Пыль

Вячеслав МОРОЧКО

"ПЫЛЬ"

Фантастический рассказ

Дятлов прибыл по вызову на одну из далеких палеошахт. Он страдал устойчивой аллергией к скоростным средствам передвижения, и потому у него сейчас ломило виски и стонала каждая клеточка тела.

Мудрый - главный палеонтолог шахты, - рослый, наголо остриженный, с подбородком лопатой, принял гостя без лишних слов. Как хороший хозяин, он встретил Дятлова у проходной и не покидал его, даже пока тот, выполняя формальности, сдавал сигареты и облачался в рабочий халат. Гость непрерывно облизывал пересохшие губы, и Мудрый подумал: "Такой же слюнявый, как в молодости, а меня не признал. Куда там - он корифей, теоретик генезиса жизни! И этого ничтожества мне приходится теперь опасаться!"

Падение в лифте было для Дятлова пыткой. Даже при незначительном риске корифея трясла лихорадка. Прожив сорок лет, он постоянно чего-то боялся. Это был его крест.

Дятлов вспомнил Светлану. Качая головой и усмехаясь, она говорила: "Ой, Коля, Коля, да как же ты жил до меня?" Во взгляде жены угадывалось ироническое отношение матери к взрослому сыну. Это было немного смешно и немного досадно.

"Да он просто трусит!" - в конце концов понял Мудрый.

Выйдя из лифта, хозяин и гость долго шли галереей. В рассеянном свете матово поблескивал рельсовый путь, на котором стоял без движения длинный состав вагонеток, груженных породой.

- Что-то случилось? - без всякой задней мысли спросил гость. Но хозяин взорвался:

- Случилось! Присылают в провинцию все, что не гоже другим! Нашим роботам место только под прессом! Даже с транспортом не управляются!

Раздражение Мудрого не покоробило гостя. О людях подобного склада Дятлов был доброго мнения и полагал, что виною всему их особая незащищенность. Он рассуждал так: "Могучие парни с чувствительным сердцем скрывают ранимую душу за напускной грубостью. А ведь каждый вносит свой вклад в наше общее дело. Если я занимаюсь теорией происхождения жизни, то Мудрый - один из подвижников, ищущих след протожизни в древнейших земных отложениях".

За поворотом натужно рычали подъемники, слышался скрежет металла. Потом вдоль состава прокатился грохот сцеплений. Вагонетки тронулись, побежали, наполнив шахту ровным живым гулом.

Галерея имела боковые ходы, служебные помещения, комнаты, залы. Когда проходили мимо одной из дверей, теоретику показалось, что Мудрый резко ускорил шаг. У подножия спускавшейся к тамбуру лестницы хозяин и гость задержались, чтобы достать из халатов свои кислородные маски и надеть их.

Палеошахта - огромная полость в древних пластах. Здесь в пустотах и пористых массах породы накапливались рудничные газы, вытеснявшие воздух и угрожавшие взрывом.

Дятлов и Мудрый спустились по лестнице в тамбур, прошли эластичные створки. Через каких-нибудь десять шагов плечи будто сами собой распрямились. Высокие своды тонули во мраке, глубоком и плотном. Хозяин и гость приближались к цепочке огней у подножия черной стены.

Теоретика согревали веселые мысли о доме. Накануне он допоздна засиделся над рукописью, а утром, проснувшись, обнаружил, что на него, как на гору, кряхтя и сопя, забирается полуторагодовалая Натка. Под этой тяжестью тело его замирало и таяло. Сердце стонало от счастья. Малышка столкнулась нос к носу с отцом и, качая головкой, пролепетала - копия мамы - "Ой, Коя, Коя!" Тогда он вскочил и, вопя от восторга, сгреб свое чудо в охапку и начал подбрасывать к потолку и ловить драгоценный визжащий комочек.

Мудрый шел рядом и думал о том, что главный талант человека - это вкус к жизни, именно то, чего бедному Дятлову не досталось. "В жизнь мы приходим за многоцветным искрящимся праздником, - говорил он себе, - но есть люди, рожденные только затем, чтобы мучиться. И вот таким дано властвовать, править!"

Стена, освещенная снизу, терялась во мраке. На разных уровнях к ней лепились гондолы лабораторий, напоминавшие членистых многоногих мокриц. У самой стены ожидали две люльки подъемника. Через минуту, взлетая во мраке, Дятлов мысленно проклинал этот варварский транспорт: подвешенный в легком сидении, он чувствовал кожей дыхание бездны. Его начинало мутить. Он еле сдерживал крик, потрясенный чудовищным несовершенством мира, в котором людей всюду поджидает нелепая смерть.

"И у такого ничтожества есть свой интимный мирок! - думал хозяин, взлетая в соседней люльке. - Бог мой, как он боится!"

Потом Мудрый спросил напрямик:

- Неужто и в самом деле ты меня не узнал? Мы же вместе учились! Помнишь? Ты еще слыл недотепой номер один! "Горюшком нашим" тебя называли на всем факультете! Нехорошо, корифей! Зазнаемся, стареем!

Только сейчас Дятлов вспомнил: курсом старше учился верзила, похожий на Мудрого, с точно такой фамилией, но бородатый, кудрявый, известный спортсмен, балагур и актер, то и дело разыгрывавший спектакли один нелепее другого.

Мудрый, смеясь, продолжал:

- Ты был бесподобен! То с лестницы скатишься - копчик сломаешь, то ненароком глотнешь кислоты, то на глаза попадешься веселым ребятам и потеряешь ребро, то получишь синяк, то набьешь себе шишку. Весь городок надрывался от смеха, когда вспоминал о тебе. Мы гордились тобой! Скорее всего, ты пошел в теоретики, испугавшись превратностей практики, и, наверно, решил, что сбежал от судьбы. Говорят, ты недавно женился? Это ж надо - жениться впервые в сорок лет!.. Разумеется, скрыл от невесты, какое ты горе!

Все было правильно: по рассеянности и неловкости, по самым разным причинам, а чаще всего без причин, корифей попадал в передряги. Он был по натуре сама осторожность, старался продумывать каждый свой шаг... И все же на каждом шагу с ним случались неприятности. Дятлов успел притерпеться к подшучиваниям. Он и колкостям Мудрого без труда нашел объяснение: экстренный вызов на шахту скорее всего не случаен. Здесь ждет его нечто такое, что сразу заставит простить и забыть неприятные выходки главного палеонтолога.

А Мудрого занимали сейчас невеселые думы: "Красивый, здоровый, талантливый - пробует, ищет себя в самых разных делах. А тот, кто рожден непонятно зачем, тот долбит в одну точку, все время в одну: на другое не способен. И вдруг выясняется: он - корифей! Он - вершина! О нем говорят! Им гордятся! И вот уже беспристрастие - равные шансы для всех оборачивается несправедливостью для того, кто подобен чуду, кому на роду написано быть хозяином, распорядителем жизни и кто вместо этого стал ее пасынком, пропадая в безвестности!"

Тут корифей прервал его мысли.

- Теперь я вас вспомнил, - Дятлову каждое слово давалось с трудом. На факультете вы, кажется, слыли первым актером. Не понимаю, что вас прельстило в науке? Ведь вам это скучно.

"Гляди, - поразился Мудрый, - он еще рассуждает!"

В это время люльки остановились, и палеонтолог, ступив на платформу лабораторной гондолы, скомандовал Дятлову:

- Выходи!

Тот, вцепившись в поручни люльки, не осмеливался перешагнуть неширокую щель.

- Да иди же! - смеялся хозяин. - О господи, руку, руку давай! Ну, смелее! Вперед! Вот и все.

Почувствовав под ногами твердь, теоретик вздохнул, осмотрелся. Мрак был более плотней, чем внизу. Как всегда в темноте, его обступили тоскливые мысли о смерти. Он искал оправдания: "Мне нельзя рисковать - я живу теперь ради других". И тут же себя уличал: "Это ложь! Скажи: просто хочется жить - наслаждаться дыханием, пищей, работой... А если уж честно ты даже согласен не знать наслаждения... только бы жить! Но когда-нибудь все равно это кончится!"

Он всегда растравлял себя горькими мыслями, из-за этого в свое время даже начал курить, прибавив дурную привычку к прочим нелепостям своей жизни.

Лаборатория представляла собой анфиладу лоджий, где стояли приборы и хранились пронумерованные пробы породы. На стене, по которой все это медленно перемещалось, фосфоресцировали номера, указывая, в каком месте какой образец добыт. Дятлова усадили перед комбайном-исследователем. В бункер прибора ввели образцы, и Дятлов приник к окулярам. Комбайн выполнял по программе тончайшие срезы, мгновенно делая анализы, позволял разбираться в деталях мельчайших структур.

Задавая порядок исследований, теоретик разволновался, путал штурвальчики, кнопки и рукоятки на пульте.

Мудрый ворчал:

- Послушай, ты мне сломаешь комбайн! В шахте - рудничный газ, а из тебя уже сыпятся искры! Хочешь пустить всех на воздух?

- Немыслимо! Это фантастика! - бормотал теоретик, не слушая Мудрого. - Я ведь предвидел, но даже подумать не смел, что увижу своими глазами так скоро!

- Не веришь глазам?! Открой их пошире! - советовал Мудрый.

Одним из решающих доводов в пользу естественного происхождения жизни считалась способность аминокислот образовывать студенистые массы коацерватов - собирателей белковых веществ. Отсюда уже вполне мог взять начало природный отбор. Полагали, что именно так на стыке двух древних геологических эр - архейской и протерозойской (каких-нибудь три миллиарда лет назад) зародилась первая жизнь. Но если ученые только еще допускали, что известняк и графит архея - результат деятельности живых организмов, то найденные в отложениях протерозоя остатки сине-зеленых водорослей ни у кого не вызывали сомнений.

Лаборатория медленно двигалась по стене, и в комбайн поступали все новые порции проб.

- Это фантастика! - повторял теоретик, не отрываясь от окуляров. Господи, как вы наткнулись на эти пласты?

- Сначала "наткнулись" на монографию Дятлова, - скромничал Мудрый. Ты ведь сам показал, что может остаться от первых коацерватов. А когда знаешь, что ищешь, уже проще найти.

Корифей теперь собственноручно брал пробы породы и, загружая прибор, изучал поразительным образом сохранившиеся следы протожизни. До этого дня в его практике не было случая, чтобы прогнозы сбывались так полно.

- Нет слов! Это просто чудо! - бормотал он.

- Слов и не нужно. Скорее заканчивай! - торопил Мудрый. - Будет достаточно одного росчерка твоего пера!

- Еще одну пробу! - в который раз умолял теоретик, прильнув к окулярам.

Прошло около четырех часов, и хозяин чувствовал себя до предела измотанным "цыплячьими поисками" гостя.

- Все! Конец! - Палеонтолог решительно повернул выключатель. - Мы возвращаемся в галерею. Требуются некоторые формальности для того, чтобы засвидетельствовать открытие. В салоне ждет протокол, который мы вместе должны подписать.

- Я готов. - Гость не спорил. Он был возбужден, счастлив. И даже новая пытка в подъемнике не могла омрачить его радость.

Мудрый стал разговорчивей - сыпал словами, рассказывал, как мучительно формировался его коллектив, каких колоссальных усилий, скольких бессонных ночей им стоила эта победа. Говоря о коллегах, о "доблестных рыцарях истины", он поднимался до пафоса. Корифей хорошо представлял себе трудности поиска, а в том, что выспренность главного палеонтолога шахты казалась ему неестественной, винил самого себя: "Видно, я не могу всей душой, без оглядки, порадоваться чужому успеху".

Хозяин шел рядом и дружелюбно похлопывал гостя по тощей спине: теперь он был уверен, что "этот слюнтяй" не намерен инспектировать их по всей форме и, следовательно, страшен не больше, чем старый закормленный шпиц.

Когда они выбрались на галерею и укладывали маски в пазухи халатов, неожиданно в брючном кармане Дятлов нащупал маленький гладкий предмет и понял, что, сдавая в проходной сигареты, забыл оставить там зажигалку. Она напомнила о куреве, и Дятлов уже предвкушал удовольствие: он только подпишет бумагу и умчится на лифте к своему портсигару. А пока что он наблюдал, как победное настроение, безопасный очищенный воздух и свет галереи преображали Мудрого, залюбовался его мощной фигурой, крупным красивым лицом, на котором линия носа почти без излома продолжала линию лба. В этом профиле было что-то античное.

- Каких только ложных гипотез нам не пытались навязать! - гремел Мудрый. - Одни утверждали, что жизнь занесена на Землю метеоритами! Другие брались доказывать, что люди - потомки инопланетных гостей! Третьи осмеливались говорить, будто бы информацию для сотворения жизни доставил на Землю какой-то паршивый луч из неизвестной галактики! Довольно! Наслушались болтунов! Наука решительно сделала выбор в пользу естественного происхождения жизни! И цель науки сегодня - отстаивать истину, отметая любителей жевать жвачку сомнений!

- Но сомнения стимулируют поиски, - возразил гость.

- Поиски?! - удивился хозяин. - Мы не в прятки играем! Чтобы истина торжествовала, ей нужен верный защитник. Наш общий долг - обеспечить ее безопасность! На все времена!

Громыхая на стыках, мимо шли вагонетки с породой. Бас Мудрого перекрывал этот шум:

- Всевозможные поводы для кривотолков, любая дискуссия или попытка ревизии истины действуют разлагающе и, подмывая доверие к правильным взглядам, рождают опасность отхода от магистральных путей! Чтобы двигаться верной дорогой, нужен решительный авторитет! Учение не будет всесильным, если в него не поверят безоговорочно! Поиском ничего не добьешься. Необходимы наглядные доказательства.

Внезапно за поворотом что-то загрохотало, заскребло по земле. Воздух, разорванный эхом, метнулся по галерее, а вдоль состава с породой прокатился удар. Поезд замер. Хозяин ругался.

- Опять вагонетку свалили! Дубины! Железяки безмозглые! Я им сейчас покажу! Вот что, - он обратился к гостю, - ты обожди в салоне. Я буду минут через десять. Иди по направлению к лифту, слева - первая дверь. Там - наш салон.

Дятлов остался один. В галерее снова гудели подъемные механизмы. Но теоретик не слышал шума. Он двигался точно во сне, представляя рядом с собою Наташку и мысленно прикасаясь ладонью к ее золотистым кудрям, нежной щечке, к теплой мягкой ручонке. Казалось, что, замирая от неги, малышка вся начинала светиться.

Дятлов шел вдоль состава дремлющих вагонеток и скоро ему показалось, что он слишком долго идет. Он уже хотел было возвратиться, но слева увидел ту самую дверь, мимо которой несколько часов назад так резво проскочил Мудрый.

Он содрогнулся, услышав у себя за спиною знакомый бас:

- Горюшко наше! Я же сказал: слева - первая дверь! Как ты попал во вторую?!

- Это чудовищно! - Дятлов с трудом подбирал слова. - Что вы наделали, Мудрый?! Зачем вы меня обманули?! Какой в этом смысл?!

В зале стоял мелодичный гул. Шла тончайшая переработка породы. Круглыми башнями высились камеры синтеза. Прямо из них непрерывный поток заготовок шел по конвейеру на микросборочный комплекс. На выходе каждой автоматической линии был установлен контрольный комбайн, как две капли похожий на тот, за которым недавно сидел теоретик. Продукция, по существу, была та же. Но в шахте ее "добывали" со стен, а здесь она поступала непосредственно в бункер прибора. То был цех имитации коацерватных следов, имитации массовой и безупречной.

- Это чудовищно! - повторил теоретик. - Я поражался, как вы нашли этот дивный слой, а вы ничего не искали, решили: проще взяться самим изготавливать доказательства истины!

- Для того, чтобы восторжествовала справедливость! - веско сказал хозяин, и во взгляде его были и злоба, и презрение. - Нельзя допускать, чтобы такие ничтожные, хилые и телом, и душой существа, как ты, занимали высокое положение. Ты отнимаешь его у меня, у нас. А только мы, сильные, можем жить красиво и сделать красивой жизнь других. Кому какое дело до твоего любимого генезиса? Не все ли равно, откуда взялась первая амеба? Это может интересовать только тебя, книжного червя. Для всех прочих не генезис важен, а сама жизнь. И место в ней - надежное, прочное место. Несколько минут назад оно у меня уже было. И оно, и почет, и слава. Но нет, ты влез сюда, недоумок! И хочешь отнять у меня мою цель!

- Какая там цель?! - возмутился Дятлов. - Вы просто убивали время! Занимались подделкой! Как вы могли...

- Человек должен жить красиво! - настаивал Мудрый. - Так будет! Мы примем все меры, чтобы этому не помешали! - Он смотрел куда-то в пространство поверх головы теоретика. Голос его был зловеще спокоен.

Дятлов остолбенел. Казалось, в том месте, где у него находился желудок, была теперь пустота. Бледный, он отбежал от комбайна, смешно заметался по цеху и, выскочив на галерею, засеменил вдоль пути, по которому снова шли вагонетки. Услышав сзади шаги, он дрогнувшим голосом крикнул:

- Не приближайтесь! Учтите, у нас в институте известно, куда я отправился!

Через минуту, однако, Дятлов почувствовал стыд: ведь по сути не было явного повода для беспокойства. И, обругав себя за малодушие, поспешил извиниться:

- Простите! Я вам наговорил ерунды! Не понимаю, что на меня нашло!

- Горюшко наше! - рассмеялся хозяин. Он больше не чувствовал риска: став бесполезным, гость не мог быть опасным. Мудрый презрительно щурился. - Ну разумеется, у тебя в институте известно, что ты - ходячее горе! Если случится несчастье, удивляться не будут. Всех удивляет: как тебя до сих пор еще носит Земля... Беспокоиться не о чем. Я тебе гарантирую долгую добрую память и проводы высшего класса... Ты не почувствуешь боли.

У Дятлова перехватило дыхание. Он пятился к лестнице, отходя той дорогой, по которой недавно поднимался из тамбура, и убеждал себя: "Да успокойся! Это же блеф, несусветная чушь!" Он опять вспомнил, что около Мудрого вечно царил балаган - атмосфера дерзкой забавы и лицедейства. Однако сегодня артист превзошел сам себя, нагоняя лихими накатами волны безумного страха. Темнело в глазах. Теоретик стонал: потянуло домой, нестерпимо хотелось курить, было отчаянно жалко убитого времени.

Мудрый преследовал молча. Дятлов спустился по лестнице, оглянулся, не выдержав, крикнул:

- Остановитесь! Вы что, в самом деле свихнулись?

Мудрый шел следом.

- Почему вы молчите? - почти умоляюще спрашивал Дятлов. Актерская пауза доконала его.

Он заметался у тамбура и наконец, не дождавшись ответа, шагнул, раздвигая упругие створки, в прохладный и гулкий простор.

С каждым шагом кровь стучала в висках оглушительней, чаще. Дятлов шел знакомым путем к бесконечной цепочке огней у подножия черной стены и вздрогнул от шелеста разошедшихся сзади створок. Увидев, что Мудрый ведет за собой компанию в шесть или семь человек, он спохватился, что не надел свою маску, достал из халата мягкий, похожий на маленького осьминога предмет, закрыл им лицо, отдышался и примирительно заговорил:

- Ну так как, еще не успокоились, Мудрый? Послушайте, я - не в обиде. Признаю, муляжи у вас - первый сорт. Но покрывать ими стены и выдавать муляжи за находки, вы извините меня, не корректно!

Ему опять не ответили. И, потоптавшись на месте, гость продолжал отходить. Словно подгоняя, в спину били лучи ручных фонарей. Никто не спешил, но у этой "вялой забавы" был свой леденящий ритм.

Только у самой стены Дятлов понял: в гигантском подземном мешке ему просто некуда деться. Где-то над головой висели гондолы лабораторий. Внизу покачивались знакомые люльки. Пожалуй, он мог бы еще подняться наверх, но не двинулся с места, решив не затягивать больше спектакль. Фонариков за спиной уже было не меньше пятнадцати - вся группа Мудрого, двигаясь в полном молчании, полукольцом отжимала гостя к стене.

- Что вам нужно? - взмолился Дятлов, когда они были шагах в десяти. Почему вы молчите?

- Ладно, - наконец подал голос Мудрый, - я скажу, что нам нужно: ты сейчас вернешь одну вещь, и мы оставим тебя в покое!

Корифей растерялся, говорил, как в бреду:

- Что вы затеяли?! Я ничего не брал... Какую-такую вещь я должен вернуть?

Мудрый внес ясность:

- Она у тебя на носу!

- Вам нужна моя маска?! - вдруг догадался Дятлов и, чувствуя слабость, привалился к стене.

- Нужна позарез! - подтвердил хозяин и деловито осведомился: - Сам отдашь? Или применить силу?

- Зачем же силу?! - удивился Дятлов (он будто включился в игру). Поднимемся вместе наверх, и я отдам ее сам.

- Молчать! - гаркнул Мудрый. - Снимай и кидай сюда! Считаю до трех!

- Считайте, - разрешил корифей. - Я все равно не отдам маску. Никогда я не участвовал в ваших спектаклях. Чью роль вы сегодня играете? Не надоело еще?

- Пора заткнуть тебе глотку, - пришел к заключению Мудрый. - Такому, как ты, не понять, что человеку необходимы только те истины, которые будут в силе, пока он жив. Все остальное - абстракция! Об этом не говорят. Это подразумевается, как единственная абсолютная истина.

Дятлов содрогнулся от ужаса: казалось, он протягивал руки к человеку, а когда дотянулся, понял, что это лишь пыль, но особая, "историческая" результат известной игры в подгонку фактов и цифр, когда все ставится с ног на голову и смещаются сами понятия: честностью начинают звать послушание, цельностью - примитивность, косноязычный бред воспринимается как глас мудрости, правда становится клеветой, клевета - критикой. При этом святое и правое автоматически превращается в нагромождение лжи, а вся игра оборачивается чудовищным розыгрышем для потомков.

Дятлову хотелось курить. Он почувствовал, что задыхается в маске, сдернул ее и швырнул, как когда-то швыряли перчатку. Маска исчезла. Хозяин крикнул с издевкой:

- Счастливо оставаться! Доброе будет сырье для коацерватного цеха.

По сердцу, по нервам ударили высвисты, смех: ликуя, "пыль" удалялась по направлению к тамбуру. Кровь шумела в висках. Качалась земля; гость чувствовал отравление "пылью", мысленно видел, как тучей она поднималась из шахты и расползалась повсюду, распространяясь сквозь щели, застилая людям глаза. А под прикрытием "пыли" воцарялось всевластие розыгрыша и приятельских кланов, открывалась дорога еще ничего не познавшим, но лихо успевшим во всем разувериться циникам - соплякам. Возвышенное и героическое становилось напыщенным. Радость обращалась в злорадство. Страх укрывался под маскою неудержимого энтузиазма. Всяк норовил извернуться, только бы скрыть безнадежность своего положения. "Пыль" расползалась все шире, она выжимала из сломленных душ чувство меры, достоинства, чести, подобная страшной гангрене, от которой может спасти только ампутация.

Дятлову невыносимо хотелось домой. Он стонал от тоски, а "пыль" отвечала взрывами хохота. Вдруг ему показалось, что он почти дома, идет по лесному поселку к коттеджу, а на крыльце его ожидают Светлана и дочь. Они уже близко. Он слышит их голоса... И почувствовав, что надо спешить, Дятлов шагнул от стены и, срывая рабочий халат, крикнул что было силы:

- Минуточку, Мудрый! Пожалуйста, будьте добры... принесите мне мой портсигар! - Хохот был подобен обвалу. Выждав, когда веселье затихнет, гость уточнил: - Мне бы только одну сигарету... Огонек я найду.

Стало слышно, как где-то негромко звенела капель. Потом в темноте зашептались, заспорили. "Пыль" повернула назад. Мудрый хрипло спросил:

- Какой еще, к лешему, там у тебя огонек?

- Вот это... Забыл оставить в проходной, - объяснил теоретик. У него на ладони в лучах фонарей вспыхнула грань зажигалки.

- Эй, осторожнее! - крикнул хозяин, срываясь с баса на визг. - Не вздумай играть! Забирай свою маску!

Что-то ударилось рядом. Перед глазами плыли цветные круги. Дятлов снова увидел Светлану. Она сходила с крыльца, прижимая к груди Наташку. Его поразило, как резко осунулись и потемнели их лица. Обе глядели вперед, сквозь него, точно он стал невидим. Это было так страшно! И Дятлов, чувствуя, что теряет власть над собой, закричал:

- Умоляю! Только не это! Я не хочу, чтобы вы так смотрели!

- Не дури! - взвизгнул рядом хозяин. - Давай эту штуку сюда! Поиграли, довольно!

Подняв зажигалку над головой, корифей продолжал говорить:

- Сеньоры, что с вами? На кого вы изволите дуться? Я здесь! Посмотрите сюда! Улыбнитесь - у вас это лихо выходит!

Дятлов увидел, как посветлели их лица, ожили, загорелись глаза. И, подумав: "вот так мне не страшно", - он шагнул им навстречу. Никто не заметил даже зародыша вспышки... Земля содрогнулась до самых глубин.