"Рим, конечно Рим" или "Итальянское танго"

Часть первая ПРИНЦЕССА НА ОБОЧИНЕ

Почему всегда, получая пинки от жизни, Кристина вспоминала тот случай? Ведь были уже в её биографии моменты и пострашнее, раны поглубже… Но нет, — подстегивая оборонительный пыл, едкую злость, заставляющую выпустить коготки, она мысленно возвращалась в тихий, ароматный майский вечер. В пригород Москвы, где вот уже сорок лет стоял себе на девяти сотках деревянный дом бабушки.

Впереди три праздничных дня, один из которых, — «со слезами на глазах», — 9 мая. Прозрачные сумерки, кажется, застыли в фазе «белой ночи». В домах не зажигают огней и лишь яркой лентой уходит к окутанной светящийся дымкой Москве веренице столбов, украшенных красными лампочками.

У калиток выходящих к шоссе домов ещё стоят табуретки и ящики с выставленными на продажу пучками малиновой редиски, лучка и петрушки, а также банки с тюльпанами и нарциссами, очень в эти дни популярными. Кристина, названная так в результате старинной любви-зависти матери к Алле Пугачевой, сидит на скамейке у забора, провожая взглядом поток уносящихся за город машин. Кроме общепринятого в их округе садового ассортимента на табуретке Кристины стоят букетики гиацинтов, обернутые в хрустящий целлофан. Анастасия Сергеевна очень гордится своими цветами, всего-то двадцать луковиц, а возни с ними не оберешься — уж очень капризное растение этот гиацинт. Говорят, где-то на Средиземноморье они растут сами, покрывая полями прибрежные склоны. А у нас — выхаживай как маленького ребенка. Зато как поднимутся высокие стрелки в лиловых, сиреневых и белых колокольчиках таких нежных, ароматных, — на сердце благодать. На ящик, как на витрину выставляешь — всем на зависть.

Кристине вся эта продажа ни к чему. Ей нравится смотреть, как протекает мимо чужая красивая жизнь — поток иномарок с оранжево-красным сиянием габаритных огней и настроением наглой нетерпимости к отечественным развалюхам. Еще бы! Хозяева жизни торопятся в свои коттеджные городки, охраняемые заборами и матерой спецобслугой. Кристина знала, что скрывается под черепичными крышами новеньких затейливых домов типа иностранных шале или русских теремков. Там, в обстановке сумасшедшей роскоши, сказочного комфорта и барской вседозволенности протекает та самая жизнь, о которой без конца талдычит реклама и с завистливым шипением сплетничают журналисты. Среди офигенных ванн-джакузи с золотым напылением, каминов и колонн из первосортного мрамора, в зимних садах с пальмами и фантастическими орхидеями, под звуки высококлассного музыкального центра сонно бродят, накинув на обнаженные плечи соболиный мех, длинноногие девочки. Они томно возлежат на гигантских кроватях от Карло Фортини, заказывая по радиотелефону пятизвездочный номер в Париже или Монте-Карло, нехотя проглатывают землянику со сливками, ублажая время от времени своих богатеньких и чрезвычайно щедрых патронов. Тех, которых катят сейчас в душистые сосновые леса умопомрачительные автомобили.

Волнующе — греховная и великолепно-беззаботная жизнь — сладкая, благоухающая, шальная — пролетает мимо, обдавая бревенчатые домики клубами пыли и выхлопных газов.

— Тина, неси в дом, что осталось, уже темно, — крикнула с крыльца бабушка, упорно называвшая внучку этим противным, но по её убеждению старорусским, именем. Уж чересчур изысканно-иностранно звучало для «училкиной дочки» имя Кристина. Все-таки не чета Пугачевой Алла Владимировна Ларина, хоть и тезка и кончала иняз, а во французскую школу пошла преподавать только потому, чтобы дочь под присмотром держать.

И приклеилось это гадкое Тина — и в школе, и в институте. Знавшая два языка чуть не с пеленок вполне прилично, Кристина поступила в вуз не без протекции. Помогли старые инязовские связи матери, вот только учиться совсем не хотелось. Хоть и вечерний факультет, хоть и отбарабанила уже четыре года, а все мечтала Кристина улизнуть от старомодной интеллигентской привязанности к высшему образованию и необходимости доставать справки о работе. Периодически она, конечно, куда-то под напором близких устраивалась — то в библиотеку, то в ЖЭК, то даже на фирму какую-то ковролин пылесосить. Карнавал и только! Чтобы потом детям рассказывать, какие трудные были у их необыкновенной маман «университеты».

Кристина не сомневалась, что создана для иной — изысканной, привилегированной жизни, для удовольствия и радостей, которые дают богатство и власть. Вот только уже двадцать два стукнуло, а даром что «ноги от ушей», глазища с блюдце, два европейских языка, манеры и бездна вкуса а томится все это богатство невостребованным. На мелочи Кристина размениваться не хотела, все ждала, что подадут к её подъезду запряженную шестеркой карету, т. е. шестисотый мерседес. Так ехидничала её школьная подружка Надя, избравшая в отличие от пустых сказочек Тины путь активной борьбы за свое женское счастье.

— Ты, Тинка, на самом-то деле трусиха, да к тому же чопорная, как старая дева. Только на словах — оторва, а на деле — жертва морального кодекса строителя коммунизма и домостроевских нравов бабуси… Вот и торчи на её огороде, как пугало в своем китайском «адидасе» и пускай слюнки на тех, кто катит мимо в сплошном Версачи и с водилой за рулем. О таких вот растяпах потом и охают: человек трудной судьбы!

Права была Надька — разошлись после школы их пути-дорожки. Только прошлой зимой столкнулись во дворе — Надька в лохматой шубе до пят из автомобиля выскакивает, а Тина в своем линялом пуховике после уборки офиса с кислейшей физиономией от автобусной остановки шагает. Пожалела подругу Надин и однажды прихватила с собой «в гости» на дачу, перед самым Новым годом. Только гостей Кристина так и не увидела — прошлась с пылесосом по трем этажам «шале», да ещё на кухне поварихе помогала провизию разбирать. Часов в восемь вечера сунула ей Надька зеленую стодолларовую бумажку и как-то невзначай заметила: «- Шофер в Москву возвращается, обещал тебя домой подбросить». На том приключения Кристины и закончились, оставив неизгладимый след в исстрадавшейся по комфорту и роскоши душе. Снова она мечтала у шоссе, зная теперь точно, в какую сторону смотреть — на Юг, вслед убегающему чужому празднику.

Сумерки вдруг как-то сразу стали лиловыми, опьяняюще сладко, пронзительно запахли гиацинты в трехлитровой банке. Запахли именно так, как должно благоухать что-то очень дорогое, изысканное, сулящее радость.

— Я ещё немного подежурю, ба. Сейчас самый поток пошел, — крикнула она по направлению к дому и встала у своего «прилавка», будто позируя для рекламы колготок. Ножки-то совсем неплохие и загар уже приличный взялся. Хоть и не средиземноморский, а так и отливает в сумерках бронзой — не зря же она в огороде с апреля в одних шортах возилась.

Авто-река неслась мимо, и где-то в её волнах затерялась Надька Старецкая, успевшая тогда шепнуть Кристине, что вовсе она не секретарь-переводчик в СП, а «Надин-Белоснежка» — «девушка по вызову». Сколько страшноватой и манящей загадочности в этих словах. Что за жизнь скрывают они — аж голова кружится! Ужины в ночных клубах и невероятно шикарных ресторанах, гулянки в отелях и на роскошных дачах, поездки на Канары или Мальдивы, а тряпки! А магазины! И всего-то делов — «ублажить мальчиков», как сказала Надька, доставив её тогда на подмосковную дачу. Кристина вытаращила глаза на подругу и оторопело разинула рот:

— Ты что?! Это же… — Не успела она сформулировать свое тогдашнее отношение к профессии путаны, как получила в руки пылесос, а после — пинок под зад: Не в свои сани не садись! Вот дура-то старозаветная!

Кристина отшатнулась от затормозившего прямо у её ног автомобиля. Белый мерседес, сияющий новеньким шиком, даже не погасил фар. Выхватил кольцом ослепительного света табуретку с банками и застывшую рядом девушку. Вышедший из машины молодой мужчина показался Кристине сногсшибательно-красивым. Рекламный образец светского денди, сошедший с экрана телевизора, показывающего фильм о Голливуде. Гибкий, высокий, поджарый. Легкий белый костюм небрежно измят, кремовая шелковая рубашка расстегнута на груди, а сверху, как знак принадлежности к высшей касте элегантности — небрежно болтающиеся концы развязанной бабочки.

Сердце Кристины замерло, а глаза сразу ухватили все — смуглую шею в распахнутом вороте, твердый подбородок, рассеченный ямочкой, решительное лицо тореадора с копной кудрявых, взлохмаченных ветром волос. Темные глаза быстро окинули «прилавок». Не говоря ни слова, он выхватил из банки с водой букет лиловых, почти чернильных гиацинтов и бросил на ящик стотысячную купюру.

«Пол-бабкиной пенсии!» — смекнула Кристина, потянувшись в карман за сдачей. Но незнакомец уже нырнул в свой сияющий автомобиль, где откинувшись на высокую спинку ждала его дама.

Взвизгнув шинами, «мерседес» рванулся с места, метнув к ногам остолбеневшей девушки придорожный гравий, и замигав яркими, как новогодняя елка, огнями. Не успела Кристина перевести дух, как случилось нечто совсе уж невероятное: из окна удаляющегося автомобиля вылетели в пыльный бурьян её нежные, бархатные цветы.

Отметив капризную позу рыжеволосой спутницы великолепного брюнета, её руку с тонкой сигаретой и равнодушно-презрительно повернутый в сторону профиль, Кристина представила разыгравшуюся в мягком нутре «мерседеса» сцену. Девочку обидели — не преподнесли при встрече цветов. Она молчала и дулась всю дорогу, а когда заикнулась о своей обиде, кавалер мигом ринулся исправлять ошибку. Да что он, издевается что-ли? Притащил букетик огородной бабки в измятом целлофане?! Цветы вылетели в окно, парочка умчалась выяснять свои запутавшиеся отношения, обдав опешившую девушку шрапнелью мелкого гравия.

Кристина хотела подобрать гиацинты, ведь знала, сколько колдовала над ними бабка и как гордилась своим приработком к пенсии. Пошарила у канавы руками, но вдруг надменно выпрямилась и отшвырнула ногой букет. Не станет она рыдать от обиды над своими деревенскими цветочками и жалкой, третьесортной судьбой. А постарается устроить её сама — своей сообразительной головой и не дешевым, что бы ни говорили святоши и завистницы, телом.

Вот, оказывается, как все просто выходит — стоило элегантному кавалеру швырнуть в канаву бедный букет, и переворот в мировоззрении свершился. Ведь это не гиацинты полетели в придорожную канаву — полетела она, Кристина, выброшенная за борт великолепного корабля под названием «красивая жизнь». В тот вечер окончательно определилось в её сознании, что хорошо и что плохо, на что наплевать и забыть, а к чему стремиться изо всех сил, придушив робость, гордость, скрутив комплексы, называемые «моралью» и «хорошим воспитанием».

Права была Надька — с нищенским чистоплюйством теперь далеко не уедешь, — только сортиры за барскими задницами мыть. Не поняла урок, Тинка! И не разобралась, что не так уж они просты — расфуфыренные куколки с уставшими глазами. Вырвали свой кусок праздничного пирога у таких вот хиленьких цветочниц, которым ничего не остается, как зеленеть от зависти, да подбирать из придорожной канавы свои копеечные букеты…

Ах, как трогательно, как победно благоухали в ту ночь гиацинты! И казались, ведь казались же, посланцами неведомого средиземноморского рая!

Наплевать на «морально-нравственную» чушь, которой накачивали тебя с детства люди, погрязшие по уши в своем мизерном, «порядочном» существовании, оказалось совсем несложно. Если хорошо знать, что хочешь. Тогда и караулить Надьку у многоэтажной белой башни, где когда-то находилась квартира её родителей, не зазорно. Блочные пятиэтажки, в которых жила Кристина с матерью, сбились серой стайкой у подножия бывшего ведомственного кооператива «Чайка» — это захоронения тех, кто не сумел проявить инициативу, выдержку, бойцовую хватку.

Кристина взбадривала себя дерзкими мечтами, просиживая вечера на детской площадке у чужого подъезда и вспоминая поучительную дружбу с Надюшей Старицкой.

«Номенклатурная семейка» — презрительно отзывалась о Старицких Алла Владимировна Ларина — интеллигентная женщина с несложившейся деловой и личной жизнью. Муж бросил её, когда Кристине было всего пять, не посчитавшись с уже идущим полным ходом оформлением на выезд семьи за рубеж. Видать, сильно закрутила его полногрудая стерва-любовница. Квартиру Алла Владимировна посчитала справедливым оставить себе (пусть идет к своей шлюхе жить!), а работу гида-переводчика, полученную по протекции мужа, бросила (и сама не лыком шита!). Только не очень-то преуспела. Устроилась учительницей во французскую спецшколу, всячески опекая поступившую туда дочь. В школе завязалась дружба одноклассниц — Старицкой и Лариной, поощряемая родителями с обеих сторон. Номенклатурные предки Надежды зазывали в гости дочку преподавательницы профилирующего предмета, а Ларина-старшая хоть и фыркала презрительно за спиной разряженной в импортные шмотки мадам Старицкой, при встрече ярко улыбалась и мило болтала, хваля успехи её необыкновенной дочки.

Надька и вправду с пеленок знала что к чему, и если про математику и физику вообще не вспоминала, языком занялась серьезно: брала дополнительные уроки итальянского у Аллы Владимировны и попутно учила Кристину уму-разуму.

— Ты что, совсем тупая, не видишь, куда жизнь разворачивается? Перестройка! Московские барышни вовсю браки с иностранцами заключают никто слова не скажет и папашу из КПСС не выпрет. Наши, кто пошустрее, все туда смотались… Без иностранного языка теперь только в огороде копаться, как твоя бабка, и деревянненькие на чешскую мебель копить. — Надька презрительно оглядела выпуклыми, презрительными глазами «хату» Лариных. Твоя маман хоть и внешности неплохой, хоть и с языками, а жизнь себе не сделала… Правильная очень… Таких мужики боятся.

— Забываешь, Надь, время другое было. Она за капроновые чулки в девятом классе чуть из комсомола не вылетела.

— Тебя-то никто за внешний вид не преследует, а ходишь, как лимита. Надя вскользь глянула на совсем новенькие китайские кроссовки Кристины, и та спрятала ноги под стол, не решившись возразить, что деньги они с матерью и на эти еле-еле наскребли.

— Только не говори мне, что «бабок» мало. С такими-то ногами! Estera c' denaro! Внешность — это деньги, как говорят итальянцы. — Надежда загадочно улыбнулась, небрежно поправив свой супер-клевый костюм из белой кожи. Chi ha tempo non aspetti tempo, что значит, как понимаю — не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

Тогда, в девятом классе, Тина намека не поняла…

…И вот они снова вместе. Надин, оказывается, провела две недели в круизе на супер-теплоходе в чрезвычайно представительной компании. Нехотя пригласив случайно встреченную у подъезда подругу к себе домой (предки вкалывали по контракту где-то в западных странах), она демонстрировала переутомление отдыхом, пресыщенность удовольствиями, а главное — тщетность попытки описать шикарную жизнь такого ранга девушке в дешевых джинсах и черной футболке с вышивкой на груди «chanell».

— Посиди, сейчас раскидаю барахло и кофейком напою. — Надин начала распаковывать чемоданы, вываливая вещи на ковер в разные кучки — стирать, продавать, носить. — Кстати, прикинь это, кажется твой размер, — бросила на колени Кристине шикарную кружевную блузку. — Мне надо от старого барахла избавиться. Шкафы и так ломятся, а в «комки» сейчас плохо берут… Витасик меня задарил — камушки, часики — чтобы все тип-топ, по высшему классу. У него мания — таскать меня в свои компании словно витрину: «Надин — выставка достижений Виктора Нового». Это он себе такой псевдоним придумал, так и на визитках сказано — коммерческий директор банка В. Новый. Юмор.

— Глянь, — Надя подтолкнула к ногам Кристины кучу тряпок. — Может, своим подружкам покажешь. Дешево отдам.

Кристина вздохнула и критически посмотрела в спину подруги. В одной крошечной кружевной комбинации Надин крутилась среди зеркальных шкафов, развешивая вещи. Ноги не так уж хороши, рост явно не для фотомодели и волосики на затылке совсем жиденькие. В школе Надька считалась первой красоткой, а все из-за импортных тряпочек и новенькой «Волги» отца, заезжавшего за ней после дискотек. К тому же детство, проведенное в Югославии, шлейф взрослых поклонников, не школьного и не дворового происхождения… А так — ничего особенного, если приглядеться, тем более, когда без косметики, — решила Кристина и отложила в сторону кружевную блузку.

— Надь, мне туалеты пока не нужны, сама знаешь… Хотела после того новогоднего «праздничка», когда ты мне стольник за уборку сунула, никогда с тобой не здороваться, «презреньем наказать»… А вот теперь каюсь, дурой была, многого не понимала. Хочу исправиться. Дай мне шанс ещё раз попробовать.

— Ты это про что толкуешь? — Надин присела и закурила, щелкнув позолоченной зажигалкой. — Мне на твое презренье…

— Слушай, ты про «бюро» рассказывала, ну, где девушки работают.

Надя недоуменно подняла тоненькие бровки, тараща и без того выпуклые глаза:

— Какое такое? Ты что бормочешь, девушка?

— Брось, Надин-Белоснежка. Я закладывать тебя не собираюсь, хочешь, подписку дам?

— Мне бояться трепливых языков нечего… Здесь одна возле меня крутилась-крутилась, сю-сю, мусю… А потом узнаю, что язык у неё длинный, сказки рассказывать любит… Так знаешь, какие-то ребята подстерегли её вечером и обрили наголо… Такая вот история… А у тебя коса — настоящий раритет, хорошо, что маман остричь не дала.

— Ладно. Ты предупредила, я поняла. — Поднявшись, Кристина стащила через голову футболку. Затем сбросила джинсы и, переступив через них, вышла в центр комнаты. Руки, взметнувшись над головой, вытащили из волос заколку, и русые пряди рассыпались по спине аж до самой талии. — Я хочу работать с тобой. В «бюро». Язык у меня, сама знаешь, в порядке — французский и итальянский. Вести себя умею. Не пью, не треплюсь, и тебя никогда не подведу. Рост 173, вес 60 кг, 92-60-92. Ну как?

Надин, развалившись на огромной кровати, придирчиво осматривала подругу. Роль эксперта и патронессы ей нравилась.

— Все на месте, детка. Товар хороший, хотя и маленечко залежалый… Трудно с нуля начинать в такие годы… Другие с четырнадцати лет опыту набираются. Одевайся. И забирай эту блузку, не могу смотреть на твою «шанель» — за версту барахолкой прет.

Она достала фужеры и выставила на низенький столик красивую коробку конфет.

— Садись, хватай сладенькое. Я эти бутылочки с кокосовым ликером просто обожаю… Мне их ящиками таскают, чтобы тонус поднять. — Надя довольно хихикнула, запахнув длинный атласный пеньюар.

— Вообще, ты здорово устроилась. — Кристина обвела взглядом выставочную панораму комнаты с пышными драпировками тройных штор разного оттенка лилового, царски-нарядной мебелью и разбросанной на перламутрово-сиреневом шелковом китайском ковре одеждой.

— Это-то все? — Нора среди дерьма. — Надя нахмурила лобик. — Временная пересадка. Я здесь оставаться не собираюсь. Но и уезжать на пустое место не тороплюсь. Посуду в кабаках мыть? На панели за 20 баксов стоять? — Да, да, Тинка, для многих — это колоссальная карьера. А вот Люська Богатырева из нашего агентства, между прочим, недавно за иноземного графа выскочила. В «Пенте» два дня гуляли… И укатили, как миленькие, в фамильное поместье недалеко от Мадрида. А? Как тебе нравится, — графиня?! Да, она из Балашихи, у «трех вокзалов» два года ходила. Приводы в милицию были… — Надя разгрызла очередную бутылочку. Было заметно, что везенье некой Люськи волновало её. — А граф, думаешь, старый пердун, весь в соплях и геморрое? Ничуть — лощеный жеребец. Все наше «агентство» перетрахал, прежде, чем на Люсиль остановился. За скромность, говорит, полюбил. Русские девушки очень верные, трудолюбивые и аристократичные. — Надя подмигнула.

— Согласна на верность и трудолюбие. И на плешивого старика. Черт с ними — с плейбоями. — Кристина зло стиснула губы, припомнив белый мерседес и его владельца. — Пусть другие их под красным соусом лопают… Мне бы только из этой помойки вырваться. Я уж, Надька, своего шанса не упущу и тебе всегда благодарна буду.

— Ох, насмешила! Девочку развращают, растлевают, а она о благодарности думает!.. Кроме того, от меня не много зависит, — это не рекомендацию для вступления в комсомол накатать. И требования, конечно, выше: трудовая дисциплина, профессионализм. Наша директриса женщина очень начитанная, кандидат философских наук, в Европе с бывшим мужем-дипработником пятнадцать лет отсидела. Так вот, она все про это дело знает — статистику, экономический, социальный аспект. Деятельностью своею гордится. Любит данные какого-то социологического исследования цитировать. Ученые опрашивали учениц московских ВУЗов и училищ: кем хочешь быть? И оказалось, что не академиками, не актрисами, не политиками и не космонавтами больше всего хотят стать наши девочки. Путанами. С валютным доходом и хорошими условиями труда… Только вот до этого ещё «дослужиться» надо. — Надя раскусила шоколадку с ликером и томно закрыла глаза. — Это я кое-какие вонючие воспоминания кайфом перебиваю… А от тебя мне ничего не надо. Никакой благодарности. Пока. Усвой твердо одно: я тебя с директриссой знакомлю, а значит, за тебя отвечаю. Не знаю, как дело пойдет, но что бы там ни было — железно — рот на замке. Поняла?

— Ты что, забыла — я же секретарем комсомола в школе была. Почти Зоя Космодемьянская. Пусть хоть пытают — закалка есть.

— Ну, пытать тебя так сразу вряд ли будут. А вот поработать одним местом придется. Не пыльное, между прочим, занятие. А иногда — очень даже увлекательное. Ты, смотри, подружка, сразу-то в энтузиазм не впадай. Все с умом… Ну, это я рано загадываю. Давай-ка, примерь что-нибудь из моего тряпья. Чтобы простенько и со вкусом. У Беллы Борисовны глаз-алмаз. Вроде в твою сторону и не смотрит, а уже вся «творческая биография» ей известна. И одежда здесь вроде анкеты по учету кадров.

После тщательных переборов подруги остановились на строгом красном шерстяном костюме, придав ему пикантность полосатым диоровским шарфиком. Вот только размеры не сходились. Особенно, длинна, — Надькина юбка «миди» выглядела на Кристине как экстравагантное «мини». Общим видом своей протеже Надин осталась довольна и уже в машине, ловко гоня свою маленькую юркую «хонду» к центру, давала последние стратегические наставления:

— Не нагличай, но и не очень заискивай. Не лезь на рожон, но и не позволяй наступать на хвост. К делу относись серьезно. Вроде экзамен в аспирантуру сдаешь. У директрисы целая философская теория по поводу нашей профессии есть. Собирается в перспективе отдельную фракцию в правительстве организовать. Сидит же эта Чиччолина-порнозвезда в итальянском парламенте. С голыми сиськами. Может, от этого у них в стране все по-другому идет.

Кристина сосредоточенно молчала, мысленно готовясь к самым разным вопросам. Хуже всего дела обстояли со стажем.

— А ничего, что я совсем из новеньких? Вроде, без всякого опыта? — с нарочитой небрежностью спросила подругу.

— Девица, что ли? — усмехнулась та, ругнув нахально обходившую их справа машину.

— Я барышня… — скопировала Кристи интонацию Раневской в популярном эпизоде допроса из старого спектакля.

— Ну, это как посмотреть, может, в плюс пойдет, а может, и в минус.

Но разговора с начальницей вообще никакого не вышло. Изабелла Борисовна, закрывшаяся в шикарном кабинете маленького особнячка, заставила долго ждать, ведя с кем-то сугубо приватный телефонный разговор. «Агентство «Стар»», как значилось у подъезда, оформленного гранитом и кованым металлом, по-видимому, процветало. В интерьере преобладал деловой стиль с уклоном в утонченную женственность — то ли дамский клуб, то ли косметический салон.

Когда секретарша, наконец, распахнула дверь, взорам девушек представилась яркая блондинка, спешно поправляющая косметику за большим офисным столом с полным набором новейшей техники, как у директора банка или большого предприятия.

— Быстренько, девушки, меня уже шофер заждался. Что за проблемы, Надин? — дама окинула посетительниц быстрым скользящим взглядом и бросила на стол пачку «данхилла». Можете затянуться, — пять минут у нас ещё есть. Коротко сообщаю для твоей подружки…

— Тины, — вставила Надя. — Анкетные данные у неё в порядке.

— Уфф! — Изабелла Борисовна брезгливо повела носом. — Это настоящее имя?

— Полное — Кристина, — робко пояснила несколько оробевшая Тина.

— Значит, Кристи, — Достав тюбик туши, Изабелла занялась ресницами. Красный цвет не твой, детка. И дефиле у тебя явно хромает. Где брала уроки?

— Что? — изумилась Тина.

— Походка. Ну, «выездка» манекенщицы, когда она по подиуму порхает. Этому надо специально учиться, — почти шепотом сказала Надин.

— Подвожу итоги. — Изабелла Борисовна привычным жестом собрала в сумочку разложенные на столе косметические принадлежности. — За включение в банк данных нашего модельного агентства сто долларов, двухмесячные курсы двести и подготовка «портфолио» — ещё столько же.

Она щедро опрыскала духами шею и волосы на затылке:

— Ну, думай, думай, девочка. Мне пора. В «Пенте» вечером весь бомонд на презентацию новой книги Вознесенского собирается. Будут Хазанов, Добрынин и все остальные на уровне. Надо заехать домой переодеться.

Уже в дверях, выпроваживая притихших девушек, вдруг сказала:

— А что, Надин, если Кристи на день рождения к Игорьку пригласить? Возьми над ней шефство. Мордашка славная, может, и остальное приложится? А? — она слегка подмигнула Кристине и упорхнула к ожидавшему её «вольво».

— Не понравилась я ей, — вздохнула Кристина. — Сразу такую сумму наворотила. Откуда у меня баксы?

Надин вздохнула с нарочитым терпением, как в разговоре с придурочным ребенком:

— Тебя в школе учили, что такое иносказание? Эзопов язык? Она же тебе ясно дала понять, что баксы надо зарабатывать и подсказала как, балда! Игорек — это тебе, считай, экзамен на аттестат зрелости.

Надя ловко вела свою маленькую, юркую машину по Садовому кольцу:

— Зайдешь ко мне в пятницу, в полвосьмого. Маман скажи, что переночуешь у бабушки… Да не куксись, — все будет о'кей! Я тебя у Смоленской выкину. Мне ещё кое-куда надо заехать. — Надин интригующе подняла бровки и, высадив подругу, ловко нырнула в зеленый тенистый переулок.

Кристина постояла у киосков, торгующих дешевой бижутерией, косметикой и всякой заграничной соблазнительной мелочью. Приценилась к губной помаде. Дорого. «Дрянь, дешевка», — успокоила она себя и заплатив все свои деньги за трубочку мороженого, гордо шагнула в метро. «Значит, Кристи. Ну, что ж, теперь не зевай, детка!»

Перед выездом в «свет» Надя не пожалела времени, примеряя на Кристинy свои ударные туалеты.

Когда радиотелефон заурчал и мужской голос сообщил, что ждет у подъезда, девушки уже были при полном параде. Тело Кристины ощущало нежный трикотаж хорошего белья, тугую гладкость колготок и запах невероятно шикарных духов. Кровь пульсировала с победной силой, глаза блестели, ноги в туфельках на высоких шпильках нетерпеливо переступала на месте.

— Не паникуй. Это пока шофер. До Игорька ещё час катить, — объяснила Надя, подталкивая Кристину к чернеющему у подъезда автомобилю. «Мерседес-600» — высший класс, между прочим. Намотай себе на ус, милочка Надин-Белоснежка не какая-нибудь блядюшка-м.н.с. На поприще сладчайших наук я уже давно докторскую защитила. А по доходам — бери выше, — директор доходного СП!

Она и вправду выглядела роскошно. Наде исполнилось 23, но вопрос о возрасте отпадал, когда на первый план выступала дивная смесь чистоты и искушенности, бесшабашности и расчета. Светлые., зачесанными назад короткие волосы открывали выпуклый лоб с высоко поднятыми дугами бровей. А под ними — прозрачные глаза в обрамлении фантастически удлинившихся при помощи специальной туши ресниц. Когда эта юная леди поправляла наброшенный на обнаженные плечи мех, мириады искр рассыпал массивный бриллиантовый перстень и нежно позванивали тонкие золотые браслеты. А под черным гладким платьем на тонких бретельках, кажется, вовсе не было белья.

Когда их автомобиль, лихо обгоняя отечественные «тачки», вырулил на шоссе, ведущее за город, Кристина впала в приятное оцепенение. Вдоль дороги мелькали в зацветших садах темные деревянные домики, расходилась толпа с авоськами от автобусной остановки. Все было как всегда. Только она, Тинка, не на обочине, а в огненном потоке, несущемся к земле обетованной — в её таинственные и греховные кущи.

Да, греховные. В первый раз она вспомнила двухгодичной давности эпизод своего «падения» с легкостью и некой удовлетворенностью. Хорошо, что тогда подвернулся этот наглый дылда, гонявший по дачным улочкам на мотоцикле. В один прекрасный, очень поздний вечер он затащил Тинку после тусовки у костра к себе в пустой дом. Ей тогда было почти двадцать и сознание непричастности к сексуальной революции, в которую были вовлечены сверстники Тины, начинало угнетать её, а порой излияния какой-нибудь подружки, переживавшей одурительную страсть, возбуждало зависть. «Недоделанная ты, Тина», — сказала она себе, принимая решение стать менее разборчивой. Ведь донимал же её серьезными ухаживаниями долговязый сосед Митя, и целая вереница претендентов на «интим» шныряла вокруг, как коты в брачный период. Вот только своего принца Тина среди них разглядеть не сумела, а на короткие «спортивно-эротические» разминки у нее, видимо, призвания не было.

Парень с мотоциклом был не лучше и не хуже других — разве что выглядел настоящим «качком» и имел репутацию «донжуана». Тинкина неприступность и длинные загорелые ноги в ободранных джинсовых шортах с бахромой от бывших штанин не давали ему покоя. Кроме того — москвичка, дачница, не из местных, а потому и смотрит свысока. Денис все время слонялся рядом, останавливая у Тинкиного забора свою грохочущую железку и упорно предлагал покатать. Тина, не раздумывая, отказывалась до той самой августовской ночи, когда отправилась со знакомыми девчонками на посиделки у костра с гитарами, магнитофонами и, конечно же, со спиртным.

Жаром пылала темная ночь вокруг гигантского костра, Леонтьев пел про Казанову, а в крови гулял выпитый «портвишок». Парочки, хихикая, расходились в чернеющие кусты, Денис смотрел грозно, почти с ненавистью, и было в его смоляных бровях и в смуглых руках, обстругивающих поблескивающим ножом палку, что-то цепкое, бандитское.

Когда он очередной раз, сжимая челюсти от предчувствия отказа, спросил с деланной небрежностью: «Ну че, прокатить?», Тина вдруг согласно кивнула.

Предки Дениса куда-то уехали, оставив паек сыну и коту Филе. Парень тут же вложил все материальные средства в покупку «водяры», отварив и съев филиного минтая.

На террасе он громко включил магнитофон и без всякого предисловия, сопя и наваливаясь, начал лапать тинкину грудь. Они немного поборолись на скрипучем диване и девушка сдалась, в полной уверенности, что совершает что-то греховное, но волнующее. Однако, ни того, ни другого не успела почувствовать, — ничего, кроме легкой боли и невероятного удивления, заметив в дверях пожилую женщину.

— Э-эх-ма! Опять своих поблядушек таскаешь! — прошамкала она и скрылась.

— Катись, старая. Зашибу ненароком, — беззлобно отозвался ей вслед Денис и с силой прижал тинкины плечи к подушке. — Куда рванула? Бабка это двоюродная, глухая, слепая. Считай — овощ. Хочешь выпить?

— Нет. — Тина села и скривилась от боли. — Не очень-то ты церемонишься с девицами.

— Че? — не понял тот. — Болеешь, что ли? — уставился на темное пятно на одеяле. А когда понял, не поверил, — двадцатилетних барышень теперь днем с огнем не сыщешь.

«Да и черт с ним», — думала Тина, поволновавшись после «ночи любви» пару недель — уж не залетела ли? Но все сошло благополучно, только вот охоты к подобным приключениям не прибавилось. Несколько раз пыталась Тина увлечься вполне интересными мужчинами — сотрудником СП, где работала уборщицей, солидным господином, заходившим в библиотеку за иностранными словарями и все больше беседовавшего с хорошенькой библиотекаршей и ещё какими-то красавчиками, пристававшими на улице. Но дальше поцелуев дело не доходило — красотка исчезала в самый разгар «бала». Схлопотав, правда, однажды хорошенький фингал под глазом за «динамо». Так и остался мотоциклист-Денис первым и единственным.

«Вот и этот опыт пригодился, — думала Кристина, загадочно улыбаясь рядом с Надин на заднем сидении «мерседеса». — Главное, никого уже своим целомудрием не испугаю».

Цель вечеринки у Игорька не вызывала у неё сомнений. Только это большая разница — деревенская веранда с полупарализованной бабкой в качестве наблюдателя или шале с каминами и джакузи. Да и джентльмен в белом костюме и бабочке, наверняка получше разбирается в этих делах, чем бухой подмосковный лоботряс. Образ рекламного красавца, подкатившего ночью за цветами, не покидал воображение Кристины. Это к нему летела она сейчас на свое первое рабочее, нет, все же — любовное свидание, вглядываясь в освещенную яркими фарами дорогу.

Горизонт впереди потемнел и набух свинцовой, опасной тяжестью. Гряда низких туч залегла за почерневшим лесом, а в ней зло и отчаянно полыхали зарницы, то ли предостерегая, то ли подстрекая к чему-то…

Когда гости Игорька разбрелись по комнатам необъятного, всеми дарами цивилизации оснащенного дома, хлынул настоящий ливень. Грохотало со всех сторон — и в сосновой рощице на пригорке и прямо во дворе. Казалось, некто свирепый и огромный гневно щелкал огромным бичом, а потом взрывался голубым страшным светом. Природа хотела высечь Тинку — длинноногую, робкую дурочку за то, что вообразила себе на все способной «валютной шлюхой», и, вероятно, за нарушение гармонии, прежде сего. В роскошной спальне, на огромном ложе, задрапированном белым атласом, Кристина провела ночь со стариком.

Вероятно, Эдику было немногим больше пятидесяти, но его объемный животик, дряблая, свисающая женственная грудь, поросшая седой шерстью, а главное — прикрытое жидкой прядью лысое темя вопили о старении и увядании. Вначале, будучи представлен в компании гостей — чрезвычайно импозантных, насмешливо-восторженно окликающих друг к другу «господа!», он даже понравился Кристине. Как понравилось до сердцебиения, до спазмов в животе, открывшееся ей наконец царство. Конечно, огромный зал с камином и баром, бассейн внизу, сауна, несколько ванных комнат, зимний сад с накрытым в нем сказочным столом — все вызывало ликование.

— Ты в разговоры не вникай, — заранее предупредила Надя. — Девушка украшение, цветок, дорогая вещь, а значит. глуха и глупа. Это они от нас ждут, помимо, конечно, прочего. Ну, мы и рады!

Кристина и не вникала. Достаточно было сознания причастности к происходящему, ощущений, запахов, вкусов, бесшабашной легкости, подаренной шампанским. По мере расцвета пира манеры гостей теряли лоск, воротнички расстегивались, языки заплетались, с трудом выговаривая непривычно громоздкое слово «господа»…

Эдик сидел рядом с Кристиной, наполняя её тарелку и бокал, но внимания особого не обращал, поглощенный мужским разговором. Кристина удивилась, когда Надин мимоходом шепнула ей: «Борода» — твой кадр. Двойной подбородок Эдика скрывала кудрявая с проседью бородка, придающая благообразность обрюзгшему лицу.

В нижних апартаментах только начался настоящий отдых — погасли люстры, разбрелись по углам пары, прислуга освобождала место для предстоящего стриптиза, а Эдик поманил Кристину на второй этаж.

— Пора бай-бай, киска. Сейчас эти голые парнишки начнут друг о друга тереться. Меня это совершенно не е…т, а кроме того — изжога. Кристина слышала, что в программе вечера мужской и женский стриптиз в исполнении приглашенных профессионалов. Она не видела ничего подобного «живьем», лишь по видаку, и то всего пар раз, приглашенная приятельницей на порнуху. Но не подала и виду, что новичок, послушно проследовав за кавалером в отведенные им апартаменты. Войдя в спальню, Эдик сдернул покрывало с кровати, поставил на тумбочку стакан, бутылку минеральной воды и тяжело опустился на перины. Только потом, словно вспомнив о ней, бросил:

— Ванна за той дверью. Можешь не торопиться. Я посплю. Предупреждаю буду храпеть. А ты веди себя смирно, как мышка. Фу, черт! Открой окно, несет все ещё каким-то строительным дерьмом. Не выношу лаков.

Кристина с недоумением осмотрела раму с затейливыми ручками и что-то сдвинула — стекло повернулось, впустив в комнату насыщенный грозовой пылью воздух.

— Гроза, — почти беззвучно сказала она, глядя на хлещущий за окном ливень.

— Ты что такая пуганая? Баптистка, что ли? — Эдик приподнялся, сунул в рот таблетку. — Гастрит замучил. Оставь вверху щелку, а то сквозит. — И бухнувшись на кровать, выключил свет.

Приняв душ, Кристина растерянно постояла в шикарно отделанной ванной, прислушиваясь к происходящему в комнате. Эдик храпел. Она заметила в зеркале свои недоуменно распахнутые глаза. Что делать-то? Опустив крышку, Кристина присела на малиновое биде и просидела так долго, охватив руками голые плечи и пытаясь сосредоточиться. Потом решительно вернулась в спальню и тихо, чтобы не потревожить спящего, залезла под одеяло. Грохотало уже в отдалении, на покрытом лепниной потолке ходили тени от елок, пахло мокрой землей и хвоей. Она лежала без сна, не испытывая ни былого восторга от окружающего комфорта, ни страха, ни сожаления. Только бродило в душе какое-то разочарование. Ага, вот оно что — не оказалось в чудесном доме того самого обидчика, выбросившего цветы. Ведь это только в сказках бывает — запал тебе в душу ясный сокол и — тут как тут. Жизненный реализм куда сложнее.

Кристина посмотрела на сопящего Эдика, который вдруг, не открывая глаз, притянул её к себе. Она придвинулась вплотную к горячему волосатому телу, почувствовала тяжелый запах изо рта.

— Давай, давай, русалочка, работай. Я весь твой, — сонно просипел он и отбросил одеяло, представляя «товар лицом» — обрюзгшее тело без всяких признаков эротического возбуждения.

Кристина знала, что надо делать, и очень старалась быть на уровне, без конца повторяя себе, что это именно та работа, о которой она мечтала, и что главное, если не вдохновение, то профессионализм. Когда Эдик, скрипнув зубами, все же пришел к финалу, выражение его лица не порадовало Кристину.

— Откуда взялась? Новенькая? — без удовольствия закуривая сигарету, равнодушно осведомился он и протянул пачку «Мальборо».

— Не курю. То есть умею, но сейчас не хочу, спасибо, — спохватилась она. — У меня сегодня вступительные экзамены. Поставите зачет или пересдавать придется?

Мужчина покосился на её обнаженный бюст, провел ладонью по маленьким, испуганно напрягшимся грудям:

— Пересдавать. Только давай, крошка, с огоньком, с любовью.

— Как же так сразу — любовь? — пыталась оправдаться Кристина. — Вы очень милый, Эдик, но…

— Кого же это колышет, «милый» я или нет? — взвился Борода. — Да будь мне все 90 лет и имей я застарелый псориаз — раз я тебе плачу, я для тебя Сильвестр Сталлоне. А ты просто писаешь кипятком от страсти ко мне!. Горишь желанием быть затраханной до смерти!.. Не хлебнула ты, видать, лиха, лапуся, по подъездам смердючим за сигарету юбку не задирала… По подвалам травкой не затягивалась. В групповуху не поиграла, когда вокруг одна рвань и пьянь…

Опустив голову, Кристина молча кивала, осознав бедность своего сексуального опыта.

— Хорошего мужика у тебя не было, — примирительно подытожил Эдик.

— Да сопляк лопоухий, дубина, — подтвердила Кристина, вспоминая Дениса.

— Это ты своего любимого вспоминаешь или мужа?

— Единственного своего. Случайного двадцатилетнего лоботряса на дачном диване.

Эдик даже привстал от удивления и радостно захлопал в ладоши:

— А я верю, верю! Кретинка избалованная, маменькина сюся-муся… Бывает же! — качал головой он, с интересом приглядывался к девушке.

— Страсти и опыта у меня, может, и не хватает. Зато злости и зависти хоть отбавляй. — У Кристины от волнения перехватило горло. — Комплекс девочки с обочины… Платье и белье — Надькины. Своего — две комнаты в хрущобе с одинокой маман… Французский и итальянский — свободный. В истории не попадала, не пью, не колюсь. Здоровье отменное… Мечтаю свалить отсюда куда-нибудь подальше, хоть со столетним язвенником…

— Моральный кодекс оригинальностью не отличается. Социальный статус так же… — Задумчиво прищурился Эдик. — Не легко тебе будет, зайка. Не в том месте родилась или не в то время… Как, впрочем, почти все мы сограждане…

— Включите вторую лампу, Эдик, — попросила Кристина и поднялась. — Я сейчас.

Подхватив свои вещи, она скрылась в ванной и через пару минут появилась полностью одетая.

— Врубите музыку, ту, что была, со стонами и ахами… Подходит.

Кристина встала в центре комнаты, слегка раскачиваясь и опустив веки. Вдохновленная чувственным хриплым голосом, шепчущим по-английски непристойности, она начала медленно раздеваться. Главное — не смотреть на лысого толстяка и забыть о себе. Представлять ту рыженькую стерву, что умчалась с красивым брюнетом, выбросив гиацинты. Уехала в уютное гнездышко, чтобы пофыркав и покачав права, соблазнить его вот таким страстным танцем…

Приятно удивленный Эдик стал свидетелем вполне возбуждающего стриптиза. Двигалась девушка хорошо, с природной грацией, свидетельствующей о таящемся в ней темпераменте.

— Хорошего бы тебе жеребчика, длинноногая кобылка… Эхх! Поздновато ты мне досталась! — вздохнул Эдик, обнимая её сзади. — Мне теперь только велосипед объезжать… Староват для такого седла…

Он с нежностью ценителя огладил круглые, упругие ягодицы.

Лето пролетело как во сне. Эдуард Анатольевич Цепенев оказался влиятельным человеком в шоу-бизнесе. Его банк или а/о (Кристина так и не разобралась) спонсировал какие-то фестивали, конкурсы. Ему ничего не стоило выдвинуть из-за кулис свою пассию в центр конкурентной борьбы конкурса «Мисс Очарование».

— Надин, я совсем закрутилась! Диета, шейпинг, плавание, загар! Буду участвовать в конкурсе, — тараторила Кристина по телефону.

— А я уж думала, он тебя совсем затрахал. Исчезла девочка, все говорят, с Цепеневым в общение ушла, — язвительно заметила Белоснежка. — Ты вот что, держи ухо востро — задарма в этом мире никто подарков не делает… Поскольку, как мужичок он не больших запросов (она знающе хмыкнула), зря с тобой валандаться не будет.

— Да какая ему с меня прибыль? Как с козла молока.

— Уж не знаю, не знаю. А голову терять не надо.

Да как уж там не потерять! Гардероб Кристине Эдик закупил лично в таком магазине, что закачаешься! Две красавицы на цыпочках вокруг примерочной кабинки бегали, пока Эдуард Александрович не одобрил покупки. Потом отвез девушку к «своим ребятам», которые заставили её каждый день по несколько часов потеть в тренажерном зале и в результате заявили «дефиле сносное, параметры — стандарт». К этому времени кожа Кристины, принимающей сеансы ультрафиолетового загара в светящемся саркофаге стала темно-медовой, а движения приобрели пружинистую уверенность.

Уже перед самым конкурсом очень волосатый и очень мрачный визажист-американец, хмурясь и брезгливо кривя губы, сделал Кристине «типаж». Оказывается, для фотомодели иметь глаза и волосы одного цвета просто недопустимо. И если уж у девушки карие глаза (что вообще-то не лучший вариант), то следует сильно поднажать на волосы, добиваясь желаемого контраста.

Заехавший за Кристиной Эдик остался доволен: — «Рашен стайл», наивная «Маша-несмеяша». Свежесть деревенского утро! Реклама «Милкивей», да и только… А как появились веснушки? Майкл — ты волшебник! Вива, Америка…

Волосы Кристины, искусно окрашенные «под солому» во все оттенки золотистого — от льняного до медного, казались естественно выгоревшими на солнце. Вместе с загаром и макияжем «a la naturelle» они создавали образ очаровательной темноглазой простушки, сквозь который загадочно сквозила подлинная индивидуальность Кристины. Веснушки Майкл изобразил при помощи какого-то состава, вызывающего пигментацию, а по контуру губ провел тонкую линию татуировки, подчеркивающую рисунок. Месяца два можно не волноваться макияж сохранится даже после хорошей сауны.

— Ладушки, пока все путем. Теперь бы не потерять скорости на финише… — явно нервничал Эдик, гоня машину ко Дворцу Молодежи, где должен был происходить заключительный этап конкурса.

На предварительных просмотрах и отборочных экзаменах Кристина не присутствовала. Она появилась лишь накануне, на репетиции, ознакомившись со сценарием и показавшись нужным людям.

— Не трусь. Все знают, что ты от меня. На титулы не претендуешь, выйдешь пару раз в шоу и, конечно, в финале. Платьице, по-моему, сногсшибательное. Я сам у Юдашкина выбирал, — инструктировал её Эдик, странно вдохновленный своей бескорыстной акцией. Страстными любовниками они так и не стали. В постели вообще встречались несколько раз и то ненадолго.

— Эд, все — таки я не понимаю, что тебе дает это участие в конкурсе? допытывалась Кристина.

— Игра, зайчик, игра! И тебе, и мне в случае удачи крупно перепадет… — темнил Эдик.

…За кулисами, в отведенной девушкам уборной, Кристина быстро переоделась в «русский костюм», успев рассмотреть конкуренток. Четырнадцать красоток разных мастей, искоса поглядывая на «блатную», наряжались в псевдонациональные костюмы Со слов Эдика Кристина знала, что места уже заранее распределены и, наверно, призерши знали об этом.

Как ни странно, Кристина оказалась не в последней пятерке, хотя намеренно не выставлялась на первый план и не мозолила глаза зрителям. Три выхода — в русском сарафане, в купальнике и — под занавес — в вечернем туалете. Платье из черного муара с пышными рукавами, тесным лифом и огромной, шуршащей юбкой, выглядело по-королевски. Она подколола на макушке волосы, оставив пару длинных закрученных щипцами прядей. Гримироваться Кристина, соответственно указанию Эдика, не стала, лишь чуть-чуть оттенила глаза и губы.

В финале, после того, как были коронованы три девушки и ещё две получили специальные призы зрителей и прессы, ведущий торжественно пригласил в центр сцены «Кристину Ларину — студентку института иностранных языков», объявив, что она удостоена чести быть отмеченной итальянской фирмой ювелирных изделий и бижутерии. Солидный синьор в сопровождении переводчицы вышел из первых рядов партера, чтобы преподнести Кристине награду — диадему и колье из стразов, а также зачитать документ, в котором говорилось, что фирма «Карат» заключает с синьоритой Лариной контракт на три месяца работы в Риме в качестве фотомодели.

Синьор возложил на голову Кристины сияющую диадему и дрожащими пальцами защелкнул на шее колье.

— Благодарю вас, синьор, я очень рада вашим подаркам и вниманию, ответила она по-итальянски, заливаясь краской и блестя навернувшимися от волнения слезами. Синьор Руффо Строцци обнял Кристину, прижавшись к щеке влажными губами, а кто-то сбоку передал ей огромный букет белых хризантем.

Ошарашенная девушка искала глазами Эдика, который сидел весь вечер у прохода в третьем ряду. Теперь это место занимала незнакомая дама.

Эдик поджидал Кристину за кулисами с её сумкой и муаровой пелериной на ярко-малиновой подкладке, прилагавшейся в ансамбль к вечернему туалету.

— Быстренько пошли отсюда. Он ждет в машине.

На площадке полутемной лестницы, по которой они спускались к служебному выходу, Эдик вдруг опомнился:

— Стой! — Поднявшись на пару ступенек, он снял с Кристины подаренную бижутерию и отдал ей, — Спрячь хорошенько. Потеряешь, — могут обидеться. Эти фирмачи — народ занудный. Даже итальянцы.

Ужинали они втроем в ресторане гостиницы «Марко Поло», где остановился Руффо Строцци. После нескольких тостов «за дружбу и бизнес», «за красоту и большое искусство», мужчины раскрепостились, наперебой заигрывая с прекрасной дамой.

Руффо попросил Кристину называть его отныне запросто по имени и, подняв бокал шампанского, значительно заглянул ей в лаза. Строцци представлял как бы импортное и усовершенствованное «издание» Эдика — тот же тип и тех же, наверно, годы, но массивнее и шикарнее. Его словно покрывал лоснящийся глянец благополучия, который отличает иностранцев.

— Руффо теперь твой шеф. С этого вечера переходишь в его полное распоряжение. Чао, бамбина! Добрый дядюшка Эдуард I свое дело сделал. Хотя и без страсти, но, согласись, очень профессионально.

— Не знаю, как благодарить тебя, Эд… До сих пор не верится… Может, это все шутка?

Эдик хмыкнул и сжал её локоть:

— Ты молодец. Хорошая девочка… Благодарностей не жду — я свой кайф уже словил. Ну, а если будет грустно, черкни письмишко «До востребования, Бороде»…

— Может, приедешь в гости? Рим — это сказка! — Кристина нежно смотрела на своего благодетеля.

— Куда мне… — шутливо вздохнул Эдик и процитировал с пафосом, нараспев: — Италия! Еще одна страна, где я не нужен… — Засмеялся и разлил вино — Хлопнем за удачу, лапуся!

Бокалы чокнулись с рассыпчатым новогодним звоном, предвещая начало чего-то неведомого, снежно-чистого, радостного…

Контракт с фирмой «Карат» вступал в действие с 1 сентября и уже через три дня после звездного вечера во Дворце Молодежи Кристина в сопровождении синьора Строцци, заняла свое место в бизнесклассе самолета компании «Alitalia», отправляющегося прямым рейсом в Рим. В Шереметьево, как в столбняке, Кристина двигалась за своим шефом, ожидая, что вот-вот кто-то все же догадается, что все это неправда — то ли виза окажется фальшивой, то ли билет не в порядке, а может, и сам Строцци — международным преступником, находящемся в розыске. Но чиновники равнодушно пропускали их все дальше и дальше в недосягаемые большинству граждан недра международного аэропорта. Не считая маленькой заминки: заполняя декларацию, Кристина показала Руффо браслет на руке — бабушкина фамильная реликвия — единственное украшение, которое Кристина хотела прихватить с собой. Дутый обруч из потемневшего серебристого металла, был усыпан мелкими, неровно ограненными гранатами разных оттенков.

— Зачем ты это взяла? — возмутился Строцци, — а вдруг вещь имеет антикварную ценность — формальностей не оберешься.

— Это дешевая вещица, даже не знаю, серебро ли, да и камни не дорогие. Но лет сто, наверно, ей есть. — Кристина нежно потрогала браслет. — Для меня он — вроде — любовного талисмана.

— Тогда пиши: «мельхиор с гранатами» и не спорь с таможенником, если скажет, оставишь браслет здесь.

Но таможня ценностью Кристина пренебрегла.

Когда самолет набрал высоту и стюардесса предложила пассажирам напитки, Руффо потребовал для своей спутницы двойную порцию коньяка и настойчиво вложил бокал в её дрожащие пальцы.

— Выпей, бамбина, тебе надо прийти в себя. А то подумают, что я насильно похищаю русскую красавицу! — он захохотал, поглаживая себя по животу.

Кристину, действительно, периодически знобило с того самого момента, как она подписала контракт и увидела авиабилет со своей фамилией и датой вылета. Мать только ахала, не решив еще, пугаться внезапной перемены в судьбе дочери, или радоваться. То она начинала вспоминать про мафию и пугать Кристину подозрениями насчет чистоты намерений её патрона, то взахлеб расхваливала страну, в которой так и не побывала.

Надин недовольно пробурчала в трубку:

— Ну, ты шустра, не ожидала! Смотри, чтобы этот «Карат» тебя через неделю на панель не выкинул или не запродал в деревенский бордель. Сейчас везде одни бандиты… Ну, а если встретишь графа, в гости зови. Я подарки люблю, особенно, от должников.

Руффо, которого в первую же ночь интима, состоявшегося в его номере гостиницы «Марко Поло», Кристина стала звать по-русски «папашка», на бандита похож не был. Смешливый и несколько безалаберный синьор с семейством из пяти человек в пригороде Рима, поразил русскую «бамбину» сексуальным потенциалом, намного превосходящим возможности Эдика. К тому же он был отечески щедр.

За день до вылета итальянец отвез Кристину в ГУМ, превратившийся теперь в шикарную ярмарку солидных европейских фирм, и подобрал ей кое-какие вещи «для шика», начиная от мехового жакета, парфюмерии, украшений и кончая чемоданом и сумками.

В большущий чемодан-гардероб на колесиках поместилась одежда и обувь, в маленькую кожаную сумочку, висящую на плече, Кристина спрятала билеты и документы. А изящный баульчик фирмы «Карат» с множеством отделений для косметики и украшений, хранил набор туалетных принадлежностей и великолепный сафьяновый футляр с полученными в качестве приза колье и диадемой.

— В изделиях нашей фирмы щеголяет Европа и весь Голливуд, начиная от Клеопатры и кончая инопланетянками. Мы выполняем сложнейшие заказы, работаем на массовый рынок и даже с отдельными клиентами, — хвастался Строцци.

— Для меня большая честь поработать у вас. — Заверила его Кристина, просмотревшая проспекты и буклеты «Карата». Все было очень серьезно — и с фирмой, имевшей солидное положение и филиалы в Европе, да и с самим полномочным представителем главного менеджера Руффо Строцци, столь серьезно подготовившего визит новой фотомодели.

— Руффо, почему вы все же выбрали меня? Там было полно красивых девушек, — допытывалась Кристина.

— Это же очевидно, детка. У нас в Риме тоже полно красоток, и своих и приглашенных. Фирме требуется сугубо русский типаж для нового направления изделий. А кроме того, ты была единственная, в чьей анкете указывалось знание итальянского языка. И анкета не солгала! Это просто удивительно русские так много врут и так редко знают итальянский…

— Я учила его чуть ли не детства, потому что моя мама была влюблена в вашу страну. Без конца смотрела фильм «Римские каникулы», — ну этот, старый, с Одри Хепберн и Грегори Пеком, и все изучала маршруты по Италии, все собиралась… А поехала я. Может — это судьба?

— Разумеется, судьба. У нас много верующих католиков, которые считают, что без соизволения Господа ничего не происходит на этом свете. — Строцци изобразил на лице выражение благочестия. — И выходит, что мы с тобой, детка, всего лишь исполняем предначертания Всевышнего.

Кристина ухмыльнулась, вспомнив постельные старания Строцци, и с тревогой подумала о том, распространяется ли взятые ею на себя интимные обязательства на все три месяца работы в «Карате».

Римский аэропорт потряс Кристину обилием по-южному ярких и нарядных людей, разноцветным сиянием всевозможных табло, обилием цветов, стеклянных магазинчиков, шумом многоязычной речи, над которой витали радиообъявления, сделанные ласковым, вкрадчивым голосом. Она вертела головой, вцепившись в рукав своего спутника, ожидавшего прибытие багажа. Строцци любезно поддерживал девушку, прихватив её жакет и баул. Кристине и в августовском Шереметьево было как-то неловко носить на себе меха, а здесь они и вовсе казались абсурдом.

Руффо перекладывал вещи из рук в руки, тревожно глядя по сторонам:

— Мне бы тебе посадить в машину — и гора с плеч. Не думал, что русские женщины такие впечатлительные. Словно я тебя из африканских джунглей вывез.

— Именно так, Руффо. Ты не можешь себе представить, какое путешествие я сейчас совершила — в другую цивилизацию, в иное историческое и культурное пространство!

Он с интересом посмотрел на девушку. Она явно не была глупой и не отличалась жадностью. Иногда казалась наивной и ребячливо-забавной. Иногда — не по возрасту взрослой и отчаянно-решительной. Что же это за явление «рашен герл», вне себя от счастья покидающая родину с надеждой никогда туда не возвращаться, легко торгующая своим телом и мечтающая приобщаться к культурно-историческим ценностям?

Багаж несколько задерживался и, подчиняясь совету Строцци, Кристина присела на кожаный диван, откинув на подголовник тяжелый затылок. В ушах стоял гул моторов, перед глазами кружила пестрая метель образов нового мира, который предстояло сделать своим, привычным. Кристина улыбалась — все происходящее вокруг казалось ей веселым карнавалом, фантастическим розыгрышем. У багажного отделения маячил солидный синьор с её жакетом и сумкой в руках, рядом расположилась компания темнокожих студентов, с интересом поглядывавших на Кристину. Элегантная дама в фирменном костюме какого-то отеля приглашала прибывших остановиться в комфортабельных апартаментах. Юная японка с двумя детьми углубилась в чтение толстой книги. «Йозеф Кафка. Избранное», — прочла Кристина французский текст на глянцевой обложке. А вот… Откуда появилось знакомое смуглое лицо — из прошлого или будущего? Что это, обман зрения или материализовавшаяся мечта?

Молодой мужчина в распахнутом светлом костюме двигался прямо к ней. Расстегнутый воротничок рубашки, рассеченный «ямочкой» волевой подбородок незнакомец из сверкающего автомобиля, бросивший стотысячную купюру за её жалкий букет… Кристина подалась вперед — их взгляды на секунду встретились…Круто развернувшись, мужчина растворился в толпе, словно его и не было. Лишь на одно мгновение мелькнула широкая спина в светлом пиджаке и рука, несущая кожаный баул. Точно такой же, какой подарил Кристине в Москве Строцци.

— К черту диеты и кофейный ритуал. Заказываю изысканный и питательный завтрак. За твой счет, разумеется! — Карлино категорически взмахнул руками, обозначая неоспоримость своих намерений. Рухнув в плетеное кресло, заскрипевшее под его могучим задом, толстяк принялся бурно обмахиваться салфеткой. Блестящее от пота лицо великовозрастного бутуза капризно морщилось: — Слаб человек, а аппетит силен. — Мне не до шуток, милейший. Моего хваленого юмора явно недостает, чтобы сделать спич из собственных похорон. — Как всегда небрежно-элегантный, ироничный и чертовски привлекательный Элмер Вествуд взял у официанта объемистое меню. Этот ресторан считался прибежищем состоятельных гурманов. А вот богемную публику здесь появляется редко, тем более — в такую рань. Именно из этих соображений тележурналист, шоу-мен и знаменитый плейбой Вествуд привел в «Розовый фламинго» знатока изысканной кухни Карлино. Он нуждался в совете друга и совсем не хотел, чтобы официанты проявляли чрезмерное старание, вертясь возле столика знаменитости, а смазливые девчонки кидались за автографом. Даже теперь из предосторожности Элмер расположился спиной к пустому залу и распахнутым на зеленую террасу дверям.

— Так значит, ветреница-Лара, наконец, бросила тебя. Мучимый бессонницей, ты вытащил в девять утра из постельки добренького Карлино, чтобы выплакаться на его мягкой груди? В таком случае закажу что-нибудь траурное, например, черную икру, — он с интересом изучал обширный список блюд.

— Не угадал. Лара снимается в Монреале. Высокохудожественная лента из спортивной жизни: «Смерть на лыжне» или «Ледяные объятия страсти». К её возвращению я, по всей видимости, буду занимать комфортабельный номер в римской тюрьме с обвинением в нарушении долговых обязательств.

— Это действительно так серьезно? Ты пробовал уладить дело мирным путем? — Карлино смягчился, приступив к дегустации принесенных блюд. — О! Великолепно! Настоящий паштет из телячьей печенки — с соблюдением всех необходимых премудростей. И знаешь, недурная икра! Как жаль, что в ней прорва холестерина. Никак не пойму, почему все соблазнительное — вредно, а полезное — непременно противно. Как овсянка и бег по утрам.

— Это дело вкуса. У тебя, очевидно. нет склонностей к мазохизму. Я люблю поразмяться на тренажерах.

— Да? — Брови Карлино с интересом поднялись. — Это теперь так называется?

— Ах, брось! Я серьезно. — Элмер не притронулся к коктейлю из креветок и это обстоятельство встревожило Карлино. Не переставая орудовать вилкой, он превратился в слух. — Выкладывай, свои проблемы, да побыстрей, остывший соус в артишоках омерзителен.

— Разумеется, будь я обычный гражданин, не боящийся огласки, все можно было бы как-то замять, отсрочив кредиты, договориться и так далее. Но над стариной Элмером постоянно кружатся стервятники, подстерегающие любую дурно пахнущую информацию. «Вествуд-банкрот»! От одного душка этой сенсации можно застрелиться! — Элмер отбросил нож, которым нервно ковырял филе.

— Перекуси, дорогой, искренне советую. Не уверен, что в тюрьме будет лучший повар. Понимаю, ты привык ужины превращать в завтрак, но вот обратная процедура у тебя пока не получается, — тоном доброго папаши заметил Карлино.

— Ты никак не хочешь врубиться в ситуацию. Отличный адвокат, Карло Ницетти привык справляться с самыми зубодробительными делами. Для него долговые обязательства — пустяшная проблема. Пойми же, дело в сугубой секретности моих затруднений!

Только тебе известно, что я поддерживал и продолжаю поддерживать слух о своем финансовом преуспевании, что я веду жизнь не по карману и при этом — полный кретин в бизнесе! Делаю хорошую мину при плохой игре: звоню на каждом углу, что мне везет и с женщинами, и с акциями, и с лошадками… А при этом вдруг обнаруживаю, что сижу по уши в дерьме… Вчера получил вот это письмо, — Элмер протянул другу конверт.

Карлино пробежал глазами текст официального послания, сообщающего о том, что в случае непогашения займа, сделанного синьором Вествудом в банке «Кронос», он будет привлечен к уголовной ответственности. На раздумье банк щедро отпускал клиенту 48 часов.

— Да, не похоже на любовную записку. Все, же не зря наша математичка называла тебя оболтусом, не способным возвести x в простой квадрат. Считать ты так и не научился, зато транжирить мастер, — Карлино примирительно улыбнулся толстыми яркими губами. — Это не упрек, это восхищение! Творческая натура, парящая в фантазиях и грезах… Что ей за дело до каких-то вонючих, пошлых бумажек…

— Зато ты хватал все призы на школьных турнирах, сражаясь с многоэтажными интегралами, а теперь обжираешься икрой на мои деньги. Элмер пододвинул другу вазочку с пышным салатом, увенчанным сбитыми сливками. — «Карлино — золотые мозги» — помоги! — Он с мольбой посмотрел на друга голубыми насмешливыми глазами, в которых его поклонники всегда находили отблески самоиронии, чувственности, дерзости и уверенности в себе, составлявшие букет персонального шарма Вествуда. Он вроде всегда чуть-чуть играл, слегка позировал, посмеиваясь над этим. Даже делая исповедальным тоном какие-нибудь супер-ответственные заявления, Элмер скользил на грани серьеза и шаржа. «Ну и олухи вы, ребята! Все уши в лапше!» — говорила его легкая полуулыбка. И «ребятам» — телезрителям и особенно телезрительницам это очень нравилось, — приятно, когда тебя по-свойски, по-приятельски водит за нос такой славный парень! В рейтинге телепередач «Корабль слухов на эфирной волне» или попросту КСЭВ Вествуда занимал одно из ведущих мест.

Карлино строго посмотрел в загорелое, мужественное лицо бывшего одноклассника:

— Сколько зенит у тебя в карманах?

— Я на нуле. Если принять во внимание это письмо и мое неумение вести дела, то в минусе. Не хватит кругленькой суммы, если даже заложить квартиру, машину и яхту, а у телестудии распродать поклонницам носки и галстуки.

— Хорошая мысль. Заодно освободишь свои шкафы — вредно так уж перегружаться хламом проповеднику возвышенной отрешенности… Не спорь, ты всегда даешь понять, что от буржуазной роскоши здорово смердит. И при этом всей душой страждешь её. Ты создан для роскоши и больших денег, не нуждающихся в счете.

— Да, я не умею и не люблю их считать. Ограничения не для меня. Не пойму до сих пор, почему не родился в семье Рокфеллера. — уныло заявил Элмер.

— Ну уж хотя бы женился на вдове одного из Ротшильдов. Она была не прочь, как утверждают.

— Перестань повторять дурацкие сплетни. Лара измучила меня подозрениями. Мне не потянуть на жиголо. Староват, скоро сорок пять. Хоть и работаю под цветущего паренька.

— Так и быть — завтрак удался, — Карлино вытащил из-за воротничка салфетку. — Даю совершенно бесплатный и поистине дружеский совет (что, как известно, дороже денег). Сейчас ты позвонишь на виллу Стефана Антонелли и скажешь ему, что согласен взять на себя обязанности постановщика и ведущего эпохального события. Шестидесятилетний юбилей достойнейшего гражданина, скромного благодетеля калек и святош должен стать национальным праздником. Во всяком случае — событием для элитарной, мыслящей интеллигенции.

— Умоляю, только не это! — Элмер скривился как от зубной боли. Оставим Антонелли передачам «духовный пастырь» и «Лицо гражданина». Окажись Стефано ну хоть чуточку мафиози или извращенцем, держащим у себя в подвале молоденьких козочек, мне было бы где разгуляться. Но подобная безупречность — уфф! Аква-дистилята… Представляю это торжество: увенчание ветерана борьбы с фашизмом памятной медалью (ведь он с семилетнего возраста торчал в горах с партизанами), официальные поздравления несгибаемого гуманиста, регулярно помогающего церквям, больницам, приютам, всхлипы по поводу его бескорыстия, отметающего все подозрения в попытках сделать себе рекламу и всплыть на политической волне… Чудесно! Боюсь, моих зрителей начнет тошнить от переедания сладостей. (Прости, я вовсе не намекаю на тебя.)…

— А мне явно начинает нравиться это зрелище, — с энтузиазмом подхватил Карлино. — Монахини, калеки, дети, лысые представители общественности, матроны из благотворительных фондов, собранные за пиршественным столом в старинном поместье… Речи мэра, слезы старого дворецкого, портрет почившей супруги в цветах… — продолжал описание Карлино, хитро наблюдая за кислой миной Элмера. Он рассчитывал на дух противоречия, не изменявший ехидному Вествуду.

— Стефано — богат, честен и добр. Согласись, это весьма пикантное для наших дней сочетание… Причем, никто толком не знает, откуда взялось и как велико его состояние… Вот здесь любопытно копнуть — начал «заводиться Элмер.

— Ах, все давно известно — фамильные капиталы, приумноженные честным трудом. Деньги, разумно вложенные в экологические программы, легкую промышленность. Везение, расчет — и никаких махинаций. Как ни крути, чистые руки! — Карлино с грустным наслаждением работал зубочисткой.

— Да плевать мне на его седовласое благонравие! Буду соглашаться и делать по-своему! Я же хитрющий, а? — в глазах Элмера разгорался огонь энтузиазма. — И Лару приглашу, и киношников — сделаю феерию! Юбилейный сюрприз шалуна Вествуда — бенгальские огни и брызги шампанского!

— А потом мне придется защищать тебя в суде по обвинению Антонелли в надругательстве над его честью и достоинством… — Карлино заметил сомнения в глазах Вествуда и спокойно заявил. — Собственно, это неважно, что будет потом. Главное — успеть сорвать куш. Подружиться с ним немедля — сегодня же вечером. Стать другом, учеником, сыном… Занять деньги — и рассчитаться с банком. Уж Стефано не станет болтать всем об оказанной тебе любезности.

— Все-таки добродетель на что-то годится! У меня уже чешутся руки сделать подарок старику — заполнить бассейны обнаженными наядами, распустить в парке резвящихся нимф… Развернуть широкое живописное полотно, используя все жанры — от буффонады до трагедии… — фантазировал Вествуд.

— И к тому же — поиздеваться над всеми сразу. — Добавил Карлино. — Над авторитетами (царство им небесное), над телезрителями (дай им Бог терпения) и над щедрым дядюшкой Стефано (да будет он здоров и кредитоспособен!)… Прав был наш отец Бартоломео: «От Вествуда толку не жди. Поелику вертляв и неблагонадежен!» — нравоучительно процитировал Карлино школьного пастора.

— А кто спорит? Святые слова! Хорошо, что этого не знает Антонелли. Вествуд расплатился с официантом и встал, помогая Карлино отодвинуть стул. — Ты действительно думаешь, что старика удастся заболтать?

— Ну, это же проще, чем заморочить голову судье, ведущему дело о долговых обязательствах. У тебя просто нет выбора. Транжира… Кстати, совершенно неоправданные расходы. — Карлино кивнул на опустевший стол. — То же самое я сказал бы тебе и по телефону.

Элмер позвонил Антонелли и сразу же договорился о встрече. Стефано любезно согласился принять его в тот же вечер, даже не осведомившись о цели визита. Чутье подсказывало Элмеру, что пол-игры сделано. Он сообщил в банк «Кронос», что намерен выполнить их условия в означенный срок. Потом успел просмотреть материал, отснятый недавно на международной ярмарке «Современный дизайн» и набросать план сценария грандиозного шоу в честь шестидесятилетия Антонелли.

Вырулив на северо-западное шоссе, ведущее к побережью, Элмер постарался представить себе тон разговора с Антонелли. Слова и мысли появятся сами. Главное — правильно найденная интонация: уважительная, но без заискивания, дружески-простая, но с намеком на сдержанное восхищение. Он далеко не глуп, этот шестидесятилетний трудяга, сумевший без помощи искусно организованной компании заполучить прекрасную репутацию в дополнение к колоссальному состоянию. Элмер, пару раз встречавшийся с Антонелли на каких-то общественных мероприятиях, убедился что его манера держаться производит впечатление скромности и надежности. Только уж слишком пресновата с оттенком нарочитой святости.

В имение Антонелли «Старая каменоломня» Вествуд попал впервые. Может, здесь и были гранитные карьеры 200–300 лет назад, в то время, когда предки Антонелли из простых каменотесов вырвались в поставщики стройматериалов по всей Италии, а затем и Европе. Теперь на холме разросся прекрасный парк, переходящий в дикие леса по мере удаления от дома. Среди огромных деревьев поднималась затейливая крыша замка, слишком нарядного и эклектичного для аристократического вкуса, но вполне подходящего потомкам простых работяг, стремившихся перещеголять своих клиентов великолепием построек.

Въехав за ограду, Элмер с интересом разглядывал окружающее, находя в нем все больше и больше достоинств. Этим владениям предстояло стать сценой гигантского шоу и можно было сказать, что с «декорациями» Вествуду повезло. Обилие статуй, цветов, старинных парковых затей — бельведеров, гротов, фонтанов. В зелени лужаек поблескивала гладь небольших прудов, отражающих чистейшую небесную синеву.

«Порядок. Обстановка сама работает на мою идею», — решил Элмер, подъезжая к центральному входу.

Среди кустов великолепных роз возился пожилой человек в вязаном старомодном жилете, по-видимому, садовник. Элмер вышел из автомобиля, намереваясь обратиться к нему с вопросом. Мужчина разогнулся, потирая поясницу и отбросил пучок выдернутых сорняков. Он с удовольствием выпрямился во весь рост, откинув со лба густые серебристые пряди. Блестящие карие глаза на загорелом лице смотрели приветливо и чуть насмешливо.

— Я поджидал вас, сеньор Вествуд, прогуливался и конечно не мог оставить без внимания вражескую интервенцию на территорию моей королевы. Эта чайная роза по имени «Эстрелья» совершенно необычного тона. Посмотрите — в середине цветка будто горит алая лампочка, но к краям лепестки бледнеют, достигая голубоватого оттенка! Настоящая «звезда»!

Стефано проводил гостя в свой кабинет, в котором каждому посетителю наверняка хотелось задержаться. Величественно и уютно выглядели высокие стеллажи мореного дуба, манили к отдыху с книгами в руках мягкие диваны, обитые грубой шерстяной рогожкой. Торжественно пахли розы в резных каменных вазонах, стоящих на толстом песочно-шоколадном ковре, а массивный письменный стол располагал к значительной и приятной работе. И ещё запах воска, которым здесь по старинке натирают мебель. Палитре впечатлений он придавал оттенок надежности и легкой грусти. «Как жаль, что телевидение не научилось воссоздавать запахи», — подумал, осмотревшись, Вествуд.

Антонелли сел на диван, предложив гостю место напротив.

— Что-нибудь выпьете, синьор Вествуд?

— Совсем немного коньяку, если позволите. Мне кажется, он будет в стиле вашего кабинета.

— Рад видеть вас и, признаюсь, удивлен. Зануда Антонелли находиться далеко за чертой ваших интересов. — Стефано разлил в рюмки «Камю».

— И тем не менее, легкомысленный болтун Вествуд пришел предложить вам свои услуги. Главный мотив, конечно же, корысть. Мне кажется, я сумею сделать из вашего юбилейного торжества нечто интересное и поучительное для каждого телезрителя. К тому же — потешу свое профессиональное тщеславие. Сложность задачи и масштаб цели привлекают меня.

Стефано посмотрел на гостя с сомнением, выбирая форму отказа. Но тот опередил его.

— Можете не напоминать о своей скромности и неприятии рекламной шумихи. В сущности, мой сценарий — не о вас. Стефано Антонелли — как личность и общественное явление, — лишь повод поразмыслить о достоинстве и лицемерии, о традиционных культурных ценностях и новых, сквозь них прорастающих, как трава в весеннем лесу.

Элмер положил перед Антонелли папку с набросками сценария. Хозяин улыбнулся, раскрывая листы.

— Я знаю вас, Элмер. Позвольте называть вас попросту? Ведь люди, часто появляющиеся в наших домах на экране телевизора, воспринимаются как хорошие знакомые… Мне кажется, я вас раскусил… — Стефано усмехнулся, просматривая тезисы «театрализованного шоу». — Хотите потоптаться на дорогих моему сердцу святынях?

— Вы не совсем правильно меня поняли… — начал было Элмер, но Антонелли, поднявшись, дружески положил руку на его плечо.

— Пора! Довольно старому петуху притворяться страусом, пряча голову в песок — делать вид, что музыка не пошла дальше Верди и Доницетти, а с нравами юных особ все обстоит так же, как полвека назад. — Стефано не удержал вздох. — Впрочем, все ностальгические всхлипы по повод прошлого ни что иное, как тоска по ушедшей молодости, её силе, наивности, азарту… Он захлопнул папку и вернул её Вествуду.

— Я откажу Фриконе и преподобному отцу Огюстину, заявившим о желании заняться организацией юбилея. Зеленый свет — Элмер! Забирайте проект. Дадите потом посмотреть текст моей «роли». Учтите, я оставлю за собой право дуть в свою дуду. То есть, коронная ария — моя, а хор — ваш… Уверяю, что не отниму много времени на «тронную речь».

— А вы не боитесь, Стефано, что мои «штучки» помешают вам исполнить свою партию?

— Ничуть! Вот увидите, как ловко я сыграю на вашем цинично-нагловатом фоне, молодой человек. Вы ещё подумаете, «хитер, бестия!» А зрители убедятся, что никакой угрозы «вечным ценностям» со стороны новых кумиров нет. Они просто мимикрируют, подлаживаются к окружающему, как приспосабливаются к окружающей среде разные виды флоры и фауны.

Антонелли подписал контракт с Вествудом, поручая его ответственность за организацию и постановку юбилейного торжества. А когда Элмер наконец сказал: «Синьор Антонелли, я приехал к вам ещё и потому, что рассчитывал воспользоваться вашей отзывчивостью, ставшей легендой», понимающе улыбнулся:

— Ну, разумеется, человек с вашей фантазией должен испытывать финансовые затруднения. А кроме того, недешево обходится и столь мощное обаяние, — Стефан хитро посмотрел на Вествуда, — я бы сказал, общегосударственного масштаба. Обаяние предполагает долю безалаберности, нарочитого пренебрежения сухой деловитостью и скучнейшей расчетливостью… Сколько? Сколько вам надо, чтобы вернуть свое легкомыслие? Сегодня вы были непривычно серьезны. — Антонелли поднялся и достал из бюро чековую книжку…

…Вернувшись домой, Элмер позвонил Карлино:

— Ваш козырь сыграл, синьор «золотые мозги»! Я получил сполна и впрягся в забавную работенку. Не знаю, как благодарить тебя.

— Окажешь мне услугу, если не будешь будить по утрам… И примешь совет… Ты — любимчик Фортуны, Элмер, только не поворачивайся к ней спиной — можешь получить хороший пинок в зад!

По пути в ванную, Элмер распечатал розовый бланк ожидавшей его телеграммы. Лара просила встретить её завтра утром в аэропорте. Она очень соскучилась и потому воспользовалась цветным бланком с венчиками незабудок и целующимися голубками…Милашка Лара!

Так и получилось, что в графике творческой бригады Вествуда 29 сентября стало днем решающего сражения — съемок церемонии торжества в замке Антонелли. Пять дней на монтаж и доделки и в день юбилея передача появится в эфире. Всего де недели работы, а выигрыш приличный, если, конечно, все удастся, как задумано.

Вествуд представлял себе развеселый карнавал, собравшийся в саду старого замка, исторических персонажей, реальных представителей современной общественной, культурной и политической жизни, а также героев легенд, классических опер, кинофильмов. В общем, — живописная толкучка в эффектно декорированном пространстве и короткие зарисовки: Антонелли с мэром, с учеными, с детьми, инвалидами, кинозвездами, танцовщицами, монашками… Пусть импровизируют, расслабляются, несут всякую ахинею. Отснять побольше и монтировать — Стефано с главой Коза Ностры (на роль которого приглашен известный комик), Стефано с Паваротти (запись встречи можно сделать и раньше), Стефано с министром общественной безопасности… А в кустах мелькают нимфы, словно сошедшие с полотен старых мастеров, резвятся сатиры и панки, поп-звезды и политиканы…

Лара охотно согласилась стать Джиной Лоллобриджидой. Саму звезду, не удалось вытащить, и пригодилось её необычайным сходство с Ларой. Молоденькая Джина эпохи её черно-белых звездных лет, в исполнении восходящей звезды Лары Арман, будет мелькать в кадре наравне с подлинными знаменитостями, приглашенными на торжество.

Приглашения Вествуда охотно принимались — когда ещё выпадет случай повалять дурака в хорошей компании и получить за это приличный гонорар. Стефано Антонелли подписал смету с широким размахом, он, как говорил, «не привык экономить на благотворительных акциях». От желающих попасть в массовку отбоя не было. Помощники Элмера уже собрали кордебалет, достойный самой пышной постановки Ла Скала.

— Больше никого! Даже если будет проситься Клаудиа Кардинале, скомандовал Вествуд, пораженный масштабами труппы. — Придется сажать на каждое дерево по три нимфы…

И все-таки он сказал «да» едва знакомой русской девчонке на которую обратил внимание на выставке «Современный дизайн». Ювелирная фирма «Карат» демонстрировала новую коллекцию изделий. «Маша», как называл комментатор показа русскую манекенщицу, была одета в колоссальный, напоминающий прославленный собор, кокошник и пудовое колье, заменявшее топ. Наряд по заявлению фирмы, представлял «русский стиль», позволявший мастерам щегольнуть искусной работой с металлом, стразами, жемчугом и поделочными камнями.

Элмер взял у «Маши» коротенькое интервью, выглядевшее на пленке весьма эффектно. Славная мордашка, усыпанная веснушками, орехово-карие глаза и высокие скулы — боярышня, королевна, выглядывающая из горы сверкающих драгоценностей. Девушка здорово говорила по-итальянски, хотя и старалась избегать ошибок, замедляя речь. Она охотно сообщила, что уже полтлра месяца работает в Риме, а язык учила в Москве. Ее мягкий акцент имел определенный шарм, ещё лучше смотрелись обнаженные груди под каскадом фальшивых изумрудов.

— Я очень полюбила Рим. Мне кажется, что я бывала здесь раньше… Долго жила и была счастлива… Этот город будет всегда в моем сердце, девушка ударила себя кулачком в грудь и под сверкающей чешуей колыхнулись упругие холмики с забавно торчащими среди камней сосками. И бросила на Элмера исподлобья очень женский и притягательный взгляд. Именно так на него обычно смотрели женщины, но далеко не все были столь привлекательны.

В тот же день Элмер вновь увидел русскую «Машу» в гриль-баре на территории выставки, где манекенщицы пили кофе. Он занял столик поблизости в компании с оператором Серджи, намереваясь обсудить дальнейшую работу. Немного поколебавшись, девушка подошла к ним:

— Простите за беспокойство. Я хочу попросить вас о помощи. Я здесь совсем новая, имею много свободного времени и желания работать… Фирма разрешает работать в свободное время. Может быть, я смогу быть вам полезной? Вот моя карточка, здесь телефон. Это гостиница «Парма». Мое настоящее имя Кристина Ларина.

Она улыбнулась и откинула за спину длинные волосы. Очень блестящие и тяжелые, как жгуты шелковых нитей. Элмер отметил стройные ноги в тугих, бронзового цвета леггинсах. «И попка аппетитная», — подумал он, протягивая ей бумажку с номером студийного телефона. И тут же забыв об этом разговоре, вернулся к дискуссии с Серджи.

Она позвонила через неделю. Достала-таки в аппаратной, хотя пробиться туда было не просто. Элмер догадался, что девушка висела на телефоне не менее часа, прорываясь сквозь сплошной поток разговоров.

— Это Кристи, та, что была на выставке «Машей». Я много смотрела телевизор и поняла — вы замечательный человек, синьор Вествуд. И никогда сами меня не позовете. Вы сразу же забыли про меня. Я уже придумала целую историю, как буду немного для вас работать… — Она тараторила почти без пауз, боясь услышать отказ.

Элмер вздохнул и, чувствуя, что поступает весьма опрометчиво, предложил:

— Заскакивай завтра в студию КСЭВ. Позвони из проходной. Здесь намечается кой-какая работенка.

— Насколько я понял, звонила Клаудиа Кардинале. — Язвительно заметил помощник Элмера, ответственный за актеров массовки. Уже неделю он отказывал всем претендентам.

— Это особая статья. Не могу же я противостоять русской мафии… отшутился Элмер.

Он уже приступил к подготовке юбилея Стефано, продуцируя все новые и новые идеи. Лара, получившая роль Джины и приличный гонорар, демонстрировала чудеса сексуальности, с кредиторами все уладилось. Вествуд пребывал в размягченном, дремотно-ласковом состоянии. «Дремлющий удав», так называли коллеги это состояние шефа перед ответственным броском. Было совершенно очевидно — Вествуд затевал нечто сногсшибательное.

В перерыве между работой девушки из рекламного отдела фирмы «Карат» сидели под зонтиками кафе подставляя полуденному солнцу очищенные от макияжа лица. Отсюда, из маленького сквера на пересечении улиц, нарядное шестиэтажное здание с сияющим подъездом и массивной золотой эмблемой фирмы, было видно как на ладони. Золотого блеска здесь вообще было предостаточно.

«Рим — золотой город. Солнечный, радостный, теплый», — думала Кристина, сидящая чуть в стороне от громко переговаривающихся девушек. Она прищурилась и сквозь частокол рыжеватых ресниц игра солнца на золоченых куполах и шпилях, на пышной отделке домов, оград, витрин, на клумбах с ярко-желтыми круглоголовыми цветами казалась поистине сказочной. Который раз всплывала в памяти фраза, завершавшая столь любимый её матерью старый фильм «Римские каникулы».

«Что вашему высочеству больше всего понравилось у нас?» — спрашивают журналисты покидающую Италию очаровательную принцессу, чью роль исполняла юная Одри Хепберн. — «Рим, конечно, Рим!» — отвечает она, блеснув навернувшимися слезами.

Тоже самое могла бы сказать и Кристина в любую минуту дня и ночи. Потому что с первого же взгляда, ещё с высоты кружащего над столицей «боинга» влюбилась в этот город, так ярко, так щедро воплотивший её грезы.

Он стал для неё главным призом судьбы, помогающим не замечать обидных мелочей, досадных промахов, не вписывающихся в образ мечты. Явление Лариной в «Карат» отнюдь не вызвало бурю восторга, сколь-нибудь похожего на тот, с которым её приветствовали на московском конкурсе Руффо Строцци. Работой её здесь не завалили, оговорив, правда, возможность иных подработок в свободное от съемок время. Гостиница, в которой Лариной предложили снять номер на все время действия контракта, оказалась более чем скромной, с душем в коридоре. и маленькой комнаткой, чуть ли не целиком занятой кроватью и крошечным столиком. Зато «Парма» располагалась в двух автобусных остановках от места работы и славилась простотой нравов.

— Вы не смотрите, синьорина, что у нас антураж не слишком шикарный. Зато чистота и тишина, — радушно приветствовал её пожилой хозяин, вручая ключи от номера. — Четырнадцать постояльцев, и всех мы с женой знаем, словно родных. Да и поесть у нас можно, как дома — сытно, не дорого, для желудка полезно. — Хозяин старался угодить приезжей красотке. Откуда ему было знать, что ни гостиничным шиком, ни ресторанной едой девушка не избалована.

Кристина и в самом деле была вполне довольна своим углом, ведь за окном, за каменным двориком под ним, постоянно увешанным гирляндами сохнущего белья, был самый настоящий Рим. Вначале она никак не могла поверить в это, обхаживая близлежащие улицы и переулки с кружащейся от счастья головой, а потом научилась пользоваться метро и наземным транспортом, выискивая на карте самые выдающиеся культурно-исторические объекты. Компании для этого занятия ей не требовалось, напротив, куда приятней бродить одной, не стесняясь своей изумленно отвисшей челюсти. Ни подруг, ни «патронов» Кристина не завела. А Руффо Строцци близости не домогался. Бедняга скончался через пять дней после возвращения из Москвы.

В «Карате» Все шушукались, обсуждая жуткую новость — бодренький и веселый помощник главного менеджера покинул сей мир внезапно, в результате разрыва сосуда, обходя с газонокосилкой лужайку своего загородного дома. Подозревали, как бывает в таких случаях, всякое, но зря — врачи установили факт естественной кончины, а священник, служивший панихиду, настаивал на традиционной версии — причастности Господа к определению земных сроков каждого смертного.

О Строцци быстро забыли. Кристина, погрустив и повздыхав над фактом безвозвратного ухода своего благодетеля, в глубине души вздохнула с облегчением: теперь она могла всецело посвятить себя Риму. Городу, который полюбила с почти физической пылкостью. Рим отвечал ей взаимностью, суля неминуемое счастье. В этом Кристина не позволяла себе сомневаться — как никогда она нравилась себе, отраженная в сверкающих стеклах дорогих витрин, в зеркальцах чудесных автомобилей, в восхищенных темных глазах черноволосых мужчин. Кристине не приходило в голову нарушать пункт контракта, в котором она обязалась соблюдать нормы законности в частной жизни, то есть не подрабатывать на панели. Господи, какая «панель» — она чувствовала себя принцессой! Несмотря на скромный номер в отеле, толкучку в неуютном метро, отстраненность от клана фотомоделей, более опытных, снисходительно наблюдавших за первыми шагами замкнутой иностранки. И не взирая на то, что полученной пачки лир с множеством нулей хватало лишь на скромное студенческое житье.

Кристина, живущая в «вечном городе», чувствовала себя преображенной. Бродя, как зачарованная, по его улицам, девушка ощущала себя иным человеком — прекрасным и сильным. Не какое-нибудь «дитя хрущоб», содрогающееся от омерзения к себе и окружающему в переполненной электричке, а царственный отпрыск великой истории человечества! Здесь она поняла, вернее, почувствовала всем своим будто заново родившимся телом, что самое большое преступление и самая страшная жертва — попрание собственной гордости, потеря уважения к себе, к новому образу «я», открытому Римом.

Римлянка Кристина училась жить заново — широко и радостно, ощущая в себе неведомую ранее жажду прекрасной, романтической любви.

…Оставалось всего пять минут до конца перерыва, и эти пять минут под осенним ярким солнцем, среди иноязычной болтовни и щегольской суеты царственного города казались ей драгоценными мгновениями.

В поле зрения Кристи сиял подъезд «Карата». И прямо у него мягко затормозила шикарная открытая машина. За рулем черноволосая красотка в темных очках, рядом — элегантный спутник, придерживающий рукой разметанные ветром прямые русые волосы. Они перебросились короткими фразами, красотка, улыбаясь, подняла большие очки и потянулась к спутнику яркими губами, а тот, приняв, как печать, этот мимолетный поцелуй, быстро обнял девушку и выскочил из машины. «Чао, бамбина!» — «Чао, кара!». Автомобиль умчался, а мужчина, оказавшийся высоким, стройным и очаровательно-небрежным, проверил содержимое кейса и направился к подъезду. Нескольких секунд Кристине оказалось достаточно, чтобы оценить то, что уже десятилетие с удовольствием смаковали миллионы итальянок — Элмер Вествуд излучал покоряющее обаяние. Она не имела представления ни о профессии, ни об имени незнакомца. Но его романтический образ сработал как детонатор, провоцирующий взрыв — жажда любви, настоящей, пылкой, огромной любви вспыхнула в душе Кристины с неведомой силой.

«Любить и быть любимой» — это теоретическое положение, относящееся ранее к области красивых вымыслов, обрело реальный, непосредственно её касающийся смысл. Кристина поняла, почему манили её, как наивного дикаря, «игрушки» цивилизации — красота богатой жизни — они были лишь условием, декорациями к самому блаженному состоянию на свете — опьянению взаимной любви. Элмер, с его игривой беспечностью, бронзовым загаром, с русоволосой, живописной красотой казался воплощением Рима, его покоряющей солнечной праздничности.

Когда Кристина вновь увидела Элмера на показе коллекции бижутерии, то уже знала, кто именно задавал ей вопросы. Рядом маячил с камерой оператор. Огни софитов превращали разноцветные стразы фантастического украшения Кристины в каскады струящихся искр. Она ловила на себе завистливые взгляды коллег и заинтересованный Элмера, и чувствовала, что может взлететь от переполнявшего счастья. Но вместо этого растеряла итальянские слова и мямлила что-то несуразное о России и своей любви к Риму. Вряд ли он вообще запомнил её, этот самоуверенный телегерой.

Но особое ощущение везения несло Кристину на своей легкой волне, наделяя смелостью и уверенностью. Заметив Вествуда в кафе, она собралась с духом и попросила занять её в каких-нибудь съемках, дать хоть крошечный шанс получить другую работу, после того, как срок контракта с «Каратом» истечет. Впереди почти два месяца — огромное время! Только Кристина уже знала, чем дороже ценишь минуты, тем быстрее они проскальзывают мимо — как песчинки между пальцами.

Вествуд взял её координаты и приветливо улыбался, обещая вспомнить о ней! Кристи буквально летала на крыльях целую неделю, пока не сообразила, то права была Бэ-Бэ — Вествуд никогда не позвонит.

Бербера Пьюзо, новенькая, попавшая в «Карат» чуть позже Кристины, сразу же стала её подружкой. Девушек сблизила инородность среди компании фотомоделей фирмы. Правда, Бэ-Бэ была итальянкой, но что-то в её внешности вызывало враждебное отношение окружающих. Возможно, она держалась слишком высокомерно и не пыталась скрыть гипертрофированную самовлюбленность. Высокая, яркая брюнетка с избытком макияжа и несколько утрированной сексапильностью движений сразу обращала на себя внимание низким громким голосом, экзотичностью дорогих туалетов и украшений. Заметив обособленность Кристины, Бэ-Бэ подошла к ней сама:

— Новенькая?

— Да, я получила контракт в Москве.

— Русская? — Бербера смотрела прямо и жестко, как полицейский комиссар на допросе.

— Да, — пролепетала Кристина.

— И эти чертовки не упускают возможности подчеркнуть твою неполноценность: третий сорт, чужачка, дикарка, — развернувшись в сторону девушек, она сделала весьма вульгарный жест.

— Нет… Они меня не трогают. Только я, наверно, плохо говорю по-итальянски. И у меня тут совсем нет друзей, связей… — Кристину смущал взгляд смоляных, густо подведенных глаз.

— Связи появятся. Если не будешь прятаться в норку. Ты ведь, как я уже понимаю, не торопишься домой к мамочке? И жених не ждет в Москве?

— У меня нет жениха. У мамы своя жизнь. А я… Я просто влюбилась в Рим, — выпалила вдруг Кристина, не понимая, почему сразу разоткровенничалась с этой странноватой красоткой.

— Хороший вкус, лапушка. Рим не чета твоей деревне с Кремлем. Язык у тебя приличный. Вполне достаточно, чтобы устраивать свою жизнь… Одеваешься скучно. Да, ведь с твоими доходами, и в самом деле, лучше изображать студентку, чем дешевую шлюху. — Бэ-Бэ эффектно, как-то подчеркнуто грациозно закурила. — Я не из Армии спасения, но кое-чему могла бы тебя научить. Просто так, по доброте душевной. Запомни, — Бербера Пьюзо — очень добрая девушка.

Она значительно посмотрела в глаза Кристины, заронив подозрение в лесбийских наклонностях. Кристина решила ограничить контакты с активной итальянкой. Но та предложила повозить москвичку по магазинам и «кладбищам старины». И вскоре стало очевидно. что опасения Кристины напрасны.

У Берберы оказался чудесный «альфа-ромео» и веселый нрав. Она любила дурачиться, заводя в тупик продавщиц, и громко смеялась своим шуткам. Вечером Бэ-Бэ оставляла Кристину у её отеля, не делая попыток её соблазнить. Когда Кристина рассказала Бэ-Бэ о том, что Вествуд обещал предложить ей какую-нибудь работу, та демонстративно-бурно расхохоталась.

— Ну и фантазии, милочка! Мне уже двадцать семь. И все последние двенадцать лет я вижу на экране Вествуда. Всем известны детали его карьеры, его причуды, вкусы, доходы. У нас открытая страна — частную жизнь тележурналистов потрошат нещадно, выставляя на обозрение грязное белье. Тем более, таких одиозных плейбоев, как Вествуд… Нет, лапуся, он не вспомнит о крошке из России. Красавчик не из тех, кто испытывает недостаток в длинноногих подружках. Тебе нечем ему платить. А Элмер ничего не делает просто так. Заруби себе на носу.

— Бэ-Бэ, честное слово, мне показалось, Элмер искренне обещал… А вдруг… вдруг я ему действительно понравилась? — выставила Кристи свой единственный аргумент.

— Да у него такие как ты в очередь пишутся. Да ещё с чековыми книжками и влиятельными патронами, имеющими возможность, при случае, по просьбе своей куколки помочь и милейшему Вествуду. Лара Арман — его пассия уже более года. Она стала девушкой Вествуда, как только вышла в десятку модных кинодив. Лара — всегда на виду, эффектна и далеко не дура, пробовала сделать имя в журналистике — в общем, такую подружку можно предъявить публике и позволить строить предположения насчет брачных планов.

— Да, они действительно смотрятся великолепно. Я видела по телеку фильм об их поездке в Африку. Очень красиво… — замолчала погрустневшая Кристина.

— А, этот ролик крутили в игре «Угадай адрес». Они вместе ведут телевикторину и постоянно делают вид, что непосредственно после съемок бросятся совокупляться. Такие томные, такие манящие взгляды — прямо акт в эфире. — Бэ-Бэ брезгливо поморщилась. — Только не сомневайся, девочка, дни Лары сочтены. Она никогда не будет его женой. Элмер Вествуд продаст себя задорого!

И вот он все-таки вспомнил её, предложив эпизодическое участие в юбилее какого-то Стефано Антонелли. Возликовавшая Кристина аккуратно согласовала график с менеджером «Карата» и поторопилась доложить новость Бербере. Та сделала большие глаза — информация сильно удивила ее:

— Антонелли? Наш «золотой теленок»? «Гигантское состояние и чистые руки» — поистине, ему место в национальном музее… Поздравляю, цыпленок. Не упусти случая — там будут табуны отменных жеребцов из хороших конюшен.

— Может, мне попросить Элмера за тебя? Похоже, им нужны девушки для массовки.

— Не смеши! — снисходительно промурлыкала Бэ-Бэ. — Моя монументальная фигура не для толпы. К тому же, я намереваюсь провести эти дни в любовном экстазе. Уединенное бунгало на Багамских островах… — Бербера томно закатила глаза, давая понять, что имеет свою богатую событиями жизнь, в которой работа для фирмы «Карат» — всего лишь пустяшный эпизод, каприз взбалмошной синьорины.

Бэ-Бэ не скрывала свое превосходство, но Кристина была далека от зависти: ей предстояло целую неделю проработать бок о бок с Элмером! Подумать только — она будет видеть его каждый день! Уничижительная характеристика, данная Вествуду Берберой, не охладила пыл. Ну и что дурного, если такой мужчина мечтает разбогатеть? Чем он хуже этих вислозадых пузатиков — нефтяных магнатов и королей, ворочающих миллиардами?

Ей искренне хотелось, чтобы случай помог Вествуду стать «золотым теленком». А она, — она посчитала бы щедрым подарком судьбы короткий флирт с ним. Пусть только посмотрит призывным взглядом и полюбит — так, мимолетно, — на день, на два. Она обратит эти крупицы в слитки высокопробного счастья, которыми сможет украшать свою память всю жизнь!

Целая неделя на вилле Антонелли — в цветущем раю, населенном телевизионщиками, актерами журналистами — да это счастливый сон, который не может и присниться московской студентке!

Кристина сразу поступила в распоряжение помощника постановщика, заведовавшего «садовыми эффектами». В окружении стайки молоденьких красоток сеньор Формато энергично ходил по угодьям Антонелли, выискивая живописные уголки. Уже были определены места, на которых состоится основное действие: площадь с фонтаном у входа во дворец послужит местом официальной встречи. Здесь, с высоты нарядного постамента, юбиляр проведет короткий митинг, приветствуя прибывших гостей торжественной речью. Во внутреннем дворике, окруженном колоннадой галереи, будут накрыты гигантские столы для банкета. Когда Кристина впервые увидела «зал» при полном освещении, то просто обмерла от восторга — огромную сцену феерического спектакля окружали резные каменные «кулисы», штабеля вьющихся роз и цветущих кустов. Центральное место за столом, поставленном буквой П, светилось в пересечении мягких, но мощных лучей. Старинное кресло, предназначенное для юбиляра, с высокой резной спинкой ярко алело пустующим пока бархатным сидением.

«Девушек Форсато», как называли здесь массовку, поделили на две группы — нимф и наяд. Нимфы должны были недвижно возлежать на ветвях огромных деревьев, наядам же предстояло украсить своими тела близлежащие пруды.

— Девочки мои, поймите, вас не должно быть ни видно, ни слышно. До тех пор, пока не загорятся бенгальские огни и не взлетят фейерверки, а пьяные гости не устремятся под сень листвы! Вот тогда-то они обнаружат, что парк оживает — от стволов в лунном свете отделяются тени, они кружат, манят, исчезают во тьме… — Форсато изобразил грациозный танец. — Этакий «Сон в летнюю ночь», придуманный Шекспиром и Элмером.

— А сколь далеко мы позволим заходить гостям в их «сне», если он окажется эротическим? — раздался чей-то насмешливый голос.

Форсато стал серьезным:

— У меня есть жесткое указание шефа: никаких скандалов. Никаких эксцессов, способных выплыть в прессе. Среди приглашенных будут весьма влиятельные и заметные люди — мэр, конгрессмены, банкиры, аристократы. Блюсти их репутацию — ваша забота. Учтите, — за малейшее пятно на биографии наших почтенных гостей будете отвечать лично… Если, конечно, кого и трахнут втихаря — в полном уединении — не моя забота. Вествуд характеризовал мне каждую из вас как надежную и сообразительную исполнительницу… Так, с наядами несколько проще.

Форсато повел девушек к пруду, живописно изгибавшемуся среди зарослей парка. На воде покачивались доставленные сюда с киностудии гигантские «листы кувшинок».

— Вот на этих надувных матрасиках вам и предстоит живописно возлежать, прелестные синьорины. Листики имеют якорь и прикреплены бечевкой к столбам на берегу. Если потребуется выбраться — ни в коем случае не добираться вплавь! Тихонечко перебираете канатик, причаливаете в кусты… и чтоб ни звука! В любой ситуации ведете себя как подлинные наяды! — командным тоном завершил инструкцию Форсато и добавил. — На репетиции уточним мои указания.

Кристина во время инструктажа восхищенно улыбалась серьезному начальнику, — уж очень он напоминал знаменитого персонажа из старой кинокомедии «Карнавальная ночь».

В фургончике с реквизитом девушки переоделись в предложенные костюмы. У Кристины оказались мини-трусики телесного цвета и гирлянда пластиковых лилий, должная опоясывать торс. Кроме того, имелась белая капроновая вуаль, в которую следовало драпироваться, сливаясь с вечерним туманом.

Девушки оглядели друг друга и, прыская от смеха, выскочили во дворик показаться главному режиссеру. Форсато выстроил как на парад шеренгу полуобнаженных красоток, ожидая появления Элмера. Главный режиссер зрелища был чрезвычайно занят в эти дни, проносясь, как командир, среди своих готовящихся к бою войск. Ищущему взгляду Кристины удалось несколько раз поймать его высокую фигуру в узких вытертых джинсах и белой майке, превращавших сорокалетнего Вествуда в юношу. Во всяком случае, издали. Вблизи он выглядел уставшим, серьезным и властным.

Внимательно окинув взглядом строй нимф и наяд, Элмер бросил несколько слов стоящей рядом с ним помощнице. Та живо черкнула что-то в блокноте, который постоянно таскала с собой. Вообще, эти две фигуры, — высокая юношеская Элмера и приземистая, полнозадая — его помощницы, Риты Тичелли, казались неразлучными.

Элмер устало погрузил лицо в ладони и на минуту задумался. Затем, подняв глаза на девушек, улыбнулся:

— Отлично, крошки. Целиком придерживайтесь инструкций сеньора Форсато. Постарайтесь не простудиться — вода сильно охлаждается ночью. Только, пожалуйста, обойдитесь без помощи горячительных напитков. Категорически запрещено употреблять спиртное во время работы. Ну, а после отбоя — я думаю, часа в 2–3 ночи, — вы полностью свободны. Надеюсь, мы расстанемся друзьями… Удачи!

Он кивнул актрисам и поспешно удалился в сторону дворца. Навстречу ему летела высокая брюнетка с невероятным декольте и осиной талией, затянутой корсажем простенького деревенского платья. Смоляные кудри развивались на ветру, огромные глаза горели. Она подхватила Элмера под руку, бедром отстранив Риту, и что-то горячо ему зашептала на ухо. Кристина узнала в красотке Лару Арман, и ещё поняла, что Лара, несомненно, изображает Джину Лоллобриджиду. Такой, какой она запечатлелась в памяти зрителей незабываемого «Фанфана-Тюльпана».

Кристина немного погрустнела и ей даже стало казаться, что взгляд Элмера, на секунду выделивший её в толпе статисток, был случайным. Но нет! Она одиноко стояла в своих гирляндах у фургончика, поджидая очереди переодеться, как кто-то коснулся её плеча. Элмер! Один, без Риты.

— Привет, русская наяда! У вас это называется по-другому. Я читал. Если девушка утонула, она становится водяной девой. Ты очень подходишь для этой роли — длинные волосы, прозрачная кожа, — жаль, что весь вечер придется мокнуть в темноте. Извини! Зато деньги получишь хорошие. — Он опять улыбнулся чудесными светлыми глазами, окруженными лучиками мелких, веселых, соблазнительных морщинок. И взял из рук подоспевшей Риты бумажный стаканчик с дымящимся кофе.

— Чао! — Кивнул он Кристине, и, шутливо подхватив одной рукой Риту за необъятную талию, направился к ожидавшим его пиротехникам.

И вот наступил день «премьеры». С раннего утра все были на месте и по крайней мере половина женщин находилась на грани истерики. Время неумолимо двигалось к восьми часам, когда должен был начаться съезд гостей.

— Святая дева Мария! Сколько неожиданных сюрпризов сулит сегодняшнее шоу! Только бы обойтись без судебных разбирательств, — подняв глаза к небу, бормотал Форсато. — Иной раз экспромт судьбы самому дорого обходится самому невиннейшему из смертных!

Сердце Кристи колотилось в предвкушении подобного экспромта. И две ночи не мог уснуть перебиравший в уме всевозможные эксцессы на съемках Вествуд.

Отец Элмера — американец, известный в молодости теннисист, стал спортивным комментатором и оставил жену — итальянскую эстрадную певичку. Когда Элмеру было 12 лет, Джулия вторично вышла замуж за преуспевающего промышленника, сумев дать пасынку достойное образование и обеспечив ему «старт». Карьеру на телевидении Элмер сделал сам. С 17 лет он вообще жил отдельно, регулярно посещая мать в праздничные дни с букетами цветов. Судьба многое дала Элмеру — обаяние, смекалку, особый многоплановый шарм, позволивший стать кумиром зрителей. Но деловой хватки у него не было. Как говорил Карлино — врожденная финансовая несостоятельность.

— Слава богу, не половая, — мрачно шутил Элмер, не снизивший даже за рубежом сорокалетия интереса к прекрасному полу, а также не терявший надежды хорошенько разбогатеть.

Общение с Антонелли пробудило в нем неожиданную зависть — казалось, Элмер впервые осознал, что такое настоящий размах и настоящие деньги!

Это шоу обошлось юбиляру не дешевле, чем съемки какого-нибудь голливудского триллера. Но Стефано не скупился, не требовал отчета в затратах, легко выписывал счета. Непостижимо! Выходит, жмотство и скаредность не обязательный спутник богатства! Стефано транжирит легко, как богемный лоботряс, а зарабатывает не хуже, чем самый прижимистый из воротил. К тому же вдовеет уже десять лет, а никому из красоток не удалось прибрать столь лакомый кусочек к рукам. Дочка Стефано в 14-летнем возрасте разбилась в собственном спортивном самолете, а сын с рождения находился в клинике для безнадежных детей. Ошибка судьбы, случайность — родовая травма, — и единственный наследник огромного состояния, преемник большого семейного дела, пускает слюну в палате со звуконепроницаемыми стенами и мусолит сахарных зайчиков. Жестоко, порой, играет Фортуна…

Поддавшись общему волнению, Кристина плохо соображала, что с ней происходит. Она старалась не упустить из виду сеньора Форсато, чтобы ровно в 19.45, погрузившись на резиновый плотик, отчалить от заросшего осокой берега.

Русской наяде достался удаленный участок пруда, образующий маленькую заводь среди живописно склоненных ветвей серебристых ив. Закрепив канатик на берегу, ассистент Форсато — веселый парнишка лет восемнадцати, оттолкнул «ложе» Кристины от берега.

Растянувшись на «листе», она сделал вид, что собирается вздремнуть. Но сна не было и близко. Кристине хотелось вертеться, говорить, встречать гостей, сновать среди букетов и лакеев, улыбаться знаменитостям, роскошным кавалерам, блистать и очаровывать всех подряд в свете прожекторов, вспышках блицев, стрекоте камер, волнующем шелесте комплиментов… Ах, как хотелось на бал спрятанной среди ночных кустов Золушке! Тем более, её принц был там — в самом центре невиданного веселья! Кристина прислушалась — башенные часы пробили восемь раз, из репродукторов полилась тихая музыка, над дворцом вспыхнуло сияние, — это включилось полное праздничное освещение.

В парке было тихо. Ничто не выдавало присутствия замерших на деревьях нимф и дриад. Да и вряд ли они были в этой отдаленной части парка. Кристине казалось, что она совершенно одна, брошенная, забытая. Обидно, до слез обидно чувствовать свою ненужность, когда в каждой клеточке зудит желание нравиться, покорять, вызывать завистливые взгляды, полные любовного томления вздохи… Кристина опустила ладони в воду, коснулась белеющей в темноте лилии. Она оказалась настоящей, — прохладной, нежной, пахнущей болотом. Оборвав плотный стебель Кристина вплела цветок в распущенные волосы. Потом легла на спину, закинув за голову руки. Огни праздника словно раскинули над дворцом светящийся купол, но дальше, над лесом, небо казалось бархатисто-черным, и в этой черноте мерцали россыпи ярких звезд. Где-то рядом гремел фантастический праздник. Но не для Кристины, для других. Ей стало грустно и тяжело, как ни разу ещё не было в Риме. Отчетливо всплыл в памяти подмеченный сегодня эпизод: ослепительно-нарядный Элмер обнимает свою Лару. А та, заметив, что она в центре внимания, впивается в губы любовника долгим, интимным поцелуем. Похоже, Бербера ошибается — парочка скоро объявит о помолвке.

Со стороны замка доносились звуки оркестра, знаменующие начало застолья. В животе заурчало от голода. Она видела сегодня серебристые рефрижераторы, из которых служащие доставали коробки со всяческой снедью, бутыли и бочки, ящики с винами. А потом деликатесы, превращенные руками многочисленных поваров в произведения искусства, стали появляться на столах. Такого Кристине ещё не приходилось видеть. Даже сюда, казалось долетали запахи жареной дичи, невероятных соусов и аппетитнейших пирожков…Чтобы не заплакать, она снова уставилась на звезды, стараясь понять, где же находится её, — путеводная. И выбрала самую яркую, красноватую, висящую прямо над головой. А потом из-за верхушек деревьев медленно стал выплывать зеркальный диск луны. Как завороженная, следила заплаканная наяда за торжественным явлением ночного светила и, наверно, задремала.

Ее разбудил холод — от воды пахло сыростью, резина матраца леденила спину, по коже побежали мурашки. Оркестр играл вальс совсем рядом и звуки, доносящиеся из недосягаемого мира, казались особенно заманчивыми. Бал в самом разгаре, а она мерзнет в темной заводи, прелестная, соблазнительная, никому не нужная. Слезы хлынули градом. Она упивалась рыданиями, чувствуя, как оттаивает сердце и отступает обида.

— Buonasera, signorina! Вы не простудились? — раздался с берега тихий мужской голос.

Кристина замерла.

— Вы спите, прелестная наяда? — мужчина выступил из-за дерева.

В сумраке белела на груди рубашка и серебрился ореол вокруг головы.

— Добрый вечер, — откликнулась она. — Прекрасный праздник, не правда ли?

— Мне кажется, у вас стучат зубы и сильный насморк. — Мужчина присел и быстро нащупав канат, стал притягивать к берегу плотик.

— Простите, сеньор, наяды принадлежат водной стихии, а не земле, попыталась остановить его Кристина в полном замешательстве. Она не представляла, как следует вести себя с незнакомцем, если он окажется излишне настойчив.

— Ну выходите же, детка! Здесь совсем мелко. Вам не придется плыть, скомандовал мужчина, причалив «лист» к заросшему травой берегу. Кристина приподнялась, закутавшись в капроновую вуаль, и соскользнула в воду. Здесь и было-то всего по колено! Незнакомец протянул ей руку, помогая выбраться на сушу. В два прыжка Кристина оказалась рядом с ним на тропинке и, подняв глаза, ахнула. Она сразу узнала его, — в безупречном фраке, сияя белизной нарядной сорочки и серебром густой седой шевелюры стоял виновник торжества — сам Стефано Антонелли.

— Ну зачем так пугаться, словно я приведение! Удрал с собственного юбилея. Шестьдесят лет — это не так уж весело. А празднество напоказ — и вовсе скучно. Ведь синьор Антонелли — это только повод. Повод позабавиться, позубоскалить, для кого-то — блеснуть, кому-то отомстить. Здесь у каждого свои игры, детка… Да вы дрожите!

Стефано, не колеблясь, набросил на плечи мокрой наяды свой благоухающий чудесным парфюмом фрак. И придерживая её за руку, повел по тропинке в глубину парка.

— Не бойтесь, мы не заблудимся. Это мое любимое место в саду. Здесь озеро делает петлю и мне всегда нравилось уединяться в зарослях. К тому же, отсюда ведет тайная тропинка к дому. Не к тому подъезду, перед которым сейчас танцуют, а секретному, личному! — он с улыбкой прижал палец к губам и в этот момент в небо взметнулась очередная порция фейерверков. На минуту сад осветился фантастическим трепетным светом. Кристина увидела, что глаза её спутника добрые и насмешливые, а он довольно заметил:

— Кажется, и мне, наконец, повезло. Я заполучил прекраснейшую даму на этом празднике. Неплохой улов для неудачливого рыбака!

— Я так много слышала о вас лестного, что теперь очень смущаюсь, призналась Кристина. — А когда я смущаюсь, то забываю итальянские слова.

— Вы славянка, не правда ли? Или шведка?

— Я русская. Меня пригласил сюда Элмер Вествуд. Вообще, я — сотрудница фирмы «Карат». Работаю моделью по контракту. А живу в Москве. Осталось ещё целых тридцать дней!

— Вот видите — напрасно грустили, — скоро вернетесь к своему жениху, подбодрил её добрый сеньор и Кристина едва сдержалась, чтобы не оспаривать этот невинный тезис, страшно её бесивший. Что они все тут придумывают для неё некого московского «принца» — дачного кавалера или, может, бородатого Эдика? И зачем она понадобилась самому Антонелли?

Никем не замеченные, они прошли по темной аллее к дому, и Стефано вдруг распахнул спрятавшуюся среди колонн дверь:

— Не робейте. Вам действительно надо срочно согреться. Гвидо! обратился Антонелли к кому-то в темноте, — проводи синьорину в голубую спальню и напои горячим шоколадом. Пусть согреется и поспит.

— Нет-нет! — испугалась Кристина. — Синьор Вествуд будет искать меня после завершения праздника! Я и так нарушила инструкции…

— Стефано погладил её по голове. — Детка, поверьте, Элмеру совершенно не до вас… Но если вы так ответственны, я непременно предупрежу его, что вы остались ночевать у меня… Боже, как очарователен этот цветок в мокрых волосах! Гвидо, не правда ли, наша гостья похожа на русалку? Милая девочка, она может получить воспаление легких… Позаботься об этой наяде, мой друг. Мне необходимо проводить гостей.

Стефано скрылся. В сопровождении величественного слуги, не менее нарядного, чем мэр, Кристи, все ещё во фраке хозяина дома, прибыла в спальню. От вида этой комнаты у неё закружилась голова — царское ложе под балдахином лазурного шелка, высокие дворцовые окна за воздушными, изысканно драпированными шторами, старинная мебель с позолоченной резьбой, картины и всюду — вазы с цветами!

— Сеньора, пожалуйте в ванну, — Гвидо распахнул перед ней дверь и осторожно снял с плечей фрак. — Вы найдете там все необходимое. Я прикажу затопить камин и согреть молоко.

С почтительным кивком слуга удалился, а Кристина первым делом кинулась к зеркалу. Ну и ну! Что за чучело! А её убеждали, что это — несмываемая косметика. Тушь от ресниц расплылась по щекам, помада размазана до ушей, а голубые тени, окружавшие глаза, отпечатались даже на лбу! И Антонелли ещё сделал ей комплимент! Он просто посмеялся над жалкой замерзшей девчонкой…

Но что бы тогда все это значило? Кристина терялась в догадках почтеннейший сеньор привел её в спальню и заявил, что оставляет до утра. Это звучало совершенно определенно. Но почему среди фей этого ночного бала он выбрал её — девочку из массовки, дрожащую среди озера, со смехотворно размалеванным лицом?

Волнение не мешало Кристи насладиться великолепием ванной комнаты, представлявшей миниатюрные дворцовые покои — с колоннами, изящным диваном, зеркалами, пальмами, цветами и огромной ванной на возвышении, в форме какой-то древней ладьи или саркофага.

Решив не углубляться в размышления, Кристина наскоро приняв душ, укуталась в темно-синий длинный халат, обнаруженный в шкафу среди других абсолютно новых вещей. В спальне уже потрескивали дрова в камине, а на столике, придвинутом к ложу, стоял серебряный поднос с хрустальным бокалом, маленький серебряный чайничек, заполненный горячим молоком, вазочка с крохотным печеньем и одинокой розой в высоком бокале. Кристина вновь почувствовала как голодна — лишь утром ей далось перехватить чашку кофе с бисквитом. Поэтому первым делом она съела все печенье, не заметив, как опустела вазочка. За этим занятием её и застал Стефано.

— Ну как, малышка, все в порядке? — он окинул взглядом гостью и столик с пустой вазочкой. — Ах, я старый олух! Как я не сообразил, — вы ведь голодны! Не спорте! Нимфа резвилась в пруду, пока сотни ртов с удовольствием уничтожали шедевры пиршественного стола.

Стефано достал из кармана радиотелефон и отдал короткие распоряжения на кухню. Он уже успел переодеться, по-видимому, в домашний костюм, мягкая шерсть свободного пиджака выглядела уютно, а в распахнутом вороте трикотажной рубашки виднелась смуглая шея и часть груди с серебристыми волосками.

— Я испортила ваш парадный костюм?

— Девочка, теперь до семидесятилетнего юбилея он мне не понадобится. А за это время я подберу себе новый.

— Вы все время подшучиваете надо мной. Потому что я приехала из слаборазвитой страны и плохо ориентируюсь в этой жизни. Многое мне, конечно, кажется непонятным. Но я убеждена, что в вашем шкафу найдется ещё дюжина смокингов, — выпалила Кристина. — И комплимент вы мне сделали нечестно — я была вся испачкана косметикой, которая, как меня убеждали, не растекается в воде.

— А в слезах — очень даже! Вы же плакали, малышка, горько плакали. Я довольно долго наблюдал за вами — любовался. Под луной ваше тело на серебристой воде, действительно, выглядело как мраморное. И эти чудные волосы… — Стефано кончиками пальцев коснулся длинных светлых прядей.

Дверь распахнулась. Два официанта вкатили двухэтажный столик, уставленный разнообразными деликатесами.

— Это все вам. И чтобы крошки на тарелках не осталось. Жуйте. А я расскажу вам вашу историю. — Стефано сел в глубокое кресло, придвинув его к кровати, на которой полулежа ужинала Кристина.

Она вначале сделала попытку переместиться в кресло, но Стефано остановил ее:

— Уставшие красивые девочки у нас в стране обычно ужинают в постели. Если, конечно, они мои гостьи.

Кристине пришлось переместиться в кровать и, укатавшись в голубые атласные пуховики, позволить разместить над своим животом специальный столик. Вот это ситуация! Есть полулежа тремя вилками в присутствии настоящего аристократа, да ещё нечто такое, что и видишь в первый раз!

Она робко коснулась вилкой затейливого блюда, не зная, как положено по этикету расправляться с такой едой.

— Забудьте условности, девочка. Забудьте все — вы юны, здоровы, голодны, в конце концов вы отлично поработали — так ешьте! Рвите перепелок руками, вгрызайтесь в ананас! Не бойтесь смутить меня. Я не ударю лицом в грязь на королевском приеме, но могу разделить трапезу и с портовыми грузчиками. Всякое пришлось повидать в жизни. Но больше всего я ценю в людях естественность.

Со вздохом Кристи приступила к выполнению указаний хозяина дома и через пару минут, действительно, забыла о всяких условностях. Яства были столь вкусны, а её собеседник столь добр и прост, что в этой прекрасной спальне она почувствовала себя как дома.

— Так я начинаю свой рассказ? — Антонелли внимательно посмотрел на гостью, — она одобрительно кивнула. — Вы из Москвы… Семья средняя, интеллигентная, бедная. Простите, — это по нашим меркам. Умненькой красивой девочке очень нравились иностранные кинофильмы-сказочки о красивой жизни, вроде «Римских каникул». Впрочем, это старый фильм, вы, наверно, не видели…

— Видела! — с полным ртом буркнула Кристи.

— Девочка носит дешевую одежду, заглядывается на красивые витрины… Она мечтает о шикарном автомобиле, уютном доме и благородном юном кавалере, способном дать ей счастье…

Кристина искоса поглядывала на сочиняющего ей биографию итальянского богача, удивляясь тому, насколько банальными и примитивными оказывались при взгляде со стороны её самые заветные желания.

— Хорошенькая девушка вправе мечтать о роскоши, удовольствиях, празднике, — продолжал Стефано, — а жизнь скудна, тосклива, бесперспективна… Девочка рискует — и как-то проскакивает на передовую, чтобы её заметили, дали шанс… Пришлось, наверно, поступиться принципами, внушаемыми семьей, и девочка выиграла! Ее заметили, пригласили работать в Рим!.. Грезы стали реальностью. Но вот уже скоро умненькая наблюдательная девочка начинает замечать, что рекламный блеск «вечного города» обманчивая шелуха. А за ней корысть, расчет, эгоизм… Гостья оказывается в стороне, на обочине чужого праздника. — И тогда она горько плачет о своей загубленной юности, об увядающей мечте…

Закончив свое печальное повествование. Стефано с интересом присматривался к гостье. Отложив вилку и нож, Кристина, казалось, раздумывала, стоит ли затевать дискуссию или принять версию гостеприимного хозяина без дополнений.

— Ведь вас, сеньора, на самом деле не ожидает на родине любящий жених? — задал провокационный вопрос Антонелли.

— Увы, мое сердце свободно, если вас интересует этот аспект проблемы. — Кристина смутилась. — Смешно делать заявления, лежа в постели… но вы немного ошиблись, сеньор Стефано… Да, я плакала сегодня, впервые за два месяца, проведенных в Риме. И плакала не от того, что разочаровалась в «мишурном блеске красивой жизни»… О нет! я размазывала злые слезы от обиды и зависти. Да, — зависти! К тем, кто веселился, ел, танцевал… И мне так хотелось доказать всем, что я не хуже!.. Не хуже звезд и графинь, не хуже этой Лары, что все время виснет на Вествуде… А Рим не может разочаровать меня. Я полюбила его и буду любить, что бы со мой ни произошло…Вот… Я же предупреждала, что совсем плохо говорю по-итальянски, когда волнуюсь. — Кристина нахмурилась. Она далеко не была уверена, что поступила правильно, пустившись в откровения.

— Говорите вы прелестно. Не знаю, то ли пикантный акцент украшает вас, то ли благодаря юному очарованию ваш итальянский так забавен… Впрочем, это не меняет сути: моя гостья прекрасна, как наяда и свободна от любовных чар. — Антонелли смотрел подозрительно и насмешливо на хмурящуюся все больше Кристину. — Но признайтесь, детка, разве в мире ваших грез, полном всяческого бренного великолепия нет места для «бессмертной любви», о которой тысячелетия твердят поэты и мечтают романтические барышни?

— Идея любви, весьма абстрактная, конечно, существовала. Русские девушки буквально заражаются ею вместе с прочитанной классической литературой. — Кристина подтянула одеяло до подбородка и строго добавила. У нас много читают, сеньор Антонелли. Вероятно, из-за скудных возможностей иного времяпрепровождения… Так вот, моя абстрактная влюбленность получила конкретные очертания. = Она помедлила. — Элмер Вествуд… Ведь в него невозможно не влюбиться, правда? Даже если заведомо безнадежно?

Стефано засмеялся:

— Я не женщина, но думаю, этот господин — весьма привлекательный объект для флирта. Однако, в качестве претендента на Ромео я бы его не рекомендовал.

Кристина смутилась, ей показалось, что она обидела Стефано, говоря об увлечении другим мужчиной. И вспомнила наставления Эдика: «Никого не волнует, что там у тебя в душе. Тот, кто платит, вправе считать себя Шварценеггером, Бельмондо или Ромео. И ждать любви на полную катушку.

Да разве можно сравнить московского «патрона» с сеньором Атонелли? Значительное, по-мужски привлекательное лицо, проницательность и мягкость в шутливом взгляде… Этот человек привык подчинять. Он умеет быть щедрым и властным. Он любит жизнь и знает, как получать от неё удовольствие.

— Здесь стало жарко. — Кристина откинулась на подушки и сбросила одеяло. Халат распахнулся, открывая обнаженные стройные ноги, светлые волосы рассыпались по плесам.

Стефано поднялся и, стоя у кровати, наблюдал за девушкой с видом знатока.

— Поверьте, mia cara, Антонелли редко ошибается в оценке капитала. Ваши достоинства огромны, но, увы, бренны. Как бренно все ценное в этой жизни — красота, молодость, страсть и даже… аппетит… — Он с улыбкой посмотрел в расширившиеся глаза Кристины.

— Действительно, мне кажется, я никогда больше не захочу есть… охотно согласилась она.

— А как же с остальными желаниями? Вы больше не захотите Вествуда?

— Нет. — Ответила Кристи, не отводя от него взгляда. — Я теперь буду мечтать о другом. — Ее голос перешел на шепот, тело томно обмякло.

— Вот и помечтайте, дорогая. Хорошее занятие на полный желудок, посоветовал Антонелли, потрепав её по щеке и направился к выходу. Спокойной ночи! — пожелал он уже в дверях и заметив недоумение на лице девушки, добавил:

— А завтра, если не возражаете, синьорина, мы позавтракаем вместе. По-домашнему, на садовой террасе. Вы не против омлета с помидорами?

Бэ-Бэ никак не могла поверить, что Стефано так и не навестил юную нимфу в роскошной спальне.

— Может, у него в штанах не все на месте? Или ты, лапуся, морочишь мне голову? — Бэ-Бэ взбила пышные волосы и томным кивком головы отбросила назад длинные пряди, скрученные в блестящие смоляные пружинки.

В этот вечер она оделась особенно вызывающе — яркие шелка кое-как держались на монументальном торсе. То одно, то другое смуглое плечо оказывались обнаженными, и Бэ-Бэ с наигранным смущением поправляла слишком свободное декольте, не обращая внимания на обнажавшуюся на мгновения грудь. Было очевидно, что её бы ничуть не смутила прогулка нагишом. «Шмотки нужны только для того, чтобы их срывали с тебя — натурально или в воображении, считала Бэ-Бэ. — В этом смысле понятна страсть мужиков украшать свою куколку, словно рождественскую елку: что оденешь, то и сорвешь.

Когда приятельница пригласила Кристину поужинать и посплетничать в уютном уголке, та решила, что они нагрянут в какой-нибудь шикарный ресторан. Но погнав свой «альфа-ромео» по невзрачным улочкам римской окраины, Бэ-Бэ остановилась возле мерцающего зеленым неоном бара «Фокстрот с лягушкой» — местечка далеко не фешенебельного. Обшарпанные дома, грохот проносящихся рядом железнодорожных составов, сомнительные типы, слоняющиеся возле популярного, видимо, в этих местах, увеселительного заведения.

Бэ-Бэ весело подмигнула помрачневшей Кристине и смело подтолкнула её вперед:

— У меня здесь полно дружков, да и дельце одно есть. Потом смотаемся в «Тихий ангел». Не робей, дуреха.

Действительно, завидев Бэ-Бэ, к ним выскочил хозяин бара и провел сквозь толпу танцующих к свободному столику в углу, недалеко от эстрады. Клубы сигаретного дыма, запах пота и перегара, липкий пластик на круглом столике — все это не столько пугало, сколько удивляло Кристину. Поистине, Бэ-Бэ непредсказуема — завсегдатайка шикарных клубов элитарной богемы, она чувствовала себя как дома в местах изысканной публики и совсем не терялась здесь — на «дне» многоликой столицы. И умела выглядеть совсем по-разному, словно одевалась и гримировалась для разных ролей. Изображая дешовую шлюху, она использовала соответствующий лексикон.

— Колись, цыпка, не строй из себя целку. Что там у вас вышло на самом деле с этим благонравным мудаком? — рассеянно бросила она Кристине, как только им принесли заказ — два фирменных коктейля.

— Нет, Бэ-Бэ, клянусь, он не прикоснулся ко мне пальцем! — воскликнула Кристина не то с восторгом, не то с возмущением.

Она до сих пор не могла разобраться с своей оценке Антонелли. Пожелав ей спокойной ночи, Стефано удалился, но Кристина не стала запирать дверь, хоть сразу заметила торчащий изнутри ключ, огромный, бронзовый, как в музеях. Спала она урывками, прислушиваясь к шагам в коридоре. А когда начало светать, наконец, крепко уснула. И тут её потревожил звонок. Не в силах открыть глаза, Кристина нащупала телефонную трубку, ещё плох соображая, где она и что происходит.

— Доброе утро, наяда! Через пять минут Генри проводит вас к завтраку. Я уже успел посетить спортивный зал и ответить на дюжину поздравлений. Стефано говорил с ней, как с милой крошкой — племянницей или даже дочкой, заглянувшей к папаше погостить на студенческие каникулы. Вот только это официально-отстраненное «вы»…

Быстро приняв душ, Кристина раздумывала, что одеть — не появляться же на завтрак в гирлянде пластиковых водорослей или в банном халате?! В дверь тихо постучали и на пороге появился Гвидо с каким-то шелковым покрывалом на вытянутой руке.

— Хозяин прислал вам тогу из своей коллекции. Надеюсь, вы разберетесь в фасоне?

Кристина поблагодарила и не слишком раздумывая, накинула на голое тело мягкую голубую ткань, сколотую на левом плече крупной металлической пряжкой.

— Браво, браво, вы очаровательны! — приветствовал её появление на террасе Стефано и кивнул Гвидо, — Скажите Фабине, что она может подавать завтрак.

Терраса, с мраморными колоннами, увитыми плющом, с каменными вазонами на балюстраде, переполненными цветами, как пивная кружка пеной, с мягким ковром, покрывающим каменные плиты, и столиком, сервированным зеркально блестящими серебряными приборами, была как на картинке. А вот сам завтрак… Омлет с помидорами, подсушенные тосты, немного икры, масла и джема, — трудно представить, куда делась аппетитная еда, доставленная вчера тяжеловесными трайлерами.

Стефано улыбнулся, заметив припухшие сонные глаза гостьи.

— Не выспались — ждали визита. Ах, детка… Вам, наверно, не легко достался итальянский контракт? Что, приставали с нежностями важные покровители?

Кристина выдержала насмешливый взгляд:

— Пару раз. Мне, видимо, повезло. Не пришлось торговать своими прелестями на каждом углу. Хотя, не скрою, я могла зайти гораздо дальше, добиваясь цели. На войне — как на войне!

— Спасибо за откровенность. А цель — блистать на обложках?

— До этого мне было слишком высоко. Я бы не допрыгнула… Ведь у меня нет ни денег, ни влиятельной семьи… — Кристи хлебнула горячий кофе и вздохнула с облегчением. Потом, откинувшись на спинку плетеного кресла, обвела взглядом открывающийся с террасы ландшафт.

Покрытые лесами холмы, блестящие поверхности прудов и озер среди деревень, купола и башенки собора вдалеке, а внизу, в окружающем замок парке — лестницы и фонтаны, цветники и статуи: все как в кино про миллионеров.

— Мне просто хотелось красиво жить, — с вызовом призналась она. Хотя, для владельца всего этого мое заявление звучит глупо.

— Нисколько. Вы очень красивая девушка и, кажется, сильная. Вы просто обязаны не только предаваться грезам, а делать свою жизнь комфортабельной и красивой. Роскошь — это не излишества, детка. Это способ существования утонченных, возвышенных натур. Ну и, конечно, возможность помочь тем, кто менее жизнеспособен в этом мире: сирым и убогим.

— Благодарю вас, сеньор Антонелли, за изящное оправдание того, что называется распутством и грехом… Все же мне жаль, что я не дождалась вас ночью. — Прищурившись, Кристина с вызовом посмотрела на своего собеседника, который ей явно нравился.

— Но вы же признались, что влюблены в Элмера. Я старомоден и способен понять это чувство. Ведь для вас, на самом деле, не существует никого другого?

Кристина покачала головой:

— Я просто свихнулась на своих новых кумирах — Элмер и Рим — самое прекрасное, что есть сейчас в моей жизни.

— А я так надеялся, что хоть с краю, бочком, примкну к этой блестящей компании, — вздохнул Стефано. — Видать, поторопился с выводами, старый сентиментальный «фавн». Вытащил мокрую девочку из воды и уже решил, что имею право на покровительство и дружбу.

— Сеньор Стефано! — Кристина с мольбой протянула ему ладошку. — Прошу вас, не выбрасывайте меня из своей памяти, своего сердца… Мне так нужен… — Она смутилась и покраснела.

— Друг и защитник, девочка, — договорил Стефано. — В этом совсем не стыдно признаваться, когда тебе всего двадцать, ты живешь в чужой стране и зарабатываешь гроши. Не сомневайся, — Стефано Антонелли всегда протянет тебе руку помощи. Вот видишь, я уже перешел на «ты». И прошу называть меня просто Стефано.

— Спасибо. — Кристина смотрела очень серьезно. — Это большой подарок для меня, сеньор Стефано… Мне опять хочется плакать, только на этот раз от радости… Я верю, что ваши слова не формальность и не бравада перед наивной глупышкой.

— Но мне бы не хотелось, чтобы доверчивая девочка тут же ринулась проверять серьезность моих заверений. Надеюсь, ты не натворишь глупостей. Не станешь бегать с пистолетом за неверным возлюбленным и не попросишь у меня миллион лир на оплату долга в казино?

— Я постараюсь вести себя достойно столь высокому покровительству. Заверила Кристина, смутно ощущая, что в её римской жизни открывается новая, увлекательная глава.

— Забавный хрыч. И что ему в самом деле надо — быть добрым папочкой? А знаешь, бывает и такое извращение, — прокомментировала рассказ Кристины Бэ-Бэ, не отрывая глаз от сцены. — Вот, сейчас появится мое солнышко! Смотри внимательней — сногсшибательное зрелище! С самками в зрительном зале творится нечто невероятное!

На сцене погас свет, и в темноте с треском взвилось пламя факелов, покрывая отблесками лоснящийся обнаженный торс огромного негра. Едва перепоясанный на бедрах узким жгутом ткани, атлет играл огненными палицами, извиваясь в любовном танце.

— Половой акт с огнем! Это бешенство, эти судороги — экстаз! — Бэ-Бэ, подавшись вперед, жадно следила за каждым его движением, а когда номер кончился и сцену залил свет, протиснулась вперед, посылая негру воздушные поцелуи и делая какие-то знаки.

— О, Джекки! — простонала она, вернувшись к столику, и скомандовала Пошли быстрей, крошка.

Они вышли на улицу и обогнув дом, свернули в тесный, смердящий помойкой двор. Здесь, среди горы ящиков и металлических баков с отбросами находилась дверь, ведущая в хозяйственные помещения бара. Вскоре она отворилась и Бэ-Бэ кинулась навстречу своему дружку, переодевшемуся в джинсовую пару, состоящую из разодранных брюк и жилета с обтрепанными краями, одетого прямо на голое тело.

Последующие события разворачивались так быстро, что Кристина не успела понять, откуда взялась темнокожая женщина, пантерой метнувшаяся к Бэ-Бэ и вцепившаяся ей в волосы. Противницы упали на грязный, покрытый зловонными лужами булыжник и стали кататься у ног растерявшихся зрителей — Джекки и оторопевшей Кристины. Впрочем, Джек только внешне оставался спокойным. Его тело напряглось, а в руке блеснуло лезвие ножа. «Как в кино», — подумала Кристина, прижимаясь спиной к холодной кирпичной стене.

Тем временем дерущиеся уже были на ногах, разойдясь и приготовясь к новой схватке, как боксеры на ринге. Темнокожая женщина с изодранным в кровь лицом пятилась в сторону Кристины, не замечая её, а Бэ-Бэ, в лохмотьях развевающегося шелка приближалась к Джеку, ища у него защиты. И вдруг — лезвие мелькнуло в воздухе, негритянка победно взвизгнула, поймав нож, а Джек, нырнув за дверь, видимо, держал её изнутри, не пуская рванувшуюся за ним вслед Бэ-Бэ. Прижавшись к двери, она с посеревшим лицом, следила за приближающейся противницей. Намерения у негритянки были, по-видимому, самые серьезные — с воинственным воплем — «Прощайся с жизнью, ублюдок!» — она метнулась к своей жертве, сжимая нож. Кристина не поняла сама, как рванулась вперед, сбив с ног не ожидавшую нападения женщину.

В следующую секунду Бэ-Бэ уже сидела верхом на своей сопернице, скрутив ей руки и вдавливая лицом в грязь. Почти тут же взвыла на улице сирена полицейской машины. Очевидно, кто-то из жителей дома, привыкших к подобным потасовкам, вызвал карабинеров. Бэ-Бэ бросила женщину, смачно двинув ей напоследок острым носком туфли в ребра и схватив за руку остолбеневшую Кристину, метнулась прочь.

Чудом разминувшись с полицейскими, они сели в машину и Бэ-Бэ, включив мотор, резко нажала на газ. «Альфа-ромео» понесся по темным улочкам, взвизгивая шинами на поворотах, а вместо объяснений из кривившихся злобой уст Бэ-Бэ вырывался поток ругательств. Кристина поняла совсем немного. Очевидно, это был отборный лексикон, не входящий в словари.

— Сукин сын, мразь, — уловила Кристи обвинения в адрес Джекки. — Так меня подставить! Отдать меня на растерзание своей сучке! Подонок — ты ещё откусишь свой…, черномазая свинья!

Вдруг Бэ-Бэ резко затормозила и вопросительно уставилась на свою спутницу:

— Куда мне деваться? Домой нельзя. Он прирежет меня… Он достанет меня из-под земли!.. — Бэ-Бэ уронила всклокоченную голову на руль и зарыдала. — Послушай! — она заискивающе схватила Кристину за руку. — Едем к твоему защитнику! Подружка, мне может помочь только всемогущий сеньор Антонелли. Ты не представляешь, в какое грязное дело втянули меня эти черномазые!

— Наркотики! — ужаснулась Кристина, и Бэ-Бэ виновато опустила глаза.

Через час обе девушки сидели в кабинете Стефано, ожидая появления хозяина.

— Что произошло, детка? Ты вытащила меня из постели! — торопливо вошел он в комнату и, увидев Бэ-Бэ, недоуменно замолчал.

— Это моя подруга Бербера. Ей нужна помощь… — пролепетала Кристи, не уверенная в том, можно ли называть малосимпатичную ей особу подругой, да и стоит ли втягивать Стефано в неприглядную историю… Не с такой просьбой предпочла бы она обратиться к этому человеку.

— Стефано, вы оказались провидцем: у нас с Берберой, действительно, плохие дела. Правда, я толком не поняла, что произошло. Лучше она сама все вам расскажет.

Чтобы не мешать разговору Кристина вышла на балкон. В воздухе замерла предгрозовая тревога. По всему горизонту беззвучно мерцали зарницы, кроны деревьев в парке казались высеченными из камня — ни дуновения, ни трепета листа. А ведь через полчаса здесь, вероятно, будет свирепствовать ливень, ломая ветки и бросая в стекло водяные потоки. как тогда, на подмосковной даче, где начала свое восхождение к успеху такая неопытная, жадно рвущаяся к пиршеству жизни девчонка.

Срок контракта Лариной с «Каратом» подходил к концу. Как Золушка на балу, ожидающая удара часов, Кристина все время помнила об этом. Но не одна она.

Менеджер рекламного отдела фирмы, сеньор Марджоне, ведающий подбором кадров, пригласил Кристину к себе в кабинет и дал понять, что если синьорина Ларина окажет ему внимание, он постарается сделать все возможное не только для продления сроков контракта, но и для повышения гонорара.

Всего полгода назад предложение влиятельного итальянца показалось бы девочке «с обочины» даже лестным, а в его блестящих под оплывшими веками глазах и аккуратных усиках, возможно, обнаружилось бы нечто привлекательное. Но нынешней Кристине перспектива интима с Марджоне казалась омерзительной.

Дело даже не в том, что о Марджоне ходили нелестные слухи. Девчонки говорили, что лучше вываляться в дерьме, чем побывать в постели извращенного, сладострастно-жестокого типа. «Гнусная скотина, ему бы в гестапо служить», — сказала как-то молоденькая шведка, вылетевшая с работы, якобы, по причине несоблюдения условий контракта, а на самом деле — не угодившая Марджоне. Заручившись поддержкой Антонелли, Кристина решила, что в критический момент попроси его о защите. И теперь шанс обращения с просьбой был использован на вздорную Бэ-Бэ, которую Стефано, возможно, придется вытаскивать из какой-то неприглядной истории. Скорее всего, он просто пошлет их обеих к черту. Что за святая благотворительность?!

Резкий порыв ветра, превративший парк в бушующее море, принес первые тяжелые капли дождя, и почти сразу же по навесу над балконом забарабанил ливень.

— Иди к нам, девочка! — тронул её за локоть Стефано и сопроводил в кабинет.

Бэ-Бэ, очевидно, только что обливавшаяся слезами, со знанием дела поправляла макияж. Вид у неё был победный.

— Мы обстоятельно поговорили с синьориной Пьюзо. Несомненно, она особа эмоциональная и очень экстравагантная, но довольно наивная. Красивая женщина часто становится добычей негодяев. — Стефано достал из бара бутылку вина и бокалы. — Есть повод отведать очень старого и чрезвычайно редкого вина.

Он налил в бокалы мерцающее темным гранатом вино и заговорчески посмотрел на девушек:

— Предлагаю с сегодняшнего дня заключить тройственный союз, каждый из участников которого обязуется соблюдать законы чести и взаимовыручки — быть откровенным, не врать, — да, да, милые дамы, это относится в первую очередь к вам, и не отказывать в помощи попавшим в беду. Эта заповедь, скорее, касается меня. Вследствие сказанного мы переходим на дружески простое обращение. Я для вас — Стефано, вы для меня — Кристи и Бэ-Бэ. Таков мой первый тост. Гостьи переглянулись и пригубили вино.

— Оно, действительно, великолепно! — воскликнула Бэ-Бэ и осушила свой бокал.

— А теперь я хотел бы выпить за отважную москвичку, благодаря которой я сижу в приятной компании, а вы, милые воительницы, не беседуете сейчас с полицейским комиссаром. Если, конечно, не предположить вариант и похуже…

— Да! Она хотела убить меня, эта черномазая дрянь! Кристина спасла мою жизнь, рискуя собой, — горячо поддержала Стефано Бэ-Бэ.

Кристина смутилась. Она никак не чувствовала себя героиней и было бы совсем смешно утверждать, что ей могло прийти в голову рисковать жизнью из-за взбалмошной наглой особы.

— Ой, нет же! Я не успела даже подумать… честное слово… Просто рефлекс, — невозможно стоять в стороне, когда кто-то замахивается ножом на живого человека…

— Браво! Эта девочка ещё и скромна, — улыбнулся Стефано. — Хотя, то, что приветствуется в мирной жизни, очень мешает в бою. А мне думается карьера хорошенькой девушке в мире рекламы — борьба не на жизнь, а на смерть.

— Конечно, Стефано. Я старше Кристины, и успела наточить коготки. А эту голубку готов ощипать каждый стервятник… — начала Бэ-Бэ, очевидно, собираясь перейти к рассказу о проблемах москвички и приставаниях Марджоне. Но Кристина строго посмотрела на нее, остановив повествование.

— Ты ошибаешься, Бэ-Бэ. Я могу проиграть, но вряд ли кому-то удастся свалить меня в грязь. Этот город, этот ваш гордый и такой всемогущий Рим научил меня быть ответственной не только за свою внешность, о ещё и за то, что верующие называют душой, а японцы «лицом». Я пока ещё не знаю, каково мое настоящее «лицо», но постараюсь не ударить им в грязь.

Патетическая речь Кристины вызвала аплодисменты.

— Браво! Браво! Это монолог благородной героини из большого спектакля! — Стефано поцеловал Кристине руку. — Буду молиться святым угодникам, чтобы твои слова не повисли в воздухе.

Оказавшись в кабинете Марджоне, потерявшего после отпора Кристины свою мягкость и обольстительность, воительница справедливости похолодела от страха. «Вот, сейчас он сообщит дату отъезда и выдаст билет в Москву». Толстяк копался в папках, не поднимая глаз на посетительницу и даже не предлагая ей сесть. Затем нашел какую-то бумагу и каркающим казенным голосом произнес:

— Контракт, подписанный фирмой с синьориной Лариной, истекает через 20 дней. В соответствии с пунктом «д» в параграфе III, говорящем о том, что в случае отсутствия необходимости в услугах нанимаемого лица, последнему выплачивается неустойка в размерах гонорара плюс выходное пособие в одну треть месячного заработка, соблаговолите принять эту сумму… Со следующего понедельника синьорина может считать себя свободной и должна возвратиться на родину не позже указанного в визе срока.

— Но ведь со вторника начинаются съемки коллекции Гварди! Я занята в четырех показах… — попыталась возразить Кристина.

— Фирма сочла более выгодным для себя заменить вас Луизой Кампо. Прошу прощения, я очень занят.

Отважная девушка, три дня назад произносившая выспреннюю речь у Антонелли, с трудом сдерживала слезы. Конечно, за жизнь в этом городе, за карьеру, которая только началась, маня будущей известностью, высокими гонорарами, преуспеванием надо платить… Но как же потом объясняться в любви гордому Риму, зная о своем ничтожестве? «Шлюшка, грязная шлюшка», не так уж оскорбительно звучит в заплеванном московском дворике. А здесь, где на каждом шагу — свидетельства величия человека, где сам он — творение Всевышнего, а Gesu, Madonna, Giovanni Battista, да и каждый из небесной братии — «ecce homo» — есть человек, где само твое имя — имя Христа… Здесь прост нельзя стать ничтожеством, дрянью…

Кристина долго стояла у витрины салона Версачи, делая вид, что рассматривает выставленные вещи, а на самом деле — старалась удержать слезы. Никогда теперь она не сможет одеваться тут, а ведь была так наивно уверена, что главные подарки судьбы ещё впереди. Не шиковала, не транжирила деньги, собирая небольшие остатки от гонораров на подарки матери и бабушке.

Сквозь повисшие на ресницах слезы она увидела чудесное черное платье, поблескивающее золотыми пряжками. Множество затейливых крючочков стягивало смелые прорези на бедрах и рукавах. Вызывающе и элегантно. Манекен будто повторял саму Кристину — сплошь позолоченная, вытянутая фигура, золотая солома длинных волос, падающих на плечи и спину.

Она достала конверт, выданный Марджоне, и старательно пересчитала деньги. Прощальный гонорар был не маленьким, но у платья на витрине не стояла бирка. Это значит, количество нулей в его цене могло вызвать обморок. Со злобной решительностью Кристина шагнула в бархатно-нежащее нутро салона, окунулась в блаженную атмосферу изысканных ароматов и тихой музыки…

Она вышла из магазина с большой фирменной коробкой в руках и отчаянной улыбкой самоубийцы, приобретшего пистолет в оружейной лавке. «Это будет прощальный подарок Рима. Стану хранить платье в шкафу, показывать детям и внукам, как воспоминание о победах и поражениях юности».

Портье отеля передал Кристине ожидавший синьорину конверт. Рекламное агентство «Стиль» приглашало Кристину Ларину на собеседование. С личным досье и всеми необходимыми для заключения контракта документами. Она не верила своим глазам, крутя в руках элегантный бланк. Одно из лучших агентств страны приглашает её, Кристину?! Розыгрыш, ошибка?

— Синьорине что-то непонятно? Может быть, я могу быть полезен? осведомился портье.

— Непонятно, совершенно непонятно… То есть — нет. Спасибо. Я разберусь сама.

…Любезная дама неопределенного возраста — агент по работе с новыми кадрами, была предельно любезна с Кристиной. Предложив ей кофе, быстро ввела в компьютер данные синьорины Лариной, включающие обширную анкету биографических и физических данных.

— Все в порядке. Синьорина могла бы прийти в два часа для работы с визажистом и пробных съемок? После этого мы сможем принять окончательное решение.

Кристина прибыла в съемочный павильон за пять минут до назначенного срока. Эудженио Коруги, стилист фирмы, вместе с фотографом заканчивал съемки загорелой молодой пары, изображающей утомленных туристов. На помосте, закамуфлированном бутафорскими валунами, валялись рюкзаки и альпенштоки.

Но ровно в положенный срок коренастый широкоплечий шатен, похожий на боксера, глянув на часы, обратился к ожидавшей Кристине:

— Вы — синьорина из Москвы?

Нос у него оказался слегка приплюснутым, рыжеватые волосы всклокочены, а надбровные дуги угрожающе выступали — трудно было представить, что этот крепыш работает над тончайшим материалом — женской красотой.

— Иди-ка сюда, на свет, крошка. — Он развернул к девушке яркий софит. — Походи, посиди, покури.

— Я не курю.

— Ну, тогда Раф предложит тебе выпить. Минералки, конечно.

Пока она со стаканом воды ходила по студии, рассматривая висящие на стенах фотографии, Эудженио курил, беседуя с осветителем и, казалось, не обращал на девушку внимания.

— Достаточно! — Он загасил сигарету и махнул рукой Кристине. Пожалуйте, крошка, в мои владения. Попробуем немного поколдовать.

В кабинете Эудженио, похожем на актерскую уборную, переодетая в легкое синее хлопчатобумажное кимоно Кристина, подверглась длительной и захватывающей процедуре. Эудженио проделывал сложные манипуляции с её волосами, лицом, кожей, не позволяя смотреть в зеркало. Ей было видно лишь его лицо и внимательно присматривающиеся, сверлящие голубые глаза. Они выражали сосредоточенность и увлеченность.

— Финиш. Нокаут. Все на лопатках. — Эудженио сдернул с плеч девушки покрывало и бросил ей на колени черное бикини. — Быстро переоденься и под объектив. Кстати, можешь звать меня Джено, когда будешь рыдать от благодарности. Маэстро Джено. О'кей?

— А я Кристина, просто — Кристи. Это настоящее имя, — сказала она, натягивая за ширмой купальник. Здесь не было зеркал, лишь любопытным рукам, ощупавшим голову, удалось обнаружить пышную копну взбитых волос.

Босая, хмурая от волнения девушка вышла на обозрение стилиста и он, загадочно усмехнувшись, подтолкнул её к большому, занимавшему всю стену зеркалу.

Кристина не узнавала себя, но незнакомка в зеркале ей понравилась: растрепанные пряди слегка вьющихся золотисто-русых волос, темные брови над серьезными, глубокими, густо очерченными глазами, чуть припухшие губы.

В павильоне оператор с интересом посмотрел на обновленную Кристину.

— Тебе не кажется, Эудженио, что ты влюбился в Клаудию Шиффер? Так и лепишь близняшек.

— Ну уж, нет! На этот раз — ничего общего. Разве что волосы и этот взгляд… Извини — это её собственные глаза и собственная манера глядеть исподлобья — затравленное дитя посткоммунистического рая.

— И при этом улыбка шкодливого ребенка. Я же вижу, это твоя улыбка, Джено, твои фирменные губы, — не сдавался оператор.

— Мне пока ещё не удалось улыбнуться. Слишком волнуюсь, — призналась Кристи, входя в теплый свет софитов.

— Конечно, крошка, это за тебя улыбается наш кудесник Коручи. Черт его знает, как ему это удается, но уж если удается — полный триумф!

— В данном случае я превзошел самого себя. Еще бы, в кои веки шеф лично просил меня заняться этой крошкой, — ответил Эудженио, вопросительно посмотрев на Кристи. — Уж не дядюшка ли он тебе?

— А как фамилия вашего шефа? — живо поинтересовалась она.

Мужчины разом засмеялись.

— Может, шеф не успел тебе представиться, но директора «Стиля», проявившего такую трогательную заботу о незнакомой русской девочке, зовут сеньор Бертрано. Анджело Бертрано. Надеюсь, наша работа ему понравится.

Кристи была озадачена. Анджело Бертрано, принявший её у себя в кабинете, действительно, оказался совершенно незнаком ей. Он извлек из толстой папки сделанные накануне фотографии и тихо сказал:

— Хорошо. Действительно, совсем неплохо. Слишком похоже на Клаудию Шиффер, но это — почерк наших ребят. На самом деле вы, синьорина, — он окинул Кристи профессиональным взглядом, — не имеете с одиозной звездой столь разительного сходства. Избави Бог! Я не хочу принижать ваших достоинств! Да и Клаудию лично я не считаю настоящей красавицей. В ней есть целый букет качеств, делающий вполне заурядную красотку поистине «возлюбленной объектива». Свет софитов преображает её — легкость, игривость, противоборство кокетства и насмешки над ним, — это талант, редкое дарование. Хм… У вас все ещё впереди, Кристина. И вовсе не обязательно становиться тенью знаменитости. Я поговорю с Эудженио Коручи. А это — контракт, который мы готовы заключить с вами. Внимательно ознакомьтесь. Предупреждаю: о твердом гонораре пока говорить не имеет смысла. Три месяца вы будете как бы экзаменоваться, а дальше — будем думать об иных формах сотрудничества. Если, конечно, не расстанемся. — Анжело Бертрано внимательно посмотрел на нее, но в этом взгляде не было и намека на приглашение в постель…

Через две недели фотография Кристины появилась на обложке престижного дамского журнала. Оператору удалось добиться редкого эффекта — девушка в серых кружевах была очень хороша, вызывая ассоциации с целой вереницей изысканных красоток, начиная от Бриджид Бордо, и в то же время — она была сама собой, обдавая ароматом луговой свежести.

С номером журнала Кристи словно на крыльях летала по улицам Рима, чувствуя себя победительницей и равноправной соучастницей праздника золотой осени, полонившей город. Середина ноября здесь напоминала российское «бабье лето» — буйство бронзово-алых тонов, потоки солнечного света, веселящего душу — все подыгрывало победному настроению.

Кристину тепло поздравили в агентстве, и теперь она чувствовала себя именинницей. Хотелось, чтобы праздник длился вечно. Она позвонила Бэ-Бэ, но не застала её дома — непоседливая красавица, видимо, отправилась в очередные «гастроли». В гостиницу идти не хотелось. Кристина решила провести вечер в одиночку, почти уверенная в том, что где-нибудь на улицах города затормозит рядышком белая «Ланчиа» и улыбающийся Эммер распахнет перед ней дверцу.

Невероятное везение с агентством «Стиль» Кристи адресовала купленному у «Версаче» платью. На пороге расставания с Римом она шагнула в роскошный салон загадав: если хватит денег на покупку — фортуна на её стороне, если не хватит — надо смириться с неудачей. Кристина попросила примерить выставленную на витрине модель, даже не осведомившись о цене. А когда увидела себя в этом туалете, то поняла, что сделала опасный ход: вызов, брошенный удаче не был обычной игрой в «орел или решку». Платье, без сомнения, создавалось для неё и только её одну дожидалось на сияющей витрине. Да и она, казалось, росла и хорошела для этого шелковистого шедевра, любовно и откровенно подчеркивающего её красоту. Не снимая платья, Кристина попросила выписать чек и дрожащей рукой протянула имеющиеся купюры. Она не стала смотреть на цифру, выскочившую в окошечке кассового аппарата — это был не обычный риск транжиры, а опасная игра в рулетку. Продавщица, сосчитав деньги, улыбнулась и вернула 1500 лир. Вспыхнувшая от радости Кристина решила, что с этого момента обязательно будет счастлива — в Москве или Риме — где угодно и не смотря ни на что.

Как она могла забыть о чудесном платье? Следовало немедля заскочить в отель, приодеться и отправиться на встречу со своим везением! Она была уже готова покинуть номер, когда зазвонил телефон.

— Кристи, как хорошо, что я застал тебя, уже потерял надежду дозвониться. У меня сегодня маленький праздник Будут только близкие друзья. Мне бы хотелось увидеть тебя. — Сказал Стефано и не дожидаясь ответа добавил — мой шофер будет у отеля через двадцать минут.

— Спасибо. — только и смогла проговорить опешившая девушка.

Ее вез за город роскошный «кадиллак», она чувствовала себя принцессой в новом платье, а в сумочке лежал журнал, означавший победу. Ну как не одуреть от счастья? И только на самом донышке души тоскливо подвывал жалобный голосок: ты хороша, ты почти знаменита, ты фантастически удачлива — и ты одна. А не позавидовать ли тебе влюбленным парочкам, ужинающим сейчас вдвоем при свечах в предвкушении долгой пылкой ночи… Элмер, что за манящий соблазн в звучании этого имени. Элмер — это бархатистая вкрадчивость насмешливого голоса, небрежная легкость движений, захватывающая дух глубина.

…Дворецкий проводил Кристину в Каминный зал, где в полутьме, озаряемый вспышками занявшегося пламени беседовали немногочисленные гости. Щелкнул выключатель, налилась мерцающим светом огромная хрустальная люстра, и Кристина увидела идущего к ней с восхищенной улыбкой Антонелли.

— Ты просто великолепна, девочка! — Он и сам был очень живописен в черном смокинге, с серебряным ореолом волнистых волос над высоким лбом.

— Закрой глаза! Храбрым девочкам старые джентльмены должны делать веселые сюрпризы. — Он взял зажмурившуюся Кристину за руку и осторожно провел несколько шагов.

— Теперь открывай!

На мольберте стоял большой фотопортрет Кристины из серии отснятых в первый день в агентстве «Стиль». Сопровождаемый недоуменным взглядом девушки, Стефано снял телефонную трубку:

— Анжело? Это я. Моя подопечная здесь и мы вместе благодарим тебя за поддержку. — Антонелли хитро взглянул на Кристину.

— Рад, что не обманул твоих ожиданий.

Положив трубку он сообщил: Синьорина Ларина, Бертрано считает, что я подарил ему настоящее сокровище в твоем прелестном лице.

— Так это ты, Стефано? Ты устроил мое фантастическое везение? Значит, я действительно «девочка по протекции» или как у нас говорят — «блатная»? Кристина не знала, радоваться ей или обижаться.

— Кажется, ты уже почти римлянка, и должна уяснить себе, что никакие связи и протекции не помогут здесь заполучить власть тому, кто не заслужил её сам. Ты бриллиант, Кристи, а я только помог подобрать ему надлежащую оправу.

— Спасибо! — Она обняла Стефано. — Печально сознавать, что немало «драгоценностей» гниют на помойках. Не всем удается заполучить в покровители такого умелого ювелира, как сеньор Антонелли!

— И таких друзей, как наш герой. Сеньор Вествут оторвался от своих невероятно важных и бесконечно напряженных эфирных проблем специально, чтобы поздравить тебя. — Стефано отступил, представляя вошедшего Элмера. В руках Вествуд держал журнал, протягивая его Кристине.

— Автограф, пожалуйста, синьорина «Звезда».

Их взгляды встретились и Кристина подумала, что никогда в жизни уже не будет так счастлива, никогда реальность не расщедрится на такой подарок…

— А я теперь в стороне?

Кристина попала в крепкие объятья Бэ-Бэ, бесцеремонно оттолкнувшей Элмера. — В «Карате» — такая возня! Свинья Марджоне чуть не лопнул от злости, когда ему показали обложку с твоим фейсом!

…Они ужинали вчетвером за большим овальным столом в чудесной комнате, декорированной в стиле «ренессанс» с соответствующими музейными реликвиями — вазами, картинами, бронзовыми подсвечниками, создающими загадочное рембрантовское освещение. Лица в теплом трепетном свете свечей казались немного таинственными, а появляющиеся на столе блюда — фрагментами натюрмортов старинных мастеров.

Краем глаза Кристина видела, как с аппетитом поглощает еду Бэ-Бэ на радость хозяину. Элмер же ел совсем мало, рассеянно глядя в тарелку. По-видимому, вынужденный принять приглашения Антонелли, Элмер отменил свидание с Ларой. Стефано же вытащил Элмера специально для Кристины, зная о её чувствах к недосягаемому кумиру.

Но после ужина, когда все вновь переместились в каминный зал, Вествуд заметно оживился. Присев на диван рядом с Кристиной, он то и дело касался бедром её длинных, открытых коротким платьем ног. Пока Бэ-Бэ вновь пересказывала случай с дракой, превознося героизм подруги, спасшей ей жизнь, Кристина предавалась грезам. Она пыталась представить себе, что значит настоящая страсть, чувственная любовь, соединяющая мужчину и женщину. скользящие прикосновения Элмера помогали ей разобраться в этой проблеме — каждый раз сердце её сладко замирало и голова шла кругом. Это от такого пустяка, а если поцелуй или…

— Теперь я могу признаться, что рассказала Стефано о домогательствах Марджоне. Он и ко мне приставал. Когда же этого развратника вышибут? Противно пересказывать, что он делает с женщинами. Если они, конечно, не такие воительницы, как я и не столь несгибаемы, как наша славяночка.

— Действительно, — вступил в разговор Вествуд — русская звездочка недавно возникла на нашем горизонте и вдруг — она уже в центре кадра! По своему опыту я знаю, что такие вещи не бывают случайными — Кристина — не ординарное явление. И об этом явлении я хочу сделать короткий сюжет в своей передаче. Речь пойдет о представителях творческой интеллигенции России, попавшей в Италию. От Достоевского и Гоголя. Поэтому рассказ о синьорите Лариной пока будет коротким. Но миллионы итальянцев запомнят её славную мордашку. Согласна, детка? С тебя причитается.

Кристина изумленно смотрела на Элмера, сомневаясь что правильно поняла смысл его слов. Но он вполне определенно обнял её за плечи со словами:

— За тобой поцелуй, малышка!

Кристине показалось, что в воздухе грянуло русское «Горько!» — таким долгим и прекрасным, поистине свадебным получился этот поцелуй.

— Ну вот, смутил девочку, плейбой! Похоже, она у нас недотрога… Эх, настоящая «маленькая недотрога»… Так звали в нашем городке Ненси, в которую я был влюблен с десяти лет. Она была на пару лет старше. — Стефано пустился в воспоминания, глядя в огонь, и гости почтительно приумолкли. Когда началась война, мне было двенадцать и оказалось, что мой отец каменотес до четвертого колена и преуспевающий владелец строительных предприятий в разных странах Европы — убежденный коммунист, а отец Ненси известный в наших краях адвокат — фашист… Это все звучит для вас как древнейшая история. Однако идейные разногласия семей навсегда разлучили нас — я ушел с отцом и группой единомышленников в горы. Это называлось партизанской войной — кучки беспомощных людей, за которыми охотились местные фашисты из числа их бывших друзей и даже родственников. А потом — и немцы, представленные у нас «ограниченным контингентом», для поддержки «законной власти». Так вот, однажды в нашем горном лагере был очень печальный вечер. Прибывший из родного городка разведчик, доложил что-то отцу. Он был у нас командиром. Все шептались и старались не попадаться мне на глаза. Даже придумали заслать меня на рыбную ловлю к дальнему озеру: пусть, мол, парень пополнит продовольственные запасы. Но я, забросив удочки в кусты, рванул в городок. Рано утром выследил у леска местного пастушка дурачка — Мучо с вывернутыми расхлябанными коленками и дергающимся лицом. Он, конечно, не мог знать, чем была для меня Ненси и весело так, заикаясь, брызгая слюной, рассказал, что «маленькую недотрогу» — дочку адвоката, изнасиловали немецкие солдатики, когда она со своей патронессой гувернанткой отправилась к морю… «Папаша-то, гад вонючий, застрелился!» победно завершил он рассказ, рассчитывая меня порадовать…Я тогда впервые напился, украв в лавчонке бутылку спирта. Очень сильно, до полусмерти мне не хотелось жить. — Стефано резко поднялся, прерывая свои воспоминания и добавил совсем другим тоном: С тех пор я не ворую, не пью, люблю удить рыбу, и не пропускаю случая уберечь от беды очередную «маленькую недотрогу».

— Вот, Стефано, мы имеем ещё один сюжет для следующего юбилея. Ведь я, надеюсь, могу рассчитывать на должность штатного помощника семейных торжеств? — Элмер поднялся и все стали благодарить хозяина за прекрасный ужин.

— Я предлагаю остаться ночевать в моем доме. Прогулку по ночному парку и надлежащий комфорт гарантирую. — Сказал Стефано, с надеждой глядя на Бэ-Бэ.

— Сожалею. У меня с утра назначены две деловые встречи, а потом бесконечная круговерть. Придется отсыпаться дома вместо того, чтобы гулять с очаровательными наядами по лунному саду. — Элмер собрался уходить и Кристина сразу поняла, что за деловые встречи мешают ему продлить этот вечер.

— Не беспокойтесь, Стефано, я пил немного и даже могу подбросить героиню сегодняшнего вечера в отель. — Вствуд вопросительно посмотрел на Кристину и она согласно кивнула, не веря своим ушам.

— А я, пожалуй, приму любезное приглашение хозяина. Напилась, как ребенок. Тянет в постельку. — Бэ-Бэ изобразила капризное дитя, что при её сложении и зычном голосе выглядело весьма комично.

Все окружающее Элмера казалось Кристине необычным. Салон автомобиля, пропахший его сигаретами и одеколоном, какие-то папки и кассеты, сваленные на заднем сидении, видеокамера, которую он быстро убрал, освобождая переднее кресло, — это был мир Вествуда, от счастливой причастности к которому сердце Кристины колотилось как бешенное. Всего какой-нибудь час пути в элегантной «ланчии», и она снова исчезнет из его жизни. Элмер небрежно сбросил пиджак и не подумав нацепить его на вешалку, развязал бабочку и расстегнул воротничок рубашки:

— Леди позволит? — Он привычно закурил, следя за дорогой и нажимая кнопки радио. — Сегодня должны сообщить о переговорах в Югославии… — А куда мы, собственно, едем? «Риц», «Плаза», «Грандотель»?

— К сожалению, не так шикарно и не так близко. Но я могу взять такси. — Отозвалась Кристина.

— Ты в самом деле такая глупышка? Неужели думаешь, что сеньор Вествуд не покажет гостье ночной Рим? Пьяцца дель Пополо, Капитолий, Колизей, Пантеон, Фонтан Треви…

— Правда?! — Кристи засияла от радости. — Конечно, я там была не один раз. Но… с таким гидом экскурсия будет незабываемой.

— Ох, с тобой не просто. — Вздохнул Элмер. Какого черта мы потащимся к Пантеону, если моя вполне комфортабельная квартира пустует? — Он обнял правой рукой девушку и его пальцы пробрались в вырез её платья. устремляясь к груди. Кристина отпрянула, но рука Элмера была у цели, гладя и сжимая её грудь. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Не стоило разбираться в происходящем, не стоило портить это мгновение — так хорошо ей ещё никогда не было.

— Пьяная свинья! — Элмер вцепился в руль, успев увернуться от огромного трейлера, выскочившего с боковой дороги. — На загородных трассах ездят кое-как. Мерзавец оторвал меня от такого приятного занятия. Ты в порядке? — Элмер насмешливо посмотрел на притихшую Кристину. — Чего испугалась? Что о нашем путешествии узнает славный патрон Антонелли?

— Причем здесь Стефано?

— Хочешь сказать, рыцарь без страха и упрека осыпает тебя благодеяниями совершенно бескорыстно?

— Как не странно — я ничуточки не интересую Стефано как женщина. Это скорее что-то вроде отеческой симпатии.

— Хм… Приятно узнавать о жизни что-то новенькое. С таким романтическим вариантом взаимоотношений длинноногой красотки и престарелого благодетеля я встречаюсь впервые.

— Стефано необыкновенный человек! — горячо вступилась за Антонелли Кристина. — И не стоит мерить все одной меркой, многоопытный жизневед Вествуд.

— Поживем — увидим, — пробурчал Элмер. — Через пять минут мы будем распивать «Амаретто» за нашу дружбу. Я ведь тоже (Элмер вздохнул) абсолютно бескорыстен.

Вдоль улицы, по которой они ехали, стояли комфортабельны особняки, окруженные небольшими садами.

— Это Трастевэре — район нашей творческой элиты. Общежитие писателей и журналистов. Противно, куда ни глянь — знакомые лица.

— Лара тоже твоя соседка?

— Лара? Она вообще живет в Милане и бывает здесь не так часто.

— Но все болтают, что вы скоро поженитесь — настаивала Кристина.

— Поженимся? — он расхохотался как мальчишка. — Детка, если бы я женился на всех своих подружках, у меня не осталось бы времени ни на что другое… Не забудь — ты в католической стране. А я хоть и не ортодоксальный католик, становиться брачным авантюристом не собираюсь. У меня другое хобби. Лет с семнадцати я веду специальный дневник, вроде журнала отзывов, где расписываются с краткими комментариями все знаменитости, попадавшие в мою постель.

— И Лара Арман понадобилась для альбома? Там, наверно, её рукой уже написан целый эротический роман?

— Выходи. Я загоню машину в гараж. — Всетвуд распахнул дверцу и насмешливо посмотрел на застывшую в нерешительности девушку. — Пошли. Не собираешься же ты ночевать в машине?

Квартирка Вествуда оказалась двухэтажным домом с мансардой для мастерской и подземными хозяйственными помещениями.

— Наверх не пойдем — там страшный бедлам. Я не пускаю в свою творческую лабораторию уборщицу с тех пор как она попыталась оттереть пятна масляной краски со скульптур. Я ведь иногда самовыражаюсь в пластических искусствах и сочиняю музыку. Гениальность — она, как правило, выпирает со всех сторон.

— Скромничаешь, Вествуд. Я видела каталог твоей выставки «Эскейп в грядущий хаос» и знаю, что иногда в твоих передачах звучат музыкальные «композиции ведущего».

Элмер снял с плеч Кристи наброшенный плащ.

— К такому платью необходимы меха, детка. Намекни своему бескорыстному патрону, что у него не все в порядке со вкусом.

Кристина гневно сверкнула глазами, но Элмер крепко сжал её в объятьях, с улыбкой глядя в лицо.

— Я сегодня молол выспреннюю чушь про твою редкую индивидуальность. Хотел подыграть Антонелли. Не верь — ты обыкновенная провинциальная искательница приключений.

Кристина хотела вырваться, но Элмер крепко сжал её руки и добавил:

— В которой есть нечто эдакое…!

— Пусти, я хочу домой.

— Не хочешь, — не отпуская рук замершей Кристины, он начал расстегивать на её спине платье. — Сейчас тебе больше всего необходимо, чтобы мое заявление о бескорыстии не оправдалось. Ты хочешь меня и всегда хотела, с той первой встречи в «Карате» — Элмер продолжал освобождать её от платья. — Можешь говорить что угодно, но твоя торчащая из-под стекляшек грудь вела себя вполне красноречиво, она тянулась ко мне, молила о близости.

Кристина перестала сопротивляться, позволив отнести себя в большую, очень низкую постель.

— Тяжеленькая наяда. У тебя, наверное, очень плотные кости. Ага, и мышцы тоже — не ягодицы, а баскетбольные мячи. И грудь, как селиконовая.

Раздевая её, Элмер продолжал комментарий, казавшийся Кристине издевательским.

— Ну что смотришь на меня как дикая кошка? Не любишь «голый секс», нуждаешься в романтических декорациях? В цветах, осыпающих ложе любви, коленопреклоненных признаниях. Может быть, требуются стихи?

— продекламировал Элмер взволнованным голосом. — Не стоит рукоплескать мне. Это Шекспир. — Элмер опустился на колени возле лежащей на атласном покрывале Кристины и коснулся губами её стопы.

— Перестань психовать, детка. Я не маньяк, не садист. Но увы, и не Ромео. Не могу обещать, что отравлюсь от любви к тебе. Очень опытный и весьма пресыщенный мужик… Ты свежа как бутон лилии и пуглива, как лань. Так и хочется сорвать и измять.

— Подстрелить. Лань хочется подстрелить. — Прошептала Кристина пересохшими губами. — И ты прав, я давно ждала этого.

Рано утром Элмер отвез Кристину в отель — ему на самом деле предстоял тяжелый рабочий день.

— Чао, крошка! — Я позвоню насчет съемок. Не забудь передать привет Стефано. — Белая «ланчия» влилась в поток машин. Кристине показалось на мгновение, что она вновь стоит у обочины подмосковного шоссе, а в придорожной пыли валяется букет нежных гиацинтов.

Что же случилось? Случилось очень многое и, в сущности, не произошло ничего. Если бы ещё вчера кто-то сказал наивной дурочке, что ей предстоит провести ночь с Вествудом, она, наверно, потеряла бы голову от счастья. Ведь знала, что только с ним сможет испытывать то, что называют «плотскими радостями». Да что там — она должна была изведать «безумную страсть». И от того, что это на самом деле произошло — впервые Кристина получила физическое удовольствие от близости с мужчиной, от того, что Элмер Вествуд стал, по существу, её первым настоящим любовником — на душе было ещё тяжелее. Она принадлежала ему вся, до последней клеточки тела, до самых потаенных уголков души и — осталась, чужой, ненужной. Забава на одну ночь — проходной эпизод.

— У меня ещё не было русских. Китаянки, негритянки, таитянки, одна эскимоска… А с русскими — пробел. — Объяснил он, закуривая в то время, как Кристина, испытав только что неведомый ранее восторг, изнемогала от любви и нежности к этому великолепному, единственному мужчине.

— Теперь — полный этнографический набор. — Элмер провел рукой по обнаженному телу девушки, окидывая его довольным взглядом.

— И как? Что-нибудь новое? — еле нашла в себе силы шутить Кристина. Хотелось рассказать ему о своем первом ухажере, в сущности, изнасиловавшем её на холодной дачной веранде, об Эдике и о том, как мечтала она всю свою девичью жизнь о таком свидании. О любви с лучшим мужчиной на свете. Только вот слово любовь не имело к истории с Вествудом никакого отношения.

— Тебя интересуют мои впечатления? Может ты тоже начнешь вести журнал отзывов? — Элмер прищурился, глядя на цветные блики, пляшущие на потолке от световой установки, работающей в унисон с музыкальным центром. Тихий блюз расплывался синими кольцами, в которых огненными звездами вспыхивали пронзительные всхлипы саксофона.

— Хорошо: отзыв генерала эротических баталий о сексуальной партнерше из России: Кристина Ларина проявила себя в интимной близости как отзывчивая, нежная, но сдержанная партнерша. Сеньор Вествуд далеко не убежден, что сумел извлечь из этого инструмента наслаждений всю гамму страстей… А в общем, знаешь — национальные особенности, исключая внешние различия, не играют в этом деле ведущего значения. Конечно, темперамент, изысканность, изощренность — как-то связаны с расой, но это — в массе. Индивидуальности попадаются самые разные. Однажды у меня была очень крупная, жаркая, потная, но, увы, холодная негритянка. Она, конечно, вопила, что есть мочи и дрыгала тяжеловесным задом… Но меня трудно провести…

Ты северная красавица. Тебе необходим рядом пылающий вулкан, чтобы растапливать льды. Как арап Пушкин со своей Натали. — Элмер ободряюще поцеловал её в пупок.

— Я бы не прочь продолжить. Но меня ждут дела. — Он удалился в ванну. — Кофе и все необходимое на кухне. Покопайся в холодильнике. — Крикнул плейбой сквозь шум воды.

…Кристина глубоко вздохнула утренний воздух и вошла в холл своего отеля, сознавая, что выглядит чересчур уставшей и нарядной для столь раннего часа.

— Доброе утро, синьорита, — портье на секунду задержал в руке ключ и, кажется, даже чуть-чуть подмигнул. Ясно, откуда возвращаются утром измотанные синьорины с тенями вокруг сонных глаз.

Вскоре Кристина попала на студию Вествуда, где было отснято большое интервью с русской девушкой, сделавшей блестящую карьеру фотомодели в Риме. Элмер вел себя как ни в чем не было — ни намека на случившееся, ни попытки продолжить роман.

— Не пугайся, из всего отснятого останется сюжет минут на пять. Это, на самом деле, не мало. И ого-го-го сколько звездочек мечтают хотя бы о минуте в моей передаче. — Подмигнул он Кристине.

— Значит я уже достаточно заметная величина, чтобы расписаться в твоей книге?

— В какой? — Удивился Вествуд и вдруг расхохотался.

— Глупышка, ты неисправимая глупышка. Я просто по-шу-тил!

— Жаль, — серьезно заметила Кристина, протягивая руку на прощание. — Я бы написала: «Моему первому любовнику, который не стал единственным возлюбленным».

— Простите, сеньорита Ларина, Элмера срочно просит к телефону шеф подошла к ним, завершив тем самым многозначительный диалог Рита Тичелли. Ее некрасивое смуглое лицо как всегда выражало деловую озабоченность, подчеркивающую неуместность всяческих флиртов и лирических настроений.

Рите Тичелли — помощнице и секретарю Элмера Вествуда исполнилось тридцать четыре. Уже почти два года она была рядом с Элмером, отбив это место в горячей конкурентной борьбе и не собираясь сдавать позиции. Более того — к тридцати пятилетнему юбилею Рита планировала приурочить свадьбу. Она собиралась стать женой Вествуда.

Скромная, демонстративно избегающая попыток приукрасить себя, Рита проявляла недюжинный темперамент и напористость, когда дело касалось её интересов. А все они, какую бы форму ни принимали, на самом деле вращались вокруг Элмера. Взгрустнув при виде новой секретарши, рекомендованной ему шефом по подбору кадров, Элмер скоро убедился, что с появлением сеньорины Тичелли многие рабочие проблемы стали решаться сами собой. Необходимые люди появлялись в нужное время, эфирные часы легко вписывались в график работы студии, экономические вопросы утрясались без волокиты и весьма выгодным образом и так далее и так далее — вплоть до появляющейся в нужный момент чашки кофе. В короткий срок Рита стала незаменима и получила прозвище «шеф Вествуда». Но никому не пришло бы в голову, что Элмер способен влюбиться в Риту.

Она и сама так не думала. Выпускницу Сорбонны, имеющую диплом Финансовой академии и всевозможных курсов по менеджменту, социальной психологии, компьютерному программированию и даже кулинарному мастерству, Риту Тичелли никак нельзя было назвать наивной.

Перед тем, как поступить на работу к Вествуду, она сделала все возможное, что бы исправить недостатки внешности — сбросила вес. укоротила нависающий над губой нос. Килограммы убавились, но катастрофически короткие для развитого торса ноги от этого не стали длиннее, а черты лица, лишившись явной некрасивости, все-таки не манили взгляд ценителя женской красоты. Умные проницательные глаза интеллектуалки смотрели с заурядной физиономии итальянской матроны, имеющей как правило обвисшие щеки и тускло-оливковый цвет кожи. Замечательная густота пышно вьющихся темных волос, прекрасные кисти рук с тонкими изящными пальцами и вкрадчивые, ласкающие модуляции бархатного голоса составляли главный капитал Риты. Стоило синьорине Тичелли произнести несколько слов, как собеседник начинал подмечать в ней приятное обаяние, а через час общения был убежден, что в этой женщине есть некая манящая изюминка.

Рита уже успела побывать замужем. В двадцатипятилетнюю девушку влюбился молодой перспективный химик, рано вступивший на научную стезю. Они поженились и уже были готовы приступить к выполнению пожелания родителей и родственников — нарожать кучу детишек, как Рита вдруг резко прозрела. Она увидела, что у Касмо кривые тонкие ноги, длинная верхняя губа и маленький вдавленный подбородок. К тому же он не был героем в постели, а вечерами с ним можно было помереть от скуки.

Как-то на одном из благотворительных приемов Рита столкнулась с Элмером. Вернее не столкнулась — а лишь увидела издалека небрежного красавца, сыплющего остротами со сцены — он представлял участников благотворительного концерта. Но впечатление было такое, что она врезалась лбом в стену. Все встало на свои места, выявив обидное противоречие жалкую ничтожность мужа и покоряющую значительность Вествуда — мужчины, до которого Рите было не дотянуться. Собственно, почему бы и нет? Последовал срочный развод, три месяца, проведенные в клинике по корректировке фигуры, где врачи — чародеи шприцами высасывали жир из её живота, бедер и ягодиц, ещё месяц хорошего отдыха на Гавайях в компании спортивного тренера — и Рита как военный крейсер врезалась в коллектив телестудии. Она поменяла портниху, врача диетолога и ещё слегка скорректировала свои документы, убрав три начальные буквы фамилии. Рита Гватичелли дель Форто — дочь известного аристократа и богача, стала Ритой Тичелли — секретарем менеджером с возможностями компьютерного программиста.

Знаменитое семейство, проживающее в собственном поместье у подножия Аппенин в окрестностях Андрии тяжело вздохнуло. Вот уже истинно — никому не дается все сразу. Супругам Гватичелли, имевшим все, о чем может мечтать смертный, не повезло с детьми. Первый малыш подавился серебряным кольцом няни и скончался до прибытия врачей.

Рита в годы учебы радовала родителей — тщеславная и способная девочка легко лидировала среди сверстников, получая отличные оценки и аттестации. И брак с подающим надежды ученым можно было признать весьма пристойным.

Но потом её словно сглазили. Сеньора Паола Гватичелли дель Форто зачастила в церковь, одаряя святых отцов крупными пожертвованиями и вымаливая у девы Марии кротости и смирения для своевольной дочери. Паола сама никогда не была красавицей, считая яркую внешность даже чем-то вульгарным, свойственным низкому сословию.

Утонченность, образованность, изящные манеры — вот главные козыри аристократки. С их помощью Паоле — дочери обедневшего Гватичелли удалось заполучить представительного, сильного, породистого и очень богатого мужа Франко дель Форто. Да и прожили они большую жизнь душа в душу.

Не считая проблем с Ритой, Паолу и Франко мучил вопрос Леонардо второго сына, родившегося через пять лет после дочери. Леонардо внешне пошел в отца — высокий, поджарый, с выразительными черными глазами и бурным темпераментом. Уже в школьные годы отцу приходилось вытаскивать его из бесконечных передряг, связанных то с пьянками, то с наркотиками, а в двадцать один год крупно повздорив с родителями, Леонардо ушел из дома, демонстративно разорвав все связи «со своим постыдным прошлым». Он увлекся коммунистическими идеями, а позже Франко удалось разузнать, что сын состоит в одной из террористических организаций. Вдобавок следивший за Леонардо по заданию Франко детектив предъявил неопровержимые доказательства, что парень, замеченный ещё в школе в порочных наклонностях, стал махровым гомосексуалистом, причем весьма разнузданного нрава.

После очередного взрыва, устроенного бандой террористов, к которой принадлежал Леонардо, Франко брезгливо отшвырнул газету с фотографиями жертв и объявил жене:

— Все, Паола, мое терпение лопнуло. У нас больше нет сына. Родительский гнев приобрел весьма конкретные формы: Франко дель Форто лишил сына имени и наследства.

— Что же, что же теперь будет с «голубым принцем»? — решилась задать вопрос Паола.

— После моей смерти «голубой принц» перейдет Рите, а затем её сыну. Я изменю пункт завещания, где говорится, что бриллиант наследуется только по мужской линии. — Франко тяжко вздохнул.

— Но ведь остался ещё сын Федерико, — робко напомнила Паола, покойного Федерико дель Форто.

— Мой младший брат никогда не был достойным продолжателем рода. Он запятнал свою кровь браком с безродной цыганкой… Да, мы живем не в средние века, Паола, но такая вещь, как ответственность перед кровью предков, является непреложным законом. Для тех, кто считает себя корнем и столпом нации. Аристократизм — это не звучная фамилия и хорошие манеры. Это прежде всего ответственность. Сын Федерико не может быть обладателем реликвии древнего рода. — Франко принял скульптурную позу в которой стал очень похож на портрет своего знаменитого прадеда, висевший в галерее замка. В такие мгновения Паола наглядно убеждалась, что подлинный аристократизм — плод долгих селективных усилий нации по выведению особой породы граждан.

Итак, претендент на бриллиант — сын младшего брата Франко был отстранен, а Рита узнала, что помимо половинной доли фамильного наследства после кончины отца получит и «голубого принца».

Определить подлинную стоимость квадратного голубого бриллианта весом в двадцать шесть каратов с выдающейся «биографией», описанной в толстом альбоме, эксперты затруднялись. Цена раритета такого масштаба намного превышает его фактическую стоимость. А «голубой принц», по преданию украшавший шлем Александра Великого, и без того тянул на десяток миллионов долларов.

Рита даже не нашла нужным сделать вид, что смущена лишением наследства родного брата.

— Ты правильно поступил, отец. Леонардо не сумеет распорядиться ни духовными ценностями рода, состоящими в непоколебимой порядочности и неподкупности его представителей, ни материальными. Маловероятно, что «голубой принц» смог бы изменить пристрастия моего «голубого» братца.

Рита не сомневалась в своих словах: ей было известно о жизни Леонардо куда больше, чем отцу, запретившему себе и близким вспоминать сына, интересоваться его настоящим или будущим.

Для рода дела Форте Леонардо умер, хотя в фамильном склепе не было плиты с его именем.

Рита Гватичелли дель Форто, лишенная женской привлекательности, не зря скрывала от окружающих свои главные козыри — богатство и происхождение. О них не должен был даже догадываться Элмера. Проницательная женщина с первых же минут поняла, что её избранник корыстен и способен на двойную игру. Ей вовсе не хотелось иметь под боком «чужого мужа», вечно пропадающего у очередной Лары Арман. Он должен полюбить её такой как есть — за беспредельную преданность, терпение, способности, за её великолепный голос, в конце концов!

Элмер любил слушать, как Рита диктует какой-нибудь текст или говорит по телефону. Он намеренно поворачивал свое кресло спинкой к секретарше, наслаждаясь её речью.

— У тебя удивительно-умный и завораживающий голос, Рита! Как жаль, что у нас телевидение, а не радио. В качестве ведущей какой-нибудь интеллектуально-светской программы ты бы имела потрясающий успех.

— И кучу поклонников — Рита с иронией посмотрела на Элмера. «А ты бы мог полюбить меня?» — спрашивал её взгляд. И зачастую получал утвердительный ответ: считающий себя поверхностным ловеласом Элмер, просто-напросто не встретил ещё своей женщины — той самой, что сумеет прочно завладеть его сердцем. Глупышка уверен, что ценит в партнерше длинные ноги и смазливую мордашку, а жаждет взаимопонимания и упоительного интеллектуального партнерства. бархатный голос.

Во время подготовки юбилея Антонелли Рита с незаурядной женской проницательностью поняла: дни Лары как любовницы Элмера сочтены. И хотя актриска старалась публично продемонстрировать их близость, намекая чуть ли не на помолвку, Элмер больше не пылал. Это было ясно, как божий день! Рита воспряла духом и на следующий день предложила утомленному шефу сбежать с ней на побережье.

— Ты просто будешь отсыпаться, а я поддерживать связь с миром, сторожить у порога как верная собака.

— Только никаких визитеров и телефонных звонков! — легко согласился Элмер, которому очень хотелось после напряженной работы «залечь на дно».

Они остановились в маленькой гостинице под чужими именами. Рита вела себя предельно тактично, ухаживая за боссом как преданный друг — два дня она позволила ему отсыпаться, делать уединенные пробежки по берегу моря, сидеть в одиночестве на террасе с бокалом вина и диктофоном. Вествуд должен почувствовать, каким ненавязчивым и полезным может оказаться присутствие женщины.

Все это время Рита была начеку: вела телефонные переговоры со студией, подготавливая необходимый фронт работ к возвращению Вествуда в Рим. Она точно рассчитала время, когда должна была появиться в «кадре» его внимания как субъект сексуальной притягательности. Утром четвертого дня беззаботного отдыха в дверь номера Эмера тихо постучали и вместо официанта появилась Рита. На тележке стояло все необходимое для завтрака на двоих — изысканного завтрака с учетом кулинарных пристрастий Вествуда. Сама она выглядела даже привлекательно — в свободном шелковом хитоне ручной африканской росписи сине-голубых и бежевых тонов с крупными браслетами «туземной работы», подчеркивающими изящество рук. Рита казалось совсем другой женщиной: легкий загар освежил её кожу, на скулах темнел румянец волнения, от неё пахло морем и медовыми прибрежными травами. Элмер удивленно сел на кровати:

— Уже тысячу раз имел возможность убедиться в том, как изменяют женщину тряпки, но не перестаю удивляться этому. С трудом узнал тебя, крошка. Честное слово — ты похудела на двадцать килограмм и прилично выросла! Да ещё какой-то шальной блеск в глазах — признавайся, эти три дня ты провела с хорошим кавалером!

— Клянусь — мой кавалер лучше всех! — Звякнув браслетами, Рита подняла руку как для присяги и мысленно порадовалась, что не вырядилась в шорты.

— Я сидела на берегу в бухточке, потом плавала в полном одиночестве в прохладной зеркально-спокойной воде и благодарила судьбу за эти дни. Когда можно почувствовать себя женщиной, а не рабочей лошадкой. — Рита ловко сервировала для завтрака столик на балконе, замечая краем глаза, что Элмер не стал одеваться, а лишь набросил халат.

— Я плыла к горизонту, а море ласкало мое тело. Кажется, я даже мурлыкала себе по нос… Вот это… — Волнующий низкий голос пропел куплет старинного ломбардского романса. — И знаешь, я чувствовала себя Афродитой… — Она вытащила из вазы яркую камелию и воткнула в распущенные кудрявые пряди.

— Никогда не замечал, что у тебя такие чудные волосы. — Элмер стоял рядом положив ей руки на плечи и поглаживая блестящие густые завитки. Затем он поцеловал ее! Сердце Риты возликовало. Ее не огорчило даже то, что в постели Элмер оказался далеко не таким, как рисовало воображение. Его вспыхнувшая внезапно страсть вдруг резко угасла.

— Прости, детка, я все ещё в шоке от этих юбилейных торжеств. Ты же знаешь лучше всех, — не мое это дело, — он быстро оделся и закурил.

— Элмер Вествуд всегда на высоте, — категорически заявила Рита. — Я вырву язык каждому, кто осмелится заявить другое.

С растрепанными волосами, пылающими щеками и пышным бюстом она была похожа на валькирию, рвущуюся в бой. И Элмер благодарно поцеловал её в щеку.

— Спасибо, дорогая. Я благодарю небо, что оно послало мне в твоем лице преданного друга.

Весь следующий день «друзья» не раз пытались обогатить свои отношения физической близостью и покидая побережье, могли бы сказать, что теперь знают друг о друге едва ли не все.

Вкоро после возвращения в Рим, Рита, ничем не напоминавшая об эпизодах в гостинице, вдруг попросила отпуск на неделю по семейным причинам. Объяснять она ничего не стала, пробурчав что-то о своих стариках, живущих где-то на юге.

На Элмера сразу обрушилась лавина какой-то мелкой организационной работы, появлялись люди и дела, о наличии которых он и не подозревал. «Разумнее будет дождаться Риты», — решил он, собираясь взять пару дней на творческие разработки. Тем более, что Лара как раз была в Риме и отказывать ей во встрече было уже просто неприлично. Это означало бы окончательный разрыв.

Элмер глубоко вздохнул и, выпуская со свистом воздух из надутых щек, в раздумье снял телефонную трубку: в конце концов Лара великолепная любовница, а потянуть с решением «серьезных вопросов» ещё немного можно. Прокручивая в голове начальные фразы небрежно-веселого разговора с Ларой. он вздрогнул от телефонного звонка.

— Старик! Отлично, что я тебя застал. Видишь ли, ты мне очень нужен. Срочно. — Голос Карлино звучал с небывалой, даже угрожающей, серьезностью.

— Поймал должника, пройдоха, — улыбнулся Элмер. — Помню, помню, и готов с лихвой расплатиться за твой совет с Антонелли. Дело в шляпе. Как насчет шикарного ужина у «Пьетро» в среду?

— Я же сказал — срочно. Через пятнадцать минут жду тебя в конторе. Не дожидаясь возражений, Карлино повесил трубку.

Элмер пожал плечами, — ну, что же, беседу с Ларой придется отложить. И вздохнул с облегчением.

Через полчаса он сидел в мягком кресле кабинета адвокатского офиса Карло Болино, с трудом переваривая информацию, полученную от друга. Рука Элмера все ещё сжимала газету «Вести Фемиды», развернутую на странице с небольшой фотографией.

Две дамы под темными вуалями стояли у гроба Франко дель Форто, скончавшегося в результате разрыва сердечной мышцы. В сообщении также указывалось, что человек, владевший одним из самых значительных состояний в Италии, не задолго до кончины переписал завещание, в соответствии с которым половина всех принадлежавших ему богатств — в ценных бумагах, недвижимости, денежных вкладах, а так же знаменитый бриллиант «голубой принц» — переходят к дочери — Маргарите Гватичелли дель Форто.

— Не надо быть Эркюлем Пуаро, чтобы догадаться: твоя верная Рита Тичелли не кто иная, как несчастная дочь покойного, — в глазах Карлино сверкали искры удачливого кладоискателя.

— Но почему она не афишировала то, что придает привлекательность любой женщине — свое настоящее имя? — искренне изумился Элмер.

— Рита боялась искателей богатых наследниц. Ведь она не слишком привлекательна. А кроме того — умна и очень целеустремленна. Марго Гватичелли рассчитывала пробудить в тебе, несравненный Элмер, ответное чувство, а затем уже бросить к ногам возлюбленного свое недюжинное состояние. Нет, я даже огорчен. Ума не приложу, что содрать с тебя в результате столь блистательного сводничества?! — насупился Карлино.

— До брака далеко. Ведь я не влюблен, увы. И теперь все мои попытки проявить внимание богатая наследница будет воспринимать как фальшивую игру рыскающего вокруг добычи хищника.

— А ты не играй фальшиво, милый. Ты же ас в своем деле. Она скрывает, значит, тебе не следует знать. Она хочет иметь бескорыстную любовь следовательно, охаживай Риту Тичелли, забыв про Марго и «голубого принца». Только подсуетись, друг мой, — здесь все дело в темпе. Пока у вас на студии не растрезвонили новость и не раскрыли инкогнито Риты, она должна получить от тебя самое пылкое и самое бескорыстное предложение супружеских уз.

У Элмера никогда ещё так не шумело в голове от предчувствия большой игры. Уж очень велика была ставка! Да, к тому же, удача сама плыла к нему в руки. «Святые спасители! Кто же из вас надоумил меня затащить её в постель там, в гостинице? Я поставлю самую толстую свечу! Ведь эти мои хиленькие сексуальные подвиги — самый крупный козырь во всей этой истории! Папаня был ещё живехонек, а я и вообразить не мог, что предмет моего пылкого вожделения — черноокая секретарша Рита — невеста с фантастическим приданым», — думал Элмер, направляясь домой. Он решил не появляться в этот день на студии, где любой идиот может ткнуть ему под нос газету со счастливым возгласом: а наша-то Рита не так проста! Нет, он должен оставаться «в неведении» как можно дольше.

Из дома Элмер позвонил на работу и зажав нос платком, сообщил, что сильно простудился и намерен проваляться в постели ближайшую неделю. За это время Рита непременно объявится и сделает какой-то шаг.

Телефон требовательно заверещал.

— Я звонила на студию и все поняла, радость моя! Лечу к тебе с полной аптечкой! Какой ты милый, мне не терпится поставить тебе горчичники! колокольчиком разливалась Лара.

— Постой, постой… — старательно загнусавил Элмер. — Что поняла? Я не симулирую, миа кара. Совершенно разбит и высокая температура… Самое ужасное — у меня все губы обметаны лихорадкой, доктор говорит, что это какой-то бразильский вирус. Страшно заразный…

— А у меня как раз три дня — полная свобода. Боже, какое невезение, дорогой… Может, все же не так страшно, если хорошенько предохраняться… одеть марлевую маску и прочее… — засомневалась Лара, решившая в этот визит в Рим добиться от Вествуда брачного предложения.

— Ну, что ты, — я и руки поднять не могу. И говорю с трудом — от таблеток страшно мутит. Боюсь, ближайшие дни мне придется провести в обнимку с унитазом — рвотные спазмы даже от телерекламы «Рафаэлло».

— Ну, раз так, — буду оплакивать твои страдания в гордом одиночестве, — пообещала Лара, не скрывая иронический подтекст своего заявления.

Элмер с облегчением повесил трубку.

Сутки. проведенные в запертой квартире, показались Элмеру бесконечными. Он боялся подходить к телефону и звонков в дверь — ему все казалось, что какой-нибудь доброжелатель заявится с сенсационной вестью и все испортит: ведь сохранить иллюзию неведения было важно не только ради красивой игры с Ритой, но прежде всего из-за своего общественного реноме. Хорошенькое будет известие — «знаменитый плейбой Вествуд продал свой потрепанный шарм «золотой невесте». Элмер не знал, как подстроить встречу с Ритой, вынашивая разные хитрые планы, но случай помог ему — все произошло само собой.

Теперь он не откликался на звонок сразу, а, включив микрофон автоответчика, определял звонившего. Его записанный на магнитофон голос хрипел: «Я болен, прошу извинить и оставить сообщение». И вдруг после этих слов раздался единственно нужный ему сейчас грудной женский голос:

— Элмер, это Рита. Я звоню с вокзала. На студии мне сообщили, что тебе совсем худо. Может, скажешь пару слов? — Она чуть не плакала.

— Да, я слушаю тебя, милая! — радостно воскликнул Элмер и тут же спохватился, перейдя на вялое лепетание. — Действительно, без тебя все пошло прахом. С передачей полный завал и эта болезнь так некстати… — он закашлялся и тяжело задышал.

— Молчи, молчи, не напрягай горло. Я через полчаса буду у тебя!

Рита явилась с огромным пакетом лекарств и продуктов, которые положено принимать обессиленному, истощенному доходяге. Элмер, живописно разметавший по ковру в спальне мятые майки, журналы, чашки с остывшим чаем и упаковки лекарств, возлежал на высоких подушках. Его мужественное лицо сохраняло следы борьбы с недугом.

— У тебя упадок сил, дорогой, — постановила Рита от порога, отметив вялость и всклокоченные волосы. — Вероятно, ночью был сильный жар. — Она положила горячую ладонь на его влажный лоб и он с волнением вдохнул аромат горьких духов. Так пахнут старинные аристократические дома, так пахнет дорогая печаль и скорбящие женщины с фамилиями, входящими в списки «кто есть кто».

Он устало опустил веки, чувствуя, как колотится сердце — неужели Рита в самом деле волновала его?

— Как твои дела, Рита? Все в порядке? — спросил он, не открывая глаз и замирая от того, что она может сказать.

Рита присела на край постели и взяла его за руку:

— Мне надо тебе кое-что сообщить, Элмер.

— Нет-нет, не сейчас. Никаких дел — у меня в голове сплошная муть! поспешно остановил он признание.

— Это не о работе… Я не молода и не так хороша, как Лара… Но это, к сожалению, не мешает мечтать. И мечтать смело…

Элмер затих, с нетерпением ожидая дальнейших слов. Он смотрел в посеревшее лицо своей секретарши, в её скорбные ввалившиеся глаза, окруженные коричневыми тенями, на сухие, бледные губы, которые она нервно облизывала, и думал, что никогда ещё так не волновался от близости женщины, которая могла стать его женой.

— Элмер, те наши объятия в гостинице не были случайными. Я охотилась за тобой, как кошка… Мне стыдно, но… но мне показалось, ты так смотрел на меня… Ты ведь, правда, хотел меня?.. Я люблю тебя, Элмер! — Она вдруг бурно зарыдала, припав лицом к его животу и увлажняя слезами простыни. А пресыщенный вниманием сексапильных красоток Вествуд почувствовал, что часть его тела, находящаяся у обрюзгшего подбородка дамы, превращается в угрожающий холм.

Рита отпрянула, глядя на него сквозь мокрые ресницы горящими счастьем глазами.

— О, милый, если бы ты знал, как я тебя люблю!

На этот раз страсть Элмера была неутомимой. Для изнуренного вирусом больного это были потрясающие успехи, объяснимые только присутствием настоящего любовного чувства.

— Я завтра подам заявку в книгу рекордов Гиннеса, — шептала на его плече разомлевшая Рита. — Думаю, ты переплюнул все рекорды среди перенесших бразильский грипп, а также нападение всех иных вирусов.

— До твоего прихода я не мог пошевелить и пальцем. А сейчас я чувствую зверский аппетит!

— Слава деве Марии! Возлюбленный спасен и сейчас получит заслуженный обед! — Рита вскочила, рванувшись на кухню, а Элмер потихоньку отключил начавший пищать телефон…

На следующий день Элмер позвонил своему приятелю — оператору Серджио Каро и попросил подготовить коллектив к ошеломляющему сюрпризу. Когда они с Ритой явились на студию, рабочая группа Вествуда выстроилась в ряд, недоуменно притихнув. Серджио сжимал в руках горлышко шампанского, а звукооператор Софа Виченце прятала за спиной цветы.

Рита в строгом английском костюме жемчужно-серого цвета, держала под руку исхудавшего, но явно счастливого шефа, преданно заглядывая ему в лицо снизу вверх.

— Мы обручились. Рита Тичелли согласна стать спутницей жизни измотанного старого хрыча, доставившего массу неприятностей женскому полу, — объявил Элмер.

Шампанское выстрелило, Рита получила пышный букет, все завопили, перебивая друг друга.

— После рабочего марафона у Антонелли мы с Ритой, как известно, сбежали на побережье, — обрисовал ситуацию жених, — и там я уже никак не мог устоять! Собственно, все заметили. что мы уже два года с синьориной Тичелли неразлучны, как добропорядочные супруги.

— Вот что может произойти, милые девушки, если регулярно подавать своему шефу кофе в постель, — пошутила Рита.

Ей тоже хотелось поддержать иллюзию давнишнего романа с Элмером. Ведь сплетники непременно станут говорить, что Вествуд клюнул на деньги. А он пока ещё ничего не знает! «Как же не вовремя ушел дорогой папа…» подумала Рита, сомневавшаяся в том. как воспримет её сообщение Элмер.

Накануне она несколько раз пыталась заговорить с ним о некоем важном деле, но Элмер поспешно закрывал её рот поцелуем, не желая портить ночь любви.

Он действительно боялся, что признание Риты прозвучит слишком рано, прежде, чем он успеет стать её бескорыстным женихом. И вот — общественность в курсе. Любопытно бы знать, что известно коллегам? Элмер заметил некоторое замешательство в компании.

— Мы должны уехать на пару дней к родителям Риты. Я обязан просить руки у почтеннейшего синьора Тичелли, — он улыбнулся невесте и церемонно поцеловал её руку.

Рита опустила глаза. В комнате стало тихо. Серж, поперхнувшись сендвичем, бурно закашлялся.

— Милый, я все время хотела сказать тебе… И всем вам, друзья… Рита повернулась к коллегам. — Мои родители не хотели, чтобы я работала на телевидении, они готовили для своей любимой дочери другое будущее… Да и мне было бы не просто претендовать на место секретарши, назвав свое настоящее имя… Три дня назад мы с матерью похоронили отца. Боюсь, моя тайна теперь не имеет смысла! — Рита повернулась к Элмеру и взяла его за руки. — Тебе, наверно, будет тяжело узнать, что твоя маленькая Рита на самом деле — Маргарита Гватичелли дель Форто…

Она опустила глаза и почти шепотом, как что-то очень постыдное, произнесла свое последнее признание.

— Отец оставил мне половину состояния. Это очень, очень много…

Элмер рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях. Его фигура выражала растерянность и страдание. Но как боялся он, что сквозь сомкнутые пальцы сверкнет победная улыбка, улыбка, которую Элмер Вествуд никак не мог удержать.

Кристина услышала новость о помолвке Элмера с Ритой по радио в автомобиле. От неожиданности она вместо тормоза нажала газ и Санчо Петито инструктору школы автовождения пришлось чуть ли не вырвать у неё руль. Он бранился, грозя перенести на две недели сроки экзаменов.

В качестве поощрения за хорошую работу «Стиль» оплатил русской стажерке занятия в автошколе, поскольку отсутствие водительских прав считалось здесь нонсенсом. Работа в студии часто затягивалась за полночь, и отпускать девушку в ночное метро было просто опасно.

— Получишь права, возьмешь напрокат какую-нибудь дешевую колымагу, чтобы не платить больших штрафов за поломки, — и катай себе, сколько хочешь, — уговаривал её Эудженио.

Пару раз после затянувшихся съемок он подвозил её в отель и однажды пригласил заехать к себе домой. Оказалось, что у жены Эудженио день рождения. Ненси — врач-педиатр, приняла Кристину с распростертыми объятиями. Она уже знала, что девушка одинока в Риме, и всей душой хотела помочь гостье найти тепло и уют в своем доме.

Они и не заметили, как подружились — рассудительная, добродушная, легко управлявшаяся с двумя бойкими сыновьями Ненси, и русская моделька, которой Эудженио дал самые лестные характеристики.

— Через неделю получу права и буду частой гостьей в вашем доме, пообещала Кристина.

Она успешно овладевала навыками вождения, так что её инструктор уже свободно разъезжал с ученицей по улицам Рима и вот — полный провал. Они чуть не врезались в автобус. Санчо Петито, поменявшись местами с девушкой, молча вел машину в гараж.

— Простите меня… Меня сбило радио… — пролепетала побледневшая Кристина.

— Я услышала сообщение, которое просто оглушило меня… Я исправлюсь, не отмечайте мой промах в анкете.

— Понятно. Куда ни ткни — везде поклонницы Вествуда. Сейчас, наверно, полгорода рыдает — такого жениха увели из-под носа! Напыщенный хам, марионетка, но моя Анита за него горло перегрызет! — неожиданно завелся Санчо.

— Я плохо знаю Вествуда, но очень удивлена, что Рита Тичелли оказалась миллионершей, — робко заметила Кристина.

— Да, это, действительно, финт! Только что похоронили старика, и разбогатевшая дочь чуть ли не у могилы выскакивает замуж! Что делают деньги — покупай, кого хочешь, — хоть плейбоя, хоть президента…

Не став возражать, Кристи поняла, что насчет её промаха Санчо смолчит и что версию о продажной любви Вествуда ей придется слышать ещё много раз.

…В ноябре, успешно сдав экзамены на права и взяв напрокат малолитражный «фиатик», Кристина катила к Антонелли. Хотя за её плечами уже был опыт трех самостоятельных поездок по городу, выезжать за его пределы ей ещё не приходилось.

На этот раз страх почему-то отпустил. Осенний вечер был так прекрасен, а потоки машина на автостраде столь разумно отрегулированы, что Кристине удалось расслабиться. Она старалась держать руль «мягкими руками» и убрать туфельку с педали сцепления. Мимо проносились залитые теплыми лучами заходящего солнца холмы, ослепительно сияли окна коттеджей, на автозаправочных станциях светился оранжевым неоном изрыгающий пламя лев. Все казалось великолепным и в то же время привычным.

Шоссе, ведущее к владениям Антонелли, сияло благополучием комфортабельной жизни. Кристина старалась не думать о том, что её пребывание в Италии — всего лишь эпизод, затянувшаяся деловая поездка, которой рано или поздно придет конец.

…У Стефано, как всегда, гостила Бэ-Бэ. Похоже, ей понравилась беззаботная жизнь под крылышком могущественного покровителя. А, может быть, она просто отсиживалась здесь, скрываясь от опасных любовных связей.

— Ах, крошка, если бы ты знала, сколько глупостей успела наделать в своей короткой, блистательной жизни малютка Бэ-Бэ, — встретив Кристину, она вертелась перед зеркалом, демонстрируя новую шубу. Голубая норка падала почти до пят, создавая ощущение изнеженной роскоши. — Подарок Стефано. Да не смотри так, — я оказала ему одну деловую услугу.

Кристина пожала плечами и не стала углубляться в эту тему. Ей хотелось поговорить совсем о другом.

— Ты слышала о Вествуде?

— Малый не промах. И ещё упорно делает вид, что узнал о миллионах после того, как всей душой влюбился в это чучело и попросил её руки!

— Простите, синьорины. Я, кажется, подслушал. — В комнату вошел Стефано. — Рад видеть тебя, детка. Ты примчалась со своей печалью; пожалуй, это известие, действительно, стоит обсудить.

Стефано казался озабоченным и грустным, что было для него благодушного оптимиста, довольно необычным.

— Присядьте, девочки, я должен кое-что рассказать вам.

После того, как слуга доставил поднос с вином, фруктами и орешками, которые, как было известно Антонелли, Кристина очень любила, Стефано приступил к делу.

— Не в моей привычке обсуждать ближнего. Тем более, что Элмер Вествуд стал за последние месяцы довольно симпатичен мне. Притягивает его талант, жизненная энергия, да и вообще — красота. Красивый человек — большая ценность на этом свете. И особенно обидно, когда в безупречном творении высшего мастера обнаруживаются изъяны… Я, конечно, старомоден, но способен понять, что кодекс чести и идеалы поколения Элмера значительно отличаются от моих. Я не склонен предавать анафеме тщеславие, стремление к удовольствиям, неспособность к глубоким чувствам… То есть, некоторую поверхность и цинизм, которыми, по мнению большинства, грешит Элмер… Но этот последний шаг серьезно озадачил меня. — Стефано словно думал вслух, тщательно взвешивая свои слова. — Дело в том, что лет 30–40 назад я был хорошо знаком с Франко дель Форте и дружен с его семьей. Непутевый сын Леонардо, которого отец выгнал из дома, ещё не появился на свет, а Рита, как говорят, пешком под стол ходила. Франко был моим компаньоном, очень порядочным и щепетильным в делах, а Паола дружила с моей покойной супругой… Потом мы как-то разошлись. Болезнь нашего сына, родившегося с мозговой травмой, сделала Фернанду затворницей, а неприятности семейства дель Форте, начавшиеся с подрастающим Леонардо, разлучили нас. Схожие беды, вместо того, чтобы сблизить, приглушили нашу дружбу. Мы стали видеться реже, хотя и оставались добрыми приятелями.

Так вот, род дель Форте — очень древний, берущий свое начало чуть ли не от основателей Рима. И символом величия этого рода испокон веков считался «голубой принц», приносящий удачу и наделяющий его владельца властью. Это крупный, редкой формы бриллиант, магическая сила которого, по преданию, сохраняется только в том случае, если его наследует представитель этого рода. Человек, укравший камень или присвоивший его каким-то иным незаконным путем, обречен на несчастье. Так, во всяком случае, гласит легенда.

В роду дель Форте камень передавался по мужской линии и по закону должен был после смерти отца перейти к Леонардо. Но Франко, получив сразившие его сведения о сыне, переписал завещание, оставив Рите половину своего имущества и «голубого принца». Половиной наследства владеет Паола. Стефано задумался, словно колеблясь, стоит ли продолжать и, наконец, решился.

— Мне показалось странным стечение обстоятельств: переписанное завещание, внезапная кончина Франко и вспыхнувшая любовь Элмера к Рите… Мне бы не хотелось, чтобы дочь Франко и Паолы оказалась жертвой расчетливого мошенника.

— Ты предполагаешь, что Элмер убил Франко? — охнула, схватившись за сердце, Бэ-Бэ.

— У тебя пристрастие к детективам, детка. Я был на похоронах Франко, говорил с врачами, адвокатом и полицией, — нет сомнений, что смерть произошла вследствие естественной причины. Да и Элмер, как бы мы его сейчас ни топтали ногами, не злодей. Я не могу представить его в качестве убийцы, зато в роли мужчины, клюнувшего на приданое — очень даже прост. Дело в том, что шикарный Вествуд долгие годы жил не по средствам. У него были долги, а привычка швырять деньгами вошла в плоть и кровь.

— Вы думаете, Стефано, что он не влюбился в преданную ему Риту и что вся история с её переменой имени не была для него тайной? То есть, Элмер, действительно, охотился за приданым, а после смерти сеньора Форте, немедля предложил его дочери замужество? — уточнила Кристина, втайне радуясь этой версии. Она могла бы простить Вествуду все, кроме влюбленности в другую женщину. Любви, на которую он считал себя неспособным.

— Ты верно сформулировала мою версию, детка. Хотя, может быть, все обстоит по-иному, так, как старается доказать нам новоиспеченный жених — он сражен любовью впервые в жизни и любовью скорее духовной, чем физической. В данном случае вполне можно говорить об уме Риты, её образованности, тонкости, аристократизме… В конце концов, это куда важнее, чем недостатки внешности.

— Значит, Элмер способен оставить красавицу Лару ради аристократического шарма и ума Риты? — саркастически кривя рот, воскликнула Бэ-Бэ. — Хоть зарежьте меня, не поверю!

— Мне тоже кажется, что Вествуд никогда не знал и не узнает, что такое любовь, — уверенно заявила Кристина.

Стефано и Бэ-Бэ с интересом посмотрели на нее.

— Ты убедилась в этом по собственному опыту? У тебя был с ним роман? накинулась Бэ-Бэ, не знавшая о короткой связи Кристины с Вествудом.

Кристина опустила глаза:

— Да, если так можно назвать мимолетный эпизод, о котором он, по-видимому, забыл на следующее же утро.

— А ты? Ты же давно вопишь о том, что сохнешь от страсти! — Глаза Бэ-Бэ горели неподдельным интересом.

— Это было глупое, детское увлечение. Но что бы ни случилось в моей жизни, я не забуду о нем. И буду помнить незаметившего меня Элмера Вествуда, — насупившись, заявила Кристина, словно поставив точку под некрологом.

Серьезность чувств несчастной девушки произвела впечатление. Стефано и Бэ-Бэ стали уговаривать её, пока не поздно, попытаться серьезно поговорить с Элмером, рассказать о своей любви.

— И вот что, детка, скажи ему, что в случае вашей свадьбы я даю тебе приличное приданое. Этот вопрос Вествуд может обсудить лично со мной. Нуждаться и считать гроши вы, уж наверняка, не будете, — пообещал Антонелли.

— Ты чудо, чудо, прост чудо! — бросилась на шею Стефано Бэ-Бэ. Прекрасная идея, Кристи!

— У меня свой расчет и долг чести, — остановил её порыв Стефано. Во-первых, на правах друга покойного Франко я должен уберечь Риту от неудачного брака и, в случае развода, потери части состояния. Во-вторых, я хочу пристроить Кристи и нянчить её детей. — Он погладил её по голове и грустно добавил. — Сегодня у меня тяжелый день, я навещал в клинике своего сына. Несчастный мальчик — ему уже тридцать пять, а он так обрадовался игрушечной лошадке… Он не играет с оружием, как современные дети, не любит заводные машинки… И ложится спать с плюшевым медведем. Развитие Тано остановилось где-то в пятилетнем возрасте… Я сидел у его постели и гладил по голове, — уже лысеющей голове, пока мой мальчик не засопел, улыбаясь во сне новой игрушке… И все держал меня за руку, шепча сквозь сон: «Не уходи, папочка».

На глазах Стефано блеснули слезы. Он отошел к окну, рассматривая усыпанный звездами небосвод.

Да, сегодня он, действительно, посетил клинику для душевнобольных, где уже двадцать восемь лет находился Гаэтано Антонелли. Последний раз он был там три месяца назад, объяснив врачам свое долгое отсутствие неотложными делами.

Пожилая женщина проводила сеньора Антонелли в комнату сына и тихонько удалилась за свой столик в холле. Ее сердце всегда разрывалось от этих сцен — благородный, седовласый синьор и его несчастный сын, пытающийся залезть на колени к отцу, целующий его слюнявыми губами…

Через пару минут из комнаты Тано донеслись страшные вопли. Прибежавшая медсестра не могла оттащить вцепившегося в горло отцу великовозрастного дебила. Умалишенного удалось привязать к кровати, он шипел и плевался в сторону Антонелли, пока ему не сделали успокоительный укол.

— Бедный малыш, — сказал отец, опустив искаженное страданием лицо.

— У Тано, вероятно, рецидив. То же самое было три месяца назад… как бы извиняясь, напомнил врач.

Стефано помнил. Именно поэтому он старался теперь наносить визиты в клинику как можно реже: бедный сумасшедший уже третий раз пытался перегрызть ему горло…

— Милый, перестань впадать в транс, — в конце концов мальчик не догадывается о своем несчастье. — Бэ-Бэ усадила Антонелли на диван и протянула ему бокал с вином. — Посмотри, какие у тебя послушные, красивые и умненькие девочки. Мы нарожаем тебе кучу внучат! — Бэ-Бэ подмигнула Кристи и захохотал, как от щекотки.

— Стефано, я очень благодарна вам за идею с приданым. Мне вряд ли придется ею воспользоваться. Я не нужна Вествуду — с деньгами или без.

— Вот это мы и проверим, — сказала Бэ-Бэ.

После долгих обсуждений Кристина согласилась на составленный Берберой план. Через два дня состоится большой благотворительный бал во дворце Тинтури. Стефано отправится туда с Берберой и Кристиной, а Вествуд со своей бригадой непременно явится снимать это замечательное событие. Позже, когда торжественная часть будет завершена, начнется ужин и танцы, Кристина, улучив момент, поговорит с Элмером. А приглашенный за столик Антонелли, узнает от Стефано о приданом и получит почти отеческое благословение.

Кристина относилась к заговору скептически. Она пообещала явиться на бал и подумать ещё о разговоре с Вествудом, хотя в душе знала, что ни за что на свете не станет прельщать Элмера обещанным приданым.

Кристина получила разрешение одеть на бал вечерний туалет из коллекции Живанши, в котором она была запечатлена на обложке каталога осеннего показа. Нечто шуршащее, переливающееся из голубой тонкой тафты с необъятно-пышной юбкой и узеньким открытым корсажем, усыпанным незабудками из стразовых сапфиров. Эудженио собственноручно соорудил из волос Кристины небрежно-роскошную гриву, падающую крупными завитками на плечи и спину.

Прибыв к Антонелли, она обнаружила в холле полностью готового к выходу хозяина и Бэ-Бэ в обтягивающем, сверкающем подобно чешую платье. Она обмахивалась веером из черных страусовых перьев, а на спинке кресла лежало её новое норковое манто.

— Веера — гвоздь этого сезона, — вместо приветствия доложила она и, оглядев Кристи, добавила, — Ты выглядишь сногсшибательно. Уж если там окажется Рита, то непременно лопнет от зависти.

— Это не входит в наши планы, — остановил Бэ-Бэ Стефано и открыл огромную коробку, лежавшую на диване. — Оставь свою накидку, девочка. Эти меха как раз для твоих нежных плечиков. Между прочим, русская серебристая лиса. — Антонелли накинул на плечи Кристины нежный, пушистый палантин, пахнущий не дубленой кожей, как это положено в московских магазинах «Меха», а чем-то изысканно-пряным. Богатством, наверное.

— Я… я не могу… Это очень дорого, — испугалась Кристина.

— В счет приданого, девочка. И потом — ведь я до противного богат, могу доставить себе маленькое удовольствие. — Антонелли с гордой улыбкой подвел девушку к большому венецианскому зеркалу. — С такими спутницами меня просто не смогут не заметить!

Несмотря на обилие автомобилей, толчею любопытных и полицейский кордон, окружавший вход во дворец, Кристина сразу заметила автобус с эмблемой телестудии и похолодела. Она надеялась, что Вествуд не будет снимать празднество, что его заменит кто-то другой и разговор не состоится. Но русая голова Элмера маячила над толпой телегруппы, выгружавшей оборудование, и уж совсем не сложно было угадать, что приземистая фигура рядом с ним в темно-лиловом костюме принадлежит Рите.

Собираясь на бал, Кристина решила, что разговора с Элмером не будет. Она лишь покажется ему во всем блеске и исчезнет, как Золушка, в самый разгар веселья. Однако, Бэ-Бэ тоже заметила Вествуда и толкнула Кристину:

— Ну, все участники представления на месте. Кажется, нам предстоит стать свидетелями знаменательного события.

— Перестань накалять страсти, Бэ-Бэ. Девочка и так дрожит. — Взяв спутниц под руки, Антонелли направился по ковровой дорожке к распахнутым дверям дворца.

Они шли по ярко освещенному коридору между шеренг фоторепортеров и толпы любопытных прохожих, с завистью и восхищением наблюдавшей феерическое зрелище. Пару метров, — а на самом деле — непреодолимая пропасть разделяла тех, кто, вынырнув из недр роскошного автомобиля, направлялся в сияющий подъезд праздничного дворца, и прохожих, случайно заглянувших за приоткрывшиеся дверцы сказочной жизни высшего общества.

Кристина заметила в толпе озябшую девушку с покрасневшим носом. Ее восторженно блестевшие глаза впились в проходящую красавицу, в её платье, небрежно накинутые меха, искусно разметанные волосы. Вот так, на обочине сияющего потока, должна была стоять она, пожирая взглядом чужое великолепие. Чужое. Платье, меха, да и вся эта роль — чужие. Где-нибудь в московской библиотеке просиживает потертые джинсы её законный суженый очкастый паренек из интеллигентной семьи, не имеющей, как говорят в России, «ни кола, ни двора»…

Сознание ворованного, случайного счастья ещё больше будоражило Кристину. Да плевала бы она на великосветские сборища, родись в одной из роскошных вилл этого города. Не многим веселее, наверно, чем школьные дискотеки. Если привыкнуть. А привыкнуть просто невозможно. В банкетном зале все сияет от пышных гирлянд серебряного и золотого «дождя», от игры света, превращенного умельцами в волшебные переливы северного сияния. Будто расплавленные изумруды, сапфиры, рубины насыщают воздух радужным мерцанием, бурлят в пенящихся струях небольших фонтанов, окрашивают все вокруг феерической радостью детской сказки. А цветы, бриллианты, великолепные наряды!.

Превратившись в наблюдательницу, Кристина старалась запомнить все, чтобы потом «вешать лапшу на уши» московским знакомым. Жаль только — никто не поверит, да и кому это вообще интересно, — в чужом пиру похмелье… Ну, улыбнулся и поцеловал руку Кристи мэр Рима, ну, отвесил ей комплимент сам хозяин дворца, ну, провожали её восхищенными взглядами графы, парламентарии, художники, банкиры… И что? Суета сует… Исчезающая, как мираж, блестящая шелуха…

— Ты, детка, имеешь сегодня колоссальный успех. Я только и успеваю объяснять, что ты моя гостья из России, работающая в Риме фотомоделью. Бьюсь об заклад, что танцоры просто не дадут тебе ни минуты отдыха.

— Танцоры? — Кристина не сразу сообразила, что речь идет о развлечениях после ужина. Ведь она попала на бал!

— Ты очень рассеяна. Спящая красавица. Не волнуйся, я подмечаю всех, кто положил на тебя глаз. В случае неудачи с Вествудом мы толкнем тебя в объятия вон того красавчика, что смотрит сюда, — Бэ-Бэ с очаровательной улыбкой кивнула высокому брюнету в монокле. — Несколько экстравагантен, но зато именит, как черт, и, кажется, богат. Если не делает вид, пройдоха.

— Не пойдет. Мне больше по душе мэр.

— Хороший вкус, но, увы, он занят. У него трое детей, двое внуков и, кажется, четыре любовницы. Кроме того, он очень верный муж и, кажется, импотент.

— А грустный певец, тот, что похож на Пьеро?

— Гомик. И зануда. Строит из себя скорбного недотрогу, да так и высматривает среди толстосумов, кто бы его трахнул.

— Небогатый выбор для ищущей большого чувства девушки! — вздохнула Кристина. Она ещё пыталась шутить, чувствуя, как от самого присутствия Элмера где-то рядом, в шумной толпе, у неё начинают леденеть пальцы, а в душе тревожной сиреной завывает тревога.

… Столик Антонелли оказался на почетном месте, недалеко от эстрады. Кристина имела возможность наблюдать, как ловко перехватывает Вествуд покидающих сцену знаменитостей, чтобы перекинуться парой слов перед камерой.

— Добрый вечер, Стефано, и дорогие синьорины! Разрешите, я подсяду к вам на минуту, после того, как отсниму бомонд? Да, кстати, Кристина, ты сегодня настолько блистательна, что я просто не могу пропустить эффектные кадры. — Элмер подозвал оператора и не успела девушка моргнуть глазом, как оказалась под внимательным оком камеры. — А вот и наша восходящая звезда из Москвы. Стремительная карьера не случайность для Кристины Лариной. Взгляните сами, и вы убедитесь, что слухи о красоте русских девушек не преувеличены. Вы уже около года живете в Италии. Что вам понравилось у нас больше всего? — Элмер обратился к зардевшейся от неожиданности Кристине.

Она недоуменно пожала плечами, ни секунды не задумываясь над столь очевидным ответом:

— Рим, конечно, Рим!

— Я думаю, многие узнали цитату из полюбившегося во всем мире американского фильма «Римские каникулы», — обрадовался Элмер. — Ну, что же, слова принцессы, сыгранной блистательной Одри Хепберн, стали поистине формулой любви наших гостей к «вечному городу».

Кристина не очень вникала в треп Элмера. Она знала, что из отснятого на балу сохраняются мизерные лоскуты, а она, скорее всего, вообще исчезнет из этого репортажа.

— Дорогой, мы ждем тебя после завершения трудового дежурства. Хотелось бы кое с чем тебя поздравить, — ехидно напомнила Бэ-Бэ убегающему к новым собеседникам Элмеру.

Антонелли не оставляли в покое. К их столику засвидетельствовать свое почтение подходили люди — сплошь знаменитости и богачи, а когда заиграл оркестр и пары потянулись в освещенный круг, у Кристины, действительно, не было отбоя от кавалеров. Она не запоминала их лица, титулы, имена. Она просто неслась по волнам музыки, чувствуя, как кружится голова от шампанского.

В этот вечер она выпила непривычно много — нельзя было пропускать тосты Стефано и его друзей. Настроение резко поднялось и в какой-то момент, пошатнувшись в объятиях очередного кавалера, Кристина поняла, что невероятно пьяна.

— Тебе достаточно, девочка, — остановил её руку с бокалом Стефано. Перекинемся парой слов с Элмером — и домой. Ведь ты не станешь сегодня затевать с ним эту беседу?

— Напротив. Сегодня или никогда. Мне кажется, сегодня — мой день, и этот парень мне очень нравится. — Кристина призывно смотрела на стоявшего поблизости с группой свои ребят Элмера.

Черт с ней, с любовью, — она хотела просто повторить ту ночь. И разрушить легенду о ледяной деве. Выйдя из-за стола, Кристина подошла к компании телевизионщиков и, слегка отстранив Риту, потянула Элмера за руку:

— Прошу тебя, один танец с «восходящей звездой».

— Извини, дорогая, — он слегка обнял за плечи Риту и пошел за Кристи в светящийся круг.

— Да ты сегодня «тепленькая». Наваливайся на меня, не стесняйся. А то сломаешь каблук, — он крепко прижал её к себе.

Его одеколон, его сигареты, его руки! Поток радости и желания смыл все преграды, Кристина прильнула к широкому плечу, тепло дыша полураскрытыми губами в шею:

— Я хочу тебя. Сейчас же. Сегодня.

Ему, казалось, передалось её волнение:

— Прекрати. Я не каменный, все заметят. Не могу огорчать Риту.

— При чем здесь она? Тебе нужны деньги? Стефано дает мне приданое. Он хочет, чтобы мы были счастливы.

— Не говори глупости! — взорвался Элмер. — Я люблю эту женщину. — В голосе Элмера прозвучала внушительная вескость.

— Нет, не любишь. Ты не умеешь любить. Ты можешь только хотеть. А хочешь сейчас меня! — завопила Кристина и, оттолкнув от себя Элмера, показала на его вздувшиеся в паху брюки.

На них смотрели, танцующие останавливались, чтобы понаблюдать забавную сцену.

— Ты пьяна. Я отведу тебя в машину, — прошипел Элмер, железной хваткой обняв её за талию и потащив к столику Стефано.

Кристине удалось вывернуться.

— Врешь, врешь, все врешь!

Она ещё продолжала что-то кричать, но Бэ-Бэ, подхватив её под руки, отвесила звонкую пощечину:

— Прекрати. Замолчи. Успокойся. — Взгляд у неё был жесткий, а руки сильные, как у борца. — Я провожу малышку в туалет. Мы приведем себя в порядок и будем ждать тебя у выхода, — небрежно, словно ничего не произошло, бросила она Антонелли, уводя Кристи в тень, подальше от любопытных взглядов.

— Извини, Элмер. Извини, Рита. — Стефано отвел Вествуда в сторону. Видимо, я виноват в случившемся. Я взял на себя ответственность за эту девочку. И не заметил, как она потеряла голову — ведь Кристина почти не пьет, а сегодня шампанское здесь льется рекой.

— Все в порядке, Стефано. Общество уже привыкло видеть меня героем скандальных любовных историй. — Элмер был явно встревожен случившимся.

— Послушай, Кристина безумно влюблена в тебя. По-настоящему, как героиня классической литературы. Я сватал ей женихов, назначил приданое. Но она, видимо, однолюбка, ей нужен ты. Прости за прямоту: эти вести о помолвке действительно серьезны? Вижу, вижу! И все-таки… — Стефано пристально посмотрел на Элмера. — Я с детства знаю Риту — она умница и чудный человек. Но… Элмер, может, тебе стоит ещё подумать?

— Стефано, благодарю за совет и откровенность. отвечу тем же: я женат, а Рита ждет ребенка. Моего ребенка. Как видите, я не ловец миллионов. Наша связь началась раньше, до того, как умер Франко дель Форте и я узнал настоящее имя Риты. Прошу, Стефано, сохранить пока известие о нашем бракосочетании в тайне. Ведь ещё не окончен траур. И если бы не беременность жены, нам не пришлось бы торопиться и комкать празднество.

— А Паола? Она в курсе? Это замечательная женщина, Элмер, я знаю её несколько десятилетий! — нахмурился Антонелли.

— Паола на нашей стороне. — Элмер замялся. — Если позволите, совет? Не задерживайте эту русскую красавицу в Италии. ей пора вернуться на родину… Она способна наделать глупостей, Стефано. Русские непредсказуемы.

Мужчины настороженно посмотрели друг другу в глаза и Антонелли с улыбкой откланялся:

— Желаю всего доброго, мой друг.

Проводив взглядом удаляющегося Стефано, Вествуд с минуту пребывал в глубокой задумчивости: какую карту вытащит из колоды в следующий раз этот загадочный сеньор Антонелли?

Проснувшись, Кристина долго рассматривала складки голубого балдахина над головой, кружево незнакомой ночной сорочки. Сквозь задернутые на высоких окнах шторы едва пробивался свет, образуя таинственный полумрак подводного царства. В голубой дымке парили золоченые рамы картин, очертания старинной мебели и лазурный ворох чего-то бесформенно-нежного, брошенного в кресле. Тафта! Вечернее платье из коллекции Гварди! Кристина вспомнила сразу все, сжимая ладонями ноющую голову. Но ещё сильнее болела душа — что натворила она вчера по дворце! Позор, настоящий позор! Девчонка-парвеню из дикой страны устраивает пьяный дебош… Господи, она кричала непристойности Элмеру! От этих воспоминаний Кристина застонала и в комнату тихо вошел Стефано.

— Я караулю под дверью битый час. Выпей-ка вот это. — Он бросил в бокал с водой шипучую таблетку и протянул его девушке.

— Стефано, мне надо уезжать. Нет, не в гостиницу. В Москву. Вчера произошло нечто ужасное, отвратительное. простите. Я не умею себя вести. Дура, ужасная дура!

— Ты просто не умеешь пить, детка. — Он присел на кровать и взял Кристину за руку. — К тому же выбрала, как оказалось, совсем неподходящий объект для любовных грез…

— Ой, мне противно вспоминать об этом… — по щекам Кристи покатились слезы и Стефано протянул ей носовой платок.

— Ничего страшного не произошло. Только в детстве нам кажется, что обиду невозможно пережить… Но через полчаса у дитяти высыхают слезы и он улыбается новой игрушке…

— Я не смогу забыть этот позор. Мне надо уезжать, — упрямо хмурилась Кристина.

— Ты просто не хочешь признаваться, что ещё дитя. А я берусь доказать противное. Поэтому после завтрака мы втроем уезжаем в сказочные края. Конечно, не в Москву, а гораздо ближе. У хитренького Антонелли припрятаны забавные игрушки!

Вилла «Тразименто», куда Антонелли доставил Берберу и Кристину, находилась на берегу прекрасного озера, изгибавшегося между поросших лесами холмов. Пустынно и тихо, как на краю света.

— Это любимая усадьба моей покойной жены. Я, к сожалению не часто навещаю её. Чудесный уголок, одно из самых модных курортных мест в Италии, как раз на полпути от Рима до Флоренции. Только сейчас не сезон, да и владения мои находятся в укромном месте — прекрасные буковые и дубовые рощи, в которых водятся кабаны и лани. Хотите поохотиться?

— Предпочитаю дичь после того, как она побывала в руках у повара, сказала Бэ-Бэ, тоскливо озирая лесную глушь.

— Здесь, действительно, чудно. Как на озере Рица. Это у нас есть такое синее-синее и очень холодное озеро в горах Кавказа. Там была дача Сталина, а потом в ней устроили ресторан, — объяснила Кристина.

— То есть место общественного питания для всего народа. А предприниматель-капиталист Антонелли владеет всей этой роскошью в одиночку. Хотя его отец и был коммунистом. — Антонелли покачивался в кресле-качалке на террасе, откуда вся компания осматривала окрестности. — Все никак не могу забыть партизанское прошлое. Юность — чудесное время. В преклонных летах его вспоминаешь с удовольствием, даже если пришлось претерпеть отчаянные лишения… Мы часто голодали… Нас было в отряде двое — самых молодых, почти мальчишек. Мне тринадцать, а моему дружку Альберто пятнадцать. Но выглядел я лет на десять, не больше — тогда акселератов ещё не было. Я мог пробираться в деревни или городки, занятые фашистами, собирая подаяние или подбирая отбросы. Мы с Альберто называли это «продовольственными походами». Кто обратит внимание на мальчишек…

Однажды нам удалось получить у булочника полмешка испорченного хлеба. Сказали, что живем в деревне, мама больна, что-то ещё жалостливое, и, подхватив добычу, рванули к своим. Мой отец чуть не заплакал, когда мы вывалили на стол в землянке наше сокровище. В тот вечер в отряде устроили настоящий пир… Это было под самое Рождество… — Стефано улыбнулся. — И, честно говоря, никогда не ел такого вкусного хлеба!.

— Мне не приходилось голодать. Совершенно не выношу этого чувства. Вообще, каких-то ограничений. Просто с ума схожу, если чего-то не хватает! — Бербера настойчиво и как-то значительно посмотрела на Стефано.

— Счастливая женщина! Ты почти всегда в прекрасном расположении духа, а значит, — имеешь все, что только можешь пожелать, — вздохнула Кристина.

— Вот уж нет. — Бербера саркастически хмыкнула. — У меня всегда есть о чем попросить судьбу. Здесь, например, — потрясная глухомань. Вода, леса, и даже кабаны. И компания сносная. — Бэ-Бэ неслышно подкралась к Стефано, положила руки ему на плечи и склонив к седой макушке свою кудрявую голову, страстно прошептала:

— Мне так хочется… милый, стыдно признаться, но я бы с удовольствием посетила Ла Скала. Сегодня там, кажется, венецианский мавр душит белокурую невинность!

— Я к вашим услугам, прекрасная синьорина, — не открывая глаз заявил Стефано. — Готовьте вечерний туалет. Поездка в Милан. по-моему. слишком утомительна. Но кое-что в этом роде на сегодняшний вечер я вам гарантирую. — Стефано решительно поднялся и потрепал Бэ-Бэ по щеке. — Волшебник с вами, девочки. а значит — сказка продолжается…

Кристина не раз задумывалась о том, что же связывает их странную троицу? Стефано не проявлял себя искателем плотских радостей с юными красотками. Его отношение к Кристине можно было бы назвать родственными добрый дядюшка, наставника. Бэ-Бэ кокетничала с Антонелли напропалую, по своему обыкновению. Ей удавалось строить глазки даже шоферу, что не означало легкодоступности. Впрочем, Кристина знала о приятельнице немного.

Болтливая, и временами не в меру откровенная, Бэ-Бэ никогда не касалась прошлого. Даже свой возраст она умышленно путала, то ей хотелось быть двадцатитрехлетней, то допускался и тридцатилетний рубеж. Русская «малышка» была посвящена в подробности двух-трех любовных приключений последних лет, над большую же частью биографии Бэ-Бэ окутывала таинственность. Она любила намеки, шутливую полуправду, допускавшую различные биографические версии. Происхождение варьировалось от аристократического до плебейского, профессии — от шпионки до проститутки.

Бэ-Бэ могла быть изысканной и вульгарной, наглой и тактичной. Но она никогда не упоминала о материальных затруднениях, позволяя щеголять новыми автомобилями и первоклассными туалетами. Неизменным в этой женщине можно было признать лишь бурный темперамент и барственное мироощущение, свойственное хозяевам жизни. Как это ни парадоксально. но. похоже, властность и бесцеремонность Бэ-Бэ импонировали деликатному Стефано. Кристина не раз замечала в его глазах, смотрящих на пылкую, жизнелюбивую, зычную особу, искорки восхищения. Возможно, он увлекся ею, не отдавая себе в этом отчета, а может быть, — старался удержать рядом, рассчитывая на какое-то развитие отношений… Что и говорить, многое в этом мире пока оставалось для Кристины загадкой.

Мысли о скандале, затеянном ею на балу, продолжали мучить, подводя лишь к одному решению проблемы: история с Вествудом доказал, что Кристине Лариной пора возвращаться домой. Покрутившись на чужим празднике, Золушка, увы, не стала принцессой. «Ну, что же, такова уж твоя стезя, Тинка…» вспоминала она обидные бабкины вздохи, со злобой на себя и на кого-то еще, поманившего и обманувшего.

Присутствовать вечером на приеме, затеянном Антонелли, Кристине не хотелось. Ей казалось, что трудно найти в Италии человека, не знавшего о её вчерашнем позоре, и лишь одно событие способно занимать внимание светских сплетников.

— Мне просто необходимо побыть одной, Стефано, — взмолилась она. Веселитесь без меня, я должна все хорошенько обдумать.

— Значит, у моей русской гостью мигрень?

— Вполне приличная официальная версия…

— Кроме того, мне было бы жалко покидать эти места, не побродив по лесу. Здесь, случаем, нет разбойников?

— В пределах моих владений ни разбойников, ни ведьм, ни привидений. Только, пожалуйста, дорогая моя. планируя будущее, не руби сплеча. И не забывай, что твой контракт действителен до конца этого года, если ты не соблаговолишь его продлить.

— Полагаешь, отъезд в Москву надо отложить на полтора месяца? Рассчитываешь, что за это время полностью оправдается твоя теория — ребенок забудет обиду, привлеченный новой игрушкой?

— Как знать… Возможно, я полный олух в вопросах современной молодежи. Буду готов признать этот факт через месяц и позаботиться о хорошем прощальном ужине.

— Не обижайся. Ты был для меня здесь добрым волшебником. Только я оказалась плохой ученицей.

— Оденься потеплее, у озера вечерами прохладно. — Стефано ушел, оставив у Кристи горькое ощущение собственной неблагодарности.

Уединившись в отведенной ей в особняке комнате, Кристи слышала, как съезжались гости. Спальня на втором этаже выходила окнами к озеру, но даже сюда доносились оживленные голоса, мягкое шуршание подъезжающих машин и музыка, звучавшая в гостиной. Стефано любил Верди и Беллини, создавая в комнатах во время приемов тихий музыкальный фон.

Интересно, как прореагировала бы Тинка, если бы год назад ей кто-то сказал, что поленился спуститься в гостиную старинной виллы, где собралось изысканное общество, сплошь состоящее из титулованных особ? Она бы не поверила. И вот оказывается — не в деньгах счастье, как ни наивно звучит этот девиз лодырей и бездарей, не умевших сделать свою жизнь богатой.

Кристина не переставала удивляться сообщениям о самоубийствах, случавшихся в самых «золотых» слоях молодежи, об увлечении наркотиками, пьянстве, неоправданном риске. Рожденные в роскоши детишки стремились убежать от действительности, лезли из кожи вон, эпатируя своим поведением почтеннейшее общество и лихо рисковали жизнью — в собственных самолетах, гоночных автомобилях, быстроходных яхтах. Жизнью, которая была слишком щедра, чтобы оценить её дары. Когда-то советские критики «капиталистических джунглей» называли это явление бездуховностью. Похоже, что так. Непонятно только, почему духовным может быть только нищий голодранец. Да и не замечала Кристи особой-то высоты помыслов у своих московских сверстников.

Запершись в своей комнате, похожей на музей или декорации к историческому спектаклю, она чувствовала, что продолжает злиться — на себя, не сумевшую распорядиться привалившим везением, на тех, кто разбрасывается дарами благосклонной судьбы, и на других, смирившихся со своей убогой участью.

Кристина вышла на балкон. Сквозь торопливо идущие рваные тучи пробивался рожок месяца и тут же на темной поверхности озера вспыхивала серебристая чешуя, а очертания холмов становились выпуклыми, подвижными.

Кроны деревьев шелестели в резких порывах ветра, а когда волна шелеста, скрипа, беспокойного трепетания проходила мимо, тишина казалась особенно глубокой и нежной, как бархат. И в этой бархатной тишине появился голос. Кристина прислушалась: кто-то пел под гитару, грустно и переливчато. Очевидно, Стефано поставил диск с народными романсами. Но что-то в звучании голоса насторожило Кристи. Она тихонько вышла в коридор и приблизилась к широкой лестнице, ведущей вниз. Конечно же, это был живой звук. Печальная, мелодичный романс, рассказывающий о несчастной любви нежной грустью окрашивал ночь. Певец закончил на очень высокой чистой ноте, всхлипнув, замолкли струны, дружно посыпались аплодисменты и восторженное «браво!». После короткой паузы мужчина вновь запел — на этот раз арию Альфреда из «Травиаты» под аккомпанемент рояля.

Сомнений не оставалось — пел профессионал, причем, высокого класса. Вот в чем заключался сюрприз Стефано: он устроил домашний концерт для взгрустнувшей о Ла Скала Бэ-Бэ.

Кристина опустилась на покрытую ковром ступеньку и, прижавшись щекой к резному мрамору балясины, тихо и сладко заплакала. Что за чудесная сила заключена в этих звуках — прозрачный и звонкий голос улетал ввысь, моля о радости для всех — и для неё — чужой, потерявшейся в жизненном лабиринте девочки. Кристина вдруг поняла, что невероятно одинока в римском раю. Милый Стефано, взбалмошная Бэ-Бэ, и даже славное семейство Эудженио, — всего лишь приятельская поддержка. Ах, как хотелось почувствовать себя защищенной и любимой в крепком кольце сильных, надежных рук… Прощай, Элмер, прощай, прекрасный мирах «вечного города»…

— Я так и рассчитывал выманить зверька из норы прекрасной музыкой. На ступеньку рядом с Кристиной присел блистательный, благоухающий Стефано. — Ну, что, девочка, стало легче? Давай-ка, умойся, одень хорошенькое платьице и спускайся к нам. Тебя все ждут. В сущности, милые старики — чета графа Фабелли и супруги Ровена с сыном и невесткой. Сыну сорок пять, он самый известный невропатолог в Италии.

— Мне не нужен врач. Я, действительно, полном порядке, Стефано. Кристина поднялась, изображая бодрую улыбку. — Но позволь мне сегодня отсидеться в одиночестве. А кто это пел? Граф или невропатолог?

— Пел наемный тенор, детка. Правда, он не актер и подрабатывает этим ремеслом редко. Сегодня выступил здесь лично по моей просьбе. Хочешь взглянуть на него?

— Извини. Мне лучше прогуляться в одиночестве.

Накинув поверх свитера и брюк свой новый меховой жакет, Кристина по боковой лестнице спустилась в холл и, не замеченная никем, выскользнула в парк. Миновав освещенную фонарями площадку у подъезда, девушка скрылась в аллее, ведущей к озеру. Прохладный воздух бодрил и ощущение осенней свежести, печальной и какой-то возвышенной, как звучание органа, придало её шагу летучую легкость.

Аллея упиралась в каменную беседку, окруженную колоннами, а от неё три узких лесенки веером сбегали к самой воде. Кристина постояла у балюстрады, подставляя лицо ветру и чувствуя себя на капитанском мостике летящей по волнам шхуны. Что-то важное происходило у неё внутри, что-то значительное. Может быть, именно в эти минуты она взрослела, набираясь сил и уверенности у природы — у ночного воздуха, воды, земли?

Впервые в жизни ей захотелось извлечь из своей груди мощный, прекрасный, послушный её воле звук… Хотя бы один-единственный раз, вот в эту глухую темную полночь запеть как Монсерат Кабалье «Каста дива»… Боже, один только раз, а потом, до самой смерти помнить об этом мгновении и беречь в себе, подобно тайному сокровищу, эликсир жизнелюбия, силы.

Увы, не стоило и пробовать. Кристина сбежала к озеру и, присев на последней, омываемой волнами ступеньке, опустила в воду руки. Упругая, гонимая ветром волна ударилась в её сапожки, обдав брызгами лицо и длинные распущенные волосы. Отскочив, девушка засмеялась и пошла вдоль берега по изгибающейся среди кустов дорожке. Куда — неважно. Хотелось шагать и шагать, бормоча про себя то, что не решалась пропеть вслух.

Среди деревьев засветился огонек, потом показались очертания деревянного дома под островерхой крышей. Охотничья хижина в лесу с манящим теплым светом в полуоткрытых ставнях, окруженная могучими кленами и стайкой низеньких елок, словно пытающихся заглянуть в окна, казалась совершенно сказочной. Обитель доброй колдуньи или веселых гномов. Не думать же, в самом деле, что в теплой комнате сидит пузатый садовник Антонелли, похрапывая у телевизора. Кристина постояла, придумывая предлог, чтобы постучать в массивную дубовую дверь, прихваченную металлическими скобами. Тускло поблескивал круглый медный шар ручки, предназначенный, видимо, для великана, но звонка не было видно. Кристина вытащила из кармана озябший кулачок и постучала. Никакого движения за дверью, тишина, лишь шумит в кронах деревьев ветер, кружа сорванные листья. Она протянула руку, и кленовый лист, промелькнув с высоты сложным вальсовым па, лег прямо на раскрытую ладонь.

«Все, что сбыться могло, мне, как лист пятипалый, прямо в руки легло. Только этого мало…», — тут же зазвенела в голове строка Тарковского. Впервые Кристина, слышавшая эти слова много раз в исполнении Ротару, поняла, о чем они. И зашептала весь стих сначала, забыв про сопровождавшую их гремучую оркестровку, удивляясь точности и красоте смысла.

Дверь домика отворилась, темный мужской силуэт на фоне светлеющего прямоугольника казался огромным.

— Да заходите же, синьорина! Я едва согрел дом, не хочу напускать холода, — окликнул её незнакомый голос так, будто уже с полчаса уговаривал принять его приглашение. — Вы что, заколдованы или замерзли?

Он соскочил со ступенек и, подхватив Кристину за руку, чуть ли не силой затащил в дверь:

— Вот еще, любительница ночных прогулок под дождем… — хозяин удивленно окинул взглядом девушку, оторопело сжимавшую кленовый лист и глядящую на него широко раскрытыми, полными восторженного удивления глазами.

— Вы?! Это вы?! — Кристина замотала головой, сообразив, что говорит по-русски и, переведя дух, сказала по-итальянски:

— Простите. Я задумалась. И приняла вас за другого.

Конечно, трудно было бы не обомлеть: в лесной избушке обитал не садовник, и не людоед. В двух шагах от Кристи стоял высокий брюнет в шикарном белом костюме. Ворот рубашки под упрямым, пересеченным ямочкой, подбородком распахнут, концы развязанного галстука-бабочки небрежно свисали, будто означая принадлежность его владельца к самой высшей касте элегантности. Это он, темноглазый, смуглый, с падающими на лоб цыганскими завитками, выбросил в пыль её букеты там, на подмосковном шоссе.

— Меня зовут Санта. А вы иностранка? — Хозяин домика снял с её плеч жакет и встряхнул мех, усыпанный водяным бисером.

— Я даже не заметила, что идет дождь. — Кристина закинула за спину мокрые волосы. — Да… я иностранка.

— Хм… — Человек, назвавший себя Сантой, внимательно посмотрел ей в глаза. — Зрачки не расширены… Но, похоже, ты чего-то наглоталась, крошка.

— Н-нет. Просто немного удивлена… Сильно удивлена… Я испугалась. Гуляю здесь первый раз.

— Ну, тогда ты свалилась с Луны. На прислугу не похожа, да и среди гостей Антонелли я тебя не заметил, — парень взял её руки в свои. Совершенно окоченела. Наверно, плавала в озере. Ну-ка, скорее к огню, а я согрею вино.

Он усадил Кристину в низкое кресло, подвинул его прямо к жарко пылающему камину и, повозившись в глубине комнаты, протянул девушке чашку с горячим напитком.

— Пей смело. Это чинзано, немного корицы. Мускатный орех… А я пока утеплюсь.

Кристина, приблизив лицо к огню, так, что коже стало горячо, медленно глотала ароматный глинтвейн. В голове было пусто и торжественно, как в соборе перед мессой.

— Санта — это святой? — спросила она, не оглядываясь.

— Да. Вообще-то, Санта — это детское прозвище. Я всегда изображал в праздники Санта-Клауса и пел на Рождество всякие церковные гимны, бухнувшись в кресло напротив, парень нагнулся, шнуруя спортивные ботинки. Он успел переодеться в толстый свитер и джинсы.

— А меня зовут Кристина Ларина. Я русская, живу у Стефано Антонелли. Мы приехали сюда на уик-энд.

Бросив не завязанный шнурок, Санта с удивлением уставился на Кристину.

— Значит, это у тебя болела голова и ты валялась в постели, пока все объедались, а я надрывал горло, услаждая слух почтеннейшей публики?

— Так это пел ты?! — Кристина чуть не уронила чашку и только тут заметила, что все ещё сжимала в кулаке кленовый лист.

Она посмотрела на предвестника чудесной встречи с суеверным трепетом и спрятала его в карман.

— Я никогда так не волновалась от музыки. Мне хотелось плакать…

— Все старушки на нашей улице лили слезы, когда пел Санта. А позже мне удавалось растрогать и более юных синьор. — Он подбросил в камин поленья. Слушай, у меня идея: спать уже все равно поздно. Давай устроим вечеринку. Поболтаем, выпьем, а? Я могу тебе спеть.

— Спасибо. Но Стефано будет волноваться… — Кристина даже испугалась столь неожиданного предложения.

— Звони быстро, пока ещё не разъехались гости. — Он протянул Кристи радиотелефон. — Этот охотничий домик Стефано отдал в мое распоряжение на уик-энд. Здесь вполне хватит места для двоих. Я не маньяк и не насильник. Просто неохота сидеть одному. Да и ты, похоже, интересный собеседник. Расскажешь про Москву. Я никогда там не был.

Кристина механически набрала названные Сантой цифры и произнесла подсказанный им текст: «Я останусь поболтать с певцом в охотничьем домике. Он обещает петь до утра».

— Вот видишь, ты свободна. Что он сказал?

— Что очень рад за меня… Ведь я хандрю.

— Вот и отлично. Представь, что ты у доброго исповедника и рассказывай все начистоту. Обожаю романтические истории! Ведь это несчастная любовь, да? Мне нужен опыт для исполнения «слезных арий». Самому-то мне всегда везет. — Санта ловко жонглировал апельсинами. Поймав один из них зубами, другой протянул Кристине. — Ешь, ты, наверно, голодная. У меня здесь шоколад и всякое вино в холодильнике. Протянем до утра.

Он забросил ноги на подлокотник кресла и запросто, без ножа, очистив свой апельсин, смачно вгрызся в сочную мякоть.

— Давай, без церемоний. Это охотничьи апартаменты. Видишь, — вокруг рога и шкуры. А на этом медведе у камина, думаю, отдыхала не одна парочка… Так что там, в Москве? Перестройка?

— В общем-то, да. Только я не интересуюсь политикой. Правда, не люблю коммунистов, устроивших у нас «застой» на семьдесят лет. А Стефано, оказывается, сын коммуниста-капиталиста. Странно у вас…

— Я тоже не очень сведущ в политических играх. Знаю, кто приличный человек, а кто сволочь. И это, думаю, главное. Так твой московский жених сбежал, пока ты здесь вертелась перед объективами?

— Откуда ты знаешь, кем я работаю?

— Видел портрет на обложке. Но, честно говоря, не подумал бы, что это ты. Стефано сказал, что его русская гостья звезда агентства «Стиль». Это совсем неплохо. Ты и в России блистала в журналах?

— Ой, что ты! В России я была обычной девчонкой, на которую никто и внимания не обращал. Все произошло, как в сказке… Моя школьная подружка познакомила меня с человеком, который занимается устройством конкурсов красоты. Ну, он как-то сразу ввел меня в состав претенденток…

— Понятно. И ты стала «Мисс Россия»!

— Да нет же! Я не заняла никакого места, только почему-то очень понравилась итальянцам. Может, слышал про фирму «Карат»? Они заключили со мной контракт на три месяца и навешали на меня кучу своих изделий в качестве приза.

— И ты упорхнула в Рим, а твой парень, сделавший девочке карьеру, остался ни с чем. Печально.

— Он не парень, а толстый пожилой дядя. В меня не влюблялся, но очень помогал… Если честно, — до сих пор не понимаю, почему он со мной возился. Вот как Стефано — он ни разу даже не пытался меня соблазнить. Но все время помогает и мне, и Бэ-Бэ.

— Эта чертовка — твоя подружка? Горячая особа!

— Да нет! У меня здесь мало друзей, а Бэ-Бэ меня опекает, то ли. Ведь я однажды помогла ей сбежать от бандитов.

— В Риме бандитов полно… Только сейчас не убегай — я не из них! Санта кинул Кристине половину шоколадки.

Она поймала, расплескав при этом красное вино на свои белые брюки. Парень вскочил и тут же принес в горсти что-то белое.

— Кажется, это соль, надо быстро посыпать. А то подумают, что мы дрались.

Он стал втирать соль в пятно на бедре и Кристина замерла, чувствуя, что их беседа может перейти в нечто другое. Он, видимо, почувствовал то же самое. На секунду их взгляды встретились и Санта быстро вернулся в свое кресло.

— От тебя лучше держаться подальше, прекрасная блондинка. Погибель страстным макаронникам. Скажи честно, скольким моим соотечественникам ты разбила сердце?

— Никому. Честное слово, никому. Хотя очень старалась. — Кристине почему-то захотелось рассказать о себе этому совсем не знакомому парню. Ладно, ты узнаешь про меня самое страшное. А в награду споешь. И расскажешь, откуда ты такой взялся. О'кей?

— Идет. Святой дядюшка тебя внимательно слушает. Только давай что-нибудь повеселее, а то я усну. — Он свернулся в кресле, подложив под щеку ладонь.

— Ты, наверняка, слышал про Элмера Вествуда? Он устраивал юбилей Антонелли и пригласил меня принять участие в массовке. Я плавала на каком-то резиновом листе, изображая не то наяду, не то лягушку… Там, в озере, меня и нашел Антонелли. Отогрел, приютил… и даже не покушался на мою честь…

— Угу… Давай дальше. Про добропорядочность Стефано я и сам знаю. А вот что натворил Вествуд — этот малый не промах!

— Он мне понравился. Как тысячам других таких же глупышек. То есть — я просто решила, что влюбилась в него. Понимаешь, кажется, что первая любовь должна быть непременно какой-то сказочной…

— Первая?! — Санта изумленно приподнялся. — Прости, тебе сколько лет?

— Скоро будет двадцать три. Но в школе я была какая-то заторможенная, мечтала о романтическом принце. А потом решила, что раз принцев не бывает, сойдут и старые влиятельные дядечки. Как тот, что устроил меня на конкурс.

— Ну и дела! Поистине, Россия — глухая страна. Девятнадцатый век. У нас, правда, в патриархальной провинции тоже весьма строгие нравы… Но… ты меня не дуришь?

— Раз так, вообще не буду рассказывать. Ты что ждал, «исповедь проститутки»? — Кристина насупилась. — Ладно, дальше будет интереснее.

— Значит, Элмер соблазнил тебя… бедняжка! Иди ко мне, я тебя утешу… — Санта распахнул объятия, но, заметив испуг Кристины, возмущенно всплеснул руками. — Ты что, совсем дикая? Я же шучу!

Кристина рассмеялась:

— У тебя чрезвычайно выразительная жестикуляция!

— Понятно. Буду держать руки на коленях. Или нет — свяжи мне их шарфом. Не хочу пугать девушку.

— Можешь продолжать свой балет. Мне даже нравится.

— Перемирие! — Санта вскочил, чмокнул Кристину в щеку и вернулся на место, изображая шоковое состояние. А она почувствовала, как запылало её лицо. Если бы этот забавный парень, которого она так долго воображала в своих мечтах, сейчас вдруг обнял её, она не стала бы сопротивляться.

— Элмера соблазнила я. Один-единственный раз. После этого он влюбился в Риту Тичелли, они объявили о помолвке, а Тичелли оказалась богатой невестой. Стефано сказал мне, что боится за Риту. Он знает её семью очень давно, а про Элмера думает не совсем лестно… Полагает, что он польстился на деньги. Вчера был роскошный бал… господи, только вчера! Я думала, что не переживу этот позор, а сейчас уже сижу и спокойно болтаю с тобой…

— Не забывай, я не обычный человек! Я — Санта! Пара мальчишек в нашем квартале перестали воровать, когда я побил их по рукам и обещал, что прокляну и руки отсохнут. И никто! — Санта поучительно погрозил Кристине пальцем. — Никогда! Никто и никогда не отважился соврать мне!

— Я вообще вру очень редко. И неудачно. Ты бы сразу догадался. Даже моя маман всегда меня ловила… Так вот — чистая правда: Стефано и Бэ-Бэ уговорили меня на балу объясниться с Элмером, сказать, что я люблю его и что Антонелли даст мне приданое… Глупости, конечно. Я не собиралась заманивать его и вообще уговаривать… Но так вышло, сама не пойму, почему… Почему я вдруг стала кричать на Элмера, обвинять в корысти, измене… — Слезы вновь навернулись на глаза Кристине. — Знаешь, мы танцевали и я поняла… в общем, поняла, что он ко мне неравнодушен… И я была очень пьяна… Вообще-то я пью совсем мало. Честное слово! — Она сквозь слезы с мольбой посмотрела на собеседника.

— Не понимаю, — задумчиво заключил он и развел руками: — Ни фига не понимаю!

— Что здесь непонятного? Элмер сказал мне, что любит Риту и ни за что не оставит её.

Санта пожал плечами:

— Бывает… — Он замолчал, став вдруг серьезным и грустным. В темных глазах, смотрящих в огонь, плясали отблески пламени.

— Ты, наверно, устал? Мне лучше тоже пойти поспать. Где здесь спят неожиданные гости? — Кристина поняла, что разговор внезапно иссяк.

— Я заметил тебя сегодня ночью, выскальзывающей из подъезда виллы. Вдруг сказал Санта. — Подумал: «что за прекрасная незнакомка удирает в разгар бала?» Мое выступление триумфально завершилось и я поспешил удалиться в эту хижину… Пошел за тобой — белые брюки светятся в темноте, в волосах сверкают капли дождика… Санта ведь, в сущности, очень сентиментальный малый. Сама понимаешь, — с пеленок работать святым, а потом петь про «великую любовь»… Профессиональные издержки… Пошел за красоткой, а она — к воде! Думаю: решила утопиться. Постоял за кустами, приготовясь спасать. А русалочка умылась озерной водой и устремилась прямо в лесные дебри. Я едва успел спрятаться. Так и шли мы почти рядом — ты по дорожке, я — в лесу. Шмыгнул в свой домик и стал ждать. Решил, что ты сюда дорогу знаешь и меня для чего-то ищешь.

— Нет, я не подозревала ни о тебе, ни об этом домике. Вообще никогда здесь раньше не была… Сидела у себя в комнате, оплакивала неудачную любовь, а когда ты запел, почему-то повеселела. Мои переживания показались глупыми, ничтожными по сравнению с этой музыкой, ночью, озером… Брела, куда глаза глядят, смотрю — окошко светится так тепло и заманчиво, как в сказке…

— И ты долго раздумывала у дверей. Боялась, что тут живет разбойник?

— Да, людоед или ведьма. Или просто — садовник Стефано. Я и не думала, что найду Санта-Клауса.

— Ты здорово говоришь по-итальянски. И акцент такой загадочный, придающий шарм. Только как-то литературно.

— Спасибо. Обмен комплиментами удался. Я учу итальянский уже лет восемь. Моя мама — учительница, знает французский и итальянский. Я тоже вначале учила французский, а потом взялась за итальянский. Уж очень красиво. Когда я была маленькая, у нас были в моде итальянские певцы — Тото Кутуньо, Челентано, дуэт Альбины и Романо Пауэр. И оперные, конечно. У меня дома есть пластинки Каллас, записи Кабалье, Доминго, Паваротти… О, всего и не перечислишь. В общем, я — италофилка.

— Значит, тебе повезло неспроста. С детства любила эту страну и прямо в неё попала, да ещё покорила своей красотой… Я всегда на Рождество сочинял детям такие сказки… — Санта вопросительно посмотрел на Кристину и в его взгляде ей почудился оттенок иронии.

Она вздохнула, поднимаясь с кресла:

— Пожалуй, мне все же лучше уйти. Хочется проститься с этим местом. Четвертого января я уезжаю домой.

— Разве «Стиль» не заинтересован в продлении контракта?

— Конечно, они предложили мне увеличить срок и гонорар. Еще бы! Ведь Антонелли дружит с моим боссом. Но я решила, — довольно сказок. Особенно таких, оставляющих кучу загадок. Глупеньким девочкам лучше сидеть дома. И ждать, когда поумнеют.

Санта помог ей одеть меховой жакет и, задержав руки на плечах, серьезно посмотрел в глаза:

— А могла бы ты, загадочная незнакомка, сделать сейчас для меня случайного, в общем-то, встречного, одну вещь? Одолжи мне свою диадему, полученную от «Карата».

Кристина от недоумения открыла рот:

— Т-тебе? Диадему?

— Да, поносить. Дня на два. Не спрашивай, зачем, Кристина. Просто ответь — да или нет?

— Когда?

Санта набросил кожаную куртку и, вернувшись в комнату, залил огонь водой.

— Мы поедем сейчас. Для Антонелли оставим записку у охранника.

И они, захлопнув дверь, вышли в моросящую дождем ночь.

В стареньком «фиате» Санты пахло сосновой смолой.

— Ты и вправду развозишь елки? Только ещё далеко до Рождества, сказала Кристи, заметив на заднем сидении охапку свежих сосновых веток, завернутых в целлофан.

— Не всем. Только очень послушным детям… Ты что, не куришь?

— Вообще-то, курю. Но редко, после хорошего ужина или…

— После хорошей любви… — добавил Санта.

— Нет. После работы. Девчонки в перерыве закуривают в скверике так аппетитно. Невозможно удержаться.

— А как все же с любовью?

— Элмер закурил и я тоже.

— Ты все-таки настаиваешь на версии: Вествуд — единственный мужчина на свете.

— Так и есть. Вернее — было. Не нравится — не лезь с дурацкими вопросами. С какой стати тебя волнуют мои любовники?

— Ну, если мужчина мечтает стать одним из них, его, естественно, волнует компания…

— Пусть не волнует. Ты не в моем вкусе…

— А говорила, что чуть не плакала от моего пения.

— Если честно, — плакала. Когда ты поешь, то нравишься мне гораздо больше.

— Понял. — Глядя на темную дорогу, Санта начал напевать куплеты герцога из «Риголетто».

— Давай, давай, не халтурь. Для графа — в полный голос, а для русской пролетарки — еле-еле?

Санта включился на полную мощь, и Кристине пришлось зажать уши. Ей казалось, что вот-вот от мощи его голоса вылетят стекла.

— Ага, испугалась! Мы же не в Ла Скала. Мой микрокадиллак выносит только камерное пение. И нечего меня подначивать.

Санта что-то тихонько замурлыкал. Забыв о слушательнице, он пел, вероятно, свои любимые романсы и арии вполголоса, с явным удовольствием. Кристина мечтала о том, чтобы эта музыка никогда не кончалась.

На востоке небо уже посветлело и предутренний туман залег в лощинах и оврагах. Холмы словно парили над белыми облаками, в деревеньках кое-где начали зажигаться огни, а подсвеченные соборы казались миражами, готовыми вот-вот раствориться в первых лучах солнца.

Ветер согнал тучи к западу, где они и залегли черной грядой отступившая под натиском нового утра армия мрака.

— Ой, смотри! Вон между теми холмами! Опять, опять, — Кристина схватила Санту за руку и машина резко вильнула.

— Сумасшедшая! Никогда не видела летающих тарелок?

— Санта, там солнце! Лучи прорываются между холмов, когда мы поворачиваем. И они тянутся прямо к нам, как благословляющие руки!

Он посмотрел на неё и усмехнулся:

— Поздно встаешь, городская пташка. Труженики полей встречают восход каждый день. И не находят в нем ничего удивительного.

— Я, действительно, редко видела восход… А, может быть, просто сегодня впервые заметила. Заметила, как это прекрасно… Ведь когда едешь на машине, все вокруг как на гигантской выставке — кружит перед тобой, показывая самое лучшее, открывая потаенные уголки… Мир словно хвастается: смотрите, какой я! Люби меня, человек!

— А я и люблю! Иногда даже слеза прошибает. Мне нравится петь, когда я езжу один ночью или вот так — на рассвете. Я чувствую тогда, что мой голос звучит божественно, под стать этой красоте вокруг. Что мы заодно и — на равных. Творец — и его творение…

— Так и есть! Не может быть иначе. — Серьезно сказала Кристина. Существует огромная любовь, разлитая в мире. И когда встречаешь нечто прекрасное — этот рассвет, римские соборы или твой голос, эта любовь становится такой… У меня сжимается сердце и хочется молиться благодарить Творца за дар, за счастье… — Кристина сбилась. — Когда я волнуюсь, путаю все слова…

— Ничего не путаешь. Все очень правильно, я ведь тоже готов кинуться на колени перед собором святого Павла, к примеру. Это нормально. Особенно, если живешь в Италии.

— Италия… Италия для меня воплотилась в Риме. Ему я отдала свое сердце. И вот, оказывается, осталось местечко и для твоего голоса. Кристина улыбнулась: — Отличные трофеи: Санта и Рим… Я увезу вас с собой… — Кристина опустила глаза, боясь увидеть насмешку парня. Уж очень разгулялись нервы: встреча с Сантой, прощание с Римом.

В груди мучительно щемило от одного только слова «разлука». Да ещё теперь, когда на её пути появился этот парень, давно живший в её воображении. «Эх, Кристина, довольно иллюзий. Парень не твой, как Элмер и Рим. Все, к чему ты привязываешься, приносит тебе боль… Прокатилась, послушала песни, слегка пококетничала — и спасибо. Точка. Чао, мой дорогой!»

…Санта остался в машине, а Кристина, сбегав к себе в номер, вынесла фирменный саквояж «Карата».

— Вот. Я только достала отсюда косметику, которую мне купил сеньор Руффо перед отлетом из Москвы. А потом даже не заглядывала.

Санта поставил на колени изящную продолговатую сумку.

— Как не заглядывала? Ты что, не носила эти украшения?

— Помилуй! Они годятся лишь для карнавала. К тому же Руффо так неожиданно скончался. А эти вещи связаны с ним, — она протянула ему ключик.

Крышка распахнулась на мягкой пружинке, обнаружив бархатное нутро отделения для флакончиков и баночек были пусты. Санта взял длинную коробку, обтянутую тисненым сафьяном. Нажал на кнопку — в замшевых углублениях покоилась диадема и колье, усыпанные драгоценными камнями.

— Хорошая работа. Почти как настоящие, — сказал Санта дрогнувшим голосом. Поспешно закрыв коробку, он сунул её за пазуху.

— Саквояж забирай, пригодится. Какой у тебя телефон? Я позвоню. Наверно, скоро. И верну сокровища.

— Не стоит. Дарю. Мне эти камушки не принесли удачи, может пригодится какой-нибудь твоей подружке. Скажи — подарок от Кристины. К Рождеству.

— Забавно! Я только сейчас обратил внимание — твоей имя — это тоже от Христа. Значит, мы оба святые, но ты важнее. — Санта наклонился к ней и губы их слились.

Самый долгий, пылкий и нежный поцелуй в жизни Кристины. Но парень не узнает об этом.

— Не пойму, кого я поцеловал сейчас — святую или грешницу, но… у меня что-то взорвалось вот здесь, — он шутливо прижал ладонь к груди.

— Я буду помнить тебя, Санта. Чао… — ответила Кристина, изо всех сил стараясь скрыть волнение. Она опять провожала уезжающий автомобиль. Но из его окошка не вылетел в пыль букет, а на губах сохранился вкус, разлившийся хмельным теплом по всему телу…

«Может, он не исчезнет, не обманет, как все…Ведь он показал на сердце… На сердце? А если на карман, в который сунул её «бриллианты»? Если все это — только насмешка?» Кристина зябко съежилась и, сунув руки в карманы, сжала кулачки. В шелковой подкладке что-то лежало — пятиконечный кленовый листок — багряный с плотными золотистыми прожилками:

«Все, что сбыться могло…»

Декабрь — беспокойный месяц для рекламного агентства «Стиль». Предпраздничная суета, бесконечные выставки, показы, презентации, банкеты. Такое впечатление, что к концу года ведущие фирмы стараются сбить друг друга с ног на финишной прямой супер-экстравагантными затеями. В это время в книгу рекордов Гиннеса попадает всякая чепуха — многоэтажные торты, нескончаемые фейерверки, гигантские елки, вечерние туалеты из денежных купюр и танцевальные марафоны.

И везде требуются красотки, наравне с елочными украшениями, бенгальскими огнями, бриллиантами, оркестрами и хорошими поварами. На Кристину Ларину в агентство поступило несколько заявок. Она предпочла принять участие в показе коллекции одежды для клуба «Малина со сливками». Это аристократическое кабаре уже самим названием давало понять, что способствует сближению богемных знаменитостей с деловыми слоями высшего общества.

Авангардную коллекцию одежды подготовила супружеская пара молодых архитекторов, прославившихся головоломными сооружениями гостиничных комплексов на европейских курортах. Авторы не требовали супер-профессиональных манекенщиц — ведь их показ был скорее шуткой, чем заявкой на серьезное участие в «высокой моде». Этель и Джеромо Рокки любезно приглашали пятерых манекенщиц, избранных для демонстрации своих моделей, принять участие в праздничном банкете.

Кристину не интересовал банкет, но ей предстояло выйти на сцену всего два раза, получив за это пустяк гонорар, достаточный для покупки подержанной машины в Москве. Она воображала, как с помощью сэкономленных денег перестроит бабушкин садовый домик в маленькое «шале». И пусть на него заглядываются проезжающие мимо пижоны. Парник будет стеклянный, а в нем гиацинты. Не для продажи — для себя!

Прошла неделя с тех пор, как она рассталась у дверей своего отеля с забавным Сантой. Он не появлялся больше и не позвонил. Стефано, вернувшись в Рим, лишь коротко осведомился:

— Тебя не обидел мой юный друг? Удивился, получив ваше сообщение о ночном побеге и подумал, а уж не напророчил ли шутя новое увлечение?

— Нет. Просто ему срочно понадобилось в Рим и я согласилась составить компанию. Ведь Санта всю дорогу пел. Мы больше не встречались. — Кристина решила не рассказывать о странном эпизоде с бижутерией. Стефано обеспокоится, да и не хотелось ставить певца в неловкое положение.

Кристина так и не нашла приемлемого ответа на смущавший её вопрос: как толковать просьбу Санты? Допустим, парню понадобился праздничный подарок для девушки, но что за странный способ его приобретения? Здесь что-то скрывалось, но что? Голова шла кругом, сопоставляя отдельные факты, и уж совсем сумасшедшей казалась мысль о том, что никаких фантомов разыгравшегося воображения не было: и у бабушкиного дома, и в римском аэропорту она видела этого человека, веселого вруна, называющего себя Сантой. Кристине начинали мерещиться заговоры, подвохи, обманы.

Ах, как необходим рядом умный, надежный друг! Кристина решила, что в первый же уик-энд навестит семейство Коруги и выложит Джено свои сомнения.

…Клуб «Малина со сливками» сиял рождественским великолепием гирлянды хвои, цветных огней, гигантские красно-белые букеты живых цветов и водопады сверкающей мишуры превратили уютный зал в сокровищницу Али-Бабы. Маленькая сцена, пятачком возвышающаяся среди накрытых столиков, служила, как правило, для показа забавных шоу, в которых принимали участие сами завсегдатаи клуба и заезжие знаменитости.

Этель Рокки расцеловала синьорину Ларину в обе щеки, как добрую знакомую, для чего ей пришлось подняться на цыпочки. Невозможно было представить, что образы гигантских творений из стекла, металла и камня рождались в носатой головке этой маленькой, быстрой, как воробей, женщины. Ее супруг, Джеромо, — добродушный толстяк с рыжей бородой, напоминал сонного кота, заснятого любительской камерой в мирном соседстве с птичкой. Совместными усилиями кот и воробышек водрузили на одетую в обтягивающее трико телесного цвета девушку Спасскую башню с часами, пришедшимися как раз на грудь. Голову Кристины украсила рубиновая пятиконечная звезда. Собственно, столь прямые ассоциации могли прийти в голову лишь человеку, знакомому с прообразом костюма — московским Кремлем. Зрителю же непосвященному виделась полуголая девица в лоскутах алого атласа, с циферблатом на груди и светящимся остроконечным шлемом на голове. Скорее всего, инопланетянка. Второй костюм, ожидавший Кристину, выглядел не лучше — она ещё могла угадать в летящих пестрых лохмотьях, прикрепленных к металлическому каркасу-обручу, обрывки карты бывшего СССР, но относительно других зрителей приходилось крепко сомневаться.

Показ коллекции Рокки, занимавший всего 15 минут, проходил в середине шоу. Кристина убедилась, что к моменту её выхода зал был переполнен гостями. Этель с блестящими от возбуждения глазами указывала ей в щелке занавеса именитые персоны. Но девушку мало интересовали люди, ничего не значащие в её жизни. Вдруг подвижное лицо Этель замерло, глаза округлились.

— Не может быть! Джеромо! — испуганно позвала она мужа. — Взгляни… Это он?

Взглянув на указанного женой человека, толстяк пожал плечами:

— Рино частенько бывает здесь. Человек разносторонних эстетических наклонностей. Хор мальчиков «Капелло» существует на его счет, в собственной студии грамзаписи Рино открыто благотворительное производство дисков для тех, кому не светит признание публики, да и строит он много…

— Не думаю, что мы могли бы принять заказ у этого человека, категорически перебила пространный доклад мужа Этель.

— Согласен без обсуждений, — сразу же сдался тот и невозмутимо удалился за кулисы.

Следуя за встревоженным взглядом Этель, Кристина увидела элегантного мулата, возвышавшегося за одним из центральных столиков. Два его белых спутника, несмотря на атлетические плечи и бычьи шеи, казались мелкими и темными, — так ярко и мощно выделялся в полутемном зале Рино: светлый костюм, ослепительно-белая рубашка, крупное красивое лицо и радужные искорки, сыплющиеся от бриллиантов, украшавших запонки, заколку у воротничка, перстни на смуглых пальцах.

— Акула теневого бизнеса? — спросила Кристина, уже привыкшая, что в Риме кишмя кишат мафиози.

— Еще какая! Конечно, все шито-крыто, а возможно, половину и присочинили, но достаточно и цитаты из его лучшей характеристики, чтобы держаться от этого человека подальше. Рино Бронзато — правая рука крестного отца одного из крупнейших мафиозных кланов. Кличку Бронзато, что значит Бронзовый, этот парень ввел в употребление приказным порядком. Его не устроило прозвище Потрошитель Рино, возникшее стихийно в соответствии с его истинной специализацией кровавого садиста, ублюдка.

Этель сделала испуганное лицо, Кристина рассмеялась:

— Мне уже раз двадцать представляли «крестных отцов» и прочих «кровавых сынков». Похоже, здесь мода на эти звания. Так у нас раньше про всех говорили «гебешник». Что значило — агент тайной государственной полиции.

…Выход Кристины в фантастических костюмах произвел фурор — в зале свистели и топали. Возможно, произвел впечатление комментарий Этель о русской манекенщице Кристи-Лари, показывающей Россию и Кремль, а скорее всего, зал уже был изрядно взбодрен горячительными напитками.

После завершения показа коллекции Этель и Джеромо пригласили Кристину пожинать за их столиком, она деликатно отказалась. Переодевшись в свой повседневный рабочий костюм, девушка уже собралась уходить. Выход из уборной преградила массивная фигура архитектора. Он успел выпить и заметно повеселел.

— Синьорина Ларин, мы с женой и наши друзья просим присоединиться к застолью всего на пять минут — они хотят поднять бокалы за новую Россию и за дружбу наших народов. Ростропович и Вишневская — это очень хорошо.

Кристи не могла отказаться. В веселой компании, состоявшей, в основном, из художников, её спрашивали о московских выставках, называли имена известных здесь российских авангардистов. Кристина охотно подхватила тост за дружбу. В какой-то момент галдеж за столиком внезапно затих и все лица повернулись в одну сторону: за креслом Джеромо стоял один из спутников Рино, шепча ему что-то на ухо. На лице толстяка отразилась растерянность, даже кончики рыжих усов зашевелились…

Посланец Рино удалился, а Джеромо тихо обратился к русской гостье.

— Можно тебя на минуту, детка.

Отведя её в сторону, к возвышавшемуся у бранной стойки колоссальному букету, Джеромо с деланной улыбкой, выпалил свистящим шепотом:

— Он хочет, чтобы ты присела за его столик.

Кристина спокойно пожала плечами:

— И не подумаю. Мне пора уходить.

Букет состоял из белых и красных гладиолусов и еловых веток с позолоченными шишками. «Как те, что были в машине у Санты», — вздохнула Кристина и снова почему-то разозлилась на себя. Так было каждый раз, когда она вспоминала о веселом певце. Симпатяга — душа нараспашку! Вызвал на откровенность болтливую глупышку, подхватил стекляшки — и скрылся! «Чего ради ты выложила чуть ли не всю свою биографию едва знакомому человеку? Из-за его красивых глаз? Не юли, он вскружил тебе голову, дурочка», укорила она себя тем сильнее, чем яснее становилось, что Санта обманул её.

— Не имею ни малейшего желания знакомиться с этим бандитом! повторила она Джеромо.

— Тише, тише! Господи, ты не понимаешь, что этому человеку нельзя отказывать!

— Я гражданка России. И живу по своим правилам.

— Ты в Италии, детка. — Он посмотрел на Кристину умоляющими глазами. Прошу тебя, присядь к ним за столик минут на пять. Мы все здесь. Ничего плохого произойти не может. А дома будешь рассказывать, что завела знакомство с Коза нострой… Это я в шутку, конечно…

Кристина улыбнулась, заметив, что лоб добродушного толстяка покрылся испариной. Рыжие кудряшки прилипли к вискам. Наверно, в детстве его дразнили «жирдяем» и «краснорожим», а он взял, да и переплюнул всех красивых и стройных своими смелыми, выходящими за рамки принятой нормы, проектами. Кристина положила руку на покатое плечо Джеромо:

— Я благодарна вам за опеку и беспокойство. Вам и Этель. Но, простите, я не могу прислушаться к вашему совету. — Кристина уверенно направилась к столику художников и, попрощавшись со всеми, пошла к выходу из зала.

Подхватив её жакет, за девушкой последовал Джеромо и двое мужчин из числа гостей. Они проводили Кристину до её машины, продолжая твердить о дружбе и передавать приветы неведомым ей московским художникам.

— Уфф! — Кристина с облегчением захлопнута дверцу своего старичка «фиатика» и быстро представила дорогу в отель. Всякий раз, выезжая на машине в новые места, она заранее продумывала маршрут над картой Рима, выбирая менее напряженные трассы, отмечая, где развернуться и в каком направлении следовать.

Привязавшийся к её «фиату» шикарный черный автомобиль Кристи заметила довольно скоро, когда углубилась в спокойные переулки фешенебельного жилого района. В большинстве домов уже спали, редкие машины проскальзывали почти бесшумно, не нарушая ночной тишины. Преследователь Кристины двигался, словно приклеенный. Сделав пару попыток улизнуть, она поняла — оторваться не удастся. Незнакомая машина подала сигнал и, обогнав «фиат», преградила ему путь.

Кристина ещё надеялась, что её сопровождает Джеромо или кто-то из его друзей, но вышедший из автомобиля человек развеял сомнения — она здорово влипла. Вразвалочку, держа руки в карманах черного пиджака к ней направлялся дружок Рино.

— Добрый вечер, синьорина. Меня зовут Квази Сото, — представился он в открытое окно. — Я компаньон Рино Морелли. Сеньор Морелли просит прощения за беспокойство, ему необходимо поговорить с вами. Буквально пару слов.

Кристина попыталась закрыть окно, но тяжелая рука мужчины удержала стекло и, быстро скользнув вниз, нажала на ручку, открывающую дверцу.

— Прошу, синьорина. Не стоит отказываться от нашего приглашения. Уверяю — я бегаю быстрее. И вообще — многое умею. Он сделал пасс рукой у шеи Кристины и протянул девушке её гранатовые бусы, покачивающиеся на толстом пальце. — Мы не грабители.

Он ухмыльнулся, бросив в салон украшения Кристи.

— Плохой замок.

Кристине пришлось выйти и тут же нырнуть на заднее сиденье черного автомобиля.

— Прекрасная ночь, Кристи — Лари! — Мулат широко улыбнулся. — Меня зовут Рино, Бронзовый Рино. — Дверца захлопнулась, машина, мягко тронувшись, сорвалась с места.

— А мой фиат? — встрепенулась Кристина.

— Он окажется там, где вы пожелаете. А вы — где я захочу…

— Вы меня похитили? Я гражданка России и заявляю протест. Я не могу принять ваше приглашение сегодня. Возможно, завтра. — Злость и страх захлестывали Кристину. Ей хотелось ударить наглеца, но чувство опасности подсказывало, что лучше следовать мирной тактике, чем затевать войну. Сила не на её стороне.

— Значит, синьорина найдет возможность уделить мне время завтра? Рино захохотал. — Это так лестно для меня! Только познакомились и уже свидание на завтра!

Он продолжал смеяться и вдруг, замолчав, стиснул запястье Кристины:

— Никто никогда не распоряжается моим временем и не диктует расписание, даже Папа Римский. — Огромные выпуклые глаза Рино с фосфоресцирующими в полутьме белками выглядели устрашающе.

Кристи сжалась, не пытаясь освободить зажатую руку.

— Даже такая нежная киска, как ты, такая храбрая и хитрая киска очень хрупкое изделие. Чуть тронешь, и нет его… — Рино выпятил губы, словно сдувал со своей ладони руку девушки.

Кристина закрыла глаза, растирая запястье. Весь её опыт подобных ситуаций, почерпнутый из устрашающих фильмов и жутких слухов, говорил о том, что сопротивляться или пытаться позвать на помощь бесполезно. Надо понять, кому понадобилась она — Рино-мафиози или Рино-самцу, и выбирать соответствующую тактику поведения. Но зачем понадобилась русская моделька мафии? К чему этому всесильному красавцу похищать девушек? Кристина металась в сомнениях и молчала, боясь спровоцировать мулата на жестокость.

— Уснула, киска? — Он провел ладонью по её лицу и груди. — Скоро приедем и ты все узнаешь. — В хриплом голосе не было угрозы — в нем звучало предвкушение удовольствия.

Квази вывел Кристину из остановившейся машины и, крепко придерживая за локоть, сопроводил в дом. Глаза гостье не завязывали, да её и не мучило любопытство. «Только бы вырваться отсюда живой и четвертого января сесть в самолет!» — взмолилась Кристина, ощущая небывалую тоску по дому. Каким недосягаемо-желанным сейчас казался ей этот печальный день — день прощания с Римом.

Она смогла осмотреться лишь будучи усаженной на диван, вернее, брошенной коротким толчком в спину. Большая комната, декорированная, вероятно, каким-то сумасшедшим дизайнером-авангардистом, напоминала одновременно первобытную пещеру и авторемонтный гараж. Каменные стены украшало примитивное оружие — пики, стрелы, дротики, кинжалы. На полу валялись шкуры диких животных, в центре помещения возвышался конусообразной формы камин — огромный костер, прикрытый сверху черным раструбом. А повсюду, куда не кинь взгляд, громоздились куски почерневшего или зеркально отполированного металла, нарезанного автогеном, искореженного какой-то могучей силой. Они свисали с высокого потолка, образуя движущиеся сталактиты, сверкающие как лезвия, пересекали пространство тут и там ширмы или скульптуры?

— Нравится? — Из поблескивающей металлом темноты появился Рино. На нем был длинный балахон или халат из отливающей серебром ткани. Кожа цвета светлого, сильно разбавленного молоком кофе, матово лоснилась на широкой груди, открытой свободным одеянием, и сильных руках, обнаженных до локтей.

Он любовно погладил край стального, измятого как бумага листа, закрепленного на штативе.

— Это экспонат моего личного музея. Музея «опасных игр». Здесь кусок крыла пассажирского самолета, сгоревшего над Тихим океаном, там остатки бронированного кузова одного очень важного автомобиля, взорванного неизвестными террористами, вверху — неплохая коллекция останков машин, поездов, домов, погибших при невыясненных обстоятельствах. Видишь, они горели, плавились, их разрывали на части страшные силы… Они стали кладбищем для тех, кого уже никогда не найдут среди живых или мертвых…

— Вы хотите меня испугать или удивить, Рино? Забыли, что я родилась в государстве, пережившем самые страшные мировые войны. Я живу в стране, где и сегодня продолжают стрелять, убивать, воевать, а количество жертв исчисляется миллионами… — Кристина вздохнула и посмотрела в фанатично блестящие глаза. — Да, я боюсь. Я всего лишь слабая женщина. Боюсь крови, боли, зубных врачей, пауков. Дрожу, когда при мне бьют собаку или потрошат живую рыбу. Я не достойная противница для вас, могущественный, бесстрашный человек… Мне стыдно за ваше представление, Рино Морелли.

— Киска, ты о чем? Это музейная экскурсия, не больше. Я ещё не подставил под твою попку зажженный фитиль… И не размахивал раскаленными щипцами, — он присел рядом с ней на черный кожаный диван, халат распахнулся, обнажая атлетически мускулистые ноги. — Ты у меня в гостях, я представляю тебе мой дом и себя… Я соблазняю тебя, беленькая!

Кристина не могла не признать, что у этого омерзительного типа наредкость эффектное лицо — лицо древнего божества, соединившего четкость классических европейских линий с масштабностью и рельефностью черт негроидной расы: огромные, мрачные глаза, тонкий, с горбинкой, нос, крупные, сладострастно сочные губы. Коротко подстриженные дегтярно-черные волосы, войлочной шапкой облегали мастерски вылепленный череп. Ногти и ладони казались совсем светлыми, а крупные ровные зубы, обнажавшиеся в хищной улыбке — ослепительно-белыми. Тонкие усики делали его похожим на Фреди Меркури, загримированного для роли безумного злодея. Он не улыбался он скалился.

— Не думаю, Рино, что вам приходиться добиваться женщин подобным способом. Я имею ввиду — против их воли, — подвела она итог своим наблюдениям.

— Даже мальчишкам известно, что иметь женщин против их воли забавней. Особенно, когда они падают в твою постель, как переспевшие сливы… У моего отца был большой сад, из которого угощалась вся округа. И огромный член, которым он перетрахал всех угостившихся! — Рино ухмыльнулся своей шутке, но Кристина решила её не заметить.

— У моей бабушки в саду под Москвой тоже растут сливы. Желтые и черные. Когда я была маленькая, то надевала на голову таз и трясла дерево… А теперь не надеваю — ведь это совсем не больно.

Рино приблизился и взял её за руки — ему нравилось изображать наручники, сомкнув на её запястьях стальное кольцо сильных пальцев. Кристи встрепенулась и напряглась, как попавший в капкан зверек.

— Вот так ты выглядишь очень соблазнительно, — притянув пленницу к себе, Рино присосался губами к её горлу.

Кристина вскрикнула, дернула головой — зубы Рино впились в её шею.

— Прежде, чем я перекушу сонную артерию и полакомлюсь твоей славянской кровью, скажи, сладкая птичка, а где наша маленькая игрушка? — Хищно блестя зубами, Рино выдыхал слова прямо в лицо Кристине. Она поняла, о чем идет речь и взмолилась о том, чтобы потерять сознание прежде, чем эта скотина навалится на нее.

— Где Голубой принц, идиотка?

— Что-о-о? — Удивление девушки было столь глубоким, что Рино счел его наигранным:

— Ты плохая актриса, бэби. И никудышная воровка.

Кристина лихорадочно вспоминала, где слышала это название.

— А! Вспомнила! Наследство Тичелли, то есть Гватичелли, которое перешло Рите? — обрадовалась она.

— Дальше, дальше, пропустим предисловие.

— Когда они поженятся с Вествудом, камень перейдет в собственность семьи. А потом наследнику мужского пола… Ведь отец лишил права наследования своего сына… Не помню, как его звали…

— Так ты утверждаешь, что камушек припрятан у красотки Риты Вествуд?

— Вествуд? Они уже поженились?

— Давным-давно. Поскольку невеста вынашивает трехмесячный живот.

Кристина молниеносно сообразила, что на злополучном балу во дворце Тинтури она требовала любви у женатого Элмера!

— Очнись! Я тебя еще, кажется, не очень помял. Будешь хитрить затянешь удовольствие. Я буду срывать с тебя по кусочку тряпки за каждый лживый ответ. А когда тряпки кончатся, примусь за кожу. Ты видела, как обдирают после охоты ещё тепле туши?

— Мне нечего скрывать. Клянусь, я не собираюсь врать, — пользуясь тем, что Рино отпустил её руки, Кристина инстинктивно зажала у горла широкий ворот шелковой блузки.

— У Риты фальшивка. Голубой ублюдок — стекло. Выходит, камень остался у тебя.

— Ради Бога, Рино, объясните, где он — и я отдам немедля. Мне не нужны чужие сокровища. Да и вообще… любые.

— Ты коммунистка? Против частной собственности? Тогда расскажи про подарки фирмы «Карат». Меня интересует, что с ними произошло после того, как вы с боссом покинули самолет. Если не ошибаюсь, саквояж для косметики и бижутерии несла в руке ты?

— Да, он был со мной в салоне самолета. Там лежал набор косметики, купленный синьором… синьором Руффо, и бижутерия «Карата» — колье и диадема. Пока мы ожидали багаж, я сидела в зале аэропорта, а синьор Строцци караулил чемоданы… — Кристина старалась точно припомнить свое первое прибытие в Рим.

— Значит, Руффо остался поджидать чемоданы, а ты ушла со своим саквояжем в другой зал?

— Нет, я сидела рядом и все время видела его… Мне было страшно потеряться в незнакомом городе. Руффо держал мой жакет и саквояж. Да, верно, там было жарко.

— А потом ты взяла свои вещи у него? — в голосе Рино звучало бешенство.

— Да. Одела жакет, взяла интересующую вас сумку и мы сели в машину.

Кристина не успела отпрянуть — молниеносным жестом Рино рванул рукав её блузки. Кусок шелка, затрещав, повис на нитках.

— Какую сумку ты взяла?! — он поднял руку, угрожающе сверкая глазами.

— Ту, что держал Руффо! — По щекам Кристины покатились слезы. Клянусь! У меня больше ничего не было…

— Кто ещё был с вами?

— Никого. То есть вокруг галдела огромная толпа и все время кто-то был рядом, но это — незнакомые люди… Хотя… — Кристина отчетливо представила спину незнакомца в светлом пиджаке, скрывающуюся в толчее. — Мне показалось… Лишь на секунду я увидела мужчину, высокого, кудрявого… Он быстро шел к выходу, а у него в руке была точно такая же сумка…Мне показалось странным. Может, их много таких?

— Хорошо. Вы приехали в отель и сумка осталась у тебя? — Белки Рино фосфорицировали — он едва сдерживал ярость.

— Конечно. Зачем Руффо женские вещи, — быстро пролепетала Кристина.

Затрещав, отлетел в сторону воротничок. Блузка упала, держась на одном рукаве. Кристина не носила бюстгальтера и теперь предстала перед своим мучителем полуобнаженной.

— Который раз я убеждаюсь в том, что ложь приносит пользу. Но не самому лжецу. Я вознагражден за твое упрямство. Так интересней беседовать. К тому же, когда ты замерзнешь, я начну тебя согревать, — мрачно предупредил Рино.

— Сумка осталась у меня! Я не могу придумать другого ответа, даже если вы начнете сдирать с меня кожу.

— И все это время «стекляшки» лежали в твоей комнатенке в «Палермо»?

— Да. Я использовала косметику, а бижутерию ни разу не надевала. Я же не работаю в цирке… Она слишком…

Нино с улыбкой нагнулся к ней и, схватив двумя руками пояс юбки, легко разорвал её пополам:

— Чемоданчик стоит в шкафу. Но футляра с бижутерией там нет. Куда ты его дела, стерва?

— Подарила. Вернее — отдала одному знакомому. — Кристина, прикрытая лишь тонкими колготками и трусиками, крепко стиснула колени.

Теперь она хоть что-то поняла про этого чудака Санту. Два бандита Рино и парень, назвавший себя Святым, охотятся за Голубым принцем, предполагая, что он спрятан в её бижутерии.

— С неделю назад… Точно — в прошлую субботу. Мой знакомый ждал меня в машине, а я вынесла ему сумку. Он взял только футляр и обещал вскоре вернуть украшения мне. А я сказала, что дарю их ему…

— Кому? Кто это был? — Рино крепко тряхнул её за плечи. Светлые волосы рассыпались, скрыв лицо девушки.

— Не знаю! — с ожесточением сквозь слезы выкрикнула Кристина. Я познакомилась с ним в ту же ночь на вилле Антонелли. Этот парень там пел. Он сказал, что зовут его Санта. Вернее, это прозвище, а имени он не назвал.

Рино поднялся и, взяв телефон, быстро заговорил на каком-то диалекте, в котором Кристине было понятно лишь слово «Санта» и ещё «скорее». Вернувшись к ней, он провел ладонью по обнаженной груди.

— Отлично. Сейчас ребята проверят твои слова. А поскольку я уже знаю, что это ложь… — Рино сбросил свой серебристый халат, представив обозрению могучее обнаженное тело.

Кристина не успела испугаться, как уже лежала на полу, на толстой меховой шкуре, подмятая возбужденным самцом. До сих пор она знала, что изнасилование — нечто ужасное и постыдное, чего следовало бояться пуще смерти. Кусаться, царапаться, вопить, бить ногами в пах нападающего… Из всех рекомендаций ей не удалось осуществить ни одной — распластанная под могучим телом, она лишь вскрикнула от боли, когда Рино яростно овладел ею. Но тут же, сжав зубы, перестала стонать, сообразив, что её муки ещё сильнее возбуждают звереющего мужчину. Нет, она не станет рыдать и молить о пощаде. Смирение жертвы не успокаивало насильника, он входил в раж, причиняя ей сильную боль. Это было практическое доказательство того, что физические данные мужчины — фактор вполне объективный. Одно дело быть изнасилованной пузатым Эдиком, и совсем другое — лежать под этим обвитым стальными мышцами гигантом, орудовавшим как тараном своим стальным жезлом.

Кристи показалось, что ещё мгновение, и он убьет её. Зубы сами впились в смуглое, мокрое от пота плечо. Тут же Рино резко ударил её головой в лицо. Кровь из разбитых губ залила подбородок, насильник взревел, стараясь пронзить её насквозь, и девушка потеряла сознание…

— Его нет в Риме. Никаких следов. Старуха ничего не может добавить, хотя Квази едва не свернул её цыплячью шею. Она, действительно, не в курсе. Птичка выпорхнула, — услышала, приходя в себя, Кристина незнакомый голос.

Сквозь приоткрытые ресницы она увидела второго дружка, бывшего с Рино в клубе. Он стоял навытяжку перед развалившимся в кресле хозяином. Набросив халат, Бронзато курил длинную трубку, источавшую сладковато-едкий дым, похожий на запах камфары. Кристину затошнило, но она не шевельнулась, боясь привлечь к себе внимание.

— Что будем делать с этим? — Мужчина постоял над ней, ткнув ботинком в ребра. — Хорошая работа, шеф…

— Ты помешал мне. Я ещё не завершил разминку, — ухмыльнулся Рино. Дай-ка ей воды.

Волосатый плеснул на Кристи из стакана, а затем, присев, приподнял её голову. Она прильнула горячими губами к прохладному стеклу.

— Порядок, шеф. Можете продолжить тренировку. — Криво улыбнувшись, он поспешно удалился.

— Я вижу, у малышки не было настоящего мужчины. Так что твой Вествуд, Санта? Чему они научили тебя? Ну-ка, покажи… — Рино снова обнажился, приближаясь к сжавшейся в комок Кристине. — Твой ход, бэби. С чего начнем: «французская любовь», «грязная любовь»? Чему удивляетесь, синьорина иностранка? Объяснить понятней? Я готов — Он возвышался над ней, как башня, готовая рухнуть и раздавить.

И в этот момент что-то тревожно загудела. Кристина не сразу поняла, что слышит телефонный звонок — протяжные позывные аппарата были похожи на завывание сирены. Бронзато взял трубку и отвернулся спиной к свой жертве, чтобы она не заметила, как изменилось выражение его лица.

Последовал короткий разговор на диалекте и Рино куда-то исчез. Через минуту он появился снова, — в запахнутом халате, держа в руках бокал с вином. Постоял над Кристи, ухмыляясь:

— До следующего свидания, киска. Разучивай пока сегодняшний урок. Только поищи мужичка покрепче, а то в следующий раз придется туго. Семь с половиной дюймов. И работает как отбойный молоток. Такую «пушку», как моя, тебе, конечно, не достать. Заходи как-нибудь вечерком, может, я выкрою для тебя полчаса. — Он швырнул Кристи плед. — Квази доставит тебя в апартаменты.

«Жива! Неужели я спасена?» — думала Кристина, и хотя каждый шаг давался с трудом, неожиданное освобождение переполняло её радостью. Наверно, так чувствует себя на эшафоте смертник, услышав приказ о помиловании. Она даже не удивилась, увидав свой «фиат». Квази, толкнув её на заднее сидение, сел за руль.

— Там твои туфли и шуба. Завернись-ка получше, нам ни к чему лишний шум… А теперь — пей! — Не оборачиваясь, он протянул ей откупоренную бутылку виски.

— Не надо… — взмолилась Кристина.

Квази притормозил и, подсев к девушке, влил ей в горло обжигающую разбитые губы жидкость. Очень скоро в голове Кристины зашумело, мысли разлетелись и боль отступила. Сквозь дремоту она слышала, как Квази шутливо объяснил портье:

— Маленько перегрузилась куколка. В какой номер доставить эту синьорину? — И получив ключи от комнаты Кристины, чуть ли не волоком поднял её на второй этаж.

Бросив девушку на диван, довольно расправил плечи:

— Запомнила? Все запомнила? А теперь забудь. Одно слово кому-нибудь, и останешься без языка. Это в прямом смысле.

Он вышел, щелкнув замком. Кристина погрузилась в сон. Самый тяжелый и страшный, какой только можно было вообразить. Ей снилось, что она распростерта на каменном полу страшной комнаты, под стопудовой глыбой Бронзато-Потрошителя, а чьи-то глумливые голоса шепчут со всех сторон: «Ты никогда не выйдешь отсюда, никогда…» — «Никогда, никогда…» вторит эхо, заблудившееся в дебрях искореженного металла.

Все последующие дни Кристина не переставала думать о случившемся. От мрачных мыслей, одолевающих и днем и ночью, ломилась голова, мучая неразрешимыми вопросами. Кто и когда втянул в свою игру наивную Кристину Ларину — слабенькую, ничем не защищенную пташку? Возможно, эта история брала свое начало от Эдика-Бороды, а, может, и от Надин-Белоснежки, устроившей своей приятельнице стремительный взлет в «высшее общество». Очевидно, что «мисс Карат» понадобилась только для того, чтобы вывезти из России вместе с подаренными ей стекляшками этот чертов камень. В то время, как Руффо Строцци демонстрировал чиновникам аэропорта кучу бумаг, сопровождавших визит в Италию русской девушки, она смущенно топталась рядом со своим чемоданчиком. А в нем среди косметики и побрякушек, разноцветных стразов и сусального золота притаился «голубой принц».

Затем следовала цепь странных совпадений: внезапная кончина Строцци, приглашение Элмера поработать в массовке, дружба с Антонелли, встреча с Сантой. Но самое удивительное то, что женой Вествуда стала Рита — законная владелица переправленного из России бриллианта!

Закутавшись до глаз теплым шарфом, Кристина в раздумье бродила по праздничному Риму. В этот день, предшествующий светлой рождественской ночи, город охватила невероятная горячка: одни торопились заработать деньги, другие — их потратить. Мириады разноцветных огней освещали площади, скверы, здания. Потоки сверкающей, грохочущей, бегущей, поющей рекламы обрушивались со всех сторон, от больших универмагов и крошечных магазинчиков, от многочисленных базарчиков, ресторанов, кафе и просто уличных торговцев, наряженных в карнавальные костюмы, вооруженных хлопушками, бенгальскими огнями. Целая орава Санта-Клаусов, собравших толпу, распродавала подешевке залежавшийся шампунь, а подростки предлагали все, что угодно — от музыкальных дисков до сигарет «с травкой». Кристи казалось, что в этой шумной, возбужденной толчее кружат, ухмыляясь под масками, все действующие лица этого загадочного спектакля, включая бесшабашную Бэ-Бэ и гиганта Рино. Вот громогласно захохотала вслед Кристине огромная сеньора, одетая цыганкой, а полуобнаженный мулат, глотающий шпаги на перекрестке, заглянул через головы зевак прямо на неё страшными выпученными глазами.

Сжавшись от ужаса, Кристина поспешно свернула на тихую улицу, в конце которой возвышалась церковь с распахнутыми дверьми. Католический собор из белого камня с уходящим в небо, позеленевшим от влаги, остроконечным шпилем, казался совсем небольшим, но по мере того, как приближалась к нему Кристина, не отрывая взгляда от теплого света, исходящего из узких, украшенных цветными витражами окон, церковь росла, все выше поднимая над крышами домов свой золотой крест.

Девушка вошла внутрь, ступив под высокий свод в особый воздух, розоватый от горящих свечей, напоенный запахом воска, ладана и белых лилий, стоящих в больших золоченых вазах. Здесь все уже было готово к праздничной службе. Два монаха поправляли белые крахмальные кружева, опрыскивали водой цветы, только что расставленные возле алтаря.

Кристина никогда всерьез не задумывалась о вере. В школе во времена атеизма ей нравилось носить нательный крестик, виднеющийся под форменной блузкой — бабушка призналась, что в детстве крестила внучку, якобы без ведения родителей. А потом, уже после перестройки, поднявшей волну моды на церковные ритуалы и атрибуты, Кристина пару раз побывала в церкви на бракосочетании своих подружек. Церемония венчания вначале глубоко тронула её, но потом измучила затянутостью и непонятностью. Празднично облаченный священник что-то упорно бубнил по-старославянски, нисколько не заботясь о том, чтобы его слова запали в душу брачующихся. Они и не запали — все, кто переженился после школы, на памяти Кристины, вскоре развелись. Так и осталось в её душе чувство неопределенности в отношении к вере и церкви, да смутная обида на несостоявшуюся, возможно, очень важную встречу.

Сейчас, в пустом католическом соборе она с волнением перекрестилась на икону Божьей Матери, увитую гирляндами белых хризантем. Толстый малыш на руках мадонны смотрел перед сбой строгими, взрослыми глазами.

«А у меня сегодня именины! День рождения моего Небесного покровителя, самого главного среди святых», — с гордостью подумала вдруг Кристина и присела на скамью у входа. Служка, раскладывавший на ряды длинных парт пухлые томики церковных гимнов, что-то пробормотал, проходя мимо посетительницы. Кристина вздрогнула от неожиданности, услышав свое имя, но тут же сообразила и ответила тем же «Ave Cristo». В этот момент ей показалось, что она отнюдь не одинока — кто-то, самый Высший и Главный, любит и прощает её. Тот, кто обронил на её ладонь пятипалый листок, кто спас от озверевшего громилы и теперь, посылая теплые, сладкие слезы, ждал от неё какого-то ответа. «Я непременно буду венчаться в соборе. Я больше не сделаю ничего дурного. Я стану сильной и доброй и обязательно, не смотря ни на что, буду счастливой», — решила она, почувствовав с облегчением, что именно ради этого просветления души теплятся огоньки свечей, благоухают лилии и взирает на неё мудрый мальчик на руках Марии.

Выйдя из храма, Кристина уже знала, что должна сделать: позвонить Элмеру и попросить прощения за свою злую выходку. Позвонить домой, сообщить о приезде и поздравить с праздником, а потом — порадовать семейство Коручи решением провести с ними рождественскую ночь.

Уличные телефоны в Риме, как правило, работают исправно, но сегодня почти все были заняты. Найдя свободный автомат, Кристина на секунду задумалась и набрала московский код. Мать вроде обрадовалась, узнав о скором возвращении дочери, но настороженно спросила:

— А почему так неожиданно? У тебя неприятности?

Заверив, что все в порядке, Кристина приступила к праздничным поздравлениям.

— Ты что, Новый год через неделю! — удивилась, как видно, оторванная от чего-то важного, Алла Аркадьевна. — Ах, Рождество! Так это католическое. У нас все тихо.

— А здесь все сверкает и гремит. Слышишь?.

— Рада, что у тебя там праздник. Повеселись и за нас, — попросила мать с заметной иронией, словно находилась не в столице огромного государства, а в магаданской тюрьме.

У Элмера после шестого сигнала подключился автоответчик и веселый голос Риты сообщил: «Мы проводим праздник у друзей. Если хотите сказать что-то важное, пожалуйста, не сдерживайтесь. Мы с радостью примем ваши поздравления». У неё явно было хорошее настроение — ещё бы! Записала этот текст, собираясь в гости с обожаемым мужем, предполагая, сколько праздничных телефонных поздравлений получит сегодня их автоответчик.

Кристина едва не нажала рычаг, но вместо этого крепко вцепилась в трубку: «Элмер, это Кристина. Сегодня праздник и я хочу, чтобы ты понял меня и простил. Ты и Рита. Я от всей души желаю вам счастья!» Уфф! Завтра он услышит эту запись и, вероятно, досадливо поморщится. Конец, завершающая точка «блистательного» романа, вернее — наивного самообмана.

Ненси, услышав голос Кристины, без предисловий заявила:

— Приезжай скорее, мы ждем! Перестань, мне некогда уговаривать — я священнодействую с индейкой. И нашим рыцарям нужна дама.

Накупив подарков для мальчиков, Кристина заехала к себе переодеться нельзя же отмечать такой праздник в свитере и джинсах. В шкафу висело ни разу не одетое красное платье. Соблазнившись необычно насыщенным глубоким оттенком панбархата, Кристина приобрела его для особо торжественных случаев, когда шеф агентства сообщил ей, что после стажировки он намерен пролонгировать её контракт на более выгодных условиях.

Она с некоторым сожалением достала платье, в котором ей не суждено было блеснуть на каком-нибудь шикарном приеме. Кристина уже решила, что проведет оставшиеся до отъезда дни в стороне от шикарных тусовок. А значит, красное платье не пригодиться. В Москве в таком вообще делать нечего. Во всяком случае, Кристине, решившей «взяться за ум», а значит — за преподавание языка. Уроками итальянского и французского она сможет заработать себе на жизнь, но не на посещение валютных ресторанов.

Длинное узкое платье из прозрачного шифона, густо усеянного панбархатными листьями, не имело подкладки. Предполагалось, что его следует одевать на голое тело. Так Кристина и поступила, ограничившись колготками. Увидев себя в зеркале, она слегка взгрустнула, что отправляется не на любовное свидание в один из шикарных ресторанов, где уже светились елки, а столики, предназначенные для двоих, украшали горящие свечи и красно-белые рождественские букеты.

— Ну, детка, покажись. Выглядишь божественно! Последнюю неделю, если честно, вид у тебя был неважный. Я уж боялся, не стряслось ли чего… Восхищался Эудженио, суетясь вокруг сбросившей меховой жакет Кристины. Черт! Я просто маньяк, так чешутся руки поставить тебя под камеру. Пошуровать в волосах, заняться губками — и новый стиль «Кристи-Лари»!

— Я и так, кажется, чересчур накрасилась, — вывалила на свое лицо целую коробку грима. — Обнявшись с Эудженио, Кристина шепнула. — Позже расскажу тебе кое-что и попрошу совета. Только, умоляю, никому! Даже жене.

Как всегда в этом доме было тепло и уютно. Вкусно пахло приготовленными к праздничному столу блюдами. В гостиной сверкала бело-красным убранством натуральная елка, а в камине потрескивали поленья. Семья Коруги жила в старом особняке, принадлежавшем прадедушке Ненси. С тех пор интерьер лишь подновляли, не нарушая первозданного стиля.

Кристина заняла место у камина и взяла предложенный Эудженио бокал.

— Вероятно, я последний раз гощу в вашем чудесном доме…

— Признайся честно, — взгляд Эудженио стал серьезным, — твой отъезд действительно нельзя отменить?

Кристина отрицательно покачала головой и глубоко вздохнула. Эудженио присел рядом на корточки и взял её за руку:

— Только помни, когда захочешь вернуться, а ты обязательно захочешь, мы здесь и мы ждем тебя… Это не пустые слова, детка — я так привык делать на тебе славу… Мы ещё здорово поработаем!

— Спасибо, я запомню… Если бы ты знал… Я сама ничего не понимаю, Джено… — Голос Кристи задрожал.

— Успокойся! У тебя совсем холодная рука. На-ка, согрейся, — Эудженио протянул Кристине бокал глинтвейна, пахнущего корицей и апельсином. Ты что, меняла под дождем колесо? Задержалась на целый час.

— Нет, мотор заглох. Оказалась маленькая неисправность в зажигании. И знаешь, попался такой любезный карабинер! Все исправил и ещё смотрел — как Хосе на Кармен. Я уж серьезно подумывала, а не спросить ли, когда у него заканчивается дежурство.

— Куда уж там! От тебя дождешься! В легкомыслии Кристину Ларину никто бы упрекнуть не смог. — Эудженио сделал кислую мину. — Только в нашей группе по тебе таких два мужика сохли! Теперь не скажу, раз решила нас покинуть.

— И не надо! Зови-ка Ненси, пора веселиться, а то мне все время плакать хочется. Будто уже проводы.

Кристине то хотелось смеяться, то в горле застревал ком и поступали рыдания. Она чувствовала себя на пороге новой жизни и ощущала печаль неизбежной разлуки со всем, что успела полюбить и что так и не свершилось с ней в этом прекрасном, так многое обещавшем городе.

Она танцевала одна «старое итальянское танго», не замечая, как тревожно переглядываются супруги.

«Девочка прекрасна, но она на грани срыва, Как царственная роза, развернувшая лепестки, чтобы сразу же за пышным расцветом уронить их на землю», — художественно думал Эудженио.

«Что-то случилось с ней, что-то случилось. Или вот-вот случится», — с врачебной лаконичностью решила Ненси, интуитивно угадывая состояние «пациента».

Когда на экране возник тележурналист, сообщивший о несчастье с супругами Вествуд, Ненси и Джено посмотрели на Кристину. Ее лицо казалось алебастровой маской, а бархатные листья на красном шифоне — пятнами запекшейся крови.

Дальнейшее предотвратить было невозможно. Гостья собралась уезжать. Она не обращала внимания на уговоры, отталкивала стакан с успокоительными каплями и наотрез отказалась от сопровождения Эудженио.

— Мне надо побыть одной… — упорно твердила она, одеваясь. — Позвоню, как доберусь в свой отель.

— Поезжай за ней. — Шепнула Ненси мужу. — Ее нельзя отпускать в таком состоянии.

Джено незаметно догнал серый «фиат» в конце переулка. Ненси видела в окно, как автомобиль мужа повис «на хвосте» беглянки. Но через полчаса Эудженио вернулся ни с чем.

— Кристи не поехала домой. Я потерял её из вида. Она умчалась в северном направлении и сейчас уже, наверно, далеко от Рима… Эх, черт! — В сердцах Эудженио хватил по столу кулаком и тут же спохватился:

— Прости меня, пресвятая дева Мария и присмотри за той, которая сегодня нуждается в твоей защите и помощи.

Не замечая дороги, Кристина неслась к знакомому дому. Совсем недавно, ранним ноябрьским утром она проезжала здесь с веселым голосистым Сантой-авантюристом, толкнувшим её в стальные объятия Рино… А как чудесно рождалось из-за холмов солнце, как чисто и трепетно звучал его голос!

Теперь ночь — светлая рождественская ночь — Natinita. Мелкий дождь покрывает стекла сверкающим бисером. Капли наливаются дрожащим светом от пролетающих мимо рекламных щитов, и водопадом драгоценных камней скатываются вниз. Тихо и пустынно на дороге в этот праздничный час. Ярко светят неоновые фонари у полицейских постов и подмигивают пестрыми лампами рождественские поздравления: граждане Итальянской республики сидят сейчас в своих домах, вокруг заботливо накрытых столов, преисполненные простой радости семейного уюта. В доме Коручи праздник испорчен. А Элмера самоуверенного, жизнерадостного плейбоя, возможно, уже нет на этом свете. «Господи! — взмолилась Кристи. — Сегодня твой день. Помоги ему. Пусть живет, радуется полученным миллионам и будущему ребенку… О, Боже!»

Что же случилось, что? Разбойное нападение — обыкновенный грабеж? А чертов камень? А Рино? Страшный, безумный Рино… Слишком много совпадений, слишком туго стягивается незримая петля бед.

Внимание Кристины механически фиксировало указатели, направляющие её к вилле «Тразименто», в то время как в голове теснились бесконечные вопросы, а сердце ныло от боли.

Она не удивилась, что попала в усадьбу Антонелли сразу, без поисков и блужданий по малознакомой местности. Охранники у ворот с приветливой улыбкой впустили её на подъездную аллею. А в холле уже встречал озабоченный дворецкий:

— В такое время вы на дороге, синьорина Кристи! Вам надо согреться, хозяин ждет вас.

Стефано и Бэ-Бэ, появившиеся в зале, не бросились к гостье, а застыли на отдалении, вопросительно изучая её лицо.

— Ты одна, детка? — острожно спросил Стефано.

— Конечно… Вы уже знаете? — губы Кристины задрожали и она бросилась на шею подошедшему к ней Антонелли.

— Знаем, знаем. Мы с Бэ-Бэ в трансе. Я обзвонил больницы… Ведь Риту отвезли в госпиталь для будущих матерей, а Элмера — в дежурную травматологическую клинику…

— И что? — Кристина посмотрела на него молящими, сверкающими от слез глазами.

Стефано отвернулся.

— Вначале стоит немного выпить, девочка. Ты вся дрожишь. Пойдем в гостиную — мы все это время сидели вдвоем с Берберой и смотрели на экран, хотя ждать новостей уже нечего. Правда, комиссар Курбе, ведущий расследование, обещал в ближайшие же часы разыскать преступника. Он кое-что обнаружил на месте трагедии…

— Я должна все знать. Что с ними?

— Мне очень тяжело говорить тебе об этом… Рита и ребенок погибли. Голос Стефано дрогнул. — Какое горе для Паолы! Что за несчастное семейство…

Он опустил лицо, спрятав его в ладонях.

— Элмер жив, — сказала Бэ-Бэ. — Пуля попала ему в бедро. Он потерял много крови, но сейчас его состояние уже не вызывает опасений.

— Убийца стрелял в окно машины. Элмер высокий и выстрел пришелся в ногу. А Рите — как раз в живот… — Стефано закрыл глаза, стараясь справиться с эмоциями. — Через шесть месяцев она должна была стать матерью…

Кристина окаменела. Таинственная история с «голубым принцем» и собственные беды отступили на второй план перед разыгравшейся трагедией. Молчание нарушила Бэ-Бэ.

— Тебя не интересуют подробности? Мы сделали запись репортажа с полицейским отчетом, — старалась не смотреть на Кристину, Бэ-Бэ поставила кассету и на экране в голубом мигающем свете полицейских машин, окруживших место происшествия появился высокий, усталый человек лет сорока.

— Комиссар Курбе, нам известно, что вашим сотрудникам удалось обнаружить кое-какие детали, которые помогут в короткий срок отыскать преступника.

— Трудно сказать, куда приведет следствие эта «ниточка». Пока мы имеем лишь заявление пострадавшего, что нападавший был одет в костюм и маску Санта-Клауса, а также вот это.

Инспектор подставил в свет юпитера открытый чемоданчик, на дне которого в целлофановом пакете лежала маленькая дамская сумочка, сделанная из серебряной сетки.

Кристина подалась вперед: такую же точно сумочку она так и не нашла сегодня у себя в шкафу, отправляясь в гости. Еще одно таинственное совпадение!

— Эта вещица принадлежит женщине, называть имя которой мы не имеем права до тех пор, пока не выясним степень её причастности к делу.

— А вам удалось установить имя владелицы сумки? — поинтересовался журналист.

— Это не составило труда. В сумочке находился носовой платок, губная помада, пудреница и визитная карточка. Инициалы, выгравированные на брелке сумки, совпадают с инициалами на визитной карточке. Для случайности это слишком… гм… слишком уж маловероятно…

Бэ-Бэ выключила телевизор и с вызовом посмотрела на Кристину. Что скажешь, милая? — сухо спросила Бэ-Бэ, прищурив густо подведенные глаза.

— Я уверена, что это моя сумка. Сегодня, собираясь в гости, я не могла найти её на месте… — Кристина почувствовала злость. Кто-то умышленно загонял её в угол. — Но я приехала сюда не за тем, чтобы искать убежище от полиции. Клянусь, Стефано, я никогда бы не смогла… Никогда…

Кристина подошла к сгобившемуся в кресле Антонелли, опустилась возле него на колени и отняла от лица руки.

— Ну, посмотри же мне в глаза! Ты столько повидал в этой жизни и ты знаешь, как выглядит ложь!

Антонелли поднял на Кристи свои темные, глубоко запавшие глаза, и губы его дрогнули:

— Ах, девочка! Если бы я чему-то научился, я бы… я бы сумел предотвратить все это!..

— Стефано, я примчалась сюда, чтобы рассказать вам — происходит что-то ужасное и страшное! Я ничего не понимаю!

— Детка, я верю в твою невиновность… Бэ-Бэ труднее отказаться от своих эмоций. Ведь уже целый вечер мы строим догадки, связывая твое поведение во дворце Тинтури и сегодняшнее происшествие. А Бэ-Бэ уверяет, что лично видела у тебя сумочку… Ее можно понять…

— Но и меня тоже! Да, я была влюблена в Элмера как наивная, глупая девчонка! Да, я попыталась отговорить его от брака, затеяла идиотский скандал… Но я не могу убивать! Не могу! — Кристина сжала кулаки, так, что ногти впились в ладони. — Я знаю про «голубого принца». Знаю, почему так стремительно попала в Рим с этими проклятыми украшениями. Мной играли, используя как неодушевленный предмет…

Бесноватый Рино Бронзато чуть не убил меня… Они… они думали, что я украла камень… — Кристина бурно разрыдалась, вздрагивая всем телом. Стефано обнял её за плечи:

— Успокойся, детка… У тебя нервный срыв… Тебе мерещатся преследователи, охотники за бриллиантами… Кто-то напугал тебя, правда?

— Я же не придумала Рино. Он затащил меня к себе, пытал, выведывая про камень… Я рассказала, что отдала свою бижутерию Санте… Ну, тому парню, что пел здесь романсы…

Стефано и Бэ-Бэ переглянулись.

— Санта — авантюрный малый. Я знаю его как певца, принимающего приглашения в хорошие дома. Ходили про него кое-какие нелестные слухи… Но зачем ему твои украшения? Как я понимаю, у тебя не было ничего ценного?

— Не знаю! Не знаю! Вначале я думала, что он пошутил или просто решил подарить стекляшки своей девушке. Но ведь он откуда-то знал про них, про то, что «Карат» премировал меня в Москве диадемой и колье… А когда меня стал преследовать этот мулат-мафиози и выспрашивать про баул со стекляшками… Я поняла, — среди них был настоящий бриллиант!

— Девочка, когда все это случилось с мулатом?

— Неделю назад. Через пять дней после того, как я отдала украшения певцу.

Стефано в раздумье надул щеки и несколько секунд смотрел в огонь. Затем с шумом выдохнул воздух и развел руками:

— Не понимаю! Ничего решительно не понимаю… Дело в том, что как раз с неделю назад я говорил с Паолой. Мы обсуждали замужество Риты. Паола рассказала о том, что после бракосочетания торжественно передала бриллиант дочери. Рита не советовала матери держать фамильные ценности, а тем более этот камень, в домашнем тайнике. Считалось, что «голубой принц» приносит удачу дому, и Франко не хотел хранить его в банковском сейфе. Рита поступила правильно — с величайшими предосторожностями камень был спрятан в подземное хранилище надежного римского банка.

— Стефано, они спрятали в сейф подделку! — прошептала Кристи, вспомнив заверения Рино.

Антонелли сжал её плечи и заглянул в глаза:

— Успокойся, девочка. Тебя кто-то ввел в заблуждение: Паола отдала дочери подлинного «голубого принца». Специальный эксперт заверил это документально.

— Я… я ничего не понимаю. — Кристина сжала виски, в которых что-то пульсировало и звенело. Звон нарастал, становясь невыносимым. Это сигналил телефон.

— Алло… Хорошо, пропустите. — Стефано опустил трубку и мрачно посмотрел на притихших подруг. — К нам поднимается инспектор Джованни Курбе.

Инспектор, оказавшийся ещё более щуплым и усталым, чем выглядел на экране телевизора, быстро оглядел комнату.

— Счастливого Рождества, синьорины, синьор Антонелли… Прошу прощения за вторжение в столь неподходящий час — я и сам предпочел бы остаться дома. — Механически произнося подобающий случаю текст, инспектор присмотрелся к женщинам и сделал шаг к сидящей у камина Кристине. — Вы — синьорина Ларина, гражданка России, находящаяся на службе в агентстве «Стиль»?

Подавшись вперед, Кристина кивнула.

— Скажите, припаркованный у этого дома автомобиль «фиат» серого цвета принадлежит вам?

— Да. Я взяла его напрокат в частном гараже.

— Тогда, может быть, синьорина узнает эту вещь, найденную сейчас нами в её багажнике? — Инспектор достал из кейса целлофановый пакет с комком красной ткани, в которой сразу можно было узнать отороченный белым синтетическим мехом длинный колпак Санта-Клауса.

— Нет, — отрицательно качнула головой девушка. Она знала наверняка, что даже детям Эудженио похожего костюма не покупала.

В комнату, не снимая плаща, вошел высокий худой мужчина и кивком головы поздоровавшись с присутствующими, позвал инспектора Курбе. Пошушукавшись в сторонке, инспектор представил высокого:

— Мой помощник, сержант Карготти, занимающийся этим делом.

Инспектор взял у помощника пакет и, достав из него серебристую сумочку, повертел её в вытянутой руке:

— Кому-либо из присутствующих знакома эта вещица?

— Можно посмотреть поближе? — попросила Бэ-Бэ.

Не прикасаясь к улике, она осмотрела её и подняла скорбные глаза на полицейского:

— Да. Такую же… похожую сумочку я видела у Кристины на балу.

— А вы, синьорина Ларина, узнаете эту вещь?

Взяв сумочку, Кристина открыла её, и тут же отдала полицейскому.

— Это моя сумка, мой платок и моя губная помада.

— В таком случае, вы смогли бы объяснить, как ваша вещь попала в переулок, где сегодня вечером было совершено преступление?

Кристина закрыла глаза и отрицательно замотала головой. Она уже поняла, что никакие клятвы и заверения не помогут: кто-то чрезвычайно хитрый и безжалостный умело расставил ловушки. Дверца захлопнулась — птичка попала в клетку.

— Карготти, уведите девушку. У нас достаточно улик, чтобы предъявить ей обвинение, — устало сказал Курбе.

— Простите, инспектор, возможно, я могу как-то помочь этой синьорине остаться на свободе до завершения следствия? Я мог бы внести залог или взять её на поруки… — заслонил Кристину от полицейских Стефано.

— Увы, синьор Антонелли. Мы не в Америке. Вы сможете облегчить положение подозреваемой своими правдивыми и обстоятельными свидетельскими показаниями.

Спускаясь по лестнице, Кристина увидела мельком недоуменно застывшего Генри. И свое отражение в зеркалах: изящная блондинка в алом вечернем платье идет по мраморной лестнице рука об руку с высоким желтолицым господином в полицейском мундире. Господин не смотрит на свою спутницу, уверенный в собственной власти — ведь запястье блондинки надежно приковано к его мускулистой руке стальным кольцом.

В полицейской машине они тоже сидели рядышком, как близкие друзья. Дождь, превратившийся в мелкий снежок, припорошил все вокруг серебряной пылью. Мир готовился к пробуждению — чистый и нежный, как новорожденное дитя.

Полицейские курили «Житан», распространяя в машине запах крепкого табака и пота. «Вот так и пахнет тюрьма», — подумала Кристина, не в силах оторвать глаз от зарешеченного оконца, где над дымчатым серебром горизонта занималась заря нового дня.