Пятый шаг

Гарольд Джеймисон, бывший когда-то главным инженером Нью-Йоркского департамента санитарии[1], наслаждался своей пенсией. Из общения со своим небольшим кругом друзей он знал, что некоторые этого не понимают, и потому считал себя счастливчиком. У него был целый акр сада в Квинсе[2], который он делил с несколькими единомышленниками-садоводами, он открыл для себя Нетфликс[3], и он наконец-то получил возможность погрузиться в книги, которые всегда хотел прочитать. Он все еще скучал по своей жене — умершей от рака груди пять лет назад, — но если не считать этой постоянной ноющей боли, его жизнь была довольно полной. Каждое утро, перед тем как встать с кровати, он напоминал себе, что должен наслаждаться наступившим днем. В шестьдесят восемь ему нравилось думать, что впереди у него еще немало дорог, но нельзя было отрицать того факта, что пространство для маневра начало сужаться.

Лучшей частью этих дней — если, конечно, не было дождя, снега или слишком низкой температуры — была прогулка после завтрака через девять кварталов до Центрального парка[4]. Хотя он носил с собой мобильный телефон и постоянно пользовался планшетом (на самом деле он стал от него зависимым), он все же предпочитал печатную версию «Таймс». В парке он усаживался на свою любимую скамейку и возился с газетой целый час, читая разделы с последних страниц до первых, убеждая себя, что постепенно переходит от возвышенного к смешному.

Однажды утром в середине мая, когда погода была прохладной, но вполне подходящей для сидения на скамейке и чтения, он с досадой поднял глаза от газеты и увидел человека, сидящего на другом конце скамейки, хотя поблизости было много пустых мест. Человек, вторгшийся в личное пространство Джеймисона, выглядел лет на сорок пять, не красавец и не урод, просто совершенно заурядная личность. То же самое можно было сказать и о его одежде: кроссовки Нью Бэленс, джинсы, бейсболка Янкиз[5] и толстовка Янкиз с откинутым капюшоном. Джеймисон с неприязнью на него покосился и приготовился пересесть на другую скамейку.

— Подождите, — сказал мужчина. — Я присел сюда, потому что хочу попросить вас об одолжении. Оно не такое уж и большое, и я готов заплатить. — Он сунул руку в карман-кенгуру своей толстовки и вытащил двадцатидолларовую купюру.

— Я не делаю одолжений незнакомым людям, — сказал Джеймисон и встал.

— Но в том-то и дело, что мы с вами незнакомы. Выслушайте меня. Если вы скажете Нет, я пойму. Но, пожалуйста, выслушайте меня. Вы могли бы… — Он прочистил горло, и Джеймисон понял, что парень нервничает. Может быть, даже больше, может быть, он напуган. — Вы могли бы спасти мне жизнь.

Джеймисон задумался, затем присел, но так далеко от другого мужчины, как только мог, держа обе ягодицы на скамейке.

— Я дам вам минуту, но если вы станете нести чушь, я уйду. И уберите свои деньги. Мне это не нужно, и я этого не хочу.

Мужчина посмотрел на банкноту, словно удивляясь, что она все еще у него в руке, и положил ее обратно в карман толстовки. Он положил руки на бедра и стал смотреть на них, а не на Джеймисона.

— Я алкоголик. Сейчас в завязке — четыре месяца трезвости. Четыре месяца и двенадцать дней, если быть точным.

— Поздравляю, — сказал Джеймисон. Он понял, что мужчина не шутит, и ему еще больше захотелось встать и уйти. Парень казался нормальным, но Джеймисон был достаточно взрослым, чтобы знать, что иногда ку-ку не сразу выходит наружу.

— Я уже трижды пытался завязать, и один раз не пил почти год. Я думаю, что это мой последний шанс схватить судьбу за ворот. Я хожу к АА[6]. Это…

— Я знаю, что это такое. Как вас зовут, мистер Четырехмесячный Трезвенник?

— Можете звать меня Джек, этого вполне достаточно. Мы не используем фамилии в программе.

Джеймисон это знал. У многих людей на шоу, идущих по Нетфликс, были проблемы с алкоголем.

— Так что же я могу для вас сделать, Джек?

— Первые три раза, когда я пытался завязать, у меня не было наставника — того, кто слушает тебя, отвечает на твои вопросы, иногда говорит тебе, что делать. На этот раз он у меня есть. Я познакомился с одним парнем на собрании в Бауэри[7], мне очень понравилось то, что он говорил. И как он держался. Двенадцать лет трезвости, твердо стоит на ногах, работает в торговле, как и я.

Он повернулся, чтобы посмотреть на Джеймисона, но затем снова уставился на свои руки.

— Раньше я был чертовски хорошим продавцом — в течение пяти лет я возглавлял отдел продаж компании… ну, скажем так, большой компании, вы наверняка её знаете. А теперь я продаю поздравительные открытки и энергетические напитки небольшим магазинчикам в пяти округах. Последняя ступенька на лестнице, чувак.

— Ближе к делу, — сказал Джеймисон, но не резко; он сам того не желая, немного заинтересовался. Не каждый день незнакомец садится на вашу скамейку и начинает размазывать свое дерьмо. Особенно в Нью-Йорке. — Я как раз собирался проверить, как там дела у Метс[8]. Они неплохо стартовали.

Джек протер ладонью рот.

— Мне понравился тот парень, с которым я познакомился в Бауэри, поэтому я набрался храбрости, подошел к нему после собрания и попросил стать моим наставником. Это было в марте. Он оглядел меня с головы до ног и сказал, что возьмется за эту работу, но только при двух условиях: я должен делать все, что он скажет, и звонить ему, если мне захочется выпить. «Тогда мне придется звонить тебе каждую гребаную ночь» — сказал я, а он ответил: «Ну и звони мне каждую гребаную ночь, и если я не отвечу, говори с автоответчиком». — Потом он спросил меня, работаю ли я по двенадцати шагам[9]. Вы знаете, что это такое?

— Смутно.

— Я ответил, что еще до них не добрался. Он сказал, что если я хочу, чтобы он был моим наставником, мне придется начать. Он сказал, что первые три будут одновременно самыми трудными и самыми легкими. Они сводятся к следующему: «Я не могу остановиться сам, но с Божьей помощью я смогу, поэтому я должен позволить ему мне помочь».

Джеймисон хмыкнул.

— Я сказал, что не верю в Бога. Этот парень — его зовут Рэнди — сказал, что ему насрать. Он велел мне каждое утро вставать на колени и просить этого Бога, в которого я не верю, помочь мне оставаться трезвым еще один день. А если у меня это получится, он велел мне встать на колени перед тем, как лечь спать, и возблагодарить Бога за мой трезвый день. Рэнди спросил, согласен ли я на это, и я ответил, что согласен. Потому что иначе я его потерял бы. Понимаете.

— Конечно. Вы были в отчаянии.

— Вот именно! «Дар отчаяния» — вот как это называют АА. Рэнди сказал, что если я не буду читать эти молитвы, а совру, что их читаю, то он узнает. Потому что он провел тридцать лет, обманывая во всем даже свою собственную задницу.

— И вы это сделали? Даже не веря в Бога?

— Я это сделал, и это сработало. Что же касается моей уверенности в том, что Бога нет… чем дольше я остаюсь трезвым, тем больше она колеблется.

— Если вы хотите попросить меня помолиться вместе с вами, забудьте.

Джек улыбнулся, глядя на свои руки.

— Нет. Я все еще чувствую себя неловко из-за того, что стою на коленях, даже когда я один. В прошлом месяце — в апреле — Рэнди велел мне сделать Четвертый шаг. Я должен был сделать моральную инвентаризацию — «глубоко и бесстрашно» оценить себя и свою жизнь с нравственной точки зрения.

— И вы это сделали?

— Да. Рэнди сказал, что я должен был записать все плохое, а потом перевернуть страницу и перечислить все хорошее. У меня ушло десять минут на то, чтобы разобраться с плохими вещами. И больше часа на хорошие вещи. Когда я рассказал об этом Рэнди, он сказал, что это нормально. «Ты пил почти тридцать лет, — сказал он. — Это наносит много ран на представление человека о самом себе. Но если ты останешься трезвым, они заживут». А потом он велел мне сжечь эти страницы. Он сказал, что это поможет мне почувствовать себя лучше.

— Неужели такое возможно?

— Как ни странно, так оно и произошло. Во всяком случае, это подводит нас к новой просьбе Рэнди.

— Полагаю, это скорее требование, — сказал Джеймисон, слегка улыбнувшись. Он сложил газету и отложил ее в сторону.

Джек тоже улыбнулся.

— Я думаю, вы правильно улавливаете динамику общения наставник-ученик. Рэнди сказал мне, что пора делать Пятый шаг.

— Что именно?

— «Признайте перед Богом, перед самим собой и перед другим человеком истинную природу своих ошибок», — сказал Джек, делая пальцами кавычки. — Я сказал ему, что хорошо, я составлю список и прочту ему. При этом Бог может слушать мою исповедь. Таким образом, убью одним выстрелом двух зайцев.

— Мне кажется, он сказал Нет.

— Он сказал Нет. Он велел мне подойти к совершенно незнакомому человеку. Его первым предложением был дьяк или пастор, но моя нога не ступала в церковь с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, и у меня не было ни малейшего желания туда возвращаться. Во что бы я ни поверил — а я еще не знаю, во что именно, — мне не нужно сидеть на церковной скамье, чтобы помочь с завязкой.

Джеймисон, сам не ходивший в церковь, понимающе кивнул.

— Тогда подойди к кому-нибудь на Вашингтон-Сквер или в Центральном парке и попроси его выслушать твой список ошибок. Предложи несколько баксов, чтобы подсластить сделку, если понадобиться. Продолжай просить, пока кто-нибудь не согласится выслушать. — Он сказал, что самое трудное — это просить, и он был прав.

— Я… — «Ваша первая жертва» — выражение, которое сразу же пришло ему в голову, но Джеймисон решил, что это не совсем справедливо. — Я первый человек, к которому вы обратились?

— Второй. — Джек ухмыльнулся. — Вчера я попытался достучаться до водителя такси, но он велел мне убираться прочь.

Джеймисон вспомнил старый Нью-Йоркский анекдот: приезжий подходит к парню на Лексингтон-авеню и говорит: «Вы подскажете мне, как добраться до мэрии, или мне сразу пойти на хер?» — Он решил, что не будет говорить парню в толстовке Янкиз, чтобы тот шел на хер. Он выслушает, и в следующий раз, когда встретится со своим другом Алексом (еще одним пенсионером) за ленчем, у него будет кое-что интересное, для завязки разговора.

— Ладно, валяйте.

Джек сунул руку в карман толстовки, достал оттуда листок бумаги и развернул его.

— Когда я учился в четвертом классе…

— Если это будет история вашей жизни, может быть, вам все-таки лучше дать мне эту двадцатку?

Джек сунул в карман толстовки руку, в которой не было списка его ошибок, но Джеймисон от него отмахнулся.

— Шучу.

— Точно?

Джеймисон на самом деле не знал, шутит он или нет.

— Да. Но давайте не будем слишком уж затягивать. У меня на восемь тридцать назначена встреча. — Это было неправдой, и Джеймисон подумал, что хорошо, что у него самого не было проблем с алкоголем, потому что, судя по телевизионным передачам, которые он смотрел, честность в этом деле была очень важна.

— Давай по-быстрому, понял. Постараюсь. В четвертом классе я подрался с другим ребенком. У него были разбиты в кровь нос и губы. Когда мы добрались до кабинета директора, я сказал, что это ему за то, что он назвал мою мать грязным прозвищем. Он, конечно, это отрицал, но нас обоих отправили домой с запиской для родителей. Или, в моем случае, только для моей мамы, потому что отец бросил нас, когда мне было два года.

— А эта история с грязным прозвищем?

— Ложь. У меня выдался плохой день, и я подумал, что мне станет легче, если я подерусь с этим парнем, который мне не нравился. Я уже не помню, почему он мне не нравился — наверное, была какая-то причина, но я точно не помню, какая именно. Только то, что она породила цепочку новой лжи. Я начал выпивать еще в средней школе. У мамы была бутылка водки, которую она хранила в холодильнике. Я несколько раз отхлебывал из неё, а потом добавлял воды. В конце концов, она поймала меня за этим занятием, и водка из холодильника исчезла. Я знал, где она её прячет — на высокой полке над плитой — но оставил бутылку в покое. Все равно к тому времени там уже была в основном вода. Я стал экономить свои карманные деньги и деньги, полученные за подсобную работу; как только накапливалось достаточно, я просил старого алкаша купить мне спиртное. Я давал ему четыре бакса, один из которых он оставлял себе. Я способствовал его пьянству. Вот что сказал бы мой наставник.

Джек покачал головой.

— Я не знаю, что случилось с тем парнем. Его звали Ральф, только я думал о нем не иначе, как о Пропащем Ральфе. Дети могут быть жестокими. Насколько я знаю, он мертв, и я помог ему умереть.

— Не увлекайтесь, — сказал Джеймисон. — Я уверен, что у вас есть причины чувствовать себя виноватым, не придумывая кучу всяких если-бы-не-я-то…

Джек поднял голову и ухмыльнулся. Когда он это сделал, Джеймисон увидел, что у него в глазах стоят слезы. Не текут, а наполняются до краев.

— Теперь вы говорите совсем как Рэнди.

— А что в этом плохого?

— Я думаю, ничего. Я думаю, мне повезло, что мне попались именно вы.

Джеймисон был согласен с тем, что Джеку на самом деле повезло, что ему попался именно он.

— А что там еще у вас в этом списке? Потому что время идет.

— Я учился в Брауне[10] и получил диплом с отличием, но на своем пути я, в основном, лгал и обманывал. У меня это хорошо получалось. И — вот еще один важный момент — студент, который консультировал меня перед выпускными экзаменами, был кокаиновым наркоманом. Я не буду вдаваться в подробности того, как я это узнал, как вы сказали, время идет, но я узнал и заключил с ним сделку. Хорошие рекомендации в обмен на кило кокаина.

— То есть целый килограмм? — Спросил Джеймисон. Его брови поднялись почти до самой линии волос.

— Совершенно верно. Он за него заплатил, а я перевез через канадскую границу, засунув в запасное колесо своего старого Форда. Я пытался выглядеть как обычный студент колледжа, который провел свои каникулы, развлекаясь и трахаясь в Торонто, но мое сердце билось как сумасшедшее, и готов поспорить, мое кровяное давление зашкаливало. На контрольно-пропускном пункте автомобиль передо мной был вывернут наизнанку, но мне сказали «проезжай», только посмотрев мое водительское удостоверение. Конечно, тогда все было гораздо проще. — Он сделал паузу, а затем продолжил: — Я обманул его на цене за килограмм. Разницу прикарманил.

— Но вы же сами не употребляли кокаин?

— Нет, как говорится, не мой профиль. Время от времени я втягивал одну — две дорожки, но чего я действительно хотел — и все еще хочу — так это зернового спирта. Когда я получил работу, я лгал своим боссам, но, в конце концов, все раскрылось. Это было совсем не то, что в колледже, и не для кого было возить кокаин. Во всяком случае, я такого человека не нашел.

— А что именно вы сделали?

— Осуществлял махинации с договорами купли-продажи. Выдумывал встречи, которых не было, чтобы объяснить свое отсутствие в те дни, когда похмелье слишком уж меня мучило. Таковы издержки пьянства. Та первая работа была очень хорошей. Предоставляла неограниченные возможности. А я все испортил. После того как они меня вышвырнули, я решил, что мне нужно сменить место жительства. В АА это называется географическим лечением. Никогда не помогает, но я этого не знал. Теперь-то мне все понятно: если посадить мудака на самолет в Бостоне, то в Лос-Анджелесе или Денвере сойдет тот же мудак. Или в Де-Мойне. Я просрал и вторую работу, не такую хорошую, как первая, но все же хорошую. Это было в Сан-Диего. И тогда я решил, что мне нужно остепениться и жениться. Это могло бы решить проблему. Именно поэтому я взял и женился на милой девушке, которая заслуживала лучшего, чем я. Супружеская жизнь продолжалась два года, и я все время лгал ей о своем пьянстве. Придумывал несуществующие деловые встречи, чтобы объяснить, почему я поздно возвращаюсь домой, симулировал симптомы гриппа, чтобы объяснить, почему я с утра не иду на работу или вообще туда не иду. Я мог бы купить акции одной из этих компаний по производству мяты для дыхания — Альтойд, Бриз Сейверс — но разве она была бы этим обманута?

— Думаю, что нет, — ответил Джеймисон. — Слушайте, мы уже подходим к концу?

— Да. Еще пять минут. Обещаю.

— О'кей.

— Начались ссоры, все чаще и чаще. Иногда они завершались полетами вещей, и бросала их не только она. Однажды ночью, когда я вернулся домой около полуночи, пьяный в стельку, она на меня набросилась. Ну, вы знаете, вся эта обычная болтология, но все это было правдой. Мне казалось, что она бросает в меня ядовитые дротики и никогда не промахивается.

Джек снова посмотрел на свои руки. Уголки его рта были так сильно опущены, что на мгновение он показался Джеймисону похожим на Эммета Келли[11], знаменитого клоуна с печальным лицом.

— Знаете, что пришло мне в голову, когда она на меня кричала? Гленн Фергюсон, — так звали мальчика, которого я избил в четвертом классе. И как же мне стало хорошо, словно гной вытек из фурункула. Я подумал, что было бы неплохо избить и ее, и наверняка никто не отправил бы меня домой с запиской для моей матери, потому что моя мама умерла через год после того, как я окончил Браун.

— Вау, — сказал Джеймисон. Его хорошее предчувствие по поводу этого непрошеного признания куда-то испарилось. На смену ему пришло беспокойство. Он не был уверен, что хочет услышать, что будет дальше.

— Я развернулся и ушел, — сказал Джек. — Но я был достаточно напуган, чтобы понять, что мне нужно что-то делать со своим пьянством. Это был первый раз, когда я обратился к АА, там, в Сан-Диего. Я все еще был в завязке, когда вернулся в Нью-Йорк, но это продолжалось недолго. Попробовал еще раз остановиться, но и это не продлилось долго. Так же и в третий раз. Но теперь у меня есть Рэнди, и на этот раз я смогу с этим справиться. Отчасти благодаря вам. — Он протянул руку.

— Всегда, пожалуйста, — сказал Джеймисон и пожал ее.

— Есть еще кое-что, — сказал Джек. Его хватка была очень сильной. Он смотрел в глаза Джеймисону и улыбался. — Я действительно развернулся и ушел, но перед этим перерезал этой сучке горло. Это не помогло мне бросить пить, но мне стало легче. Та драка, — в которой я избил Гленна Фергюсона, — после неё мне тоже стало легче. А тот алкаш, о котором я вам рассказывал? Пиная его, лежащего на земле, мне стало легче. Не знаю, убил ли я и его, но уж точно нехило поломал.

Джеймисон попытался вырваться, но хватка была слишком сильной. Другая рука Джека снова оказалась в кармане толстовки Янкиз.

— Я на самом деле хочу бросить пить, но я не могу окончательно завершить Пятый шаг, не признав, что мне, кажется, действительно нравится…

Что-то похожее на полосу горячего белого света скользнуло между ребер Джеймисона, и когда Джек вытащил окровавленный нож для колки льда, и засунул его обратно в карман толстовки, Джеймисон понял, что не может дышать.

— …убивать людей. Это недостаток характера, я знаю, и, вероятно, главный из моих недостатков.

Он поднялся на ноги.

— Благодарю вас, сэр. Я не знаю, как вас зовут, но вы мне очень помогли.

Он направился в западную часть Центрального парка, затем снова повернулся к Джеймисону, который невидящими глазами уставился в свой «Таймс»… как будто, быстрый просмотр раздела «Искусство и досуг» могли бы вернуть все на круги своя.

— Сегодня вечером я за вас помолюсь, — сказал Джек.