"Трест": легенды и факты

Зарубежный главком

В ноябре 1920 г. на заранее подготовленных судах генерал Врангель сумел эвакуировать из Крыма 75 тысяч “воинских чинов” своей армии и более 60 тысяч гражданских лиц. Солдат, казаков, офицеров разместили на турецких островах Галлиполи, Лемнос и др. Они жили фактически в полевых условиях, поддерживалась суровая воинская дисциплина, очень ограниченный продовольственный паек выдавался французами.

Эвакуация из Крыма пусть даже потерпевшей поражение Русской армии была значительным успехом Врангеля. Некоторые из его политических противников в среде как крайне-правых монархических кругов, так и левой, либеральной и демократической эмиграции, склонны были обвинять Врангеля в бессмысленности борьбы, которую он вел в Крыму, считая Белое дело после разгрома Деникина обреченным. Такой точки зрения придерживался, в частности, В. Маклаков, о чем он прямо писал Н. Чебышеву, близко связанному с Врангелем. Чебышев пересылал маклаковские письма Врангелю, и тот однозначно отвергал мнение Маклакова и его единомышленников. Врангель прекрасно сознавал, что “крымская эпопея” может окончиться неудачей, но борьбу диктовала стратегия. Нужно было реорганизовать, привести в порядок беспорядочно отступившие в Крым части Вооруженных сил Юга России (ВСЮР), подготовить все возможное на случай их эвакуации и отойти за рубеж в расчете на новый этап борьбы с большевизмом. При этом он, конечно, рассчитывал на ту или иную помощь союзников по Антанте.

С целью сохранения боевой силы армии (разделенной на 3 корпуса) и обеспечения политического руководства в марте 1921 г. в Турции был создан Русский Совет. В нем сразу же началась внутренняя борьба. Монархисты крайне правого толка стремились обеспечить себе побольше мест – для того, чтобы армия, возглавляемая Врангелем, открыто подняла монархическое знамя (они считали, что лозунг Белого движения – “непредрешение” будущего строя – был ошибочным). Однако Врангель, будучи сам монархистом, считал выдвижение монархического лозунга в армии большим политическим просчетом как с точки зрения внутрироссийской, так и внешней политики. Весной 1922 г. он писал А. И. Гучкову: “На затронутый Вами вопрос о своевременности провозглашения монархической идеи как лозунга для продолжения борьбы с Советской Россией, я повторяю, что неизменно говорил в течение многих месяцев: преждевременное провозглашение монархического лозунга я считаю пагубным именно в интересах восстановления у нас монархического строя. Ставка слишком велика для того, чтобы можно было его рискнуть. Если монархическая идея получит новое поражение, то это поражение будет особенно тяжким и надолго затянет обрисовавшийся в настоящее время кризис России”.⁹

Немедленное провозглашение лозунга реставрации монархии, считал Врангель, совершенно не учитывает положение в “подъяремной” (т. е. советской) России, которое эмиграция плохо знает, если знает вообще. Она теперь для белых “terra incognita” и, может быть, народ примет формулу “Монарх и Советы”. Лозунг восстановления монархии не учитывает и возможное негативное отношение союзников, которые связывают с монархией наступление реакции, ожидать же от союзников моральных побуждений в политике не приходится: они признают лишь свои интересы.

В Русском Совете Врангель видел “надпартийную организацию” (как и в армии). Он был против “нарочито шумного выявления нашей идеологии” для того, чтобы собирать “вокруг армии сочувствующие элементы русской эмиграции”. Так, писал он Гучкову, думают “все трезво мыслящие монархисты” и большинство чинов в армии, “на 90% состоящей из монархистов”. Монархист Врангель смотрел много дальше многих монархистов. Их жгли нетерпение, стремление к отмщению, к реваншу. Они не до конца понимали, что революция проложила такие борозды, которые уже не позволят вернуться на исходные позиции. Врангель это понял. Примешивался здесь, скорее всего, и личный момент: засилие монархических политиков и политиканов в Русском Совете могло привести к оттеснению его от армии.

На почве расхождения вокруг политической линии Русского Совета и вопроса о “партийной принадлежности” армии началась борьба. Еще зимой 1921 г. в Берлине был создан Временный русский монархический союз во главе с Н. Марковым-2, М. Таубе и А. Масленниковым. А в мае того же года в баварском городке Рейхенгаль открылся Общероссийский монархический съезд. На четвертый день заседания съезд принял резолюцию: “Съезд признает, что единственный путь к возрождению великой, сильной и свободной России есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным монархом из дома Романовых, согласно основным законам Российской империи”. В резолюции, правда, ничего не говорилось о форме монархии: мыслилась ли она самодержавной или конституционной? Однако Марков-2, выступая, напомнил о своем давнем совете в Думе знаменитому адвокату Ф. Плевако: русскому народу нужна не “римская простыня” (т. е. римская тога), а дубленый романовский полушубок, трехцветная опояска и крепкие ежовые рукавицы. В Высший монархический совет избрали Н. Маркова-2, А. Ширинского-Шихматова (отец того Ширинского-Шихматова, которому Артамонов отправил письмо о рассказе Якушева в Ревеле) и А. Масленникова.

Тем временем, пока выяснялись и решались политические споры, союзники прекратили оказывать продовольственную и иную помощь русским войскам в Турции. Правда, во второй половине 1921 года удалось договориться с властями славянских стран – Болгарией и Сербией – о переводе этих войск на их территорию. Там войска должны были сами зарабатывать на хлеб, главным образом, на тяжелых строительных работах. Однако и тут воинская организация сохранялась и поддерживалась. В Болгарии дело едва не закончилось участием врангелевцев (тут ими командовал генерал А. Кутепов) в свержении правительства А. Стамболийского. Подозревая русских, Стамболийский принимал меры, направленные на ограничение их деятельности. В здании военной контрразведки и у некоторых начальствующих лиц, включая самого Кутепова, были произведены обыски, некоторые из офицеров подверглись арестам. Болгарские власти заявили, что обнаружили документы, свидетельствующие о возможном вооруженном выступлении русских. Те, в свою очередь, доказывали, что документы – фальшивка.

Между тем, Врангелю действительно кое-кто советовал осуществить в Болгарии военный переворот. Так, в конце декабря 1922 г. А. Гучков писал Врангелю, что он уже давно убеждал: если мирными, политическими средствами не удастся обеспечить “сколько-нибудь сносного приюта для контингентов Русской армии”, то останется только одно: “насильственным захватом страны обеспечить себе такое правительство, такой строй и такую обстановку”, которая будет вполне благоприятной для армии. Тогда Врангель ответил отрицательно, даже с негодованием, а генералы Кутепов и Шатилов сообщили Гучкову: данные разведки говорят о том, что никаких шансов на успех “такого предприятия” не существует. Но Гучков сохранил убежденность в том, что “насильственный переворот является единственным и последним средством спасти русские контингенты в Болгарии… Только переворот может спасти, и сегодня переворот еще возможен. Теперь или никогда!” Гучков рекомендовал связаться с болгарской оппозицией правительству Стамболийского, разработать план переворота, “держа его в тайне до времени”.¹⁰

Когда в 1923 году правительство Стамболийского было свергнуто, Гучков писал Врангелю: “Сообщите мне, участвовали ли Ваши контингенты в какой бы то ни было мере в болгарских событиях?” Врангель решительно опровергал сообщения английских газет об участии белых.

Письма Гучкова, занимавшего крайнюю позицию в отношении борьбы с Советской Россией (не исключались и теракты; есть некоторые данные, что он стоял за террористами Кавердой и А. Полуниным, убившими В. В. Воровского), любопытны тем, что они иллюстрируют “ментальность” определенной части врангелевской армии и правых кругов эмиграции. Их ни на минуту не покидала мысль в “подходящее время”, как писал Гучков, “одним резким движением, одним порывом… сильным прыжком выскочить на твердую почву”. Сдерживала, вероятно, только рассудительность и осторожность главкома Врангеля.

Но рассудительность, с другой стороны, и работала против него. Уже с начала 1922 г. Врангель стал чувствовать скрытое недовольство, проявлявшееся по отношению к нему со стороны окружавших генералов и некоторых гражданских чинов. Так получилось, что именно в Югославии собралась наиболее активная группа крайне правых. Один из корреспондентов Гучкова писал ему в январе 1922 г., что эта группа в полном значении слова “терроризирует общественную мысль беженцев”. Фактически возродилась “ячейка” Союза русского народа, “завладевшая сначала русской прессой, а затем, владея деньгами, организовавшая во всех колониях наших”.¹¹

Эти люди смотрели на Врангеля как на уже отыгранную карту. Он сделал свое дело: организованно вывел остатки Белой армии из Крыма. Однако теперь монархической эмиграции нужен другой вождь, не столь тесно связанный с Белым движением, с его победами, но и его поражением, а вождь, лучше оценивающий новые задачи Белого Зарубежья. Между тем, Врангель продолжал “цепляться”, как считали монархисты, за лозунг “непредрешения” будущего политического строя в России; к тому же он терял авторитет у правительств бывших союзников. Некоторые припоминали ему борьбу против главнокомандующего ВСЮР генерала А. Деникина в 1919 г., когда Врангель, явно нарушая воинскую дисциплину и субординацию, распространял в войсках свои “памфлеты”, дискредитировавшие Деникина. Все пошло в строку…

Проблема, однако, заключалась в том, чтобы обрести нового вождя. С весны 1922 года в правых кругах Русского Зарубежья стало муссироваться имя Великого князя Николая Николаевича. С началом Мировой войны он был назначен Верховным главнокомандующим Русской армии и пробыл в этой должности до лета 1915 г., когда его сменил Государь. Военные успехи не сопутствовали Великому князю, тем не менее он был довольно популярен в войсках. Отрекаясь от престола 2 марта 1917 года, Николай II одним из последних указов вновь назначил Николая Николаевича Верховным главнокомандующим, но Временное правительство дезавуировало этот указ. Почти весь период Белого движения Великий князь жил в Крыму. Несколько раз, впрочем, вопрос о том, чтобы возглавить Белое движение Николаем Николаевичем, поднимался в Добровольческой армии, но было решено, что эта акция несвоевременна. Николаю Николаевичу сообщили, что в данный момент “открытый монархизм может произвести нежелательное влияние как на некоторые антибольшевистские силы, так и на союзников”. Он ответил, что понимает обстановку. “Будьте покойны”, – сообщил он командованию добровольцев.

Но теперь, по убеждению монархистов-эмигрантов, все старые соображения отпали. Монархические настроения возобладали над политикой “непредрешения”. Оглядываться на союзников тоже не стоило, ибо они уже показали, что приоритетными для них являются только собственные интересы.

И Николай Николаевич, живший под Парижем, вышел из тени. Фигура это была настолько значительная (дядя убитого большевиками царя), что Врангелю пришлось определиться. Он долго считал, что выступление Великого князя как главы монархического движения не только преждевременно, но и вредно. Великий князь мог бы возглавить не монархическое, а национальное движение, “опираясь на обаяние своего имени”. Но многие воинские начальники, как и “армейская толща”, полагали, что Николай Николаевич “не имеет права отказываться от руководства”. В этом направлении на него и осуществлялось сильное давление.

Как часто бывает в таких случаях, не обошлось без столкновения амбиций, честолюбий и интриг. У Врангеля складывалось впечатление, что Великий князь заподозрил его в нежелании уступать свое место главкома и вождя Белого движения. Чтобы рассеять это подозрение, Врангель направил к Николаю Николаевичу генерала А. Кутепова, а также своего бывшего начальника штаба и товарища генерала П. Шатилова. Они съездили в Париж и вернулись с уверением, что Великий князь отнюдь не спешит заняться “политической работой”. Однако “знающие люди” говорили, что Кутепов и Шатилов скрывают истинное положение вещей: Николай Николаевич готов встать во главе “национального движения”, если его к этому призовут. Врангель оказался в двойственном положении. Нужно было решать. С одной стороны, казалось, следовало “остудить горячие головы”, требовавшие немедленного прихода нового вождя – Великого князя, с другой – демонстрировать свою готовность уйти ради “долгожданного объединения вокруг Великого князя Николая Николаевича”. В конце концов, Врангель послал Николаю Николаевичу телеграмму с выражением надежды на то, что он, Николай Николаевич, “согласится на руководство общенациональной работой”. Но кто был близок к Врангелю, знал, что в душе он и поныне держится мнения, согласно которому все еще не пришло время для политического выступления Великого князя. Открыто Врангель мотивировал свою точку зрения тем, что его, Великого князя, имя нужно сохранять для “громадной объединяющей роли на родине”.

Осенью 1922 г. Врангель назначил генерала А. Кутепова помощником главнокомандующего Русской армии, т. е. своим заместителем. Это было сделано несмотря на то, что Кутепов все явственнее “брал сторону” Николая Николаевича. Вероятно, таким образом Врангель хотел остановить этот “дрейф” и приблизить Кутепова к себе, но не получилось. Примешивались и личные мотивы. П. Шатилов говорил Врангелю, что Кутепов по отношению к нему имел “ревность”. Действительно, оба генерала были честолюбивы. Кутепов все ближе входил в окружение Великого князя Николая Николаевича, приобретая все большее значение. Непримиримость к большевизму вела Кутепова к странному, на первый взгляд, превращению. Но крайности, как известно, нередко сходятся. Неутомимый борец с революцией все активнее брал на вооружение ее революционные методы. Кутепов разрабатывал планы создания белогвардейской Боевой организации (чуть ли не по типу эсеров), которая должна была засылать в Советскую Россию молодых офицеров для совершения террористических актов и диверсий. Боевая организация (“внутренняя линия”), правда, начнет создаваться Кутеповым позднее, после того как в сентябре 1924 г. Врангель своим приказом создаст Русский общевоинский союз (РОВС), а в ноябре того же года передаст руководство всеми военными организациями Николаю Николаевичу (осуществляемое, правда, через Врангеля). Николай Николаевич возглавил РОВС, пусть даже номинально, т. к. фактически РОВСом руководил Кутепов (официальным председателем РОВСа он стал в 1928 г.). Это был большой успех Великого князя, ведь еще в феврале 1922 г. другой Великий князь, из “Владимировичей”, Кирилл Владимирович провозгласил себя “блюстителем Русского престола” (в 1924 г. – Императором).

Врангель терял былое влияние, особенно среди монархистов, и отходил в тень. Он понимал это сам. Генералу М. Скалону писал о том, что “давно от всякой политической работы отошел, ограничив свою деятельность заботой о своих соратниках”. Отношения его ухудшились не только с Кутеповым, но и с Верховным Монархическим Советом, который всецело поддерживал Великого князя Николая Николаевича. Все больше и больше времени посвящал Петр Николаевич Врангель писанию мемуаров (“Записок”), которые должны были стать объяснением его стратегии и тактики в годы Гражданской войны, особенно его борьбы против Деникина. Деникин уже издал 1-й том своих “Очерков русской смуты”. Врангель хотел оставить потомкам свое “Слово”.