Путь Моргана

Часть 2 Октябрь 1784 года – январь 1786 года

Бристольская тюрьма Ньюгейт располагалась в двух зданиях неподалеку от медеплавильного завода Уосборо, на Нэрроу-Уайн-стрит. Окруженные восемью судебными исполнителями, Ричард и Уилли вошли в тюрьму через массивные решетчатые ворота, напоминающие опускную решетку крепости. Узкие коридоры, начинающиеся по обе стороны от входа, были первым, что увидел в тюрьме Ричард. Не останавливаясь, старший пристав повернул налево, а его помощники подтолкнули пленников за ним, но сами остались снаружи.

– Заключенные Морган и Инселл! – рявкнул пристав. – Распишитесь.

Мужчина за столом взял два листка бумаги, протянутых приставом.

– И куда, по-вашему, я должен поместить их? – спросил он, ставя на каждом листе вместо подписи большой крест.

– Это твои заботы, Уолтер, а не мои, – бесцеремонно отозвался пристав. – Они доставлены по судебному приказу о передаче арестованных в суд, – добавил он и вышел.

Уилли рыдал, не стесняясь, Ричард держал себя в руках. Первое потрясение прошло, он вновь обрел способность чувствовать и думать, и почему-то ничуть не удивился. В чем его обвиняют? Когда это выяснится? Да, у него остались часы Сили и его вексель, но он же сообщил, что Сили получит свои часы обратно, и не собирался относить вексель в банк. В чем дело?

Из-за тесноты в тюрьмах его наверняка оправдают. Практичные члены бристольской судейской коллегии снисходительны к обвиняемым, способным заплатить отступного и возместить ущерб. Даже если ради этого Ричарду придется по уши влезть в долги, расплатиться с которыми поможет только очередная война, он знал, что родные не бросят его в беде.

– Пенни в день на хлеб, – сообщил тюремщик Уолтер, – пока не состоится суд. Когда вам вынесут приговор, кормить вас будут на два пенни в день.

– Мы умрем с голоду, – не задумываясь, отозвался Ричард.

Тюремщик вышел из-за стола и ударил Ричарда по лицу так сильно, что разбил ему губу.

– Придержи язык, Морган! Здесь ты будешь жить и умрешь по моим правилам и так, как мне заблагорассудится. – Вскинув голову, он проревел: – Шевелитесь, ублюдки!

В комнату ввалились двое мужчин, вооруженных дубинками.

– В кандалы их, – приказал Уолтер, потирая ушибленную руку.

Вытирая кровь манжетой, Ричард вместе со всхлипывающим Уилли направился по коридору, повернул направо и очутился в комнате, чем-то напоминающей мастерскую шорника, только вместо множества кожаных ремней все стены были увешаны железными цепями.

В бристольском Ньюгейте узников заковывали исключительно в ножные кандалы. Ричард стоял неподвижно, пока печальный хозяин мастерской делал свое дело. Браслет шириной в два дюйма, охвативший левую щиколотку Ричарда, запирался, а не держался на заклепках, а с браслетом на правой щиколотке его соединяла цепь длиной в два фута. Цепь позволяла передвигаться семенящим шагом, но не идти и не бежать. Охваченный паникой, Уилли начал отбиваться, однако тут же получил несколько резких ударов дубинками. Ричард, губа которого по-прежнему кровоточила, промолчал. Он поклялся самому себе, что замечание, сделанное в присутствии Уолтера, было из его уст первым и последним. Впредь придется вести себя, как в Колстонской школе, – сидеть тихо, стоять молча, выполнять приказы, не рассуждая, не привлекать к себе внимания.

В конце коридора находилась еще одна решетчатая дверь. Стражник отпер ее массивным ключом, и двух новых узников, Моргана и Инселла, ввергли в преисподнюю. Этот земной ад представлял собой огромную комнату, каменные стены которой непрестанно источали влагу, так что повсюду по их поверхности тянулись длинные известковые «сосульки» – наросты, почерневшие от копоти. Никакой мебели здесь не было и в помине. Каменные плиты пола покрывали слизь и испражнения, испускавшие аммиачную вонь. Закованные в ножные кандалы узники-мужчины казались беспорядочной шевелящейся массой. Большинство сидело на полу, вытянув перед собой ноги, некоторые бесцельно бродили по камере, еле передвигая отягощенные кандалами ноги и волоча за собой цепи, которые то и дело ударялись о ноги сидящих заключенных. Те, кто всю жизнь провел в Бристоле, привыкли к вони – запаху гнили, мочи, экскрементов. Но здесь, в душном помещении, вонь ощущалась острее.

Более-менее осмысленная деятельность происходила лишь в глубине камеры, возле закругленного вверху окна. Хотя Ричард никогда прежде не бывал в Ньюгейте, он пришел к выводу, что за окном находится тюремный погребок, где каждый, у кого найдется несколько монет, может получить кружку рома, джина или пива. Наслушавшись разговоров Дика и кузена Джеймса-аптекаря, Ричард вообразил, что в Ньюгейте то и дело вспыхивают драки из-за денег и выпивки, хлеба и вещей. Но теперь-то он понял, что тюремщики не допускают ничего подобного. Ни у кого из заключенных не хватило бы сил драться. Они голодали; многие, выпив на пустой желудок, дремали или бормотали что-то бессвязное, вытянув перед собой ноги и ни на что не обращая внимания.

Уилли преследовал Ричарда по пятам, вцепившись в него, как репей. Куда бы ни поворачивал Ричард, шмыгающий Уилли оказывался рядом, размазывая по щекам слезы. «Я сойду с ума. Этого я не вынесу. Все же я не стану утешаться ни ромом, ни дешевым джином. В конце концов через несколько месяцев это страшное испытание кончится – когда-нибудь судьи доберутся и до нашего дела, моего и Уилли. Но с какой стати он расхныкался? Что в этом толку?»

За час Ричард успел устать, железные браслеты на щиколотках натирали ноги. Отыскав свободное местечко у стены для себя и Уилли, он сел на пол и с облегченным вздохом вытянул ноги перед собой, тотчас сообразив, почему узники предпочитают именно такую позу. Он сразу перестал чувствовать тяжесть кандалов, цепь и браслеты теперь опирались на пол. Осмотрев свои толстые вязаные чулки, Ричард обнаружил, что за какой-нибудь час на них появилось множество дыр. Так вот почему эти люди старались не двигаться!

Его мучила жажда. Из трубы, вделанной в стену камеры со стороны Фрума, в корыто стекала тонкая струйка; жестяная кружка была прикована цепью к стене. Пока Ричард смотрел на нее, один из бродящих по камере заключенных остановился, чтобы помочиться в корыто. Только тут Ричард заметил, что корыто стоит рядом с четырьмя открытыми ведрами, которым полагалось вмещать испражнения двухсот человек. Если кузен Джеймс-аптекарь прав, пить такую воду нельзя. В камере полным-полно больных.

Стоило Ричарду вспомнить о Джеймсе, как он сам появился за решеткой, в коридоре. За ним шел Дик.

– Отец! Кузен Джеймс! – воскликнул Ричард.

В ужасе вытаращив глаза, оба родственника пробрались к нему.

Впервые с тех пор, как Ричард помнил себя, Дик рухнул на колени и зарыдал. Поглаживая отца по дрожащим плечам, Ричард переглянулся с аптекарем.

– Мы принесли тебе флягу легкого пива, – сообщил кузен Джеймс-аптекарь, показывая мешок. – И немного еды.

Наплакавшись, Уилли забылся беспокойным сном, но Ричард разбудил его, встряхнув за плечо. Ничего вкуснее этого пива он никогда не пробовал! Передав флягу Уилли, Ричард достал из мешка хлеб, сыр и десяток свежих яблок. У него мелькнула мысль, что к этим соблазнительным яствам наверняка потянутся десятки жадных рук, но ничего подобного не случилось. Никто не обратил на него внимания.

Совладав с собой, Дик вытер глаза и нос подолом рубахи.

– Боже мой, какой ужас!

– Отец, не отчаивайся, – без улыбки возразил Ричард. Он боялся, что ранка на губе вновь начнет кровоточить и перепугает Дика. – Рано или поздно состоится суд, и меня оправдают. – Он помедлил. – А нельзя ли договориться, чтобы меня выпустили под залог?

– Пока не знаю, – оживился кузен Джеймс-аптекарь, – но утром я схожу к кузену Генри-юристу и узнаю, есть ли у нас шанс опровергнуть обвинения на суде. Так что не унывай, Ричард. Морганов хорошо знают в Бристоле, к тому же ты фримен, пользующийся уважением. Я знаком с обвинителем – выступая против уважаемых граждан, он обычно не может связать и двух слов.

– Не знаю, почему слухи разнеслись так быстро, – вмешался Дик, – но перед тем как мы отправились в тюрьму, в таверну зашел сеньор Хабитас. Его старшая дочь вышла замуж за сэра Абрахама Айзека Элтона, с которым Хабитас очень дружен. Томас сказал, что сэр Абрахам Айзек наверняка будет председателем суда на твоем процессе, и даже если он прочтет тебе душеспасительную проповедь об искушениях Лилит, обвинение скорее всего снимут. Все зависит от того, какой совет даст судья присяжным. Сили Тревильяна в городе презирают – каждый присяжный мгновенно узнает его и поднимет на смех.

Оба Моргана пробыли в тюрьме недолго, но Ричард был этому только рад. Недавние волнения и легкое пиво незамедлительно дали о себе знать. Ему пришлось усесться на грязное ведро, спустив штаны и белье до колен, на виду у всех узников. Впрочем, никому до него не было дела. Вымыться и вытереться было нечем; Ричарду осталось лишь встать и одеться, не глядя на жидкое зловонное месиво. Такого жгучего стыда он еще никогда не испытывал. С этой минуты ему казалось, что он источает удушливую, омерзительную вонь.

На ночь узников перевели в камеру этажом выше – еще одну огромную комнату, где коек было слишком мало, чтобы на них разместились все. Несколько коек уже было занято узниками, пролежавшими весь день в лихорадке; некоторые из них не шевелились, как мертвые. Ричард и Уилли еще не утратили проворства, поэтому быстро разыскали свободные койки и захватили их. Ни матрасов, ни простыней, ни подушек, ни одеял здесь не оказалось. Повсюду виднелись засохшие испражнения и рвота.

Ричарду казалось, что он ни за что не сумеет уснуть. В камере царили сырость и холод, а он был укрыт только своим пальто. Но над утомленным Уилли ужасы Ньюгейта были уже не властны, и Ричард искренне поблагодарил милосердного Бога за то, что Уилли уснул и наконец-то замолчал. Ричард долго лежал, слушая стоны и храп, душераздирающий кашель, рвотные хрипы и скулящий плач какого-то юноши. Далеко не все узники были взрослыми мужчинами. Среди них Ричард насчитал около двадцати мальчишек в возрасте от семи до тринадцати лет, и хотя они не были закованы в кандалы и вовсе не казались порочными, почти все были пьяны. Их взяли под стражу за украденную кружку джина или носовой платок и теперь собирались судить по всей строгости закона. В «Гербе бочара» ничего подобного не случалось – Дик бдительно следил за посетителями. А если какой-нибудь проходимец украдкой проскальзывал в таверну и выхватывал кружку рома из-под носа зазевавшегося гостя, Дик всегда ухитрялся уладить дело мирным путем, пинком выставлял воришку за дверь, а пострадавшему наливал еще одну кружку бесплатно. Но такое случалось не чаще двух раз в год. Страшнее всего для завсегдатаев Брод-стрит была запятнанная репутация.

Вести, принесенные Диком и кузеном Джеймсом-аптекарем, помогли Ричарду воспрянуть духом.

Сеньор Хабитас неожиданно оказался его союзником – должно быть, ему до сих пор было стыдно вспоминать, что именно он познакомил Ричарда с мистером Томасом Латимером. Бедняга! Разве он в чем-нибудь виноват? В жизни всякое бывает, сонно подумал Ричард, смежил веки и мгновенно провалился в сон.

На следующий день Дик явился в тюрьму один, с мешком еды и флягой пива.

– Джим еще у кузена Генри, – объяснил он, присаживаясь на корточки и понижая голос, чтобы его слышали только Ричард и Уилли, жадно ловящий каждое слово.

– Стало быть, дело принимает неожиданный оборот, – ровным тоном отозвался Ричард.

– Да. – Дик стиснул кулаки и скрипнул зубами. – Тебя будут судить не в Бристоле, Ричард. Сили Тревильян обратился к властям Глостера – на том основании, что преступление свершилось в Клифтоне, и следовательно, за пределами Бристоля. В Ньюгейт тебя поместили временно – до тех пор, пока не закончится допрос свидетелей и дело не будет передано в суд. У меня голова раскалывается от юридических выражений! В этом я ничего не понимаю, никогда не пытался понять и не пойму!

Ричард прислонился к закопченной стене и перевел взгляд с отца на корыто с водой и четыре омерзительно грязных ведра.

– Ну что ж, – наконец выговорил он сдавленным голосом, – что будет, то будет, отец, а пока у меня есть более насущные потребности. – Он указал на свои ноги. – Прежде всего мне нужны тряпки, чтобы подложить их под кандалы. Еще один день – и чулки протрутся, а завтра дойдет до кожи и мяса. Если мне суждено когда-нибудь вновь очутиться на свободе – а так оно и будет, клянусь! – здоровье мне не помешает. Пока у меня есть возможность пить пиво и есть хлеб, сыр, мясо, фрукты и овощи, я не заболею.

– Тебя увезут в Глостер-Касл, – сообщил Дик, губы которого дрожали. – А в Глостере я не знаю ни души.

– И полагаю, у других Морганов там тоже нет знакомых. А этот Сили Тревильян очень умен! Как ему не терпится отомстить мне! Хотелось бы знать, за что: за обвинение в мошенничестве или за то, что я унизил его как мужчину? – Покачав головой, Ричард улыбнулся. – Скорее всего и за то и за другое.

– До меня дошли слухи… – с сомнением начал Дик.

– Рассказывай, отец. Я уже образумился, тебе незачем опасаться, что я опозорю тебя, – мягко попросил Ричард.

Его отец покраснел.

– Об этом мне рассказал мой новый поставщик рома, Дэви Эванс. Ты только послушай, Ричард! Он утверждает, что, едва Кейв и Торн услышали о том, что ты переселился в Клифтон, они бросились к Тревильяну и уговорили его выдвинуть обвинение против тебя и Уилли. Мы с тобой знаем, что Тревильян замешан в обмане акцизного управления и всеми силами стремится скрыть это. По словам Дэви Эванса, Кейв и Торн добиваются, чтобы тебя и Уилли судили прежде, чем дело о мошенничестве будет передано в суд. Тогда их дело будет закрыто: преступники не имеют права давать показания. Более того, Кейв встречался с главным сборщиком акциза – братом Бенджамина Фишера, Джоном (семейственность в таких учреждениях – обычное дело) – и предложил уплатить пеню в размере тысячи шестисот фунтов. Разумеется, братьям Фишер известно, что вас с Уилли взяли под стражу, известны также и преступления Тревильяна, однако против него нет ровным счетом никаких улик.

– Значит, мы лишены права давать показания.

Уилли заскулил, точно потерявшийся щенок. Молниеносно обернувшись к товарищу, Ричард схватил его за руку так крепко, что Уилли пронзительно взвизгнул.

– Замолчи, Уилли! Заткнись! Еще один звук – и клянусь, я закачу тебе такого пинка, что ты отлетишь в другой угол камеры и сдохнешь там в лихорадке!

Дик ахнул. Уилли умолк.

К радости изумленного Дика, именно в эту минуту в камере появился кузен Джеймс-аптекарь, волоча деревянный ящик размером с небольшой сундук. Если бы не кузен, Дик не нашелся бы что сказать сыну и его товарищу.

– Здесь кое-что для тебя, Ричард, но об этом позднее, – сообщил гость, ставя ящик рядом с узниками. Его глаза влажно поблескивали. – Похоже, с каждым днем положение осложняется.

– И неудивительно, кузен Джеймс.

– Законы настолько замысловаты, Ричард! Признаться, я понятия не имел о законах, которые не касаются моего предприятия, и, полагаю, то же самое может сказать каждый человек, особенно бедняк. – Он взял Ричарда за руку и порывисто пожал ее. – У тебя нет почти никаких прав, особенно за пределами Бристоля. Мы с кузеном Генри и преподобным Джеймсом обращались за помощью ко всем своим влиятельным знакомым, но по закону мы не вправе увидеть заявление Сили и даже узнать имена его свидетелей. Это неслыханно! Я надеялся, что тебя выпустят под залог, но это правило не распространяется на тех, кто виновен в тяжких преступлениях, а тебя обвинили в… – он с трудом сглотнул, – крупном воровстве и вымогательстве! И то и другое – серьезные преступления, Ричард, за них тебя могут повесить!

– Ну что ж, – устало отозвался Ричард, – это я во всем виноват, хотя было бы любопытно узнать, чем Сили подтвердит обвинение в вымогательстве. Он сам предложил обманутому мужу вексель, чтобы не доводить дело до суда. Может, теперь он утверждает, что я вовсе не муж и вымогал у него деньги под вымышленным предлогом? Но если я назвал эту женщину женой, мы считаемся гражданскими супругами – в том случае, если у меня нет законной жены, а у меня ее нет. Вот и все, что мне известно о законе.

– Понятия не имею, чем он подтвердил обвинение, – упавшим голосом произнес Дик.

– Первым делом мы должны разыскать Аннемари Латур. Она может подтвердить мои слова в суде.

– Тебе не позволят выступить в свою защиту, Ричард, – объяснил кузен Джеймс-аптекарь. – Обвиняемый обречен молчать, он не вправе высказываться. Все, что он может сделать в свою защиту, – представить своих свидетелей и, если ему разрешат, советоваться с адвокатом во время перекрестного допроса свидетелей обвинения. Но адвокат не имеет права ни допрашивать своего подзащитного, ни представлять суду новые улики. А что касается этой женщины – она исчезла. Будь на свете справедливость, ей полагалось бы сидеть в женском отделении Ньюгейта и ждать суда, но увы! Ее комнаты в Клифтоне пусты, никто не знает, куда она делась.

– Англия – удивительная страна. О том, что в ней творится, мы узнаем, лишь столкнувшись с ее законами нос к носу, – задумчиво обронил Ричард. – Неужели моему защитнику не позволят даже зачитать суду мои показания?

– Нет. Ты можешь говорить, только если судья задаст тебе вопрос, при этом ты должен отвечать на него, и ничего более.

– А если разыскать Аннемари с помощью миссис Герберт Бартон?

– Никакой миссис Герберт Бартон не существует.

Уилли громко всхлипнул.

– Не надо, Уилли, – мягко попросил Ричард. – Прошу тебя, не надо.

– Дьявольщина! – взорвался Дик.

– Подведем итоги: мы понятия не имеем, каким образом Сили намерен подтвердить выдвинутые обвинения, не знаем ни его свидетелей, ни того, какими будут их показания, – бесстрастно выговорил Ричард. – И кроме того, суд состоится в Глостере, в сорока милях от Бристоля.

– Вот и все, – подхватил кузен Джеймс-аптекарь.

Минуту Ричард сидел молча, покусывая нижнюю губу скорее в задумчивости, нежели в тревоге. Наконец он пожал плечами.

– Ладно, поживем – увидим, – произнес он. – А пока я должен подумать о насущных потребностях. Мне понадобятся тряпки, чтобы подложить под кандалы, тряпки, чтобы мыться и вытираться. – Он поморщился. – Если понадобится, последние я буду стирать под струей воды и использовать их влажными. У этих бедняг не осталось сил, чтобы воровать, но если я вывешу тряпки на просушку, их кто-нибудь да утащит. Придется заплатить кому-нибудь из тюремщиков, чтобы он подстриг мне волосы. А еще мне нужно мыло. И несколько смен одежды – рубашки, чулки, белье. И чистые тряпки, как можно больше. Немного денег на легкое пиво. Ручаюсь, вода сюда поступает из колодца Пагсли, она непригодна для питья. Именно поэтому здесь столько больных. – Он перевел дыхание. – Понимаю, все это стоит денег, но клянусь: как только я выйду на свободу, я начну возвращать долги.

В ответ кузен Джеймс-аптекарь открыл сундук с загадочным видом ярмарочного фокусника.

– О тряпках я уже позаботился, – сообщил он. – Если я сумею договориться с тюремщиками, тебе разрешат оставить сундук в камере. Сиди на нем или привязывай его веревкой к ноге, как Дик кассу. Разумеется, надзиратель просмотрел его содержимое. – Джеймс усмехнулся. – Но не нашел ни напильников, ни ножовок. Как ни странно, мне разрешили пронести в камеру бритву и ножницы. Должно быть, тюремщикам нет дела до того, если узники перережут друг другу глотки. А вот и ремень для правки бритвы и точильный камень. – Вынув ножницы, он протянул их Дику. – Подстриги его, кузен.

– Подстричь Ричарда? Я не смогу! – в ужасе воскликнул Дик.

– Придется. Тюрьмы кишат паразитами. В коротких волосах они плодятся не так быстро. А еще я прихватил гребень с частыми зубьями. Ричард, подстриги волосы на всем теле или сбрей их.

– У меня почти нет волос на теле, их будет достаточно подрезать.

А кузен Джеймс-аптекарь продолжал суетиться, засунув обе руки в сундук и вытаскивая оттуда нечто тяжелое и громоздкое. Наконец он выволок странный предмет и с торжествующим видом водрузил его на крышку сундука.

– Разве это не чудо? – спросил он.

Ричард, Дик и Уилли недоуменно уставились на предмет.

– Конечно, чудо, кузен Джеймс, но объясни, что это такое, – наконец попросил Ричард.

– Фильтр, – гордо отозвался кузен Джеймс-аптекарь. – Как видите, его каменная часть представляет собой чашу с коническим дном, которая вмещает три пинты воды. Вода просачивается сквозь камень и капает в подставленное снизу медное блюдо. Что происходит в самом камне, я не знаю, но вода, собирающаяся в медном блюде, лучше родниковой. А значит, – продолжал он с энтузиазмом истинного ученого, – она чистая и насыщенная кислородом, поскольку и родниковая вода тоже пробивается сквозь пористые породы! Я слышал, что итальянцы – на редкость умный народ! – давно пользуются этими фильтрами, но мне такой долго не попадался. И только год назад мой друг капитан Джон Стейнс вернулся на родину из Бразилии с грузом бобов какао для Джозефа Фрая и кошенили для меня. Он заходил за пресной водой на остров Тенерифе, изобилующий родниками. Кто-то показал ему это устройство, надеясь выгодно продать его в Англии. Такие фильтры вывозят в те районы Испании, где вода загрязнена. Капитан отдал фильтр мне, поскольку Фрай способен думать только о производстве шоколада. Я испытал фильтр, наполнив его водой из колодца Пагсли, – как ты верно заметил, Ричард, она непригодна для питья. И неудивительно, ведь деревянная труба от источника проходит через четыре кладбища.

– Как же ты испытал фильтр, Джим? – полюбопытствовал Дик, с видом мученика срезающий густые вьющиеся локоны Ричарда.

– Разумеется, сам пил воду, пропущенную через фильтр.

– Так я и думал.

– Поскольку я недавно начал вывозить каменные фильтры с Тенерифе, то сразу вспомнил о тебе, – заключил кузен Джеймс-аптекарь, засовывая фильтр обратно в сундук. – Он тебе пригодится, Ричард, хотя и прослужит недолго. Через девять месяцев пробный фильтр стал давать мутную воду с резким запахом. Но ты сразу заметишь, что фильтр загрязнился, – при этом внутри каменной чаши образуется липкий бурый налет. Впрочем, – продолжал он, – вместе с первой партией фильтров мне прислали письмо, где говорится, что грязные фильтры можно очистить, вымачивая их две недели в чистой морской воде и еще неделю просушивая на солнце. – Он вздохнул. – Увы, в туманной Англии это невозможно.

– Кузен Джеймс, – провозгласил Ричард с благодарной улыбкой, – я готов целовать тебе руки и ноги!

– Это ни к чему, Ричард. – Аптекарь поднялся, отряхнул руки и вдруг помрачнел. – Я принес сундук сегодня, – осторожно начал он, – поскольку никто не знает, когда тебя увезут в Глостер. Следующая выездная сессия суда состоится не раньше Великого поста, поэтому вряд ли тюремщики станут спешить. Но может случиться, что ты покинешь Бристоль уже завтра. А Джеймс-священник просил передать, что он зайдет проведать тебя.

– Буду с нетерпением ждать встречи, – отозвался Ричард, у которого от радости закружилась голова. Он поднялся, и Дик, сидя на корточках, аккуратно собрал волосы. – Отец, вымой руки уксусом и дегтем, как только вернешься домой, а до тех пор не вздумай касаться лица. И умоляю, принеси мне чистое белье и мыло!

Назавтра узников никуда не увезли. Ричард и Уилли пробыли в бристольском Ньюгейте до начала тысяча семьсот восемьдесят пятого года. Отчасти это промедление было благом – родные могли позаботиться о них, а отчасти – проклятием: родные Ричарда видели, как ему тяжело.

Решив повидать Ричарда, Мэг однажды пришла в тюрьму. Но разыскав сына среди сонма узников, больше похожих на призраков, увидев его лицо и стриженую голову, она лишилась чувств.

Но это было еще не самое худшее. Вскоре после Рождества Ричарда навестил кузен Джеймс-аптекарь.

– С твоим отцом случился удар.

Глаза Ричарда мгновенно утратили блеск. Даже после смерти Уильяма Генри они иногда бывали безмятежными, в них вспыхивали задорные огоньки, а теперь глаза угасли. Они по-прежнему были живыми, но казались глазами стороннего наблюдателя.

– Он умрет, кузен Джеймс?

– Думаю, нет. Я прописал ему строгую диету. Будем надеяться, что ни второго, ни третьего удара не последует. У него отнялась левая рука и нога, однако он может говорить и мыслит здраво. Он рвался к тебе, но мы решили, что в таком состоянии неразумно отпускать его в Ньюгейт.

– А как же таверна? Отец не выживет, если ему придется ее покинуть.

– В этом нет никакой необходимости. Твой брат прислал к нему в ученики своего старшего сына, славного паренька, не такого падкого на деньги, как сам Уильям. Думаю, мальчуган был только рад покинуть родительский дом. Жена Уильяма безнадежно скупа – впрочем, это ты и сам знаешь.

– Должно быть, именно она не пускает Уилла проведать меня. А он, наверное, горюет о том, что теперь некому точить ему пилы задаром, – бесстрастно ответил Ричард. – А как мама?

– Как обычно. Она знает лишь одно средство от всех бед – работу.

Ричард не ответил, только устроился поудобнее и вытянул перед собой ноги. Уилли молчаливой тенью жался к нему. Борясь со слезами, кузен Джеймс-аптекарь пытался увидеть Ричарда взглядом постороннего человека, что было не так уж трудно. Как ни странно, Ричард стал еще привлекательнее, чем прежде. Или раньше его привлекательность не так бросалась в глаза? После того как Дик состриг его кудри, оставив волосы длиной не более половины дюйма, короткая стрижка подчеркнула изящную форму черепа, высокие скулы и римский нос на гладком лице. Если в его внешности что и изменилось, так только рот: нижняя губа по-прежнему осталась чувственной, но Ричард держал губы плотно сжатыми, и они утратили свои безмятежные очертания. Тонкие, изогнутые черные брови нависли над глазами.

«Ричарду минуло тридцать шесть лет, – думал аптекарь, – Бог подверг его испытаниям, как Иова, и все же Ричард не сломался, не пытался обмануть или оскорбить Всевышнего. За последний год он потерял жену и единственного ребенка, все свое состояние, репутацию, родных – таких, как его эгоистичный братец. Но себя Ричард не потерял. Как плохо мы знаем тех, кого считаем знакомыми как свои пять пальцев, кто провел рядом с нами всю жизнь!»

Ричард вдруг ослепительно улыбнулся, его глаза блеснули.

– Не тревожься за меня, кузен Джеймс. Тюрьма не в силах погубить меня. Я просто должен пережить это испытание.

Поскольку из Бристоля в Глостер предстояло перевезти лишь нескольких заключенных, Ричарда и Уилли известили о поездке за два дня, в первую же неделю января.

– Можете взять с собой то, что сумеете унести в руках, – разрешил тюремщик Уолтер, когда узников привели к нему, – но ни на йоту больше. Никаких тележек и тачек!

Он не намекнул, как их повезут, и Ричард воздержался от вопросов. Уилли открыл было рот, но тут же поморщился от боли – Ричард вовремя наступил ему на ногу.

Сказать по правде, Уолтер весьма сожалел о том, что Ричард Морган, который за три месяца пребывания в тюрьме помог ему нажить кругленькую сумму, покидает Бристоль. Родные кормили Ричарда и Инселла, а это означало, что каждый день у Уолтера прибавлялось по два пенса; отец Ричарда раз в неделю присылал Уолтеру галлонную бочку хорошего рома, а аптекарь каждый раз совал ему в руку целую крону. Если бы не эти подарки, Уолтер счел бы Ричарда Моргана буйнопомешанным и продержал бы его в больнице Святого Петра, пока его не увезли бы в Глостер. Морган и вправду спятил!

Каждый день он мылся мылом и ледяной водой из трубы; справив большую нужду, вытирался тряпкой, а потом стирал ее, остерегался садиться на грязное ведро, стриг волосы, ни разу не побывал в тюремном погребке, почти все свободное время читал книги, присланные священником церкви Святого Иакова, и самое странное – каждый день наполнял огромную каменную чашу водой из трубы и пил только ту воду, которая стекала в подставленное под нее медное блюдо! Когда Уолтер полюбопытствовал, что делает Ричард, тот ответил, что превращает воду в вино, как на свадебном пиру. Безумец! До него далеко даже мартовскому зайцу!

Заранее узнав о предстоящей поездке в Глостер, Ричард успел подготовиться к ней.

Кузен Джеймс-священник принес ему новое пальто.

– Как видишь, твоя кузина Элизабет пришила к пальто толстую шерстяную подкладку, – кузина Элизабет приходилась Джеймсу женой, – и приготовила две пары перчаток – кожаные без пальцев и вязаные с пальцами. А то, что лежит в карманах, – это от меня.

Неудивительно, что пальто показалось Ричарду невероятно тяжелым: в обоих карманах лежали книги.

– Я выписал их из Лондона через Сендолла, – объяснил кузен Джеймс-священник. – Эти книги напечатаны на тончайшей бумаге, я решил не забивать тебе голову религией. Здесь только Библия и молитвенник. – Он сделал паузу. – Беньян – приверженец баптизма, если его можно назвать религией, но его «Путь паломника» – великая книга, поэтому я дарю ее тебе. И вот еще Мильтон.

В карманах нашлись еще трагедии Шекспира, одна из его комедий и «Жизнеописания» Плутарха в переводе Джона Донна.

Ричард взял ладонь преподобного Джеймса и приложил ее к щеке, закрыв глаза. Целых семь книг небольшого формата, на тонкой бумаге, в мягком переплете!

– Ты не просто подарил мне пальто, перчатки, Библию, Беньяна, Шекспира и Плутарха – ты сумел позаботиться о моем теле, душе и разуме. Не знаю, как благодарить тебя.

Кузена Джеймса-аптекаря тревожило прежде всего здоровье Ричарда.

– Вот новый каменный фильтр, хотя менять его еще рано, – посмотри, камень немногим тяжелее пемзы! Вот деготь и новое твердое мыло – ты расходуешь мыло слишком быстро, Ричард, чересчур быстро! Моя особая битумная мазь исцеляет все – от язв до чешуйчатого лишая. Чернила и бумага – я обвязал пробку проволокой, чтобы чернила не вылились. А вот еще кое-что – ты только взгляни, Ричард! – воодушевился он, как всегда, довольный возможностью опробовать новое изобретение. – Это вставки, которые заменяют отточенные перья, в них вставляют деревянные ручки. Я выписываю их из Италии, хотя придуманы они в Аравии, где гусиные перья – большая редкость. Еще одна бритва – на всякий случай. Коробочка солода – он предотвращает цингу и пригодится тебе, если ты не сможешь покупать свежие фрукты и овощи. И целая куча тряпок. Моя жена и твоя мать нарезали их из старых простыней. Корпия и квасцы, останавливающие кровотечение. Бутылка моего патентованного тонизирующего средства, в которое я добавил драхму золота – на случай, если у тебя появятся нарывы. Если же средство кончится, а нарывы или чирьи пойдут снова, пожуй кусочек свинца. Остальное место занимает одежда. – Деловито уложив вещи в сундук, он нахмурился. – Боюсь, кое-что тебе придется разложить по карманам пальто.

– Они уже набиты, – отозвался Ричард. – Преподобный Джеймс принес мне книги, я не могу оставить их здесь. Если будет сломлен мой дух, кузен Джеймс, физическое здоровье мне ни к чему. За эти три месяца я не сошел с ума только потому, что постоянно читал. В тюрьме сильнее всего тяготит безделье. Отсутствие какого-нибудь занятия. Во времена Беньяна – да, Джеймс подарил мне «Путь паломника» – узники могли выполнять полезную работу и даже продавать свои изделия, чтобы прокормить жен и детей, как делал сам Беньян двенадцать долгих лет. А здесь тюремщики не выводят нас даже на прогулки. Без книг я наверняка лишусь рассудка. Поэтому я должен взять их с собой.

– Понимаю.

Общими усилиями им удалось разместить в сундуке все драгоценное имущество. Два крепких замка закрылись только после того, как Уилли сел на крышку; ключ на веревке Ричард повесил себе на шею. Когда он поднял сундук, оказалось, что тот весит не меньше пятидесяти фунтов.

Сундук, приготовленный для Уилли, был поменьше и полегче.

– В нашем языке не найдется слов, чтобы выразить мою благодарность, – произнес Ричард, глаза которого наполнились любовью.

– И я благодарю вас, – подхватил Уилли и расплакался, несмотря на строгий взгляд Ричарда.

И они расстались, чтобы встретиться в Глостере во время Великого поста.

На рассвете шестого января Ричард и Уилли сложили вещи в сундуки и проковыляли в коридор, где ждал Уолтер вместе с незнакомцем, вооруженным дубинкой. Узников втолкнули в помещение, где три месяца назад их заковали в кандалы; Ричард решил, что с них снимут оковы на время поездки, и вздохнул с облегчением. Нести сундук было тяжело и без цепей. Но не тут-то было. Печальный кузнец, хозяин этой камеры ужасов, взял полосу железа шириной в два дюйма и закрепил ее на талии Ричарда. Его запястья тоже охватили наручники, а двухфутовые цепи пропустили через замок на животе. Только после этого цепь между щиколотками убрали и заменили ее двумя цепями: одна тянулась к замку на поясе от левой щиколотки, а вторая – от правой. Ричард обрел возможность передвигаться с обычной скоростью, но ему не хватило бы проворства, чтобы сбежать.

Четыре цепи сошлись чуть выше его пупка, там, где висел замок.

Изловчившись, Ричард поднял сундук и с радостью обнаружил, что цепи на запястьях поддерживают его, а вес равномерно распределяется по ним.

– Возьми сундук, как я, Уилли, – посоветовал он другу. – Так будет лучше.

– Придержи язык! – рявкнул Уолтер.

Пронизывающе-холодный воздух улицы показался Ричарду божественным нектаром. Раздув ноздри и широко раскрыв глаза, Ричард двигался, слыша за спиной шаги сопровождающего, который до сих пор не проронил ни слова. Кто он – судебный пристав из Бристоля?

Выход из зловонного подземелья стал для Ричарда настоящим праздником. Он знал, что Глостер – небольшой городок, следовательно, условия в тамошней тюрьме должны быть более сносными, чем в бристольском Ньюгейте. Разумеется, и в сельской местности случались преступления, но все газеты писали, что преступников манят крупные города. Кроме того, Ричард утешался мыслью, что большая часть срока заключения осталась уже позади: выездную сессию суда в Глостере назначили на конец марта.

О, свежий воздух! Низкое темное небо предвещало снегопад, ветер холодил уши Ричарда, не прикрытые волосами. Шляпа-треуголка надежно защищала его темя, но ее поля были загнуты вверх и потому не могли согреть уши. Впрочем, какая разница? Ричард с радостной улыбкой шагал по Нэрроу-Уайн-стрит, громыхая цепями.

Хотя было еще совсем темно, жители Бристоля обычно вставали рано; люди принимались за работу вскоре после рассвета, рабочий день продолжался восемь часов зимой, десять часов весной и осенью и двенадцать часов летом. Двум узникам, сопровождаемым хмурым незнакомцем, попадалось немало прохожих. С гримасами ужаса горожане спешили перейти на другую сторону, не желая даже приближаться к преступникам.

Двери медеплавильного завода Уосборо были открыты, изнутри вырывался рев и жар пламени. Очевидно, здесь по-прежнему ковали плоские цепи для новых корабельных помп. С тех пор как Ричард потерял все свои деньги, он не заглядывал на завод.

– На Долфин-стрит, – коротко приказал пристав, дойдя до угла. Значит, придется свернуть не к «Гербу бочара», а на север, к Фруму. Ричард понял, куда они направляются – к Глостерской заставе.

Эта догадка вызвала у него новый вопрос: кто оплачивает поездку? Их с Уилли перевозят из одного графства в другое, кто-то должен возместить дорожные расходы. Неужели власти Глостершира сочли его и Уилли настолько опасными преступниками, что согласились пожертвовать несколько фунтов на поездку за сорок миль и на оплату услуг пристава? Может, за все платит Сили? Разумеется, он. Наверное, Сили сейчас злорадно усмехается, подумал Ричард.

С Долфин-стрит они свернули на Бродмид, к заведению Майкла Хеншоу, откуда грузовые повозки отправлялись в Глостер, Монмут, Уэльс, Оксфорд, Бирмингем и даже в Ливерпуль. Здесь узников втолкнули в загон, заваленный конским навозом, и разрешили поставить сундуки на землю. Уилли пыхтел и отдувался.

«По крайней мере, – думал Ричард, – три месяца безделья не лишили меня сил. Бедняга Уилли просто слишком слаб, вот и все. Но если я проведу в тюрьме еще три месяца, то стану хилым, как он, если, конечно, в глостерской тюрьме мне не представится возможности работать и есть досыта. Но если я стану работать, кто будет сторожить мой сундук, отгонять от него воров? Мой деготь и фильтр им не нужны, но тряпки и одежду растащат за считаные минуты, и кто-нибудь обнаружит потайной карман с золотыми гинеями. И мои книги пропадут! Ведь я не единственный заключенный в Англии, умеющий читать».

Огромный фургон, куда велели забраться Уилли и Ричарду, имел парусиновый тент, натянутый на железные дуги. Тент защищал путников от буйства стихий, и это было кстати: надвигалась снежная буря. В фургон впрягли восемь битюгов, способных протащить его по грязным колеям дороги, соединяющей Бристоль и Глостер. Фургон заполняло множество ящиков и бочонков, и возница велел узникам пристроить где-нибудь свои сундуки.

– Они вправе держать свою собственность при себе – таков закон, – непререкаемым тоном возразил пристав. Забравшись в фургон, он отомкнул замки на поясах преступников и прикрепил цепи к дугам, поддерживающим парусиновый навес. Прикованные к дугам, Ричард и Уилли с трудом смогли устроиться на ящиках и вытянуть перед собой ноги. Пристав покинул фургон, удивив Ричарда: неужели он не станет сопровождать их до Глостера? Но пристав уселся на козлы рядом с возницей, и вскоре фургон заколыхался, трогаясь с места.

– Уилли, подвинься, – обратился Ричард к своему скорбному спутнику, готовому разразиться рыданиями. – Помоги мне придвинуть к стенке фургона мой сундук, а потом придвинем к ней и твой. Нам надо к чему-нибудь прислониться. И не вздумай лить слезы! Иначе я за себя не ручаюсь.

По этой разбитой, немощеной дороге лошади тащились черепашьим шагом, время от времени фургон по оси увязал в грязи. Ричарда и Уилли заставляли вылезать из-под тента и толкать фургон, и Ричард невольно улыбнулся, обнаружив, что той же участи не избежал и пристав. Снегопад усилился, однако было еще слишком тепло, чтобы грязь подмерзла. К концу первого дня проголодавшиеся и изнывающие от жажды путники преодолели лишь восемь миль из сорока.

Но возница был рад и этому. Наконец фургон остановился перед постоялым двором «Звезда и плуг» в Алмондсбери.

– Я дам вам матрасы и одеяла, – пообещал возница узникам, выказывая добродушие, которого не замечалось за ним в Бристоле. – Если бы не вы, мы бы до сих пор торчали в грязи. А ты, Том, заслужил кварту эля – хозяин постоялого двора варит его сам.