Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка [СИ]

Сцена 1: Начало истории

Э-Ма-Куа — "город, где живет туман", так переводится это название с нашего птичьего языка.

Я родилась здесь, и сколько себя помню, за пределы города никогда не выезжала.

Имя мое Сиэт-Лаа-Н-га, и история моя началась семнадцатого дня второго месяца сезона дождей.

Я сидела в своей квартире, потягивая арбузное вино, которое очень люблю, смотрела в окно, думала о людях бегавших по мостовой.

Вообще люди в нашем городе делятся на три группы: люди, которыми Город управляет; люди, которые от Города зависят; и люди, которые живут в Городе, и ещё не стали его собственностью. Последние составляют меньшинство, я принадлежу к ним, и, как все стараюсь выделиться: одеваюсь ярко, ношу длинные волосы, говорю громко, но главное — я могу плакать и смеяться, радоваться и огорчаться, ненавидеть и любить. Нас, за наше поведение и манеру одеваться, зовут Тьйарко-Леко (Цветные, или яркие люди).

Есть ещё одно меньшинство, в отличие от нас, почитаемые люди — Чэно-Леко (Черные люди). Это люди, которыми управляет город. Меня они вводят в ужас. Когда я смотрю на них в голове моей сверлом зудит одна мысль: "Неужели и я стану такой?" и каждый раз пробивает крупная дрожь.

Эти люди носят черные одежды, потому и прозваны Чэно-Леко, и все время спят: когда идут, едут в машинах, когда едят, когда подписывают важные бумаги. Город правит ими, а когда они становятся ему не нужны — съедает их, так поговаривают в народе. По мне так это детские сказки, по образованию я биолог, и привыкла верить тому и только тому, что вижу. Совсем недавно я закончила огромный труд, посвященный Чэно-Леко, я исследовала их анатомию и физиологию, а главное привычки.

Оказалось, что они не воспринимают цвет, хотя не слепы и видят, но как бы в сумерках, только неясные очертания. Вкус и запахи они тоже не воспринимают, зато они чрезвычайно чутки к звукам, но даже самый сильный из всех не способен их пробудить. Они не испытывают эмоций, пребывая в вечно спокойно-ровном состоянии духа, не способны думать — их разумом управляет Правитель. Он личность загадочная, мало кто его видел, зато сказок о нем сочинили великое множество. Например, туман, которым окутан наш город, как будто бы дым его трубки, которую он непрерывно курит. Стоит ли говорить, что имени его никто не знает.

Чэно-Леко же это не удивляет, они вполне искренне любят Правителя, по крайней мере, они так говорят. Со временем они исчезают, по одной из легенд в черный город, по другой — их пожирает Город, по третьей — они добровольно расстаются с тем, что вряд ли можно назвать жизнью и отдают свои тела на растопку трубки Правителя. Но как бы там ни было, Чэно-Леко пропадают.

Последняя группа составляет большинство жителей Э-Ма-Куа, их называют Леко-Э-Куа (Люди Города). С виду они нормальные люди, но ими движет только одно чувство: фанатичная преданность Городу и Правителю. Любого, кто скажет в присутствии Леко-Э-Куа что-нибудь плохое о Городе или Правителе ждем неминуемая смерть — его просто разорвут на кусочки. Леко-Э-Куа со временем становятся Чэно-Леко и рады этому, а потому всегда приподнято — равнодушны к окружающим и самим себе, но с большой охотой участвуют в оргиях посвященных Городу и убийствах, которые ежедневно происходят, если какой-нибудь Тьйарко позволит себе нелицеприятно отозваться о Городе.

На мой взгляд, не это самое страшное. Нет ничего ужаснее (поверьте мне на слово), чем превращение Людей города в Черных людей. Три года назад я пережила это день за днем, наблюдая за своей сестрой.

Оли-га (Серебряная девочка), заснула и больше никогда не проснулась, месяца три она ещё прожила с нами. Но в одну ночь испарилась прямо из своей постели. С тех пор я осталась одна.

Когда-то моя семья была очень большой: родители и, кроме меня, ещё три сестры. Старшую, Юли-га (девочка из золота), я не помню, она уже родилась Чэно-Леко и в семнадцать лет она пропала, ей в нашей семье гордятся, Чэно-Леко рождаются редко. Среднюю, Ка-Тер-Ин-га (Самая любимая девочка), я помню очень смутно, мне не было и пяти лет, когда она пропала, став Чэно-Леко. Но Оли-га я помню прекрасно, она была не намного старше меня, мы были очень дружны, но слишком разные. Когда три года назад она стала Чэно-Леко, для меня это стало ударом, а она радовалась на словах. С неё то и начались мои исследования. Я не отходила от Оли ни на шаг, каждую ночь сторожила её постель, и однажды на моих глазах она просто-напросто испарилась.

Я вывела несколько симптомов, из которых следовало, что скоро Человек станет Черным человеком. Во-первых, это сонливость и апатия, отсутствие желаний, усталость, ухудшение зрения, но вместе с тем обострение слуха.

Я до сих пор остро переживаю за сестру, хотя уже знаю, что она счастлива. Тогда я сидела дома одна, и думала, что же будет дальше.

На столе стояла фотография, где все четыре сестры были вместе: Одетая во все черное, красивая и темная Юли, веселая и улыбающаяся Тер, и я с Оли на руках старшей сестры, два маленьких сверточка — эту фотографию сняли за три дня до исчезновения Юли.

Арбузное вино кончилось, и я заварила себе кофе. Дрожащей от волнения рукой взяла телефонную трубку и позвонила. В трубке были только длинные гудки. Я положила трубку рядом с собой. Тревога переросла в страх. Теперь пропал мой друг, чуть ли не единственный человек, которого я по настоящему любила, и который мог более пяти минут терпеть меня и мой характер — Ти-Му-ранх (Великий завоеватель), или Ранх-Ба (маленький мальчик, человек невысокого роста). Он, как и я, был Тьйарко-Леко, один из самых сильных и великодушных, кого я знала. Он хотел бежать, и я с ним, но вот уже четыре дня, как я не могла до него добраться.

Что-то мне подсказывало, что случилось худшее.

Стемнело. Родителей все не было. Но за них можно было бы и не волноваться с Леко-Э-Куа никогда ничего не случается. Я не стала зажигать лампы, а зажгла свечу. Живой огонь не давал мне углубиться в мысли и представлять в сотый раз тюрьму, где томится Ранх-ба.

Наконец позвонили в дверь.

— Слава Солнцу, вы вернулись, — сказала я, открывая дверь.

— Как можно славить то, чего ни ты, ни я никогда не видели, и никто, не знает, есть ли оно на самом деле? — парировала мама, снимая ботинки. Отец молча снял пальто и обувь, он выглядел ещё более сонным, чем вчера, тяжелый камень лег на сердце.

— Ты опять жжешь живой огонь? — равнодушно, для проформы, возмущалась мама, — Сиэт-Лаа-Н-га, сколько раз тебя просить не делать этого.

— Извини, мама, — ответила я, погасив свечу.

— Ты всегда так говоришь, а потом делаешь по-своему.

Я промолчала.

— Мам, Ти-Му-ранх пропал.

— Тем лучше, выкинь его из головы. Он никогда не любил наш благословенный город, и чего можно ждать от такого человека? Он только себя и любил.

— Я сейчас не об этом, мам, человек пропал.

— И что? Не беспокойся о нем, он наверняка связался с бродягами и ушел, Город таких не держит, они ему не нужны. Бесполезные твари, — беззлобно продолжала мама.

— С какими бродягами? Разве Город можно покинуть?

— Ну, — замялась она, — не цепляйся к словам. Это всего лишь предположение, но поверь мне, только последний идиот может этого пожелать.

Мы сели ужинать.

— Мам, я завтра иду в цирк.

— Ты всегда ставишь меня перед фактом. Теперь иди, раз решила. С кем идешь?

— С Ши-Мер-га (Ночная птица) ты её знаешь.

— А, милая девочка, передавай ей привет.

— Конечно.

Я сидела как на иголках в надежде, что мама не спросит: в какой именно цирк мы идем, так и случилось, лишним расспросам меня не подвергли.

На утро мы встретились с Ши-Мер-га и вместе гуляли по Ти-Ма-пале (Площадь великого Тумана).

— Можешь меня поздравить, Ши, я окончила свой роман.

— Поздравляю, Лаа, когда он увидит свет?

— Если солнечный, то только на картинке.

Мы рассмеялись.

— Если серьезно, зачем мне его издавать? За такую крамолу меня как пить дать посадят.

— Что-то против Правителя? — забеспокоилась Ши.

— Нет, высмеиваю Чено-Леко.

— А, — неопределенно протянула моя подруга, — этим-то что шла, что ехала твоя крамола.

— Им, да, но поговаривают, правитель за них горой.

— А он есть вообще? — прищурилась Ши.

— Наверное, есть. Мне это как-то все равно. Туман-то откуда-то берется?

— А я в него не верю!

— В туман?

— В Правителя?

— Тогда говори потише, нельзя не верить в то, чего нет. Если во что-то не веришь, то, чисто психологически оно существует для тебя.

— А для тебя?

— Не знаю, не хочу думать об этом. Меня сейчас больше мой отец беспокоит.

— Он стал Чено-леко?

Мы сели на ограждение.

— Становится. Если он скоро пропадет, я не вынесу, за такой маленький срок потерять двух близких людей.

— Может тебе только кажется.

Я перекрестилась и сказала:

— Меньше казаться не стало. Все точно. Ши, ты же биолог, все признаки на лицо. Выглядит усталым и сонным, жалуется на не высыпание. Стал меньше читать — жалуется на зрение. Ест, что попало. Зато слух стал просто отменный.

Ши помотала головой.

— А одевается?

— Во все темное, скоро перейдет на черное. Ши, мне очень тяжело. Только с тобой отдыхаю.

— Не плачь, подруга, все будет хорошо.

— Ти-Му-ранх пропал.

— Но он не Чено-леко, — недоумевала Ши.

— И никогда им не станет. Значит… ты сама знаешь, что это значит…

— Да, — тихо вздохнула Ши. Её брата год назад арестовали по приказу правителя, за "излишнюю яркость". Говорят, что арестованных по такой формулировке насильно делают Чено-леко и процесс этот мучительный и долгий.

— И от него нет вестей?

— Нет, Па-Ши-ранх (Звезда в ночи) ни письма, ни весточки не передал. Как я хотела бы его увидеть.

Мы помолчали, каждая думала о своем. Встали и прошлись до фонтана. Ши села на бордюр, я осталась стоять напротив неё, корила себя за то, что завела разговор о брате.

— Может, пойдем, Ши? А то представление без нас начнут?

Она молча встала.

— Прости, мне не стоило говорить с тобой о брате, — извинялась я.

Твоей вины здесь нет, ты так переживала из-за Оли, как я из-за Па-Ши.

Мы вошли в шатер цирка. Вообще в цирки я не хожу, но Ши пригласила развеяться, и я не смогла ей отказать.

— Знаешь, Ши? Я тут слышала о "бродягах", не знаешь, кто они такие?

— О каких "бродягах"?

— Когда я сказала моей матери, что Ти-Му-ранх пропал, она сказала, что он "Связался с бродягами и ушел. Город таких не держит".

— Давай потом, — отмахнулась Ши.

— Но разве из Города можно уйти? — настаивала я.

— Лаа, ты можешь помолчать? Мы не одни, тут ушей полно, — зашептала мне на ухо Ши.

— Простите, девушки, что вмешиваюсь в ваш разговор, но я случайно услышал. Из Города можно уйти, — обратился к нам пожилой человек. Это был первый Тьйарко-Леко пожилого возраста, которого я видела.

— А вы пытались? — спросила я.

— Лаа, — дернула меня за рукав Ши.

— Да, и знаю, как это можно сделать. Извините, я не представился — Ю-Рий-ранх (Золотой рассвет)

— Сиэт-Лаа-Н-га, — мы пожали друг другу руки.

— Ши, — кисло проговорила подруга.

— Из города есть выходы. Дорога по земле и тоннель в подземелье. Дорога ведет в Тьйарко-Сиэт-Куа (Город Цветного солнца). Тоннель — в Чено-Куа (Черный город).

— А как их найти? — спросила я.

— Наш город огромен, но не бесконечен, он окружен огромной крепостной стеной, высота которой мне не известна, она теряется в облаках. Но в стене есть ворота: они сделаны из дуба, окованы чугуном, чтобы открыть их надо много сил. Ворота ржавые и тем труднее их открыть.

— Вы видели их?

— Я касался их, — тихо сказал Ю-Рий-ранх.

— А кто-нибудь открывал их?

— Их открывают регулярно, через них в город входит дождь и выходит туман.

— А вы выходили?

— Нет, — грустно сказал собеседник, — и очень жалею об этом. Когда меня арестовали, я бежал, и прибежал к воротам. Они открываются каждую полночь, и у меня было множество возможностей уйти, но каждый раз я пугался неизвестности и вскоре вернулся домой. Меня больше не искали, не пытались арестовать, да и я не старался больше выделиться. В конце концов, свобода внутри человека, а не снаружи.

— Может вы и Правителя видели? — спросила я.

Ши дернула меня за рукав, я только отмахнулась.

— Я видел его, и вы его видели, — улыбаясь, ответил собеседник.

— Не понимаю.

— Лаа, — тихо позвала Ши.

Я отвлеклась и поняла, что в цирке стихли разговоры, но фанфар, как это бывало всегда, не было.

На арену вышли все артисты цирка вместе с животными, по бортику цепью выстроились люди в черных одеждах.

— Это Чено-леко из свиты Правителя, они пришли сюда, чтобы кого-нибудь арестовать, — тихо зашептал мне на ухо Ю-Рий-ранх.

Ши сидела, замерев.

— Сядьте, как ваша подруга, они ничего не видят, но все слышат, чтобы ни было, не шевелитесь.

— Не поможет, если надо они вычислят искомое по биению сердца и журчанию крови.

— Всем молчать — тихо сказал кто-то из Чено-леко, но его голос прогремел, как гром.

— Нам нужна Сиэт-Лаа-Н-га, — сказал другой. Я сидела, сердце мое бешено колотилось.

— Если Сиэт-Лаа-Н-га не сдастся сейчас же, то мы найдем её, и мера пресечения будет куда суровее.

— Я здесь, — я встала с места, я знала, что они убьют всех, кто есть в цирке в поисках меня. Ши вцепилась в мой рукав.

— Ши, мы еще встретимся, я сбегу оттуда, — скороговоркой прошептала, — жди. Зайди к моим, скажи, что меня арестовали. Откровение только тебе и больше никому.

Ши кивнула, что поняла. Мы обнялись.

— Сиэт-Лаа-Н-га подойдите к сцене и встаньте спиной к ней.

Я повиновалась. Мне завязали глаза черной полупрозрачной тканью. Кто-то схватил меня и, взвалив на плечо, понес к выходу. Я смутно видела лица циркачей, но два мне запомнились лучше всего. Длинноволосый брюнет, видимо жонглер, в руках у него были шарики, размером с шарики для настольного тенниса.

Второй блондин, лицо его было как у волка, оноскалился, в глазах застыла ненависть. Оба они смотрели на меня, оба были напуганы. Я не нашла ничего лучше, чем выдернуть руку и помахать им и крикнуть:

— Все будет хорошо.

После чего все покрыл мрак.

Сцена 2: Тюрьма

После того, как меня унесли, представление было отменено. Ю-Рий-ранх дал Ши свои координаты, а та отправилась ко мне домой. Рассказав обо всем моим родным, она выслушала красноречивое молчание и ушла, захватив с собой моего любимого арбузного вина.

В тоже время меня кинули в кузов машины, мотор завелся, машина тронулась. Я не решалась снять повязку, по бокам сидели Чено-леко, напротив меня еще один с дубинкой в руках.

— Сиди, — с прихрапыванием сказал он. Меня куда-то везли. Когда машина остановилась меня, грубо взвалили на плечо и понесли куда-то. Даже если я хотела бы что нибудь рассмотреть, то не смогла бы: туман здесь был гораздо гуще, чем где бы то ни было. Дышать было трудно, одежда, волосы и лицо промокли от тумана.

Звенели ключи, скрежетали петли дверей, наконец, меня кинули на бетонный пол. Я больно ударилась, и тихонько ойкнула.

— Можешь снять повязку. Но держи её при себе, — сказал мне тот охранник, что нес меня. Он же с хлопком закрыл железную дверь.

Я осмотрелась. Свет, слабый и серый проникал в окно, но по углам было темно.

— Есть здесь кто? — спросила я, услышав шорох в углу.

— Сиэт? — ответил мне хриплый голос, — Сиэт-Лаа-Н-га?

— Да, это я.

Из угла ко мне двинулась тень. В сером свете передо мной предстал брат Ши — Па-Ши-ранх. Мы обнялись.

— Откуда тебя привезли? — спросил он.

Я вкратце рассказала наш разговор с Ши и Ю-Рий-ранх и задержание в цирке. Пату выслушал меня внимательно, потом вздохнул и сказал:

— Бедная моя сестра, милая Ши.

— Как ты здесь? Уже год? Что они с вами тут делают?

Пату махнул рукой и сказал:

— Допрашивают. Готовься. Боюсь, как бы Ши тоже не попала к нам. Нас ведь обвиняют в сговоре.

— Кого нас? Ты не один здесь?

— Я раньше был один, с некоторого времени нас двое. Ти-Му-ранх, теперь фигурантов трое.

— Он здесь? — перебила я Пату.

— Ты его знаешь?

— Ещё бы мы вместе учились.

— Теперь все ясно. Формулировка "сговор" нелепо смотрится, когда двое обвиняемых между собой не знакомы. Ты связующее звено.

— Что бывает за сговор? И что это за сговор? Против кого?

— Меня и Ти-Му арестовали за излишнюю яркость и сговор против правителя и Города. Нелепо. Следователь бесился, когда мы говорили, что не знаем друг друга.

— Из нас сделают Чено-Леко, — спросила я, чувствуя, как сердце холодеет.

— Не знаю, хорошо это или плохо. Нас сошлют в Чено-Куа.

Я нахмурилась, всем видом давая понять, что не имею понятия о предмете разговора.

— Суть наша останется при нас, всего лишь сменятся декорации, — философски пояснил Пату. Но от его слов мне стало очень не по себе, по спине побежали мурашки.

— С другой стороны мы будем живы, — пробормотала я.

— Ты знаешь что там? В черном Городе?

— Нет.

— И тебе не страшно?

— Нет.

— Врешь.

— Вру, мне действительно не по себе, но может быть там окажется лучше, что ни говори, но мы другие и им нашу логику не понять.

— В черном Городе живут Чено-Леко, их бесплотные души. Это тебе ни о чем не говорит?

— Ты хочешь сказать… — крик стиснул горло.

— Нас убьют, — философски закончил мою мысль Пату, — но не до конца.

— Как так?

— Почти.

— Как так почти убьют?

— Я узнал единственный способ попасть в черный Город — уснуть на веки. Если тело сохранится, то есть шанс вернуться. В нашем случае тела пойдут на растопку, после бальзамирования и сушки.

— Очередная сказка, — сказала я, чувствуя стада мурашек на спине.

— Нет, на этот раз — правда.

— Кто тебе сказал?

— Следователь.

— Чено-Леко?

— Нет, как и мы Тьйарко, Сиэт. Тьйарко-Леко.

— Я поняла бы, если бы он был человеком Города, но такой как мы… — пролепетала я. — Пату, ты уверен?

— Да.

— Я не верю.

— Не веришь мне, придется поверить своим глазам.

Я посмотрела на Пату. Он теперь совсем не был похож на сестру. Волосы из русых стали белыми, черты лица заострились, и только серые глаза по-прежнему светились надеждой.

К сердцу медленно подбирался страх.

— А где Ранх-ба?

— Ти-Му? На допросе. Скоро вернется.

— Почему тебя так долго держали? Ты с кем-то говорил на подобную тему?

— Ты как следователь, — Пату вскочил, — Знаешь, как его зовут? Сиока-Ну-ранх.

— Щенок собаки нюхача? — прыснула я.

— Видела бы ты этого "Щенка". Волкодав, зверь, мертвой хваткой он вцепился в меня с первого же допроса, пытал, говорил ли я с кем-нибудь, что мне не нравится Город. Я говорил, что нет. Недавно привели Ти-Му, теперь тебя. Должно быть Ши следующая.

Меня забила мелкая дрожь.

— Они устраивают обыски?

— Не знаю, здесь меня никто не обыскивал.

— Нет, не здесь. А там в Городе?

— Честно, не знаю. Спроси у "Щенка", он наверняка знает.

— А он скажет? — почти с детской наивностью спросила я.

— Ну, как тебе сказать, — уклончиво начал он, — понравишься, скажет.

— Не хотелось бы ему нравиться. Просто у меня ощущение, что в моем доме будет обыск?

— А что? Имеется что-то интересное?

— Роман.

— Ты с ума сошла. Ты написала роман?

— Да, никто не знал, кроме меня и Ши. Теперь, если все как я думаю, арест Ши дело времени.

— О чем роман, — резко посерьезнел Пату, он сел поближе, чтобы я могла говорить тише. Я чувствовала, как он дрожит.

— О Чэно-Леко. Он о моей сестре. Там нет ничего против Правителя или Города, но я в ярких красках высмеяла Чэно-Леко.

Пату тяжело вздохнул, отодвинулся от меня и уронил голову на руки.

— Я всех погубила, — как бы сквозь туман слышала и понимала я свои слова.

— Нет, — глухо и твердо ответил Пату, меня арестовали год назад.

— Роман не был дописан, но уже существовал. И только я о нем знала.

— Видимо не одна ты, раз уж на то пошло. И если они знали о его существовании, почему не спрашивали меня о нем? Когда ты закончила?

— Четыре дня назад.

— Тогда же привели и Ти-Му.

— Он не знал о романе!

— Я не знал Ти-Му. Но мы все знали тебя.

— Вот-вот.

Скрежет двери прервал меня. На пол кого-то кинули. Мы дождались, пока Чэно-Леко, принесший его, уйдет, и кинулись к нему.

— Это Ти-Му, — сказал Пату.

Ранх-ба, я всегда звала его так из-за невысокого роста, выглядел так, будто его несколько часов подряд били.

— Он жив? — спросила я.

— Жив-жив, куда денется. Они никогда нас не убивают. Нет смысла, — философски заметил Пату.

Ранх-ба застонал и открыл глаза, он попытался что-то сказать, но получился хрип.

— Оттащим его в угол, там у нас лежак, там немногим теплее, — сказал Пату.

Мы уложили Ранх-ба на лежак и стали ждать. Он спал, надо было ждать, пока он проснется.

Сколько мы так просидели, я не помню. Я гладила его по голове. За окном не темнело.

— А здесь всегда так? — спросила я.

— Не темнеет? Заметила? Да. Здесь не бывает ночи. Этим (он мотнул головой в сторону двери) все равно. Да и свет такой не мешает спать. Хотя тоска порой нападает хоть вой.

Скрежет двери. Чэно-Леко, коротко и с прихрапыванием сказал:

— Пора есть.

Пату встал и взял три порции какой-то серой, цвета бетона, каши.

— Давай попробует, его разбудить, ему надо поесть.

— Ранх-ба, — тихо позвала я.

Он тихонько застонал и приоткрыл глаза.

— Доброе утро, — все еще сомневаясь, по поводу времени суток, сказала я. — Надо покушать, давай попробуем сесть.

С трудом я и Пату усадили его. Кашу он ел жадно. А когда наелся, спать не стал, а спросил:

— Сиэт, это ты? Что ты здесь делаешь? Тебя арестовали?

Я кивнула.

Он что-то прорычал.

— По тому же обвинению, что и вас, — сказала я.

— Об этом тебе следователь скажет, — заметил Пату, — Ти-Му, что было на допросе?

— То же что и у всех, — с тяжелым вздохом ответил он, — Сиока кричал на меня и бил, допытывался, не знаю ли я кого-нибудь по имени Ши-Мер-га, но я действительно не знаю.

— Значит, мы скоро увидимся, — деревянным голосом сказал Пату.

— Ранх-ба, за что тебя арестовали?

— Мне не предъявляли обвинения и привезли сюда, сегодня первый раз допросили. А вы знаете, кто такая Ши-Мер-га? Я по вашим лицам вижу, что знаете! Она большая преступница? Не молчите, — повышал голос Ранх-ба, он нервничал из-за нашего молчания.

— Она моя сестра, — все тем же деревянным голосом сказал Пату.

— Извини, Ши-ранх, — тихо сказал Ранх-ба.

— Ничего. Давайте спать, — сказал Пату.

— Сиэт, ты на каком боку привыкла спать? — спросил он.

— А это важно?

— Да.

— Ну, на левом, — задумавшись, сказала я.

— Тогда ложись ближе к двери, — скомандовал Пату.

Я недоуменно легла.

— Одеяла нам не выдают, и спим, все вместе, чтобы хоть как-то согреться, — в полудреме пояснил Ранх-ба.

Пату свернулся калачиком у стены, Ранх-ба посередине, я поближе к двери. Спать действительно оказалось теплее. Хотя заснула я не скоро — в голове витали обрывки мыслей, событий фраз и разговоров.

Наконец я заснула, мне снились сестры и родители, снилось, что привели и бросили на пол Ши, снились два лица из цирка.

Проснулись мы под скрежет двери и похрапывающий голос:

— Пора есть.

И снова бетонного цвета каша.

— Другой еды, я здесь за год не видел. Ешь, — подбодрил Пату.

Я попробовала: студенистая масса, неаппетитная на вид, оказалась вполне съедобной.

Ели молча.

Потом Пату спросил:

— Ты говорила вчера, что этот мужчина в цирке, Ю-Рий-ранх, так? (я кивнула) Бежал отсюда и видел ворота?

— Ну да!

— А как он бежал? Он не сказал тебе этого? — спросил Ранх-ба.

— Нет, я не знала, что это может мне понадобиться! — рассмеялась я.

Пату встал и заходил по камере.

— Здесь все из бетона, только окошко, но здесь настолько частая решетка, что палец с трудом просунешь. Перепилить решетку нечем. Тарелки забирают.

Кстати, Сиэт, отнеси тарелки к двери, пожалуйста.

— А ложки? — сказал Ранх-ба.

Пату повернулся к нему.

— Му-ранх, ты меня удивляешь, конечно, ложки тоже надо относить.

— Нет, Ши-ранх, — посуду забирают спустя час, за час можно заточить ложку, и попробовать, что-нибудь сделать.

Пату скептически посмотрел на него. Морщась, Ранх-ба встал и взял ложку, осмотрел ёё, снял свой ботинок и стал долбить каблуком, по ручке ложки. Ручки сплющилась, он попробовал её на палец.

— Есть, — сказал он, и продолжил свои манипуляции.

— Му-ранх, даже, если все так, знаешь, сколько это займет времени?

— У нас нет выбора, — буркнул он.

— Мы не знаем, сколько в тюрьме охраны, ни плана тюрьмы, и против Чэно-Леко безоружны.

— Но он же как-то убежал. И потом у нас есть специалист по Чэно-Леко, — Ранх-ба кивнул в мою сторону.

— Сиэт, ну хоть ты его образумь его, — взмолился Пату.

— Он меня никогда не слушал.

— Смотря, как попросить, — обернулся Ранх-ба, в его глазах мелькнул странный огонек.

— Сиэт-ту, — начал было Па-Ши.

Дверь заскрежетала. Ти-Му положил ложку в тарелку и отошел от посуды.

— Па-Ши-ранх, тебя требует Сиока-Ну-ранх.

Даже при сером свете я увидела, как побледнел Пату.

— Посуду возьмут позже, — сказал Чэно-Леко.

Пату завязал глаза такой же повязкой, как и у меня, страж взвалил его на плечо и понес.

Я села на лежак и закрыла глаза, меня била сильная дрожь.

К руке прикоснулось что-то теплое. Я вскрикнула и отпрыгнула.

— Сиэт-ту, — рассмеялся Ранх-ба, — это же я.

— Прости, Ранх-ба, я испугалась, сама не знаю чего.

Мы сели рядом.

— А, знаешь, это ведь и хорошо, и плохо, что ты здесь. Я думал о тебе.

— О нашей первой встрече? Это была моя самая большая ошибка.

— Почему? — промурлыкал он.

— Потому что… ты сам знаешь почему.

— Ты не хочешь повторять ошибок? — заглядывая мне в глаза, спросил он.

— Это как посмотреть.

— За чем же дело стало? Пату не будет ещё очень долго. В тюрьме жизнь не заканчивается.

— Я не смогу смотреть тебе в глаза.

— Что? — Ранх-ба залился громким, нервным смехом

— Я боюсь мне очень страшно, и стыдно.

— По мне это не отговорка, — недовольным тоном говорил Ранх-ба.

— Ты не любишь меня.

— Да. И мы оба это знаем. Раньше это никогда нам не мешало. Ни в чем, — помолчав, добавил он.

Я молчала.

— Все ещё сохнешь по мне? — с деланным удивлением спросил он.

Я продолжала упрямо молчать.

— Мне очень приятно это. Но ты ведь знаешь…

— Знаю, — сказала я. Горло свело судорогой, и фраза оборвалась.

— Ну же.

— Как будто тебя всегда волновало мое мнение, — скрывая волнение и страх, рассмеялась я.

— Это ты сейчас ломаешься. Набиваешь себе цену. Но ты никогда не могла сказать мне: "Нет". Ты всегда была моей собственностью, — тихо с нотками ярости, так хорошо мне знакомой, сказал он.

Меня трясло.

— Тэнгет(поцелуй), — сказал он.

Я молчала, наклонив голову.

— Тебе ведь холодно и страшно, — глубоким голосом заговорил он, звуки доставали до самых глубин души, — со мной тебе будет тепло и спокойно, никто тебя не тронет.

В глазах все мутно было от страха. Я сделала последнее усилие сопротивляться, но все было тщетно. Я сдалась, роняя слезы, проклиная себя, я сдалась.

Перед кормежкой принесли Пату. Он был натянуто бодр и даже пытался шутить. Заметив, что я плакала, он спросил:

— Что случилось Сиэт-ту?

— Все хорошо, Пату.

— Все было бы ещё лучше, если бы ты не разводила мокроту.

— Отстань от нее. Сам знаешь: девчонки любят поплакать, — ответил из угла Ранх-ба. От звуков его голоса меня передернуло. Пату посмотрел на него недоверчиво.

Принесли еду. Ранх-ба в мгновение проглотил кашу и принялся долбить каблуком по ручке ложки.

— Как думаете, а им не покажутся странными эти звуки из камеры? — спросила я.

— Какие звуки? — спросил Ранх-ба.

— А то ты беззвучно колотишь по ложке, — отрезал Пату.

— Я думаю им все равно, — отозвался Ранх-ба.

— А если доложат следователю? — спросила я.

— Ни наши разговоры, ни все что делается в камере, они не слушают, — между делом сказал Ранх-ба, — Сиэт, ты сама мне говорила, ещё там, на воле, что один чудак пытался убежать, его хотели упечь, дать более суровое наказание, а он сказал своему Следователю, что его схватили, так как прослушивали разговоры в камере и донесли. А это противоречит какой-то там статье Закона. После чего его отпустили, а Чено-Леко, которые были в этом замешаны, были приговорены к высшей мере.

— А что это за высшая мера? — спросил Пату.

— Ши-ранх, ты меня убиваешь. Ты год здесь сидишь. Высшая мера — вечность в одиночной камере здесь.

— Так вот о чем Сиока намекал мне на допросе, — воскликнул Пату.

Ранх-ба потрогал острый конец ложки, подошел к окну и попробовал, потом посмотрел что-то и пробормотал:

— Надо бы тоньше.

— Что ты там нашел? — поинтересовался Пату.

— Так, ничего особенного, — задумчиво пробормотал Ранх-ба, — посмотри, крайние решетки плохо припаяны, начну, пожалуй, с них.

Ранх-ба сел, потом вскочил, побежал к окну, и что-то потрогал пальцем.

— Что? — спросили мы в один голос.

— Жаль, показалось…

Ранх-ба положил ложку в тарелку.

— Я устал, если никто не против, я лягу к двери ближе, а ты, Сиэт-ту, в середине.

Пату пожал плечами. Мы поставили тарелки к двери и легли.

Я не могла спать, от усталости болели глаза, но сон не шел. Где-то минут через сорок Пату разбудил Ранх-ба. Они отошли в другой угол и стали шептаться. Я обратилась в слух.

— Му-ранх, объясни мне, что происходит.

— А что? Тебя что-то беспокоит?

— Я знаю, Лаа-Н, она не из тех, кто плачет без причины.

— Поверь у нее достаточно причин. На нее столько всего свалилось.

— Не юли. Причина в тебе. Я это почти знаю. Ты говорил о ней, только без имен. А сейчас я понял, что ты о ней говорил.

— Что я говорил?

— Что есть на свете человек, который никому, кроме тебя не принадлежит. Твоя собственность. Это она, ведь так?

— С чего ты взял?

— А то я не вижу, как вы друг на друга смотрите. Она как раб, ты — сюзерен.

— Ты может быть и прав, — зашипел Ранх-ба, — только знай одно. Она несчастный человек. Полюбила человека, который никогда, никого полюбить не сможет. Я никогда не знал, ни любви, ни жалости.

Пату молчал.

— Я схожу с ума, медленно и верно. Одной своей рабской преданностью, она меня в могилу сведет.

— Ты любишь ее, — сказал Пату.

— Нет, — почти закричал Ранх-ба.

— Тише, разбудишь, — шикнул Пату, — Просто боишься. Ты — трус. Просто-напросто.

— Нет. Она моя собственность, она сама этого хочет.

Послышался шлепок и злой шепот Пату.

— Если ещё раз это… это…повторится. Я лично размажу тебя по стенке.

— Нравится тебе девка?

— Молчи, сволочь, ты понял меня?

Ранх-ба молчал.

— Ты понял меня?

— Хватит читать нотации, — сказал Ранх-ба с ледяным спокойствием, от которого мурашки поползли по спине.

"Сумасшедший", — пронеслось в голове.

— Я вижу, она тебе нравится, но ты опоздал. Она моя.

— Собака на сене, подумай не о ней, так хотя бы о себе. Что скажут о тебе другие люди?

— А где ты видел здесь других людей? Или ты кому-то хочешь рассказать, если выберемся отсюда?

Пату напряженно молчал, а потом выдавил из себя:

— Падаль.

— Давай спать, — сказал Ранх-ба.

Они снова легли.

Кто-то поправил мои волосы. Они вскоре уснули, а я лежала без сна до самого скрипа двери.

Дверь заскрежетала, но еды не принесли: на бетонный пол бросили человека. Я вскочила и подбежала к нему.

Этот человек был мне не знаком, я видела его где-то раньше, но похоже даже словом не обмолвилась, это я помнила точно. Я напряглась и вспомнила, это был человек из цирка.

— Добрый день, — сказал он, — рад, что сидеть будем в приятной компании.

Он тряхнул шевелюрой цвета льна.

Сонные Пату и Ранх-ба вышли из угла.

— О, да вы не одна! — с ноткой легкого, наигранного сожаления, сказал незнакомец, — вас тут много. Тогда будем знакомиться — Ев-Ган-ранх

Мы по очереди назвали свои имена.

— Друзья и родные зовут меня Ев-Ган, а девушки Евту.

Принесли еду.

— Каша из бетона, — удивился Ев-Га.

Быстро проглотив кашу, Ранх-ба пошел к решетке и попытался пилить прутья.

Ев-Га молча и с интересом следил за его действиями.

— Без-на-деж-но, — сказал Ранх-ба в конце часа, отбросив ложку, — прутья тверже.

— А я смотрю, вы бежать задумали, — насмешливо сказал Ев-Га.

— Хотели, — сказал Ранх-ба, поднимая ложку.

— Ты ведь в цирке работаешь? — спросила я, меняя тему разговора.

— А, ты откуда знаешь? Погоди, а это не тебя тогда арестовали в цирке?

— Меня.

Ев-Га покачал головой, словно был чем-то опечален или раздосадован, но хищное выражение так и пропало с его лица.

— Вас арестовали по обвинению в "организованном сговоре против Правителя и Города", — спросил Ев-Га, — я — гражданин другого города, мне сразу предъявили обвинение.

— Скорее всего, — сказала я, — меня так, видимо, за роман.

— Кайше, — сказал Ев-Га.

— Что? — переспросила я.

— По нашему это значит "сестра". Меня арестовали из-за стихов.

— Какие ещё стихи? — спросил Пату. В нашем городе никто стихов не писал, литература вообще была под запретом.

— Я прочту, а вы сами подумайте:

О, третий Рим, тебе пою хулу.

Я о тебе слагаю эту песню,

Ты язва, что в моем уму.

Прекрасный памятник, прекрасному безчестью.

Но рад бы я в обще тебя не видеть.

И каждый раз на сердце бьется страх

Что не смогу любить и ненавидеть.

Что это проживу я лишь в стихах.

Ты, как бацилла, изнутри съедаешь.

Живая плоть, как топливо твое.

Был человек, его уж нет, растаял.

И только черное кружится воронье.

Ты стольких свел с ума, убил и обесчестил.

Подумай, такова ль твоя судьба?

Прекрасный памятник, прекрасному бесчестью.

Тебя закроет от меня бездумная гульба!

— Крамольные стишки! — усмехнулся Ранх-ба.

Ев-Га откинулся и оперся спиной о стену.

— Я поэт и трубадур, — сказал он.

— И где же тебя этому учили? — скептически глядя на него, сказал Ранх-ба.

— Нигде. Чтобы писать стихи и петь песни не надо быть академиком. Надо лишь иметь горячее сердце, — с романтическим видом ответил Ев-Га.

Пату усмехнулся. Ранх-ба заходил по камере.

— Расслабьтесь, мой юный скептик, я вот даже рад, что попал сюда, хотя печально, что с нами нет моего друга — Ма-Киар-ранх. Он дрессировщик медведей в нашем цирке. Он очень хороший человек, но, как и вы скептик. Вы бы с ним поладили.

— Я не нуждаюсь ни в чьих советах, — прорычал Ранх-ба.

Я заметила радостно-хищный блеск в глазах поэта, ему нравилось злить Ранх-ба.

— Я не настаиваю, молодой человек, — сказал Ев-Га.

Ранх-ба долго метался по камере. Я и Ев-Га сидели под окном. Пату спал на лежаке.

Ранх-ба бросился к двери и несколько раз сильно ударил в дверь.

— Следователь обещал нам прогулки.

Дверь открылась.

— Никаких распоряжений на этот счет не было, — сонно ответил страж и закрыл дверь.

Так мы провели день. Ев-Га пел песни своей страны, тоскливые и красивые, о мифических птицах-девах, луне и солнце, цветах на воле, которые тянутся к небу, о тумане над рекой, об огромных кораблях, разбившихся в бескрайнем океане.

У него был прекрасный голос, но холодный, как одна из строчек его песни: "…На северный луч направил он бриг, корабль разбился о ледник…."

Я попросила Ев-Га научить меня песне о птице-деве, печальной и суровой, которая появляется только ночью, как ангел печали, и забирает с собой юных моряков, рыбаков, и охотников предающихся унынию.

Мы вместе пели эту песню.

— Да перестаньте вы выть, — закричал на нас Ранх-ба, — никто из вас этого не видел.

— Это вы, молодой человек не видели, я в моей стороне, где я родился, Луна и Солнце попеременно сменяют друг друга, ветер там свободен и свеж, деревья зелены и прекрасны, цветы ароматны, птицы голосисты, а звери послушны и добры. У нас нет Правителя с нами ВеликийМагистр, которого мы уважаем за мудрость и доброе горячее сердце. Наши мужи сильны и смелы, а девы, — он мечтательно прикрыл глаза.

— Ты в раю жил? — резко одернул Ев-Га на землю Ранх-ба.

— Нет, — спокойно ответил трубадур, — моя родина Тьйарко-Сиэт-Куа.

— Так это не легенда, — вскинулся Пату.

— Наш город не рай. Случаются у нас и горести, мы переносим их вместе потому, что так легче переносить невзгоды. Люди не думают о дурном, так как мы работаем, но работа наша легка и приятна уму и телу. Сейчас мы приехали сюда, чтобы найти брата и сестру нашего Магистра, которые должны будут занять его место, ибо ему пришло время женится. А брак и мудрость вещи несовместные.

Принесли еду, а вместе с ней лежак.

— Положим его к нашему, и всем хватит места, — жуя, проговорил Пату.

— Мне хотелось ещё послушать про чудесный город-сад, но все решили спать.

Мы улеглись. Я заснула сразу, но вскоре проснулась от торопливого злобного шепота:

— Девчонка моя, ясно?

— Му-ранх, ты не женился на ней, и не можешь этого утверждать.

— Перестань рассказывать бабушкины сказки, нет никакого города-сада.

Ев-Га молчал.

— Не тронь девчонку — и я тебя не трону.

— Угрожаешь?

— Предупреждаю.

— Угрожаешь и ревнуешь. Собака на сене.

— Она моя.

— Вот заладил, как попугай. Пойдем спать. Ложись рядом со своим сокровищем. Я не трону её. Просто мне кажется она одна из нас.

— Что за чушь? Из кого "Из нас"?

— Это ещё на моей памяти было. К нам приходит туман и забирает детей, мы точно не знаем, но предполагаем, что они появляются у вас. Подкидыши. Её имя очень похоже на наши имена: Солнце над рекой.

Ранх-ба прорычал в ответ какое-то проклятие.

— Береги свое сокровище. Утро вечера мудренее.

Они улеглись

Вплоть до скрипа двери все было тихо.

В камере появился Чэно-Леко и вызвал меня и Ев-Га на допрос. Мы завязали глаза. Чэно-Леко подхватил нас. Вскоре мы оказались у следователя. Он оказался человеком средних лет с обрюзгшим лицом и рыжими волосами.

— Мое имя вы, видимо, уже знаете. Ваши имена мне известны. Итак, друзья-литераторы, начнем-с, — сказал он.

— С кого начнем? — перебегая взглядом, с одного на другого, сказал Сиока, — пожалуй, с дамы.

Он выложил передо мной папку, которую я не могла не узнать. Я не могла её коснуться, потому что ещё раньше меня привязали к стулу. От папки пахло домом и арбузным вином.

— Ваше? — коротко спросил следователь.

— Мое, — столь же коротко ответила я.

— О чем?

— Прочитайте — узнаете.

Мне досталась смачная оплеуха. Ев-Га рванулся так, что его веревки затрещали.

— Не перечить. Отвечать на вопросы. Не шутить, — крикнул он на меня, — Связать этого покрепче, — бросил он Чэно-Леко.

— В двух словах не скажешь, — начала я.

— Вы уж расстарайтесь, — иронично заметил следователь.

— Чэно-Леко.

— Прекрасно. Вы, мадам, уложились в одно слово. Краткость сестра таланта.

А теперь вы скажете мне: знаете ли вы, что в нашем городе любая литература запрещена?

— Знаю.

— Почему же вы взялись за написание романа без согласования с соответствующими органами?

— Я не думала его издавать.

— Отвечайте прямо на опрос, — предупредил меня Сиока, потирая ладонь о ладонь.

— Это было по велению сердца. Моя сестра Чэно-Леко, я знала её с детства, и это превращение потрясло меня.

— Ясно, — протянул следователь, — а я вот как думаю. Вы вступили в преступный сговор со своими сокамерниками и некоторыми прочими лицами, которых мы скоро найдем и арестуем. Целью сговора было свержение Правителя и разрушение Города!

— Нет.

— То есть вы отрицаете факт сговора?

— Отрицаю.

— Прекрасно, тогда как вы объясните факт знакомства с сокамерниками?

— Па-Ши-ранх я знаю с детства. С Ти-Му-ранх мы вместе учились, но близко никогда не общались, — я поймала на себе удивленный взгляд Ев-Га.

— А этот человек? — следователь показал на поэта.

— Нет, его раньше я не знала. Мы познакомились только здесь.

— Вы знаете, чем он занимается?

— Да. Он трубадур и поэт.

Ев-Га скривился, словно ему совестно это слышать.

— А еще он диверсант и шпион, — криком продолжил следователь.

— Я знаю и это.

— Кто вам сказал, — удивился следователь.

— Он сам сказал мне это!

— Вы подтверждаете показания Сиэт-Лаа-Н-га? — обратился следователь к Ев-Га.

— Да, подтверждаю, — твердо ответил Ев-Га.

— Тогда, поговорим с вами, юноша, — следователь выложил передним листки.

— Ваше? — спросил Сиока.

— Мое!

— Вы ведь гражданин другого города?

— Да, моя родина Тьйарко-Сиэт-Куа.

— Вы знакомы с нашими законами?

— Да знаком.

— Ваше представление получило лицензию?

— Да, получило.

— А это? — следователь кивнул на листки.

— Нет, не получили.

— Почему же вы их не уничтожили?

— Я не смог бы этого сделать!

— Почему?

— Во-первых, нам не давали живого огня, а, во-вторых, у меня просто не поднялась бы рука. Уничтожить плоды собственных трудов…

Следователь жестом прервал Ев-Га.

— А вот давайте я вам теперь расскажу, братья-литераторы, как было дело. Вы, Ев-Ган-ранх, не стали сжигать эти листы, как и уважаемая, майо, Сиэт-Лаа-Н-га. Так как роман и стихи верный способ пропагандировать свои странные идеи, противоречащие истине.

— Что есть истина? — философски начал Ев-Га.

— Не отвлекаться, — следователь замахнулся на трубадура.

— Не советую этого делать, — сказал Ев-Га, веревки красноречиво затрещали.

Следователь сел на место.

— Сиэт-Лаа-Н-га. Вам знакома майо Ши-Мер-га.

— Нет.

— Она не является сестрой Па-Ши-ранх? Вашего сокамерника?

— Я не знаю ничего о его братьях или сестрах, по-моему, он один в семье.

Следователь был раздосадован моим ответом.

— А вы, Ев-Га, не знакомы с неким монсе Ма-Киар-ранх.

— Знаком, — я посмотрела на него непонимающе, — отрицать очевидное глупо, — он внимательно посмотрел на меня.

— Где он сейчас?

— А вот этого я не знаю. Мы работали в цирке долгое время. Меня схватили возле ворот. Сейчас наверняка они направляются к нашему дому на пол дороге.

Сиока разозлился и приказал Чэно-Леко:

— Девчонку отвязать, отнести в камеру, рот заткнуть. Па-Ши-ранх привести ко мне.

Меня отвязали, сунули в рот кляп в рот и завязали глаза. Сквозь повязку я видела, как Ев-Га подмигнул мне.

Меня отнесли и бросили на пол камеры. Пату забрали. Я вынула кляп изо рта и развязала глаза.

Ранх-ба копался у решетки.

— Сильно бил? — кинул он мне через плечо, не оборачиваясь.

— Кончилось одной пощечиной.

— Повезло, — он опустил руки, тяжело вздохнул и медленно повернулся ко мне, — Сиэт-ту…

— Я слышала твой разговор с Ев-Га, так вот учти, я не твоя собственность, — спокойно сказала я.

Он в недоумении смотрел на меня.

— Что это? Ты сопротивляешься? — он сполз по стене в припадке гомерического хохота, — Дурочка, ты ничего не понимаешь!

— Отстань, я не хочу тебя слушать, — сказала я, садясь на лежак.

— А ты не подумала, что будет с тобой? — посерьезнев, сказал Ранх-ба, — Не я, так Ев-Га, — он сделал красноречивую паузу, — А этот рыцарь — Па-Ши, ничего не сможет противопоставить ему или мне. Ты останешься одна,

детка! Совсем одна!

— Не пытайся, напугать меня, Ранх-ба, не выйдет! Я сама за себя постою, ни Пату, ни Ев-Га меня не тронут. Не посмеют!

— Зная, что ты со мной. А вот в обратном случае, — он снова красноречиво промолчал.

— Перестань. Закончим этот дурацкий разговор.

— Тенгет. На последок.

Он оказался совсем близко.

Заскрежетала дверь — вбросили Ев-Га.

Он развязал глаза и быстро встал, и, пружиня шаг, подошел к лежаку, сел рядом со мной.

— Ну, что, кайше, поздравляю! Ты здорово влипла. Па-Ши все рассказал про сестру.

Я схватилась за голову.

— Есть от чего схватиться. Теперь следователь с живой с тебя не слезет, и эту Ши-Мер-га доставят сюда вскорости.

— Вы знаете человека по имени Ю-Рий-ранх? — спросила я Ев-Га.

— Я вроде только что-то с допроса, — рассмеялся он, — Знаю, но никогда его не видел. Это человек легенда. Он родился в вашем Городе. Но родители его мои земляки, сюда они попали случайно. Он хотел бежать на родину, но был арестован. Сбежал из этой тюрьмы и добрался в одиночку до ворот, но в Тьйарко-Сиэт так и не появился. У нас эту историю знает каждый ребенок.

В камеру вошли Сиока и Пату.

Я встала.

— Берите лежак, вас переводят в другую камеру, — сказал он мне.

Я взяла лежак и стояла в ожидании.

— Быстрее, — крикнул на меня следователь.

— Ранх-ба, пойдем, — сказала я.

Му-ранх встал с улыбкой победителя и метнул взгляд на Ев-Га.

Нас перевели в соседнюю камеру, точно такую же, как и предыдущая. Я бросила лежак в угол и села на него.

— Мои увещевания пошли на пользу. Ты умеешь с каждой минутой, девочка моя.

— О чем ты? — спросила я, будто не понимая, к чему он клонит.

— Почему ты взяла меня? Испугалась Ев-Га?

— Нет.

— Почему же?

— Вот заладил. Захотела и взяла.

— Несколько минут назад я боялся, что твоя любовь иссякла.

— Зануда, — брезгливо насколько могла, сказала я, ложась на лежак лицом к стене.

— А может…

— Только попробуй! Я побью тебя, — не оборачиваясь, заговорила я.

— Побьешь? — через взрывы смеха сказал он — Тебя же никто не учил драться!?

— А мне и не надо. Ноги и руки у меня сильные, мне хватит этого.

— Уверена, что сможешь меня ударить?

Я резко развернулась и посмотрела на Ранх-ба. Веселость его разом улетучилась.

— Уверена, — сказала я.

— Хорошо, — с некоторой задержкой сказал Ранх-ба.

Без Пату и песен Ев-Га было не по себе. Думать о том, что подвела Пату и Ши — невыносимо, а о том, что ждет меня — мучительно страшно.

Ранх-ба после нескольких кругов по камере, сел на лежак рядом со мной.

— Чего дрожишь?

— Страшно, — угрюмо ответила я.

— Ничего, детка, мне было страшно, — он приобнял меня, — это пройдет.

— Я не хочу вечно жить в этой тюрьме. Я хочу видеть солнце и траву, луну и цветы. Хочу выучить ещё песни, подобные песне о птице-деве.

— Кто сказал тебе, что это невозможно?

— Боюсь, что никогда этого не увижу.

— Расслабься, я нашел выход из положения. Если ко мне принесут мою ложку, то ночью мы бежим.

— Ты понял, как открыть решетку, — обернулась я.

Он поднес палец к губам и прошептал:

— Это моя маленькая тайна, — он загадочно посмотрел на меня и подмигнул.

До следующего кормления мы сидели на лежаке молча.

На кормление принесли нашу старую посуду, включая и "волшебную" ложку Ранх-ба.

Он не стал есть, а взял ложку, и загнул её особым способом и подошел к решетке. Около получаса он что-то колдовал над ней. Потом он с торжествующим видом подошел к своей миске и вывалил из неё кашу.

Подошел к решетке и вынул её.

— Вот! А Пату ещё 15 раз бы подумал, да так бы ничего не сделал. Бежим?

— Мы не знаем плана тюрьмы.

— Ты периодически невыносима! Хочешь ещё бетонной каши?

— Нет.

— Тогда лезь.

— Может ты первый?

— Дамы вперед, — улыбнулся он.

— Ты никогда не был джентльменом, с чего бы такая галантность?

Ранх-ба угрюмо посмотрел на меня и полез в окно. Через пол секунды послышался мягкий шлепок.

— Здесь не так высоко, Сиэт-ту.

Я полезла в окошко и скоро оказалась на земле. Одежда сразу же намокла.

— Идем? — сказал Ранх-ба, которого я не видела за завесой тумана.

— А Ев-га и Пату?

Раздался шлепок где-то рядом. Я прижалась к стене и затихла. За первым шлепком последовал второй.

— Спасибо за ложку, юный скептик, — раздался голос Ев-га.

— Все в сборе. Куда пойдем? — спросил Пату, — здесь столько стражи.

— У нас в такой ситуации говорят: если не знаешь куда идти — иди прямо, — сказал Ев-Га.

— Тогда вперед, — подвел итог Ранх-ба.

— Давайте, хоть за руки возьмемся, — предложила я, — не мудрено и потеряться.

— Зачем за руки? — рассмеялся Ев-га, — у меня всегда с собой веревка, она достаточно длинная, возьмемся за неё и пойдем вместе.

Я не видела, но почувствовала, как он вложил в мою руку кусок веревки.

— Кто пойдет первым? — спросил Пату.

— Конечно ты Ши-ранх, — мгновенно среагировал Ранх-ба.

— Почему я? — испугался Пату.

— Ты всего боишься.

— Перестаньте, — шикнула я, — у нас все меньше времени. Я иду первой.

— Сиэт-ту, — начал Ев-га.

— Или я иду первая, или мы лезем обратно, — отрезала я.

— Ну и куда пойдем? И-ван-Су-ранх, — иронически спросил Ранх-ба.

— Туда, где меньше тумана, — ответила я.

— И где же его меньше? — спросил Пату.

— Налево, — предложил Ев-га.

— Стоп, — скомандовала я.

— Мы еще не тронулись, командир, — проворчал Ранх-ба.

— Что будем делать, если встретим Чэно-Леко? — пользуясь свободной минуткой, завел любимую шарманку Пату.

— Может, я тебя разочарую, рыцарь, — начал Ев-га, — но Чено-Леко на территории нет, их не так много и в тюрьме.

— Откуда знаешь? — спросила я.

— Так сказано в легенде о Ю-Рий-ранх, только благодаря этому обстоятельству ему удалось бежать.

— Тогда ясно, — протянул Ранх-ба.

— Идем направо, — скомандовала я.

Мы шли, натыкаясь на камни, кусты и бордюры. Туман становился гуще и гуще. Наконец подошли к деревянной стене какого-то дома, и пошли по стене.

Мы оказались у окна, деревянного, бревенчатого дома, и заглянули в окно.

Я увидела свечу, горящую на деревянном столе. Возле стен стояли стеллажи с книгами. Обстановка была простой, домашней, не лишенной уюта.

В окне появился человек невысокого роста в сером военном сюртуке и темных брюках с лампасами. Он расхаживал по комнате, в правой руке держал трубку, которую изредка подносил ко рту. Он что-то тихо напевал.

Вдруг он повернулся лицом к окну. Я не дыша смотрела на него. Нас он не видел, глаза его были слепы.

Мне удалось хорошо рассмотреть его. Крупные черты лица, орлиный нос с горбинкой, черные усы над упрямыми губами, чуть раздвоенный подбородок. Лоб высокий был испещрен множеством горизонтальных морщинок, густые черные брови над слепыми глазами. Выражение его лица не было ни печальным, ни довольным, ни радостным.

Сердце мое вдруг стало разрываться: он здесь один, совсем один, целую вечность. Он сам себя заключил в тюрьму, пусть и уютнее той, откуда мы сбежали. Нас поместили в тюрьму не потому, что мы делали что-то не так, а потому, что Ему нравится его жизнь, и он хочет нам того же, как лучшего жребия.

Веревка задергалась — пора было идти.

"Возможно, он и прав в чем-то" — подумала я.

Мы пошли в другую сторону, так же запинаясь и молча. Снова спокойно прошли мимо здания тюрьмы, и вышли на какую-то дорогу. Туман становился реже, я уже могла видеть камни я ямы. Заслышав гул мотора, мы

Спустились вниз с дороги на пустырь, и решили, что лучше идти не по дороге, а рядом с ней по пустырю.

Темнело.

— Может, устроим привал? — предложил Пату.

— Костер разожжем, — саркастически заметил Ранх-ба.

— Надо добраться до жилых домов, — заметил Ев-га.

— Я тоже так думаю, — поторопилась вставить я.

— Соскучилась по кровати? — сострил Ранх-ба.

— Я резко остановилась, и Ев-Га, шедший за мной следом, налетел на меня.

— Нет, — успокоившись, ответила я, — мы должны найти Ши, и Ю-Рий-ранх. И… мне кажется или действительно гремел гром?

Я грома не слышал, но я чувствую грозу в воздухе, — сказал Ев-Га.

— Тогда чем быстрее доберемся до строений, тем лучше, — резонно предположил Пату.

— Чего трепитесь? Идем. Судя по всему, они нас скоро хватятся, если уже не хватились, — прикрикнул Ранх-ба.

Мы пошли быстрее, молчали. Туман стал привычным, стали видны громады домов. Оказалось, что дома не так уж и далеко от тюрьмы. Темнело быстро и жутко. Черные тучи закрыли небо. Упали первые капли дождя.

— Бежим, — сматывая веревку, закричал Ев-Га, — в первый же дом, в подвал.

Через секунду дождь встал стеной. Мы вымокли в тумане и дожде. Но это было не страшно. Молнии били рядом с нами, будто кто-то таким образом пристреливался и вот-вот должен был попасть по кучке беглецов.

Впереди замаячил дом, это придало нам силы. У самого дома я подвернула ногу, и пришлось ковылять. Ребята были уже в подъезде.

Ранх-ба, видя, что со мной неладно, подбежал ко мне, кое-как мы добрались до подъезда.

Мы забрались в подвал, и засели там.

Гроза бушевала снаружи.

Сцена 3: Беглецы

— Здесь небезопасно, — сказал Пату, немного отдышавшись.

— Что это? Это ведь не гроза? Они, что охотятся за нами? — меня била дрожь.

— Во всяком случае, сейчас сезон дождей, а грозы бывают в сезон марева, да и то не такие яростные и громкие, — рассуждал Ранх-ба.

— Я никогда такой грозы не видела, — проговорила я.

— Они просто до города не доходили, — мрачно проговорил Пату, — Ю-Рий-ранх, единственный, кому удалось выжить. Побегов было много, очень даже, но Правитель ничего не делает, многие уже и так обречены. Такие ливни лучшая смерть для беглецов. Для запертых в тюрьме через несколько месяцев уже все равно. Однообразие сводит с ума. Страшен не завтрашний день, а то, что за стенами. Те, кто решался заглянуть за них, превращались в черные свертки с белыми костями. Я видел такие после одной из гроз.

Пату говорил все это, мерно раскачиваясь и глядя в одно точку.

— Пату, перестань, — перебила я его.

— Нам надо выбираться отсюда, — нас будут искать здесь, в подвале, — придя в себя, сказал Пату.

— Нас или наши кости, не все ли равно, — философски подметил Ранх-ба.

Ев-Ган отчего-то развеселился:

— Ну, не на крышу же нам лезть?

— Нет, конечно, нет. Под лестницей есть хорошее место, — прореагировал Пату.

— Неплохо, — одобрил Ев-Ган, — предлагаешь спрятаться здесь, между грозами перебираться другие дома и прятаться так же под лестницами?

— Грозы рано или поздно должны прекратиться! — урезонил Ранх-ба.

Мы перебрались под лестницу.

— А ты не хочешь найти сестру? — спросила я у Пату.

— Забрать её с собой? А она пойдет? — ответил Пату.

— Пойдет за тобой на край света, — увещевала я.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Пату, — Посмотрим.

Мы потихоньку стали засыпать. Ранх-ба на моем плече, я на плече у Ев-Га, Пату на коленях у нас троих. Ев-Га положил свою голову на мою.

Нас разбудила тишина — гроза прекратилась.

— Надо скорее уходить, — сказал Пату, — Попробуем, уйти сейчас, как можно дальше отсюда.

— Будет ещё гроза? — спросила я.

— Да, пока нас не схватят или не сочтут убитыми, грозы будут продолжаться, — сказал Пату.

Мы вышли в туман.

— Кстати, о тумане, этот старик с трубкой! Это Правитель? — спросил Ранх-ба.

— Кажется, да, — ответил Пату.

— М да, я ожидал от Правителя чего-то большего, — насмешливо говорил Ранх-ба, — немощный, слепой старик с трубкой в руках!

— Он одинок, настолько сильно, что мне даже думать об этом больно и страшно, — сказала я, и дрожь пробежала по спине.

— Ты ждал большего, юный скептик? — со странным блеском в глазах спросил Ев-Ган, глядя в небо, — Ты дождался! Бежим, — скомандовал он.

Улицы были пусты: перепуганные Чено-Э-Куа и Чэно-Леко сидели по домам, трясясь от страха.

— Я не могу больше, — через две минуты бега мою ногу свело.

— Бегите, — сказал Ев-Ган Ранх-ба и Пату, — Я останусь с ней.

Пату и Ранх-ба стояли в нерешительности.

— Встретимся у ворот, — крикнула я.

— Найди сестру и приводи к нам, — напутствовал Ев-Га.

Ребята подбежали к нам.

— Может, пойдем все-таки вместе? — спросил Ранх-ба.

— Нет, я буду тянуть вас, — сказала я.

— Может, пойдешь со мной? — обнимая меня, сказал Ранх-ба.

— Нет. Ев-Ган старше и сильнее, так у меня появится шанс выбраться, — тихо ответила я.

— Глупая отговорка.

— Другой нет.

Ранх-ба отошел от нас, вид у него был скорбный.

— Куда пойдете? — спросил Пату торопливо.

— Нам другая дорога выходит. Мы не сможем идти с вами длинным путем поисков. Я знаю, как найти ворота быстрее. Вам скажу лишь, что север в той стороне, куда по ночам уходит туман и откуда под утро он приходит, — сказал Ев-Ган.

— Встретимся у ворот, — сказала я, — они одни в городе.

— Через три дня, — добавил Ев-Ган.

Ранх-ба и Пату продолжали стоять.

— Идите же, — закричала я и отвернулась к Ев-Ган.

— Мы не прощаемся, — сказал Ранх-ба.

Я слышала, как удаляются их шаги.

— Мне кажется — что мы никогда больше не встретимся.

— Через три дня у ворот, — он погладил меня по голове, — мы встретимся. Им, конечно, будет не просто найти Ши-Мер-га и Ворота.

— А мы?

— Мы найдем Ю-Рий-ранх.

— А где он?

— Я почти знаю. Главное выйти на площадь, где стоял цирк.

Мы медленно брели вперед.

— Ты знаешь, где мы? — спросил у меня Ев-Ган.

— Я первый раз в этом районе.

— Главное в незнакомом месте выйти на место знакомое, — рассмеялся Ев-Ган, — поторопимся, боюсь, скоро начнется гроза, — сказал Ев-Ган.

Настолько быстро, насколько позволяла вывернутая нога, мы шли.

Скоро стало погромыхивать.

Мы встретили одного Леко-Э-Куа, я спросила у него как попасть на Ти-Ма-пале. Как правило, Леко-Э-Куа знают город наизусть.

Прохожий подумал и сказал:

— Пройдите три дома, сверните направо и идите до дороги, там сядьте на автобус, доедете до конечной, там пройдете три квартала на север и на трамвае доедете. Остановка так и называется.

Погромыхивало настойчивее, гроза приближалась. Мы распрощались с Леко-Э-Куа, и посмешили каждый в свою сторону.

Мы были уже на остановке, когда увидели первые вспышки.

Гром гремел сильно и раскатисто, словно переспрашивал у кого-то ответ на вопрос. Затем случилось невероятное: грозовая туча разделилась пополам, одна часть шла прямо на нас.

— Сиэт-ту, автобус, — дергал меня за рукав Ев-Га.

Мы вскочили в машину.

Я прильнула к окну, смотрела на тучу.

— Мы зря все сделали, — сказала я, — мы не знаем, каким образом они нас ищут. Туча не может ни видеть, ни слышать, ни чувствовать запахи! Но она запросто может разнести автобус.

Ев-Ган отвернул меня от окна и усадил на сиденье (в автобусе мы были одни)

— Научись доверять даже врагам и непредсказуемой природе.

— Но как ей доверять? Ею кто-то управляет, и он дал задание. Гроза просто выполняет его задание.

— Все так. Нас хотят убить. Доверяй им. Думай что они не враги тебе!

— Боже, что за бред! Кто они тогда? Друзья?

— Нет, главное, что они нам НЕ враги. Или ты доверяешь только друзьям.

— Я наоборот очень доверчивая.

— Вот и славно. Доверяй и доверяйся — они тебя не тронут. Самый сильный и вооруженный человек бессилен перед безоружным и беззащитным противником. Стихия уступает перед таким человеком.

Я непонимающе смотрела на него.

Он вздохнул, взял меня за руку и доверительным тоном сказал:

— В нашем городе периодически свирепствует ураганы и штормы. Они уничтожают дома, ломают людям хребты и кости, отрывают руки и ноги.

В сезон штормов, наш прекрасный город окрашивается в мрачные цвета, которые так ему не идут. Но Великий Магистр нашел путь к спасению.

Это покажется тебе безумием, но на глазах сотен горожан он вышел на улицу в разгар урагана, когда молнии били по деревьям и домам, ветер срывал крыши и дерн. Он вышел на улицу, сказав нам, что полностью доверится стихии, и как бы яростна она ни была, она отступит перед его смелостью. Мы отговаривали его, и тогда он сказал: "Кто из вас сможет довериться стихии, так же как я?"

Все отступили, кроме моего друга Ма-Киар-ранх. Тогда и я выступил вперед, понимая, что без друга и брата жизнь моя будет мне в тягость.

Магистр улыбнулся нам, и втроем мы вышли к бушующей стихии. Ураган пытался убить нас. Я смотрел на мужественные лица моих друзей и приободрялся сам, исполняясь их мужеством. Вскоре я смог поверить стихии и страх мой отступил от сердца.

Ветер стал стихать, ураган отступил. Больше штормы не посещают наш край.

Даже самый жестокий убийца, отступает перед беспомощностью жертвы.

Я хотела поверить Ев-Га, но боялась. Он заметил это. Глаза его недобро заблестели.

— Я докажу тебе, — сказал он, — и молча сел рядом.

Когда автобус остановился на остановке, Ев-Ган вытащил меня из машины и тихо шепнул:

— Иди в дом напротив, смотри оттуда, — он подтолкнул меня и подмигнул для пущей важности. Я зашла в подъезд дома и стала смотреть.

Ев-Ган стоял лицом к туче. Та грохотала и метала молнии, но дождем не изливалась. Молнии опускались возле Ев-Га, и каждая с легкостью могла его убить. Туча словно играла с ним. А он просто стоял и смотрел на неё, подняв голову. Они простояли так довольно долго. Несколько раз, когда молнии опускались рядом с Ев-Ган, я порывалась кричать или бежать к нему, но почему-то этого не делала. Наконец туча будто бы зарычала и стала отступать, перестав метать молнии. Когда она совсем ушла, я подошла к Ев-Ган.

— Теперь веришь?

— Но это безумие. Ложная храбрость больше похожая на отчаяние.

— Веришь или нет!

— Верю. Верю, но ты понимаешь… если бы она отреагировала, не так как ты рассчитывал? Я бы осталась одна… я…

— Никогда больше не задавай себе этот дурацкий вопрос.

— Но…

— Крошка, все кончилось хорошо. Ты что? Волнуешься за меня? — рассмеялся он.

— Конечно, — воскликнула я.

Ев-Ган взял меня за плечи:

— Никогда не бойся ни боли, ни смерти, ни одиночества, ни обмана, ни предательства. Доверяй, и тебе будут доверять. Слышишь меня? — он улыбнулся.

Я наконец-то поняла, что придавало его лицу хищное выражение — белые острые зубы.

— Я слышу, — сказала я торопливо, мне было не по себе. Ев-Ган стал похож на ощерившегося волка.

Мы пошли вперед.

— Так, где ты думаешь искать Ю-Рий-ранх? — спросила я.

— Когда меня арестовывали, то провели ещё и обыск. Ма-Киар написал мне записку, чтобы Чэно-Леко не слышали слов. В записке я прочитал, что Ю-Рий-ранх связался с нашим директором цирка, потому что хочет уехать с нами в Тьйарко-Сиэт. Я ответил, чтобы о моем побеге никто не заботился (я сам дам о себе знать), но он и Ю-Рий остались в Э-Ма-Куа. Он обещал, я не могу ему не верить. Поскольку адреса Ма-Киар не знал, то предупредил меня: если все получится он или сам Ю-рий будет прогуливаться по Ти-Ма-пале. У ворот места глухие, там никто не живет, так что выждать три дня не проблема.

Вдруг Ев-Ган остановился.

— Дело за малым, узнать, где здесь север, — сказал он.

— А мы спросим у кого-нибудь, — сказала я.

— Не надо: скоро стемнеет, туман пойдет на север.

— Какая разница: идти по туману или спросить у прохожего.

— Нам не желательно сейчас контактировать с людьми.

— А как же доверие? — спросила я, хитро глядя на Ев-Ган.

— Я доверяю этому человеку.

— Какому? — спросила я.

— Вон там, — Ев-Ган указал куда-то рукой. Я посмотрела в ту сторону — там действительно маячил какой-то Чэно-Леко.

— Так вот я доверяю этому человеку, но если кто-нибудь спросит его о нас, он тут же скажет, где и когда видел нас.

Я согласилась с Ев-Га, мы решили подождать темноты.

— Как Леко-Э-Куа узнают стороны света? У вас не бывает ветра, и солнце не светит? — спросил Ев-Га.

— Не знаю, врачи и биологи уже не первое десятилетие бьются над этим вопросом. Как-то различают. Если один скажет другому, идти сначала на юг, потом на восток и потом на северо-запад, у второго вопросов не возникнет. Так вот хитро они устроены.

— Ясно, — сказал Ев-Ган.

Потихоньку темнело, и туман действительно потянуло. Мы пошли по туману.

Шли долго, пока совсем не стемнело — хоть глаз выколи.

— Так, предлагаю устроить ночлег. Не стоит идти ночью, а то ещё собьемся, день потеряем, — сказал Ев-Ган, я сделала вид, что согласна.

— Опять под лестницей? — спросила я.

— Другого выбора у нас нет, — резюмировал Ев-Ган, — разве, что чердак. Там теплее.

— Посмотрим, — отозвалась я.

Мы вошли в какой-то дом. Ев-Ган внезапно выскочил из подъезда, чем-то начертил стрелочку по движению тумана.

Мы направились на чердак (чердаки в наших домах почти всегда открыты), там было теплее, чем на улице и под лестницей. В углу были свалены какие-то тряпки, обгрызенные мышами и крысами.

— Спим здесь? — спросил Ев-Ган.

— Здесь лучше, чем под лестницей.

Я легла у стены, положив руки под голову. Ев-Ган лег рядом. Мы долго не спали. Наконец Ев-Ган спросил:

— Ты давно знаешь юного скептика?

— Сколько себя помню, — ответила я.

— Любишь его?

— Не знаю, иногда кажется, что да, иногда — нет. Сейчас, например, нет.

Ев-Ган хмыкнул.

— Странная! Он вот тебя любит.

— Что? Ев-Ган, давай поговорим о чем-нибудь другом!

— Да, Сиэт-Лаа-Н, любит и очень боится, что ты покинешь его, — игнорируя мои слова, сказал Ев-Ган.

— Зачем это тебе?

— Хочу понять, что вам мешает, что объяснить вам. Иначе это плохо кончится.

— Не знаю. Мы знакомы с ним целую вечность. Но лет пять назад мое к нему отношение изменилось. Наши отношения сразу испортились, правда, потом снова наладились.

Мы не виделись с ним долго. Потом однажды он позвонил мне сам и предложил встретиться и… скажем так… свою любовь.

Я-то, дура, думала — свершилось, выстрадала-таки свое счастье, а оказалось — нет. После всего он сказал мне, что все это я должна забыть, так как он не любит меня и полюбить не сможет.

Мы перестали видеться, но забыть я ничего не смогла. Через неделю я позвонила ему, но он пропал.

Мы встретились с ним в тюрьме. Когда Пату увели на допрос, между нами все повторилось. От чувства унижения я не могу отделаться до сих пор, мне словно бросили подачку, не то брезгливо, не то с жалостью.

Я слышала его разговоры с Пату и с тобой, в которых он называл меня своей собственностью. Я ужаснулась, что он может говорить обо мне как о вещи, которая принадлежит ему. Я испугалась этого, потом это стало мне неприятно.

— Но ты выбрала его, когда тебя отселили!

— Перед этим я сказала ему, что я не его собственность. Я выбрала его потому, что… — я замялась, не зная, что сказать.

— А как он отреагировал, на то, что ты не его собственность.

— Он пытался доказать мне обратное, но потом по-моему смирился.

Мы помолчали.

— Ты выяснил все, что хотел.

— Задачка оказалась не такой сложной, как я думал. Вы оба горды и свободолюбивы, а любить — значить подчинить себя другому человеку, жить его интересами. У любви нельзя требовать, её только можно отдавать, не ожидая никаких наград, ибо она будет возвращаться к тебе сторицей. Но любви нельзя быть рабом, она коварная дама и может завести на такие тропки…

— Я тоже так думаю, — тихо отозвалась я, — я делаю все, что могу.

— Он тоже, — заметил Ев-Ган, — Смирившись, не подчинился ли он тебе?

Я поднялась на локте и удивленно посмотрела на него.

— Не согласна? — спросил он.

— Не знаю, Ев-ту, не знаю. Никто, кроме него меня не интересует, ни с кем уже долгое время не возникало доверительных отношений. Ты очень помог мне, но я сама во всем разберусь. А теперь давай, все же спать, иначе завтра я не смогу ни шагу сделать, — сказав это, я уснула тут же.

Ев-Ган разбудил меня, когда свет был ещё сер и бледен. На улице накрапывал легкий дождик. Мы пошли по стрелке. Шли долго и молча. Почти сразу нашли нужную остановку. Через несколько мгновений мы уезжали на Ти-Ма-пале.

— Как там ребята? — спросила я, не ожидая ответа.

— Они доберутся, я уверен, — успокаивал Ев-Ган.

— Знаешь, Ев-Ган, я думала сейчас над ночным разговором. Я могла бы полюбить тебя Ев-Ган.

Он был очень удивлен. Лицо его перестало быть хищным, и я наконец-то увидела того Ев-Га, которого все это время желала увидеть.

— Если бы не… — сказал он.

— Если бы не, — подтвердила я.

— Знаешь, крошка, как у нас говорят: "Если бы, да кабы во рту росли грибы, то это б был не рот, а целый огород".

Мы рассмеялись.

Замелькали знакомые улочки и названия.

— Мы почти приехали, — сказала я, — Как думаешь, нас будут ещё искать?

— Если Пату прав, то тучи убивают беглецов, а Чэно-Леко лишь забирают трупы. Туча отступила, нас не будут искать.

Почему-то от его слов легче мне не стало.

Мы вышли на Ти-Ма-пале.

— Что будем делать? — спросила я.

— Искать наших друзей, — задумчиво отчеканил Ев-Ган, — не против, если я тебя обниму. К парочке меньше подозрений.

— Ну, если так, — медленно ответила я, — тогда не против.

Обнявшись, мы медленно шли по площади.

— Расслабься, Лаа-Н, — говорил Ев-Ган, с выражением лица, по которому можно было бы предположить, что он говорит что-то веселое.

— Постараюсь, — с той же улыбкой отвечала я.

Пол дня мы провели на площади. Пока, наконец, на месте, где раньше стоял цирк, не появилась мужская фигура в плаще.

Мы пошли к ней. Я узнала Ю-Рий-ранх. Он узнал меня и пошел к нам на встречу.

— Здравствуйте, друзья мои, надеюсь, эти грозы не навредили ни вам, ни вашему дому? — спросил он.

— Нет, — ответил Ев-Ган, пожимая ему руку, — наши дома там, где нет ТАКИХ гроз.

Ю-Рий-ранх кивнул и сказал мне:

— Ну, вот, милая, скоро вы увидите все ответы на свои вопросы. Для всех нас скоро настанет, так называемый час истины. Вы голодны? Пойдемте ко мне.

— Но… я думал, что мы сразу пойдем к воротам, — воскликнул Ев-Ган.

— Молодой человек, поверьте мне старику, на голодный желудок и родной дом не в радость, и потом много ли вы увидите слипающимися от сна глазами?

Мы медленно пошли прочь от Ти-Ма-пале. У самого дома Ю-Рий-ранх нам встретились двое Леко-Э-Куа, в обыкновенных своих серых одеждах с черной повязкой на руке. Они подозрительно на нас покосились и прошли дальше.

Мы зашли в подъезд.

— Боюсь, мы даже чаю не попьем, как эти "стражи", так этих шпионов стали звать, придут к нам. Они появились дня два назад, может меньше. Скорее всего, вас ищут.

Мы поднялись на шестой этаж. Ю-Рий-ранх позвонил в дверной звонок три раза.

Дверь открыла изящная шатенка с огромными карими глазами. Она улыбнулась нам и сказала:

— Как я рада, что ты нашел их, отец! Мы дождались вас! Проходите, ужин готов!

Мы прошли в квартиру. Пахло жареной картошкой и свежим хлебом.

Шатенка оказалась дочерью Ю-Рий-ранх — Сет-Па-Р-га (звезда с северного неба). Она вела себя как истинная хозяйка своего дома.

Мы сели за стол, когда в кухню вошел невысокий брюнет, волосы его волнами спадали на плечи. Он окинул собравшихся взглядом мягких карих глаз и улыбнулся:

Ев-Ган встал ему на встречу и воскликнул:

— Ма-Киар-ранх.

Друзья обнялись. Все сели к столу.

— Пища богов, — восхищался Ев-Ган.

— После каши, кажется, что я вкушаю райский нектар, — поддакивала я.

— Как дела в цирке? Не было проблем с выездом? — спросил Ев-Ган.

— Нет, проблем особых не было, но слоны мои бесились только, трубили в вагонах, как бешеные. Все обошлось, нас никто не задерживал. А, знаешь, Ев-Ган, я и рад, что остался. У нас говорят: "Нет, худа, без добра!" Я счастлив, что через некоторое время смогу породниться с героем моего детства.

Ю-Рий-ранх улыбнулся, Сет-Па-Р-га потупила глаза и покраснела. Ев-Ган недоумевал.

— Я женюсь на Сет-Па-Р, друг Ев-Ган, — пояснил Ма-Киар.

— Поздравляю, друг Ма-Киар, — заулыбался Ев-Ган, — Жены Тьйарко-Сиэт прекрасны, и твоя невеста подстать им.

— Из всех нас только ты Ев-Ган, холост. Пора бы и тебе обзавестись семьей.

Ев-Ган сделал вид, что не слышал реплики.

— Вот, Сиэт-Лаа-Н, чем тебе не пара? Милая, решительная авантюристка, как и ты.

Ев-Ган стал как-то напряженно спокоен, посмотрел на меня, улыбнулся извиняющею улыбкой и сказал другу:

— Эта девушка принадлежит другому. Нет, видимо среди нас такой девы, которая стала бы моей женой, — ответил он.

— Не раскисай, Ев-Ган, — ободрил друга Ма-Киар — Сиэт-Лаа-Н, а ты, правда, замужем? — Ма-Киар рассматривал меня с напряженным любопытством.

Я не знала, что говорить.

Сет-Па-Р-га прервала затянувшуюся неудобную паузу:

— Сиэт-Лаа-Н, не обращай на него внимания. Его почему-то стали интересовать люди, когда-либо бывавшие замужем либо женаты. Ма-Киар немного категоричен, но если не хочешь, можешь не отвечать на этот вопрос.

— Я отвечу, — тихо сказала я, — я не замужем и в ближайшее время не собираюсь входить в чью-либо семью.

Ма-Киар был удивлен.

— Категоричностью на категоричность, — подметил Ю-Рий-ранх, до этого молчавший.

— Ев-Ган сказал, что ты принадлежишь кому-то, у нас это значит, что ты замужем, — пояснил Ма-Киар.

— Ев-Ган не совсем удачно выразился, — улыбнулась я, — Есть человек, который ошибочно полагает, будто я его собственность, — не совсем уверенно закончила я.

Кусок в горло не полез, как только я вспомнила о Ранх-ба.

— В любви у нас все чисто и просто, все подобно лучам солнца, пробивающимся сквозь листву, — мечтательно глядя на невесту, говорил Ма-Киар.

— Они никогда не видели солнца, — тихо поправил Ев-Ган друга.

— Ев-Ган, а сам-то ты не пропитался ли туманом? — пристально глядя на друга, разрушившего обаяние мечты, проговорил Ма-Киар.

— Любовь, подобна месту, где родился и рос, — уклончиво ответил Ев-Ган.

— Нет, — перебил Ю-Рий-ранх, — только месту, где рос.

Ев-Ган нетерпеливо закивал, желая поскорее отделаться от этого, видимо, неприятного для него разговора. Молча, мы продолжили трапезу. Руки мои тяжелели, глаза закрывались, наваливалась приятная нега. Ев-Ган, наоборот, был страшно напряжен и раздражен. Он молчал и кидал резкие взгляды на Ма-Киар.

Раздался одиночный дверной звонок.

Ю-Рий-ранх сказал твердо:

— Дочь, иди, открывай. Дети мои, — обратился он к нам, — вылезайте через окно на лестницу, поднимайтесь по ней не чердак. Мы дадим вам знать, когда все закончится.

— Лезь первая, — шепнул мен Ев-Ган.

Я вылезла на лестницу. На ветру лестница угрожающе шаталась. Как могла быстрее, я полезла вверх. У самого окошка чердака лестница была оторвана от стены и качалась. Она качнулась раз — я открыла окно, два — я уцепилась за подоконник, три — я оказалась на чердаке.

Я высунулась вниз, Ев-Га на лестнице не было. Что происходит у Ю-Рий-ранх, я не слышала из-за шума ветра, так некстати поднявшегося в этот вечер.

Прошло пол часа, а Ев-Ган все не было. Я металась по чердаку от окошка до двери и обратно.

В дверь постучал три раза. Я осторожно подошла к двери, готовясь в любой момент броситься в окно.

Постучали ещё раз. Я тихо ответила.

— Сиэт-Лаа-Н, — позвал Ма-Киар.

— Я, — тихо ответила я.

— С вашей стороны защелка, открой её.

Я нащупала защелку. Дверь открылась.

Ма-Киар стоял бледный.

— Что? — спросила я

— Все хорошо, — ответил он, — приходили "стражи", сделали обыск, ничего не нашли. Где Ев-Ган?

— Он не поднялся сюда.

— Черт, — сорвался с места Ма-Киар. Я последовала за ним, прикрыв за собой дверь.

Ма-Киар заглянул в квартиру и сказал:

— Ев-Ган не поднялся на чердак. Я пойду искать его.

— Он здесь, — спокойно ответил Ю-Рий-ранх.

Мы вошли.

Ю-Рий-ранх и его дочь собирались, Ев-Ган что-то собирал в узелок.

— Чертов циркач, белый волк, — накинулся на Ев-Га Ма-Киар, — Где ты был? Я чуть с ума не сошел.

— успокойся, мой друг, — спокойно ответил Ев-Ган, — я решил спуститься вниз, а не подниматься вверх. Туман скрыл меня ото всех.

Ма-Киар зло помотал головой, взял один из рюкзаков и дал ещё один мне.

— Выходим так: сначала Сиэт и Ев-Ган, потом я и Сет-Па-Р, после Ю-Рий-ранх. Выходим с периодичностью в полчаса, — командовал Ма-Киар, как капитан корабля командует высадкой.

— Нам дадут выйти из Города? — спросила я.

— Да.

— Создается впечатление, что знаешь о Городе больше меня, — неожиданно сорвалось с языка.

— Впечатление верное. Ты таков, какова твоя родина, говорят у нас. Все наши чувства чисты и светлы, мы не испытываем ненависти или злости почти никогда. Они быстро проходят, как живительный дождь. Мысли наши ясны и просты, поэтому вникать в суть вещей нам проще и легче, — скороговоркой парировал Ма-Киар.

— Идите по туману, остановитесь у последнего дома на севере. Все время идите прямо, — строго, почти сурово напутствовал нам Ю-Рий-ранх.

Прощаться мы не стали, а вышли с Ев-Ган на улицу, и пошли по туману.

— Мы будем в лесу, тогда все кончится, — мечтательно проговорил Ев-Ган.

— Неужели так просто выйти из Города? — недоумевала я.

Ев-Ган странно усмехнулся:

— Из Города просто выйти лишь тогда, когда твои мысли чисты и в них нет и тени сомнения, сомнение это всегда страх. Сомневаясь, мы запускаем в свои мысли и душу туман, туман есть неизвестность, а неизвестность — мать страха.

— Почему же Ю-Рий-ранх остался здесь? Он засомневался и испугался?

— Да. А ты знаешь, что такое сомнение? — спросил меня Ев-Ган.

Я задумалась и отрицательно покачала головой.

— Сомнение — это отсутствие веры.

— Ты обвиняешь Ю-Рий-ранх в маловерии?

— Маловерие не порок, но слабость. Нельзя корить людей за их слабости. Человек делает только то, что в данный момент может.

— Я не понимаю.

— Раз, совершив, какие-то действия человек может жалеть о них. Но если бы была возможность вернуть его в те же самые условия, он поступил бы точно так же. Даже если раньше фантазировал, что сделал бы что-то другое.

Я все равно ничего не поняла, но теперь кивнула утвердительно.

— А если я не смогу выйти из города? — спросила я.

Ев-Ган внимательно на меня посмотрел и сказал:

— Ты сильнее, чем думаешь. Ты сможешь.

— А Ранх-ба, боюсь он…

Ев-Ган улыбнулся и ничего не сказал.

Минут три мы шли молча.

— Знаешь, кого у нас выбирают Магистром? — спросил Ев-Ган. — Человека, в котором идеальны две добродетели: любовь и доверие. Тебе никогда не стать Магистром, пока ты не научишься доверию.

— А кто сказал, что я стремлюсь стать Магистром? Я вообще чужда всей этой круговерти власти, когда кто-то на троне, то кто-то должен быть у трона. Я анатом и биолог, мне ближе сельское хозяйство. Но, к сожалению, что-то выращивать в Городе невозможно.

— У нас крестьянство самый большой пласт. Тебе найдутся: плодородный участок земли, молодой теленок, пара козлят и выводок цыплят.

— Заманчиво.

— Просто поверь Ранх-ба, он сможет. Если заметишь в его глазах сомнение, возьми его за руку, его страх отступит

— Спасибо, Ев-Ган. Но твой совет будет действовать, только если Ранх-ба и Пату доберутся до Ворот.

— Сиэт-ту, ты не исправима, — рассмеялся Ев-Ган.

— Мы, по-моему, немного взяли влево, — решила я отвлечься от неприятного разговора.

— Да, немного — задумчиво ответил Ев-Ган.

Мы шли дальше, скорректировав курс, пока посреди пустыря не остался один покосившийся старый дом, судя по всему — не жилой.

— Наверное, здесь и надо было подождать, — сказал Ев-Ган.

Мы сели неподалеку под каким-то жиденьким кустом. Холод пробирал до костей. Я прижалась к Ев-Ган, он обнял меня за плечо — стало теплее. Так мы сидели долгое время.

— Ев-Ган?

— Что Сиэт-ту?

— Расскажи мне. У вас ночью так же темно?

— Нет. Ночью наши улицы освещены кострами, но они не дают настолько яркого света, как наша луна. Она большая льет серебристый свет на наши дома. Вместе с ней на небе великое множество звезд. Они разного цвета: красноватые, розовые, желтые, серебристые, сиреневые, синие, зеленые словно малахит, белые, есть даже черные звезды.

— Черные?

— Это детские сказки. Говорят, что именно черные звезды причина ночной тьмы.

— А сколько звезд на небе?

Ев-Ган запрокинул голову назад и тихо расхохотался.

— Не знаю. Этого никто не знает, — отсмеявшись, сказал он, — Я переводил древние стихи в одном из них сказано: "В небе ровно столько звезд, сколько наших глаз".

Мы недолго сидели молча.

— Да как бы я хотела увидеть это небо? Очень!

— Увидишь, — погладил меня по плечу Ев-Ган, — ты все увидишь: и небо и звезды и солнце, и костры, и поля, все увидишь! Пора бы им появиться уже, — нетерпеливо заговорил Ев-Ган.

— Не доверяешь?

— Пытаешься меня поймать? Вовсе нет: доверяю, просто влюбленные идут медленнее, упиваются друг другом, но здесь их люди ждут. В конце концов, мне не терпится вдохнуть сладкий воздух своей родины. Ах, я так сержусь от нетерпения.

Ев-Ган встал, немного походил и снова сел рядом.

Вдруг туман начал стремительное движение.

— Ворота открываются, — сказал тихо Ев-Ган.

Я дернулась встать, но Ев-Ган удержал меня.

— Пойдем к ним, когда придет время.

— А далеко идти до Тьйарко-Сиэт-Куа?

— Два дня

— Может, тогда есть смысл немного подремать?

— Разумное предложение.

Я прижалась к Ев-Ган, за последнее время мне впервые было легко, тепло и спокойно.

Я быстро уснула. Мне приснилось звездное небо и Ранх-ба. Будто бы все мы: Пату, Ши, Ранх-ба и я приговорены к вечному одиночеству в тюрьме, и Правитель навещает нас, курит свою трубку и молчит, глядя своими слепыми глазами на нас.

Снилось ещё, что Ранх-ба, Пату и Ши добрались до нас, но ворота уже закрылись. Мы решили лезть вверх, но Ев-Ган не удержался и упал вниз, Ранх-ба решил спасти его, но за ним уже прыгнул вниз Ма-Киар.

Мы лезли дальше, но вдруг рука Ранх-ба соскочила со скользкого уступа, он не удержался и полетел вниз, я схватила его за руку, и он утянул меня с собой. Мне снилось, что я долго лечу куда-то, и когда я вот-вот должна была удариться об землю — я проснулась.

Ев-Ган мирно спал на моем плече. Я же заснуть больше не смогла. Туман продолжал свое движение, но уже менее стремительно. Неподалеку послышались голоса и шаги. Я толкнула Ев-Га, он протер глаза.

— Кто-то идет, — сказал он, — туман скоро переменит движение — ворота начнут закрываться.

Я стала прислушиваться к голосам.

— Скоро мы дойдем? — говорил первый голос.

— Не знаю, я уже устал. Передохнем у этого дома, а там посмотрим, — отвечал второй.

— А я бы поторапливалась. За вами, а не за мной гоняются стаями эти "стражи", — сказал женский голос.

— Это Ши, — сказала я, попыталась встать, но Ев-Ган сильно дернул меня за руку обратно на землю.

— Жди, — хмуро сказал он.

Мне снова показалось, что Ев-Ган боится, а, как он сам говорил, весь страх от недоверия. Я недолго подумала об этом и не стала заострять внимания.

— Это точно они, — протестовала я.

— Подожди пока они сами не узнают нас, — сказал он, — я решил, что пока твой юный скептик не может охранять тебя, я буду делать это для него. Ради него, того, кого ты любишь, сиди спокойно.

Я отрицательно помотала головой, встала. Три силуэта остановились.

— Грозы ушли и больше никогда не вернутся, — сказала я.

Три силуэта бросились в мою сторону. В сердце холодным лезвием впился страх, вдруг Ев-Ган был прав, и я теперь всех нас погубила.

— Сиэт-ту, как же ты нас напугала, — через минуту, обнимая меня, говорил Ранх-ба.

— Хорошо, что мы встретились раньше. Вы давно здесь? — спросил Пату у Ев-Ган.

— Мы ждем еще наших друзей, но их уже очень давно и мне это не нравится. Нам всем надо уже идти ближе к воротам, и прочь отсюда.

— Бросить их? — вскинулась я.

— Я не могу рисковать жизнью кровного брата Великого Магистра, — огрызнулся Ев-Ган, — Как только мы прибудем в Тьйарко-Сиэт, я попрошу Магистра отправить отряд, чтобы Ма-Киар и его невесту с будущим тестем вызволили из вашего Города.

— Готов пожертвовать другом? — говорила я.

Ев-Ган закусил губу, как от боли.

— Ты умеешь быть жестокой Сиэт-ту, — тихо сказал он, — Вы не знаете дороги в Тьйарко-Сиэт, я должен отвести вас, — продолжил он громче.

— Может, стоит просто подождать?

— Ждать больше нельзя, Ворота начали закрываться, — отрезал Ев-Ган, — Мы идем без них.

Он смотрел на меня, и от этого взгляда мне было не по себе, не человечьими глазами смотрел на меня Ев-Ган. На меня смотрели печальные глаза белого волка.

— Нам ведь по туману? — спросила Ши, чтобы как-то разрядить обстановку.

Мы пошли. Ев-Ган нас поторапливал, и все время украдкой поглядывал на Ши.

Минут через двадцать быстрой ходьбы мы увидели ворота.

Все было, как описывал Ю-Рий-ранх: высокие каменные стены, терявшиеся в неизмеримой выси, и дубовые ворота, которые были ещё открыты. Туда все менее интенсивно уходил туман.

Мы не разговаривали. Мной овладевал страх, как впрочем, и всеми остальными. Только Ев-Ган был спокоен, высокий и сильный, он показался мне не трубадуром и поэтом, а рыцарем или графом со старинных гравюр.

Ворота медленно закрывались.

— Сейчас или никогда, — сказал Ев-Ган, — то кто не вышел первый раз, не выйдет больше никогда.

С этими словами он покинул нас.

— Я боюсь, — чуть слышно проговорил Пату.

Я посмотрела на Ранх-ба и Ши, они не слышали этой фразы и готовы были идти, но ждали нас.

— Идите, — сказала я им.

— Сиэт, а ты? — спросил Ранх-ба.

— Мы сейчас придем. Идите, — срывалась я на крик.

Они ушли.

— Мне так знакомо все здесь. Так понятно. А там? — продолжал Пату.

— Подумай, что тебя ждет здесь? Возможно, ты больше никогда не увидишь Ши.

Пату посмотрел на меня, будто видел в первый раз.

— Мы никогда больше не увидимся, — сказала я.

— Ты тоже уйдешь? — спросил он.

— Я хочу видеть солнце и звезды. Хочу работать на земле, видеть, как растет пшеница.

Пату колебался. Я взяла его за руку:

— Пату…

— Решайтесь скорее, — я услышала голос Ев-Ган и обернулась. Ворота закрывались быстрее.

— Подумай о Ши, не ради себя, так ради сестры.

— Нет. Я вернусь в тюрьму, — с какой-то страшной решимостью сказал он.

Он не дал мне сказать ни слова более.

— Иди.

Мы обнялись. Я побежала к воротам. Едва мне удалось протиснуться между створками. На глазах моих были слезы. Я уткнулась в Ев-Ган и разрыдалась, он гладил меня рукой по голове.

— Лаа, где брат? — беспокоилась Ши, — Почему он не пришел?

Я подняла на неё глаза, но не видела лица подруги из-за слез.

— Он решил вернуться в тюрьму. Он не пойдет с нами.

Глаза немного прояснились, и я увидела, что Ши шокирована этой новостью.

— Ши, милая, прости меня. Я думала, что смогу уговорить его. Но он все сам решил.

Ши молча повернулась и пошла вперед по дороге. Мы пошли за ней.

За воротами было так же туманно, как и в Городе, но теперь нас уже окружали мощные стволы деревьев. Мы шли недолго, пока Ши не села у какого-то дерева и не разрыдалась. Я бросилась её успокаивать, но из этого ничего не вышло: вскоре мы обе рыдали, уткнувшись, друг в друга носами.

— Ти-ранх, здесь мы в безопасности до утра, — сказал Ев-Ган, — надо собрать хвороста и развести костер.

Ранх-ба подобрал один прутик и сказал:

— Боюсь, Ев-Ган, это почти невозможно, найти здесь сухие ветки.

— Почти, — заметил Ев-Ган.

Они разошлись. Ев-Га можно было найти по стуку камней. Зачем-то он брал два камня и бил их один о другой. Наконец, довольный, он подошел к нам.

— Сиэт-ту, пойди, набери шишек, только недалеко отсюда, наберешь полные карманы — возвращайся.

В этот момент вернулся Ранх-ба с охапкой хвороста, и мы вместе пошли в лес.

В лесу было тихо и туманно. Но туман редел, кое-где витал только хлопьями.

— Как вы дошли? — спросила я Ранх-ба.

— Да вроде бы более-менее. Сначала было туго, грозы донимали, да еще и место незнакомое. Через три часа после того, как с вами расстались, наткнулись на "стражей", пришлось удирать. Я знаю, почему Пату не пошел — он убил одного стража.

Я остановилась, как вкопанная.

— Ши знает? — только и спросила я.

— Нет, он просил не говорить, сказал, что выведет сестру из города, а сам вернется в Тюрьму и признается в убийстве.

У меня из рук повалились шишки.

— Получилось так! Мы почти оторвались от "стражей" и засели на чердаке какого-то дома. Пату вооружился железным прутом, как от решетки, я кирпичом. Мы надеялись, что на чердак "стражи" не полезут, но пара все же поднялась наверх.

Первый кинулся на меня, выбил из рук кирпич. Мы дрались долго, пока мне не удалось его вырубить. Когда же я избавился от "стража", то увидел Пату. Он стоял, прижавшись к стене, не сводя глаз, он смотрел на "стража". Тот лежал в луже крови, голова его была проломлена прутом. Я все-таки следователь, поэтому предположил, что он, защищаясь, убил этого "стража", но Пату и слышать об этом не хотел.

— Он — лингвист. В вашей работе ничего не понимает, — откомментировала я.

— Это-то и плохо. Пойдет признаваться в убийстве, а за это высшая мера — вечная одиночка. Если бы сказал о превышении необходимой обороны, тут уже другое дело, приятного, конечно тоже мало. Но по сравнению с вышкой — немного пожурят.

— Может Ев-Ган сможет чем-нибудь помочь?

— Я и сам думал об этом. Так вот, после того, как мы вышли из дома и направились на север. Потом пришли на место, которое показалось Пату знакомым. Оттуда вышли к его дому. Я поднялся в квартиру. Ши была одна. Я ничего не объяснил, только представился и сказал, что внизу её ждет брат. Она быстро собралась, и мы поспешили. Все время шли на север, транспортом пользоваться боялись, чтобы не увез дальше от курса. Спали днем, шли вечером и ночью. Нашли вот вас.

Мы вышли к тому месту, где остановились.

Ев-Ган уже развел костер. Ши поуспокоилась и смотрела в огонь.

Мы сложили шишки и хворост, и сели рядом с костром.

— Мы будем идти на восток, — сказал Ев-Ган, — как можно быстрее. Пату отсоединился от нас. Нам надо как можно скорее попасть к Магистру. Пату никак нельзя оставлять в Э-Ма-Куа. Магистр поможет нам вызволить Пату.

— А что с ним не так? Почему нельзя его там оставлять? — спросил Ранх-ба., - Все из-за того, что он сидел в тюрьме?

— Не только, — подумав, ответил Ев-Ган — Пату, брат Великого Магистра.

Мы ахнули, а Ши оставалась грустной, словно эта новость её не тронула.

— Мы придем в Тьйарко-Сиэт, — продолжал Ев-Ган — я сообщу обо всем Магистру и сразу же отправлюсь за Ма-Киар и его невестой.

— А Пату? — устало спросила Ши.

— Мы пойдем за ним, — веско сказал Ранх-ба.

— Кто "мы"? — спросила Ши.

— Я и Сиэт-ту, — просто ответил Ранх-ба.

Я кивнула, хотя поворот событий для меня был неожиданный.

— Я с вами, — воскликнула Ши.

— Давайте поспим, встанем на рассвете и пойдем. Идти будем долго, и остановимся только ночью, когда невозможно будет ориентироваться по звездам. День будет тяжелый, — заговорил Ев-Ган, — подкинем хворосту в костер и шишек для дыма, чтобы волки и другие звери не беспокоили нас, и будем спать.

Пока мужчины занимались костром, я подсела к Ши:

— Милая, Ши, прости меня, начала я.

— За что, Лаа? За то, что ты не уговорила Пату? Здесь нет твоей вины, он всегда был упрямым, словно баран. Он все решил заранее. Видимо в тюрьме или при побеге, случилось что-то, что заставило его так поступить.

Я обняла подругу.

— Не думай об этом, Ши. Мы найдем его и убедим. Силком тоже нельзя его волочить вон из Города.

— Тогда зачем он бежал до ворот?

— Он хотел увидеть тебя, Ши. Если я и Ранх-ба предпочитаем бежать в неизвестность от опасности, то Пату нет. Он мужественный человек…

— Лучше бы он был таким как вы, — перебила меня Ши.

— Он таков, какой есть. Другого брата у тебя не будет, да и стала бы ты его любить, если бы он был другим? Мы трусы, Ши. А он. Он мужественный человек.

— Зачем такое мужество? Если он причиняет боль и ему и другим? — злилась Ши.

— Довольно трепаться, — прервал нас Ранх-ба, — пора спать.

Мы улеглись вчетверо у костра. Я и Ши посередине. Ранх-ба чуть приобнял меня, я не сопротивлялась, так мы и уснули.

Сцена 4: Лес

Я проснулась от резкого света. Он был не мягкий и жаркий, как от костра, а резкий, яркий и ласково-теплый. Я открыла глаза и увидела перед собой лицо Ранх-ба — он мирно сопел, обняв меня.

Костер давно погас, трава была влажной, на деревьях и редких цветах лежали чудные лучи это прекрасного света. Я старалась найти его источник, но не могла.

Я встала и пошла в лес. Теперь я могла его рассмотреть и оценить по достоинству. Растения, которые росли там, я видела только в книгах, о некоторых, как, например, эти гордые, прямые деревья, я и понятия не имела.

Недалеко от лагеря я нашла кустики с черными ягодами. Чэно-Лика (черника) — догадалась я. Ягода эта была съедобной, в книгах было сказано, что она обладает прекрасными вкусовыми качествами и тонким ароматом. Я попробовала одну, вторую, третью. Я годы были божественно вкусны. Чэно-Лики было много. Я стала собирать её в ладонь, но скоро поняла, что это бесполезно.

Я сняла куртку и завязала ей рукава, стала собирать ягоду туда. Не знаю, сколько я так провела времени.

Я слышала, как запели несколько птичек, вороны летали с дерева на дерево.

Меня стали звать. Я подхватила куртку и пришла на место лагеря. Я положила куртку у дерева и радостно обняла друзей по очереди.

Ев-Ган рассматривал мою добычу.

— Набрала Фио-Лики?

— Это Чэно-Лика, — поправила я.

— Она не черного, а фиолетового цвета на самом деле, — наставительно заметил Ев-Ган, — покажи язык.

— Не понимаю, зачем? — удивилась я.

— Ну, высунь язык, — попросил Ев-Ган.

Я как могла дальше высунула язык. Ев-Ган и Ранх-ба покатились со смеху, даже Ши, выглядевшая хмуро и грустно, улыбнулась.

— Хорошо, насмешники, — сказала я, — с вами я потом разберусь. Но если Ши это немного развлечет, я готова ходить так весь день.

— За весь день я от смеха порвусь, — сквозь гоготанье сказал Ранх-ба.

— А чего такого с моим языком?

— Ничего особенного. Но цвет — специфический, — пояснила Ши.

— Посмотрим, какой цвет у вас будет, — заметила я.

Так как ничего больше не было, пришлось, есть ягоды. Но того, что я принесла, оказалось не достаточно. Мы пошли на поляну.

Когда мы окончили трапезу, пришла моя очередь веселиться: весь рот Ранх-ба был нежно-сиреневого цвета, губы Ши стали ярко фиолетовыми. Только Ев-Ган был чист, но язык показать отказался. На мгновение я представила себя с темно-фиолетовым языком, высунутым наружу, и засмеялась ещё веселее.

— Всё, довольно, пора в дорогу. Здесь полно ягод. Если повезет, поймаем птичку или зверька. Нож у меня есть, — сказал Ев-Ган.

— Не надо, — заныла я, — Жалко!

— Проголодаешься — по другому запоешь, — сурово заметил Ев-Ган.

Ев-Ган поднял голову, покружился и в результате сказал:

— Нам туда! Пойдем все время на восток, прямо, благо в лесу ориентироваться куда легче, чем в городе — дома не мешают.

Мы пошли в достаточно быстром темпе.

— Как ты сориентировался? — спросила Ши.

— Это очень просто. Наш город находится на востоке, там, где встает солнце. По другому наш город называют Сиэт-Риар-Куа. Мы идем на восток, позади нас запад, слева — север, справа — юг. Ночь мы ориентируемся по Сет-Па — северной звезде. Она самая яркая из всех, но её не легко найти, потому что она восходит только ровно в полночь, и заходит ровно через час.

— А луна? — встрял Ранх-ба.

— Луна? Каждый раз она ведет себя по-разному, мы любим её, но по ней не ориентируемся. Предупреждая Сиэт-ту, скажу, что мы доверяем ей наши сердечный тайны, но не курсы походов и кораблей, — подмигнул мне Ев-Ган.

Я кивнула и улыбнулась. На сердце было тяжело, но грусть притупилась и отступила.

Мы шли быстро. Ев-Ган параллельно устроил мне экскурс в ботанику, хотя это нисколько его не радовало. Видно было, что он с радостью поговорил бы с Ши, но её никогда не интересовала ботаника, куда интереснее для неё были закоулки человеческой души.

Заметив, что Ев-Ган желает поговорить с Ши, я отстала от него, он был рад. Я рассудила, что он может отвлечь Ши от горестных раздумий.

Я рассказывала Ранх-ба, как Ев-Ган отогнал грозу, как мы добрались до Ти-Ма-пале, о том, как на квартиру Ю-Рий-ранх пришли "стражи" и пришлось лезть на чердак. Только о разговоре между мной и Ев-Ган я не рассказала, не знала, как именно себя поведет Ранх-ба. Он всегда был очень вспыльчивый.

Мы с ним знакомы с детства. В школе сидели за одной партой на математике. Вполне естественно, что наука интересовала нас от раза к разу. Когда он был не в духе, приходилось заниматься задачками и теоремами. Но если настроение Ранх-ба было хорошим — ни о каких занятиях и речи не шло.

Сколько я себя помнила: всегда рядом с ним было хорошо, до последнего времени. Он всегда был сильным, как физически, так и морально.

Он многому меня учил. Не в плане науки, как могло бы показаться — он учил меня чувствовать других людей, как самого себя.

Сам он — сильный человек, с сильными чувствами, как в любви, так и в ненависти он был неудержим, переставал контролировать себя. Сказывался побочное действие его умения: он настолько чутко и точно чувствовал желания, потребности, сильные и слабые стороны других людей, что со временем совсем перестал чувствовать себя. Об этом мне сказала Ши. Она прекрасно знала, все о тех качествах, которыми обладали я и Ранх-ба. Я перестала развивать в себе это самое умение, как только почувствовала, что мои эмоции мне не подчиняются. Со временем все вернулось на круги своя, а вот Ранх-ба дорогу назад потерял безвозвратно. Именно с этим были связаны его слова Пату: "Я никогда не знал, ни любви, ни жалости". Это впрочем не означало, что он никогда не жалел и не любил, просто он забыл те времена, когда его эмоции и чувства подчинялись ему.

Мы вышли на поляну — и мысли мои прервались.

Во множестве на поляне были малиновые кусты и орешники. Трава доставала до пояса.

Нос наполняли запахи цветов и трав и горячий воздух.

Вокруг были звуки и движение. Жужжание мух, тоненький колокольчикоподобный писк комара возле уха, трели всевозможных лесных птиц, стрекотание белок, недовольных тем, что мы потревожили покой этого райского местечка — обо всем этом я могла только мечтать.

Но все это померкло для меня, когда я подняла голову и увидела небо.

Такого цвета раньше я никогда не видела, но точно знала, что это голубой, небесно-голубой. Легкие белые облака, гонимые ветром и… солнце. Его свет слепил глаза, было больно смотреть на этот золотисто-желтый шар.

— Сиэт-ту, я понимаю, ты рада видеть тезку, но это вредно для глаз, — заметил Ев-Ган.

Я нехотя оторвала слезящиеся глаза от солнца, по полю поплыли зеленые, желтые круги и коричневые пятна.

— Пойдемте — нам нельзя останавливаться, — с какой-то грустью сказал Ев-Ган.

Мы снова пошли вперед. Наконец, когда круги и пятна перестали плясать у меня перед глазами, я снова смогла осмотреться. Лица Ши и Ранх-ба имели вид обескураженный, как и мое. Все это великолепие мы видели впервые. Ев-Ган посматривал на нас и усмехался, как отец над своим дитятей, которое сделало первое в своей жизни открытие. Взгляд его чаще останавливался на Ши, и улыбка в такие моменты была ещё ласковее, чем всегда.

Я снова погрузилась в собственные мысли. Я думала об отце, который может быть, уже стал Чено-Лэко и, может быть, исчез. Слезы наворачивались на глазах от одной этой мысли. Больно щемило сердце от того, что я больше никогда не увижу мать и отца, ведь ещё неизвестно, как закончится эта заварушка с Пату.

Мои мысли потекли другим руслом. Я долго и пристально смотрела на лицо подруги. Только сейчас я поняла, как они не похожи. Пату и Ши, брат и сестра хоть в чем-то должны быть похожи, а двух более разных людей я ещё не знала.

В воспоминаниях вставали картины из детства.

Чем старше они становились, тем более непохожими были. Пату — блондин, высокого роста, белая кожа, серые глаза, тонкие острые черты лица. Ши — рыжевато-русая, пышная непослушная шевелюра всегда спадала на плечи волнами (у Пату волосы всегда были прямыми и никогда не вились), ростом она была чуть ниже среднего, чуть смугловатая кожа, глаза голубые, черты лица приятные мягкие, немного крупноватые.

Они вообще не были похожи между собой, но любили друг друга, как только брат и сестра могут любить.

Я посмотрела на Ев-Ган.

Пату был похож на него даже больше, чем на сестру. И даже не потому, что они были оба блондины, оба сероглазые и высокого роста. В их поведении, манерах проскальзывали общие черты, будто они воспитывались в одном и том же месте долгое время

— Лаа, ты сейчас в нашем проводнике дыру протрешь. О чем ты думаешь? — окликнула меня Ши.

— Прости, я задумалась, что ты сказала? — переспросила я.

— Я думаю, Ши, не о чем, а о ком, — мрачно заметил Ранх-ба.

Я не поняла, о чем он говорит, и уточнила:

— О Ев-Га ты думала. Ты в упор на него смотрела.

— Да. Я действительно думала о нем. О нем и Пату. Вам не кажется, что они между собой очень похожи, — сказала я.

Вопрос остался без ответа. Ев-Ган испуганно посмотрел на меня, Ши нахмурилась, Ранх-ба зло ухмыльнулся.

— Так что вы спрашивали? — решила я замять свою оплошность.

— Ты ничего не слышала? — спросил Ев-Ган.

— Нет.

— Мы спорим о месте обитания любви, — начала Ши.

— Ши, кажется, это твоя юрисдикция — закоулки человеческой души. Я ничем не смогу помочь вам в вашем споре.

— Мы пришли к выводу, что любовь обитает в душе. Но вот где живет душа, мы не можем понять. Ты — биолог, неплохой анатом.

— Теоретик, — уточнила я.

— Значит, можешь подсказать, где теоретически может находиться душа.

— Странный разговор, — начала я, — Ученые по этому поводу ничего не говорят…

— А ты что думаешь? — спросил мен Ев-Ган.

— А ты? — вопросом на вопрос ответила я.

— Я думаю в сердце.

— В сердце? — переспросила я и продолжила скучающим лекторским тоном, — Сердце — полый мышечный орган, состоящий из четырех камер: два желудочка и два предсердия. Каждые 0,8 секунды сердце выбрасывает в артерию 140–150 миллилитров крови под давлением 150 миллиметров ртутного столба и скоростью примерно 0,5 метров в секунду.

Я вопросительно посмотрела на Ев-Ган. Тот имел вид обескураженный и растерянный. Ши рассмеялась.

— А мозг? — буркнул Ранх-ба

Я заговорила скороговоркой:

— Мозг (головной) паренхиматозный орган, состоящий из нервной ткани, представленной серым и белым веществом. Серое вещество расположено в коре и ядрах, белое — под корой. Головной мозг имеет три оболочки и подразделен условно на 6 отделов. Оболочки….

— Стоп машина, — сказал Ев-Ган, — ты это все наизусть знаешь? Ужас.

— Дать общую справку по любому органу самое легкое, но ни в одной из них не сказано ничего про душу и любовь. Любовь, как физиологическое состояние, — есть совокупность вегетативных, соматических и нервных процессов, так же совокупность поведенческих реакций, направленных на заботу о предмете обожания. У нас не симпозиум, не лекция и не экзамен, так что не будем о моей работе хорошо? — резко оборвала я речь.

— Твои рассказы о мозге, крови или химусе без отвращения слушать невозможно, — сделав, пренебрежительную мину сказал Ранх-ба.

Экскурс в анатомию меня взбодрил. Я почувствовала, что хандра и грустные мысли окончательно отступили, зато ноги налились свинцом. Но я понимала, что останавливаться мы не имеем права, а потому я шла, шла, шла.

По дороге я рассматривала цветы и травы, периодически спрашивала о них Ев-Га, но он отвечал неохотно.

Скоро очень быстро стемнело. Все было черным-черно, мы присели возле дерева. Ев-Ган недолго ходил по поляне, потом остановился и стал смотреть в небо.

— Что происходит? — спросила Ши.

— Я ищу Сет-Па, — задумчиво ответил Ев-Ган.

Я тоже смотрела в антрацитовое небо, но ничего не видела, кроме веток деревьев.

— Если звезда не взойдет, придется лечь здесь, — сказал Ранх-ба.

— Нет, — отрезал Ев-Ган, — я сделаю факелы, и мы пойдем дальше. Утром скорректируем курс по солнцу.

Внезапно в лесу стало светлеть, но не как при восходе. Серебристый свет лизнул стволы деревьев и растекся по мхам и травам. Папоротники приобрели мистический оттенок.

— Луна, — сказал Ев-Ган, любовно поглядев в небо, — в полнолуние можно идти хоть всю ночь.

Он мечтательно растягивал слова.

Мы с Ранх-ба переглянулись. Мне казалось, что я шага больше не смогу ступить, в отличие от Ев-Ган, который ничуть не устал. Ши выглядела хоть и усталой, но решительной.

Ранх-ба был явно недоволен.

— Сет-Па сейчас слева, — сказал Ев-Ган, — у нас мало времени. Надо идти быстро.

— Ты хочешь, чтобы мы шли всю ночь? — воскликнул Ранх-ба.

— Нельзя упускать такую ночь, — сказал спокойно Ев-Ган, все ещё глядя на луну, — следующая ночь — новолуние, тогда и отдохнем. У нас есть причины спешить, — в упор теперь глядя на Ранх-ба, сказал Ев-Ган.

Не сбавляя заданного с утра темпа, Ев-Ган и Ши зашагали вперед.

— Мы должны, — тихо сказала я и пошла следом за ними.

Ранх-ба догнал меня.

— Хочешь есть?

— Немного, — сказала я.

Он протянул мне горсть орехов.

Я предложила орехов Ев-Ган и Ши, но они отказались.

Орехи кончились, голод притупился, но сильно болели челюсти.

Всю ночь мы шли молча. На звезды я так и не полюбовалась, приходилось смотреть под ноги, чтобы не столкнуться об ствол или ветку, лежащую на земле.

Серебристый свет стал меркнуть. Лизнув последний раз, стволы сосен, он погас.

— Все. Передохнем, — сказал Ев-Ган. — на рассвете снова выйдем в путь. Утром следующего дня мы войдем в Тьйарко-Сиэт.

Мы вчетвером сели вокруг сосны и тут же уснули.

Мне показалось, что я только на секунду прикрыла глаза, как меня уже тряс Ев-Ган.

— Все, я проснулась, — промямлила я.

— Ши, Сиэт-ту, наберите грибов или ягод, можно орехов. Мы скоро вернемся, — загадочно сказал Ев-Ган.

Я посмотрела на Ранх-ба, в его руках был нож, которого я раньше не видела.

Я с трудом поднялась и пошла в лес вместе с Ши.

Солнце только начинало свой поход по небу. Лес заканчивал ночные дела и начинал дневные. Воздух был особенно прохладен и свеж.

Мимо нас пролетела сова и скрылась в темном ельнике. То тут, то там запевали разные невидимые глазу птички.

Вскоре мы набрели на малинник. Мы начали собирать ягоду в кепку Ши.

Вдруг из куста мы услышали утробный рык. Из кустов малины показалась большая голова, с ушами, вся в коричневой свалявшейся шерсти. Два маленьких черных глаза злобно смотрели на нас.

Животное щерилось, обнажая острые желтые зубы.

Медведица медленно поднималась. Я знала, что мы погибли. Ни оружия, ни того, чем бы его можно было заменить, у нас не было. Медведица одним ударом лапы могла снести нам обеим головы.

Это была полностью моя ошибка. Я не могла не знать признаки присутствия медведя, но не придала этому особого значения. Я видела медведя в первый раз, но много читала об охоте на хищных зверей, знала о том, какие случаи бывают на охоте.

Ши порывалась бежать, но я ухватила её за руку, зная, что мы уже погибли.

— Стой, Ши. Бегом ты ничего не решишь, — скороговоркой проговорила я.

— Лаа, ты с ума сошла! Он нас убьет.

— Ты не намного продлишь свою жизнь, если убежишь. Стой на месте.

Я говорила, а у самой душа уходила в пятки.

— Ты нас не убьешь, ты не посмеешь этого сделать. Ты уйдешь, — шептала я.

Медведица зарычала на нас. Ши дернулась, но я только сильнее сжала её руку.

Внезапно вместе с рычанием пришла какая-то уверенность, что все будет хорошо. Я, наконец, на себе испытала, то, о чем говорил Ев-Ган. Что-то вроде доверия, которое испытываешь только к близкому другу, мелькнуло во мне. Глаза мои и зверя сошлись.

— Ты уйдешь, — прошептала я.

Еще с минуту продолжалась наша немая борьба. Медведица отвела глаза, развернулась и затрусила в лес. Я дождалась, пока она скроется за деревьями, и повернулась, чтобы сказать что-то Ши. Но свет в моих глазах померк.

Когда я очнулась, на месте стоянки был разведен костер, на импровизированном вертеле жарились четыре маленькие птички. У костра сидели Ев-Ган и Ранх-ба, Ши не было.

Я пошевелилась — ребята подошли ко мне.

— Где Ши? — слабо спросила я.

— Она нам все рассказала, — начал Ев-Ган.

— Где она? — перебила я.

— Пошла за водой, Здесь совсем рядом оказался родник, — пояснил Ранх-ба, — как ты себя чувствуешь?

— Пока не знаю, но все-таки лучше, чем с медведицей тогда, — пыталась шутить я.

— Я не ожидал Сиэт-ту. Неужели ты мне поверила? — спросил Ев-Ган.

— У меня не было выбора, пришлось проверять на практике.

— Все шутишь, — сказал Ев-Ган и подмигнул мне, — А мы вот тут рябчиков наловили. Разделывали их, как раз когда Ши тебя притащила. Мы спохватились. Ши нам все рассказала, и ушла за водой, а тут и ты проснулась, мы не стали тебя будить.

— Эй, трубадур, у тебя рябчики подгорают, — перебил Ев-Га Ранх-ба.

Ев-Ган подкинулся и бросился к рябчикам, но с ними все было в порядке, поняв уловку, он не стал возвращаться к нам.

Ранх-ба смотрел на меня сердито и осуждающе.

— Сиэт-Лаа-Н, — начал он родительским тоном, — ты сумасшедшая, стоять перед медведем…

— Медведицей, — поправила я.

— Какая разница, — злился он, — меряться у кого нервы крепче со зверем, это как? Хорошо, что зверь оказался слабее. А то бы… я себе представить боюсь. Ты же и Ши подвергала опасности!

Я улыбнулась.

— Не надо отчитывать меня как неразумное дитя. Я знала, что делаю. Она бы догнала и убила нас. Или ты думаешь, что смог бы противопоставить свой нож огромной сильной лапе? — выразительно посмотрев на Ранх-ба, сказала я.

— Этот нож всегда со мной, и он смог бы защитить вас. Зачем ты это сделала?

— Так учил меня Ев-Ган. Грозы отстали от нас только благодаря ему, — спокойно отвечала я. Глаза Ранх-ба темнели, это говорило о скором приступе гнева.

— О да, Сиэт-Лаа-Н-га, ты неразумное дитя, — тихо сказал он. Он хотел что-то сказать ещё, но не стал. Я не настаивала.

— Выяснили отношения? — спросил Ев-Ган, — подкрепимся немного и пойдем. Впереди ещё сутки перехода.

Он сел рядом с нами.

— Что теперь ты думаешь? — спросил Ев-Ган у меня.

— Думаю, что поступила правильно, но всем и каждому доверять не стоит! — ответила я.

Ев-Ган улыбнулся и посмотрел на меня и Ранх-ба:

— Вы не Тьйарко-Сиэтцы, а жаль!

— Нас могут выгнать? — переполошилась я.

Вернулась Ши и подсела к нам.

— Нет, если вы сами того не захотите. Вы ведь не люди города, — загадочно улыбнулся Ев-Ган, — вы, как и я! Леко-И-Вес-Та, люди-из-ниоткуда. У нас в Тьйарко-Сиэт таких людей зовут Лэко-Ев-Ган — люди-любимцы-богов. У вас в Э-Ма-Куа — Леко-Ган, — люди-боги.

— Хватит пудрить нам мозги, — вскочил Ранх-ба.

— Тише — осадила я его.

— Никто не знает, откуда мы. Я считаю своей родиной Тьйарко-Сиэт, а вы — Э-Ма-Куа, но суть одна. Меня подкинули к дверям дома Великого Магистра. Там сразу сообразили, что к чему, да так и назвали — Ев-Ган-ранх.

К вам ваши родители никогда не питали особой любви. Рожденные в Э-Ма-Куа рано или поздно становятся Чэно-Леко, рожденных в другом месте ожидает другая судьба.

— Что за чепуху ты мелешь? — накинулся на Ев-Га Ранх-ба, — сначала придумал, что Ши-ранх брат Великого Магистра, теперь то, что мы трое Леко-И-Вес-Та. Все-то ты знаешь, все ведаешь. Почему же мы ничего не знаем?

— Мне повезло больше, — философски ответил Ев-Ган, — чувства мои не столь чисты как у других, но познания из книг мне ещё никогда не изменяли. Или ты станешь отрицать, что порой чувствуешь других как себя, их мысли, чувства, желания, — в упор глядя на Ранх-ба, говорил Ев-Ган.

— Хватит, — мрачно отрезал Ранх-ба и пошел к рябчикам.

Мы поели. Рябчики оказались суховаты и пресны, у нас не было ни соли, ни специй, ни масла или хотя бы молока. Мяса на костях было немного, но оно было, и уже на этом можно было сказать птичкам спасибо. Поев, мы затушили костер, закопали кости птиц и двинулись в путь.

Лес по-прежнему был сам по себе, но меня он теперь не волновал.

"Почему я никогда не слышала о Леко-И-Вес-Та", — спросила я себя.

— Почему я никогда ничего не слышал о Леко-И-Вес-Та, — тихо спросил Ранх-ба у меня.

— Что же ты мог слышать о том, чего никто не знает?

— Я сомневаюсь. Всю свою жизнь я чувствовал себя чужим. От меня никто никогда не скрывал, что я найденыш.

— Мне об этом никто ничего не говорил. Я не была похожа на своих сестер, но это же ещё не повод отделять себя от семьи. Другой семьи у меня нет, и не будет. Меня пугает другое.

— Что именно?

— Мы станем изгоями.

— Этого не будет, Сиэт-ту, биологи и юристов нужны всегда. Если судить по разговорам Ев-Ган — ребята они добрые.

Мы шли. С каждой минутой становилось все жарче. Воздух стал душен, будто сгущался.

— Будет гроза, — сказал Ев-Ган.

— Опять? — воскликнула я.

— Нет, не та, что гонялась за нами в Городе. Здесь грозы живительные. Может быть, после неё мы увидим радугу, — как-то печально проговорил Ев-Ган.

— Боюсь, ты ошибаешься, — подала голос Ши, — на небе ни облачка, откуда бы быть грозе?

— Гроза будет, — упрямо ответил Ев-Ган.

Мы прошли ещё немного. Как стремительно стало темнеть. Порыв ветра качнул вековые сосны. И восстановилась тишина. Темнело зловеще и стремительно, будто ночь наступала посреди дня. Вскоре стемнело так, что мы не могли видеть друг друга в темноте.

Раскатом прошелся по небу гром.

— Может, остановимся? — сквозь гром прокричал Ранх-ба.

— Нет. Не получается, — ответил Ев-Ган, — нам нельзя терять время.

Резко стеной перед нами встал дождь. Капли больно били по лицу, мы мгновенно промокли, но было уже не в первой идти под грохочущим громом и сверкающими молниями. Ветер разбушевался такой, что чуть не валил нас с ног. Из-за стены дождя мы видели ничего дальше своего носа.

Мне вспомнились тоскливые мелкие дожди в Э-Ма-Куа, которые могли идти неделю и как тогда хотелось лезть на стенку о мелких капель на стекле.

А этот ливень был во мне, он затопил меня особой буйной радостью, которую я ещё ни разу не испытывала.

— Бежим, Ев-Ган, — крикнула я и сорвалась с места.

— Куда? — недоумевал он.

— Вперед, на восток, в твой чудесный город! — кричала я сквозь гром.

— Сиэт, неужели ты сошла с ума? — крикнул мне Ранх-ба.

Я рассмеялась, действительно в тот момент я была похожа на сумасшедшую.

— Ранх-ба, неужели ты не чувствуешь ту же радость что и я? — подскочила я к нему.

— Я чувствую только что мне холодно и мокро, — сказал он мрачно.

Все, кроме Ранх-ба, рассмеялись.

Дождь стал слабеть. Теперь через стальную сетку его, мы видели качающиеся сосны. Я была поражена этой красотой. Никогда я не читала об этом, и уж тем более не видела таких гроз. Я даже не могла подумать о том, что такое возможно.

Ноги наши промокли, но идти стало легче. Воздух стал влажен и легок.

Дождь кончился так же резко, как и начался.

Солнце выглянуло из-за тучи. Лес, засиял, в отражении капель В небе дугой выгнулась радуга.

Мы замерли, любуясь этим зрелищем.

— Радугу у нас зовут — Арк-Ган — дорога богов. Говорят боги ходят по таким дорогам, и если видишь её, значит, видишь и богов по ней идущих, — говорил Ев-Ган.

— Я лично никаких богов не вижу, — скептически сказал Ранх-ба

— А я вижу, — отозвалась Ши, — Вон-то облако, похоже на старца в балахоне, а оно аккурат над радугой.

Мы посмотрели туда, куда показывала Ши. Действительно, похоже, было, что, будто старец, идет по радуге, он дошел до ее края и… пропал.

— Был бы бабой — упал бы в обморок, — веско сказал Ранх-ба.

Мы дружно рассмеялись и продолжили путь.

— Мы действительно видели Бога? — спросила Ши у Ев-Ган.

— Да, — тихо ответил он, — говорят, ещё, что под радугой есть проход в страну Богов.

Ев-Ган посмотрел на меня и Ранх-ба.

— Обычным людям туда не попасть, — продолжал Ев-Ган, — только Леко-И-Вес-Та. Поэтому я не стану больше искать проход туда.

— А хотелось бы увидеть какая она страна богов, — сказала Ши мечтательно и тут же спросила: — Почему же ты не будешь искать её ты же и есть Леко-И-Вес-Та.

Мы втроем удивленно посмотрели на нее.

— Откуда ты знаешь? — спросил Ев-Ган.

— Сначала ты ответь на вопрос, — улыбнулась Ши.

— Я люблю не Леко-Ев-Ган, и что буду там делать, не знаю, тем более что часть моего сердца навсегда оставлена в Тьйарко-Сиэт. Я вырос там и, куда бы ни уходил, всегда возвращался домой. Так откуда ты знаешь?

— Это мой маленький секрет. Я, как у нас говорят, Читей-ду, чтица душ. Нам говорили, кто такие Леко-И-Вес-Та, но информация эта закрытая, мы не имели права её разглашать.

— То есть когда мы познакомились, — начала я.

— Да, я знала кто ты, но не имела права тебе говорить.

— Прекрасно, — начал беситься Ранх-ба.

— А меня это забавляет, — перебила я его. И он что-то буркнул в ответ.

Мы шли дальше. Знания Ши меня поразили, создалось впечатление, что после радуги и облакоподобного бога меня было трудно чем-либо поразить, однако, это было не так.

От мысли меня оторвал голос Ши, которая о чем-то пытала Ев-Га, но тот был рад этим пыткам.

— А почему ваш город называется городом цветного солнца?

— Сама все увидишь. Скажу только, что утром над городом стоят такие радуги, что небо, кажется, сделано из цветного стекла, а солнце бросает через него лучи, и стеклышки то тут, то там меняют свой цвет. Передать это невозможно это надо видеть.

Солнце уже грело спины и садилось за сосны. В конце концов, когда стемнело, как и в прошлый раз, мы ненадолго остановились. Ев-Ган сказал собрать хворост для костра, а сам куда-то ушел. Через час мы собрались в условном месте, которое еле-еле разыскали в полной темноте.

Ев-Ган и Ранх-ба разожгли костер, и мы сели вокруг. На веточке, исполнявшей роль вертела, на этот раз был кролик. Я с едва сдерживаемым отвращением смотрела на тушку. Ев-Ган было жаль зверушку, но мы все понимали необходимость этого убийства и молчали. Когда кролик был готов, Ши съесть его не смогла, а Ранх-ба отказался от яства наотрез.

Мы легли спать. По обыкновению мне не спалось. Ранх-ба мирно сопел рядом. Я лежала на спине и смотрела в аспидное небо. Звезды крупные, близкие мигали в небе. Красные и синие, чаще желтые и зеленые. Белые вообще не мигали. Я искала черные звезды, о которых говорил Ев-Ган.

Лиловые синевато-зеленые звезды образовывали какие-то созвездия.

Но я искала только черные звезды. Наконец, я заметила кольцо слабого света вокруг темноты.

"Как не бывает дыма без огня, не бывает и света без светила. Это видимо и есть черные звезды".

Вскоре я задремала, и так в полудреме пролежала до рассвета.

За несколько минут до восхода солнца меня разбудил Ранх-ба

— Пойдем, надо собрать хвороста, того, что осталось не хватит, — сказал он.

Мы пошли за хворостом пока Ев-Ган и Ши ещё спали.

— Только собирай быстрее, — поторапливал меня Ранх-ба.

— Почему?

— Есть очень хочется. Ночью я несколько раз просыпался и мне нисколько уже не жаль этого несчастного кролика — есть хочется страсть как.

Я рассмеялась. Сегодня кролика было жаль куда меньше — жалость притупил голод.

Мы принесли хвороста, когда серый предрассветный свет сменился первыми лучами солнца.

Ев-Ган и Ши ещё спали, и мы принялись будить их.

На костре подогрели вчерашнего кролика и ели его без удовольствия, но с жадностью.

— К полудню мы будем в городе, — сказал Ев-Ган.

Мы убрали за собой, и пошли, прибавив шага.

Ев-Ган и Ши были напряжены и шли чуть впереди молча. Их объединила их беда.

Солнце начало припекать, как лес стал редеть и мы вышли на берег реки.

Где-то внизу бежала глубокая и быстрая речка, между крутыми, изрезанными берегами. Перед нами выгнул спину каменный мост.

Мы перешли по нему через речку, и попали на дорогу, мощенную серым камнем. Идти по ней было приятно и легко, по крайней мере, на ней не было поваленных стволов и поломанных веток.

Как и обещал Ев-Ган к полудню мы подошли к воротам Тьйарко-Сиэт-Куа.

Сцена 5 Великий Магистр

Массивные ворота из ясеня открылись перед нами при первых звуках имени Ев-Га. Трубадур смущенно улыбнулся и шепнул:

— Ничему не удивляйтесь, нигде не останавливайтесь. Идем как можно быстрее. Налюбуемся городом потом, когда закончим, наконец, все дела.

Мы шли по городу долго, я держалась, не смотрела по сторонам, но боковым зрением улавливала обилие зелени и уютный вид домиков.

Наконец перед нами предстало жилище магистра. Оно, как мне не показалось, ничем не отличалось от домиков других жителей. Большой деревянный сруб, покатая крыша, крытая дерном.

У входа стояли двое дюжих молодцов с алебардами. Они поклонились Ев-Ган, и осторожно улыбнулись нам.

В зале приемов, который трудно было назвать залом (это была вполне просторная комната уютно и со вкусом обставленная), за столом из дуба сидел Магистр. Он произвел на меня впечатление не самое серьезное. Со слов Ев-Ган получалось, что Магистр одного с ним возраста. Но на самом деле магистр выглядел, гораздо моложе. Передо мной сидел мальчишка лет семнадцати, с мудрыми карими глазами. Он встал, когда мы вошли: оказался невысокого роста, вежливо, даже учтиво поздоровался с нами и предложил сесть.

— Рассказывай мой молочный брат, что случилось с Ма-Киар-ранх, почему вы расстались? Почему Пату не пришел с вами? Ма-Ши не все смогла увидеть.

Я, Ранх-ба и Ши были удивлены такой осведомленностью Магистра. Ев-Ган даже бровью не повел, видимо, привычный к такой осведомленности.

— Ане-Тион, — начал трубадур, — мой друг, Ма-Киар, хотел жениться на дочери легендарного Ю-Рий-ранх, но он хотел сделать это здесь. Возможность убежать была более чем велика, но в условленное время он не пришел, боюсь, его схватили "стражи"

Магистр задумался, встали, подошел к окну, потом вернулся и посмотрев пристально на Ев-Ган сказал:

— Иди к нашей сестре, может быть, она скажет тебе, что произошло. Жаль, что она не предупредила меня о гостях, — Магистр посмотрел на Ранх-ба, Ши и задержал свой взгляд на мне. По спине пробежали мурашки.

— Они знают, о нашем брате гораздо больше Ма-Ши.

Ев-Ган обнялся с Магистром, подмигнул нам и вышел из залы.

Магистр внимательно посмотрел на каждого из нас и каждому улыбнулся.

— Прошу прощения у дам, но я для начала хотел бы поговорить с Ти-Му-ранх.

Магистр посмотрел на меня потом на Ши.

Мы вышли и сели в секретарской пред залой. Я не разговаривала с Ши, она была слишком задумчива, то и дело она поглядывала на дверь в секретарскую, видимо, ждала вестей от Ев-Ган.

Я думала о Магистре, мальчишка с глазами мудрого старца и мягким, властным голосом короля, таких людей мне видеть не приходилось, да и смотрела я на Магистра мало. Перед ним на меня накатывала робость и страх, взгляд его ложился на плечи тяжким бременем. Однако про себя я решила, что, во что бы то ни стало, буду смотреть Магистру в глаза при встрече тет-а-тет.

В секретарскую вышел Ранх-ба, он был подавлен и мрачен.

— Ши, тебя, — сказал он, и устало опустился на стул рядом со мной.

Я ни о чем не спрашивала, зная, как он этого не любит, если надо он все расскажет сам.

— Пату сослан на вечное поселение в черный город. Магистр просил тебе этого не говорить, но всем четверым придется спасать его.

— Ничего страшного не вижу, — ответила я.

— Для того чтобы попасть в Чэно-Куа, надо умереть, если ты не забыла. Я и Ев-Ган пойдем в Э-Ма-Куа за телом. А тебе и Ши придется спуститься в Черный город. Магистр рассудил, что это зло для вас будет меньшим.

— Почему мы?

— Я тоже задал этот вопрос. Магистр ответил, что мы в принципе не обязаны исправлять ошибки других, и можем отказаться. Но людей лучше ознакомленных с этим вопросом нет. После таких слов, я не имею права отказываться.

— Я тоже.

— Тебе предстоит смерть.

— Она рано или поздно настигнет всех нас. А умереть и воскреснуть это не многим удавалось.

— Это опасно Сиэт-ту.

— Именно поэтому я и иду.

Ранх-ба посмотрел на меня удивленно.

— Теперь я по-настоящему свободна, меня ничего не держит. Мне хочется именно этого приключения.

Ранх-ба покачал головой.

— И потом, если ты подвергаешь себя опасности, почему я должна сидеть, сложа руки. Ты слишком хорошо меня знаешь, я не смогу, — продолжила я.

— Ты ещё ребенок Сиэт-ту, — грустно сказал Ранх-ба.

— И ты прекрасно знаешь, это, — тихо сказала я, — если что-то с тобой случится, я не переживу.

— Все будет хорошо. Ты ребенок, а ребенку всегда нужна нянька.

Мы обнялись и просидели так долго, пока не вышла Ши.

Она была бледна, ни слова не сказав, она села на стул.

Я вошла, подумав, что пришло время.

Магистр стоял у окна и на звук моих шагов обернулся.

— Ваш друг все рассказал вам? — спросил он.

— Да.

— Садитесь, Сиэт-Лаа-Н-га, можно звать просто Сиэт?

— Да, сир, — присев на стул, сказала я.

Магистр поморщился и сказал:

— Меня зовут Ане-Тион, но можно просто Тион.

Я собралась с духом и посмотрела на Магистра.

— Не бойся меня, — рассмеялся он, — я не страшный, и человечиной не питаюсь.

Я открыто рассматривала Магистра без всякого стеснения. Сходство его и Пату мог не заметить только слепой.

— Будем на "ты", — сказал Магистр и посерьезнел, — Тебе, Сиэт, предстоит одна из самых сложных задач. Пока Ев-Ган и Ти-ранх, будут искать тело моего брата, тебе и Ши предстоит найти его душу. Вы пойдете не одни, а с проводником. Если честно, я не стал бы желать тебе такой доли, но это не мое желание, а желание Ши, и решать тебе, я не могу приказывать. Она любит моего брата, как своего родного, и я готов назвать её своей сестрой, — Магистр сел за стол и разглядывал меня.

— Тион, — собравшись с духом, сказала я, — Ев-Ган сказал, что я и Ранх-ба… как это… Леко-И-Вес-Та, — я задумалась, формулируя следующую фразу, но магистр опередил мой вопрос:

— Ты хочешь найти путь в Вес-та?

— Нет, я не этого хочу. Я не могу поверить, что моя семья, где я выросла, больше не является таковой. Мои сестры в Чэно-Куа, могла бы я разыскать их?

— Хочешь их вернуть? — поднял брови Магистр, — Они были сосланы?

— Нет.

— Репрессированы?

— Они стали Чэно-Леко и исчезли.

— Я не могу запретить тебе искать их, но, найдя, посмотри, нуждаются ли они в возвращении к свету и жизни, — голос Тиона дрогнул сочувствием.

Я кивнула и встала, чтобы поблагодарить его и распрощаться.

— Сядь, — он мягко удержал меня за руку, по телу снова прошлись стада мурашек, я села.

— Запомни только одно, — задушевным тоном начал Магистр, — Вы уходите в Чэно-Куа сейчас же. Этот мир чуждый нам. С собой вы понесете живой огонь, он будет питать вас. Чэно-Куа мир звуков, но не света. Чтобы сойти с ума, не сломаться там смотрите на огонь. А если он погаснет питайтесь светом своих душ. Там нет света, но можно прожить и без него. С вами пойдет проводник, он сможет правильно совершить обряд воскрешения. Идите и ничего не бойтесь, ибо страх подобен тьме. Мужайтесь, — он встал, — Я лично провожу вас к месту обряда.

Мы вышли из кабинета. Ши все так же бледная сидела, уставившись в одну точку, щеки её были мокры от слез. Ранх-ба не было.

— Ши, — позвала я, но она не откликнулась.

Я села перед ней на корточки и старалась поймать её взгляд, но она смотрела и ничего вокруг себя не видела.

Магистр мягко отстранил меня, коснулся её лба рукой, легко похлопал по мокрым от слез щекам.

— Она в шоке, Сиэт, следуй за мной, — он подхватил Ши на руки.

Я семенила за Магистром. Он шел вперед широким уверенным шагом. Вскоре мы вошли в комнату, в которой в обилии были подушки из голубого бархата, по краям вышитые золотой тесьмой. У меня возникло ощущение, что я попала на облако, настолько все было легко и воздушно в комнате.

К нам быстрым шагом вышла хозяйка комнаты. Невысокого роста девушка, с роскошными светлыми волосами, лицом удивительно походившая на Магистра.

— Это моя сестра, Ма-Ши, провидица и лекарь, — кратко рекомендовал Тион.

Мы пожали друг другу руки. Она выглядела никак не старше двенадцати лет, если бы не глаза зрелой рассудительной женщины и мягкий, вовсе не детский голос.

— Ма, у этой девушки шок, — сказал Тион.

Ма-Ши быстро склонилась к Ши, внимательно посмотрела на подругу и спокойно сказала:

— Ты сильно напугал её, брат. Она не в шоке.

Я перехватила их встревоженные взгляды.

— Сядь, — властно сказала мне Ма-Ши, — я не знаю что с ней. Я читала, что убитые горем люди могут уходить от реальности. Лекарства от этого нет, но я постараюсь его найти.

— Летаргия, — тихо прошептала я.

— Вечный сон, ты права, — сказала Ма-Ши.

— Я очень надеюсь на твою помощь, — я сжала в своих руках, руки Ма-Ши.

— Поход в Чэно-Куа откладывается, — сказал Магистр.

— Нет, не думаю, — твердо начала я, — я пойду в Чэно-Куа без Ши. Мы найдем и вернем Пату, для неё это будет лучшее лекарство.

Магистр положил мне руку на плечо, меня тряхануло словно под током. Я посмотрела на Магистра, он как-то грустно улыбался.

— Если это, возможно, я хотела бы увидеть Ранх-ба и Ев-Ган, перед тем как отправлюсь в черный город.

— Это невозможно. Мой молочный брат и твой друг отправились в дорогу. Тебе придется идти в черный город, не попрощавшись с ними.

Я смотрела на Магистра.

— Мне нравится твой огонь в глазах, пойдем.

Мы прошли несколько комнат и вошли в залу, облицованную белым кафелем. Посередине стола стояли три стола, наподобие тех, что я не раз видела в анатомических театрах, когда училась.

— Ни-Кит, — позвал Магистр.

— Сейчас, Ане, я выйду, — донесся откуда-то голос.

Через минуту перед нами предстал молодой человек с двумя огромными ножами.

— Я не понял, а почему одна? — спросил он.

— Так получилось, — ответил Магистр.

— Ладно, — недовольно сказал Ни-Кит и обратился ко мне:

— Как зовут?

— Сиэт-Лаа-Н-га, можно просто Сиэт.

— Сработаемся, — весело заключил парень.

— Ложись на стол Сиэт, — скомандовал он.

— Боли не будет, — шепнул мне Магистр.

Я подошла к столу и легла. Страшно не было, ножи меня не пугали, мною двигало желание спасти Пату и вернуть Ши к жизни.

— Главное, когда попадешь туда, не двигайся с места, иначе пропадешь, — весело сказал Ни-Кит, — начнем благословясь, — сказал он.

Я закрыла глаза, а когда открыла их, то ничего не увидела, зато меня оглушило обилие звуков. Я стояла как вкопанная помня о напутствии Ни-Кит. Вскоре он явился с факелом в руках.

Сцена 6 "Черный Город"

— Ну, что? Пойдем искать нашего принца? — спросил Ни-Кит.

— А где? Я вот ума не приложу.

Ни-Кит усмехнулся.

— Это-то не самое сложное. Высланные живут в трех районах. За ними никто не следит. Из Э-Ма-Куа трудно убежать, а отсюда это может сделать только один человек — я, — не без гордости сказал Ни-Кит, — знаешь, сколько мне лет?

Я пожала плечами:

— Ну, 14 на вид.

Ни-Кит от души расхохотался:

— А 414 не хочешь? — посерьезнев, он продолжил. — Я сам не помню толком. Я один такой на земле теперь. Когда меня первый раз убили, кстати, в застенках Э-Ма-Куа, я попал к какому-то старику. Он посмотрел на меня и сказал, что мол, ты, юнец, из бессмертных Леко-И-Вес-Та, талант, мол, у тебя такой. Я ему говорю, а как к жизни-то вернуться? Он мне, есть тут один такой, добровольно от таланта отказался. Отвел меня к другому старику, тот меня обучил, как возвращаться к жизни. Да не только как себя воскрешать, но и других. Вот. Так сюда и мотаюсь, мне нравится, не жалуюсь, — улыбнулся Ни-Кит.

Я только кивала, его болтовня успокаивала.

— Сейчас пойдем на Запад, там самый большой район ссыльных.

— Надо торопиться, — подгонял меня Ни-Кит, но из-за шума я скорее догадывалась, о чем он говорит.

— Ни-Кит, как ты выносишь этот шум, — прокричала я.

— Не обращай на него внимания, он пропадет сам собой. Надо торопится или будет поздно.

— В смысле "будет поздно"? — переспросила я.

— А! Да. Ты же не знаешь? Все ссыльные — это "живые души", а Чэно-Леко — почитай "мертвые". Бывает, что самые сильные ломаются здесь, сдаются и присоединяются к общей серой массе Чэно-Леко. Стоит поторопиться, пока наш принц не последовал за Чэно-Леко, тогда мы уже ничем не сможем ему помочь.

Мы прибавили шаг. Шум пропадал и вскоре перестал мешать. Я огляделась, но ничего кроме темноты не видела. В свете факела иногда возникали лица Чэно-Леко, по началу это пугало меня, но я привыкла.

Вскоре мы пришли туда, где звуки были тише и мягче, а света было чуть больше — район ссыльных.

— Главная ценность здесь — огонь, я собственно сюда только ради этого и мотаюсь. Многие, почти все, привыкли к такой жизни, и другой участи не желают, да и выбора у них нет, помочь я им ничем не могу. Для воскрешения необходимо тело, а их тела утеряны. Я таскаю им огонь, с тех пор как научился переносить с собой предметы. Без огня они погибнут, станут Чэно-Леко, Вечная жизнь лучше вечной смерти, я так думаю, — пожал плечами Ни-Кит.

Мы вошли в трущобы. Над каждой дверью висел светильник с живым огнем.

— Эй, честной народ, — крикнул Ни-Кит и, смеясь, добавил — Есть кто живой?

— Да ну, тебя, шелудивый, — беззлобно ответил кто-то.

Мы обернулись на звук.

Беззубый седобородый старик улыбался сквозь бороду.

Ни-Кит и старец обнялись.

— Знакомься, Сиэт, это Ни-Кит — старший. И, ты, Бать, знакомься, это Сиэт, пришла разыскать кое-кого.

— Заходьте, — кивнул старик на дверь.

Мы вошли в хилую лачугу, где был только стол и кровать, больше в комнате не помещалось.

Старик сел на кровать, Ни-Кит плюхнулся на пол, как-то по особенному скрестив ноги кренделем, я осталась стоять.

— Садись, прям на пол, Сиэт, — сказал старик, улыбаясь.

Я опустилась на холодный земляной пол.

— Бать, ты здесь всех ссыльных знаешь, новые были? — начал Ни-Кит.

— На наш район? — спросил старик.

— На ваш, не напрягайся.

— Ну, ровно на наш, не было.

— Это как? — спросила я.

— Ну, для начала появилась здесь троица: Парень молодой, видный, чернявый, Ма-Киар звать. С ним девка, красивая такая, и отец ейный. Их имен не знаю.

Пожили здесь с день, да и укатили, по-моему, на восток.

Ни-Кит — младший сидел задумавшись.

— Больше никого не было? — спросил он.

— У нас в районе не было, — отвечал старик.

— А вообще?

Старик крякнул и помотал головой.

— Дак, я разве их всех упомню?

— А особенного никого не было? — спросил Ни-Кит.

Старик призадумался, пощелкал языком и вздохнул.

— Слушок прошел, дескать, принца к нам сослали какого-то. Но он в заключении. Но там, как в той сказке, на кривой козе не подъедешь.

Ни-Кит — младший совсем нахмурился.

— Ну, а как это? В башню что ли? — спросил он.

— Натурально, — ответил старик.

— Тьфу-ты, ну-ты, ножки гнуты, уши в валенки обуты, — с облегчением выругался Ни-Кит, — я уж было, подумал, что его в Мэрии держат, а в башне, тьфу, делать нечего, там собаки, они огня бояться, да и купить их можно. Спасибо, бать! И ещё вопрос.

Старик кивнул.

— Огонь кому-нибудь нужен?

— Нет, спасибо. Слава Магистру, огонь не нужен. Пока есть все.

Мы распрощались и вышли из лачуги.

— Жаль старика, — сказал Ни-Кит, — вот кого бы воскресил с удовольствием, но тела его нет — черви съели ещё до моего рождения.

Он задумался о чем-то, потом тряхнул черными кудрями и сказал:

— Пойдем в башню.

— Что за башня?

— Башня Смерти, или Антониева Башня. Я не знаю, что значит "Антониева", это очень древний язык, да и построили её еще, когда Чэно-Куа был ещё под солнцем. Звучит-то оно вроде ужасающе, а на самом деле, бред! Там по территории ходят собаки, но они боятся огня, никогда не подойдут к человеку, у которого в руках огонь. И их можно прикормить, там готовка ужасная, и собаки вечно голодные. В общем ничего страшного, но и легкой прогулки не выйдет.

Мы шли куда-то во тьму.

— Ни-Кит, а Чэно-Куа, был когда-то таким же, как и Тьйарко-Сиэт? — спросила я.

— Ну, не совсем, — подумав, сказал Ни-Кит, — существует очень древняя легенда. Что давным-давно, на земле жил человек, называвший себя сыном богов. На самом деле он был Леко-И-Вес-Та, такой же, как и я, бессмертный. И вовсе не называл себя сыном богов, а был философом, который мог говорить то, что думает. Он был слишком прогрессивен для того времени. Главный духовник этого города, тогда он назывался Ийэр-Суа-Лим, приказал распять философа.

— А как звали философа?

— Иисус, по-моему, это очень древняя легенда. Иисуса распяли. Но на третий день, он воскрес и вознесся на небеса. Он был первым и единственным, кто нашел дорогу в Вес-Та. С тех пор не было на этой земле покоя. Войны пожирали эту землю. И через две тысячи лет, на эту землю пала великая тьма. И все потомки, тех, кто жил во времена Иисуса, стали превращаться с Чено-Леко и пропадать. Попадали они сюда в город, который стали называть Чено-Куа. Так вот во времена Иисуса, жил ещё один человек, имя его утеряно, сохранилась только фамилия — Понтийский. Он был жестоким человеком, вроде вашего Правителя. И помещал в Антониеву башню всех преступников, с тех пор, там до сих пор слышатся крики замученных в этой крепости. Что стало с Понтийским, никто не знает. После распятия Иисуса, которым он руководил лично, память о нем стерлась.

Ни-Кит смолк.

— Как же Тьйарко-Сиэт? — спросила я.

— Ты плохо знакома с нашей историей, — заметил Ни-Кит.

— Древнюю историю я никогда не любила.

— Когда Тьма расползлась по земле, стали появляться Лэко-И-Вес-Та. Они нашли путь к спасению. Они увели свои семьи в далекие земли, где теперь Тьйарко-Сиэт. Один из Лэко-И-Вес-Та захотел построить свой город и основал Э-Ма-Куа, куда привел известным ему путем миллионы обычных людей.

— Правитель Лэко-И-Вес-Та?

— Тот Правитель давно почил. Так вот дальше, случилось страшное. Все, кого Правитель не успел увести, стали Чэно-Леко, и мир тьмы отделился от мира солнца. Единственным путем в мир Тьмы стала смерть, а обратный путь известен немногим.

Ни-Кит замедлил шаг.

— Теперь тише, держись рядом, все будет хорошо, главное не кричи, когда увидишь этих тварей, — шепнул он мне.

От света, который давал факел, я видела только пустырь без травы, только камни и песок, на растрескавшейся земле.

За нашей спиной послышалось глухое утробное рычание. Я прижалась к Ни-Кит.

— Не бойся, малыш, они не нападут, у нас в руках огонь, — он как-то странно улыбался.

Я присмотрелась к темноте перед нами, и сердце мое сжалось от страха. Тенями, еле приметными силуэтами, на границе света и тьмы вокруг нас кружили огромные псы.

— Теперь стоим, — скомандовал Ни-Кит и резко остановился, вынул из кармана кусок свежего мяса, с него ещё стекала кровь.

— Жаль штаны — стирать придется, — сказал Ни-Кит и рассмеялся, — песики, — позвал он и помахал мясом в воздухе. Он размахнулся и кинул его в темноту.

Сотни собачьих лап прошуршали по песку, множество песьих глоток зарычали. Псы дрались друг с другом за кусок мяса, началась свалка.

— Пойдем, детка. Они заняты. Мы им не интересны.

Мы пошли быстро и вскоре оказались у ворот башни.

— Что теперь? — спросила я.

— Собственно двери открыты, — сказал Ни-Кит, толкая массивную дверь, — нам предстоит самое сложное — найти принца в башне. Она огромна. Здесь мотни тысяч заключенных, и почти все сошли с ума. С десяток мы спасли, это в основном наши дипломаты и люди, чьи тела мы нашли. Да, житуха здесь не самая сладкая, — заключил Ни-Кит.

Мы вошли в коридор справа и слева были двери без окошек, из-за которых слышались стенания и крики.

— Пату, — звали мы.

Голоса откликались диким хохотом стенаниями.

— Его здесь нет, это этаж сумасшедших, они сидят здесь никак не меньше полугода.

Мы переходили с этажа на этаж, но повсюду были голоса сумасшедших. Только на пятом этаже нас встретила тишина. С нижних этажей доносились глухие крики.

— Пату, — крикнула я.

— Я здесь, в конце коридора, дверь слева, — услышала я голос.

Мы побежали к этой двери.

— Тут двери должны быть открыты, — заметил Ни-Кит. Я дернула нужную дверь, но она не открылась. Я толкнула её и упала в узкую маленькую камеру.

К противоположной стене висел на цепях Пату. Я бросилась к нему и обняла.

— Извини, что не могу нормально тебя приветствовать, но очень рад тебя видеть.

— Мы пришли тебя освободить, — сказала я.

— Так вот оно что, — подал голос Ни-Кит, — теперь, значит, цепи. Раньше было гораздо легче — пережег веревку и все. А теперь… чего делать будем? — спросил он у нас.

— Неплохо было бы маслом полить, — предложил Пату.

— Извини, масляной лампы не захватили, — нервно отвечал Ни-Кит.

— У тебя нет второго куска мяса? — спросила я.

— Есть, но оно жареное, я уже пожалел, что выкинул этим тварям свежее. Еще идеи?

Идея у меня была, но я не знала, как её высказать.

— Извини, Пату, и, Ни-Кит, извини. Но будет не очень приятно, но придется тебя, Пату, вылизать.

— Что? — воскликнули Пату и Ни-Кит.

— Надо смочить слюной запястье и ладони, тогда, может быть, удастся снять кандалы.

— Ну, если это единственный способ тогда давай, — согласился Пату, после недолгого раздумья.

— Тогда приступим, — Ни-Кит пожал плечами, что мол, не против.

Следовать моей идее было не очень-то приятно само по себе, а железный привкус удовольствия не добавлял. Однако все имеет свой конец. Процедура возымела свой эффект — руки Пату были свободны.

— Спасибо, — несколько брезгливо отозвался он, — что с ногами будем делать?

— Сам лижи, — парировал Ни-Кит.

— Кроме шуток? Их можно будет снять? — спросила я.

Ни-Кит присел на корточки и рассматривал кандалы.

— И откуда ты откопала такой способ? — спросил меня Пату.

— Видела как моя мама, чтобы одеть и снять кольцо, которое мало, облизывала палец. Кольцо садилось и слезало.

— Ну, что ты будешь делать! — ругался Ни-Кит, — забыл проволоку, а у тебя шпильки нет? — спросил он у меня.

— Какой шпильки? — спросила я.

— Ну, заколки для волос?

— Нет, я ими не пользуюсь.

— Зря. Вещь полезная.

— Знала бы — вся утыкалась, — огрызнулась я.

Ни-Кит вскочил и заходил по камере.

— Не плохо бы косточкой куриной или рыбной попробовать, — в слух размышлял Ни-Кит, — но у нас, их опять-таки, нет. Ума не приложу, что и делать?

— А соломинкой? — спросил Пату.

Ни-Кит недовольно покачал головой.

— Ну, на безрыбье и сами знаете что соловей, — задумчиво проговорил Ни-Кит.

— Сиэт, возьми факел да посвети мне, — сказал Ни-Кит.

Ни-Кит поковырялся в замке соломинкой, но та сломалась. Он нечленораздельно выругался, и что-то поколдовал с замком — тот открылся.

— Что ты сделал? — воскликнула.

— Сам не знаю, — ошеломленно проговорил он.

— Ну, вот и лизать не надо было, — недовольно сказал Пату

— Не факт, — подал голос Ни-Кит, приступая ко второму замку.

Внезапно шум нижних этажей стих.

— Обход, — шепнул Пату, — встаньте к стене.

— Огонь, — сказала я.

— Они его не видят, задержите дыхание, успокойтесь, — скороговоркой проговорил Пату.

Пату принял неестественную позу, подобную той, в которой он висел до нашего прихода.

В камеру зашел Чэно-Леко.

— Па-Ши-ранх, — прихрапывая, сказал он.

— Я, — ответил Пату.

— Спать, — приказал стражник. Он немного постоял словно, выслушивая что-то, потом вышел и закрыл за собой дверь. Мы еще долго стояли, прижавшись к стенам, пока до нас не донесся шум с нижних этажей.

— Слава Магистру, — выдохнул Ни-Кит и продолжил ковыряние в замке. Где-то через час замок щелкнул.

— Идем? — сказал Ни-Кит.

— Идем, кивнул пату.

Крадучись, мы вышли из башни.

— Песики, — с издевкой позвал Ни-Кит, — я вам мяско пожарил, правда, не вам, а нам, — как бы про себя сказал он, — Извините, ребята, мы теперь без еды.

Собаки рычали утробно и страшно.

Ни-Кит кинул мясо в темноту. Лязгая зубами, псы стали бросаться друг на друга.

— Идем отсюда, к чертовой матери, — сказал Ни-Кит.

Мы быстро пошли вперед, чуть не бежали. Когда оказались за пределами территории башни Смерти, то смогли перевести дух.

— Всё, теперь идем вперед. Боюсь, что нам придется посидеть здесь немного. Остановимся у Ни-Кит — старшего.

Мы снова оказались в хибаре. Старик лежал на кровати, но не спал.

— Ой, а чагой-то вы вернулись? — спросил он, поднимаясь.

— Мы вот тут принца одного из башни вызволили. Надо отсидеться немного, подождать. Мы у тебя перекантуемся, — пояснил Ни-Кит.

— Ладно-сть, — махнул рукой старик.

— Вы посидите здесь, а я наверх слетаю, у меня вечный пропуск, — сказал Ни-Кит и вышел из лачуги.

Старик, кряхтя, встал.

— Ложись, сынок, — сказал он Пату, — там, откуда ты, наверняка кровати нет.

Пату колебался, но все же лег на кровать и с наслаждением вытянул ноги.

— Спасибо, — сказал он старику.

Он долго смотрел на меня.

— Я сотню раз пожалел, что не пошел с вами.

— Что с тобой было? Расскажи, что с тобой было, пока у нас есть время? — садясь, на пол сказала я.

— Я пошел от ворот в Город. Долго не мог найти ни одного "стража", а когда, наконец, нашел, все ему рассказал. Меня связали и мигом доставили в тюрьму, там, через час ко мне вошел Сиока-Ну, зачитал мне приговор и привел его в исполнение. Тело мое захоронено в братской могиле этого года. Знаешь, что такое братская могила? Это яма, где лежат тела, их заливает дождем и заносит снегом, а конце года приходит человек и закапывает яму.

Я оказался здесь, меня сразу определили в камеру. Еды не давали, только приходили и говорили, когда спать, а когда вставать. Это все.

Как вы добрались?

Я вкратце рассказала Пату, про прогулку в лесу, медведя, радугу, про состояние Ши.

Пату вскочил со своего места.

— Я трижды негодяй и подлец, я — эгоист, мне нельзя было оставаться.

— Ты сделал свой выбор, — спокойно перебила я, — ты поступил так, как должен был, сообразно со своими понятиями о чести, долге и мужестве. Все можно исправить.

В дом вошел Ни-Кит — младший лицо его было озабочено. Он сел на стол, сложив ноги кренделем, и молчал.

— Что? — спросила я.

— Ничего. Время здесь идет гораздо медленнее, чем при свете солнца. У нас, дай-то Бог, один день прошел, а там неделя пролетела.

От посланцев ни слуху, ни духу, но Ма-Ши говорит, что Ев-Ган убит, а Ранх-ба идет в обратный путь с двумя телами. В общем, дело пахнет керосином.

Пату закрыл лицо руками и тихо застонал.

— Ни-Кит, — спросила я, — а тебе не знакомо имя Ма-Киар.

— Ну, как так не знакомо. Знаю такого, — отозвался он.

— Ма-Киар сейчас здесь, может быть есть смысл найти его?

— Вот принца отсюда спровадим, и будем искать Ма-Киар, — отозвался Ни-Кит, — там, где Ма-Киар, должен быть и Ев-Ган, они друзья не-разлей-вода. Надо только немного подождать.

— А сколько ждать? — спросил пату.

— Не знаю. Час или два по местному времени. Да. Я поесть захватил, немного фруктов. Есть хотите? — спросил Ни-Кит.

— Мы отказались. Пату грызла совесть, а у меня аппетита особого не было: не до еды, пока подруга в коме, друзья погибают, а ты ничего не можешь сделать.

Ни-Кит пожал плечами и, пробурчав что-то насчет того, что путешествия из мира в мир отнимают много сил и энергии, которые требуют восполнения, уплел всю еду, что взял с собой.

Пату лег на кровать и заснул, но сон его был беспокойным. Пату кричал и стонал во сне. Я хотела разбудить его, но Ни-Кит остановил меня словами:

— Из него вся гадость выходит, он об этом потом и не вспомнит, пусть лучше здесь, чем у нас.

Мы помолчали. Но Ни-Кит первым нарушил молчание.

— В принципе я могу ошибаться. Потенциально каждый человек во сне может перемещаться туда, куда пожелает. Может, он решил помочь Ти-Му-ранх и сейчас кричит от боли, которую перенял на себя? Больше то он все равно не сможет сделать для них…

— А я так могу? — спросила я.

— Сиди, — рассмеялся Ни-Кит, — вечно рвешься кого-нибудь спасать. Отдыхай. Спасешь мир позже.

Мы сидели молча. Пату успокоился, я задремывала, а бессмертный проводник, разлегшись на столе, раскатисто храпел.

В домик вошел хозяин.

— Эй, ты чего храпишь как паровоз. Хочешь, чтобы услышали, те, кому не надо, и всех вас в башню загнали? — сурово, но беззлобно сказал он.

— Ладно, тебе, бать, — протирая глаза, сонным голосом отозвался Ни-Кит.

Он потянулся и задумчиво сказал:

— Пора бы мне посетить мир солнца… Сиэт, буди принца, если он начнет исчезать, значит, все хорошо, — дал руководящее указание Ни-Кит и вышел из домика.

Я разбудила Пату и все ему объяснила, мы напряженно ждали.

— Ни-Кит, — обратилась я к старику, — вы не знаете, прибыл ли кто-то ещё?

— К нам нет, — недовольно отрезал старик, — а в восточный район прибыл новенький.

— Зовут Ев-Ган, — уточнила я.

Старик удивленно посмотрел на меня.

— Тебе-то почем знать? — удивился он, — А хоть оно и так, мне-то что?

— Вам ничего, а мне очень важно это знать точно.

— Ну, прибыл, прибыл, — сказал старик недовольно.

— Спасибо, — ответила я.

Вдруг Пату стал выцветать. Я кинулась к нему. Мы обнялись.

— Все будет хорошо, — прошептала я.

Пату исчез.

— Во-о-от, — протянул старик, — сейчас и ты исчезнешь, а я по новой один останусь.

— Так что же вы младшего Ни-Кит не попросите? Он смог бы помочь. Или… ваше тело? — неуверенно закончила я.

— С ним-то все в порядке, все как я завещал, — заворчал старик, — я ведь сам мальца учил, поскольку знанием специальным владею и навыкам различным обучен. Для этого бессмертия-то что важно: чтобы тело было, дар, да умение. А мне надоело скакать туда-сюда: меня в ссылку — я обратно да бежать.

Меня ловят и опять все сначала. Надоело. Я своим сокамерникам однажды и сказал, чтоб меня разрубили на части, да с кашей съели, чтоб я больше скакать не мог.

— А чем же они вас, — ошеломленно спросила я.

— А я отсюда топор захватил и ножи, — спокойно ответил Ни-Кит — старший.

Я онемела от ужаса.

— И не жалко? — спросила я, когда ко мне вернулся дар речи.

— Нет. Это вам молодым жизнь в радость, а мне за тысячу лет уже надоело. Помереть мечтал, вот мечта и сбылась.

Я сидели ни жива, ни мертва, с ужасом уставившись на этого человека.

— Считаешь, что я ненормальный, — неприязненно сказал он, — считай — твое дело!

— Нет, что вы!

— Ну, чего? Идем на Восток? — прервал наш спор, вошедший в домик Ни-Кит — младший.

— Все в порядке? — спросила я, поднимаясь.

— Ну, не совсем, — стушевался Ни-Кит, — пришлось пожертвовать котом.

Мы распрощались со стариком, и пошли через город на Восток.

— Я вернулся и рассказал обо всем Магистру. Он сказал, чтобы мы провели операцию по переселению, и на время Пату стал котом. К Ти-ранх выслали подмогу давным-давно, но от них вестей нет. Магистр корит себя, что отправил двоих усталых путников за таким ценным грузом. Передавал тебе привет. Ши-Мер-га пока без изменений, но Ма-Ши, поговаривают, нашла лекарство.

— А если тела не будут найдены? — спросила я.

— Придется всем мириться с новым животным обликом наших друзей.

— Кошмарно.

— Лучше было бы, если бы они остались, здесь теряя жизненный огонь? Сходя с ума? — резко бросил Ни-Кит, — нет ничего лучше естественной смерти, после которой мы можем попасть в Вес-Та.

— Тогда лучше кошкой, — сказала я.

— Вот-вот.

Мы шли очень долго. Ни-Кит напряженно молчал. Я вглядывалась в лица окружавших нас Чэно-Леко, и вдруг меня как громом поразило.

— Стой, Ни-Кит, — сказала я.

— Что опять не, слава Богу? — недовольно проговорил он.

— Там мой отец, — пролепетала я.

— Пойдем отсюда, — дернул меня за руку проводник.

— Пожалуйста, Ни-Кит, умоляю, пойдем к нему?

— Крошка, ты не понимаешь, наверное. Нам это грозит заключением в башню смерти, а самим оттуда не так-то легко освободиться, а за нами никто не придет.

— Но тогда, хотя бы посмотрим со стороны?

— Ты не забываешь о времени?

— Нет, — отрезала я.

— Хорошо, — нехотя, согласился Ни-Кит, — но чувствует мое сердце, добром это не кончится.

Мы стояли. Ни-Кит что-то ворчал, а я смотрела, не отрываясь на отца.

Он, видимо, кого-то ждал. К нему подошли мои сестры. Все были веселы, продолжалась их жизнь, которой они жили всегда. Сомнений у меня не оставалось — они были счастливы.

Никогда я ещё не чувствовала себя такой лишней в своей семье. Классик сказал, что любовь — это состояние, в котором для любимого человека делаешь все самое лучшее и нужное. И я сделала. Я дернула Ни-Кит за рукав, и мы пошли дальше.

Все прямо и прямо лежал наш путь. Ни-Кит сверялся с известными только ему одному ориентирами.

В конце пути мы увидели селение подобное тому, которое мы покинули на западе, только огня там было меньше.

Ни-Кит переполошился.

— Сейчас пройдем по домам, где нет огня, а потом уже займемся поисками.

Мы переходили из хибары в хибару, зажигали на столах и над дверьми огонь.

Где-то спали мужчины, где-то ревели дети и бранились старухи.

Ни-Кит молча заходил в дом, зажигал светильник на столе и молча же выходил, кто-то его благодарил, кто-то пытался с ним заговорить, но на все он отвечал только кивком головы.

На дома, где был огонь, Ни-Кит даже не смотрел.

Управившись, мы пошли в начало поселения и спросили, где остановился Ма-Киар, на что нам ответили, что такого здесь не было, то же нам сказали и о Ев-Ган.

— Сейчас все будет, — улыбаясь, сказал Ни-Кит, когда разговор со старостой поселения закончился, — здесь они. Чем я ему не приглянулся я не знаю, но как ни приду: он ничего не видел, не слышал, не помнит и вообще первый день здесь.

— А зачем тогда мы к нему пошли?

— Чтобы уточнить, не перевели ли их, — ответил Ни-Кит.

— Не понимаю.

— Потом поймешь, — рассмеялся Ни-Кит, — пройдемся по домикам, где ещё не были, поспрашиваем там.

В первом же домике, где мы спросили он Ма-Киар и Ев-Га, женщина, подумав, сказала, что недавно прибыли трое ссыльных, среди которых была девушка, но живет троица порознь. Совсем недавно прибыл ещё один молодой, но не сосланный, а на вроде, как убитый. Живет один, но часто бывает у троицы.

Ни-Кит поблагодарил женщину. Мы перешли к домику, который она нам указала, и постучали в дверь. Нам открыл Ев-Ган.

— Хвала богам, — воскликнул Ни-Кит. Ев-Ган пожал ему руку, а меня обнял, как старого друга.

— Как вы нашли меня? — спросил он, когда мы расположились в его комнатке, которая была не больше, чем у Ни-Кит — старшего.

— Ну, нашли и нашли, — уклончиво ответил Ни-Кит, — еще бы друга твоего раздобыть.

— А чего его добывать, — удивился Трубадур, — он сам ко мне придет скоро. С минуты на минуту должен быть. Как вы здесь оказались?

— Да так, — уклончиво ответил Ни-Кит.

— А где Ши? — спохватился Ев-Ган, — Ане сказал, что она пойдет с вами.

— Ни-Кит посмотрел на меня, испрашивая разрешения говорить, я посмотрела на него. Потом Ев-Ган, который напрягся и переводил взгляд то на него, то на меня, не выдержал:

— Да говорите же.

Я взяла Ев-Ган за руку.

— Перед тем как спуститься сюда, она ушла от нас, не насовсем. Ма-Ши ищет лекарство…

Ев-Ган мелко закивал.

— Я понял, Сиэт-ту, спасибо, что нашла мужество сказать, — трубадур был бледен и нервно сжимал мою руку.

— Все будет хорошо, Ев-Ган, главное верить, — говорила я.

— Да-да, — автоматически повторял Ев-Ган.

В дверь постучали.

Ни-Кит крикнул: "Войдите".

Вошли Ма-Киар и Сет-Па-Р-га.

С порога Ма-Киар заметил, что что-то не так.

— Рассказывайте, по какому поводу траур?

Я слово в слово сказала Ма-Киар тоже, что и Ев-Га.

— Да, брат, тяжело тебе. Мужайся, — сказал дрессировщик, садясь рядом с Ев-Ган, — Любая беда поправима, ты сам так говорил, помнишь?

Ев-Ган невидящим взглядом смотрел на друга, и пытался улыбаться, но выходило вяло.

— Ев-Ган, — позвала я, но он не отзывался.

— Оставь его, — сказал мне Ни-Кит.

— Вы чай будете? — спросила Сет-Па-Р.

Я кивнула, хотя чаю не хотелось.

Через несколько минут я справилась с собой и спросила у Ма-Киар.

— Как вы оказались здесь?

Он покривился:

— Неприятная история. Вы ушли, и мы с Сет-Па-Р уже собирались уходить, как Ю-Рий-ранх сказал, что сейчас придут "стражи". Мы не успели уйти, они действительно пришли к нам, устроили обыск, но естественно ничего не нашли. Они перевернули все вверх дном, а потом повязали нас и, не говоря ни слова, увели далеко, в тюрьму. Поганей и безрадостней места в жизни своей не видел. Сидели мы там где-то дня два, потом пришли Чэно-Леко и забрали нас, привели в какую-то комнату, потом мы оказались здесь.

— Что с Ев-Ган? — спросила я Ма-Киар, — Он что тоже… как и Ши? — говорила я, чувствуя, что если произнесу еще хоть слово, то сердце мое разорвется на мелкие кусочки.

Ма-Киар посмотрел на меня и ничего не сказал.

— Ему трудно говорить об этом, Сиэт, — заговорила Сет-Па-Р, — насколько я понимаю, в Тьйарко-Сиэт дружба выше любви, выше всего самого святого, что только может быть на свете. Его друг в печали и Ма-Киар не может радоваться.

— Па, успокойся, — мягко осадил невесту Ма-Киар, — Понимаешь ли, Сиэт, наш трубадур — хитрая старая лиса, он ни слова теперь никому не скажет, такова уж его особенность. Знаешь, что случилось с ним? Как он попал сюда?

— Нет, — я отрицательно помотала головой.

— Их схватили у ворот, они уже возвращались с телом Принца. Ев-Ган первоклассно владеет мечом, но и он не застрахован, от удара ножа в спину. Ранх-ба был ранен, но остался жив. Вдвоем они убили достаточно "стражей" и смогли-таки выполнить возложенную на них обязанность.

Ни-Кит слез со стола, размялся и потянулся.

— Вы сидите здесь, а я наверх смотаюсь, — с этими словами Ни-Кит вышел из домика.

— Теперь ждать, — загробным голосом сказал Ев-Ган.

— Жаль, что я больше никогда не увижу нашего солнца, — вздохнул Ма-Киар.

— Почему же?

— Наши тела! Наш мир с самого создания двух городов не знал войн, не начинать же войну из-за наших бренных тел?

— Магистр что-нибудь придумает! Я уверена, — сказала я,

— Можно послать Ни-Кит, чтобы он оживил вас прямо в Э-Ма-Куа, а потом вчетвером вы выберетесь оттуда, — холодным голосом проговорил Ев-Ган.

— Можно, — безразлично ответил Ма-Киар.

Я почувствовала, как будто меня куда-то тянет за голову и плечи. Я перепугалась и схватила Ев-Ган за руку сильнее.

— Все хорошо, ты скоро будешь дома, — успокоил он меня.

Он пропал из виду, пропал и домик и вся скудная обстановка, темнота и ничего, кроме темноты. Наконец по глазам ударил свет, он был настолько ярким, что я закричала от боли и закрыла глаза руками.

— Все хорошо, Сиэт-ту, — услышала я голос Магистра.

— Уберите этот свет, — простонала я, язык плохо меня слушался.

— Окна здесь плотно занавешены, царит полумрак, — удивился Магистр.

Я почувствовала, что чьи-то мягкие пальцы одели мне на глаза очки.

Я опасливо открыла глаза, от света все равно было больно, хоть окна действительно были занавешены и очки оказались с затемненными стеклами.

— Такое не часто, но бывает, — успокаивал Магистр, — это само собою пройдет.

Я попыталась встать, но тело пронзила боль от раны через все тело.

— Очки придется носить постоянно, возможно зрение и не восстановится полностью, — говорил Магистр, помогая мне встать.

— Где Ранх-ба? — спросила я.

— Тебе лучше занять сейчас свою комнату и поспать немного, — уклончиво отвечал Магистр.

— Мне это все равно. Где Ранх-ба?

Сцена 7: Удар ножом

Я настояла на своем. Магистр отвел меня в уже знакомую мне комнату своей сестры. Там на подушках лежали бледные и безжизненные Ши и Ранх-ба. Между ними лежал белый кот.

Когда я вошла, Ма-Ши направилась ко мне, невесело улыбнулась и взяла за руки:

— Ты легко отделалась, благодари богов.

— Что с ними? — спросила я.

— Ши уже реагирует на голоса и боль, реакция зрачка замедлена, все процессы протекают крайне медленно, она стала моргать, у нас есть надежда, и уже не призрачная, а самая настоящая. Ти-Му-ранх получил серьезные раны, и потерял много крови, его вовремя нашли наши отряды. Мы кормим его мясом и печенью коровы, поим козьим молоком. Он ест с аппетитом, и много спит, с ним не будет проблем. Принц от них не отходит.

— Спасибо, Ма-Ши, ты столько для них делаешь. Я тоже теперь буду делать то, что им необходимо, я исправлю свои ошибки.

Магистр и Ма-Ши посмотрела на меня непонимающе.

— Все мы вели себя неправильно. Мне не стоило затеваться с романом. Ранх-ба нельзя было возвращаться в Э-Ма-Куа, ни ему, ни Ев-Га не стоило этого делать. Пату необходимо было идти с нами, я не имела права оставлять его там (в глазах кота блеснули слезы), только одна Ши ни в чем не виновата, но страдает больше других.

— Ты не сказала обо мне, — помолчав, возразил Магистр, — Побоялась? Нет, на тебя это не похоже. Ты сознательно ничего не сказала. Мне не стоило отправлять уставших и замученных путников в опасное путешествие. Ты не понимаешь, почему я это сделал? — спросил Магистр.

— Мне все равно это, — ответила я, — пусть глаза мои и закрыты очками, но внутренний мой взгляд очистился, я точно вижу то, что желаемо моему сердцу. А хочу я только одного, чтобы Ши и Ранх-ба могли радоваться солнцу вместе со мной, чтобы из сердца могли стучаться, любить и верить.

Магистр внимательно посмотрел на меня.

— Тебе надо беречь себя, — сказал он сурово.

— Не время беречь себя, я итак, делала это достаточно долго. Есть лишь, то во что мы верим. И есть оно, лишь пока мы верим, если перестанем верить — все пропадет.

— Ев-Ган, — прошептал Магистр.

— Нет, я сама поняла это, там, внизу, во тьме. В лицах женщин и детей, мужчин и стариков, была вера, те, кто сошли с ума — утратили веру, и их мир стал бессмысленным.

— Ев-Ган перевел древние стихи на наш язык, и получилось: "этот мир существует, покуда мы верим в него, а откроешь глаза, и его уже нет, и мы снова стоим у истока веков".

— Я не знаю этих стихов.

— Верю тебе. Раз уж тебе не терпится — берись за дело.

Магистр распрощался с нами и ушел.

— Ма-Ши покажи, пожалуйста, что ты делала?

Сестра Магистра ввела меня в курс дела, к тому времени как она закончила, проснулся Ранх-ба.

Я кинулась к нему, обняла и поцеловала.

Он не сразу узнал меня из-за очков, попытался их снять, но я остановила его.

— Не надо, иначе я не увижу тебя.

— Ты ослепла? — спросил он, касаясь рукой щеки. Меня била дрожь, его теплая рука казалась мне нестерпимо горячей.

— Нет, что ты. Есть небольшие проблемы. Как ты себя чувствуешь?

— Болят немного раны, но Ма-Ши мажет их мазью и всегда становится легче.

Я не могла налюбоваться на него, мне казалось, что вот теперь-то у нас все и должно сложиться, но я не видела собирающихся на горизонте серых грозовых туч.

— Позволь теперь я стану это делать.

— Я буду только рад.

— Ма-Ши, дай мне, пожалуйста, мазь, — сказала я.

— Ему надо поесть, я пойду на кухню, — сказала Ма-Ши, передавая мазь мне.

— Закусив губу, я стала смазывать многочисленные раны Ранх-ба, а он ещё пытался шутить:

— Скажите, больного перед смертью кололи? — Да, Семь колотых ножевых ран.

— Не понимаю, как ты с ними смог тащить Ев-Га и Пату?

— Нас окружили в лесу. "Стражи" шли за нами целый день след в след, а ночью напали, им дан был приказ убить нас. Их было человек пятнадцать, а нас всего двое. Из оружия только меч, которым я не владею, правда, у меня при себе оказался ещё нож. У "стражей" же были и клинки, и кинжалы. На меня накинулись сразу трое, одного я уложил, сам до сих пор не понимаю, как, двое чуть не разрубили меня на кусочки.

Я упал и потерял сознание, а когда очнулся, то Ев-Ган был уже мертв, а рядом со мной стояли волки. Я понял, что жизнь моя закончится ещё более бесславно, чем я ожидал. Какого же было мое удивление, когда волки принялись зализывать мои раны. Часть их куда-то ушла, и вернулась с отрядом воинов, после чего все волки исчезли.

— Это были не волки, — сказала Ма-Ши, которая вернулась и стояла в стороне.

— А кто? — спросил Ранх-ба.

— Настоящие волки бы непременно съели бы тебя. У нас есть поверье, что иногда наши Боги приходят к нам в образе орлов или волков, наши боги не всесильны, но помогают нам.

— Как бы там ни было, я здесь, я жив, почти что здоров. Я верю, что все будет хорошо, — сказал Ранх-ба.

Ранх-ба взял у Ма-Ши поднос с тарелками, и стал с аппетитом уплетать обед.

В комнату, пошатываясь, вошел Ев-Ган, он слабо улыбнулся всем нам.

— С возвращением, брат, — сказал Ранх-ба

Ев-Ган ничего не ответил, а сел на пол возле Ши. Он смотрел, на неё, гладил рукой рыжеватые волосы, руки его, не переставая, тряслись.

Ма-Ши хотела что-то сказать, но осеклась.

Поев Ранх-ба, посмотрел на меня и спросил:

— Ты ведь никуда не денешься? Это же не сон, так?

— Этот мир существует покуда мы верим в него, а закроешь глаза и его уже нет, и мы снова стоим у начала веков, — сказала я.

Ев-Ган на знакомые строки не отреагировал, он гладил руку Ши и что-то шептал.

— Боги мои, да он с ума сошел, — тихо всплеснула руками Ма-Ши.

— Что такое? — спросила я.

— Он читает обрядовые стихи на древнем языке, он хочет передать свою жизненную силу ей.

— Ты уверена? — спросила я.

— Конечно, Ма-Ши попыталась отнять руку Ев-Га от Ши, но он вдруг замолк и так страшно на неё посмотрел, что бедная Ма-Ши побледнела и отпрянула от него.

— Любовь укрепит его, — неожиданно сказал Ранх-ба, — любовь лучшее лекарство.

Я удивленно посмотрела не Ранх-ба. Он взял мою руку и поднес к своим губам.

Через некоторое время он так и заснул, держа мою руку в своей.

— Тебе бы шов смазать, да прогуляться, — сказала Ма-Ши.

— Шов я, пожалуй, смажу, но гулять не выйду до тех пор, пока он не будет ходить, — сказала я.

Сквозь легкие шторы проникал приглушенный солнечный свет, с улицы доносилось пение птиц, где-то кричали петухи, смеялись дети. Кругом кипела и шумела жизнь. Мне хотелось, чтобы и вокруг меня жизнь также шумела. Все было так хорошо и спокойно, что меня стало клонить в сон. Я держалась, вдруг понадобится моя помощь. Наконец, сон сморил меня.

Я проснулась оттого, что Ма-Ши трясла меня.

— Что? — спросила я. Лицо её я видела расплывчато, поэтому стала шарить вокруг себя в поисках очков. Ма-Ши сунула мне их в руку и быстро заговорила.

— Ев-Ган надо отрывать от Ши. Девочка почти вернулась к нам, а вот его мы можем потерять.

Я вскочила и подбежала к Ев-Ган. Он был бледен и, кажется, немного состарился. Я попыталась разжать его пальцы, но их села судорога.

— Дай мне иголку или булавку, — сказала я.

Ма-Ши достала из волос шпильку и дала мне.

— Зови Магистра, — сказала я.

Я стала покалывать пальцы Ев-Ган, чтобы разжать их.

— Ты же ей так руку сломаешь, — говорила я трубадуру, не надеясь, что он меня слышит.

Вскоре мне удалось разжать руку Ев-Га.

В комнату ворвался Магистр.

— Прошу прощение за беспокойство, мне уже удалось разжать руку, — сказала я.

— Что происходит? — спросил Магистр горящим взором, глядя на меня.

— Ев-Ган пришел сюда, взял Ши за руку и стал что-то шептать, потом пришлось разжимать его руку, иначе бы он покалечил бы её.

Магистр быстро подошел к Ев-Ган, похлопал его по плечу, Ев-Ган был бледен и холоден.

— Его уже не вернуть, — упавшим голосом сказал Ане-Тион.

— Быть не может, — вскрикнула я.

От моего крика проснулся Ранх-ба.

Я попыталась нащупать пульс.

— Пульс нитевидный и слабый, — сказала я.

— Вынести его на солнце? — спросила Ма-Ши.

Ев-Ган вдруг встрепенулся и открыл глаза и тяжелым взглядом обвел нас, он пошевелил что-то губами, но, не издав ни звука, упал ничком.

Магистр быстрым движением перевернул его и поднес к губам блестящий венец, поверхность его слегка затуманилась.

— Он жив, — с облегчением сказал Ане, — Ма, Скажи Ни-Кит и его ребятам, пусть вынесут всех троих на веранду, там солнца больше, — сказал Магистр сестре.

Ма-Ши тут же испарилась. Через несколько минут Ма-Ши вернулась с Ни-Кит и тремя дюжими молодцами.

Ни-Кит улыбнулся и подмигнул мне, в его зеленых глазах мелькали веселые огоньки.

— Ро-Мео, Ко-Ниар-Тин, берите нашего трубадура, — командовал Ни-Кит, — А-На-Толь возьми девушку. А доблестного война я сам донесу.

Ни-Кит ещё раз подмигнул мне.

Я подошла к Ранх-ба и пыталась ему улыбаться.

— Попробуй подняться, я и Ни-Кит отведем тебя на веранду, там будет удобнее. Там солнышко, свежий воздух, — говорила я Ранх-ба.

Мы подняли Ранх-ба, он был ещё очень слаб и ноги его почти не слушались.

На террасе все было готово к прибытию больных, отчего помещение стало похоже на лазарет. За нами вошел Магистр.

— Ане, можно попросить, чтобы мне поставили здесь кушетку. Мне не хотелось бы спать где-то в другом месте, — сказала я.

— Хорошо, я отдам такое распоряжение, — сказал магистр.

Я опустилась на скамью.

— Ты устала Сиэт-ту? — спросил Магистр, садясь рядом.

— Немного. Ев-Ган сильно напугал меня.

— Теперь все будет хорошо, я уверен. Я отослал отряд, среди них дипломат, они договорятся с Правителем, чтобы он отдал три тела, хотя я не уверен, что после того, как мы украли тело Пату, нам вообще кто-то поверит. Это моя ошибка. Может мне поехать туда самому?

— Нет, останься, ты куда нужнее нам здесь. С тобой как-то легче, — сказала я.

— Твои слова для меня дороже золота, — ответил Магистр, в упор глядя на меня, от этого взгляда мне стало не по себе, — но как теперь все это развязать?

— Верь, просто верь и жди.

— Боюсь ещё дорогую цену придется заплатить за этот просчет, — задумчиво сказал магистр и встал, — Я скажу насчет кушетки, — он похлопал меня по плечу, — мужайся.

Я кивнула головой.

Магистр ушел.

Я встала и прошлась по террасе. Солнца было много, но темные очки надежно защищали глаза. Воздух здесь был терпкий, тяжело пахло яблоками. Я подошла к Ев-Ган и потрогала его лоб, он был холодный и влажный.

Ши лежала с закрытыми глазами и теперь, судя по всему, уже спала. Лицо её было безмятежным, дыхание ровным, на щеках выступил легкий румянец.

Я подошла к кровати Ранх-ба и встретила его холодный и колкий взгляд темно-зеленых глаз.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я. Но он не отвечал.

Через несколько минут он отвел свой тяжелый взгляд от меня в окно и спросил:

— Что у тебя с Магистром?

Я закусила губу, чтобы не прыснуть от смеха.

— Ничего.

Он попробовал прожечь меня взглядом.

— Ничего у меня с Магистром не было, нет, и не будет, — сказала я.

Ранх-ба улыбнулся одной стороной рта.

— Да? Неужели я не слышал, каким тоном и о чем вы говорили? Неужели я не отличу воркование голубков от обычного разговора. Ты на это надеялась?

— Нет, я не надеялась, что ты оглохнешь, — сказала я, протягивая руку, чтобы потрогать его лоб. Ранх-ба перехватил мою руку и сильно сжал.

— Я убью тебя. Его я не трону.

Я испугалась не на шутку, но виду не показала и ответила, улыбнувшись:

— Ты сможешь с этим жить?

— Я убивал "стражей" в Э-Ма-Куа, и убить тебя не составит труда.

— Тем более что сопротивляться я не стану, — спокойно продолжила я.

Ранх-ба удивленно посмотрел на меня.

— Значит все правда?

— ЧТО есть правда? — спросила я, — Я не буду тебе сопротивляться, что бы ты знал, что я ни в чем перед тобой не виновата, и умираю только по одной твоей прихоти, — ответила я.

Ранх-ба смотрел на меня сначала с недоверием, потом испугался. Я вырвала свою руку и коснулась его лба, он горел.

Он отнял мою руку ото лба и взял в свою, поцеловал и сказал:

— Если я потеряю тебя, я умру.

— Не говори так, — я поднесла палец к его губам.

— Прости меня, я сорвался, — сказал Ранх-ба.

— Я и не думала обижаться. Магистру я сказала те слова, в которых он нуждался. Между нами ничего нет и быть не может.

— Он от тебя не этих слов ждал, — подмигнул мне Ранх-ба. Меня передернуло.

— Я напугал тебя?

— Нет, — не сразу ответила я, — У тебя руки горячие, даже слишком. Температура поднимается.

Я потрогала губами лоб, но Ранх-ба перехватил меня за затылок и поцеловал, крепко, как любил всегда это делать.

— Скоро ночь, попытайся поспать, сон хорошее лекарство, — сказала я высвобождаясь.

— Прости меня ещё раз.

Я улыбнулась и коснулась губами его губ:

— Сделаем вид, что разговора вообще не было. Спи, родной, твой сон буду хранить я.

Ранх-ба довольно улыбнулся и сказал:

— Тебе самой нужен отдых. У тебя черные круги под глазами.

— Молчи, — засмеялась я, — скоро должны принести еду.

Минуты через три вошла Ма-Ши, за ней семенили три девицы с подносами.

Разбудили Ев-Ган. Пришлось заставить его поесть. С уговорами и прибаутками трубадура удалось накормить. Ши сделали какой-то укол.

Ев-Ган уже не спал, а лежал, глядя на рыжие лучи солнца, косо лежащие на полу.

Ранх-ба после еды сразу же заснул.

— Ши восстанавливается очень быстро. Она спит. На укол, правда, отреагировала посредственно. Но с утра попытаемся её разбудить, — шепнула мне Ма-Ши, — последи за Ев-Ган, чтобы он опять чего-нибудь не натворил.

— Я полежу, милая, Ма-Ши, иди.

— Может, ляжешь спать?

— Нет, я ещё посижу немного, может, удастся поговорить с ним.

Ма-Ши посмотрела на меня, потом распрощалась и вышла.

Темнело. Я подошла к постели Ев-Ган и тихо позвала его. Он не откликнулся, хотя прекрасно меня слышал.

Вошли Ни-Кит и тот, кого он звал Ро-Мео, они принесли кушетку. Следом за ними вошел Магистр.

— Сиэт-ту, у нас сейчас очень холодные ночи. Возьми, тебе понадобится, — сказал он, протягивая мне сверток.

Я развернула его. Там лежала вязаная шерстяная шаль.

— Спасибо, — сказала я, — у нас в городе таких вещей никогда не было.

Магистр улыбнулся.

— Я покажу, как её носить. Просто накинь её на плечи.

Магистр взял у меня из рук шаль, накинул мне её на плечи и слегка приобнял.

— Спасибо, — еще раз улыбнулась я, и осторожно попыталась высвободиться.

Он кивнул, но не двигался.

— Ты очень добр ко мне, но я думаю мне надо немного отдохнуть.

Я мягко высвободилась и отошла к стеклянной стене, сквозь которую был виден черный лес.

Я посижу с тобой, если ты не против? — садясь на пол, спросил магистр.

— Не против, не глядя на него, — сказала я.

Из-за леса вставала луна, огромная, красновато-золотая. Я сняла очки, этот свет меня не беспокоил. Луна тем временем запустила свои лучи на террасу, лизнула лицо Магистра и легла на лица больных, от чего те стали похожи на восковые фигуры.

— Тебе нравится эта стеклянная стена? — спросил Магистр.

— Да, необычно, с одной стороны я будто в лесу, а с другой я в доме.

— Это придумка Ма-Ши, она вообще в нашем доме много чего переделала, с её появлением стало как-то уютнее, — сказал Магистр, — Ты так всю ночь будешь стоять?

— Нет, — отвечала я, — немного полюбуюсь на звезды, и ещё попробую поговорить с Ев-Ган, он очень меня беспокоит.

— С ним все в порядке. Мы выросли вместе, я знаю его как самого себя. Он всегда был неудачлив в любовных делах. В юношестве он влюбился в дочь лавочника. Девица была загляденье: рыжая, зеленоглазая, легкая, да только на язык больно острая. Вот и дала она ему от ворот поворот. Он месяц после этого из дома не выходил.

Потом приходит и пачку листов мне на стол — хлоп, читай мол. Я посмотрел, а там литературные переводы древних стихов, один к одному. А потом так пошло и поехало.

Последний раз по уши втрескался в трактирщицу нашу, тоже рыжая была барышня. Так у неё муж кузнец оказался. Он за Ев-Га по городу с молотом гонялся. Над ними весь город потешался. Ну, кто же виноват, что трактирщица блудливая оказалась. Ев-Ган два месяца из дома не выходил, молчал. Никого, кроме Ма-Киар, к себе не подпускал. Я с ним тогда договорился, чтобы молочного брата взял с цирком прокатиться. Но там другая история. Ев-Ган согласился. Так вот, если у него с Ши теперь ничего не получится, то он опять молчать будет.

— Брат, думаешь, мне приятно выслушивать все это, — тихо сказал Ев-Ган.

Магистр сверкнул на меня глазами, поднялся и подошел к постели Ев-Ган.

— Я не спал, и все слышал, — сказал обиженно Ев-Ган, — до сих пор стыдно за того кузнеца.

— Я рад, что ты заговорил, — сказал Магистр.

— Ев-Ган, — сказала я, отходя от стены, — зачем ты это сделал? Ты чуть не погиб. Я понимаю, ты хотел спасти Ши, но спасение ценою собственной жизни… Она бы тебе никогда этого не простила.

Я взяла его за руку.

Ев-Ган мученическим взором посмотрел на меня.

— Друга убили, любимая между жизнью и смертью, мне было плевать на себя, я должен был кого-то спасти.

— Он всегда был такой, — подмигнул мне магистр, — помню, у нас была одна жуткая история. Ураганы и смерчи один за другим напали на город, мы не знали, что и делать. И тогда Ев-Ган предложил…

— Брат, не надо, — перебил Ев-Ган.

— Лежи уже, скромник, — Осадил Ев-Га Магистр, — так вот. На одном из советов, где принималось решение об эвакуации населения из города, Ев-Ган предложил остановить ураганы. Как? А он говорит: "А вы в бархатную книгу загляните!". (Бархатная книга — это заветы наших предков) Открыли мы книгу, он её пальцем перелистал и прочитал: "Доблестию, мужеством, а тем паче храбростию и доверием глубочайшим к себе, к природе, да к ближнему своему возможно подчинить воле своей зверей диких, стихии буйные, людей умом помешанных".

Мы прочитали своими глазами ещё раз, а Ев-Ган нам и говорит: "Ма-Киар таким способом себе зверей усмиряет, а я могу ураган прогнать".

Я начинаю его отговаривать, дескать, это древние написали, и что не хватит у него ни силы, ни мужества, что сломает его ураган.

Он настоял. Тогда я пошел с ним, думаю, не своей жизни, так моей пожалеет, не пойдет. Не тут-то было.

— Ну, зачем, брат, — стонал Ев-Ган.

— Молчи, скромник, я в конце концов тебя старше, вот и молчи, когда старший говорит, — с улыбкой и беззлобно проговорил Магистр.

Я удивилась, Ане никак не мог быть старше Ев-Га.

Видя мое смущенное удивление, Магистр пояснил:

— Страдания старят нас, спокойствие и радости молодят…

Ев-Ган обиженно совсем по-детски посмотрел на нас и сказал:

— Ну, вас. Я спать буду, — он отвернулся от нас и уткнулся носом в подушку.

— Спи, — я погладила его по волосам. Магистр ревниво отследил мое движение. Я приставила палец к губам, дескать, молчи, пусть заснет.

Мы снова вернулись к стеклянной стене, Магистр сел на пол, а я снова встала возле окна.

Мы долго молчали, пока я не села на кушетку.

— Будешь спать? Я уйду, и не буду мешать, — сказал Магистр.

— Нет, я спать не хочу.

Мы помолчали ещё немного.

— Ане, а что это за история с украденными детьми?

— Народ говорит, что их последний ураган унес, тот самый, который прогнал Ев-Ган. Забрал деток как плату, за то что больше не придет… Это все бредни, конечно, В ураган пропал мой младший родной брат и сестра. Матушка моя тогда ещё была жива, а вот батюшка почил года три как. Мне, пацану, пришлось на себя государство взвалить. Жениться мне было рано, да и не положено у нас Магистру быть женатым и семейным. Мой отец был исключением. Мне пришло время женится, но наследника не было прямого, а в окружении никого подходящего я не видел. Тогда я решил послать экспедицию, чтобы нашли Пату. К тому времени откуда-то из лесов вернулась Ма-Ши, она нам и сказала, что да как лучше сделать.

Теперь Пату с нами, и все будет хорошо.

— А где он?

— Ему нельзя сюда, — грустно ответил Магистр, — я сам с ним занимаюсь. Учу уму-разуму, а если ему это показать (магистр кивнул в сторону кроватей), ему совсем худо станет. Вот когда все будут здоровы, тогда другое дело.

Я кивнула, и ещё плотнее укуталась в шаль.

— Не греет? — забеспокоился Магистр.

— Напротив, спасибо, она очень теплая. Ещё раз спасибо за подарок. У меня просто от твоего рассказа мурашки по спине забегали.

Магистр чему-то улыбнулся и посмотрел на небо.

— Видела когда-нибудь черные звезды?

— В лесу, когда ночевали, я пыталась найти их.

— Иди сюда, сядь рядом, их сейчас должно быть хорошо видно.

Я не видела никакой уловки, села рядом и посмотрела на небо.

Магистр указал куда-то рукой.

— Смотри прямо туда — куда я показываю рукой. Там слабый ореол — это и есть черная звезда.

Мои глаза слипались, веки были тяжелы. Я ничего не видела. Чтобы увидеть хоть что-нибудь, мне пришлось прижаться к Магистру.

Он опустил руку.

— Зрачки богов — так мы называем эти звезды. Детям рассказывают, что из них выливается ночная тьма, послушным она посылает спокойные сны, а непослушным — кошмары.

Я отчаянно засыпала. Глаза слипались. Я невольно положила голову на плечо Магистра и закрыла глаза. Голова приятно кружилась.

Мне показалось, что чьи-то мягкие руки перенесли мне на кушетку. Я не хотела открывать глаза, но легкая улыбка меня выдала.

— Покойной ночи, — прошептал Магистр.

Я чувствовала как он стоит рядом с кушеткой. Мне казалось, что он ждет ответа. Я уже хотела открыть глаза и ответить, как губы обжег поцелуй.

Я открыла глаза, отстранила его и села на кушетке, испуганно глядя на него.

Он был раздавлен.

— Не надо, не рви мне сердце, — тихо сказала я.

— Я противен тебе?

— Нет, но я никогда не смогу полюбить тебя. Я люблю другого человека и никогда не разлюблю его.

— Он тоже любит тебя. Он повторял твое имя в бреду, пока Ма-Ши ухаживала за ним. Он звал тебя. Совет вам, да любовь, — суховато, но все-таки доброжелательно сказал Ане.

— Спасибо, Тион. Сложись все по-другому, кто знает, — сказала я.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и Магистр ушел.

Сонливости слетела с меня, но я лежала с закрытыми глазами в надежде, что смогу заснуть, но в эту ночь заснуть мне так и не удалось.

Около получаса все было спокойно, и я уже начала засыпать, как мне послышалось, что кто-то ходит по террасе.

Я открыла глаза: надо мной стоял Ранх-ба. Лицо его было спокойно, но глаза холодны и злы.

— Ложись спать, — сказала я, поднимаясь.

Но он молча прижал меня одной рукой к кушетке.

— Пусти, — засмеялась я, думая, что он шутит, — тебя нельзя сейчас.

Глаза Ранх-ба продолжали гореть. Он чуть улыбнулся и наклонился ко мне совсем близко:

— Хочешь, что бы было по-другому? — прошипел он.

Его рука передралась с плеча к горлу, но душить он меня не стал.

Он отнял руку, перекинул что-то из руки в руку, другой он зажал мне рот и поднял руку. В лунном свете сверкнул металл. Он опустил руку.

Ступор, сковавший меня, отступил. Боль была нестерпимой, а он опускал клинок ещё и ещё.

Мне далось раскрыть рот и укусить его за палец. Ранх-ба отнял руку — я закричала.

Ев-Ган проснулся, вскочил и оттащил Ранх-ба от меня. Тот рычал и упирался, но Ев-Ган удалось его обезвредить. Я продолжала кричать от страха и боли.

Замелькали факелы. На террасу, в ночных одеяниях ворвались жители дома: Магистр, Ни-Кит и его ребята, Ма-Ши, мне показалось, что где-то мелькнуло лицо Пату. Все для меня смешалось, лица и события стерлись, я куда-то провалилась, меня окружил хоровод неясных звуков.

Сцена 8: Конец истории

Я очнулась на той же кушетке. Солнце заливало террасу, возле моей постели сидела Ши.

Раны болели. Ши улыбнулась мне и сказала:

— Как ты?

— Болит немного, — ответила я, но голос свой не узнала, — Что у вас тут произошло, — спросила я, но "произошло" совсем не получилось. Голос меня не слушался.

Ши меня все-таки поняла и кивнула:

— Все потихоньку. Тебя оперировали. Какой-то старик. Как он выразился, "много пришлось штопать". Ты неделю без сознания лежала. А мне тем временем Ев-Ган предложение сделал, — приосанилась подруга.

— А ты? — прохрипела я.

— Согласилась. Мне Ма-Ши рассказала, что он для меня сделал. Я ещё тогда в лесу… — Ши закусила губу.

Я смотрела на счастливую подругу, а сама думала мрачные мысли.

— Что с Ранх-ба, где он? — пытаясь совладать с голосом, сказала я.

Ши помолчала и печально сказала:

— Магистр велел доложить, как только ты очнешься, — она встала и собралась уходить.

— Он жив?

— Жив, — украдкой ответила она и ушла.

Жив — это хорошо, это уже хорошо. Они ничего с ним не сделали.

Пришел Магистр. Он сел возле меня, предварительно поставив стул для Ши.

— Хорошо, что ты очнулась, — начал он.

— Что с Ранх-ба? — перебила я Магистра.

— Он ждет твоего суда, — помолчав, сказал Магистр, но по моему взгляду он понял, что необходимо разъяснение.

— За такое деяние у нас одно наказание — высылка. Суд осуществляю я, но последним желанием Ти-Му было желание твоего суда.

Суды по таким делам у нас редкость, тюрьмы вообще нет, поэтому он сидит в этом доме в комнате, у него есть все самое необходимое. Ежедневно он справляется о твоем здоровье, и как только ты будешь готова, он предстанет перед тобой.

Я кивнула:

— Я хочу его видеть.

— Но, Сиэт-ту, — переполошился Магистр, — ты ещё очень слаба, и…

— Я хочу его видеть. Ты сказал "когда я буду, готова", так вот я готова, — сказала я.

— Но я думал…

— Я готова, — спокойно и твердо сказала я.

Магистр помог мне сесть и, задержав мою руку в своей, посмотрел на меня.

— Я буду говорить с ним один на один, а потом объявлю свое решение.

— А если тебе станет плохо, или он снова накинется на тебя?

— Я позову, — сказала я.

— Желаю тебе удачи. Сейчас его приведут, — он похлопал меня по руке и вышел.

Ши осталась со мной. Я хотела спросить её о помолвке с Ев-Га, но она опередила меня:

— Когда мне рассказали, что случилось, я поверить не могла. Вы, конечно, не были идеальной парой. Но я не могла представить себе такую ревность даже в самых страшных снах.

Ты бы видела, как страдал Ане. Когда тебя оперировали, он сидел под дверью и молился. А когда старик вышел и сказал, что теперь все будет хорошо, он расплакался и целые сутки просидел возле тебя, пока его не сморил сон. Он вообще никого к тебе не подпускал.

Ев-Ган и Пату лично охраняют Ранх-ба. Он каждый день умоляет сказать, как твое здоровье. Хоть и не велено, но я говорю. Смотреть на то, как он мучается выше моих сил.

— Я знаю, как он страдает, — улыбнулась я, — Ши, обещай мне, что свое решение я оглашу сама. Не слушайте Ранх-ба, чтобы он не говорил. Мое слово закон. Обещай мне это. На иных условиях, я отказываюсь ото всего, и как только я оправлюсь, то уйду из города вместе с Ранх-ба.

— Как это? — изумилась подруга.

— Как в древней книге: Не судите да не судимы будете, — с улыбкой завершила я.

— Что-то ты нехорошее придумала, — тревожно, но все же улыбкой возразила мне Ши.

— Мне мое решение по нраву.

Ши ничего мне не ответила.

Привели Ранх-ба. Ев-Ган усадил его и встал сзади.

— Здравствуйте, — обратилась я к вошедшим.

Все молчали.

Ши встала и увлекла за собой непонимающего Ев-Га.

Несколько минут мы сидели молча. Я смотрела на него, он сидел, опустив голову, не поднимая на меня взгляда.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Спасибо, хорошо.

Мы помолчали ещё немного.

— Чего ты ждешь? — спросил он.

— Жду, пока ты посмотришь мне в глаза.

— Жестокая, — ответил Ранх-ба, не поднимая головы.

— Ты трусишь? — откровенно удивилась я.

Он резко вскинулся и посмотрел на меня. По спине пробежали мурашки. Я еле сдержала крик, глаза его на секунду загорелись тем же огнем, что и той ночью.

Я улыбнулась, совладав с собой. Ранх-ба был удивлен.

— Я прошу для себя смерти.

— Они не посмеют убить тебя.

— Тогда прошу заключить меня в комнату без дверей и окон, чтобы я умер от голода.

— Здесь нет таких комнат. Я прощаю тебя, — через недолгую паузу сказала я, — я требую, чтобы ты навсегда забыл ту ночь.

Ранх-ба был очень удивлен, в его глазах светилась радость. Но она вдруг сменилась отчаянием.

— Ты не в себе, милая. Я готов был убить тебя, и убил бы. Я слышал все.

Как он принес тебе шаль, как выговорили о звездах, я видел, как он целовал тебя. Тогда-то я и вынул нож, который всегда ношу у сердца. Я слышал каждое ваше слово, и оно больно ранило меня.

Глаза мои не видели ничего, кроме тьмы. Он ушел, а я встал с постели, хоть мне и трудно было это сделать. Я подошел к тебе. Я смотрел на твое лицо, на эту шаль, на улыбку. Руки мои дрожали, меня бросало то в жар, то в холод. В висках билось отчаяние то того, что ты не моя больше, что ты не любишь меня. Клинок, который я сжимал, давал мне силы.

Ты открыла глаза: невинный чистый ангел, не видевший ни порока, ни зла. Я готов был этому поверить, готов был поверить, что все, что я слышал и видел, мне приснилось. Но в твоих глаза мелькнул Он. Я хотел убить его. Я хотел, чтобы Он чувствовал ту же боль, что и я. Этой болью я хотел заглушить свои муки, — голос Ранх-ба сорвался и он замолчал.

Меня поразило, насколько сильно было его волнение, и как долго и хорошо он его скрывал, с каким достоинством говорил всю эту речь.

— ты просишь наказания? — спросила я.

Он кивнул, судорога вцепилась в его горло мертвой хваткой.

— Ты не виновен! За что ты просишь наказания?

Он вскинулся и простонал.

— Ты с ума сошла.

— Отнюдь. Во всем с самого начала была виновата только я сама. Я дала повод, ослабила внимание, я повела себя неосторожно. Мне так хотелось, чтобы у нас наконец-то все наладилось, я была так счастлива, что не понимала, что творю. Я вела себя непредусмотрительно, неосмотрительно, преступно, наконец, это моя ошибка, а не твоя.

Поморщившись от боли, я наклонилась к нему и взяла его руку. Он вздрогнул и порывисто сжал мою руку сильнее, чем нужно было.

— Я вынудила тебя на это. Твоя вина по сравнению с моей ничтожна. Твои чувства оказались сильнее тебя. Человек слаб, зачем судить его за слабость?

— Эта слабость чуть не стоила тебе жизни, — протестовал Ранх-ба.

— Со стороны все это выглядит нелепо. Мы перетягиваем вину на себя, как старое одеяло, — сказала я с улыбкой.

Ранх-ба побледнел, его качнуло.

— Что с тобой? — вскинулась я.

— Ты не до конца простила меня. Да и можно ли простить убийцу, пусть и неудавшегося? — сказал он.

— О чем ты? Я не понимаю, — ответила я, пытаясь поймать его блуждающий взгляд, — Я не раздумывая ни секунды, пойду за тобой. Я буду рядом, чтобы ни случилось. Я люблю тебя. Любовь может все простить, она может изменить все.

Он гладил мою руку и думал.

— Я предлагаю тебе солнце, и свободу. Все, что ты пожелаешь взять, будет твоим.

Я смотрела на него. Он был как-то надломлен, совсем бледен, у губ залегли складки страдальца, на лбу и щеках в морщинках не отразилось и половины его страдания. В шевелюре воронова крыла я заметила белые волоски. Мой Ранх-ба состарился за эту неделю, на несколько десятков лет, но это был мой Ранх-ба, которого я любила всегда.

— Позови конвой, — тихо сказал он.

— Что? — вскрикнула я. На секунду мне показалось, что я вижу его в последний раз.

— Позови конвой, — повторил он и поднял на меня глаза, — через неделю я приду, подумай хорошенько, и скажи мне свое решение тогда, а не сейчас.

— Тот нож у тебя с собой? — спросила я.

— Да.

Ранх-ба снял с шеи кинжал на суровой веревке.

— Зачем тебе? — спросил он.

Я взяла клинок и вложила его в руку Ранх-ба.

— Сожми его покрепче, — сказала я и поцеловала руку с кинжалом, — ничто не отнимет меня у тебя. Оставь мне его.

Ранх-ба нехотя отдал мне клинок.

— Ты точно хочешь конвой?

— Да.

— Мне кажется эта встреча последняя наша с тобой. Я чувствую, что ты не придешь через неделю, — у меня начиналась истерика.

— Вовсе нет, это не так.

— Тогда не уходи. Зачем это тебе. Останься здесь со мной, я умоляю тебя, — слезы лились по щекам потоками.

— Успокойся, все будет хорошо, — он вытирал мои слезы и улыбался.

Я цеплялась за него. В голове было мутно, жар накатывал откуда-то странной волной, я слабела с каждой секундой. Облик Ранх-ба растворялся, терялся во тьме, которая поглощала меня.

Я очнулась. Солнце клонилось к закату. Лучи его холодно лежали не полу. За стеклом желтели листья. Мне вспомнилось лицо Ранх-ба, мне стало страшно, рядом со мной никого не было.

На столике возле меня лежал кинжал, тот самый, что Ранх-ба отдал мне тогда.

Я провела по нему рукой. Вспомнилась ночь, когда он пытался меня убить, в глазах стало темнеть. Я справилась с приступом и кое-как взяла себя в руки.

На лезвие ножа лег луч солнца, и он стал красноватым. Страх стал моим хозяином, и я стала звать хоть кого-нибудь.

Ко мне вошел Магистр. Он увидел мои слезы и встревожился, хотя поначалу и был рад, что я очнулась.

— Что с Ранх-ба? — спросила я.

Магистр сел на краешек моей постели и молчал.

— Что с ним? — стала волноваться я.

Ане не мог долго мучить меня и тихо сказал.

— Он умер.

— Это правда, — застывшим голосом спросила я, но не у Магистра, а скорее у солнца.

Я с трудом отвернулась к стене.

Ане гладил мои волосы, приговаривая:

— Плачь, милая, плачь. Это облегчит твои страдания.

Сколько так прошло времени, я не знаю. Может ночь, может несколько суток. Я забывалась сном и просыпалась. И во сне, и наяву, я не переставала горевать.

Наконец, на какое-то время я забылась сном без снов. Когда я очнулась, то в окна входил рассвет.

Магистр все так же сидел подле меня, его лицо выражало сильное страдание.

— Помоги мне подняться, — хрипела я. Раны болели нестерпимо.

Он помог мне сесть.

— Как это произошло? — шепотом спросила я.

— Тебе резко стало плохо. Он уложил тебя, и сам позвал пату и Ев-Га. Они препроводили его в комнату, где он был заключен. Ты долго не могла прийти в себя, а за день до того, как ты проснулась, он попросил бриться. Случайно или намеренно, но он порезал себе горло, спасти его не удалось.

И вернуть к жизни тоже, к сожалению. Его похоронили со всеми воинскими почестями, как хоронят у нас героев.

Я закрыла лицо руками.

Магистр обнял меня.

— Не стоит, — холодно сказала я. Во мне созрела какая-то мысль, сила зрела во мне, я знала, как исправить все свои ошибки, — с этого дня, я прошу дать мне маленький домик на окраине города. Я, если это, возможно, буду учить детей тому, что знаю о природе сама. И в течение двадцати лет я буду носить по нему траур, ни один мужчина не коснется меня.

Магистр был раздавлен, в его глаза стояли слезы:

— Пату скоро взойдет на трон, моя пора кончилась, я стану обычным человеком и проведу остаток жизни по своему усмотрению. Я поселюсь в соседнем с тобою доме. И все двадцать лет, что ты будешь носить траур, я буду ждать тебя.

Слова его ускользали от меня.

— Я буду ждать, — тихо сказал он, — клянусь.