Пятицарствие Авесты

Часть первая Осознание

Он знал, что спит. Он знал, что должен проснуться, но тело и сознание словно свело судорогой, и ничего нельзя было поделать с собой, с ужасом, охватившим его. Это было не видение, это было ощущение почти физическое, почти осязаемое, ощущение неизвестно чего, но чего-то материального, что нельзя было определить, но это что-то тянулось и тянулось бесконечно и обязательно должно было порваться, оборваться, кончиться. Бесконечность длящегося: годы, столетия, вечность — неизбежность обрыва и ужас, бесконечный ужас, переполняли его; и он закричал. Он кричал и кричал, пока его не растолкала Лу, проснувшаяся от его крика и со страхом смотревшая на него, а рядом хныкал её ребёнок. С другой стороны беспокойно шевелились Ра и её подрастающие дети.

Он приподнялся, Лу прижала ребёнка к груди, съёжилась и затихла. Укрыв их пересохшей козьей шкурой, он встал и, осторожно переступая через спящих, пошёл к выходу из пещеры. Старый, скрюченный от болезни Го, с единственным слезящимся от дыма глазом, стоя на коленях, раздувал почти потухший костёр, подкладывая в него хворост здоровой правой рукой, тогда как больная и потому высохшая левая беспомощно висела вдоль туловища. Од помог ему в его хлопотах и, когда костёр разгорелся, подбросил в огонь сушняк потолще, а старый Го виновато улыбнулся и улёгся на своё место, неподалёку от костра. Он уже третью ночь бессменно следил за костром, а заснув от усталости, чуть было не потушил огонь, что и случилось бы, не закричи со сна Од, чем он и разбудил старика.

Костёр горел ровно, дыма в пещере стало меньше, съёжившиеся от холода люди, согреваясь, начали распрямляться. Од вышел из пещеры. Слева, сквозь пелену тумана, просвечивал горизонт готовым к восходу солнцем, а внизу, под каменной осыпью перед пещерой, шумела в тумане река на перекатах. Было довольно холодно, и Од забеспокоился от ощущения того, что они, видимо, рано поменяли сезонную стоянку. Хотелось есть, но об этом не стоило думать до полного рассвета, когда можно будет наловить моллюсков, а если повезёт — черепах и змей, когда будет потеплее.

Од решил спуститься к реке и попить, чтобв не так сильно мучил голод, но вдруг снизу донеслись какие-то странные звуки, и эти посторонние звуки временами нарушали привычный для уха шум реки; забеспокоившийся Од вернулся в пещеру, взял один из сложенных в кучу у входа дротиков и спустился к реке, а скоро сквозь не очень густой туман уже различал голый и невысокий противоположный берег. Он опустил ногу в воду — она была теплее камней на берегу, но желания войти в неё не было. Выше по течению снова раздались непонятные звуки, и Од, внимательно вглядываясь в туман, двинулся вперёд, чтобв, пройдя до первого отмеченного взглядом валуна, понять, что это были за звуки. Пробежав ещё некоторое расстояние, прыгая по камням, он различил в начале порога слабо шевелящуюся в воде раненую лошадь и ликующе закричал, словно над своей добычей, а затем быстро вернулся в пещеру, где проснувшийся Ро уже стоял у входа. Од быстро объяснил ему, в чём дело, и они разбудили мужчин-охотников, а потом, торопливо спускаясь к реке, Од подумал, что, с тех пор как погиб Оз, их стало меньше, чем пальцев на обеих руках.

Лошадь была ещё жива. Застряв между валунов с приподнятой мордой, она, не имея сил освободиться, не могла и захлебнуться. Охотники окружили её, уже не сопротивлявшуюся, за ноги, за хвост вытащили на сухой берег.

Это был старый жеребец, смертельно раненный соперником или покалеченный при переправе табуна, и было очевидно, что табуны снова остановились в этих местах и людям не придётся менять стоянку весь сезон.

Ор поднял копьё, чтобы ударить жеребца, но Од решительно остановил его, тот оскалился, показывая, что готов к ссоре, однако Ро мрачно посмотрел на него, и он отодвинулся; потом Ро ударил копьём в горло жеребца, который слабо дёрнулся и остался неподвижен. Ро встал на колени, выдернул копьё из раны и припал к ней, а Ор нервно переминался с ноги на ногу. Сделав несколько глотков, Ро зажал ладонью рану и взглянул на Ода, но тот отрицательно мотнул головой и отступил назад, а Ор радостно упал на колени и впился в рану; когда же дошла очередь до последнего охотника — это был Од, — кровь уже иссякла, но и он достаточно утолил свою жажду и голод. Жеребец потерял много крови ещё раньше, и хотя охотники не насытились вдоволь, но были довольны тем, что им перепало, и Од чувствовал, как тепло разливается от живота по всему телу и приятная слабость охватывает мышцы, туманя сознание.

И всё же ему было скверно. Скверно от того, что уступил право второго, и хотя поставил себя на особое место, исключающее соперничество, он не мог рассчитывать, что Ор не вообразит, что завоевал место второго по праву, а когда Од пил кровь, то спиной чувствовал злобный взгляд Ора и потому знал, что когда-нибудь в такой момент тот может ударить копьём. После того как погиб Оз, Ро был третьим по положению охотником в роду, а первенство оспаривали Од и Ор; но Ор добровольно не захотел бы уступить своё право быть вождём, и Од понимал, что такой вождь, как Ор, погубит род или, во всяком случае, принесёт ему много горя. Стычка была неизбежна, и это происходило в тот момент, когда приближалось время охоты, а охотников в роду и так было немного, поэтому Од предложил выбрать вождём Ро; Ор между тем яростно запротестовал, но Ода поддержали многие члены рода и несколько охотников при молчаливом невмешательстве остальных. Ро был хорошим, справедливым вождём, и при поддержке Ода и сторонников его власть была прочна, однако Од понимал, что Ор не успокоится и будет стремиться стать вождём, а главное препятствие на его пути — он.

Когда принесли кремнёвые ножи, выпотрошили и освежевали тушу, солнце уже поднялось достаточно высоко, туман рассеялся, а разбуженные кем-то остальные соплеменники высыпали из пещеры и возбуждённо столпились около туши; но даже дети, не находившие себе места от нетерпения, не смели прикоснуться к ней. По приказу Ро внутренности животного разделили на четыре части, две из них отдали старикам и женщинам с малыми детьми, ещё одну — женщинам с грудными детьми и подросткам, а четвёртую — охотникам, каждый откусывал от общей доли кусок и передавал её другому. Тем малым, что им досталось, нельзя было насытиться, но люди несколько утолили голод, а тушу на шкуре перенесли в пещеру, соорудили вертел, и вскоре пещера наполнилась пьянящим запахом жареного мяса. У всех было праздничное настроение — после долгих полуголодных дней перехода им наконец-то улыбнулось счастье. Остывшую тушу разделили, как и прежде, и приступили к трапезе, где один из членов группы отрезал большой кусок мяса, откусывал от него, сколько мог прожевать и проглотить, и передавал другому; в таком порядке проходила еда без больших ссор и обид, лишь дети несколько капризничали, но потом и они успокоились, насытившись. Заметив, что в группе женщин и подростков мясо кончается раньше, чем у остальных, Ро отрезал большой кусок от доли охотников и передал им; хотя Ор и посмотрел недовольно, но и он не посмел возражать.

После еды Од прилёг на то место, где спал ночью. Он плохо выспался из-за того сна, когда его разбудила Лу, при этом у него было подозрение, что это не совсем сон, поскольку нечто похожее с ним случалось в детстве, запомнившись на долгие годы. Рядом присела Лу, кормя грудью ребёнка, а её длинные светлые волосы местами прилипали к потной белой спине — в пещере было жарко, — и Од смотрел на её умиротворённое привлекательное лицо, на её пухлую грудь кормящей женщины, на тугие бёдра, и в нём зарождалось желание. Мотая из стороны в сторону возбуждённым фаллосом, к Лу подошёл Ор и взял её за плечо, она взглянула на него, потом вопросительно посмотрела на Ода, он же, приподнявшись, скинул руку Ора с её плеча, а тот выпрямился было угрожающе, но, успокоившись, отошёл к группе женщин, откуда сейчас же донеслось хихиканье и игривый смех. Лу передала ребёнка подошедшей Ра, принесла большую лошадиную шкуру и, укрыв ею Ода, юркнула под неё сама.

После короткого послеобеденного сна Ро послал четверых охотников в два соседних рода, принадлежащих к тому же тотему лошади, чтобы договориться о начале большой охоты, тогда как остальные занялись своими делами. Вода в речке уже несколько прогрелась, поэтому женщины и подростки отправились на ловлю моллюсков, рыбы, черепах, хотя и не было надежды, что последние уже появились, а старухи отправились в лес собирать хворост и сушняк. Здоровых и крепких стариков-мужчин в роду не было, а были лишь трое калек, включая одноглазого, однорукого Го, и двое из них тоже ушли за дровами, пещера опустела, лишь дремал у костра старый Го да тихо лежала в стороне заболевшая после перехода одна старуха, укрытая шкурами.

Ро собрал оставшихся охотников и повёл их осматривать местность — нужно было выяснить, где пасутся табуны лошадей. Они вброд перешли реку, а за ней начиналась знакомая им местность, и это были бескрайние просторы с редкими островками негустого леса, одиночными деревьями да кустарниками — край быстроногих скакунов. Охотники направились к месту прежнего водопоя табуна и через некоторое время заметили следы лошадей, а немного позднее увидели весь табун на водопое; потом, укрывшись за кустами, долго наблюдали за ним. Было нежарко, лошадям не досаждали мухи, поэтому они не заходили в реку далеко и пили неторопливо, словно нехотя, а напившись, выходили на берег, катались на спине или лежали, отдыхая. Молодняка в табуне ещё не было. Ро подал знак, охотники незаметно отступили, зная теперь, что табун не поменял пастбища, а нападать на него в этой ситуации было бесполезно, опасно и бессмысленно, потому что самым худшим последствием было бы то, что лошади оставили бы водопой и привычные для них и охотников пастбища. К вечеру вернулись охотники, посылаемые к соседям, с сообщением, что род Зора готов начать охоту и уже связался со своими соседями рядом, но второй соседний род не удалось обнаружить — на прежней стоянке его не было, и это несколько встревожило охотников.

После ужина, состоявшего из того, что удалось собрать женщинам и подросткам, Ро собрал охотников, приказал взять несколько головней и, держа на вытянутых руках голову убитой утром лошади, в сопровождении всего рода направился в дальний угол пещеры, где стал на колени и опустил ношу на пол. Неподалёку виднелось несколько лошадиных черепов — каждый год люди оставляли здесь голову первой главной добычи в этих местах. Они жили рядом с лошадью, за счёт лошади, поэтому она была как бы членом их коллектива, их рода. Ро уложил вокруг лошадиной головы несколько поданных ему камней и, не поднимаясь на ноги, начал отползать назад, остальные попятились вместе с ним, а он пятился до тех пор, пока неровный свет головней позволял видеть место захоронения.

В пещере воцарилось необычное бесшумное возбуждение; все знали, что с утра наступит особый день, поэтому женщины не отходили от мужчин. Утомлённый ласками Лу и Ра Од устало лежал в полутемноте пещеры, где рядом посапывала спящая Ра, а Лу кормила грудью ребёнка, между тем как на свету, около костра, сидели и лежали старики и старухи и тут же играли дети, а больше всего их было около Го. Они помогали ему держать огонь, подкладывая дрова, а он чертил что-то палкой на песке недалеко от костра, что-то объясняя. Од часто видел, как старик брал уголь и рисовал на камнях фигурки людей и животных, а когда рисунок был похож, радости детей не было предела; даже тогда, когда Од был ребёнком, нестарый ещё Го уже был любимцем детей. Через вход в пещеру было видно, как наступала ночь, но подростки всё-таки были снаружи, лишь иногда кое-кто из них появлялся и тут же снова исчезал в сумерках — дети не хотели засыпать рано.

Утром Ро объявил о подготовке к большой охоте, и мужчины перешли в небольшое ответвление пещеры, расположенное ближе к выходу и пустовавшее до сих пор, где был разведён второй костёр. С этого момента никто из обоих смежных помещений не имел права пройти на территорию соседнего — это был строжайший запрет, нарушение же его жестоко каралось. Во всём остальном жизнь рода почти не изменилась: все были заняты прежними делами, лишь мужчины готовились к охоте. Были исправлены старые дротики — обожжены концы, заточены о камни и снова закалены на огне, изготовлены новые дротики и дубины. Од и ещё двое охотников, умевших обрабатывать камни, делали новые и затачивали старые ножи и скребки. Часть охотников ежедневно вела наблюдение за табуном.

Дважды направлялись посыльные к месту стоянки опоздавшего рода, и оба раза они возвращались ни с чем. Уже прибыли гонцы из соседних родов, сообщавшие, что они готовы к охоте и требовавшие начать её, поэтому ждать было уже нельзя — люди ходили голодные, к тому же табун мог уйти с пастбища, если случится что-то непредвиденное.

Посовещавшись с Одом, Ро предложил начать её; а это означало, что к полудню следующего дня все три рода должны собраться в обусловленном месте.

Среди охотников нарастало напряжение, а Ор ходил нервный, нарываясь на ссору; он был недоволен, что потеряли несколько дней, ожидая исчезнувших соседей. Однако с ним никто не хотел связываться, тогда он ни с того ни с сего со злостью ударил пробегавшего мимо подростка, тот упал, ударившись головой об острый угол камня, и уже больше не шевелился. Од подошёл к мальчику, в склоченных волосах которого струилась, запекаясь, кровь, глаза были закрыты, он не дышал, а приподняв ему голову, Од увидел, как глубока была рана, и, сняв труп с камней, положил его поудобнее.

Рядом толпились охотники, Ор был среди них. Ненавидящим взглядом Од смотрел на него, а тот ухмылялся, словно ни в чём не бывало. Бешенство вскипало в груди Ода, но тут подошёл Ро, спросил, что случилось. Ему объяснили, а он сделал повелительный жест, после чего Ор нехотя ушёл в пещеру.

Поблизости столпились сородичи, не смевшие подойти к месту происшествия, и Ро приказал охотникам отойти от трупа.

Женщины, дети приблизились к убитому, рыдала мать над мёртвым сыном, отрешённо смотрели дети. Выждав некоторое время, Ро приказал всем удалиться и созвал охотников. Подняв мальчика, те пошли за вождём. Заплаканная девочка взбежала впереди по пути мужчин и, положив на камень цветы, которыми играла до этого, испуганно шмыгнула обратно, а Ро, не останавливаясь, поднял их, продолжая путь наверх, на площадку, расположенную в стороне от пещеры, где остановился, выбирая место, затем показал, куда положить труп. Невдалеке было несколько каменных холмиков.

Один из охотников принёс из леса тонкие гибкие лианы, другой — дротик, каменный нож, скребок и рубило из пещеры, немного еды, собранной женщинами, а потом труп крепко связали лианами и уложили на землю. Ро положил в его изголовье поднятые им цветы. После того как было уложено оружие и еда, охотники принесли камни и заложили ими труп, а Од с горечью подумал, что через год будет одним охотником меньше, чем должно было быть, но, возвратившись в пещеру, он всё-таки молча прошёл мимо Ора. Несмотря на все предосторожности, охота всё же начиналась неблагоприятно; затеяв сейчас ссору, Од ставил бы её успех под ещё большее сомнение, а от него в конечном счёте зависела жизнь сородичей. Уснув с тяжёлым чувством вины на душе, всю ночь спал, беспокойно просыпаясь, мучимый кошмарами.

Поздним утром весь род был готов к переходу, и хотя путь был не очень далёк, некоторые старики неохотно собирались в дорогу. Измученным предыдущим долгим переходом, полуголодным существованием последних дней, им тяжело было преодолеть и это небольшое расстояние, однако приказ Ро был категоричен: собираться в дорогу всем без исключения.

По его сигналу люди вышли из пещеры, охотники всё так же держались отдельно от остальных членов рода, а вторая группа выглядела как обычно во время перехода: женщины несли грудных детей и вели за руки маленьких, подростки помогали старикам и тем, кому это было необходимо. Между тем вскоре выяснилось, что не вышла из пещеры больная Фа, давно лежавшая, не вставая. Од посмотрел на Ро, но взгляд вождя не выражал твёрдой решимости, поэтому Од вышел из круга охотников и направился в пещеру, вскоре выйдя оттуда и неся на руках больную Фа, потому что не мог оставить старуху, нянчившуюся в своё время с ним и почти со всеми охотниками рода. Люди притихли — фактически он нарушил запрет, действовавший до конца охоты, и радостный Ор, держа наготове дротик, решительно двинулся в его сторону, а понявший его намерение Од продолжал нести свою ношу.

Видел всё и Ро, сделавший знак охотникам, после чего двое из них встали на пути Ора, вынужденного опустить дротик, следом лёгкое оживление пронеслось во второй группе рода.

Ро отдал приказ, и все двинулись в путь.

Од начал уставать. Он шёл на некотором удалении от группы охотников, примерно на таком же удалении шла остальная часть рода; он не смел ждать помощи ни с той, ни с этой стороны, но знал, на что решался, и мог прийти с опозданием, но кроме бесчестья как охотнику, это ничего бы ему не принесло. Однако он и не думал об этом; только когда от идущей впереди группы охотников отделился один из них и решительно взял Фа с рук Ода, он понял, что не один.

Они прибыли в установленное место, когда оба соседних рода были уже там, и после взаимных приветствий приступили к непосредственным приготовлениям к охоте, проходившей в этом месте уже несколько лет подряд. У большинства её участников имелись необходимые навыки, поэтому подготовка не заняла много времени. Процесс охоты должен был заключаться в том, чтобы табун лошадей, находившийся на полуденном водопое, выгнать от реки и направить на площадку, ограниченную двумя сходящимися вместе оврагами; при этом рельеф местности был благоприятен охотникам, поскольку роковой для лошадей обрыв не был виден до самого последнего момента и испуганный табун с большой скоростью должен был приближаться к нему, не имея возможности повернуть в сторону. Мужчины-охотники составляли одну группу, женщины и подростки — другую, и обе группы отправились к месту охоты.

Оставив несколько человек в опасном месте, где табун мог выйти из-под контроля, все двинулись дальше; а женщины, подростки и частью мужчины-охотники, стараясь быть незамеченными, образовали широкий проход от водопоя до площадки между обрывами, в то время как остальные охотники разделились на две группы и отправились к водопою, причём одна группа — выше водопоя, другая — ниже по течению. Когда всё было готово, охотники по условленному сигналу выскочили из укрытий, громко крича и размахивая дротиками и дубинами. Табун нервно дрогнул. Лошади, вытягивая шеи, раздувая ноздри, испуганно озирались, перебирая ногами, но вскоре первоначальная оторопь стала проходить, и табун, сгрудившийся было на берегу, рысью двинулся по широкому участку степи, ограниченному живой цепью женщин и подростков, начинавших кричать, размахивать палками и руками при виде приближающихся лошадей; а сзади табуна с криками и воплями бежали мужчины-охотники, и по мере передвижения, к ним присоединялись другие участники охоты, бывшие ранее в оцеплении, поэтому шум и сумятица всё время нарастали.

Лошади уже переходили на галоп, когда приблизились к опасному участку, где начинавшийся с левой стороны обрыв делал поворот влево, а справа обрыва ещё не было, и в этом месте находилась в засаде группа охотников, истомлённых ожиданием и нервным напряжением так, что выскочили из укрытия несколько раньше, чем нужно, и чуть было не сорвали всю охоту. Табун резко осадил бег, часть его ринулась в сторону засады, остальная намеревалась двинуться следом; тогда Од, дико закричав, ринулся в образовавшийся прорыв, а следом устремились ещё несколько охотников. Рядом бежал Ор, который был моложе его, и Од вдруг позавидовал его прыти. Они врезались в уходящий косяк лошадей, рискуя быть изувеченными или убитыми, и пустили в ход дротики, в результате чего несколько раненных ими лошадей дико заржали, а оставшаяся часть табуна, повернув, пустилась вскачь в прежнем, нужном охотникам направлении, между тем как значительному количеству лошадей удалось вырваться из ловушки. Охотники были вынуждены усилить преследование, чтобы не оставаться без добычи, и косяк быстро приближался к обрыву, преследуемый едва ли половиной участвовавших в охоте мужчин.

Резко открывшийся обрыв был неожиданным для передних скакунов; лошади, вздымаясь на краю обрыва, теряли равновесие, падали вниз, теснимые сзади, передние, остановившиеся уже, также не могли удержаться и валились в пропасть. Над местом охоты густо висел смертельный храп, дикое ржание и визг раненых лошадей. Быстро нараставшая сумятица вдруг прекратилась, хотя охотники продолжали набегать, крича и размахивая дротиками; табун не двигался, нервно дрожа и тяжело поводя боками, и вдруг он отчаянно ринулся в обратном направлении. Од, ожидавший такого поворота событий, всё-таки едва не был растоптан вместе с несколькими охотниками взбесившимися лошадьми.

Охотники подошли к краю обрыва. Внизу, в месте падения лошадей, там, где сходились два оврага, лежали без движения, шевелились, пытались подняться или передвигались, хромая и перепрыгивая на трёх ногах, упавшие с обрыва лошади, и Од, посчитав, решил, что их почти столько, как пальцев на его руках и ногах. Некоторые из них, способные двигаться, направлялись от места падения вверх и вниз по оврагам, пытаясь найти выход, но это было бесполезно: по всем трём отрогам стояли заграждения, сделанные из нетолстых деревьев, через которые лошадям невозможно было перебраться; сколько помнил Од, они стояли всегда, лишь изредка их приходилось чинить или делать заново, когда сносило бурным потоком.

Вожди подали сигнал, что охота окончена, а это означало, что прекращаются действия всех запретов, вводимых на время подготовки к ней; вслед за этим возбуждённая толпа охотников с примкнувшими к ним женщинами и подростками, участвовавшими в охоте, спустились вниз, на дно оврага, бывшего не очень глубоким; местами каменистые осыпи в нём доходили до самой кромки обрыва. К этому времени к месту падения лошадей собрались люди всех трёх родов; площадка в месте слияния оврагов была достаточно просторна и вмещала в прежние годы людей четырёх родов; по преданиям, даже большее число родов принимало участие в охоте, но некоторые из них ушли южнее, и связь с ними была прервана, а между ними большое пространство занимали люди тотема кабана.

Возбуждённая, ликующая толпа смеялась, шумела, веселилась, и не было трёх родов — был один большой род, не имевший никаких запретов, никаких ограничений; праздник, которого так ждали, начался. Люди пьянели от горячей лошадиной крови, от парного мяса внутренностей и около костров, на которых жарились выпотрошенные лошадиные туши, танцевали свой победный танец, а рядом беззаботно играли сытые и счастливые дети, оживлённо беседовали собравшиеся вместе старики. То тут, то там отягощённые вынужденным воздержанием пары открыто занимались любовью. Исчезли куда-то Лу и Ра. К Оду подошла незнакомая ему ранее молодая женщина из другого рода, и он понял, что она даже из другого тотема и появилась здесь недавно, а та, призывно улыбаясь, взяла его за руку, и он охотно последовал за ней.

Пиршество продолжалось до ночи, но наконец всё утихло; умиротворённые люди спали на земле, прогретой большими кострами, застланной хвоей и шкурами лошадей, укрываясь такими же шкурами, принесёнными с собой. Кругом горели несколько костров, глухая ночь покрыла место пиршества.

Праздник длился несколько дней, люди пили, ели, занимались любовью; но пришло время возвращаться в пещеру. Уже вспыхнуло было несколько драк, которые, впрочем, быстро прекратили, разняв дерущихся; а кроме того, прошёл дождь, не обещавший быть коротким — время было такое, — и, распрощавшись и захватив с собой еды, соплеменники вернулись на свои стоянки, оставив в овраге три четверти из добытых и покалеченных, но живых лошадей, которых продолжали кормить и поить до нужного времени, заготавливая им корм. Несколько человек из всех трёх родов должны были заниматься этим ежедневно, так будет продолжаться до тех пор, пока не будут съедены все лошади, и тогда наступит время следующей охоты.

Кончились дожди, стало теплее, появилась возможность разнообразить еду собирательством, а охотники всё чаще возвращались домой с добычей, занимаясь свободной охотой, и их добычей были кролики, косули, мелкие зверушки и птицы.

Женщины приносили черепах, змей, разнообразные яйца.

Завершилось полуголодное существование — люди были сыты и довольны.

Однажды во время охоты в лесу Од услышал стон и понял, что он принадлежит человеку, а раздвинув кусты, увидел молодого охотника, почти подростка, находившегося без сознания, и осмотрел его. Тело юноши было в ссадинах, больших кровоподтеках, левое плечо опухло и посинело, кожа на голове была пробита, но раны были неглубокими; он взял юношу на руки и отнёс в пещеру, где старухи и пожилые женщины окружили раненого, обмыли раны, приложив к ним какие-то травы, а когда тот пришёл в себя, напоили какими-то отварами. Больше он уже не терял сознание, и выяснилось, что он принадлежит к тому, пропавшему роду, что в роду осталось совсем мало охотников, что он спасся бегством от Юла — вождя рода, который чуть не убил его, когда он выразил протест, что мясо, добытое во время охоты, доставалось только сильнейшим охотникам, а те могли его дать, а могли и не дать тем, кому хотели. Юл стал вождём рода прошлой осенью, после перехода на зимнюю стоянку, и с тех пор погибло больше половины охотников в результате кровавых ссор, а также много стариков, женщин и детей от голода и болезней.

Ун, так звали юношу, объяснил, что в роду вместе с ним оставалось столько охотников, сколько пальцев на руке.

Прошло несколько дней, и он начал выходить из пещеры на свежий воздух — заботы лечащих его и хорошее питание делали своё дело.

Вскоре после того как был найден Ун, возвращавшийся после полудня с охоты Од и двое охотников, бывших с ним, услышали необычный шум возле пещеры; поспешив же к ней, остановились на краю обрыва, изумлённые: на каменистой осыпи перед пещерой собрался весь их род, а напротив стояли измученные, усталые люди — остатки потерянного ранее рода.

Истощённые голодом дети покорно приникли к своим измождённым, худым матерям, унылые подростки молчали, уставившись взглядом на камни осыпи. Стариков и старух совсем не было, лишь впереди группы стояли трое усталых охотников, а перед ними лежало тело раненого человека.

Ро отдал приказания, и его сородичи подняли раненого охотника, а женщины помогли соплеменницам, взяв на руки их детей; все вошли в пещеру. Пришедших усадили как сородичей, принесли еду, никого в ней не ограничивали, а насытившиеся люди, словно оттаяв, постепенно оживлялись, и в конце концов выяснилось, что род голодал, что охотников было мало, уже давно звучали требования присоединиться к соседнему роду, но Юл и слышать не хотел об этом. Лишь когда на охоте он был ранен кабаном, присоединение стало возможным.

Жизнь в пещере пошла своим обычным чередом, пришельцы словно нисколько не смутили обыденную жизнь хозяев, только по вечерам у костра стали несколько оживлённее и шумнее стали ребячьи игры, но ничего странного в этом не было: ещё на памяти большинства людей произошло их разделение, а контакты родов были достаточно частыми. Кровные связи были настолько глубоки, что между людьми обоих родов не возникло серьёзных враждебных отношений, еды хватало, как и прежде, поскольку каждые два-три дня люди приносили мясо забитой лошади из загона с места большой охоты, достаточно много собирали женщины, кроме того, свободная охота давала некоторое количество дичи.

Оправившись и отдохнув, присоединившиеся охотники ходили вместе с остальными на охрану загона и на охоту, а выздоровевший и окрепший Ун очень привязался к Оду и ходил на охоту только с ним. Оду нравился спокойный, справедливый юноша, поэтому он охотно разрешал ему сопровождать себя. В противоположность ему Лю, один из пришедших охотников, сразу вызвал брезгливость у покровителя Уна своей угодливостью и навязчивостью; в ответ на изъявление симпатии с его стороны Од резким образом установил грань в отношениях, которую тот уже не решался переступать, хотя, видимо, не очень расстроился, найдя себе покровителя в лице Ора. К Юлу вернулось сознание, но он был ещё очень слаб и не мог участвовать в повседневных делах рода.

Возвращаясь однажды вместе с Уном с охраны загона, Од заметил в перелеске одинокую лошадь, несколько удивился этому, но решил выяснить, в чём тут дело, поскольку понимал, что лошади редко оказывались вне табуна. Приблизившись к перелеску, они увидели, что это больная жерёбая кобыла, с трудом передвигавшаяся на трёх ногах и, очевидно, смертельно мучимая жаждой, настолько ослабевшая, что даже не пыталась встать и уйти от охотников, но лишь вздыхала трудно и тяжело да слабо фыркала. Содрав кусок коры с дерева при помощи каменного топорика, Од сделал двойную складку и защемил её сверху расщеплённым сучком, в результате чего получилась конусообразная ёмкость, достаточно вместительная, в которой Ун принёс воды с речки, ещё довольно далёкой. Жажда была настолько велика, что кобыла выпила воду из туеса, который Од держал в руках, почти не обращая на него внимания, но, конечно же, не напилась, и Уну пришлось несколько раз ходить за водой, пока она не успокоилась и, казалось, задремала. Охотники сидели рядом, наблюдая за ней, Од был в раздумье, не зная, на что решиться: то ли убить лошадь, то ли попытаться сохранить её живой, сколько будет возможно, так как до загона было уже далеко, а до пещеры хоть и ближе, но там не было загона, но и оставлять её здесь без охраны было нельзя — ночью её растерзают шакалы. Убивать кобылу здесь тоже не имело смысла — уже вечерело, а им вдвоём не удалось бы перенести тушу к пещере.

Тогда он надрал коры с деревьев, из её тонких прядей свил грубую верёвку, и этой верёвкой связал ноги слабой спящей кобыле, чтобы потом насобирать хвороста, с трудом добыть огонь, развести костёр и ночевать у костра в открытой степи, изредка просыпаясь, чтобы поддержать огонь и прислушаться к ночи.

Наутро Од сделал ещё одну длинную верёвку и перевязал морду лошади двумя петлями: одной — вокруг лба и выше челюстей, другой — по переносице и челюстям, достаточно стянув последнюю, однако не настолько туго, чтобы стеснить лошадь, но чтобы лишь предупредить попытку укуса, а затем скрепил петли между собой, предотвратив их сползание, и оставшийся свободный конец отдал держать Уну; сам же развязал и передние, и задние ноги лошади. Понукаемая охотниками кобыла тяжело поднялась и, почти не сопротивляясь, побрела, с трудом переставляя ноги; сопровождая же её, немощную, Од думал о том, что слышал раньше от стариков о таких случаях, когда людям случалось приводить на поводу старых или больных лошадей, но сам никогда не был свидетелем ничего подобного.

Они затратили на дорогу втрое больше времени, чем при обычном переходе, однако благополучно добрались до места стоянки, где их оживлённо встретили сородичи, находившиеся в пещере. Все были удивлены, что удалось привести к жилью живую лошадь; а она вела себя беспокойно, поэтому люди держались всё же в отдалении. Вышли наружу и старики, кто-то из них видел раньше подобное событие, поэтому они одобрительно хлопали Ода по рукам и плечам. Оживление скоро спало, и Оду пришлось решительно пресечь намерение убить животное. Ро поддержал его, и решено было сделать небольшой загон рядом с осыпью перед пещерой, где и поместить кобылу, которую подростки должны были кормить и охранять. Те сейчас же занялись заготовлением корма, бывшего рядом в избытке, а к вечеру был готов загон, куда и поместили больную лошадь, ожеребившуюся через несколько дней.

Возвратившийся с охоты Од умилённо смотрел на крохотного жеребёнка, беспомощно лежавшего на объедках приносимого матери корма, а рядом лежала она, вконец обессилевшая, и Од вдруг беспокойно подумал, что если кобыла будет очень плоха, то придётся её забить, тогда погибнет и жеребёнок, потому что его нечем будет кормить.

Беспокойство не покидало его до тех пор, пока они в конце концов не поправились: и мать, и жеребёнок. Радости детишек по поводу рождения лошонка не было предела; и если кобыла была слаба, но всё же явно сторонилась людей, то жеребёнок, напротив, начал осторожно подходить к рукам. Тем временем были забиты последние оставшиеся в загоне лошади и пора было готовиться к большой охоте, поэтому кое-кто в роду настаивал на том, чтобы забить и жеребёнка, и кобылу, но Од самым решительным образом воспротивился этому, потребовав начать подготовку к большой охоте немедленно, но сохранить жизнь жеребёнку до тех пор, пока не будет крайней нужды. Ро договорился с соседними родами, и с утра следующего дня была назначена подготовка к охоте. Всё это время Од или Ун следили, чтобы никто не подходил к загону с оружием в руках. Наконец настал день согласования времени охоты, Ро послал Ода и ещё одного охотника с этой целью к соседям. По приходе к месту их стоянки которых, посыльные увидели возле пещеры хижину, сделанную из стволов тонких деревьев, покрытую ветками и лошадиными шкурами, где жили охотники рода в период подготовки к охоте. Перед хижиной горел костёр, а на вертеле над костром был привязан труп мужчины. После согласования срока охоты Од поинтересовался, чем вызван тот костёр перед хижиной, и ему объяснили, что был нарушен запрет на половую связь в период подготовки к охоте. Од понял, что в пещере горит второй такой же костёр с женщиной на вертеле.

Вторая охота прошла более удачно, убитых и покалеченных лошадей было в два раза больше, и, поскольку кобылы уже жеребились, погибло много молодняка, причём несколько жеребят задавили, затоптали на площадке, над обрывом.

Несмотря на то что прибыли люди отставшего рода, справиться с тем количеством мяса, которое было необходимо использовать в первую очередь, не представлялось возможным, поэтому через день начавшие разлагаться лошадиные трупы пришлось удалить на приличное расстояние, предварительно содрав с них шкуры.

Лето было в полном разгаре. Жители пещеры не бедствовали; даже присоединившиеся люди из распавшегося рода давно поправились и окрепли, забыли все горести и невзгоды, охотники всё так же занимались своим делом, Ун почти постоянно был с Одом, находя время, однако, ухаживать за жеребёнком. Мать-кобылу всё-таки пришлось забить: у неё пошла горлом кровь, но жеребёнок, к счастью, уже окреп и мог питаться зелёным кормом, и, несмотря на то что потеря материнского молока не прошла бесследно, он всё-таки перенёс это и был довольно бодр, принимая корм с рук, позволяя чесать себя и трепать за загривок. Дети толпой окружали его, когда им позволяли это, а Од запретил причинять ему боль из опасения, что он будет сторониться людей.

Юл, вождь попавшего в беду рода, выздоровел, раны его зажили, но если он поначалу держался скромно, то в последнее время становился всё агрессивнее и наглее, и Од насторожился ещё более, чувствуя нарастающую опасность. Лю, лебезивший перед Ором, старался теперь угодить и Юлу, и хотя тот и другой не нашли между собой взаимопонимания, угодливость Лю всё же не отвергали.

Однажды Од с Уном, Лю и ещё двое охотников обложили кабана, а преследуя его, раненого, они вдоль неглубокого оврага выбежали на поляну, что было концом для кабана, поскольку брошенные охотниками дротики тут же достигли своей цели. Кабан визжал, волоча по земле парализованный зад, подбежавший Од выдернул торчавший из его тела дротик и, сторонясь брызжущей кровавой пеной пасти с мощными клыками, нанёс точный удар в горло. Кабан захрипел и забился в судорогах. Наблюдая за конвульсиями животного, Од не заметил, как вдруг остался один, а подняв взгляд, остолбенел: от леса в его сторону не спеша шла огромная полосатая кошка.

Привыкший за свою богатую событиями охотничью жизнь к неожиданностям, он не сразу пришёл в себя, между тем как тигр уже был близко. Тело встряхнуло паническое побуждение — бежать! Однако Од взял себя в руки — бежать было уже поздно, он напрягся, уняв дрожь, и стал пятиться к обрыву, ощущая спиной его приближение; оглянулся: обрыв не был глубок. Невысокий дерновый уступ высотой в половину человеческого роста кончался отлогим песчаным откосом, уходившим вглубь небольшого оврага. Остановившись на его краю, Од понял, что тигр не довольствовался убитым кабаном и так же не спеша, приближался к нему. Расстояние между ними неуклонно сокращалось; видя каменную невозмутимость животного, Од чувствовал, как паника вновь овладевает им. Он бросил дротик, но промахнулся. Дальнейшее память сохранила мгновенными ощущениями. Паники уже не было. Он фиксировал всё происходившее, не осознавая, и тотчас реагировал своим поведением. Тигр припал к земле, готовясь к прыжку, — Од напрягся. Последовал прыжок — Од метнулся в сторону. Промахнувшийся зверь скатился по песчаному откосу, но и Од, не удержавшись, свалился с обрыва и сполз некоторое расстояние по сыпучему песку, а затем на четвереньках начал карабкаться вверх, к обрыву. Снизу прыжками его пытался настичь зверь, а осыпавшийся песок препятствовал им обоим, и хотя тигр был тяжёл и ему труднее было преодолеть осыпь, расстояние между ними всё же сокращалось. Кое-как достигнув начала откоса и приподнявшись, Од ухватился рукой за траву лужайки над уступом, а подтянувшись, встал на ноги и влез на уступ, где навстречу ему бежал Ун с дротиком в руках.

Выхватив у него оружие, охотник обернулся к оврагу, глубоко вонзив дротик в показавшуюся над обрывом пасть животного; тигр булькающе захрипел, его лапы сорвались с обрыва на песчаный откос, где, биясь в судорогах, он медленно сползал вниз. Од вдруг почувствовал, как смертельно устал. Он сел на траву, положив выпрямленные руки на согнутые колени, не ощущая ни радости, ни счастья, но лишь странную тоску, которую почти заглушала та невероятная усталость.

Прошло два дня; потрясение, пережитое Одом, прошло, он продолжал ходить на охоту, почти всегда возвращаясь с добычей, и не злился на оставивших его охотников, ему не в чем было упрекнуть их, при этом Юл вряд ли чувствовал себя виноватым, так как гонор свой не уменьшил. Доброе же чувство Ода к Уну усилилось, поскольку лишь товарищ не оставил его в беде, сумев справиться со своим страхом, и не подоспей он вовремя, Оду вряд ли удалось бы схватить другой дротик. Отношения же Уна с Юлом были напряжёнными, Од видел, что Ун сторонится Юла, очевидно, опасаясь того и не желая ссоры, Юл же, в свою очередь, не трогал Уна, видя его дружбу с Одом, но вскоре произошла сцена, неприятно подействовавшая на Ода.

Однажды во время еды Юл вырвал кусок мяса у охотника, очередь которого была прежде его, не дав тому откусить положенное, а откусив сам несколько раз, видимо, не собирался передавать кусок дальше, на что растерявшийся от такой выходки Од даже не успел прореагировать, потому что ничего подобного не помнил с детских лет. Случайно взглянув на Уна, он поразился его виду: тот дрожал, напрягшись, словно его ударили. Переведя взгляд на Юла, Од не знал, что предпринять, но тут вмешался Ро; заметив его негодующий жест, Юл нехотя передал мясо охотнику, у которого его отнял.

Оторопь долго не покидала Ода; сколько он помнил, в их роду всегда был равный доступ к мясу, хотя случалось, что дети нарушали его, но их решительно и строго пресекали, а охотники никогда не пытались искушать судьбу, поскольку знали из рассказов стариков, как жестоко наказывали тех, кто не считался с правилом. Ун же долго не мог успокоиться, и Од уже с любопытством следил за ним, понимая, сколько неожиданного таит в себе этот юноша.

После ужина старый Го, часто моргая единственным глазом, принёс Оду выделанную им шкуру тигра, выглядевшую изумительно, было видно, что старик не пожалел сил на её выделку. Восхищённый Од благодарно похлопал старика по здоровому плечу, и тот ушёл довольный, а Од с наслаждением улёгся на своей новой постели рядом с дремавшей уже Лу, решив, что Ра, надо думать, нашла себе другое место. Между тем её дети-подростки были в тревоге — за ужином матери не было. Очнувшаяся Лу подтвердила, что Ра отсутствовала с полудня. Он вышел из пещеры; было уже темно, а ночь, плотно пронизанная обычными своими звуками, издаваемыми шакалами, ночными степными птицами, была благодатна, и в ней не было ничего постороннего и тревожного. Од крикнул несколько раз, но всё было по-прежнему, лишь фыркнул у реки проснувшийся жеребёнок.

С утра, вооружившись, Од отправился на поиски пропавшей Ра, а дойдя до места, где, по предположениям, она могла потеряться, начал тщательно осматривать местность с негустым лесом, с кустарниками, с невысокой травой. Бродя из стороны в сторону, он обнаружил следы в примятой траве: словно два человека что-то волокли по земле, а идя по следу, внимательно осматриваясь и раздвигая кусты, вдруг остолбенел: перед ним лежала Ра, точнее, то, что от неё осталось. Лицо её было обезображено, череп раскроен, тело изуродовано, как будто из него вырезали куски мяса, а на окровавленной шее лежали её бусы из лошадиных зубов, что исключало возможность ошибки. Од перевёл дыхание; было ясно, что это дело человеческих рук, и поскольку похитители питались её мясом, он решил устроиться в засаде с надеждой, что те могут вернуться, а решив так, уже не сомневался в задуманном, но лишь терялся в догадках, кто мог сотворить подобное. Было невозможно, что на такое способны соплеменники или люди их тотема. Может быть, это были люди тотема кабана? Они крали женщин из тотема лошади, как, разумеется, и наоборот, но не убивали их, а оставляли в своём тотеме как его членов. Так кто же это мог быть? Задавая себе этот вопрос, он не находил ответа. Солнце уже клонилось к закату, а долгое сидение в засаде всё ещё продолжалось.

Постепенно таяла надежда кого-то выследить, кроме того, хотелось есть, ещё больше — пить, но он не мог покинуть своё укрытие без риска быть обнаруженным. К сожалению, время проходило безрезультатно, и когда уже подумывалось о том, что пора возвращаться в пещеру, вдруг послышались шум и крики приближающихся людей. Шум быстро усиливался, затем на поляну выбежали несколько охотников с дротиками в руках, и по висящему ожерелью на шее одного из них Од догадался, что это люди тотема кабана, соперничавшего с их тотемом; те же мельком оглядели поляну и снова скрылись в лесу, где их уже не было слышно. Поняв, что охотники кого-то преследовали, между тем как преследуемых не было видно, он решил ещё подождать, и вскоре на поляну осторожно вышли два человека, один из которых нёс на плече связанную девушку, почти подростка; тот, что шёл впереди, часто останавливался, прислушиваясь и постоянно оглядываясь. Они приближались к тому месту, где лежала Ра, а настороженно вглядывавшийся Од вдруг понял, что похитители были из тотема дикой кошки, в обычае мужчин которого было похищать женщин других тотемов, насиловать и убивать их.

Много наслышанный о них, он встречался с ними впервые и, уже не раздумывая, выскочил из укрытия, нападая внезапно, мгновенно сразил дротиком шедшего без ноши похитителя.

Второй сбросил девушку на землю и пустился наутёк, Од же в три прыжка догнал убегавшего и размозжил ему череп дубиной, а убедившись, что похитители мертвы, вынул листья, которыми был заткнут рот девочки, развязал ей руки. Та быстро села на колени, отплёвываясь и жадно дыша, и испуг её был больше от удушья, нежели от ожидания смерти. Она, видимо, не знала, что с ней будет, поскольку, взглянув на Ра, вдруг взвизгнула и бросилась бежать, но Од догнал её и поднял на руки. Она же кусалась, пиналась и кричала, поэтому, боясь быть услышанным её соплеменниками, он снова связал ей руки и заткнул рот листьями, сорванными с кустарника, потом, привязав её за руки к своей пояснице, взял на руки труп Ра и направился к пещере. Пройдя некоторое расстояние и видя, что пленница покраснела, задыхается, положил Ра на землю, вынул кляп изо рта попутчицы, а после того как та отдышалась, снова взял Ра на руки и продолжил путь. Пленница уже покорно следовала за ним.

Надвигался вечер, когда они подошли к пещере. Вышедшие навстречу люди приняли труп Ра из рук Ода, тот же, в свою очередь, развязал руки пленнице, и она тут же присела на камень, уже не пытаясь бежать. Од сообщил встречавшим, что в округе появились охотники из тотема дикой кошки, что насторожило людей, а он заметил, с каким страхом похищенная посмотрела на него; очевидно, до неё только теперь дошёл смысл происшедшего. Между тем вслед за сделанными приготовлениями, охотники взяли труп Ра на руки, внесли на площадку за пещерой и похоронили её, как хоронили покойников, не считавшихся добычей. После короткого обмена мнениями было решено, что женщины и подростки во время сбора пищи обязаны держаться большими группами, а в пещере должны находиться несколько охотников, потому что теперь, после похищения девушки, можно было ожидать нападения охотников тотема кабана с целью захвата женщин.

Кроме того, оставалась весьма реальной угроза со стороны охотников тотема дикой кошки.

За ужином пленница вела себя спокойно, почти уверенно, явно освоясь. Од укладывался спать, когда она приблизилась к нему, бесцеремонно втиснулась между ним и Лу, вытеснив её с мягкой тигриной шкуры; а та, возмущённая, решившая постоять за свои права, была взята вдруг в такой оборот, что, едва высвободив свои волосы из её рук, сочла за благо ни на чём не настаивать. Од только хмыкнул и отвернулся от женщин, чувствуя спиной хрупкое девичье тельце с намечающимися округлостями.

Си, так звали похищенную, быстро освоилась в своей новой семье; вместе со всеми занималась повседневными делами рода, вечерами играя с детьми и подростками, а также подружилась с Уном, поразившись, как доверчиво относится к нему жеребёнок, находившийся в загородке; а когда тот подошёл к её рукам, восторгу девушки не было предела — она часами пропадала у загородки, кормила и ласкала жеребёнка.

Спать же всегда ложилась с Одом, начинавшим уже тяготиться её присутствием, — ему почему-то мешал этот недоросток, которого он считал девочкой, да и Лу тоже нервничала, сама не решаясь приблизиться к Оду.

Однажды усталый после охоты Од задремал на своём обычном месте — было ещё довольно рано, люди не ужинали, — но вдруг очнулся от возмущённых возгласов, а подняв голову, увидел Ора, тянувшего за руку упирающуюся Си. Но разве мог подросток сопротивляться самому сильному охотнику рода, и Ор, рывком дёрнув, притянул девушку к себе; не растерявшаяся Си вцепилась свободной рукой в его лицо, а тот, оторопевший от неожиданности, выпустил её из рук; на лице его выступила кровь. Од уже видел, что в нём вскипает ярость, и, вскочив, оттолкнул Си, приняв удар на себя, чтобы потом схватиться в смертельных объятиях, покатившись по камням пещеры. Они не впервые сталкивались подобным образом, но если раньше Од без особого труда справлялся с противником, не причиняя ему вреда, поскольку особо не опасался его, то теперь он вдруг почувствовал, что уступает Ору, бывшему моложе его и если не сильнее, то быстрее и ловчее. Тот уже несколько раз укусил Ода, прокусив кое-где тело; боль, не чувствовавшаяся вначале сгоряча, давала о себе знать, поэтому Од начал свирепеть. Кое-как оторвав от себя противника, он левой рукой схватил его за горло, почувствовал, как поддаётся его пальцам ухваченное тело, послушно смявшись, и понял, что сейчас порвёт его, но не сделал этого.

Его остановило даже не то, что вцепившийся вначале обеими руками в его руку Ор вдруг отпустил её и мелко-мелко замахал ими перед своим лицом, багровым, с выпученными от напряжения глазами, но с самого детства Ора Од знал только одно — он не враг. Он тяжело встал, повернулся, плюнул под ноги и пошёл из пещеры, а спустившись к реке, вошёл в воду, чтобы смыть смешанную с пылью кровь, грязными сгустками запекшуюся на теле, сочившуюся из прокушенных мест; тело тут же резануло нестерпимой болью. Следом за ним в речку вошла Си, начала осторожно смывать запекшуюся кровь.

Немного обсохнув на берегу, они поднялись в пещеру, где несколько старух окружили Ода, привязали к ранам какие-то травы, и хотя кровь остановилась, но боль не утихла; кое-как забывшись тяжёлым сном, он проснулся утром разбитым и ослабевшим — его бил озноб; хотя осторожно прижимавшаяся к нему Си старалась согреть его, но напрасно — он заболел.

Все уже ушли на промысел, а он и Си оставались в пещере, где старухи приготовили какое-то питьё и поили Ода, терпеливо подчинявшегося им, зная их лекарские способности.

Несколько дней он пролежал таким образом, а за это время случилось то, чего все опасались заранее.

Спровоцированные похищением Си люди тотема кабана напали и похитили трёх женщин тотема. Несмотря на все меры предосторожности, нападение было таким стремительным, что всякое противодействие было бы запоздавшим. Через два дня Ро с частью охотников совершил ответное нападение, закончившееся успешно, без потерь, и трёх захваченных женщин привели в пещеру, где их с радостью встретила Си. Из последовавших расспросов выяснилось, что после пропажи Си подозрение в её похищении пало на людей тотема лошади, а точнее, на ближайших соседей пострадавшего тотема.

Неотвратное нападение готовилось тщательно, поэтому было таким успешным. Однако из расспросов похищенных женщин рода Ро люди рода Си узнали, кто на самом деле её похитил и что за этим последовало, поэтому немедленно были посланы охотники к месту происшествия, подтвердившие потом то, что утверждали женщины, а после этого к нападению соседей готовились как к неизбежному, что и сопутствовало удаче охотников Ро. Обмен женщинами, таким образом, произошёл бескровно и не оставил претензий.

Од поправлялся, ухаживания за ним старух и крепкий организм сделали своё дело, у него появился аппетит, он окреп, начал выходить из пещеры, а раны, покрытые струпьями, гноились, но заживали. Его окрепший организм требовал своего за несколько дней вынужденного воздержания, и Од подозвал однажды одну из женщин рода, охотно изъявившую готовность принять его ухаживания, но ни он, ни она не ожидали того, что произошло потом: откуда-то стремительно появилась Си, дикой кошкой набросившаяся на бедную женщину, моментально подавив в ней волю к сопротивлению, и визжащая и плачущая соперница была повергнута в пыль и истерзана. Остолбеневший было мужчина схватил Си за плечи и оттащил от той, лежащей на земле, за что мгновенно получил кулаком в глаз. Маленький кулачок произвёл достаточное противодействие его похотливым намерениям, и в нём, начавшем было привыкать к её присутствию за время болезни, снова поднималось какое-то недовольство. Он уже спал ночью, когда был разбужен её прикосновениями. Сидя с подобранными под себя ногами, она склонилась над ним, касаясь пальцами рук его лба, век, проводя пальцами по его щекам, по его губам. Он приподнял голову — в пещере было тихо, все спали. Она взяла его руки, положила себе на лицо, опустила медленно на свои небольшие груди, так же медленно провела ими по вздрагивающему животу, по бёдрам и, опустившись рядом, прильнула к нему всем своим жарким тоненьким телом. Её ласки повергли в смятение хранившего вначале недовольство Ода — в нём полыхало желание, и он поддался ему. Проснувшись утром, он нашёл у себя под рукой счастливо улыбающуюся во сне Си.

Всё шло обычным чередом до случая большой охоты, оказавшейся неудачной, поэтому нужно было готовиться к новой; все ждали, когда вожди договорятся о её начале, но пока люди должны были примириться с ограничениями в пище; иногда казалось, что прежнего изобилия не было никогда. Уже раздавались требования убить жеребёнка, но Од и Ун решительно воспротивились этому, воспротивились и многие женщины рода. Ро не показывал своего отрицательного отношения к этому требованию, но Од знал, что он никогда не убьёт прирученное животное, поэтому домогательства в конце концов прекратились, а охотники теперь подолгу пропадали на свободной охоте и тем кое-как восполняли потери в еде.

Но тут случилась такая же история, что произошла раньше.

Юл снова нарушил обычай: отобрав мясо у предыдущего охотника, он с жадностью стал есть его, не передавая другому.

Последовал окрик Ро, но Юл не прореагировал. Возмущённый происходящим Од собрался уже подняться, чтобы наказать наглеца, но вдруг неожиданно из-за его спины выскочил Ун с дротиком на взмахе, и Од видел, как из рук Юла выпало мясо, а в его глазах вдруг мелькнул и застыл ужас. Он не успел даже поднять руку, защищаясь, настолько стремительным было нападение и удар, повергнувший его замертво. Послышались возгласы страха, но тут же стихли. Ро встал, подошёл к убитому, выдернул из тела дротик и передал Уну. Меж людьми пронёсся негромкий шумок, и Од понял, что тело убитого считается добычей, но с некоторых пор он не участвовал в таких пиршествах. Ему почему-то было не по себе есть мясо человека, которого раньше видел каждый день, с которым общался; несмотря на то, как к нему относился, он всегда знал, всегда помнил, что тот — человек, что тот не зверь, даже если и заслуживает смерти за свои поступки.

Од вышел из пещеры и спустился к изгороди, позвал жеребёнка, потрепал за гриву, почесал за ушами, а тот доверчиво тёрся лбом об его локоть, которым Од оперся на изгородь. Охотник только вчера отстоял своего любимца после того как тот сильно лягнул своего недоброжелателя, посмевшего его обидеть, рассёк тому верхнюю губу до самого носа и выбил два зуба. Подошёл Ун, видимо, заметив исчезновение Ода, несколько виновато посмотрел на товарища, но Од дружески обнял его за плечи, похлопав по спине, и нервное напряжение, под которым находился Ун, вдруг прорвало, он неожиданно заплакал навзрыд, совсем по-детски всхлипывая и сморкаясь. Од понимал, сколько перенёс Ун, да и весь его род, по вине Юла, так как знал по преданиям, по рассказам стариков, какие беды преследуют людей, не придерживающихся правил равного для всех доступа к добытой пище, равного доступа к мясу. Он, как мог, утешил юношу, который постепенно успокоился и сидел теперь тихий, благодарно прижавшись плечом к плечу Ода. Подпрыгивавший за загородкой жеребёнок вдруг заржал обиженно, недовольный, что на него не обращают внимания, Ун засмеялся, перелез через изгородь, обнял за шею, прижался головой к его голове.

Большая охота прошла успешно, и праздник охоты состоялся, и люди уже не страдали из-за отсутствия пищи, но, наоборот, страдали из-за её избытка, позволяли себе беззаботность в ежедневном существовании; кроме того, в полном изобилии поспевали разнообразные ягоды и фрукты, которые они подвергали брожению. И вот на исходе одного из таких дней произошло несчастье.

Старый Го ближе к вечеру забрался с детьми в отдалённый угол пещеры, взяв головню от костра, закрепил её, горящую, на камнях, и рисовал там что-то на стене. Очевидно, она слабо держалась в гнезде, потому что подошедший из любопытства Ор напугал старика, который, вздрогнув, толкнул её, и она скатилась прямо на ноги Ора. Тот же, зазевавшись, не успел отпрыгнуть, а обжёгшись и рассвирепев от боли, вдруг ударил калеку, который отлетел на некоторое расстояние, ударился о стену пещеры; от неё отделился и упал на пол сначала один камень, а затем — второй, и вдруг она обрушилась лавиной, засыпав старика. Послышался детский плач. Видевший всё это Од бросился к завалу. Го не было видно, не было слышно даже стона. Рассвирепевший Од взял в руку камень и двинулся к Ору, зная точно, что убьёт его. Видя серьёзность намерений Ода, Ор метнулся к дротикам, но его уже опередили: на пути стояли Ро и два вооружённых охотника; Ро даже не давал сигнала — те ударили одновременно, и Ор рухнул как подкошенный. Од подошёл к своему вечному врагу и сопернику, глаза которого постепенно застилал смертельный холод; наконец они закрылись, а он выпустил камень из рук и пошёл прочь, зная, что тело убитого постигнет та же участь, что и тело Юла. Раскидав камни и с трудом освободив старого Го, охотник вынес его тело на середину пещеры. Окружившие их люди прощались со старым калекой, а Од чувствовал, что со смертью Го холодно вдруг стало в пещере и снова непонятной тоской сдавило грудь.

Старика похоронили, как хоронили всех предков-покойников, а потом занялись телом Ора; Од же снова ушёл на берег, где сидел на камне, не чувствуя ни радости, ни сожаления по поводу смерти Ора, да жалел старика, которого так любил с самого детства, а неожиданно нахлынувшая ранее тоска прошла незаметно, оставив только удивление от необычности чувства.

Подошла Си и, ёжась от ночной прохлады, забралась к нему на колени, сжавшись в комочек, как ребёнок, он прижал её к себе плотнее и слушал, как она мурлыкала что-то про себя, согревшись. Так он и сидел, слушая реку, ночь, Си, до тех пор пока Си не заснула. Осторожно неся её, спящую, на руках, он вошёл в пещеру.

Трапеза уже подходила к концу, но несколько человек всё ещё камнями дробили кости, высасывая и выколачивая из них костный мозг, да ещё трое сидели над вскрытым черепом, доставая содержимое корой, содранной с деревьев.

Од положил Си на тигриную шкуру и лёг, укрыв её и прикрывшись сам. Распрямившись, она прильнула к нему, крепко обняв спросонья, а он с благодарностью чувствовал, что это одно из того немногого, что ещё греет его в этой жизни.