- Слушаюсь, капитан! - отрывисто произнес Гильдебрант и стал спускаться по трапу со шканцев.

Комит Ларс Эккерт, стоя на юте, бросал за борт лот. Он расправлял запутавшийся линь и громко ругался.

- Дьявол разрази их! - долетело сквозь вой ветра до слуха кормчего.

Когда удалось распутать линь, Гильдебрант сам взялся за дело, чтобы проверить, сколько воды под килем корабля. Тугие порывы ветра отбрасывали разматывавшийся с катушки линь. Замерить глубину никак не удавалось. Кормчий решил, что под килем корабля достаточно глубины и можно продолжать плавание, не меняя проложенного курса.

Гильдебрант спустился через люк на палубу, при тусклом свете свечного огарка отыскал дверь своей каюты. В помещение проникали вой ветра и шум разбушевавшегося океана. Кормчий сдернул с шеи шерстяной шарф, расстегнул верхние пуговицы мундира. Захотелось хотя бы немного посидеть в тепле, отдохнуть, но наверху его ждал капитан Лаппмарк. Гильдебрант взял с полки пузатую бутыль, выдернул пробку и налил рому в глиняную кружку. Рука его замерла в воздухе от внезапного толчка. Обжигающий напиток выплеснуло на палубу. Под днищем корабля раздался зловещий скрежет. "Корону" сильно качнуло. Затрещали шпангоуты.

Кормчий выбежал из каюты и стремительно поднялся по трапу на шканцы.

- Мы сели на камни, Гильдебрант! - набросился на кормчего Лаппмарк.

- Сколько ни бросали лот, а не могли достать грунта, господин капитан! - оправдывался Гильдебрант.

"Корона" остановилась, словно схваченная чьей-то мощной рукой. Корпус корабля трещал и содрогался от ударов о камни.

На ют сбегались подвахтенные матросы, пушкари, плотники. Охваченные паникой, они устремились туда, где находились гребные шлюпки. Возле них началась давка. Каждый старался поскорее залезть в шлюпку, чтобы покинуть готовый развалиться корабль. Палубные матросы, размахивая ножнами, старались оттеснить от шлюпок марсовых и пушкарей. Это было похоже на бунт.

- Кормчий Гильдебрант, соберите офицеров, комитов и подкомитов "Короны" на шканцы! - приказал капитан. - И незамедлительно наведите на корабле порядок.

Пока собирали офицеров, констапели разбили замки в погребах и стали носить наверх мушкеты, абордажные крючья и палаши.

- Спаси и помилуй нас, святая Бригитта! - молились на юте матросы, призывая на помощь покровительницу всех плавающих.

Гильдебрант повел вооруженных мушкетами подкомитов на сгрудившихся возле шлюпок бунтовщиков. В мятежников ударили залпом из нескольких мушкетов. Находившиеся неподалеку от открытого люка бунтовщики ринулись вниз... Оставшихся наверху убитых и раненых Гильдебрант приказал отправить за борт...

Ветер вскоре стал заметно стихать. Но волны набрасывались с прежней яростью на неподвижный корабль. Было по-прежнему темно. Косо летел сверху сухой снег.

До слуха капитана и вернувшегося на шканцы Гильдебранта донеслись из трюма слова песни.

Ах, если б господь смилосердился к нам,

Привел воротиться в свой дом...

- Похоже, негодяи добрались до бочонков с ромом! - сердито проговорил Лаппмарк.

- Веселее будут отправляться на тот свет, - усмехнулся кормчий.

Стало понемногу светать. Вблизи "Короны" высились скалы, торчали из воды камни. Их с шумом омывали белопеннные струи. А дальше тянулась узкой косой песчаная отмель.

Волны по-прежнему ударяли в борт корабля, раскачивая его и разламывая обшивку. В образовавшиеся пробоины со зловещим урчанием поступала вода. Из затоплявшегося трюма стали выходить наверх испуганные бунтовщики. Вооруженные мушкетами подкомиты загоняли их на бак и связывали руки шкертами.

- Троих вздернуть на рее! - приказал капитан Лаппмарк.

Корабельный профос и его подручные вырывали из рядов упиравшихся бунтовщиков, назначенных к казни. Ни мольбы, ни просьбы не помогали. Приказ капитана был выполнен неукоснительно...

Оставаться на корабле становилось опасно. Лаппмарк приказал спустить на воду шлюпки и выгрузить на песчаную отмель пушки, пороховые припасы, ядра, мушкеты, паруса и провизию.

Все, что можно было спасти, свозили на берег. Несколько пушек, свалилось при погрузке в воду, но большую часть оружия и провианта сумели снять с корабля.

Последним оставил полузатопленную, наклонившуюся в сторону берега "Корону" капитан Якоб Лаппмарк.

11

Агик Игалов первым увидел полузатонувший вблизи берега корабль с голыми мачтами.

- Погляди-ка, Саввушка, что это? - указал он рукою в сторону моря.

Савва понял сразу: военное судно и, по всей видимости, свейское.

- Как оно здесь очутилось? - удивленно проговорил податный.

- Водою да ветром прибило к берегу, - сказал Агик. - Случалось допрежь и тоже пригоняло на отмель обломки судов и остатки товаров заморских...

- А люди живые где? Матросы, которые управляли парусами, куда подевались?

Выйдя на берег, Агик Игалов и Савва увидели дым костра на песчаной отмели и серый полотняный шатер рядом. Потом заметили людей. Чужеземцы суетились возле огня. Вначале из-за дыма их не было видно. Савва подсчитал, что было на отмели четыре пришлых человека. "А где остальные? Не могли же утонуть у самого берега!"

Податный и волостной старшина затаились за камнем, стали наблюдать. Возле шатра они увидели пушки, горкой сложенные чугунные ядра, мушкеты. Чужеземцы варили еду на костре. Поблизости от стойбища, куда переселились жители с Нарзуги, находились моряки с корабля, потерпевшего крушение.

- Надо уходить отсюда, - сказал Агик.

- А если повязать их ночью, когда спать лягут? - шепотом произнес Савва. - Сегодня же, пока они нас не видели...

- Пожалуй, - неуверенно подхватил Агик.

Возвращаясь обратно, податный и старшина обнаружили множество свежих следов. Чужеземцы сошли с той песчаной отмели, где остались пушки, и направились на восход солнца. "Значит, тоже на Колу путь держат, догадался Савва. - А этих сторожить оружие оставили. А как только добудут оленей и нарты, так сразу за пушками и ядрами сюда вернутся. И потащат, чтобы Кольский острог порушить..."

- У них нет оленей и даже лыж нету, - сказал Агик. - А как достанут олешков и кережи, непременно сюда придут.

- Во все стороны пошлем людей сказать, чтобы лопины разбирали свои вежи, уводили оленей и уходили, - надумал Савва.

- Подальше от таких корабельных людей надо нам быть, - согласился с ним Агик Игалов.

Все жители стойбища пришли к веже волостного старшины.

- Свейские люди на судне сюда плыли, - объявил собравшимся Агик. - Да бог, видать, покарал нечестивое воинство, и бурей сломало их судно. Вороги на берег вышли, в Колу идут. Запрягать надо самых быстрых олешков, ехать во все стойбища и говорить, чтобы уходили и стада оленей своих угоняли подальше. И пусть дохнут от холода воровские люди.

Никто не посмел перечить старшине волости. Из каждого рода отправлялись лопины на дальние и ближние стойбища, чтобы пусто становилось на пути свейского воинства.

Охотники повязать караульщиков свейских тоже нашлись. Агик отобрал смелых и сильных мужчин. У каждого из них - самопал в руках и нож на поясе.

Караульные не спали. В шатре играли в кости. Савва Лажиев нечаянно задел ногой медный ковш, лежавший на камне, возле потухшего костра. На шум выбежали из шатра караульщики. По ним ударили из самопалов лопины. В ответ прозвучало несколько мушкетных выстрелов. И все стихло. Три свейских воина были сразу убиты. Один был еще жив. Он пытался подняться, отталкиваясь руками от земли. Но встать ему никак не удавалось.

Когда рассвело, Савва насчитал на отмели двадцать шесть пушек. Рядом были чугунные ядра, сложенные горкой, и мушкеты в козлах. В шатре нашли пороховое зелье в бочонках и солонину.

Палить из пушек чугунными ядрами никто из жителей стойбища не умел. Не обучены этому были ни Савва Лажиев, ни Агик Игалов. Зато мушкет свейский ни для кого из них не был диковиной. Свейские и ганзейские купцы испокон веку привозили в Лопскую землю оружие, беря взамен у жителей тундры меха и оленей.

Охочие лопские люди разобрали мушкеты и свинец, набили пороховым зельем кожаные охотничьи сумки.

Напоследок Савва Лажиев пересчитал бочонки с порохом для стрельбы из пушек. "Авось еще пригодятся в остроге, - прикинул в уме податный. Воевода-боярин Алексей Петрович спасибо еще скажет, пожалуй, и служивых стрельцов пришлет сюда пушки и порох забрать..."

12

Капитан Якоб Лаппмарк вел команду "Короны" на восток, в сторону Колы. Потерять снаряженный королевской казной корабль и вернуться назад ни с чем - это значило попасть в немилость королю. Такое возвращение могло кончиться тем, что вместо родового замка остаток жизни пришлось бы провести в крепостном каземате либо гребцом на галере.

Нет! Не все еще потеряно! Из первого же попавшего на пути лапландского стойбища будет отправлен оленный обоз на побережье! Пушки "Короны" еще загрохочут у стен Колы! Без орудий Бальтазар Бек как без рук! Не сможет он заставить московитов открыть острожные ворота, пока не запугает их насмерть орудийной пальбой! А когда пушки ударят ядрами по стенам острога и совершится виктория, пусть рассудит его величество король, оправдал ли его высокое доверие капитан Якоб Лаппмарк?

С белесого неба падал редкий снег. Тускло светило солнце сквозь пелену низких облаков. Во все стороны простирались бескрайние просторы тундры с невысокими холмами. Местами, словно щетина на фоне белого снега, чернели рощицы низкорослых елей.

Утопая в снежных сугробах, медленно продвигались по дикой тундре свейские мореплаватели. Растаптывая тропу, шли впереди всех недавние бунтовщики, таща провизию в холщовых сумах. Следом за ними шагали офицеры, комиты и подкомиты, неся на плечах мушкеты.

На третьи сутки свейский отряд добрался до лапландского стойбища. Здесь было пусто. В трех крайних лопских жилищах еще продолжали тлеть угли в неостывших жаровнях. Значит, в великой спешке покидали лапландцы свое становище, угоняя оленей и увозя имущество. На горизонте еще виден был удалявшийся обоз.

- Кто-то их предупредил о нашем приходе, - сказал капитан шагавшему рядом Эрику Гильдебранту.

- Но мы не встретили ни одного жителя тундры, - хмуро отозвался в ответ кормчий. - Откуда же им знать, кто мы такие?

Капитан "Короны" объявил привал. В уцелевших лапландских жилищах устраивались на ночлег моряки с потерпевшего кораблекрушение корабля. Прежний устоявшийся в вежах запах исчезал, улетучивался. Его вытеснял крепкий запах табачного дыма, парусины и соли. В стойбище зазвучал чужой говор.

В просторной веже, в центре становища остановился капитан Якоб Лаппмарк. Подкомит Эрик Багге внес туда парусиновый мешок с одеждой и бельем и кованый сундучок с корабельными шканечными журналами. Лаппмарк раскурил потухшую трубку и приказал собрать офицеров "Короны".

- Нужно добыть две сотни крепких ездовых оленей и сотню нарт, объявил капитан. - Во славу короля мы должны появиться у стен Колы с пушками и полным запасом ядер и пороха! Святая Бригитта! Да окажет нам она свое покровительство! Благодаря ей нам удалось спасти свои жизни, пушки, ядра и порох! Так применим с великой пользой для дела корабельные пушки на суше!

- А не лучше ли двинуться дальше? - произнес Гильдебрант. - Встретим на пути обоз латников, что вышел из Рованиеми. Да на тех нартах и доставим наши пушки и боевые припасы к месту военных действий.

- Нет, премьер-лейтенант, - стоял на своем Якоб Лаппмарк. - Мы должны первыми прибыть к стенам московитской крепости. Так назначил наместник Норланда. Так было предусмотрено королем, когда снаряжалась "Корона".

- Но корабль на мели, и все переменилось, - неуверенно проговорил кормчий. - Так не лучше ли подойти к стенам Колы вторыми? После того как королевские латники возьмут в осаду острог?

- Честь слуги короля и дворянина не позволяет мне медлить, - сердито произнес капитан.

Офицеры "Короны" молча выслушали Якоба Лаппмарка. Никто не осмелился ему возразить.

Утром восемь моряков отправились на розыски оленей и нарт. И лишь один из них наткнулся в тундре на стадо оленей. Лапландцы сидели вокруг своих костров. Неподалеку от них стояли грузовые и беговые кережи, запряженные каждая парой кундусов и готовые к езде. Подкомит Эрик Багге повел своих людей на лапландское стойбище. Подпустив поисковую партию на сто ярдов к пасущимся оленям, лопские жители встретили свеев самопальным огнем. Эрик Багге застрелил из мушкета четверых лапландцев, потерял в завязавшейся перестрелке двоих матросов, получил рану в руку и вернулся ни с чем.

13

Дормидонт Лисин и целовальник Смирка повстречались посреди тундры. Податный первым заметил поднимавшийся на крутой пригорок нартовый обоз. Дормидонт свернул к нему, еще не зная, кого из русских несет к свеям в плен. Подъехав ближе, податный узнал в закутанных с головы до ног, заиндевелых возницах служилых стрельцов. Целовальник Смирка выскочил из передней нарты и, утопая по пояс в снегу, заковылял к Дормидонту.

- Куда подевался Савва Лажиев? Где обоз с мягкой рухлядью? - принялся расспрашивать Лисина Смирка Сумароков.

- Обоз... начисто пограбили свейские воинские люди, податных насмерть побили, - отвечал Дормидонт. - Я и Савва убегли из плена...

- Где он сейчас?..

- Ушел к лопинам... А свейский воинский отряд, похоже, в Колу направляется...

- Как же ты цел остался?

- Повязали нам с Саввой руки, в пустую лопскую вежу бросили, да сгрызли мы зубами ремни и бежали, - коротко поведал о себе Лисин.

- Так скорее в острог надо нам возвращаться да воеводу обо всем уведомить, - заторопился целовальник. - А то нагрянут ненароком вороги - и запереть ворота не успеешь.

Обоз повернул назад. Дормидонт выехал на накатанную нартовыми полозьями дорогу и направился следом. Олени стремительно неслись на восток. Гнали их нещадно, делая короткие остановки в местах, где неприхотливые животные могли добыть себе корм.

На другой день впереди показались деревянные стены и башни острога. Косые лучи солнца мягко освещали островерхие покрытия башен, крыши домов и купола двух церквей.

Воевода Толстой встретил податного Лисина и целовальника Смирку в дверях приказной избы. Узнав о том, что свейские воины продвигаются по лапландской тундре в сторону Колы, Алексей Петрович приказал бить в набат.

Загудели медные колокола в церкви Благовещения и Никольской часовне. Заслышав гудящие в морозном воздухе звуки набата, стрельцы выбегали с самопалами на улицу. Со всех концов острога направлялись к приказной избе посадские и служилые люди. Выходили из селитренных майданов угрюмые солевары с изъеденными солью руками. Покидали свои мастерские косторезы и гончарных дел умельцы, скорняки и бондари. Затих стук топоров на острожной верфи, где корабельных дел мастера строили насады и струги.

Толпа колян приближалась к приказной избе, где стояли воевода Алексей Петрович Толстой, подьячий Иван Махонин, стрелецкие десятники и пятидесятники, целовальник Смирка и податный Лисин.

- Свейские воинские люди порушили рубеж, идут на Колу! - объявил воевода. - Податных людей насмерть побили вороги! Мягкую рухлядь грабежом взяли.

- Что же теперь-то с нами будет, ой, горе! - завопила в толпе посадская женка. На нее зашикали стоявшие поблизости мужики, оттеснили подальше, чтоб других не смущала.

- Дабы не смогли взять свеи приступом Колу, велю всем денно и нощно лить воду на стены острога, - продолжал Алексей Петрович. - Заледенить их надобно, чтобы ни един свей не смог вскарабкаться наверх.

- Зальем все стены как есть! Не дадимся в обиду! - раздались в толпе голоса мужчин.

- Встанем все дружно, коли вороги к стенам острога подступят!

Затерявшийся в полярных снегах, сложенный из дерева непашенный город вдруг ожил.

Укрепить стены острога и сделать их неприступными можно было лишь с помощью льда. Суровая северная зима и воды незамерзающего залива могли стать надежными союзниками в предстоящей схватке.

Женщины и дети возили воду на оленях, мужчины таскали бадьями и ведрами. Трудились все: старые и малые. Острожные стрельцы принимали ведра и сверху лили воду на стены.

Вода на морозе сразу превращалась в лед. Бревенчатые срубы башен и стен донизу покрывались светлым панцирем.

14

Лыжники вахмистра Торфинена, отправленные в погоню за двумя бежавшими из плена московитами, вернулись в стойбище, никого не найдя в тундре. "Они непременно известят воеводу в Коле о появлении в пределах Русии королевского войска, - размышлял ротмистр Пер Клементсон. - Значит, застать врасплох острожный гарнизон не удастся..." И несмотря на это, он стремился поскорее добраться до Колы.

Отряд королевских латников задержала в пути пурга. Пер Клементсон по целым дням не выходил из вежи. Чтобы скоротать время, он приглашал Клааса Торфинена играть в карты. Вместо денег ротмистр ставил на кон лисьи шкуры из полагавшейся ему доли военной добычи. Клементсону не везло, как и в прошлый раз, когда играл с швейцарцем Готлибом Кюне. Связку за связкой он проигрывал добытую у московитов пушнину.

А Торфинен разбогател в одну ночь. Пока стихла пурга, половина занятой вахмистром лапландской вежи была завалена мехами.

- Дьявол тебя разрази, Торфинен! - выругался расстроенный проигрышем ротмистр. - Ты стал богаче наместника Норланда. Вернемся назад - купишь большой каменный дом в Рованиеми.

- Нет, ротмистр, если вернусь назад из Московии, то снаряжу трехмачтовый парусник для торговли с Ганзой.

Отец Клааса Торфинена, и дед его, и прадед жили в портовом городе, занимались мелочной торговлей. Из поколения в поколение не покидало Торфиненов стремление подняться из низов торгового сословия в купцы первой гильдии. Случалось иногда, что дела их шли в гору. Но частые пожары и наводнения сводили на нет прежние удачи.

Клаас Торфинен вдруг уверовал в свою счастливую звезду. После возвращения из московитской Лапландии он хотел повернуть торговое дело своей семьи и выйти в знатные люди...

Пер Клементсон любил дочь казначея из магистрата города Рованиеми. Чтобы завоевать любовь красивой девушки и уважение всех членов добропорядочного семейства, ротмистр собирался привезти из Лапландии богатую добычу. Он знал, что московитский пушной город Кола на Мурмане сказочно богат. Он прослышал давно, что везут поморяне туда пушнину с Новой Земли и просторов лапландской тундры, с низовьев северных рек и самых дальних поморий.

Повоевав Колу, Клементсон рассчитывал получить у короля солидное вознаграждение за ратный труд, чтобы, вернувшись в Рованиеми, повести разговор о женитьбе. Мечта взять в жены красавицу, которую уже считал своей невестой, не покидала ротмистра.

Простояв несколько суток из-за пурги, Клементсон двинулся дальше с отрядом. Огромные снежные сугробы вставали на его пути. Лыжники вахмистра Торфинена сбились с дороги. Отряд сделал огромный крюк и вернулся к месту прежней стоянки. Клементсон стал торопить вахмистра, но лыжники валились с ног от усталости...

Наместник Норланда с ротой наемных воинов швейцарского ротмистра Готлиба Кюне нагнал королевских латников за рекой Нарзугой.

- Почему так медленно движется отряд? - набросился с упреком на Клементсона Бальтазар Бек.

- Лыжники Торфинена вконец замучены тяжелым переходом, олени устали, господин наместник, - оправдывался ротмистр.

- Я полагал, приеду в Колу и получу в руки ключи от входных ворот, с недовольством пробурчал Бальтазар Бек.

Чтобы не вызвать еще большего неудовольствия наместника, Клементсон умолчал о том, что бежали из плена два московитских сборщика податей и Кольскому воеводе уже известно о появлении королевского войска в Лапландии.

- Мы захватили обоз с пушниной! - заторопился обрадовать наместника ротмистр.

- И много взяли? - заинтересовался Бальтазар Бек.

- Восемь тысяч, - ответил Клементсон. - Есть куницы, соболя, но больше всего лисьих шкурок.

- Совсем недурно для начала похода, - повеселевшим голосом произнес наместник Норланда. На обветренном грубом лице его появилось что-то наподобие улыбки.

- Как скоро позволительно ожидать обещанного его величеством сикурса морем? - вежливо осведомился ротмистр.

- Снаряженный казною трехмачтовый корабль "Корона" девять дней назад вышел из Королевской гавани. И если благоприятствовали ветры в пути, он уже встал на якорь в Кольской бухте.

- Да сохранит его святая Бригитта! - молитвенно сложил на груди большие руки Пер Клементсон. - Гром корабельных пушек сделает Кольского воеводу сговорчивей. Может быть, и не понадобится лить понапрасну кровь латников.

- Дай бог нам скорую и успешную викторию! - прогудел в ответ густым баритоном наместник, кутаясь в свой овчинный тулуп и удобнее устраиваясь в санях. Костистый, длиннолицый, косматый, весь в инее, он похож был на огромного волчину, принявшего человеческий облик.

Олени с храпом тащили нагруженные едой и боевыми припасами нарты по проторенной уже дороге. Похрустывал сухой снег под ногами множества животных, мягко скрипели полозья.

Солнце показалось из-за горизонта, и приоткрылись во все стороны тундровые просторы. Впереди на белом снежном покрывале чернела редкой щетиной поросль низкорослых деревьев.

Наместник Норланда торопился. Привалы объявлял редко. Останавливались лишь затем, чтобы дать короткий отдых воинам да покормить усталых оленей.

На третий день в морозном утреннем мареве показался московитский острог.

Косые солнечные лучи неровными пятнами света играли на позолоченных церковных куполах. Из множества труб тянулся в небо дым. Курчавыми тенями причудливо ложился на крыши купеческих и боярских теремов и посадских изб. А крепость сверкала, как светлый ларец. Изумрудное сияние излучали его стены и башни.

- Что... это?! - в изумлении поднял лохматые брови Бальтазар Бек.

Стоявшие рядом с ним ротмистры Клементсон и Кюне с пристальным вниманием рассматривали московитский северный город за острожными стенами.

- Московиты залили стены водой, они заледенели, - сказал Кюне.

- Ядра "Короны" в прах разнесут эти жалкие укрепления! - презрительно наморщил лицо Бальтазар Бек. - Латники беспрепятственно проникнут в город через проломы.

Наемные воины и королевские латники остановились в отдалении от острога. Наместник Норланда в сопровождении ротмистров и вахмистров поднялся на прибрежную сопку. Перед ним простирались серые хляби. Просторы моря были пустынны: ни единого паруса не было видно. "Короны" не было в Кольской бухте. Только английский парусник покачивался возле причала.

15

За неделю команда "Короны" прошла не больше восьмидесяти верст. Три матроса замерзли ночью. Легли спать в снегу и не проснулись. Семеро погибли в перестрелках с лапландцами. Четверо раненых замедляли движение. Якоб Лаппмарк с досадой и недовольством смотрел на них, размышляя: как быть?

Капитан "Короны" упрямо вел моряков на юго-восток, стремясь добраться до нартовой зимней дороги из Печенги в Колу. "На худой конец, если не удастся добыть оленей, встретим в пути отряд латников, - размышлял Якоб Лаппмарк. - Наместник Норланда пошлет обоз за пушками, и найдется достойное дело матросам у стен острога".

Усталые, с почерневшими на морозе исхудалыми лицами, в заиндевелой одежде пробирались свейские моряки по заснеженной тундре. Местами намело до пояса снегу, и тропа протаптывалась с трудом.

Капитан Лаппмарк по-прежнему отправлял на поиски моряков, чтобы раздобыть оленей и нарты, но удачи не было. Лапландцы встречали подходивших к стойбищу свейских моряков пальбой из самострелов, ручниц и мушкетов.

Свеи иногда видели появлявшиеся на горизонте кережи, запряженные парой оленей, но ничего не могли сделать, чтобы взять их.

Лапландцы не решались первыми напасть на хорошо вооруженный свейский отряд. Но всякий раз успевали угнать подальше своих оленей и разрушить вежи.

- Проучить бы следовало диких обитателей тундры, - сказал Гильдебрант, садясь напротив капитана возле костра.

В медном котелке шипел тающий снег. Дымя и потрескивая, горели сырые дрова. Пахло прогорклой едой и прокисшей мокрой одеждой.

- Но как их проучишь? - поднял от костра залубенелое лицо Якоб Лаппмарк. - Они не осмеливаются приблизиться на мушкетный выстрел. Могут напасть лишь видя явный перевес на своей стороне... Хотя бы дюжину добыть нам оленей, - заключил он. Эта мысль не оставляла его.

- Лыж бы несколько пар достать для начала, - подхватил Гильдебрант. А то ползем, а не идем по тундре...

- Как матросы?.. - спросил капитан.

- Прошлой ночью еще двое не проснулись да трое отморозили на ногах пальцы, - ответил кормчий.

- Если еще неделю пробудем в тундре, меньше половины в живых останется, - молвил Якоб Лаппмарк.

- Еды осталось на пятеро суток, - сообщил Гильдебрант.

- С завтрашнего утра уменьшить выдачу солонины и галет матросам наполовину, - приказал капитан. - На ночь выставлять усиленный караул. Да проверять дозорных, а то и до беды недалеко.

Ночью Якоб Лаппмарк долго не мог уснуть. Лежал недвижимо в низком своем шатре из корабельного паруса. Капитан громко кашлял... Во сне он увидел отцовский дом в окружении вековых сосен, светлый от искрящейся в лучах солнца росы зацветающий луг. Услышал шум водопада в горах... Ровный шум стекавшей воды перерос в гулкий грохот.

Лаппмарк открыл глаза и проснулся. В глаза ему ударили вспышки пламени от близких выстрелов. Капитан схватил пистолет и палаш, выбежал наружу.

В лагере царила паника. Матросы стреляли наугад, в темноту. Противника не было видно, лишь по вспышкам от выстрелов можно было угадать, откуда стреляют лапландцы.

Когда рассвело, обнаружили множество следов вблизи от стоянки. Шестеро дозорных лежали убитые.

А днем капитану сказали, что отстал в пути и застрелился подкомит Эрик Багге. Подкомит так ослаб, что с трудом переставлял ноги. Он не хотел быть в тягость другим - и покончил с собой.

16

Савва Лажиев и Агик Игалов со своими людьми ехали на оленях справа и слева от продвигавшихся в сторону Колы пеших свеев. Лопины приходили по доброй воле в образовавшийся отряд, чтобы биться с заморскими людьми и гнать их из тундры. Оружия огненного боя было немного. Но кто не имел ни мушкета, ни самопала, приходили с копьями и луками.

В беговых кережах, запряженных парой оленей, сидели по одному, по двое мужчины в меховой одежде. Если на пути свеев находилось становище, Савва либо Агик посылали туда людей сказать, чтобы жители угоняли оленей и уходили. А если, случалось, встречали в тундре свеев малым числом, то вступали в схватку с ними, бились смело и гнали ворогов назад.

Сойдясь ночью вместе, крестовые братья пришли к решению, что следует напасть на свейских воинов, когда те спят. Нашлось полтора десятка охочих лопинов, которые не побоялись подступить к лагерю заморских пришельцев. Когда стемнело, подъехали близко к ним и первыми заметили дозорных. Дружным самопальным огнем удалось сбить их. Но проснувшиеся свеи жахнули из своих мушкетов, и пришлось восвояси убраться. Одного лопина убило мушкетной пулей, двоих раненых вывезли на оленях, дабы не попали ворогам на расправу.

- Не одолеть нам ба такую силищу, Саввушка, брат мой, убьют либо покалечат они всех нас из своих мушкетов, если опять в пекло полезем, сокрушался Агик, глядя на убитого лопина.

- Поглядим, кто кого одолеет! - упорствовал Савва.

Он полагал, что по-прежнему нельзя упускать свеев из виду. Не лезть, конечно, на рожон, но и не бегать от ворогов без оглядки. Ведь стоит только вступить им на зимнюю дорогу из Печенги в Колу, как могут повстречать своих на пути. И тогда уж найдутся у них и крепкие олени и грузовые нарты, чтобы отправиться на побережье за пушками, пороховым зельем и ядрами. Свеев нужно истреблять, пока они пешком бредут по тундре! Стрелять ночью в дозорных! Нападать на тех, кто отстал в пути!

С каждым днем свейские моряки шли все медленнее. Все меньше и меньше проходили они за сутки заснеженных верст. Все больше оставалось позади непохороненных мертвецов. Мороз и голод безжалостно валили свеев. Но они упорно продолжали свой путь. И все ближе становилась дорога, к которой они стремились.

17

Как только показалось свейское войско, Алексей Петрович приказал стрельцам занять свои места на стенах острога. Пушкари зарядили пушки, приготовили для стрельбы ядра и порох.

Охочие люди из посада - кто с копьем, кто с самопалом - шли к приказной избе. Подьячий Иван Махонин отбирал годных для огненого боя людей и отправлял их наверх. Корабельные умельцы, селитренники и рыбаки поднимались на стены.

Воевода с раннего утра пребывал на верхнем ярусе Угловой башни. Сверху ему хорошо был виден весь свейский лагерь, расположившийся в низине. Там неярко горели костры. Возле огня грелись замерзшие воины. Неподалеку от них паслись распряженные из саней олени. Алексей Петрович увидел, как несколько воинов - судя по одежде, ротмистров - поднялись на прибрежную сопку. "Чего они там высматривают? - думал воевода, глядя на свеев и пустынную гладь залива. - Да ведь они подмоги ждут морем! осенила его догадка. - И худо придется нам, если дождутся".

Теперь тревога не покидала Алексея Петровича. Острожному гарнизону будет трудно выстоять перед такой силой. А помощи не будет ниоткуда. За две с лишком тысячи верст от Колы Москва! Там не услышат ни тревожного звона колоколов, ни начавшейся стрельбы, ни воплей раненых! Никто не отзовется на крики о помощи.

На площадку верхнего яруса поднялся подьячий Махонин. Соболья шуба на нем была расстегнута. Борода всклокочена. Рыжие волосы свисали на потный лоб. Лик его был взволнован и светился каким-то несвычным ему азартом.

- Воевода-боярин Алексей Петрович, сто семьдесят шесть посадских людей и детей торгового сословия направил оружно на стены и в башни! доложил подьячий. - Не на живот, а на смерть собрались биться с ворогом Кольские люди!

- Какие другие есть новости, Иван Парфентьевич? - невозмутимо произнес воевода.

Шелом-ерихонка у него был надвинут до самых бровей. Косые лучи низкого солнца тускло поблескивали на серебряных пластинах. Глаза Алексея Петровича посуровели, смотрели сердито и строго.

- Аглицкой земли капитан нынче закрыл таможенный реестр, сказал, что немедля снимется с якоря и поплывет в Бристоль, - сообщил Махонин.

- Сэр Виллоби торопится убраться из Колы, покуда жарко не стало, усмехнулся в усы воевода.

- И легок же он на помине, шельма! - всплеснул руками подьячий. Погляди-ка, воевода-боярин.

Алексей Петрович обернулся и увидел выходящий из Кольской бухты аглицкий корабль.

- Худой бы из него вышел содружинник, - задумчиво протянул воевода. Не приведи бог сражаться с ворогами бок о бок с таким!

Вороги продолжали стоять лагерем вблизи острога. Бальтазар Бек по нескольку раз в день вступал на обрывистый берег и всматривался в открывавшиеся сверху морские дали. Ничего, кроме удалявшегося аглицкой короны парусника, не мог увидеть наместник Норланда. Но и тот вскоре скрылся из виду.

Алексей Петрович сознавал, что свейское войско не станет долго стоять в бездействии. Мороз беспрепятственно проникал в их шалаши, наспех сложенные из веток берез и елового лапника. Только от ветра и можно было в них укрыться. По-прежнему тускло горели костры в низине. Сырые дрова давали немного жара, и согреться возле них было трудно. "Либо свеи уйдут вскорости, либо попытаются взять острог приступом", - размышлял воевода. Уже поздно ночью отправился он в караульную избу, под утро лег на лавку спать, не раздеваясь, не снимая с пояса сабли. Ключи от входных ворот Алексей Петрович положил себе под голову. "Так надежнее", - подумал он, засыпая.

По наказу воеводы дозорные в башнях и стрелецкие десятники не смыкая глаз следили за свеями. И все же не углядели.

Перед самым рассветом, когда клонит в сон сторожей, подобрались вороги к стене острога у Южной башни да и подложили петарду. Полыхнуло огнем. Ударил взрыв. До самой верхушки башни выбросило комья мерзлой земли, осколки льда и обломки настенных бревен. С ревом и криками бросились свейские воины на штурм крепости.

18

Бальтазар Бек и Клаас Торфинен со своими лыжниками стояли в отдалении и ждали, когда королевские латники и наемные воины ворвутся внутрь острога и откроют входные ворота. Вспышки пламени от множества выстрелов освещали одетые льдом стены от Южных ворот до кромки берега, где высилась над морем Угловая башня со смотровыми подзорами. В неровном свете непрекращающейся стрельбы наместник Норланда видел лезущих на острожные стены латников и наемных воинов. Он замечал, как отбрасывали московиты их легкие лестницы...

Пушки "Короны" сделали бы проломы по всей линии стен. И не нужно было бы лить понапрасну кровь королевских воинов. Но снаряженный казною корабль не появился в Кольской бухте.

"Может быть, сбился с намеченного курса капитан Якоб Лаппмарк? думал Бальтазар Бек. - Либо разбило бурей "Корону"..." Ждать не было смысла. Только смелый приступ мог принести викторию!

Наемники забрасывали на стены железные крюки. Зацепившись за самый верх, они карабкались на них по веревочным лестницам. Но редко кому удавалось добраться до верха. Стрельцы и охочие люди из Колы сбивали их самопальным огнем.

Ротмистр Кюне, стоя внизу, размахивал в воздухе шпагой и громко выкрикивал:

- А ну еще смелее, мои доблестные воины! Еще один дружный напор - и московиты не выдержат!

В пролом, образовавшийся от взрыва петарды, плотной стеной шли королевские латники. Их встречали выстрелами из самопалов сторожевые стрельцы и Кольские жители. Уцелевшие свеи, выставив впереди себя копья, упрямо шли на московитов. В тесноте пролома разразилась яростная схватка. Противники били, кололи, резали один другого. Оттуда доносились стоны раненых, короткие предсмертные вскрики.

Пер Клементсон бранил вахмистров за нерасторопность.

- А ну смелее! Вперед, славные латники! Не оглядывайтесь назад! Впереди натопленные московитские терема! Разрази вас дьявол! Позади нас мороз лютый!

С диким звериным воем устремились в глубину пролома несколько ратников, рубя на ходу палашами вставших на их пути московитов. В исступлении они не испытывали боли, хотя уже были ранены и пятна крови выступили у них на одежде. Сами себе они казались неуязвимыми и бесстрашно прорубали путь внутрь крепости. Клементсон видел, как падали один за другим воины, зарубленные стрелецкими саблями. По их телам шли московиты, тесня уцелевших латников.

С разрубленным плечом выбрался ротмистр из схватки. Он не оставил место боя, а повел на московитов стоявшую наготове свежую сотню королевских латников.

Стиснув зубы от боли, Клементсон продолжал командовать вступившим в схватку отрядом. Московитских воинов снова стали теснить в проломе.

Зато на стенах стрельцы и охочие люди стояли крепко. Уже сброшены были все лестницы. И напрасно ротмистр Готлиб Кюне гнал на приступ наемников. Ручницы и самопалы полыхали сверху желтым пламенем и разили чужеземных воинов, пытавшихся приблизиться к стене.

Клементсон заметил, как упал навзничь швейцарский ротмистр, заливая алой кровью стоптанный снег. "Сто двадцать талеров останутся неотыгранными", - подумал Клементсон.

И снова вынесло из пролома кучу окровавленных, орущих от ярости латников. С чувством облегчения услыхал Пер Клементсон протяжные звуки военной трубы за спиной.

Стоявший рядом с наместником Норланда воин трубил отбой.

19

Нильс Бентсен с нетерпением ждал, когда королевские воины ворвутся внутрь крепости. Вместе с другими писцами доставил он пороховые заряды из зелейного амбара к Воротной башне.

Иван Парфентьевич Махонин отрядил всех писцов и податных своей подьяческой и мытенной канцелярии на помощь стрельцам и пушкарям, сражавшимся по всей линии верхнего настенного хода. Стрелецкие и пушкарские десятники не хотели иметь под своим началом канцелярских людей, не умевших владеть саблей и самопалом. Все они оказались внизу и теперь носили порох и ядра.

Нильс Бентсен только делал вид, что старается подносить пушкарям боевые заряды. Он даже подбадривал окриками других писцов. Но на самом деле от него было проку мало. Нильс подолгу топтался в зелейном погребе, выгребая порох в корзину, неторопливо взбирался по лестнице и старался подольше задержаться возле пушкарей, чтобы высмотреть, как расположилось перед стенами Колы королевское войско. "Знают ли ротмистры слабое место в стене? - с беспокойством размышлял Нильс Бентсен. - Успели ли передать им содержание моей последней депеши вместе с планом крепости?"

Нильс Бентсен спал, приникнув головой к бочонку с пороховым зельем, когда рванул заряд петарды под стеной крепости возле Южной башни. Он сразу вскочил на ноги и выбежал из погреба наружу. Взгляд его остановился на образовавшемся возле башни проломе. Оттуда продолжал валить пороховой дым. Нильс Бентсен ждал, что вот-вот появятся королевские воины и ударят в тыл защитникам Колы. Но вот уж стрельцы и посадские люди побежали туда, стреляя из самопалов. Они смело встретили ворвавшихся в пролом свейских латников. До слуха Нильса Бентсена доносились лязг сабель, крики раненых, мушкетные, самопальные выстрелы, ругань и стоны. Тайный соглядатай короля надеялся, что латники и кнехты сумеют опрокинуть в проломе московитских воинов. Но по удалявшемуся шуму боя можно было понять, что стрельцы и посадские люди отразили натиск королевского войска.

К вечеру штурм был отбит по всей линии крепостных стен.

Нильс Бентсен услышал звуки военного рожка за стеной, когда стих шум битвы, и сразу понял, что ромистры отводят свои отряды подальше от стен, куда не долетают русские пули и ядра. "Не удалось на этот раз, - с невольным огорчением подумал тайный соглядатай короля, - а второго такого случая не выйдет, чтобы пройти к стене и подложить петарду. Русские сторожа будут всю ночь не смыкая глаз караулить, чтобы не пропустить к стенам свейских воинов. Что делать?"

В голову Нильсу Бентсену пришла мысль взорвать зелейный амбар под Воротной башней. Взрыв зелейных припасов поднимет и башню, и деревянную стену на воздух. И тогда московитам ни за что не удастся отбиться. Но как устроить взрыв зелейных запасов и самому остаться в живых? Нильс Бентсен прикидывал и так и этак, а выходило, что поднять на воздух Воротную башню можно было лишь ценой собственной жизни. Слишком дорогой выходила плата за победу королевского войска. Прощай, жизнь, обещанное дворянство и все будущие блага! Нет, такой ценой Нильс Бентсен не собирался приносить в подарок королю крепость Колу! Значит, надо придумать что-то другое... А если открыть ночью входные ворота? Но их запирают на ночь даже в мирную пору. А теперь они на замке круглые сутки, и с ключами от входных ворот воевода-боярин Алексей Петрович Толстой не расстается. При себе их носит. А ночью куда их девает?..

Нильс Бентсен заметил, что прошлую ночь воевода безотлучно находился в караульной избе, чтобы в любой момент можно было подняться на прясла крепостной стены. Значит, и спал он там же. Не мог же он не сомкнуть глаз перед штурмом? А после такого трудного дня непременно соснет хотя бы часок, чтобы утром быть бодрым и свежим. Значит, ключи наверняка при нем будут находиться! "Если сумею проникнуть в караульню поздно ночью под каким-либо предлогом, ключи можно легко выкрасть, и тогда никакой взрыв внутри крепости не потребуется: королевские воины валом повалят в распахнувшиеся ворота. И никто не сумеет сдержать их железный натиск!"

20

Воевода Алексей Петрович без шапки, в расстегнутой шубе с пятнами крови на рукавах стоял возле пролома и охрипшим голосом приказывал:

- Уберите убитых и раненых... своих и свеев!

Стрельцы, чертыхаясь, лезли в пролом, выволакивали трупы и стонущих воинов.

Раненых сразу же относили в посадские избы. Покойников складывали возле стены.

- Целовальника Смирку Сумарокова насмерть зарубили окаянные свеи! пожаловался воеводе подьячий Махонин. - А писаришку мово Ондрюшку Опарина начисто покалечили. Некому будет теперь реестры составлять и перья чинить...

- Нашел время плакаться, Иван Парфентьевич! - упрекнул Алексей Петрович подьячего. - Тут самое подошло время, как острог оборонить от супостатов. Того гляди, опять на приступ пойдут.

К воеводе явились сотник Стригалин и пушкарский пятидесятник Косов. Азарт успешной схватки все еще горел на покрытых пороховой копотью лицах воинских начальников. Убитых стрельцов, пушкарей и людей посадских оказалось немного. Зато иноземных воинов валялось изрядно внизу возле самой стены.

- Все свободные от караула стрельцы пусть носят бревна, судовые кильбалки и слеги в эту брешь! - распорядился воевода. - А как только заполнится пролом, сразу начать лить воду сверху, чтобы опять заковало льдом это место. Смотреть в оба! - приказал Алексей Петрович Стригалину и Косову. - Пушкарям держать наготове зажженные фитили и, как только свеи на приступ пойдут, сразу начать пальбу!

В Рыбацкой гавани застучали топоры.

Корабельщики разбирали недостроенные насады и струги, ломали стоявшие на приколе суда.

Стрельцы и посадские люди хватали бревна и брусья и несли к Южной башне.

Еще дотемна пролом от взрыва свейской петарды плотно забили деревом. И вот полилась сверху вода. Крепкий мороз быстро превращал ее в лед. Торчавшие наружу слеги и брусья на глазах у ворогов одевались ледяным панцирем.

В лучах заката острог с островерхими башнями засверкал опять живым алым пламенем.

При свете угасавшего дня воевода обошел все башни, поднялся на прясла и сверху глянул на расположившихся лагерем свеев. Возле дымных костров кучками стояли латники и наемные воины. "Невмоготу им тут долго стоять, прикинул воевода. - Может, скоро опять пойдут на приступ либо восвояси уберутся..." За весь день у него не было маковой росинки во рту. Алексея Петровича потянуло домой, чтобы отобедать вдвоем с женой. Но он не решился хоть ненадолго оставить воинов. "Со стрельцами вместе отужинаю", - решил воевода.

21

Всю долгую ночь после дневного штурма Нильс Бентсен не спал. Завернувшись в медвежий тулуп, он лежал на широкой деревянной лавке в зелейном амбаре и чутко прислушивался к храпу спящих писцов, наряженных на все время осады таскать наверх ядра и порох.

В пороховом погребе под Воротной башней было темно. Под страхом смерти воевода Алексей Петрович запретил зажигать в зелейном амбаре какой-либо свет: будь то свеча либо лучина. В один миг порох в бочонках мог вспыхнуть от недогляда. Ведь стоило малой искорке попасть на пороховое зелье, и обломки Воротной башни подняло бы взрывом в низкое полярное небо.

Перед рассветом, когда сон усталых воинов особенно крепок, Нильс Бентсен осторожно спустил на пол ноги, встал и неслышно выбрался.

Караульня и входные ворота под деревянной башней были совсем рядом. Возле башни прохаживался сторожевой стрелец с самопалом и саблей. На пряслах крепостных стен перекликались в темноте не спавшие всю долгую ночь дозорные.

Над крепостью и расположившимся за ее стенами войском нависла тревожная предрассветная тишина.

У входа в караульню Нильс Бентсен заметил сторожевого стрельца. Нильс Бентсен, прижавшись к крепостной стене, двигался медленно и осторожно, делая короткие шажки, присматриваясь, готовый в любой момент исчезнуть в темноте.

Стороживший вход в караульню, молодой стрелецкий воин топтался на месте, хлопая рукавицами одну о другую, грелся. Изредка он вглядывался в предрассветное, чуть посветлевшее небо на востоке, где уже начали тускнеть звезды. Мороз и усталость клонили ко сну воина в этот тихий предрассветный час. Он временами подремывал, не ожидая опасности, которая могла бы нависнуть с тылу: дозорные на стенах не дремали, следя за королевским войском, расположившимся неподалеку. Нильс Бентсен вытащил из-за голенища остро наточенный засапожный нож и, изловчившись, ударил им в шею стрелецкого воина. Тот захрипел и стал медленно оседать на стоптанный снег. От хлынувшей крови зачернела ледяная корка под упавшим воином.

Тайный соглядатай короля остановился у входа в караульню, перевел дыхание. Потом взялся за кованое дверное кольцо и потянул на себя. Дверь с легким скрипом отворилась. Нильс вошел в помещение с низким сводом, освещенное по углам двумя свечными огарками. С разных сторон до слуха Нильса Бентсена доносился дружный прерывистый храп. Воины спали, утомленные схваткой и дневными тревогами.

Тайный человек короля разглядел в углу возле стола спящего воеводу. Скудный свет освещал нижнюю часть лица Алексея Петровича, руку, свисавшую до пола. Нильс Бентсен осторожно двинулся к воеводе. Сердце у него от страха поднималось к самому горлу. Временами он готов был повернуть назад и вернуться в зелейный амбар. Но какая-то неведомая сила неодолимо толкала его к намеченной цели. Впереди его ждало дворянство, почести и высочайшие милости от короля за совершенный подвиг!

Нильс Бентсен приблизился к воеводе и уже протянул руку, чтобы схватить ключи, лежавшие в изголовье... И в тот миг кто-то сильный, крупный, пахнущий овчиной и потом, крепко обхватил его вокруг туловища и заорал:

- В караульне вор! Тревога! Проснись, воевода-боярин!

Тайный человек короля отбивался изо всех сил. Он потянулся свободной правой рукой к сапогу, чтобы выхватить нож из-за голенища. Но на помощь десятнику Стригалину подбежали еще два стрельца. Они связали Нильсу Бентсену сыромятным ремнем руки.

- Кто таков?! - грозно произнес Алексей Петрович, поднеся к лицу Нильса огарок горящей свечки.

- Писец я... из мытенной канцелярии, Нил Силыч Борискин, - промямлил в растерянности тайный королевский соглядатай.

- Зачем здесь? Кто тебя звал сюда? Почему оставил свое место?

- Я... я ищу Ивана Парфентьевича, подьячего, - нашелся Нильс Бентсен...

- Лжет он, Алексей Петрович, - сказал десятник Стригалин. - К ключам от главных ворот он подбирался. Самолично видел.

- Зачем тебе ключи потребовались? - Воевода еще ближе поднес к лицу Нильса горящий свечной огарок и стал пристально всматриваться в лицо мытенного писца. - Ты что-то обличьем своим в сумление меня приводишь.

- Нерусское у него обличье, Алексей Петрович, - подсказал десятник. Я давно за ним слежу. Мне уже не раз говорили стрельцы, что слишком настырный этот мытенный писец. Все ему знать надо! А пошто знать ему потребовалось, где сколько затинных пищалей и пушек в Коле?

- Говори, кто такой? Кто тебя прислал в Колу? - сурово произнес Алексей Петрович.

Нильс Бентсен чувствовал, как уходит из-под ног у него земля, уплывают обещанное дворянство и почести. Перед ним разверзлась бездна. Спасения не было.

В караульню вбежал сменившийся со сторожей стрелец, крикнул:

- Спиридон Мохов мертвый в луже крови возле ворот валяется!

В голосе воина звучали удивление и страх. Ему казалось, что никак не мог пасть мертвым возле ворот караульных дружок его Спиридон без участия нечистой силы. Свеи-то за стенами. Кто же мог его порешить?

- Так это ты убил его, чтобы проникнуть в караульню и завладеть ключами? - заорал воевода.

- Мое дело... нечистый попутал... все расскажу... не казните... Я еще вам пригожусь.

- Говори толком: кто таков, кто прислал тебя в Колу, зачем?

- Я тайный человек короля, - трясясь от страха, признался Нильс Бентсен. - Прислал меня к вам наместник из Дерпта, чтобы высмотреть укрепления и выведать число стрельцов и пушкарей да зелейные припасы... Не казните... Я все расскажу... Потом посылайте меня в другие государства соглядатаем... Я стану служить верой-правдой Московскому государству.

- Врешь, сукин сын! Если ты предал своего короля, предашь и иноземного властелина. Приказываю повесить вора на воротах входной башни.

Нильс Бентсен рухнул на колени и стал просить воеводу смилостивиться над ним. Он лепетал о прошлых своих злосчастьях, многих мытарствах и неисчислимых бедах, надеясь, что воевода сменит гнев на милость.

- Довольно! - заорал на тайного соглядатая короля десятник Стригалин и, схватив его за шиворот, выволок наружу.

Когда забрезжил рассвет над тундрой, свейские воины увидели казненного под входной башней. На груди у него висела дощечка, а на ней кусочком угля было выведено: "ВОР И ТАЙНЫЙ СОГЛЯДАТАЙ КОРОЛЯ!"

22

Мороз не унимался, крепчал. Одетые сплошь льдом стены крепости, словно дразня королевское воинство, сверкали голубеющим пламенем.

Утром ротмистры обнаружили больше десятка замерзших за ночь латников и наемников. Их выносили из шалашей наружу и клали на снег. Схваченные морозом, они лежали, уставив открытые, остекленевшие глаза на полыхавшее над снегами низкое солнце.

Наместник Норланда, подняв воротник волчьей шубы и спрятав лицо от ветра, медленно прошагал мимо мертвых воинов. "Этак и все перемерзнут! все туже охватывала его подступившая тревога. - Капитан Лаппмарк виновен во всем. Стоило ему появиться в бухте Колы, и мы не замерзали бы за стенами острога, а расположились бы в боярских теремах!"

Надежда на приход "Короны" пропала. С кораблем несомненно случилось несчастье в пути. Нужно было решиться на что-то: либо начать новый приступ и биться до полной виктории, либо возвращаться в Рованиеми.

Бальтазар Бек видел на стенах Кольской крепости готовые к стрельбе пушки, горящие фитили и пушкарей в овчинных тулупах. Стоит лишь двинуться к острогу - полыхнут они пламенем и ударят чугунными ядрами. И разом загрохочут ручницы, пищали и самопалы. А подложить ночью петарду под стену вряд ли теперь удастся. Надо уходить!

Наместник позвал в шатер ротмистра Клементсона и вахмистра Торфинена.

- Что станем делать? - начал военный совет Бальтазар Бек.

Клаас Торфинен горделиво выпятил плоскую грудь, оттопырил нижнюю губу и, довольный оказанным ему доверием, проговорил:

- Московиты второго такого приступа не выдержат.

Пер Клементсон хотел ему возразить, но лишь стиснул зубы и застонал от боли. Разрубленное стрелецкой саблей плечо ныло не переставая, и левую руку он носил на перевязи, замотав ее у кисти шарфом.

- Что скажешь, ротмистр? - повернулся к нему наместник Норланда.

Клементсон осторожно повел головой, повернулся лицом к Бальтазару Беку. Лошадиная физиономия наместника вызывала в душе ротмистра неприязнь.

- Надо убираться отсюда, пока не околели на морозе! - с трудом разжал стиснутые зубы Пер Клементсон. - Еще несколько дней простоим возле стен московитской крепости - и пурга заметет наши трупы!

Ротмистр уже не мечтал о том, что вернется в Рованиеми с богатой военной добычей. Он старался не думать о дочери казначея из магистрата, полагая, что вряд ли она достанется ему в жены. "Лучше вернуться обратно живым, чем остаться лежать, как Готлиб Кюне, у стен Колы, - утешал себя мыслью о возвращении на родину Пер Клементсон. - В жизни много разных удовольствий, а наступит время - и жену себе красивую добуду".

- Без пушек нам не взять острог, - задумчиво произнес Бальтазар Бек. - Только приход "Короны" мог бы изменить все в нашу пользу. Провалил викторию капитан Якоб Лаппмарк. Его величество король заключил с ним контракт на захват крепости Кола, зафрахтовав "Корону". И не кого-либо другого, а капитана Якоба Лаппмарка его величество король назначил наместником на Мурмане.

- Вот оно что! - удивленно поднял брови Пер Клементсон.

- Будем назад возвращаться! - сухо произнес Бальтазар Бек, словно не расслышав слов ротмистра. - Распорядись, чтобы запрягали оленей.

Ярко вспыхнули напоследок костры. Воины валили шалаши и бросали ветки в огонь, чтобы обогреться, прежде чем отправиться в путь. "Лишь бы живому вернуться домой! - думал каждый. - Уж лучше не иметь ни талера в кармане, чем остаться здесь на съедение лисицам".

Длинной вереницей обоз двинулся прочь от Колы. А вслед раздался ликующий звон множества колоколов в острожных церквах. Звонари на колокольнях старались вовсю.

Укутавшись в шубу, наместник Норланда ехал в передних нартах, запряженных парой самых быстрых и крепких оленей. Косматый, заиндевелый, огромный, он сидел, откинувшись в меховой полости, и время от времени покрикивал на возницу-латника, чтобы тот погонял быстрее.

Остаток дня и всю ночь санный обоз быстро продвигался на запад, изредка делая короткие остановки.

Утром Бальтазар Бек первым заметил черные движущиеся комочки на фоне белого снега. Было далеко до них, но наместник уже догадался, что это люди. "Что за чертовщина? Кто такие? И как они оказались посреди тундры без оленей, без нарт?" - подумал он.

Людская цепочка медленно двигалась навстречу обозу. Расстояние до нее сокращалось. Случалось, кто-нибудь падал в цепочке, и никто не останавливался, чтобы поднять упавшего... И они уже совсем недалеко... Машут руками... Торопятся.

Каково было изумление наместника, когда, подъехав ближе, узнал в замерзших, измученных тяжелым переходом людях с почернелыми от стужи лицами моряков с "Короны"! Шатаясь от усталости, утопая в снегу, первым приблизился к саням наместника Якоб Лаппмарк. Блуждающим взглядом капитан уставился на Бальтазара Бека.

- Э-это ты, Лаппмарк?! - поднялся во весь рост наместник Норланда. Как вы здесь очутились? Где "Корона"?

- Сидит... на камнях... возле берега, - с трудом разжал стиснутые зубы Якоб Лаппмарк. - В бурю выбросило... - пояснил он.

Бальтазар Бек окинул взглядом приблизившихся моряков, с трудом узнал среди них кормчего Гильдебранта. "Меньше половины в живых осталось", определил наместник.

- Удалось спасти половину корабельных пушек, запасы пороха и ядра, оживился Лаппмарк при виде множества оленей. - Все это находится на берегу под надежной охраной. Нужно немедля поехать туда, погрузить в сани пушки, ядра и бочонки с порохом...

- ...да вернуться обратно к крепости Кола! - заключил наместник Норланда.

"Еще не все потеряно! - радовался Бальтазар Бек. - Еще загрохочут пушки "Короны" и взломают чугунными ядрами деревянные стены! И украсится корона властителя Свеи еще одним дорогим камнем - Колой".

23

Савва Лажиев издалека увидел, как повстречали моряки с потерпевшего крушение корабля большой обоз, направлявшийся в сторону Печенги. Он догадался сразу, что свеи имели неудачу под Колой и возвращались назад.

- И не к добру эта ихняя встреча! - сказал он стоявшему рядом с ним Агику.

- Да ба, брат, теперь станут, как волки, по всей тундре рыскать, подхватил Игалов. - Есть-кушать нада: олешков резать станут.

Сверху хорошо было видно, как суетились остановившиеся в низине свейские воины. Они что-то перегружали из одних нарт на другие. Перепрягали ездовых оленей.

Добрая половина обоза повернула на север.

- Они к морю поехали, Агик! Пушки да пороховое зелье с ядрами забирать! - в волнении проговорил Савва. - А как погрузят припасы ихние да пушки, что на мели остались, так на Колу опять пойдут!

- Что же нам теперь делать, брат? - на заросшем рыжим пухом лице Агика было смятение.

Савва молчал. Нужно было непременно предпринять что-то. До Колы далеко. Пока доберешься туда, чтобы уведомить воеводу о судне свейском, сидящем на камнях, и боевых припасах на берегу, пройдет много времени. Свеи раньше доберутся до моря. Да и мало военной силы в остроге, чтобы выйти в тундру, отбивать пушки у свеев.

- Надо успеть нам добраться до берега раньше их! - сказал Савва. - Да спалить бочки с зельем!

- А сами мы не сгорим в огне? - поднял взгляд на крестового брата Агик Игалов.

- Сделаем так, что сами целы останемся, - заверил Лажиев.

Агик отправил лопинов по стойбищам сказать, чтобы снова отгоняли стада оленей подальше от тропы, по которой прошли свеи, и сами тоже уходили.

Две ездовые кережи стремительно понеслись к морю. И Агик, и Савва то и дело погоняли своих оленей. Когда кережи взбирались на сопку, позади был виден свейский обоз, растянувшийся на добрые полверсты. Свеи тоже торопились.

Когда останавливались вороги, Савва и Агик тоже распрягали оленей и пускали их на волю искать себе корм. Один из них стерег животных и следил за свеями, другой - обдирал бересту, если рядом росли березки.

Савва не собирался гореть в пороховом пламени. Он надумал свить из бересты плетенку, чтобы разжечь ее с одного конца, а другой приложить к бочонку с зельем. Но березы, к несчастью, попадались кривые, низкие. Береста на них была худая, сырая, тонкая. Савва ободрал ногти до крови, а добыл бересты совсем мало.

Днем Савва и Агик держали путь по солнцу. Ночью огромный звездный ковш впереди указывал прямой и самый короткий путь к морю. В темноте свейский обоз исчезал из виду, но на рассвете появлялся опять. Временами до него оставалось езды меньше светлого времени дня.

Но вот показались вдали неспокойные волны. Совсем близко плескалось впереди море. Савва и Агик подъехали к берегу.

Свейский парусник лежал на боку. Низкие волны облизывали торчавшие из воды брусья, балки и доски корабля. Над водой торчала лишь половина остова.

- Попрощаемся, Агик! - сказал Савва. - Ты отправляйся к своим. Я один со всем этим справлюсь.

- Нет, брат, я ото не отойду отсюда один, без тебя, - заупрямился Агик.

- Но у тебя семья, дети, брат, а я - один как перст на земле, - стал уговаривать Савва. - Случись что - и некому будет плакать по мне. А твои дети сиротами останутся, пропадут в тундре.

Агик заколебался. Савва крепко обнял крестового брата, расцеловал трижды и усадил в кережи.

Ядра, сложенные горкой, находились на прежнем месте, пушки - тоже. Савва отогнул полог шатра, вошел внутрь. Бочонки с пороховым зельем стояли сухие. Ни вода, ни снег не проникали через добротное полотно.

Савва достал из-за пазухи бересту, разложил и принялся плести толстую веревку. Он очень торопился, береста рвалась и лохматилась. Кое-как кончив с этим, вынул из кармана своих портов кресало и трут.

Верхнюю крышку крайнего бочонка Савва разбил чугунным ядром. Внутри пороховое зелье было обернуто пергаментом. Чтобы не залетела искра в раскрытый бочонок, Савва осторожно принялся высекать огонь, закрыв кресало собственным телом. И вот уже блеснула искорка, и трут задымился. Савва поднес его к берестяному плетению и стал дуть изо всех сил, чтобы вспыхнул огонь. Но, хоть плачь, ничего у него не получалось. Сырая береста тлела и гасла.

Намучившись, Савва вышел наружу, глотнул свежего воздуха. Потом поднял голову и глянул вверх. Низкое серое небо висело над почерневшим морем. Медленно плыли облака в сторону суши. Они неслись туда, где лежала Олонецкая земля. Там оставил Савва родное пепелище. Все там осталось...

Ему вдруг показалось, будто сверху донеслись крики. Так свеи погоняют оленей! "Они!!! И так близко! Надо успеть!" Савва еще раз глянул вверх. Он не думал о том, что, свершив задуманное, может исчезнуть навеки с земли.

Трут еще слабенько тлел, а огонек на бересте совсем уже потух. Савва с силой подул на огонь, береста разгорелась. Он выхватил из бочонка горсть пороха, насыпал его дорожкой, поджег.

Порох разом вспыхнул. Послышалось негромкое шипение.

"Теперь Кола будет стоять, как стояла прежде! И люди будут рождаться и жить. На место убитых придут новые, и... жизнь никогда не кончится..."

Савва выскочил из шатра наружу, побежал. Он успел удалиться на расстояние двух сотен сажен от запасов ядер и порохового зелья, когда прозвучал над морем тяжкий протяжный взрыв. До самых облаков взметнулось желтое пламя.

Сверху с шипением падали в воду обломки пушек и ядра, поднятые взрывом.

Загрузка...