать, Герман? Твоя тема лежит на поверхности, — заметил Главный конструктор. — Возьми хотя бы контроль за положением корабля на орбите. Или еще лучше, займись астроориентацией. Это тебе, по-моему, ближе.

— Спасибо, Сергей Павлович. Я так и сделаю, — поблагодарил своего наставника Титов.

После участившихся проблем со здоровьем в конце июня Королев подробно озадачил своих заместителей, а сам взял короткий отпуск и вместе с женой отправился инкогнито в Чехословакию. Избрал не санаторий «Карловы Вары», а активный отдых, чтобы как следует познакомиться с братской страной.

Первые четыре дня Королевы посвятили осмотру Праги. После победного сорок пятого, когда ему удалось только проехать по ней из конца в конец на трофейном «опеле», город сильно изменился, обустроился, похорошел.

Затем «профессор Сергеев» ознакомился с научно-исследовательским авиационным институтом и испытательной лабораторией в Летнянах. Там его внимание привлекла тренировочная пилотская кабина транспортного самолета Л-29. Вслед за тем Сергей Павлович побывал на авиационном заводе в Водоходах, который серийно выпускал эти практичные машины.

Продолжительной получилась остановка в Пльзене. Он осмотрел маневровый локомотив на «Шкодовке», построенный с использованием пластика. После этого побывал на машиностроительном заводе, сооружающем реактор для первой в стране атомной электростанции. Здесь внимание Главного конструктора привлекла закрывающая его сложная крышка.

В промышленном Брно Королевы ознакомились с производством охотничьего оружия. В Бланко он побывал на «Метре», а в Готвальдове — на знаменитом «Свите».

На авиазаводе в Куновицах совершил воздушную прогулку на учебном самолете Л-200 и даже некоторое время, после сорокалетнего перерыва, взял на себя управление машиной, восхитился легкостью ее пилотирования.

На «Новой Гуте» Королев познакомился с организацией труда в кузнецком и сталелитейном цехах. Здесь металлурги похвастались уникальным прессом, работающим под давлением двенадцать тысяч тонн. Главный конструктор в ответ сообщил им, что в Советском Союзе действует пресс с усилием семьдесят тысяч тонн!

Посетив затем Словакию, Королевы остановились на отдых в отдельном домике вблизи Штребского плеса в Высоких Татрах. А в полдень 16 июля рейсовый самолет доставил их в Москву.

В конце июля, когда опытный «Восход» выставили на привычном заводском пролете, Королев позвонил Каманину:

— Николай Петрович, новая машина готова. Хочу показать ее испытателям нашей техники. Соблюдем традицию и с многоместным кораблем. Приезжайте.

В ОКБ прибыл большой космический десант — те, кто уже летал, и те, которые продолжали подготовку к полетам. Сергей Павлович, улыбнувшись, распорядился:

— Места в корабле занимают Гагарин, Комаров и Волынов.

Когда космонавты в таком порядке разместились в пилотских креслах, осмотрелись, Главный конструктор заключил:

— Вижу, что по объему получается для начала неплохо. По весу, это я знаю из расчетов, тоже вписываемся нормально. Значит, товарищи космонавты, планируем в сентябре полет троих.

Вечером 21 августа состоялось заседание Государственной комиссии, рассмотревшей вопрос о готовности ракеты-носителя и многоместного корабля-спутника «Восход» к орбитальному полету. Был заслушан доклад Королева. Хотя Главный конструктор и доложил о полной готовности системы к старту, все же и он вынужден был признать наличие у нее существенных недостатков.

Размещение экипажа на «Восходе» получилось крайне стесненным. На каждого его члена приходилось пространства и воздуха впятеро меньше, чем это имело место на «Востоке». Система не предусматривала средств спасения экипажа в течение первых двадцати семи секунд полета в случае аварии носителя. С двадцать седьмой по сорок четвертую секунду спасение экипажа получалось затруднительным. Далее, до пятьсот первой секунды экипажу обеспечивалась посадка на нашей территории, и до выхода на орбиту, на пятьсот двадцать третьей секунде, — за ее пределами. Не имел положительного решения и отказ парашютной системы «Восхода» при спуске с орбиты. Кроме того, полностью исключалась возможность благополучной посадки корабля за счет естественного торможения — экипаж не располагал для этого достаточными запасами воздуха, пищи и воды. Не исключалась вероятность перегрева «Восхода» при спуске.

Вопрос о составе экипажа первого многоместного корабля конкретно не рассматривался. Комиссия лишь познакомилась с кандидатами на полет — Комаровым, Волыновым, Лазаревым, Катысом, Феоктистовым, Егоровым и Сорокиным. Каждый из них коротко доложил о себе и о готовности к полету. Было принято предварительное решение о пуске технологического корабля «Восход» до 5 сентября и о полете его с экипажем в середине месяца, ориентировочно 15–20 сентября.

На заседании Государственной комиссии 17 сентября был исследован вопрос о причине не отстрела крышки парашютного люка на «Восходе» при испытаниях в Феодосии. Докладывал заместитель главного конструктора Черток. Борис Евсеевич признал, что отказ произошел по вине разработчиков системы в ОКБ. Затем выступил Сергей Павлович. Он заявил, что электросхема перерабатывается заново, основные ее элементы будут непременно дублированы. Королев согласился с предложением Тюлина: подготовить и вновь провести испытания «Восхода» в Крыму. Вместе с тем он попросил Государственную комиссию разрешить пуск корабля с манекенами в последних числах сентября, независимо от результатов феодосийских испытаний.

Закрыв заседание, Тюлин попросил остаться в зале Королева, Руденко, Каримова, Мрыкина и Каманина. Георгий Александрович сообщил, что в ЦК партии и Совете Министров СССР очень интересуются составом экипажа «Восхода». Тут же от своего имени и от имени Королева он внес предложение послать в полет Комарова, Феоктистова и Егорова. Керимов и Мрыкин поддержали это предложение. Против названного состава выступил Каманин.

Считая определение состава экипажей прерогативой руководства Центра подготовки, «главный куратор» космонавтов обрисовал неизбежные трудности предстоящего полета на «Восходе», привел сравнительную характеристику кандидатов Лазарева и Егорова и рекомендовал вместо Егорова включить в экипаж подполковника Лазарева. Маршал Руденко согласился с предложением Каманина и заявил, что это предложение по составу экипажа «Восхода» командование ВВС доложит Совету Министров СССР.

Главный конструктор был не согласен с такой заменой в экипаже, бросил в адрес Руденко обидную реплику:

— Главный штаб ВВС всегда ставит нам палки в колеса! Придется мне готовить своих космонавтов-испытателей!

Сентябрь был на исходе, но Королев все не разрешал планировать старт «Восхода», пока беспилотный корабль не выполнит всю программу предстоящего полета без замечаний. Его заключение по этому поводу было памятно всем сотрудникам ОКБ: «Перед полетом должно быть абсолютно и полностью отработано все — от „а“ до „я“. Только так и не иначе!»

В полдень 27 сентября Главный конструктор возвратился в Москву с космодрома, чтобы подбодрить Нину Ивановну, которая находилась в больнице в ожидании сложной операции. Врачи назначили ее на 1 октября, и Королев снова отправил на Байконур для продолжения подготовки к полету «Восхода».

В тот же день Королев получил радостное сообщение: система посадки в эксперименте сработала в Феодосии безупречно.

— Я другого результата и не ожидал, — прокомментировал событие Сергей Павлович.

Предстартовые дни «Восхода» разрывали Королева на части. 30 сентября он снова спешит в Москву. Убедившись, что операция у Нины Ивановны прошла благополучно, Главный конструктор тут же вылетел на Байконур.

Вечером, накануне полета, Королев появился в стартовом домике и предложил космонавтам подышать свежим воздухом. Сергей Павлович долго смотрел на Луну, потом повернулся к космонавтам:

— Самому хотелось бы полететь туда, но возраст не позволит. Поручаю эту задачу вам. Вы и полетите.

Старт многоместного «Восхода» состоялся 12 октября в десять тридцать по Москве. В просторной комнате командного пункта раз за разом Главный конструктор включается в радиопереговоры с экипажем.

— «Рубин!»… «Рубин!»… Доложите «Заре» о самочувствии.

— Отлично! Отлично! Отлично! — один за другим докладывают Комаров, Феоктистов и Егоров.

Следующий вопрос Королева — Феоктистову:

— Константин! Как выполняется научная программа?

— Все идет штатно, Сергей Павлович, — отвечает инженер-исследователь. — Время летит быстро, а работы очень много.

— Так что же, Константин Петрович, — улыбка впервые озаряет лицо Главного конструктора. — Могу оставить тебя на сверхсрочную работу. Но учти, двойной оплаты и отгулов не планируется.

— Готов сутки отработать на общественных началах, — слышится в ответ бодрый голос Феоктистова.

Не забыл Королев и врача Бориса Егорова:

— Борис, не забудь проколоть всем пальцы. И себе сделай укол. Иначе чем будешь отчитываться?

— Пока уколами не занимался, Сергей Павлович. По часам слежу за давлением и температурой, — докладывает Егоров.

Главный конструктор, умевший смело идти на риск, никогда не шел на него зря, бездумно, бесцельно. Особенно щепетильно он поступал в случаях, когда речь шла о жизни и безопасности людей.

Полет «Восхода» был спланирован на одни сутки, хотя мог продолжаться значительно дольше. По инициативе Феоктистова, Комаров обратился к Главному конструктору с просьбой:

— Увидели много интересного, Сергей Павлович. Хочется кое-что уточнить, разобраться глубже. Экипаж просит Государственную комиссию продлить полет еще на одни сутки!

— Программу полета менять нет оснований, товарищи, — возразил Королев. — Цель вашего полета достигнута. Лучше в следующем полете пойдем на новое качество. Потребуется выйти в открытый космос. Вот когда станет важным срок пребывания экипажа на орбите. Так что будем выполнять утвержденную программу.

Программа полета была выполнена. После анализа обстановки на борту «Восхода», состояния космонавтов и условий передачи команд на спуск Государственная комиссия приняла решение произвести посадку корабля 13 октября в начале семнадцатого витка.

Первые подтверждения о прохождении команд на спуск поступили с наших морских судов, находящихся у берегов Африки. На командном пункте с нетерпением ждали сигналов, подтверждающих срабатывание тормозной двигательной установки и отделение спускаемого аппарата от приборного отсека.

Мощные радиопеленгаторы «Круги» засекли спускающийся «Восход» над Кавказом. Вскоре с командного пункта ВВС поступил очередной доклад: «Объект подходит к району Кустаная. Прошла команда на отстрел крышки парашютного люка».

Через считанные минуты динамик доносит новый доклад с командного пункта ВВС: «Летчик Михайлов на самолете Ил-14 видит в воздухе объект в сорока километрах восточнее Марьевки». Одиннадцать с половиной минут спустя слова генерала Кутасина тонут в громе аплодисментов: «Летчик Михайлов видит корабль „Восход“ и около него трех человек, машущих ему руками».

Сергей Павлович тихо, почти шепотом, произносит:

— Неужели все кончено, и экипаж многоместного корабля вернулся из космоса без единой царапины?.. Никогда бы никому не поверил год назад, что из «Востока» можно сделать «Восход» и слетать на нем в космический полет сразу трем космонавтам!

Торжественное собрание личного состава военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского, посвященное 46-й годовщине Советской Армии и Военно-Морского флота, готовилось особенно тщательно. Начальник академии генерал-лейтенант Волков поручил политическим работникам обязательно привлечь к участию в нем обучающихся в академии космонавтов — Гагарина, Титова, Николаева, Поповича и Быковского. Гвоздем концертной программы вечера стало выступление солиста Ленинградской филармонии Эдуарда Хиля. Популярный певец с подъемом исполнил самые известные свои песни и в заключение по просьбе Юрия Гагарина спел шуточную песенку «Как хорошо быть генералом».

Этот номер, однако, не понравился генералитету академии. Начальник политотдела генерал Кемзин обратился в Главпур и предложил упорядочить репертуар Хиля. Певца пригласили на беседу. Охранители «чистой идеологии» объявили строгое решение: «Мы решили помочь вам, Эдуард, разобраться в самом себе. Год не будете петь на концертах и приглашаться на телевидение». С тем огорченный исполнитель и уехал в Ленинград.

Прошла всего неделя. Гагарин оказался гостем Пахмутовой и тут узнал о создании новой песни «Обнимаю небо». Александра Николаевна выразила желание, чтобы ее непременно исполнил Эдуард Хиль. Гагарин согласился быть посредником, позвонил в Ленинград и предложил Эдуарду срочно приехать в столицу. Хиль приехал и тут только выяснилось, что его концертные выступления на целый год запрещены.

Но приближалось 8 марта. Пахмутовой очень хотелось, чтобы ее новая песня прозвучала на концерте в канун Международного женского дня и тридцатилетия Юрия Гагарина. На «общем совете» было решено, что Эдуард немедленно приступает к разучиванию песни, а проблему его выступления на праздничном концерте в Колонном зале Дома cоюзов решает Гагарин.

Утром 2 марта Юрий появился в Главпуре, на Фрунзенской набережной. Генерала армии Епишева еще не было на месте. Пришлось обождать, конечно. Когда начальник Главпура вошел в приемную и увидел первого космонавта Земли, то сразу же пригласил его к себе. Гагарин объяснил цель своего приезда:

— Алексей Алексеевич, речь в песне идет об итальянском генерале и итальянском капрале. Никакого покушения на авторитет наших генералов в ней нет. Италия входит в НАТО и Хиля, напротив, надо благодарить, что он в такой иронической форме показывает командный состав агрессивного военного блока.

Епишев не скрыв удивления по поводу ситуации с песней, уточнил:

— А кто конкретно из сотрудников Политуправления беседовал после концерта в академии имени Жуковского с Хилем?

— Этого я не знаю, — признался Гагарин. — Эдуард сказал мне, что это были два молодых полковника.

— Что требуется от меня, Юрий Алексеевич?

— Композитор Пахмутова хотела бы, чтобы ее новая патриотическая песня «Обнимая небо» была исполнена Эдуардом Хилеем в праздничном концерте, посвященном Международному женскому дню.

— Ну и пусть исполняет, — заключил встречу начальник Главпура. — А я постараюсь выяснить у себя, кто принял запретное решение в отношении Хиля. Считайте, что я его отменил.

Гагарин тут же поехал к Пахмутовой и сообщил ей приятную весть. Искренне рад был такому исходу и Эдуард Хиль. Певец пообещал, что перед исполнением новой песни Александры Николаевны он непременно объявит о посвящении ее тридцатилетию первого космонавта планеты, Юрия Алексеевича Гагарина…

Подготовка полетов первых многоместных кораблей получилась не таким простым делом, как казалось Каманину вначале. Особенно трудно решался вопрос о составах экипажей «Восходов». Сам их состав размывался, выходил за рамки влияния Главного штаба ВВС. Против такого обстоятельства решительно выступал маршал Руденко. Основные трудности упирались в кандидатуры научных сотрудников и врачей. Для трехместного корабля Каманин предложил знакомые кандидатуры: Волынов — командир, Комаров — летчик-испытатель, Лазарев — летчик-врач. Маршал Руденко согласился с мнением Николая Петровича. Их общее мнение поддержал и Главком ВВС Вершинин. В крайнем случае командование ВВС соглашалось на замену подполковника Лазарева врачом Центра подготовки космонавтов Сорокиным.

А вот Королев придерживался другого мнения: Комаров — командир, Феоктистов — научный сотрудник, Егоров — врач. Главный конструктор был «повязан» данными ранее обещаниями Феоктистову и Яздовскому о непременном включении в состав экипажа многоместного корабля бортинженера ОКБ и врача — сотрудника научно-исследовательского авиационного медицинского института. С таким составом трехместного «Восхода» был согласен председатель Государственной комиссии Тюлин и ее члены, генералы Мрыкин и Керимов.

На полет в первом «Восходе» в качестве научного сотрудника претендовал еще доктор технических наук, профессор института автоматики и телемеханики Академии наук СССР Георгий Катыс. Его кандидатуру горячо поддерживали академики Келдыш, Ишлинский и Трапезников.

Особые возражения у командования ВВС вызывали Катыс и Егоров. Когда в середине июня началась специальная подготовка группы к полетам на «Восходах», Катыса пригласили в политотдел Центра подготовки на беседу.

Член Военного совета Главного штаба ВВС Бабийчук, начальник Центра подготовки Кузнецов и его замполит Никерясов задавали кандидату на полет далеко не простые вопросы. Вначале они касались его работы и научных интересов, темы докторской диссертации. Кузнецов, естественно, спросил о состоянии здоровья, спортивных увлечениях и составе семьи.

Задавать ключевые вопросы выпало полковнику Никерясову. Николай Федорович спросил: «Почему профессор Катыс не в партии?», «Собирается ли подавать заявление о приеме?» Ответы Георгия: «Считаю себя пока не готовым к такому ответственному шагу» и «До сих пор как-то не задумывался над партийной перспективой», явно не удовлетворили «экзаменаторов».

Катыс был в панике: «Что делать?» Но он понимал, что вступление в партию — дело не одного месяца. Поэтому пообещал подумать над вопросом и в ближайшее время принять «разумное, оптимальное решение».

В конце июля, перед тренировкой на центрифуге, Георгий неожиданно спросил у Феоктистова: «С тобой, Константин, разговор в парткоме уже состоялся?» Сотрудник королевского ОКБ признался: «Нет, Георгий, не состоялся». Ответ конструктора «Восхода» воодушевил Катыса. Он посмотрел на Феоктистова с сочувствием и решил про себя, что тот на полет в первом «Восходе» вообще не котируется и, значит, одним конкурентом становится меньше. Георгий продолжал сохранять надежду и готовился к старту.

Накануне заседания Государственной комиссии 21 августа, которой предстояло рассмотреть вопрос о предполагаемом составе экипажа для первого «Восхода», генерал Каманин встретился с маршалом Руденко. Были высказаны откровенные суждения:

— Должен вам сказать, Сергей Игнатьевич, что у меня нет полной уверенности в Катысе и Егорове как наиболее вероятных кандидатах на первый полет в трехместном корабле.

— Что ты имеешь в виду, Николай Петрович? — уточнил заместитель Главкома ВВС.

«Главный куратор» космонавтов четко высказал свои замечания по кандидатурам претендентов:

— Катыс и Егоров лишь удовлетворительно перенесли испытания на невесомость. Врачи Центра подготовки очень сомневаются, смогут ли Катыс и Егоров успешно выполнить полетное задание.

— А что ты скажешь о готовности Феоктистова, Николай Петрович? Он разве безупречен?

— Скажу, что и у Константина не все в порядке со здоровьем, Сергей Игнатьевич. В детстве он перенес язву желудка, а в летном деле, как ты знаешь, это солидный дефект. Если хотя бы у одного из трех членов экипажа корабля случится в полете плохое самочувствие, оно может стать причиной вынужденной посадки и даже еще более серьезного происшествия.

— Что ты предлагаешь, Николай Петрович?

— Я предлагаю представить на утверждение более надежный состав экипажа: Волынов — командир, Комаров — летчик-испытатель, Лазарев — летчик-врач. Все летчики идут без всяких замечаний. Майор Комаров сработает испытателем не хуже Катыса, а Лазарев в состоянии стать на орбите семейным врачом.

— В каком состоянии находится инструкция экипажу «Восхода» по системе аварийного спасения и радиосвязи, Николай Петрович? — переменил тему разговора Руденко.

— Инструкция практически готова, Сергей Игнатьевич, — доложил Каманин. — Она уже подписана Гагариным и через неделю будет представлена на утверждение Главкому Вершинину.

Старт «Восхода» стремительно приближался. Вопрос о составе экипажа первого многоместного корабля все еще оставался открытым. В полдень 14 сентября, уже находясь на Байконуре, Каманин встретился с Главным конструктором и предложил видоизменить вариант первоначальной «тройки», на котором до этого настаивало командование ВВС. Теперь она выглядела так: Комаров, Феоктистов, Лазарев. Сергей Павлович не согласился. Он вновь заявил, что выступает категорически против кандидатуры Лазарева, за включение вместо него Егорова, который, по его мнению, лучше подготовлен и к полету, и для будущей научной работы.

В связи с отсрочкой запуска «Восхода» Каманин вернулся в Москву и в середине последней декады сентября встретился со всеми кандидатами на полет в экипаже многоместного корабля. Все они выглядели хорошо, полностью закончили подготовку к старту и терпеливо ожидали вызова на космодром.

«Главный куратор» космонавтов подбодрил их:

— Все вы в основном подготовлены к полету. Шансы каждого на включение в состав экипажа примерно равны. Но кто конкретно полетит — это пока что никому не известно. Мы все узнаем об этом за два-три дня до старта.

24 сентября Николай Петрович вновь встретился с маршалом Руденко, который сообщил «главному куратору» космонавтов, что пару дней назад он разговаривал с Тюлиным и от имени Главкома ВВС дал согласие председателю Государственной комиссии на окончательный вариант экипажа «Восхода»: Комаров, Феоктистов, Егоров.

Пополудни 5 октября Королев, Тюлин, Руденко, Каманин, Мрыкин и Керимов приехали в гостиницу к космонавтам, которые чуть больше часа назад прилетели на Байконур. Никто из них еще не знал точно, кто именно полетит на «Восходе». Они настороженно ожидали, не скажут ли им что-либо определенное сейчас члены Государственной комиссии.

После совместного обеда с очень вкусной ухой состоялись показательные соревнования ветеранов на теннисном корте. Увлекательное зрелище преподнесли своим зрителям Королев и Каманин. Главный конструктор, прилично владевший ракеткой в молодости, на этот раз из-за отсутствия игровой практики нередко отправлял мячи в аут и в конце концов уступил. После игры Сергей Павлович возбужденно прокомментировал итог: «Во всем нужна сноровка, закалка, тренировка. Надо, хотя бы иногда, уметь побеждать самого себя».

Вечером прошло очередное заседание Государственной комиссии. Заслушав доклады разработчиков систем и представителя полигона о готовности носителя и корабля к старту, комиссия приняла решение о технологическом запуске «Восхода» на следующий день с двумя манекенами на борту. Так сказать, для полной гарантии. Полет прошел успешно, без существенных замечаний.

Утром в десять 9 октября Государственная комиссия приняла окончательное решение: «Произвести пуск многоместного корабля „Восход“ с экипажем 12 октября в десять тридцать по московскому времени». Доложив о готовности к полету семи космонавтов, генерал Каманин предложил включить в экипаж первого «Восхода» Комарова, Феоктистова и Егорова. Члены комиссии Гагарин, Королев, Руденко, Мрыкин и Тюлин выступили с пожеланиями успешного полета членам утвержденного экипажа.

Кандидаты на первый полет в многоместном «Восходе» были достойны друг друга. И каждый по-своему.

Владимир Комаров выделялся в первом отряде разве что основательной инженерной подготовкой и наравне с Беляевым удостоился прозвища Академик. Он, как мог, помогал товарищам в точных дисциплинах. Не кичился этим. Но по числу дельных вопросов преподавателям уступал, пожалуй, только Гагарину. Придирчивые врачи обнаружили у него сердечную экстрасистолу, намеревались исключить Владимира из отряда по состоянию здоровья. После обследования в медицинской книжке появилась категорическая запись: «В течение шести месяцев противопоказаны перегрузки, парашютные прыжки». Это был жестокий приговор. На полгода прервались тренировки в Центре подготовки.

Но Комаров проявил волю, выстоял. Он никого не упрашивал. Летчик требовал дать ему возможность делом доказать, что имеет право на космический полет. За Владимира горой встал весь отряд. И вот теперь он первый кандидат, чтобы взлететь командиром на «Восходе».

Ни на йоту не сомневался в Комарове и генерал Каманин и дал ему весьма лестную характеристику.

Владимир Комаров эрудирован, сдержан в отношениях с товарищами, всегда готов прийти им на помощь. Успешно выдержал полный тренировочный курс в Центре подготовки космонавтов. Любознателен. Достоин возглавить экипаж первого многоместного космического корабля.

Научный сотрудник в экипаже «Восхода» — Константин Феоктистов, кандидат технических наук, участник Великой Отечественной войны, закончив «Бауманку», работал в научно-исследовательском институте, где председатель Государственной комиссии Тюлин возглавлял научную часть. Диссертацию, посвященную динамике полета королевской «семерки», выполнял под руководством профессора Тихонравова.

В октябре пятьдесят седьмого стартовала ракета Р-7, которая вывела на орбиту 1-й искусственный спутник Земли. Феоктистов был напрямую причастен к этому событию. После него Константин окончательно поверил в реальность задуманного, переставшего быть далекой юношеской мечтой. 12 апреля шестьдесят первого Феоктистов находился на космодроме, видел грандиозное зрелище исторического старта, слышал в Куйбышеве доклад Юрия Гагарина о совершенном полете.

С того дня Константин стал доказывать Главному конструктору необходимость включения в космический экипаж ученого. Доказывал страстно, горячо, убедительно. Подав заявление на имя Королева, мотивировал свою просьбу тем, что ему как проектанту космических кораблей полет очень важен для дела. Сергею Павловичу импонировала такая настойчивость. В ожидании решения Феоктистов много работал. И готовился. Прошел ускоренный цикл тренировок в Центре подготовки космонавтов.

На заседании Государственной комиссии Константина Петровича представлял лично Главный конструктор:

— Руководитель проектного отдела ОКБ Константин Феоктистов характеризуется только с положительной стороны. Энергичен, вдумчив, порученные задания выполняет быстро и старательно. Действует последовательно. Самокритичен…

Тут Сергей Павлович прервал представление своего кандидата и поделился сокровенным:

— Недавно, находясь в отпуске в Чехословакии, мне удалось полетать на новой машине Л-200. Очень понравилось. Вернулся и решил полететь на «Восходе», но Константин уговорил уступить это право ему. Ничего не поделаешь — он на двадцать лет моложе меня. Так что его и рекомендую к полету.

Так получалось чаще всего, что представлять Егорова любознательной аудитории, известным людям приходилось командиру экипажа Комарову. Владимир Михайлович поворачивался к Егорову и уважительно говорил:

— Это наш семейный доктор!

После полета 1-го искусственного спутника Земли Бориса было уже не остановить. Он просто рвался в космонавты. Его судьбу окончательно определил полет Гагарина. Егоров был в числе тех, кто встречал Юрия на берегу Волги после полета 12 апреля. Заявления о включении кандидатом в отряд космонавтов писал трижды и добился своего — его включили!

Врача Егорова, разумеется, представлял на заседании Государственной комиссии медик, профессор Яздовский:

— Борис Борисович, нет, лучше просто Борис, более чем на десять лет моложе своих товарищей по экипажу. Ему всего двадцать семь. Но его настойчивости могут позавидовать и более взрослые мужи. Я скажу о Егорове так: он умеет добиваться поставленной цели и в экипаже «Восхода» будет очень полезен своим коллегам, а в будущем — советской медицинской космической науке. Надеюсь, что Борис продолжит свои исследования в области устойчивости вестибулярного аппарата человека. Егоров станет первым представителем мировой медицины, побывавшим на околоземной космической орбите.

День старта многоместного корабля 12 октября выдался на Байконуре тихим, морозным. При высокой перистой облачности видимость приближалась к двадцати километрам. Условия для пуска были почти идеальными.

Ровно в восемь по местному времени в последний раз собралась вблизи ракеты Государственная комиссия, чтобы, заслушав доклады служб борта и полигона о готовности к полету, принять окончательное решение о старте.

В десять пятнадцать автобус доставил космонавтов на стартовую площадку. Комаров, Феоктистов и Егоров шутили, держались молодцами. Одетые в легкие шерстяные костюмы, они, по сравнению с предшественниками в скафандрах, выглядели вблизи ракеты совершенно непривычно.

Старт «Восхода» прошел безупречно. Но какими же долгими показались участникам исторического действа эти неполные девять минут до заветной цифры «523»!.. Но вот, наконец, динамик разносит по командному пункту волнующее сообщение о выходе корабля на околоземную орбиту. Раздается всеобщий вздох облегчения. Первый трудный этап полета завершился успешно. Теперь сутки новых тревог и ожиданий благополучного возвращения «Восхода» на Землю.

Во время дежурства ночной оперативной группы, возглавляемой Каманиным, вызывали беспокойство два обстоятельства: рост температуры внутри корабля с пятнадцати до двадцати одного градуса и понижение пульса у Егорова до сорока шести ударов во время сна. Сам Борис, проснувшись, почувствовал холод от иллюминатора и попросил Феоктистова уступить ему среднее пилотское кресло. Других существенных происшествий во время полета «Восхода» не наблюдалось.

По предложению Гагарина, государственная комиссия приняла решение доставить космонавтов после приземления вблизи Целинограда не в Куйбышев, как это делалось раньше, а на Байконур. Там организовать послеполетное медицинское обследование и заслушать доклады членов экипажа о полете.

Приближения момента приземления экипаж ожидал с определенным напряжением. Какой она получится — первая, так называемая мягкая посадка? Перед самым касанием Земли у Феоктистова возникла мысль: «Вдруг при проходе зоны интенсивного нагрева люк щупа, выключающего тормозной двигатель, открылся, и щуп просто сгорел в пламени раскаленной плазмы?»…

Посадка «Восхода» выдалась «мягкой», такой, что искры посыпались из глаз. Шар перевернулся, и космонавты повисли на привязных ремнях вверх ногами. Ближе всех к входному люку оказался Комаров — он вылез первым, за ним Егоров, потом Феоктистов. Огляделись. Обнялись по случаю завершения полета. Тут же разом увидели самолет-разведчик. Помахали ему руками. Появившийся вскоре вертолет поисковой группы доставил космонавтов в Кустанай. Там их уже ждали.

Заранее было предусмотрено, что из ближайшей от посадки точки состоится телефонный разговор командира экипажа Комарова с Хрущевым. Но ожидание почему-то затягивалось. Наконец, около трех часов дня в Кустанайский обком партии позвонил министр Смирнов и сообщил, что разговор с Хрущевым не состоится и космонавтов можно отправлять на Байконур.

В десять по Москве 14 октября — заседание Государственной комиссии. Вопрос традиционный — доклад экипажа «Восхода» о результатах полета. Прозвучали интересные детали. Феоктистов не скрыл, что нередко чувствовал себя летящим вверх ногами. Егоров, в унисон коллеге, сказал, что он все время ощущал себя стоящим на коленях с опущенной вниз головой. Комаров доложил, что условия для суточного полета «Восхода» хотя и были стесненными, все же позволили членам экипажа в основном успешно выполнить свои полетные задания. Конечно, стабилизация корабля при посадке требовала усовершенствования. Особенно это касалось его ориентации при соприкосновении с Землей.

После торжественного обеда, устроенного председателем Государственной комиссии Тюлиным в честь экипажа «Восхода», создателей корабля и организаторов полета, Комаров, Феоктистов и Егоров встретились со стартовой командой полигона. Во время встречи маршалу Руденко передали приказ Главкома ВВС Вершинина о немедленном вылете в Москву.

Постановление Пленума ЦК партии от 14 октября о снятии Хрущева со всех постов поразило многих. Пришлось Комарову переделывать свой рапорт руководителю страны по прибытии во Внуково и текст выступления на Красной площади. Не стало теперь такого единого лица. Первым секретарем ЦК КПСС стал Брежнев, председателем Совета Министров СССР Косыгин.

Пополудни Королев и Тюлин улетели в Москву. Перед отъездом их на аэродром Каманин встретился с Главным конструктором и попробовал убедить его в необходимости переноса старта «Восхода-2» с ноября на март — апрель шестьдесят пятого. Он мотивировал свое предложение тем, что еще до четырех месяцев потребуется КБ Алексеева для доработки скафандра космонавта, которому предстоял выход в открытый космос. Сергей Павлович не выразил полного согласия на такой перенос, но его первоначальное решение о ноябрьском пуске было, наверное, поколеблено.

Политические занятия с офицерским составом подразделения после завтрака 26 октября вместо майора Алексеева проводил капитан Тимохов. Международная обстановка складывалась крайне напряженно, и Павел Николаевич решил построить их в форме вопросов и ответов. Так он частенько поступал на занятиях с сержантским составом в последнее время. И просчитался замполит. Пошло оно не по его сценарию. Сделав небольшую вводную по ситуации вокруг Кубы, Тимохов предложил задавать ему вопросы. И первый же вопрос старшего лейтенанта Любаса явно обескуражил Павла Николаевича. Лучший оператор дивизиона спросил:

— Я правильно понял вас, товарищ капитан, что если американцы начнут высадку своих войск на территории Кубы, то наш дивизион должен будет нанести ядерный удар по военным объектам Соединенных Штатов?

— Должны мы нанести удар по военным объектам Америки или не должны, товарищ старший лейтенант, ответ последует скоро. По этому вопросу, видимо, будет принято в Москве специальное постановление… — уклончиво ответил Тимохов.

— А вы лично как думаете? — не отступал Любас.

— Ты задаешь такие вопросы, Любас, на которые Павел Николаевич ответить не может, — вмешался в дискуссию комбат Стуров.

— Я, Сергей Николаевич, обращаюсь к замполиту дивизиона и хочу услышать его личное мнение, — возразил комбату Любас.

Тимохов все молчал, продолжал соображать, что же ответить настырному оператору. Его как-то выручил Растольцев:

— Мы люди военные, Любас, — сказал начальник штаба, — и без приказа старшего командования действовать не должны, какая бы острая ситуация ни сложилась.

— Это ты, Георгий, запросто отвечаешь на вопрос, когда полетит на околоземную орбиту наш многоместный корабль-спутник, — вмешался в разговор постоянный участник дискуссий с Любасом по космосу начальник двигательного отделения старший лейтенант Кабешев. — А тут надо взвесить многие обстоятельства и в нашей стране и во всем мире.

— Но раз вооруженные силы нашей страны приведены в боевую готовность, значит, решено, что медлить с отпором врагу никто не имеет права? — косвенно поддержал коллегу оператор старший лейтенант Зубарев. — В училище нам преподавали историю. Подполковник Мулюк настойчиво убеждал нас, что начало Великой Отечественной войны наше руководство проворонило, а потом это упущение обернулось для страны дорогой ценой. Сам можешь сделать вывод — ошибка не должна повториться.

Капитан Тимохов тут же поддержал Зубарева:

— Вот вам и ответ, Любас. Старший лейтенант Зубарев высказал очень верное суждение. Без приказа свыше мы не можем действовать самостоятельно. Но в случае высадки американцев на территорию Кубы приказ по поводу наших ответных действий поступит без промедления.

Когда майор Алексеев вернулся из поездки в полк Сидорова с генералом Гарбузом, замполит откровенно, с оттенком неудовлетворенности, рассказал ему об острой дискуссии на политзанятии. Командир дивизиона не удивился:

— У меня, Павел Николаевич, такие дискуссии на политзанятиях — обычное дело. Считай, что и твое занятие с офицерским составом вполне удалось.

Сразу после возвращения из позиционного района подполковника Сидорова генерал Гарбуз созвал на совещание командный состав дивизиона и объявил, что уже третьи сутки вооруженные силы Советского Союза находятся в повышенной боевой готовности. «Особенно это касается ракетных войск, — подчеркнул Леонид Стефанович. — А всему контингенту войск на Кубе вообще следует быть начеку». Перед обедом вместе с Алексеевым и Растолцевым заместитель командующего Группы войск побывал, в который раз, на стартовых позициях батарей, в хранилище боезапаса.

Генерал-майора Гарбуза отличала хорошая зрительная память. Заслушав доклад командира батареи Стурова, он напомнил ему о недавних встречах в Капустином Яру. Только теперь комбат вспомнил этого энергичного полигонщика, который ненавязчиво учил зеленого ракетчика мерам предосторожности при заправке изделия компонентами горючего и окислителем. Гарбуз потребовал тогда особенно тщательно проверить герметичность соединений, чтобы не допустить даже малейшей утечки окислителя. Он предупредил Стурова, что испаряющийся кислород не опасен для здоровья, но расхолаживает организм, делает человека менее бдительным в работе. В этом его главная опасность.

Около восемнадцати часов вернувшийся в штаб дивизиона майора Алексеева генерал Гарбуз получил по телефону условный сигнал на испанском языке. Тут же заместитель командующего Группы войск пригласил к себе майоров Алексеева и Базанова и приказал последнему доставить на стартовые позиции батарей ядерные боеголовки. Леонид Стефанович предупредил начальника сборочной бригады, что после осмотра и комплектации боезарядов он лично возглавит колонну спецмашин во время ответственного марша. Командир дивизиона получил его указание об объявлении боевой тревоги и выводе на стартовые позиции батарей дублирующих боевых расчетов.

Состояние повышенной боеготовности сохранялось до конца дня 27 и всю ночь на 28 октября. Сам генерал Гарбуз не сомкнул глаз ни на минуту и сновал с одной стартовой позиции на другую, как челнок. Командный состав подразделения отдыхал по три-четыре часа, согласно утвержденному генералом графику…

28 октября. Эту дату хорошо помнят все, побывавшие на Кубе в конце шестьдесят второго. Она застолбила себя в истории как пик Карибского кризиса. Никто не знал, что может произойти с минуты на минуту. Доминировал кардинальный вопрос: «Сохранится ли на Земле отчаянное политическое противостояние СССР и США, или планета погрузится в пучину термоядерной войны с непредсказуемыми последствиями для всего человечества?»

В этот день завершилась почти недельная полоса тревожных секретных посланий из Москвы в Вашингтон и обратно. Кульминацией противостояния стал телефонный разговор Кеннеди и Хрущева. Когда 28 октября устная договоренность лидеров сверхдержав получила закрепление в письменных обязательствах сторон, весь мир отошел от ядерной бездны и вздохнул с облегчением. После Лаосского и Берлинского кризисов шестьдесят первого года противоборствующим титанам удалось преодолеть и более трудный Карибский кризис шестьдесят второго. Далось это ответственное решение нелегко.

Овальный кабинет в Белом доме во все сутки грозного кризиса не покидали брат президента Роберт и испытанный советник Кеннеди по политическим вопросам Сэлинджер. Назревали события, которые могли привести Америку к еще большему позору, чем тот, что пережила страна полтора года назад, побитая вместе с кубинскими контрас в заливе Кочинос.

Обсуждение реалистичного послания премьеру Хрущеву было трудным, порой просто заходило в тупик. Осознание того, что Красную Кубу придется оставить в покое, приходило постепенно, под прессом неизбежных роковых последствий. Ни одному из дискуссантов не хотелось верить в такую неизбежность, но другого выхода из кризиса не имелось.

Ново-Огарево тоже не знало до той поры столь бурных дебатов. Петушились многие — Брежнев, Подгорный, Кириленко. Не отставал и сам премьер. Но деваться было некуда. Все упиралось в непреложный факт — не уберешь ракеты с Кубы, может случиться роковая термоядерная война.

Обязательство Советского Союза — вывод с кубинской территории ракет средней дальности с ядерными боезарядами и полка бомбардировщиков Ил-28 — вполне устраивало правительство США и паникующих американцев.

Обязательство Соединенных Штатов — ненападение на Кубу, снятие морской блокады Острова Свободы и вывод с территории Турции ракет средней дальности «Юпитер» — также следовало признать лучшим из всех возможных вариантов для нашей страны. «Холодная война» переходила в фазу непрерывной тлеющей конфронтации с еще неясными перспективами.

Около пятнадцати часов по Москве 28 октября генерал армии Плиев объявил командиру 51-й ракетной дивизии Стаценко содержание директивы министра обороны Малиновского. Ею предписывалось: в течение трех суток демонтировать все стартовые позиции ракетных частей и подразделений, и в течение ноября дивизию передислоцировать в Советский Союз. Ядерный боезапас сосредоточивался в районе Силуэты и после проверки закладывался на временное хранение. Командующий Группы войск особо распорядился, что ядерные головные части должны быть отправлены на Родину в числе первых «исключительных грузов».

Личный состав соединения действовал умело и организованно. И по-настоящему оперативно. Пополудни 31 октября, когда командующий Группой войск Плиев, в сопровождении Генерального секретаря ООН У Тана и посла СССР в Гаване Алексеева, появился в штабе 51-й ракетной дивизии, генерал Стаценко доложил Иссе Александровичу о полном демонтаже боевых стартовых позиций во всех ракетных частях и подразделениях. У Тан до конца дня, в сопровождении Плиева, Алексеева и Стаценко, побывал в позиционных районах полков Сидорова и Коваленко и лично убедился в достоверности доклада командира ракетного соединения.

Не прошло и суток, как в полдень 1 ноября Стаценко был ознакомлен в штабе Группы войск с новой директивой министра обороны Малиновского о срочной отправке ракет в Советский Союз. Директива устанавливала жесткие сроки — до 10 ноября все боевые изделия должны быть загружены на корабли и вместе с частью войск покинуть кубинские порты. Ракетчикам были выделены транспортники, застрявшие на Кубе по причине морской блокады Острова свободы американским военным флотом.

В полдень 4 ноября генерал Стаценко провел в Бухекале оперативное совещание с командирами частей и отдельных подразделений. Он распорядился в канун 45-й годовщины Великого Октября провести в полках и ремонтно-технических базах торжественные собрания, пригласить на них командование кубинских соединений и руководителей городов, расположенных поблизости от их позиционных районов.

На собрание личного состава полка Сидорова приехали командир пехотной дивизии капитан Педро и секретарь партийного комитета Карденаса Массо.

Открыв собрание и произнеся краткую речь в честь праздника, подполковник Сидоров предоставил слово капитану Педро. Командир кубинского соединения говорил около часа. Он поблагодарил Советское правительство и наш народ за оказанную Кубинской республике бескорыстную помощь, провозгласил здравицу в честь советско-кубинской дружбы. А партийному секретарю Карденаса очень понравился концерт полковой художественной самодеятельности. За два месяца пребывания на Кубе наши солдатские артисты успели разучить три народные песни Острова Свободы на испанском языке и с блеском исполнили их на концерте. Во время торжественного ужина Массо попросил Ивана Силантьевича повторить показанный концерт на следующий день для жителей города. Подполковник Сидоров пообещал выполнить просьбу, но требовалось согласовать этот вопрос с командованием соединения.

Майор Алексеев случайно узнал от подполковника Шищенко о карнавале в Карденасе 7 ноября. Именно так секретарь Массо назвал праздничное мероприятие в честь советского праздника. Андрей Степанович тут же поручил замполиту Тимохову связаться с политотделом дивизии и выяснить, возможно ли офицерам подразделения выехать в город. Полковник Пшеничный, не раздумывая, дал согласие.

Когда автомашины с офицерами из отдельного дивизиона приблизились к городской площади, до краев заполненной народом, концерт полковой самодеятельности только еще начался. Поздравляя Алексеева с праздником, подполковник Сидоров спросил:

— Андрей Степанович, кубинцы любят долгие мероприятия. Не найдется ли у тебя несколько человек, которые дополнят моих самодеятельных артистов своими номерами?

— Но я ведь не знал о намечающемся концерте, Иван Силантьевич, — с сожалением ответил Алексеев. Подумав с минуту, он добавил: — У меня в самодеятельности участвуют в основном сержанты, а они остались в позиционном районе.

В разговор тут же вступил замполит Тимохов:

— Нет, товарищ командир, пару номеров мы все же можем добавить для концерта дружбы.

— Какие номера ты имеешь в виду, Павел Николаевич? — командир дивизиона повернулся в сторону замполита.

— Старший лейтенант Любас прочитает свои стихи, посвященные Кубе. Старшие лейтенанты Данильченко и Зубарев выступят с акробатическим этюдом. А старший лейтенант Кабешев прочитает отрывок из поэмы «Василий Теркин» Твардовского, — уверенно ответил Тимохов.

— Вот и хорошо, даже три номера набирается, — удовлетворенно заметил подполковник Сидоров.

Праздничный концерт на центральной площади Карденаса, при стечении свыше тридцати тысяч жителей города, прошел с исключительным успехом. Апофеозом выступления наших ракетчиков стало коллективное исполнение всеми присутствующими на карнавале, знаменитой советской «Катюши». Почти все кубинцы пели нашу песню на русском языке.

В заключение концерта партийный секретарь Массо выступил с приветственной речью в адрес советских воинов. Он поблагодарил великий Советский Союз за военно-экономическую помощь Кубинской республике. Площадь тысячеголосо скандировала в ответ: «Родина или смерть! Мы победим!», «Фидель и Хрущев борются за общее дело революции!» И тут же над городом зазвучал «Интернационал».

Но карнавал продолжался. Танцы на улицах Карденаса иссякли только утром. Руководители города очень сожалели, что ракетчикам пришлось покинуть торжество в полночь — у них продолжалась воинская служба. А офицеры мысленно уже неслись через моря и океан на Родину…

В предпоследний день пребывания на Кубе, 9 ноября, генерал Стаценко разрешил майору Алексееву вывезти на пляж весь состав своего подразделения. Это стало главным поощрением личного состава за безупречную службу. Купались на пляже ближайшего санатория. Его директор, товарищ Ламан, предупредил командира дивизиона, что в прибрежной зоне много хищных рыб, барракуд и акул, которые нападают на людей. Поэтому выходить в море можно только группами. Один или два человека из группы должны иметь в руках специальные пики для защиты от хищников.

Но армейские подразделения революционной Кубы продолжали быть начеку. По всему побережью несли круглосуточную вахту боевые дозоры из трех — пяти солдат. Вблизи дозоров размещались хорошо замаскированные пушки и пулеметы. Командиры подразделений зорко наблюдали за ситуацией на море в бинокли. На горизонте все еще появлялись корабли янки.

На груди у дозорных солдат на тонких шнурках было подвешено что-то вроде мундштука. Майор Алексеев поинтересовался у сержанта Альмейдо, с которым познакомился здесь же, на пляже, что это такое. Командир роты пояснил Андрею Степановичу, что эту палочку артиллеристы закусывают зубами во время стрельбы, чтобы уберечь от прорыва ушные перепонки. Сержант Альмейдо тут же снял с шеи свою палочку и подарил Алексееву на память.

Личный состав дивизиона Алексеева закончил погрузку на корабль 10 ноября и вечером покинул акваторию гостеприимного порта Касильда. Хотя всем было известно, что предзимняя Атлантика отличается жестокими штормами, это никого уже не страшило — солдаты возвращались домой. Предчувствие скорой встречи с любимой Родиной согревало сердца.

Штормы пришлось, конечно, перетерпеть. Сильных, за пятнадцать суток похода, выдалось два — у Бермудских островов и в Бискайском заливе. Зато Северное и Балтийское моря оказались на редкость спокойными. Волнение в два-три балла теперь и у ракетчиков считалось легким бризом. Около полудня 25 ноября корабль пришвартовался у пирса Балтийска.

Прямо из комендатуры порта майор Алексеев позвонил в штаб части. Полковник Корнеев находился на месте, как будто ждал звонка от командира 1-го дивизиона. Он знал о возвращении контингента наших войск с Кубы на Родину, но и генерал Колосов не смог назвать Владимиру Егоровичу точную дату, когда именно это произойдет, ведь морской поход не предсказуем.

Командир полка Корнеев тут же связался с Шауляем, уточнил у генерала Колосова вопрос: «Поданы ли в Балтийск эшелоны для личного состава его подразделения и сборочной бригады майора Базанова?» Все оказалось исполненным, как надо. Но только когда утром 29 ноября дивизион Алексеева вновь занял привычное местоположение на боевом комплексе в Жагари, закончилась для него длительная заграничная командировка, распространяться об истинном содержании которой настоятельно не рекомендовал «особист» капитан Свирин. Почти полгода треволнений канули в Лету, и будто они не существовали.

Через полмесяца, 14 декабря, член Военного совета, главный инженер армии генерал Любимов, в присутствии генерала Колосова, перед строем части, вручил командиру 1-го дивизиона майору Алексееву Почетную грамоту Военного совета 50-й ракетной армии за образцовое выполнение важного государственного задания. Он также сообщил, что вопрос о награждении особо отличившихся на Кубе воинов правительственными наградами уже рассматривается в Главном штабе ракетных войск.

Начало шестьдесят третьего задало напряженный ритм всему году. Личный состав подразделения, сдав необходимые зачеты армейской квалификационной комиссии, вновь заступил на боевое дежурство с ракетами Р-14. Подавляющая часть офицеров получила наконец долгожданные очередные отпуска. Жилой городок заметно опустел на целый месяц.

Как ни старалась Вера, но сын упорно не хотел признавать появившегося в доме родителей отца. Выходило, что период его кубинского отсутствия не прошел для Леньки бесследно. Он мыслил реальными категориями: «Бабушка есть, дедушка есть, мама есть, а вот папы нет». Отношения с сыном наладились только к концу первой недели отпуска, а он получился не так уж и долог.

В середине апреля Алексеевы вернулись в гарнизон. А в мае в дивизии и в полку произошли разительные перемены. Командир дивизии генерал Колосов уехал в Москву на учебу в академию Генштаба. На его место был назначен полковник Корнеев. Командир 1-го дивизиона Алексеев, досрочно удостоившийся очередного звания «подполковник», был назначен вместо Владимира Егоровича командиром полка. Его дивизион возглавил, ставший майором, Стуров. Подполковник Павлов уехал вместе с командиром в Шауляй начальником политотдела соединения, а на его место замполита части был назначен «кубинец», майор Тимохов.

Глава 13 Летал «Восход». Думали о «Союзе»

Работая над «Лунным проектом», Королев, не без участия Мозжорина, понял, что так называемая пакетная схема для тяжелого носителя непригодна. Такую мысль в ноябре шестьдесят четвертого как раз и высказал в споре Юрий Александрович. Давний сподвижник Главного конструктора сделал это фигурально: «Ошибка, которую мы отказываемся признать сегодня, завтра обязательно утроится, Сергей Павлович».

Тогда и родилась идея создания ракеты по моноблочной схеме со сферическими баками большого диаметра. Получалась фантастическая по тем временам конструкция. Заместитель Главного конструктора Мишин возразил: «А как будем доставлять узлы с Куйбышевского машиностроительного завода на Байконур?» В самом деле, диаметр первой ступени носителя достигал почти семнадцати метров! Королев признал: «Проблема есть. По железной дороге такой габаритный груз не доставишь».

Возникло несколько вариантов транспортировки конструктивных узлов. Вначале сам Сергей Павлович предложил построить специальный самолет-гигант. Его зам Бушуев пошел гораздо дальше. Он выдал дорогостоящий проект: из Куйбышева конструкцию на барже спускать на Каспий, а там либо построить специальный канал, либо проложить в песках автомагистраль до Байконура. Другой зам, Воскресенский, предложил использовать дирижабль или перенести заводские цехи на полигон и там готовить всю конструкцию. Маловероятным показалось предложение члена Совета главных Бармина о строительстве нового космодрома.

Варианты не заканчивались голым обсуждением. Они обязательно анализировались, просчитывались экспертами. В конце концов остановились на оптимальном варианте: сделать конструкцию технологичной, а сборку габаритных узлов производить в монтажно-испытательном корпусе на Байконуре.

Работы над проектом Н-1 проводились в сложных условиях. Не хватало производственных мощностей: требовалось изготавливать в год не менее четырех экспериментальных ракет, а возможностей имелось только на полторы. Наступивший шестьдесят пятый не облегчил сложившуюся ситуацию. Сроки вынужденно растягивались. Комплектация срывалась, сборка узлов оттягивалась на месяцы. Еще труднее решался вопрос о создании испытательных стендов и экспериментальных установок для доводки узлов. Главные конструкторы встали на путь серьезных послаблений к требованиям наземной отработки: «Дорого и долго, — утверждали они. — Будем отрабатывать в лете».

Серьезным тормозом в продвижении проекта Н-1 явилась проблема баков для горючего и окислителя. Шесть баков носителя имели форму сфер диаметром от тринадцати до пяти метров. Такое решение объяснялось тем, что у сферической емкости минимальная площадь поверхности по отношению к объему, минимальная толщина оболочки при нагружении внутренним давлением, минимум теплопритоков и теплоизоляции.

Но эти плюсы не компенсировали их конструктивный недостаток. Сферические емкости можно компоновать только по схеме с подвесными баками. К тому же изготовление баков шести типоразмеров требовало разработки и строительства уникальных сварочных стапелей и штампов. Вот почему директор научно-исследовательского экспертного института Мозжорин и выступил против использования в «Лунном проекте» такой схемы. Она действительно уступала схеме с несущими топливными баками.

Выбор для столь мощного носителя нетоксичных компонентов — керосина и кислорода — являлся дальновидным и рациональным решением. И хотя такая композиция относится к взрывоопасным, уже накопленный опыт, низкая стоимость, имеющаяся производственная база, а главное — экологическая чистота компонентов делали выбор оправданным и перспективным.

Не менее сложно решался вопрос о приемлемой для Н-1 двигательной установке. Задел готовых ЖРД на кислородно-керосиновом топливе был неприемлем для нового носителя из-за их малой размерности и технического несовершенства. Требовался двигатель с уровнем тяги, на порядок превышающим достигнутый к тому времени. Это была сложнейшая задача, требующая конструкторского риска, концентрации усилий смежников, дополнительного времени. Главный конструктор настойчиво добивался кооперации с ОКБ Янгеля и Челомея, но его предложения не были приняты в расчет. Более того, ОКБ Королева и Янгеля оказались вообще на вторых ролях. Решающие предпочтения были отданы работам ОКБ Челомея.

Более простым и коротким представлялся путь создания двигательной установки из нескольких десятков ЖРД. Возобладало мнение, что тридцать двигателей в одной связке — это хорошо, поскольку можно методически увеличивать ее надежность путем отключения в полете дефектных двигателей. При этом выключался и нормально работающий, расположенный симметрично. Вот почему Сергей Павлович и заказал Кузнецову ЖРД с тягой сто пятьдесят тонн.

Но последующий опыт показал, что система аварийного выключения «Корд» не успевала диагностировать «заболевший двигатель» и своевременно выключить его. Он взрывался. Таким образом, рушилась сама идея многодвигательной связки.

При создании носителя Н-1 был нарушен неписаный закон ракетостроения — обязательная огневая отработка на стендах всех ракетных ступеней. Тут этим правилом пренебрегли. В целях экономии времени и средств было решено не строить стенд для первой ступени. Центр тяжести отработки искусственно перенесли на этап летных испытаний. Оказался недооцененным масштабный фактор — большая размерность носителя, каждый пуск которого являлся событием в жизни всей страны.

Не ладились дела у Кузнецова. Аварии на стендах следовали одна за другой. Вроде бы подтверждались опасения Глушко в возможности завязки устойчивого рабочего процесса в камере сгорания такой размерности на кислородно-керосиновом топливе — взрывоопасном и несамовоспламеняющемся. Именно поэтому Валентин Петрович применил на Р-7 четырехкамерный ЖРД.

На заседании Военно-промышленной комиссии 25 ноября был заслушан доклад Королева о готовности к старту «Восхода-2». Главный конструктор смело заявил, что корабль готов, готова шлюзовая камера. Дело за скафандром пилота, которому предстоит выйти в открытый космос. Его конструкция еще находилась в доработке. Оборонный министр Устинов поставил вопрос: «А зачем нужно выходить в открытый космос?» Снова потребовались разъяснения Главного конструктора:

— Летая в космос, Дмитрий Федорович, нельзя не выходить в него. Такая операция может потребоваться при встрече кораблей на околоземной орбите, при проведении специальных наблюдений, а также в случае необходимости ремонтных работ на внешнем оборудовании корабля. Нельзя исключать и такую ситуацию, когда экипаж одного корабля должен будет оказать помощь экипажу другого.

Доводы Королева прозвучали весомо.

В отличие от первого «Восхода» «Восход-2» имел шлюзовую камеру. В камеру из кабины корабля вел внутренний люк, а из нее в открытый космос — другой, внешний. Оба люка открывались либо вручную, либо с помощью электродвигателя.

Перед выходом пилота в шлюзовую камеру давление в ней выравнивалось с давлением внутри корабля. Только тогда открывался внутренний люк и пилот «заплывал» в шлюзовую камеру. Внутренний люк закрывался, и пилот открывал внешний люк для покидания шлюзовой камеры. Люк при этом оставался открытым.

После «свободного плавания» космонавта за бортом корабля он возвращается в шлюзовую камеру, закрывает внешний люк. Вновь сравнивается давление внутри корабля и в шлюзовой камере. Тогда открывается внутренний люк, и космонавт возвращается в свое пилотское кресло. При спуске шлюзовая камера отсоединяется от корабля и в дальнейшем, как и приборный отсек, сгорает в плотных слоях атмосферы.

Скафандры у выходящего в открытый космос пилота и остающегося в корабле командира экипажа были одинаковыми. Ведь и командир, в случае необходимости, должен быть готов выйти из корабля и оказать экстренную помощь товарищу.

Особое внимание Главный конструктор уделил герметизации скафандра. Его оболочка состояла из нескольких слоев, а в шлеме имелось двойное герметическое остекление и защитный фильтр. От солнечного жара космонавта спасало специальное синтетическое покрытие. На спине у выходящего за борт пилота располагался небольшой ранец с суточным запасом кислорода.

На следующий день после заседания Военно-промышленной комиссии Главный конструктор пригласил к себе на производство в Подлипки генерала Каманина и весь отряд космонавтов, чтобы ознакомить их с «Восходом-2». Традиционно приехал Гагарин, планируемый экипаж корабля, Беляев и Леонов, а также их возможные дублеры, Горбатко и Хрунов.

Когда испытатели космической техники подошли к кораблю, снабженному впереди каким-то «странным наростом», Сергей Павлович объяснил предназначение шлюзовой камеры. Тут же он предложил Леонову облачиться в скафандр и выполнить предстоящий эксперимент выхода через шлюзовое устройство. Он занял по времени около двух часов. В дальнейшем, во время практических тренировок, корабль помещали в барокамеру с вакуумом, соответствующим разреженности воздуха на высоте тридцать шесть километров, и тщательно отрабатывали технологию реального выхода в открытый космос.

В середине декабря Главный конструктор организовал на Байконуре показ космической техники. Планируемый экипаж «Восхода-2» демонстрировал операцию выхода за борт корабля. Леонов облачился в скафандр, не надев защитный чехол. Это не прошло мимо внимания Королева. Он велел непременно надеть чехол, чтобы в процессе выхода из корабля не цепляться за многочисленные вентили и технологические скобы.

Стремительно пролетели для Главного конструктора январь и февраль шестьдесят пятого. Сразу после полудня 9 марта «космический десант» из Звездного прилетел на Байконур. День выдался по-весеннему теплым и солнечным. Однако по мере приближения старта «Восхода-2» напряжение возрастало. Сергей Павлович признался академику Благонравову: «Даже тогда, когда, казалось бы, все тщательно проверено, остается доля риска, которая не дает покоя. Такая сложная у нас техника».

В письме жене с космодрома Королев писал:

«Мы стараемся все делать, не торопясь, основательно. Наш девиз: беречь людей. Дай-то бог нам сил и умения достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее. Все мои усилия, мой разум и опыт направлены на то, чтобы предусмотреть, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное».

Ближе к полуночи 15 марта генерал Тюлин позвонил Главному конструктору. Сергей Павлович еще не спал.

— Три часа назад заходил к космонавтам, — поделился он с председателем Государственной комиссии. — Приятно было на них смотреть, Георгий. Собранны, веселы, к работе готовы.

— У тебя, Сергей, имеются какие-то сомнения? — поставил прямой вопрос генерал Тюлин.

— Сомнения, — послышалась усмешка на другом конце провода. — А ты, Георгий, разве живешь без сомнений?

— У меня должность сейчас такая, товарищ Главный конструктор, — ответил председатель Государственной комиссии. — Я должен ставить под сомнение все то, что ты придумываешь со своим конструкторским коллективом.

— А что думаешь, о предстоящем полете?

— Зная твою щепетильность, верю в полный успех эксперимента с выходом Леонова.

Дальше разговор пошел уже намного бодрее. Сергей Павлович вернулся к мысли о космонавтах:

— А ты знаешь Георгий, Леонов собирается взять с собой на борт толику цветных карандашей и подготовить отчет о полете в красках. Вообще, он, конечно, молодец. Я одобрил его намерение.

— А что ты скажешь о Беляеве? Генерал Каманин считает его одним из лучших в отряде. Я с этой оценкой согласен.

— Беляев — человек зрелый, многоопытный. Он, как и Комаров в прошлом полете, наверняка не подведет.

— Я тоже так думаю. Павел Иванович очень импонирует мне своей сдержанностью и умением анализировать сложившуюся ситуацию. В нашем деле — это похвальное качество.

— Правильно, Георгий. Я ведь из-за Комарова и Беляева, в связи с их проблемами со здоровьем, едва не рассорился с Яздовским. Повздорил с ним очень крупно.

— А что Владимир Иванович не верил в их возможное выздоровление и возвращение в отряд?

— Он настойчиво предлагал мне обоих отчислить из Центра подготовки. Но я не дал такого согласия. Спасибо, Каманин меня здорово поддержал.

— Что ты сказал, Сергей, ребятам при встрече?

— Я не скрывал от них сложностей предстоящего полета. Предупредил, что главное в их действиях — четкость. Надо постоянно учитывать все обстоятельства и принимать разумные решения. Всего на земле предусмотреть невозможно.

Тут Королев замолчал на минуту, а потом перевел разговор на другую тему, спросив:

— А ты почему не спишь, Георгий?

— Думаю о наших проблемах, в том числе о твоих взаимоотношениях с Глушко и Мозжориным.

— И что же ты думаешь об этих отношениях?

— Думаю, что Мозжорин — наш твердый единомышленник, а вот Валентин Петрович тормозит твой «Лунный проект» по причине собственных сомнений в его осуществимости.

— А ты знаешь, Георгий, почему Челомей уволил недавно сына Хрущева, Сергея, из своего ОКБ?

— Слышал о каких-то претензиях к нему по работе, но деталей дела не знаю. Мало ли что может прийти в голову Владимиру Николаевичу. Он ведь человек амбициозный.

— Сергей будто бы стал мешать ему в работе. Брежнев ведь не станет щедро финансировать сомнительные проекты, как это делал поначалу Никита с ракетой УР-700.

— Понятно. Теперь буду знать детали. А вообще, скажу тебе прямо, Сергей, что ты взвалил на свои плечи слишком тяжелую ношу… Производство техники, открытый космос, «Лунный проект». Тут на одни согласования нужно столько времени, что…

Но Главный конструктор не позволил давнему сподвижнику довести свою мысль до конца:

— Не надо сочувствий. Ты ведь знаешь, Георгий, что я этого не люблю.

— Раз не любишь, тогда ложись спать, — бодро закончил разговор Тюлин. — Завтра на Государственной комиссии продолжим предметную дискуссию… Спокойной ночи, Сергей.

С приходом Брежнева пошли сдвижки в руководстве, сменялись люди на местах, но подходы и оценки остались практически прежними. Отцом космонавтики теперь стали называть нового лидера. Это нравилось Леониду Ильичу. Он подписывал нередко явно невыполнимые постановления, щедро раздавал государственные награды и почетные звания. В результате появилась целая армия лизоблюдов.

Сразу после заседания Государственной комиссии 17 марта Сергей Павлович имел продолжительную беседу с генералом Каманиным. «Главный наставник» космонавтов рассказал Королеву, со слов Главкома ВВС Вершинина, о последнем заседании Совета обороны страны в начале марта. Дискуссия развернулась на нем нешуточная. Сыр-бор разгорелся по поводу принятия на вооружение и постановки на боевое дежурство в ракетных войсках стратегического назначения пусковых установок и ракет Р-9А конструкции Королева.

Положительное решение по этому вопросу принималось еще при Хрущеве. Теперь требовалось лишь окончательно его утвердить. Такое предложение и внес генерал Мозжорин. Обосновал его Юрий Александрович довольно убедительно — имеются производственные мощности, налажен серийный выпуск ракет. Ведущее ОКБ страны согласно курировать войсковую эксплуатацию наземных и шахтных комплексов. Но первый заместитель министра обороны Гречко выступил против. Свое отрицательное отношение он мотивировал тем, что уже на подходе более дешевые мобильные пусковые комплексы.

Главный конструктор с интересом выслушал Николая Петровича, но все его мысли в этот момент были подчинены предстоящему полету «Восхода-2». На каждом этапе своей напряженной творческой жизни Королев умел выделить главное звено и всеми силами добивался реализации поставленной задачи.

На рассвете 18 марта Главный конструктор вновь появился в стартовом домике. Беляев и Леонов еще спали. Все делалось по утвержденному им распорядку. Тут же Королев направился на стартовую площадку. Погода резко изменилась. Похолодало. Выпал свежий снежок. Предстартовые работы на корабле и на борту продолжались. Когда появились Исаев и Ткачев, переговорил с ними. Оба главных конструктора подтвердили, что на этот раз и тормозная двигательная установка, и парашютная система непременно должны обеспечить качественную мягкую посадку.

При проверке системы ориентации «Восхода-2» неожиданно погас сигнальный транспарант. Специалисты быстро разобрались с дефектом. Сергей Павлович подозвал главного конструктора корабля Богомолова, предупредил:

— Александр Павлович, следует тщательно проанализировать сбой. В лаборатории надо воспроизвести ситуацию, выяснить истинные причины сбоя, и завтра доложите мне о результатах… Дефект не должен впредь повториться!

Ровно в шесть — «предзаправочное заседание» Государственной комиссии. По существу, уже формальные доклады разработчиков систем и полигонщиков по результатам предстартового контроля. Утверждается окончательное решение о готовности корабля и носителя к полету.

Главный конструктор нервно прохаживается по площадке, пристально вглядываясь вдаль. Наконец-то. Белоголубой автобус доставляет к ракете оба экипажа. Беляев и Леонов уже в скафандрах. Горбатко и Хрунов помогают товарищам выйти из автобуса. Командир Беляев докладывает генералу Тюлину о готовности экипажа к полету.

Особое пожелание — от Главного конструктора:

— Дорогие мои орелики! Науке требуется очень серьезный эксперимент. Если в космосе случатся какие-нибудь неполадки, то вы сами должны принять разумные решения.

Перед входом в лифт Сергей Павлович придерживает Леонова за рукав, трогательно просит его:

— Леша, я не буду тебе много советовать и желать. Я попрошу тебя только об одном: ты выйди из корабля и войди обратно. Вот и все. Рекордов мне не надо. Попутного тебе солнечного ветра!

Вопрос о составе экипажа «Восхода-2» решился вроде бы сам собой. Никто ни с кем не спорил, не доказывал, что для такого полета лучше, чем Беляев, подходит Волынов или Шонин. Ни Каманин, ни Кузнецов ни разу не обмолвились перед членами Государственной комиссии, что вместо Леонова стоит включить вторым пилотом Горбатко или Хрунова. Эту надежную связку, Беляев — Леонов, задолго до марта шестьдесят пятого назвал сам Главный конструктор, и с ним все согласились.

Для самих космонавтов ситуация с экипажем начала проясняться более-менее в середине октября шестьдесят четвертого, когда «ударная четверка» — Беляев, Леонов, Горбатко и Хрунов — не полетела на Байконур, чтобы присутствовать при старте первого пилотируемого «Восхода», а продолжала упорные тренировки на своей базе. Они выдались не менее трудными, чем были в год полетов Гагарина и Титова. Парашютные прыжки сменялись вестибулярными тренировками, а те — ночными полетами на МиГе и «Иле» с целью изучения звездного неба и работы с секстантом.

В конце ноября Сергей Павлович пригласил весь отряд космонавтов в ОКБ для знакомства с новым кораблем. Он подробно рассказал о задачах предстоящего полета, а затем предложил Леонову облачиться в тяжелейший скафандр и произвести выход из кабины через шлюзовую камеру. Для Алексея получилось очень волнующее занятие, ведь за его действиями наблюдали десятки глаз специалистов предприятия и коллег. Волнение усиливалось и от того, что после выполнения операции по шлюзованию требовалось дать грамотное заключение о возможности выполнения задуманного эксперимента с выходом в открытый космос.

В середине декабря председатель колхоза имени Радищева Денисенков приехал на сессию Верховного Совета страны. В первый же день ее работы Гагарин встретился с ним, спросил:

— Иван Антонович, помнишь, когда в сентябре мы разговаривали с доярками на Никольской ферме, то они попросили меня о помощи в приобретении кормовых шротов?

— Помню я эту просьбу, Юрий Алексеевич, но нет в областном управлении сельского хозяйства фондов на такие корма, — невесело возразил Денисенков.

— Завтра, до заседания, приезжай, Иван Антонович, в Министерство масложировой промышленности. Я договорился с министром о встрече, — сказал Гагарин.

В восемь утра Гагарин и Денисенков были уже на площади Ногина. Министр Зивелев тотчас принял ходатаев. Выяснив предмет предстоящего разговора, он спросил:

— Юрий Алексеевич, сколько тонн кормов требуется колхозу?

— Сколько? — Гагарин посмотрел на Ивана Антоновича, а тот молчит — не успели они договориться о количестве нужных шротов. И Юрий называет свою цифру: — Тонн двести, я думаю, на первый раз хватит, Георгий Павлович.

Начальник управления кормов Ивакин улыбнулся:

— А я заготовил бумагу на четыре тысячи тонн!

— Нет, Георгий Павлович, — вступил в разговор Денисенков, — на первый раз колхозу хватит и две тысячи тонн.

На этой цифре окончательно и остановились. Через месяц с небольшим колхоз имени Радищева получил первые восемьсот тонн кормовых шротов. Денисенков тут же позвонил в Звездный, поблагодарил Гагарина за оказанную помощь.

— Я же депутат Верховного Совета страны, Иван Антонович, и должен был выполнить наказ своих избирателей, — отклонил благодарные слова Юрий Алексеевич…

После демонстрации космической техники на Байконуре Королев привез в конце декабря в Звездный пару номеров американской газеты «Сатердей ивнинг пост». В ней была напечатана небольшая статья, посвященная освоению космического пространства. Леонов, свободно владеющий английским языком, выделил в статье именно ту часть, которая непосредственно касалась их повседневной подготовки: «Когда первый человек выйдет из корабля в космос, мы станем свидетелями самого волнующего события. И если этим человеком не будет американец, это очень огорчит всех нас. Однако, если нам внушат, что он должен быть американцем, а он вместо этого окажется русским, то просто страшно подумать, как все мы будем деморализованы…»

Далее в статье шло повествование о разработке в Америке защитного скафандра, автономной системы жизнеобеспечения космонавта, рекламировался каждый шаг, уже сделанный или только готовящийся. Переведя содержание статьи Беляеву, Алексей заключил: «Реклама движет всей жизнью Америки, а мы, Павел, без излишнего шума и сенсаций, их опередим и первыми выйдем в открытый космос».

В первой декаде января шестьдесят пятого Государственная комиссия утвердила состав экипажа «Восхода-2»: Беляев — командир, Леонов — второй пилот на «выход». Их дублерами были названы соответственно Горбатко и Хрунов. Леонов записал в своем дневнике: «Очень рад такому сочетанию — Павел Иванович старше меня на целый десяток лет. Но это и хорошо — командир должен быть более опытным человеком. А кроме того, мы люди разных характеров: он молчалив, а я более общителен. Но у нас есть общее, главное — цель, и мы сделаем все зависящее от нас, чтобы ее достигнуть. Порукой тому наша честная откровенность друг перед другом и взаимное уважение».

В самом деле, в экипаже получилось идеальное сочетание двух сильных характеров, двух личностей. Можно сказать, что Павел и Алексей на редкость гармонично дополняли друг друга.

«Академик» Беляев сразу зарекомендовал себя в отряде космонавтов волевым, целеустремленным человеком. Выпускник Ейского училища морских летчиков стал в армейский строй защитников Родины в день Великой Победы в сорок пятом, а боевое крещение получил в августе в борьбе с японскими захватчиками. Прослужив более десятка лет на Тихоокеанском флоте, став командиром эскадрильи, Беляев поступил в Монинскую военно-воздушную академию и закончил ее с красным дипломом.

В год окончания академии в пятьдесят девятом капитана Беляева пригласили в партком. Шел Павел за очередным партийным поручением. Но здорово ошибся. Говорили с Беляевым в парткоме совсем о другом. Да и вопросы ставились необычные.

Генерал-лейтенант Каманин спросил:

— Есть ли у вас желание, Павел Иванович, полетать на совершенно новой, еще не знакомой вам технике?

Беляев удивленно пожал плечами:

— Ну, какой же летчик, товарищ генерал, откажется от такого предложения? Скорость, дальность, высота — вот три измерения, на которых держится авиация. Я думаю, что…

Каманин не позволил собеседнику высказаться до конца:

— Не торопитесь, товарищ капитан. Я веду речь о необычной технике и даже не совсем авиационной. У вас есть возможность подумать. Дело сугубо добровольное. Можете и отказаться.

— Тогда согласен, товарищ генерал! — твердо заявил Беляев.

Через три месяца, в августе, Павел отправился на медицинское обследование в научно-исследовательский авиационный институт профессора Яздовского в Сокольники. С него и началась подготовка к полету на «Восходе-2». Правда, получилась она необычно долгой, с годовым перерывом.

В августе шестьдесят первого, еще до старта Титова, в Монино космонавты занимались тренировочными парашютными прыжками. Беляеву и Леонову планировалось по два прыжка с высоты тысяча шестьсот метров, с задержкой по тридцать секунд. Первый прыжок для обоих прошел успешно, а когда Ан-2 поднялся в воздух во второй раз, то значительно усилился ветер.

Опять прыгали по двое. По команде Никитина Павел и Алексей один за другим оставили борт самолета, сделали все, как положено по инструкции. Через тридцать секунд раскрылся купол парашюта. Беляев поискал глазами Леонова. Того сносил ветер влево. Чтобы приземлиться рядом, Павел натянул половину строп. Скорость спуска увеличилась. Вскоре Алексей оказался уже поблизости. До земли оставалось не более двадцати метров. Но резкий порыв ветра не позволил Беляеву приземлиться на обе ноги. Правую ногу подвернуло, и при ударе о землю сильная боль молнией пронзила его тело… Перелом!

И потянулись госпитальные недели и месяцы. Звездный не забывал своего товарища. Космонавты по одиночке и группами навещали коллегу, подбадривали, убеждали, что кости скоро срастутся и он непременно вернется в их сплоченный коллектив. Не раз побывали в госпитале Каманин и Карпов. Николай Петрович вообще считал Беляева своим «крестником». Но чаще других навещали коллегу, разумеется, Леонов и Гагарин.

Беляеву просверлили пятку, вставили стальную спицу, долго вытягивали ногу, гипсовали, потом подвесили лечебный груз. Ведущий хирург, Василий Тимофеевич, успокаивал:

— Теперь, Павел Иванович, придется потерпеть. Лежите спокойно, не нервничайте. Мы верим в выздоровление. Еще будете летать, да получше прежнего.

Легко сказать: «Лежите спокойно, не нервничайте». Если б знал опытнейший костоправ, на чем именно собирается полететь его терпеливый пациент, то заговорил бы, наверное, по-другому.

Нога долго еще оставалась болезненной. Порой Беляеву казалось, что никогда не наступит конец этой не проходящей, ноющей боли.

На пятом месяце лечения врачебный консилиум предложил вместо неизбежной повторной операции другой метод лечения. Лечащий врач так и сказал пациенту:

— Вашей ноге, Павел Иванович, нужна нагрузка. Причем постоянная и значительная. Мы временно вас выписываем, а вы испробуйте этот метод. Я лично знаю несколько человек, которых он поставил на ноги. У вас тоже есть шанс и упускать его, по-моему, не стоит… Встретимся через месяц.

На квартире Беляевых появились двадцатикилограммовые гантели. Домашние удивлялись: зачем такие тяжелые? Но жена, Татьяна, уезжала в Москву по утрам на работу, дочери, Лена и Наташа, уходили в школу, а он брал в руки гантели и стоял до изнеможения на одной, травмированной ноге! Когда превозмочь боль становилось невмоготу, опускал груз на пол, валился на диван и ждал облегчения. Потом еще по несколько раз повторял жестокое упражнение. И так почти целый месяц.

В феврале шестьдесят второго Беляев вновь появился в госпитале. Хотя боль в ноге продолжала ощущаться, врачей и его самого интересовали кости ноги — как они срослись? Это был решающий вопрос.

Василий Тимофеевич встретил пациента обнадеживающе:

— Теперь, Павел Иванович, сделаем снимок. Уверен, что наше дело продвинулось вперед в нужном направлении.

Еще мокрый рентгеновский снимок придирчиво рассматривали несколько специалистов. У Василия Тимофеевича он побывал в руках дважды. Стараясь скрыть волнение, ведущий хирург и вынес окончательное резюме, впервые назвав Беляева на «ты»:

— Все получилось хорошо, Павел Иванович. Ты победил свою ногу. Теперь закончим лечение и отправляйся, батенька, на аэродром. К полетам годен!.. Без ограничений!

Так почти через год врачи вернули Беляева в космический строй. Он без промедления приступил к тренировкам. Опять не страшили Павла Ивановича ни барокамера, ни центрифуга, ни «водные ванны», ни даже парашютные прыжки. Он уверенно летал на «мигах» и на Ту-104 с Галлаем на невесомость. Он хорошо знал космический пороль, имя которому — мужество!

Незадолго до старта «Восхода-2», отмечая день рождения Павла Ивановича у него на квартире, Гагарин принялся рассматривать книги, строго по значению выставленные на полках в книжном шкафу. На первом месте — военные мемуары полководцев, потом книги по космосу, дальше художественная литература. Любой раздел вполне отражал избирательные вкусы хозяина. Мало, но воевал. К космосу причастен с самого начала. Литература для души избранная — Пушкин, Толстой, Горький, Шолохов, Бондарев, Твардовский, Каверин, Федин. Иностранных авторов немного.

Улучив момент, Юрий спросил Беляева:

— Павел Иванович, ответь, пожалуйста, а с кем из литературных героев ты мог бы сравнить Леонова?

«Академик» повернулся к Гагарину и уверенно заявил:

— Для Леонова, по-моему, нужны другие критерии, Юрий. Леша — художник по призванию. Его облик я могу смело сравнить со скульптурой Постникова «К звездам!», которую мы видели на квартире у Сергея Павловича. Будто с него лепилась!

Как всегда, Беляев очень точно и образно выразил свою мысль. Леонов — сибиряк, и при всей коммуникабельности щедрой натуры, он оказался исключительно терпеливым и собранным. Алексей умел ждать свой час. Один за другим стартовали в космос новые корабли, а очередь Леонова все не наступала. Обид никому и никогда не высказывал — все его товарищи были достойными коллегами, и все имели равное право на полет. Он ждал и учился, ждал и упорно тренировался.

Когда первый пилотируемый «Восход» только еще готовился стартовать на орбиту, Главный конструктор остановил Леонова у входа в тренажерный класс и предупредил:

— На следующем «Восходе» обязательно пойдешь ты, Алексей. Готовься. Программа полета очень серьезная.

Сергей Павлович сдержал свое слово. Леонов был у него отныне на особом счету. Королев изучил его с головы до пят, дав подопечному исчерпывающую характеристику. После первого знакомства космонавтов с «Восходом-2» он сказал Каманину:

— Я бы отметил основную черту Леонова — живость ума. Это первое. Второе — хорошее усвоение им технических знаний. Третье — прекрасный характер. Он художник по натуре. Сам рисует. Очень общительный, очень, по-моему, добрый и располагающий к себе человек. Смелый летчик. Он технически прекрасно владеет современными реактивными истребителями. Мне кажется, что Алексей заслуживает самого большого доверия.

«Восход-2» стартовал ровно в десять по Москве 18 марта. В конце первого витка корабль, миновав мыс Горн, оказался над Африкой. Леонов покинул свое кресло и открыл люк шлюзовой камеры. Внутрь кабины ворвался сноп света, по яркости не уступающий пламени электросварки. Беляев предупреждает: «Не спеши, еще рано, Алексей». Проходит несколько томительных минут…

Динамик на командном пункте транслирует все переговоры космонавтов между собой и с Землей. Слышится голос Беляева:

— Вот теперь пора… Пошел!

Леонов выплывает из кабины корабля, докладывает:

— Я — «Алмаз-2». Место в шлюзовой камере занял!

Командир закрывает люк, соединяющий кабину и шлюзовую камеру, и докладывает на командный пункт:

— Я — «Алмаз-1»… «Алмаз-2» находится в шлюзовой камере. Крышка люка в шлюзовую камеру закрыта. Все идет по плану. Самочувствие отличное. Я — «Алмаз-1»… Прием.

Хоть и мечтали космонавты об этом, хоть и ждали встречи с открытым космосом, а все-таки было тревожно на душе: как-то получится на самом деле, как сработают технические устройства, насколько надежным окажется скафандр?..

Снова четко звучат слова Беляева:

— Люк шлюзовой камеры открыт. Приготовиться к выходу!

Ослепительный поток нестерпимого солнечного света хлынул в тесное пространство шлюзовой камеры. Впечатление такое, будто сквозь синие стекла очков смотришь на кипящую сталь мартена или на дугу электросварки.

— К выходу готов! — докладывает Леонов. И тут же: — Я — «Алмаз-2», нахожусь на обрезе шлюзовой камеры. Самочувствие отличное. Под собой вижу облачность… Море.

— «Алмаз-2», тебя понял, — констатирует Беляев. — Слышу хорошо. Говори немного потише… Поздравляю с выходом! Время одиннадцать тридцать пять… Все идет по плану.

— Я — «Алмаз-2»… Понял тебя, командир… Спасибо!

Леонову вспомнилось, что две пластины, сложенные в вакууме, свариваются. А что получится с ним? Не прилипнет ли он к обрезу люка шлюзовой камеры, сможет ли свободно развести в стороны, сложенные вместе руки? Алексей наполовину высовывается из люка, разводит в стороны руки… Все нормально.

— «Алмаз-2», снять крышку с кинокамеры, — четко отдает команду Беляев.

— Крышка с кинокамеры снята, — докладывает Леонов.

В переговоры экипажа вмешивается командный пункт. На связи Гагарин. Юрий спрашивает:

— «Алмаз-2»… Я — «Заря»… Что наблюдаешь?

— Кавказ… Наш Кавказ вижу под собой! — звучит радостный голос «Алмаза-2», Алексея Леонова.

— «Алмаз-2», каковы условия для работы? — снова спрашивает «Заря», Гагарин.

Бодрый тон доклада Леонова не меняется:

— Я — «Алмаз-2»… Докладываю: «Условия нормальные. Начинаю отход от корабля… Чувствую себя отлично!»

Космонавт, не спеша, полностью выбирается из шлюзовой камеры. Лишь тонкий шнур фала соединяет его отныне с «Восходом-2». Алексей осторожно отталкивается от обреза люка и плывет рядом с кораблем. Внизу зияет бездна Вселенной. Земля кажется ему плоской, как блин, и только по окоему ясно обозначается слегка изогнутая линия, окрашенная в цвета радуги.

— Да, Земля все-таки круглая, — заключил про себя Леонов и улыбнулся своему неожиданному открытию.

На командном пункте тут же набатом прозвучали слова командира «Восхода-2» Павла Беляева:

— Я — «Алмаз-1»… Человек вышел в космическое пространство… Человек вышел в космическое пространство… Находится в свободном плавании… «Заря», как поняли?.. Прием.

Его доклад всколыхнул командный пункт. Все сгрудились у телевизионного экрана, с замиранием сердца наблюдая, как Алексей Леонов работал в открытом космосе. Раскрылив в стороны руки, он парил рядом с кораблем. Это было феноменальное зрелище.

Стоя рядом с Гагариным, Королев раз за разом проводил платком по высокому лбу. Лицо его внешне не выражало эмоциональных переживаний, но каждый из присутствующих знал, что нервы Главного конструктора напряжены до предела. Наконец лицо Сергея Павловича расплылось в радостной улыбке, помолодело. К нему стали подходить члены Государственной комиссии и поздравлять с удивительным успехом.

Пожимая руку Каманина, Королев сказал:

— Вот и свершилось чудо, Николай Петрович. А мы так боялись встречи с открытым космосом!

Полет продолжался. Экипажу «Восхода-2» было передано Брежневым приветствие ЦК партии, президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров страны. В нем говорилось: «Весь советский народ с большой радостью узнал о вашем героическом полете и с огромной любовью следит за тем, с каким мужеством и достоинством выполняете вы почетное задание Родины. Мир знает, что наиболее выдающиеся дерзания в космосе осуществляются в Советском Союзе. Но то, что свершили вы, Павел Иванович и Алексей Архипович, превосходит самое смелое воображение…»

Те двенадцать минут, что Леонов находился в открытом космосе, потрясали воображение, ведь скорость его перемещения превышала двадцать восемь тысяч километров в час! Покинув шлюзовую камеру над Черным морем, Алексей пролетел над Енисеем, над своей родной Листвянкой и вернулся в кабину «Восхода-2» над Сахалином. Все свои впечатления космонавт, «Алмаз-2», тут же записал в бортовой журнал для истории.

В десять часов 19 марта закончились сутки исторического полета. На семнадцатом витке Гагарин передал на борт корабля команду о посадке. Быстро летели тысячи километров. Внизу проплывали океаны и материки, но… показатель спуска не регистрировал изменение орбиты.

Экипаж охватило необычное волнение:

— Отказ техники или такое решение принято на командном пункте?.. Но почему нас не предупредили об этом?

Следует доклад командира «Восхода-2»:

— «Заря»… Я — «Алмаз-1»… Тормозная двигательная установка в автомате не сработала… Как поняли?.. Прием!

В отдельной комнате, из которой шел радиообмен с экипажем, четверо — Королев, Тюлин, Келдыш и Гагарин. Каждый из них отлично понимал, что значит этот отказ. Времени для принятия решения в обрез — корабль находится в зоне радиовидимости всего с десяток минут! Гагарин впился глазами в руководителей полета: «Что будем делать?» На обсуждение критической ситуации, происшедшей впервые, уходит около трех минут… Приемлемое решение найдено. Юрий уверенно передает на борт:

— Я — «Заря»… «Заря»… Ребята, вам разрешена посадка вручную… Как поняли меня?.. Прием!

Беляев отлично вышел из создавшегося положения, хотя ориентация через иллюминатор заставила космонавтов достаточно «покувыркаться» в корабле.

На восемнадцатом витке «Восход-2» сошел с орбиты и устремился к Земле. Но район посадки уже изменился. Она приходилась теперь не на окрестности Кустаная, а значительно севернее. На определенной высоте в действие вступила система мягкой посадки. Она, как и на «Восходе», сработала надежно. Корабль опустился в лесу, в ста восьмидесяти километрах от Перми, в глубокий снег между тремя высокими соснами. На их кроне повис гигантский парашют, с ярко видимыми издалека оранжевыми полосами.

Когда на командном пункте получили подтверждение о благополучном приземлении «Восхода-2», Тюлин от имени Государственной комиссии тотчас обратился в Пермский обком партии с просьбой о помощи. Местное руководство хорошо знало район приземления и, создав оперативную группу, помогло в течение нескольких часов эвакуировать экипаж из тайги.

Через сутки Байконур встречал отважных космонавтов. Государственная комиссия заслушала отчеты Беляева и Леонова о смелом эксперименте, еще более расширившем дорогу к звездам.

Веру очень порадовала новая квартира. Двухкомнатная, на третьем этаже той же пятиэтажки, где жили Алексеевы, только в другом подъезде. На самом деле, квартира была не новой. В гарнизоне, с расформированием танковой дивизии, ничего не строилось. Просто в данном случае демобилизовался и уехал на родину полковник Ляхов, начальник тыла танковой дивизии, а ключи от квартиры по акту передал майору Щербаку. Начальник штаба тут же позвонил в Шауляй Павлову, прежнему полковому распределителю жилья, спросил:

— Николай Ильич, освободилась квартира полковника Ляхова от соседей. Кому из наших офицеров рекомендуете передать от нее ключи?.. Я раньше этим делом не занимался.

Бывший замполит части продолжал жить интересами родного полка и без всяких раздумий заявил:

— У вас, Зиновий Петрович, нынешний командир полка продолжает жить в коммуналке, а ты ждешь моего совета, кому передать ключи от квартиры Ляхова!.. Конечно Алексееву! Квартира, надеюсь, находится в хорошем состоянии, так что Андрей Степанович сможет сразу в нее въехать. Ремонт проведет позднее.

Майор Щербак тут же направился к командиру, положил перед ним пару ключей. Алексеев отодвинул в сторону документы, представленные ему для знакомства «особистом» Свириным, подняв глаза на начальника штаба, спросил:

— Кто принял решение о предоставлении высвободившейся квартиры моей семье, Зиновий Петрович?

Щербак не стал лукавить, признался:

— Полковник Павлов принял, товарищ командир.

— Когда ты с ним разговаривал?

— Только что, Андрей Степанович, — ответил начальник штаба и пояснил: — При Корнееве этими вопросами вначале занимались Павлов и Мезенцев. С моим приходом в штаб все жилищные дела стал решать только замполит. Конечно, он, наверное, докладывал свои решения Владимиру Егоровичу, но деталей я не знаю.

— Тогда пригласи сюда Тимохова, Зиновий Петрович, и мы по традиции поручим ему это дело. А ты представь мне список обеспеченности жильем всего офицерского состава.

Начальник штаба вышел и вскоре вернулся в кабинет командира вместе с майором Тимоховым. Алексеев сразу привлек замполита к заинтересованному разговору:

— Павел Николаевич, ты полностью принял дела у Павлова?

— Ну, как полностью, Андрей Степанович? — возразил замполит. — Бумаги принял, но еще не разобрался с ними до конца… Их за три года набралось вполне достаточно.

— У Николая Ильича должен быть список обеспеченности жильем офицерского состава, — продолжил диалог Алексеев. — Нам надо с ним немедленно разобраться.

— Нет, такого списка в бумагах Павлова я пока что не встречал, — твердо заявил Тимохов и тут же спросил: — А с чем, собственно, связана возникшая спешка?

Командир полка пояснил:

— Начальник тыла танковой дивизии Ляхов освободил двухкомнатную квартиру. Зиновий Петрович позвонил Павлову, и наш прошлый распорядитель жилья предложил предоставить ее мне.

— Правильно предложил Николай Ильич, — с ходу одобрил решение замполит. — А твою комнату, Андрей Степанович, сегодня же передадим молодой бездетной семье.

— Вот, видишь, Зиновий Петрович, — Алексеев повернулся в сторону начальника штаба, — так мы и передали жилищные дела Павлу Николаевичу. Он и мою комнату уже распределил. Остается только назвать фамилию владельца.

— Насколько я знаю, Андрей Степанович, Павлов решал квартирные дела вместе с начальником штаба и командиром. Такой порядок надо и дальше сохранить. Одна голова хороша, а три все же лучше.

Расширенное совещание с командным составом частей и соединений, проведенное командармом 50-й ракетной дивизии генералом Добышем 27 мая в Смоленске, было посвящено вопросу подготовки ракетчиков в условиях, близких к реальным боевым. Открывая совещание, Федор Иванович сердечно поздравил командиров частей и подразделений, принявших участие в операции «Анадырь», с досрочным присвоением очередных воинских званий. Командир 79-го полка Сидоров и командир 1018-й ремонтно-технической базы Шищенко были удостоены звания «полковник». Командир отдельного дивизиона Алексеев и командир сборочной бригады Базанов были удостоены звания «подполковник» и назначены соответственно командирами полка и ремонтно-технической базы.

Затем генерал-полковник Добыш предоставил слово своему заместителю по боевой подготовке генералу Дмитриеву. Константин Петрович особо остановился на работе армейских инструкторских групп. Он объяснил причины их создания. Коль речь шла о приближении подготовки ракетчиков к реальным боевым условиям, то в основе этой их повседневной работы оказывались комплексные занятия с обязательной заправкой ракет компонентами горючего и окислителя. Прежде всего в шахтных пусковых установках, где условия были намного сложнее, чем у наземных.

Комплексное занятие в них являлось исключительно ответственным и опасным как с точки зрения возможности поражения бойцов токсичным топливом, так и неизбежной предпосылкой к поломкам специальной техники. Дмитриев подчеркнул, что пренебрежение тщательной подготовкой к такому занятию уже неоднократно приводило к серьезным авариям с техникой и несчастным случаям с людьми.

Генерал Дмитриев объявил, что по решению Военного совета армии создано две инструкторских группы, отдельно по ракетам Р-12 и Р-14. Инструкторскую группу по ракетам Р-12 возглавил подполковник Минаков, по ракетам Р-14 — подполковник Маслов. В группы входили специалисты-ракетчики по стартовому, двигательному, электроогневому и заправочному оборудованию. В инструкторскую группу по ракетам Р-14 входили также специалисты по азотодобывающей станции.

Армейские инструкторские группы выполняли строго определенные служебные задачи:

— организация обучения боевых расчетов и оказание им повседневной практической помощи;

— осуществление подготовки и проверки готовности боевых расчетов к заступлению на боевое дежурство;

— руководство проведением итоговых комплексных занятий в качестве инструкторов по подготовке ракет к пуску из различных степеней боевой готовности с обязательной заправкой компонентами ракетных топлив;

— участие в плановых проверках частей и соединений, проводимых Главкомом ракетных войск и командованием армии;

— проведение непосредственной подготовки боевых расчетов перед убытием их на полигон для учебно-боевых пусков ракет и участия в их проведении;

— проведение зачетов в группах регламентных работ технических батарей на допуск их к работе на боевых ракетах;

— прием зачетов у личного состава частей на присвоение классной квалификации «Мастер»;

— участие в составе Государственной комиссии по приему боевых ракетных комплексов в войсковую эксплуатацию.

Когда подполковник Алексеев вернулся из Смоленска, начальник штаба познакомил его с приказом Главкома ракетных войск о развертывании в составе полка третьего, шахтного дивизиона с ракетами Р-12У. Эта новость не порадовала Андрея Степановича. Он, по опыту других частей, прекрасно понимал, что отныне большая часть его служебного времени будет отдана решению этой злободневной задачи. Так все и получилось.

Боевой шахтный комплекс для ракет Р-12У на берегу Лиелупе, северо-западнее Элеи, представлял собой заглубленный технологический блок и четыре шахты глубиной более тридцати пяти метров для установки ракет. Место было выбрано относительно низкое. Насыпная грунтовая дорога на комплекс не выдерживала нагрузки тяжелой строительной техники. Самосвалы и тягачи то и дело застревали в грязи осенью. Их приходилось вытаскивать с помощью болотных тракторов.

В каждой шахте был смонтирован скоростной лифт для доставки людей и грузов на различные уровни обслуживания ракеты, а также подъемные площадки обслуживания. Сверху шахта закрывалась массивным защитным устройством, которое при пуске ракеты сдвигалось в сторону.

Каждая из четырех шахт соединялась с технологическим блоком углубленной патерной, по которой проходили магистрали подачи компонентов ракетных топлив, пневмокоммуникации, кабели управления и связи. Было предусмотрено их дублирование.

В конце ноября шестьдесят третьего в Латвии установилась ненастная осенняя погода. Непрерывно лил дождь. Временные дороги на стройку развезло, они стали практически не проезжими. В декабре, во время проходки второй шахты, давлением грунта и большим притоком грунтовых вод намертво сдавило временную тюбинговую крепь. Работы на шахте пришлось приостановить. Зачастило на комплекс армейское начальство со специалистами проектных и строительных организаций. Начальник отдела капитального строительства армии полковник Сочнев неделями не покидал «злосчастного объекта № 519» вблизи Добеле… Работы на шахте возобновились лишь через год после тщательного обследования и дополнительных проектных проработок.

Динамичная жизнь полка не оставляла командиру ни минуты свободного времени. Пришлось Андрею Степановичу просить начальника штаба Щербака, чтобы помог Вере как-то обустроить новую квартиру, завезти из Елгавы приличную мебель рижского производства. Наконец, удалось приобрести телевизор и холодильник. На эти покупки ушли все кубинские командировочные. Денежного довольствия явно не хватало.

Старший лейтенант Любас и после возвращения с Кубы не оставил своей мечты о космосе. В июне он написал рапорт с просьбой отпустить его для сдачи вступительных экзаменов в Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. Тут, конечно, сказалось влияние командира дивизиона Стурова, выпускника этой знаменитой кузницы авиационных инженерных кадров. Пришлось подполковнику Алексееву наступить «себе на горло» и отпустить лучшего начальника расчета прицеливания.

Перед отъездом Любаса в Москву Андрей Степанович вызвал офицера с комплекса в штаб и сразу предупредил:

— Рапорт, товарищ старший лейтенант, подпишу только в том случае, если увижу письменное обязательство о возращении в полк после академии на высокую должность.

— Но, товарищ подполковник, я же собираюсь после академии отбираться в Центр подготовки космонавтов? — возразил Любас и добавил: — Кстати, капитан Краснов сообщил мне в письме на прошлой неделе, что в Звездный отбирают теперь кандидатов в космонавты только с высшим инженерным образованием.

Подполковник Алексеев сделал вынужденную уступку:

— Хорошо, мое условие несколько послабляется. Не примут кандидатом в космонавты, тогда возвращаетесь в полк командиром батареи в дивизион майора Стурова.

Тут уж Любасу было некуда деваться:

— Согласен, товарищ подполковник. Коллектив нашего полка мне очень нравится. Обязательно приеду.

— Какие другие новости сообщил вам капитан Краснов? — поинтересовался Алексеев.

— Саша пишет, что один слушатель из их группы, москвич, рассказал ему об интересном факте. Когда он сдавал документы в приемную комиссию академии Жуковского, то случайно встретил там Гагарина и Титова. Этот однокурсник пообещал Краснову узнать, учатся или нет сейчас космонавты в инженерной академии.

— Что же еще интересного сообщил вам Краснов? — рассказ Любаса по-настоящему заинтересовал командира полка.

— Еще он пишет, что сейчас готовится к полету многоместный космический корабль и одним из космонавтов будет инженер того конструкторского бюро, которое разрабатывает сами корабли. Об этом сказал слушателям академии приезжий «профессор Сергеев».

В присутствии Любаса подполковник Алексеев подписал его рапорт, ходатайствуя о допуске передового офицера к вступительным экзаменам в академию Жуковского. Когда удовлетворенный происшедшим начальник расчета прицеливания вышел, Андрей Степанович позвонил в Шауляй командиру дивизии, попросил:

— Владимир Егорович, я только что подписал рапорт старшего лейтенанта Любаса с ходатайством о допуске его к вступительным экзаменам в академию Жуковского. Сегодня рапорт будет доставлен в штаб дивизии. Если можно, не задерживайте его у себя и направьте в Смоленск, не то Любас не успеет с отъездом в Москву.

— Любаса я хорошо знаю. Он толковый специалист и дисциплинированный офицер, — согласился полковник Корнеев. — Мы не имеем права задерживать таких людей в росте.

— Я тоже так думаю, Владимир Егорович, — подтвердил командир полка.

— Присылайте рапорт Любаса, Андрей Степанович, а я его тотчас переправлю к армейским кадровикам в Смоленск, — заключил разговор полковник Корнеев.

Вступив в командование дивизией полковник Корнеев решил как можно быстрее побывать во всех подчиненных частях, чтобы составить реальное представление о боеготовности соединения. Особенно его интересовали 79-й, 115-й и 344-й полки, которые до этого он знал, по существу, лишь по названию. В меньшей степени это касалось 307-го полка, дислоцированного в Елгаве. С его командиром, полковником Минеевым, Владимиру Егоровичу приходилось неоднократно встречаться в ходе постановки на боевое дежурство пусковых установок с ракетами Р-14, а затем и при сооружении шахтного комплекса.

Плунгенским 79-м полком и после возвращения с Кубы продолжал командовать полковник Сидоров. Его часть проявила себя с лучшей стороны в составе 51-й ракетной дивизии на Острове свободы. Вернувшись из заграничной командировки, Иван Силантьевич очень оперативно восстановил боеготовность части, и ее стартовые подразделения предстали перед Корнеевым в самом лучшем боевом виде.

Закончив инспекторскую проверку, Владимир Егорович откровенно поделился своими впечатлениями об увиденном на боевых комплексах. Он предупредил Сидорова, что в шестьдесят пятом намечается переход 29-й дивизии на новое оружие. Возможно, это будут ракеты конструкции Янгеля Р-16. Но скорее всего, одному или двум полкам будет поручено освоение в войсковых условиях самоходного ракетного комплекса с двухступенчатой твердотопливной ракетой «Темп-С». Полковник Корнеев сообщил командиру полка, что в ноябре он встречался в Смоленске у генерала Добыша с главным конструктором самоходного комплекса Надирадзе, который обсуждал вопросы перехода на его изделие частей 50-й ракетной армии.

В свою очередь Иван Силантьевич рассказал об интересной встрече с Фиделем Кастро, о проделанной там боевой работе, об участии ракетчиков в грандиозном карнавале в Карденасе 7 ноября шестьдесят второго года. Командир передового полка дал похвальную оценку действиям в экстремальных условиях отдельного дивизиона майора Алексеева.

Дислоцированный в Паплаке 115-й полк оказался хорошо укомплектованным зрелыми командными кадрами бывшей гвардейской механизированной дивизии. Во всем чувствовалась твердая рука командира, полковника Онищенко. Участник Великой Отечественной войны, в то время еще «зеленый» лейтенант, командир танкового взвода спустя два десятка лет не давал послабления ни себе, ни подчиненным, поддерживая в части строгий воинский порядок. Виктор Иванович окружил себя толковыми специалистами ракетного дела. Особой прилежностью и исполнительностью среди них отличался главный инженер полка капитан Жуков. Выпускник Рижского высшего инженерно-авиационного училища в совершенстве освоил ракеты Р-12, Р-14 и Р-16 на полигоне Капустин Яр и, не считаясь со временем, умело и терпеливо передавал свои знания подчиненным. После долгого и трудного периода формирования полк уверенно выходил в число лучших в дивизии.

Последняя полковая командировка Владимира Егоровича в Приекуле в марте шестьдесят пятого всерьез обеспокоила Ларису. Когда накануне вечером он попросил жену приготовить на следующий день завтрак пораньше, Лариса спросила:

— Теперь, Володя, куда снова готовится длительная командировка?

— С чего ты взяла, Лора?.. Никаких длительных командировок не готовится. С плановой проверкой еду в Приекуле, к Червякову.

— Выходит, и прошлые поездки в Плунге и Папалку тоже были плановыми или не плановыми?

— Верно, плановыми, — подтвердил Владимир Егорович и пояснил: — Скоро исполнится два года, как я вступил в командование дивизией, а ты никак не привыкнешь к моему новому положению.

— Чем же оно новое, Володя? В полку вертелся, как спица в колесе, и теперь продолжаешь вертеться… Совсем ведь дома не бываешь.

— Новое. Подчиненных частей стало почти в пять раз больше, а забот добавилось в десять раз. Тут ведь получается вроде геометрической прогрессии… Дел, Лорочка, хватает.

— Твой предшественник, полковник Колосов, удостоился генеральского звания и уехал учиться в академию Генштаба. Может, Володя, и у тебя так получится?

— Может, Лора… Я как-то об этом еще не думал.

Глава 14 Лунная феерия

Около полудня 23 марта Главный конструктор встретил Беляева и Леонова, вернувшихся с космодрома в Москву, а через неделю вновь улетел на Байконур. Там продолжалась подготовка важного запуска автоматической станции «Луна-5». На ближайшее время Сергей Павлович наметил запуск нескольких сложных аппаратов. Они отличались от «Луны-1», «Луны-2» и «Луны-3» тем, что стартовали не прямо с космодрома, а с околоземной орбиты, на которую аппарат выводился вместе с последней ступенью ракеты-носителя.

Конечно, это было главное отличие. Но имелись и другие качественные усовершенствования: проведение коррекции траектории движения по результатам ее измерений в процессе полета, а также отработка торможения на предпосадочном участке и осуществление мягкой посадки.

Королев обладал удивительным даром точного и смелого научного предвидения. При проектировании станции для мягкой посадки на лунную поверхность конструкторы то и дело спрашивали у Сергея Павловича, как лучше ее сделать, чтобы станция не зарылась в лунную пыль. Главный конструктор некоторое время отшучивался, дескать, пыль посадке не помеха, но однажды на совещании настойчивому скептику ответил совершенно определенно. Он вырвал из блокнота листок, написал на нем: «Луна твердая!», расписался и поставил дату ответа.

Вернувшись с космодрома 9 апреля, Королев вечером 11-го, в канун Дня космонавтики, приехал в Звездный, на торжественное собрание. В кругу своих молодых единомышленников он чувствовал себя великолепно. После собрания зашел на чашку чая к Гагариным. Много шутил. На вопрос Юрия: «Как идут дела по „Луннику“?», Сергей Павлович ответил словами Гёте: «Из всех воров дураки самые вредные. Они похищают у нас настроение и время».

— Но в вашем конструкторском бюро нет дураков, Сергей Павлович, — возразил Гагарин. — Вы всех дураков у себя искоренили.

— Зато в других ведомствах, Юрий, их, к сожалению, еще хватает, — уже серьезным тоном сказал Главный конструктор.

Именно в то время напряженной работы над Н-1 и Л-3, «Союзом» и ближайшей автоматикой по Луне к Королеву пришло осознание перегруженности его ОКБ. Главный конструктор принял решение — ограничиться пусками готовых «Луны-5», «Луны-6» и «Луны-7». В дальнейшем все свое внимание сосредоточить на пилотируемых полетах, стыковке объектов на орбите, создании долговременных орбитальных станций. Все другие «заделы» Сергей Павлович решил передать другим конструкторским организациям отрасли. Программы исследований Луны, Венеры и Марса получило в разработку конструкторское бюро Бабакина. Георгий Николаевич с благодарностью принял эту эстафету. «Луна-8» окончательно дорабатывалась его коллективом.

Сразу после победных майских праздников Главный конструктор руководил на космодроме запуском станции «Луна-5», которая достигла Селены вблизи Моря облаков.

Через три недели Сергей Павлович снова на Байконуре. Готовится запуск станции «Луна-6». Утром 8 июня очередной «Лунник» отправился в путь. В конце дня 9 июня, во время коррекции траектории, автоматы осуществили солнечную ориентацию станции. Хотя станция прошла в ста шестидесяти тысячах километров от Луны, все же этот эксперимент приблизил решение проблемы мягкой посадки на поверхность спутника Земли.

Сергей Павлович появился на работе 2 августа и напрямую занялся своим важнейшим детищем на ближайшие годы — многоцелевым кораблем «Союз». Решалась та задача, которую он наметил сразу же после суточного полета «Востока-2». В докладной записке на имя Устинова Главный конструктор писал:

«Одной из важнейших задач, стоящих ныне перед техникой, является решение проблемы сближения и сборки космических аппаратов на орбитах спутников Земли. Применение этого метода позволит решить при использовании существующих носителей ряд задач, имеющих большое народно-хозяйственное значение.

К таким задачам относятся:

1. Создание орбитальной пилотируемой станции.

2. Создание космических кораблей-спутников, обладающих возможностями значительного маневра на орбите.

Обслуживание постоянно действующих пилотируемых спутников (смена экипажа, доставка продовольствия, специального снаряжения и оборудования) связано с регулярным использованием процессов сближения и стыковки на орбите. Освоение процессов сборки на орбите позволит осуществлять спасение экипажей спутников и космических кораблей в случае необходимости…»

Несмотря на отпускное время, Королеву удалось собрать 3 августа почти всех ведущих специалистов, причастных к созданию «Союза». Присутствовали Бушуев, Феоктистов, Башкин, Столповский, Шустин, Легостаев, Коновалов, Сыромятников и Молодцов. Шустин возглавлял группу проектантов по сближению и стыковке кораблей, Башкин — по системе ориентации и управления движением «Союза», Легостаев занимался стыковочным узлом.

Для ускорения работ Шустин продолжал отстаивать первоначальную идею — решить главную проблему сближения и стыковки кораблей с помощью средств модифицированного «Востока». Бушуев предлагал более прагматичный вариант: создать корабль для облета Луны и на нем отрабатывать средства сближения.

Королев твердо высказался за новую разработку. Было принято решение о создании специально спроектированного корабля, предназначенного для решения самых разных задач. Тут же он поддержал идею о заправке кораблей топливом на орбите.

Работы ускорились. Хотя требовалось заниматься и проектом в целом, и компоновкой, весовыми расчетами, составом оборудования, но больше всего внимания пришлось уделить задаче сближения и стыковки. Над ее решением в тесном содружестве работали баллистики, управленцы, логики и компоновщики.

В качестве метода сближения двух машин Шустин и Столповский отстаивали метод свободных траекторий. При нем измерялись параметры относительного движения кораблей. Учитывалось, что эту операцию, возможно, придется проделывать на орбите не один раз. Особенностью метода являлось и то, что вычисления в ходе сближения без бортовой электронно-вычислительной машины провести оказывалось практически невозможно. Но надежных в работе микро-ЭВМ тогда еще не существовало.

Родилась идея использовать метод параллельного сближения кораблей. Он оказался менее экономичным, но зато более простым и надежным. Этот метод уже использовался в системе управления зенитными комплексами. Так, к участию в программе «Союз» был привлечен главный конструктор системы «Игла» Кандауров. Его изобретение намечалось применить, начиная с расстояния между кораблями в двадцать километров, а до того осуществлять сближение на основе наземных радиоизмерений.

Группа Легостаева решала задачу непосредственного причаливания с разработкой стыковочного узла. Предложение об использовании схемы «петля — крючок» не прошло. Старейший специалист ОКБ Коновалов предложил схему «штырь — конус» с винтовой системой стяжки. Она очень понравилась Королеву, и он поручил группе ее дальнейшую разработку.

Все корабли до «Союза» были рассчитаны на кратковременные полеты, до двух недель. Жилую часть многоцелевого корабля было решено сделать двухкомнатной. Один отсек — специальный аппарат, в котором пилоты находятся во время выведения на орбиту и спуска на Землю. Другой — орбитальный отсек для выполнения конкретной программы на орбите. Ему не нужна тепловая защита. Перед входом в плотные слои атмосферы он отделяется вместе с приборным отсеком и сгорает… Так, шаг за шагом, рождалась космическая система «Союз».

Глубокой осенью все больше давало о себе знать нездоровье. Но Главный конструктор крепился, не позволял себе расслабиться. В ноябре случилось горловое кровотечение. Нина Ивановна настаивала на госпитализации, но Сергей Павлович отказался, сославшись на занятость. Предстоял важный доклад в ЦК партии по «Лунному проекту», а также неотложная поездка в Куйбышев, к Кузнецову. Николай Дмитриевич все никак не мог выйти на нужные параметры по заказанному Королевым двигателю.

И все же с 3 по 8 декабря Сергей Павлович с интересом следил на наблюдательном пункте за полетом «Луны-8». Это была последняя работа, в которой он принимал прямое участие.

Еще до полудня 14 декабря Главный конструктор отправился в больницу на медицинское обследование. Трое суток, проведенные в клинике, показались ему вечностью. Во время утреннего обхода лечащим врачом 17 декабря Сергей Павлович отпросился домой, чтобы до конца года подытожить служебные дела, а 1 января обязательно встретить с матерью и женой, что в последние годы у него получалось очень редко.

С утра 3 января шестьдесят шестого Королев снова на больничной кровати. Держит себя в руках. Много читает. Интересы его многогранны. Сергей Павлович в который раз перечитывает «Сорок пять» Дюма и «Этюды об Эйнштейне». В поле его зрения научно-технические новинки: «Элементарная физика твердого тела» Кителя, «Жизнь как форма движения материи» Опарина, «Академик Ландау» Абрикосова.

В день его рождения, 12 января, в палате долго находились Мария Николаевна и Нина Ивановна. Вспоминали прожитые годы, общих знакомых, с которыми столкнула их судьба. Сергей Павлович рассказал матери о своей последней поездке в город юности, Одессу, минувшим летом.

На следующий день, в присутствии жены, лечащий врач ознакомил Королева с данными гистологического анализа.

Сергей Павлович выслушал его до конца, потом спросил:

— Евгений Алексеевич, скажите прямо, сколько мне еще осталось прожить на этом свете?

Прямой вопрос требовал и прямого ответа:

— Я думаю, лет двадцать, Сергей Павлович, — ответил доктор.

— Мне бы, Евгений Алексеевич, хватило и десяти… Хочется еще многое доделать, — с грустью в голосе сказал Королев.

В числе этих многих дел было и написание четырехтомной космической энциклопедии… Не получилось.

Вечером Главный конструктор принял душ. Ему сделали укол. Утром 14 января — операция. Нина Ивановна покинула палату за час до полуночи. Сергей Павлович проводил жену до лестницы, попросил прийти утром. Вернулся в палату и позвонил Тюлину.

Георгий Александрович, только что назначенный заместителем министра общего машиностроения, поднял трубку и, услышав голос Королева, понял, что настроение у давнего друга отнюдь не лучшее. Чтобы отвлечь его от тяжелых мыслей, инициативу в разговоре сразу взял в свои руки. Намеренно бодро сказал:

— Что-то ты застрял, Сергей, в белых палатах. А тут все застопорилось, потому что принципиальные технические и организационные вопросы можно решать только с тобой.

— Почему ты так говоришь, Георгий?.. Что-нибудь плохое случилось? — насторожился Главный конструктор.

— Да нет, катастроф и аварий не произошло, — изменил тон Тюлин. Объяснил свою позицию: — По моей комиссии возникли неясности. На какие педали надо бы нажать в первую очередь. Готовим к запуску «Луну-9». Она стартует в начале февраля, но у Бабакина возникли существенные неясности по программе. Хотел бы как-то посоветоваться с тобой…

— Так что же он тянет? У него есть мой телефон, пусть завтра же и позвонит сюда, — сразу откликнулся Королев.

Председатель Государственной комиссии продолжал гнуть свою «вдохновляющую линию»:

— Келдыш торопит Бушуева с подготовкой «Союза». Каманин его активно поддерживает и предлагает обязательно включить в состав экипажа вторую женщину. Он очень боится, что Соловьева и Пономарева «перегорят» и перестанут активно готовиться к полету. Он хочет сохранить их для Звездного.

— Мстиславу легче торопить меня, Бушуева, Феоктистова, но ты же знаешь, Георгий, что по «Союзу» еще не решены вопросы компоновки и по стыковочному узлу, — в задумчивости возразил Королев. — Там чисто техническое дело, и Академия наук нам не поможет. Что же касается женских стартов, то я солидарен с Николаем Петровичем. Полеты Соловьевой и Пономаревой отодвигать далеко нельзя. Мы готовили их не ради престижа, а для совершенно определенной работы, для науки.

— Пару дней назад я встречался в Химках с Валентином Петровичем, — продолжал Тюлин. — Глушко интересовался твоим здоровьем и пожелал быстрейшего выздоровления. Я понял из разговора с ним, что не ладится у него кооперация с Янгелем. Обрезано финансирование по новым проектам.

— Я звонить Валентину не буду, Георгий. Но ты, при случае, можешь ему передать, что я всегда готов принять его помощь, иначе могут вообще возникнуть проблемы с продолжением работ по Н-1 и Л-3. А это стало бы для меня жестоким ударом.

Разговор подошел к концу. Чувствуя, что все же сумел как-то отвлечь Королева от тяжелых мыслей, Тюлин начал прощаться:

— Ладно, об остальных делах поговорим потом, когда выйдешь… Мы все очень ждем тебя, Сергей!

Операция получилась долгой и закончилась… летальным исходом. Кровотечение на печени Главного конструктора остановить не удалось. Когда оперирующий профессор сообщил Нине Ивановне о кончине Сергея Павловича, она потеряла сознание.

В одиннадцать 14 января началось заседание коллегии министерства общего машиностроения. Через полчаса генералу Тюлину передали из приемной записку. Георгий Александрович прочитал ее и не поверил своим глазам. В записке сообщалось, что Сергея Павловича Королева не стало…

Страна потеряла своего «главного ракетчика», человека исключительной конструкторской смелости. Через призму сегодняшнего дня он умел видеть перспективы развития космонавтики на десятилетия вперед. Своим трудом, своей неуемной энергией Сергей Павлович настойчиво сокращал дорогу всего человечества к звездам.

В морозный полдень 16 января поток людей, шедших в Колонный зал Дома союзов проститься с Королевым, протянулся по всей Пушкинской улице. У гроба Великого Конструктора в почетном карауле стояли члены правительства, его верные последователи — космонавты Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Быковский, Терешкова, Комаров, Феоктистов, Егоров, Беляев и Леонов. Прах Сергея Павловича нашел упокоение на Красной площади, в глубокой нише Кремлевской стены.

Время ускоряло свой бег. Гром новых стартов продолжал разрывать небо над Байконуром. Вечером 31 января состоялось заседание Государственной комиссии. Главный конструктор смежного ОКБ Бабакин доложил о готовности «Луны-9» к полету. Старт автоматической станции состоялся на рассвете 3 февраля и прошел штатно. Она успешно завершила долгий маршрут и «по-мягкому» спустилась на Селену. Более трех суток Земля принимала со своего спутника интереснейшую и разнообразную информацию.

Новый главный конструктор ОКБ Василий Павлович Мишин активизировал работы по «Союзу». Их объем выдался огромным. Только конструкторская документация составила свыше трех тысяч листов чертежей, схем и инструкций. В середине шестьдесят шестого началось изготовление экспериментальных установок. Появился электрический макет корабля. Сразу же испытатели начали включать на нем аппаратуру. Постепенно, шаг за шагом, добивались его полной работоспособности.

На электрическом макете, как казалось разработчикам, все было выверено максимально, и тем не менее в первом беспилотном полете корабля поздней осенью произошло три очевидных сбоя. В двух случаях команды срабатывали наоборот и как бы компенсировали друг друга. А вот отказ в системе ориентации не позволил благополучно спустить «Союз» с орбиты.

В середине марта шестьдесят седьмого в ОКБ обсуждался вопрос о переходе к пилотируемым полетам на «Союзах». В обсуждении приняли участие: председатель Военно-промышленной комиссии Смирнов, президент Академии наук Келдыш, председатель Государственной комиссии Керимов. Всего одиннадцать человек. Главный конструктор Мишин предложил дать «добро» на пилотируемый полет. Василия Павловича поддержали все участники совещания, кроме эксперта министерства общего машиностроения Прудникова. Осторожный инженер выступил за запуск еще одного беспилотного «Союза». Вот, дескать, если и он пройдет без замечаний, тогда возможность успешного пилотируемого старта будет гарантирована.

Предложение Прудникова было решительно проигнорировано. Подготовка к пилотируемому полету приняла авральный характер. В командире первого «Союза» никто не сомневался. Инженер-полковник Комаров с лучшей стороны проявил себя на многоместном «Восходе-2».

Сразу после полудня 13 апреля весь состав Государственной комиссии прибыл на Байконур и обсудил готовность корабля «Союз», ракеты-носителя и полигонных служб к старту. Спустя четверо суток на космодроме появились космонавты. Вместе с экипажами обоих «Союзов» прилетел и недавний покоритель открытого космоса Алексей Леонов.

На пятом году своего вынужденного простоя Гагарин получил наконец разрешение на второй орбитальный полет. Приближался старт многоцелевого корабля-спутника «Союз». К полетам на нем в Центре подготовки отнеслись очень серьезно. К этому обязывала и сама программа предстоящего старта. Во всех отношениях она являлась качественным шагом вперед как по части оснащения корабля, так и в научном смысле — ничего подобного в космосе еще не происходило.

Программа полета включала старт, с суточной задержкой, двух «Союзов». Первый, активный, стартовал с одним пилотом на борту. Второй, пассивный, через сутки, с тремя космонавтами. После установления надежной радиосвязи между экипажами требовалось осуществить сближение кораблей и их стыковку. Следующий шаг, не менее ответственный, заключался в переходе двух членов экипажа пассивного корабля в активный через открытый космос и в нем возвращение на Землю.

За три недели до старта специальная комиссия приняла у космонавтов экзамен по «Союзу» и рекомендовала составы экипажей. Для «Союза-1»: командир — Комаров, дублер — Гагарин. Для «Союза-2»: командир — Быковский, члены Елисеев и Хрунов. Их дублеры — Николаев, Горбатко и Кубасов.

По установившейся на Байконуре традиции накануне запуска двух «Союзов» состоялся митинг-встреча космонавтов с личным составом полигонных подразделений, а также специалистами научных организаций и промышленных предприятий, которые участвовали в подготовке ответственных стартов.

Запуск «Союза-1» состоялся в половине четвертого 23 апреля. За два с половиной часа до старта из полигонного автобуса вышли Комаров и Гагарин. Владимир Михайлович доложил председателю Государственной комиссии Керимову о готовности к полету. Попрощавшись с ним, маршалом Крыловым, Каманиным, Мишиным, Келдышем и коллегами по Звездному, вместе с Юрием он поднялся на верхнюю площадку ферм обслуживания, к входному люку корабля. Там, наверху, в лучах мощных прожекторов командир «Союза-1» и дублер по-братски расцеловались, крепко пожали друг другу руки, Гагарин пожелал быстрого возвращения на Землю.

Светало небо, подернутое наплывшими из-за горизонта перистыми облаками. Подуло предутренним ветерком. Начался отсчет предстартового времени. От сверкающего белизной под лучами прожекторов корпуса ракеты, словно могучие руки, разошлись в стороны многоярусные башни ферм обслуживания. Гагарин, спустившись в бетонный бункер, прильнул к пультам управления. Вскоре последовали привычные, сотни раз звучавшие здесь команды: «Ключ на старт!» и через мгновения: «Пуск!»

В грозном реве возникла и, все расширяясь, понеслась ввысь огненная феерия. Грандиозное пламенное облако поднималось все выше и растекалось по горизонту. Ракета стремительно набирала скорость и блестящим штырем вонзалась в небосвод. «Союз-1» яркой звездой уходил все дальше на восток, к Солнцу.

На командном пункте то и дело раздавались четкие доклады командира корабля. Каждая его фраза говорила о глубоком анализе ситуации этим опытным летчиком-инженером, испытателем космической техники. Владимир Михайлович четко отвечал на вопросы «Зари», давал точные характеристики работе систем жизнеобеспечения корабля. Так продолжалось до выхода «Союза-1» на околоземную орбиту.

Напряженное ожидание сменилось радостным оживлением на лицах всех присутствующих на командном пункте. Однако через полчаса после выхода корабля на орбиту начались неполадки. Не раскрылась левая панель солнечной батареи. Это означало, что «Союз-1» не получит достаточного количества энергетики, и ставило под сомнение возможность его стыковки с пассивным кораблем. Комаров понял, что нелепая случайность может сорвать сложную программу всего полета, и не скрывал своего огорчения.

Пружинный механизм, откидывающий «солнечные крылья» корабля, прост. Конструкция надежно работала в барокамере, при повышенных нагрузках, искусственно создаваемых помехах, но в открытом космосе вдруг закапризничала. Командир несколько раз стукнул ногой в то место, за которым находился стопор, но освободиться от него не удалось. В очередном сеансе связи он доложил на Землю:

— Параметры кабины в норме… Не открылась левая панель. Зарядный ток всего тринадцать-четырнадцать ампер. Не работает коротковолновая связь. Попытка закрутить корабль на Солнце не прошла. Закрутку пробовал осуществить вручную…

Неполадки на борту могли привести к нарушению теплового баланса и израсходованию электроэнергии в первые сутки полета, тогда как «Союз-1» должен был совершать маневры сближения и стыковки с «Союзом-2», требующие повышенных затрат энергетики. В таком положении корабль трое суток не пролетает. Ко всему прочему не открылась дублирующая антенна телеметрической системы и козырек, защищающий солнечно-звездный датчик системы ориентации от загрязнения выхлопами двигателей.

На Земле мучительно искали варианты спасения программы. Заседание Государственной комиссии проходило за закрытой дверью. Никакого другого решения, кроме того, что она приняла, быть не могло. Решение являлось оптимальным: «Старт второго корабля отменить. Баллистикам просчитать подходящий виток для посадки Комарова».

Прошли сутки. За это время Комаров пробовал выполнять различные маневры, контролировал работу бортовых систем, часто выходил на связь, давал квалифицированную оценку технических характеристик нового корабля. Он еще не знал решения Государственной комиссии, но понимал, что возникшие осложнения непременно заставят его свернуть программу.

Отмена пуска «Союза-2» очень огорчила его экипаж. Космонавты осуждали Государственную комиссию за перестраховку и нерешительность, вспоминали, как поступал в подобных случаях Королев. Но все это были лишь разговоры. Гагарин тотчас вылетел в Центр дальней космической связи министерства обороны, расположенной под Евпаторией, где находилась Главная оперативная группа управления.

Утром 24 апреля на борт «Союза-1» была передана команда о посадке. Комаров воспринял ее спокойно. На расчетном витке из-за низкой чувствительности ионных датчиков корабль не был сориентирован для посадки в автоматическом режиме, и тормозные двигатели не сработали. Было принято решение о ручной ориентации корабля при посадке. Гагарин передал его Комарову, который безупречно выполнил все операции по программе.

Тормозная двигательная установка включилась над Африкой на девятнадцатом витке, и «Союз-1» пошел на снижение. Последний доклад его командира был о разделении спускаемого аппарата с бытовым и приборным отсеками. Затем по телеметрии прошла команда «Авария-2», сигнализирующая о том, что двигатель причаливания и ориентации не справился с возмущающим моментом из-за асимметрии, создаваемой только одной раскрытой панелью солнечной батареи. Вращение корабля набирало обороты.

Прекращение связи с «Союзом-1» при входе в плотные слои атмосферы тоже не вызвало тревоги на командном пункте. Члены Государственной комиссии Керимов, Мишин, Келдыш, Афанасьев, Руденко и Каманин обменивались короткими репликами.

Тут же на командный пункт поступило короткое сообщение от Гагарина: «Объект прошел зону. Время видимости — две секунды». Примерно через минуту Юрий уточнил: «Предполагаемая точка приземления — пятьдесят километров восточнее Орска».

Последовательность операций включения парашютной системы корабля при спуске казалась не сложной. После входа в атмосферу сначала вводился тормозной парашют. Он обеспечивал спуск корабля до скорости, безопасной для ввода основного парашюта на семикилометровой высоте. Затем тормозной парашют отцеплялся от корабля и вытаскивал из контейнера упаковку купола основного парашюта. Выполнив эту операцию, тормозной парашют отделялся, и спуск корабля происходил на основном парашюте. При отказе основного парашюта на высоте в пять километров автоматика выдавала команду на ввод запасного парашюта.

При полете «Союза-1» из-за отказа основного парашюта отделение тормозного парашюта не произошло. Запасной же парашют по команде автоматики вышел из контейнера. Но Комарову так и не удалось справиться с вращением корабля. По этой причине в ходе дальнейшего спуска произошло спутывание строп парашютов и «задушение» купола запасного парашюта.

Последующее выяснение причин отказа основного парашюта показало, что эллиптический по форме контейнер, в который запрессовывалась укладка парашюта, имел недостаточную жесткость стенок. При открытии в разреженной атмосфере крышки контейнера образовывался перепад давления снаружи и внутри корабля, из-за которого произошел зажим упаковки в контейнере.

Проверить и подтвердить работоспособность парашютной системы в нормальных условиях полета при проведении беспилотных испытаний корабля не удалось. Во втором беспилотном пуске из-за прогара днища корабля при спуске перепад давлений, сжимающий стенки парашютного контейнера, отсутствовал, и основной парашют сработал безотказно.

«Союз-1» приближался к Земле со скоростью почти сто пятьдесят километров в час! Двигатель мягкой посадки не мог погасить столь стремительное падение. При ударе спускаемого аппарата о Землю корпус его развалился на части, внутри возник пожар. Спасатели из группы поиска забросали огонь землей и с трудом извлекли из кабины останки космонавта. В конце апреля, после мучительных раздумий, Главком ВВС Вершинин распорядился показать их летавшим и не летавшим космонавтам, чтобы не строили иллюзий и осознанно шли в рискованный полет.

В день похорон Комарова 29 апреля, в разговоре со Смирновым, Мишиным и Келдышем, Феоктистов предложил себя в качестве следующего пилота «Союза», чтобы все же осуществить его стыковку с беспилотным аналогом на орбите. Начальник проектного отдела королевского ОКБ считал корабль готовым к подобным испытаниям. Предложение было принято, и 3 июля шестьдесят седьмого Константин Петрович вновь оказался в Звездном и начал подготовку к ответственному старту. Одновременно к полету на «Союзе-2» уже свыше двух лет готовился летчик-испытатель полковник Береговой.

Когда в феврале шестьдесят пятого Георгий впервые появился в Центре подготовки космонавтов, за спиной у него остались не только сорок четыре года жизни, но и две с половиной тысячи часов налета и шестьдесят три типа испытанных им самолетов. Теперь он замахивался на то, чтобы испытать шестьдесят четвертый тип, но уже совершенно особый — космический. Ведь каждый следующий полет здесь непременно являлся испытанием чего-то на редкость исключительного и необычного. Так начинался двадцать девятый год его активной летной практики.

Все, однако, познается в сравнении. В Звездном Георгий уже через пару месяцев понял, что им приобретается новая, интересная и очень перспективная профессия. Программа подготовки совершенно не учитывала его возраст. Требовалась коренная перестройка. Решил отправиться на околоземную орбиту, значит, постарайся не отставать от молодых, тридцатилетних, которым тренировочные нагрузки давались намного легче.

Первым пробным камнем для возрастного летчика-испытателя явились как раз спортивные тренировки на выносливость. В Центре подготовки пришлось ему как следует заниматься бегом на кроссовых дистанциях, преодолевать подъемы и спуски на лыжах, кувыркаться на пружинящей сетке батута, прыгать с вышки в воду, до седьмого пота носиться по теннисной площадке. В напряженном труде вскоре как ветром сдуло десяток лишних килограммов веса, которые почему-то не ощущались на отчаянной прошлой работе. Вернувшись домой, Георгий камнем валился на кровать и тотчас засыпал как убитый. Так продолжалось более полугода.

Уже на его «космическом веку» побывали на околоземной орбите Беляев и Леонов на «Восходе-2», подошел черед первого «Союза» с Комаровым… Береговой начал третий год усиленных тренировок со страшного испытания — гибели товарища, которого успел достойно оценить по своим испытательным меркам.

Дальше настал черед центрифуги. При перегрузках в десять единиц врачи зафиксировали у Георгия несколько экстрасистол. Разумеется, им это не понравилось, но, помня случай с Комаровым, они не стали рубить сгоряча, а решили выждать, посмотреть, что будет дальше. Трудные тренировки продолжались своим чередом. Через пару месяцев работа сердца пришла в норму, от прежних экстрасистол не осталось и следа. Другие, неизбежные испытания — термокамера, парашютные прыжки, сурдокамера, плавание, гимнастика — стали для Берегового делом техники.

Незаметно подошла осень шестьдесят седьмого. В начале октября Каманин пригласил к себе Феоктистова и напрямую заявил претенденту на очередной полет:

— Константин Петрович, командование ВВС просит тебя повременить с участием в предстоящем полете. Если ты принимаешь это предложение, то я гарантирую тебе полет на следующем «Союзе» в качестве бортинженера.

— Но я договорился об участии в предстоящем полете со Смирновым, — резонно возразил разработчик корабля. — Именно этот полет является принципиально важным. Последующие, групповые, пойдут по накатанной колее.

— В чем его принципиальная важность, Константин Петрович?

— В том, Николай Петрович, что я как один из разработчиков «Союза» утверждаю: корабль, при всех имеющихся недостатках, готов к орбитальным полетам! Да, он сложнее предыдущих, но готов! — твердо заявил неуступчивый собеседник.

— Значит, по-твоему, Константин Петрович, в катастрофе «Союза-1» виноват сам Комаров?

— Я не могу это утверждать совершенно определенно, но вполне возможно, что так. Причины катастрофы еще не расследованы до конца. Там многое не ясно.

— Понимаешь, Константин Петрович, — изменил тон «главный куратор» космонавтов, — мы уже более двух лет готовим к старту Георгия Берегового. Его полет по многим обстоятельствам, в том числе и возрастным, нельзя откладывать на потом. Он почти на шесть лет старше тебя. Заслуженный летчик-испытатель…

— Все это я понимаю, Николай Петрович, и все же не могу принять ваше предложение. Мною руководит только одно соображение. Когда успех полета с конструкторской стороны будет обеспечен хотя бы на шестьдесят — семьдесят процентов, тогда посылайте в полет кого посчитаете нужным, — не сдавался Феоктистов.

Доводы сторон оказались исчерпанными со всех сторон. Генерал Каманин предупредил упорного оппонента:

— Тогда скажу тебе прямо, Константин Петрович, что на заседании Государственной комиссии я буду выступать против твоего участия в предстоящем полете по медицинским показателям.

— Это ваше право, Николай Петрович, — были последние слова представителя королевского ОКБ.

Словно бы в продолжение острой дискуссии вмешались иные обстоятельства. Буквально через пару недель был произведен запуск двух беспилотных «Союзов». И хотя их полет и стыковка на орбите прошли благополучно, конечный успех пострадал от того, что один корабль при спуске был потерян. Последовало безотлагательное решение Государственной комиссии: разобраться в причинах и весной шестьдесят восьмого повторить старт двух беспилотных кораблей! Но весной случилось несчастье с Гагариным…

Не последнюю роль сыграло и еще одно косвенное соображение. После гибели первого космонавта Земли из девяти летавших после него не стало двоих. Возможно, руководство страны решило не рисковать жизнями остальных, чтобы не создалось представление о космосе как фатальной неизбежности для любого, ступившего на эту стезю. К тому же в Центре подготовки набирала обороты версия, что Константин Петрович не совсем здоровый человек. Перед полетом на «Восходе-2» на медицинские обстоятельства закрыла глаза Государственная комиссия, теперь они, дескать, могут сыграть в сложном полете решающую роль.

В мае шестьдесят седьмого Гагарин дал интервью корреспонденту «Комсомольской правды» Пескову, в котором с теплотой говорил о смысле необычной профессии «космонавт», развеял сомнения, возникшие в связи с недавней гибелью Владимира Комарова: «Полеты в космос остановить нельзя. Это не занятие одного какого-то человека или даже группы людей. Это исторический процесс, к которому закономерно подошло человечество в своем развитии. И космонавты полетят. И новые космонавты, и те, которые уже летали. И я, и мои товарищи отдают себе отчет в том, что гибель Володи — это трагическая случайность. Что же касается разговоров о задержках, то здесь не надо быть пророком, чтобы понять — полет нового корабля типа „Союз“ будет возможен лишь при полном выяснении причин гибели корабля, их устранении в последующих испытаниях. Разумеется, для этого надо время».

Интервью запомнилось. Вслед на страницах «Комсомолки» были напечатаны отклики на него. Читатели благодарили Юрия Алексеевича за смелость и проницательность суждений.

В конце мая Гагарин встретился с главным редактором «Молодой Гвардии» Валентином Осиповым и пообещал ему через полгода представить рукопись своей второй книги «Психология и космос».

Спустя пару недель, в июне, ЦК комсомола, издательство «Молодая Гвардия» и Союз писателей СССР приняли решение о проведении совещания молодых писателей. Завершить его было намечено в Вешенской, у Шолохова. При обсуждении плана семинара и состава творческой группы Осипов предложил включить в нее и Юрия Гагарина. Космонавт с радостью согласился на поездку. Он пообещал в течение нескольких дней уладить свои служебные дела с руководством Центра подготовки. Известие о том, что в составе группы на Дон прибудет и первый космонавт планеты, очень порадовало и Михаила Александровича.

Гагарин сразу оказался в центре всеобщего внимания. Чтобы как-то избавиться от ненужной опеки в самолете, Юрий пошутил. В разговоре со стюардессой он указал взглядом на Юрия Верченко и на полном серьезе заявил, что это и есть новый «Главный конструктор» космических кораблей. Рядом с Верченко сидел Валерий Ганичев. Он стал у Гагарина «Главным теоретиком космоса». Тут же Юрий добавил:

— Посмотрите, Алла, как они наблюдают за мной. Они — великие авторитеты, Лауреаты премий, Герои Соцтруда…

Гагарин многозначительно поднял вверх большой палец. А потом, присев в кресло рядом с Ганичевым, сообщил тому:

— Очень волнуюсь, Валерий. Шутка ли, предстоит встреча с самим Шолоховым. Кстати, вскоре после моего полета он прислал в Звездный телеграмму. Я запомнил ее текст наизусть: «Вот это да! И тут уж больше ничего не скажешь, немея от восхищения и гордости перед фантастическим успехом родной отечественной науки!» Здорово сказал Михаил Александрович!

Встреча писательского десанта с Шолоховым получилась очень теплой.

— Спасибо тебе, Юрик! Очень порадовал ты меня, — произнес великий писатель, по-отечески обняв и поцеловав Гагарина. — Хорош! Таким я тебя и представлял… Люблю я вас, орлята!

Напряженные дни работы семинара на Дону пролетели как один день, усталости никто не почувствовал…

Гагарин покидал гостеприимную Вешенскую первым. По просьбе ЦК ВЛКСМ, он улетал на празднование 35-летия славного города Комсомольска-на-Амуре. Таким желанным порученцем оказывался Юрий Алексеевич повсюду.

Спустя год с небольшим, после первого показа ракетно-космической техники на Байконуре, организованной еще Королевым, в марте шестьдесят шестого Крылов предложил руководству страны повторить такой показ в ближайшее время. При этом Николай Иванович оговорился, что в ходе мероприятия будут продемонстрированы пуски боевых ракет, включая подвижный комплекс «Темп-С» и ракету Р-16. Особенностью показа на сей раз, по мнению Главкома ракетных войск, должно было стать приглашение на полигон руководителей стран Варшавского договора.

Закончился март, прошел апрель. Ответа на предложение маршала Крылова во Власиху все не поступало. В течение минувших полутора месяцев Николай Иванович много раз в ЦК партии и в правительстве встречался с ответственными лицами страны, но никто из них не возвращался к вопросу о предстоящем показе ракетной техники. Умудренный большим жизненным и боевым опытом, Главком ракетных войск все же начал такую подготовку, полагая, что к актуальному вопросу «наверху» могут вернуться невзначай и тогда заставят в авральном порядке проводить это грандиозное мероприятие.

Из своего военного опыта маршал Крылов помнил, как организовывал подобные мероприятия Верховный Главнокомандующий в годы Великой Отечественной. Положенное к показу оружие доставлялось на подмосковный полигон или в Кремль и там совершался его смотр. Тогда это были танки и пушки, теперь — грозные ракетные комплексы, и тут за сутки или даже за неделю все подготовить никак не успеешь.

Сразу после майских праздников Главкому ракетных войск позвонил из ЦК партии Сербин, заговорщицки спросил:

— Николай Иванович, с вами еще не связывался помощник Устинова по поводу завтрашнего совещания у Дмитрия Федоровича?

— Нет, не связывался, — ответил Крылов и тут же поинтересовался: — Что за совещание, Иван Дмитриевич? С какой повесткой?

— Завтра в одиннадцать Дмитрий Федорович проводит совещание по поводу показа ракетной техники на Байконуре, — пояснил Сербин и добавил: — Но возникло одно принципиальное новшество. Леонид Ильич предлагает пригласить на полигон не только руководителей стран Варшавского договора, но и президента Франции де Голля… Как вы на это смотрите?

— Если в ЦК партии и в правительстве решили так поступить, то при чем тут мое мнение, Иван Дмитриевич? — удивился Главком ракетных войск. — Я лишь предлагаю развести эти два мероприятия по времени. Сначала показать стрельбы нашим союзникам, а потом де Голлю. Получится очень хорошо. Мало ли что может не сложиться при первом показе?

— Я с вашим предложением полностью согласен, Николай Иванович. Так вопрос пока что никто не ставил. Я сейчас же доложу о нем Устинову, — закончил разговор Сербин.

Совещание 12 мая у Устинова было недолгим. Секретарь ЦК партии, курирующий ракетно-космический комплекс, поддержал предложение маршала Крылова. С ним согласились Брежнев и Косыгин. Мероприятию успели присвоить даже кодовое название «Пальма», но точный срок его проведения пока не был назван. Дата показа была назначена только в начале июня. Решили провести его 25 июня. До того времени на наш особо секретный полигон не ступала нога ни одного иностранца, включая и руководителей дружественных нам государств по Варшавскому договору.

Для подготовки операции «Пальма» при Главкоме ракетных войск был создан штаб во главе с генерал-лейтенантом Буцким, первым заместителем начальника Главного штаба ракетных войск. На заключительном этапе подготовки операции 10 июня весь состав штаба вылетел на Байконур.

С полигона Капустин Яр в Казахстан прибыл стартовый дивизион майора Муругова из состава Паплакского полка 29-й ракетной дивизии, который первым в ракетных войсках освоил подвижный комплекс «Темп-С». К показу было подготовлено сразу две пусковых установки. Но дублирующая установка не потребовалась. Пуск основной ракеты прошел исключительно успешно. Столь же удачным оказался и пуск самой мощной в то время ракеты средней дальности Р-16.

Около полудня 25 июня руководители СССР Брежнев и Косыгин, вместе с президентом Франции де Голлем, прямо с аэродрома на вертолетах прибыли на полигон. Их сопровождали маршалы Малиновский и Крылов, члены штаба при Главкоме ракетных войск, главные конструкторы боевых ракет Челомей, Янгель и Нодирадзе, командарм 50-й ракетной генерал-полковник Добыш. Пуски ракет начались без всякого промедления.

Многочисленная делегация расположилась на специально оборудованном наблюдательном пункте в полукилометре от стартовых площадок. Боевые расчеты дивизиона Муругова и полигонных служб генерал-майора Курушина действовали исключительно слаженно и оперативно. Через три часа все было кончено.

Показ боевых пусков ракет произвел на президента Франции де Голля ошеломляющее впечатление. В конце шестьдесят шестого Французское правительство официально отказалось от участия в военной организации блока НАТО. Это был весомый вклад ракетных войск стратегического назначения после Карибского кризиса шестьдесят второго в обеспечение мира и стабильности на Земле.

На Байконуре произошла неожиданная встреча бывшего и нынешнего командиров 29-й ракетной дивизии генералов Колосова и Корнеева. Минувшие три года оказались исключительно насыщенными для одного и другого. У Колосова — позади академия Генштаба и он командир формируемого отдельного ракетного корпуса, генерал-лейтенант. У Корнеева — заступление на боевое дежурство трех шахтных комплексов и он, генерал-майор, командир лучшей в 50-й армии ракетной дивизии…

Осенью, вскоре после показа ракетной техники президенту Франции и руководителям союзных государств по Варшавскому договору, на Байконуре началась подготовка к летным испытаниям кораблей «Союз». С этой целью шла одновременная отладка двух ракет-носителей для запуска беспилотных кораблей.

Первый старт состоялся 28 ноября. Сразу после выхода «Союза» на орбиту выяснилось, что на нем не работает система стабилизации. Началась борьба за спасение корабля. С большими трудностями удалось сориентировать его для безопасного спуска с орбиты, по по расчетам баллистиков он должен был упасть за пределами нашей территории. Государственная комиссия приняла решение о его подрыве.

Выяснив причины сбоя в системе стабилизации, к середине декабря был подготовлен запуск второго беспилотного «Союза». Но и эта попытка не привела к успеху. Теперь подвела ракета-носитель, которая взорвалась на стартовой площадке. После команды «Пуск!» не воспламенились пирозапалы зажигания в одном из блоков двигателя первой ступени. Автоматика немедленно сбросила схему.

Боевой расчет направился на стартовую позицию для выяснения причин сбоя и начал сводить фермы обслуживания. В это время обесточенные гироскопы носителя «завалились» и замкнули контакты системы аварийного спасения корабля, сигнализируя о якобы ненормальном полете ракеты. Из-за конструктивных дефектов в электрических связях между ракетой и кораблем прошла команда на запуск пороховых двигателей аварийного спасения «Союза». Это привело к нарушению герметичности перекисной системы двигателя приборного отсека. Загорелась жидкость системы терморегулирования. Огонь тотчас перекинулся на основные блоки ракеты-носителя.

Первой разрушилась и взорвалась третья ступень, затем подорвались четыре боковых блока первой ступени. Последним взорвался центральный блок второй ступени носителя. Оказалось разрушенным наземное оборудование стартовой площадки. Для ускорения работ по запуску «Союза» маршал Крылов приказал демонтировать стартовое оборудование аналогичной пусковой установки на полигоне Плесецк и срочно отправить его на Байконур… Почти два месяца ушло на выполнение этих сложных восстановительных работ.

В конце первой декады февраля шестьдесят седьмого стартовал третий беспилотный корабль «Союз», получивший название «Космос-140». На четвертом витке полета не прошла команда на закрутку корабля для ориентации солнечной батареи на Солнце. По этой причине не подзаряжались химические аккумуляторы.

При спуске в плотных слоях атмосферы прогорело днище спускаемого аппарата из-за нарушения теплозащиты при установке технологической заглушки. От большого температурного потока по ее резьбе прошла плазма. Заглушка вылетела. Произошел перепад давления. В результате, при спуске, тормозной парашют не вытащил из контейнера основной, а стропы запасного запутались с его стропами. На траектории спуска никаких сигналов с корабля не поступало. С огромной скоростью «Космос-140» приземлился не в расчетном районе, а на лед Аральского моря, растопил лед и затонул. На льду остались только тормозной и запасной парашюты со спутанными стропами.

Напрашивалось логическое решение о проведении хотя бы еще одного успешного запуска беспилотного «Союза». Но приближалось 1 мая, и времени для контрольных испытаний уже не было. Корабль же требовал серьезной доработки.

Во время подготовки к полету «Союза-1» полигонный расчет и специалисты промышленности работали круглосуточно, в крайне нервозных условиях. Сроки готовности устанавливались сжатые, волевым решением командования ракетных войск. Государственная комиссия приняла решение на этот раз о запуске пилотируемых «Союза-1» и «Союза-2» без учета их реальной готовности.

На рассвете 12 апреля шестьдесят седьмого на командный пункт 50-й армии, где находился Главком ракетных войск маршал Крылов, позвонил ракетный министр Афанасьев, спросил:

— Николай Иванович, поздравляю тебя с Днем космонавтики и от имени Устинова хочу узнать, когда твои подчиненные отправят на орбиту пилотируемый «Союз»… Ты же знаешь, в какой юбилейный год мы уже вступили?

— Конечно, знаю, Сергей Александрович. Спасибо за поздравления, но я отношу их в равной степени и к тебе. Ты ведь побольше моего по времени причастен к королевским делам, а Дмитрию Федоровичу по «Союзу» я доложу с Байконура через трое-четверо суток. Раньше не получится.

— Что так, Николай Иванович? Сейчас ничего сказать не можешь? — все же поторопил Крылова ракетный министр.

— Сейчас не могу, Сергей Александрович. Четвертые сутки нахожусь в Смоленске. Тут только что закончились войсковые учения. Вчера вечером я подвел их итоги, которые очень меня порадовали. Через полчаса встречаюсь с командармом Добышем и сразу вылетаю в Москву. Потом, через сутки, убываю на Байконур. Там разберусь с делами у Курушина и буду готов доложить в ЦК партии по «Союзу»… Такой порядок годится?

— Пока годится, но учти, Николай Иванович, ЦК торопит с запуском двух «Союзов» в связи с 50-летием Великого Октября. Надо сделать так, чтобы запуск перед майскими праздниками получился на высоте, — предупредил в заключение диалога Афанасьев.

— Мне все понятно, Сергей Александрович, — согласился Главком ракетных войск и опустил трубку на рычаг.

Маршал Крылов в тот же день вернулся во Власиху, а утром 14 апреля улетел на Байконур. По пути самолет Главкома ракетных войск сделал промежуточную посадку для дозаправки в Домбаровском. Здесь Николай Иванович заслушал доклад командира корпуса Колосова о ходе формирования соединения и улетел на полигон. На Байконуре Главком ракетных войск разобрался с состоянием дел в монтажно-испытательном корпусе и на стартовой площадке. Вывод он сделал однозначный: «Подготовка обоих „Союзов“ и носителей идет строго по графику». Крупных сбоев в работе бортовых систем и систем жизнеобеспечения кораблей отмечено не было.

Со второй половины апреля, с прибытием членов Государственной комиссии и экипажей космонавтов, темпы проверочных работ возросли. 22 апреля маршал Крылов, в сопровождении заместителя министра Тюлина и главного конструктора наземного оборудования Бармина, осмотрел макет «Лунной ракеты», который собирался на заводе в монтажно-испытательном корпусе. Изделие Н-1 и стартовые сооружения произвели на Главкома ракетных войск, повидавшего уже многое в космической отрасли, огромное впечатление. Маршал Крылов невольно подумал про себя: «Какое сооружение приходится делать для полета на Луну! Как же будет выглядеть конструкция, когда вздумаем махнуть к другим звездам?»

Генералу Тюлину он задал только один вопрос:

— Когда же все это гигантское сооружение вы собираетесь отправить в сторону Луны, Георгий Александрович?

Заместитель ракетного министра ответил очень осторожно:

— Будь в живых Королев, Николай Иванович, я бы без колебаний заверил тебя: «Запуск произойдет в назначенный правительством срок». А теперь сказать так определенно не могу.

Старт «Союза-1» с Комаровым на борту прошел штатно, без замечаний. Возникшие в полете неисправности вызывали у членов Государственной комиссии определенную тревогу, но все же доминировала твердая уверенность на благополучную посадку корабля. Сравнительно долго не поступало известий с места приземления. Лишь около одиннадцати 24 апреля «Союз-1» был обнаружен летчиком поискового вертолета восточнее Орска. Спустя полчаса командир поисковой группы доложил на командный пункт, что Комаров погиб, а корабль при посадке разбился.

Главком ракетных войск тотчас вылетел в Домбаровский, ближайший от места падения «Союза» аэродром. На легковушке в степи, по бездорожью, Крылов добрался до места катастрофы. Четыре поисковых вертолета стояли по периметру площадки, центр которой был покрыт брезентом. После снятия его Николай Иванович увидел срез вошедшего в землю спускаемого аппарата, заполненного обгоревшими жгутами проводов и покоробленными приборными досками. Картина была ужасной. Останки космонавта, извлеченные из обугленного месива, были отправлены в Орск…

Не один раз в откровенных беседах с подполковником Алексеевым, после его возвращения с Кубы, генерал Корнеев расспрашивал своего преемника в полку о Базанове. Очень хотелось Владимиру Егоровичу о каждом из командиров подчиненных частей составить четкое личностное представление. А тут получилась далеко не обычная служебная ситуация. Ведь Сергей Сергеевич сменил в должности не кого-нибудь, а самого Шищенко, командира лучшей в дивизии ремонтно-технической базы, проявившего себя во время кубинской командировки с самой лучшей стороны.

По многолетнему опыту Корнеев знал, как несладко приходится командиру, который сменяет предшественника в передовой части. Тут намного сложнее добиться чего-то существенного в короткий срок, показать, на что ты способен. Полковник Шищенко умел организовать работу личного состава лучше многих других командиров. В этом Базанов лично убедился во время совместных с Иваном Васильевичем экстренных действий на Кубе. Теперь полковник Шищенко был переведен в штаб армии, в службу главного инженера, с повышением.

Вернувшись с Байконура, Корнеев перед своим отпуском в конце июня приехал в родной полк, провел совещание с командным составом, с разрешения командарма Добыша рассказал о показе ракетной техники руководителям союзных стран и генералу де Голлю. Передал привет от бывшего командира дивизии Колосова, который, окончив академию Генштаба, стал генерал-лейтенантом и теперь формирует отдельный ракетный корпус в Казахстане. По всей видимости, его соединение будет вооружаться новейшими ракетными системами межконтинентального действия.

После совещания Владимир Егорович вновь повел разговор с Алексеевым о подполковнике Базанове. Андрей Степанович дал коллеге на этот раз исчерпывающую характеристику:

— Когда мы прибыли в Касильду, Сергей Сергеевич предложил мне совместно провести рекогносцировку маршрута движения автоколонн в позиционный район. Тут мы и убедились, что на участке между Сан-Диего и Сифуэнтосом тропическим ливнем разрушен мост и размыта дорога протяженностью два километра. Пришлось принять немедленные меры к их восстановлению. При въезде в позиционный район дорога проходила по крутому склону горы. Базанов порекомендовал мне каждый наш автопоезд поддерживать лебедками транспортных тягачей, чтобы исключить опрокидывание ракет или сползание автопоездов под откос.

— Значит, Базанов уберег ваши автоколонны от дорожных неприятностей, Андрей Степанович? — уточнил Корнеев.

— Уберег, Владимир Егорович, — согласился Алексеев. — Базанов оказался более практичным командиром, чем я. Свой позиционный район он тоже обустроил быстрее моего дивизионного. С Шищенко и кубинским командованием Базанов установил деловые отношения, организовал надежную охрану. В кризисные дни, после 20 октября, действовал оперативно. Боеголовки доставил на стартовые позиции очень быстро.

— Выходит, командование армии поступило правильно, назначив Базанова командиром ремонтно-технической базы?

— Конечно, правильно, Владимир Егорович. Он, по-моему, с честью оправдает это доверие.

Глава 15 Реквием по Королеву

Смерть Королева, казалось, вырвала душу из грандиозного «Лунного проекта». Но еще в сентябре шестьдесят шестого правительство утвердило сроки высадки первого космонавта на Луне — третий квартал шестьдесят восьмого! И работы были продолжены. На представительном совещании у оборонного секретаря ЦК Устинова 5 мая шестьдесят седьмого заместитель Мишина по конструкции Н-1 Охапкин заявил: «Мы хотим решить эту задачу. Мы можем ее решить. И мы ее решим в утвержденные сроки, если смежные организации окажут нам некоторую помощь».

Директор головного института Мозжорин не согласился с доводами Охапкина. Он выдвинул неотразимые аргументы.

— Чтобы уложиться в установленные правительством сроки, необходимо на пятьдесят пять — шестьдесят процентов увеличить производственные мощности по неотложным работам на двигательной установке и непременно обеспечить их приоритетное финансирование. Иначе, я не уверен, что…

Устинов резко прервал Мозжорина:

— Но Сергей Осипович тоже говорил именно об этом?

— Не совсем, Дмитрий Федорович, — возразил маститый эксперт. — Охапкин говорил о некоторой помощи смежников, а я веду речь о собственных производственных мощностях ОКБ. Это совсем разные вещи.

Ракетный министр Афанасьев поддержал Мозжорина на словах, но выделить ОКБ какие-то мощности отказался:

— Самому, Дмитрий Федорович, не хватает свыше пяти процентов мощностей на неотложные работы по новым ракетам Янгеля… Они у меня в особом плане.

— Решим так, товарищ Охапкин, — заключил совещание Устинов, — вы готовите письмо за моей подписью в адрес Воротникова, чтобы Куйбышевский обком партии помог Кузнецову уложиться в установленные сроки с комплектацией его двигателей. А тут, по Москве, я сам приму необходимые меры. Мы не имеем права уступить первенство по высадке на Луну американцам.

Прошла еще треть года. В феврале шестьдесят седьмого правительством было принято новое решение о форсировании работ по «Лунному проекту», но и оно, по тем же причинам, осталось на бумаге. Необходимого материально-технического и финансового обеспечения вновь не последовало. Основные прогоночные стенды в нужном объеме не строились. Проблематичными оставались результаты испытаний и у двигателистов. Комплектация по носителю Н-1 не улучшилась ни на йоту.

Одновременно с работами по проектам Н-1 и Л-3 создавался автоматический аппарат для доставки на Землю лунного грунта. Энергетики хватало. Главный конструктор Бабакин разработал посадочно-взлетную ступень. Запуск «Луны-15» практически совпадал по времени с экспедицией «Аполлона-11». Американцы заявили протест: существует, мол, опасность столкновения объектов на орбите Луны. Специалисты-баллистики все просчитали и ответили: «Гарантируем, что столкновения не произойдет»… Если бы тот старт оказался успешным, то советская станция доставила бы на Землю лунный грунт на два дня раньше американцев. Но в то время еще плохо знали гравитационное поле Луны. При прилунении станция угодила в гору и разбилась.

В декабре шестьдесят седьмого в Центре подготовки появился тренажер, имитирующий условия передвижения по Луне, где сила тяжести в шесть раз меньше, чем на Земле. В институте авиационной и космической медицины на центрифуге отрабатывались навыки ручного управления космическим кораблем при входе в атмосферу Земли после завершения лунного рейса.

В январе шестьдесят восьмого начались тренировки, а спустя два месяца была утверждена специальная программа подготовки космонавтов для полета на Луну. Полагая, что потребуется несколько основных и столько же дублирующих экипажей, генерал-полковник Каманин распорядился о включении в лунную группу сразу восемнадцати человек. К тому времени определилась ведущая четверка космонавтов, реально претендующая на выполнение этой задачи. В нее вошли «бывалые» — Быковский и Леонов, а также новички из ОКБ — Кубасов и Рукавишников.

Но объективно все шло к тому, что полет Н-1 в установленные сроки не состоится. Последовала замена, хотя и не равноценная… Утром 25 октября шестьдесят восьмого в космос взлетел беспилотный «Союз-2». Государственная комиссия поступила предусмотрительно, изменив номерной порядок пилотируемых кораблей. На этот раз «Союз-2» стал беспилотным. Сутки спустя на «Союзе-3» на околоземную орбиту взлетел Георгий Береговой.

Полковнику Береговому выпало продолжить испытания «катастрофного» корабля. При испытании первого «Союза» погиб Владимир Комаров. Это был трудный шаг. Но опытнейший летчик-испытатель, которому перевалило уже за сорок семь, пошел на него без колебаний. Георгий понимал, что совместный полет пилотируемого и беспилотного кораблей, маневрирование в космосе должны стать генеральной репетицией на пути создания экспериментальной орбитальной станции.

«Союз-3» стартовал в одиннадцать часов тридцать четыре минуты по Москве. Его полет стал одним из самых значительных событий в жизни Берегового. Уже в момент старта, а затем и приземления корабля он понимал, что ему предстоит вновь и вновь возвращаться к мгновениям полета отнюдь не ради приятных воспоминаний, не ради самого прошлого, а во имя будущего, которое становилось его закономерным продолжением.

Старт «Союза-3» прошел штатно. Береговому предстояло реализовать обширную программу исследований и фотографирования обширных участков Земли. Но стержневым элементом программы оставалась, как и в предыдущем полете, стыковка двух «Союзов». Однако выполнить столь сложную операцию космонавту не удалось. При сближении в темноте Георгий не смог установить, где верх, а где «низ» корабля. Об этом сигнализировали четыре огня: два светящихся непрерывно верхние и два мигающих нижних.

В процессе ручного управления причаливанием взаимная ориентация продольных осей кораблей осуществлялась автоматически с помощью антенн, расположенных не по их осям, а сбоку. На «Союзе-2» эта антенна находилась справа от плоскости симметрии, а на «Союзе-3» слева. Увидев беспилотный корабль, Георгий не обратил внимания на то, что он, хотя и приближался к нему носом, перевернут «вверх ногами».

Автоматическая взаимная ориентация кораблей по антеннам приводила к тому, что на большом расстоянии отклонение было практически незаметно. По мере же уменьшения расстояния между кораблями обнаруживалось, что линия ориентации не параллельна продольным осям кораблей, а все более и более перекашивается, в результате чего пилот наблюдает, как нос беспилотного корабля по мере приближения к нему отворачивается в сторону. Две попытки сближения не позволили кораблям состыковаться. Все топливо, выделенное на эту операцию, было израсходовано. Пришлось Государственной комиссии принять решение об отказе от попыток стыковки. Режимы автоматического управления были затем дважды проверены в беспилотных полетах и завершились нормальной стыковкой.

Космонавты-лунники настойчиво готовились стартовать на земной спутник, а «машина» их доставки все не выходила из стадии бесконечных доводок. Их окончание в основном тормозила совершенно недостаточная экспериментальная база. Не удавалось создать надежный двигатель носителя. Страдал Кузнецов. Страдало важнейшее королевское дело. Подошли и прошли сроки высадки наших космонавтов на Луну, установленные правительственным постановлением.

И все же в начале третьей декады февраля шестьдесят девятого начались летные испытания Н-1. Пополудни 21 числа — первый полет. Пуск получился штатным, но на семидесятой секунде на борту носителя возник пожар, приведший к взрыву конструкции. Мощное сооружение рухнуло за пределами космодрома. Установить причину взрыва не удалось. Но главный конструктор Мишин был удовлетворен и мизерным итогом. Василий Павлович хорошо помнил, как радовался Королев, когда опытные ЖРД Глушко работали устойчиво по восемь — десять секунд!

После этой аварии головной институт Мозжорина выступил с рекомендацией об обязательном введении огневого контроля двигателей и ступеней до сборки в составе носителя. В сопроводительной записке было высказано несколько верных замечаний: «Лучше авария на стенде, чем в полете»… Юрий Александрович вновь ссылался на известный опыт соперников: «Американцы затратили на разработку „Сатурна-5“ уже более двенадцати миллиардов долларов, а мы на все про все — менее одного!» Экспериментальная база стала нашей «ахиллесовой пятой».

Именно в то время специалистам королевского ОКБ стало известно, что Глушко принялся за разработку новой мощной ракеты — носителя «Энергия» с ЖРД на переохлажденном кислороде и керосине, отказавшись от синтетических компонентов — азотного тетроксида. Это было как раз то, за что упорно боролся Королев. Но осознание правоты Сергея Павловича, к сожалению, пришло к главному двигателисту страны слишком поздно. Очевидная неуверенность и нежелание идти на риск отняли у нашей космической программы не менее трех драгоценных лет и привели к заметному отставанию от конкурентов.

Конец шестидесятых поставил в повестку дня экстренное создание орбитальных станций. Они выдавались в качестве магистрального пути космонавтики. В их разработке соперничали королевское ОКБ и конструкторское бюро Челомея. У Владимира Николаевича уже имелись хорошо сконструированная ракета «Протон» и межконтинентальные баллистические ракеты на токсичных высококипящих компонентах. Следовало отдать им должное — ведь специалисты челомеевского КБ далеко продвинулись в работах по военной орбитальной станции «Алмаз» и вышли на этап экспериментальной отработки элементов конструкции.

Но в работах по «Алмазу» выявился существенный недостаток. Плохо шли дела с разработкой бортовых систем. Корпуса были уже изготовлены, а бортовых систем и оборудования еще не имелось. С этой стороны предпочтительнее выглядело королевское ОКБ. Для орбитальной станции оно могло использовать почти всю бортовую аппаратуру, агрегаты и двигатели с «Союза». Но Мишин колебался. Такая программа почему-то казалась ему не серьезной, слишком мелкой работой.

В отсутствие главного конструктора, с согласия его заместителя Чертока, начальник проектного отдела Феоктистов обратился в начале декабря к оборонному секретарю ЦК партии Устинову с просьбой принять его по вопросу создания орбитальной станции. Вечером 5 декабря Дмитрий Федорович принял Феоктистова.

Константин Петрович хорошо продумал свои предложения:

— Есть возможность, Дмитрий Федорович, в пределах одного года создать работоспособную орбитальную станцию. Технические возможности для этого сегодня, по-моему, имеются.

— Как это мыслится практически, Константин Петрович? — Устинов положил перед собой лист бумаги, приготовился записывать основные мысли ведущего конструктора.

— Базой для ее создания должны послужить работы нашего и челомеевского КБ, — уверенно сказал Феоктистов. — Я предлагаю взять за основу бортовые системы, двигательную установку, солнечные батареи и стыковочный узел нашего «Союза» и цилиндрическую часть корпуса от «Алмаза» Владимира Николаевича. Потребуются минимальные доработки, в частности, по стыковочному узлу и, возможно, по системе регенерации.

Устинов записал на листе три слова: «Союз» плюс «Алмаз» и тут же поручил помощнику Илларионову пригласить на Старую площадь Смирнова, Келдыша и Афанасьева. Помощник перешел к столу с телефонами, а Дмитрий Федорович продолжил важный разговор с проектантом:

— У тебя есть эскизная проработка станции, Константин Петрович? Она согласована с Челомеем?

— Нет, Дмитрий Федорович, ни то, ни другое еще не сделано. Я не уверен, что наш главный конструктор поддержит мою идею.

— Мишина мы уломаем, если с этим предложением согласятся производственники и Академия наук. Но как в общих чертах мыслится доработка стыковочного узла?

— Стыковочный узел должен позволить прямой переход экипажа из корабля на станцию, — с ходу заявил Феоктистов. — Никаких сложных переходов через открытый космос.

— Что ж, по-моему, правильное решение, — поддержал проектанта оборонный секретарь ЦК партии…

Дискуссия продолжалась до позднего вечера. Прибывшие вскоре председатель Военно-промышленной комиссии Смирнов, президент Академии наук Келдыш и ракетный министр Афанасьев тоже в конце концов согласились с идеей Константина Петровича о создании долговременной орбитальной станции.

Помог «Союз». После полета Берегового прошел совсем небольшой накопительный срок, разразившийся в шестьдесят девятом подлинным штурмом околоземного пространства. Пилотируемые старты многоместных кораблей следовали один за другим. И каждый из них, словно в память о Сергее Павловиче, обязательно нес в себе важную изюминку новизны. Всего за год набралось пять таких стартов. Ни в один год до того не происходило столько. Умный «Союз» вполне оправдывал надежды своих творцов.

Все больше испытателей ракетной техники стартовало в космическое пространство. Командиром «Союза-4» стал Владимир Шаталов. Он взлетел на орбиту 14 января. Вслед, через сутки, стартовал «Союз-5», на борту которого было трое — Волынов, Елисеев и Хрунов. Два пилотируемых корабля встречались на орбите, впервые состыковывались, образуя единый комплекс. Елисеев и Хрунов через открытый космос перешли в «Союз-4» и в нем, вместе с Шаталовым, возвратились на Землю. Волынов, после отстыковки от «Союза-4», совершил спуск один.

В октябре — фейерверк стартов. Один за другим, начиная с 11 числа, через сутки уходят на орбиту: «Союз-6» с Шониным и Кубасовым на борту; «Союз-7» — с Филипченко, Волковым и Горбатко; «Союз-8» — с Шаталовым и Елисеевым. В течение трех суток корабли совершали совместный групповой полет. Во время него Валерий Кубасов провел уникальный эксперимент по сварке различных материалов в условиях космоса и невесомости. Это был первый технологический эксперимент на околоземной орбите!

Очередной «Союз-9» с Николаевым и Севастьяновым на борту стартовал 1 июня семидесятого, но летал значительно дольше предыдущих, почти три недели. Дорога к орбитальной станции была открыта. «Союзы» еще продолжали свою космическую вахту, но на подходе был уже новый корабль, «Салют», ставший в дальнейшем основой долговременной орбитальной станции.

Почти полтора года продолжались доработки Н-1. На рассвете 3 июля семидесятого состоялся второй старт. Ракета оторвалась от пусковой площадки, поднялась на сто метров, и тут последовал взрыв одного из боковых двигателей. Система «Корд» отключила двигательную установку первой ступени. Носитель рухнул на пусковую площадку, разворотив стартовый комплекс.

Такой «кучности стрельбы», что выдалась Шаталову и Елисееву, до них не переживал ни один космонавт Центра подготовки: за два с половиной года — три успешных космических старта! На «Союзе-10», как бы дублером Елисеева, взлетел инженер-исследователь Рукавишников. Чтобы заслужить право на полет с профессионалами, Николаю потребовались исключительные человеческие и деловые качества.

Рукавишникова отличали: эмоционально-волевая устойчивость, ясный аналитический ум, прекрасное знание электроники, физическая выносливость, способность мгновенно реагировать на сиюминутное изменение полетной обстановки. Такие изменения в космосе — не редкость. Они предсказуемы.

Незадолго до старта «Союза-10» первенец в семье Рукавишниковых, тоже Николай Николаевич, обратился к отцу с вопросом:

— Папа, а ты смог бы быть космонавтом?

— Наверное, смог бы, — уклончиво ответил отец.

— Ну, тогда стань им! — продолжил диалог сынишка. — Когда я вырасту, то обязательно полечу к звездам, как Юрий Гагарин!

Откуда было знать парнишке, что его отец уже готовится в Звездном к своему первому космическому старту, чтобы в невесомости, на околоземной орбите испытать новейшие физические приборы. Но самое главное, экипажу предстояло испытать системы поиска, сближения и сцепки их корабля с орбитальной станцией «Салют». От этого полета зависело выполнение большой и сложной программы космических исследований. Дружный экипаж успешно справился со сложной задачей.

Через год с небольшим, в конце июля семьдесят первого, — третий старт. Во избежание повторного разгрома пускового комплекса, баллистики предусмотрели «заваливание ракеты» по тонгажу в самом начале полета. Но последовал новый качественный сбой — с девятой секунды началось вращение носителя вокруг продольной оси. Когда угол поворота превысил десять градусов, автоматика отключила двигательную установку.

Новые доработки затянулись аж на полтора года. Проверки бортовых систем следовали одна за другой, стали бесконечными. Дефектные узлы и детали безжалостно заменялись новыми, многократно проверенными на работоспособность.

Но и четвертый пуск 23 декабря семьдесят второго не привел к успеху. На сто седьмой секунде полета начались продольные колебания ракеты с возрастающей амплитудой… Двигательной установке первой ступени оставалось отработать еще сорок три секунды… Превысив прочностные характеристики, металлическая громадина начала разрушаться. Многочисленные повреждения трубопроводов и самих топливных баков привели к сильному пожару и взрыву конструкции.

Это был конец для Н-1… Прислушавшись к рекомендациям головного института, Кузнецов приступил к модернизации двигателя, оценив все преимущества многоразовой конструкции. В течение года был изготовлен и прошел огневую проверку первый отечественный ЖРД фактически в многоразовом исполнении. К пятому пуску все двигатели были доведены. В необходимости такой же модернизации ступеней убедить главного конструктора Мишина не удалось. Исчерпав кредит доверия после четырех аварийных пусков, правительство закрыло «Лунный проект».

Юрий стремился жить активно. Строил смелые жизненные планы. Время для него летело стремительно. После гибели Комарова пилотируемых полетов не было, но Юрий упорно готовился к своему, очередному, он ведь являлся дублером у Владимира. На другой день после защиты дипломного проекта в инженерной академии имени Жуковского, 18 февраля, Гагарин, выступая перед коллективом сотрудников газеты «Известия», на вопрос: «Когда вы снова полетите в космос?», ответил: «Обязательно полечу! Я не мыслю себе жизни без авиации, без полетов, без космоса!» Это была правда.

На рассвете 2 марта, как член Государственной комиссии, Юрий улетел на Байконур для участия в запуске автоматических «Зондов». Он поднялся в салон транспортника, поздоровался с экипажем, попросил разрешения у командира о занятии правого пилотского кресла. Надевая шлемофон и поудобнее усаживаясь на место второго летчика, Гагарин, с блеском в глазах, сказал:

— Как прекрасна наша профессия! Хочу летать и летать. Вернусь с космодрома — буду много летать. Разрешение получено!

С утра 6 марта у Юрия — особая работа. Он прихватил на космодром верстку книги «Психология и космос», написанную совместно с профессором Лебедевым. Это было, по существу, первое в мире исследование, соединившее в себе взгляды на актуальную проблему космонавта и ученого. Юрий пообещал вернуть верстку в издательство «Молодая Гвардия» в конце месяца и старался сдержать слово, используя каждое «окно» в работе.

Конец первой декады марта у Гагарина всегда был в особом почете. Как-никак женский праздник и рядом его день рождения. Он позвонил в Звездный, поговорил с дочерьми, потом с Валюшей, которая находилась в это время в больнице. Ближе к полудню отправил телеграммы матери и сестре в Гжатск. Прямо с почты позвонил в Звездный и поздравил с праздником Валентину Терешкову, первого коллегу из женской группы, которую с первого знакомства особо опекал Главный конструктор.

Вечером 10 марта Юрий вернулся домой. Позвонил жене в Москву, пообещал на другой день приехать. Потом допоздна читал Лене и Галочке интересную книжку Чуковского. Когда дочери улеглись спать, заместитель начальника Центра подготовки космонавтов разобрал накопившуюся за время отсутствия почту, изучил предстоящие летные упражнения.

В погожее утро 13 марта Гагарин занял наконец пилотское кресло в «спарке». Налет составил в этот день почти два часа. Он совершил несколько полетов по кругу, а закончил упражнение контрольным полетом в закрытой кабине. Инструктор Александр Устенко, опытный летчик, особенно придирчиво проверял технику пилотирования, ведь Юрию предстоял вскоре самостоятельный полет. Но полковник Гагарин работал четко и грамотно. Упражнения выполнял с изяществом.

Летный порыв Гагарина пытался сдержать генерал Каманин. «Главный куратор» космонавтов от командования ВВС был обеспокоен высоким темпом учебных полетов. 23 марта Николай Петрович пригласил к себе Гагарина на беседу.

— Я тоже летчик, Юрий Алексеевич, и отлично понимаю твое стремление быть в надлежащей форме, — доброжелательность и забота сквозили в голосе уважаемого наставника. — Но меня тревожит набранный тобой темп. Три летных дня в неделю — это очень много. Возможны перегрузки.

— На то мы и космонавты, Николай Петрович, чтобы выдерживать любые перегрузки, — улыбнулся в ответ Гагарин. — Заказано ведь десять «Союзов», и мы обязаны научить их летать. Этому учил нас Сергей Павлович.

Тут генерал Каманин понял, что уговорами ничего от Юрия не добиться, и переменил тему разговора:

— Как чувствует себя Валентина? Когда ты встречался с женой в последний раз?

— Вчера встречался, Николай Петрович. Чувствует она себя получше, на следующей неделе собирается вернуться домой, — четко, по-военному, доложил Гагарин.

— Ты с кем-нибудь из медперсонала уже разговаривал о дальнейшем лечении жены? Может, ей полезней съездить на пару месяцев в Крым? Там уже совсем тепло.

— Я разговаривал с ее лечащим врачом, а на обратном пути заехал в институт, к Евгению Анатольевичу, попросил его профессионального совета в уточнении диагноза.

— Карпов пообещал тебе помочь?

— Конечно, Николай Петрович. У нас с ним близкие, дружеские отношения.

Сроки поджимали. 24 и 25 марта Гагарин до полуночи работал над версткой книги «Психология и космос». Внимательно проверял фактический материал, вносил на полях необходимые дополнения и комментарии. А утром следующего дня он поехал в издательство, зашел к главному редактору Осипову. В долгой беседе по содержанию рукописи участвовал и редактор книги Федченко. В заключение встречи Осипов пригласил к себе сотрудников, которые участвовали в подготовке книги к изданию. Гагарин поблагодарил их за большую работу над его вторым произведением, пообещал, что непременно напишет книгу о своих встречах с Королевым. Тут Юрия словно прорвало:

— Вы не можете себе представить, товарищи «молодогвардейцы», что значил для будущих космонавтов Сергей Павлович. Лично я считал его при жизни и теперь считаю своим духовным отцом. Главный конструктор не реже раза в месяц приезжал в Звездный, непременно встречался с нами, интересовался ходом подготовки, привозил какую-нибудь интересную новость. Сам тщательно редактировал программу наших занятий, подбирал толковых преподавателей. Ему очень понравилось, когда мы всем отрядом отстояли от врачебных придирок Володю Комарова…

Тут кто-то из сотрудников издательства спросил:

— Юрий Алексеевич, а кто именно решил вопрос о первом космонавте? Кто сказал, что им должен стать Гагарин?

Тут Юрий высказался осторожно, предположительно:

— Я не уверен, что кто-то в Главном штабе ВВС, Руденко или Каманин, у нас, в Центре подготовки, знает этот вопрос совершенно точно. Официально, его решила уже на Байконуре Государственная комиссия 10 апреля. Но я убежден, что Сергей Павлович принимал в принятии такого решения активное участие, а может быть, именно он и предложил мою кандидатуру. Вам очень трудно сегодня представить, каким огромным авторитетом он пользовался повсюду — в ЦК партии, в правительстве, в Академии наук, в собственном ОКБ и на производстве, где делается ракетная техника. Его авторитет повсюду был непререкаем…

Сказав так, Гагарин на секунду умолк, посмотрел на Осипова и Федченко, а потом сказал:

— Я не ошибусь, если скажу, что никто из сотрудников «Молодой Гвардии» не был дома у Сергея Павловича. Мне посчастливилось у него быть много раз. Это — музей космонавтики в миниатюре. Я был на его даче в Сочи. Его жена, Нина Ивановна, жива. Давайте вместе к третьей годовщине со дня смерти Королева подготовим большой интересный материал. Я обещаю принять в этом издании активное участие.

В три часа пополудни, в тот же день, Юрий присутствовал на предварительной подготовке к полетам. В дневнике, вечером, он сделал короткую запись: «Разрешены полеты 27 марта в одной из авиачастей. Я в них участвую. На телевидении готовится большая передача к Дню космонавтики. Генерал Кузнецов получил письмо от руководителей Останкинского телецентра с просьбой поучаствовать в праздничном „Огоньке“. Начальник Центра подготовки еще не решил, кто от нас конкретно примет в нем участие».

Вечером 27 марта, несмотря на полеты, он вместе с дочками собирался опять навестить Валюшу в больнице… Не приехал.

В тот летный день в тренировочных полетах, кроме Гагарина, должен был участвовать полковник Николаев, а полковник Леонов готовил не летавших еще космонавтов к парашютным прыжкам в соседнем квадрате. Готовились Шаталов, Волынов, Елисеев, Кубасов, Филипченко, Волков, Горбатко, Рукавишников.

В кабинете полковника Серегина на командном пункте начальник Центра подготовки генерал Кузнецов тщательно проверял летную книжку Гагарина, правильность ее заполнения, общий налет. Дал «добро» на участие в полетах.

Юрий прошел в класс предварительной подготовки. Начальник связи полка Понкратьев предложил Гагарину проверить данные запасных аэродромов в Щелково и Монино. Юрий достал планшет, сверил свои контрольные записи.

В класс предварительной подготовки вошли Серегин и Кузнецов. Командир полка распорядился:

— Проводите предварительную подготовку!

Заместитель командира Сухинин начал постановку задач. Затем выступили руководитель полетами, дежурный штурман, главный инженер и начальник связи.

Полковник Серегин слушал сообщения начальников служб, просматривал полетные листы, собственноручно правил их в отдельных местах, потом отыскал глазами того «учлета», чей документ оказывался в его руках, утверждал его право на полет в этот день.

— Через два часа резко ухудшится погода, Юрий Алексеевич, — тихо предупредил Гагарина командир полка.

— Мы успеем отлетать при сносной погоде, Владимир Сергеевич, — уверенно отозвался заместитель начальника Центра подготовки.

Тут же Серегин и Гагарин отправились на аэродром и в десять девятнадцать взлетели. В полете предстояло выполнить несколько обязательных упражнений: виражи с креном тридцать градусов, витки малой спирали, пикирования и выходы боевым разворотом. Завершалась программа выполнением двух «бочек».

В десять двадцать шесть УТИ МиГ-15 под бортовым номером 18 занял свою зону и получил разрешение продолжать выполнение контрольной программы.

В десять тридцать Гагарин запросил разрешение на переход с курса «70» на курс «320» и получил «добро» от руководителя полетов. Через четыре минуты он должен был завершить разворот на привод и доложить о начале снижения до высоты круга. Доклада об этом не последовало. На запрос руководителя полетов «625-й» не ответил. Все борта, находящиеся в том районе, попросили связаться с самолетом Гагарина — Серегина. Он молчал.

Через сорок пять минут, когда стало ясно, что горючего на «спарке» Гагарина — Серегина не осталось, тревога охватила всех занятых на полетах… По радио последовали команды: «Всем самолетам, готовым к взлету, выключить двигатели. Всем летчикам прибыть в штаб. Поднять в воздух транспортный Ил-14».

Пошло томительное время надежды. Включаются дополнительные радиоэлектронные средства. В воздух поднимаются поисковые вертолеты. Комплектуются наземные поисковые группы.

Наконец с борта Ил-14 поступает донесение:

— Южнее поселка Новоселово в лесу видна большая воронка…

Поисковая группа полка тотчас отправляется к месту возможной катастрофы, указанной самолетом-разведчиком.

Истребитель УТИ МиГ-15 Гагарина — Серегина столкнулся с землей в десять тридцать одну минуту ровно…

Что же произошло за эту минуту?

Вслед за «спаркой» Гагарина — Серегина в воздух поднялся «614-й», тоже учебная «спарка», которая облетывала двигатель после ремонта. В момент катастрофы она находилась в соседней зоне. А через минуту после взлета «625-го» руководитель полетов разрешил взлет паре МиГ-21. Он предупредил пилотов, что где-то рядом находится «625-й», но оба летчика ответили Сухинину, что никаких других машин они по курсу не видят.

В связи с резким ухудшением погодных условий парашютные прыжки были отменены. Полковник Леонов отдал команду своим коллегам возвращаться в Звездный, а сам машинально посмотрел на часы, подумал: «Сейчас Гагарин — Серегин должны заходить на посадку, но что-то не слышно привычного гула двигателя?» И тут до слуха Алексея докатилось эхо сильного взрыва…

Юрий не приехал к жене в больницу 27 марта. Такое случалось редко, чтобы он не выполнил свое обещание. Ближе к вечеру Валюшу охватило беспокойство. Она набрала номер домашнего телефона… Занято! Повторила набор еще несколько раз, но результат получился тот же. Тогда набрала номер соседей, Волыновых. Тамара ответила, что Юрий еще не вернулся с полетов, но дома все в порядке. Мария уложила девочек спать, а телефон у них почему-то испортился. Утром телефон тоже не работал.

В половине двенадцатого в палату вошли Терешкова, Николаев и Попович. Один их вид все сразу сказал Валюше. Она присела на краешек кровати, машинально спросила:

— С Юрой несчастье?.. Что произошло?.. Когда?

— Вчера утром их самолет не вернулся из зоны, — тихо сказал Павел. — «Спарку» Юрия и полковника Серегина нашли в лесу в полдень под Киржачом… Это во Владимирской области…

Мать собралась с духом и отправилась на лесную могилу любимого сына только летом. Рядом с Алексеем Ивановичем она долго стояла над воронкой, низко склонив голову. Потом, не сказав никому ни слова, медленно обошла поляну и, ступая с осторожностью, скрылась за деревьями. Когда вернулась, сказала:

— Вот, собрала… Остальное, похоже, ушло с Юрашей в землю.

На ладонях Анны Тимофеевны лежали рваные куски дюраля — обшивки его истребителя, разбросанные взрывом по округе.

— Осиротил нас сын, Нюра, в день моего рождения… Осиротил, — тихо, повернувшись к жене, сказал Алексей Иванович.

Валюша подошла к матери, обняла ее за плечи, чтобы успокоить. Сама она за три минувших месяца уже как-то смирилась с горечью дорогой утраты, всячески сдерживалась на людях. Мать и жена долго стояли молча, прижавшись друг к другу…

В адрес Гагариных шло несметное число соболезнований. Жена бывшего гжатского партийного секретаря Регина Федоренко откликнулась в числе первых:

«Дорогие Анна Тимофеевна и Алексей Иванович!

Ваш сын не умрет никогда. Он ведь человек-легенда! Мужайтесь. Вы дороги всем людям как родители Юрия Гагарина».

Позднее правительственная комиссия по расследованию причин катастрофы «625-го» установила:

«На самолете разрушений и отказов агрегатов и оборудования в полете не имелось… Пожара и взрыва на самолете не было… Двигатель в момент столкновения с землей работал… Электрическая сеть самолета находилась под током… Кислородная система была исправна… Экипаж находился в работоспособном состоянии. Позы обоих летчиков до конца были рабочими…»

Через два с половиной месяца после полета Берегового принял старт «Союз-4» Шаталова. Цифра у Владимира выдалась неудачная. Он оказался уже тринадцатым. Но полковник Шаталов не сетовал. Его «Амур» взлетел с Байконура 14 января. Через сутки стартовал многоместный «Союз-5». На его борту — трое смельчаков: Волынов, Елисеев и Хрунов. Экипажам двух пилотируемых кораблей предстояло состыковаться, образовать первую орбитальную станцию. Когда это произошло, Елисеев и Хрунов, облачившись в скафандры, через открытый космос перешли в «Союз-4» и вместе с Шаталовым через двое суток полета благополучно возвратились на Землю.

Не так получилось у командира «Союза-5» Волынова. Он приземлялся через сутки. Посадка у Бориса получилась отнюдь не «мягкой». На заключительном этапе спуска корабля возникла похожая ситуация, что и у «Союза-1» с Комаровым на борту. В расчетное время не произошло разделение спускаемого аппарата с бытовым и приборным отсеками. Панели солнечных батарей закручивали корабль, и он, беспорядочно вращаясь, в потоке огня с большой скоростью несся к Земле. Только взрыв топливных баков тормозной двигательной установки позволил освободиться от лишних отсеков. Автоматика была уже не в состоянии стабилизировать «Союз-5», и он продолжал вращаться.

Но, к счастью, на этот раз нормально сработала парашютная система. Вращающийся спускаемый аппарат стал закручивать стропы и купол парашюта в «падающую грушу». Спасением явилось то, что, дойдя до крайней точки, стропы начали раскручиваться в обратную сторону. Скорость падения заметно снизилась, но все же значительно превышала расчетную. Спускаемый аппарат упал на мерзлую землю. Удар получился невероятной силы. Несколько минут космонавт приходил в себя. Рот его наполнился кровью, потому что от удара сломалась верхняя челюсть.

В октябре шестьдесят девятого последовала серия пилотируемых стартов. Один сложнее другого. В них удалось осуществить давнишнюю задумку Сергея Павловича — групповой полет трех многоместных «Союзов». 11-го числа взлетел «Союз-6» с Шониным и Кубасовым на борту. Через сутки стартовал «Союз-7»: Филипченко, Волков, Горбатко. Еще через сутки отправился на орбиту «Союз-8» с Шаталовым и Елисеевым повторно. Валерий Кубасов прихватил с собой сварочную установку «Вулкан», которую ему предстояло испытать в невесомости. И он впервые в мире осуществил сварку материалов на орбите!

Необычайно трудным получился полет «Союза-9» с Николаевым и Севастьяновым на борту в июне семидесятого. Их почти восемнадцатисуточная экспедиция во многом явилась полетом в неизвестность. Экспериментальные исследования, выполненные космонавтами, имели огромное значение для последующих шагов в безбрежный океан Вселенной. По существу, космонавтика перешла от этапа исследования околоземного пространства к этапу его практического освоения.

Вечером 31 мая состоялось «парадное» заседание Государственной комиссии. Николаев и Севастьянов поблагодарили ее членов за доверие и взяли обязательство непременно выполнить поставленную задачу. Затем состоялась пресс-конференция, на которой космонавты не должны были говорить о длительности своего пребывания на орбите и оттого чувствовали себя скованно.

Старт «Союза-9» состоялся ровно в полночь и прошел без замечаний. Но на четвертые сутки полета на командном пункте пришлось поволноваться по поводу отказов в системе управления солнечными батареями. Космонавты перешли на их ручное управление, периодически отключая и включая их.

На двенадцатые сутки полета у экипажа появились заметные признаки переутомления. Это проявилось в работе с аппаратурой, оговорках и повторениях при радиообмене.

Пятнадцатые сутки ознаменовались тем, что Виталий, включая освещение кабины, ошибочно нажал кнопку включения табло автоматики системы посадки. Табло так и освещалось до приземления спускаемого аппарата.

Пополудни 19 июня корабль «Союз-9» вошел в плотные слои атмосферы и совершил благополучную посадку восточнее Караганды. Космонавты не смогли самостоятельно покинуть корабль. Их вынесла на руках поисковая команда. И на следующий день они еще очень тяжело переносили возвращение на Землю. Бледные, опухшие, апатичные, без жизненного блеска в глазах они произвели на Каманина при встрече в Чкаловской жалкое впечатление… Космонавтам требовался отдых и забота врачей.

Когда в надежности «Союзов» не сомневался уже никто, в июне семьдесят первого стартовал многоместный «Союз-11». На борту — Добровольский, Волков и Пацаев. В последний день месяца, отработав более трех недель на орбите, экипаж перенес в транспортный корабль все пленки и записи с результатами научных экспериментов, приготовился к возвращению на Землю. Все посадочные операции выполнялись строго по программе: расстыковка «Союза-11» с орбитальной станцией, включение тормозной двигательной установки, разделение отсеков корабля, вхождение в плотные слои атмосферы, раскрытие системы посадочных парашютов.

Корабль совершил «мягкую посадку». Вертолеты поисковой группы в считанные минуты приземлились рядом с ним. Спасатели удивлены: «Почему не открывается крышка входного люка?.. Почему отсутствовала радиосвязь на последнем участке спуска?» Поисковики сами открыли люк. Космонавты находились на привычных рабочих местах, но не подавали признаков жизни…

Когда корабль входит в плотные слои атмосферы, автоматически открывается клапан вентиляции и космонавты начинают дышать земным воздухом. Но клапан диаметром пять сантиметров открылся еще в пустоте, раньше положенного времени всего на три или четыре секунды. У космонавтов произошла кессонная травма — лопнули все кровяные сосуды. Магнитофонная запись совершенно точно показала, что командир корабля Георгий Добровольский потянулся, чтобы закрыть отверстие, ведь воздух в пустоте вырывался из корабля со свистом, но ему помешали пристегнутый ремень и декоративная обшивка… Чудовищная нелепость унесла жизни сразу трех замечательных космонавтов!

Этот вызов в штаб армии в начале третьей декады августа шестьдесят восьмого получился для генерала Корнеева все же неожиданным. В течение последних полутора лет командир 29-й дивизии довольно часто в разных обстоятельствах встречался с командармом, но ни разу генерал-полковник Добыш не начинал с ним разговор подчеркнуто официально, в присутствии членов Военного совета Павельева и Любимова. И говорить Федор Иванович начал сразу о новом оружии, межконтинентальных ракетах и их совершенно особом обслуживании.

— Космические корабли и различные автоматические станции запускаются в сторону Луны, к Марсу и Венере с помощью межконтинентальных ракет. Дошла очередь и до нас, войсковых ракетчиков, Владимир Егорович, получить такие средства в свое распоряжение, — Добыш пристально вгляделся в лицо подчиненного, будто желал сразу же получить ответ, как воспринимаются Корнеевым его начальные слова. Потом продолжил: — Получен приказ Главкома ракетных войск маршала Крылова о создании в составе нашей армии пока двух дивизионов отдельных стартов и соответственно двух технических ракетных баз их обслуживания. Военный совет армии на днях внимательно рассмотрел этот вопрос и решил поручить ответственные задания командованию 7-й и 29-й ракетных дивизий. У членов Военного совета не возникло никаких сомнений в том, что командиры передовых соединений, генералы Уваров и Корнеев, безусловно, в кратчайшие сроки, справятся с выполнением поставленной задачи. Что ты скажешь по этому поводу, Владимир Егорович?

Генерал Корнеев, вместо ответа, уточнил вопрос:

— По-видимому, Федор Иванович, такое поручение 29-й дивизии связано с недавним печальным опытом создания шахтного комплекса для ракет Р-14У в моем бывшем, Добельском полку?

— Почему ты считаешь свой недавний опыт печальным? — возразил Добыш. — Командование армии заранее знало, что почвенные условия в Прибалтике могут серьезно усложнить строительные работы на боевом комплексе. Так оно и произошло.

Тут же в дискуссию вступил генерал Любимов. Главный инженер армии пояснил свою позицию:

— Напротив, Владимир Егорович, мы сейчас даже довольны, что такое произошло раньше. Ведь шахтный комплекс для ракет Р-10 будет по всем техническим параметрам на порядок сложнее стартового комплекса для ракет средней дальности. Тот опыт мы обязательно учтем в предстоящей работе.

Генерал-полковник Добыш дополнил Дмитрия Петровича:

— Боевые стартовые комплексы пока отдельных дивизионов мы в дальнейшем обязательно развернем в самостоятельные полки. Поэтому и создаются дивизионы в теснейшей связи с техническими ракетными базами.

И командарм тут же поставил кадровые вопросы:

— Какому полку, Владимир Егорович, мы поручим организацию дивизиона отдельных стартов и создание технической ракетной базы в составе 29-й дивизии? Кого ты предлагаешь назначить их командирами? Это в данном случае очень важные вопросы.

Генерал Корнеев предчувствовал, что кадровые вопросы обязательно встанут в разговоре, и с самого начала наметил про себя подходящие кандидатуры. Но все же вначале уточнил:

— А в каком именно месте, по мнению командования армии, целесообразно расположить дополнительные дивизионные единицы, Федор Иванович?

— Мы считаем, что наилучшим позиционным районом для дивизиона отдельных стартов и технической ракетной базы является большая излучина Лиелупе, севернее Ауце, — твердо сказал Добыш и добавил: — Этот район уже обследован московскими проектантами. Через пару месяцев они пообещали выдать документацию нашим строителям на возведение сооружений.

Теперь для Корнеева прояснился и кадровый вопрос:

— Ближе других частей к этому району находится добельский полк Алексеева, товарищ командующий. Поэтому я предлагаю назначить командиром дивизиона майора Стурова, а командиром технической ракетной базы подполковника Базанова.

— С чем связан такой выбор, Владимир Егорович? — вступил в разговор член Военного совета генерал-майор Павельев. — Тут ведь желательно, чтобы между командирами обязательно присутствовал и надежный личный контакт.

— Он имеется, Николай Васильевич, — уверенно заявил Корнеев. — Оба молодых офицера получили хороший опыт оперативных действий на Кубе. Они достаточно знают личные качества и возможности друг друга.

— Вот это правильный подход к делу, — поддержал командира дивизии Любимов. — Хотя майор Стуров и сейчас является командиром дивизиона, все же переход его на межконтинентальные ракеты будет для него шагом вперед. Я хорошо помню майора Стурова по инспекторскому комплексному занятию в его дивизионе. Тогда еще старший лейтенант, он действовал четко и уверенно.

Создание технических ракетных баз в дивизиях, вооруженных межконтинентальными ракетами, открывало новый этап в развитии системы эксплуатации ракетного оружия. Ракетные комплексы и ракетные системы поднимались на качественно иную, по сравнению с ракетами средней дальности первого поколения, ступень развития. Теперь, уже на стадии конструкторских разработок, было произведено разделение функций приведения ракетного комплекса в боевую готовность. Другими становились его техническое обслуживание и функции несения боевого дежурства между смежными войсковыми структурами — ракетными полками и техническими ракетными базами.

Технологически сложные работы по приведению ракетного и специального вооружения в готовность к боевому применению, как и его техническое обслуживание, требовали большого количества разнообразной техники и фундаментальной подготовки специалистов, выполняющих эти специфические операции, что становилось не под силу боевым расчетам пуска. Тем самым, в отличие от ракет Р-12, Р-14 и Р-16, они высвобождались от этих операций, что позволяло сформировать расчеты компактными, нацеленными на выполнение главных задач. Ими становилось несение боевого дежурства в постоянной готовности к проведению пусков ракет, а также осуществление непрерывного контроля технического состояния ракет и всех обеспечивающих основных систем.

Техническая ракетная база создавалась в виде мощного войскового формирования, которое должно было осуществлять все оперативные задачи от приема ракетной техники и компонентов ракетного топлива из арсеналов, центральных баз и заводов-изготовителей, выполнения всех работ по испытанию оборудования пусковых установок, систем их жизнеобеспечения и охраны, приведения ракетного комплекса в боевую готовность, до отправки ракетной техники, снятой с боевого дежурства по выработке ресурса или модернизации ракетного комплекса.

Организационно-штатная структура технической ракетной базы, насчитывающей до одной тысячи человек личного состава, включала командование, штаб, основной и запасный командные пункты, технические группы — испытаний и регламентов, энергообеспечения, заправки, транспортировки и установки ракет, а также ремонтную мастерскую, отделение комплексного стенда, вспомогательные подразделения обеспечения и обслуживания.

Генерал Корнеев не ошибся в подполковнике Базанове. Сергей Сергеевич развернул кипучую деятельность по строительству технической позиции, хранилищ для специальной техники групп, складов для хранения компонентов ракетных топлив, производственных зданий для штаба, комплексного стенда, ремонтной мастерской, контрольно-измерительной лаборатории. Вскоре командир технической ракетной базы поставил вопрос перед главным инженером дивизии полковником Гурновым о строительстве учебной стартовой позиции, которая позволяла тренировать боевые расчеты по установке заправочного макета ракеты в шахту, по его заправке штатными компонентами ракетного топлива и их сливу, а также проводить необходимые регламентные работы.

Для организации оперативного устранения неисправностей на ракетах, пусковых установках, оборудовании командных пунктов, системах дистанционного управления и энергоснабжения и т. д. Базанов предложил организовать технический пункт управления. Ему оперативно подчинялись дежурные расчеты подразделений. Основной задачей расчета технического пункта управления являлось непрерывное отслеживание состояния ракетных пусковых установок и командных пунктов дивизионов.

Технический пункт управления оснащался необходимой аппаратурой связи, табло и планшетами отображения информации, справочными установками, набором эксплуатационных таблиц, технической документации и должностных инструкций. Это позволяло быстро и грамотно вырабатывать технические задания на устранение возникших ненормальностей или неисправностей ракетной техники и наземного оборудования в ходе комплексных занятий или очередных регламентных работ.

Когда Корнеев объявил подполковнику Алексееву о назначении майора Стурова командиром дивизиона отдельных стартов, его решение очень огорчило командира полка. Андрей Степанович так прямо и заявил командиру дивизии, что в личном плане, с точки зрения служебного роста, оно ничего не даст Стурову, а лучшее в соединении подразделение превратится в средненькое, каких много. Обнаружилась проблема с его заменой. Капитана Сильницкого Андрей Степанович не хотел назначать в командование дивизиона, считал, что тот не потянет сложную ношу. Но все же назначил Олега Игоревича исполняющим обязанности. Однако ни начальник штаба Щербак, ни замполит Тимохов не разделяли опасений командира. Оба заместителя считали, что лучшей кандидатуры, чем Сильницкий, на 1-й дивизион не подыскать…

Гибель генерала Корнеева командир полка Алексеев воспринял не только в качестве очевидной потери для всей дивизии, но и как большую личную утрату. Как-никак, но со времени появления в Прибалтике после Монинской академии он был всегда накрепко связан с Владимиром Егоровичем. Не всегда служебные отношения складывались гладко, но командир полка никогда не делал из осложнений трагедии и неизменно поддерживал командира 1-го дивизиона в его работе. Ко всему генерал Корнеев очень ценил преданность Андрея Степановича своей части.

Произошла нелепая катастрофа. Генерал Корнеев во второй половине дня 27 июня шестьдесят девятого выехал из штаба армии и намеревался до полуночи вернуться в Шауляй. Уже остались позади Рудня, Витебск и Полоцк. Но на подходе к Двинску, УАЗ Владимира Егоровича на скорости вылетел из-за поворота и, ударившись в заднее колесо груженного кирпичом самосвала, сорвался с высокого обрыва в кювет. Легковушка, совершив несколько беспорядочных кульбитов, в перевернутом положении придавила генерала Корнеева к земле. Когда подоспевшие спасатели вновь поставили УАЗ на колеса и вытащили из кузова командира дивизии, Владимир Егорович, потеряв много крови, был уже мертв.

В тот день после совещания у командующего армией Добыша генерал Корнеев встретился с главным инженером Любимовым. Опытнейшего армейского специалиста беспокоило состояние шахтных ракетных комплексов, нормативный срок эксплуатации которых быстро приближался к завершению. Требовалось принять решение на перспективу. Имелось два очевидных выхода — модернизировать действующее оборудование или заменить его новым. Генерал Любимов решил узнать мнение командира соединения по этому поводу:

— Вроде бы недавно мы начали ракетное дело, Владимир Егорович, а уже подходит срок окончания его эксплуатации. Думаю, ты понимаешь, что в условиях перехода на новое оружие такое затратное для страны дело не стоит торопить и форсировать.

— Но кто же позволит эксплуатировать боевые стартовые комплексы, Дмитрий Петрович, сверх их нормативных сроков? — справедливо возразил генерал-майор Корнеев.

— И я о том же, — подтвердил Любимов. — Не позволят. Поэтому наша служба предлагает продлить сроки эксплуатации комплексов путем проведения технических ревизий действующего оборудования.

— Что это значит, Дмитрий Петрович?

— Это значит, Владимир Егорович, что силами армейских инструкторских групп подполковников Лозовского и Партола по ракетам Р-12 и Р-14, при участии инженерных служб соединений, будет проведен тщательный осмотр оборудования комплексов. Годное к дальнейшей эксплуатации останется в работе, а то, которое вызовет сомнения в пригодности, придется заменить в ходе регламентных работ.

— Но такие осмотры следует провести в сжатые сроки, — заметил в ответ генерал Корнеев.

— Составлен график проведения технических осмотров до конца текущего года, Владимир Егорович.

— Такой срок подходит, Дмитрий Егорович, — у командира дивизии не осталось никаких возражений.

С тем генерал Корнеев и уехал из Смоленска…

Через полмесяца в командование 29-й ракетной дивизии вступил выпускник академии Генштаба полковник Кокин. В середине июля новый командир соединения приехал в полк Алексеева с инспекторской проверкой. Конечно, Леонид Ильич именовал свою первую встречу с Андреем Степановичем иначе, но, судя по составу сопровождающей его команды, она была именно такой.

Командира дивизии сопровождали все ближайшие заместители — главный инженер Гурнов, начальник штаба Торопов, начальник политотдела Логачев, начальник оперативного отдела Зайцев. Все они хорошо знали положение дел в передовой части. В первой половине дня Кокин побывал на всех полковых комплексах, а перед отъездом из Добеле встретился с офицерским составом штаба. Леонид Ильич коротко рассказал о себе, где служил и чего добился, выслушал и записал вопросы подчиненных. Сразу заявил, что изменение системы понедельных дежурств на стартовых комплексах пока не предвидится. Решение об обязательном проведении регламентов с целью продления сроков службы оборудования комплексов уже принято Главным штабом ракетных войск.

После встречи с офицерским составом полковник Кокин неожиданно спросил Андрея Степановича о его личных планах. Как уже после встречи заключил Алексеев, этот вопрос, возможно, обсуждался в штабе дивизии еще при Корнееве, оттого и возник вновь. Командир полка не стал скрывать, что полученный опыт службы в войсках считает вполне достаточным для того, чтобы поступить в академию Генштаба. Полковник Гурнов поддержал намерение Алексеева. Личная беседа с командиром полка на этой ноте и закончилась. Кокин пообещал Андрею Степановичу в течение ближайшей недели обсудить этот вопрос в Смоленске с генерал-полковником Добышем.

Наступившая неделя показалась поэтому для подполковника Алексеева долгой. Для себя командир полка заключил: будь что будет. Разрешат отправиться на учебу в Москву — хорошо, кстати, и вовремя — ведь ему стукнуло уже тридцать семь. Не разрешат — продолжит службу в нынешнем качестве.

Все, однако, разрешилось благополучно. В конце месяца Леонид Ильич позвонил в Добеле Алексееву и сообщил, что до конца текущего дня он должен представить рапорт на имя командарма Добыша для наложения резолюции. Затем документ по команде срочно уйдет в Смоленск.

Тут уж время сразу закрутилось с калейдоскопической быстротой. Надо было торопиться. Максимум до 3 августа личное дело требовалось представить в приемную комиссию академии, как предупредили подполковника Алексеева кадровики в Смоленске. Успел. В течение трех дней прошел Андрей Степанович «высокое собеседование» и получил документ о зачислении.

В середине августа Алексеев на несколько дней вернулся в Добеле, как положено, передал командирские дела подполковнику Рунову и убыл с семьей в недельный очередной отпуск. Большего времени до начала занятий в академии у него не оставалось.