Работник

Глава 2

Был прелестный летний день. Люди шли в поле посмотреть на урожай. Вслед за другими собрался и домохозяин Петрач. Он хотел было уже одеть сюртук, как вдруг в комнату вошёл Мефодий.

Гость был немаловажный, так как Петрач хорошо понимал, какое благодеяние оказал его сыну соседский работник тем, что обучил его довольно правильно соединять буквы и писать их.

Петрач был человеком самолюбивым, и ему было досадно, что его сын вынужден оставаться неучем. Поэтому посещение Мефодия было для него приятно. Петрач знал, что гость пришёл к сыну, но он давно уже сам хотел потолковать с ним. Он предложил ему место и сел с ним рядом.

— Самко сейчас придёт. Он вышел немного пройтись, но ты ведь сам знаешь, как много ему надо времени, чтобы вернуться домой.

— Хорошо и так, — улыбнулся Мефодий. — Я рад, что я встретил вас, сосед, и что сына вашего пока нет дома. Мне давно хочется сказать вам нечто очень важное.

Петрач удивился: что бы такое мог ему сказать Мефодий?

— Думали ли вы когда-нибудь о том, что будет дальше с вашим единственным сыном?

— Будет нищим! — сказал Петрач жёстко. — В чём я виноват? Свою часть он, конечно, получит, но что он будет с ней делать? Крестьянин из него не выйдет никоим образом...

— То же думаю и я. Я слышал недавно, что вы собираетесь принять зятя к себе в дом. Пока родители живы, Самко будет жить неплохо. Но когда вас не станет, что тогда? Он будет зависеть от милости или немилости других, а он ведь ваш единственный и первородный сын!

— К чему ты говоришь мне это? — сказал Петрач и опустил голову. — Я со скорбью смотрю на его будущее... Зачем он родился на свет?

— Это зависело не от его желания, — возразил тотчас парень. — И вы, дорогой сосед, как отец не должны так говорить. Если Господь дал вашему сыну жизнь. Он наметил для него и цель жизни, и вы также обязаны заботиться о нём.

— Тебе хорошо говорить, когда ты здоров, но как с ним быть?

— Если вы хотите что-нибудь сделать для вашего сына, я могу дать хороший совет.

— Ещё бы не хотеть! — воскликнул старик и взял Мефодия за руку.

— Вы живёте на главной улице. Народ из волостного правления проходит здесь мимо. Пристройте ему подле вашего жилья помещение и откройте там для него торговлю. Он станет продавать сало, муку и тому подобные товары. Вы часто бываете в городе и можете оттуда привозить ему всё, что понадобится. Затратя таким образом сотню-другую гульденов, вы верно обеспечите вашему сыну будущность. И пока вы будете живы, он будет содержаться на ваших хлебах, вы будете заботиться о нём. Впоследствии, когда он станет здоровым и видным мужчиной, он сможет даже жениться. За него любая порядочная девушка охотно пойдёт.

С Божьей помощью я уже научил Самко читать, — продолжал Мефодий, в то время как Петрач только кивал головой и смотрел на него с крайним удивлением. — Я говорил насчет него со старым Давидом, который согласен обучить его арифметике и дать нужные сведения о торговле. Вы ведь знаете, что в торговле никто не сравнится с евреем. Обсудите всё это, о чём мы с вами говорили с женой, а я тем временем с вашим сыном пойду немного в лес.

И не успел Петрач оглянуться, как он уже остался в комнате один. Он взглянул в окно и увидел, что Мефодий, оживлённо разговаривая, вёл с собою Самко.

— Что же это он мне тут наговорил? — думал оставшийся старик. — И как он рассуждает? Что твоя книга! Подумать только! Так же удивительно, как и с засыпкой болота... Самко правильно сказал, что Мефодий, должно быть, много ездил по белу свету и многое видел. Он в самом деле прав.

И я сам был бы очень рад, если бы из моего молодца что-нибудь вышло.

Петрач позвал жену, которая тоже собиралась в поле поглядеть на урожай. На сегодня они уже решили оставить это дело, а занялись обсуждением, как лучше устроить сына. Мать прямо помолодела от радости, что из её любимца тоже может что-то выйти.

В то время, как эти двое сидели у себя и беседовали, в соседнем дубовом леску большим кругом сидели дети. Мефодий занимал их рассказами.

В деревне все дети хорошо знали Ондрачикова работника, потому что дети тотчас чувствуют, кто к ним добр, и тянутся к тому. И Мефодий, действительно, любил детвору. Он позади пригорка у себя на ручье выкопал широкое углубление, чтобы дети могли там купаться. Тут же устроил для них насыпь, чтобы удобнее было ловить рыбу. На пастбище всегда помогал пастушкам в затруднительных случаях. Весной, если у него вечерами случалось свободное время, он делал свистульки из ивовых прутьев, брызгалки и хлопушки из бузины, грохотушки из орехов. Карманы его всегда были полны этими детскими радостями, и он щедро одаривал ими детишек.

Поэтому они стаей бегали за парнем и, где бы он ни был, в деревне или в поле, всюду кричали вслед: «Дядя Мефодий! Дядя Мефодий!"

Частенько бывало, что хлеб и сыр, который хозяйка давала Мефодию в поле на ужин, съедался армией маленьких друзей.

Но высшею радостью детей было, если они, как и сегодня, могли собраться все около Мефодия, усесться у его ног и слушать.

— Так, как дядя Мефодий, никто на свете не умеет рассказывать, — это было общее мнение детей.

Вот и сейчас: овцы и коровы паслись на соседней лужайке, а дети смирнёхонько сидели и ждали рассказа.

Один мальчик держал в руке найденную им мёртвую молодую ласточку.

— Ласточка?! — увидел Мефодий птичку, думая, что бы детям рассказать.

— Хотите, я вам расскажу про ласточек?

— Да, да, про ласточек! Про ласточек, дядя Мефодий!

— Так слушайте. Вот как ласточки прилетели к нам. Далеко-далеко, в стране, где на Рождество зеленеют деревья и созревают плоды, где растут чудные цветы, каких мы и не знаем, но где во множестве водятся также змеи, от которых охватывает ужас, там, в этой далёкой Африке, наши ласточки устроили собрание.

Это было удивительное собрание. Рано утром все ласточки выкупались в чистой воде, оправили свои пернатые наряды, и теперь каждая выглядела, словно нарядная барышня: чёрные волосы были гладко причёсаны, маленькие чёрные тельца казались бархатными, глазки были чёрненькие, на груди тёмный жилет, затем белые рукавчики и платье с длинным шлейфом, как у придворной дамы.

В Африку ласточки летели со всех сторон, летели сотнями, тысячами. И когда все собрались, начали собрание. Начали пением и молитвой. Вы удивляетесь? Не верите, что птички молились? А почему бы и нет? Они тоже, как и люди, чувствуют радость и горе и тоже нуждаются в помощи Творца. Я, по крайней мере, убеждён, что ласточки своим пением творили Богу молитву.

Итак, они начали с молитвы. Потом все смолкли, и им было объявлено, что пришло время покинуть Африку и возвращаться на свою старую родину. Нужно было только сообща назначить, в какой день и час начать полет, и точно определить правила, как вести себя во время путешествия.

Ласточки единогласно выбрали из своей среды самую старшую как главную советницу и затем внимательно стали слушать её.

— Завтра утром, с рассветом, вы обязаны все явиться на место ежегодных наших сборищ перед полётом. Кто опоздает — останется в Африке. Оттуда мы полетим сначала над чудными краями, пока не увидим большой воды — море.

Помните же, что мы все обязаны лететь вместе, потому что тому, кто останется позади, грозит опасность — хищные птицы. Хищники перед большими стаями испытывают страх, а отдельную пичужку они непременно растерзают.

И пока мы будем пролетать над сухой землёю, вы должны строго соблюдать правило: часто и подолгу отдыхать. И ещё: если около вас будет много мошек, вы не должны объедаться ими, иначе будет тяжело лететь.

У моря снова устроим собрание и затем всецело отдадимся в руки нашего Творца: путь, предстоящий далее, опасен. Вы не увидите ничего, кроме воды. Вода, вода и ничего Другого. Нет ни местечка, где можно было бы отдохнуть. Помощь и сила могут быть только от одного Бога. Поэтому через море смогут перелететь лишь те ласточки, которые будут строго следовать данным нам повелениям Божьим и молиться. Будем же молиться. С молитвой начнём наш путь и с молитвой же его продолжим.

Все соединились в молитвенном пении, и собрание было закончено.

На другой день берег большой и красивой реки был совсем чёрен. Сначала прилетела сюда сотня ласточек, потом тысяча, пять тысяч, десять тысяч, сто тысяч и, наконец, столько, что уже невозможно было их сосчитать.

По этому лагерю пернатых там и здесь носились старые с проседью ласточки и поддерживали порядок: они были избраны вожаками. Некоторые ласточки-вожаки были совершенно белы. Так белы и чисты, будто пыль земли никогда не касалась их. Они призывали всех к молитве и к послушанию перед Богом, общим и любящим Отцом.

В стаях было множество птенцов-ласточек, которые резвились, словно маленькие дети. Они мерили свои крылья и пробовали, могут ли они хорошо летать. Им думалось, что перелететь через море — сущий пустяк. Они знакомились друг с другом, задорно начинали между собою драки.

— Оставьте это! — унимала их старая ласточка-вожак. — Вы не должны ни с кем драться, вести борьбу клювом и когтями: вас будет охранять Сам Бог. Ваша забота — молиться, верить и лететь. Если вы станете вести войну с каждой хищной птицей, вы никогда не достигнете цели.

Другие молодые ласточки были заняты своим делом. Они, словно маленькие девочки или легкомысленные девушки, без умолку болтали о том, какое на ком платье, кто лучше причёсан, чей шлейф длиннее.

Мудрая ласточка прилетела и к ним:

— Думайте о Боге, о предстоящем далёком пути. Красота не спасёт вас от гибели. Коли случится с которой в море беда, погибнет вместе с красотою.

Старые ласточки собирали молодых и приводили их в порядок, особенно задорных драчунов, которые были совсем растрёпаны. Затем все пропели молитву, и из несметных тысяч маленьких грудок вырвалось:

— Прощай, Африка! Всего хорошего! Прощай!

Солнце скрылось за тучами пернатых, и люди, бросив работу, смотрели на птиц, говоря:

— Ласточки домой летят.

Да, это был приятный путь. Внизу простирались необычайной красоты леса, реки, поля, луга, деревни. Согласно указанию вожаков, путники часто и долго отдыхали, и благодаря этому почти ни одна ласточка не чувствовала усталости.

Наконец вдали показалось море.

— Остановиться! — послышался приказ. Многие хотели было, не останавливаясь, лететь дальше, но вожаки не допустили этого: крылья требовали отдыха и нуждались в подкреплении молитвой.

Вожаки осматривали и опрашивали свою стаю. У кого был хоть маленький ушиб, или слегка помятое крыло, или какая-нибудь болезнь, должны были заявить об этом. Остальные будут их ждать, пока они не поправятся.

Одни заявили о своих недугах; другие, не обратив внимания на пустяки, промолчали, хотя в дороге и пустяк мог кончиться плохо. Иные ласточки были в другом непослушны: когда они видели вокруг себя много мошкары, они не могли удержаться и хватали одну мошку за другой.

Предостережение мудрых ласточек, что только те будут в состоянии перелететь через море, кто может обуздать себя и свои желания, не помогало: оно влетало у них в одно ухо и в другое вылетало.

За те немногие дни, что они отдыхали на берегу моря, похотливые ласточки так растол, стели и обленились, что, где бы они ни садились, они тотчас засыпали, а если они ещё не дремали, то непременно косились на мошкару. На самых людных молитвенных собраниях они спали, и даже когда все пели, голосов их не было слышно, а если они и пели с другими, то все их мольбы касались только мошкары.

— Итак, во имя нашего Творца, летим дальше! — пронеслось по стае. И тысячи голосов снова закричали:

— Прощай, Африка! Храни тебя Бог! Прощай! Мы летим за море домой!

— До-о-мо-о-ой! — раскатилось эхо.

И вот, те глупыши, которые ещё недавно на собрании у реки думали, что море — пустяк, скоро убедились в том, что море большое. Они долго летели и нигде не видели ничего, кроме воды без конца и края.

Ноги и крылышки уставали, головки начинали опускаться, глаза искали, ах, как жадно они искали места для отдыха, но вожаки кричали только одно:

— Лететь, лететь!

Те, которые на берегу промолчали про свои ушибы и помятые крылья, падали теперь одна за другой в глубокую воду. Если, случалось, падала здоровая ласточка, вода короткое время несла её, а потом птица подымалась и летела с новою силою. Слабые же не могли вспорхнуть, они погружались в воду и тонули.

Те же, которые съели много мошек, стали отставать, сначала немного, а потом всё более и более. Силы изменяли им.

— Подождите нас! Подождите! — кричали и молили они.

Тщетно. Ответ вожаков был один:

— Лететь, лететь!

Иначе нельзя было, так как Бог каждой разумной птице дал столько силы в её крылья, сколько было нужно для полёта через море. С каждой новой минутой сил становилось меньше, и птицы не могли задерживаться и ждать.

Несчастные, непослушные существа! Там, на берегу, они не были в силах противостоять своей похоти и теперь оказались слишком тяжёлыми для полёта, а следствием излишества было то, что тела их погибали в море.

Вдобавок ещё разразилась гроза, пошёл дождь, началась буря.

Ласточки сотнями падали в море. Более лёгкие и сильные спаслись, a слабые погибли все. За свое непослушание они — погибли в страшной морской глубине. И не увидели они больше ни своей родины, ни своих гнёзд.

Когда ласточкам стало уже совсем тяжело, они вдали увидели корабль, и все кинулись туда. О, что это была за радость! Матросы, правда, этим гостям не были рады, но пассажиры, которые были на корабле, пришли в восторг от милого щебетанья и передавали через ласточек привет на родину.

Не все смогли одновременно поместиться на реях, поэтому они отдыхали по очереди.

Скоро засверкала новая гроза, и ласточкам казалось, что всё пропало, все они погибнут.

— Нет, мы уцелеем! — кричали мудрые вожаки. — Верьте и молитесь: Господь нас подкрепит!

Тут вдруг ласточки, которые летели впереди, закричали:

— Земля! Земля!

И вся птичья стая возликовала. Птицы напрягли свои последние силы. Но Берега достигли только те, которые до самого последнего момента верили в помощь свыше. Те же, что потеряли надежду, падали и погибали даже у самого берега Европы.

Когда они немного отдохнули и пришли в себя, они опять собрались вместе. Начали они с молитвы и ликующей песни благодарения милостивому Творцу за ниспосланное благословение. До сих пор они летели все вместе, теперь настало время разлуки. Каждая ласточка должна была направиться к месту своего рождения.

В стае были ласточки из Англии, из Франции, Германии, России, Австрии,

Венгрии и других стран. Сначала разделились по странам, потом по областям и, наконец, по городам и селеньям.

Перед разлукой все ласточки поблагодарили своих вожаков, затем, простившись, каждая стая полетела в свою сторону. На лету они кричали одна другой:

— Куда вы?

— Мы в Петербург!

— А мы в Москву!

— А куда вы летите?

— В Рим!

— В Вологду!

— В Париж!

— Летите с Богом! Счастливого пути! Летите!

Так летели ласточки из Африки через Широкое море, каждая в свой край, в свой город, в своё селение, каждая в своё родное гнездо. Они прилетели и в нашу деревню, под наши крыши. Прилетели с громким ликованьем, на что мы также с радостью отвечали:

— Ах, ласточки прилетели! Скоро, значит, лето.

— Вот так, дети, ласточки возвратились домой, — закончил Мефодий. — Так же ли и вы будете возвращаться домой? Или, быть может, вы думаете, что вы уже дома и что вы останетесь здесь на веки веков?

— О нет, — возразили дети постарше, — мы ведь все должны умереть!

— А что будет потом?

— Потом в могилу! — закричали одни.

— На небо! — сказали другие.

— Да, на небо, на нашу родину. Но как вы думаете: попадёте ли вы непременно на небо? Что делали ласточки для этого?

— Они молились, творили волю Божью.

— Не ели много мошек, — сказал один малыш.

— Так смотрите же: если кто хочет вернуться на горнюю родину, тот должен исполнять не свои желания, а волю Божию и не делать того, что запрещено Богом. Мы ведь живём не для служения себе, а для служения Божьему делу на земле. Скажите мне евангельский стих, которому я вас учил!

— «Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20:28), и ещё: «Сын Человеческий пришёл взыскать и спасти погибшее» (Лк. 19:10).

— Знаете ли вы, Кто этот Сын Человеческий? — спросил Мефодий.

— Да, это Господь Иисус! — закричали дети.

— И кого Он пришёл спасти?

— Нас!

— Да, нас! Тебя, меня, твоих близких, наших врагов, всё человечество.

Он пришёл, как я уже сказал, чтобы умереть на кресте за все наши прегрешения. И кто следует за Иисусом Христом в своей жизни, старается думать, чувствовать и поступать так, как тому учил Спаситель, тот получает спасение и не будет больше страдать за свои грехи. Это — великая радость. Каждый верующий стремится на небо, как на свою родину, в своё родное гнездо. А теперь идите: ваш скот уже волнуется. И не забывайте, каким образом ласточки из далёкой страны вернулись к себе на родину. Берегите себя и запомните хорошенько, что им пришлось преодолеть далёкий путь, который смогли осилить только благоразумные птицы. Прочие же, что легко смотрели на предстоящий перелёт или совсем о нём не думали, утонули в море.

Дети один за другим побежали на лужайку к своему стаду, а Мефодий и Самко остались одни, погружённые в глубокую думу.

— Слушай, Мефодий, — сказал вдруг Самко, — это замечательная история про ласточек! Ведь если это картина нашего возвращения домой, на небо, то выходит, что все мы здесь, в нашем селении Градове, никогда не были на настоящей дороге.

— Ты так думаешь? А почему? — и радостная улыбка пробежала по лицу Мефодия.

— Да потому, что ласточки всё начинали с благословения Божия и готовились молитвой к своему отлёту, а мы в нашей «Африке» живём так, как будто мы действительно останемся здесь навеки. Мы ничего не начинаем и не кончаем молитвой. Да молитва к нашим делам, пожалуй, совсем и не подходит: совсем другую жизнь мы ведём.

— А какая тому причина? Разве Господь к нам менее благ, чем к маленьким птичкам? Разве Он не заслуживает того, чтобы мы Его ценили?

Разве Он бессилен помочь нам в наших праведных нуждах?

— Мы не думаем о Нём. Живём, как кроты, в потёмках и не вспоминаем о свете.

— Знаешь что, Самко? Ласточки перед своим полётом на родину устраивали общую молитву. Ждать здесь у нас в Градове того, чтобы вся наша деревня собралась вместе в общей молитве отдаться Богу и просить Его дать нам силы для вечного спасения души, чтобы переправиться «через море на берег», — это, я согласен, сейчас было бы, пожалуй, преждевременно. Но скажи пожалуйста: если этого ни разу не делала вся деревня сообща, то разве мы, например, с тобой вдвоём не могли бы это начать вот тут, сейчас же?

— Здесь? Сейчас? Я думаю, что молиться следует в храме.

— Мы с тобой сейчас именно в храме. В храме, созданном не руками людей, а Самим Богом. Бог везде, на всяком месте, и весь мир есть Его чудный храм. Думал ли ты об этом?..

— Да, это правда, но я не могу сейчас молиться! Я не знаю, о чём и как молиться.

— Стыдись! Не знаешь, что Богу сказать? Дома с отцом и с матерью ты же говоришь? И у тебя есть что им сказать. Тебе было бы скучно, тяжело, если бы ты день-два промолчал с ними. Как же у тебя нет слов, нет мыслей для твоего Небесного Отца? Посмотри вокруг себя! Загляни вглубь себя! Всё, что в тебе есть доброго, хорошего, Он тебе дал. Кто тебя в силах исправить, очистить, исцелить от всего плохого, уродливого, грязного? Чего тебе не хватает для полёта через море жизни домой, на небо? Кто тебе может дать силы для этого? Бог — всегда Бог и всюду Бог, общий наш Небесный Отец. И тебе не о чём с Ним говорить? Ты не знаешь, как молиться? Неужели тебе не нужны указания пути на небо? Неужели тебе не нужны силы для устройства жизни праведной, радостной, настоящей, Божьей? Неужели, наконец, ты не чувствуешь своего внутреннего безобразия, не отыщешь своей скверны души и тебе не хочется плакать об этом, каяться и просить прощения?

Самко молчал. Лицо его было задумчиво, глаза стали глубокими: в голове шла напряжённая работа...

Домой из лесу друзья вернулись довольно поздно. Погружённый в свои думы, Самко не заметил, как изменились его родители: как радостна была мать и как необычно ласков был с ним отец. Он сел на крыльцо своего дома, смотрел на гнездо ласточки над сенями, на вылетающих и влетающих туда птичек, и в его ушах звенело: «Ласточки вернулись домой!.."

— Ах, — вздохнул он, — это было каждый год, и я не понимал, что

Господь посылает мне в каждой птичке животворное напоминание, что и мне также придётся возвращаться в родное гнездо в доме Небесного Отца и что к этому путешествию следует тщательно готовиться!

— Путь человека к Богу далёкий и людьми страшно запутанный! — говорил ему Мефодий в лесу на прощанье. — Нужна прежде всего Божья путеводная карта. Карта эта — Слово Божье, учение Иисуса Христа. Изучай эту карту! Разбирай слово за словом, мысль за мыслью и в этом направлении иди сам и веди, зови за собой других!

Самко вспомнил эти слова Мефодия и подумал: «Это правильно: так только и можно в нашей жизни выбраться на верную дорогу; беда лишь, что я ничего не знаю, с трудом разбираю буквы. Буду сначала сам изучать

Божью карту, Слово Божие, а когда хорошо пойму, тогда и другим разъясню».