Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки.
Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит…
Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…
Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться,
и нет ничего нового под солнцем…
Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется
памяти у тех, которые будут после.
– Полетит. Полетит, моя хорошая, – трепещущий огонек со щелчком взвился над зажигалкой двенадцатого калибра и запалил тоненький фитиль свечки, неуклюже слепленной из свиного сала. – Птицей-птиченькой за море полетит молитвушка.
Сидевший на лежанке Птах, по-турецки скрестивший ноги, поводил огоньком по дну свечки, оплавляя мутную массу, и прилепил ее на угол тумбочки возле топчана, по которой тут и там застывшими слезами струился жир. Это была уже десятая.
Небольшая каморка, отведенная юродивому, таинственно освещалась множеством огоньков. В неровном свете мерцали лики нескольких святых, грустными глазами с давно растрескавшихся икон смотревших на одинокого человека.
– И взойду я в чертоги златоубранные, и не убоюся зла, – бормотал Птах, оглядывая свои владения. – С ветром попутным из краев далеких вернутся странники в отчий дом.
Открыв скрипнувшую дверцу, порылся в тумбочке, но, в очередной раз нашарив пустоту, опять вспомнил, что отдал Библию несколько месяцев назад. А она бы ему сейчас пригодилась. Да-а… Птах скучал без своих любимых историй про Бога и его друзей. Они всегда успокаивали его.
Остальные же только смеялись над ним. Ну и пусть. Зато никогда не били, так, потешались только. Птах был в Убежище своим.
Есть не хотелось. Хотя на ужин, на который сигналили три часа назад, он не ходил. В последние дни его не покидало какое-то странное ощущение, предчувствие, что ли.
Развалившись на лежанке и закинув руки за голову, старик вспоминал. Раньше он постоянно выходил на поверхность, был членом касты, которая гордо именовалась добытчиками. В тот день к Калининграду ушла группа из восьми человек. Важная миссия – сбор разведданных о поверхности и общем фоне, а также поиск возможных выживших в окрестностях. Так и не добрались.
Как позже выяснилось, Мать шла за ними от самого маяка, что стоял подле Убежища. Чуяла человечий запах. Оголодалась. Ему тогда на вторую ночь дежурить выпало, когда все случилось…
Вернулся он один. Почти через неделю, в лохмотьях, с блаженной улыбкой на постаревшем лице. И никто за все время на поверхности его не тронул – ни зверь, ни человек. Что-то случилось с ним. Что-то важное. Он просто вдруг с отчетливой ясностью осознал, что окружающий мир не враждебен ему. А может, попросту угодил в какую-то аномалию, с кем не бывает. Так иногда думал Птах в редкие моменты просветления сознания. Очень редкие. Хотя нынешнее его состояние он, наоборот, воспринимал как единственно верное.
Кто-то тогда из встретившей его братии в шутку так и сказал – Божий птах. Так и закрепилось.
Клык, вырванный из челюстей мутанта в чудовищной схватке, он никому не показал. Тайно пронес трофей в Убежище и спрятал в своей каморке. Это было его первое потрясение за много лет. Первая встреча с обитателем нового мира, словно шагнувшим из ветхих Библейских пророчеств.
И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. … И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. … И дано было ему вести войну со святыми и победить их. … Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых.
Потом отдал клык девчонке. Чтобы она вернула Ей. Когда Мать снова объявилась в окрестностях, он знал, что Ее встреча с юной охотницей неизбежна. В нареченной Степановой был какой-то стержень. Он знал, что они с Батоном справятся.
Так и вышло. Одолели тварь.
И вот теперь что-то должно было произойти снова. Что-то очень-очень важное. Но что именно, Птах пока никак не мог разобрать. Он спрашивал об том святых на иконах, но они молчали. Выбирался тайком на крышу ангара, но колючий, дышащий зимой ветер не шептал ему ничего нового. Словно не хотел разговаривать с ним.
– Ионы во чреве кита. Ионы во чреве кита, – повторял он, водя углем по намалеванному на стене кривому изображению субмарины.
От пальцев на стене протянулись черные полосы, словно у лодки выросли ножки. Поднявшись, Птах стал одну за другой задувать свечи, тихонько приговаривая про себя:
– И взглянул я, и вот Атом, и на нем всадник, которому имя смерть. И ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. И расступится твердая вода, и белое станет алым…
Наконец потухла последняя свеча, и комнатка погрузилась во мрак.
– Ионы во чреве. Во чреве кита. Вернется горлица в родное гнездо. Что-то случится…
В возвращение лодки уже давно никто не верил. Поначалу судачили, что, мол, отойдут ненамного да вернутся, чего там искать-то. Какая, к лешему, Антарктика, до нее полмира проплыть надо.
Но прошла неделя, потом другая, потом миновал месяц, и народ потихоньку начал шептаться. Сначала по комнатушкам да спальням, а потом уже в открытую стал роптать на горячность моряков и все чаще поминать недобрым словом злополучных поляков. А не обвели ли нас вокруг пальца, и не украли ли хитростью лодку? Все чаще стали обращаться к Совету с вопросами об энергоресурсах убежища. Сколько-де без «Иванушки» протянем? Поначалу успокаивали, отговаривались, а потом самим не до шуток стало.
Ясно ведь, что недолго осталось. Системы Убежища питались от атомного ресурса лодки, ход автономных систем хоть и был рассчитан на приличное количество времени, но на таком холостом движке они недолго протянут.
На второй месяц начались перебои с электропитанием, стали потихоньку чахнуть овощные и грибные фермы. Все чаще коридоры и помещения бункера освещались неровными сполохами аварийного освещения, к которому загнанные под землю люди стали потихоньку привыкать, выбора-то у двуногих кротов особого не было.
К началу третьего месяца обесточенная продовольственная ферма и другие инфраструктуры пребывали на грани полного запустения.
И тогда в Убежище случился переворот.
Обитатели бункера разделились на два лагеря – тех, кто верил в возвращение лодки, и тех, кто нет. Первых, конечно же, оказалось меньше, чем последних. Суровая реальность и перспектива вымирания уверенно брали свое. И довольно скоро, пользуясь шатаниями среди выживших, оппозиция устоявшегося Совета старейшин взяла власть в свои руки. Начальника службы безопасности, как воплощение грубой и простой силы, Евгения Ветрова с легкостью переманили на свою сторону, попросту увеличив его семье дефицитную пайку. Да и вообще все произошло как-то само собой, без возни и выстрелов. Перетекла одна власть в другую и… собственно, все.
Посреди ночи к Ерофееву постучались. Собирайся, мол, дед. Собрание новых старейшин будет.
– Да иду уж, иду.
И на том собрании скинули Лериного кормильца, пнув под самую шляпку, как старый гриб.
Не приплывет обратно лодка, сгинули, потонули или вообще на хрен к черту на кулички дернули.
– Но позвольте, – пытался возражать Ерофеев. – Никакой информации о них нет. Может, все и обойдется. Ведь у них миссия.
– Вот именно, что никакой информации, – рубил сплеча Фома Боровиков, отец несостоявшегося Лериного жениха, который с самого начала был подстрекателем и занял позицию руководителя оппозиционеров. – Миссия могла быть спланирована диверсантами, чтобы украсть у нас лодку, разве не так, товарищи? И твоя пигалица помимо прочего от моего сбежала. – Оратор посмотрел на сидевшего тут же сына Виктора. – Может, это ты все и подстроил, а?
– Да какое подстроил, – разводил руками Ерофеев. – Все ведь под одной крышей сидим. Кто ж знал-то.
– Вот именно. И нашей первостепенной задачей является укрепление и обустройство Убежища, а также быта всех его обитателей. И если мы продолжим слушать эти пустые россказни о том, что кто-то откуда-то собирается вернуться, мы поставим нашу общину на грань вымирания.
– Они вернутся, – заявил Ерофеев. – И ты, и я это знаем.
Он прекрасно понимал, что к его мнению прислушивались многие, и в оппозиции его считали сильным противником. Поискал среди собравшихся знакомые по старому Совету лица, но никого не нашел. Вот, значит, как…
Переворот. Смена власти.
– Да чего ты все заладил: вернутся, вернутся. Пайку, может, тебе удвоить или в отсек получше перевести?
– Купить хотите, – улыбнулся в бороду Ерофеев. – Чтобы в молчанку играл и народ попусту не гоношил. Только знаю я, что для власти вам все это надобно, зады помягче устроить, а на остальных плевать. А людям надежда нужна. Нет, Фома. Ни к чему мне твои подачки.
– Людям нужны не пустые россказни да надежды. А результат! Ре-зуль-тат, слышишь меня? По-хорошему всех бы вас, тебя и остальных, к стенке – за то, что оставили нас без лодки, – прорычал Боровиков. – Вырезать под корень, и дело с концом. Нам по вашей милости теперь все с нуля поднимать.
– Ну, вырежешь ты, а дальше-то что? – спокойно парировал Ерофеев. – Делу это никак не поможет.
– Ну что ж, – с показным сожалением вздохнул Боровиков. – Все свидетели, я пытался. А посему Александр Петрович Ерофеев отстраняется от места в Совете без дальнейшего права голоса. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. На этом на сегодня все, товарищи.
И разжалованный дед уныло поплелся в свою конуру, теша себя тем, что, по крайней мере, совесть его перед собой и перед остальными была чиста.
В тот день, как, впрочем, и во все остальные за последние несколько месяцев со дня отплытия «Грозного», Юрик встал ни свет ни заря. Поцеловав мать, натянул мешковатый рабочий комбинезон и, наскоро позавтракав в столовой грибной кашей, пахнущей железом от воды, направился на нижние ярусы в техпомещения. В отсек, который среди работников коротко назывался «Трек».
Там, в просторном помещении с низким потолком, в полумраке стояло две дюжины велосипедов и спортивных тренажеров, подключенных к поставленным у противоположной стены аккумуляторам. У велосипедов на задних колесах вместо шин были намотаны хомуты. Кисло пахло озоном. Напротив каждого агрегата на стене висел плакат или выцветавшая фотография, на которых были различные изображения – то пейзажи или панорамы давно канувших в Лету городов, то красивые девушки в соблазнительных позах, застывшие давным-давно, словно выхваченные у вечности привидения.
Выбирай, что больше нравится, садись и крути педали всю смену, добывай драгоценное электричество.
И Юрик уезжал. Привычно садился на потертое кожаное седло и отправлялся далеко-далеко, куда-то в другой, утраченный волшебный мир, которого он никогда не знал.
У него была своя любимая картинка, хотя и на других, не столь одетых девушек он нет-нет да украдкой поглядывал.
На небольшой, не более обычного бумажного листа реп-ро-дук-ции, как назвала ее мама, выдернутой когда-то из журнала, была изображена девушка в старинном платье и корзиной фруктов в руках. Она сидела на ступенях величественного здания, а ступени в свою очередь спускались в канал с водой, где плавали расписные лодки, в которых сидели господа и дамы, прятавшиеся от яркого солнца под раскрытыми зонтиками.
Крутя педали, Юрик каждый день уезжал к этой девушке. Придумывал ей различные имена, представлял, как пробует все эти незнакомые фрукты. Должно быть, у них просто немыслимый, восхитительный вкус.
Попадая в картинку, Юрик мысленно махал людям в лодках и был в любой момент готов защитить прекрасную барышню от неведомых злодеев – как отважный Дон Кихот, книжку про которого ему подарила родительница на последний день рождения.
В таких мечтах время проходило незаметно, и мальчишка зачастую даже перерабатывал смену, будучи не в силах вырваться из сладостного мира грез.
А возвращаясь с другими ребятами после работы и общего ужина в свой отсек, он вспоминал Леру. Может, девушка на репродукции напоминала ее? Или это просто была игра света от нарисованных лучей солнца в волосах незнакомки, отчего они казались огненно-рыжими?
Интересно, как она там? Как продвигается их путешествие? Наверняка Лерка и остальные уже увидели столько всего интересного! Черт! И почему он не сиганул тогда с ней? Но кто бы позаботился о маме, ведь кроме него у нее больше никого нет… Нет. Все правильно. Его место рядом с ней, ведь он мужчина, добытчик. Ну, по крайней мере, будущий. Мальчишка на это горячо надеялся и бегал встречать практически каждый возвращавшийся рейд с поверхности.
Как же ему хотелось быть таким, как они! От накатывавшей зависти каждый раз предательски горели уши. Все это их снаряжение, бронежилеты, шлемы и приборы ночного видения, а оружие… Юрик спал и видел себя в отряде, исследующим поверхность. И он обязательно будет возвращаться. И однажды увидит, наконец, собственными глазами загадочные облака, про которые столько раз рассказывала Лерка. И каждый раз будет приносить маме какую-нибудь диковину с поверхности. Вот увидите. Дайте только срок.
Убаюканный такими мечтами, он засыпал, чтобы на следующий день встать ни свет ни заря вместе с матерью, трудившейся в швейном цехе, и побежать на свидание к розовощекой дуэнье, проводя с ней ежедневно положенные восемь часов. Юрик старался не жалея сил и вместе с оставшейся горсткой людей продолжал верить, что однажды лодка все-таки вернется.
Вот поскорее бы!
Нередко он наведывался и в секретное Лерино место – ствол вентиляционной шахты, в надежде услышать ту самую таинственную мелодию. Но загадочный уголок оставался безмолвным, словно играл с ним и не торопился раскрывать секреты. Из густого сумрака не доносилось ни единого звука, разве что шелестел воздух в металлических коробах.
И каждый раз, посидев немного на куске ржавой арматурины, как некогда Лера, мальчишка возвращался в свой отсек несолоно хлебавши. Что же такого было в девушке, чего не было в нем, ломал голову Юрик. И все равно продолжал приходить.
А вдруг.
Несмотря на тяжелые времена, жизнь в Убежище шла своим чередом. Дети росли, грибы на ферме худо-бедно поспевали, дававшая мясо скотина с грехом пополам размножалась… Карабкались кое-как.
Не разобщило людей даже разделение на два лагеря – верящих в возвращение лодки и отвергавших эту идею. А куда было деваться. Все равно все у всех каждый день на виду.
Да и смена власти не казалась уж такой большой бедой. Даже те, кто ожидал возвращения «Грозного», понимали, что новый Совет по-своему прав. Нужно было как-то выживать в сложившейся ситуации, а делать это было возможным, только сплотившись в единый фронт.
В то утро, за несколько часов до пересменки, всех досыпавших последние часы перед работой обитателей Убежища разбудили крики бегущего по коридорам Птаха.
– Просыпайтесь, люди! – молотя во все двери, взволнованно нараспев вещал юродивый. – «Иванушка» вернулся!
Тут и там, со всех сторон, из-за перегородок все оживленнее слышался недовольный гомон потревоженных людей.
– Чего зверуешь, блаженный, – высунулся на стук начальник охраны Ветров с помятым лицом. – Дай людям поспать.
– Наспались! Лодка вернулась! Вставайте!
Расслышав крики, Юрик вскочил с постели как ужаленный. В комнате было темно. Мать еще не вернулась с ночной смены.
– Вернулись, – чувствуя, как бешено заколотилось сердце, прошептал парнишка, смотря на дверь, за которой только что пробежал Птах. – Лера приплыла.
Шел третий месяц с момента, как субмарина покинула ангар Пионерского бункера.
Они дождались.
«Судовой журнал.
Эресуннский пролив. Дания. Копенгаген.
Время cтоянки – … – ые сутки.
Вынужденная задержка была короткой. Приняли на борт русского гражданина Олега Пушкарева, назвавшегося сталкером из местного бункера. По его словам, на Убежище было совершено нападение группы неизвестных лиц, скорее всего, мародеров. Внутри оказались заложники – в том числе женщины и дети.
В результате спланированной операции нам удалось хитростью выдавить противника из бункера, также пришлось прибегнуть к превентивному ракетному удару малой силы. Как оказалось, «Грозный» еще способен показать себя.
В стычке трагически погиб метеоролог Евгений Савельев, мир его праху. Сколько человек мы потеряли за весь поход? Как восполнить потерю…
Чем ближе дом, тем сильнее ощущается усталость. Скольким людям мы еще должны или можем помочь? Пора подумать и о своих. Как они там? Скоро узнаем.
Теперь курс на Пионерск.
Принявший командование судном старший помощник Тарас Лапшов».
Мигель сидел в каюте и, в полумраке помещения тихо перебирая четки, листал блокнот со своими заметками. Почему-то именно сейчас ему вспомнилось, как полярники ныряли в прорубь на Крещение. А для него, едва только переброшенного с Чилийской базы на «Новолазаревскую», это был шок. Там же черт знает как холодно! Однако настоятель церкви Святой Троицы старенький отец Амвросий был непреклонен.
– Чего ты как девка жмешься, – беззлобно напутствовал он, пока остальные полярники один за другим опускались в прорубь, вырубленную в форме креста, от которой вовсю валил пар. – Крещаешься или нет? А ну, марш вместе со всеми!
Полярники по очереди ныряли в прорубь, выдолбленную в большой льдине. И практически каждый из них свое удовольствие подчеркивал крепким словцом.
Даже веселый дагестанец и просто отличный парень Гарик Керимов, считавший себя верующим мусульманином, принял участие в этом мероприятии. При этом он подчеркивал, что делал это исключительно с целью закаливания. Но это не избавило его от незлобных глуповатых шуток по поводу смены веры и употребления сала с алкоголем.
Особый энтузиазм проявила звезда экстремального спорта Виктория Островская, специально прилетевшая на «Новолазаревскую» по контракту с известной спортивной маркой для рекламной фотосессии. Эта, казалось бы, хрупкая блондинка буквально вихрем ворвалась в размеренную жизнь полярников – столько в ней было неуемной энергии. А когда узнала о крещенском купании, картинно надула губки и изобразила вселенскую обиду, что ее отдельно не позвали. Но тут же засмеялась и умчалась переодеваться в выделенный для нее домик.
Облачившись в короткий гидрокостюм, экстремалка с пронзительным визгом с разгона плюхнулась в воду, обдав брызгами окружающих.
Прилетевший с Викторией фотограф – не будь дурак – тут же схватил камеру и с остервенением маньяка начал снимать, ползая вокруг проруби. Конечно, в плане фотосессии купание в проруби не значилось, но из этого мог бы получиться толк. Тем более, что девушка с удовольствием позировала, изображая из себя русалку. А на все просьбы выйти из воды лишь энергично мотала головой, хотя стучащие зубы говорили об обратном. За что и получила в шутку «погремуху» белухи-шизофреника.
Чилиец долго не решался, мялся у проруби и боялся лезть в воду, пока кто-то из полярников не выдал ему сзади волшебный пендель. Будущий священник, не успевший снять штаны, под всеобщее улюлюканье плюхнулся в воду.
Читая, Мигель улыбнулся воспоминаниям.
– Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, – начал читать Символ Веры отец Амвросий, держа в руках позолоченный крест. – И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век: Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша.
Очутившись в воде, Мигель почувствовал, как его легкие словно стянули тугими ремнями, как сотни ледяных иголок безжалостно вонзились в его тело. Вынырнув, захлебнувшийся Мигель издал истошный крик, и ремни словно разорвались, словно он скинул груз, так долго давивший на плечи. И в тот момент он понял, что совсем не чувствует холода…Совсем.
Рассеянным взглядом Мигель обвел хохочущих на льдине полярников. Все они тыкали пальцами друг в друга, якобы указывая на столкнувшего злодея. Скупой на эмоции отец Амвросий лишь покачал головой.
– Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася, – продолжал нараспев он. – Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день, по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых. И жизни будущаго века. Аминь!
Окончив молитву, отец Амвросий посмотрел на Мигеля, выбравшегося из проруби.
– Ну как?
– Жарко, – честно признался Мигель, поднимаясь с четверенек на ноги. Действительно, он чувствовал, что в груди словно полыхали раскаленные угли.
Кто-то накинул на Мигеля теплый плед и всунул ему в руку чашку дымящегося чая.
Ярко светило солнце.
– А ты боялся, – лукаво усмехнулся батюшка. – Теперь вот и крест не зря будешь носить.
Это было очень давно. Веселого батюшки отца Амвросия уже давно не стало.
«А не зря ли я его ношу?» – подумал Мигель и закрыл блокнот.
«Иван Грозный» входил в Балтийское море, где уже вовсю властвовала зима. Настроение в команде царило не ах какое. Единственной светлой ноткой было скорое возвращение домой. Родные края приближались.
Спавшую Леру разбудила Чучундра, забравшаяся ей под тельняшку.
– Ну что тебе все неймется, глупенькая, – спросонья пробормотала девушка.
Зверек деловито копошился, будто что-то чуял. Больше заснуть у Леры не получилось. Сон не шел. Сколько сейчас времени? Да и не все ли равно.
Перевернувшись на спину в кромешной тьме и вытащив из-под одежды мышку, Лера стала перебирать в голове события последних нескольких дней.
Она вспомнила все, произошедшее с ними в Копенгагене.
Пушкарев не солгал.
После ракетного удара с «Грозного» захватившие Датский бункер боевики сдались. Разоружение было недолгим. После того, как остальные члены банды поняли, что Клещ захвачен, они сразу капитулировали.
Руководители бункера не стали прибегать к расправе, а на быстро проведенном собрании решили выгнать банду на поверхность. Вместе с легко обнаруженным «кротом», оказавшимся неприметным мужичком из службы обеспечения. Пусть убираются к чертям, откуда пришли, и заодно другим расскажут, чтобы неповадно было. В качестве наказания выгнали бывших захватчиков наверх без «химзы» и оружия.
Дальше были слова благодарности, рукопожатия и короткие, ничего не значащие и ничего не обещающие мимолетные знакомства. Чужие лица, незнакомая речь. Пушкарев, обнимающий жену и маленького сынишку. Управленцы убежища вынесли ему отдельную благодарность.
Лера смотрела на все это словно через мутное стекло. Тошнило. Нервы не справлялись с навалившимся напряжением. Батона сторонилась, хоть он и сразу подошел спросить, как дела. Пробормотала что-то бессвязное. Да и Тарас с остальными чувствовали себя явно не в своей тарелке. Чужая радость снова напомнила о доме, в который хотелось быстрее вернуться.
Самым тяжелым оказались похороны. Убитых в результате стычки членов банды Клеща без экивоков кремировали огнеметами, а одного из застреленных в тамбуре корейцев и Савельева, вопреки морской традиции, решили похоронить на земле.
Обряд погребения провел Мигель. Согласно традиции бункера, тела были доставлены в переоборудованный под кладбище Аквариум. На поверхность отправились все члены команды, в сопровождении местных сталкеров. В центре процессии на носилках несли завернутые в брезент тела.
Священник прочитал молитвы и произнес короткую речь.
– Упокой, Спасе наш, с праведными раба Твоего Евгения, и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко Благ, прегрешения его вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче.
Лера знала, что плакать в противогазе последнее дело, и все равно не смогла сдержаться.
Вечно веселый, неунывающий метеоролог, целую вечность назад показавший ей звезды по дороге в Антарктику, теперь был мертв. А какие веселые песни он пел под свою гитару! Осталась она теперь одна, живым напоминанием об ушедшем хозяине. Проклятый изуродованный мир собирал свою кровавую жатву. Сколько еще это будет продолжаться? Их и так осталось совсем мало…
Кое-как спели «Со Святыми упокой», заканчивая молебен.
– Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего Евгения, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная, – Лера слышала голос Мигеля как-то отстраненно, словно находилась не здесь, хотя стояла рядом со священником.
Сколько людей и друзей они потеряли в этом походе… Неужели смертям и бесконечным потерям так и не будет конца? Что они скажут дома? Что вирус оказался пустышкой, и все было зазря? С чем они вернутся домой? С пустыми руками и множеством смертей за душой. Без всякой надежды, с которой несколько месяцев назад, окрыленные, стремились к Антарктике.
– Все зря, – одними губами прошептала девушка. – Простите нас.
Когда было сказано последнее «прощай», старейшины бункера пригласили команду отпраздновать свое освобождение. Моряки упирались, мол, времени нету, братухи, нам к своим пора. Но в результате уговоров согласились остаться до утра.
Выпили, помянули. Поделились последними новостями. Как вы, откуда? Полмира увидели. Да ладно! Антарктика, секретный нацистский вирус, Чили, Фареры… Есть еще выжившие. Корейский танкер-крепость плавает, сигналы перехватывает, людей подбирает. Ковчег. Короче, очаги теплятся. Только толку от всего этого.
– В общем, хотели как лучше, а получилось, как всегда, – с грустью закончил рассказ Тарас, потеребив ус. – Точнее, как получилось…
Лера не вслушивалась в разговор взрослых. Она и сама не хуже старпома могла бы рассказать об их приключениях. После всех треволнений у девушки неожиданно проснулся аппетит, и она, ничего не слушая, трудилась над супом с двумя видами клецок – как ей сказали, из теста и из фарша. Лера понятия не имела, откуда такое диковинное название – клецки, но они были вкусные, а бульон наваристый (даже с кусочками сушеной зелени) и самое главное, горячий. Мигель, жевавший пресный хлеб, который отламывал от ломтя небольшими кусочками, с грустной улыбкой смотрел на нее.
Наутро, после застолья, руководство убежища выделило команде немного продуктов, патронов и кое-что из мелкого снаряжения, включая ПНВ. Захваченные в бою трофейные винтовки тоже оставили им.
– Спасибо вам, мужики, – вышедший проводить Пушкарь пожал руки Тарасу и Батону, пока остальные грузились в лодки под разливавшейся над головами розоватой молочной дымкой. – Я этого не забуду. Мы не забудем. Только жаль ваших…
– Не за что, – ответил старпом. – Тут уж ничего не попишешь. Они погибли как солдаты – в бою. Впредь внимательней будьте. И усильте дозоры.
– Обязательно.
– Ну, бывайте, братухи.
– Даст Бог, еще свидимся. Прощайте.
Моряки вернулись на «Грозный» и, миновав проходящую под водой часть Эресуннского моста, двинулись дальше.
Дом был уже совсем близко…
Зашебуршившаяся на тумбочке Чучундра вывела Леру из раздумий.
– Ну чего тебе все не спится, – пробормотала девушка. – Гулять хочешь? Ну, иди.
Откинув одеяло и спустив ноги с койки, Лера босиком прошлепала к двери каюты, приоткрыла ее, выпустила мышь наружу.
И тут только поняла: что-то не так. Не было ощущения привычной вибрации.
Они стояли.
– Что случилось? – она увидела появившегося в коридоре Мигеля.
– Не знаю. Надо посмотреть.
– Подожди, я с тобой. Только оденусь.
Когда Лера, натянув шапку и застегивая куртку, выбралась на палубу вслед за остальными, было раннее утро. Вокруг «Грозного» и впереди, насколько хватало глаз, простиралась бесконечная россыпь покачивающихся на волнах льдин. Девушке на мгновение даже показалось, что они снова оказались у берегов Антарктики.
Балтийское море замерзало.
– Вот те на, – проворчал щурящийся на ветру Треска.
– Гребана мать, – выругался Тарас. – Это еще что за новости? Такого раньше никогда не было.
– Аномалия? – предположил Мигель.
– Шут ее знает. Я слышал, такое случалось, но очень редко – раз в несколько сотен лет!
Лера вспомнила о вечно всем интересующемся Савельеве. Вот уж кто бы сейчас вовсю обсуждал увиденное! Боль утраты снова резанула по сердцу.
– Как думаете, пройдем? – осторожно спросил Яков.
– А что нам еще остается? – пожал плечами Тарас. – Ледышки – они и есть ледышки. Расколоты все. Может, и проскочим. Главное, чтобы на самых подступах не зажало.
– Не зажало, – странным голосом повторил стоявший тут же Паштет.
– Ладно, харэ зады морозить, двигать пора, – скомандовал Тарас и стал спускаться вниз. Остальные последовали за ним.
Следующие сутки «Грозный» уверенно продвигался вперед, могучим носом раздвигая дрейфующие на пути льдины. До дома оставалось совсем чуть-чуть.
– Как ты? – спросил вошедший в душевой отсек Мигель, в котором Лера в поставленном на пол тазу стирала белье.
– Нормально, – отозвалась девушка, отирая лоб тыльной стороной ладони. – Почему ты спрашиваешь?
– Ну, вы же скоро будете дома.
– И что?
– Ничего. Ваше путешествие заканчивается.
– Поскорей бы уже.
– Соскучилась?
– Да.
Оторвавшись от стирки, Лера внимательно на него посмотрела.
– Что с тобой?
– Вместо стольких погибших товарищей вы везете с собой чужаков. Как примут нас там…
– Ах, ты об этом, – улыбнулась девушка и, выпрямившись, подошла к нему, мыльной пятерней взяв священника за руку. – Не переживай. Они примут тебя как своего. Обещаю.
– А остальные?
– А на остальных мне плевать, – Лера поцеловала его. – Мне важнее ты. Деда тебе понравится.
– Хотелось бы верить, – вздохнул Мигель и вдруг замялся. – Я, собственно, чего приходил… обед скоро. Повара уже зовут. Не опоздай.
– Спасибо. Я почти закончила, – возвращаясь к белью, ответила Лера. Есть действительно хотелось.
К вечеру лед уплотнился, движение судна замедлилось, а на горизонте темной глыбой замаячил новый объект.
– Д-шесть. Кравцовское месторождение, – опустив бинокль, сказал Тарас стоявшему рядом Батону. – Хорошо же ее снесло за эти месяцы!
– Что, заглянем на огонек к Палычу и Солярику? – иронично хмыкнул охотник.
– Если они еще там, – ответил старпом, снова поднимая бинокль.
В окулярах на остове заброшенной буровой был отчетливо виден мерцающий далекий огонек, появлявшийся и исчезающий с равными интервалами. Им сигналили азбукой Морзе.
«Вижу вас. Не проходите мимо. Опасность!»
– Что там у них еще за опасность, – пожевав ус, нахмурился Тарас. Новых напастей им только не хватало.
Чем ближе казался дом, тем быстрее хотелось поставить корабль на прикол в док.
Сбавив узлы, «Грозный» неторопливо приближался к вышке. Вскоре ее очертания стали более отчетливыми. Сигналов больше не было видно. Видимо, посылавший убедился в том, что его заметили.
Через некоторое время по бокам лодки мерно заколыхалась бурая жижа, пахнувшая сырым топливом. В некоторых местах из нее выпрыгивали небольшие продолговатые сгустки, словно маленькие дельфины следовали курсом судна. Солярик приветствовал гостей.
От прикрепленной тросами к основанию платформы туши тюленя остались только припорошенные снегом кости и половина хвоста. Да, подумал Тарас, давно, видно, Палыч не посылал своего странного питомца за новой добычей.
Наверху уже маячила высокая долговязая фигура Палыча в неизменном камуфляжном ватнике и ушанке с красной звездой.
– О, хлопчики! Давненько вас не было видно! – вечерний холодный воздух прорезал усиленный матюгальником голос. – Ласкаво просимо на борт!
– И тебе не хворать, – так же в мегафон отвечал Тарас, пока на палубе суетились остальные, готовя лодки к спуску. Целиком окружившего «Грозного» жидкого мутанта уже никто не боялся, кроме Ворошилова, который с тревогой поглядывал по сторонам.
– Не ссы, – авторитетно успокоил его Треска. – Все свои.
– О чем это ты нам семафорил, а? – продолжал Тарас. – Что за опасность?
– Так поднимайтеся, я усе расскажу, – тараторил на сурже Палыч. – Буря вже скоро, как раз у меня и переждете.
Ветер действительно усилился, а на горизонте показалась хмурая лиловая туча, тяжело стелющаяся над землей.
Переправились быстро.
– Добро, – кивнул Тарас, ступая на вышку. – Мало, видать, нам приключений выпало. Опять задерживаться приходится.
– Ничего-ничего, – суетился Палыч, помогая швартовать первую лодку. – Тут последние недели сущий ад, а не погода. То лед прет, то пурга, будь она неладна. Солярик со всей этой петрушкой совсем с глузду съехав.
Словно в подтверждение его слов, бурая жижа негромко булькнула.
Когда все прибывшие расположились в комнате отдыха, Палыч на правах хозяина захлопотал о закуске.
– Угостить-то мне вас, гости дорогие, особенно нечем, вяленый тюлень только.
– Сойдет, – хмыкнул Треска, у которого урчало в животе. – К тому же у нас, как в том анекдоте про яблоки – все с собой. А ты его все эти месяцы так и харчишь?
– Рыбкой еще иногда перебиваюсь, ее тут порядочно имеется. Рацион небогатый, но, как говорится, за неимением лучшего… В общем, живем потихоньку. А может, у вас это, – обитатель буровой облизнул губы, – и насчет крепенького чего есть, а?
– Имеется, – кок кивнул Паштету, и тот передал Палычу флягу, которую снял с ремня.
– О-о-о, це дело, – оживился Палыч, отвинтил крышку и сделал смачный глоток.
Затем он блаженно зажмурился и причмокнул, прислушиваясь к разливавшемуся внутри теплу.
– Амброзия! – наконец заключил он. – Вот уж удружили. Сто лет не пил. Своя-то давно уже кончилась. Пытался гнать горилку из водорослей, только этот натурпродукт в горло не идет.
В дальнем углу помещения потрескивал небольшой самодельный камин, скособоченная труба которого выводила через стену наружу.
– Откуда дровишки-то берешь? – подивился устройству Ворошилов.
– Из леса, вестимо, – усмехнулся Палыч, присаживаясь на стул. – Птичьим пометом растапливаю да водорослями. Благо за столько лет с запахом уже освоился. Да и вытяжка ладная. Сам сробил. А я гляжу, у вас новые лица. Откуда будете, мужики?
– Они с полярной станции «Новолазаревская», – ответил за Мигеля и Ворошилова Тарас. – Из Антарктики.
– Доплыли, значит! – хлопнул ладонями по коленям нефтяник. – Ну и как там, на чужих берегах?
– Есть выжившие, – начал было Тарас, но погрустнел. вспомнив, что по их вине число душ на ледяном материке заметно сократилось.
– Были выжившие, – ввинтил Ворошилов, на что Треска презрительно цыкнул зубом.
– Приключилось чего? – продолжал любопытствовать Палыч. – Расскажите хоть, а то у меня новостей тут, сами понимаете, не густо. Где, чего да как.
– Да много чего приключилось.
Посасывая волокнистое мясо тюленины, Лера в очередной раз услышала пересказ их путешествия. И поймала себя на том, что чем ближе она находилась к родному дому, тем чаще ей начинало казаться, что все случившееся произошло не с ней. Слишком невероятным это казалось и больше походило на какую-то легенду.
– Да уж, досталась вам, мужики, та дивчина, – дослушав рассказ и помолчав, резюмировал Палыч, снова приложившись к фляге, которую не спешил возвращать Паштету. – Вирус, способный очистить мир от радиации. Ха! Вот это был бы номер.
– Мы сами надеялись, – вздохнул Тарас.
– А сколько нужно лет, чтобы радиация сама ушла? – спросила Лера.
– Сотни. Тысячи, – ответил Мигель. – На нашу жизнь точно не хватит.
– Тысячи, – повторила Лера, пытаясь осознать услышанное. Цифра показалась ей просто неправдоподобной.
– Например, Плутоний-239 имеет период полураспада двадцать четыре тысячи сто лет, – продолжил Мигель. – А гадости различной в мире сейчас столько – выбирай, не хочу.
– Ладно. Зато теперь нам известно, что мы не одни на планете, – здраво рассудил Палыч. – Хлопцев только ваших жалко. Эхма. Жаль, но ясно, что из этой всемирной задницы нам просто так выбраться не получится.
Встав со стула, он подошел к стене, где среди прочих приборов висел барометр.
– Буря вже близко, – сверившись с прибором, кивнул нефтяник. – Тута пережидать будете или вернетесь на лодку?
– Так ведь не успеем, – ответил Тарас и оглядел собравшихся. – Вы как, остаемся?
– Можно подумать, что у нас есть выбор, – кисло сказал Ворошилов. – Слышь, нефтяник, а спальники у тебя тут есть?
– А спать нам и не придется, мужики, – с какой-то странной торжественностью произнес Палыч. – Вы еще не видели, что в здешних краях означает слово «буря».
Выйдя на смотровую площадку, Тарас в бинокль стал рассматривать горизонт. Туча приближалась и занимала теперь полнеба. Она стала темнее и, казалось, на глазах наливалась свинцовой тяжестью.
– Поганые дела, – оценил вставший рядом Палыч. – Давно тут такого не было.
Усилившийся ветер поднял волны и стал сгонять дрейфующие льдины. Сбиваясь в кучи, сталкиваясь между собой, они обложили Д-6 и лодку со всех сторон. На какое-то время Солярик оказался запертым под сплошной белой коркой. Лишь изредка со скрипом приподнимавшиеся ледяные пласты говорили о том, что под ними есть нечто живое.
– Держись, старичок, – сжав перила, Палыч посмотрел вниз. – Сдюжим и на этот раз. Помогите мне задраить люки! – обратился он к старпому.
Через час, с наступлением темноты, буря ударила. С неба густой пеленой повалили колючие хлопья снега вперемешку с градом. Ветер завывал в переборках. Собравшиеся в комнате отдыха люди слушали, как совсем рядом, за стенами бушует стихия.
Лера еще никогда в жизни не видела катаклизмов погоды, будучи на поверхности, и сейчас испуганным зверьком жалась к сидевшему рядом Мигелю. Ей казалось, что мятущееся в камине пламя совершенно не дает тепла.
Буран крепчал. Вой снаружи усилился. Испуганной девушке казалось, что это разговаривала сама буря, пытавшаяся добраться до горстки отчаянных смельчаков, запертых на буровой, словно тараканы в банке. И почему они не вернулись на лодку? В своей каюте в компании мышки ей было бы намного спокойнее.
Подойдя к иллюминатору, Палыч некоторое время смотрел в беснующуюся тьму.
– Ветер воет так, аж до костей пробирает, – пожаловался Паштет.
– Это не ветер, – не оборачиваясь, ответил Палыч.
– А что? – насторожился повар.
– Сейчас у нас веселуха будет, гости дорогие.
Лера вздрогнула.
– В каком смысле?
– Волки пожаловали, – подняв палец, провозгласил Палыч. – Витаемо на нашем Балтийском сафари!
– Откуда они здесь взялись? – обняв девушку за плечи, спросил Мигель. – Кругом вода.
– Сейчас кругом лед, – поправил Палыч. – Они идут с берега, по льдинам, ищут, чем бы поживиться. Я уже несколько раз пощелкивал их, когда они повадились объедать моего тюленя. Только на это развлечение патроны и уходят. У вас есть оружие?
– Да, но оно все осталось на лодке, – ответил Тарас.
– У меня пистолет, – вскинулся Треска.
– И у меня, – поддержал Мигель.
– А у меня винтовка, – закончил Батон.
– Но это ведь жестоко, – нахмурилась девушка, которая была обучена убивать животных только в случае непосредственной угрозы для себя.
– Ничего жестокого! – с жаром возразил нефтяник. – Они плодятся как кролики. Падальщики и разносчики заразы.
Испуг Леры рос. Нынешняя ситуация напомнила ей сражение с австралийскими псами при «Новолазаревской».
– Они смогут проникнуть сюда? – спросила она.
– Нет, усе тип-топ, – успокоил ее нефтяник. – Идемте, мужики.
В ночной тьме, в которой бушевала вьюга, ничего нельзя было разглядеть, но в свете сигнальных огней «Грозного» внизу мелькали большие силуэты голодных животных. Слишком большие. Игнорируя воющую вокруг бурю, они сбились в кучу и продвигались к туше тюленя, обходя станцию по левому боку. Батон насчитал не меньше двух дюжин голов.
– Многовато.
– Самое то, – азартно ответил Палыч, заряжая свою двустволку. – Пойдет потеха!
Вскинув винтовку, Батон приник к окуляру прицела, стараясь выцелить вожака. Сделал несколько выстрелов в особо крупных. Расчет сработал: животные замедлили ход и с ожесточением набросились на тела погибших сородичей.
Рядом затявкали пистолеты Мигеля и Трески.
– Цельтесь в головы, – посоветовал охотник. – Так надежнее.
– На всех патронов не хватит, – крикнул кок.
– Нам все не нужны, – увлеченный стрельбой, гаркнул Палыч. – Главное – найти вожака!
Наконец Батону показалось, что он вычислил главного. Здоровенный, под два метра в холке самец ревел громче всех и подпрыгивал, отталкиваясь всеми четырьмя лапами, норовя дотянуться до лестницы.
– Куда тебе, – буркнул охотник и выстрелил.
Пули пробили шкуру волка в нескольких местах, но это его только разъярило. Истекая кровью, он с еще большим остервенением стал пытаться добраться до людей.
Неожиданно под ногами волков лед с треском вздыбился, и из-под него взвились черные отростки концентрированной жидкости, атаковавшие переполошившихся четвероногих. Воздух наполнился визгом животных и треском костей. Солярик пришел на помощь.
Вожак погиб одним из первых. С жалобным воем он скрылся в морской пучине, видной в образовавшейся проруби. Обезумевшие звери бросились кто куда, один за другим погибая в смертельных объятиях живого топлива. Кто-то кинулся в сторону лодки, но там их уже поджидали корейцы со своим свинцовым заграждением.
Лера не принимала участия в схватке. Съежившись у камина в комнате отдыха, она вслушивалась в доносившиеся душераздирающие вопли умиравших волков и азартные выкрики мужчин.
Льдины окрасились красным.
– Давай, мужики! – в запале прокричал Палыч, перезаряжая двустволку. – Дожмем гадов!
Вскоре сражение было окончено, и стрелки вернулись в комнату отдыха.
– Все позади, не переживай, – Мигель присел рядом с Лерой.
– Я и не переживаю, – соврала девушка, которой сейчас больше всего хотелось вернуться на «Грозный».
До рассвета происшествий больше не было.
– А как вы оказались здесь? – спросила Лера, поджав под себя ноги и опершись спиной о стену.
Атмосфера в помещении напомнила девушке родной Пионерск. Такой близкий, но все еще далекий.
– Да как, работал, вестимо. Когда все началось, на Кравцовском паники не было. Була эта… как ее? А! Прострация. Она самая. Все думали, куда теперь деваться, что теперь делать. Сидели на задницах с тоннами сырого топлива, которое теперь на хер никому не нужно было. Куковали несколько дней на станции и не вылазили. Пытались сигналы ловить.
В полумраке комнаты отдыха все слушали, иногда покашливая и прихлебывая чай, и каждый глоток отзывался своеобразным эхом в герметичной комнате.
– Спирт кончился, – продолжал Палыч. – И отведенный для технических нужд, и в медблоке. Примерно где-то через месяц отправилась первая экспедиция на берег. Но не вернулась. Ждали их, ждали. Все без толку. В результате начальство запретило дальше трепыхаться.
– И как же вы? – спросила девушка.
– Как-как. Так и жили, – отхлебнул из своей кружки нефтяник. – С катушек отъезжали мальца, кто-то тайком пытался уплыть. Иногда таких ловили.
– И что, наказывали? – заинтересовался Батон.
– Та зачем? – отмахнулся Палыч. – Чего с дурной головы возьмешь? Дохтур наш местный, эскулап который, делал шо мог, чудеса прям творил… Ну а потом хлопцы меж собой начали собачиться… Тяжко нам пришлось. Ох, тяжко.
А примерно года через полтора, когда число хлопцев в три разы уменьшилось, появилось оно – большое пятно. – Палыч посмотрел в иллюминатор, за которым бушевала тьма. – Поначалу-то не могли понять, ша це таке трапылось. А колы к нему подплыли на шлюпке, оно вспенилось и поглотило лодку. Вот так вот – ам, и усе! Ничего вообще не осталось. Как корова слизнула. Потом пятно все пыталось напасть на буровую по сваям, но мы его отгоняли огнеметами. Несколько раз пятно загоралось, но тухло в море, оно каким-то образом погружалось под воду. Несколько буровиков от него погибли.
Потом пятно исчезло на некоторое время, и мы подумали, шо оно исчезло окончательно. Но наши хлопцы все равно гибли один за другим – кто хотел попасть на берег, кто самоубился, кто съехал с глызду… В результате остались только я да Мишка. Михась – как я его звал. Якось тот пытался порыбачить, вернее, как порыбачить – он сдирал какие-то ракушки со свай, и тоди его какая-то гадость укусила. Нога распухла, неделя в бреду. Короче, колы похоронил его, я сам порешил с собой порешить. Долго не рассусовливал да и сиганул в воду. Стал тонуть, захлебываться. Но вдруг меня шо-то подхватило, шо-то мягкое и обволакивающее. Оно подняло меня на нижнюю площадку. Так я и увидел, шо пятно вернулось. Соляра, ммать. Так его и назвал. Солярик стелился передо мной, превращаясь то в дельфина, то в подводную лодку, то в кораблик, тут и я поняв, шо теперь не одинок, а то, шо показал мне Солярик, доказывало, шо где-то еще есть люди. Так вот и стали «жити» гуртом… Старый хохол та нефтяное пятно, – грустно закончил свою исповедь Палыч.
На минуту воцарилось молчание.
– Хохол? – недоверчиво и стеснительно спросила Лера.
– Хохол, хохол, – кивнул Палыч. – Тот же русский, только хохол. Знаешь, как говорят – те же яйца, только в профиль? Меня тут усе хохлом звали. Та я и не обижался, вони ж по-доброму… хлопцы мои. Я ж с Полтавы сам был, а так получилось, шо вся семья под Белгородом. Вот и ездили друг к другу в гости, границ не знали…
В голосе старого нефтяника послышались нотки обиды.
– Так и жили. Хорошо жили. Знаете, а я даже потом и скучать начал по тому, как меня хохлом тут называли. Понимаешь, доча, – обратился Палыч к Лере, – это ж вроде как и обидное прозвище, но усе равно сердце по нему тоскует…
Палыч потер якобы зачесавшийся глаз, а на самом деле – поняла Лера – украдкой смахнул слезу.
– Та ладно! Давай, наливай! – нефтяник протянул Паштету кружку.
– Давайте, дядя Хохол, – чуть слышно ответила Лера.
– Ну что, может, все-таки с нами? – в очередной раз предложил Тарас.
– Не-е, мужики, – с улыбкой махнул рукой Палыч. – Я всю жизнь тута, на буровой. Протянем с Соляриком как-нибудь. Тем более мы тут с вами рядом, соседи, можно сказать. Добегу, коли зад совсем припечет.
– Как знаешь, – Тарас пожал нефтянику руку. – Тогда бывай.
– И вам не хворать, морячки.
К утру буря утихла, команда простилась с Палычем, и «Грозный» снова двинулся в путь. И чем ближе казалась родина, тем сильнее на членов команды наваливалась усталость от всего пережитого.
Вскоре из дымки по правую руку показалась далекая линия берега. А еще через несколько часов выступила и знакомая монолитная глыба ангара рядом с Пионерским Убежищем.
Тарас приказал сбавить ход. Они доплыли.
– Йу-ху, мы дома, чувак! – обнялись находившиеся на палубе повара.
Док приближался. В окулярах бинокля уже была различима одинокая фигурка, стоявшая на площадке над воротами.
Их приветствовал Птах.
– Давай, Иван. Давай, родной, – находясь на мостике, пробормотал в усы Тарас. – Последние шажочки остались.
Не вышло. Балтика была намертво скована напиравшими друг на друга глыбами льда. Преодолев еще пару ярдов, лодка засела намертво, не дойдя до ворот родного ангара всего каких-то несколько метров.
– Они здесь! – перекрикивая порывы ветра и раскинув руки, словно обнимая воздух, закричал наверху юродивый.
Пока моряки гуськом спускались с палубы «Грозного» на припорошенный снегом лед, их вышли встречать небольшой толпой, местами обряженной в противогазы. По свежим замерам, фон в этом месте Пионерска был небольшой, так что мера была явно преувеличена, и на членах команды никакой специальной защиты, кроме респираторов на всякий случай, не было.
– Вернулись, – сначала недоверчиво сказал кто-то, словно не веря своим глазам. А потом со всех сторон стало доноситься все увереннее, сильнее: – Вернулись! Наши вернулись, ребята!
– Ура-а!
– Глянь-ка, а ветер-то переменился, – цыкнул зубом Треска, следя, как из толпы встречающих к ним направляются несколько членов Совета, в респираторах, с отличительными знаками на одежде – сложенными алыми лентами, заправленными в нагрудные петлицы комбинезонов.
– О чем это ты? – не сразу сообразил Паштет.
– Я эти рожи раньше с такими регалиями не видел. Старейшины поменялись, – проворчал кок. – Вангую, ждет нас тут немало сюрпризов, чувак. И почему-то уверен, что не очень приятных.
– Где капитан Лобачев? – вместо приветствия обратился Фома Боровиков к возвышавшемуся над ним на две головы Тарасу.
– Погиб, – коротко ответил тот.
– Что случилось? Где остальные? И кто эти люди, можно узнать? – атаковал вопросами старейшина, указывая на Мигеля, Ворошилова, Якова и сбившихся в кучу корейцев.
– Рассказ долгий потребуется, – ровным голосом осадил Тарас. – Не слишком-то гостеприимно нас встречают в родном доме. Может, сначала дадите войти, обогреться, а потом уж и разговоры разговаривать?
– Где дед? – требовательно спросила Лера, не найдя среди вышедшей вперед делегации Ерофеева.
– Долгая история, – хищно осклабился Боровиков. – До детального расследования вы находитесь под стражей Совета. Следуйте за нами.
За его спиной возникло несколько вооруженных человек из службы охраны.
– Вот тебе и раз, – усмехнулся в усы Лапшов. – Значит, так.
– Так, – злобно парировал Боровиков.
– Мы что же, теперь под стражей?
– Нет. Но нам предстоит детально во всем разобраться.
– Ну, ведите, раз у вас тут такие теперь порядки.
Убежище гудело, словно потревоженный улей, но многие из его обитателей не знали, как относиться к случившемуся. С одной стороны – вот она, лодка, – приплыла целехонькая, а это означало, что жизнь в бункере снова вернется в прежнее русло. Они спасены от голодной и холодной смерти!
С другой, как себя вести по отношению к прибывшей команде. Как к героям или преступникам?
Население Убежища снова разделилось на два лагеря. Одни говорили, что теперь все будет хорошо, другие скептически подмечали, что-де «Грозный» еще не в ангаре, а значит, ничего особенно хорошего пока не приключилось.
Вернувшимся морякам было позволено вернуться в ранее занимаемые помещения и к семьям – у кого такие имелись, а обрушившуюся словно снег на голову корейскую команду наскоро расквартировали в свободных подсобках технических помещений.
Лера не могла успокоиться. Где же дед? Почему не вышел с остальными? Не случилось ли чего? Продираясь по коридорам сквозь галдящую волнующуюся толпу, она тянула за собой Мигеля, стараясь не выпускать его руку из своей.
– Лерка! – откуда-то сбоку метнулось что-то маленькое и крепко обхватило ее за талию.
Юрик.
– Привет, братишка!
– Я знал, все время знал, что ты вернешься! – захлебываясь от восторга, тараторил мальчишка. – И маме говорил! Что вернетесь, и все будет как прежде.
– А у вас тут многое переменилось, как я посмотрю.
– Да, Старейшины сменились. Все из-за лодки. Многие были уверены, что вы уже не приедете.
– А мы вот они, – улыбнулась девушка. – Кстати, познакомься, это Мигель.
– Юрий, – отцепившись от девушки и представившись с забавной взрослостью, тот пожал протянутую священником руку. – Пудреницу сберегла?
– А то как же. Каждый день о тебе вспоминала.
– То-то и каждый. Ой, а это кто?
– Это Чучундра, она жила на «Грозном». В дороге познакомились.
– Смешная…
– Слушай, Юрик. А где деда?
– Не знаю. Я его с утра не видел…
– А здесь!
Радостно вскрикнув, Лера передала мышку Мигелю и бросилась к появившемуся словно из ниоткуда старику.
– Вернулась, родная, – ласково сказал Ерофеев, обнимая и гладя девушку по голове.
– Почему ты не вышел нас встречать? – чуть отстранившись, с легким укором спросила Лера.
– У нас тут теперь новые порядки, милая, – развел руками бывший старейшина. – Сама видишь. Без ведома начальства носу никуда не показать. Да и заработался я, перевели на техническое обеспечение, бумаг много.
– Эх, ты, – пожурила Лера.
– Пистолет-то хоть назад принесла? – покачав головой, спросил деда.
– Я… да! Конечно! Извини, что без спроса взяла, – потупилась девушка.
– Да чего уж теперь. Ты много тогда чего без спроса сделала, – грустно улыбнулся старик. – Я первые дни места себе не находил. Думал, на поверхность сбежала.
– Я только потом обо всем этом подумала… Ой, – желая сгладить возникшую неловкую паузу, Лера обернулась и подвела к Ерофееву Мигеля. – Знакомься, это… Михаил. Он священник из Антарктики, представляешь? Мы… – она запнулась, подбирая слова. – В общем… Мы с ним вместе.
– Что ж, много воды за эти месяцы утекло, погляжу, – лукаво подмигнул Ерофеев.
– Я тоже, – нахмурилась Лера. – Почему ты больше не в Совете? Что там делает Боровиков?
– Это не коридорный разговор, – дед отвел глаза, но сразу снова повеселел. – Ну, рассказывайте, что да как. Потеснимся, глядишь, места для всех хватит. Будем знакомы, Александр Петрович.
– Михаил, – представился священник. – А вообще – Мигель Санчес.
Лера удивилась. Раньше она как-то не задумывалась о фамилии своего избранника.
– Вот те на! Не наш, значит, – в свою очередь опешил дед.
– Наш, – улыбнулась Лера. – Он из Чили, но был православным священником на станции «Новолазаревская».
Бывший старейшина и Мигель крепко пожали друг другу руки.
– Да уж, заморский гостинец, ничего не скажешь. Батюшка, выходит. А что, тоже ничего, – Ерофеев оглядел их. – Ладно смотритесь, верно, Юрик?
– Угу, – с ноткой ревности буркнул паренек.
– А где твой ангел-хранитель?
– Кто? – не поняла Лера.
– Наставник. Батон, кто ж еще?
– Не знаю, – девушка огляделась. – Здесь где-то был. У нас… мы в последнее время с ним не очень общаемся, – она глазами показала на священника.
– Ишь ты… Ладно, чего мы тут в проходе маячим, пошли домой.
– Еще увидимся, – пообещала Лера насупившемуся Юрику. – Я тебе столько всего расскажу!
– Договорились.
Взяв за руки деда и Мигеля, она пошла с ними в сторону родного отсека.
– Эй! – Лера обернулась.
– Я рад, что ты вернулась, – Юрик приложил два пальца к виску.
– Я тоже, – повторяя жест, ответила Лера.
Уставшие моряки неторопливо разбредались по своим квартирам. Да осталось-то их всего – по пальцам пересчитать. Многие из Пионерских плакали по тем, кто не вернулся из похода. А что было делать. Случившегося ведь не воротишь. Тарас знал, что этого будет не избежать. И внутренне корил себя за каждого погибшего, кого не привез домой.
Но они все-таки сделали это. Вернулись вопреки всему.
За каждой дверью и обнимались, и плакали.
С другой стороны вроде было и весело, в Убежище царил общий подъем, но все равно незримо ощущалось присутствие всевидящего ока Совета. Тут и там мелькали лица сотрудников службы охраны.
Они раздражали несущего за спиной армейский баул со сложенной палаткой Батона больше всего. Прежде всего по возвращении в конуру он как следует нажрется. А потом… да черт с ним, что потом. Отплясались. Он снова на своем месте. А там будь что будет, едрена мать. Пойдет снова мутов по окрестностям гонять, драть их в кожу.
Распахнув дверь своей каморки, охотник кинул на пол баул и, оглядев крохотное помещение, застыл на пороге как громом пораженный. Какого-то лешего здесь была еще одна кровать. А на его собственной койке сидел незнакомый худощавый человек лет под тридцать, в очках, в робе инженера-электрика. Зажав ладони между колен, он во все глаза смотрел на него. Батон вспомнил – этот мужик как-то странно смотрел на него там, наверху, когда они причалили.
– Какого хрена? – прорычал охотник.
– Я… здравствуйте, – пробормотал мужчина, смутившись и тут же вскочив с койки.
Волнуясь, он стянул очки, потом так же поспешно водрузил их на прежнее место и пригладил копну темных волос. Затем, наконец, взяв себя в руки, он стремительно подошел к Батону и протянул для пожатия руку.
– Здравствуй, отец!
– Что за фигня? – просипел ошарашенный Батон. – Ты кто такой, мать твою?
– Я Дмитрий. Дима, – не опуская руки, ответил незнакомец. – Твой сын.
– Нету у меня семьи, – огрызнулся охотник. – А теперь – пшел вон, пока щи не начистил!
– Подожди, сейчас придет мама, она тебе все расскажет. Она на кухне была, когда вы приплыли, их со смены не отпустили…
– Какая, к лешему, мама…
– Миша?
Батон обернулся и почувствовал, как отросшие на затылке волосы встают дыбом. Бред, этого просто не может быть… Дурацкий розыгрыш или чья-то шутка. Прошлое никогда не возвращается. Особенно спустя столько лет…
А может, у него просто «белка» или нервы грохнулись? Но он накануне не пил…
Конечно, годы не жалеют людей. И все-таки это была она. Его Женя. Стояла здесь и сейчас перед ним, с повязанной на голове цветастой косынкой, из-под которой выбивались уже подернутые сединой волосы. Она растерянно улыбалась, снизу вверх заглядывая ему в лицо, и от этой улыбки в уголках глаз ее тонкими ниточками пролегли «гусиные лапки».
Нереально. Непостижимо.
Словно издеваясь, сознание услужливо защекотало ноздри запахом свежей выпечки. Как тогда. Когда-то давным-давно.
Но как?! Каким образом…
– Это невозможно, – чувствуя, что ему немедленно нужно присесть, прохрипел Батон.
– Живой, – едва слышно сказала женщина и бросилась ему в объятия.
С другой стороны прилепился тот, кто назвался сыном.
– Лето, зоопарк помнишь? – прижимаясь к нему, спросила Евгения. – Последнее лето? Я звонила еще…
Батон прекрасно знал, что никто в Убежище понятия не имел, где конкретно находилась его семья в день Катастрофы. Не говорил никому, ни приятелям из добытчиков, ни редким собутыльникам.
– Я не понимаю, – выдохнул Батон.
– Сядь, – охотника усадили на койку, в руку тут же сунули стакан мутной воды.
Устроились вдвоем напротив.
– Мы ведь думали, что ты погиб.
– Я… тоже.
Женя стала рассказывать.
– В момент удара мы Димой гуляли в зоопарке и спаслись только чудом. Неподалеку оказалось бомбоубежище, туда все и побежали.
Батон молча хлебал воду, силясь осознать происходящее.
– Мы тоже некоторое время считали тебя мертвым. На стоянку твою вылазки были, но там не нашли никого, только разбитые машины и маршрутку в дверях.
– А еще кровь у киоска с газетами, который там рядом, – вставил Дима. Батона снова резануло воспоминание о мольбах продавщицы, к которой он так и не пришел на помощь. – Когда Калининград пал, крови вообще везде было много. Люди как с цепи сорвались.
– А спустя несколько лет, через заходящие караваны и торговцев мы узнали об одиноком охотнике из Пионерска, похожем по приметам на тебя, Зеленский. Тогда у меня появилась надежда, – продолжала рассказывать жена.
По иронии судьбы, Дима и Женя прибыли с очередным караваном в Убежище моряков через несколько дней после отплытия «Грозного». Женщина устроилась на кухню, рукастый сын пошел в электрики. Лишняя пара рук всегда сгодится. Да и кров надо было отрабатывать. Все это время семья терпеливо ждала Батона, пока затянувшееся отсутствие лодки не стало наводить на мысли, что смельчаки могут не возвратиться.
– Тебе ведь тогда семь было, – машинально поднеся ко рту опустевший стакан, Батон посмотрел на сына. – И как же вы все это время?
– Да как и все, – грустно улыбнулся Дима. – Работой и надеждой.
– Какой ты стал… Совсем мужчина.
– А ты…
– Седой, – впервые улыбнувшись в ответ, закончил за сына Батон и почесал старый шрам, чувствуя, как внутри просыпается что-то давно забытое и похороненное в пепле прошлых лет. Что-то доброе и теплое.
– Он у нас молодец, выучился. А пока вы плавали, вот, к тебе поселили, – объяснила Женя. – Я тут уж постаралась как могла.
– Уютно, – охотник оглядел свою конуру, которая и впрямь изменилась под заботливой женской рукой. Рукой его жены, которая была жива.
– Это вы, – все еще боясь поверить в неожиданно обрушившееся счастье, тихо сказал Батон.
Они пересели к нему на койку.
И Батон впервые за много лет обнимая их, заплакал.
И это было прекрасно.
Неумолимо близился Новый год, и вернувшаяся команда во главе с Тарасом постаралась объяснить пионерцам, что сейчас не время для политических разногласий – нужно как можно скорее придумать, как помочь Убежищу, ведь дожидаться весны, когда льды на Балтике растают, было нельзя.
Боровикову со товарищи ничего не оставалось, как согласиться, хотя внутри Совета сразу же поползли нехорошие толки. Возвращение корабля на корню подрывало так легко завоеванную власть. Глядишь, люди прежних старейшин назад потребуют. Но делать было нечего. От «Грозного» теперь зависело все.
Пытаясь удержаться у власти, новый Совет постарался устроить показательный суд и очернить моряков в глазах общественности, выставив их военными преступниками.
Самовольно уплыли! Поставили под угрозу жизнь Убежища и его обитателей! Вдобавок привезли лишних тридцать ртов. Кто дал право распоряжаться?! Да за такое по законам военного времени…
Сидящая среди остальных членов команды Лера изредка ловила на себе недобрые взгляды Боровикова-младшего, находившегося рядом с отцом и словно говорившего ей – вот видишь, где я теперь? А где ты. Что ты потеряла.
Мерзкий взгляд заставлял ежиться. Так бы и врезала ему.
– Замечу, – когда обвинительная речь закончилась, поднялся Тарас. – Наша операция была направлена на поиски антивируса, чтобы очистить поверхность планеты от радиации.
– И что же вы привезли? Ничего! – фыркнул Боровиков. – Очистили, нечего сказать! Ваша авантюра могла стоить жизни всем людям бункера!
– Но ведь не стоила же. К тому же мы привезли с собой мясо и несколько контейнеров с семенами из Хранилища Судного дня.
– Семена… Дались нам ваши семена. Это все нам еще предстоит проверить.
– А чего проверять-то? Вскрывайте да сейте.
– Откуда нам знать, что иностранцы, которые находились с вами на борту, не подосланные диверсанты?
Тарас еще раз обстоятельно и терпеливо повторил историю про Императора и танкер «Черный дракон». Собравшиеся слушатели только молча качали головами. Слишком много диковинного удалось повидать морякам за прошедшие месяцы. Их рассказы звучали как байки, настолько невероятным казалось услышанное.
Молодежи на собрании не было. Но Лера прекрасно знала, что сверстники ей теперь прохода не дадут. Так и вышло. Еще несколько дней после прибытия в разных уголках Убежища вернувшиеся путешественники тут и там рассказывали истории о своих приключениях.
– Откуда нам знать, что вы с ними не в сговоре? – напирал председательствующий Боровиков. – Тридцать человек – это все-таки сила. Откуда нам знать, что однажды ночью они не перебьют охрану и не захватят нас?
– Идиотизм, – пробормотал сидевший впереди Леры Батон, но Совет расслышал. – Мы это уже проходили.
– Что, простите?
– А то, что вы тут все сидите перед нами и держитесь за свои кресла, как девки за подол, – повысил голос охотник. – И не понимаете, что пусть у нас и не получилось, но лодку нужно как можно скорее ставить обратно в ангар и подключать к Убежищу, пока мы тут все реально кони не двинули.
– И как вы себе это представляете? Вход преграждают льды.
– Кирки, лопаты, – пожал плечами Батон. – Взрывчатка, в конце концов, есть. Там работы максимум на неделю.
– Работа на поверхности, – уточнил Боровиков.
– Можно посменно ходить, – предложил Тарас. – Разбить на несколько часов. Управимся. Да и фон не такой уж серьезный, честно сказать. А без лодки нам не выжить.
– Взрывчатые вещества у нас наперечет. Вы предлагаете их потратить?
– А у вас есть предложения лучше? – насмешливо поднял брови Батон. – Тогда милости прошу, высказывайтесь.
– Вы разговариваете с Советом, прошу заметить! – попытался осадить Боровиков.
– И толку? – усмехнулся охотник. – Вам как об стенку горох. Или не понимаете, что тут происходит?
Находившийся на собрании народ одобрительно загомонил. Совет прекрасно понимал, что власть их сейчас висела на волоске.
– Начнем завтра, – снова поднялся Тарас. – Выберем из народа самых выносливых – и вперед. Распорядитесь раздать необходимый инвентарь. А будете упираться, мы объявим новое голосование и вернем старый Совет. Кто «за», ребята?
В небольшом зале поднялся лес рук. Боровиков нервно сглотнул и оглядел сидевших по обе стороны коллег.
– И еще я требую, чтобы деда вернули в Совет! – подала голос Лера.
– С какой такой стати? – вклинился Витек.
– А с той, что его сместили с должности незаконно. Мы вернулись. И он оказался прав.
– Ну, хорошо, хорошо, – постучав молоточком, Боровиков кое-как призвал присутствующих к тишине. – Мы обсудим это на следующем собрании.
– Нет, сейчас.
– Вы заговариваетесь, Степанова.
– Сейчас, – упрямо насупилась Лера, переглянувшись с хмурым Тарасом. Ох и влетит же ей после заседания. А плевать. – Или доставлять корабль в док будете сами, хоть наизнанку вывернитесь.
– Будь по-вашему, – неохотно согласился председатель. Народ действительно может начать роптать. Несогласные и так уже появились. – Александр Ерофеев восстанавливается в качестве члена Совета. Также мы распорядимся о выдаче необходимой техники. Но до момента, пока лодка не окажется в ангаре, все вы будете находиться под круглосуточным наблюдением, вам ясно?
– Да наблюдайте, сколько влезет, – отмахнулся Батон. – Главное – сколько вы еще на своих местах продержитесь, м?
– Это что, подстрекательство? – грозно нахмурился Боровиков.
– Называй это как хочешь, – спокойно скрестил руки на груди охотник. – Только долго вы не продержитесь, помяни мое слово. Сила за нами.
– Сила за лодкой! – поддержал Тарас и встал. – И это еще не все. За время нашего пребывания на Фарерских островах мы лично смогли убедиться, что там условия вполне пригодные для жизни на поверхности. Жилые дома, скот, леса, природа не тронута радиацией. Климат хоть и переменчивый, но умеренный…
– И? – нетерпеливо поторопил Совет.
– Я поговорил с местными старейшинами, – продолжал Тарас. В помещении теперь царила гробовая тишина. – Они приглашают нас поселиться на их землях.
– Опа! Когда это ты успел Турнотура обработать? – опешил Батон.
– Неважно. Главное, что нас зовут на острова.
Смысл сказанного не сразу дошел до собравшихся.
– Как это – присоединиться? – не понял Боровиков.
– Переехать жить на Фареры, – рубанул старпом. – Всем нашим Убежищем. На «Грозном» хватит места, так что сможем управиться за один заход! Бункер законсервируем, а пока собираемся, поставим лодку в ангар, как и планировалось.
Собрание заволновалось, загудело.
– Вы отдаете себе отчет, что несете? – сипло ужаснулся Боровиков. – Это подстрекательство…
– Это шанс! – рявкнул Тарас. – Шанс для всех нас! Только подумайте, – он оглядел собравшихся. – Жизнь без радиации и дозиметров. Чистая питьевая вода, необлученная еда. Нормальное существование на поверхности, в нормальных домах. Или вы так и хотите тут гнить до конца своих дней? Ну? Чего нам тут еще ждать? У моря погоды? Так ничего не случится, только хуже будет. Мы болеем, умираем раньше времени, дети не видят солнечного света… Ютимся, как крысы в норах. Сколько еще можно терпеть? Так и жить, как кроты? Лично мне это надоело, я достаточно повидал бетонных нор! Нужно использовать этот шанс, пока «Грозный» еще на что-то способен. Соберем все, что сможем унести, как следует подготовимся – и отправимся в путь.
– А это возможно? – недоверчиво спросили из зала.
– Да, – ответил Тарас. – Если мы объединимся и не будем тянуть.
– А чем ты подтвердишь, что говоришь правду? – спросил кто-то из старичков.
– Мы привезли семена и образцы других довоенных культур. А там хлеб выращивают на поверхности, на полях, как двадцать лет назад.
– Как до войны, – оживилось собрание.
– Тишина! – взвизгнул Боровиков, хватаясь за председательский молоток, но его уже не слушали. Взгляды всех присутствующих были устремлены на старпома. В них горела надежда.
– Нет, пусть говорит!
– Там, за морем, нас ждет целый мир, – Тарас махнул рукой. – Чистый, нетронутый. Нам всем хватит в нем места! Вы со своей шапочной властью больше ничего не решаете. Можете арестовывать нас, можете расстреливать… Точнее, – тут он усмехнулся, – можете попытаться. Но факт остается фактом: в наших силах все изменить и спасти людей. И хотите вы этого или нет, но мы сделаем все, чтобы вернуть их на поверхность. В конце концов, «Грозным» управлять можем только мы.
– А вы спросили людей, хотят ли они этого? – поинтересовался Боровиков.
– Вы этого хотите? – огляделся Тарас.
– Хотим! – нестройно отозвались несколько человек.
Подумав, что это подходящий момент, Паштет сложил руки лодочкой и крикнул со своего места:
– Долой Совет!
И тут его поддержали. Зал наполнился гомоном множества возбужденных голосов. Охрана заволновалась.
– Да, долой!
– Валите!
– Натерпелись уже!
– Давайте переедем!
– Сила за лодкой! – провозгласил Тарас, воздев над головой сжатую в кулак руку.
– Сила за лодкой! – дружно отозвалось собрание.
– Но послушайте… – тщетно стуча молотком и не добившись тишины, дрогнувшим голосом прокричал Боровиков. Но Совет уже никто не слушал. Все смотрели на Тараса.
Члены Совета повскакивали со своих мест, видя, что к ним уже спешат охранники, с легкостью переметнувшиеся на сторону большинства. Самозваное правительство было свергнуто.
– Ну, понеслась, – буркнул со своего места Батон, и в следующий миг его подхватила ликующая толпа.
Лера шла с Мигелем по коридору, когда их догнал-таки Витька Боровиков.
– Ну что, дорогая, вот и свиделись. Довольна небось, что Совет отстранили?
– Отвали, – не останавливаясь, огрызнулась девушка.
– Ну что же ты, победительница, сбежала тогда, а до сих пор нос воротишь? А не боишься, что врага нажила?
– Тебя-то? Не смеши. Иди, тебя Лиза заждалась.
– О-о, ревнуешь. Как мило.
О том, что бывший суженый женился практически сразу после ее побега, Лера узнала от подруг. Ну и ладно, меньше вони и домогательств теперь станет. К тому же у нее теперь есть Мигель. Уж он-то сможет за нее постоять.
– И в мыслях не было. Было бы к чему, а не такому куску говна, как ты.
– Хамим, Валерия Александровна? Осторожнее, я все-таки сын старейшины.
– Бывшего.
– Думаешь, ваша власть долго продлится? – развязно поинтересовался Витя. – Смотри, не обожгись.
– Мигель, врежь ему.
Все время разговора молчавший священник выдвинулся вперед.
– Ой, все-все, – примирительно отступая и поднимая руки, ухмыльнулся Боровиков-младший. – Ударишь меня – и получишь новый скандал. Вы ведь этого не хотите, правда?
– Проваливай, куда шел.
– Иду-иду. Но мы еще встретимся.
– Пошел, говорю! – прошипела Лера.
– Чао!
– Придурок, – смотря ему вслед, выдохнула девушка.
– Не бери в голову, – успокоил ее Мигель.
– Я в порядке, – ответила Лера. – Пойдем к деду.
– Спасибо, что вступилась за меня перед Советом, – сказал Ерофеев, когда они остались в каморке втроем и старик разлил грибной чай по кружкам из старого эмалированного чайника с побитым донышком. – А ты осмелела, я посмотрю.
– Не благодари. Это нужно было сделать.
– Ишь ты, какая стала. Значит, говоришь, нашла родителей.
– Да, нашла, – взяв кружку обеими руками, Лера подула на кипяток. – Там они похоронены, с остальными. И корабль неподалеку на льдине стоит. Тот, на котором они приплыли. «Лев Поликарпов».
– Как это случилось?
– Во время миграции пингвинов с мыса Горн, в двадцать втором году, – ответил Мигель. – Нам периодически приходилось давать им отпор.
– Пингвины, значит, – присел на табуретку дед. – Вот те на. Я-то этих зверюшек милыми помню.
– С теми лучше не встречаться, поверьте.
– Да уж, времена нынче совсем чумные стали. А у Батона-то семья нашлась, представляешь? Спустя столько-то лет!
– Слышала.
– Хоть какая-то радость.
– Да, – вздохнула девушка, чувствуя, как внутри снова все неумолимо сжимается. Она даже не сможет навещать могилы родителей. Вряд ли они теперь куда-либо поплывут. Да и нужно ли? Все, насмотрелись.
Достаточно.
И у Батона теперь семья. И у нее… что? Тоже? Лера пока никак не могла разобраться в себе. Чувствовала ли она ревность к родственникам дяди Миши, теперь занявшим ее место? Нет. Конечно же, нет. Это она все время была ему чужая. Теперь Лера понимала это со всей ясностью. И обиды никакой не было.
Время все расставило по своим местам.
– Много повидали?
– Да уж прилично, – Лера в очередной раз вкратце пересказала все их приключения с того момента, как лодка покинула док.
– Разумное топливо, вот дела, – погладил бороду Ерофеев, услышав про Солярика. Казалось, из всего рассказанного это удивило его больше всего. – И как они с Палычем-то уживаются?
– Неплохо, – улыбнулась девушка. – Они друг друга стоят.
– И не стремно ему там одному. Взяли бы с собой, что ли.
– Мы предлагали, он отказался. Сказал, на буровой ему привычнее. Да и Солярика в таком случае куда девать? А что случится, так сам прибежит.
– И вы действительно верите, что мы сможем уплыть на эти Фареры и там заново начать жить?
– Верим, – твердо ответила Лера. – Там действительно хорошо, деда, вот увидишь.
– Ну ладно, – отставив кружку, Ерофеев хлопнул себя по коленям, на домашний манер обтянутым вислыми трениками. – Наплавались, навидались, теперь-то чего делать станете?
– В смысле? – не поняла Лера.
– Ну, жениться, там, – дед подмигнул Мигелю. – Раз отношения, так и узаконить пора.
– Деда, – покраснела девушка. – Мы еще об этом не думали.
– Вот молодежь, – тот погрозил пальцем. – А надо бы. Ты же знаешь, какие в общине правила. Не сожительствовать же вам просто так.
– Мы решим этот вопрос, – кивнул Мигель. – А у вас есть священник?
– Есть Птах, – ткнувшись носом в кружку, с улыбкой фыркнула Лера. Она еще не успела повидаться с юродивым. А надо бы. Библию, в конце концов, вернуть.
– Ишь чего придумала, Птах, – отмахнулся дед. – Много он тебе наженит. Имеется у нас батюшка, старенький совсем, правда, но обряд провести сможет. Тут вся молодежь, да и кое-кто постарше через него прошли.
– Ну, вот и хорошо, – Мигель посмотрел на девушку, допивавшую чай. – Тогда с этим разобрались.
– Споро же вы без меня решать, – покачала головой Лера.
– А ты что, против? – встревожился священник.
– Ну, – девушка демонстративно надула губки. – Ты ведь еще не сделал мне предложение, разве нет?
– Нет? – растерялся Мигель.
– Вот сделаешь, как положено, я подумаю, а там и посмотрим, – Лера лукаво посмотрела на него из-под челки.
– А как у вас положено? – еще больше смутился священник.
– А вот и узнай.
– Ты глянь на нее, – всплеснул руками Ерофеев. – Несколько месяцев прошло, а уже мужиками научилась вертеть. Ну, чистой воды лиса. Ты, Миша, в оба смотри. Она такое выкинуть может!
– Да я знаю, – улыбнулся Мигель.
– Ладно, молодежь, на боковую пора. Завтра «Грозного» откапывать идти, так что нужно отдохнуть, как следует.
На том и разошлись.
Пока не обзавелись еще одной кроватью, Мигелю постелили на полу спальный мешок. Лера категорически воспротивилась предложению деда расквартировать священника с корейцами. Пусть будет рядом. И плевать что там станут толковать остальные.
Когда Ерофеев скрылся за своей перегородкой и через некоторое время тихонечко захрапел, еще не раздевшаяся Лера села на кровати и достала из кармана висевшей на стуле куртки Тахомы заветный контейнер. Свет давно отключили, но у девушки был фонарик.
Еще до обеда Лера попросила Юрика достать на ферме небольшую кадку с землей. Теперь она стояла на столе среди кружек. Дед на эту странную блажь только плечами пожал.
«Calla Lily. Zantedeschia aethiopica».
– Мигель, смотри, что у меня есть.
– Что это? – щурясь от света, приподнялся на своей лежанке священник.
– Не знаю, я взяла это в Хранилище до того, как его взорвали. Как думаешь, что внутри?
– Семена, что же еще.
– А семена чего?
– Понятия не имею, – осмотрев этикетку, ответил Мигель. —
– Откроем? – тихо предложила Лера.
– Давай, – поднявшись с пола, Мигель сел на кровать рядом с девушкой.
Но это оказалось не так-то просто. Контейнер был хитро запаян, и видимой крышки у него не было. Наконец, вооружившись охотничьим ножом, Лере кое-как удалось нащупать небольшой зазор с одного конца емкости.
– Не порежься.
– Не мешай.
Наконец, после некоторых усилий, контейнер со щелчком поддался, и, отвинтив крышку, Лера высыпала на стол небольшую горстку шариков-семян.
– Как думаешь, что это?
– Не знаю, – пожал плечами Мигель. – Чтобы узнать, нужно посадить.
Взяв двумя пальцами одно семечко, Лера пододвинула к себе кадку.
– Давай вместе?
Священник коснулся пальцев девушки. Проделав в грунте небольшое углубление, они осторожно опустили семечко в ямку и аккуратно прикрыли ее землей.
– Теперь вода, – взяв чайник, Лера полила землю.
– Ну вот, остается ждать, – аккуратно собирая остальные семена в контейнер, заключил Мигель.
– Я люблю тебя, – сказала Лера.
– И я тебя, – ответил Мигель, поцеловав ее.
– Иди ко мне, – она потянулась к нему, снимая с себя тельняшку.
На следующий день кое-как начали прокладывать дорогу в ангар. Тем более что речь шла о каких-то нескольких метрах. Должны были справиться.
В дело пошло все – от кирок с лопатами до драгоценной взрывчатки, к которой, не без длительного обсуждения, все-таки решили прибегнуть. Вернувшийся старый Совет не спешил тратить дорогостоящий запас. Но делать было нечего. Самые большие глыбы льда так просто не раскалывались. Приходилось прибегать к зарядам, которые опускались в специальные углубления, проделываемые кирками и сверлами.
Работавшие вместе со всеми Паштет и Треска использовали для проделывания дыр рыболовные коловороты.
– Стоило возвращаться, чтобы и тут спину гнуть, – ворчал кок.
– Не бухти, – одергивал его Паштет. – Главное, что мы домой попали. А тут уж можно и поработать. Не сахарные, не растаем. К тому же сам знаешь, какая каша заваривается. На Фареры обратно поплывем.
– А тебе, глядишь, только и радость, стадник. Куда все, туда и он.
– «Грозного» нужно скорее поставить в ангар и подключить к системам Убежища, ты же знаешь. Мы делаем общее дело, и это правильно. И еще скажи, что тебе на островах не понравилось.
– Правильно – неправильно, понравилось – не понравилось, – бурчал Треска, всем своим весом наваливаясь на коловорот, чтобы углубить дырку в трещавшей под давлением корке льда. – Еще скажи, что это в тетрадке Птаха написано… Протаранить – и дело с концом.
– И как ты себе это представляешь?
– Легко.
– Все у тебя так просто. А если ангар пострадает? Как мы его восстановим, подумал?
– Руками, как же еще, – откликнулся кок и усмехнулся: – Ну, мы же все равно сваливаем, так какая разница. После нас хоть трава не расти!
– На дворе зима, если ты не заметил.
– Что с того?
– Мы и сейчас-то посменно работаем. А что случится, если в ангаре ветер задувать примется? Да еще ненароком живность какая приблудится. Мало ли что. Может, мы вернуться надумаем.
– На это у нас Батон с Леркой имеются, – поправив ушанку, возразил Треска.
– Батон-то Батон. Только он один, а живности много.
– Эй, вы! – окликнул парочку дежуривший в стороне Тарас. – Вы там работаете или языками молоть пришли?
– Работаем-работаем, – пропыхтел Треска, вытаскивая коловорот, брызнувший снежной крошкой, и позволяя Паштету пропихнуть в свежепросверленную лунку динамитную шашку. – Запаливай, и потопали.
Через несколько секунд рвануло.
Так и делали: бурили, закапывали, взрывали. Раскиданные куски льдин дробили кирками и лопатами и отвозили на санях.
Продвигались потихоньку.
На то, чтобы вернуть «Грозного» в ангар, ушло почти полторы недели. Люди работали не жалея сил. Все понимали, что от этого зависит их будущее.
И вот, наконец, двадцать седьмого декабря лодка торжественно вплыла и стала на прикол в док. Убежище снова ожило. По этому случаю в бункере было устроено небольшое гулянье, а на всех продовольственных и технических объектах объявлен выходной.
– Ну, теперь и о празднике можно подумать, – имея в виду близившийся две тысячи тридцать четвертый, потирал мозолистые ладони Ерофеев. – Отметим как следует – и в добрый путь.
До Нового года оставалось каких-то четыре дня. Встречать его решено было в Убежище, а уж потом готовиться к отплытию на Фареры.
Посему на поверхность, по давно заведенному правилу, послали группу добытчиков – за елкой. Хоть после войны у людей было не так уж много времени на всякие праздники, самые главные из них сохранились, и их продолжали чтить.
Охранять отряд в случае непредвиденной опасности привычно отправились Лера и Батон.
Жизнь девушки, которая теперь делила отсек с Мигелем и дедом, постепенно возвратилась в прежнее русло, хоть она и предвкушала новое путешествие и долгожданную встречу с Милен. Интересно, как они там с Олафом?
Лера снова была среди своих сверстников, глядевших на нее полными зависти глазами. Она вернулась домой… Воспоминания о путешествии были еще свежие, но Лера знала, что со временем и под гнетом наслаивающихся лет они постепенно потускнеют и превратятся в истории, которые так приятно рассказывать и слушать сидя у потрескивающего очага. Когда нет никакой разницы, что в них правда, а что вымысел.
Со временем прошла и горечь от того, что такая сложная экспедиция не увенчалась успехом. Зато моряки на собственном опыте убедились: в мире еще остались очаги жизни, а это означало, что у человечества по-прежнему имелся хоть и призрачный, но все-таки шанс попробовать начать все сначала.
Лера мысленно уже прощалась с Убежищем.
– Как думаете, подойдет? Все-таки оно такое старое, – поинтересовалась Лера у своего испещренного трещинками лица, отражаемого множеством различных зеркальных осколков, кропотливо склеенных между собой. Тоненькая девушка, на которой безразмерное свадебное платье с тремя воланами и фатой висело, словно раскрытый парашют, придирчиво смотрелась в огромное составное зеркало, укрепленное в мастерской бабы Дины во всю стену, от пола до потолка.
На примерку в швейную мастерскую, расположенную в нижнем ярусе Убежища, на этот раз втайне от Мигеля, она пришла с особым удовольствием.
После ее отплытия и последующей свадьбы Витьки Боровикова и его Лизки платье успело побывать на еще одной девушке, но будущую невесту это нисколько не смущало. После каждого обряда материал проходил химчистку, и ткань становилась относительно новой и чистой. Реликвию берегли.
А свадьбу Леры и Мигеля решено было играть сразу после Нового года.
– Подойдет, подойдет, куда ж оно денется, – хлопотала вокруг нее вооруженная булавками баба Дина. – Ты вон, как была тростиночкой, так ей и осталась. Хорошая моя, – старушка тихонько всхлипнула. – Наплавалась-то, навидалась поди ужасов всяких. Натерпелась горюшка-то.
– Всякое бывало, – согласилась Лера. – Почему вы плачете?
– Да как не плакать, родная моя. Это ж радость-то какая, когда детки домой возвращаются.
Слушая щебет старушки, Лера стояла и с замиранием сердца думала: засветится ли у нее платье?
Она помнила, что по ночам, принесенное когда-то с поверхности, оно светилось. Притом только в ночь накануне свадьбы. Слабым, еле заметным свечением.
Ходило поверье, что если невеста ночью проснется и увидит сияние – быть браку крепкому, а дому сытому. Не будет светиться – задуматься надо. И ведь действительно у кого-то светилось, а у кого-то нет. И жили крепкие семьи с детьми и достатком, а где-то пара рассыпалась, словно плохо склеенная ваза, всего через несколько дней.
А как будет у них? Срастется ли? Примет ли древнее поверье ее выбор? Ведь в конце концов Мигель священник. А если нет… Лера отогнала тревожные мысли.
– Бант на талии будем делать? Ну, вот такой, смотри, красиво как. Повернись.
Лера повертелась перед зеркалом и осталась довольна собой.
– Да, давайте с бантом.
– Ну и ладушки, тогда еще немного потерпи.
– Работайте-работайте, я не устала.
Сейчас она готова была ждать сколько угодно. Израненное лишениями похода сердце сейчас просто пело от радости.
Жизнь снова налаживалась.
Они вновь сидели на маяке, сняв противогазы, и Лера хрустела сушеными грибами.
– Спорим, не повалят, – первым нарушил молчание Батон, обнимавший свою винтовку.
Лера посмотрела в ту сторону, куда он указывал. В стороне от башни добытчики облюбовали внушительную ель и, проверив ее дозиметром, пытались подступиться к стволу с широкой двуручной пилой.
– Пова-алят, – закидывая в рот очередной сухарик, улыбнулась Лера.
Ей нравился новый Батон. Охотник разительно переменился после того, как снова обрел семью. Стал более спокойным, много не пил и перестал цепляться к Мигелю. Да и их натянутые отношения как-то сами собой вернулись в прежнее русло. С той только разницей, что держались они теперь на «ты». Лера быстро сошлась с Женей и Димой, а им понравился Мигель.
Говорят, время лечит. А разительные перемены делают это еще быстрее. Наставник и его ученица снова были вместе и вдвоем ходили на поверхность, как в старые добрые времена. Будто и не плавали никуда.
– Как твоя семья?
Внизу добытчики споро пилили ель.
– Поживают, – ответил Батон. – А у вас как?
– Тоже ничего.
– Жениться-то не надумали?
– После Нового года. Платье я уже подшила.
– Добро.
Лера оглядела укутанные снегом окрестности. Вот там находилась поляна с цветами, где на нее когда-то напала Мать. Дальше виднелся остов разобранного самолета. И все кругом было родное, свое.
Но самое главное, на свеженаметенном снегу не было видно никаких посторонних следов. Это означало, что живность тут давно не ходила.
– Ну, дело молодое, – хмыкнул охотник.
– Почему ты спрашиваешь?
– Я все-таки не чужой тебе человек. Должен знать, как ты устраиваешь свою жизнь.
– Верно, – согласилась девушка и, завязав мешочек с сухарями – Батон все равно не ел, – спрятала его в рюкзак. – Ты узнаешь об этом первым, обещаю.
– Лады.
Визг пилы прекратился, и выбранная добытчиками елка под одобрительные крики с треском начала крениться к земле.
– Пойдем, – засобирался охотник. – Надо мужикам подсобить.
Вылазка обошлась без происшествий.
Украшение елки было в Убежище давней традицией. Тут в этом деле все отдавалось на откуп детворе. Дерево устанавливали в столовой, приносились стремянки, из закромов доставались коробки с игрушками, хранившиеся почти в каждой семье, когда-то давно принесенные с поверхности. Попадались и самоделки, коих от года к году становилось все больше. Довоенные игрушки ветшали или бились по неосторожности, от этого никуда было не деться. Новое приходило на смену старому.
И вот когда обряд наряжания заканчивался и включались многочисленные гирлянды, все от мала до велика приходили посмотреть на лесную красавицу, освещаемую таинственными разноцветными огоньками. В помещении, где находилась елка, надолго устанавливался терпкий аромат хвои, который нравился детям и ворошил память стариков. Так когда-то пах Новый год. Жаль, мандаринов да оливье негде взять, посмеивались взрослые. Да и шампанского не было. Угощались грибным самогоном.
В канун праздника все в Убежище были на ногах. Мужчины старались поскорее закончить работу, женщины принаряжались как могли. Дети с самого утра были на взводе. Еще бы! Ведь для каждого приготовили подарки! Легенда про Деда Мороза тут по понятным причинам не работала, поэтому все в открытую дарили друг другу небольшие презенты и прочие полезные в быту мелочи, от самодельных кукол и открывашек до ножей, да и лишний патрон иногда был к месту.
За полчаса до полуночи перед собравшимися в главном зале выступили члены Совета. Ерофеев тоже был тут.
– Товарищи! Наступает Новый год, – поднявшись, начал он. – Время перемен и новых свершений. Это двадцатый по счету праздник, который мы отмечаем после войны, и, возможно, последний под этой крышей. Я не буду долго говорить. У всех уже приготовлены столы и тосты. Главное в уходящем году, что мы вместе преодолели все ожидаемые и неожиданные невзгоды, и вместе продолжаем держаться. И конечно же важно, что к нам вернулись наши братья. – После того как лодка снова утвердилась на своем месте, радость была общей. Народ на некоторое время перестал тревожиться за свое будущее и понемногу успокоился. – И главное, принесли с собой новую надежду. Что ждет нас на других берегах – неизвестно. Но я уверен в одном – в светлом будущем. Да, здесь наш дом, и покидать его тяжело каждому из нас. Все двадцать лет эти стены служили нам надежным кровом и защитой. Но неужели мы не хотим вернуться на чистую незараженную землю? Иметь над головой не только крышу, но и небо? Как когда-то давно, в прошлом. Неужели мы этого не заслуживаем?
– Еще как заслуживаем! – выкрикнул кто-то.
– Фарерские острова далеко от нас, – продолжал Ерофеев. – Но у нас есть «Иван Грозный», и одному Богу известно, сколько он сможет еще питать наше Убежище. Запас его хода не вечен. Поэтому это наш шанс. И мы должны его использовать. Места на лодке хватит всем и, надеюсь, на новой земле тоже. Тарас сказал, что нас там ждут. Что ж, будем надеяться. Так давайте отпразднуем наступление две тысячи тридцать четвертого и будем собираться в путь! К новым берегам, к чистой поверхности! К светлому будущему! Ура, товарищи!
– Ура! – грянул нестройный хор.
Затем все разошлись по своим каморкам, чтобы встретить Новый год в кругу близких и домочадцев.
– Ну, с наступающим вас, молодежь, – чокнувшись с Мигелем и Лерой и отпив из кружки, сказал Ерофеев и вздохнул. – Что-то теперь будет.
– Все будет хорошо, – улыбнулась Лера. – Ты снова в Совете. С нами Мигель. Скоро отплываем. Образуется.
Она бросила взгляд на стоявшую на столе кадку, где из земли к электрическому свету, аккумулируемому «Грозным», тянулся маленький зеленый росток.
Наступал новый, две тысячи тридцать четвертый год.
Время трепетных ожиданий и новых надежд.
А через пару ночей висевшее в каморке Леры свадебное платье мягко засветилось едва уловимым, переливающимся светом.
Волшебство все-таки произошло.
Девушка лежала и смотрела на это чудо, и миллионы мерцающих искорок отражались в ее глазах.
Из вентиляционной шахты лилась музыка. Тихо. Едва слышно. Чарующие звуки причудливо сплетались, то набирая силу, то завораживающе растворяясь в густом теплом воздухе подземелья.
Мелодия была настолько проста и красива, что Лере снова захотелось тихонько подпеть, но только очень-очень тихо, чтобы опять, не дай Бог, не разрушить эту хрупкую, непонятно где зарождающуюся гармонию.
Она снова, как когда-то давно, сидела на своем излюбленном месте, притулившись на куске арматурины в полумраке у основания вентиляционного колодца. Вновь пришла сюда после стольких месяцев отсутствия. После всего, что перенесла.
На плече у девушки сидела Чучундра. Только будучи здесь, Лера поняла, как соскучилась. Это был ее родной маленький мир, в котором она выросла. И с ним теперь предстояло проститься. Может быть, навсегда. А ведь столько раз в минуту отчаяния Лера думала, что никогда уже не вернется. И ведь вернулась.
Но уже совершенно другой.
И на этот раз она была не одна.
Сидевший рядом Мигель тоже слушал. Подняв голову, священник молча смотрел в вентиляционный колодец, и загадочная мелодия, казалось, уносила его куда-то далеко, затрагивая в душе какие-то неведомые струны.
Свадьбу сыграли по-скромному, без драк и обильных возлияний. После Нового года у людей просто не было сил на новые празднества, да и в поход уже начинали собираться.
Венчал Мигеля и Леру местный батюшка. Костюм жениху удалось подыскать у одного из добытчиков – Мигель в силу своего церковного призвания быстро стал в бункере своим.
Цветов невесте достать было негде, но Лера не расстраивалась. Из приглашенных обитателей бункера были только самые близкие: деда, Юрик да пара подруг, а вот команда «Грозного» присутствовала в полном составе. Для девушки теперь это была вторая семья. После церемонии посидели, выпили, поздравили, повспоминали и помянули отсутствующих. В общем, душевно вышло. Как Лера и хотела. Паштет и Треска по такому случаю расстарались и накрыли хоть и скромный, зато невероятно вкусный стол.
Так Лера стала женой.
Из шахты звучала музыка, а девушка вспоминала.
Все, что с ними приключилось. Всех, кто не вернулся. Далекие края, которые увидела, друзей и врагов. Оставшуюся на далеких Фарерских островах Милен, с которой вскоре снова увидится. Сигналы, которые принимала…
Вспоминала увиденный мир, который, несмотря на все разрушения, отчаянно цеплялся за жизнь. Изменится ли он снова когда-нибудь? Лера хотела в это верить. Старалась. Ведь, в конце концов, все было не напрасно. Они узнали, что не одиноки. Что на планете остались очаги выживших. Земле нужно дать еще один шанс. Им всем нужна еще одна попытка. И они уж как-нибудь постараются. Понемногу, по крупицам, и быть может, однажды все вернется назад.
Интересно, а о чем думал Мигель? Сожалеет ли о том, что оставил свою церковь в Антарктике? Женился на Лере. Каково ему здесь? Ведь она, поглощенная радостью возвращения и встреч, да и вообще всей нахлынувшей круговерти, до сих пор об этом не спрашивала.
Лера чуть повернула голову, украдкой посмотрев на мужа, и снова ощутила разлившееся внутри тепло. Как же она была рада, что теперь у нее есть Мигель! Теперь в жизни появился новый смысл. Другой, важный. Теперь она жена.
Девушка дала себе зарок, что сделает все, чтобы он был счастливым. Лера все время будет рядом.
Она осторожно взяла мужа за руку.
Лера и Мигель слушали музыку, понимая, что она звучит в последний раз.
– Прощай, – подняв голову к стволу шахты, прошептала девушка.
Зимний лес словно был создан из хрусталя. Солнечный свет, падая с небес, преломлялся в снежном покрове и распадался на тысячи тысяч разноцветных искорок. Радужные огоньки перемигивались на раскидистых ветках и пушистых лапах лепившихся к стволам кустов. Убравшаяся белым природа слепила алмазной пылью, мягко припорашивающей змеящиеся между сугробов следы животного.
Было раннее, погруженное в предрассветные сумерки утро, но Милен находилась в лесу вот уже несколько часов. Вооруженная ножом и луком девушка охотилась. Дыхание ровно вырывалось из легких и клубилось маленькими облачками в холодном стоячем воздухе.
Привыкнув вставать спозаранку, Милен отправлялась в путь задолго до того, как в чащобу нагрянут дровосеки и уничтожат оставленные за ночь следы дичи. К задней луке седла Ромашки был приторочен мешок, в котором уже было сложено несколько подстреленных ушастых тушек.
На кролика и белок Милен ходила, сколько себя помнила. Она давно знала, что кроличье мясо отличалось исключительно высокими питательными качествами. По цвету белое, с небольшим розовым оттенком, почти без привкуса, мягкое и плотное по консистенции, не жирное, с тонковолокнистыми мышцами и тонкими костями. У мяса же белки был аромат более богатый, чем у крольчатины или курицы. Мясо взрослой особи получалось намного вкуснее, если оно готовилось долго и медленно, а жаркое так вообще восхитительно. Однако белок Милен добывала в основном ради шкурок, из которых делались верхняя одежда и внутренняя обойка сапог. А для этого приходилось бить точно в глаз, чтобы не испортить меха.
Часов у девушки не было, но она давно привыкла ориентироваться по солнцу. Оно уже достаточно поднялось и теперь освещало все вокруг тусклым и мягким светом, пробивавшимся сквозь переплетенные ветви деревьев. Это позволяло видеть новую цепочку следов, петлявшую между деревьев. Еще один кролик. Вот и отлично.
Оставив Ромашку на поляне, Милен отправилась проверять расставленные накануне силки – примитивные ловушки в виде петли из проволоки, которые распределяла у примечательных объектов: кустов, сухостоин и упавших стволов, в качестве приманки политых кроличьей мочой, которая хранилась в пластиковой бутылке.
Две ловушки оказались пусты, а вот с третьей повезло – в ней висел задушенный петлей самец. Милен давно научилась распознавать пол кроликов на глаз. Самец всегда был немного меньших размеров. По своему строению он, как правило, был крепче и имел характерную шаровидную голову. У самок же голова была более узкая, линии тела нежнее, а круп шире.
Перекинув лук на спину и распутав леску, девушка подняла добычу за уши и осмотрела ее со всех сторон.
– Отлично.
Вернувшись к дожидавшейся лошадке, Милен спрятала добычу в мешок. Теперь можно было закругляться. Этого мяса на сегодня достаточно, а утро вряд ли и дальше будет богато на животину. Зима выдалась на редкость суровой, но пока жители «Братства» справлялись, благо очень помогали агрегаты, оставленные корейцами с танкера.
Снова приготовив силки и полив их остатками кроличьей мочи, девушка запрыгнула в седло и уже повернула Ромашку в сторону деревни, как вдруг до нее донесся звон сигнального колокола, гулко заметавшийся среди стволов.
– Что еще случилось? – пробормотала Милен, поправляя шапку. – Как думаешь?
Лошадка фыркала и прядала ушами.
– Да, возвращаемся.
Милен взялась за поводья, рысцой направляясь из леса. Миновав забор из частокола, возле которого давно убрали пугало, она проехала к главной площади, где возле колодца за шнур колокола изо всех сил дергал один из местных мальчишек.
– Люди, собирайтесь! Лодка вернулась!
– Что ты кричишь? – строго поинтересовалась Милен.
– Там лодка! Русские вернулись! Русские вернулись! – горланил мальчишка.
Милен прикрикнула на Ромашку и, пустив ее галопом, понеслась по одной из улочек в сторону побережья. Выскочив на дощатый пирс, она осадила лошадку и посмотрела на волнующееся море, по которому к берегу неторопливо приближался черный корабль.
В гавань деревни «Братства пара» заходил «Иван Грозный».
Исход – так про себя называли день отплытия, назначенный на середину января, обитатели Пионерского Убежища. Уходить с насиженных мест не хотелось, но надежда, которую заронила в сердца речь Тараса, все-таки заставляла людей шевелиться и паковать скудные пожитки, несмотря на то, что Совет настоятельно рекомендовал брать с собой только самое необходимое.
Но расставаться с худо-бедно нажитым добром было не так-то просто. Одежда, кухонная утварь, книги и прочий скарб, приносимый добытчиками с поверхности, детские игрушки – многое из того, с чем обитатели бункера успели намертво слепиться за последние двадцать лет, теперь приходилось оставить на откуп неизвестно кому.
Старейшины сказали, что Убежище будет законсервировано. Но надолго ли? Как скоро его обнаружат залетные караванщики, пришедшие по привычке, или, что еще хуже, воинствующие, падкие до наживы мародеры?
Как ни крути, а людям было тяжело осознавать, что их родной дом может со временем стать прибежищем для кого-то другого. Для чужих. Но причин слушаться Совета было множество, и самая веская из них заключалась в детях. В каждой семье, где было хотя бы по одному ребенку, родителям хотелось для своего потомства светлого будущего. Их ждал мир, в котором не было радиации. Чистое небо над головой. Услышанное больше походило на сказку, но в нее заставляли верить прибывшие с моряками люди – Мигель и Ворошилов, двадцать лет прожившие без радиации в ледяном плену Антарктики. А также группа корейцев во главе с Яковом, рассказывающих невероятные истории о своих путешествиях по руинам мира.
Время шло, и час расставания приближался. После короткого совещания места на «Грозном» было решено распределять согласно статусам каждого, полученным в бункере. Сначала шли старейшины, потом добытчики, затем уже – техники, швеи, повара, электрики, фермеры и прочие обычные обитатели бункера. Места должно было хватить всем, да и Пионерская община не была уж такой многочисленной.
Те, кого распределили первыми, стали потихоньку сносить на лодку свои вещи.
Лера с Мигелем тоже готовились. Им оставили каюты, которые они занимали во время путешествия.
– Ну, что возьмешь? – поинтересовался как-то священник, когда он, Лера и Ерофеев сидели за чаем в отсеке деда.
– Да у меня особо и нет ничего, – ответила Лера, посмотрев на кадку с тянущимся к электрическому свету ростком. – Его возьму обязательно. Высажу там. Либо оставлю в горшке. Как климат позволит. Еще же непонятно, что из него вырастет. Чучундру, конечно.
– А одежда? Твой боекомплект для ловли мутантов? – напомнил дед.
– ОЗК возьму. Еще ловушки, пару штук, ну и оружие с дядей Мишей разделим, – подумав, кивнула девушка. – Там всяко пригодится, леса большие. Хотя «химза» на Фарерах без надобности, но мало ли. Всякое может быть.
– «Химза» без надобности, – усмехнулся в усы Ерофеев. – Ишь, как заговорили. Много, видать, с тех лет воды утекло.
– Да, деда, – улыбнулась девушка. – Там совсем другие условия. Вместо комбеза куртку бы потеплее от ветра, да шапку. А дышится-то как легко! Голова кружится.
– Легко, – задумчиво повторил дед. – Давненько я так не дышал. Ох, давненько. Все фильтрованной баландой угощаемся. Ну, видать, и впрямь там райские кущи.
– Райские не райские, – ответил Мигель, – но это правда. Там нетронутая земля. Хоть и суровая.
– Да ничего. Суровая, напугали, – усмехнулся старик, прихлебывая из кружки. – Сдюжим авось. Не сломаемся. Места бы всем хватило.
– Хватит, – заверила Лера. – И на лодке есть, и там расселимся. А надо будет, так сами построим.
– Построим! Легко сказать.
– Ну да, – загорелась девушка. – Древесины там достаточно, топоров тоже. Это же «Братство пара», в конце концов. В чем проблема?
– В руках проблема, доча, – покачал головой Ерофеев. – Ты поди заставь людей работать. Да еще на чужой-то земле. И язык-то у них, скорее всего, не наш.
– Там много русских. А хорошо жить захотят – и работать станут, – сказал Мигель. – Там все для этого есть. У каждого будет свой дом. В конце концов, вы же Совет. А местные старейшины вам помогут.
– Помощь – это хорошо. От нее в нынешние времена грех отказываться. Ну да ладно, все одно – плывем, так чего уж теперь догадки строить. На месте глядишь, разберемся, – подытожил дед.
– Конечно, разберемся, – успокоила Лера. – Мы ведь теперь всегда рядом. Все будет хорошо. У нас получится.
– Твои бы слова да Богу в уши, – улыбнулся Ерофеев. – Ладно, пора вещи на лодку нести.
На том и почаевничали. Лера и Мигель ушли в свою каморку собираться, оставив деда с ворчанием перекладывать свои пожитки.
Батон с семьей тоже готовился отправиться в путь. Хоть охотник и не разделял общих настроений по поводу предстоящего путешествия, делать было нечего. Теперь у него была семья, и ради нее он готов был сорваться с насиженного места.
Впрочем, собирать оказалось особенно нечего: чехол с «СВД», цинк патронов да баул с палаткой и «химзой» – вот и весь нехитрый скарб, нажитый за двадцать лет. У Димки с Женей вещей тоже было немного, да и сорваться с места, к которому не успели толком привыкнуть за несколько месяцев, им было куда проще, чем ему.
– Ну что, семья, – сказал Батон как-то вечером, – готовы сменить место жительства, м?
– Не оставаться же здесь, – резонно заметила Женя. – А там правда так хорошо, как рассказывал Тарас?
– Терпимо. Живут себе потихоньку, викинги, блин, – усмехнулся охотник. – Вам должно понравиться.
– Места бы только всем хватило, – вздохнула женщина.
– Хватит. А если и нет, то новые дома построим. Леса там предостаточно. Что, Димон, станем плотниками? Ты, поди, и топора-то в руках не держал. Помнишь, что такое топор?
– Папа, – укоризненно ответил Дима и поправил на переносице очки. – Может, я двадцать лет и провел под землей, но в инструментах разбираюсь.
– Ты ж электрик.
– И что с того? Здесь, в бункере, тоже с деревом работают. Так что не волнуйся, если будет нужно, построим для мамы новый дом.
– Построим, – заверил Батон. – Никуда не денемся, – и вдруг хохотнул, хлопнув себя по коленям. – Эх, народ, заживем! Корову купим! Соскучились, небось, по парному-то?
– Перестань, – улыбнулась Женя, гремя на столе кружками. – Как думаешь, а посуду с собой брать?
– Думаю, нет. У них там этого добра хватает. Ну, чашки можешь взять, конечно. Я к своей привык, – он с любовью повертел в руках кружку с изображением потускневшего Олимпийского мишки, из которой столько всего было выпито.
– Не жалко тебе уезжать? – оторвавшись от посуды, жена присела на койку рядом с охотником.
– Жалко, – подумав, вздохнул Батон. – Свыкся уже. Но что делать. Против большинства не попрешь. Да и без противогаза жить намного легче, я-то знаю.
Он действительно так думал. За те дни, что он и команда провели на земле «Братства пара», ему понравилось дышать свежим морозным воздухом, приносимым ветром с моря. Главное, он был чистым, с легким привкусом соли. Да и сами жители Фарер ему были по душе. Суровые, привыкшие к испытаниям люди на удаленных от большой земли островах.
– А там красиво? – мечтательно спросила женщина, посмотрев на противоположную стенку, где висела вырезка из журнала с изображением горного озера. Судя по пейзажу, снимок был сделан где-то в Японии. – Ты ведь за это время столько всего увидел, много где побывал.
– Да как сказать… Уютнее, чем в Антарктике, уж поверь. И главное, относительно спокойно. Мутов нет, но ночью по окрестностям все равно лучше не шариться.
– Это ведь навсегда, да?
– Да, – сказал Батон. – Скорее всего, мы там и останемся. Если Тарасу, пока лодка на ходу, не вздумается устроить новый крестовый поход.
– Кто знал, что так оно все выйдет, – вздохнула Женя.
– А кто двадцать лет назад думал, что начнется война? – обняв ее за плечи, ответил охотник. – Не переживай, образуется. Главное, что мы теперь все вместе. А там, глядишь, и пустим корни на новой земле. По-своему это чудо, что в этой пустыне еще сохранились такие места.
– Чудо, – согласилась женщина.
Подобные разговоры велись практически в каждом отсеке накануне отплытия. Люди надеялись, сомневались, спорили, выбирали из пожитков самое ценное и дорогое, к чему привыкли и привязались за столько лет. Готовились. Но «химза» и противогазы неотъемлемо присутствовали везде. Народу еще не до конца верилось, что где-то можно обойтись и без них. Далекая земля, описанная Тарасом на памятном собрании, все еще находилась где-то за горизонтом, и что ждало людей там, толком никто не знал.
Час консервации бункера приближался.
Дверь в каморку юродивого по обыкновению оказалась не заперта.
– Птах, ты здесь? – заглянув внутрь, тихо позвала Лера.
Внутри царил таинственный полумрак, освещаемый лишь несколькими огоньками от расставленных на полу и прикроватной тумбочке свечей. Со стен по-прежнему смотрели изображения разных людей, и девушка вспомнила тот раз, когда впервые пришла в церковь к Мигелю. Теперь она знала, что все эти люди на изображениях назывались святыми, которые молились за нее и остальных. За всех людей на земле.
– Заходи, заходи, хорошая, – зашевелились на кровати. – Навести дедушку.
– Я Библию принесла.
– Вернулась горлица в родное гнездо, натерпелась. Насмотрелась, – Птах сел на кровати, свесив ноги. – Испытания перенесла, жениха привела.
Лера подошла и села на табурет.
– Вот, держи, – она положила Библию на тумбочку между коптящих свечей. – Спасибо. Она очень мне пригодилась.
– Пригодилась, вестимо. Бог и его друзья в беде не оставят, не бросят, – Птах протянул руку и бережно погладил книгу сухими жилистыми пальцами. – Много видела. Много слышала.
– Да, много, – согласилась девушка. – Хорошего и плохого. И все-таки вернулась.
– Все вернулись.
– Не все, – вздохнула Лера, вспомнив погибших товарищей. – Многие остались там. За горизонтом.
– Неправда, – покачал головой юродивый и ткнул пальцем девушке в грудь. – Все они останутся здесь.
– Да, – с грустной улыбкой согласилась девушка. – Останутся. Как и боль.
– Боль есть только доказательство того, что мы все еще живы, – поучительно сказал Птах.
– Пока еще да, – ответила Лера и на всякий случай спросила, хотя весь бункер гудел уже почти неделю. – Мы собираемся отплывать, слышал? Далеко. На Фарерские острова.
– Великое переселение. Чужие края зовут. Домом новым манят, – нараспев отвечал Птах. – Чистая земля, нехоженая. Надо плыть. Ионы во чреве кита.
– Как думаешь, у нас получится начать все сначала?
– Не начать, а продолжить, – Птах приблизил к девушке свое лицо. В его глазах отражалось пламя свечей. – И ступили они на Землю Обетованную, и не убоялись зла. Пробыв около года рядом с горой Хорив, иудейский народ под предводительством Моисея подошел к Земле Обетованной. Более двух столетий народ ветхозаветного Израиля находился в египетском плену, в рабстве у язычников. И вот Господь освободил их от этого ига. Они оказались у цели своего трудного перехода по Синайской пустыне. Они оказались у границ земли, где они создадут свое независимое государство, и Сам Господь будет их владыкой. Моисей, по повелению Божию, послал двенадцать человек осмотреть эту землю. Действительно ли она так плодородна и богата, что называется землей, где течет молоко и мед?
Сорок дней отсутствовали посланники. Когда же они вернулись, то их спины сгибались под тяжестью принесенных плодов. Они принесли с собой среди прочего гроздь винограда, которую пришлось нести на шесте двум человекам, так велика и тяжела была она. Эта земля не только плодородна, но и прекрасна. Живописные горные кряжи, чудесные долины, быстрые реки делали ее оазисом среди пустынь, лежащих вокруг…
– Красиво, – вздохнула девушка. – Да, там действительно неплохо. А что такое виноград?
– Всему свое время, – отвечал Птах. – Все узнаешь. Все попробуешь. А сейчас надо плыть. Пора отправляться. Ионы во чреве кита.
– Я готова, а ты?
– И Птах, – согласно покачал головой юродивый. – И пташка со всеми полетит-поплывет. Никуда не денется. Не переживай.
– Хорошо. Ну, тогда я пойду, – девушка поднялась со стула. – Еще раз спасибо тебе.
– На здоровье.
Направившись к выходу, Лера тихонько притворила за собой дверь. Птах остался в сумраке комнаты, напоенной запахом воска, один.
– Но посланники принесли не только добрые вести, – снова вытянувшись на кровати, забормотал он. – Десятеро из них смутили дух народа рассказами об исполинском росте и непобедимой силе народов, живущих на этой земле. «Перед ними мы не более чем саранча!» – малодушно восклицали они. Лишь двое, Иисус Навин и Халев, пытались напомнить о силе Божией, но их не слушали. Весь народ предался отчаянию. Он стал проклинать Моисея, приведшего его на верную гибель. Он забыл все те великие чудеса, которые совершил Господь, освобождая их из плена и ведя в Землю Обетованную…
Наконец наступил день отплытия. Погода выдалась пасмурная. С неба то и дело сыпалась густая снежная крошка, которую с волнующихся вод Балтики надувал порывистый сильный ветер.
Все обитатели Убежища собрались в ангаре, где стоял «Грозный» и уже дожидались моряки и члены Совета. Лица у всех были сосредоточенные, на многих надежда мешалась с тревогой. Молодежь была более оживленной, но, видя настроение взрослых, старалась особо не гомонить. Разжалованные члены самозваного Совета, включая Боровикова и его семью, тоже были здесь. Никто не захотел оставаться.
Технические и жилые отсеки, фермы и системы жизнеобеспечения бункера уже были законсервированы. Лодку также успели отключить от системы подачи энергии в бункер. Простые обитатели, наконец, упаковались, посидели, как водится, «на дорожку». Посовещавшись, старейшины подготовили и записали специальные инструкции и послание возможным новым обитателям Убежища. Так, ни к кому конкретно не обращаясь. Кто быстрее найдет. Кому повезет больше. Остальное их уже не волновало. Даже мысль о том, что вдруг неожиданно придется вернуться. Пан или пропал. На карту было поставлено слишком много.
Стоявший возле лодки Тарас вооружился мегафоном, чтобы держать речь.
– Товарищи! Вот и наступил тот день, когда нам предстоит проститься с родным Убежищем. Много лет здесь находился наш дом, и теперь нам приходится с ним расстаться. Но там, всего в нескольких днях пути, нас ожидает новая земля, которую, я уверен, мы по праву назовем нашим новым домом. Путь хоть и неблизкий, но поверьте, опасности никакой нет, мы пойдем тем же маршрутом, что и возвращались. Мы все, мы и наши семьи заслуживаем лучшей участи, чем из поколения в поколение пропадать под землей. На поверхности остались нетронутые радиацией территории, и мы должны этим воспользоваться. Помните, мы не беженцы. Мы – переселенцы!
– Великое переселение, – закивал стоявший среди людей Птах, прижимавший к груди увесистый баул, в который были сложены иконы. – Сыновья Ноя, вышедшие из ковчега, были: Сим, Хам и Иафет. Хам же был отец Ханаана. Сии трое были сыновья Ноевы, и от них населилась вся земля. От сих населились острова народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих.
– Если все готовы, – продолжал Тарас, – начинайте подниматься на борт. Нам осталось лишь вывести лодку из ангара и законсервировать его. Отправимся, как только все разместятся. В добрый путь!
Далее последовала долгая загрузка пионерцев на «Грозный». Батон, Лера, Мигель, Яков и Ворошилов руководили размещением по каютам и палубам.
– И как мы такую прорву народа прокормим? – уныло пробубнил Паштет, следя, как люди один за другим, выстроившись в очередь, поднимаются по трапу на лодку.
– А нечего делать, чувак, – огрызнулся Треска, вполне разделявший мысли напарника. – С нашими поварятами авось управимся. Плыть-то действительно недалеко. Да и китового мяса с припасами достаточно заготовлено. Не дрейфь.
– Надеюсь, на этот раз обойдемся без приключений, – почесал макушку Паштет.
– Я тоже, – поддакнул кок.
Наконец с погрузкой было покончено.
– Все разместились, – доложил Ерофеев, подойдя к стоявшему на палубе Тарасу, напоследок оглядывавшему ангар.
– Значит, можем отправляться, – поправил фуражку старпом.
Расквартированные по каютам люди, притихнув, слушали, как постепенно оживает гигантская субмарина. Когда «Грозный» вывели из Убежища, спустив лодки, потратили еще час, чтобы вручную закрыть створы ангара.
– Ну, вот и все, братухи, – прежде чем спуститься, Тарас бросил последний взгляд на оставленное Убежище, когда последние члены команды вернулись на борт. – С Богом. Авось, сдюжим.
В этот момент он пожалел, что рядом нет Савельева. Он-то бы уж точно порадовался.
– Сдюжим, капитан, – откликнулся бывший на палубе Треска. – Надеюсь.
– Отправляемся!
Один за другим они сбежали по лестнице вниз, и люки задраили. «Грозный» неторопливо отправился в путь.
Снегопад усилился, и вскоре за сплошной пеленой снега растаял берег, а с ним и родные очертания бункера.
«Судовой журнал.
Балтийское море.
Время в пути – … – ые сутки.
Итак, мы снова плывем. Пионерское Убежище законсервировано и оставлено за бортом. Курс на Фарерские острова. Что ждет нас там? Люди преисполнены надежды. Мы тоже.
И все-таки…
Сейчас зима. Могут возникнуть проблемы с жилищем. Надеюсь, что удастся всех расквартировать, как и было уговорено с правителями островов. И вся ответственность целиком лежит на мне. Это была моя инициатива – поговорить с Турнотуром, старейшиной острова Сувурой, на котором находится община под названием «Братство пара».
А что, если не получится, и все было напрасно? Тогда я себе этого не прощу. Стреляться?.. Это не выход. Я не трус. Я верю, что у нас все получится. Но столько еще предстоит, что опускаются руки…
Дальше – еда. С ней тоже большой вопрос. Откуда взять провианта на столько душ?.. Слишком много вопросов в последнее время. Но мы справимся, я верю. Должны справиться, ведь слишком много поставлено на карту. У нас нет обратного пути.
Остается надеяться, что это плавание пройдет без происшествий.
А что, если это наш последний поход? Запас хода «Грозного» не вечен, и рано или поздно – это нужно признать – лодка не сможет плыть. Останемся ли мы на островах? Смиримся ли? Сможем ли жить без моря после всего, что с нами случилось? Не знаю. Сложно говорить об этом сейчас. Посмотрим. Пока что мы еще в пути и все работает, как надо.
Будем надеяться, что рука Господа или провидение не оставят нас.
Принявший командование судном старший помощник Тарас Лапшов».
«Грозный» снова проходил мимо Кравцовской Д-6, и Тарас решил сделать небольшую остановку и попробовать уговорить одинокого нефтяника отправиться с ними. Может, на этот раз он все-таки решится сняться с места и двинуться в путь.
Когда на горизонте показалась вышка, корабль сбавил узлы, и Тарас в сопровождении Батона и Леры вышел на палубу. Но на этот раз с Д-6 не было никаких сигналов или других признаков того, что заброшенная станция обитаема или их заметили. Только вокруг на поверхности моря плескалось знакомое бурое пятно сырого топлива.
– Эй, на борту! – когда они достаточно приблизились, Тарас вооружился мегафоном. – Палыч, ты дома?
Никакого ответа.
– Может, рыбачит? – предположил Батон. – Потому и не слышит.
– Шут его знает. Тут громкость-то знатная. Заглянем. Мало ли что.
Вынужденная остановка не сильно напугала многочисленных пассажиров. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Лера, Мигель, Ворошилов, Батон и Яков, прихватив с собой поваров, все равно потратили какое-то время, пройдясь по всем палубам и успокоив встревожившихся людей.
– Ничего серьезного, просто проверка, – договорились говорить на всех ярусах. – Скоро отправимся дальше, не стоит волноваться.
Тем не менее, сносимая ветром и течением Д-6 настораживала своим безмолвием.
Решили отправиться малым числом. В лодку сели Тарас, Батон, Лера и Мигель. Четверо корейцев споро налегали на весла. Окружавший вышку Солярик казался безжизненным и никак не отреагировал на появление чужаков, не мешая продвижению маленького суденышка.
Вскоре путешественники добрались до нижней площадки плавучей платформы. Пришвартовав лодку, в которой оставили дожидаться гребцов, и взобравшись на Д-6 по лесенке, все отправились прямиком в комнату отдыха. Палыч был здесь. Он лежал на старом диване, укрытый стареньким клетчатым пледом. Огонь в самодельном камине едва теплился, и в помещении было прохладно. При виде вошедших гостей нефтяник повернул голову и слабо улыбнулся.
– О, хлопчики, снова вы.
– Ты чего разлегся-то? – обходя комнату, осмотрелся Тарас. – Не встречаешь.
– Ну, слава Богу, разговариваете, – вяло улыбнулся Палыч. – А то я уж подумал, что снова глюки пожаловали. Не серчайте, что не встречаю, болячка совсем подкосила.
– Приключилось чего? – спросил Батон, на всякий случай проверяя помещение дозиметром.
– Захворал я, ребята. Видно, времечко мое пришло. Давно уж лежу. Ноги окаянные совсем не держат.
– Заразу какую подхватил? – насторожился охотник.
– Да нет. Говорю же, время мое пришло, – ответил Палыч и судорожно закашлялся. – Подкиньте дровишек, а то знобит всего, – попросил он, переждав, когда закончится спазм.
Взяв лопату, Мигель быстро накидал сушеного птичьего помета из мешка в камин. Огонь разгорелся с новой силой.
– Вот добре, спасибо, теперь потеплее будет. А вы какими судьбами к нам?
– Переезжаем, – торжественно пояснил Тарас. – Везем все Убежище на Фареры. Вот заехали, хотели взять с собой.
– Да куда уж мне, – грустно прохрипел нефтяник. – Мне теперь, малята, одна дорога.
– А что с вами? – Лера присела на край дивана.
– Так старость, милая. Рано или поздно это должно было случиться. В наши-то деньки окаянные. Я и так, глядишь, дольше положенного протянул. Хронические болячки от того, что постоянно с нефтью вазюкался. Та ще Солярик под боком. У нас, у нефтяников, своих болячек хватает. По профессии. По ЦНС бьют. Знаешь, шо такое ЦНС? Это ж центральная нервная система. Да. Вот и помираю теперь.
– У нас на борту есть лекарства, – с горячностью воскликнула девушка. – Можно принести.
– Так какие лекарства! Уж-то мне уж ничего не потребно, не поможет, – покачал головой Палыч. – Запустил. Да и не хочется. Отбегал я себе положенное. Жалко помирать только было одному. Ну, теперь хоть в компании, не так одиноко.
– Не говорите так.
– Лера, встань с дивана, – тихо попросил Батон.
– А то что? – вскинулась девушка. – Разве не видите, ему нужно помочь!
– К семье, в Белгород, охота, – сухими губами пробормотал больной. – Ну да ничего, скоро свидимся. Вы это, попить дайте. Там на столе стоит…
Мигель подал Палычу кружку, из которой тот стал с жадностью глотать воду.
– Спасибо, – он вернул кружку Мигелю. – Мне бы вот еще чего. А священника у вас нет? Исповедаться бы.
– Я священник, – ответил Мигель.
– Вот это дело, – приподнялся на лежанке Палыч. – Исповедуешь меня, батюшка?
– Можно, – Мигель достал из кармана куртки молитвослов. – Тогда остальным придется выйти. Только причастия, увы, нет.
– Да нам ничего, – заверил нефтяник. – Можно и без причастия. Выговориться бы.
Лера, Батон и Тарас послушно выбрались на холодный ветер и стали у перил. Лера посмотрела на уныло плескавшегося внизу Солярика, который словно чувствовал происходящее. Настроение было паршивое.
Снова смерть. Девушке казалось, что смертям так и не будет конца. Даже сейчас, когда новая надежда питала сердца стольких людей, старуха с косой продолжала наступать остаткам выживших на пятки. Несправедливо.
– Жестоко, – пробормотала Лера, кутаясь в куртку.
– Да, не повезло ему, – согласился Батон. – Но этого следовало ожидать.
– Не говори так! Мы столько раз предлагали ему ехать с нами. Может, и обошлось бы. Это все от одиночества.
– Это от старости, Лера, – вздохнул Тарас. – Ты же видишь, в каком он состоянии. Болен, все время рядом с Соляриком. Еще удивительно, как он в одиночку смог столько времени тут протянуть.
– А что теперь будет с ним? – Лера указала на плескавшееся под ними топливо.
– Не знаю, – пожал плечами охотник. – Будет то, что будет. Он же мутант, в конце концов. Как еще назвать? Выживет. Это ведь теперь его мир.
– Мы закончили, – на площадку вышел Мигель. – Он зовет вас.
Все снова собрались в комнате отдыха рядом с умирающим. Палыч после исповеди выглядел поживее, на впалых щеках даже появился румянец.
– Последнее имею сказать вам, хлопчики, – обратился он к присутствующим. – Вы уж позаботьтесь о Солярике, а? Пропадет он один, без человека-то. Одичает.
– Еще не хватало возиться с ожившей соляркой, – пробормотал Батон, переглянувшись с Тарасом, но говорить громче об этом не посмел, чтобы не тревожить умиравшего.
– Мы позаботимся о нем, обещаю, – подойдя к Палычу, сказала Лера.
– Что ты несешь? – с досадой прошипел охотник.
– Вот и хорошо, – поблагодарил Палыч. – И на том спасибо. Куда он без людей? Он ведь хороший по-своему. К нему только подход нужен. Особый такой.
– А как зовут-то тебя? – спросил Тарас. – А то все Палыч, Палыч…
– Валентином звать, – тихо ответил нефтяник. – Вы только вот что, похороните меня здесь, ладно? Не по вашему морскому закону, а здесь хочу остаться. И огонь не тушите, пусть сам догорит.
– Как скажешь.
Палыч снова закашлялся, и на этот раз на его губах показалась кровь.
– Ну вот и ладно, пора и честь знать. И так задержались из-за меня… – нефтяник слабым усилием попытался подтянуть к горлу плед. Ему помогла Лера. – Если есть… хотите… там где-то было еще…
Девушка взяла его за ледяную подрагивающую руку.
– Ребята… Доплывите уж… за меня… пожалуйста…А?
Палыч с тяжелым вздохом закрыл глаза, будто последние слова отняли у него много сил и он захотел отдохнуть. Больше он не шевелился.
– Лера, – позвал Мигель девушку, которая продолжала сжимать руку старика. – Всё. Он умер.
– Прощай, – шепнула Лера и осторожно накрыла пледом голову Палыча.
Находящиеся в комнате отдыха Кравцовской Д-6, которой теперь предстояло стать склепом, люди некоторое время молчали.
– Ладно, пошли, – первым стряхнул с себя оцепенение Тарас. – Больше мы уже ничего не можем сделать.
Внезапно пол под ногами людей вздрогнул и пошел ходуном.
– Это что еще? – Батон выругался.
Выбежав на смотровую площадку, они увидели бесновавшегося у основания станции Солярика. Сырое топливо бурлило и, концентрируясь, выбрасывало длинные щупальца, которые разбивались брызгами о буровую. Скрежетало железо, стонали перегородки.
– Лерка, ты что творишь? – заорал охотник, видя, как девушка быстро спускается по лесенке в лодку, в которой нервно ерзали корейцы.
– Нужно успокоить его! – крикнула она. – Пока он тут все не разрушил!
Спрыгнув в лодку, Лера схватила мегафон и, направив его на Солярика, нажала тангету.
– Перестань, слышишь? Мы свои, – начала она, даже не веря, что ее могут услышать. – Твой друг умер. Но просил, чтобы мы позаботились о тебе.
Нефть на какое-то время перестала волноваться, хоть на ее поверхности то и дело проскакивали фонтанчики.
– Хочешь плыть с нами? – крикнула девушка.
– Лерка… – ярусом выше заскрипел зубами Батон.
Неожиданно прямо перед лодкой, в которой стояла девушка, из нефти поднялась фигура, изображавшая Палыча. Лера с испугу сделала шаг назад и чуть не упала на корейцев, настолько разительным было сходство. Нефтяной слепок продержался несколько секунд, а потом распался тяжелыми каплями и превратился в миниатюру Д-6.
– Не истери, – храбро заявила Лера. – Мы друзья, ты можешь плыть с нами. Палыч этого хотел.
Фигура исчезла, и нефть вдруг спокойно заколыхалась вокруг лодки.
– Что происходит? – спросил Мигель.
– Кажется, он услышал, – опуская мегафон, ответила Лера. – Давайте, спускайтесь. Только осторожно.
Когда все расселись, лодка отчалила от Кравцовского месторождения и вернулась на «Грозный». Настроение у всех свидетелей смерти Палыча было подавленное, но надо было продолжать путь. Пассажирам корабля о случившемся говорить не стали – нечего попусту гоношить народ. А вот у Паштета и Трески, с которыми Лера поделилась произошедшим на камбузе, смерть нефтяника вызвала неожиданное сочувствие.
– Хороший был мужик, – цыкнул зубом Треска. – Хоть и жил бобылем.
– Да, жалко, – согласился Паштет. – Ну, он старый уже был. Ничего не поделаешь. Зато теперь у нас новый спутник в виде Солярика. Хорошее приобретение, я считаю.
– Вам бы все лишь наживу считать, – с укоризной одернула Лера.
– Да ладно тебе, мы же за хозяйство печемся, – фыркнул Треска. – Нарубай-ка лучше водорослей. Суп варить будем.
Тем временем «Иван Грозный», покинув район Д-6, снова двинулся в путь.
Мимо Копенгагена проследовали без остановок, хоть на борту и помнили о Пушкареве и бункере. Сигналов с берега заметно не было, да и сами моряки решили в этот раз не показывать признаков жизни. Проскочили – и ладно. С целой общиной на борту сейчас было не до лишних встреч. Людей терзала морская болезнь и нетерпение.
Миновав Эресуннский мост и проход Дрогден, как и в прошлый раз, «Грозный» взял курс в Северное море. О том, что их теперь сопровождает еще один спутник, знали только члены команды. Незачем было попусту тревожить остальных обитателей субмарины, народ и так чувствовал себя не в своей тарелке.
Только на лодке и сами толком не понимали, рядом ли был Солярик или нет. Он то появлялся, то пропадал. Иногда можно было заметить бурое пятно, следовавшее параллельно курсу судна, а иногда бока «Грозного» омывали лишь черные воды моря.
– Что ж, вот мы и почти на месте, – сказал Тарас, стоя на палубе и глядя, как на горизонте тонкой полоской вырисовываются Шетландские острова.
– Да, словно и не уезжали никуда, – согласился стоявший рядом с ним Яков. – Интересно, наши все еще там?
– Кто знает, – старпом поднял бинокль, оглядывая горизонт. – Императора сильно заинтересовал сигнал, полученный с «Москвы» в Севасе. Думаю, они отправились сразу после нашего ухода. Если это так, то теперь они на другом конце света.
– Наверное, – вздохнул переводчик.
– Скучаешь по ним?
– Немного. В конце концов, «Дракон» был мне домом столько лет.
– Все забываю спросить, как ты на него попал?
– Давно это было, – уклончиво ответил Яков. – Подобрали в одном бункере. Долгая история. Но ведь получается, – неожиданно встрепенулся он, осененный новой мыслью, – что они не будут знать, что мы вернулись на острова! Если Император решит зайти в Пионерск, они найдут пустое Убежище!
– Верно, – кивнул Тарас. – Но при расконсервации они также обнаружат и послание, которое записали старейшины. А в нем указано, что мы отправились на Фареры. Так что нас по-любому должны найти. Не волнуйся, тут все схвачено.
– Будем надеяться, – с сомнением пробормотал переводчик. – В конце концов, мне еще хочется увидеть своих.
– Такие уж они тебе и свои. У вас там вон, интернационал полный.
– Так-то оно так. Но близкие все же есть.
– Семья?
– Нет, – вздохнул Яков. – С семьей не успел. Хотя столько времени было. Я же все время, считай, при Императоре состоял. Куда там до личных забот. Так, друзья.
– Друзья тоже немалое дело. Ничего, на островах построим новую жизнь.
– Ты в это веришь? Мы же для них все равно так и останемся перебежчиками. Беженцами. Гостями на их земле, не более.
– Так-то оно так… Но другого выбора у нас нет, понимаешь? Они же сами предложили свою землю. Вспомни.
– К тому же сейчас зима, – словно не слыша, бубнил Яков. – Не самое лучшее время для переселения. Где мы всех поселим?
– Расквартируемся по островам, как и договаривались. А по весне начнем дома строить.
– Дожить бы еще до этой весны, – с сомнением ответил переводчик.
– Доживем, никуда не денемся.
– И все-таки это авантюра.
– Поздно же ты спохватился, – усмехнулся моряк. – Не переживай, сдюжим.
Тарас опустил бинокль и посмотрел на далекий Шетландский берег по правому борту.
– Ладно, пошли. Пора наших пассажиров кормить.
Яков последовал за Тарасом к рубке, чтобы спуститься в лодку. Наступало время обеда, и находящиеся в состоянии аврала с самого момента отплытия Паштет и Треска, которым в помощь предоставили всех стряпчих Убежища, готовились обслуживать многочисленных пассажиров, которые приходили в столовую строго по группам.
– Хорошо бы нам уже скорее доплыть, – в который раз сетовал кок. – А то на такую прорву ртов жрачки не напасешься.
Припасы действительно заканчивались стремительно, а пополнить их, кроме рыбной ловли, было нечем. Оставалось уповать на то, что скоро они доберутся до Фарер. Но какая встреча ожидала их там, по-прежнему никто не знал.
Наконец, на пятые сутки плавания, на горизонте показались очертания всего архипелага и острова Сувурой – конечной цели путешествия. Погода пока что благоприятствовала. Корабль сбавил ход.
– Доплыли, – облегченно выдохнул находившийся на мостике Тарас.
В этот миг он ощутил навалившуюся усталость. Столько всего произошло за последние месяцы. Не успели они вернуться домой, как практически сразу пришлось собираться в новое плавание. Новые сборы, новые переживания. Теперь на борту «Грозного» находились их друзья и семьи, и ответственность возрастала в разы. Цена малейшей ошибки или недосмотра была слишком велика.
Он так устал. Они все устали. Сколько еще можно мотаться по свету? Когда они уже станут на прикол в месте, которое смогут назвать новым домом? Моряк всей душой надеялся, что на Фарерах их скитаниям придет конец. Теперь он совсем по-иному смотрел на здешние земли. Теперь здесь им предстояло строить новую жизнь. Получится ли? Хватит ли у них терпения? Не отвыкли ли люди от поверхности за столько лет, проведенных в катакомбах? Конечно, отвыкли, что делать. Придется учиться заново. Учиться строить, возделывать землю, пасти скот.
Тарас накинул армейский бушлат и вышел на палубу. Морозный ветер лизнул небритые щеки.
Их уже ожидали. На берегу и пирсе были видны собравшиеся люди, образовавшие большую толпу. Впереди всех выделялся Турнотур с неизменным посохом.
– Внимание! – вернувшись на мостик, Тарас взял грушу микрофона внутренней связи. – Говорит капитан корабля. Мы приплыли. Наше путешествие окончено. Всем пассажирам быть готовыми сойти на берег…
Даже сквозь перегородки и палубы стало слышно, как загомонили и заволновались люди на борту.
Пока «Грозный» причаливал, островитяне молча дожидались у пирса. Наконец, когда корабль остановился и на палубе показались моряки, «Братство пара» встретило их радостными криками.
– Итак, вы вернулись, – сказал Турнотур, когда по трапу спустились Тарас, Лера, Батон, Яков и Мигель. Замыкали шествие повара с Ворошиловым.
– И привезли людей, – отвечал старпом. – Теперь их судьба в ваших руках.
– Наша судьба будет общей, – заключил Турнотур и треснул посохом по доскам пирса. – Пусть беженцы сойдут на берег.
И с борта «Грозного» потянулась длинная вереница растерянно озиравшихся по сторонам людей, прижимавших к груди пожитки, жмущихся друг к другу на колючем промозглом ветру. Многие из них подслеповато щурились – за двадцать лет они не видели никакого другого света, кроме электрического, и солнечный с непривычки больно резал глаза. Некоторые закрывали лицо платками, кто-то старался дышать осторожно, с опаской впуская в легкие чистый воздух маленькими урывистыми глотками. У многих от него кружилась голова.
А шедший рядом с матерью Юрик во все глаза, хоть они и слезились, смотрел вверх. Туда, где неторопливо тянулись низкие клочковатые тучи, сыпавшие на землю мелкую снежную крошку.
– Вот видишь, – шепнула Лера, когда мальчик и женщина поравнялись с ней. – Я же говорила тебе, что ты обязательно увидишь небо.
– Круто! – Юрик едва сдерживал распиравший его восторг.
– Подожди, еще и не такое увидишь, – с улыбкой пообещала девушка.
– Я знала, что ты вернешься! – Лера обернулась на знакомый голос, и ее обняла Милен.
– Привет!
– Не думала, что вы так быстро, мы ждали вас ближе к весне.
– Тарас и остальные беспокоились об ограниченном ресурсе лодки, – ответила Лера. – Вот, решили не тратить время и выехать пораньше.
– Как здорово! Теперь мы будем вместе жить!
– Да, все вместе.
– Как вас много, – огляделась датчанка.
Люди все сходили и сходили на берег.
– Сколько было, – Лера пожала плечами. – Здесь все наши.
– Как они? – спросил подошедший к ней Мигель. – Привет, Милен.
– Напуганы, растеряны, – окидывая взглядом вереницу беженцев, покачала головой девушка. – А какими им еще быть после стольких лет жизни в норах? Боятся перемен. Проходите, проходите. Не задерживайте.
– Справятся. Перемены ведь к лучшему.
– Да, но им нужно дать время.
– Его у них теперь достаточно, – заверила Милен. – Вся жизнь впереди!
– Посмотрим. Еще важно узнать, хватит ли нам всем здесь места?
– Все острова обитаемы, должно хватить, – подумав, кивнул Мигель.
И действительно. Едва нога последнего пассажира лодки ступила на пирс, как в «Братстве» появился сам верховный правитель Ульрих Семиброк, по сигналу срочно прибывший из Торсхавна.
– Дорогие россияне! – провозгласил он, встав перед жавшейся друг к другу толпой беженцев.
– Ну, понеслась, – буркнул Треска. – Только президентских спичей нам здесь и не хватало.
– Тише ты. Еще скажи, что мы зря приплыли, – одернул Паштет.
– Зря не зря, – скорчил кислую мину Треска, – а слушать все равно придется.
– Рад приветствовать вас на Фарерах! В этот торжественный миг единения наших народов хочу сказать, что мы рады вам! Сейчас вы, может быть, растеряны и даже напуганы, но это пройдет. Вы слишком долго, почитай, с самого Рагнарёка жили в подземном убежище, не видели солнечного света, не дышали чистым воздухом. Теперь над вашими головами настоящее небо, а не бетонный потолок. Вы спрашиваете себя сейчас: что ждет вас на этой земле? Отвечу – забота и дружественная поддержка. Места на островах хватит всем. Взамен мы не потребуем от вас ничего, кроме труда наравне со всеми. Здесь, на Фарерах, мы вместе работаем и строим свой быт. Тем более сейчас, в суровые зимние времена. Никто не сидит без дела.
– Мы не боимся работы, – подал голос кто-то из толпы.
– Прекрасно! Значит, мы быстро найдем взаимопонимание. А сейчас вы должны решить, кто останется в этой деревне, а кто отправится со мной в нашу столицу, Торсхавн. Начнем расселение по островам. Распределитесь сами, как считаете нужным, но сделайте это по возможности скорее. Если мест будет не хватать, я прикажу своим людям пустить вас в свои дома. А потом обзаведетесь своим собственным очагом. Я все сказал. Добро пожаловать!
Датчане радостно загомонили. На лицах русских тут и там стали появляться улыбки. Такого приема, а тем более искренней теплоты, от чужаков никто не ожидал. Люди слишком привыкли полагаться на собственные силы и не доверять никому. Но каждый теперь с ясностью понимал, что с прежней жизнью навсегда покончено.
С разделением проблем не возникло.
– Разбейтесь по семьям, – вооружившись мегафоном, руководила Лера. – Давайте сделаем две группы. Кто остается – налево, кто хочет плыть дальше, в Торсхавн, – направо…
С теми же, у кого родных не оказалось, было проще: их разделили поровну в каждое поселение. Народ с легкостью шел на разделение. Это чужие земли, и что ждало их хоть на этом, хоть на другом острове – все равно. Жалко только было расставаться с друзьями, но со всех сторон слышались заверения и обещания поддерживать связь и по возможности встречаться.
Наконец на берегу были сформированы две равные группы.
– Ну что ж, – оглядев всех, сказал Семиброк. – Если все готовы, тогда в путь! Нужно управиться до темноты!
Группа отплывающих потянулась за ним на пирс к кораблям. Лера с моряками, конечно же, осталась в деревне «Братства». Корейцы также не пожелали покидать борт субмарины.
– Итак, – обратился к оставшимся на берегу русским Турнотур. – Половину мы поселим в амбаре, я велел распорядиться, чтобы там поставили очаг и устроили спальные места. Половину же возьмут на попечение наши жильцы в домах. Или вы хотите вернуться на лодку?
– Нет, не хотим, – нестройно ответили из толпы.
– Хорошо. Сейчас вас покормят. Насчет домов не переживайте, это временная мера до тех пор, пока мы не заготовим древесину и не построим вам новую улицу. Придется немного подождать.
Люди не возражали. Они были готовы ждать. Пора перемен начинала сказываться на сердцах выживших.
Так закончилось большое переселение людей из Пионерского Убежища на Фарерские острова. Начиналась новая эпоха жизни после войны.