Пятая Стража

Глава 1 ОСТАВЬ ОДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ!

«Первую службу наружного наблюдения в России создал мещанин Евграф Медников в 60-е годы в Санкт-Петербурге. В нее, согласно циркуляру тех времен, предписывалось набирать преимущественно бывших унтер-офицеров „неприметной наружности и здравого образа мыслей“.

Зачем такая служба нужна сегодняшней, демократической России? И нужна ли она вообще?»

Неохотно написав эти строки, маленький невзрачный человек в кургузом пиджачке, с лицом и румяными щечками елочного Деда Мороза, призадумался, вглядываясь в экран монитора. Сказать «в службу», или «на службу»? Он поменял предлог, надеясь на подсказку, но компьютер отнесся к его вариантам индифферентно, как и подобает машине. Человек помычал, стимулируя мыслительный процесс, покачиваясь в удобном служебном кресле. В документах и сводках наружного наблюдения он любил ясный и правильный язык, и не раз сам черкал не всегда грамотные эпистулы своих подчиненных, а иногда и возвращал гневно. Рвать листы не приходилось — все они были под грифом «совершенно секретно».

Человек поднял глаза над экраном, проморгался в полутьме кабинета — и крутнулся вместе с креслом вокруг своей оси. Телефоны и пульт связи с дежурным молчали. Человек скучал. Сочинять статью ему было лень.

Он любил жизнь, полную тайн и непредсказуемых событий, в потоке которых с успехом мог применять свои способности видеть явное в неявном и наоборот. Преемник мещанина Евграфа Медникова, заместитель начальника оперативно-поисковой службы (ОПС) управления ФСБ Санкт-Петербурга полковник Сан Саныч Шубин, любил быть незаменимым. В разумных пределах, конечно.

Он выпил чашку кофе, сжевал пирожок, неприязненно косясь на четыре одиноких строчки в белом поле экрана. Телефоны молчали. Шубин вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой, и пошел низким сводчатым коридором особняка, в котором располагалась главная конспиративная квартира ОПС.

В кабинете оперативного стоял грохот пальбы и визг разрываемых на части тел. Завидев шефа в этот неурочный час, майор Мельников щелчком трех пальцев отправил компьютер на перезагрузку и привстал.

— Мельников, ты ведь по образованию филолог? — с живым интересом спросил Шубин.

— Я гидрограф, товарищ полковник! — радостно от рапортовал хитрый Мельников, предугадывая задание на ночь.

Худой и стройный, как адмиралтейская игла, он возвышался над шефом на целую голову. Радость его была преждевременна. Дед Мороз умел быть рассеянным, когда хотел.

— Вот и прекрасно. Тебе, как профессионалу, не со ставит труда оформить статью по истории нашей службы. Оставь за себя помощника, загляни ко мне. Дам тебе в помощь кое-какие материалы.

— Большая статья? — упавшим голосом поинтересонался Мельников.

— Нет. Листов десять, я думаю, будет достаточно. А что это у тебя оперативный журнал до сих пор не заполнен? Ты чем занимался? В компьютер играл? Смотри мне!

Шубин, довольно потирая большие коротенькие руки, вернулся в кабинет. Телефоны молчали. Он сам прозвонил по всем десяти отделам, разбросанным по «кукушкам» в Питере, хотя перечень заявок на сегодня и па завтра был у него в компьютере. «Пятая стража» была нынче не та, что на заре своего существования: изрядный штат сотрудников, локальная информационная сеть с банком данных, сотни машин, своя техническая служба, тысячи наименований спецоборудования… Хотя суть осталась прежней.

Ночных заданий было два, сменные наряды на них выехали с баз вовремя; дневные вернулись либо возвращались на свои «кукушки» из тех дальних мест, куда затянули их сопровождаемые объекты. Разведчики ОПС что птицы небесные: взлетев поутру с базы, не знают, где окажутся к вечеру… Задень «грохнули», т. е. потеряли из виду всего двух сопровождаемых. У одного наряда бомжи пытались спереть камеру дистанционного видеоконтроля, замаскированную в мусорном ящике. Да, еще был мелкий инцидент при видеодокументировании похорон одного авторитетного гражданина. При жизни авторитетного, разумеется.

Шубину еще не доложили, что сегодня обстреляли группу Кляксы и оперуполномоченный Тыбинь едва не погиб[1].

Пора было уходить. Вместо этого Шубин еще битый час инструктировал надутого недовольного Мельникова, напирая на служебный патриотизм.

— Центральное место надо подчеркнуть, Володечка. И обязательно обоснуй тот исторический момент, начиная с которого государству требуется служба скрытого наблюдения внутри страны. Зачем мы нужны, понимаешь? Философски подойди к делу. Ты же у нас философ?

Мельников дулся, но кивал покорно. Спорить с Сан Санычем бывало себе дороже.

Оставшись снова в одиночестве в тиши кабинета, подчеркнутой тиканьем старинных напольных часов, Шубин привычно и скоро пробежал подборку интересовавших его сводок за последние два дня, извлек из затертой папочки с лохматыми тесемками несколько листов, изрисованных кружками и стрелками, и, довольно хмыкнув, добавил в них несколько новых связей. Оперативно-поисковая служба не вела самостоятельных расследований, а лишь выполняла заявки других служб, но по некоторым, наиболее важным, по его мнению, заданиям Шубин создавал собственные маленькие досье. Это позволяло ему ставить на место зарывающихся молодых оперев из службы контрразведки или «закоси-бэтэ», борзых как бультерьеры… да и просто было интересно.

Долгие годы работы в разведке дали Сан Санычу опыт и специфическое, несколько циничное знание жизни, сродни тому, что изложено в печально известных протоколах сионских мудрецов. Румяное пряничное обличье его было обманчиво, над свекличными щечками нависал тяжелый морщинистый лоб. Он был романтик и мечтатель, не позволяющий себе мечтать. Никакого небрежения сущим! Жестокая наука действия в согласии с реальностью была освоена им — а это совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Сан Саныч умел и покоряться ситуации — и овладевать ею.

Телефоны молчали на привязи проводов, уставив на Шубина круглые морды циферблатов, свесив по бокам уши-трубки. Шубин не желал звонков. Они обычно не приносили ничего хорошего. Однако в молчании этом таился некий вызов — и маленький властный полковник, поджав узкую нижнюю губу, смотрел на бездушные аппараты в упор, а когда один из них тренькнул, тотчас заткнул его, ухватив трубку широкой крепкой ладонью.

— Слушаю вас, — поставленным доброжелательным тоном сказал он. — Уже выхожу. Уже еду. Уже зайду. Нет, дел никаких. Целую, привет.

Отработанный тон остался у полковника с тех пор, как он хаживал дежурным по управлению, номер телефона которого расклеен по всему Питеру. В каждом вагоне электрички, в каждой маршрутке висит листовка, остерегающая граждан от излишнего любопытства к незнакомым предметам, а в ней — этот многострадальный номер. Кто только туда ни звонит за сутки, чего только ни говорит! Трудность заключается не в том, чтобы доброжелательно выслушать сообщение о подозрительных лицах, перевозивших в общественном транспорте три мешка взрывчатки под видом картошки, или жалобу на распоясавшихся гомосексуалистов из соседней квартиры, а в том, чтобы не пропустить, не отбросить тот единственный звоночек, который нужен. Ошибка будет стоить дорого, а звонки, между прочим, фиксируются…

Звонок повторился.

— Слушаю вас, — с мастерством автоответчика отреагировал Шубин. — Вечер добрый, Виктор Петрович. Почему ты еще не дома? Ну, я… Я — жертва тоталитаризма, как говорит дочка. Слушаю тебя внимательно.

Начальник пятого отдела подполковник Завалишин был, по определению психологов, «синтонный пикник» — т. е. толстяк, балагур и весельчак. Оптимистическое настроение вообще приветствовалось и насаждалось Шубиным в управлении как традиция. Нытиков не любили.

— Сан Саныч, все путем! Собак с базы выгнал, сигнализацию периметра починили! Можете везти свою комиссию!

— А еще?

— Лыжную команду сформировал, — тоном ниже сказал Завалишин.

— Это просто подвиг. А еще?

— А у вас там как, Сан Саныч? Сверху ничего не накатили?

— Витя, не темни, — улыбаясь в никуда, сказал Шубин. — Говори, зачем звонишь.

Слышно было, как грузный Завалишин запыхтел, заскрипел мебелью.

— Да есть тут один сигнальчик… Помните гатчинское дело по «Игле»? Когда Диму Арцеулова ранили[2].

— Еще бы мне не помнить!

— Помните — там был забавный эпизод: подозреваемые Дадашев с Нахоевым нанимали бомжей рыть ямы в полях на просторах области? Мы еще никак не могли понять, зачем они их роют?

— Ну?

— Эпизод, похоже, не совсем забавный, — озабоченно сказал Завалишин. — Точнее, даже совсем не забавный. Мои ребята откопали интересную бумагу в архиве комитета по здравоохранению… сравнили ее с местами раскопок. Дадашев с Нахоевым, похоже, вскрывали могильники скота, павшего от сибирской язвы. Пытались добыть зараженные кости.

— Цохоже — или вскрывали? Пытались — или добыли?! И каким макаром твоих орлов занесло в этот архив? Любители старины? Или навел кто-то?

— Чутье разведчика, — хмыкнул иронически Завалишин. — У парня женщина там работает.

— У Морзика, что ли?

Шубин знал свою разведку поименно и по оперативным позывным.

Он выслушал дело молча, постукивая ногой по затертому ковру, глядя в темное заснеженное окно, подсвеченное радужно прожекторами, освещавшими периметр базы. Остановил Завалишина.

— Витя, информация достоверная? Или ты мне порожняк гонишь? Представляешь уровень, на который она поднимется?

— Решать вам, Сан Саныч! — без особого энтузиазма ответил Завалишин. — Хотите — проверим завтра.

— Жираф большой, ему видней?.. Пусть твой оперативный выйдет по ЗАС (засекреченная связь) на дежурного. Я сейчас туда подойду.

На выходе из кабинета глянул мельком в зеркало. Миленький пожилой Дед Мороз, лицо озабоченное, угрюмое, в красных прожилках от бессонных ночей. Умрет — оставит жене и дочери малогабаритную квартиру и заезженную машину. Потер лицо широкими ладонями, улыбнулся весело. Начальник должен иметь товарный вид…

— Мельников! Статью на сегодня отложи. Не радуйся, это с тебя не снимается! Сейчас примешь доклад от оперативного пятого отдела… доложишь дежурному по управлению. Только в журнале все зафиксируй. Потом поставь задачу — поднять для меня сейчас же материалы по заявке от ЗКСиБТ о хищении «Иглы»… по Гатчине. Номер заявки у пятерки уточнишь. Группе капитана Зимородка с утра ждать меня у себя на базе. Два сменных наряда мне зарезервируй на завтра… возьми из третьего и седьмого отделов. По смене передай — это первоочередная задача. Дай трубку, это меня начальник пятого. Да, еще! Позвони мне домой и скажи, что меня срочно вызвал Папа. Ты позвони, жена меньше ныть будет.

Задав Завалишину несколько вопросов, Шубин вернулся в свой кабинет и набрал городской номер.

—Да! — раздраженно крикнули в трубке. — Слушаю, черт побери!

— Игорь Станиславович, это вы?

— Я, Сан Саныч, я! О, черт! Говори, чего хотел! Не обращай внимания… это я катушку от удочки распутываю… Какой дурак сказал, что рыбалка успокаивает нервы?!

Шубин был опытный рыбак и посочувствовал начальнику службы защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом.

— Помните дело по хищению «Иглы»? Нестерович вел?

— Где у тебя парня ранили? Помню.

— Мы вскрыли новый факт… очень интересный.

— Ну что там у вас? Не мог подождать до завтра? Опять где-нибудь ржавый ствол нашли? Говори, у меня защита от подслушки! Генерал я или не генерал?!

Выслушав Шубина, генерал Сидоров неожиданно успокоился.

— Информация достоверная? Или опять триста бочек арестантов? Как тогда, по хлебозаводу? Подставили меня по полной твои разведчики! Круглым идиотом… в муке и лампасах.

— Зато хлеб теперь вкуснее. Без опилок. Я считаю — достоверная. Завтра перепроверим.

Сидоров, опытный аппаратчик, на минуту задумался. А если это деза? Кто ответит?

— На дежурного доклад прошел? — спросил он. — Хорошо. Ястребову я сам позвоню. Ты будь пока на месте, он ведь может нас и сейчас высвистать. Спасибо тебе за приятное известие… на ночь глядя. Неугомонный ты наш! Вот скажи: чего нам — больше всех надо? Зачем мы суетимся, себе работу ищем?

— Не могу знать, ваше высокопревосходительство! — не остался в долгу Шубин. — Хотите — будем считать, что я вам не звонил.

— Еще чего… Не очень и хотелось ехать на эту рыбалку. Я и рыбу-то не люблю! Ты же знаешь — я мелкую рыбу выбрасываю, а крупную складываю… в баночку из-под майонеза. У меня даже кот ее не жрет. Отказаться неловко, разрушить компанию…

— Как там леска?

— Да все уже. Порядок.

— Неужели распутали? Так быстро?

— Издеваешься?! Я ее отрезал нафиг и выбросил! Давно пора было так сделать. Теперь будет не до рыбалки…

Шубин положил трубку. Звякнув, лопнуло звено в цепи недовольства и скуки.

Зачем нужна «наружка»? Потому что среди людей бывают такие козлы!..

— Сибирская язва, — Волан поднял кверху худой острый палец, — общее острое инфекционное заболевание людей и домашних животных. Ты, Ролик, тоже можешь заболеть. Заболевание у человека характеризуется высокой температурной реакцией и образованием на коже и слизистых оболочках спе-ци-фических карбункулов… либо развитием воспалительных изменений в легких или кишечнике с явлениями кровоточивости. Возбудитель сибирской язвы — крупная палочка с как бы обрезанными краями, хорошо растущая в простых питательных средах. Во внешней среде палочка образует споры. Они сохраняют свою жизнеспособность в течение длительного времени…

Арцеулов скороговоркой читал вслух реферат студента взвода А-31 Российского Химико-технологического университета Халлиулина Рустама Закарьевича, выуженный Димой из недр Интернета. Содержимое полусотни страничек заставляло подозревать Рустама Закарьевича в человеконенавистничестве.

— А как долго сохраняют? — поинтересовался Вовка Черемисов, он же Морзик.

— Не сказано… Двоечник, наверное, писал. Споры сибиреязвенного микроба устойчивы к воздействию высокой температуры и дезинфицирующих веществ… выдерживают тридцатиминутное кипячение в воде… в слабых дезинфицирующих растворах не погибают до сорока суток и даже в крепких растворах дезинфицирующих веществ могут выживать в течение часа! А что такое «крепкий дезинфицирующий раствор»?

Разведчики пожали плечами.

— Спирт, наверное, — предположил Тыбинь, он же Старый. — Неразведенная гидрашка.

Группа капитана Зимородка скучала в комнате отдыха на базе в ожидании Шубина. Женщины и Ролик заняли диван, Константин Зимородок и Тыбинь по праву сильнейших — кресла. Черемисов и Андрей Лехельт ютились на жестких стульях. Забежавшему Волану места не хватило, и он уселся прямо на стол перед телевизором. После ранения Диму сняли с оперативной работы, он ходил пока вторым номером у оперативного по «кукушке», но всегда заглядывал к своим ребятам.

На стене, приколотые кнопками к фотообоям с березками, висели карта Ленинградской области с помеченными Морзиком местами раскопок скотомогильников и копия эпизоотической карты района, которую Вовка раздобыл «у агента» в архиве комитета по здравоохранению.

— Человек может заразиться сибирской язвой при уходе за больными животными, — частил Волан нараспев, — соприкосновении с предметами и сельскохозяйственными продуктами, кожами, шерстью, зараженными спорами, употреблении в пищу зараженного мяса… Можно заразиться и при вдыхании пыли, содержащей споры возбудителя… В летнее время можно заболеть от укуса слепней и мух-жигалок.

— А также при контакте с проползающим мимо террористом, — сказал Зимородок, оперативный позывной которого был Клякса. — Ты все подряд не читай. Самое важное давай.

— А что тут важное? Вот это, наверное… Сибирская язва в зависимости от пути проникновения возбудителя в организм может быть кожной, легочной и кишечной формы. Для развития кожной формы достаточно десять микробов, а для легочной требуется вдохнуть двадцать тысяч спор. Здорово!

— Вдыхаешь — и считай! — засмеялся Лехельт, за плоский нос получивший позывной «Дональд». — Чтобы не перебрать!

— Мальчики, не мешайте, — заинтересованно сказала Кира Алексеевна. — Читай дальше, Димочка.

Кире прописали очки. Сегодня она впервые их надела и все поправляла на тонкой переносице. Собственно, прописали их давно, и они уже год как пылились дома — Кира считала, что очки ее старят. Но вчера ей пришлось стрелять, спасая Тыбиня — и она впервые почувствовала себя неуверенно…

— Заболевание начинается через два-три дня после заражения, иногда через несколько часов, суток и позже, — забубнил Волан. — Вот, это интересно! Кожная форма сибирской язвы начинается с появления на месте внедрения микробов красного зудящего пятнышка, оно вскоре превращается в плотный узелок. Через несколько часов на вершине узелка образуется пузырек, наполняющийся постепенно кровянистой жидкостью. Пузырек лопается, и на его месте появляется черная корочка — участок омертвевшей кожи. Вокруг этого места возникают новые пузырьки, которые проходят тот же цикл развития. Так образуется сибиреязвенный карбункул. Кожа вокруг карбункула воспаляется и становится красной, появляется большая отечность. Характерная особенность сибиреязвенного карбункула — слабая болезненность по сравнению с обычным фурункулом.

— Ужас какой-то! — поежилась на диване Людочка-Пушок. — Давайте не будем это слушать!

— Нет, давайте будем! — вскричал лохматый Ролик ей в пику. — Я хочу знать, как все будет происходить!

— Предупрежден — значит вооружен! Sic! Так говорили древние, — поддержал его Дональд.

Клякса кивнул, и Арцеулов продолжил чтение.

— Одновременно с развитием сибиреязвенного кар бункула повышается температура. У некоторых больных уже на второй день болезни она достигает сорока градусов! При благоприятном исходе после шестого дня болезни температура снижается до нормы, отек пропадает, карбункул постепенно рассасывается, корочки отпадают, язва рубцуется… Сибиреязвенный карбункул чаще всего развивается на открытых участках кожи: на руках, лице, голове. Сибирская язва кожной формы без лечения заканчивается смертью в одном случае из десяти заболеваний.

— Ну — это совсем неинтересно! — разочаровался Ролик. — Всего десять процентов!

— А ты хотел, чтобы все умерли, что ли? — возмутилась Людочка.

— Ну факт! Как в кино! Мертвый город!

— Не увлекайся, — на взлете остановила фантазию Ролика Кира Алексеевна.

— Людка! — в притворном ужасе скривился Морзик. — У тебя покраснение на щеке! И узелок, кажется, формируется!

— Дурак! — Пушок вскочила с дивана, подошла к зеркалу. — Где?! Ничего нету! Константин Сергеевич, ведь ничего нету, правда?!

— Легочная форма сибирской язвы развивается при попадании микробов в дыхательные пути, — продолжал замогильным голосом Волан. — Раньше эту форму сибирской язвы называли болезнью шерстобитов…

— Хорошо, что я не шерстобит, — встрял Ролик. — А через свитер заразиться можно?

— Они заражались, вдыхая пыль при разбивании обсемененной спорами шерсти. Значит, можно, если потрясти.

— Михаил Иванович! На вас свитер шерстяной! Снимайте скорее!

— Еще чего… — проворчал Старый, — я его десять лет ношу. От моего запаха все микробы давно сдохли.

— Это очень тяжелая форма заболевания и протекает с признаками сильного отравления микробными ядами. Начинается она с озноба и быстрого подъема температуры. Одновременно появляются стеснение в груди, кашель, колющие боли в боку, насморк, слезотечение; голос становится хриплым. Кашель сопровождается вы делением жидкой кровянистой мокроты. Без лечения заболевание заканчивается смертью больного.

— Поноса нет?

— Не написано.

— Слава Богу.

В наступившей тишине Дональд неожиданно закашлялся. Морзик покосился на него — и отодвинулся вместе со стулом.

— Ты что? — удивился Андрей. — Да я простыл! Ребята, я только простудился!

— Вскрытие покажет! — мрачно произнес Ролик.

— Типун тебе на язык! Трепло!

— Читай, Дима.

— Кишечная форма сибирской язвы возникает при заражении через рот. В рот лишнего не брать!.. При этой форме болезни наблюдается тяжелое воспаление кишечного тракта, чаще тонких кишок, образуются язвы. Где у нас тонкие кишки?

— Это смотря у кого, — сказал Дональд. — У Миши и Морзика их вообще нет, они все толстые. Остается Ролик — у него их должно быть много…

— Болезнь развивается остро: появляются сильные режущие боли в животе, рвота желчью с примесью крови, вздутие живота, частый кровавый жидкий стул. Пардон, дамы. При легочной и кишечной форме температура тела высока, и болезнь на третьи сутки заканчивается смертью.

— Ага, есть понос! Ну вот, это уже кое-что! — пошутил Ролик, но его никто не поддержал.

— А лечат эту гадость чем? — поинтересовался предусмотрительный и хозяйственный Клякса.

— Лечат? Лечат… сейчас найду… Вот! Лечат больных сибирской язвой пенициллином или биомицином. Раннее начало лечения дает хорошие результаты. В тяжелых случаях больному одновременно с антибиотиками вводится сибиреязвенная лечебная сыворотка.

— И это все?

— Все. Дальше пошло применение.

— Это интересно. Демаскирующие признаки есть?

— Да это же не пособие по терроризму. Тут все распыление из баков самолетов… в виде аэрозолей… Признаки — дымка… трупы животных…

— А людей? — поинтересовался Ролик.

— Про людей не сказано.

— Ну — раз можно вылечить, то не страшно. Вон, в Америке рассылали эти споры в конверте — и ничего. Никакой эпидемии. Туфта, короче.

— А заболевших вылечили, не знаете? — дрогнув голосом, спросила Пушок.

— Что тебе до них? За америкосов переживаешь?

— Я за маму переживаю!

— Успокойся, Людочка, — обняла ее за крепкие спортивные плечи Кира. — От Вовкиных раскопок до реальной угрозы еще очень далеко. Опера из «закоси-бэтэ» выловят этих придурков.

— И чего бояться, если всех вылечат? — фыркнул Ролик. — Вот вирус Эбола — это я понимаю!

— Хороший человек заболеть не должен, — сказал Волан. — Его Бог спасет, как меня.

— Все болеют, — качнул тяжелой угловатой головой Старый. — Кому какая судьба.

— А что страшнее — радиация или бактерии? — уморительно серьезно спросила Людочка.

— Женщинам радиация не страшна! — хихикнул Андрей Лехельт.

— Не влияет на потенцию! — подхватил Ролик.

— В девяносто седьмом мы искали радиационный контейнер, — лениво сказал Костя Зимородок. — Его везли из Грозного, чтобы распылить в метро. Знали только, что один из курьеров заикается после контузии. На трассе дежурили месяц, помнишь, Кира[3]?

Кира улыбнулась. Очки делали ее похожей на учительницу.

— Помню… Так вот почему ты был такой разговорчивый? А я думала еще: вот Костя дает! Пристает ко всем с дурацкими вопросами! Но тогда мы никого с дефектами речи не выявили.

— Они все умерли по дороге, — сказал Клякса. — И тот заика тоже. Доехала только третья смена.

В разговоре наступила заминка. Тыбинь едва заметно поморщился. Не следовало Кляксе этого говорить.

— Они что — не знали, что везут? — спросил Морзик.

— Они знали, — ответил Волан, кое-что слышавший об этой истории. — Ты неправильно усвоил психологический портрет террориста. Сходи в группу психоанализа, тебя подкорректируют.

— Да чего там!.. Тормоза обкуренные!

— А как же их вычислили? — спросил Ролик.

— Поставили дозоры на грузовичках по обочинам всех дорог. На одном посту сработал датчик радиации… Вообще, радиационные вещества легко обнаружить. Поэтому они перешли на биологию. Все, хватит об этом.

Клякса отошел к окну, отогнул пальцем темную штору, смотрел на серое зимнее небо сквозь прутья решетки и мелкую сеточку защиты от прослушки. Кира, несколько растерянно поправляя средним пальцем очки, натирающие с непривычки переносицу, встала у него за спиной.

— Костя… а почему ты мне тогда ничего не сказал о контейнере?

— Я не только тебе не сказал, — не оборачиваясь, спокойно ответил Зимородок. Он уже понял свою промашку и ждал этого вопроса. — Я и жене не сказал. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Ну — это твое личное дело. А мне…

— Напрасно ты так думаешь, — перебил ее Зимородок. — Сейчас дождемся Шубина — сама увидишь, какое это дело. Пушок, ты куда?

— Я только маме позвонить, Константин Сергеевич.

— Положи трубку.

Людочка хотела было что-то спросить, но Волан, оторвавшись от стола, ласково взял у нее трубку старого черного телефона и осторожно положил на рычаг аппарата.

— После инструктажа, деточка. Таковы правила. Только после инструктажа.

Шубин приехал поздно, непривычно хмурый и даже раздраженный. Зимородок видел своего начальника в таком расположении духа лишь однажды, когда чудаки-угонщики увели от подъезда его заслуженные ветеранские «Жигули». Чудаков нашли в тот же день — к их несказанному удивлению. Они уже успели раскидать на запчасти движок и ходовую. «Удачный» скачок обернулся для фармазонов капитальным ремонтом шубинской старушки — и это еще дешево отделались. Ментовский начальник уровня Сан Саныча востребовал бы новую машину — за моральный ущерб.

Когда он вошел в комнату инструктажа, Ролик корчился на диване, изображая приступы сибирской язвы, потешая разведку и пугая Людочку.

— Забавляетесь, славяне? — отработанно бодро спросил Сан Саныч, мельком глянув на карту и схему скотомогильников на стене. — Задержался, гостей встречал. Принимайте усиление из столицы, прошу любить и жаловать.

Московских оперов было двое. Высокий был костляв, сутул и весь какой-то неопрятно мятый, в пушинках и ворсинках. Широкий теплый пиджак висел на нем, как на вешалке, галстук скособочился, брюки были коротковаты.

— Прикид — как с убитого снял! — хихикнул на ухо Лехельту Морзик.

Маленький, изящный, как статуэтка мальчика из слоновой кости, щеголял безукоризненно отглаженным, ладно скроенным костюмом.

— Миробоев, — резким голосом представился высокий и протянул крепкую сухую руку с обгрызенными ногтями — сначала Кляксе, безошибочно определив в нем старшего группы, потом остальным.

— Валентин, — назвался другой, обращаясь первоначально в сторону Киры Алексеевны и Людочки — и отделался общим поклоном, избежав круговых рукопожатий.

— У него маникюр на ногтях! — прошипел сдавленно Морзик.

— Милости просим, — сдержанно кивнул гостям Зимородок. — Вы быстро. Наверное, прямо с поезда? Чаю хотите?

— Спасибо, — отказался Миробоев. — Сан Саныч уже напоил.

— Побриться, если возможно… — застенчиво попросил Валентин, приоткрывая кейс с кодовым замком.

— Легко! Ролик, проводи гостей…

Зимородок лишь на мгновение встретился взглядом с Шубиным. Этого было достаточно для уяснения серьезности ситуации. В комнате только он, да еще, может бить, Волан со Старым понимали экстраординарность события. В главке, получив доклад вечером, успели посадить опергруппу на ночной поезд до Питера.

—Пользуясь минутой! — сказал Сан Саныч, едва только приезжие опера вышли в коридор. — Костя, мне список всех, кто знаком с информацией.

— Да все здесь, Сан Саныч.

— Женщина из архива? — обернулся Шубин к Морзику.

— Втемную, — помотал круглой стриженой головой Вовка. — Я ей ничего не рассказывал.

— Таксист, — сказал Клякса.

— Какой таксист? Вы разговаривали об этом в такси?

— Ко мне приехала Рита, — неохотно отозвался Тыбинь. — На такси. Мы разговаривали на улице.

— Она тоже в курсе?

Зимородок виновато пожал плечами. Армейская школа не позволяла лгать и выкручиваться. Старый, бывший мент, остался невозмутим. У него школа была другая.

— Давайте номер такси. Пронаблюдаем за ним денек-другой… чтобы не трепал лишнего.

Зимородок, Кира и Волан наперебой назвали номер — один и тот же.

— С Ритой я сам поговорю, — отрубил Тыбинь, и Сан Саныч не стал возражать.

— Кто еще? Все? А Завалишин? А дежурный по базе?

— Я не в курсе, — по-военному подобравшись, отвечал Зимородок. — Разрешите уточнить?

— Сиди, я сам. Слушайте внимательно все! Никакой утечки информации! Никаких попыток отправить на сторону детей и родственников! Все это будет расцениваться как разглашение государственной тайны. Не свисти, Андрей. Это я вам слова генерала Сидорова передаю. Оснований для излишнего беспокойства нет… пока нет. Поэтому не создавайте ни малейших предпосылок к панике в городе. Таково всегдашнее настоятельное пожелание властей. Все меры будут приняты, как только мы подтвердим или опровергнем угрозу. Так что ройте глубже, диггеры мои. Что ты на меня так смотришь, Кира Алексеевна? Первый раз вижу тебя в очках.

— Да, — сказала Кира. — Все понятно. Это из-за очков взгляд такой странный. Я в них на училку похожа.

— Ничего… совсем другой типаж. Можно использовать при оперативной маскировке. Тебе благодарность за мужество и отвагу. Как же ты вчера стреляла — в очках?!

— Не помню, — нервно улыбнулась Кира. — Как пришлось.

— Главное результат, Сан Саныч, — поддержал ее Зимородок.

— Результат — на лице, как говорят… Да, еще! Некоторые обзавелись мобильными телефонами и болтают по ним служебную информацию. Тебя, тебя имею в виду, Лехельт. Так вот, довожу до вас кратко аналитическую справку ИАС (информационно-аналитической службы). Среди сотрудников компаний мобильной связи выявлено восемь легальных служащих иностранных разведок. Они, якобы, уволились, но… В службе контрразведки ломают голову, что с этим делать. Сеть — она на то и сеть, чтобы улавливать, а наш чиновный люд этого не понимает, твердит о праве на информацию и несет в мобильники государственные секреты — только писк стоит по всему эфиру. Вы хоть не попадайтесь, понятно? Костя, пусть принесут книгу доведения приказаний; всем расписаться о неразглашении за сегодняшнее число. Все, пожалуй…

— Сан Саныч, ценный подарок вручить забыли, — обиженно сказал Морзик.

— Какой? — не понял Шубин.

— Ну… часы наручные от Директора… именное оружие тоже пойдет… Что там у вас есть в сейфе…

— Кому?!

— Мне.

— А за что?!

— Так ведь за бдительность! Я же вскрыл эти приготовления к бактериологической атаке!

— Действительно… Поместим фото на доску почета управления.

— Нас нельзя! Мы — неявный состав!

— Что ж, придется приклеить фото обратной стороной. Не доставай, Володя, не до тебя. Костя… иди за мной.

Зимородок вслед за маленьким энергичным Сан Санычем, растерявшим румянец щек за бессонную ночь, ни шел в коридор. Там пряничный Дед Мороз, поморщившись, трогая пальцами тяжкий лоб, сказал:

— В главке есть данные, что у нас в службе кто-то крысятничает. Сливает информацию на сторону, одному высокопоставленному чину в законодательном собрании. Служба собственной безопасности хотела сама разобраться, но главк решил прислать на днях свою группу. Это мне Миробоев с Валентином рассказали. Надо ждать крысоловов. Кречетов (начальник ССБ) зол как черт. Будь внимательнее, проанализируй поведение сотрудников… с этой точки зрения. Лучше будет, если мы сами его вычислим.

Навстречу им по коридору, освежившись, шли и улыбались московские опера. Миробоев на ходу приглаживал жесткие непослушные волосы огромными костлявыми ладонями-граблями.

— Понятно, — сказал Клякса, кивнул на москвичей. — Что за ребята?

— Хорошие ребята.

— Где будут жить?

— У главка свои «кукушки» есть. Наверное, там. Поскольку твоя группа больше прочих в курсе дел, я закрепляю тебя за ними. Работай по устным заявкам, некогда бюрократию разводить. Ну и постарайся без брака… репутацию фирмы не подпорть.

В комнате инструктажа тем временем воцарилось сумрачное настроение. Пушок, сердито сопя, всею крепкою грудью налегая на авторучку, заполняла журнал фамилиями разведчиков. Кира была непривычно задумчива — и задумчивость ее тревожила больше, чем Людочкины стенания. Вовка Черемисов стоял у стены в созерцании собственной карты с теми местами, где он в составе рабкоманды рыночных бомжей месяц назад раскапывал зараженные могильники скота, умершего в тридцатые годы от сибирской язвы. Поводил толстым пальцем по лощеной бумаге, глубокомысленно вздохнул и облокотился сзади на спинку стула, на котором сидел его приятель Андрюха Лехельт.

— М-м… да… Как думаешь, Андрей, это на полном серьезе? Или так… само рассосется?

— Не знаю, — отвечал сдержанный в проявлении эмоций старший разведчик Дональд. — А ты как считаешь?

— Я думаю — труха! Эти базарные «мандарины», что меня нанимали, сами до такого не допрут. Может, совпадение?

— Не знаю…

— А опера московские мне не нравятся. Особенно маленький… мегаэстет! Побриться ему… Я, когда в Коломну ездил, неделю не брился!

— Тебе все не нравятся! — сказала Люд очка. — Очень милые ребята. А ты, когда не бреешься, похож на орангутанга!

— А когда бреешься — даже на него не похож! — захихикал с дивана Ролик.

— Остряк! Иди, расписывайся!

— Оскорбляешь примата, — сказал Людочке Дима Арцеулов. — «Орангутанг» — в переводе с языка аборигенов «злой человек». Правильно говорить «орангутан» — лесной человек.

— А вы откуда это знаете, Дмитрий Аркадьевич?

— Как-то по долгу службы пришлось поработать в типаже главного колдуна одного людоедского племени.

Вошел Клякса с операми. Ролик, кривляясь, встал с дивана, пошел к столу чирикнуть подпись в журнале. Остальные в ожидании воззрились на вошедших.

— А что это у наших девочек настроение похоронное? — грубым громким голосом зашумел вдруг Миробоев. — Сейчас мы это дело поправим! Мужики, у вас девчонки совсем закисли!

Он широко расставил — и потер друг о друга мосластые, красные, шершавые ладони.

—Какие мы ему девчонки? — зашептала на ухо Кире Людочка. — Нет, мне он тоже не нравится!..

Она сказала это чрезвычайно тихо, но изысканный тонкий Валентин услыхал — и тут же одарил ее нежной лучезарной улыбкой.

— Он всем сначала не нравится, — сказал он. — А потом привыкаешь — и ничего.

— Я привыкать не собираюсь! — вызывающе вскину ла носик Людочка, и Морзик, одобрительно кивнув, тяжкой глыбой пошевелился за спиной у Миробоева.

— Давайте составим планчик действий, что ли, — перевел разговор в служебное русло Зимородок. — Мне нужно знать, к чему готовить группу… какие будут задания.

— Не волнуйтесь! — засиял во все тридцать два Валентин. — Мы часто работаем с «наружкой»… спецификузнаем. Планчик у нас свой, а задания будут самые разнообразные.

— С нами не соскучишься, — добавил Миробоев и заржал оглушительно, глубоким хриплым басом, нередким почему-то именно у худых, ширококостных и узкогрудых людей.

— С нами — тоже, — многообещающе сказал Морзик, и опер перестал смеяться.

— Во-первых, давайте удалим посторонних, — источая дружелюбие, продолжал «мегаэстет», легким поворотом изящно посаженной головы указав Кляксе на Волана. — Во-вторых… — он двумя пальцами достал из кармана безупречного черного пиджака маленькую записную книжечку, наподобие тех, какие есть у каждой пятиклассницы, — нам нужны будут вещи вот по этому списку. Пошлите кого-нибудь купить… я оплачу.

— Ролик! — властно рыкнул Зимородок, проводив глазами тихо исчезнувшего за дверью Арцеулова.

Капризное дитя «наружки» не посмело ослушаться, взяло мелко исписанный листок и стало вяло собираться.

— Еще нам будут нужны две машины… на все время пребывания здесь.

— Иномарки поприличнее есть? — громыхнул Миробоев.

— Иномарок в гараже нет. «Жигули» получите, — сказал терпеливый Клякса, стараясь не видеть гримасы Миробоева.

— С транспортом в управе напряженка, — ласково улыбаясь в стиль Валентину, пояснил Тыбинь с места. — И с бензином тоже. Машину дадут — но резину придется самим ставить.

— И двигатель! — хихикнул на отходе Ролик.

Валентин покивал тонкой точеной кистью, чтобы не беспокоились. Опера отошли к окну и принялись разговаривать между собой — не шепотом, но так быстро, по-тарабарски, что ничего нельзя было разобрать даже у басовитого Миробоева. Ухо не выхватывало знакомых слов. Это был высший класс.

В своих костюмах, при галстуках, они резко выделялись среди разведчиков, одетых по-походному — джинсы, зимние сапоги, свитера…

Зимородок отозвал в сторонку заслушавшегося Черемисова.

— Скажи мне, друг ситный, — дипломатично начал Константин Сергеевич выполнять указания Сан Саныча по анализу поведения сотрудников, — говорят, ты навороченный компьютер приобрел?

Широкое лицо Морзика расплылось в самодовольной улыбке.

— И вы уже знаете! Крутая штука! С мультимедиа! Игрушки просто летают!

— А на какие, дружок, средства ты его приобрел, а?! — неожиданно брякнул дипломатичный капитан Зимородок, строго глядя в глаза подчиненному.

Морзик недоуменно воззрился на шефа.

— Вы что имеете в виду, Константин Сергеевич?

Тут, на счастье Зимородка, в комнату инструктажа заглянул из коридора возмущенный Ролик.

— Я все правильно понял?! — вскричал он, держа перед глазами крошечный листок с убористым списком. — Вам действительно нужны все эти вещи?!

— Да, — обворожительным воркующим голосом подтвердил Валентин. — Что-нибудь не так?

— Так, так! — потряс кудлатой головой Ролик. — Все путем… ништяк! Ништячок! Двадцать пакетов для мусора… прокладки «Натали», три рулона туалетной бумаги, кнопки канцелярские… плоскогубцы… двадцать метров телефонного шнура… клей… скотч. Большой фруктовый юрт?!

— Да, торт, — растерянно подтвердил басовитый Миробоев. — Мы хотим угостить вас… влиться в коллектив. Или девчонки больше любят мороженое?

В тот день никуда не выезжали: разбирали старые сводки, составляли списки и схемы связей. Заказали в фотолаборатории десятки фотографий. Ближе к вечеру онера взяли машины и разъехались; они неплохо знали город. Клякса отпустил разведчиков — и Лехельт поспешил на Пушкинскую, к Витебскому вокзалу, где уговорился с Маринкой встретить свою двоюродную сестру из Калининграда.

Маринка простудилась: жалась у схода с эскалатора, зябко переступала с ноги на ногу, утирала платочком нос. Из сумочки торчали конспекты, модный журнал, свернутый в трубку. В своих болезнях и неудачах она отдалялась от Лехельта, замыкалась в себе, не ища у него ни сочувствия, ни поддержки. Характер не позволял.

Они поцеловались.

— Смотри — странный парень напротив! — шепнула Маринка ему на ухо. — Он тут уже давно трется.

— А ты откуда знаешь?

— На нем куртка сухая — а на улице снег с дождем. И он не смотрит на лица — только на руки: у кого что в руках. Может, украсть хочет?

— Все в порядке, пошли. Это у тебя фантазия буйная. Тебе бы детективы писать.

С одного взгляда Лехельт понял, что парень из неявной охраны метро. В УВД тоже есть своя «наружка». По некоторым признакам он видел, что в городе введены дополнительные меры безопасности — без лишней шумихи и официоза — и это не радовало, а лишь тревожило его. Они все равно не знают, что искать. Питер — это же вам не Урюпинск. Бедные девочки и мальчики, уныло торчащие часами у эскалаторов на каждой станции, — слабая надежда. Опытный человек вычислит их тотчас — и только насторожится. Уж лучше бы скрытых камер побольше наставили.

Пряча лица от ветра, они перебежали под гулкие своды вокзала. Андрюха хорошо знал все питерские баны, на каждом провел в общей сложности долгие месяцы. Если вокзалы — ворота города, то они, разведчики, при них привратники…

— Ты свою сестру раньше видел?

— Нет.

— А как ты ее узнаешь?

— Тетя сказала — узнаю. Голос крови. На отца похожа. Встанем у вагона — разберемся.

— Сколько ей лет?

— Шестнадцать.

— О-о… романтический возраст. Где мои шестнадцать лет?!

Маринка пококетничала, постреляла глазками — и вдруг оглушительно чихнула.

— Ох, старая я кляча!.. проклятые рудники!

— Чем ее шестнадцать лучше твоих двадцати двух? Я думаю, ты не изменилась.

— Изменилась. В шестнадцать не понимаешь неизбежности потерь.

Маринка произнесла это серьезно, мудро, с комичной печалью, как только она одна умела. Глядя на ее смугловатое привлекательное лицо, Лехельт припомнил сегодняшние живописания сибиреязвенных карбункулов — и поежился.

— Скажи — у тебя нет знакомых врачей?

— Есть, конечно. Папа, например. А какой именно специалист тебе нужен?

— Эпидемиолог.

— О, задачка. Интересуешься статистикой гриппа? По службе — или так?

— Так… надо для одного человека.

— Хорошо, я спрошу у папы… Нам угрожает чума?

— Пока только сибирская язва.

— Все шутишь? Расскажи что-нибудь интересненькое! В тот раз обещал рассказать про шпиона — не рассказал…

— Расскажу, когда срок давности выйдет. Пошли — вон уже поезд идет.

— А какой срок-то?

— Пустяки. Двадцать лет.

— Я же буду уже старухой!

— Но любопытства-то не убавится!

— Я, по-твоему, любопытная?!

Состав остановился с противным скрипом — и они выжидательно примолкли, приплясывая на ветру у дверей вагона. На перрон шумной гурьбой повалила молодежь: вагон был заполнен тинейджерами. Составив рюкзаки и сумки в круг посреди платформы, подростки смеялись, орали и свистели, пьянея от свежего ветра и новизны впечатлений. Толстая пожилая проводница, массируя пальцами виски, смотрела меж людей в пустоту маленькими злыми глазами.

Лехельт глянул на замерзшую Маринку, пожал плечами. Вагон опустел — а к ним так никто и не подошел. Набрав побольше воздуха, вытянувшись, чтобы казаться повыше, Андрей сунулся к властелине путей сообщения.

— Управление ФСБ по Санкт-Петербургу. Здравствуйте, — басовито, вполголоса произнес он, покачивая плечами, копируя манеру Миробоева. — Скажите, где ваш пассажир с девятого места?

Эффект был весьма неожиданный и поучительный для Лехельта. Проводница скривилась мятым лицом, глянула в его удостоверение уничижительно и вознамерилась уйти в вагон.

— Ступайте к бригадиру! — сказала она через плечо. — Я вам не обязана доносить. Это мы раньше перед вами на цырлах стояли.

— Женщина, пожалуйста! — взмолился Андрюха, давясь горькой пилюлей демократии. — Это моя сестра! Я сестру встречаю!

Не в силах побороть мигрень, добрая фея железной дороги лишь злобно ткнула растопыренными пухлыми пальцами в сторону шумного молодежного круга под косым снегом.

— Все там… дурачье! Ни минуты ночью не прилегла!

— Вы уверены?! А как она выглядит?

— Ты что — не знаешь, как сестра твоя выглядит? — усмехнулась железнодорожная прима, ушла в вагон и заперлась, завершив аудиенцию. У нее даже головная боль, наверное, прошла.

Андрей недоуменно приглядывался к толпе на перроне. Молодежь крикливой гурьбой, гогоча, как стадо гусей, неторопливо потянулась к выходу в город. Маринка хихикнула:

— Услышь голос крови!

— Момент!

Он достал мобильник, выудил из электронной памяти номер и позвонил. Через несколько секунд высокая рыжеватая девица в долгополом пальто и кроссовках отделилась от соплеменников, принялась рыться в карманах и, поотстав, закричала:

— Тормозни! Я сейчас!

— Вика? — сурово спросил Лехельт в трубку, надвигаясь сзади. — А ведь мы тебя встречаем. Я у тебя за спиной. Стой на месте и не пытайся сбежать.

Вика крутнулась на пятках. Полы пальто подлетели и опустились.

— Ой! Приветики! — сказала она. — А я уже с ребятами договорилась! Может, я у них переночую?

Лицо ее было худое, хитрое, все в веснушках, подбородок острый, глаза зеленые. Она как—то странно шепелявила, пришептывала, присвистывала.

— Что у тебя во рту? — спросил изумленный Лехельт.

Вместо ответа девочка задрала голову, выставив худое горло, и высунула длинный розовый язык.

— Боже мой! — не сдержалась Маринка.

Язык посередине был точно прострочен круглыми перламутровыми сережками, ровной дорожкой уходившими от кончика в глубь темной гортани к небу.

— Я еще и шевелить половинками умею, как змея! — довольная впечатлением, с гордостью сказала Вика и тут же продемонстрировала свои способности. — Десять штук!

— Зачем так много? — спросил Лехельт.

— Прикольно! В Кенике (Калиниграде) у меня одной столько. Есть одна девчонка — у нее восемь штук. Но у нее язык короткий, ей меня не догнать!

— А зачем так много?

— Я же говорю — десять только у меня! Стопорните, я с ребятами расстыкнусь!

Пока она обнималась и целовалась взасос с попутчиками, Лехельт и Маринка смотрели осуждающе.

— Теперь я вижу, что шестнадцать — не двадцать

два, — вздохнул Андрюха.

Маринка взяла его под руку.

— Тебя ждут трудные времена!

Рыжее чудо в кроссовках неохотно покинуло тусовку, пришлепало обратно. Они покинули вокзал.

— Вика, ты почему не подошла к нам сразу? Ведь ты нас видела! Ты же знала, что тебя будут встречать!

— Ой, я как-то совсем забыла! Мы как будто своим классом ехали — я встала и пошла…

Голос ее был высокий, хрипловатый.

— Ты собиралась ночевать у совсем незнакомых людей?

— А что со мной может случиться? Я же не дурочка какая-нибудь… Ой, музычку хочу!

Она свернула к музыкальному киоску у метро и затанцевала перед витриной. Лехельт, глядя на нее, чувствуя себя глубоким старцем. В свои двадцать с небольшим он уже не мог себе позволить так оттягиваться. Положение старшего разведчика обязывало.

Молодость — это недостаток, который быстро проходит…

— Кстати, — как ни в чем не бывало, делово сказала Вика. — У ребят осталась моя сумка с вещами. Я забыла ее забрать. Из головы выскочило. Так что мне все равно придется съездить к ним в гости!.. Что вы так смотрите? Не верите?! Я правда забыла!

И Андрей понял, что трудные времена уже наступили…