Пьесы

Лосенко Никита Андреевич — комиссар бронепоезда

Державин Григорий Михайлович — командир бронепоезда

Державина Мария Павловна — его жена

Суслов Степан — сибиряк, пулеметчик

Кацман Яков Моисеевич — политрук

Гусев Антон Петрович — машинист

Вавилов Федор Матвеевич — механик

Калантадзе Сико — пулеметчик

Федотов Иван — артиллерист

Куликов Семен — артиллерист

Ленка — помощница машиниста

Журба Зиновий — кочегар

Начальник дивизии

Начальник штаба дивизии

Взводный

Женщина-врач

Первый красноармеец

Второй красноармеец

Будочница

Мамонтов — генерал

Лучин — полковник

Барон Нолькен — подполковник

Адъютант генерала — подпоручик

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Вагон бронепоезда. Он не имеет ничего общего с современными площадками. Это — обломок крушения Российской империи. Справа основание скорострельной трехдюймовой пушки. Само орудие под чехлом. Рядом пустые снарядные ящики. Вагон сильно пострадал в бою — это видно по двум дырам в задней стене и пробитой крыше. Со стен еще не совсем содраны плакаты ОСВАГА и портреты белых генералов — Корнилова, Алексеева. При поднятии занавеса Л е н к а, девушка-подросток, и Ж у р б а срывают какое-то объявление со стены и бросают его на пол. Они настораживаются, так как стоящие на переднем плане В а в и л о в и С у с л о в продолжают начатую раньше беседу. Ф е д о т о в и К у л и к о в, играющие за столом в шашки, прекращают игру и слушают.

В а в и л о в. Ну, приехал ты в Москву… Дальше?

С у с л о в. Ну, значит, приехал я в Москву. Город, конечно, огромный — столица. Жителей в нем — миллион.

Л е н к а (робко). Пожалуй, два.

С у с л о в (резко, Ленке). Три. Ты почем знаешь?

Л е н к а. Так говорят.

С у с л о в (отмахнувшись от девушки, Вавилову). Ну, значит, спрашиваю у первого военного: «Как, товарищ, в Кремль пройти?» Он мне, конечно, объясняет. Ну, я, конечно, иду. Через весь город иду, осматриваю. Дошел. Подхожу, конечно, к воротам, через которые Николашка ходил. Меня, конечно, не пущают. Тады я говорю, кто я есть. Меня, конечно, пропущают. Вхожу я, конечно, в Кремль! Иду. Мимо царей разных: царь-пушки, царь-колокола… Все иду. Прямо в здание. А здание огромное…

В а в и л о в. Долго что-то идешь, браток.

С у с л о в. А куды торопиться? Ну, и иду. Через палаты разные иду, через Грановитую, через Ледовитую. Иду и иду. Через комнаты, помещения, иду, иду.

В а в и л о в. Много еще иттить-то?

С у с л о в. Дошел. Прямо на дверях написано: «Гражданин председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Ленин Владимир Ильич».

Ленка и Журба подошли ближе. Вавилов приосанился и сел на ящик.

(Поправил гимнастерку, привел в порядок неподдающиеся прическе патлы волос и подтянул ремень.) Стоят в дверях два наших парня, земляки, и не пущают меня. Я говорю, конечно, кто я такой есть, и они меня, конечно, пропущают. Вхожу в кабинет. (Делает два шага вперед.) Полагаю, что дражемент здоровый будет и уверенность не та. Как думаете?

Л е н к а. Зачем дражемент? Ведь свой человек.

С у с л о в. Все-таки. (Оборачивается к вошедшему Калантадзе. После секундной паузы продолжает.) Подхожу и прямо (руку под козырек) «Настоящим доношу, товарищ председатель Владимир Ильич, что белый бронепоезд «Князь Мстислав Удалой» взят частями Тринадцатой армии после боя при станции Пески. С девятнадцатого октября тысяча девятьсот девятнадцатого текущего года введен в строй нашей доблестной Красной Армии. Мы, бойцы и командный состав, на общем собрании порешили переименовать его в «Смерть паразитам». Еще было предложение кочегара Журбы назвать «Да здравствует повсюду и везде мировая революция». Отклонили большинством голосов: хотя верное название, но длинно больно. Мы обещаем, товарищ председатель, как вам, так и всему советскому народу, драться на нем до победы над врагами рабочих и крестьян, до победы коммуны на всей земле». (Кончил и замер.)

В а в и л о в. Спасибо, товарищ! (Протягивает ему руку и жмет.) Спасибо от пролетариата нашей республики.

Стоят так несколько секунд.

С у с л о в. Должно быть, еще чего спросит?

Л е н к а. Обязательно спросит. (Вавилову.) Говори вопрос или чего-нибудь важное, Федор Матвеевич.

Ж у р б а. Погодите, ребята. Кажется мне, что нечего товарищу Ленину про наши дела особенно рассказывать. (Обращается к Суслову.) Ну какой ему интерес, как я, Зиновий Журба, предлагал назвать нашу коробку? Ни к чему, прямо скажем. Запомнит и при встрече еще смеяться надо мной будет.

С у с л о в (резко). Ему до всего есть интерес. Ему и про все знать необходимо! (С досадой.) Не перебивай. Ну тя в болото! (Вавилову.) Говори, Федор Матвеевич.

В а в и л о в (подумав). М-да! И как же у вас, на бронепоезде: все в порядке?

С у с л о в. Все, Владимир Ильич!

Пауза. Ленка подмигивает Вавилову: «Спрашивайте, мол, еще что-нибудь».

В а в и л о в. Обязанности свои знаешь?

С у с л о в. Знаю, товарищ Ленин. В послужном списке отмечен: пулеметчик первый сорт, даже сказать про себя неудобно.

В а в и л о в. Так. Ну, а как с приварком у вас?

С у с л о в. Ничего, Владимир Ильич. Конечно, нельзя сказать, чтобы так уж очень особенно, но — ничего.

Журба шепчет ему что-то на ухо.

Да, вот хотел сказать: воблы не всегда хватает. Приходится, понимаешь, шесть рыб на одиннадцать человек делить, ну а у нас мало кто, конечно, в точных науках разбирается: неправильная дележка иногда бывает. Хотя должен отметить, что ученый человек у нас есть: старик, наш машинист, Гусев Антон Петрович. Партийный человек. Он чего хочешь знает. Разделить аль умножить, сколько откеда докеда верст — все знает. Ученый человек.

В а в и л о в. Так. Ну, иди отдохни. Вон полежи на диванчике, а то у меня, парень, делов страсть много.

С у с л о в. Понимаю, Владимир Ильич. Нас — много, вы — один.

В а в и л о в. Ну, тут он снова за работу взялся, а тебе неловко там, в кабинете, торчать. Ты ему скажи напоследок, чтоб надеялся на нас, — не подведем. Ему ведь с нами, с бронечастями, всегда хорошо было. Я как раз был в Питере и слышал товарища Ленина, как только он с заграницы приехал. И ты думаешь он до пехоты пошел или до кавалерии? Подъехал броневик. Поднялся. Владимир Ильич на него и начал говорить.

Пауза.

Вот кончим войну — часто его речи слушать будем.

Пауза.

Ф е д о т о в. А кончим скоро.

Все смотрят на него.

Мы еще когда в Козлове стояли, я от папани письмо получил. Пишут они, что к зиме кончится, а потому решили быков не продавать. У нас быков трое. Для стада многовато. Коров — пять. А ежели война кончится — бык в цене: опять же на случку или на мясо.

Ж у р б а. Только, пожалуй, не управимся мы к будущей зиме. Клади на Россию полгода.

К у л и к о в (в раздумье). Большая страна! В нашей губернии под лесом шестьсот тысяч десятин. Большая страна!

В а в и л о в. А потом Европа… вся заграница… придется на одну Африку год стратить. Хотя в ей негры сплошь. Они голые ходят. Это народ угнетенный. Негры скорей пойдут. Вот Антон Петрович быстро бы прикинул. Он про все страны знает. По этой части особые книги читал.

Л е н к а. Конечно, кто постарше — тому бы поскорей интересно. А мне всего шестнадцать лет — я увижу. Подождать и лишний годок можно.

Часы-ходики бьют двенадцать. Когда отзвучал последний удар, на паровозе раздается голос машиниста Гусева: «Ленка… твоя смена…» Ленка нахлобучивает шапку и почти бегом уходит в дверцу, соединяющую площадку с паровозом.

В а в и л о в. Вот приедем в Москву — в ремонт станем. А может, и в Питере ремонтироваться будем. Бывал ты в Питере?

С у с л о в. Нет, Федор Матвеевич. Я, оно сказать по правде, только вот теперь землю повидал. Никуда раньше не ездил.

Со стороны паровоза, слева, выходит Г у с е в.

Г у с е в (Журбе). Ты хорошо заправил топку, Зиновий?

Ж у р б а. Хорошо, Антон Петрович.

Г у с е в. Тогда ложись спать. (Обращаясь к остальным.) Кто у нас ноне дневальный?

С у с л о в. Я, Антон Петрович.

Г у с е в. Тогда часа через полтора заправишь еще уголька. Тебе уж придется, а то кочегару смены пока нет: комплектоваться будем в Москве. (Снимает с себя рубаху и проходит в угол — к ведру. Позвав жестом Сико, просит слить на руки. Долго моется.)

С у с л о в. А много еще до Москвы, Антон Петрович?

Г у с е в. Со следующего разъезда двести восемьдесят две версты. Ну, а ехать, конечно, как поедем.

С у с л о в. А все-таки послезавтра будем?

Г у с е в. Опять же как поедем. (Обращаясь к остальным, вытираясь.) А вы чего спать не ложитесь? Ночь ведь! (Смотрит на часы.) Первый час. Пошли, пошли, ребята, завтра делов много!

Один за другим поднимается команда и устраивается на шинелях по углам. Остаются сидеть только дневальный Суслов и Гусев.

Г у с е в. Курить у тебя есть, Степа?

С у с л о в. Есть, Антон Петрович, в Козлове разжился. Закуривайте.

Гусев берет кисет и закручивает козью ножку. Суслов пристально смотрит в угол, затем идет туда и возится у патронного ящика. Что-то звенит. Быстро прячет за ящик какой-то небольшой предмет.

Г у с е в (оборачивается). Ты чего там, Степа?

Суслов смущается, отдергивает руки и, неестественно улыбнувшись, тихо смеется. Неловкая пауза. Гусев смотрит на Суслова — не понимает.

С у с л о в (ищет выход из положения, наконец находит и почти радостно скороговоркой выпаливает). Хотел у вас спросить, Антон Петрович. Понимаете, какое дело — домой подарок везу. В Козлове на рынке сменял: рубаху отдал! Хочу мамане… Пущай в избе висит.

Г у с е в. А чего купил-то?

С у с л о в (достает из-за патронного ящика портрет человека в старинном костюме со шпагой). Вот — смотрите.

Г у с е в. Это кто же такой?

С у с л о в. Тот старичок, что мне продавал, так объяснил: портрет, говорит, этот старинный — вождя народного, только не нашего — английского. Там революция тоже в свое время была. Короля, что ли, своего они выгнали. Вот этот вел народ за собой! Карл Иванович их звать. Фамилию мне старичок не сказал.

Г у с е в (трогает пальцем портрет). Маслом писанный. Хороша штучка, работа тонкая. Раньше очень этим занимались. Теперь, конечно, труднее, потому что художник, так он не кисточкой, а больше пулеметом по врагу рисует. (Присматривается к портрету.) Верующий был человек, твой Карл Иванович: вишь — крест какой на груди?

Пауза.

Читал я в свое время про их дела: была революция в Англии, факт. Кронвелем ихнего предводителя знаю. А этого — не знаю.

С у с л о в. Карл Иванович. Может, слыхали? Из мясников, наверно. Видите: баран у него на цепочке висит? Не слыхали: Карл Иваныч?

Г у с е в (отрицательно качает головой). Нет… Ну ладно, дежурь. И я на покой пойду. Комиссар не заходил?

С у с л о в. Минут двадцать, как ушел спать.

Гусев кряхтя встает, уходит в дверь направо. Суслов ждет, пока он уйдет, затем встает, оглядывается, смотрит на товарищей. Снова идет в свой угол. В это время раздается тяжелый вздох. В углу приподнимается Сико. Суслов хватает стоящую у патронного ящика балалайку и как ни в чем не бывало начинает наигрывать какую-то песенку. Мурлычет себе под нос слова. Сико не спит: его душит кашель, тяжелый чахоточный кашель. Он слушает игру Суслова. Суслов играет, как бы не замечая Сико.

С и к о. Красиво…

С у с л о в (ухмыляется и отвечает значительно). М-да! Интересная музыка. (Продолжает перебирать струны.)

С и к о. Ты хорошо играешь.

С у с л о в (соглашается). Очень! (Смотрит на Сико.) Спи, Сико. Тебе-то покой больше всего нужен.

Сико снова ложится и поворачивается лицом к стене. Суслов встает и, продолжая играть, подходит к углу. Не выпуская балалайки и не переставая играть, смотрит на портрет. Улыбается.

Вот житуха была небось у тебя, Карл Иванович? (Кладет на место балалайку. Осматривается. Тишина. Тогда он снова лезет за патронный ящик и возится там.) Еще разобьется…

Вдруг поезд тормозит. Предметы слегка закачались.

(Вскакивает, подбегает к амбразуре, смотрит в темноту.) Что такое?

Л е н к а (выглядывая в окошко). Подойди сюда!

Подходит б у д о ч н и ц а.

Ну, а теперь громче говори.

Б у д о ч н и ц а. Понимаешь, товарищ, это дело було ще, когда свит бул. Так я гусив гоняла на вирхний пруд, потому там вода чище…

Л е н к а. Длинный рассказ, гражданка!

Будочница хочет что-то сказать.

Подожди, я тебя все равно не пойму. Вот с тобой наш комиссар поговорит. Дневальный, зови комиссара.

С у с л о в (отрывается от амбразуры). Щас!

В дверях стоит к о м и с с а р бронепоезда Л о с е н к о.

А я за вами, товарищ комиссар.

К о м и с с а р. Что такое?

С у с л о в. Поговорите с будочницей. Красный огонь дала: поезд остановили.

К о м и с с а р (быстро подходит к амбразуре, высовывается и кричит). В чем дело, мамаша?

Л е н к а. Иди, иди, вон комиссар наш.

Б у д о ч н и ц а. Здравия желаем. Так я уже казала, що як я — тады еще свит бул — гусив гоняла на верхний пруд, потому там вода чище; воны, подлюги, люблять чистую воду…

К о м и с с а р (с досадой). Знаю я про гусей. Только не думаю, чтобы они поезда останавливали.

Б у д о ч н и ц а. Не, не то. Как влизла я на бугорок — а с его усе видать, с бугорка — бачу: в лощине конные едут, вроде ховаются, да к лесу, к лесу усе больше. Вот и думаю: чего б это хорошим людям от народу ховаться? И коляски у их були… с орудиями…

К о м и с с а р. А может, так надо. Ишь какая… какой стратег нашелся.

Во время беседы в вагон слева вошли к о м а н д и р и п о л и т р у к.

Спасибо все-таки. Давай, Ленка, ходу.

Б у д о ч н и ц а. Счастливого пути!

К о м и с с а р. Благодарствую!

Поезд трогается. Комиссар оборачивается и видит вновь пришедших.

Слыхали? Что скажешь, Григорий Михайлович? Ведь ты у нас — голова.

К о м а н д и р. Нет абсолютно никаких данных, чтобы сделать какие-нибудь выводы. Вас, очевидно, интересует: чем можно объяснить присутствие в этом районе сводной кавалерийской части — ведь, кроме конного отряда, я слышал, были пулеметы и тачанки. Не думаю, чтобы это была артиллерия. Под колясками с орудиями будочница подразумевала, конечно, пулеметные тачанки. Трудно что-нибудь сказать. Скорее всего это наши новые формирования.

Пауза.

Но, с другой стороны, нам известно, что где-то на южном участке был прорван фронт. Прорыв, правда, быстро ликвидировали, однако крупное вражеское соединение, сплошь кавалерийское — это данные оперода армии, — пробились в наш тыл. Им командует Мамонтов. Я помню его по боям под Харьковом.

Пауза.

Думаю все-таки, что это наши части, направляющиеся для уничтожения белого отряда в нашем тылу. Вот и все.

К о м и с с а р. Так-с. По-моему, тоже так.

Пауза.

Только все же напрасно я не дал распоряжения будочнице связаться по телефону с Узловой — все спокойнее было бы.

П о л и т р у к. У вас есть мысль, что это белые?

К о м и с с а р. Нет, у меня, Яша, никаких мыслей. Я сказал: «было бы спокойнее». Предосторожность — она никогда не вредит! (Идет к дверям, политрук за ним.) Скажи Ленке, чтоб больше десяти верст в час не делала, пока солнце не покажется.

П о л и т р у к. Слушаюсь!

Комиссар уходит направо, а политрук проходит на паровоз.

Пауза.

К о м а н д и р (Суслову). Дневалишь?

С у с л о в (рапортуя). Так точно, товарищ командир. За время моего дежурства…

К о м а н д и р (перебивая его). Ладно… Знаю — все в порядке. А все-таки, Степа, ленту в пулемет заправь. Черт его знает, может быть, банда какая-нибудь.

С у с л о в. Слушаюсь, товарищ командир. (Идет к башенке и заправляет ленту.)

Командир, осмотрев спящих, уходит вслед за комиссаром.

Пауза.

С и к о (поднимаясь с пола). Темное дело. Теперь вспомнил, еще вечер был — у меня глаза очень хорошие — видел, конный человек… Я видел, внимания не обращал. Мы проехали — а он в сторону поскакал.

С у с л о в (отмахиваясь). Будет тебе! Ну чего панику наводишь? У страха глаза велики.

С и к о (встает, исподлобья смотрит на Суслова). Кто сказал, что Сико — трус?

С у с л о в. Ну вот и полез в бутылку. Спи, тебе говорят. У меня глаз открытый — видишь? (Лезет в башенку с пулеметом, смотрит в открытое оконце.) Ночь-то какая! Как днем светло. Луна, звездочки. У тебя на родине есть такое небо?

С и к о. Небо — всюду одинаковое, люди разные: хорошие есть, плохие есть.

Поезд идет медленно, слегка притормаживая: близится спуск. Вдруг резко останавливается. Суслов спокойно всматривается, целится — и вмиг заработал его пулемет. Сико хватает винтовку и стреляет почти в упор в показавшегося в дверях белого фельдфебеля. Белый падает. Сико быстро захлопывает дверь. Все вскочили, схватились за оружие. Вбегает к о м и с с а р. Грудь голая — не успел надеть рубаху, в руках маузер. Пулемет Суслова снова работает. За комиссаром — к о м а н д и р и машинист Г у с е в. Машинист сразу же проходит в дверцу, соединяющую площадку с паровозом.

К о м и с с а р. Отбились?

С и к о. Суслов пулеметом прогнал.

Л е н к а (вбегая). Рельса разобрана.

К о м и с с а р. Полный ход назад!

Ленка убегает.

К о м а н д и р (быстро, скороговоркой). К бою готовсь! Закрыть навесы, дать прожектор!

Вавилов дает свет в поле.

Поднять ленту во второй пулемет!

Сико кладет винтовку и занимает свое место у второго пулемета.

Приготовить орудие!

Федотов и Куликов переглядываются.

К о м и с с а р (тихо). Поезд шел в ремонт. Орудие без замка.

Командир с досадой хрустнул пальцами.

Пулеметные башни не вертятся. И с патронами аккуратно надо, ребята. Не густо у нас патронов-то.

К о м а н д и р. Заложить заднюю дверь!

Журба закрывает дверь.

(Вернувшемуся с паровоза политруку.) Почему так медленно идем назад?

П о л и т р у к. Если рельсы разобраны спереди, они могут быть разобраны и сзади.

К о м а н д и р. Правильно! Куликов, Федотов, на правую сторону! Сико, ты готов?

С и к о. Готов, товарищ командир.

К о м а н д и р. Журба! Останешься, на левом краю. Вавилов, приготовь ручные гранаты! Товарищ политрук, вы тоже останетесь здесь…

К о м и с с а р. Мне куда, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р. Я — справа, вы — слева, товарищ комиссар. Готовы, товарищи? Спокойно.

Тишина. Вдруг заднюю дверь пытаются открыть. Командир выхватывает наган и, подняв левую руку, тихо идет к двери. Прислушивается.

Кто там?

Все насторожились. Голос Марии Павловны: «Гриша! Это я!»

К о м а н д и р. Маша! (Быстро открывает дверь и впускает жену. Захлопывает броневую плиту и закладывает засов.)

М а р и я П а в л о в н а (смотрит с удивлением). Чуть жену не забыл.

Комиссар смущенно качает головой.

Все живы?

К о м а н д и р. Спасибо, Машенька.

К о м и с с а р. Иди сюда, Мария Павловна. (Устраивает ее у башенки, у ног Суслова.) Значит, не наши были эти самые конные, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р. Ненужный вопрос, товарищ комиссар.

Поезд резко останавливается. Слышен треск. Ломается задний товарный вагон: налетел на что-то. Паровоз делает рывок вперед. Один, другой… Вбегает Г у с е в.

Г у с е в. Сзади тоже разобрали путь, Григорий Михайлович. Мы в ловушке, податься некуда.

К о м а н д и р. Понимаю!

Пауза.

Положение серьезное.

Все прислушиваются к словам командира; стоят настороженно, не спуская глаз с еще не видимого противника.

Стоящий бронепоезд — прекрасная мишень для обстрела. Хотя, если бы мы двигались на таком маленьком участке, тоже была бы не бог весть какая радость. (Думает.) Я не представляю себе, чтобы кто-нибудь в тылу решил произвести нападение на бронепоезд. Да в этом районе всегда было тихо. Значит, это — Мамонтов.

К о м и с с а р. Позволь мне, командир.

Командир кивает головой.

Тут дело ясное, товарищи. Мне начальник дивизии говорил, когда мы еще отъезжали, что потеряли они врага. А мы его нашли. Жалко, что я не предупредил с последней будки. На Узловую надо сообщить, потому ускользнет он снова. (Смотрит на командира.) Врага надо задержать любой ценой. И мы должны это сделать!

К о м а н д и р. Совершенно с вами согласен.

Комиссар оглядывает команду. Спокойные, невозмутимые лица.

М а р и я П а в л о в н а (трет глаза, трясет головой). Я очень крепко спала, никак не могу еще прийти в себя! И все-таки я не пойму: как это случилось? Ведь с Узловой мы поехали в московском направлении, а выходит, что приблизились к фронту.

Никто ей не отвечает, только комиссар повернул голову и Федотов прислушивается.

Кто же мог допустить такую ошибку? (Обращаясь к мужу.) Кто говорил с дежурным по станции, Гриша? Антон Петрович или… Лена?

К о м а н д и р. С дежурным по станции… говорил я!

М а р и я П а в л о в н а (немного смущена неожиданным ответом). Ну тогда другое дело…

Ф е д о т о в (тихо, Куликову). Слыхал, Семен? Это командир взял направление на станции.

К у л и к о в. Ты что же, думаешь…

Ф е д о т о в. Все возможно, почем мы знаем! У него с нами, серыми, не может быть дороги.

К о м и с с а р. Ты точно, Григорий Михайлович, договорился с дежурным? Не могло путаницы выйти?

К о м а н д и р. Я лично дал дежурному направление в письменной форме, и он сам отправил поезд.

М а р и я П а в л о в н а (стараясь быть спокойной, подходит к Сико). Как вы себя чувствуете, Сико?

С и к о. Ничего, спасибо. За все тебе спасибо. (Всматривается в темноту ночи.) Сейчас время горячее, голова круги делает, потому думать надо. Как мы сюда попали? Чей вина?

Командир вздрогнул, он смотрит на жену.

Спасибо, у меня легкие не болят.

В а в и л о в. Окружение есть — шагах в двухстах залегли по обе стороны.

К о м а н д и р (как бы оправдываясь). Никто не мог предполагать, что белым удастся так глубоко прорваться в наш тыл. Это, конечно, в том случае, если считать, что мы идем верным путем, то есть приближаясь к Москве, а не удаляемся от нее. Должен заметить, что военная история знает несколько случаев глубоких кавалерийских прорывов. Можно привести, скажем, Мюрата, Гнейзенау, рейд прусской конницы в семьдесят первом году. Недавно в Галиции, наконец, казачий рейд в тыл австрийской армии, чрезвычайно удачно закончившийся. Если же дежурный по станции — преступник и мы идем к фронту, тогда в этом нет ничего удивительного: эти двадцать — тридцать километров могут сыграть решающую роль.

В дверях появился Г у с е в. Он слушал, качал головой и, не выдержав, перебил командира.

Г у с е в. В чем дело? Я, кажется, машинист, старший машинист бронепоезда. Я и отвечаю за путь. Едем правильно. Ехали, вернее сказать. И дежурный правильное направление дал. К Москве шли. Уж я-то не ошибусь — эту дорогу знаю, как свой карман, слава богу.

К о м и с с а р. Тщательная проверка — основа всего. Надо всегда быть начеку.

Г у с е в. Правильно. Так вот я тебе скажу: находимся мы на расстоянии от Москвы двести восемьдесят одна верста без малого. Если хочешь, могу сказать, от Козлова сколько. Да, если хочешь, и до Иркутска сосчитаю.

С у с л о в (с башенки). Туча здоровая идет… быстро идет. Плохо видно совсем. Наведи-ка сюда точку, Федор Матвеевич.

Вавилов наводит свет.

Закопошились чего-то.

Командир идет влево, комиссар — вправо.

К о м и с с а р (вынимает маузер). Ложись, Мария Павловна.

Мария Павловна быстро ложится.

С у с л о в. Нет, опять спокойно все. Совсем звезды ушли, темнота одна.

К о м а н д и р. Готовятся к развитию операции. Удивительно, что так долго.

К о м и с с а р. Не стреляют, сволочи. Может, думают голыми руками взять?

Поднимается ветерок. На прошедшего к середине комиссара неожиданно обрушиваются потоки набежавшего ливня: ведь крыша пробита. Комиссар вскакивает на стол и затыкает брезентовым навесом отверстие, затем отряхивается и, схватив чье-то полотенце, висящее на орудии, вытирается.

В а в и л о в (качая головой). Большой ремонт бронепоезду требуется: крыша совсем не годится.

К о м и с с а р. Довести бы до места, а там уж все сделаем, будь спокоен.

С и к о. Дождь большой будет. Темно долго будет. В горах лучшее время. Партизаны всегда темной ночью работают.

К о м и с с а р (оживившись). Подожди. (Вдруг сразу.) Кто пойдет, товарищи?

К о м а н д и р. Куда пойдет? Не понимаю.

К о м и с с а р. Сложное дело. Но, раз ночь и дождь, может, удастся что-нибудь. Задание в общем простое: до Узловой дойти. Там штаб! (Посмотрев на всех.) Ну?

В а в и л о в. Давайте пойду.

С у с л о в. Я помоложе.

П о л и т р у к. А я ростом меньше, незаметней… Змейкой, змейкой, за камешек, под насыпь…

Ф е д о т о в. Может, Ленке… или мне…

К о м и с с а р. Здоров больно — тебя сразу видно.

Г у с е в. Чего там спрашивать: каждый пойдет. Либо назначайте, либо давайте жребий тянуть.

М а р и я П а в л о в н а (спокойно). Женщину не тронут! Не надо жребия, пойду я.

Командир смотрит на жену с некоторым беспокойством.

К о м и с с а р. Не женское это дело, Мария Павловна.

М а р и я П а в л о в н а (резко). А разве я не живу мужской жизнью, товарищ комиссар? Чем я хуже других?

К о м и с с а р. По этому поводу ничего не говорю… Только, знаешь: не надо тебе идти. Без тебя народу хватит.

Г у с е в. Ну это как сказать: «хватит»! У белых — тысяч пять, может, а нас — двенадцать человек. (Подумав.) Всё по четыреста шестнадцать с хвостиком на одного приходится, если Марию Павловну и Ленку за людей считать.

С и к о. Разрешите! Темно бывает недолго, а потом свет идет. Дождя льет немного, а потом хорошая погода идет. Я пойду, потому мне жить мало — у меня легкие больные! Какой я боец! Так, шутка какой-то. Но у меня глаз кавказский, кошкин глаз: я ночью лучше вижу. Иди кто-нибудь мне на смену.

К о м а н д и р. Туберкулез, по последним данным, излечивается, товарищ Калантадзе.

С у с л о в. Э, брат, еще поживем!

Г у с е в. На курорт отправим.

В а в и л о в (Суслову). И ты не забудь, Степа, когда в Кремле будешь, скажи товарищу Ленину, что есть у нас боец больной. Может, поедет Владимир Ильич отдыхать или лечиться куда — пущай с собой Сико захватит.

С у с л о в. Обязательно скажу.

С и к о. Давай, комиссар, смену — я пойду. Давай.

К о м и с с а р. Ну иди, товарищ. Подожди. Кто у нас пулеметчик? (Осматривается.) Ты, Яша, кажись?

Политрук встает и утвердительно кивает головой.

Только близорук ты больно.

П о л и т р у к. Не очень, положим! Три диоптрии. Но у меня есть очки. Это телескопы, а не очки! Замечательные очки! (Надевает очки и сменяет Сико.)

К о м и с с а р (берет Сико за руку). Добрый путь, товарищ. Помни: Узловая, штаб кавалерийской дивизии. За три часа, если все сложится удачно, доберешься!

М а р и я П а в л о в н а (подходит к Сико и укутывает ему шею своим теплым платком, аккуратно закрывая грудь. Сико пытается сопротивляться, но Мария Павловна протестует). Теперь самая опасная погода для легочного больного. Надо беречь себя.

С и к о. Спасибо. Много счастья тебе желаю. (Обращаясь к комиссару, вынимает документы и бумажник.) Когда будешь около наша родина, скажи про меня ласковое слово.

К о м и с с а р. Брось ты, Сико, увидимся еще, чудак ты этакий!

С и к о (мудро). Все, конечно, может быть… (Надевая шинель, перекидывает маузер через плечо.) Готов, товарищ комиссар. До свидания, Мария Павловна. Спасибо тебе. До свидания, товарищи!

Все молча кланяются.

(Сико подходит к командиру, кашляет и, поднеся руку к козырьку, рапортует.) Разрешите доложить: отбываю в командировку на станцию Узловая. Срок три часа.

Командир жмет ему руку.

К о м и с с а р. Тушить свет! (Подходит к нижнему люку и берется за кольцо.) Давай!

Свет гаснет. В темноте слышен голос Сико: «Спокойной ночи, товарищи!» Свет вспыхивает через несколько секунд — Сико уже нет. Пауза.

Так-с. Дойдет?.. Как думаешь, Григорий Михайлович? Дождь перестал, как бы луна не вышла.

К о м а н д и р. Шансов мало, но парень — ловкий. Ничего не могу сказать определенного.

Пауза.

Не понимаю только, почему они не стреляют? (Заметив портрет в углу.) Это что за чучело?

С у с л о в (обиженно). Это не чучело, товарищ командир! Это ихний вождь.

Командир подходит ближе. Суслов, вглядываясь в ночь, прислушивается.

Английский вождь.

К о м а н д и р. Да что ты, Степа. Это портрет английского короля — Карла Первого.

С у с л о в (недоверчиво). Нет, товарищ командир, это Карл Иванович. Мне так старик сказал.

К о м а н д и р (улыбаясь). Хорош вождь! Ты посмотри, у него ордена на груди самые высокие: «Золотое руно». Видишь, цепь с барашком?

Г у с е в. А ты думал, мясник он, Степа?..

С у с л о в. Ну и черт с ним! Невидаль какая! Скину его на первой остановке.

К о м а н д и р. Зачем же скидывать? Лучше в музей отдать.

П о л и т р у к. Вы так говорите, как будто мы уже в Москве. Еще не совсем доехали, товарищи.

Раздается далекий крик. Все вздрагивают. Слышны выстрелы.

К о м и с с а р. Это маузер. Сико отбивается.

Крики: «Держи! Лови!»

Факт — Сико.

Прислушиваются. Федотов срывается с места к люку.

Ты куда?

Ф е д о т о в. Товарищу помочь.

К о м и с с а р (сурово). Там, где одному умирать, нечего двум соваться. Иди на место!

Пауза. Снова выстрел и чей-то голос: «Спите, сволочи!» Комиссар смотрит на командира.

Прорвался? Как скажешь?

К о м а н д и р (не отвечает, думает). Почему они не стреляют?

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Поле. Палатка. Ночь. Полог палатки чуть приподнят, и оттуда пробивается свет. У палатки стол. За ним в складном кресле сидит седеющий полковник с аксельбантами — Л у ч и н. Он читает книгу. На столе разбросаны бумаги, горят две свечи в стеклянных колпаках. Появляется а д ъ ю т а н т — молоденький подпоручик. Полковник отрывается от книги: адъютант кашлянул.

П о л к о в н и к (с книгой в руках, вслух читает). «Il y a bien peu de souverains, dont on dût écrire une histoire particulière. En vain la malignité ou la flatterie s’est exercée sur presque tous les princes — il n’y en a qu’un très petit nombre dont la mémoire se conserve. Et ce nombre serait encore plus petit, si l’on se souvenait que de ceux, qui ont été justes»[1]. (Закрывает книгу.) Замечательно писал мсье Вольтер, господин подпоручик! (Адъютант хочет заговорить, но полковник его перебивает.) Вернулась карательная экспедиция?

А д ъ ю т а н т. Так точно, господин полковник.

П о л к о в н и к. Комбедчики?

А д ъ ю т а н т. Взяли пять человек. Сюда доставили. Но где…

П о л к о в н и к (снова перебивая его). Надеюсь… (делает в воздухе знак креста) все в порядке?

А д ъ ю т а н т. Сам лично полчаса тому назад, господин полковник.

В палатке кто-то сморкается.

Позвольте доложить, господин полковник, «Князь Мстислав Удалой»…

П о л к о в н и к. Знаю, знаю, милый!

Из палатки выходит г е н е р а л М а м о н т о в. Адъютант вытягивается в струнку.

Ну что, Степан Антонович? Как чувствуете себя? Сегодня прекрасная ночь. Дождь быстро прошел. Такое лето хорошо в Кисловодске провести… Замок Коварства, нарзанчик…

Г е н е р а л. В Кисловодске сейчас, господин полковник, одна шваль находится. Например — Шкуро! Устал он от трудов праведных: больше погромы, вот и отдыхает. А я — солдат, господин полковник, я в могиле отдохну.

Пауза.

Чего это вы тут шумите?

П о л к о в н и к. Вольтера молодому офицеру читал. (Начинает читать.) «Lorsque Pierre le Grand s’approcha…»[2]

Г е н е р а л (останавливая полковника). А мне это все равно: я ведь не понимаю по-немецки.

П о л к о в н и к. Вольтер был французом и писал по-французски, ваше превосходительство. Удивляюсь, как вы не изучили этот замечательный язык?

Г е н е р а л. Учили когда-то, забыл. Наше дело — военное, а по-французски только на балах да приемах болтать. Кое-что знаю, однако: парлэ ву франсэ?

П о л к о в н и к. Зря все же, ваше превосходительство. Мы вообще не пользовались теми благами, кои были предоставлены дворянству Российской державой.

Г е н е р а л. Проще сказать: царем нашим.

П о л к о в н и к (наклоняя голову в знак согласия). Именно. Ведь если им дать наши возможности, они бы свет перевернули.

Г е н е р а л (с усмешкой). Пытаются. Крупную игру ведем, господин полковник.

П о л к о в н и к. Во всякой игре, есть проигравший, равно как есть и выигравший, ваше превосходительство. Пока военное счастье на нашей стороне.

Г е н е р а л. Военное счастье, господин полковник… в него верят только дураки. Я на него не надеюсь. Не надо мне военного счастья. Снаряды чтоб подходили к орудиям — вот что надо. А дорогие союзнички нам одно дерьмо шлют! (Смотрит на адъютанта.) Что нового?

Адъютант пытается что-то сказать, но полковник перебивает его.

П о л к о в н и к. Честь имею сообщить вашему превосходительству, что «Князь Мстислав Удалой» — прямой потомок Рюриковичей — вернулся из большевистского плена и вновь занял свое место в нашей доблестной армии.

Г е н е р а л (довольно улыбаясь). Приятно, приятно. Поздравьте «Князя Мстислава» с возвращением. Кто командовал взятием бронепоезда?

Адъютант делает безнадежное нетерпеливое движение.

П о л к о в н и к. Штаб-ротмистр князь Туганов. Разведка донесла о немногочисленности команды, и Туганов со взводом произвел нападение.

Г е н е р а л. Рискованно. Можно было лучше организовать. Однако победителей как будто не судят.

П о л к о в н и к. Я дал разрешение князю Туганову.

Г е н е р а л. Ну, тогда дело другое. Что взяли?

П о л к о в н и к. Доложите, подпоручик.

А д ъ ю т а н т (побледнев). Ваше превосходительство. Господин полковник… Я уже давно хочу сказать.

Генерал и полковник с напряжением смотрят на него.

Разрешите доложить, ваше превосходительство… (Собравшись с силами, выпаливает сразу.) Попытка князя Туганова взять бронепоезд окончилась неудачей: князь убит, равно как и восемь человек солдат… один фельдфебель…

П о л к о в н и к. Что вы рассказываете?

А д ъ ю т а н т. Бронепоезд попытался было уйти, но наши саперы разобрали сзади рельсы. Больше доложить ничего не могу. (Стоит навытяжку, ждет приказаний.)

Г е н е р а л (вне себя). Герой! Керосинщик! Ему бы только в карты играть… С взводом, проститутка, на железо полез!.. Все дело, сучий рот, мне испортил! (Чеканя слова.) Я больше ничего не хочу слышать по этому поводу, полковник. Вы забываете, что это война, а не увеселительная прогулка в шантан. Там мы все — молодцы.

Полковник делает протестующий жест.

Молчать! Нолькена сюда!

Адъютант делает полуоборот налево и исчезает в ночи. Генерал ходит перед палаткой.

П о л к о в н и к (смущенно). Я не думал, Степан Антонович…

Г е н е р а л (в бешенстве). Какой я вам… в задницу, «Степан Антонович»? Потрудитесь обращаться как полагается, господин… Вольтер!

Появляются а д ъ ю т а н т с офицером. Это п о д п о л к о в н и к Н о л ь к е н, начальник контрразведки.

Вот что, батенька, надеюсь, вы-то это дело не просвистите. Сейчас же предложите бронепоезду обычные условия сдачи. Теперь (смотрит на часы) двадцать минут первого. Через час чтобы все было кончено! На вашу личную ответственность. И чтобы без стрельбы, черт вас подери. Вы забыли, где мы находимся, что ли? Стрелять батареям в самом крайнем случае и то перед тем, как будем сниматься! Я не хочу, чтобы нас обнаружили. Поняли? Марш!

Нолькен двинулся.

Стой!.. Если сдадутся сразу, — каждому по двести шомполов. Коммунистов — налево. Если будут артачиться — всех.

Н о л ь к е н. Разрешите доложить, ваше превосходительство, в нашем арьергарде нет артиллерии. Она ушла вперед…

Г е н е р а л. Вернуть одну батарею — хватит.

Нолькен кланяется и уходит. Адъютант — за ним. Пауза.

П о л к о в н и к (тихо). Я не знал, ваше превосходительство, что дело так кончится. Больше того: я не знал, что оно так окончилось! Об этом печальном факте услышал одновременно с вами. Верьте мне, я принял бы меры!

Г е н е р а л. Не знали… А я думал, что в вашей книжке Вольтер про все написал. Плохой он писатель, ежели ничему вас, полковник, хорошему не научил. Может, в конце книги написано, посмотрите все же: нет ли там чего такого полезного. Ушами хлопаете, ваше высокоблагородие, аксельбантики носите, книжечки читаете, а именьица да дома ваши — вам подай! Вы посмотрите на себя. Пенсне у вас на носу, обруч золотой, чемоданов сто штук, несессерчики. Вот про что подумайте да про это книжечки читайте. Тогда поймете то, о чем нигде еще не сказано! (Идет в палатку.) В суровое время живем, ваше высокородие. Вот поймают вас красные, и скажет ихний комиссар: «А ну-ка, поднимите-ка мне этого полковника повыше». Вздернут вас на березке на собственном вашем аксельбантике, и прочитает вам большевик перед смертью по-французски из вашей же книжки последнюю главу. (Уходит в палатку.) Может, несвязно сказал, так я не оратор. А если обидел, извините, господин полковник, je ne parle pas français![3]

Та же декорация, что и в первой картине, — ничто на броневой площадке не изменилось: все на своих местах. Только ходики подвинулись на сорок минут вперед. М а р и я П а в л о в н а сидит у башенки около С у с л о в а — на авансцене. Томительное ожидание.

К о м и с с а р. Действительно: почему они не стреляют?

Ему никто не отвечает. Он неожиданно тихо улыбается. Командир вопросительно смотрит на комиссара.

Дурацкая мысль, понимаешь, пришла: так, ерунда. Может, у них тоже нет снарядов? Как думаешь, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р (смеется). Действительно, вы фантазер, товарищ комиссар. (Он подходит к башенке политрука.) А как с вашей стороны?

П о л и т р у к (он о чем-то перешептывался с Ленкой). Прекрасно. Я даже удивляюсь им: никакого движения. Однако замечаю — окружение самое плотное. Но я еще учил в школе — в детстве, конечно — известно, что нет неразрывного круга.

К о м а н д и р (усмехнувшись). Скажите, какой оптимист!

П о л и т р у к. А зачем хуже думать, чем надо думать?

К о м а н д и р. Вы говорите со мной, товарищ политрук, как с человеком, который потерял всякую надежду. Это, конечно, не так. Я знаю, что нет такой ситуации, из которой не было бы выхода, — воюю ведь шестой год. Но наше положение нельзя не признать очень серьезным. Что это я хотел сказать? (Морщится, вспоминая.)

С у с л о в (на миг отрывая взгляд от поля, смотрит влюбленными глазами на Марию Павловну, тихо). Горюю, ох, горюю, Мария Павловна, что попала ты в такую заваруху. Мог бы — вмиг бы тебя отсюда умчал.

Мария Павловна удивленно смотрит на него.

Да, да, правду говорю. Эх, если б не товарищ командир…

М а р и я П а в л о в н а. Перестаньте, Степа.

К о м а н д и р (политруку). Вспомнил! Нас окружили в Галиции года четыре назад. Я командовал тогда пулеметным взводом. Австрийцы — гонведы. Это, собственно говоря, венгерские части. Ну, деваться прямо-таки было некуда. И представьте себе, товарищ политрук, — вывел пулеметы… Один потеряли все же.

П о л и т р у к (довольно). А я что говорю?

Г у с е в. Всяко бывает. Уж куда хуже было в девятьсот пятом: четырнадцать лет назад, не четыре года. На Пресне совсем капут был, — ушли же от семеновцев. Я сам налицо — фактический свидетель.

К о м а н д и р. Совершенно с вами согласен, Антон Петрович, можно набрать еще много подобных примеров. Но мне кажется, что людей в нашем положении не может интересовать прошлое. Мне думается, что Суслова интересует хотя бы следующий факт: будет или не будет висеть Карл Иванович в его родной избе? Правда ведь, Степа?

С у с л о в. Оно конечно: дом ведь, родные…

К о м а н д и р. Вот видите. Прошлое не интересует никого. Единственный вопрос — будущее.

К о м и с с а р. Прошлого нам никогда не забыть, Григорий Михайлович. Четырнадцать лет назад лилась наша кровь, мы этого забыть не можем.

К о м а н д и р (морщится). Пахнет митингом… А потом, кстати, кровь льется и сейчас. Весьма возможно, что через четырнадцать лет она тоже будет литься, — страна выдержит.

Г у с е в. Все может быть, если нас не оставят в покое. А потом — четырнадцать лет срок большой, Григорий Михайлович. Тогда были такие, что за Гапоном ходили, а теперь… сами соображаем.

К о м а н д и р. Откровенно вам скажу: я не представляю себе такого срока. Это очень много — четырнадцать лет. Вы, наверно, почти уверены, что тогда будет социализм?!

Г у с е в. А это как пройдем первые версты — какая скорость.

Пауза.

Чего будет, говоришь? А очень даже хорошо все будет. Сначала в Москву приедем — отсюда вырвемся: Сико подмогу приведет…

Задумался.

Да, Сико подмогу приведет… В Москве, значит, отремонтируемся, и пойдет наша старушка по всем фронтам врагам нашим хвост крутить. Всегда вперед, и только вперед, к победе! Потом загоним белых в разные моря… Англичан — прочь из Архангельска, японцев, американцев — с Дальнего Востока…

К о м а н д и р. Всего четырнадцать держав! На юге — французы и греки!

Г у с е в. И тех — вон! Вон навсегда! А войну кончим — собою займемся. Хорошо заживем.

Ф е д о т о в. Если бы так.

Г у с е в (как бы не услышав, бодро продолжает). На дороге спокойствие наступит. Новых линий понастроим, старые починим, а то глядите: на таком участке, а в двух местах прорехи. И паровоз — никуда…

Л е н к а. Вот я давно хотела сказать насчет паровоза, Антон Петрович. Слабый нынче паровоз. Часто думаю: «Хорошо бы тебе, Ленка, этим делом заняться». Я бы тогда, Антон Петрович, паровоз построила такой: в три раза нашего больше. Чесс-слово, построила бы!

Г у с е в. Ну и дурочка! Ведь такая махина всю линию разворотила бы сразу! Рельса, девушка, она — вещь деликатная. Тут все рассчитано, сколько чего полагается. Много надо учиться, дочка, чтоб все это понять.

К о м и с с а р. А мы Ленку учиться отправим. Обязательно отправим. Выпишем ей направление: мол, такая-то, значит, командируется, как участник гражданской войны, боевой помощник машиниста! И чтоб выучили ее — как товарища командира — инженером!.. Чего ты хочешь, Ленка?

Л е н к а. Паровозы строить охота, товарищ комиссар.

К о м и с с а р. Ну вот: чтобы ее выучили паровозы строить. Заслужила она это.

М а р и я П а в л о в н а. Я с удовольствием помогу тебе, Леночка! В объеме пяти классов гимназии.

Л е н к а. Спасибо, Мария Павловна! Век вам буду благодарна… Тогда я форму себе сошью… Заплету в косы красивые ленточки…

В а в и л о в. И ранец мы тебе справим… Пенал, ручки… Книги, тетрадки купим.

М а р и я П а в л о в н а. А по математике — Григорий Михайлович.

К о м а н д и р. Буду рад! Но… если каждый, кто захочет учиться, начнет этого требовать, учебных заведений может не хватить…

К о м и с с а р. Ленка — девица толковая. Должны ее принять, как думаешь, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р. Я не хиромант. Ничего не могу сказать.

К у л и к о в (он лежит около Марии Павловны). А вот я давно хотел тебе сказать, Мария Павловна…

М а р и я П а в л о в н а (сердито смотрит на него). И вы тоже…

К у л и к о в (удивленно). Я про рубаху… Зашей, пожалуйста, рубаху: на спине треснула. Тебе сейчас мало дела.

Мария Павловна улыбается и, достав из кармана мешочек, достает оттуда иголку с ниткой.

Наклонившись к Куликову, зашивает на нем рубаху. Командир вынимает папиросу. Вавилов чиркает зажигалкой. Командир прикуривает.

В а в и л о в. Вот она, наша продукция, матери ее черт! У нас теперь на Люберецком — это двадцать верст от Москвы — зажигалки делают. Стыдно! Думаю, что скоро наладим плуги! Завод, правда, старинный, но для плугов, я скажу, совсем подходящий! Люберецкий завод!

Ф е д о т о в. Плуг — вещь полезная. Раньше он дорогой был. Наши подешевле быть должны!

В а в и л о в. Ясно. И опять же — свои. Ведь это тоже приятно.

Ф е д о т о в. Тогда хорошо в деревне будет. Выеду я на своей паре — у нас кони орлы — вашими плугами землю пахать.

К у л и к о в (приподнимаясь слегка). Думаю, что и нам плуги попадутся… что и бедняков не забудут.

К о м и с с а р. На них опираться будем, на пролетариев земли.

К у л и к о в. Я тоже так соображаю: не всегда коту масленица. (Смотрит вызывающе на Федотова.)

Ф е д о т о в (почувствовав смысл слов Куликова). Ага! Значит, отдай свое — получается?

Комиссар повернул голову, хотел было что-то сказать, его перебила Мария Павловна.

М а р и я П а в л о в н а. Вы, товарищи, сначала медведя убейте, а потом уже шкуру делите.

К о м а н д и р. Правильно, Маша.

К о м и с с а р. Неправильно, Мария Павловна. Не во всем слушай мужа: он — старый душой человек. Не понимает многого. Медведя, милая, убить недолго, а вот что со шкурой делать — подумать и раньше не мешает.

Пауза.

Ж у р б а (неожиданно, неуверенно). Дети у меня хорошие. Гулять любят, чертята. И порешили мы, еще перед тем как на фронт ехать, — я на пригородных поездах кочегарил, — так порешили мы за Тверской заставой с правой стороны на пустыре садик разбить. Думаю, разобьем, пущай ребята бегают. Около Тверской заставы, сразу направо, как от завода идти. Хотя мои тогда уже большими будут, ну, другим радость. Например, Ленкиным. У тебя много будет детей, Леночка?

Л е н к а. Да что вы, дядя Зиновий…

Г у с е в. Чего спрашиваешь? Она сама еще дите.

Ж у р б а. Ленка замуж пойдет, товарищ политрук, тоже себе чего-нибудь подходящее заведет — и будут ихние дети зеленью пользоваться.

П о л и т р у к (бросив робкий взгляд на Ленку). Я так скоро жениться не собираюсь.

Ж у р б а. А на это времени не требуется. Раз — и в дамки. Баба, знаете, она не любит, чтоб тянули.

Командир кашлянул и показал на Ленку и Марию Павловну. Журба смутился.

Не всякая, конечно.

К о м и с с а р. О чем думаете? Ничего не говорю — важно и это. А вот, что с нас другие пример возьмут, — думаете?

Ж у р б а. Конечно! Ведь границ не будет, едрена мать…

К о м а н д и р (с укоризной). Женщины!

Ж у р б а. Ну и что? Пусть, товарищ командир, и женщины знают, что границ не будет и паспорт для всего мира будет одинаковый, всюду годный. Вот что будет.

В а в и л о в. Красиво сказал, Зиновий!

С у с л о в. А у нас ничего не будет. Нет такой силы, чтобы наши места изменить. Страшен наш край. Звериная местность. Второй такой не видел. Под самой горой живем. Оттуда бежать надо. Ничего там не будет. Потому идет человек, скажем, сто верст и никого не встретит на горе той Магнитной, окромя медведя или другого друга какого. Долго идет человек… (Вглядывается в ночную тьму.) Идет человек, а за ним другой — с палкой, а на палке — белый платок.

К о м и с с а р. Не понимаю я тебя, Степа.

С у с л о в (прицелившись). Идет, говорю, человек, а за ним другой с белым платком на палке.

Комиссар и командир подбегают к Суслову. Действительно, по центральному проходу зрительного зала идет офицер — это п о д п о л к о в н и к Н о л ь к е н, за ним а д ъ ю т а н т генерала с белым флагом — парламентеры.

Снять их обоих с учета?

К о м а н д и р. Вы с ума сошли? Ведь у них белый флаг! (Кричит.) Стой! Кто идет?

Н о л ь к е н. По поручению его превосходительства генерала Мамонтова я направлен для ведения переговоров! Могу ли встретиться с вашим командиром?

Командир сделал было шаг вперед, но задержался. Посмотрел на комиссара. Они смотрят друг на друга. Все ждут. Пауза.

К о м и с с а р. Иди, Григорий Михайлович!

Командир слегка покачал головой и вышел на авансцену через маленькую дверцу — бронированную дверь левой, невидимой, стенки вагона. Комиссар подошел поближе. Особенно внимательно прислушивается Мария Павловна.

К о м а н д и р (в зрительный зал). Подойдите ближе.

Нолькен и адъютант с флагом подходят к рампе.

Я — командир. В чем дело?

Н о л ь к е н. Его превосходительство генерал Мамонтов поручил мне договориться с вами об условиях сдачи бронепоезда «Князь Мстислав Удалой».

К о м а н д и р. О чем?

Н о л ь к е н. О сдаче бронепоезда «Князь Мстислав Удалой».

К о м а н д и р. Почему же о сдаче? Не понимаю.

Н о л ь к е н. Потому что ничего другого не могу вам предложить. Не имею иных полномочий. Положение вашей боевой единицы трудно назвать выгодным. Бронепоезд находится в центре нашего экспедиционного корпуса. Ни вперед, ни назад он двигаться не может. Однако, не желая проливать лишней русской крови, его превосходительство предлагает вам сдаться без боя.

К о м а н д и р. Мне очень досадно, но тут происходит явное недоразумение. Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Во-первых, это не «Князь Мстислав Удалой». Бронепоезд называется «Смерть паразитам» и является воинской частью бронетанкового управления Красной Армии. Это раз. Во-вторых, у меня совершенно другие директивы: я веду состав в Москву. Это два. И в-третьих: не вижу никаких причин для сдачи. Посудите сами: площадки — последней конструкции, орудия и пулеметы — снабжены достаточным запасом снарядов и патронов. В чем же дело, не понимаю?

Н о л ь к е н. Значит, вы отказываетесь? Предупреждаю вас: наша артиллерия расстреляет в упор ваш состав. Оставшиеся в живых понесут суровую кару и ответят за слова своего командира.

К о м а н д и р. Каждый красноармеец отвечает в бою за действия своего командира, равно как и всякий командир отвечает за своих бойцов.

Н о л ь к е н. Значит, насколько я вас понял, бой неизбежен?

К о м а н д и р (с сожалением разводя руками). Выходит, так. Хотя подождите, есть предложение…

Комиссар, услышав эти слова, подходит еще на шаг.

Я прошу вас передать генералу Мамонтову следующее: ваши саперы исправляют путь, и мы проходим в московском направлении. Обещаю вам, что ни один выстрел не будет произведен с нашей стороны, хотя мне трудно будет удержать бойцов при виде врага.

Комиссар улыбнулся.

Н о л ь к е н (сжав кулаки). Я здесь не для того, чтобы выслушивать дерзости.

К о м а н д и р. Простите, так уж нас воспитывали.

Н о л ь к е н (неожиданно). Ваше имя?

К о м а н д и р. А разве это так важно?

Н о л ь к е н. Да нет, черт возьми… Но голос… Скажите, прошу вас.

К о м а н д и р. Державин Григорий Михайлович.

Н о л ь к е н. Воспитанник Санкт-петербургского кадетского корпуса?

К о м а н д и р. Да, я учился там.

Н о л ь к е н. Гриша!

К о м а н д и р. Кто говорит со мной?

Н о л ь к е н. Нолькен. Гриша! Это я, Нолькен.

К о м а н д и р (после паузы). Здравствуй, Костя!

Н о л ь к е н. Гриша! Как это случилось? Почему мы не вместе?

К о м а н д и р. Не знаю. В Красной Армии много бывших офицеров.

Н о л ь к е н. Гриша, это ошибка! Неужели ты не видишь, что ошибаешься? Ты же культурный человек! Как же ты не понимаешь? Все твои товарищи по школе, по фронту — с нами. Я, наконец. Ты помнишь Белозерского? Он адъютант генерала.

К о м а н д и р. Помню. Мы его Глистой звали. Вместе под строгим арестом сидели: Ивана Антоновича — химика — я с Белозерским чернилами облил. Ох, и плакал Глиста в карцере. (Смеется.) Хорошее тогда время было, молодое.

Н о л ь к е н. А помнишь, как я — это уже в школе, когда сдавал топографию, — в чистом поле горы вывел? Скандал ведь какой получился!

К о м а н д и р. Я все помню.

Пауза.

А где Крокодил?

Н о л ь к е н. Фон Крок у Колчака… Правильно — фон Крока звали Крокодилом. Он теперь полковник — хитрый немец.

К о м а н д и р. Где Вольский?

Н о л ь к е н (вздохнув). Застрелился. Его кексгольмцы-солдаты кашеваром выбрали.

Пауза.

Ну, так как же будет, Гриша?

К о м а н д и р (после долгой паузы, тихо). Какие условия сдачи?

Комиссар положил руку на маузер и подошел вплотную к двери. Мария Павловна рванулась вперед.

Н о л ь к е н (оживляясь). Прекрасные условия: вся команда переходит на службу в нашу армию. Ты получаешь прежний чин. Может даже идти речь о повышении.

Пауза.

С коммунистами и комсомольцами я поговорю сам. Им никаких льгот предоставлено не будет.

К о м а н д и р. Хорошие условия.

Пауза.

Но они, подполковник, ни меня, ни моих солдат — не устраивают… А коммунистов и комсомольцев — тоже!

Н о л ь к е н (от неожиданности заикнувшись). Ах, так? Тридцать минут на размышление. Если через полчаса не будет ответа, мы открываем огонь, господин товарищ.

Командир ничего не ответил и вошел в вагон. Нолькен круто повернулся и пошел обратно по проходу. Финал этой сцены настолько неожидан, что комиссар не успел отойти. Он протянул руку командиру.

К о м и с с а р. Спасибо тебе, Григорий Михайлович! Хорошо сказал. Лучше не придумать.

К о м а н д и р (не подает руки). А разве… вы ожидали другого ответа, Никита Андреевич? Хм! Благодарю!

Мария Павловна подходит к мужу и берет его под руку. Это не ласка — это благодарность и вера в него.

(Гладит голову жены и, волнуясь, почти кричит комиссару.) Поймите, товарищ комиссар, мое положение! Вокруг меня — вечное недоверие. Почему я должен терпеть все это? За что? Только потому, что я — другой крови? За то, что я человек с высшим образованием, интеллигент? Что ж вы молчите?

К о м и с с а р. Предосторожность, Григорий Михайлович.

К о м а н д и р (резко обрывает комиссара). Это не предосторожность! Это расплата за грехи моего класса. Я плачу по счету. Я отвечаю перед вами, перед народом-победителем. Столетия лучшая мысль и ее представители держались за дворянство, помещиков и буржуазию. Вместе с моим классом, — а интеллигенция — это класс, товарищ комиссар, — я отвечаю за его вину перед пролетариатом!

У комиссара прорвался жест, выражающий сомнение по поводу того, что интеллигенция — это класс. И все же он промолчал. Но, увидев стоящего с высоко поднятой головой командира, комиссар улыбнулся.

К о м и с с а р. Так-с! Формулировочка, конечно, сомнительная, но спорить сейчас не время. Значит, ты считаешь себя виновным, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р (прямо). Да.

К о м и с с а р. Грех, говоришь, перед нами на тебе есть?

К о м а н д и р. Безусловно!

К о м и с с а р. У нас людей, Григорий Михайлович, судят по поступкам.

Пауза.

Хочешь, я тебя прощу?

Командир растерялся. Он смотрит на команду: искренне, тепло улыбаются ему бойцы — Суслов, Антон Петрович, Вавилов; политрук даже рукой помахал.

(И, широко улыбаясь, заканчивает комиссар.) Прощает тебя рабочий класс, и нет на тебе больше вины твоего класса! (Вторично протягивает руку командиру. Командир взволнованно жмет ее. Комиссар улыбается.) Так как, говоришь, Белозерского звали?

К о м а н д и р (смущенно). Глистой. Очень худой был.

К о м и с с а р. Значит, сказал: коммунистам и комсомольцам пощады не будет?

Пауза.

Тридцать минут их превосходительство нам предоставило. Не мало! За это время наши могут подойти! (Смотрит на командира.) Ну, так давайте решать, товарищи! Коммунисты и комсомольцы — налево. Становись отдельно.

К о м а н д и р. Как вам не стыдно, Никита Андреевич!

С у с л о в. Вы что, товарищ комиссар, всерьез?

Л е н к а. Это он смеется! Не понимаешь, что ли?

К о м и с с а р. Я не смеюсь. Вы все слышали…

Ж у р б а (в сердцах). Что ты, нас первый день знаешь, Никита Андреевич?

К о м и с с а р. Ну, спасибо, ребята, не подкачали. Значит, решено. Кто «за»?

Все поднимают руки.

Единогласно! Действительно, глупость я, кажется, сказал.

Федотов встал, потянулся и вдруг в два скачка очутился у задней двери. Он молниеносно откинул засов. Этого никто не успел предупредить, этого никто не ожидал.

С у с л о в. Ушел… Держи!..

Но с башенки политрук прыгнул на спину Федотову, они оба покатились по полу. Куликов и комиссар сразу схватили Федотова и оттащили от политрука.

П о л и т р у к (держась за глаза). Он мне, кажется, оправу сломал!

К о м и с с а р (Федотову). Ты что ж, гад? Первым руку «за» поднимал, а теперь?

Ж у р б а. Дай, товарищ комиссар, мне, тихому человеку: я ему, сволочи, пулю пущу за нас всех и за детей наших.

Ф е д о т о в. Не хочу за коммунистов жизнь отдавать. (Со злобой на Журбу.) Не дождутся твои дети… Не будут они, нехристи, в зеленых садах гулять. Всех перебьют…

Комиссар вынимает маузер. Командир задерживает его руку. Комиссар вопросительно смотрит на него.

К о м а н д и р (волнуясь). Этот человек — подлец. Это совершенно ясно. Но то, что вы хотите сделать, называется убийством!

К о м и с с а р (резко оборачиваясь). Так что ж, мне теперь с него допросы снимать, что ли?

К о м а н д и р. Обязательно. Это важно для следствия и суда.

Ф е д о т о в. Плюю я на ваш суд.

К о м и с с а р (не обращая внимания на слова Федотова, уже спокойно). Садись к столу, Ленка, и пиши…

Ленка примостилась к столу, ждет.

(Диктует.) «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, 26 октября 1919 года мы, нижеподписавшиеся: командир бронепоезда «Смерть паразитам» Державин Григорий Михайлович…» Пишешь, Ленка?

Ленка кивает головой, пишет. Комиссар продолжает.

«…комиссар бронепоезда…» Пиши: «того же бронепоезда, Лосенко Никита Андреевич и политрук…»

Л е н к а. Знаю, напишу… (Скрипит пером.)

Пауза.

К о м и с с а р. «Сняли допрос с красноармейца Федотова, обвиняющегося… (смотрит на Федотова, который прижался к дверце, ведущей в сторону паровоза) …обвиняющегося в измене и предательстве дела рабочего класса…»

Ф е д о т о в (упрямо). Плюю я на вас… и… и… и… не подчиняюсь я вам.

К о м и с с а р (Ленке). Написала?

Ленка утвердительно кивает головой. Комиссар смотрит на политрука, тот жестом выражает одобрение. Тогда комиссар оборачивается к Федотову.

«…Обвиняемый показал…» Обвиняемый! Как ваша фамилия?

Ф е д о т о в. Забыл, что ли?

К о м и с с а р. Обвиняемый, как ваша фамилия?

Ф е д о т о в (издевательски). Лапоткин — моя фамилия. Разве не знаешь меня? У тебя второй месяц служу.

К о м и с с а р. У меня никогда не служил человек, совершивший тот поступок, в котором вы обвиняетесь. Как ваша фамилия?

Ф е д о т о в. Федотов. (С ненавистью.) У-у…

Ленка пишет.

К о м и с с а р. Обвиняемый, как ваше имя?

Ф е д о т о в (очевидно, осознав, что с ним не шутят). Иван.

К о м и с с а р. Отчество?

Ф е д о т о в. Данилыч.

К о м и с с а р. Воинская специальность?

Ф е д о т о в. Пушки-игрушки.

К о м и с с а р. Артиллерист. Какой губернии?

Ф е д о т о в. Нижегородской.

К о м и с с а р. Уезда?

Ф е д о т о в. Арзамасского.

К о м и с с а р. Волости?

Ф е д о т о в. Сливинской.

К о м и с с а р. Деревни?

Ф е д о т о в. Из самого села. Из Сливина.

К о м и с с а р. Семейное положение?

Ф е д о т о в. Холостой.

К о м и с с а р. Хозяйство имеешь?

Ф е д о т о в (после паузы). Нет.

Ленка пишет.

К у л и к о в (Ленке, перебивая уже начавшего что-то говорить комиссара). А тебе что ни скажи, ты, попка, и пишешь? Он, сука, врет, есть у него хозяйство.

Ф е д о т о в. Нет у меня ничего.

К у л и к о в. А у кого три быка? У кого пять коров?

Ж у р б а. Пиши, Ленка: «три быка, пять коров, две лошади». Пара коней — орлы, сам хвалил.

Ленка пишет, комиссар кивнул ей головой.

С у с л о в. Товарищ комиссар!

К о м и с с а р (поднимая голову). Ну?

С у с л о в. Еще народу пригнали. Гуще цепь стала.

Комиссар посмотрел на командира.

К о м а н д и р. Без моего приказа не стрелять, Степа. Патроны жалеть. Что у вас, товарищ политрук?

П о л и т р у к (вглядываясь). У меня тихо. Наверное, с того боку в гости собираются!

Пауза.

Федотов решил воспользоваться этим моментом. Он, не двигаясь с места, незаметно открыл засов двери.

К о м и с с а р. Прочти-ка, Ленка, с начала.

Л е н к а (читает). «Именем РСФСР, 26 октября 1919 года мы, нижеподписавшиеся: командир бронепоезда «Смерть паразитам…» Название ведь еще не утвержденное, товарищ комиссар?

Комиссар недовольно махнул рукой, и Ленка продолжает.

«…Державин Григорий Михайлович, комиссар того же бронепоезда Лосенко Никита Андреевич и политрук Кацман Яков Моисеевич, при секретаре Лобовой Елене Савельевне…»

Комиссар скосил глаза на Ленку.

Это я, товарищ комиссар. «…Сняли допрос с красноармейца Федотова, обвиняющегося в измене и предательстве дела рабочего класса. Обвиняемый показал: фамилия — Федотов, имя — Иван, отчество — Данилыч, артиллерист, Нижегородской губернии родом, Арзамасского уезда, Сливинской волости, села Сливина, холостой. Семья имеет три быка, пять коров, две лошади…»

Ф е д о т о в (озлобленно). Еще пишите: две избы, две овцы, пять коз, четыре свиньи, одного борова и птицы — утей, гусей и курей с петухами — сорок штук. И еще мельница у нас есть. Хватит?

К о м и с с а р (спокойно). Пишите, Елена Савельевна… Пиши: «две избы, две овцы…»

Л е н к а. Я помню, товарищ комиссар, не беспокойтесь! (Пишет.)

К о м и с с а р. Как будто бы все, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р (вспоминая). Как будто бы. Да, еще про возраст забыли спросить.

Ф е д о т о в (как бы смутившись, со вздохом). Молод я еще, товарищи… Ошибся… (Опять вздыхает.) Мне, товарищ комиссар, тридцать будет. (В это время он открыл дверь и скользнул в нее.)

К о м и с с а р. Не будет тебе тридцать. (И выстрелил.)

Федотов как бы повис в воздухе с простреленным затылком, а затем тяжело рухнул в дверь.

(Опустил оружие и спокойно повторил.) Не будет тебе тридцать.

Пауза.

Пиши, дочка, двадцати девяти лет.

Пауза.

К о м а н д и р. Что ж вы наделали, Никита Андреевич?

К о м и с с а р (смотрит на командира и не отвечает. Затем, собравшись с мыслями, обращается к Ленке). Пропусти строчку.

Пауза.

«…Обвиняемый Федотов при попытке… при вторичной попытке…» Нет, не надо… Как я раньше сказал?

Л е н к а. «При попытке…»

К о м и с с а р. Так и пиши: «при попытке к бегству был застрелен комиссаром бронепоезда Лосенко. Партбилет номер одна тысяча двести семьдесят девять, выданный Московским губернским комитетом партии, в чем и подписываемся…»

Ленка заканчивает и молча протягивает перо командиру. Он подписывается. Затем ставит свою подпись комиссар. Ленка встает и подносит папку и лист политруку.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Эта картина — естественное продолжение предыдущей. Идут ходики — осталось всего десять минут до срока, предоставленного генералом.

К о м и с с а р (Куликову). Убери-ка, сынок!.. (Показывает на сапоги, виднеющиеся из двери: это ноги Федотова.)

Куликов выталкивает тело за дверь.

Ж у р б а. Скинь его с паровоза. Чтоб и памяти о нем не было.

Пауза.

Собаке — собачья смерть.

Г у с е в. Жалеть действительно не приходится.

В а в и л о в. Смотри-ка. Жив бы остался — на наших плугах землю хотел пахать. А мы, может, не плуги, а чего посложнее наладим. Какое орудие такой сволочи досталось бы? Ведь никто такого хорошим словом и не помянет.

Пауза.

К у л и к о в. А вот, ребята, если меня убьют, — будете жалеть?

К о м и с с а р. Конечно, будем. Ты человек правильный.

К у л и к о в. Меня жена тоже будет жалеть. Она очень замечательная баба. Красавица. И страсть меня любит. Я ее — тоже. Год всего пожили вместе… А потом ушел я до красногвардейцев с помещиков спесь сшибать.

Ж у р б а. А мне мои чертята сказали: «Иди, говорят, батя, не сомневайся. Мы, говорят, мамку сами прокормим»… У меня их трое, есть кому вспомнить…

Г у с е в. Каждого бойца жалеть будут. Товарищи, например, на заводе, память почтут вставанием.

С у с л о в. Ясно! За дело деремся. За свое дело. (Вглядывается в ночь.) За наше общее дело.

К о м а н д и р. Прекратим этот глупый разговор! Он деморализует команду.

В а в и л о в. Зря ты на нас так думаешь, товарищ командир. В сознании умирать будем, не дрогнем. Будь спокоен, не прежняя серая кобылка. А поговорить — и поговорить можно. Что ж такого?

К о м а н д и р. Я рад, что моя команда столь сознательна в своих убеждениях. Но, кроме сознания, есть еще одно чувство. Ну, как бы вам проще сказать? Это… биологическое начало. С этим чувством лучше не заигрывать: оно шуток не любит. Я утверждаю, что у товарища Кацмана не стало лучше настроение от ваших разговоров.

В а в и л о в. Ты что, товарищ политрук?

П о л и т р у к. Я — ничего. Мне только стало немножечко грустно. А почему — сейчас скажу… Я — холостой! Нет отца, матери, братьев! Сестер тоже нет.

Пауза.

Меня никто не будет жалеть. У меня нет никого.

К о м а н д и р. Вот видите.

П о л и т р у к. Ничего я не вижу! И биология здесь совершенно ни при чем. А потом… (Он садится и говорит весело.) …у меня есть тетя в Перми. Замечательная тетя. Мамина сестра. Тетя Люба. Она будет очень опечалена, если меня убьют. Мы с ней остались одни. Совершенно правильно: тетя Люба.

Л е н к а (она сидит у башенки политрука, с укором смотрит на него и дрожащим голосом шепчет). Нехорошо! А я?

К о м и с с а р. Да если бы даже и не было тети Любы твоей, Яша, так наши жены, наши матери и дети жалели бы тебя с нами наравне. Будь спокоен.

П о л и т р у к (улыбается, бросив взгляд на Ленку). А я и не волнуюсь.

К о м и с с а р. Вот и хорошо. Нам долго жить надо, товарищи. Для революции жить. А ежели умирать — так ведь знаем, что не зря. Шутка сказать: на себе все внимание его превосходительства задерживаем. Это большой почет.

К о м а н д и р. Тут вы правы. (Суслову.) Степа!

Суслов слегка наклоняет голову.

Что у тебя?

С у с л о в. Все в порядке, товарищ командир. Лежат спокойно.

К о м а н д и р. Товарищ политрук?

П о л и т р у к. Наверно, готовятся? Пока — тихо.

К о м а н д и р. Время истекает. (Поворачивается к комиссару, официально.) Разрешите?

Комиссар молча кивает головой.

Антон Петрович, Лена — на паровоз!

Ленка и Гусев уходят с винтовками.

Что за шум?

С у с л о в. Снова дождь, товарищ командир.

К о м а н д и р. Глаза — в поле. Готовы, товарищи?

Бьют ходики.

Время истекло. Спокойно.

Комиссар занимает свое место на правом краю. Раздается далекий раскат грома и вслед за тем оглушительный удар. Это первый снаряд.

Спокойно! Стрелять только по команде!

Раздается второй удар. Всё содрогается. Тишина.

Спокойно. Они бьют по паровозу!

Пауза. Затем дверь открывается — на пороге стоит Г у с е в: у него лицо в крови, вытирает рукавом кровь.

Г у с е в (тихо). Давай смену, товарищ командир! Не придется Леночке нашей паровозы строить.

Мария Павловна стремительно поднялась, но комиссар жестом остановил ее.

П о л и т р у к (тихо). А… что с ней!?

Г у с е в. С ней уже ничего… Преставилась… Только вскрикнула — и все!

Политрук опускает голову. Мария Павловна тихо плачет. Пауза.

К о м и с с а р. Иди, Журба, быстро. А про паровозы мы помним — построим.

Журба уходит.

К о м а н д и р (смотрит в глазок). Спокойно. Приготовить ручные гранаты! Стрелять только по наступающему противнику! Только по моей команде!

Раздается третий удар — снова по паровозу.

Света не видно, Степа?

С у с л о в. Темно, товарищ командир!

Снова открывается дверь паровоза. Ж у р б а втаскивает, тяжело раненного Г у с е в а. Устраивает его в правом углу — под башенку политрука. Кладет на шинель.

К о м а н д и р. Оставить паровоз! Дверь заложить! Журба — в цепь. Маша — к Антону Петровичу.

Журба закладывает дверь и ложится в цепь. Мария Павловна быстро подходит к умирающему машинисту, склоняется над ним.

Г у с е в. Так!.. Значит… напишешь домой… адрес в документах… Что, мол, жив, здоров… Первому моему шестнадцать лет уже… Напиши, что я велел идти добровольно… И чтоб скорей остальные подрастали…

М а р и я П а в л о в н а (перевязывая рану). Я все передам, Антон Петрович. Лежите спокойно.

Пауза. Снова далекий гром. И снова удар по паровозу.

(Смотрит на Гусева и говорит тихо мужу.) Он умер, Гриша.

К о м а н д и р. Это бывает — война, Машенька!

К о м и с с а р. Накрой старшего машиниста шинелью, Мария Павловна, и отойди оттуда; дай человеку покой.

П о л и т р у к (кричит). Тронулись с моего бока!

К о м а н д и р (бросается к глазку, поднимает руку). Спокойно. Подпустить! (Напряженно.) Слушай мою команду! (Надевает белые перчатки.) Правый борт по контрреволюции — огонь!

Заработал пулемет политрука. Стреляют бойцы.

Целиться лучше! Прекрасно. Бить наверняка! Патроны — жалеть!

К о м и с с а р. Близко подходят?

К о м а н д и р. Хорошо подходят! Офицеров снимать в первую очередь. Стой!

Политрук выключил пулемет.

К о м и с с а р. Если поднапрут, может, выскочить с лимончиками?

К о м а н д и р. Это против тактики ведения боя. Пока еще рано. (Жене.) Маша! У вас спустился чулок. (Снова комиссару.) Сейчас вылазка не может дать ничего полезного: прибережем на крайний случай! Спокойно!

П о л и т р у к. Снова пошли.

К о м а н д и р. С одного бока идут. Понятно. Спокойно. Огонь!

М а р и я П а в л о в н а. Куда мне, Гриша?

К о м а н д и р. Сидите спокойно! Без вас как-нибудь…

П о л и т р у к. Товарищ командир, совсем близко…

К о м а н д и р. Левый борт не оголять. (Смотрит в глазок.)

П о л и т р у к. Ленту!

Мария Павловна подает ему ленту. Политрук молниеносно перезаряжает пулемет; он снова заработал.

Сорок шагов: аж в пот ударило!

К о м а н д и р (приказом звучат слова). Ручные гранаты! Журба, Куликов! За мной!

Командир хватает ручные гранаты, открывает люк и прыгает. Куликов и Журба — за ним. Комиссар бросается на правый борт.

К о м и с с а р. Давай, Яша. Давай, давай! (Стреляет сам.) Своих не покалечь, политрук. Стоп! (Пулемет замолкает.)

С у с л о в (в отчаянии). А я, как дятел, здесь без дела торчу.

К о м и с с а р. Будет тебе дело, придет твой черед. Что там видно, Яша?

Мария Павловна обратилась вся в слух.

П о л и т р у к (прильнув к глазку). Здорово, понимаете, здорово.

К о м и с с а р. Что здорово, говори?

П о л и т р у к. Отступают они… Вот товарищ командир побежал.

К о м и с с а р. Куда побежал?

П о л и т р у к. Не видно теперь. (Протирает очки.)

К о м и с с а р. А другие?

П о л и т р у к. Все равно ничего не видно. Очень сильный дождь.

К о м и с с а р. Побежал? (Смотрит в сторону и наталкивается глазами на взгляд Марии Павловны; она почувствовала сомнение комиссара.) М-да. Тяжело нам придется, если белые про нас правду узнают…

М а р и я П а в л о в н а. Мой муж не может быть предателем. Вы же сами…

К о м и с с а р. А если он в плен попадет? Пытать начнут?

М а р и я П а в л о в н а. Все равно!

К о м и с с а р. Значит, ты, сельская учительница, дочь рабочего, ручаешься за своего мужа, бывшего царского офицера?

Пауза.

М а р и я П а в л о в н а. Да!

К о м и с с а р. Это хорошо! (Политруку.) Что-то тихо, Яша. Не видать наших?

П о л и т р у к. Ничего не замечаю. Наверно, грома ждут. Им все спокойнее под гром палить. А то, конечно, артиллерия — она слышна далеко.

К о м и с с а р. Хорошо бы побольше снарядов на себя принять. Может, не дошел Сико — хоть так наши услышат.

С у с л о в. Продержимся как-нибудь.

К о м и с с а р. Уж попляшут они от наших ребят! В дивизии три полка, парни — один в один. Половина коммунистов. (Смотрит на Марию Павловну.) Да, интересное положение.

Тихий стук. Мария Павловна бросается к люку.

М а р и я П а в л о в н а (кричит). Гриша!

К о м и с с а р (преграждая ей путь). Стой! (Подходит к люку, наклоняется.) Кто там?

Голос Журбы: «Это я, товарищ комиссар!» Комиссар отодвигает засов и быстро открывает крышку.

Ж у р б а (вскакивает в вагон, закрывает за собой люк, осматривается). Что, больше никто не вернулся?

К о м и с с а р. Ты первый, Зиновий!

М а р и я П а в л о в н а. А где Григорий Михайлович?

Ж у р б а (очищаясь от грязи). Товарищ командир, как мы только выскочили, бросил две гранаты и побежал. Потом бросил третью. Куликов тоже бросил. Я кинулся с ним влево…

К о м и с с а р. Ну?

Ж у р б а. Он метнул два раза, споткнулся.

Пауза.

Наверно, убили Куликова!

Пауза.

Значит, я один? (Сразу посмотрел на Марию Павловну.)

Мария Павловна повернулась и легла около башенки Суслова.

К о м и с с а р. А командир?

Ж у р б а. Ничего не знаю, товарищ комиссар. Куды в такой горячке по сторонам глазеть!

К о м и с с а р. Конечно! (Решительно.) Иди на свое место.

Журба ложится в цепь.

П о л и т р у к. Ползет кто-то.

Комиссар бросается к глазку.

Кажется, это Куликов. Иди, милый, иди… Опять упал! Он ранен… Конечно — ранен!

Ж у р б а. Позвольте, товарищ комиссар, вмиг его доставлю. Уж очень я счастливый, раз вернулся.

К о м и с с а р. Не позволю. Конец с этим разговором. Не могу людей зря расходовать. Не мои люди — революции.

П о л и т р у к. Лег лицом в землю. Кончено.

К о м и с с а р. Правильный был человек.

Ж у р б а (закладывая новую обойму). Вся обойма — имени крестьянина товарища Куликова.

С у с л о в. И моя лента того же имени. Молодец парень!

В а в и л о в. Первый люберецкий плуг — его семье…

П о л и т р у к (радостно). Опять сюда ползет! Жив!

Пауза. Стук в люк.

К о м и с с а р (наклоняясь). Кто?

Голос командира: «Я!»

М а р и я П а в л о в н а. Гриша! (Бросается к люку.)

Комиссар поднимает крышку. Появляется к о м а н д и р. Комиссар и Мария Павловна подхватывают его и втаскивают в вагон. Комиссар захлопывает люк, закрывает на засов.

Гришенька, родной!

Комиссар, подняв командира на руки, кладет на стол.

К о м а н д и р (лежа). Прорваться можно. Надо еще попробовать! (Повернув голову, смотрит только на жену. Шепчет.) Маша… моя!

Пауза. Командир лежит на столе. Мария Павловна стоит как вкопанная. Тишина.

М а р и я П а в л о в н а. Почему он молчит?

К о м и с с а р. Закрой глаза мужу, Мария Павловна.

Мария Павловна не двигается с места.

К о м и с с а р (берет одеяло, накрывает командира). Ну, до свидания, товарищ командир!

Мария Павловна продолжает оставаться в той же позе.

Боевое время сейчас, Мария Павловна.

Пауза.

(Решительно.) Державина — в цепь, на левый край! (И уже более мягко.) Вон туда, к башенке.

Мария Павловна покачнулась, потом, протерев лицо и глаза, еще ближе подошла к телу мужа. Она открыла одеяло и посмотрела мгновение в глаза. Поцеловала. Сжались руки у прильнувшей к телу женщины, но быстро оторвалась она от мужа.

М а р и я П а в л о в н а. Прощай, Гриша. (Легла у ног Суслова.)

Пауза. Комиссар взял пакет с бумагами и, достав тетрадку приказов, быстро стал записывать что-то. Мария Павловна лежит в цепи, и взгляд ее ищет в поле врага.

Вот и нет Григория Михайловича, Степа.

С у с л о в (тихо). Я давно хотел сказать тебе, Мария Павловна. Все мы тебя любим, как сестру родную. Вот был бы с нами товарищ командир…

К о м и с с а р (кончив писать). А он с нами… Вот он. (Показывает на тело командира.) Уж полтора часа, как Сико ушел. Подвезло им, чертям, с непогодой — светло скоро не будет. Хоть бы добрался!

Пауза.

Слушать мой приказ! (Читает.) «Приказ по бронепоезду «Смерть паразитам» за номером восемнадцать. С сего числа принял обязанности командира бронепоезда». Число и время. Подпись — моя!

Лес. Костер. Пост красноармейцев. Они сидят у огня — д в а ч е л о в е к а.

П е р в ы й. Выскочил тады Бова Королевич из хаты и — прямо в овин. Нема нигде Елены Прекрасной. Он туды-сюды — нет жены, как корова языком слизала. Кинулся тады Бова на улицу и закричал страшным голосом: «Эй, вы, други-молодцы!»…

В т о р о й. Тише кричи.

П е р в ы й (тихо). «Эй, вы, други-молодцы! Кто видел жену мою — лапушку Елену Прекрасную?» Но никто не видел жены его, потому все село крепко спало, а караульного одного подкупил генерал Кащеев-Бессмертный. Кинулся тады Бова Королевич на живот и стал носом нюхать сырую землю. «Ой! — закричал он страшным голосом, — чую я вражеские ноги. Ходили тут кони добрые — только не наши рабоче-крестьянские, а генеральские, врага нашего Кащеева-Бессмертного». Вскочил тады Бова, красный королевич, советский богатырь…

В т о р о й. Королевичей советских не бывает…

П е р в ы й (безапелляционным тоном). Бывают! Вскочил на крепкие ноженьки да как свистнет! И сразу перед ним сорок лучших ребят призывного возраста: год рождения одна тысяча восемьсот девяносто восьмой, сорок молодцов выстроилось. И сказал им тады Бова Королевич: «Не догнать пешим конного, пеший конному — не товарищ. Выводите, други-молодцы, лошадок, седлайте их красными седлами, берите в руки сабли да винтовочки и айда за мной: генерала Кащеева-Бессмертного с земли нашей гнать». И кинулись сорок молодцов за лошадками да за саблями с винтовками. А сам Бова Королевич снял со стены пистолет системы «Маузер» — еще в ту войну у Вильгельма отнятый — и вывел Семена Ивановича — коня своего. А у Семена Ивановича — глаза как звезды, грива ночью раскинулась, и рост, между прочим, такой, что от тени его пошли по деревне сумерки. Вскочил на коня и крикнул…

В т о р о й. Страшным голосом?

П е р в ы й. Ага… «За мной, дорогие друзья!» Выехали за околицу и погнали коней.

Пауза.

Двадцать дней ищет Бова со товарищи генерала Кащеева и найтить никак не может, потому хитрость большая у Бессмертного. Серчает Бова Королевич, ругается в маму: «Не может, грит, быть. Не вернуся, пока белые генералы на земле нашей свободно гулять будут». А только Кащеева все равно нет. Что ты будешь делать? Едут наши лесочком, а навстречу им — кто?

В т о р о й. Не знаю!

П е р в ы й. О! Серый волк.

Слышны далекие раскаты грома, рассказчик прислушивается.

Гроза надвигается. Небо сильно затягивает.

В т о р о й (быстро). Может, боком дождь пройдет. Валяй дальше! Серый волк им навстречу…

П е р в ы й. Да. Остановился Бова, а серый волк говорит: «Здрасте! Послали меня московские рабочие, вам на помощь. Потому, грит, я зверя вумная, я генерала Кащеева вмиг найду. Он, стерва, хитрый, а я, грит, еще хитрей». И побежал. Ну, наши, конечно, за ним. И — представьте себе: в два дня отыскал генерала волчуга. Сидит этот злодей под деревом, а у ног его Елена Прекрасная, связанная. «Будешь, грит, моей женой, а не то — душа с тебя вон». Молчит Елена Прекрасная, только головой мотает да слезы у ей с глаз текут. Тады схватил вострый нож генерал Кащеев и замахнулся на нее. А наши — в засаде! «Эх, — крикнул Бова страшным голосом, — быть Бессмертному смертным!» Как ахнет с маузера три патрона! Кащеев — только брык на землю. И пошла всеношная — белых рубать.

В т о р о й. Ну?

П е р в ы й. Ну что — ну? Ослобонили Елену Прекрасную. Домой пригнали, стали жить да поживать да хорошую жизнь наживать. Сказка, конечно…

В т о р о й. Это сказка из жизни. Про нас старики сложили. Хорошая сказка, я ее запомню и запишу.

Слышен чей-то стон. Красноармейцы насторожились.

Показалось, что ли?

П е р в ы й. Вроде стонет ктой-то?

В т о р о й. Показалось.

Пауза.

А ведь верно: силен наш враг, хитер, ловок. Трудно генерала словить. Он — как угорь, собака.

П е р в ы й. Ну и мы тоже не лыком шитые. Какую силу создали в месяц, не больше.

В т о р о й. Я ничего не говорю. Сцепиться бы, а там уж посмотрим, чья возьмет: наша звездочка красноармейская аль офицерский погон!

П е р в ы й. Хорошо бы, а то он вчера, сука, опять улизнул! Ищи ветра в поле.

В т о р о й. Найдем, куды он денется?

Опять слышен стон, на этот раз отчетливый. Красноармейцы бросаются вперед.

В кустах — здесь!

Выходят из темноты и вытаскивают какого-то человека. Подносят его к костру. Это С и к о.

В т о р о й. Совсем худой… Крови-то сколько!

П е р в ы й. Ну-ка, пусти. (Разрывает рубаху.) Подай котелок. (Кладет холодный компресс на голову и грудь.) Откуда он взялся?

С и к о (слабо). «Князь…»

П е р в ы й. Чего он говорит?

В т о р о й. Вроде «князь» как будто.

С и к о. «Князь…»

В т о р о й. Опять «князь» сказал. (Сообразив что-то, говорит первому.) Дуй до взводного. Быстро! И — зорко смотри! Проверь по дороге четвертый, пятый и шестой номер. (Показывая на Сико.) Как он попал сюда незамеченным?

Первый, кивнув головой, исчезает. Пауза.

Товарищ! Слышишь меня?

Сико молчит. Красноармеец щупает его тело, руки, ноги. Сико застонал.

Э, брат! Да у тебя и в бедре рана, бедняга ты этакий.

Возвращается п е р в ы й к р а с н о а р м е е ц, с ним — в з в о д н ы й.

П е р в ы й. Лошадь только чья-то. Наверно, его. А так ничего ребята не видели. Говорят, наверное, раньше лежал. До того, значит, как мы пришли. (Бросается в лес.) Стой, стерва! Ростом как собака, а с норовом. Тпру!

В з в о д н ы й (наклоняется над Сико). Открой глаза, товарищ. Кто ты?

С и к о. «Князь Мстислав…»

В з в о д н ы й. Ясней говори, дорогой… Очень силится человек. Ты спокойно… Надо в штаб сообщить… начальнику дивизии. (Тихо.) Потому не доставить его туда: тело как сито! Айда!

Первый красноармеец исчезает. Слышен топот удаляющихся копыт.

Кровь задержать бы подольше… Очень много, наверное, потерял.

В т о р о й. А может, он не наш человек, товарищ взводный?

В з в о д н ы й. Это ни при чем.

Пауза.

Чего говорил вначале?

В т о р о й. Вроде «князь» сказал.

В з в о д н ы й (наклоняется над Сико и шепчет ему на ухо). Князь?

С и к о. Да…

В з в о д н ы й. Может, это он про себя говорит, что он — князь? А может, он — сам князь, и думает, что к белым попал? (Радостно.) Если он князь какой-нибудь, это важная персона. От него и узнать чего можно.

С и к о. Плохо… (Бормочет что-то по-грузински.)

Взводный прислушивается.

В з в о д н ы й. Теперь совсем непонятно, чего говорит.

Раздается конский топот. Выходит н а ч а л ь н и к д и в и з и и, за ним — н а ч а л ь н и к ш т а б а и п е р в ы й к р а с н о а р м е е ц. Взводный вскакивает, идет навстречу начальнику.

Человека нашли, товарищ начальник.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и (подходя к Сико). Сейчас доктор будет. Здорово ранен, говорят?

В з в о д н ы й. Очень сильно побили человека, товарищ начдив. Едва дышит. Может, уже кончился.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и (наклоняется к Сико). Поднимите ему голову. Я — начальник сводной кавалерийской дивизии тринадцатой армии. Слышите вы меня?

С и к о. «Князь…»

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Кто князь?

С и к о. Бро… (Пытается подняться.)

Далекие раскаты грома. Сико поднимают, он почти сидит. Пауза.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Не дотянет, пожалуй. (Наклоняется к нему.) Ну что? Сказать хочешь?

С и к о (собирает последние силы и медленно выдавливает). На двести восемьдесят первой версте — белые… «Князь…» Я лошадь достал… Бронепоезд берут… Товарищ Лосенко просил передать… (Голова валится набок.)

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Он назвал имя комиссара бронепоезда… Раньше назывался «Князь Мстислав Удалой»! Значит, говорит правду. Ваше мнение, Петр Федорович?

Н а ч а л ь н и к ш т а б а. Части — мамонтовские, нет никакого сомнения. Но когда это было? Может быть, все уже кончено давно?

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. На какой версте Узловая?

Н а ч а л ь н и к ш т а б а. На двести шестьдесят пятой.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Значит, шестнадцать верст. Мы от станции Узловой в двух — всего четырнадцать. За сорок минут мы там. Надо использовать все шансы, чтобы нагнать дорогого гостя. Быстро! Взводный! Передай мой приказ.

Взводный делает шаг вперед.

Развернуть дивизию! Мы выступаем… (смотрит на часы) через пять минут!

Взводный исчезает.

(Начдив, кивнув на Сико, начальнику штаба.) Приказом по дивизии — ходатайство об ордене. Он его заслужил. Как ваше имя?

Сико молчит. Входит в р а ч. Это седая женщина в военной форме.

В р а ч. Кому я нужна? (Увидела, подходит к Сико, наклоняется над ним, выслушивает, затем осматривает Сико.) Перелом в двух местах: берцовая кость. Прекрасно, придется удалить пули. Прекрасно… (Произносит латинскую фразу.) Рана в грудной области — одним ребром меньше будет. Прекрасно… Через месяц танцевать начнет. (Встает, отходит в сторону и что-то записывает.)

Слышны трубы, сигналы.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и (обращаясь к начальнику штаба). Не потерять бы теперь контакт, Петр Федорович! (Хлопает по плечу.) И наших бы выручить!

Н а ч а л ь н и к ш т а б а. Постараемся, товарищ начальник.

В р а ч (первому и второму красноармейцам). Давайте! (Видя, как ловко они подхватили Сико.) Прекрасно!

Красноармейцы уносят Сико. Слышен топот конных сотен. Появляется в з в о д н ы й.

В з в о д н ы й. Дальнейшие распоряжения, товарищ начальник?

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. По коням!

Все уходят. Сцена пуста. Под звуки фанфарного победного марша слышны голоса отдельных команд. Проносятся тени идущих в бой полков и эскадронов.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Идут ходики. В цепи С у с л о в, п о л и т р у к, Ж у р б а и В а в и л о в. К о м и с с а р стоя укладывает в папку приказ № 18. Не успел он завязать ленточки, как стреляет М а р и я П а в л о в н а. Комиссар повернул голову, вопросительно посмотрел на нее.

К о м и с с а р. Зачем стреляла?

Мария Павловна целится, прижимая приклад карабина к щеке.

Зачем стреляла, Мария Павловна?

С у с л о в (объясняя с башенки). А там один поднялся, товарищ комиссар, и — упал… (Марии Павловне.) Хорошо ты его!

Мария Павловна снова стреляет.

Есть второй! Два патрона — два человека!

М а р и я П а в л о в н а. Гриша говорил, чтобы патроны жалеть! (Стреляет в третий раз.)

К о м и с с а р. Ты что, ошалела?

С у с л о в. Есть третий! (Улыбаясь.) Ты, Мария Павловна, аккуратней, а то всю белую армию поубиваешь.

Ж у р б а (тихо, политруку). Злобы в ней много! По товарищу командиру тоскует.

П о л и т р у к (глубокомысленно). Жизнь!

И на слове «жизнь» наступает смерть: раздается четвертый выстрел.

С у с л о в. Четвертый номер пошел. Сколько задумала, Мария Павловна, а? (Всматривается.) Ой нет, кажись, встал.

Мария Павловна заканчивает обойму: пятый выстрел.

Вот теперь лег. Добила.

Пауза. Комиссар подходит к политруку.

К о м и с с а р. Ну что, политрук? А мы с тобой решили в пути «Анти-Дюринг» подчитать. Лекции провести про Марксово учение. Поубавилась наша аудитория.

Пауза.

Живы останемся — расскажешь небось все это тете Любе твоей. В Перми она у тебя?

П о л и т р у к (тихо). Вы будете смеяться, товарищ комиссар, но… (еще тише) насчет тети Любы — я выдумал.

Комиссар смотрит на него.

Нет у меня никого.

К о м и с с а р (смущенно). Ага… Ну, ничего. Да и не в тете счастье…

Мария Павловна быстро заряжает новую обойму.

С у с л о в (громко). Стой! Не стреляй! У них флаг белый. Товарищ комиссар, опять с флагом идут.

К о м и с с а р. Окликни их.

С у с л о в. Стой! Кто идет?

Подходят Н о л ь к е н и а д ъ ю т а н т.

Н о л ь к е н. По поручению его превосходительства генерала Мамонтова я направлен для вторичных переговоров с вами. Могу я видеть вашего командира?

Пауза. Мария Павловна приподнялась и смотрит на стол, на котором лежит командир. Комиссар соображает что-то. Все повернули головы и смотрят на него. Комиссар поправил на себе одежду и вышел на площадку.

К о м и с с а р. Здравствуйте. О чем речь будет?

Н о л ь к е н. Бесцельно дальше проливать вашу кровь. Через пять минут мы превратим весь поезд в гору железа. Это ясно! Генерал вновь предлагает те же условия. Где ваш командир?

К о м и с с а р. Григорий Михайлович ужинает. Они просили по пустякам их не беспокоить.

Н о л ь к е н. Значит, вы отказываетесь вторично? Тогда можно поставить точку. Это последнее слово его превосходительства.

К о м и с с а р (весело). Скажите пожалуйста! Ну и шутник же ваш генерал! Так, говорите, опять сдаваться предлагает? (Кричит в вагон.) Слышите, ребята?

Вавилов толкнул напряженно слушающего Журбу, и весь вагон расхохотался. Хохочут баском — Вавилов, Журба. Суслов — баритоном, политрук — тенорком, молчит одна Мария Павловна.

К о м и с с а р (уходя, бросает Нолькену). Будьте здоровеньки, всего вам наилучшего. А ну-ка, хлопцы, проводите веселой песней его благородие.

Нолькен замер, а затем стал медленно пятиться — он ожидал выстрела. Но выстрела не последовало.

К о м и с с а р (вошел в вагон и кивнул Суслову, подавая ему балалайку). Веселей, ребята! Благородию!

Суслов подхватил балалайку, вертанул ее в руках и заиграл «Журавля».

К о м и с с а р (пристукнул каблуком и запел).

В с е (хором).

А д ъ ю т а н т. Весело у них!

Н о л ь к е н (круто повернувшись). Молчите… Идиот! (Пошел назад, но остановился, услышав голос комиссара.)

К о м и с с а р (высунув голову, кричит). Какого полка, ваше благородие?

Н о л ь к е н. Я — кирасир ее величества.

К о м и с с а р. Ах, кирасир? (Поет.)

В с е.

Хор гремит. Кажется, что поет пятьдесят, сто, двести человек. Нолькен идет по проходу и исчезает.

К о м и с с а р.

В с е.

С у с л о в. Ушел!

Песня и музыка обрываются сразу. Суслов берет последний аккорд. Раздается какой-то странный звук. Все вздрагивают. Комиссар с маузером в руке бросается к башенке Суслова.

К о м и с с а р. Что такое, Степа?

С у с л о в. Это струна на балалайке лопнула.

К о м и с с а р (облегченно вздыхает). Фу ты! А я испугался, думал ударили с двенадцатидюймового орудия.

С у с л о в. Нет, это басовая. Она всегда так шумит, ежели лопается.

Пауза.

Совсем не видно кирасира…

К о м и с с а р. По местам!

Шесть человек: в публику смотрят Суслов, Мария Павловна и комиссар, в другую сторону — Журба, Вавилов и политрук.

Сейчас опять начнется. Задаром не стрелять! (Журбе.) Зиновий!

Журба поворачивает голову.

Положи, друг милый, гранаты поближе: вот сюда, под стол!

Журба подползает и кладет гранаты.

Так! (Взгляд комиссара падает на тело командира и задерживается на нем.) Командир велел, чтоб еще на связь пошли. Может, попробовать? (Смотрит кругом.) Надо попробовать.

С у с л о в. Кому?

К о м и с с а р. Вот и думаю.

М а р и я П а в л о в н а. Слишком долго думаете Приказы исполняются быстрее.

К о м и с с а р (как бы не слыша, еще раз осматривается). Небогатый выбор. Я не могу: командир и комиссар — отпадает. Мария Павловна — подозрительно: женщина. Тоже не годится.

П о л и т р у к. Я — пулеметчик и Степа — пулеметчик. Нам совсем никак нельзя.

К о м и с с а р (смотрит на Вавилова). Придется тебе, Федор Матвеевич!

Вавилов оборачивается.

Возраст у тебя только…

В а в и л о в. А что возраст? Возраст мой совершенно средний — пятьдесят годов. (Встает.) До свиданья, товарищ комиссар!

К о м и с с а р. Подожди. И ты собирайся, Зиновий.

Журба вскакивает.

Счастливый ты больно, — может, доберешься!

Ж у р б а. А чего не добраться? Не в кабак идем. Доберемся! Только давай скорей, пока офицер не дошел до батареи ихней.

Ходики бьют два раза.

К о м и с с а р. Через полчаса свет будет.

Оглушительный взрыв. Снаряд упал за бронепоездом.

Пристреливаются. Держись, ребята!

Второй снаряд.

Все живы?

О с т а л ь н ы е. Все.

К о м и с с а р. Третий ждать надо: бьет батарея.

Третий снаряд. Он разрывается на крыше вагона. Отрывает куски дерева и железа. Они валятся в вагон. На сцене сразу стало темнее. Пауза.

Ну, как? (Осматривается.) Степа?

С у с л о в. Живой пока.

К о м и с с а р. Мария Павловна?

Мария Павловна молчит. Комиссар ползет к ней. Кладет руку на затылок. Ползет обратно. Пауза.

С у с л о в. Она — что? Что она, товарищ комиссар?

К о м и с с а р. Она! Она очень замечательная женщина была, Степа. Сельская учительница.

Пауза.

Что это там, а?

В а в и л о в. Зиновий чтой-то расстроился вроде.

Журба начинает всхлипывать: его бьет нервная дрожь. Комиссар ползком перебегает к нему и садится рядом.

К о м и с с а р. Что с тобой, Зиновий?

Ж у р б а. Убили ее… сволочи. Вот она, смерть… какая…

К о м и с с а р. Ну что ты! Успокойся, голубчик… Нельзя бойцу такие нервности иметь. Ну, посмотри на меня… Хошь, я тебя убаюкаю, верзилу такую. Нашел время нюни пускать!..

П о л и т р у к. Тронулись, товарищ комиссар.

К о м и с с а р (отскакивает от Журбы). К бою готовсь! Слушай мою команду! Давай!

Работает пулемет политрука.

Журба! Гранаты!

Журба сразу вскочил и кинулся к ручным гранатам.

Забыл, что плакал, стервец!

П о л и т р у к. Наседают.

К о м и с с а р (подбегает к углу, берется за выключатель). Давай, счастливчик! Давай, Федор Матвеевич!

Журба и Вавилов бросаются к люку. Свет гаснет.

Стой, Яша!

Слышны разрывы ручных гранат. Снова свет.

П о л и т р у к. Ой, ловко он их пускает!

К о м и с с а р. Лучший метальщик наш Зиновий!

Работает пулемет белых.

П о л и т р у к. Не идут белячки. Остановились.

К о м и с с а р. Наших видать?

П о л и т р у к. Нет, — как в землю ушли.

К о м и с с а р. Укрыться, чем только можно.

Пауза.

Смелый человек Зиновий, правильный боец! Разволновался только. Оно, конечно, понятно!

Пауза.

Ну, вот трое нас теперь.

Пауза.

Если меня убьют, ты, Яша, будешь за командира. Если и тебя не будет, тебе уж, Степа, одному придется тут распоряжаться. Обязанность нашу помните. Последнему ее поручаю. Все.

С у с л о в. Пожалуй, скоро теперь офицеры не соберутся. Им с орудия все спокойней. И потерь для них меньше.

К о м и с с а р. Конечно. (Смотрит на Суслова. Тот сидит сосредоточенно, спокойно. Тогда комиссар переводит взгляд на Яшу. Он тоже застыл на месте.) Крепкая молодежь! Надежная смена у нас, хорошая! Побольше таких — какие дела бы завертели!

П о л и т р у к. Будет смена. Растет она.

К о м и с с а р. Безусловно, растет.

Пауза.

Чтой-то ты, Яша, вроде у тебя уши вытянулись?

П о л и т р у к (спокойно). А это, когда я немного волнуюсь, я всегда худею!

Пауза.

Разрешите попросить.

К о м и с с а р. Что?

П о л и т р у к. На одну минуту в паровоз пройти… На Лену посмотреть… Ведь, может, в последний раз…

К о м и с с а р. Не разрешаю!

П о л и т р у к. Виноват!

К о м и с с а р (смотрит вдруг на портрет). Степа!

С у с л о в. Слушаю вас!

К о м и с с а р. А твоего Карла Ваныча осколком прямо в лоб угораздило. Порвалось полотно-то.

С у с л о в. Свои же в его и стреляли. Так ему и надо, ежели он король.

К о м и с с а р. Небось обидно королю от своего класса смерть получить.

Разрыв снаряда. Света на сцене еще меньше.

Опять началось. Держись, хлопцы!

Второй снаряд и тотчас же — третий.

Ничего? (Смотрит.) Крепко взялись!

Пауза.

Увидим, Яша, хорошие дни, а?

П о л и т р у к. Мы не увидим — другие увидят.

К о м и с с а р. Хочется, Яша.

П о л и т р у к. Наступят они… Будет прекрасное время…

Пауза.

С у с л о в. Товарищ комиссар, я прошу…

К о м и с с а р. Воды тебе?

С у с л о в. Нет. Я прошу, понимаешь, давно думаю…

К о м и с с а р. Что такое?

С у с л о в. Давно… гложет меня дума и гложет… С вами хочу…

К о м и с с а р. Да ты и так с нами, Степа.

С у с л о в. Ближе хочу… в партию.

Пауза.

К о м и с с а р. Как у тебя, Яша?

П о л и т р у к. Спокойно.

К о м и с с а р. А у тебя, Степа?

С у с л о в. А с моего боку не идут. С моего боку — болото. По тропинке офицер ходит. Не разойтись тут многим. Ну, так как же, товарищ комиссар?

К о м и с с а р. А! Ну да… Не время сейчас, Степа.

С у с л о в. Как раз сейчас хочу.

К о м и с с а р. Рано тебе, Степа. Не подходишь ты еще.

С у с л о в. Почему, товарищ комиссар?

К о м и с с а р. Понимаешь, сознания в тебе мало. Кто в Козлове разгром на рынке устроил под пьяную лавочку? Не можем, Степа: нам в партии пьяниц не надо.

Разрыв снаряда. Пауза.

С у с л о в. Ты живой, товарищ комиссар?

К о м и с с а р. Живой, Степа.

С у с л о в. Тогда я скажу. Насчет сознания — это правильно: темный я человек. Но только меняются люди. Поучусь — пойму много чего. А пить брошу, не притронусь. Вот честное слово, товарищ комиссар.

Новый снаряд. Он разорвался около задней стенки.

П о л и т р у к. Мне очки разбило. Одно стекло осталось.

Пауза.

Я считаю, что товарищ Суслов всем доказал, что он преданный сын пролетариата, верный защитник своего класса. Потому я считаю, что его в партию кандидатом принять можно, и я голосую «за».

Еще снаряд — он пришелся по паровозу.

К о м и с с а р. Балластом не будешь, Степа?

С у с л о в. Слова этого не знаю, но если оно плохое — не буду, товарищ комиссар.

К о м и с с а р. Смотри, Степа!

С у с л о в. Спасибо, товарищ комиссар. Не подведу. (Расправил плечи и удобнее устроился у пулемета. Он еще внимательнее смотрит вперед.)

П о л и т р у к. У меня что-то ладонь чешется.

К о м и с с а р. Какая?

П о л и т р у к. Левая.

К о м и с с а р. Это к деньгам. Получать тебе, Яша, наградные. С вас причитается.

П о л и т р у к. Я хоть с долгами расплачусь. У Вавилова брал. Теперь отдам.

К о м и с с а р. Подожди отдавать — получи раньше.

Пауза.

Здесь у меня нет канцелярии, Степа. Приедем в Москву, там тебе кандидатский билет выпишем.

Новый удар: он поднимает и гнет плиту над башенкой политрука.

Ну, как ты, Яша?

П о л и т р у к (лежит на пулемете). Я — ничего. Я… ничего… (Замолкает.)

Комиссар прыгает к башенке, поднимается на ступеньки, снимает оттуда Яшу. Он опускает его рядом с телом Гусева, лежащим под шинелями. Бережно укрывает политрука, целует крепко в губы и взбирается на башенку. Занимает место Яши. Проверяет ленту.

К о м и с с а р (про себя). Хорошо еще пулемет не покалечили.

Длинная пауза.

Ты о чем думаешь, Степа?

С у с л о в (после паузы). О пельменях.

К о м и с с а р (удивленно). А чего это тебе на ум взбрело?

С у с л о в. Не знаю. Хотя если подумать, так опять же понятно. Я сам сибирский, вы же знаете, с-под Магнитной. У нас настоящая Сибирь. Мы пельмени очень уважаем. Роскошная блюда!

К о м и с с а р. Может, есть охота? Так вон — хлеб лежит.

С у с л о в. Нет, есть я не хочу.

Пауза.

Ведь это не простая вещь — пельмень! Ее готовить долго надо. Много ума в нее вложено. Какая пельмень, конечно.

К о м и с с а р. А что, разные бывают?

С у с л о в. Разные. Бывают, что в середке мясо сырое — бычье. Бывает — теленка молочного. Порося еще. Птицей можно: гусятина, скажем, — очень хорошо. Готовят их помногу. Мешками. Она ведь не большая. Во какая. Опять же как делать. Соберутся, скажем, гости к папане про дела говорить. Ну, маманя, конечно, сразу — пельмени. У нас всегда пельмени. Босые, нищие ходим, а пельмени есть. Чудно!

Пауза.

Вроде утро приближается!

К о м и с с а р. И мне тоже так показалось. Теперь недолго ждать, Степа.

С у с л о в. Пожалуй!

Пауза.

Пельмень по-разному подают. У богатых, конечно. Мы все вареные ели. А у тех — иначе. Сперва-наперво в жиру проварят, тогда она плавает. Потом в соленой воде с уксусом. Тогда уже пельмень скользит. Под его водки страсть сколько можно выпить.

Пауза.

Потом еще в казанок заправляют — в топленое масло. Тогда пельмень «бу́хнет» называется. А уж напоследок, уже светает…

К о м и с с а р. Да, начинает…

С у с л о в. Нет, это я про Сибирь говорю. Когда уже светает, тогда хозяин идет на улицу, в садок, и берет с собой бутылку чистого спирту. Он ищет в саду веточку рябины, обязательно воробушками наклеванную. И кладет веточку в бутылку. Идет хозяин обратно в дом и ставит спирт с веточкой на стол. И к этому питию подают пельмень другой: на сковородь, накаленную на крутом огне, бросают пельмень. И она, стерва, свой сок дает и подрумянивается. Тогда пельмень — скачет. И под нее пьют спирт. И уж это конец — расходятся гости…

Пауза.

К о м и с с а р. М-да…

С у с л о в. Я вот вез домой родным бутылку спирту, берег, прятал. Вон она за Карл Иванычем стоит. А что товарищ политрук молчит?

К о м и с с а р (посмотрел на мертвого политрука). Отдыхает наш Яша. Умаялся очень.

Пауза.

Может, выпить напоследок?

Суслов опускает голову.

Как ты думаешь, Степа?

С у с л о в. Вы как хотите, а я не буду.

К о м и с с а р. Почему?

С у с л о в. Плохой тот партейный, который вино потребляет. Балласт…

К о м и с с а р (смутившись). Так ведь я всего рюмочку…

С у с л о в. Все равно, что рюмка, что четверть: не в «сколько» дело. (Пауза. Вдруг Суслов оживился.) Наконец-то!

К о м и с с а р. Что?

С у с л о в. С моего боку пошли. Ну, держись теперь, ваше благородие.

К о м и с с а р. И с моего. Давай, Степа.

Заработали оба пулемета сразу.

Давай!

С у с л о в. Даю, товарищ комиссар.

Снаряд падает снова на то же место. Комиссар застонал. Он судорожно вцепился в ручки пулемета.

Отступают!

Бьют оба пулемета. Суслов прекращает огонь.

Товарищ комиссар!

Комиссар молчит, только бьет его пулемет.

С у с л о в. Товарищ комиссар, как у вас?

Комиссар не отвечает. Он убит. Но пулемет продолжает стрелять Вот у него кончилась лента — и все стихло.

(Кричит.) Товарищ комиссар! (Тишина.) Господи! Ведь он уже мертвым стрелял!

Пауза.

Значит, я один!

Еще снаряд. Суслов, хотевший было сойти, замер на месте. Вместо того чтобы спуститься по ступенькам, он сползает на пол. Щупает грудь. Хочет что-то сказать. Раздается тихий хрип. Свет почти погас. Суслов, пошатываясь, подошел к столу и зажег свечу. Он спалил вынутые из стола документы.

Что-то я уже ничего не соображаю!

За стеной глухие раскаты грома: это наша артиллерия сбивает белые батареи. Слышно далекое «ура». Топот тысяч копыт. Сигналы трубачей.

И ничего не слышу.

Медленно опускается на пол. Кладет рядом маузер.

Идут ходики. Гирька уже у пола.

Помнить последнюю обязанность!

Достает из ящика в стене шнур.

Будь спокоен, Владимир Ильич; все в порядке!

За стеной — голоса.

Голос Журбы: «Открывайте, ребята, свои!»

Суслов ничего не слышит. Он чиркает спичкой. Спичка гаснет.

Голос Вавилова: «Степа! Отпирай!»

Голос Журбы: «Надо через паровоз попробовать».

Голос Вавилова: «Верно».

Суслов зажег наконец спичку и поднес ее к шнурку — фитилю. Тишина. Ходики остановились. Голоса слышатся со стороны паровоза. Суслов резко поворачивает голову: он услышал. Хватает маузер. Дверь тихо открывается. Суслов целится и стреляет.

Ж у р б а (отшатнувшись, кричит). Стой! Свои! Степа!

С у с л о в. Извините, товарищи! (Рука его опустилась, и он замер в своем углу.)

Ж у р б а входит. Оглядывается. За ним В а в и л о в и К у л и к о в. Голова его перевязана.

К у л и к о в. Кто тут есть?

С у с л о в (слабо). Я.

Фитиль горит. Огонь ползет к ящику в стене. Вавилов и Журба наклоняются к Суслову и пытаются привести его в чувство. Куликов осматривается, замечает фитиль и быстро тушит его. Качает головой.

К у л и к о в (в недоумении, Суслову). Ты что ж это, милый, чуть нас всех на воздух не пустил?

С у с л о в (слабо). Последнюю обязанность помнить…

К у л и к о в. Степушка, друг, это я, Семен Куликов! Видишь, вернулся. И Сико жив…

Голос начальника дивизии: «Открывайте дверь!»

Журба открывает дверь. Входит н а ч а л ь н и к д и в и з и и.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Благодарю вас, товарищи. Вы прекрасно выполнили боевое задание. Теперь уже не упустим врага, будьте спокойны.

Пауза.

А где команда бронепоезда? Где комиссар — товарищ Лосенко?

К у л и к о в. Все молчат, товарищ начальник. Тут один только живой. (Озирается. Видит на башенке комиссара.) Вот он!

Пауза.

Ох, не вовремя, Никита Андреевич, умерли. Как мы теперь бронепоезд без вас поведем? Вот какая беда!

Н а ч а л ь н и к ш т а б а (входя). Путь исправлен, товарищ начальник.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Спасибо, Петр Федорович! Как паровоз?

Н а ч а л ь н и к ш т а б а. Сейчас сменим. Запасной пришел с Узловой!

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Есть кем заменить команду?

Н а ч а л ь н и к ш т а б а. Есть, товарищ начальник. (Подходит к двери, кричит.) Давай!

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и (Куликову). Ну вот и пойдет бронепоезд!

Входят в з в о д н ы й и уже знакомые нам по сцене у костра к р а с н о а р м е й ц ы; они вводят пленного Н о л ь к е н а.

В з в о д н ы й (обращаясь к начальнику дивизии). Вот, товарищ начальник, с первой партии — господин офицер. (Передает начальнику дивизии документы.) При нем были.

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и (смотрит документы). Это ваши бумаги?

Нолькен молчит.

Я спрашиваю: это ваши бумаги?

Нолькен не отвечает, он смотрит вокруг себя.

Вы оглохли, что ли?

Н о л ь к е н. Я ничего не скажу… Сколько их было в бронепоезде?

Н а ч а л ь н и к д и в и з и и. Я вам отвечу: двенадцать человек.

Нолькен опускает голову и устало садится на патронный ящик. Суслов очнулся на миг. Вавилов и Куликов обнимают Суслова. Журба подхватил его на руки и понес. Они на авансцене. Становится светло. Оркестр грянул марш. Начальник дивизии смотрит в дверь. Оркестр приближается.

С у с л о в. Когда… доживете, братцы, до хороших дней…

К у л и к о в. Ну что, дорогой?

С у с л о в. Расскажете молодым, как мы побеждали!

К у л и к о в (смотрит на Суслова и говорит в зал). Расскажем, товарищ!

Начальник дивизии подал знак. Раздается свисток. И под звуки победного марша трогается вперед, к новым боям и новым победам, бронепоезд, носивший раньше название «Князь Мстислав Удалой».

З а н а в е с.