Пьесы. 1878-1888

Сад в имении Иванова. Слева фасад двухэтажного дома с террасой. Одно окно открыто. Перед террасой широкая полукруглая площадка, от которой в сад, прямо и вправо, идут аллеи. На правой стороне садовые диванчики и столики. На одном из последних горит лампа. Вечереет. При поднятии занавеса слышно, как в доме разучивают дуэт на рояли и виолончели.

Иванов и Боркин.

Иванов сидит за столом и читает книгу.

Боркин в больших сапогах, с ружьем, показывается в глубине сада; он навеселе; увидев Иванова, на цыпочках идет к нему и, поравнявшись с ним, прицеливается в его лицо.

Иванов (увидев Боркина, вздрагивает и вскакивает). Миша, бог знает что… вы меня испугали… Я и так расстроен, а вы еще с глупыми шутками… (Садится.) Испугал и радуется.

Боркин (хохочет). Ну, ну… виноват, виноват… (Садится рядом.) Не буду больше, не буду… (Снимает фуражку.) Жарко. Верите ли, душа моя, в какие-нибудь три часа 17 верст отмахал… замучился, как черт… Пощупайте-ка, как у меня сердце бьется…

Иванов (читая). Хорошо… после…

Боркин. Нет, вы сейчас пощупайте… (Берет его руку и прикладывает к груди.) Слышите? Ту-ту-ту-ту-ту-ту… Это значит, у меня порок сердца. Каждую минуту могу скоропостижно умереть. Послушайте, вам будет жаль, если я умру?

Иванов. Я читаю… после…

Боркин. Нет, серьезно, вам будет жаль, если я вдруг умру? Николай Алексеевич, вам будет жаль, если я умру?..

Иванов. Не приставайте.

Боркин. Голубчик, скажите: будет жаль?

Иванов. Мне жаль, что от вас водкой пахнет. Это, Миша, противно…

Боркин (смеется). Разве пахнет? Удивительное дело… Впрочем, тут нет ничего удивительного. В Плесниках я встретил следователя, и мы, признаться, с ним рюмок по восьми стукнули. В сущности говоря, пить очень вредно. Послушайте, ведь вредно? А? Вредно?..

Иванов. Это наконец невыносимо… Поймите, Миша, что это издевательство…

Боркин. Ну, ну… виноват, виноват… Бог с вами, сидите себе… (Встает и идет.) Удивительный народ, даже и поговорить нельзя. (Возвращается.) Ах да, чуть было не забыл… Пожалуйте 82 рубля!..

Иванов. Какие 82 рубля?..

Боркин. Завтра рабочим платить.

Иванов. У меня нет.

Боркин. Покорнейше благодарю. (Дразнит.) «У меня нет»… Да ведь нужно платить рабочим? Нужно?..

Иванов. Не знаю. У меня сегодня ничего нет. Подождите до первого числа, когда жалованье получу.

Боркин. Вот извольте разговаривать с такими субъектами… Рабочие придут за деньгами не первого числа, а завтра утром…

Иванов. Так что же мне теперь делать? Ну, режьте меня, пилите… И что у вас за отвратительная манера приставать ко мне именно тогда, когда я читаю, пишу или…

Боркин. Я вас спрашиваю: рабочим нужно платить или нет? Э, да что с вами говорить… (Машет рукой.) Помещики тоже, черт подери, землевладельцы… Рациональное хозяйство… Тысяча десятин земли и ни гроша в кармане… Винный погреб есть, а штопора нет… Возьму вот и продам завтра тройку! Да-с… Овес на корню продал, а завтра возьму и рожь продам. (Шагает по сцене.) Вы думаете, я стану церемониться? Да? Ну нет-с, не на такого напали…

Те же, Шабельский за сценой и Анна Петровна. Голос Шабельского за окном: «Играть с вами нет никакой возможности… Слуха у вас меньше, чем у фаршированной щуки, а туше возмутительное… Семитическое, перхатое туше, от которого на десять верст пахнет чесноком…»

Анна Петровна (показывается в открытом окне). Кто здесь сейчас разговаривал? Это вы, Миша? Что вы так шагаете?

Боркин. С вашим Nicolas-voilà[34] еще не так зашагаешь…

Анна Петровна. Послушайте, Миша, прикажите принести на крокет сена. Я хочу кувыркаться…

Боркин (машет рукой). Оставьте вы меня, пожалуйста…

Анна Петровна (смеется). Скажите, какой тон… К такому карапузику, как вы, Миша, этот тон совсем не идет. Если хотите, чтобы вас любили женщины, то никогда при них не сердитесь и не солидничайте. (Мужу.) Николай, давайте все кувыркаться…

Иванов. Тебе, Анюта, вредно стоять у открытого окна. Уйди, пожалуйста… (Кричит.) Дядя, закрой окно!..

Окно закрывается.

Боркин. Не забывайте еще, что через два дня нужно проценты платить Лебедеву…

Иванов. Я помню. Сегодня я буду у Лебедева и попрошу его подождать. (Смотрит на часы.)

Боркин. Вы когда туда поедете?

Иванов. Сейчас…

Боркин (живо). Постойте, постойте… ведь сегодня, кажется, день рождения Шурочки… Те-те-те-те… А я забыл… Вот память, а? (Прыгает.) Поеду, поеду… (Поет.) Поеду… Пойду выкупаюсь, пожую бумаги, приму три капли нашатырного спирта и хоть сначала начинай… Голубчик, Николай Алексеевич, мамуся моя, ангел души моей, вы всё нервничаете, ей-богу, ноете, постоянно в мерлехлюндии, а ведь мы, ей-богу, вместе черт знает каких делов могли бы наделать… Для вас я на все готов… Хотите, я для вас на Марфуше Бабакиной женюсь? Марфутка эта дрянь, черт, жила, но хотите, я женюсь? Половина приданого ваша… То есть не половина, а всё… Берите всё…

Иванов. Будет вам вздор молоть…

Боркин. Нет, серьезно, ей-богу, хотите, я на Марфуше женюсь? Приданое пополам… Впрочем, за чем я это вам говорю? Разве вы поймете? (Дразнит.) «Будет вам вздор молоть». Хороший вы человек, умный, но в вас не хватает этой жилки, этого, понимаете ли, взмаха… Этак бы размахнуться, чтобы чертям тошно стало… Вы психопат, нюня, а будь вы нормальный человек, то через год имели бы миллион… Например, будь у меня сейчас 2300 рублей, я бы через две недели имел двадцать тысяч… Не верите? И это, по-вашему, вздор? Нет, не вздор… Вот дайте мне 2300 рублей, и я через неделю доставлю вам двадцать тысяч. На том берегу Овсянов продает полоску земли как раз против нас за 2300 рублей. Если мы купим эту полоску, то оба берега будут наши. А если оба берега будут наши, то, понимаете ли, мы имеем право запрудить реку… Ведь так? Мы мельницу будем строить, и как только мы объявим, что хотим запруду сделать, так все, которые живут вниз по реке, поднимут гвалт, а мы сейчас: коммен зи гер,[35] если хотите, чтобы плотины не было, заплатите… Понимаете? Заревская фабрика даст пять тысяч, Корольков три тысячи. Монастырь даст пять тысяч.

Иванов. Все это, Миша, фокусы… Если не хотите со мной ссориться, то держите их при себе.

Боркин (садится за стол). Конечно… Я так и знал… И сами ничего не делаете, и меня связываете…

Те же, Шабельский и Львов.

Шабельский (выходя с Львовым из дома). Доктора те же адвокаты с тою только разницею, что адвокаты только грабят, а доктора и грабят и убивают… Я не говорю о присутствующих. (Садится на диванчик.) Шарлатаны, эксплоататоры… Может быть, в какой-нибудь Аркадии попадаются исключения из общего правила, но… я в свою жизнь пролечил тысяч двадцать и не встретил ни одного доктора, который не казался бы мне патентованным мошенником ..

Боркин (Иванову). Да, сами ничего не делаете и меня связываете… Оттого-то у нас и денег нет…

Шабельский. Повторяю, я не говорю о присутствующих… Может быть, есть исключения, хотя впрочем… (Зевает.)

Иванов (закрывая книгу). Что, доктор, скажете?

Львов (оглядываясь на окно). То же, что и утром говорил: ей немедленно нужно в Крым ехать. (Ходит по сцене.)

Шабельский (прыскает). В Крым… Отчего, Миша, мы с тобой не лечим? Это так просто… Стала перхать или кашлять от скуки какая-нибудь мадам Анго или Офелия,[36] бери сейчас бумагу и прописывай по правилам науки: сначала молодого доктора, потом поездка в Крым, в Крыму татарин, на обратном пути отдельное купе с каким-нибудь проигравшимся, но милым pschutt’ом…[37]

Иванов (графу). Ах, не зуди ты, зуда!.. (Львову.) Чтобы ехать в Крым, нужны средства. Допустим, что я найду их, но ведь она решительно отказывается от этой поездки…

Львов. Да, отказывается…

Пауза.

Боркин. Послушайте, доктор, разве Анна Петровна уж так серьезно больна, что необходимо в Крым ехать?..

Львов (оглядывается на окно). Да… чахотка…

Боркин. Пссс… нехорошо… Я сам давно уже по лицу замечал, что она не протянет долго…

Львов. Но… говорите потише… В доме слышно…

Пауза.

Боркин (вздыхает). Жизнь наша… Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле: пришел козел, съел его и нет цветка… (Напевает.) Поймешь ли ты души моей волненье…[38]

Шабельский. Все вздор, вздор и вздор… (Зевает.) Вздор и плутни…

Пауза.

Боркин. А я, господа, тут все учу Николая Алексеевича деньги наживать. Сообщил ему одну чудную идею, но мой порох, по обыкновению, упал на влажную почву… Ему не втолкуешь… Посмотрите: на что он похож? Меланхолия, сплин, тоска, хандра, грусть…

Шабельский (встает и потягивается). Для всех ты, гениальная башка, изобретаешь и учишь всех, как жить, а меня хоть бы раз поучил. Поучи-ка, умная голова, укажи выход…

Боркин (встает). Пойду купаться… Прощайте, господа… (Графу.) У вас двадцать выходов есть… На вашем месте я через неделю имел бы тысяч двадцать. (Идет.)

Шабельский (идет за ним). Каким это образом? Ну-ка, научи…

Боркин. Тут и учить нечему. Очень просто… (Возвращается.) Николай Алексеевич, дайте мне рубль!

Иванов молча дает ему деньги.

Merci. (Графу.) У вас еще много козырей на руках.

Шабельский (идя за ним). Ну какие же? (Потягивается.)

Боркин. На вашем месте я через неделю имел бы тысяч тридцать, если не больше…

Уходит с графом.

Иванов (после паузы). Лишние люди, лишние слова, необходимость отвечать на глупые вопросы – все это, доктор, утомило меня до болезни. Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах… А деваться положительно некуда… Положительно…

Львов. Мне, Николай Алексеевич, нужно с вами серьезно поговорить…

Иванов. Говорите.

Львов. Я об Анне Петровне. (Садится.) Она не соглашается ехать в Крым, но с вами она поехала бы…

Иванов (подумав). Чтобы ехать вдвоем, нужны средства. К тому же, мне не дадут продолжительного отпуска. В этом году я уже брал раз отпуск…

Львов. Допустим, что это правда. Теперь далее. Самое главное лекарство от чахотки – это абсолютный покой, а ваша жена не знает ни минуты покоя. Ее постоянно волнуют ваши отношения к ней. Простите, я взволнован и буду говорить прямо. Ваше поведение убивает ее.

Пауза.

Николай Алексеевич, позвольте мне думать о вас лучше!..

Иванов. Все это правда, правда… Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались, душа скована какою-то ленью, и я не в силах понимать себя. Не понимаю ни людей, ни себя… (Взглядывает на окно.) Нас могут услышать, пойдемте, пройдемся.

Встают.

Я, милый друг, рассказал бы вам с самого начала, но история длинная и такая сложная, что до утра не расскажешь.

Идут.

Анюта замечательная, необыкновенная женщина… Ради меня она переменила веру, бросила отца и мать, ушла от богатства, и, если бы я потребовал еще сотню жертв, она принесла бы их не моргнув глазом. Ну-с, а я ничем не замечателен и ничем не жертвовал. Впрочем, это длинная история… Вся суть в том, милый доктор, (мнется) что… короче говоря, женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но прошло пять лет, она все еще любит меня, а я… (Разводит руками.) Вы вот говорите мне, что она скоро умрет, а я не чувствую ни любви, ни жалости, а какую-то пустоту, утомление… Если со стороны поглядеть на меня, то это, вероятно, ужасно, сам же я не понимаю, что делается с моей душой…

Уходят по аллее.

Шабельский, потом Анна Петровна.

Шабельский (входит и хохочет). Честное слово, это не мошенник, а мыслитель, виртуоз!.. Памятник ему нужно поставить… В себе одном совмещает современный гной во всех видах: и адвоката, и доктора, и кукуевца,[39] и кассира… (Садится на нижнюю ступень террасы.) И ведь нигде, кажется, курса не кончил, вот что удивительно… Стало быть, каким был бы гениальным подлецом, если бы еще усвоил культуру, гуманитарные науки!.. «Вы, говорит, через неделю можете иметь 20 тысяч. У вас, говорит, еще на руках козырный туз – ваш графский титул. (Хохочет.) За вас любая девица пойдет с приданым…

Анна Петровна открывает окно и глядит вниз.

Хотите, говорит, посватаю за вас Марфушу?..» Qui est-ce que c’ect[40] Марфуша? Ах, это та… Балабалкина… Бабакалкина… эта, что на прачку похожа и сморкается как извозчик…

Анна Петровна. Это вы, граф?..

Шабельский. Что такое?

Анна Петровна смеется.

(Еврейским акцентом.) Зачиво вы шмеетесь?

Анна Петровна. Я вспомнила одну вашу фразу. Помните, вы говорили за обедом? Вор прощеный, лошадь… Как это?

Шабельский. Жид крещеный, вор прощеный, конь леченый – одна цена.

Анна Петровна (смеется). Вы даже простого каламбура не можете сказать без злости. Злой вы человек… (Серьезно.) Не шутя, граф, вы очень злы. С вами жить скучно и жутко. Всегда вы брюзжите, ворчите, все у вас подлецы и негодяи. Скажите мне, граф, откровенно, говорили вы когда-нибудь о ком хорошо?

Шабельский. Это что за экзамен?

Анна Петровна. Живем мы с вами под одной крышей уже пять лет, и я ни разу не слыхала, чтобы вы отзывались о людях спокойно, без желчи и без смеха. Что вам люди сделали худого? (Кашляет.) И неужели вы думаете, что вы лучше всех?

Шабельский. Вовсе я этого не думаю. Я такой же мерзавец и свинья в ермолке, как и все. Моветон[41] и старый башмак. Я всегда себя браню. Кто я? Что я? Был богат, свободен, немножко счастлив, а теперь… Нахлебник, приживалка, обезличенный шут… Я негодую, презираю, а мне в ответ смеются; я смеюсь, на меня печально кивают головою и говорят: спятил старик… А чаще всего меня не слышат и не замечают…

Анна Петровна (покойно). Опять кричит…

Шабельский. Кто кричит?

Анна Петровна. Сова. Каждый вечер кричит.

Шабельский. Пусть кричит. Хуже того, что уже есть, не может быть. (Потягивается.) Эх, милейшая Сарра, выиграй я сто или двести тысяч, показал бы я вам, где раки зимуют!.. Только бы вы меня и видели… (Зевает.) Ушел бы я из этой ямы от даровых хлебов и ни ногой бы сюда до самого страшного суда…

Анна Петровна. А что бы вы сделали, если бы выиграли?

Шабельский (подумав). Я? Прежде всего поехал бы в Москву и цыган послушал. Потом… потом махнул бы в Париж. Нанял бы себе там квартиру, ходил бы в посольскую церковь…

Анна Петровна. А еще что?

Шабельский. По целым дням сидел бы на жениной могиле и думал. Так бы я и сидел на могиле, пока не околел. Жена в Париже похоронена…

Пауза.

Анна Петровна. Ужасно скучно. Сыграть нам дуэт еще, что ли?

Шабельский. Хорошо, приготовьте ноты…

Анна Петровна уходит.

Щабельский, Иванов и Львов.

Иванов (показывается на аллее с Львовым). Вы, милый друг, кончили курс только в прошлом году, еще молоды и бодры, а мне тридцать пять. Я имею право вам советовать. Не женитесь вы ни на еврейках, ни на психопатках, ни на синих чулках, а выбирайте себе что-нибудь заурядное, серенькое, без ярких красок, без лишних звуков. Вообще, всю жизнь стройте по шаблону. Чем серее и монотоннее фон, тем лучше. Голубчик, не воюйте вы в одиночку с тысячами, не сражайтесь с мельницами, не бейтесь лбом о стены… Да хранит вас бог от всевозможных рациональных хозяйств, необыкновенных школ, горячих речей… Запритесь себе в свою раковину и делайте свое маленькое, богом данное дело… Это теплее, честнее и здоровее… А жизнь, которую я пережил, – как она утомительна!.. ах, как утомительна!.. Сколько ошибок, несправедливостей, сколько нелепого… (Увидев графа, раздраженно.) Всегда ты, дядя, перед глазами вертишься, не даешь поговорить наедине!

Шабельский (плачущим голосом). А черт меня возьми, нигде приюта нет!.. (Вскакивает и идет в дом.)

Иванов (кричит ему вслед). Ну, виноват, виноват… (Львову.) За что я его обидел? Нет, я решительно развинтился. Надо будет с собой что-нибудь сделать. Надо…

Львов (волнуясь). Николай Алексеевич, я выслушал вас и… и, простите, буду говорить прямо, без обиняков. В вашем голосе, в вашей интонации, не говоря уж о словах, столько бездушного эгоизма, столько холодного бессердечия… Близкий вам человек погибает оттого, что он вам близок, дни его сочтены, а вы… вы можете не любить, ходить, давать советы, рисоваться… Не могу я вам высказать, нет у меня дара слова, но… но вы мне глубоко несимпатичны!..

Иванов. Может быть, может быть… Вам со стороны виднее… Очень возможно, что вы меня понимаете… Вероятно, я очень, очень виноват… (Прислушивается.) Кажется, лошадей подали. Пойду одеться… (Идет к дому и останавливается.) Вы, доктор, не любите меня и не скрываете этого. Это делает честь вашему сердцу… (Уходит в дом.)

Львов (один). Проклятый характер… Опять упустил случай и не поговорил с ним как следует… Не могу говорить с ним хладнокровно!.. Едва раскрою рот и скажу одно слово, как у меня вот тут (показывает на грудь) начинает душить, переворачиваться, и язык прилипает к горлу… Ненавижу этого тартюфа, возвышенного мошенника всей душой… Вот уезжает… У несчастной жены все счастье в том, чтобы он был возле нее; она дышит им, умоляет его провести с нею хоть один вечер, а он… он не может… Ему, видите ли, дома душно и тесно. Если он хоть один вечер проведет дома, то с тоски пулю пустит себе в лоб. Бедный… ему нужен простор, чтобы затеять какую-нибудь новую подлость… О, я знаю, зачем ты каждый вечер ездишь к этим Лебедевым!.. Знаю…

Львов, Иванов в шляпе и пальто, Шабельский и Анна Петровна.

Шабельский (выходя с Ивановым и с Ан<ной> Петр<овной> из дому). Наконец, Nicolas, это бесчеловечно… Сам уезжаешь каждый вечер, а мы остаемся одни. От скуки ложимся спать в восемь часов… Это безобразие, а не жизнь!.. И почему это тебе можно ездить, а нам нельзя? Почему?

Анна Петровна. Граф, оставьте его… Пусть едет, пусть…

Иванов (жене). Ну куда ты, больная, поедешь? Ты больна и тебе нельзя после захода солнца быть на воздухе. Спроси вот доктора. Ты не дитя, Анюта, нужно рассуждать. (Графу.) А тебе зачем туда ехать?

Шабельский. Хоть к черту в пекло, хоть к крокодилу в зубы, только чтобы не здесь оставаться… Мне скучно… Я отупел от скуки… Я надоел всем… Ты оставляешь меня дома, чтоб ей не было одной скучно, а я ее загрыз, заел!..

Анна Петровна. Оставьте его, граф, оставьте… Пусть едет, если ему там весело…

Иванов. Аня, к чему этот тон? Ты знаешь, я не за весельем туда еду. Мне нужно поговорить о векселе.

Анна Петровна. Не понимаю, зачем ты оправдываешься? Езжай… кто тебя держит?

Иванов. Господа, не будемте есть друг друга!.. Неужели это так необходимо?

Шабельский (плачущим голосом). Nicolas, голубчик, ну я прошу тебя, возьми меня с собой… Я погляжу там мошенников и дураков и, может быть, развлекусь! Ведь я с самой Пасхи нигде не был…

Иванов (раздраженно). Хорошо, поедем…

Шабельский. Да? Ну merci, merci… (Весело берет его под руку и отводит в сторону.) Твою касторовую шляпу можно надеть?

Иванов. Можно, только поскорей, пожалуйста…

Граф бежит в дом.

Надо, Аня, рассуждать. Выздоровеешь, тогда и будем ездить, а теперь тебе нужен покой… Ну, прощай… (Подходит к жене и целует ее в голову.) Я вернусь к часу…

Анна Петровна (ведет его к рампе). Коля… (Смеется.) А то остался бы? Будем, как прежде, в сене кувыркаться… поужинаем вместе, будем читать… Я и брюзга разучили для тебя много дуэтов…

Пауза.

Останься, будем смеяться… (Смеется и плачет.) Или, Коля, как? Цветы повторяются каждую весну, а радости нет?.. Да? Ну, езжай, езжай…

Иванов. Я… я скоро вернусь… (Идет, останавливается и думает.) Нет, не могу!.. (Уходит.)

Анна Петровна. Езжай… (Садится у стола.)

Львов (ходит по сцене). Анна Петровна, возьмите себе за правило: как только бьет шесть часов, вы должны идти в комнаты и не выходить до самого утра. Вечерняя сырость вредна вам…

Анна Петровна. Слушаю-с…

Львов. Что «слушаю-с»? Я говорю серьезно…

Анна Петровна. А вы постарайтесь говорить несерьезно. (Кашляет.)

Львов. Вот видите, вы уже кашляете…

Львов, Анна Петровна и Шабельский.

Шабельский (в шляпе и в пальто выходит из дому). А где он? (Быстро идет, останавливается перед Ан<ной> Петров<ной> и гримасничает.) Гевалт… Вей мир… Пэх… Гевалт… Жвините пожалуста!.. (Прыскает и быстро уходит.)

Львов. Шут…

Пауза. Слышны далекие звуки гармонийки.

Анна Петровна (потягивается). Какая скука… Вон кучера и кухарки задают себе бал, а я… я как брошенная. Евгений Константинович, где вы там шагаете? Идите сюда, сядьте…

Львов. Не могу я сидеть…

Пауза.

Анна Петровна. Доктор, у вас есть отец и мать?

Львов. Отец умер, а мать есть.

Анна Петровна. Вы скучаете по матери?

Львов. Мне некогда скучать.

Анна Петровна (смеется). Цветы повторяются каждую весну, а радости нет. Кто это мне сказал эту фразу? Дай бог память… Кажется, сам Николай сказпал… (Прислушивается.) Опять сова кричит…

Львов. Ну и пусть кричит…

Пауза.

Анна Петровна. Я, доктор, начинаю думать, что судьба меня обсчитала. Множество людей, которые, может быть, и не лучше меня, бывают счастливы, ничего не платя за счастье, почему же я одна должна платить так дорого? За что брать с меня такие ужасные проценты? (Живо.) Что вы сказали?

Львов. Ничего я не сказал…

Анна Петровна. И начинаю я также удивляться несправедливости и жестокости людей. Почему на любовь не отвечают любовью? Почему за правду платят ложью? (Пожимает плечами.) Вы, доктор, не семейный и не можете понять многого…

Львов. Вы удивляетесь… (Садится рядом.) Нет, я… я удивляюсь, удивляюсь вам!.. Ну объясните, растолкуйте мне, ради бога, как это вы, умная, честная, почти святая, позволили так нагло обмануть себя и затащить вас в это совиное гнездо? Зачем вы здесь? Что общего у вас с этим холодным, бездушным – но оставим вашего мужа!.. что у вас общего с этой пустой, пошлой средой? О господи боже мой… Этот вечно брюзжащий, заржавленный, сумасшедший граф, этот пройдоха, мошенник из мошенников Миша со своей гнусной физиономией… Объясните же мне, к чему вы здесь? Как вы сюда попали?

Анна Петровна (смеется). Вот точно так же и он когда-то говорил… Точь-в-точь… Но у него глаза большие, и, бывало, как он начнет говорить о чем-нибудь горячо, так они как угли… Говорите, говорите…

Львов (встает и машет рукой). Что мне говорить? Идите в комнаты…

Анна Петровна. Вы говорите, что Николай то да сё, пятое, десятое. Откуда вы его знаете? Разве за полгода можно узнать человека? Это, доктор, замечательный человек, и я жалею, что вы не знали его года два-три тому назад. Он теперь хандрит, молчит, ничего не делает, но прежде… какая прелесть!.. Я полюбила его с первого взгляда. (Смеется.) Взглянула, а мышеловка меня – хлоп!.. Он сказал: пойдем… Я отрезала от себя всё, как, знаете, отрезают гнилые листья ножницами, и пошла…

Пауза.

А теперь не то… Теперь он едет к Лебедевым, чтобы развлечься с другими женщинами, а я… я сижу в саду и слушаю, как сова кричит…

Стук сторожа.

Доктор, а братьев у вас нет?

Львов. Нет.

Анна Петровна рыдает.

Ну что еще, что вам?

Анна Петровна (встает). Я не могу, доктор, я поеду туда…

Львов. Куда это?..

Анна Петровна. Туда, где он… Я поеду… Прикажите заложить лошадей… (Идет к дому.)

Львов. Вам нельзя ехать…

Анна Петровна. Оставьте меня, не ваше дело… Я не могу, поеду… Велите дать лошадей… (Бежит в дом.)

Львов. Нет, я решительно отказываюсь лечить при таких условиях… Мало того, что ни копейки не платят, но еще душу выворачивают вверх дном!.. Нет, я отказываюсь, довольно!.. (Идет в дом.)

Занавес

Зал в доме Лебедевых. Прямо – выход в сад, направо и налево двери. Старинная, дорогая мебель. Люстра, канделябры и картины – все это в чехлах. Налево у стены диван, перед ним круглый етол с большой лампой, по сторонам кресла, по сю сторону стола у стены три кресла рядом. Направо пианино, на нем скрипка; по обе стороны его стулья. В глубине около выхода на террасу раскрытый ломберный стол.

Зинаида Саввишна, Дудкин, 1 гость, 2 гость, Косых, Авдотья Назаровна, Егорушка, Гаврила, горничная, две старухи-гостьи, гости, барышни и Бабакина. Зинаида Саввишна сидит на диване; по обе стороны ее на креслах – старухи-гостьи; против на стульях сидят Дудкин, 1 гость и пять-шесть барышень. За ломберным столом сидят, играют в карты Косых, Егорушка, Авдотья Назаровна и 2 гость. Гаврила стоит у правой двери. Горничная разносит на подносе лакомства. Из сада в правую дверь и обратно циркулируют гости. Бабакина выходит из правой двери и направляется к Зинаиде Саввишне.

Зинаида Саввишиа (радостно). Душечка, Марфа Егоровна…

Бабакина. Здравствуйте, Зинаида Саввишна… Честь имею вас поздравить с новорожденной…

Целуются.

Дай бог, чтоб…

Зинаида Саввишна. Благодарю вас, душечка, я так рада… Ну, как ваше здоровье?

Бабакина. Очень вами благодарна. (Садится рядом на диван.) Здравствуйте, молодые люди…

Дудкин и 1 гость встают и кланяются.

1 гость (смеется). Молодые люди… а вы разве старая?

Бабакина (вздыхая). Где уж нам в молодые лезть…

1 гость (почтительно смеясь). Помилуйте, что вы…

Дудкин. Одно только звание, что вдова, а вы любой девице можете десять очков вперед дать…

Гаврила подносит Бабакиной чай.

Зинаида Саввишна (Гавриле). Что же ты так подаешь? Принес бы какого-нибудь варенья… кружовенного, что ли…

Бабакина. Не беспокойтесь, очень вами благодарна…

Пауза.

Дудкин. Вы, Марфа Егоровна, через Мушкино ехали?

Бабакина. Нет, на Займище. Тут дорога лучше…

Дудкин. Так-с…

Пауза.

Косых. Два пики…

Егорушка. Пас.

Авдотья Назаровна. Пас.

2 гость. Пас.

Бабакина. Выигрышные билеты, душечка Зинаида Саввишна, опять пошли шибко в гору. Видано ли дело, первый заем стоит уж 270, а второй без малого 250…[42] Никогда этого и не было…

Зинаида Саввишна (вздыхает). Хорошо, у кого их много…

Бабакина. Не скажите, душечка, хоть они и в большой цене, а держать в них капитал совсем невыгодно. Одна страховка сживет со света.

Зинаида Саввишна. Так-то так, а все-таки, моя милая, надеешься… (Вздыхает.) Бог милостив…

Дудкин. По нынешнему времени, если рассуждать с точки зрения, куда ни сунься с капиталом, везде невыгодно. Процентные бумаги – грусть одна, а в оборот пущать – баба надвое сказала: того и гляди в трубу засвистишь. Я так понимаю, ежели который человек нажил капитал, тому самое лучшее дело – купить револьвер, выпалить и аминь… Потому с капиталом нынче одно горе…

Бабакина (вздыхает). Это верно…

1 гость (соседке барышне). Один человек приходит к другому, видит – собака сидит. (Смеется.) Он и спрашивает: «Как зовут вашу собаку?» А тот и отвечает: «Каквас» (Хохочет.) Каквас… Понимаете… Как вас… (Конфузится.)

Дудкин. У нас в городе при складе есть собака, так ту зовут Кабысдох…

Бабакина. Как?

Дудкин. Кабысдох.

Легкий смех. Зинаида Саввишна встает и уходит в правую дверь. Продолжительное молчание.

Егорушка. Два бубны.

Авдотья Назаровна. Пас.

2 гость. Пас.

Косых. Пас.

Те же, Зинаида Саввишна и Лебедев.

Зинаида Саввишна (выходя из правой двери с Лебедевым, тихо). Что уселся там? Примадонна какая… Сиди с гостями… (Садится на прежнее место.)

Лебедев (идя к крайнему креслу налево, зевает). Ох, грехи наши тяжкие… (Увидев Бабакину.) Батюшки, мармелад сидит!.. Рахат лукум!.. (Здоровается.) Как наше драгоценнейшее?..

Бабакина. Очень вами благодарна…

Лебедев. Ну слава богу, слава богу… (Садится в кресло.) Так, так… Гаврила!..

Гаврила подносит ему рюмку водки и стакан воды; он выпивает водку и запивает водой.

Дудкин. На доброе здоровье…

Лебедев. Какое уж тут доброе здоровье? Околеванца нет, и на том спасибо. (Жене.) Зюзюшка, а где же наша новорожденная?

Косых (плаксиво). Скажите мне, ради бога, ну за что мы остались без взятки? (Вскакивает.) Ну за что мы проиграли, черт меня подери совсем?..

Авдотья Назаровна (вскакивает и сердито). А за то, что если ты, батюшка, не умеешь играть, так не садись… Какое ты имеешь полное право ходить в чужую масть? Вот и остался у тебя маринованный туз…

Оба бегут из-за стола вперед.

Косых (плачущим голосом). Позвольте, господа… У меня на бубнах: туз, король, дама, коронка сам-восемь, туз пик и одна, понимаете ли, одна маленькая червонка, а она, черт знает, не могла объявить маленький шлем!.. Я сказал – без козыря…

Авдотья Назаровна (перебивая). Это я сказала – без козыря, ты сказал – два без козыря…

Косых. Это возмутительно… Позвольте… у вас… у меня… у вас… (Лебедеву.) Да вы посудите, Павел Кириллыч… У меня на бубнах: туз, король, дама, коронка сам-восемь…

Лебедев (затыкает уши). Отстань, сделай милость, отстань…

Авдотья Назаровна (кричит). Это я сказала – без козыря…

Косых (свирепо). Будь я подлец и анафема, если сяду еще когда-нибудь играть с этой севрюгой!.. (Быстро идет к террасе и останавливается около ломберного стола; Егорушке.) Сколько ты записал? что ты записал? Постой… 38 помножить на 8… это будет… восемью восемь… А, черт меня возьми!.. (Уходит в сад.)

2 гость уходит за ним; за столом остается Егорушка.

Авдотья Назаровна. Уф… даже в жар от него бросило… Севрюга… Сам ты севрюга!..

Бабакина. Да и вы, бабушка, сердитая…

Авдотья Назаровна (увидев Бабакину, всплескивает руками). Ясочка моя, красавица… Она здесь, а я, куриная слепота, не вижу… Голубочка… (Целует ее в плечо и садится рядом.) Вот радость!.. Дай же я на тебя погляжу, лебедь белая!.. Тьфу, тьфу, тьфу… чтобы не сглазить!..

Лебедев. Ну, распелась… Жениха бы ей лучше подыскала…

Авдотья Назаровна. И найду!.. В гроб, грешница, не лягу, а ее да Саничку замуж выдам!.. В гроб не лягу… (Вздох.) Только ведь где их найдешь нынче женихов-то?.. Вон они наши женихи сидят, нахохлились, словно петухи мокрые!..

Дудкин. Потому что на нас не обращают внимания…

Те же и Саша.

Саша входит из сада и тихо идет к отцу.

Зинаида Саввишна. Сашенька, разве ты не видишь, что у нас Марфа Егоровна?

Саша. Виновата. (Идет к Бабакиной и здоровается.)

Бабакина. Загорделась, Саничка, загорделась… Хоть бы разок приехала.

Целуются.

Поздравляю, душечка…

Саша. Благодарю. (Сидится рядом с отцом.)

Лебедев. Да, Авдотья Назаровна, трудно теперь с женихами. Не то что жениха, путевых шаферов достать негде. Нынешняя молодежь, не в обиду будь сказано, какая-то, господь с ней, кислая, переваренная… Ни поплясать, ни поговорить, ни выпить толком…

Авдотья Назаровна. Ну, пить они все мастера, только дай…

Лебедев. Не велика штука пить, нажраться и свинья умеет… Нет, ты с толком выпей!.. В наше время, бывало, день-деньской с лекциями бьешься, а как только настал вечер, идешь прямо куда-нибудь на огонь и до самой зари волчком вертишься… И пляшешь, и барышень забавляешь, и эта штука. (Щелкает себе по шее.) Бывало, и брешешь и философствуешь, пока язык не отнимется. А нынешние… (машет рукой) не понимаю… Ни богу свечка, ни черту кочерга. Во всем уезде есть только один путевый малый, да и тот женат (вздыхает) и, кажется, уж беситься стал…

Бабакина. Кто это?

Лебедев. Николаша Иванов.

Бабакина. Да, он хороший мужчина (делает гримасу), только несчастный!

Зинаида Саввишна. Еще бы, душечка, быть ему счастливым… (Вздыхает.) Как он, бедный, ошибся!.. Женился на своей жидовке и так, бедный, рассчитывал, что отец и мать за ней золотые горы дадут, а вышло совсем напротив… С того времени, как она переменила веру, отец и мать знать ее не хотят, прокляли… Так ни копейки и не получил… Теперь кается, да уж поздно…

Саша. Мама, это неправда…

Бабакина (горячо). Шурочка, как же неправда? Ведь это все знают. Ежели не было бы интереса, то зачем бы ему на жидовке жениться?.. Разве русских мало? Ошибся, душечка, ошибся… (Живо.) Господи, да и достается же теперь от него ей, мерзавке!.. Просто смех один… Придет откуда-нибудь домой и сейчас к ней: «Твои отец и мать меня надули! пошла вон из моего дома…» А куда ей идти? Отец и мать не примут; пошла бы в горничные, да работать не приучена. Уж он мудрует, мудрует над ней, пока граф не вступится. Не будь графа, давно бы ее со света сжил…

Авдотья Назаровна. А то, бывает, запрет ее в погреб и – «ешь, такая-сякая, чеснок…» Ест, ест, покеда из души переть не начнет.

Смех.

Саша. Папа, ведь это ложь!

Лебедев. Ну так что же? Пусть себе мелют на здоровье… (Кричит.) Гаврила!..

Гаврила подает ему водку и воду.

Зинаида Саввишна. Оттого вот и разорился, бедный… Дела, душечка, совсем упали… Если бы не Боркин, который глядит за хозяйством, так ему бы с жидовкой есть нечего было. (Вздыхает.) А как мы-то, душечка, из-за него-то пострадали!.. Так пострадали, что один только бог видит… Верите ли, милая, уж три года, как он нам девять тысяч должен…

Бабакина (с ужасом). Девять тысяч!..

Зинаида Саввишна. Да… это мой милый Пашенька распорядился дать ему… Не разбирает, кому можно дать, кому нельзя… Про капитал я уже не говорю, бог с ним, но хоть бы проценты исправно платил…

Саша (горячо). Мама, об этом вы говорили уж тысячу раз.

Зинаида Саввишна. Тебе-то что? Что ты заступаешься?

Саша (встает). Но как у вас хватает духа говорить все это про честного, порядочного человека, который не сделал вам никакого зла? Ну что он вам сделал?

Зинаида Саввишна (насмешливо). Порядочный и честный человек…

1 гость (искренно). Александра Павловна, заверяю вас, что вы его плохо знаете… Какой же он честный? (Встает.) Разве это честность? Два года тому назад во время скотской чумы накупил он скота…

Зинаида Саввишна (перебивая). Накупил он скота, застраховал его, заразил чумой и взял страховую премию. Честность…

1 гость. Это все отлично знают…

Саша. Неправда, это ложь. Никто не покупал коров и не заражал, а это только Боркин сочинил такой проект и везде хвастался им. Когда Иванов узнал об этом проекте, так Боркин у него две недели потом прощения просил. Виноват же Иванов только в том, что у него слабый, великодушный характер, что у него не хватает духа прогнать от себя Боркина…

1 гость. Слабый характер… (Смеется.) Александра Павловна, ей-богу, глаза отводит…

Зинаида Саввишна. А тебе стыдно за таких заступаться…

Саша. Я жалею, что вмешалась в этот разговор… (Быстро идет к правой двери.)

Лебедев. Шура, горячка!.. (Смеется.) Порох-девка…

1 гость (загораживает ей дорогу). Александра Павловна, ей-богу, не буду!.. Виноват… честное слово, не буду больше!..

Зинаида Саввишна. Хоть при гостях, Сашенька, не показывай характер.

Саша (дрогнувшим голосом). Всю свою жизнь проработал для других; всё, что у него было, растащили, расхитили; около его великодушных затей наживался всякий, кто хотел… Никогда в жизни он не осквернял себя ложью, хитростью, ни разу я не слышала, чтобы он говорил о ком-нибудь худо… и что же? Куда ни придешь, только и слышишь: Иванов, Иванов, Иванов… как будто не о чем больше говорить…

Лебедев. Горячка… Будет тебе…

Саша. Да, у него есть ошибки, но ведь каждая ошибка таких людей стоит двадцати наших добродетелей… Если бы вы только могли… (Оглядывается и видит Иванова и Шабельского.)

Те же, Иванов и Шабельский.

Шабельский (входя с Ивановым из правой двери). Кто это здесь декламирует? Вы, Шурочка? (Хохочет и пожимает ей руку.) Поздравляю, ангел мой. Дай вам бог попозже умереть и не рождаться во второй раз…

Зинаида Саввишна (радостно). Николай Алексеич… Граф…

Лебедев. Ба… кого вижу… Граф!.. (Идет навстречу).

Шабельский (увидев Зинаиду Саввишну и Бабакину, протягивает в сторону их руки). Два банка на одном диване!.. Глядеть любо… (Здоровается, Зинаиде Саввишне.) Здравствуйте, Зюзюшка. (Бабакиной.) Здравствуйте, помпончик…

Зинаида Саввишна. Я так рада. Вы, граф, у нас такой редкий гость. (Стонет.) Гаврила, чаю… Садитесь, пожалуйста… (Встает, уходит в правую дверь и тотчас же возвращается; вид крайне озабоченный.)

Саша садится на прежнее место; Иванов, поздоровавшись молча со всеми, садится рядом с ней. Барышни гуськом проходят на террасу и обратно.

Лебедев (Шабельскому). Откуда ты взялся? Какие это силы тебя принесли? Вот сюрприз, накажи меня бог… (Целует его.) Граф, ведь ты разбойник… Так не делают порядочные люди… (Ведет его за руку к рампе.) Отчего ты у нас не бываешь? Сердит что ли?

Шабельский. На чем же я могу к тебе ездить? Верхом на палке? Своих лошадей у меня нет, а Николай не берет с собой, велит с жидовкой сидеть, чтоб та не скучала. Присылай за мной лошадей, тогда и буду ездить…

Лебедев (машет рукой). Ну да… Зюзюшка скорее треснет, чем даст лошадей. Голубчик ты мой, милый, ведь ты для меня дороже и роднее всех!.. Из всего старья уцелели только я да ты. Люблю в тебе я прошлые страданья[43] и молодость погибшую мою… Шутки шутками, а я вот почти плачу… (Целует графа.)

Шабельский. Пусти, пусти, от тебя как из винного погреба…

Лебедев. Душа моя, ты не можешь себе представить, как мне скучно без моих друзей!.. Вешаться готов с тоски… (Тихо.) Зюзюшка со своей ссудной кассой разогнала всех порядочных людей, и остались, как видишь, одни только зулусы… эти Дудкины… Будкины… Ну, кушай чай…

Гаврила подносит графу чай.

Зинаида Саввишна (подходит к графу, озабоченно Гавриле). Ну как же ты подаешь? Принес бы какого-нибудь варенья… кружовенного что ли…

Шабельский (хохочет; Иванову). Что? Не говорил я тебе? (Лебедеву.) Я с ним дорогой пари держал, что, как приедем, Зюзюшка сейчас же начнет угощать нас кружовенным вареньем…

Зинаида Саввишна. Вы, граф, все такой же насмешник… (Садится на диван.)

Лебедев (садясь рядом с Ивановым). Двадцать бочек его наварили, так куда же его девать?

Шабельский (садясь около стола в кресло). Всё копите, Зюзюшка. Ну что, уже миллиончик есть, а?

Зинаида Саввишна (вздох). Да, со стороны поглядеть, так богаче нас и людей нет, а откуда быть деньгам? Один разговор только…

Шабельский. Ну да, да… знаем… Знаем, как вы плохо в шашки играете…[44] (Лебедеву.) Паша, скажи по совести, скопили миллион?..

Лебедев. Ей-богу, не знаю, это у Зюзюшки спроси…

Шабельский (Бабакиной). И у жирненького помпончика будет скоро миллиончик!.. Ей-богу, хорошеет и полнеет не по дням, а по часам!.. Что значит деньжищ много…

Бабакина. Очень вами благодарна, ваше сиятельство, а только я не люблю насмешек…

Шабельский. Милый мой банк, да разве это насмешки? Это просто вопль души, от избытка чувств глаголят уста… Вас и Зюзюшку я люблю бесконечно… (Весело.) Восторг!.. Упоение… Вас обеих не могу видеть равнодушно…

Зинаида Саввишна. Вы все такой же, как и были. (Егорушке.) Егорушка, потуши свечи!.. Зачем им гореть попусту, если не играете?

Егорушка вздрагивает, тушит свечи и садится.

(Иванову.) Николай Алексеевич, как здоровье вашей супруги?

Иванов. Плохо. Сегодня доктор положительно сказал, что у нее чахотка…

Зинаида Саввишна. Неужели? Какая жалость… (Вздох.) А мы все ее так любим…

Шабельский. Вздор, вздор и вздор. Никакой чахотки нет, докторское шарлатанство, фокус… Хочется эскулапу шляться, вот и выдумал чахотку. Благо, муж не ревнив…

Иванов делает нетерпеливое движение.

А что касается самой Сарры, то она семитка. Я не верю ни одному ее слову, ни одному движению… Жвините пижалуста, ой вей мир… Хоть убейте, не поверю… Ты извини, Nicolas, но… ведь… я не говорю ничего особенного дурного… По-моему, заболела Сарра – значит, гешефт задумала, умирать будет – не поверю: тоже гешефт…

Лебедев (Шабельскому). Удивительный ты субъект, Матвей… напустил на себя какую-то мизантропию и носится с ней, как с писаной торбой. Человек как человек, а заговоришь, так точно у тебя типун на языке или сплошной катар… Да, ей-богу!..

Шабельский. Что же мне, целоваться с мошенниками и с подлецами, что ли?..

Лебедев. Где же ты видишь мошенников и подлецов?

Шабельский. Я, конечно, не говорю о присутствующих, но…

Лебедев. Вот тебе и но… все это напускное…

Шабельский. Напускное… Хорошо, что у тебя никакого мировоззрения нет.

Лебедев. Какое мое мировоззрение?.. Сижу и каждую минуту околеванца жду – вот мое мировоззрение. Нам, брат, не время с тобой о мировоззрении думать… Так-то… (Кричит.) Гаврила!..

Шабельский. Ты уж и так нагаврилился… Погляди, как нос насандалил!..

Лебедев (пьет). Ничего, душа моя… Не венчаться мне ехать…

Те же и Боркин.

Боркин, одетый франтом, со свертком в руках, подпрыгивая и напевая, входит из правой двери. Гул одобрения.

Барышни, Лебедев, Шабельский вместе:

Барышни. Михаил Михайлович…

Лебедев. Мишель Мишелич!.. Слыхом слыхать…

Шабельский. Душа общества!..

Боркин. А вот и я… (Подбегает к Саше.) Благородная синьорина, беру на себя смелость поздравить вселенную с рождением такого чудного цветка, как вы… Как дань своего восторга, осмеливаюсь преподнести (подает сверток) фейерверки и бенгальские огни собственного изделия. Да проясняют они ночь так же, как вы просветляете потемки темного царства!.. (Театрально раскланивается.)

Саша. Благодарю вас…

Лебедев (хохочет, Иванову). Отчего ты не прогонишь эту иуду?

Боркин (Лебедеву). Павлу Кириллычу… (Иванову.) Патрону… (Поет.) Nicolas-voilà, го-ги-го… (Обходит всех.) Почтеннейшей Зинаиде Саввишне… Божественной Марфе Егоровне… Древнейшей Авдотье Назаровне… Сиятельнейшему графу…

Шабельский (хохочет). Душа общества… Едва вошел, как атмосфера стала жиже… Вы замечаете?

Зинаида Саввишна, Бабакина и граф встают из-за стола и беседуют стоя. Две старухи уходят.

Боркин. Уф… утомился… Кажется, со всеми здоровался. Ну, что новенького, господа? Нет ли чего-нибудь такого особенного, в нос шибающего? (Живо Зинаиде Саввишне.) Ах, послушайте, мамаша. Еду сейчас к вам… (Гавриле.) Дай-ка мне, Гаврюша, чаю, только без кружовенного варенья. (Зинаиде Саввишне.) Еду сейчас к вам, а на реке у вас мужики с лозняка кору дерут. Отчего вы лозняк на откуп не отдадите?

Лебедев (хохоча, Иванову). Отчего ты не прогонишь эту иуду?

Зинаида Саввишна (испуганно). А ведь это правда… мне и на ум не приходило!..

Боркин (делает ручную гимнастику). Не могу без движений… Мамаша, что бы такое особенное выкинуть? Марфа Егоровна, я в ударе… я экзальтирован… (Поет.) Я вновь пред тобою…[45]

Зинаида Саввишна. Устройте что-нибудь, а то все соскучились.

Боркин. Господа, что же это вы в самом деле носы повесили? Сидят, точно присяжные заседатели… Давайте изобразим что-нибудь… Что хотите? фанты, веревочку, горелки, танцы?

Барышни. Танцы, танцы…

Боркин. Я готов… Дудкин, танцевать!.. (Придвигает кресла к стене.) Егорушка, где ты? Настраивай скрипку…

Егорушка вздрагивает и идет к пианино. Боркин садится за пианино и дает ла. Егорушка настраивает скрипку.

Иванов (Лебедеву). У меня к тебе просьба, Паша. Послезавтра срок моему векселю, а проценты платить нечем. Нельзя ли будет подождать или приписать проценты к капиталу?

Лебедев (испуганно). Голубушка, не мое дело… Поговори с Зюзюшкой, а я… я ничего не знаю…

Иванов (трет себе лоб). Мучительно!..

Саша. Что вы?

Иванов. Отвратительно сегодня я себя чувствую.

Саша. Это и по лицу видно… Пойдемте в гостиную…

Иванов и Саша уходят в правую дверь.

Боркин (кричит). Музыка готова!..

Дудкин приглашает Бабакину.

Бабакина. Нет, сегодня мне грех танцевать. В этот день у меня муж умер…

Боркин и Егорушка играют польку «A propos Faust»; граф затыкает уши и выходит на террасу. За ним идет Авдотья Назаровна. По движениям Дудкина видно, что он убеждает Бабакину. Барышни просят первого гостя плясать, но он отказывается. Дудкин машет рукой и уходит в сад.

Боркин (оглядывается). Господа, что же это такое? (Перестает играть.) Отчего вы не танцуете?

Барышни. Кавалеров нет…

Боркин (встает). Этак, значит, у нас ничего не выйдет… В таком случае пойдемте фейерверки пускать, что ли…

Барышни (хлопают в ладоши). Фейерверки, фейерверки… (Бегут в сад.)

Боркин (берет сверток и подает руку Бабакиной). Же ву при…[46] (Кричит.) Господа, в сад… (Уходит.)

Уходят все, кроме Лебедева и Зинаиды Саввишны.

Зинаида Саввишна. Вот это, я понимаю, молодой человек. И минуты не побыл, а уж всех развеселил. (Притушивает большую лампу.) Пока они все в саду, нечего свечам даром гореть. (Тушит свечи.)

Лебедев (идет за ней). Зюзюшка, надо бы дать гостям закусить что-нибудь…

Зинаида Саввишна. Ишь, свечей сколько… Недаром люди судят, что мы богатые. (Тушит.)

Лебедев (идя за ней). Зюзюшка, ей-богу, дала бы чего-нибудь поесть людям… Люди молодые, небось проголодались, бедные… Зюзюшка…

Зинаида Саввишна. Граф не допил своего стакана. Даром только сахар пропал. Отнесу, отдам Матрене выпить. (Берет стакан и идет в левую дверь.)

Лебедев. Тьфу!.. (Уходит в сад.)

Иванов и Саша.

Саша (входя с Ивановым из правой двери). Все ушли в сад…

Иванов. Такие-то дела, Шурочка. Ничего я не делаю и ни о чем не думаю, а устал телом, душой и мозгом… День и ночь болит моя совесть, чувствую, что глубоко виноват, но в чем, собственно, моя вина, не понимаю… А тут еще болезнь жены, безденежье, вечная грызня, сплетни, шум… Мой дом мне опротивел, и жить в нем для меня хуже пытки… (Оглядывается.) Я не знаю, Шурочка, что со мною делается, но скажу вам откровенно, для меня стало невыносимо даже общество жены, которая меня любит… и такие грязные эгоистические мысли лезут мне в голову, о каких я раньше и понятия не имел…

Пауза.

Скверно… Я нагоняю на вас тоску, Шурочка, простите, но я только и забываюсь на минуту, когда говорю с вами, друг мой… Около вас я точно собака, которая греется на солнышке. Я, Шурочка, знаю вас с той поры, как вы родились, всегда любил вас, нянчил… Дорого я дал бы, чтобы у меня сейчас была такая дочка…

Саша (шутя, сквозь слезы). Николай Алексеевич, бежимте в Америку…

Иванов. Мне до этого порога лень дойти, а вы в Америку…

Идут к выходу в сад.

А что, Шура, трудно живется? Я вижу, все вижу… Не по вас этот воздух…

Те же и Зинаида Саввишна.

Зинаида Саввишна выходит из левой двери.

Иванов. Виноват, Шурочка, я догоню вас…

Саша уходит в сад.

Зинаида Саввишна, я к вам с просьбой…

Зинаида Саввишна. Что вам, Николай Алексеевич?

Иванов (мнется). Дело, видите ли, в том, что послезавтра срок моему векселю. Вы премного обязали бы меня, если бы дали отсрочку или позволили приписать проценты к капиталу. У меня теперь совсем нет денег…

Зинаида Саввишна (испуганно). Николай Алексеевич, да как это можно? Что же это за порядок? Нет, и не выдумывайте вы, ради бога, не мучайте вы меня, несчастную…

Иванов. Виноват, виноват… (Уходит в сад.)

Зинаида Саввишна. Фуй, батюшки, как он меня встревожил… я вся дрожу… вся дрожу… (Уходит в правую дверь.)

Косых.

Косых (входит из левой двери и идет через сцену). У меня на бубнах: туз, король, дама, коронка сам-восемь, туз пик и одна… одна маленькая червонка, а она не могла, черт ее возьми совсем, объявить маленького шлема… (Уходит в правую дверь.)

Дудкин и Авдотья Назаровна.

Авдотья Назаровна (входя с Дудкиным из сада). Вот так бы я ее и растерзала, сквалыгу… Так бы и растерзала… Шутка ли, с пяти часов сижу, а она хоть бы ржавой селедкой попотчевала… Ну, дом… ну, хозяйство…

Дудкин. Постой, насчет шнапса мы сейчас Егорушку пощупаем. Выпью, старая, и домой. Ну его, всё к черту!.. Тут со скуки да с голоду волком завоешь… И невест мне твоих не надо… Какая тут к лешему любовь, ежели с самого обеда ни рюмки?..

Авдотья Назаровна. Сашенька-то ведь не виновата… Это все мать…

Дудкин. Да что ты мне Сашеньку сватаешь? Бланмаже, лефоше-гран-мерси и всякие там умственности… Я человек положительный и с характером… Мне давай посущественней…

Авдотья Назаровна. Пойдем, поищем, что ли…

Дудкин. Тссс… Потихоньку… Марфутка бы подошла под масть, да уж больно того… легкокрылая… Приезжаю к ней вчерась, а у нее полнехонький дом всяких артистов…

Уходят в левую дверь.

Анна Петровна и Львов выходят из правой двери.

Львов. Ну зачем, спрашивается, мы сюда приехали?..

Анна Петровна. Ничего, нам рады будут. Никого нет… Должно быть, в саду… Пойдемте в сад…

Уходят в сад.

Авдотья Назаровна и Дудкин.

Дудкин (выводя из левой двери). В столовой нет, так, стало быть, где-нибудь в кладовой. Надо бы Егорушку пощупать. Пойдем через гостиную.

Авдотья Назаровна. Так бы я ее и растерзала…

Уходят в правую дверь.

Бабакина, Боркин и Шабельский.

Бабакина и Боркин со смехом вбегают из сада, за ними, смеясь и потирая руки, семенит Шабельский.

Бабакина. Какая скука! (Хохочет.) Какая скука!.. Все ходят и сидят как будто бы аршин проглотили. От скуки все косточки застыли. (Прыгает.) Надо размяться…

Боркин хватает ее за талию и целует в щеку.

Шабельский (хохочет и щелкает пальцами). Черт возьми… (Крякает.) Некоторым образом…

Бабакина. Пустите, пустите руки, бесстыдник, а то граф бог знает что подумает. Отстаньте…

Боркин. Ангел души моей, карбункул моего сердца. (Целует.) Дайте взаймы 2300 рублей…

Бабакина. Не-не-нет… Что хотите, а насчет денег, очень вами благодарна… Нет, нет, нет… Ах, да пустите руки…

Шабельский (семенит около). Помпончик… Имеет свою приятность…

Боркин (серьезно). Но довольно… Давайте говорить о деле… Будем рассуждать прямо, по-коммерчески. Отвечайте мне прямо, без субтильностей и без всяких фокусов: да или нет? Слушайте. (Оказывает на графа.) Вот ему нужны деньги, minimum три тысячи годового дохода, вам нужен муж. Хотите быть графиней?

Шабельский (хохочет). Удивительный циник…

Борккин. Хотите быть графиней? Да или нет?

Бабакина (взволнованно). Выдумываете, Миша, право… И эти дела не делаются так с бухтыбарахты… Если графу угодно, он сам может и… и я не знаю, как это вдруг, сразу…

Боркин. Ну, ну… будет тень наводить… Дело коммерческое… Да или нет?

Шабельский (смеясь и потирая руки). В самом деле? а? Черт возьми, разве устроить себе эту гнусность? а? помпончик… (Целует Бабакину в щеку.) Прелесть… огурчик…

Бабакина. Постойте, постойте, вы меня совсем встревожили. Уйдите, уйдите… Нет, не уходите…

Боркин. Скорей… да или нет? Нам некогда…

Бабакина. Знаете что, граф? Вы… вы приезжайте ко мне в гости дня на три… У меня весело, не так как здесь… Приезжайте завтра… (Боркину.) Нет, вы это не шутите?

Боркин (сердито). Да кто же станет шутить в серьезных делах?

Бабакина. Постойте, постойте… ах, мне дурно… Мне дурно… графиня… мне дурно… я падаю…

Боркин и граф со смехом берут ее под руки и, целуя в щеки, уводят в правую дверь.

Иванов, Саша, потом Анна Петровна.

Иванов и Саша вбегают из сада.

Иванов (хватая себя за голову, с ужасом). Не может быть!.. Не надо, не надо, Шурочка!.. Ах, не надо!..

Саша (с увлечением). Люблю я вас безумно… без вас нет смысла моей жизни, нет счастья и радости… Для меня вы всё…

Иванов. К чему, к чему, боже мой, я ничего не понимаю… Шурочка, не надо!..

Саша. В детстве моем вы были для меня единственной радостью, я любила вас и вашу душу, как себя, а теперь ваш образ неотступно день и ночь стоит поперек моих мыслей и мешает мне жить. Я вас люблю, Николай Алексеевич… С вами не то что на край света, а куда хотите, хоть в могилу, только ради бога скорее, иначе я задохнусь…

Иванов (закатывается счастливым смехом). Это что же такое? Это значит начинать жизнь сначала? Шурочка, да? Счастье мое… (Берет ее за талию и привлекает к себе). Моя молодость, моя свежесть…

Анна Петровна входит из сада и, увидев мужа и Сашу, останавливается как вкопанная.

Значит, жить? Да? Снова за дело?

Поцелуй. После поцелуя Иванов и Саша оглядываются и видят Анну Петровну.

(В ужасе.) Сарра!..

Занавес

Кабинет Иванова. Направо и налево – двери. Прямо письменный стол, на котором в беспорядке лежат бумаги, книги, казенные пакеты, безделушки, револьверы; около бумаг лампа, графин с водкой, тарелка с селедкой, куски хлеба и огурцы. Шкафы с книгами, столики, кресла, этажерки, весы, плуг. На стенах ланд-карты, картины, ружья, пистолеты, серпы, седла, нагайки и проч. Полдень.

Шабельский, Лебедев, Боркин и Петр.

Шабельский и Лебедев сидят по сторонам письменного стола,

Боркин среди сцены верхом на стуле; Петр стоит у двери.

Лебедев. У Франции политика ясная и определенная…[47] Французы знают чего хотят. Им нужно лущить колбасников и больше ничего, а у Германии, брат, совсем не та музыка. У Германии, кроме Франции, еще много сучков в глазу…

Шабельский. Вздор… По-моему, и немцы трусы и французы трусы… Показывают только друг другу кукиши в кармане. Поверь, кукишами дело и ограничится. Драться не будут.

Боркин. А по-моему, зачем драться? К чему все эти вооружения, конгрессы, расходы? Я что бы сделал? Собрал бы со всего государства собак, привил бы им пастеровский яд в хорошей дозе и пустил бы в неприятельскую страну. Все враги перебесились бы у меня через месяц.

Шабельский прыскает.

Лебедев (смеется). Голова, посмотришь, маленькая, а великих идей в ней тьма тьмущая, как рыб в океане.

Шабельский. Виртуоз… каждый день родит по тысяче проектов, хватает с неба звезды, но всё не в пользу… Никогда у него гроша не бывает в кармане…

Лебедев. Искусство для искусства…

Боркин. Я не для себя, а для других хлопочу, из человеколюбия.

Лебедев. Бог с тобой, смешишь ты, Мишель Мишелич… (Перестав смеяться.) Что ж, господа, Жомини да Жомини, а о водке ни полслова.[48] Repetatur!..[49]

Встают и идут к водке.

(Наливает три рюмки.) Будемте здоровы…

Пьют и закусывают.

Селедочка, матушка, всем закускам закуска…

Шабельский. Ну нет, огурец лучше… Ученые с сотворения мира думают и ничего умнее соленого огурца не придумали… (Петру.) Петр, поди-ка еще принеси огурцов да вели на кухне изжарить четыре пирожка с луком. Чтоб горячие были…

Петр уходит.

Лебедев. Водку хорошо тоже икрой закусывать. Только как? С умом надо… Взять икры паюсной четверку, две луковички, зеленого лучку, прованского масла, смешать все это и, знаешь, этак поверх всего лимончиком… смерть!.. От одного аромата угоришь… (Живо.) А едал ли когда-нибудь икру из рыжиков?

Шабельский. Нет…

Лебедев. Гм… Соленые рыжики крошатся мелко-мелко, как икра или как, понимаешь ты, каша… Кладется туда лук, прованское масло… поперчить немножко, уксусу… (Целует пальцы.) Объедение…

Боркин. После водки хорошо тоже закусывать жареными пескарями. Только их надо уметь жарить. Нужно почистить, потом обвалять в толченых сухарях и жарить досуха, чтобы на зубах хрустели… Хру-хру-хру…

Шабельский. Вчера у Бабакиной была хорошая закуска – белые грибы.

Лебедев. А еще бы…

Шабельский. Только как-то особенно приготовлены. Знаешь, с луком, с лавровым листом, со всякими специями. Как открыли кастрюлю, а из нее пар, запах… просто восторг…

Лебедев. Что ж? Repetaur, господа…

Выпивают.

Будемте здоровы… (Смотрит на часы.) Должно быть, не дождусь я Николаши. Пора мне ехать… У Бабакиной, ты говоришь, грибы подавали, а у нас еще не видать грибов. Скажи на милость, за каким это лешим ты зачастил к Марфутке?

Шабельский (кивает на Боркина). Да вот женить меня на ней хочет…

Лебедев. Женить… Тебе сколько лет?

Шабельский. 62 года…

Лебедев. Самая пора жениться, а Марфутка как раз тебе пара.

Боркин. Тут не в Марфутке дело, а в Марфуткиных стерлингах.

Лебедев. Чего захотел – Марфуткиных стерлингов… А гусиного чаю не хочешь?

Боркин. А вот как женится человек да набьет себе ампоше,[50] тогда и увидите гусиный чай. Облизнетесь…

Шабельский. Ей-богу, а ведь он серьезно!.. Этот гений уверен, что я его послушаюсь и женюсь…

Боркин. А то как же? А вы разве уже не уверены?

Шабельский. Да ты с ума сошел… Когда я был уверен? Пссс…

Боркин. Благодарю вас… очень вам благодарен… Так это значит, вы меня подвести хотите? То женюсь, то не женюсь… сам черт не разберет, а я уж ей честное слово дал… Так вы не женитесь?

Шабельский (пожимает плечами). Он серьезно… удивительный человек!..

Боркин (возмущаясь). В таком случае, зачем же было баламутить честную женщину? Она помешалась на графстве, не спит, не ест… Разве этим шутят? Разве это честно?

Шабельский (щелкает пальцем). А что, в самом деле, не устроить ли себе эту гнусность. А? Назло… Возьму и устрою. Честное слово… Вот будет потеха!..

Входит Львов.

Те же и Львов.

Лебедев. Эскулапии наше нижайшее… (Подает Львову руку и поет.) Доктор, батюшка, спасите, смерти до смерти боюсь…[51]

Львов. Николай Алексеевич еще не приходил?

Лебедев. Да нет, я сам его жду больше часа…

Львов нетерпеливо шагает по сцене.

Милый, ну как здоровье Анны Петровны?

Львов. Плохо…

Лебедев (вздох). Можно пойти засвидетельствовать почтение?

Львов. Нет, пожалуйста, не ходите. Она, кажется, спит…

Пауза.

Лебедев. Симпатичная, славная… (Вздыхает.) В Шурочкин день рождения, когда она у нас в обморок упала, поглядел я на ее лицо и тогда еще понял, что уж ей, бедной, недолго жить. Не понимаю, отчего с ней тогда дурно сделалось? Прибегаю, гляжу: она, бледная, на полу лежит, около нее Николаша на коленях, тоже бледный, Шурочка вся в слезах. Я и Шурочка после этого случая неделю как шальные ходили…

Шабельский (Львову). Скажите мне, почтеннейший жрец науки, какой ученый открыл, что при грудных болезнях дамам бывают полезны частые посещения молодого врача? Это великое открытие, великое!.. Куда оно относится: к аллопатии или к гомеопатии? Львов хочет ответить, но делает презрительное движение и уходит.

Какой уничтожающий взгляд…

Лебедев. А тебя дергает нелегкая за язык… За что ты его обидел?

Шабельский (раздраженно). А зачем он врет? Чахотка, нет надежды, умрет… Врет он… Я этого терпеть не могу…

Лебедев. Почему ты думаешь, что он врет?

Шабельский (встает и ходит). Я не могу допустить мысли, чтобы живой человек вдруг ни с того, ни с сего умер… Оставим этот разговор…

Лебедев, Шабельский, Боркин и Косых.

Косых (вбегает запыхавшись). Дома Николай Алексеевич? Здравствуйте… (Быстро пожимает всем руки.) Дома?

Боркин. Его нет…

Косых (садится и вскакивает). В таком случае прощайте… (Выпивает рюмку водки и быстро закусывает.) Поеду дальше… дела… замучился, еле на ногах стою…

Лебедев. Откуда ветер принес?

Косых. От Барабанова. Всю ночь провинтили и только что кончили. Проигрался в пух… Этот Барабанов играет как сапожник… (Плачущим голосом.) Вы послушайте… все время несу я черву… (Обращается к Боркину, который прыгает от него.) Он ходит бубну, я опять черву, он бубну… Ну и без взятки… (Лебедеву.) Играем четыре трефы… У меня туз, дама-шесть на руках, туз, десятка-третей пик…

Лебедев (затыкает уши). Уволь, уволь, ради Христа, уволь…

Косых (графу). Понимаете, туз, дама-шесть на трефах, туз, десятка-третей пик…

Шабельский (отстраняет его от себя руками). Уходите, не желаю я слушать…

Косых. И вдруг несчастье: туза пик по первой бьют…

Шабельский (хватает со стола револьвер). Отойдите, стрелять буду!..

Косых (машет рукой). Черт знает что… Неужели даже поговорить не с кем? Живешь как в Австралии: ни общих интересов, ни солидарности… каждый живет врозь… Однако надо ехать… пора… (хватает фуражку) время дорого… (Подает руку Лебедеву.) Пас!..

Смех.

Лебедев. Ну доигрался, сердешный, до того, что вместо прощай говорит пас…

Косых уходит и в дверях сталкивается с Авдотьей Назаровной.

Шабельский, Лебедев, Боркин и Авдотья Назаровна.

Авдотья Назаровна (вскрикивает). Чтоб тебе пусто было, с ног сшиб…

Все. А-а-а… вездесущая!..

Авдотья Назаровна. Вот они где, а я по всему дому ищу, ищу… Здравствуйте, ясные соколы, хлеб да соль… (Здоровается.) Все комнаты исходила, а тут этот доктор, словно белены объелся, вытаращил глазищи и – «Что надо? Вон отсюда… Ты, говорит, больную перепужала…» Легко ль дело…

Лебедев. Зачем пришла?

Авдотья Назаровна. За делом, батюшка. (Графу.) Дело вас касающее, ваше сиятельство. (Кланяется.) Велели кланяться и о здоровье спросить… (Поет.)

И велела она, куколочка моя, сказать, что ежели вы нынче к вечеру не приедете, то она глазочки свои проплачет. Так, говорит, милая, отзови его в стороночку и шепни на ушко по секрету. А зачем по секрету? Тут всё люди свои. И такое дело, не кур крадем, а по закону да по любви, по междоусобному согласию… Никогда, грешница, не пью, а через такой случай выпью…

Лебедев. И я выпью… (Наливает.) А тебе, старая скворешня, и сносу нет… Лет тридцать я тебя старухой знаю…

Авдотья Назаровна. И счет годам потеряла… Двух мужей похоронила, пошла бы еще за третьего, да никто не хочет без приданого брать. Детей душ восемь было… (Берет рюмку.) Ну, дай бог, дело хорошее мы начали, дай бог его и кончить… Они будут жить да поживать, а мы глядеть на них да радоваться. Совет им и любовь. (Пьет.) Строгая водка…

Шабельский (хохоча, Лебедеву). Но что, понимаешь, курьезнее всего, так это то, что они думают серьезно, что я… Удивительно… (Встает и ходит около стола.) А то в самом деле, Паша, не устроить ли себе эту гнусность? Назло… Этак, мол, на, старая собака, ешь… Паша, а? Ей-богу…

Лебедев. Пустое ты городишь, граф. Наше, брат, дело с тобой об околеванце думать, а Марфутки да стерлинги давно мимо проехали. Прошла наша пора…

Шабельский. Нет, я устрою. Честное слово, устрою…

Входят Иванов и Львов.

Те же, Иванов и Львов.

Львов. Я прошу вас уделить мне только пять минут.

Лебедев. Николаша… (Идет навстречу Иванову и целует его.) Здравствуй, дружище… Я тебя уж целый час дожидаюсь…

Авдотья Назаровна (кланяется). Здравствуйте, батюшка!..

Иванов (с горечью). Господа, опять в моем кабинете кабак завели… Тысячу раз просил я всех и каждого не делать этого… (Подходит к столу.) Ну вот, бумагу водкой облили… крошки… огурцы… Ведь противно!..

Лебедев. Виноват, Николаша, виноват… Прости… Мне с тобой, дружище, поговорить надо о весьма важном деле…

Боркин. И мне тоже.

Львов. Николай Алексеевич, можно с вами поговорить?

Иванов (указывает ему на Лебедева). Вот и ему я нужен. Подождите, вы после… (Лебедеву.) Что тебе?

Лебедев. Господа, я желаю говорить конфиденциально… прошу…

Граф, смеясь и гримасничая, уходит с Авд<отьей> Назар<овной>, за ними Боркин, потом Львов.

Иванов. Паша, сам ты можешь пить, сколько тебе угодно, это твоя болезнь, но прошу не спаивать дядю… Раньше он у меня никогда не пил… Ему вредно…

Лебедев (испуганно). Голубчик, я не знал… я даже внимания не обратил…

Иванов. Не дай бог умрет этот старый ребенок, не вам будет худо, а мне… Что тебе нужно?

Пауза.

Лебедев. Видишь ли, любезный друг… Не знаю, как начать, чтобы это вышло не так бессовестно… Николаша, совестно мне, краснею, язык заплетается, но, голубчик, войди в положение, пойми, что я человек подневольный, негр, тряпка… Извини ты меня… Повинную голову жена не мылит и меч не сечет…

Иванов. Что такое?

Лебедев. Жена послала… Сделай милость, будь другом, заплати ты ей проценты… Веришь ли, загрызла, заездила, замучила… Отвяжись ты от нее, ради создателя!..

Иванов. Паша, ты знаешь, что у меня теперь нет денег…

Лебедев. Знаю, знаю, но что же мне делать? Ждать она не хочет. Если протестует вексель, то как я и Шурочка будем тебе в глаза глядеть?

Иванов. Мне самому совестно, Паша, рад сквозь землю провалиться, но… но где взять? Научи, где? Остается одно – ждать осени, когда я хлеб продам…

Лебедев (кричит). Не хочет она ждать…

Пауза.

Иванов. Твое положение неприятное, щекотливое, а мое еще хуже. (Ходит и думает.) И ничего не придумаешь… Продать нечего…

Лебедев. Съездил бы к Мильбаху, попросил бы… Ведь он тебе шестнадцать тысяч должен…

Иванов безнадежно машет рукой.

Вот что, Николаша… Я знаю, ты станешь браниться, но… но уважь старого пьяницу… По-дружески… Гляди на меня как на друга… Студенты мы с тобой… либералы… общность идей и интересов… Вместе в Московском университете учились… Alma mater… (Вынимает из кармана бумажник.) У меня вот есть заветные, про них ни одна душа в доме не знает… Возьми взаймы… (Вынимает деньги и кладет на стол.) Брось самолюбие, а взгляни по-дружески… Я бы от тебя взял, честное слово…

Иванов (ходит). Все равно… мне теперь не до самолюбия. Кажется, дай мне теперь пощечину, так я тебе ни слова не скажу…

Лебедев. Вот они на столе. Тысячу сто. Ты съезди к ней сегодня и отдай собственноручно. Нате, мол, Зинаида Саввишна, подавитесь… Только смотри, виду не подавай, что у меня занял, храни тебя бог…

Пауза.

Мутит на душе?

Иванов машет рукой.

Да, дела… (Вздыхает.) Настало для тебя время скорби и печали. Человек, братец ты мой, все равно что самовар. Не все он стоит в холодке на полке, но, бывает, и угольки в него кладут: пш… пш… Ни к черту это сравнение не годится, но да ведь умнее не придумаешь… (Вздыхает.) Несчастья закаляют душу… Мне тебя не жалко, Николаша, ты выскочишь из беды, перемелется – мука будет, но обидно, брат, и досадно мне на людей… Скажи на милость, откуда эти сплетни берутся? Столько, брат, про тебя по уезду сплетень ходит, что, того и гляди, к тебе товарищ прокурора прискачет. Ты и убийца, и кровопийца, и грабитель, и изменник…

Иванов. Это все пустяки, вот у меня голова болит.

Лебедев. Все оттого, что много думаешь.

Иванов. Ничего я не думаю…

Лебедев. А ты, Николаша, начихай на все да поезжай к нам. Шурочка тебя любит, понимает и ценит. Она, Николаша, честный, хороший человек… Не в мать и не в отца, а, должно быть, в проезжего молодца. Гляжу, брат, на нее иной раз и не верю, что у меня, у толстоносого пьяницы, такое сокровище. Поезжай, потолкуй с ней об умном и развлечешься. Это верный, искренний человек.

Пауза.

Иванов. Паша, голубчик, оставь меня одного…

Лебедев. Понимаю, понимаю… (Торопливо смотрит на часы.) Я понимаю. (Целует Иванова.) Прощай… Мне еще на освящение школы ехать… (Идет к двери и останавливается.) Умная… Вчера стали мы с Шуркой насчет сплетень говорить (смеется), а она афоризмом выпалила. Папочка, светляки, говорит, светят ночью только для того, чтобы их легче могли увидеть и съесть ночные птицы, а хорошие люди существуют для того, чтобы было чего есть клевете и сплетне. Каково? Гений? Жорж Занд… Я думал, что у одного только Боркина бывают в голове великие идеи, а теперь оказывается… Ухожу, ухожу… (Уходит.)

Иванов и Львов.

Иванов (один). Подпишу бумаги и пойду с ружьем похожу… Убрать эту гадость… (Брезгливо пожимаясь, сносит закуску и хлеб на маленький столик).

Львов (входит). Мне нужно с вами объясниться, Николай Алексеевич…

Иванов (неся графин с водкой). Если мы, доктор, будем каждый день объясняться, то на это никаких сил не хватит.

Львов. Вам угодно меня выслушать?

Иванов. Выслушиваю я вас каждый день и до сих пор никак не могу понять: что, собственно, вам от меня угодно?

Львов. Говорю я ясно и определенно, и не может меня понять только тот, у кого нет сердца…

Иванов. Что у меня жена при смерти – я знаю; что я непоправимо виноват перед ней – я тоже знаю; что вы честный и прямой человек – тоже знаю… Что же вам нужно еще?

Львов. Меня возмущает человеческая жестокость… Умирает женщина. У нее есть отец и мать, которых она любит и хотела бы видеть перед смертью; те знают отлично, что она скоро умрет и что все еще любит их, но, проклятая жестокость, они точно хотят удивить Иегову своим религиозным закалом, всё еще проклинают ее… Вы, человек, которому она пожертвовала всем: и верой, и родным гнездом, и покоем совести, вы откровеннейшим образом и с самыми откровенными целями каждый день катаетесь к этим Лебедевым…

Иванов. Ах, я там уже две недели не был…

Львов (не слушая его). С такими людьми, как вы, надо говорить прямо, без обиняков, и если вам не угодно слушать меня, то не слушайте. Я привык называть вещи настоящим их именем… Вам нужна эта смерть для новых подвигов, пусть так, но неужели вы не могли подождать? Если бы вы дали ей умереть естественным порядком, не долбили бы ее своим откровенным цинизмом, то неужели бы от вас ушла Лебедева со своим приданым? Не теперь, так через год, через два вы, чудный тартюф, успели бы вскружить голову девочке и завладеть ее приданым так же, как и теперь… К чему же вы торопитесь? Почему вам нужно, чтобы ваша жена умерла теперь, а не через месяц, через год?

Иванов. Мучение… Доктор, вы слишком плохой врач… если предполагаете, что человек может сдерживать себя до бесконечности. Мне страшных усилий стоит не отвечать вам на ваши оскорбления.

Львов. Полноте, кого вы хотите одурачить? Сбросьте маску.

Иванов. Умный человек, подумайте, по-вашему, нет ничего легче, как понять меня… Я женился на Анне, чтобы получить большое приданое; приданого мне не дали, я промахнулся и теперь сживаю ее со света, чтобы жениться на другой и взять приданое… Да? Как просто и несложно… Человек такая немудреная, простая машинка… Нет, доктор, в каждом из нас слишком много колес, винтов и клапанов, чтобы мы могли судить друг об друге по первому впечатлению или по двум-трем внешним признакам. Я не понимаю вас, вы меня не понимаете, и сами мы себя не понимаем. Можно быть прекрасным врачом и в то же время совсем не знать людей. Не будьте же самоуверенны и согласитесь с этим.

Львов. Да неужели же вы думаете, что вы так непрозрачны и у меня так мало мозга, что я не могу отличить подлости от честности?

Иванов. Очевидно, мы с вами никогда не споемся… В последний раз я спрашиваю, и отвечайте, пожалуйста, без предисловий: что, собственно, вам нужно от меня? Чего вы добиваетесь? (Раздраженно.) И с кем я имею честь говорить: с моим прокурором или с врачом моей жены?..

Львов. Я врач и как врач требую, чтобы вы изменили ваше поведение… Оно убивает Анну Петровну…

Иванов. Но что же мне делать? Что? Если вы меня понимаете лучше, чем я сам себя понимаю, то говорите определенно и точно: что мне делать?

Львов. По крайней мере, действовать не так откровенно.

Иванов. А, боже мой! Неужели вы себя понимаете? (Пьет воду.) Оставьте меня… Я тысячу раз виноват, отвечу перед богом, а вас никто не уполномочивал ежедневно пытать меня…

Львов. А кто вас уполномочил оскорблять во мне мою правду? Вы измучили и отравили мою душу… Пока я не попал в этот уезд, я допускал существование людей глупых, сумасшедших, увлекающихся, но никогда я не верил, что есть люди преступные осмысленно, сознательно направляющие свою волю в сторону зла… Я уважал и любил людей, но когда увидел вас…

Входит Саша в амазонке.

Те же и Саша.

Львов (увидев Сашу). Теперь уж, надеюсь, мы отлично понимаем друг друга… (Пожимает плечами и уходит.)

Иванов (испуганно). Шура, это ты…

Саша. Да, я… Не ожидал? Отчего ты так долго не приезжал?

Иванов (оглядываясь). Шура, ради бога, это неосторожно… Твой приезд может страшно подействовать на жену…

Саша. Сейчас уеду… Я беспокоюсь: ты здоров? Отчего не приезжал?

Иванов. Уезжай ради бога… мы не можем видеться, пока не… пока… ну, ты меня понимаешь… (Слегка толкает ее к двери.)

Саша. Только одно скажи: ты здоров?

Иванов. Нет, замучил я себя, люди меня мучают без конца… Просто сил моих нет и, если бы не мысли о тебе, то я давно бы пустил себе пулю в лоб. Видишь, я дрожу… Шурочка, ради бога, увози меня отсюда поскорее… (Прижимается лицом к ее плечу.) Дай мне отдохнуть и забыться хоть одну минуту…

Саша. Скоро, скоро, Николай… Не падай духом, стыдно…

Иванов, Саша и Петр.

Петр приносит пирожки на бумажке и кладет их на стол.

Иванов (вздрагивает). Кто? что? (Увидев Петра.) Что тебе?

Петр. Пирожки, граф приказывали…

Иванов. Уходи ты…

Петр уходит.

Саша. Уверяю тебя, мой дорогой… вот тебе моя рука: придут хорошие дни, и ты будешь счастлив. Будь бодр, погляди, какая я храбрая и счастливая… (Плачет.)

Иванов. Мы точно желаем ее смерти… Как это нездорово, как ненормально… Как я виноват…

Саша (с ужасом). Николай, кто хочет ее смерти? Пусть живет, хоть еще сто лет… И в чем ты виноват? Разве твоя вина, что ты разлюбил ее, что судьба посылает ей смерть? Твоя ли вина, что ты меня любишь? Подумай хорошенько… смотри (плачет)… смотри прямо в глаза обстоятельствам, бодро… Не ты виноват и не я, а обстоятельства…

Иванов. Будь бодр… настанет время… полюбил… разлюбил – все это общие места. Избитые фразы, которыми не поможешь.

Саша. Я говорю как все и иначе говорить не умею…

Иванов. И весь этот наш роман – общее, избитое место… «Он пал духом и утерял почву… Явилась она, бодрая духом, сильная и подала ему руку помощи»… Это хорошо и уместно в романах, но в жизни… не то, не то… Ты вот любишь меня, моя, подала руку помощи, а я все еще жалок и беспомощен, каким был прежде…

Те же и Боркин.

Боркин (выглядывает в дверь). Николай Алексеевич, можно? (Увидев Сашу.) Виноват, я и не вижу… (Входит.) Бонжур… (Раскланивается.)

Саша (смущенно). Здравствуйте…

Боркин. Вы пополнели, похорошели…

Саша (Иванову). Так я ухожу, Николай Алексеевич… Я ухожу… (Уходит.)

Боркин. Чудное видение… Шел за прозой, а наткнулся на поэзию… (Поет.) Явилась ты, как пташка к свету…[52]

Иванов взволнованно ходит по сцене.

(Садится). А в ней, Nicolas, есть что-то такое… этакое, чего нет в других… Не правда ли? Что-то особенное… фантасмагорическое… (Вздыхает.) В сущности, самая богатая невеста во всем уезде, но маменька такая редька, что никто не захочет связываться. После ее смерти все останется Шурочке, а до смерти даст тысяч десять, плойку и утюг, да еще велит в ножки поклониться… (Роется в карманах.) Покурить де-лос-махорос… (Закуривает сигару.) Не хотите ли? (Протягивает портсигар.) Хорошие… Курить можно…

Иванов (подходит к Боркину, задыхаясь от гнева). Сию же минуту, чтоб ноги вашей не было у меня в доме!.. Сию же минуту!..

Боркин приподнимается и роняет сигару.

Вон сию же минуту…

Боркин. Nicolas, что это значит? за что вы сердитесь?

Иванов. За что? А откуда у вас эти сигары? И вы думаете, что я не знаю, куда и зачем вы каждый день возите старика…

Боркин (пожимает плечами). Да вам-то что за надобность?

Иванов. Негодяй вы этакий… Ваши подлые проекты, которыми вы сыплете по всему уезду, сделали меня в глазах людей бесчестным человеком… У нас нет ничего общего, и я прошу вас сию же минуту оставить мой дом… (Быстро ходит.)

Боркин. Я знаю, что все это вы говорите в раздражении, а потому не сержусь на вас. Оскорбляйте сколько хотите… (Поднимает сигару.) А меланхолию пора бросить… Вы не гимназист…

Иванов. Я вам что сказал? (Дрожа.) Вы играете мной?..

Входит Анна Петровна.

Те же и Анна Петровна.

Боркин. Ну вот, Анна Петровна пришла… Я уйду… (Уходит.)

Иванов останавливается около стола и стоит понурив голову.

Анна Петровна (после паузы). Зачем она сюда сейчас приезжала?

Пауза. Я тебя спрашиваю: зачем она сюда приезжала?

Иванов. Не спрашивай, Анюта…

Пауза.

Я глубоко виноват… Придумывай какое хочешь наказание, я всё снесу, но не спрашивай. Говорить я не в силах…

Анна Петровна (сердито стучит пальцем по столу). Зачем она здесь была?

Пауза.

А, так вот ты какой? Теперь я тебя понимаю. Наконец-то я вижу, что ты за человек. Бесчестный, низкий… Помнишь, ты пришел и солгал мне, что ты меня любишь… Я поверила и оставила отца, мать, веру и пошла за тобой… Ты лгал мне о правде, о добре, о своих честных планах, я верила каждому слову.

Иванов. Анюта, я никогда не лгал тебе…

Анна Петровна. Жила я с тобой пять лет, томилась и болела от мысли, что изменила своей вере, но любила тебя и не оставляла ни на одну минуту… Ты был моим кумиром… И что же? Все это время ты лгал и обманывал самым наглым образом…

Иванов. Анюта, не говори неправды… Я ошибался, да… но не солгал ни разу в жизни… В этом ты не смеешь попрекнуть меня…

Анна Петровна. Теперь все понятно… Женился ты на мне и думал, что отец и мать простят меня, дадут мне денег… Ты это думал…

Иванов. О, боже мой! Анюта, испытывать так терпение… (Плачет.)

Анна Петровна. Молчи… Когда увидел, что денег нет, ты повел новую игру… Теперь я все помню и понимаю… (Плачет.) Ты никогда не любил меня и не был мне верен. Никогда…

Иванов. Сарра, это ложь!.. Говори, что хочешь, но не оскорбляй меня ложью…

Анна Петровна. Всегда ты лгал мне… Бесчестный, низкий человек… Ты должен Лебедеву и теперь, чтобы увильнуть от долга, хочешь вскружить голову его дочери, обмануть ее так же, как и меня… Разве не правда?

Иванов (задыхаясь). Замолчи, ради бога!.. Я за себя не ручаюсь… Меня душит гнев, и я… я могу оскорбить тебя…

Анна Петровна. Всегда ты нагло обманывал, и не меня одну. Все бесчестные поступки сваливал ты на Боркина, но теперь я знаю, чьи они…

Иванов. Сарра, замолчи, уйди, а то у меня с языка сорвется слово!.. Меня так и подмывает сказать тебе что-нибудь ужасное, оскорбительное… (Кричит.) Замолчи, жидовка!..

Анна Петровна. Не замолчу… Слишком долго ты обманывал меня, чтобы я могла молчать…

Иванов. Так ты не замолчишь? (Борется с собой.) Ради бога…

Анна Петровна. Теперь иди и обманывай Лебедеву…

Иванов. Так знай же, что ты… скоро умрешь… Мне доктор сказал, что ты скоро умрешь…

Анна Петровна (садится, упавшим голосом). Когда он сказал?

Пауза.

Иванов (хватает себя за голову). Как я виноват! Боже, как я виноват!..

Те же и Львов.

Львов (входит и, увидев Анну Петровну, быстро направляется к ней). Что такое? (Всматривается в ее лицо, Иванову.) Что у вас тут было сейчас?

Иванов. Боже, как я виноват!.. как виноват!..

Львов. Анна Петровна, Анна Петровна, что с вами? (Иванову.) Погодите! Клянусь вам честью, которой у вас нет, вы заплатите за нее!.. Я выведу вас на чистую воду… Я вам покажу!..

Иванов. Как я виноват, как виноват…

Занавес

Между 3 и 4 действиями проходит около года.

Картина 1

Картина 2