"Короли без короны"

-- Ах, вот оно что, -- протянула принцесса, начиная что-то понимать. -- Вы не хотели признавать, что подписали приказ, не глядя, и потребовали от графа вернуть бумагу? Но чего же вы хотели, Жорж? Что еще мог подумать граф, если вы хотели забрать у него единственный документ, который стоял между ним и эшафотом?

Принц смотрел на жену во все глаза, не понимая, шутит она или говорит всерьез.

-- Что вы такое говорите, котенок? Какой эшафот?! Какой ни какой, но этот наглец муж моей кузины... Вот только он об этом не помнит.

-- И вас это удивляет? -- поразилась Аньес. -- При его происхождении и ваших прежних отношениях... да его поведение почти безупречно. Он все время пытается доказать вам, что чего-то стоит, а вы придираетесь к нему как к мальчишке.

Принцесса Релинген помолчала.

-- Знаете, Жорж, об этом мы лучше переговорить завтра, а сейчас мне просто необходимо встретиться с графом. Прикажите вашим людям разыскать его.

-- А что его искать? -- пожал плечами принц Релинген. -- Он сейчас в Туре, и, между прочим, это еще одна дерзость с его стороны. Я дал ему отпуск на три дня, а он вновь показывает, что мои милости для него ничто!

Аньес поняла, что во всей этой истории шевалье де Бретей был единственным, кто сохранил хоть какой-то здравый смысл. Оставалось повторить свою просьбу и надеяться, что зравомыслие и далее не откажет графу. Таким образом, и появилось письмо, вызывавшее графа де Саше в Лош.

***

Удрать от восторженных почитателей граф де Саше смог только заявив, что его вызывает губернатор. И все же, проезжая по улицам Тура, он не мог избавиться от несущихся со всех сторон приветствий, сыпавшихся под копыта его коня платочков, цветов, рукавов и чепчиков. Только ожидание очередного безумства помогло Жерару вовремя осадить Стервеца, когда какой-то горожанин бросился прямо под ноги его коню. Увидев, что несчастный без движения лежит на земле, граф мгновенно спешился и склонился над беднягой. Смятение полковника усугублялось тем фактом, что несчастный был стар и сед. Горожанин протянул к нему руки, и Жерар расслышал рыдания:

-- Пожалейте мальчика...

Его сиятельство попытался поднять старика, но самое большее, в чем преуспел, так это поставить несчастного на колени. Вставать на ноги старик не желал, он говорил о каком-то воспитаннике, твердил о милосердии и Боге, и граф де Саше в изумлении понял, что "несчастным мальчиком" горожанин называл того самого главаря разбойников, который два года наводил ужас на всю Турень.

Представить убийцу и грабителя мальчиком у Жерара не получалось, так что с удивившей самого себя холодностью он ответил старику, что преступления его воспитанника слишком велики, чтобы сохранить ему жизнь. Несчастный вновь залился слезами.

-- Ваше сиятельство, -- молил старик, -- я понимаю, как мой мальчик виноват, и я не прошу за его жизнь... Но смилуйтесь над его душой! Позвольте ему исповедоваться перед смертью, причастится и получить отпущение грехов. И позвольте мне забрать тело и похоронить, когда казнь свершится.

Полковник почувствовал, как в руки ему суют какую-то бумагу. Ощутил, как к горлу подступил ком. Перед глазами неожиданно появилось укоризненное лицо жены.

-- Но... такое может позволить только губернатор, -- попытался возразить он.

-- Умоляю вас, добрый господин, попросите его высочество...

-- Я не имею никакого влияния на принца! -- почти в отчаянии заявил молодой человек.

-- Но хотя бы отвезите ему мое прошение...

Жерар спрятал смятую бумагу и вскочил в седло. Кто знает, если ему удастся выполнить просьбу старика, возможно, он сможет расстаться с Соланж как и подобает расставаться добрым супругам?

Когда полковник де Саше предстал перед губернатором, его высочеству захотелось сказать, что в Лош молодого человека вызывала ее высочество, так что граф де Саше может отправляться по своим делам и не отвлекать его всяким вздором. Только смущенный вид графа и какая-то бумага в его руках неожиданно остановили язвительность принца, подсказали Жоржу-Мишелю, что его сосед вознамерился о чем-то просить. Столкнувшись со столь неожиданным явлением, губернатор Турени решил проявить великодушие. Однако прочитав бумагу, Жорж-Мишель расхохотался.

-- И ради этого прошения, -- вопросил принц, -- вы мчались из Тура, не щадили коня и самого себя? Что за чушь!..

-- Но, ваше высочество, -- проговорил полковник, -- во имя милосердия...

-- Послушайте, граф, -- с легкой досадой остановил молодого человека Жорж-Мишель, -- совсем недавно в этом самом кабинете вы требовали отправить мерзавца на колесо, а, между прочим, колесование -- это королевская привилегия. Мне пришлось писать королю с просьбой разрешить покончить с негодяем именно тем способом, который выбрали вы. Теперь же, когда мои люди во весь опор мчатся в Париж, чтобы выполнить вашу прихоть, вы говорите мне о милосердии? Знаете, если бы на вашем месте был кто-нибудь другой, я бы решил, что его купили... Нет, граф, я, конечно, понимаю, -- торопливо добавил его высочество, заметив ошеломленный взгляд полковника, -- как нелегко отказать плачущим красоткам. Но подружка этого негодяя должна быть счастлива, что ее саму не отправили на виселицу...

-- Это была не женщина, а старик, воспитатель того... человека, -- после краткой заминки пояснил Жерар.

Принц Релинген понял, что герои Гомера упорно не желают покидать лошкий замок. Уж если великий Ахиллес не смог устоять перед слезами Приама, не удивительно, что молодой кузен попал в ту же ловушку. И все же убийца и разбойник не походил на павшего героя, и полковник должен был это уяснить.

-- Если бы этот воспитатель лучше выполнял свои обязанности, -- холодно заметил принц, -- его воспитанник не угодил бы на колесо. Что мешало мерзавцу отдать свою шпагу королю и заслужить славу на поле брани? Он мог выбрать дорогу чести, которую выбрали вы, но он предпочел иное...

-- А вы полагаете, ваше высочество, что между разбойником и пехотным лейтенантом такая большая разница? -- вскинул голову Жерар. -- Когда шесть лет назад я сбежал от вас, я попал в армию, но с тем же успехом я мог стать разбойником. Конечно, у меня был патент, но что это меняло? Моих людей даже уговаривать бы не пришлось... Да и чем я отличался от разбойника, когда выполнял приказы командующего? Нет, ваше высочество, при других обстоятельствах, он мог оказаться на моем месте, а я на его... Или вы думаете, имя Александра де Бретей способно уберечь от колеса?

Жорж-Мишель как зачарованный смотрел на человека, которого успел похоронить и оплакать, и который сейчас стоял перед ним живой и невредимый.

-- Это невозможно... -- прошептал он.

-- Ну, почему же? -- возразил полковник, неправильно истолковав слова принца. -- В нашей прекрасной Франции возможно все, к тому же он тоже дворянин. Чем я лучше его? И потом, ваше высочество, ведь этот старик просит такую малость... Разве христианин не должен быть милосерден? Ведь вам это ничего не стоит ...

Когда Александр де Бретей заговорил о милосердии, Жорж-Мишель понял, что больше не может сдерживаться. Ни слова не говоря, его высочество поднялся из кресла, шагнул к двери и выскочил из кабинета. Пробежал несколько шагов и повалился на первый попавшийся сундук.

Дурной опекун, никуда не годный губернатор, слепой художник -- неплохой итог тридцати лет жизни, -- с отчаянием думал принц. -- И он еще смел мечтать о Нидерландах!.. Не узнать Александра, единственного человека, которого он поминал в своих молитвах. Изводить его мелочными придирками. Мечтать о какой-то глупой мести. Жорж-Мишель с силой потер лицо, неожиданно сообразив, что единственный в Лоше не подозревал о полном имени графа де Саше. Теперь ему было понятно заступничество Аньес, восторженность Ликура, неприязнь Шатнуа. А потом Жорж-Мишель сообразил, что обязан поторопиться, иначе рискует второй раз лишиться воспитанника и, возможно, на этот раз уже навсегда.

Принц Релинген вытер слезы и вернулся в кабинет.

Вид графа де Саше подсказал его высочеству, что он не зря торопился. Молодой человек был уже в плаще и шляпе и как раз собирался надеть перчатки.

-- Что за непоседливость, граф, -- шутливо произнес Жорж-Мишель, изо всех сил стараясь скрыть смятение. -- Вечно вы куда-то торопитесь. Я только хотел сказать, что ради такой безделицы вам не стоило утруждать себя, вы могли отправить с прошением любого слугу. Но в одном вы правы -- спасти душу грешника долг каждого христианина, так что пусть этот несчастный исповедуется и причащается. Я даже согласен, чтобы его похоронили, вот -- смотрите...

Его высочество торопливо подписал прошение и позвал слугу. Ничего не понимающий Жерар выронил перчатки.

-- И, кстати, граф, вас хотела видеть ее высочество, -- уже почти обычным тоном сообщил принц Релинген. -- А завтра, когда вы отдохнете, мы поговорим.

Совершенно сбитый с толку, Жерар последовал за слугой. Но когда ее высочества заговорила, сколько неподобающе было поведение Соланж, и стала просить простить провинившуюся, полковник в потрясении опустился на ближайший табурет. Аньес Релинген с волнением смотрела на молодого родственника.

-- Это все монастырское воспитание, -- попыталась объяснить она. -- Да и я тоже виновата. Вы простите нас -- меня и ее?

Жерар де Саше со смятением понял, что продолжает сидеть перед стоящей принцессой, осознал, что ее высочество просит у него прощения и поспешил встать.

-- Я... понимаю, ваше высочество... -- бессвязно проговорил он.

-- Так вы простите Соланж? -- просительно повторила Аньес Релинген.

-- От всего сердца, -- вырвалось у Жерара, и его слова прозвучали так живо и непосредственно, что принцесса с облегчением вздохнула.

От ее высочества граф де Саше вышел одновременно радостный и растерянный. Соланж простила его, принцесса проявила неожиданное снисхождение. Мир встал на ноги, перевернулся, а потом встал на ноги опять. Молодой человек не знал, какого святого благодарить за свою удачу, но через пару мгновений понял, что с миром все же что-то не так.

Стоило графу выйти от ее высочества, как его окружили не менее десятка слуг принца, и Жерар сам не понял, каким образом оказался за столом, а потом в одной из лучших спален лошского замка. Слуги суетились, старались предугадать его желания, услужить так, словно он был любимым младшим братом господина. Когда же один из лакеев спросил, какую воду предпочитает его сиятельство по утрам, Жерар заподозрил, что сошел с ума. В том, что безумен принц Релинген, он не сомневался.

ГЛАВА 13

Nomen est omen*

* Имя это знамение (лат.)

При желании принц Релинген мог быть самим обаянием, и граф де Саше очень быстро это ощутил. Под напором доброжелательности его высочества понятная осторожность и недоверчивость полковника не смогли продержаться сколько-нибудь долго, и молодой человек с удивлением осознал, что его давняя мечта стать другом принца Релинген сбылась. Исчезло пренебрежительное равнодушие, отличавшее его высочество до сих пор, и столь же пренебрежительная снисходительность. Принц Релинген держался с ним так, как и должен держаться друг -- как с равным. Ну, возможно, и не совсем с равным, признавал молодой человек. Шевалье Жорж общался с ним, как любящий старший брат общается с обожаемым младшим братом. Граф де Саше полагал, что десятилетняя разница в возрасте дает принцу Релинген это право. И, конечно, как и всякий старший брат, его высочество не скупился на добрые советы.

Правда, один из советов, который уже давно собирался дать другу принц Релинген, был не совсем бескорыстным. Каждый раз, когда лакей докладывал о появлении Жерара де Саше, Жорж-Мишель вздрагивал, вспоминая о собственной глупости, а также о тех последствиях, к которым эта глупость привела. Шесть лет назад он обязан был проверить всех владельцев лейтенантских патентов, как бы они себя не именовали, а по возвращении из Италии задуматься, как его кузина и воспитанница его жены могла выйти замуж за совершенно случайного человека. В общем, имя "Жерар де Саше" вызывало у его высочества сильнейшую неприязнь. Об этом принц Релинген и хотел говорить с другом и родственником. В конце концов, уверял себя Жорж-Мишель, молодой человек прислушивался к его советам и даже согласился завести подходящую для охоты лошадь.

И вот, в очередной раз завершив партию в шахматы и даже сведя ее к ничьей, принц Релинген решился на серьезный разговор.

-- Скажите, друг мой, чем вам не угодило имя Александр?

Молодой человек вздрогнул.

-- Нет-нет, не обижайтесь, я прекрасно понимаю, что для пехотного лейтенанта имя Жерар де Саше подходит, как перчатка к руке, но сейчас оставьте это имя там же, где и патент лейтенанта -- в прошлом. Имя Жерар вам не идет... Скромность приличествует юным девицам, но никак не герою Турени. Да и кто из ваших близких называет вас Жераром? Даже вы сами -- разве вам не приятнее именовать себя тем именем, каким называли вас родители и именуют друзья?

Его высочество заметил задумчивость на лице друга и поспешил перевести разговор на более безобидную тему, опасаясь, как бы молодой человек не счел его совет излишне назойливым.

-- Но, впрочем, об этом вы подумаете позже, а сейчас не хотите ли взглянуть на новые книги? Их доставили только сегодня, -- сообщил Жорж-Мишель, хорошо зная, что от этого удовольствия юный друг не отказывался еще никогда.

В библиотеке полковника действительно ожидали новенькие тома, приятно пахнущие кожей и типографской краской. Граф де Саше поспешил открыть первый том трактата Жана Бодена "О государстве", но, просмотрев пять страниц, с удивлением обнаружил, что слог автора оказался гораздо тяжелее, чем он предполагал. Молодой человек отложил книгу и решил почитать что-нибудь более приятное, но любимый трактат о военном деле вдруг показался ему вопиюще неуместным. Следующей жертвой графа стал новый испанский роман. С изумлением Жерар осознал, что вообще не хочет читать. Подобного с ним не случалось уже очень давно.

Конечно, в военном лагере, когда единственной мечтой было опустить голову... нет, не на подушку, а на любую ровную поверхность и уснуть, читать тоже не хотелось, но здесь, в покое и роскоши, среди лучших книг, собранных чуть ли не по всей Европе, подобное нежелание казалось странным и почти кощунственным. Граф де Саше рассеянно обвел взглядом зал. Книги, античные статуи и их копии, картины, карандашные наброски принца, среди которых было несколько его портретов, чучела птиц, засушенные морские звезды и огромное чучело крокодила на потолке -- привычное и успокаивающее зрелище. Тогда что не дает ему покоя?

Молодой человек встал и подошел к окну. Вечер стремительно превращал небольшие стекла в свинцовых переплетах в зеркала. Изображение дробилось и граф, наконец, понял, что его тревожит. Разговор с другом. "Вам не идет имя Жерар...", -- сказал принц. Он носил это имя шесть лет, но сейчас оно и правда казалось ему чужим и даже неприятным. Когда шесть лет назад он сбежал в армию, смена имени была разумным шагом -- он не хотел, чтобы его нашли, и желал забыть прошлое. Но от чего он бежит теперь?

Александр... Жерар... Франсуа... Граф сосредоточенно изучал свои отражения. Что такого ужасного совершил Александр де Бретей, чтобы можно было так страстно хотеть похоронить саму память о нем? Обычный беспутный мальчишка, вроде тех, что царят сейчас при дворе. И разве Жерар де Саше чем-то лучше? Полковник задумался. Как ни стыдно было признавать, но все шесть лет своего существования Жерар де Саше только и делал, что от кого-то бегал.

Он бежал от принца, от невесты, от тестя, миньонов, мальчишки-бастарда, Бризамбура, Смиральды и собственной жены... Если же вспомнить, к чему приводило его бегство, то гордиться станет и вовсе нечем. Он удрал от принца Релинген и угодил на гражданскую войну. Слышал крики о пощаде на родном языке и не давал пощады, потому что у него был приказ. Жил от приказа до приказа, от убийства до убийства, от грабежа до грабежа... Ну, да, два месяца назад он сказал принцу чистую правду -- от отправленного на колесо разбойника его отличало только наличие патента. Он сбежал от невесты и тестя, и так усердно бегал, что чуть не довел Соланж до погибели. Удрал от Бризамбура и оказался должником шлюхи, а потом сбежал и от нее. Бегал от принца, от собственной жены, и Бог знает, до чего мог бы добегаться, если бы не вмешательство ее высочества. Господи, да она просто святая, его ангел-хранитель, спасающий его уже который раз.

Молодой человек отер влажный лоб. Оставалось признать, что Жерар де Саше был трусом. Обыватели Турени сколько угодно могли славить его героем, называть Цезарем и Ахиллесом, но он-то знал, что рвался в армию только потому, что стремился сложить с себя всякую ответственность, отдать другим право распоряжаться своей судьбой, бежать от себя и собственных гарпий. И что теперь, взять имя Франсуа и начать жизнь сначала? Чтобы после очередной заварушки спрятаться в монастыре и принять четвертое имя? Ну, нет, это уже смешно. Он больше не будет бегать от судьбы, с этим покончено. И в гражданской войне он участвовать тоже не будет. Вот если кто-нибудь посмеет напасть на его дом, негодяям не поздоровится, но убивать французов за то, что они читают те же молитвы не на латыни, а на родном языке -- увольте! Это не его война и не те победы, что могут принести славу. Скоро у него появится сын и он сделает все, чтобы сыну было, чем гордиться.

Жаркая волна стыда заставила вспыхнуть щеки и даже уши графа. А чем его сын будет гордиться? Именем Саше, от которого за целое лье разит презрительной милостью короля? Графским титулом, который ему швырнули словно кость?

Шевалье де Бретей, граф де Саше закусил губу. Не так важно, какое из имен -- Александр, Франсуа или Жерар -- он возьмет. Его гарпии всегда с ним, и, в общем-то, они весьма покладистые зверушки. Важнее другое. Из-за нелепого страха перед насмешками он отказался от родового имени, предал своих предков и будущих детей. Из-за его трусости имя Бретей забудут, словно и не было длинной череды его предков, не было подвигов, не было свершений, не было ничего...

Сердце бешено колотилось в груди, воздуха не хватало, и Александр понял, что сейчас умрет. Рванул ворот... попытался вздохнуть... а потом со всей силы ударил по стеклу, чтобы открыть створку окна... Отражения дрогнули, оконные стекла посыпались вниз, в лицо ударил ветер, так что молодой человек едва успел отшатнуться. Ударился спиной о ближайший книжный шкаф и почувствовал, как сверху что-то упало к его ногам.

Звон разбитого стекла, ветер, внезапно сгустившаяся темнота и суета сбежавшихся на шум слуг привели графа в чувство. Господи, что он натворил?!

-- Ваше сиятельство, вы обронили, -- смотритель библиотеки почтительно подал Александру упавший том. Слуги торопливо зажигали потухшие от ветра свечи и собирали разбитое стекло. Молодой человек рассеянно бросил взгляд на раскрытую книгу и замер:

"... Таким образом, -- читал он, -- граф Валеран де Бретей взошел на эшафот, возведенный для него перед королевским замком в Лоше. Как и всякий добрый христианин, он препоручил душу свою Всевышнему, а детей -- заботам благородного короля, после чего и был обезглавлен в соответствии с приговором и традициями Французского королевства. Так закончил свои дни один из храбрейших капитанов нашего времени, вернейший рыцарь, даже заговором и смертью своей послуживший благополучию и величию короля. Граф Дюнуа и герцог Алансонский горько оплакивали кончину друга и боевого товарища и по великодушному дозволению короля Карла предали тело казненного погребению в церкви Нотр-Дам в Лоше. Что же до владений графа, то они были...".

Текст оборвался, следующая страница была вырвана, а дальше шел рассказ о графе Дюнуа. Александр принялся лихорадочно листать книгу, но начало рассказа также отсутствовало.

-- Ну как вам мои приобретения? -- только что вошедший в библиотеку принц Релинген с некоторым недоумением посмотрел на разбитое окно, перевел взгляд на друга.

-- Что это? -- почти прошептал полковник и протянул книгу.

Его высочество пробежал глазами текст и вообразил, будто начал что-то понимать. Не слишком приятно читать о казни предка, да еще и узнать, что казнь состоялась прямо здесь -- в Лоше. Неудивительно, что в библиотеке пострадало окно. Под взглядом принца слуги бросились закрывать ставни.

-- Не знаю, друг мой, -- мягко произнес Жорж-Мишель, с сочувствием глядя на молодого человека. -- Большая часть библиотеки досталась мне вместе с Лошем, и я понятия не имею, что за книги здесь можно найти. Лош ведь был и резиденцией короля, и тюрьмой. Когда-то мне рассказывали об этом, но в тринадцать лет думаешь о другом.

-- Король говорил, что мой предок лишился титула из-за заговора...

-- Да забудьте вы о короле, -- с досадой перебил молодого человека Жорж-Мишель, -- временами Генрих бывает мелочным как лавочник. Полтора года назад меня тоже обвиняли в заговоре. Уверен, заговор вашего предка был не более реален, чем тот, в котором обвинили меня, но не каждому же везет иметь в крестных Папу Римского. Да вы не расстраивайтесь. Если хотите, я поручу своим людям выяснить, что тогда произошло. Не пройдет и месяца, как вы будете знать все. Хотите?

-- Конечно.

Принц Релинген ободряюще улыбнулся и пригласил друга ужинать.

***

Приняв решение вернуть себе имя предков, Александр успокоился и задумался, чем заняться. С разбойниками было покончено, участвовать в гражданской войне он не желал, а дела полка отнимали у него не так уж и много времени. К счастью оставались книги.

Чтение, страстные споры с принцем Релинген и временами победы в этих спорах -- Александр де Бретей открывал для себя еще одну радость общения. Принц Релинген был чудесным собеседником и замечательным рассказчиком, и граф де Саше убедился, что может говорить с ним обо всем на свете: о войне и мире, о королях и королевствах, о поэзии, музыке, живописи, философии, риторике и науке.

Аньес Релинген и Соланж де Сен-Жиль не хотели оставаться в стороне от этого пиршества ума, однако предпочитали обсуждать поэзию и музыку, в то время как шевалье Жорж-Мишель больше всего любил говорить о живописи, камере-обскуре и Нидерландах. О Нидерландах он мог рассказывать часами.

Немногие счастливцы, получавшие приглашения на эти вечера, вскоре заговорили о Лошской Академии, которая ничем не уступала Академии Баифа, собиравшейся при королевском дворе, и даже во многом превосходила ее, ибо на заседаниях в Лоше не бывало случайных людей, как эту сплошь и рядом происходило в Лувре. При слухах о Лошской Академии король Генрих досадливо хмурился и жаловался королеве-матери, что Жорж слишком вольготно расположился в Турени, а Екатерина утешала сына уверениями, будто племянник всегда стремился ему подражать. Его величество ненадолго успокаивался, но растущие аппетиты Гизов, Католической Лиги и гибель на дуэли с гизарами Келюса и Можирона заставляли короля следить за Лорренами со все большей подозрительностью и неприязнью.

В то время как его величество хмурился, а обитатели Турени все чаще славили губернатора и полковника де Саше, принц Релинген не забыл данного обещания. Результат поисков ошеломил Жоржа-Мишеля. Целую неделю проходив под впечатлением узнанного, принц Релинген вознамерился как можно эффектнее представить сделанное им открытие. На одном из заседаний Академии нанятый его высочеством чтец, облаченный в наряд прошлого века, торжественно произнес под музыку Дюфая*

* Дюфай, Гийом (1400-1474) -- нидерландский композитор. С 1420 г. жил в Италии, с 1439 г. в Камбрэ.

-- "Повествование о героической жизни и печальной кончине благородного графа Валерана де Бретей из Пикардии"...

Александр как зачарованный слушал рассказ о своем предке. Дамы охали и прижимали ладони к щекам, втихомолку отмечая, что история графа оказалась куда занимательнее самых увлекательных испанских романов. Немногочисленные гости со все большим почтением посматривали на полковника. И даже шевалье Жорж-Мишель, заранее знавший, чем закончится рассказ, не мог сдержать слез при повествовании о том, как Валеран отказался от королевского помилования, дабы воссоединиться со своей почившей женой.

Когда Александр де Бретей услышал, в какую тоску впал граф, когда несчастный случай преждевременно унес жизнь его жены, он почувствовал, как к горлу подступил ком. Добрый христианин не может по собственной воле посягнуть на свою жизнь, доблестный рыцарь и капитан не может бросить короля, удалившись в обитель, но Валеран нашел выход, который должен был удовлетворить всех. Король Карл Седьмой, приложивший так много усилий, чтобы вернуть себе корону и изгнать из королевства англичан, вечно нуждался в деньгах и вечно был в долгах. Александр не стал бы этому удивляться, если бы заимодавцем короля не был отпрыск благородного и древнего рода герцог де Ла Тремуй, в своей алчности превзошедший самых безжалостных ростовщиков. Молодой человек уже давно понял, что не все дворяне достойно носят свои имена, но узнать, что потомок короля Торизмунда* мог беззастенчиво грабить сюзерена, дважды и трижды возвращая себе уже оплаченный долг, было дико. Александр даже не очень удивился желанию королевской тещи избавиться от мерзавца и вовсе не удивился, что Валеран принял это поручение на себя. Граф де Бретей и еще три молодых рыцаря -- Бюей, Коэтиви и Брезе -- совершили нападение на Ла Тремуйя, но покушение не удалось. Доблестные военные оказались плохими убийцами, все же они были рыцарями, а не "браво", и герцог отделался пустяковыми ранениями и выжил. Но даже неудачное покушение послужило благу короля, ибо перепуганный ростовщик предпочел покинуть двор и забыть о своих притязаниях, вот только по требованию родни герцога де Ла Тремуйя заговорщики отправились на эшафот.

* Торизмунд -- победитель Аттилы на Каталаунских полях (осень 451 г.). Сын короля вестготов Теодориха.

Александр уже понял, чем должен был закончиться рассказ, и все же повествование о дне казни заставило его судорожно сжать подлокотники стула, так что костяшки пальцев побелели. Граф де Бретей был самым старшим из заговорщиков, он был душой заговора даже в большей степени, чем теща короля, и он не хотел просить пощады. Валеран был обезглавлен, а Брезе, Коэтиви и Бюей получили помилование его величества.

Потрясенная тишина по окончании рассказа и залитые слезами лица лучше всяких похвал подсказали принцу, что он достиг своей цели. Да и могло ли быть иначе? Возможно, его гости не так уж и редко слышали рассказы о подвигах, но все же не каждый день можно было услышать о рыцаре и капитане, спасшим Францию. И уж совсем не каждый день можно было услышать о такой любви и чувстве долга.

Когда гости тихо разошлись по своим покоям, а принц Релинген и граф де Саше остались наедине, Жорж-Мишель подошел к окну и указал Александру на площадь перед замком:

-- Он умер здесь, на этом самом месте, -- тихо произнес принц. -- В присутствии короля, всего двора и своих боевых товарищей. Но это еще не все, -- Жорж-Мишель отвернулся от окна, глядя прямо в глаза Александру. -- Вы не поверите, друг мой, но во всем этом мне видится перст судьбы. Валеран де Бретей был не только вашим предком, но и моим, только вы происходите от его старшего сына, а я от дочери. Конечно, вы можете сказать, что все французские дворяне в родстве, но наше с вами родство весьма близкое. И еще, мне кажется, вам приятно будет об этом услышать. Наш предок был родом из Пикардии, но у него были владения и в Турени. Ему принадлежали земли Азе-ле-Ридо, сам замок тогда лежал в развалинах, и замок Саше. После казни король конфисковал эти владения, но судьба вернула их вам. Да-да, это какое-то чудо, но вы получили эти владения не случайно, не из милости и не из-за чьего-то каприза, а потому, что они должны были принадлежать вам. Вот так-то, кузен, -- уже с улыбкой добавил Жорж-Мишель.

Сообщение его высочества окончательно умиротворило Александра. Пусть он и не мог жить в Бретее, но Азе-ле-Ридо также было землей его предков. Он был дома, рядом с ним находилась обожаемая жена, у него должен был родиться сын, и он обрел могилу предка. А еще его давняя мечта стать другом принца Релинген получила неожиданное оправдание. Простой дворянин и принц, губернатор и обычный полковник, тридцатилетний мужчина и двадцатилетний молодой человек -- Александр представлял, что за сплетни о миньоне его высочества уже несколько месяцев будоражили Францию. Но теперь сплетни должны были умолкнуть. Они с принцем были родственниками и к тому же довольно близкими, и его мечта о дружбе была не блажью глупого юнца, а голосом крови.

Шевалье де Бретей, граф де Саше, сеньор Азе-ле-Ридо чувствовал, что обрел самого себя. Ему хотелось продлить это чувство покоя, и он стоял у окна Азе-ле-Ридо, любуясь на водную гладь, окружавшую замок. Заходящее солнце слепило глаза, и молодой человек задумался, где в Азе-ле-Ридо можно было построить камеру-обскуру, опытами с которой заинтересовал его Жорж. Торопливые шаги лакея отвлекли его от размышлений.

-- Ваше сиятельство, -- лакей почтительно склонил голову, -- благородные путники просят предоставить им ночлег.

-- Так в чем же дело? -- удивился Александр. -- Зовите их и приготовьте комнаты.

Когда два запыленных путника предстали перед графом де Саше, молодой человек вскочил, и, не веря собственным глазам, уставился на одного из них:

-- Вы?!

Нет, невозможно, просто не может быть! Может, все может... -- потерянно возразил самому себе Александр.

Невысокий полный юноша стащил с головы берет и с отчаянием проговорил:

-- Шевалье Александр! Вы должны мне помочь!

ГЛАВА 14

О том, как принц Релинген размышлял о благородстве

Александр знал, что бывают в жизни моменты, когда единственными внятными словами могут стать замысловатые ругательства. Но ругаться в присутствии дамы, даже если она одета в мужской наряд и носит имя Дианы де Меридор, баронессы де Люс, а с недавнего времени и графини де Монсоро, было некрасиво. Молодой человек посмотрел на переодетую путешественницу и раздельно произнес:

-- Я? Вам? Должен? Помочь? Мадам, а вы уверены в своих слова? На каком основании я вам что-либо должен?

-- Но наши отношения... -- попыталась объяснить Диана.

-- Какие еще отношения?! -- вспылил Александр. При первой встрече с шевалье де Бретеем Диана смогла так сильно задеть чувства юного пажа, что полтора последующих года молодой человек сделал все, чтобы превратить жизнь дамы в Ад.

-- Вы всегда хорошо ко мне относились... вы всегда мне покровительствовали... -- всхлипнула дама.

Александр остолбенел. В какой-то миг ему показалось, будто Диана издевается, но в следующее мгновение он сообразил, что графиня говорит искренне. "Бедная женщина, -- ужаснулся молодой человек, -- что же с ней случилось, если мои выходки кажутся ей образцом доброты?!"

-- Ну что ж, мадам, -- после некоторых раздумий проговорил граф де Саше, -- сейчас я передам вас на попечение жены, а завтра вы все мне расскажете...

-- Но я должна спешить, иначе он попытается взять штурмом ваш замок! -- почти в истерике объявила Диана.

Александр пожал плечами.

-- И кто этот сумасшедший? -- поинтересовался он. -- Надеюсь, не ваш муж?

-- Мой муж в Париже, -- вновь всхлипнула дама. -- А Бюсси способен на все... Он не понимает слова "нет"! Вы ведь не отдадите меня ему? Правда?

Граф де Саше понял, что ждать здравомыслия от Дианы глупо.

-- Коль скоро граф де Бюсси не является вашим мужем, с какой стати он может предъявлять на вас какие-то права? Не беспокойтесь, здесь вы можете в полной безопасности дожидаться возвращения супруга, а когда он вернется, он сможет защитить вас от любого бездельника.

-- Я должна ехать к мужу, -- упрямо повторила графиня. Молодой человек утомленно вздохнул. Беседа с Дианой рисковала пойти по кругу.

-- Хорошо, вы поедите, -- согласился он. -- Но завтра и не в таком виде. К тому же благородной даме неприлично разъезжать по дорогам Франции в компании одной камеристки. Я дам вам сопровождение.

-- Но Бюсси может напасть на них! -- в очередной раз всхлипнула дама.

-- В таком случае, это будет последнее, что он сделает, -- успокоил Диану Александр. -- Мои люди не страдают отсутствием решимости.

Молодой человек решил отпустить Диану хоть к мужу, хоть в монастырь, хоть на луну, опасаясь, что в противном случае графиня может наболтать Соланж что-нибудь лишнее об их "отношениях". Подвергать же опасности душевное спокойствие любимой женщины Александр не желал. Таким образом, утром следующего дня преобразившаяся графиня де Монсоро отправилась в Париж, а Александр получил возможность вернуться к своим делам. Дел у полковника было предостаточно, так что уже к полудню Диана, ее муж и граф де Бюсси оказались вытесненными куда-то на задворки сознания шевалье.

К разочарованию графа де Саше давно ожидаемый им отчет о разбойничьих пушках оказался пустышкой. Александр был уверен, и принц Релинген был с ним согласен, что при всем размахе грабежей разбойники не смогли бы обзавестись столь блестящей экипировкой и оружием самостоятельно, и значит, им кто-то помогал. Вот только найти покровителя разбойников в очередной раз не удалось. После некоторых раздумий молодой человек решил обратиться за советом к принцессе Релинген. Для полковника уже давно не было секретом, кто в семействе их высочеств занимается хозяйством. Александр надеялся, что совет ее высочества, а также ее управляющего, помогут отследить происхождение пушек и их заказчика, и тем самым окончательно избавят Турень от всех напастей.

Ее высочество оценила беспокойство молодого человека, а управляющий пусть и не смог сразу дать совет, все же обещал подумать, что можно предпринять. Успокоенный обещанием знающего и опытного человека, граф де Саше решил заняться еще одним делом -- камерой-обскурой. Правда, интерес Александра обратился вовсе не на тот великолепный образец, что построил в Лоше принц Релинген, а на маленькую обскуру, привезенную его высочеством из Рима. Последнее немало удивляло Жоржа-Мишеля, ибо он полагал доставленный образец неплохой моделью и весьма забавной игрушкой, но никак не предметом, достойным какого-либо внимания.

-- Не понимаю, -- пожал плечами принц Релинген. -- Для миниатюры эти изображения велики, а для картин... друг мой, но это даже не смешно...

-- Зато эту камеру можно использовать в военных целях -- в разведке, -- сообщил полковник.

Жорж-Мишель задумался.

-- Знаете, Александр, -- произнес, наконец, принц, оценивающе глядя на друга, -- странно, как при вашей практичности вы ухитряетесь писать стихи. Да, идея неплоха, только вы кое-что упустили из вида. Я признаю, что по четкости и точности изображение, получаемое этой камерой, ничуть не уступает большим, вот только скажите мне, кто из ваших солдат способен прорисовать все детали, ничего не упустив и не напутав? Вы-то сами беретесь это сделать? Лично я -- нет. Одно дело рисовать внутри большой камеры и совсем другое пытаться что-то накарябать здесь. Если же вооружить вашего лазутчика камерой покрупней, то почему бы заодно не написать у него на лбу и слово "шпион"?

Александр улыбнулся. Горячность принца, а более всего его расстроенный вид, доказывали, что его высочество и сам опечален несостоятельностью идеи друга.

-- Так я и не предлагаю выдавать лазутчикам обскуры в их нынешнем виде. Их надо усовершенствовать, -- спокойно возразил молодой человек. -- Вспомните, вы сами показывали мне чернила, которые становятся видны на бумаге только после нагревания. Так что нам мешает найти состав, который оставит след на бумаге или полотне не от нагревания, а от света? Представьте, какие возможности это открывает.

Жорж-Мишель оживился.

-- Пожалуй, это можно осуществить. Даже не знаю, на что мне потратить свой талант, на большую обскуру или на малую, -- самодовольно заметил он. -- Могу сказать лишь одно, скучать нам не придется.

Его высочество и не предполагал, до какой степени прав. Скука в панике спешила покинуть Лош, ибо не прошло и часа обсуждения возможных опытов, как в комнату торопливо вошел Шатнуа и доложил, что к городу продвигается отряд, в котором не менее полусотни человек, и командует этим отрядом граф де Бюсси. Жорж-Мишель поморщился.

-- Закройте ворота Лоша, -- приказал принц. -- Я не желаю говорить с Бюсси.

Шатнуа поклонился. На правах друга граф де Саше счел необходимым возразить губернатору Турени.

-- Но, может, все же стоит поговорить с графом -- предложил он. -- В конце концов, после моего рейда в Анжу Бюсси имеет право на разговор.

-- Какое право, какой рейд? -- пожал плечами принц. -- Прошло столько месяцев... Нет, Александр, если Бюсси охота сложить голову под стенами Лоша, я не стану ему мешать. Он что всерьез полагает, что сможет взять Лош во главе пятидесяти головорезов? Флаг ему в руки и пулю в голову. Его людей попросту перебьют, а жителям Лоша от этого не будет ни жарко, ни холодно.

-- Да, пока они за стенами Лоша, -- возразил полковник. -- А что делать с окрестностями? Вы уверены, что не получив аудиенции, Бюсси не примется за свое излюбленное дело -- грабежи?

Принц Релинген потер подбородок.

-- Шатнуа, -- резко проговорил он, -- если Бюсси изъявит желание говорить со мной, впустите его в город, но только его одного. Действительно, почему бы губернатору Турени не дать аудиенцию губернатору Анжу? -- в голосе его высочества послышался сарказм. -- Выполняйте, Шатнуа.

Только после того, как комендант Лоша покинул кабинет, Жорж-Мишель поднял голову и вновь заговорил:

-- А теперь признавайтесь, Александр, каким образом вы ухитрились задеть Бюсси. За последнее время я ничего против него не предпринимал, значит, остаетесь вы. Что случилось такого, чего я не знаю? Скажите, чего мне ждать теперь -- испанской пехоты, албанской конницы, нашествия янычар? Хотелось бы знать заранее и подготовиться.

Александр покраснел.

-- Да ничего особенного не произошло. Во всяком случае, я не предполагал, что Бюсси бросится вдогонку за чужой женой...

-- А зря, -- вставил принц. -- И кто эта несчастная?

-- Графиня де Монсоро...

-- Только ее здесь не хватало, -- проворчал Жорж-Мишель.

-- В Турени ее уже нет, -- возразил полковник. -- Она направлялась к мужу, потому что ее преследовал Бюсси. Я дал ей сопровождение, и она уехала. Вот и все.

-- Да лучше бы вы выкинули ее в Эндр, -- заметил Релинген. -- Нет, право, если бы дело касалось меня, я бы помог ей и даже написал бы письмо Бюсси, чтобы он знал, кто похитил его добычу -- я уже лет шесть его не выношу, но вам-то он чем не угодил?

-- Да при чем тут Бюсси? -- удивился граф де Саше. -- Графиня плакала, просила ее спасти. Хорош бы я был, если бы не оказал помощь женщине.

-- Так вот оно что, -- протянул Жорж-Мишель, -- Вы не только Ахиллес, вы еще и Ланселот. Но скажите, она хотя бы для приличия вас отблагодарила?

Полковник уставился на старшего друга в полном остолбенении.

-- Понятно, -- совершенно правильно истолковал взгляд графа Жорж-Мишель, -- вы не только Ланселот, вы еще и Сципион. Хотелось бы верить, что Бюсси сможет оценить ваше благородство. О графине я уже молчу.

Принц Релинген постарался перевести разговор на другую тему, но в ожидании Бюсси беседа шла вяло и бестолково. Жорж-Мишель с трудом понимал, о каком зеркале твердит друг, и почему это зеркало должно помочь усовершенствованию камеры-обскуры. В конце концов, он заявил, что если им удастся изобрести предложенный Александром состав, то в зеркале и вовсе не будет никакого проку, а Александр, сбитый с толку высказыванием принца, принялся изучать собственный чертеж, пытаясь сообразить, где допустил ошибку. Только явление Бюсси отвлекло графа от этого увлекательного занятия.

Раздраженный тем, что вынужден был войти в Лош в одиночку и пешком, через какую-то низенькую калитку, и встречен человеком, не обремененным титулом и являвшимся бастардом Лорренов, так и не признанным собственным отцом, граф де Бюсси собирался высказать Релингену все, что о нем думает. Вот уже шесть долгих лет Луи де Клермон, более известный как Бюсси д'Амбуаз, терпеть не мог принца Релинген. Чувство графа было взаимным, так что когда два ненавистника одновременно являлись в Париж, столицу королевства начинало трясти, как в лихорадке от постоянных стычек сторонников Бюсси и Релингена, остервенелых драк их лакеев и пажей. Ее величество королева-мать не без задней мысли посоветовала сыну даровать принцу Релинген губернаторство в Турени, по соседству с той самой провинцией, где губернаторствовал Бюсси, втихомолку надеясь, что рано или поздно племянник избавит Францию от наглого головореза. К разочарованию Екатерины и несчастью жителей Анжу, принц Релинген не вспоминал надоевшего ему графа, а рейд Александра де Бретей в Анжу остался незамеченным Бюсси, полностью занятого любовными похождениями. Только наглое похищение графини де Монсоро заставило Бюсси вспомнить о ненавистном враге.

Идиллическая картина, открывшаяся губернатору Анжу, окончательно взбесила Бюсси. Вместо того чтобы достойно и торжественно встретить явившегося с визитом губернатора соседней провинции, принц Релинген и граф де Саше сосредоточенно рассматривали какую-то коробку, делали пометки на непонятном чертеже и сыпали словами, вовсе не имевшими никакого смысла.

-- Я требую ответа, где она?! -- гневно вопросил Бюсси, испепеляя присутствующих негодующим взором.

Губернатор Турени неспешно обернулся.

-- Требуете? Вы чего-то требуете, Бюсси? -- с насмешкой проговорил он. -- Вы, должно быть, не заметили, но вы уже в Турени, а не в Анжу. Требовать что-либо здесь могу только я.

-- Верните мою женщину, и я уеду! -- объявил граф.

-- Вашу женщину, Бюсси? -- деланно удивился принц. -- Неужели вы женились? Ну, наконец-то! Эта новость осчастливит всех мужей и жен Франции. Какое спокойствие воцарится в Анжу! Так кто она? Расскажите, нас это развлечет.

-- Довольно претворяться, Релинген! -- рявкнул Бюсси. -- Я прекрасно знаю, и вы это тоже знаете, что ваш любимчик похитил у меня женщину, мою женщину, вам это ясно? И я требую от него ответа, иначе я заставлю...

-- Полковник, -- неожиданно резко перебил Бюсси Жорж-Мишель, -- вам пора проверить караулы. Выполняйте!

Граф де Саше с удивлением взглянул на друга:

-- С каких пор... -- начал он.

-- Еще одно слово, -- с преувеличенным спокойствием проговорил принц, -- и вы отправитесь под арест. Идите!

Александр аккуратно поставил обскуру на стол и вышел, испытывая сильное искушение хлопнуть дверью. И все же полковник подавил свой порыв, решив позднее переговорить с другом начистоту. Жорж-Мишель посмотрел на незваного гостя и его взгляд потяжелел.

-- Оставьте в покое перчатки, Бюсси, не вмешивайте в свои страсти Бога.

На губах графа заиграла победная улыбка.

-- Я рад, Релинген, что мы поняли друг друга. Но не надейтесь, что вам удастся долго прятать от меня своего друга. Мы еще встретимся, и будем драться.

-- Не думаю, -- ответил Жорж-Мишель. -- Граф пишет поэму и не захочет расстраивать себя видом вашей смерти. До Рождества он вряд ли освободится, так что вам не на что рассчитывать.

Бюсси расхохотался.

-- И вы надеетесь, что за это время сможете его натаскать? -- издевательски поинтересовался граф. -- А, впрочем, почему бы не дать вам этот шанс? Это будет вдвойне забавно. Дуэль перед Рождеством! Наш поединок затмит дуэль Жарнака и Шатеньере. Я убью вашего птенчика, Релинген, и подарю его шпагу церкви.

Взгляд Жоржа-Мишеля стал настолько тяжел, что мог бы придавить более чувствительного человека, чем Бюсси. Принц Релинген жалел лишь об одном, что в кабинете не было пистолетов, и он не мог пристрелить графа на месте. Под взглядом Жоржа-Мишеля Бюсси расцвел в улыбке -- его забавлял бессильный гнев принца.

-- А после Рождества мы с вами встретимся, -- подвел итог Бюсси.

-- Не думаю, что нам суждена еще одна встреча, -- холодно и безразлично произнес Жорж-Мишель.

-- О, вы решили умереть на могиле своего любимчика? -- поинтересовался Бюсси. -- Ничего не имею против. В таком случае, прощайте, Релинген. Ах, нет, я приду на похороны Бретея, так что до встречи.

Губернатор Анжу небрежно кивнул и вышел из кабинета. Жорж-Мишель сел и прикрыл глаза.

Шесть лет, шесть лет у него были возможности убить Бюсси, а он упускал их одну за другой, развлекаясь войной с графом, словно очередной забавой. И вот теперь из-за его беспечности другу грозила гибель. Смерть Христова! -- Жорж-Мишель стукнул кулаком по столу. Ему следовало расстрелять мерзавца и его головорезов со стен Лоша, и покончить с распрей раз и навсегда. Ни один человек во всей Франции не сказал бы после этого и слова упрека.

Сказал бы, -- поправил себя Жорж-Мишель. Один-единственный бы и сказал. Тот, о чьей жизни он сейчас думает. И что теперь делать?

Александр де Бретей добросовестно обошел караулы и вернулся в кабинет принца.

-- Послушайте, Релинген, -- заговорил он, -- я понимаю, вы хотели поговорить с графом наедине, но вы могли так и сказать, а не выставлять меня как мальчишку.

Жорж-Мишель открыл глаза.

-- Какое там поговорить? -- проворчал он. -- Я просто не хотел, чтобы он вызывал вас на дуэль тотчас.

-- Но так же нельзя! -- возмутился Александр. -- Я не могу уклоняться от дела чести.

-- Чести? -- повторил принц Релинген и его глаза вспыхнули гневом. -- О какой чести можно говорить, если Бюсси собирается вызвать и убить заведомо слабейшего противника, и даже не потому, что вы якобы отняли у него любовницу, а потому что ему хочется уязвить меня? Где в этом честь -- умереть от руки убийцы?

-- А почему вы считаете, что я слабее? -- уязвлено спросил молодой человек.

-- Да потому что я вас учил, -- ответил Жорж-Мишель. -- И потому что за все то время, что вы находитесь в Турени, я ни разу не видел, чтобы вы посетили фехтовальный зал. Вы не вылезаете из библиотеки -- по-моему, вы уже выучили находящиеся там книги наизусть. Вы готовы часами разбираться с просителями, проводить расследования, заниматься крепостями и дорогами. Свойства обскуры вы скоро будете знать лучше меня. О ваших занятиях с Виетом я даже не говорю. Но при этом вы ни разу не брали в руки шпагу, потому что вам это не интересно. А между тем я упражняюсь регулярно, и уж будьте уверены, Бюсси тоже. И только вам недосуг!

-- У меня просто не было времени, -- попытался оправдаться Александр.

-- На то, чтобы в третий и четвертый раз перечитывать одни и те же книги, у вас времени хватает, -- заявил Релинген. -- Нет, друг мой, у вас слишком много времени, и вы забыли о некоторых обязанностях офицеров. Своим солдатам вы устраиваете учения чуть ли не каждый день, так что вы скажете о себе? И с такими-то стараниями вы хотите драться с Бюсси?! Я бы разрешил вам поединок, но только в том случае, если бы был уверен, что он как и я способен умереть от смеха.

-- Послушайте, Релинген, я не мальчишка, чтобы меня отчитывать! -- вспылил молодой человек.

-- Прекрасно, -- процедил Жорж-Мишель. -- Тогда за шпагу, сударь, за шпагу. Наконец-то вы узнаете, где в Лоше находится фехтовальный зал.

Через полчаса принц Релинген с такой досадой швырнул клинок на пол, что тот переломился у самого эфеса. Александр в изнеможении опустился на каменные плиты. Ликур с сожалением покачал головой. По губам Шатнуа скользнула презрительная усмешка. Мало сделал вид, будто пересчитывает балки.

-- И вы будете говорить о дуэли и чести... -- заговорил Жорж-Мишель. -- Победа фехтовальщика ничем не отличается от победы, одержанной при помощи аркебузы или пушечного ядра. Скажите, какой доблести занятия фехтованием требуют от графа де Саше? Успехи в фехтовании -- это следствие приверженности к упражнениям, а не природной смелости как у вас.

-- Но вы же фехтуете... и ваши люди... -- пробормотал Александр.

-- Я фехтую, потому, что меня это развлекает, как вас развлекают книги. Мои люди состоят на службе и выполняют мои приказы. А Бюсси развлекается не фехтованием, а убийствами. Впрочем, коль скоро вы хотите скрестить шпагу с этим головорезом, вам придется на время забыть о книгах. Ликур, Шатнуа, Мало, -- повелительно окликнул своих офицеров Релинген, -- граф де Саше ваш.

Жорж-Мишель кивнул Александру и вышел из зала. Три месяца он выиграл. Его высочество понимал, что ему вряд ли удастся сдерживать друга более длительное время, но за три месяца он придумает, каким образом избавиться от Бюсси. Принц Релинген не собирался расстраивать молодого человека своими планами. В конце концов, от ежедневных занятий фехтованием еще никто не умирал, зато постоянные упражнения и усталость не позволят Александру понять, что именно он задумал.

Принц Релинген посмотрел на оставленный другом чертеж и камеру-обскуру и подумал, что заняться ими пока не судьба. Самым простым было поставить на пути Бюсси тройку-пятерку аркебузиров, и это следовало сделать еще шесть лет назад, но теперь было поздно. Жорж-Мишель не сомневался, что Бюсси немедленно сообщит о предстоящей дуэли всем встречным и поперечным, а значит, убийство графа непременно ударит по Александру. Принц Релинген представил постоянные вызовы, которые будут преследовать друга, необходимость рано вставать, тащиться Бог знает куда и драться, и это в лучшем случае. Хуже всего было то, что бросить вызов могли пусть и не столь проставленные, но ничуть не худшие фехтовальщики, чем Бюсси. А запереть Александра в Лоше он не мог.

Нет, Бюсси должен умереть, в этом не было сомнения, но эта смерть не должна была вызвать ни малейших подозрений, размышлял Жорж-Мишель. Значит, надо не спускать с негодяя глаз и ждать подходящего случая.

Принц Релинген вызвал одного из своих людей и отдал приказ.

***

Его высочество был прав, ибо первое, что сделал Бюсси, вернувшись к спутникам, это сообщил о предстоящей дуэли с Бретеем. Воздух огласился радостными криками. Нельзя сказать, что сопровождавшие Бюсси дворяне так любили его или ненавидели графа де Саше, однако развлечься за чужой счет они были рады всегда. Единственное, что печалило благородных шевалье, так это то, что дуэль не последовала незамедлительно.

-- Бретей пишет поэму, -- с усмешкой сообщил Бюсси, -- но к Рождеству он обещал освободиться. Согласитесь, господа, было бы грешно отказать человеку в последнем желании.

Господа расхохотались. Пари на исход поединка были два к одному в пользу Бюсси. И все же шевалье признавали, что графа де Саше не стоило недооценивать. Уж если совсем мальчишкой он мог с легкостью уложить Буассе и Ле Нуази и даже ранить принца Релинген, то поединок обещал быть интересным. Господа лишь гадали, что именно сделает Бюсси, проявит великодушие к сопернику, иными словами искалечит и изуродует его, или попросту убьет, и что в том и другом случае сделает принц Релинген. Осень и зима обещали быть нескучными.

-- А теперь, господа, в Париж! -- провозгласил Бюсси.

В Париж Бюсси въезжал, если и не триумфатором, то с чувством, весьма близким к этому. Война с Релингеном приближалась к победному концу. Крепость по имени Диана де Монсоро неминуемо должна была сдаться на милость победителя. Бретей в скором времени обещал упокоиться в могиле. Как ни оглядывался по сторонам Луи де Клермон, он не мог найти никого, кто смог бы встать вровень с ним и его славой. Окрыленный собственной неотразимостью, граф не постеснялся навестить Диану в особняке ее мужа. И на этот раз ему сопутствовал успех.

Ненадолго попав под опеку супруга, графиня де Монсоро с потрясением осознала, что заботы о положении в обществе, нескончаемые охоты и общение с приятелями занимают мужа много больше, чем честь жены. Диана так и не поняла, обрадовал мужа ее приезд или нет. Между делом приголубив супругу, Шарль де Монсоро посоветовал Диане поскорее вернуться в Анжу и умчался устраивать очередную охоту. Графиня со вздохом поняла, что как истинный охотник при виде добычи, которая не спасается бегством, а сама идет к нему в руки, ее супруг потерял к ней всякий интерес.

Зато интерес графа де Бюсси к Диане только возрос. Графиня припомнила скучную жизнь вдали от мужа, вспомнила рассуждения фрейлин, что лучше добровольно сказать мужчине "да", чем становиться посмешищем всего двора, и безропотно отдалась Луи де Клермону. Отныне при каждом появлении графа при дворе Париж начинало лихорадить. Бюсси во всех подробностях рассказывал, как будет убивать Бретея, сочинял ему эпитафии, обещал устроить после дуэли торжественное шествие и возложить шпагу поверженного на алтарь собора Нотр-Дам.

Бюсси или Бретей, Бретей или Бюсси? -- гадали придворные дамы и шевалье, и даже горожане, сидя у очагов на своих кухнях спорили, кто из двух графов переживет Рождество. Столкновения между сторонниками Бюсси и Релингена возобновились. Ставки на дуэлянтов были самыми безумными, и с каждым днем все больше склонялись в пользу Бюсси, ибо Шико, не способный остаться в стороне от всеобщего возбуждения, во всех подробностях поведал двору, в чем заключаются умения шевалье Александра во владении шпагой.

Анжелика Жамар не знала, как быть. Ее первое и самое естественное решение нанять против графа де Бюсси с десяток "браво" потерпело полный крах. Самоубийц среди мастеров шпаги не нашлось, какой бы гонорар не предлагала госпожа Жамар наемным убийцам. Анжелика плакала ночами, ставила свечи по парижским церквям, заказывала мессы, бегала по тайным протестантским молельням и даже просила молиться за Александра старого Моисея. Если бы это было возможно, бывшая шлюха обратилась бы даже к сторонникам Магомета, однако в Париже подобных людей не наблюдалось, так что Анжелика была вынуждена довольствоваться молитвами католиков, гугенотов и иудеев.

Его величество Генрих Третий с нескрываемым интересом наблюдал за всеобщим возбуждением, однако по понятным причинам не желал победы ни одному из дуэлянтов. По мнению короля Франции лучшим подарком к Рождеству была смерть обоих наглецов. Ну что мешало Бюсси и Бретею одновременно проткнуть друг друга шпагами и немедленно испустить дух? Шико весело поддакивал королю, сочинял язвительные четверостишия на обоих графов, так что время проходило весело и быстро.

Только герцог Анжуйский не находил ничего веселого в предстоящей дуэли. По примеру немногих благоразумных людей его высочество задавался вопросом, а состоится ли поединок, и если состоится, что предпримет кузен Релинген? Франсуа чувствовал, что на этот раз Бюсси переступил грань. Следовало предупредить графа, воззвать к его благоразумию. Правда, герцог признавал, что благоразумие было не самой сильной стороной Луи, но попытаться стоило:

-- Послушай, Бюсси, -- заговорил Франсуа, когда граф в очередной раз принялся живописать предстоящую дуэль, -- почему бы тебе не покончить дело миром?

-- С охотой, -- отозвался Бюсси, -- почему бы и нет? Только скажите, мой принц, от этого мира Бретей умрет?

-- Господь с тобою, Бюсси, -- оторопел Франсуа. -- Я говорю тебе о мире, а не о смерти.

-- Какой же это мир, если Бретей останется жив? -- с неудовольствием возразил граф. -- Такой мир мне не нужен.

-- Да что он тебе сделал?! -- поразился дофин.

-- Ничего особенного, -- пожал плечами Бюсси, -- просто я хочу проучить Релингена. Вы бы видели, мой принц, его лицо, -- граф мечтательно улыбнулся. -- Он стоял и ничего не мог сделать. Ради одного этого стоило вызвать Бретея на дуэль! Рождество будет веселое...

-- И что же ты сделаешь?

-- Как что? -- усмехнулся Бюсси. -- Изуродую его и убью. Это будет хороший урок Релингену.

Франсуа отвернулся. Судя по всему, граф де Бюсси так и не понял, чем простой дворянин отличается от принца. Сегодня он говорил таким тоном об одном принце, завтра заговорит с другим... Герцог Анжуйский с сожалением вздохнул:

-- Надеюсь, ты не сказал об этом Релингену?

-- Ну почему же, мой принц, сказал, -- непринужденно ответил граф. -- Релинген сам напросился.

Поскольку душеспасительные беседы с покойниками не входили в планы его высочества, Франсуа наскоро попрощался с Бюсси, посоветовав тому вернуться к обязанностям губернатора Анжу. Возможно, его высочество и не отличался излишней чувствительностью, но видеть смерть своего недавнего любимца ему не хотелось.

Луи де Клермон самодовольно сообщил, что и так намеревался возвращаться в Анжу.

-- Представляете, мой принц, Диана собирается покинуть Париж. Было бы глупо выпускать ее из моей власти.

Герцог Анжуйский рассеянно кивнул, размышляя, что у него есть три месяца на то, чтобы свыкнуться с потерей Бюсси и подыскать ему замену. Оставалось подумать, кто из благородных господ мог пополнить ряды сторонников дофина и что он мог ему предложить.

Пока Бюсси вслед за Дианой собирался в дорогу, похвалялся уже одержанными победами и предвкушал грядущие, принц Релинген разбирал донесения лазутчиков, в очередной раз гадая, как быть. Жорж-Мишель проклинал Бюсси, герцога Анжуйского, короля и его шута, ибо открывать всем тайны фехтования того или иного шевалье по мнению принца было равносильно несоблюдению тайны исповеди. Впрочем, решить, что делать с Шико, можно было и потом, а пока Жорж-Мишель прикидывал так и эдак, но кроме десятка аркебузиров на пути Бюсси в голову не приходило ничего. "Я фехтую, потому что меня это забавляет", -- вспомнил Жорж-Мишель свои слова, и в очередной раз поразился собственной глупости. Принципы хороши, пока не повиснут жерновами на шее, гордость, пока не превратить в гордыню, размышлял принц. Если у него нет возможностей предотвратить безумную дуэль, надо провести ее по своим правилам, только и всего. Бюсси явно не думал о секунданте графа де Саше, и раз так он пойдет в секунданты к Александру и убьет двоих. К тому же он не дрался на дуэли уже лет пять, так что Бюсси наверняка полагает, будто он разучился держать шпагу в руках. Прекрасно!

Настроение Жоржа-Мишеля начало повышаться. Его высочество попытался припомнить, кто из дворян фехтует на одном уровне с ним, однако Крийон никогда бы не пошел в секунданты к Бюсси, Нанси уже два года как покинул двор, и никто не знал, что с ним сталось, а к Строцци не обратился бы сам Бюсси. Оставались еще Генрих и Лангларе, но Генрих был королем, а Лангларе шутом и драться на дуэли ни тот, ни другой не могли. Спасти графа было некому.

Шевалье Жорж-Мишель отправился в фехтовальный зал, где уже третий час упражнялся Александр. Полковник де Саше сидел на полу и внимательно слушал наставления Карла. Рубашка Александра насквозь пропиталась потом, мокрые волосы прилипли ко лбу, но решимости в глазах не убавлялось.

-- И как успехи графа? -- поинтересовался принц.

-- Против Можирона выстоял бы, -- сообщил Карл.

Жорж-Мишель удовлетворенно кивнул. Желание драться творило с другом чудеса.

-- Если бы Бюсси знал об этом, он бы не так стремился бросить вам вызов, -- небрежно сообщил принц.

С неожиданной легкостью Александр поднялся.

-- Вы так говорите, -- возразил он, -- как будто Бюсси может чего-то бояться.

-- А с чего вы решили, будто граф такой уж храбрец? -- хмыкнул Жорж-Мишель. -- Вот скажите, Александр, вам когда-нибудь приходилось спасаться бегством от полудюжины горожан?

-- Конечно, нет, -- в полном недоумении ответил полковник.

-- А палками побить вас когда-нибудь пытались?

Граф де Саше покраснел.

-- Ну, в детстве...

-- Детство не в счет, -- быстро возразил Жорж-Мишель. -- Я спрашиваю о том времени, когда вы опоясались шпагой и получили свой первый патент. Так как, кто-нибудь пытался?

-- Конечно, нет! -- отвечал граф де Саше. -- Как вам такое в голову пришло?

-- Потому что побить Бюсси пытались, но, оказалось, что он очень быстро бегает. Да-да, не надо так удивляться, друг мой, в одном немецком городке Бюсси задрал юбку трактирной служанке, а в Германии не принято обижать женщин... если они, конечно не ведьмы. В результате возмущенный отец и братья девчонки гоняли Бюсси по всему городу... Палками...

-- Полноте, -- недоверчиво возразил Александр, -- кто же поверит подобным сплетням?

-- Какие сплетни? -- усмехнулся Релинген. -- Я потратил два дня, чтобы уломать магистрат замять дело и позволить нам ехать дальше. Пришлось платить магистратам, отцу девчонки и ей самой, и между прочим, Бюсси так и не вернул эти деньги Генриху. А вы говорите "храбрец". Вы бы видели, c какой прытью он удирал...

Граф де Саше не знал, что сказать. Раньше он полагал Бюсси человеком пусть и неприятным, но все же отчаянно смелым, и сейчас пребывал в смятении, смущении и чуть ли не растерянности.

-- Впрочем, я к чему веду... -- возобновил разговор принц. -- Семь лет назад я дал вам слово, что если вы научитесь прилично фехтовать, я пойду к вам в секунданты. Так вот, раз Карл утверждает, что вы вполне сносно владеете шпагой, пора выполнять обещание -- я буду вам секундировать.

Александр смотрел на принца, не понимая, какое из чувств его обманывает -- зрение или слух. Так значит, семь лет назад принц не шутил и был искренен? Молодой человек вспомнил свои страхи и бегство от его высочества и в очередной раз назвал себя болваном.

-- Но вы же не деретесь на дуэлях, -- только и мог вымолвить полковник.

-- Кто сказал такую ерунду? -- удивился Жорж-Мишель. -- У меня просто не было случая. Мне не с кем было драться, некому было секундировать. И вот теперь случай представился. Раз господин де Бюсси непременно хочет умереть... -- Жорж-Мишель чуть было не сказал "от моей руки", но вовремя опомнился и закончил иначе: -- ... на дуэли, было бы жаль пропустить подобное зрелище. Так что упражняйтесь, мой друг, упражняйтесь.

В то время как принц Релинген и граф де Саше обсуждали предстоящую дуэль, такое же обсуждение проходило и в Париже, только протекало оно не в пример живее и веселее.

-- Представляете, господа, Бретей левша...

-- Что за чушь! Я сам видел, как он держит шпагу в правой руке.

-- Так утверждает Шико...

-- Верить шуту...

-- Но он служил принцу Релинген и о Бретее должен знать все.

-- Бюсси надо предупредить. Левша может осложнить положение графа.

-- Я уже написал ему, -- хозяин дома улыбался. -- Поверьте, граф ничуть не встревожен известием. Он очень занят -- он спит с любовницей Бретея!

-- С которой? -- со смехом поинтересовались гости.

-- С красоткой де Люс, которая недавно вышла замуж за ловчего Монсоро. Вот послушайте, что пишет Бюсси, -- хозяин дома торжествующе помахал письмом, а потом принялся читать: -- "Я долго пытался обложить телку главного ловчего, но, наконец, расставил сети и поймал ее. Сейчас я держу ее в своей полной власти и наслаждаюсь ею, когда хочу, сколько хочу и как хочу".

Шевалье дружно расхохотались.

-- Бюсси как всегда великолепен!

-- Но это еще не все, -- воззвал к гостям приятель графа. -- Дальше Бюсси рассказывает, как именно наслаждается графиней...

-- Представляю, как икается Бретею каждый раз, когда Монсоро отдается Бюсси, -- расхохотался один из гостей.

-- О да, сейчас Бюсси наслаждается его любовницей, а потом прикончит и самого Бретея. Согласитесь, такая победа самая сладкая. Одержать верх над противником еще до дуэли, а потом, когда отнимешь у него все -- лишить и жизни.

-- Но у Бретея есть еще и жена, -- заметил кто-то.

-- Не волнуйтесь, господа, Бюсси непременно утешит вдовушку, -- под общий хохот собравшихся провозгласил приятель графа.

Беседа становилась все более шумной и непринужденной. Господа выхватывали друг у друга письмо Бюсси, поочередно зачитывали наиболее понравившиеся пассажи, хохотали над глупостью графини, ее мужа и бывшего любовника, поднимали здравницы в честь графа.

-- Да-да, господа! -- кричал хозяин дома, швырнув, наконец, письмо на стол. -- Бюсси мой наставник во всем! Выпьем за доблесть Бюсси, за его победы на поле Венеры и Марса! За Бюсси, господа, за Бюсси!

Вино лилось рекой, серебряные кубки один за другим осушались и вновь наполнялись священной влагой, гости уже плохо понимали, кто и что говорит, и только один человек был спокоен, собран и деловит. Господин де Рабоданж не мог сказать, кого -- Бюсси или Релингена -- он ненавидит больше. Приятели Бюсси прекрасно помнили причину ненависти Рабоданжа к его высочеству: семь лет назад принц выставил его на посмеяние перед всем двором, обманом обручив со шлюхой. О том, что Рабоданж ненавидит еще и Бюсси, приятели графа по обыкновению забыли. А ведь и года не прошло с тех пор, как Луи де Клермон опозорил сестру Рабоданжа, как сейчас он позорил графиню де Монсоро, и не где-нибудь, а в королевской прихожей. Шевалье размышлял, что принц Релинген для него недосягаем, а Бюсси впервые дал возможность отомстить.

Брошенное письмо само собой оказалось в руках шевалье, а потом исчезло в рукаве вамса. Рабоданж подумал, что надо спешить. Пока беспечные гуляки проспятся, придут в себя после попойки и вспомнят о письме, пройдет не меньше недели. За это время все будет кончено.

***

Явление шевалье де Рабоданжа и письмо Бюсси показались принцу Релинген даром небес, однако выдавать свои чувства Жорж-Мишель не собирался. Спокойно пробежав глазами излияния графа, его высочество поднял взгляд на нежданного гостя и пожал плечами:

-- Вы напрасно тревожились, шевалье, граф де Саше прекрасно владеет шпагой. Впрочем, я все равно благодарю вас, ибо защита доброго имени женщины долг каждого благородного человека. Будьте уверены, честь ее сиятельства будет защищена. А теперь... чего вы хотите? Рекомендательного письма к принцессе Блуасской или к королю Наваррскому? Или что-то еще?

-- Я хочу, ваше высочество, -- холодно произнес шевалье, -- чтобы вы более никогда не вмешивались в мою жизнь.

Ответ Рабоданжа произвел на принца впечатление сходное с тем, что испытывает человек, опрокинувший на себя кувшин холодной воды. Принц Релинген смотрел на взмыленного, с ног до головы покрытого грязью шевалье и с неожиданным раскаянием подумал, что плохо разбирается в людях. Раньше он полагал новообращенного гугенота человеком не слишком умным, не слишком храбрым и не слишком расторопным, а сейчас понял, что своей привычкой играть чувствами и судьбами людей поломал жизнь ни в чем не повинного человека.

-- Хорошо, сударь, -- с трудом проговорил принц Релинген, -- я обещаю, что более не буду вмешиваться в вашу жизнь. Но, возможно, мне удастся исправить... то недоразумение? Поверьте, я сожалею о нем...

Оскорбленный гугенот не собирался помогать принцу.

-- Если вашего высочества не будет рядом, я сам справлюсь со всеми своими делами, -- ответил шевалье. С этими словами Рабоданж коротко поклонился принцу и пошел к двери. На него навалилась усталость, усталость столь сильная, что шевалье было уже все равно, оскорбит его ответ принца или нет. Он вдруг понял, что оказав услугу Релингену, отомстил ему в ни меньшей степени, чем Бюсси. И это понимание опустошало душу больше, чем усталость от безумной скачки.

Жорж-Мишель растерянно смотрел вслед Рабоданжду и думал, что должен сделать то, чего не делал никогда -- предложить свою помощь вторично, и тут же понял, что опоздал. Принц Релинген вскочил и почти крикнул в спину гостю:

-- Только потом не говорите, что я вас не предупреждал!..

Дверь закрылась, и Жорж-Мишель рухнул в кресло. Слишком поздно...

Письмо лежало на столе, и, придя в себя, принц Релинген перечитал похвальбу Бюсси, принялся составлять план действий. Переправить письмо графу де Монсоро, послать с письмом десяток людей, дабы укрепить решительность графа, и помолиться за упокой души Луи де Клермона. Жорж-Мишель вызвал Себастьена Мало и велел собираться в дорогу.

Прощайте, господин де Бюсси. Я же говорил, что мы более не встретимся. Зря вы хотели убить Александра... Суд Божий свершился.

ГЛАВА 15

О том, как принцы приходят к согласию

Известие о смерти графа де Бюсси потрясло двор, Париж и всю Францию. Ее величество королева Маргарита извлекла из заветной шкатулки перстни, браслеты, пояса и цепи с черепами и костями и облачилась в глубокий траур. Ее примеру последовали не менее двадцати дам, три из которых прежде славились несокрушимой добродетелью. Мужья хорошеньких женщин приосанились и дружным хором принялись славить графа де Монсоро, а приунывшие дуэлянты вздыхали, что великолепная дуэль Бретея и Бюсси уже не состоится. Герцог Анжуйский, успевший выбрать, кого из друзей короля сможет переманить на свою сторону, дивился болтливости Бюсси, так и не научившегося держать язык за зубами и так по-глупому расставшегося с жизнью. Король Генрих втихомолку радовался, что избавился, по крайней мере, от одного наглеца. Среди сплетен, рыданий, траурных одежд и серебряных черепов, лишь одна женщина мечтала добиться правосудия над убийцей.

Рене де Клермон, любимая сестра Бюсси, принцесса Камбрези распростершись у ног короля, молила Генриха о справедливости. Его величество не слишком любил рыдающих женщин и еще меньше любил тех, кто просил о милостях, которые он не в силах был даровать, да и не хотел. Кое-как успокоив принцессу и дав невнятное обещание во всем разобраться, Генрих торопливо выпроводил несчастную и задумался.

Каким образом он мог наказать Монсоро и, главное, за что? -- размышлял король. Прикончив прелюбодея, граф был в своем праве. К тому же карать приближенного Франсуа было глупо вдвойне. Его величество предпочитал, чтобы братец сам разбирался со своими людьми, и желал, чтобы эти труды занимали всё свободное время Франсуа, отвлекая от честолюбивых мечтаний. К тому же, вынужден был признать Генрих, влияние принцессы Камбрези не шли ни в какое сравнение с влиянием принца и принцессы Релинген, а значит, он мог не обращать на Рене де Клермон никакого внимания.

Воспоминание о кузене заставили Генриха остановиться. Релинген... Релинген... Что-то такое было связано с этим именем, какая-то мысль не давала покоя его величеству, и тогда Генрих повторил старую истину: "Quid prodest*". А кто больше всех выиграл от смерти Бюсси? Монсоро? Что за чушь! Самое большее через неделю после дуэли с Бретеем Бюсси бросил бы Диану де Монсоро и принялся за штурм новой крепости. Получалось, что больше всех от смерти Бюсси выиграли Релинген и Саше.

* Ищи, кому выгодно (лат.)

-- Это сделал Релинген, -- забывшись, произнес король вслух.

-- Вы правы, сир, -- Шико, уже почти полчаса наблюдавший за метаниями его величества, счел необходимым подать голос. -- Это дело рук принца.

-- Ты о чем? -- фальшиво удивился Генрих.

-- Об убийстве Бюсси. Я уверен, что это он.

-- Ты просто ненавидишь его, шут, -- отмахнулся король, втайне мечтая, чтобы Шико убедил его виновности кузена. -- Все не можешь забыть, что он выгнал тебя со службы.

-- О нет, сир, я не испытываю ненависти к его высочеству, я даже благодарен ему, ведь только из-за него я удостоился счастья служить своему королю. Но я знаю, на что способен Релинген и догадываюсь, почему он пошел на убийство: он хотел спасти мальчишку Бретея. Ну, право, ваше величество, как письмо Бюсси могло попасть к Монсоро? Письмо было выкрадено и доставлено графу.

-- Релингена не было в Париже, -- небрежно заметил Генрих.

-- Зато здесь полно его людей, -- возразил бывший офицер. -- И откуда Монсоро взял головорезов, не разбежавшихся при одном взгляде на Бюсси? Смерть Христова, сир, у Монсоро таких людей нет, но они есть у Релингена. Я сам был одним из них, так что неплохо их знаю. Убийство подстроил Релинген, в этом нет сомнения. Поверьте, это не первое его убийство.

Король помолчал, пару раз пройдя по кабинету - от стола к окну.

-- Даже если и так, что с того? -- пожал плечами Генрих. -- Я не могу обвинить кузена.

Шико улыбнулся.

-- Конечно, нет, сир. Но что, если бы о правосудии просила не принцесса Камбрези, а герцог Анжуйский? Анжу и Турень имеют общую границу...

-- К чему ты ведешь, шут?

-- Только к тому, что принц Релинген будет не слишком любить вашего брата, если обвинение доставит ему неприятности.

-- Какие неприятности могут грозить принцу? -- усмехнулся Генрих.

-- Простите, сир, но разве казнь его любимчика не достаточная неприятность? В конце концов, убийство было совершено ради него, значит, ему и отвечать, -- немедленно отозвался Шико.

Король рассмеялся.

-- Сразу видно, что вы дурак, господин шут, это каким образом я смогу отправить на эшафот Бретея, если он находится в Турени? Это ничуть не легче, чем арестовать в Тулузе Дамвиля, -- вспомнил его величество конфуз двухлетней давности.

-- Да, если отправить людей в Турень, -- согласился шут, -- но арестовать Бретея в Париже совсем просто. Подумайте, сир, Бретей офицер и вы вольны в любой момент вручить ему новое предписание. Разве он не обязан подчиняться? Как только он явится в Лувр, он будет арестован и отправлен в Бастилию. Бретей полжизни крал чужие письма и водил дружбу с самыми подозрительными людьми. Никто в Лувре не удивится предъявленным ему обвинениям. Вашим судьям не составит труда получить от него признательные показания и отправить на Гревскую площадь.

-- И тогда Релинген возненавидит Франсуа, -- с удовольствием договорил король. -- И союз между ними станет невозможным.

-- Не только между ними, сир, -- поправил Шико. -- Принц Релинген имеет влияние на короля Наваррского, значит, на юге Франсуа тоже не поздоровится.

Генрих еще раз прошел от окна к столу.

-- Мысль неплохая, -- наконец-то, выговорил он, -- но что, если кузен заподозрит подвох?

-- Не думаю, сир. Никто во всей Франции не подозревает принца, ведь никто не знает его так, как я. Полагаю, он давно забыл об опасностях. Риск невелик, а выигрыш огромен.

-- Спокойствие французского королевства, -- прошептал король.

Когда полковник де Саше прочитал приказ, обязывающий его явиться в Лувр не позднее 10 октября, дабы получить новое предписание, он чуть не застонал. Сейчас участие в гражданской войне показалось молодому человеку особенно отвратительным, а необходимость покидать Турень -- ужасной. Александр предпочитал подать в отставку, однако прежде чем предпринимать подобные действия следовало поговорить с другом.

-- Ваше высочество... -- потерянно проговорил полковник, сжимая в руках две бумаги, приказ короля и прошение об отставке, -- я прошу вас подписать...

-- Смерть Христова, Александр, какое еще "высочество"? Вы бы меня еще губернатором назвали. Вообще-то вы в большей степени губернатор Турени, чем я. Что случилось?!

-- Кажется, меня отсылают в армию, -- вздохнул граф де Саше. -- Вот, -- молодой человек протянул другу обе бумаги, и Жорж-Мишель принялся читать. Первым на глаза принца попалось прошение об отставке -- эту бумагу Жорж-Мишель аккуратно разорвал и швырнул в камин. Приказ короля заставил задуматься. Насколько знал его высочество, ни гугеноты, ни лигисты не собирались сейчас воевать, и значит, причина вызова могла быть одна - его величество вновь хотел завлечь графа де Саше в число своих друзей. Второй отказ полковника мог иметь непредсказуемые последствия -- в лучшем случае ссылку или Бастилию, в худшем -- кинжал в спине.

-- Забудьте об этом приказе, Александр, я сам объясню его величеству, почему вы не будете в числе его людей.

Лицо полковника вспыхнуло:

-- Вы полагаете, он опять?!.

-- Судите сами, -- с сочувствием глядя на друга, ответил Жорж-Мишель, -- письмо от начала и до конца написано рукою Генриха -- его почерк я не спутаю ни с чем. На приказе даже нет визы его секретарей. Не думаете же вы, что Генрих помнит по именам всех полковников и лично решает их дела? Нет, дело в ином...

-- Да что же он никак не успокоится... -- с тоской проговорил Александр.

-- Забудьте о короле, мой друг. Занимайтесь женой, Туренью, обскурой, а с Генрихом я объяснюсь сам. Будьте уверены, он навсегда забудет о своих мечтах. Я умею быть убедительным.

Полагая, что со всеми людьми надо говорить на понятном им языке, Жорж-Мишель собрался в дорогу с такой многочисленной и блестящей свитой, что само ее присутствие должно было избавить короля от искушения проявить неблагоразумие. Истины, которые собирался внушить Генриху де Валуа Жорж-Мишель, были не самыми приятными, но вооруженная свита должна была заставить короля безропотно принять горькое лекарство.

Узнав, что вместо графа де Саше в Париж явился принц Релинген, король Генрих набросился на Шико:

-- Теперь ты видишь, дурак, чего стоят твои советы? Кузен что-то заподозрил.

-- Может, это и к лучшему, сир? - попытался оправдаться шут. -- Теперь он сможет лично убедиться, что жалобу на Бретея подал ваш брат.

-- Ты предлагаешь...

-- Устроить небольшое представление наподобие итальянских фарсов и навсегда рассорить вашего брата и Релингена, -- Шико выразительно помахал воображаемой погремушкой.

Король улыбнулся. Ему предстоял спектакль, и он не без основания полагал, что в комедиантстве искушен много больше, чем Жорж Релинген. Оставалось внести смятение в ряды противника и нанести удар. У кузена Жоржа не было ни малейшего шанса.

Первый, кого увидел в приемной короля принц Релинген, был королевский шут Шико. Низко склонившись перед бывшим сеньором, господин Лангларе почтительно сообщил, что его величество будет рад принять кузена, как только освободится от беседы с братом. Жорж-Мишель небрежно кивнул. Не прошло и пяти минут, как дверь королевского кабинета распахнулась, и на пороге появились оба Валуа. Король Генрих обнял брата и торжественно провозгласил:

-- Идите, Франсуа, и ни о чем не беспокойтесь. Ваши нужны всегда найдут дорогу к моему сердцу, обещаю вам.

Растерянный от неожиданного проявления братских чувств, Франсуа не успел ни отстраниться от объятий Генриха, ни что-либо сказать. Оставалось только поклониться королю и удалиться. Довольный разыгранным спектаклем, его величество обвел умильным взглядом прихожую и заметил принца Релинген. Его лицо просветлело:

-- Дорогой кузен! -- с той же нежной заботой, с которой разговаривал с Франсуа, провозгласил король. - Я счастлив вас видеть, проходите, -- и он гостеприимно указал принцу на кабинет.

Ничуть не менее ошеломленный этой нежностью, чем Франсуа, Жорж-Мишель с некоторой опаской подумал, а не собирается ли его величество предложить свою дружбу и любовь еще и ему. Учитывая почти двадцатилетнее знакомство кузенов, последнее было странно, однако другим предположением, объяснявшим поведение короля, могла быть лишь подготовка к очередному покаянному шествию, а по расчетам принца для покаянных шествий было еще рано.

Жорж-Мишель прошел в кабинет короля, решив, что выяснит все на месте. Его величество незаметно подмигнул Шико, и королевский шут тенью скользнул в кабинет вслед за принцем.

-- Дорогой кузен, -- мягко повторил король, -- а почему вы приехали один, без графа де Саше?

-- Послушай, Генрих, -- твердо произнес Жорж-Мишель, -- полковник де Саше сейчас на службе, у него дела. А когда он заканчивает дела, то отправляется к жене -- он образцовый семьянин и добрый христианин...

-- Добрый христианин? -- в голосе короля неожиданно прозвучал сарказм. -- Что за чушь вы несете, Релинген? Каким образом человек, поднявший руку на ближнего своего, может быть добрым христианином? Таких людей называют убийцами и карают по законам французского королевства.

-- Простите, сир, я не понимаю... -- проговорил Жорж-Мишель, с удивлением глядя на изменившееся лицо короля. -- О каком убийстве вы говорите?

-- Довольно уверток, Релинген, -- величественно произнес король, -- я говорю об убийстве Бюсси.

Жоржу-Мишелю показалось, будто пол покачнулся.

-- А причем тут граф де Саше? -- вскинул голову принц. -- Бюсси убил Монсоро, это все знают. И, строго говоря, разве он был неправ?

-- Релинген, я все знаю, так что бесполезно пытаться что-либо отрицать, -- объявил Генрих. -- Ваш Бретей должен был драться на дуэли с Бюсси, но у него не было ни малейшего шанса выйти из этой схватки живым. Вот вам и мотив убийства. Именно из-за этой дуэли письмо Бюсси было украдено и доставлено Монсоро вместе с людьми -- с вашими людьми, Релинген! Как видите, я знаю все в мельчайших подробностях. Вам не удастся отпереться.

-- Очень занимательная история, сир, достойная романа, -- в голосе Жоржа-Мишеля послышалась злость. -- Но даже если все изложенное правда, при чем здесь граф де Саше?

-- А при том, принц, что убийство ближайшего друга и доверенного лица дофина не может остаться безнаказанным. Я не могу позволить, чтобы во Франции разразилась новая братоубийственная война. Франсуа мой единственный наследник и он очень недоволен. Или, может быть, вы хотите, чтобы Турень заполыхала?

-- Что вы хотите этим сказать, сир? -- вскинулся Жорж-Мишель.

-- А вы полагаете, -- презрительно усмехнулся Генрих, -- что Франсуа восстанет только на меня? Если он поймет, что вы укрываете убийцу, он будет мстить. Франсуа молод, безрассуден и вспыльчив. Вы понимаете, что это означает, кузен?

-- Граф де Саше невиновен! -- отчеканил Жорж-Мишель. -- Если вы боитесь мести герцога Анжуйского, так скажите ему, что в убийстве Бюсси виновен я!

-- Я не могу отдать вас под суд, кузен, -- холодно возразил король. -- Вы наш с Франсуа родственник и суверенный государь. Но так как преступление должно быть наказано, и совершенно оно было ради графа де Саше, значит, ему за него и отвечать.

-- Александр невиновен, -- повторил принц. -- Генрих, ты хочешь купить мир ценой жизни невинного человека... Да, я знаю, так поступают всегда, но сейчас речь идет о моем друге, о моем воспитаннике, о моем родственнике в конце концов! Ты понимаешь это?!

-- Хорошо, Жорж, я помогу тебе, -- после краткой паузы ответил король. -- Франсуа в общем-то все равно, кто понесет наказание за смерть Бюсси, он лишь хочет, чтобы виновный был наказан. Выбирай, Жорж, кого из своих людей ты отдашь моему брату. Но не тяни с выбором, Франсуа ждет.

Жорж-Мишель посмотрел на короля почти с ужасом.

-- Я не могу наказывать своих людей за то, что они хорошо выполняют мои приказы, -- почти пошептал он.

-- Значит, мы вернулись к началу -- и это будет Бретей, -- подвел итог король. -- Жорж, -- с обманчивой нежностью проговорил Генрих, -- я понимаю твои чувства, я сам терял друзей, но ты должен понять, эта жертва необходима. Мы, государи, должны думать не об одном человеке, а о тысячах. Франсуа -- это мое несчастье, мой крест, мое проклятье, но он мой брат и наследник, и я не могу забывать о его требованиях. Принеси эту жертву, Жорж, мир во Франции стоит одной невинной головы. Ты же сам говорил, что граф де Саше благородный человек и добрый христианин. Он будет счастлив отдать свою жизнь за Францию и короля.

При рассуждениях Генриха о счастье умереть на эшафоте за короля Жорж-Мишель встрепенулся. Валеран де Бретей, -- вспомнил принц. Еще один Валеран... Еще один Бретей, которого хотят принести в жертву во имя короля... Ну, уж нет, довольно!

Пальцы принца сами собой сжались в кулаки.

-- Мне плевать на мир, Францию и вашу корону, сир! -- яростно проговорил он. -- Я не отдам вам Александра! Вы боитесь Франсуа?! Так почему вы не боитесь еще и меня?! Только попробуйте схватить Александра, сир. Я подниму всю Турень! Я договорюсь с протестантами, с лигистами -- с самим чертом! Я открою границы Барруа и Релингена для испанцев. Вы хотите мира, сир? Ну, так не трогайте моих людей!

При этой вспышке ярости слуги и пажи его величества попытались вжаться в стены. Шико постарался стать как можно более незаметным, но при этом лихорадочно размышлял, как выгоднее использовать гнев принца. Король нахмурился.

При виде тени на лице Генриха Жорж-Мишель простер руку к окну.

-- Со мной пятьсот человек, сир! -- яростно проговорил он.

Туча на лице короля рассеялась.

-- Правильно ли я понял, принц, что вы умоляете меня сохранить графу де Саше жизнь?

-- Жизнь и свободу! -- потребовал Релинген.

-- "Жизнь и свободу", -- повторил Генрих, словно пробовал эти слова на вкус. -- Ну что ж, кузен, я ценю раскаяние, а повинную голову меч не сечет. Хорошо. Ступайте. Сегодня вечером я сообщу вам свое решение. Приходите в семь.

Жорж-Мишель стремительно вышел из кабинета, даже не поклонившись королю. Генрих требовательно взглянул на Шико.

-- Но, сир, -- попытался оправдаться шут, -- добиться всего невозможно, но главная цель все же достигнута -- Релинген не простит Франсуа.

-- Хотелось бы верить, -- усмехнулся Генрих, -- было бы глупо ссориться с кузеном и ничего не получить взамен. От Бретея придется отступиться, но совсем его прощать я тоже не могу -- Релинген вообразит, будто я слаб.

-- А... изгнание? -- предложил шут.

Генрих пожал плечами.

-- Какая мелочность, -- поморщился он, -- а, впрочем,.. в этом что-то есть. Иди, Шико мне надо подумать. Да и пусть слуги пригласят ко мне Франсуа в восемь.

Принц Релинген в ярости метался по собственному кабинету во дворце Релингенов, мечтая свернуть шею обоим Валуа. Правда, большая часть ярости принца приходилась все же на Франсуа. Генрих, он что? Слабый король, отчаянно пытающийся удержать расползающееся полотно собственного королевства. Как-то раз он уже пытался купить невинной жизнью благополучие своей короны -- и тоже из-за Франсуа. Монморанси тогда повезло, да и Александр будет в безопасности в Турени, но чем эта безопасность отличается от домашнего ареста? И что еще придумал король?!

Жорж-Мишель возобновил кружение по комнате.

Второй визит принца Релинген в Лувр прошел без взаимных комплиментов и ненужных расшаркиваний. Все было сказано -- оставалось вынести приговор.

-- Вы просили, принц, чтобы я помиловал графа де Саше, -- холодно говорил король, -- а герцог Анжуйский просил наказать убийцу. Вы дороги мне оба -- брат и кузен -- поэтому я решил, что граф де Саше отправится в изгнание. Я запрещаю ему появляться во Франции под страхом смерти. Да-да, Жорж, можете не благодарить. Я делаю это только ради вас.

Принц Релинген закусил губу.

-- Сир, вы отправляете в изгнание невинного человека, отрываете его от жены, от друзей, только потому, что герцогу Анжуйскому вздумалось... -- Жорж-Мишель остановился. В горле стоял ком.

-- Кузен, я вовсе не хочу быть суровым с вашим другом. Если бы речь шла о ком-то другом, я не был бы столь снисходительным. Ради вас я дам возможность графу де Саше заслужить помилование и даже награду. Я хочу, чтобы граф отправился в Нидерланды и привел семнадцать провинций к повиновению Франсуа. Мой брат мечтает о короне, что ж, он завоюет ее там. Если графу удастся выполнить возложенное на него поручение, он получит полное прощение и награду. Если же нет -- что ж, я буду ждать исхода дела, как ждут исхода Божьего суда. Вы довольны, Жорж?

Принц Релинген посмотрел в глаза кузену.

-- И вы дадите ему патент и войска?

-- Никакого патента, кузен, никаких войск, -- объявил король. -- Денег я тоже не дам. Для всех граф де Саше должен действовать на свой страх и риск. Я не могу подвергать опасности свои отношения с королем Филиппом. Вы должны понимать это лучше других. Впрочем, я позволяю графу взять в Нидерланды его полк. Будем считать, что он в бессрочном отпуске. Однако если граф попадет в плен к испанцам, я откажусь от всего.

-- А если графу де Саше удастся это предприятие, -- медленно проговорил Жорж-Мишель, -- вы сделаете его герцогом и маршалом?

-- Да-да, конечно, -- торопливо подтвердил король. -- Я разрешу ему вернуться во Францию и награжу. Можете быть спокойны.

Жорж-Мишель коротко кивнул и вышел. Он чувствовал, что иначе может утратить выдержку и совершить какое-то безумство.

Письмо герцога Анжуйского с просьбой встретиться в десять часов вечера в монастыре святой Женевьевы сначала взбесило принца, а затем заставило задуматься. Жорж-Мишель не мог понять, как после всего случившегося Франсуа посмел писать ему и даже надеяться на встречу. Лишь место свидания, назначенное дофином, не вызвало ни малейшего удивления его высочества. Наверняка Франсуа опасался, что у него будет столь сильное желание убить его, что лишь святая обитель сможет удержать его от искушения. В своем предположении Жорж-Мишель был прав. Когда король, сокрушенно разведя руками, сообщил, что выяснил все обстоятельства убийства Бюсси и виновниками этого преступления оказались Релинген и Бретей, Франсуа ахнул, в очередной раз поражаясь, каким глупцом был Бюсси. Но когда брат сообщил, что в наказание за убийство граф де Саше будет бессрочно изгнан из Франции, а его портрет как убийцы будет повешен на Гревской площади, почувствовал ужас.

Напрасно Франсуа лепетал, что не может допустить подобного наказания, Генрих не слушал, уверял, будто и так сделал для брата все, что можно, а отправлять на эшафот воспитанника и родственника кузена было бы слишком. Сто экю, перешедшие из кошелька принца в кошелек одного из королевских пажей, открыли Франсуа глаза, однако истина оказалась столь пугающей, что лишь надежда как-то объясниться с родственником удерживала дофина от битья кувшинов, расшвыривания табуретов и прочих предметов мебели.

Всю свою жизнь младший из Валуа завидовал принцу Релинген. Во-первых, у кузена не было старших братьев. Во-вторых, у него было пусть маленькое, но собственное княжество, в котором принц был полным хозяином. В-третьих, кузен Релинген был богат, а в-четвертых, имел немалый успех у дам. Будучи совсем юным, Франсуа пару раз пытался дать понять родственнику, что хотел бы стать его другом, но каждый раз натыкался на брезгливое недоумение.

И все-таки даже простое подражание принцу приносило свои плоды, так что любезностью и шутками Франсуа быстро заработал репутацию галантного кавалера, а щедростью привлек на свою сторону многих прославленных головорезов. И вот теперь из-за интриг брата он должен был ввязаться в войну со своим идеалом, рассориться со многими влиятельными людьми и утратить с таким трудом завоеванные позиции. С этим надо было что-то делать, но когда Франсуа увидел взбешенного принца, он испытал крайне неприятное желание забиться куда-нибудь в исповедальню. Всегда веселый и любезный, на этот раз принц Релинген казался грозовой тучей, а Франсуа, как ни странно, боялся гроз. Его высочество даже испугался, что допустил ошибку, решившись на личную встречу с кузеном. Слова Релинген лучше всего подтверждали опасения дофина.

-- И вы посмели мне писать, -- тон кузена больше всего напоминал рык. -- Вы посмели сюда явиться... После того, как по вашей приходит, по вашему капризу моего друга отправляют на верную смерть!..

-- Мы в церкви, -- отчаянно напомнил дофин, испугавшись изменившегося лица родственника.

-- И вы полагаете, меня это удержит? -- с презрением и гневом отвечал Жорж-Мишель. -- Да больше всего на свете я хочу всадить вам пулю между глаз. Я хочу этого так сильно, что даже не взял с собой пистолетов...

-- Ваше высочество... кузен... Жорж... ради Бога, выслушайте меня! -- взмолился Франсуа.

-- Зачем? -- надменно вопросил Релинген. -- Что нового вы можете мне сказать по сравнению с тем, что наговорили королю?

-- Я ничего не говорил королю! -- с отчаяниям возразил дофин.

-- Довольно лгать, -- с гадливым презрением отвечал Жорж-Мишель. -- Я видел, как вы выходили от Генриха.

-- Речь шла совсем о другом, поверьте. Я не знал, что Бюсси был убит по вашему приказу, но даже если бы и знал... Я не хочу воевать с вами. Я и Бюсси предупреждал, чтобы он отступился, я предлагал ему покончить дело миром.

-- "Миром"... -- с издевкой повторил Релинген. -- В каких книжках вы вычитали это слово?

-- А что еще я мог сделать?

-- Не распускать своих людей, а уж если распустили, так не мешать тем, кто умеет ставить наглецов на место. И не подавать жалобы королю...

-- Я не подавал, -- сдавленно прошептал Франсуа. -- Это Рене...

-- Кто?

-- Сестра Бюсси.

-- И вы хотите меня уверить, будто король мог прислушаться к жалобе Рене де Клермон? Придумайте что-нибудь поумнее.

-- Король прислушался не к ней, король прислушался к Шико.

Жорж-Мишель вздрогнул. Значит, Лангларе... Что ж, он мог. И ведь он немало знает.

-- И что же хотел господин Лангларе? -- неожиданно спокойным тоном поинтересовался принц.

-- Он хотел нас поссорить, -- почти с облегчением ответил дофин, чувствуя, что ему наконец-то поверили. -- И ему это почти удалось. Кузен, -- поднял голову Франсуа, -- я готов оказать вам любую поддержку. Вам и графу. Если король отправляет его в изгнание, может быть я смогу помочь... Может...

-- Граф де Саше никуда не поедет, -- объявил Жорж-Мишель.

-- Конечно, -- подтвердил Франсуа. -- Я на вашей стороне, останется ли граф в Турени или решит отправиться в другое место. Я готов дать ему убежище, только скажите...

В одной из старых исповедален послышалось чихание, и в то же мгновение несколько сопровождавших Релингена и дофина дворян ринулись к клетушкам. Жорж-Мишель и Франсуа обернулись. Послышалась возня, шум борьбы и еще через несколько мгновений к ногам принцев швырнули какого-то человека.

-- Подумать только, Лангларе, -- с интересом заметил принц Релинген, разглядывая своего бывшего офицера. -- Стоит о вас заговорить и вы тут как тут.

-- Проклятье! -- Франсуа судорожно вцепился в эфес шпаги. Запоздалый страх, ненависть и еще какие-то чувства захлестывали с головой. -- Он подслушивал, его надо убить!

-- Это счастье -- умереть за короля! -- крикнул Шико и осекся.

Принц Релинген хохотал. Лангларе случалось видеть улыбавшегося сеньора и даже смеявшегося, но хохот его высочества был явлением столь редким, что бывший офицер растерялся. Принц чуть не сгибался от хохота, с трудом держась на ногах.

-- Скажите, Лангларе, -- произнес Релинген, отсмеявшись, -- каким образом вы хотите умереть за короля? Когда вы были офицером, у вас было достаточно возможностей отдать жизнь за его величество, но почему-то вы не воспользовались ни одной из них. А теперь, став шутом, вы собираетесь умирать... Да это смешнее фарсов Джелози! Нет, кузен, -- Жорж-Мишель повернулся к Франсуа, -- и вы всерьез собираетесь пачкать руки об этого господина?

-- Но он шпионил за нами, -- напомнил герцог Анжуйский.

-- Что с того? -- презрительно усмехнулся Жорж-Мишель. -- Что такого этот шут услышал, о чем нельзя было бы кричать на каждом перекрестке? Да, Лангларе, мы помирились, можете рассказать об этом его величеству. Мы помирились, а Бретей никуда не поедет. Вам все понятно? Или, может быть, мне повторить?

Франсуа с сомнением посмотрел на Шико и Жорж-Мишель понял.

-- Посмотрите, кузен, некогда этот человек был офицером, а шпага, как известно, облагораживает. К сожалению, не всех, потому что этот... субъект... решил заделаться палачом, и надо сказать, весьма преуспел в своем деле. Но, видимо, со временем он счел ремесло палача слишком хлопотным и малодоходным, поэтому подался в шуты. А теперь, когда он решил замолить грехи, вы хотите поднять на этого господина руку? Бог с вами, -- с иронией проговорил принц Релинген, -- посещение монастыря пока что не карается смертью. Пусть катится, куда хочет.

Франсуа угрюмо молчал, но, в конце концов, решил, что мир с кузеном Релингеном слишком недавно был заключен, чтобы спорить.

-- Пусть будет так, -- согласился дофин, -- но пока этот мерзавец прятался на углам, он собрал на себе всю пыль монастыря. Было бы невежливо отпускать его к моему брату, не выбив как следует его колет.

-- А это уже ваше дело, -- заметил Жорж-Мишель. -- Не хочу вам мешать. Развлекайтесь, кузен, только не переусердствуйте. Живой шут забавнее дохлого.

С этими словами принц Релинген развернулся и пошел прочь. До его слуха доносились глухие удары и вскрики, но он не обернулся, не замедлил и не ускорил шага. История совести господина Лангларе принца не интересовала.

ГЛАВА 16

Воздушные замки

Шико со стонов привалился к монастырской стене. Надо было спешить, надо было предупредить короля об опасности... Шут попытался оторваться от каменной опоры и чуть не упал. Боль, гнев, унижение и ненависть сплелись в тугой комок, который подступал к горлу, грозясь разразиться рыданиями. Его, человека короля, бывшего офицера подвергли побоям, словно какого-то лакея! Больше всего на свете Лангларе мечтал встретиться с принцем Релинген на каком-нибудь пустыре и чтобы у обоих в руках было по шпаге и кинжалу... Но кто бы доставил ему эту радость?! Положение шута делало Шико почти полностью свободным в словах и поступках, но эта свобода имела одно исключение: он мог высмеивать кавалеров и дам, издеваться над принцами, не оставлять камня на камне от величия короля, но он не мог драться на дуэли. От его шуток дамы рыдали у всех на глазах, шевалье в бессилье сыпали отборными ругательствами, но ни один из них никогда не стал бы требовать у него удовлетворения и не дал бы удовлетворение ему. Он мог вволю фехтовать с королем, но не мог скрестить шпагу с врагом. Проклятый Релинген... Это из-за него он сделался шутом!

Каждый шаг отдавался болью в избитом теле и Шико все больше впадал в сомнения. Бог знает, что сделает Генрих, когда поймет, к чему привела задуманная интрига, размышлял бывший офицер. Нет, общаться с его величеством он сегодня не будет, он пойдет к королеве-матери. Бедняга Генрих слишком слаб...

Королева-мать выслушала шута мрачно, но спокойно. 'Бедный Генрих, -- думала Екатерина, -- ты читаешь Макиавелли, но мало читать великого человека, надо еще и понимать, что он хотел сказать'.

-- Что с вами, господин д'Англаре? -- рассеяно спросила королева-мать, лишь бы что-то сказать и тем временем привести в порядок мысли. -- Вы как-то странно стоите.

-- Ваше величество, я так спешил сообщить вам о союзе Релингена с дофином, что упал с коня, -- солгал шут.

-- Ах, вот как... -- так же рассеяно произнесла Екатерина. -- Так, значит, мой сын и племянник были настроены весьма враждебно друг к другу?

-- Релинген заявил, что хотел бы пристрелить его высочество, но дофину удалось оправдаться.

Лицо королевы-матери просветлело.

-- Значит, этот союз будет непрочным, -- подвела итог итальянка. -- Франсуа самолюбив -- он не простит унижения. Принц Релинген окажется меж двух огней. Что ж, все не так плохо, как кажется. Однако... из-за какой-то мелочи, из-за какого-то Бретея поднимать мятеж... Значит, Релинген уже давно был готов к возмущению и искал лишь повод... Да, Шико, в одном вы правы -- он опасен. К счастью, тот, кто предупрежден, тот вооружен. Вот вам награда, сударь, идите, -- королева-мать протянула кошелек и кивком дала понять, что аудиенция окончена. Шут с поклоном принял награду, с трудом выпрямился и вышел. Ее величество вновь задумалась.

Не только королева-мать предавалась печальным размышлениям. Думы принца Релинген были ничуть не веселей, чем мысли его венценосной тетушки и, пожалуй, даже мрачнее. Что я скажу Александру? -- спрашивал Жорж-Мишель, распустив поводья, так что конь мог свободно склонить голову и перейти на шаг. 'Дорогой друг, я не верил, что вы сможете устоять против Бюсси, поэтому я послал на помощь Монсоро Себастьена Мало и еще десяток 'браво', дабы они отправили его сиятельство на тот свет. Но это не все. Благодаря Лангларе король узнал об убийстве и решил отправить вас на верную смерть во Фландрию, добывать там корону для дофина. К счастью, я договорился с Франсуа, так что вы никуда не поедете'. Прекрасно! Проще сразу бросить факел в бочку с порохом. Может, мне вернуться в Лош через Релинген или Наварру? Да, но пока я буду разъезжать туда-сюда, Александр решит отправиться на мои поиски и угодит в ловушку. Замечательно! И что мне теперь делать?!

Только странное желание скакуна полакомиться листьями с ближайшего куста привело его высочество в чувство. Принц подобрал поводья, а заметив недоуменные взгляды свиты, вернулся на дорогу и дал шпоры коню. Рысь оказала благотворное влияние на ход мыслей его высочества. Торопиться было ни к чему, шагом плестись - тоже, так что принц появился перед стенами родного города через четыре дня. Лицезрение лошских твердынь окончательно прояснило мысли его высочества. Жорж-Мишель решил, что сказка, скормленная Рабоданжу, вполне сгодится и для Александра, и пусть Рабоданжа не слишком убедили его слова, друг был так молод, что должен был поверить всему. К тому же граф де Саше был гораздо худшим дуэлянтом, чем принц Релинген и не успел узнать, что нападение есть лучшая защита. Именно этим и руководствовался Жорж-Мишель, сразу же перейдя в атаку:

-- Да какая дуэль?! -- негодовал его высочество. -- Меня давно так страшно не оскорбляли. Силой овладеть женщиной, которая была под моим покровительством... Ведь вы же действовали от моего лица, разве нет?!. А потом хвастать своим 'подвигом' в письмах... Позорить несчастную перед всей Францией... Да если б Бюсси оказался рядом, я бы немедленно свернул ему шею! Подлец не заслуживал благородной смерти!

Один взгляд на Александра доказал Жоржу-Мишелю, что расчет был точным. Молодой полковник попытался было найти слова возражения, но возражать было нечего. Может, в юности шевалье де Бретей и позволял себе быть непочтительным с дамами, однако выходка Бюсси казалась ему столь дикой, что молодой человек не знал, что и сказать.

-- Но Бюсси это чепуха! -- продолжал вещать Жорж-Мишель. -- Это был просто повод, предлог... Лангларе давно мечтал мне отомстить, а еще он хотел поссорить меня с Франсуа и выслужиться перед королем. Ну, вот он и обвинил в смерти Бюсси вас! А, понимаю, -- проговорил принц, не дав Александру вставить хотя бы слово, -- вы хотите понять, почему он обвинил вас, а не Мало, Шатнуа, Ликура или кого-то другого из моих офицеров? А что такое все эти господа? Просто офицеры на моей службе. Ну, обвинили бы их в убийстве, ну выслал бы я их на время в Релинген или в Барруа, или на корабли Ландеронда, что с того? Но вы-то другое дело - вы мой друг. Лангларе прекрасно понимал, как мне будет больно, если обвинение коснется вас...

-- Но, подождите, -- молодому человеку все же удалось вклиниться в монолог принца, -- если Лангларе обвинил меня, почему я не арестован?

-- Где, в Турени? -- пожал плечами Жорж-Мишель. -- Как вы это себе представляете?

-- Но я получил вызов от короля, -- напомнил Александр. -- Значит, меня должны были арестовать по прибытии?

-- Вот именно, -- подтвердил принц. -- Нет, ну какая наглость! Лангларе еще получит за донос.

Релинген впервые пожалел, что окружил себя толпой головорезов, послушных его воле и готовых по одному знаку, по одному взгляду перерезать горло любому врагу. С каким удовольствием он встретился бы с Лангларе на пустыре, и чтобы в руках у каждого было по шпаге и кинжалу, а вокруг не было никого. Жорж-Мишель не любил убивать, но сейчас был бы счастлив лично вонзить клинок в тело мерзавца. Увы! Подобное счастье было недоступно принцу. Скрестить шпагу с шутом значило навеки себя обесчестить. И все же искушение было слишком сильным. К тому же всегда можно было сделать так, чтобы о поединке никто не узнал.

-- Генрих тоже получит, -- с угрозой добавил Жорж-Мишель. -- Пусть только сунется в Турень...

-- Так значит, я теперь под домашним арестом? -- решил уточнить полковник.

-- Господи, ну какой домашний арест? -- поморщился принц. -- Хотя в ближайшие пару месяцев вам лучше и правда не покидать Турень, а то мало ли что может случиться. Опять-таки, ну что вам делать в Париже? -- пожал плечами Жорж-Мишель. -- Там сейчас скучно, с Туренью не сравнить, да и поговорить не с кем...

-- Я ничего не понимаю, -- вырвалось у Александра. -- Если меня обвинили в убийстве, но я не под арестом, а в Париж мне ездить нельзя, что все-таки решил король?

-- Да что хорошего он мог решить?! -- вновь вскипел Релинген. -- Он решил отправить вас в изгнание во Фландрию -- завоевывать там корону для Франсуа. И это без денег, без войск, даже без патента! С одним вашим полком... Да это же верная смерть!

-- И сколько у меня времени на сборы? -- спросил Александр.

Его высочество уставился на друга в полном остолбенении.

-- Знаете, Бретей, вы меня с ума сведете -- вы, король, Франсуа... Какая Фландрия?! Вы что полагает, я позволю Генриху отправить вас на смерть?! Еще не хватало! Я договорился с Франсуа, через пару месяцев мы заставим Генриха забыть всю эту чушь. Так что живите себя спокойно и не думайте ни о чем. Вы никуда не поедите.

Граф де Саше очень внимательно посмотрел на принца и неожиданно спросил:

-- Скажите, Релинген, почему вы всё всегда решаете за других? Что за привычка распоряжаться чужой судьбой? Когда я был мальчишкой и находился на вашем попечении, вы могли принимать решения за меня. Я это признаю. Когда вы перевели мой полк в Турень, вы могли это сделать, потому что обиделись на мое бегство и на то, что я так и не извинился за свое мальчишество. Что ж, пусть будет так. Даже с Бюсси вы могли решить по своему -- вас оскорбили, и я это признаю. Но сейчас? Приговор короля освобождает меня от всякой службы, от патента, от обязанностей -- от всего. Я свободен и могу ехать куда хочу, хоть в ту же Фландрию! Так почему даже сейчас вы решаете за меня?!

-- Ну и что вам понадобилось в этой Фландрии? -- поинтересовался Жорж-Мишель, изо всех сил стараясь сдержать негодование.

-- Лично мне -- ничего, -- с кажущимся спокойствием ответил полковник. -- Фландрия нужна вам. Я не слепой и не глухой, и я прекрасно вижу, что вы просто бредите Нидерландами. Да вы часами говорите о городах Фландрии, о кораблях Фландрии, даже о каналах Фландрии, хотя никогда их не видели. Вы влюблены во Фландрию, как в женщину. Вы только и мечтаете овладеть ею. Ну, так в чем же дело? Вот она -- возможность. Раз король сам изгоняет меня из Франции, так почему не воспользоваться случаем? Я завоюю для вас семнадцать провинций, и вы станете королем. Вы же хотите этого!

Жорж-Мишель глубоко вздохнул. Все-таки, до чего Александр молод...

-- Друг мой, -- проговорил принц, -- я понимаю, вы хотите славы, и кто не мечтает о ней в двадцать лет! Но подумайте о деле здраво. Каким образом вы собираетесь преподнести мне семнадцать провинций? Генрих хочет, чтобы корону вы завоевывали для Франсуа, и при этом не собирается давать вам на поход ни су...

-- Подумаешь! -- пожал плечами Александр. -- Если он не будет оплачивать армию, как он может требовать, чтобы я старался для герцога Анжуйского? Он сам дает нам свободу.

-- А вы не подумали, что выступая против испанцев, сейчас же ставите себя в положение еретика? -- постарался образумить друга Жорж-Мишель. -- Если вы попадете в плен, то испанцы даже о выкупе говорить не станут. В лучшем случае вас вздернут на ближайшем дереве, а если не дай Бог, у них будет время, вас отправят на костер.

-- Но я не собираюсь сдаваться в плен, -- парировал полковник. -- И погибать в первом же бою тоже. А также во втором или третьем. Я вообще не собираюсь погибать. Ну же, Жорж, что вы колеблетесь? Решайтесь, второй такой возможности не будет. Ну почему вы не хотите принимать меня всерьез?!

Релинген встал.

-- Я принимаю вас всерьез, очень даже принимаю. Да я королю... А, -- Жорж-Мишель махнул рукой, -- что с вами разговаривать... -- и выскочил из комнаты.

Александр с досадой посмотрел вслед другу и с таким ожесточением пнул табурет, что он отлетел стене.

Жорж-Мишель стремительно прошел в библиотеку. Где еще можно было успокоить встревоженные чувства, найти покой и тишину? Однако первое, что бросилась в глаза принцу, была лежащая на столе любимая книга Александра по военному делу, рядом валялись какие-то заметки, схемы и карандаши. Успокоиться в такой обстановке не представлялось ни малейшей возможности. Его высочество подумал, а не проехаться ли ему верхом, но мысль об отвратительной погоде, ветре и дожде удержала его от опрометчивого шага. Жорж-Мишель решил заняться любимым делом. Однако свет в студии был отвратительным, бумага мялась, карандаши ломались. Попытка помолиться также не увенчалась успехом. Принц Релинген понял, что все его сегодняшние занятия обречены на неудачу. Оставалось выяснить, что поделывает друг. Жорж-Мишель с опаской подумал, что с Александра сталось бы отправиться в дорогу, никому и ничего не сказав, и ищи его потом по всей Европе.

К удивлению его высочества полковник де Саше вовсе не седлал в раздражении коня, не сказал в дождь и слякоть, а спокойно сидел в его кабинете с таким видом, будто и вовсе никуда не уходил. Подобная покладистость показалась принцу подозрительной и не зря. Александр де Бретей сидел в кабинете не один, а в обществе Аньес, и беседовали они все о ней же -- о Фландрии.

Принц Релинген плавно опустился на ближайший табурет. Сговорились...

Аньес Релинген почти никогда не вмешивалась в дела мужа и его друга, полагая, что мужчины сами способны во всем разобраться. Но когда Александр обратился к ней за содействием, поняла, что на этот раз должна вмешаться.

-- Да-да, Жорж, -- подтвердила Аньес, -- граф де Саше твердо решил ехать в Нидерланды, это не обсуждается. Так скажите, чего вы опасаетесь кроме испанцев, костра и недостатка сил. Что, по вашему мнению, необходимо для похода?