Часть восьмая Кто сгорел в огне

Глава первая Пламя начинает жечь падишаха

Итак, падишах попал в весьма затруднительное положение. Вскоре после того как все его войска вошли в ущелье, наступил вечер. Авангард еще не дошел до другого конца ущелья. Никому не было известно, где оно кончается.

Вечером узкое ущелье окутала густая тьма. У моголов не было с собой достаточно факелов, чтобы осветить путь для всего войска. Свет был только у падишаха и его жен, все остальное было погружено во мрак. Неровная горная тропа была усеяна грудами камней. Лошади спотыкались. Кони падали на землю вместе с всадниками. Несколько воинов было задавлено насмерть, другие получили увечья. Крупные осколки камней впивались в ноги слонам, слоны вышли из повиновения и стали метаться по ущелью. Свалившиеся с коней всадницы, очутившись под ногами лошадей и слонов, подняли отчаянный крик. Израненные ноги носильщиков паланкинов кровоточили. Пехота была не в силах двигаться вперед, солдаты изнемогали от ходьбы по скользким скалам и грудам камней. Наконец Аурангзеб разрешил войскам остановиться и разбить лагерь.

Однако в ущелье не было достаточно места для лагеря. С большим трудом удалось найти площадку для шатров падишаха и его жен. Остальные остались на ночлег там, где стояли. Всадники — в седлах, ехавшие на слонах — в башенках, пехотинцам пришлось провести ночь стоя. Лишь некоторые с трудом пристроились сидеть у подножья скал. Склоны ущелья были неприступны. Большинство солдат не смогло даже присесть.

Но самым большим несчастьем была нехватка продовольствия. Все съестные припасы достались раджпутам. В ущелье не было травы для коней, не говоря уже о пище для людей. После дневных трудов никто ничего не ел, в том числе сам падишах и его жены. Положение могольских войск было тяжелым.

Тем временем падишаху сообщили о похищении Удипури и Зеб-ун-нисы. Он вспыхнул от гнева. Он перебил бы всех своих воинов, если бы это было в его силах. Аурангзеб зарычал, как рычит лев, который видит, что его львицу посадили в клетку.

Глубокой ночью шум лагеря несколько утих, и часовые услышали, что где-то далеко в горах с грохотом рушатся деревья. Не поняв истинной причины этого шума, они решили, что это забавляются злые духи, и никому об этом не сказали.

Глава вторая Пламя жжет падишаха все мучительней

Наутро Аурангзеб приказал войскам выступать. Громадное войско — чатурангини{87} с артиллерией в придачу — быстро двинулось к выходу из ущелья. Всех томили голод и жажда — в надежде найти при выходе из ущелья еду и воду воины поломали ряды и бросились вперед. Аурангзеб подогревал себя огнем собственного гнева, мечтая, как он освободит Удипури и Зеб-ун-нису и обратит Удайпур в пепел. Он потерял самообладание. Могольские воины добежали до выхода из ущелья и увидели, что их ожидает гибель. Выход был заперт. Ночью раджпуты срубили вековые деревья по склонам гор и свалили их в ущелье. Образовавшийся лесной завал наглухо закрыл выход. Здесь не смог бы пролезть и шакал, не говоря уже о слонах, конях или пехоте.

По могольской армии пронесся стон — даже каменное сердце Аурангзеба дрогнуло, когда он услышал плач женщин.

Команда по расчистке пути обычно находилась впереди, но поскольку армии пришлось войти в ущелье в обратном порядке, она оказалась позади. Прежде всего Аурангзеб приказал вывести команду вперед. Но на это требовалось время. Если ждать прихода саперов, возможно, придется попоститься еще один день. Аурангзеб приказал, чтобы пехотинцы и все, кто может, взобрались на завал и принялись растаскивать деревья. В помощь им он выделил слонов. К завалу были посланы тысячи солдат и сотни слонов.

Но стоило им собраться у подножья завала, как с горных вершин на них посыпались крупные камни подобно граду, который бывает во время бури в месяце фальгун{88}. Камни дробили пехотинцам руки, ноги, головы, бока, грудь; некоторые были раздавлены в лепешку. Камни пробивали слонам головы, ломали им бивни, перебивали хребты, ребра. Слоны с громким ревом бросились в бегство, топча солдат, напугав и расстроив всю армию Аурангзеба. Подняв глаза, все в страхе увидели, что в горах рядами, как муравьи, выстроились тысячи раджпутских воинов. Уцелевшие от каменного града погибли от раджпутских пуль. Воины Аурангзеба не смогли продержаться перед завалом и минуты.

Узнав о неудаче, Аурангзеб гневно набросился на своих военачальников и снова приказал расчистить завал. С криками «Дин! Дин!» моголы снова побежали к завалу, и снова град пуль и камней поверг их на землю, как ураганный ветер сгибает сахарный тростник. Моголы много раз шли на штурм, но им так и не удалось разобрать завал.

Тогда отчаявшийся Аурангзеб приказал войскам повернуть назад. Солдаты были измучены голодом и жаждой, сам Аурангзеб и его жены впервые в жизни испытывали подобные муки. Но другого выхода не было — на отвесные скалы не взберешься. Ничего не поделаешь — приходилось возвращаться.

После полудня Аурангзеб со своими войсками приблизился к тому месту, где они вошли в ущелье, и увидел, что сама смерть ждет его прихода. Вход в ущелье тоже был завален непреодолимой горой вековых деревьев. А в горах по-прежнему в стройном порядке стояли раджпутские войска.

Необходимо было найти какой-нибудь выход, иначе войска ожидала неизбежная гибель. Призвав к себе всех своих военачальников, Аурангзеб лестью, просьбами, словами ободрения и угрозами уговорил их пойти на все для того, чтобы расчистить путь. Военачальники со своими солдатами бросились на штурм завала. На этот раз им было легче, потому что теперь саперная команда находилась впереди. Презирая смерть, моголы принялись рубить и растаскивать деревья. Но это продолжалось недолго. Их затопил железный и каменный дождь, подобно тому как ливень в месяце бхадро{89} заливает рисовые поля.

Но несчастья на этом не кончились, по другую сторону завала, у подножия горы стоял лагерь Радж Сингха. Предусмотрев возвращение моголов, он поставил пушки перед выходом из ущелья.

Грянул залп. Пробив сваленные деревья, ядра Радж Сингха понеслись на моголов, повергая на землю слонов, коней, воинов, военачальников. Могольское войско бросилось назад, в ущелье, притаилось там, как змея, которая, в страхе перед огнем, сворачивается кольцом и прячется среди камней. Падишах снял с головы усыпанный алмазами белый тюрбан и, отбросив его в сторону, склонил колени и посыпал волосы пеплом. Делийский падишах вместе со своими войсками попался в ловушку раджпутов. Жизнь его была бы на некоторое время спасена, если бы у него был хотя бы мышиный запас продовольствия.

И тогда, вспомнив о спасительнице — маленькой раджпутской женщине, повелитель Индии выпустил на волю ее голубя.

Глава третья Огонь начинает припекать Удипури

Доставив куда следовало Удипури и Зеб-ун-нису, Нирмал пришла к махарани Чанчал-кумари и совершила пронам. Выслушав ее подробный рассказ, Чанчал-кумари послала за Удипури. Когда та явилась, Чанчал-кумари усадила ее, а сама встала в знак почтения. Удипури вошла к ней с видом печальным и смиренным, но, увидев, что Чанчал-кумари к ней почтительна, решила, что жалкая индусская девчонка заискивает перед ней.

— Вы ищете смерти от рук моголов? — спросила она.

— Мы не ищем смерти от их рук, — усмехнулась Чанчал-кумари. — Падишах пришел сюда в надежде подарить нам смерть. Он забыл, что мы, индусы, не принимаем даров от иноверцев.

— Феодалы Удайпура из поколения в поколение принимали дар смерти от мусульман, — презрительно заметила Удипури. — Не только от султана Алауддина, предки Радж Сингха принимали этот дар от могольского падишаха Акбара и от его внука.

— Госпожа, — воскликнула Чанчал-кумари. — Вы забываете, что мы принимали смерть не как дар, а в долг. Этот долг Акбару заплатил Пратап Сингх. А мы собираемся расплатиться с вашим мужем. Я позвала вас, чтобы уплатить первую долю. Мой кальян погас. Будьте добры, набейте мне трубку.

— Если бы жена падишаха по достоинству оценила ту любезность, которую проявила по отношению к ней Чанчал-кумари, то ей, возможно, не пришлось бы испытать подобное унижение. Но своими дерзкими словами она уязвила гордость вспыльчивой Чанчал-кумари, и ей пришлось пожинать плоды собственного поведения. Когда она услышала приказание набить трубку, ей вспомнилось письмо Чанчал-кумари, она похолодела, но ответила с привычным высокомерием:

— Жены падишаха не набивают трубок!

— Ты не набивала трубок, когда была женой падишаха, — возразила Чанчал-кумари, — но теперь ты моя служанка, и ты набьешь мне трубку. Это мой приказ.

Удипури разрыдалась — не от горя, а от злости.

— Ты настолько дерзка, что смеешь приказывать жене падишаха Аламгира набивать трубку?! — воскликнула она.

— Я надеюсь, что завтра самому падишаху Аламгиру придется набивать трубку для махараны, — отвечала Чанчал-кумари. — Ты научишь его, если он не знает, как это делается. Поэтому овладей сначала сама этим искусством.

— Заставьте ее набить трубку, — приказала служанке Чанчал-кумари.

Удипури не двинулась с места.

— Подними трубку, — сказала ей служанка. Удипури продолжала сидеть. Служанка взяла ее за руку, чтобы заставить ее подняться. Дрожа от страха и досады, любимая жена шахиншаха поднялась, чтобы взять кальян. Но она не успела сделать и одного шага, как по всему ее телу пробежала дрожь, и она без чувств опустилась на каменный пол. Служанка еле успела ее поддержать.

По приказу Чанчал-кумари служанки отнесли Удипури в роскошный паланкин, в котором для нее было приготовлено великолепное ложе. Они стали хлопотать над ней. Вскоре к Удипури вернулось сознание. Чанчал-кумари приказала всем относиться к ней с должным почтением. Нирмал должна была позаботиться о том, чтобы за ней ухаживали не хуже, чем за самой Чанчал-кумари.

— Все будет исполнено, — сказала Нирмал. — Но этого ей будет недостаточно.

— Что же ей еще нужно?

— То, чего в столице не достанешь.

— Ах, вино? Если она попросит, дайте ей.

Удипури осталась довольна уходом. Но когда наступил определенный час, Удипури позвала Нирмал И взмолилась:

— Имли-бегум, прикажи принести вина.

— Сейчас, — сказала Нирмал и тайно сообщила о ее просьбе придворному медику. Тот послал лекарство, посоветовав влить его в шербет и дать под видом вина. Нирмал так и велела сделать. Удипури выпила этот напиток, и он ей очень понравился.

— Какое чудесное вино, — сказала она.

Вскоре Удипури опьянела и погрузилась в глубокий сон.

Глава четвертая Пламя начинает жечь Зеб-ун-нису

Зеб-ун-ниса пребывала в одиночестве. Ей прислуживали несколько служанок. Нирмал не раз приходила узнать, как она себя чувствует. Весть о несчастье, постигшем Удипури, дошла до Зеб-ун-нисы, и она задумалась о собственной судьбе.

Когда по зову Чанчал-кумари она появилась перед ней, ее лицо не выражало ни смирения, ни гордости. Но в душе она твердо решила, что ничем не унизит своего имени дочери падишаха Аламгира.

Чанчал-кумари встретила ее очень приветливо и, усадив на почетное место, завязала с ней непринужденную беседу. Зеб-ун-ниса так же вежливо ей отвечала. Никто из них ничем не проявил ненависти, которая их разделяла. После беседы Чанчал-кумари приказала окружить Зеб-ун-нису вниманием, соответствующим ее сану, и дала ей благовония и бетель.

— Махарани! — обратилась Зеб-ун-ниса, не подымаясь со своего места. — Могу ли я узнать, с какой Целью меня сюда привезли?

— Вам не говорили об этом? Вас привезли сюда по совету одного звездочета. Сегодня вы будете спать одна. Никто не причинит вам вреда — стражницы будут охранять вас. Звездочет предсказал, что сегодня ночью вам приснится необычайный сон. Прошу вас расскажите мне о нем, если предсказание сбудется.

Зеб-ун-ниса удалилась в глубоком раздумье. Благодаря заботам Нирмал пища, которую она вкушала, и ложе, на котором она почивала, были ничуть не хуже, чем в делийском гареме. Зеб-ун-ниса легла спать, но не могла заснуть. Исполняя приказание Чанчал-кумари, она осталась одна в своей спальне и не стала запирать двери. Зеб-ун-ниса боялась, что если она ослушается, Чанчал-кумари поступит с ней так же, как с Удипури. Но мысль, что ей придется в полном одиночестве провести всю ночь в незапертой спальне, тревожила ее. «Может быть, все это подстроено для того, чтобы тайно причинить мне какой-нибудь вред», — подумала она и решила, что будет бодрствовать всю ночь.

Однако она так измучилась за день, что, несмотря на это решение, сон мало-помалу стал одолевать ее. Человек, решивший не смыкать глаз, время от времени просыпается даже среди глубокого сна. Даже во власти сна он не забывает, что ему не следовало засыпать. Зеб-ун-ниса временами забывалась сном, но тут же вздрагивала и просыпалась. Просыпаясь, она вспоминала о своем положении. Дочь делийского падишаха — удайпурская пленница! Главная героиня на сцене могольской империи, полная луна на небе падишахской власти, самое прекрасное украшение Павлиньего трона, правая рука того, кто властвует повсюду от Кабула до Виджайпура и Голконды, сегодня в плену у дочери мелкого феодала; она попалась как мышь в мышеловку в горных ущельях Удайпура. Теперь она — грязная свинья в доме индусов, червь, оскверняющий своим прикосновением ноги индусских служанок! Не лучше ли смерть, чем такое положение? Конечно, лучше! Смерть, которой она наградила Мубарака, любимого, того, кто был для нее дороже жизни. То, что она дала Мубараку, — бесценно, достойна ли она такой смерти? Бедный Мубарак! Неужели его несравненная доблесть не устояла перед обыкновенным змеиным ядом? Неужели его прекрасное лицо посинело от укуса змеи? Неужели в Удайпуре нельзя отыскать змеи, которая покончила бы и с ней? Неужели женщина-змея не умрет от укуса настоящей змеи? Бедный Мубарак. О, если бы он появился сейчас перед ней со змеей, пусть бы ее ужалила эта змея!

С этими мыслями Зеб-ун-ниса открыла глаза, надеясь увидеть образ любимого. Перед ней стоял Мубарак во плоти и крови! Зеб-ун-ниса вскрикнула, снова закрыла глаза и потеряла сознание.

Глава пятая Масло в огонь. Пламя разгорелось.

На следующий день, когда Зеб-ун-ниса встала с постели, ее нельзя было узнать. Она и так была худой и бледной, прозрачной, как облако; с первого взгляда можно было понять, что с ней что-то произошло.

Зеб-ун-ниса выглядела как женщина, поднявшаяся на погребальный костер, не сгоревшая, но опаленная его жаром. Она таяла на глазах.

С большой неохотой одевшись, она немного поела, только из чувства приличия, и отправилась к Удипури. Та сидела одна, перед ней стоял образ святой Марии и распятие. Удипури давно не вспоминала о Христе и богородице. Она постоянно носила с собой эти символы христианства, но вспомнила о них только теперь, в дни несчастья. Эти символы появились, как появляется старый зонтик бедняка в дождливые дни. Из глаз Удипури непрерывным потоком струились слезы. Капля за каплей омывали ее щеки, которые были белее, чем молоко. Заб-ун-ниса никогда еще не видела Удипури такой красивой Обычно ее несравненную красоту искажало выражение гордости, чувственности, ревности. Сейчас слезы смыли с ее лица все, что его портило, и ее красота раскрылась во всей полноте.

Удипури рассказала Зеб-ун-нисе о своих злоключениях.

— Я была рабыней, — воскликнула она, — меня продали как рабыню! Почему я не осталась ею! Зачем мне на долю выпало богатство!..

Взглянув на Зеб-ун-нису, она спросила:

— Что с тобой? Что-нибудь случилось? Над тобой надругался неверный?

Зеб-ун-ниса испустила тяжелый вздох:

— Что может сделать неверный? То, что со мной случилось, совершил аллах.

— Все, что происходит, — сказала Удипури, — совершается по его воле. Но скажи мне все-таки, что с тобой?

— Сейчас я не могу говорить об этом. Скажу только на смертном ложе.

— О, пусть бог покарает раджпутов за их злодеяния!

— Раджпуты здесь ни при чем.

После этих слов Зеб-ун-ниса умолкла. Удипури тоже больше ничего не сказала. Наконец Зеб-ун-ниса поднялась, собираясь идти к Чанчал-кумари.

— Зачем ты идешь? Она звала тебя? — спросила Удипури.

— Нет.

— Тогда не ходи к ней, как просительница. Ты ведь дочь падишаха.

— Мне самой очень нужно с ней повидаться.

— Если увидишь ее, спроси, за сколько золотых эти разбойники согласятся отпустить нас на свободу?

— Спрошу.

Зеб-ун-ниса вышла. Она попросила у Чанчал-кумари разрешения повидаться с ней. Чанчал-кумари приняла ее так же, как и накануне, справилась о ее здоровье.

— Ну, как, — спросила она под конец, — вам хорошо спалось?

— Нет, — ответила Зеб-ун-ниса. — Я исполнила ваш приказ, но не смогла заснуть от страха.

— И вы ничего не видели во сне?

— Во сне ничего не видела. Но видела нечто наяву.

— Плохое или хорошее?

— Трудно сказать. Во всяком случае, не хорошее. Но в связи с этим у меня есть к вам просьба.

— Говорите.

— Могу ли я снова увидеть то, что я видела.

— Я смогу ответить на этот вопрос, только поговорив с астрологом. Дней через пять-шесть я пошлю к нему человека.

— А сегодня к нему нельзя послать?

— К чему такая поспешность, дочь падишаха?

— Я согласна стать вашей рабыней, если вы сейчас сможете показать мне то, что я так стремлюсь увидеть.

— Странно. Что же это такое было? Зеб-ун-ниса не ответила. В глазах ее блеснули слезы. Но слезы не тронули Чанчал-кумари.

— Подождите несколько дней, — сказала она. — Я подумаю.

Тогда Зеб-ун-ниса забыла о пропасти, разделяющей индусов и мусульман. Нарушив запрет, она коснулась ложа, на котором сидела Чанчал-кумари, и, рухнув к ее ногам, как сорванная лиана, прижалась к ним лицом и оросила своими слезами, как роса лепестки лотоса.

— Спасите меня! — взмолилась она. — Я погибаю.

Чанчал-кумари приподняла ее с пола и усадила рядом с собой. Она тоже забыла о том, что они принадлежат к разной вере.

— О дочь падишаха! — сказала она. — Ложитесь спать так же, как и вчера с открытой дверью. Ваше страстное желание непременно исполнится.

Удипури с нетерпением ожидала возвращения Зеб-ун-нисы. Однако Зеб-ун-ниса так и не зашла к ней. Отчаявшись, Удипури сама отправилась к Чанчал-кумари.

Когда они встретились, она спросила Чанчал-кумари, за сколько золотых та согласится их отпустить.

— Если падишах разрушит в Индии все мечети, — отвечала Чанчал-кумари, — в том числе и Джумма Масджид в Дели, привезет сюда Павлиний трон и согласится выплачивать нам ежегодную дань, то тогда я смогу вас отпустить.

Удипури вспыхнула от гнева.

— Удивительная дерзость у невежественной девчонки, — сказала она.

С этими словами Удипури встала и хотела выйти.

— Куда ты уходишь без разрешения? — усмехнувшись, остановила ее Чанчал-кумари. — Ты забыла, что ты служанка невежественной девчонки.

Затем она приказала одной из своих служанок представить Удипури женам махараны как новую служанку, которая была куплена у работорговца братом Аурангзеба Дарой.

Обливаясь слезами, Удипури вышла вместе со служанкой, которая повела показать женам Радж Сингха любимую жену Аурангзеба.

— Махарани! — сказала Нирмал Чанчал-кумари. — Ты забыла про самое главное? Для чего ты привезла сюда Удипури? Ты помнишь предсказание звездочета?

— Я не забыла, — улыбнулась Чанчал-кумари. — Просто в тот день мне не хотелось мучить бегум — она была такой жалкой. Но Удипури сама делает все для того, чтобы заставить меня забыть про жалость.

Глава шестая Дочь падишаха обратилась в пепел

Полночь, безмолвие, все погружено в сон. Дочь падишаха то лежала неподвижно, обливаясь слезами, то гневно металась, как тигрица, окруженная кольцом огня, то испуганно вздрагивала, как лань, пронзенная стрелой. Ночь была ненастная, то и дело налетали порывы сильного ветра, небо было затянуто тучами, горные вершины, видневшиеся через окно, окутаны тьмой. Только там, где находился лагерь раджпутов, сверкали многочисленные огоньки, напоминая то гроздья цветов в весенней роще, то брызги морской пены, то драгоценности на груди красавицы. Все остальное было погружено в глубокий мрак. Среди безмолвия, нарушаемого лишь свистом ветра, изредка раздавался зловещий стук, когда ружье падало из рук у задремавшего часового. Иногда гремел гром или стреляла пушка, и гулкое эхо катилось от вершины к вершине. В конюшнях дворца начинали тревожно ржать кони, в садах жалобно кричали испуганные олени.

«Это пушечный выстрел, — думала Зеб-ун-ниса, печально прислушиваясь к звукам ужасной ночи, — должно быть, это пушка моголов, другие пушки так не звучат. Наверно, выстрелила пушка моего отца — у него сотни таких пушек, — неужели среди них не найдется одной для моего сердца? Если бы я могла выжечь все горести огнем пушки, приложив грудь к ее жерлу! Вчера, восседая на слоне, я видела сотни тысяч воинов, слышала лязг бесчисленного оружия — почему я не попыталась с его помощью избавиться от своих мук? Я могла бы броситься слону под ноги, чтобы он раздавил меня. Почему я этого не сделала? Я так хочу умереть, почему я не могу решиться? И сейчас еще мое тело украшают многочисленные алмазы. Почему я не могу истолочь их в порошок и проглотить его, чтобы умереть? У меня в душе нет силы расстаться с жизнью.

В это время в открытую дверь ворвался сильный порыв ветра и задул все светильники. В наступившей темноте душу Зеб-ун-нисы охватил страх. «Почему я испугалась? — подумала она тут же. — Ведь я только что желала смерти! Чего бояться тому, кто мечтает умереть? Вчера я видела мертвеца и все же осталась в живых. Я знаю, что обязательно попаду в загробный мир. Но рая мне не видать. Я понимаю, что мне суждено попасть в ад, поэтому я так боюсь! До сих пор я ни во что не верила, не признавала ни ада, ни рая, не знала ни бога, ни веры. Знала одно только наслаждение. Аллах милосердный! Зачем ты наделил меня богатством? Оно отравило ядом мою жизнь. Поэтому я не признавала тебя. Я не знала, что в богатстве нет счастья, но ведь тебе-то это было известно! Зачем ты, зная все это, уготовил мне такое горе? Кому еще на долю выпало такое богатство, как мне? И кто так несчастен, как я?»

По ложу ползали муравьи или какие-то другие насекомые — ведь насекомым путь не заказан и на ложе, украшенное драгоценными камнями. Одно из них укусило Зеб-ун-нису. До сих пор даже бог любви мягко спускал тетиву, пронзая своими стрелами это нежное тело. От легкого укуса насекомого сразу выступила кровь. Зеб-ун-ниса застонала от боли. «Я плачу от укуса муравья, — мысленно усмехнувшись, подумала она. — Даже в минуту бескрайнего горя! Сама не могу вынести укуса муравья, а своего возлюбленного без колебания послала на мучительную смерть от укуса змеи! Мне нужен Мубарак или смерть от змеиного яда!»

Когда сердце человека сжимает отчаяние, когда человек долго сидит в одиночестве, погруженный в свои мучительные мысли, он часто, сам того не замечая, начинает говорить вслух. Так было и с Зеб-ун-нисой. Она словно закричала кому-то в эту ночь из окутанной мраком комнаты, заглушая своим голосом вой ветра:

— Мубарак или смерть от змеиного яда! Кто-то отозвался из тьмы:

— Так ты не умрешь, если обретешь Мубарака?

— Что это?! — Зеб-ун-ниса вскочила с постели как испуганная лань. — Что это? — воскликнула она. — Мне это не послышалось? Чей это голос?

— Чей? — отозвался голос;

— Разве есть голос у того, кто отправился в загробный мир? — воскликнула Зеб-ун-ниса. — Разве он не одна только тень? Как ты можешь приходить из рая и уходить обратно, Мубарак? Вчера ты показался мне, сегодня я услышала твой голос. Ты умер или жив? Может быть, Асируддин мне солгал? Но жив ты или мертв, не можешь ли ты на мгновение присесть на мое ложе? Если ты только призрак, я тебя не боюсь. Присядь.

— Зачем? — спросил голос.

— Я тебе скажу что-то, — грустно ответила Зеб-ун-ниса. — Скажу то, чего никогда не говорила.

Читателю можно-не объяснять, что это был Мубарак во плоти и крови. Он присел на ложе возле Зеб-ун-нисы. Рука его прикоснулась к руке Зеб-ун-нисы. Все тело ее охватило блаженство и восторг, по щекам ее заструились слезы, подобные жемчужинам. Зеб-ун-ниса нежно сжала руку Мубарака.

— Ты не призрак, ты мой любимый. Что бы ты мне ни говорил, твои слова меня не обманут. Я твоя, и я не упущу тебя снова.

Внезапно Зеб-ун-ниса поднялась с ложа и упала к ногам Мубарака.

— Прости меня! — воскликнула она. — Гордость богатством свела меня с ума. Сегодня я поклялась с ним расстаться. Если ты простишь меня, я больше не вернусь в Дели. Скажи — ты жив?

— Я жив, — сказал Мубарак с тяжелым вздохом. — Один раджпут вытащил меня из могилы и вернул к жизни. Вместе с ним я приехал сюда.

Зеб-ун-ниса все еще обнимала его ноги, орошая их слезами. Мубарак взял ее за руки, чтобы поднять с пола, но Зеб-ун-ниса не поднялась.

— Пожалей меня, прости меня, — молила она.

— Я простил тебя, — сказал Мубарак. — Я не пришел бы к тебе, если бы не простил.

— Если ты пришел, если ты простил, тогда не отвергай меня. Если хочешь, брось меня к змеям, а не хочешь, я сделаю все, что ты скажешь. Не покидай меня. Клянусь тебе, что больше не вернусь в Дели и не пойду в гарем падишаха Аламгира. Я не хочу выйти замуж за шахского сына. Я пойду за тобой.

Мубарак обо всем забыл, забыл жгучую боль змеиного укуса, забыл о своем желании умереть, забыл Да-ДариюЗабыл лишенные даже тени искреннего чувства невыносимые речи прежней Зеб-ун-нисы. В глазах его осталась только ее неповторимая красота, в ушах его звучал ее жалобный голос, полный любви. Сердце его растаяло, когда он увидел, что высокомерие Зеб-ун-нисы обратилось в прах.

— Так ты согласна стать женой бедняка? — спросил он.

— Неужели меня ждет такое счастье? — со слезами на глазах воскликнула Зеб-ун-ниса.

Дочь падишаха больше не была принцессой, осталась только женщина.

— Тогда без страха и сомнения ступай со мной, — ответил Мубарак.

При нем было огниво и кремень. Мубарак высек огонь, зажег фонарь и вышел наружу. Зеб-ун-ниса послушно оделась. Когда она была готова, Мубарак взял ее за руку и повел за собой. Снаружи его ожидали стражницы. По знаку Мубарака они последовали за ними. По пути Мубарак объяснил Зеб-ун-нисе, что мужчине, тем более мусульманину, путь на женскую половину княжеского дворца закрыт, поэтому ему пришлось проникнуть к ней под покровом ночи. Это удалось ему только благодаря милости махарани, она послала ему в помощь своих стражниц. Им придется пройти пешком до ворот. Там их ожидает конь для Мубарака и паланкин для Зеб-ун-нисы.

В сопровождении стражниц они вышли за ворота. Мубарак сел на коня, а Зеб-ун-ниса заняла свое место в паланкине. В те времена в Удайпуре была небольшая колония мусульман, занимавшихся торговлей и ремеслами. С разрешения махараны они построили на окраине города маленькую мечеть. Мулла оказался в мечети, нашлись и свидетели. С их помощью Мубарак и Зеб-ун-ниса стали мужем и женой.

После обряда Мубарак сказал:

— Теперь я должен вернуть тебя туда, откуда взял, потому что ты все еще пленница махараны. Но я надеюсь, что скоро ты получишь свободу.

И Мубарак снова отвез Зеб-ун-нису в ее спальню.

Глава седьмая Измученный жаждой падишах молит о воде

На следующее утро сияющая Зеб-ун-ниса сидела у Чанчал-кумари, готовая начать с ней беседу. Она была еще бледна от двух бессонных ночей — мучительные мысли иссушили ее тело. Это была уже не та Зеб-ун-ниса, которая с улыбкой любовалась в зеркале отражением своего лица, украшенного драгоценностями и цветами. Это была уже не дочь падишаха, которая считала, что она рождена только для наслаждения. Зеб-ун-ниса поняла, что дочь падишаха тоже женщина, что ее сердце — это сердце женщины. Женское сердце без любви, все равно что река без воды, все равно что высохший грязный пруд.

Зеб-ун-ниса рассталась со своим высокомерием и смиренно поведала Чанчал-кумари о всех происшествиях прошлой ночи. Чанчал-кумари обо всем было уже известно.

— Махарани! — взмолилась Зеб-ун-ниса, кончив свой рассказ. — Какая вам выгода держать меня пленницей? Я забыла, что я дочь падишаха Аламгира. Я не вернусь к нему, даже если вы сами меня отошлете. А если вернусь, то меня, должно быть, ожидает смерть. Отпустите меня, я поеду с мужем к нему на родину, в Туркестан.

— Я не могу исполнить вашу просьбу, — отвечала Чанчал-кумари. — Это сделает сам махарана. Он прислал вас ко мне, и я держу вас здесь по его приказу. Все, что с вами произошло, было сделано по просьбе Маниклала, полководца махараны. Я ему многим обязана и устроила все, как он просил. Но приказа отпустить вас я не получала и ничего обещать не могу.

— Но не можете ли вы сообщить махаране о моей просьбе? — грустно спросила Зеб-ун-ниса. — Ведь его лагерь находится не так далеко. Вчера ночью я видела в горах его огни.;

— В горах все кажется ближе, чем на самом деле, — ответила Чанчал-кумари. — Мы это знаем, потому что живем в горной стране. Вы бывали в Кашмире, и эта особенность горных мест, наверное, сохранилась у вас в памяти. Но можно будет послать гонца к махаране, хотя я и не надеюсь получить его согласие. Если бы маленькое войско Удайпура было в состоянии в открытом бою разгромить армию могольской империи, или если бы перемирие с падишахом сделалось совершенно невозможным, то он, конечно, мог бы разрешить вам уехать с мужем. Но поскольку со дня на день придется заключить мир, он должен будет отослать вас к падишаху.

— Это будет означать, что вы пошлете меня на верную смерть. Если падишах узнает о моем замужестве, он прикажет меня отравить. О моем муже нечего и говорить. Он никогда уже не сможет вернуться в Дели. Там его ждет неминуемая смерть.

— Возможно, что-нибудь удастся сделать, чтобы избежать несчастья, — сказала Чанчал-кумари.

Их беседа была прервана появлением Нирмал, которая была чем-то озабочена. Она поклонилась Чанчал-кумари и обменялась приветствием с Зеб-ун-нисой.

— Что случилось, Нирмал? — спросила Чанчал-кумари.

— Есть важные новости.

Зеб-ун-ниса поднялась.

— Должно быть, вести с войны? — спросила Чанчал-кумари.

— Вы угадали, — ответила Нирмал.

— Я уже слышала, что крыса вошла в крысоловку, — сказала Чанчал-кумари. — Махарана запер выход. Теперь крысе остается только подохнуть.

— Есть еще одна новость. Крысу мучит голод. Сегодня вернулся мой голубь. Его выпустил падишах — к лапке голубя привязана записка.

— Ты прочитала ее?

— Прочитала.

— Кому она адресована?

— Имли-бегум.

— Что он пишет?

Достав записку, Нирмал прочитала из нее несколько строк: «Ни к одному человеку я не относился с такой нежностью, как к тебе. Ты тоже ко мне привязалась. Сейчас повелитель мира попал в беду — ты, возможно, уже слышала об этом. Я умираю с голода. Делийский падишах молит о куске хлеба. Можешь ли ты мне помочь? Если можешь, помоги. Я никогда этого не забуду».

— Как же ты поможешь ему? — спросила Чанчал-кумари.

— Этого я еще не знаю. Если мне ничего не удастся сделать, пошлю еды для него и Джодпури.

— Каким образом? Туда не пробраться человеку.

— Этого я пока тоже не знаю. Разреши мне отправиться в лагерь. Там я посмотрю, нельзя ли что-нибудь сделать.

Чанчал-кумари согласилась. Взобравшись на слона, Нирмал в сопровождении своих телохранителей отправилась на свидание с мужем. Сразу же по приезде она встретилась с Маниклалом.

— Ты приехала воевать? — спросил ее муж.

— С кем воевать? Разве ты достойный меня противник?

— Куда мне, — усмехнулся Маниклал. — А падишах Аламгир?

— Я его Имли-бегум. Как я могу с ним воевать? Я приехала, чтобы спасти его. Слушай внимательно, что я тебе прикажу.

Мы не знаем, о чем говорили Нирмал и Маниклал. Знаем только, что разговор у них был долгий.

Маниклал отправил Нирмал обратно в Удайпур, а сам пошел в палатку махараны.

Глава восьмая Совет погасить пожар

Получив аудиенцию у Радж Сингха, Маниклал совершил пронам и обратился к своему повелителю:

— Я был бы очень благодарен, если бы махарадж отправил своего слугу в какое-нибудь другое место.

— Отчего? Что случилось? — спросил Радж Сингх.

— Здесь нечего делать, — отвечал Маниклал. — Единственно, что нам остается, это глядеть на иссохшие лица голодных моголов и слушать их стоны. Время от времени я забираюсь на дерево и смотрю на них. Но это дело, на которое способен всякий. Я думаю, что если в этом ущелье погибнет столько людей, слонов, лошадей и верблюдов, то жизнь в Удайпуре станет невыносимой от смрада разлагающихся трупов и начнется страшный мор.

— Значит, по-твоему, — сказал махарана, — не следует морить голодом могольское войско?

— Мне кажется, не следует. На поле боя смерть сотен тысяч воинов не вызывает жалости. Но от голодной смерти даже одного человека становится как-то не по себе.

— Что же мы с ними будем делать?

Махарадж! Я не настолько умен, чтобы давать советы в таком вопросе. По моему скромному разумению, сейчас самое подходящее время для перемирия. Сытые моголы никогда не будут такими покладистыми, как сейчас, когда у них пустые желудки. Мне думается, было бы хорошо созвать советников и военачальников, чтобы решить этот вопрос.

Радж Сингх согласился с предложением Маниклала. Ему тоже не хотелось голодной смерти многих тысяч людей. Индусы считают высшей добродетелью раздавать пищу голодным. Поэтому они и врагу не желают голодной смерти.

Вечером в лагере состоялся совет, на котором присутствовали главные военачальники и советники. Главный министр Дайал Саха тоже принял в нем участие. Не обошлось и без Маниклала.

Изложив положение дел, Радж Сингх стал спрашивать, что думают об этом присутствующие.

— Пусть моголы умрут от голода и жажды и сгниют в ущелье, — предложили некоторые. — Если уж Аурангзеб попался, пусть он найдет здесь себе могилу.

— Мы позовем метельщиков{90} и закопаем моголов в землю. Они причинили раджпутам столько зла, что вряд ли кто-нибудь захочет выпустить их, когда они у нас в руках.

— Предположим, что мы уморили моголов голодом и засыпали их трупы землей, — возразил махарана. — Но, уничтожив Аурангзеба и его армию, мы не уничтожим могольскую империю. Если умрет Аурангзеб, его место займет шах Алам. Вместе с шахом Аламом по ту сторону гор стоит громадное, хорошо вооруженное войско, покорившее весь Декан. Кроме того, на флангах находятся еще две могольские армии. Сможем ли мы их всех уничтожить? Если нет, то нам все равно когда-нибудь придется заключить мир. Будет ли у нас для этого более благоприятный момент, чем теперешний? Сейчас Аурангзеб находится при последнем издыхании, и мы добьемся от него всего, чего захотим. Удастся ли нам это в другой раз?

— Конечно нет, — сказал Дайал Саха. — Однако земля вздохнет с облегчением, если мы вырвем из ее тела этот ядовитый шип, уничтожив великого грешника Аурангзеба. Махарадж не станет отрицать, что нет более благого дела.

— Нам известно, что все. могольские падишахи — бедствие для мира. Разве Аурангзеб хуже Шах-Джахана? Разве он принес нам столько несчастий, сколько мы испытали от Хусру{91}? Можно ли надеяться, что Шах Алам не будет хуже своего деда? А если вы думаете (впрочем, и я хочу разделять эту надежду), что мы можем разгромить четыре армии моголов, то подумайте, сколько человеческих жизней придется принести в жертву, прежде чем мы добьемся своей цели! Сколько раджпутов погибнет. Много ли их останется в живых? Мы немногочисленны, a мусульманам — нет числа. Если нас станет меньше, кто отразит следующее нападение моголов?

— Махарадж! — сказал Дайал Саха. — Если объединится вся Раджпутана, много ли времени нам понадобится для того, чтобы оттеснить моголов за Инд?

— Это верно, — ответил Радж Сингх. — Но до сих пор этого не удалось сделать. Я по сей день не прекращаю усилий, но чего я добился? Как я могу надеяться на объединение Раджпутаны?

— Я не верю, что Аурангзеб выполнит условие перемирия, если мы его заключим, — сказал Дайал Саха. — Свет не видывал подобного лжеца и обманщика. Получив свободу, он разорвет договор на куски и будет продолжать то, что делал раньше.

— Если исходить из такого предположения, — возразил ему Радж Сингх, — то заключение договоров вообще не имеет смысла. Вы это имеете в виду?

— Было высказано немало различных мнений. В конце концов все признали справедливость доводов своего махараны, и было решено заключить договор о перемирии.

Кое-кто пытался возражать.

— Почему же сам Аурангзеб не прислал парламентера? Кому больше нужно перемирие, ему или нам?

— Как сюда доберется парламентер? — ответил на это Радж Сингх. — Даже муравью не выбраться из этого ущелья.

— Как же тогда туда доберется наш парламентер? — спросил Дайал Саха. — В прошлый раз Аурангзеб приказал казнить нашего посла. Кто может поручиться, что он не сделает того же теперь?

— Я уверен, что на этот раз он не убьет посла, потому что он заинтересован в договоре, даже если не собирается соблюдать его. Но послать туда нашего парламентера действительно нелегкая задача.

— Поручите это мне, — попросил Маниклал. — Я доставлю Аурангзебу письмо махараны и привезу ответ.

Никто не усомнился в его словах, потому что все знали, что в хитрости и храбрости Маниклал не имеет равных. Махарана приказал составить послание к Аурангзебу. Дайал Саха подготовил письмо. Смысл его заключался в следующем — падишах выведет все войска из Мевара, запретит убивать коров в Меваре и разрушать храмы, и не будет требовать уплаты джизии. В этом случае Радж Сингх откроет ему путь и беспрепятственно даст уйти.

Послание было зачитано всем собравшимся. Выслушав его, Маниклал сказал:

— У нас в плену жена и дочь падишаха. Мы оставим их v себя?

Его слова вызвали взрыв смеха. Все в один голос заявили, что возвращать их падишаху не следует.

— Пусть остаются, — заметил кто-то. — Будут подметать двор махараны.

— Отправим их в Дакку, — предложил другой. — Там они перейдут в индусскую веру и будут славить Вишну.

Третий сказал, что за каждую из них падишах даст выкуп в один крор{92} рупий. Были и другие предложения.

— Мы не откажемся от перемирия из-за каких-то двух мусульманок, — заявил махарана. — Напишите, что мы возвратим пленниц.

К письму была сделана приписка, его вручили Маниклалу, и на этом заседание совета закончилось.

Глава девятая Струя воды в огонь

Заседание закончилось, но Маниклал не уходил. Когда все разошлись, он сказал махаране:

— Я должен напомнить вам о награде для Мубарака.

— А что ему нужно? — спросил Радж Сингх.

— Ему нужна дочь падишаха, которая находится у нас в плену.

— Я думаю, что падишах не откажется заключить перемирие, если мы не вернем ему дочь. Кроме того, могу ли я совершать насилие.

— Насилия совершать не придется. Дочь шаха и Мубарак поженились прошлой ночью.

— Мне кажется, если она сообщит об этом падишаху, все препятствия исчезнут.

— В какой-то степени да, потому что обоим снесут голову с плеч.

— Почему?

— Дочерей падишаха выдают только за шахских сыновей. Дочь Аурангзеба опозорила род делийского падишаха, выйдя замуж за простого солдата. Тем более что она сделала это, не уведомив отца. За это по законам делийского Рангмахала ей придется выпить яд. А Мубарак, поскольку он не умер от змеиного яда, будет посажен на кол или растоптан слонами. Если даже ему простят и это преступление, падишах посадит его на кол, узнав о той услуге, которую он оказал махарадже. Кроме того, он без разрешения женился на дочери падишаха. За это его непременно посадят на кол.

— Могу ли я как-нибудь предотвратить это несчастье? — спросил Радж Сингх.

— Вы можете поставить условием, что не заключите перемирие, если Аурангзеб откажется простить дочь и зятя.

— Согласен, — сказал Радж Сингх. — Ради них я напишу падишаху отдельное письмо. Аурангзеб может простить дочь, но вряд ли он действительно простит Мубарака. Но во всяком случае, я готов поставить такое условие, если это устраивает Мубарака.

Радж Сингх собственной рукой написал письмо и вручил его Маниклалу. В ту же ночь Маниклал отправился в Удайпур.

Добравшись до Удайпура, он первым делом обо всем рассказал своей жене. Нирмал была довольна. Она тоже написала падишаху письмо следующего содержания:

«Шахиншах!

Ваша раба несчетное число раз бьет вам челом. Она исполнила приказание господина. Теперь осталось только получить ваше согласие. Исполните мою последнюю просьбу. Заключите договор».

Вручив это письмо Маниклалу, Нирмал обо всем рассказала Зеб-ун-нисе, и та тоже выразила свое удовлетворение. Тем временем Маниклал сообщил новость Мубараку. Мубарак промолчал.

— Сахеб! — сказал Маниклал, желая предостеречь его, — я не надеюсь на то, что падишах действительно вас простит, если вы к нему вернетесь.

— Это не имеет значения, — ответил Мубарак.

На следующее утро Маниклал попросил у Нирмал ее голубя, привязал письма к его лапке и выпустил его на волю. Голубь тотчас же взвился в небо. Ему было трудно набрать высоту из-за груза, который он нес. Но он собрался с силами и полетел с письмами туда, где Аурангзеб пристально всматривался в небо.

Глава десятая Когда огонь потух. Удипури обратилась в пепел

Ответ Аурангзеба не заставил себя ждать. Падишах принял все условия Радж Сингха. Только в одном он не хотел уступать, падишах потребовал, чтобы ему вернули Чанчал-кумари. Радж Сингх ответил ему, что скорее он погубит Аурангзеба вместе с его войсками в этом ущелье, чем согласится на это. Аурангзебу пришлось проститься с надеждой на возвращение Чанчал-кумари. Согласившись заключить договор, он приказал писцу составить текст, приложил свою печать и собственноручно подписал: «Утверждаю». В отдельном письме о Зеб-ун-нисе и Мубараке он согласился простить их, но выдвинул условие, чтобы об их браке никто не знал. Он согласился позаботиться и о том, чтобы жена не была лишена общества мужа.

Получив договор, Радж Сингх приказал освободить могольскую армию. С помощью слонов раджпуты растащили завалы. Моголам неоткуда было взять продовольствие, поэтому Радж Сингх послал им в дар большое количество съестных припасов, навьюченных на слонов. Затем он послал приказ в Удайпур о том, чтобы Удипури, Зеб-ун-нису и Мубарака отослали к падишаху. Нирмал шепотом спросила Чанчал-кумари:

— Разве Удипури тебе прислуживала? Вы не исполнили то, о чем я вас просила, когда приезжала в Дели, — обратилась она затем к Удипури.

— Я разрежу твой язык на куски, — ответила ей Удипури. — Разве в ваших силах заставить меня набивать вам трубку? Разве людишки вроде вас могут удерживать жену падишаха? Ну как, пришлось все-таки дать мне свободу? Но я отомщу вам за оскорбления. От Удайпура не останется камня на камне.

— Я слышала, что махарана отпускает вас по своей доброте, — твердо сказала Чанчал-кумари. — Но вы не имеете никакого представления о благодарности. Вы останетесь здесь. Ступайте в помещение для служанок и приготовьте мне кальян.

— Что вы, махарани! — вступилась Зеб-ун-ниса. — Как вы можете быть столь жестокой?

— Вы можете ехать, вас никто не станет задерживать. А ее я пока не отпускаю.

Зеб-ун-ниса долго упрашивала Чанчал-кумари. В конце концов Удипури утратила все свое высокомерие. Но Чанчал-кумари была неумолима.

— Набей для меня трубку, и тогда можешь уезжать, — повторила она Удипури.

— Я не умею.

— Служанки научат, — ответила Чанчал-кумари. Удипури пришлось покориться. Служанки показали ей, как набивают трубку, и Удипури приготовила кальян для Чанчал-кумари.

Тогда Чанчал-кумари с поклоном отпустила обеих женщин.

— Расскажите падишаху обо всем, что здесь произошло, — сказала она на прощание. — Напомните падишаху о том, что я разбила ему нос, наступив ногой на его портрет. Скажите ему, что если он еще когда-нибудь пожелает оскорбить индусскую девушку, я уже не удовлетворюсь портретом.

Удипури удалилась. Глаза ее были полны слез, как летняя туча, насыщенная влагой.

Получив жену, дочь и съестные припасы, Аурангзеб, поджав хвост, как побитый пес, удрал от Радж Сингха.

Глава одиннадцатая Ласточка страдает от жажды из-за пожара

Отпустив жену и дочь падишаха, Чанчал-кумари впала в уныние. Моголы потерпели поражение, жена падишаха ей прислуживала — почему же махарана ничего ей не говорит? Увидев у нее в глазах слезы, Нирмал подошла к ней и села рядом. Она понимала, что у нее на сердце.

— Почему бы тебе не напомнить махаране? — спросила она.

— Ты с ума сошла! — воскликнула Чанчал-кумари. — Разве может женщина напоминать о таких вещах?

— Тогда почему бы тебе не написать отцу, в Рупнагар, чтобы он приехал?

— Как я могу снова писать ему после такого ответа?

— Разве можно обижаться и гневаться на отца?

— Это не гнев и не обида. Но стоит мне вспомнить о том, что мое письмо навлекло на меня отцовское проклятье, как у меня начинает трепетать сердце. Разве я осмелюсь снова написать ему?

— Тогда ты писала о замужестве.

— А теперь о чем я стану писать?

— Если махарана ничего тебе не говорит, то мне кажется, тебе лучше всего уехать к отцу. Аурангзеб туда больше не сунется. Поэтому я и советовала тебе написать письмо. Есть ли у тебя иной выход, кроме возвращения в отчий дом?

Чанчал-кумари хотела было что-то сказать, но промолчала и разрыдалась. Нирмал растерялась.

Вытерев слезы, Чанчал-кумари виновато улыбнулась. Нирмал тоже улыбнулась.

— Я не терялась перед делийским падишахом, — сказала Нирмал, — а перед тобой смутилась. Делийскому падишаху, должно быть, очень стыдно. Имли-бегум тоже есть чего стыдиться. Ну-ка, давай посмотрим, как умеет писать Имли-бегум. Возьми перо и чернила — я буду диктовать.

— Кому писать, матери или отцу? — спросила Чанчал-кумари.

— Отцу.

После того как Чанчал-кумари написала обращение, Нирмал начала диктовать:

— Потерпев поражение от махараны…

Написав первые два слова, Чанчал-кумари сказала:

— Я не стану писать «от махараны», напишу от «раджпутов».

— Как тебе угодно, — усмехнулась Нирмал. Чанчал-кумари продолжала писать под ее диктовку.

Падишах изгнан из пределов Раджпутаны. Теперь он уже не может угрожать нам. Каковы теперь будут ваши приказания своей дочери? Я покоряюсь вашей воле… Махаране я не подвластна, — продолжала диктовать Нирмал.

— Поди прочь, грешница, — вспыхнула Чанчал-кумари. Она не стала писать последние слова.

— Тогда напиши:…и больше никому не подвластна, — предложила Нирмал.

Чанчал-кумари неохотно последовала ее совету. Когда письмо было написано, Нирмал сказала:

— Теперь нужно отправить его в Рупнагар. Чанчал-кумари отослала письмо.

В ответ повелитель Рупнагара написал:

«Я направляюсь в Удайпур с двумя тысячами всадников. Скажи махаране, чтобы он открыл путь».

Чанчал-кумари и Нирмал никак не могли понять, что означает этот странный ответ, и в конце концов решили, что поскольку в письме говорится о войске, то надо поставить в известность махарану. Нирмал послала гонца к Маниклалу.

Махарана находился в таком же затруднительном положении. Он не забыл о Чанчал-кумари и написал письмо Викрам Соланки. Письмо касалось его женитьбы на Чанчал-кумари. Махарана напомнил, что Викрам Сингх проклял свою дочь. Напомнил он и о его обещании. «Каковы ваши намерения в настоящее время?» — спрашивал Радж Сингх.

В ответ Викрам Сингх написал: «Направляюсь к вам с двумя тысячами всадников».

Радж Сингх так же, как Чанчал-кумари, не мог разгадать этой загадки. «Что может мне сделать Викрам Сингх с двумя тысячами всадников? — подумал он. — Я настороже». Радж Сингх приказал пропустить Викрам Сингха, когда он появится.

Глава двенадцатая Снова вспыхнул огонь

Вернувшись на берега Удайсагара, Аурангзеб разбил лагерь и провел там ночь. Люди и вьючные животные ожили, утолив голод. Из солдатских палаток доносились песни, рассказы, шутки.

— Ну и пришлось же нам попоститься! Это оттого, что мы попали в страну индусов, — сказал один могол.

— Хорошо, что хоть живы остались, — заметила одна женщина, — а мы-то думали, вам — конец, да заодно с вами тоже хотели было поститься.

Какая-то певица развлекала песнями нескольких роскошно одетых моголов. Вдруг она стала сбиваться с ритма.

— Что случилось, биби-джан{93}? Почему ты сбилась с ритма? — воскликнули слушатели.

— Я так уверилась в вашей храбрости, — пошутила певица, — что больше не осмеливаюсь оставаться в стране индусов. Я решила уехать в Ориссу, вот я и учусь петь на орисский лад.

Кто-то выразил огорчение по поводу похищения Удипури. Какой-то льстец сравнил индусских воинов с Раваной{94}, похитившим Ситу. Другой ответил ему:

— Падишах привел с собой столько обезьян. Почему же они не освободили Ситу?

— Мы солдаты, а не дровосеки, — заявил один воин. — Искусство рубить деревья — это не для нас. Потому-то мы и потерпели поражение.

— Вам знакомо только искусство жать рис, где уж вам справиться с деревьями?

Так шутили между собой могольские воины.

Тем временем падишах, войдя в свой походный гарем, увидел стоявшую перед ним в смиренной позе Зеб-ун-нису.

— Я понимаю, — сказал ей падишах, — что ты сделала это не по своей воле. Поэтому я тебя прощаю. Но будь осторожна! Пусть никто не знает о вашем браке.

Затем падишах встретился с Удипури. Та рассказала ему, каким оскорблениям она подвергалась у раджпутов. Само собой разумеется, что она преувеличила все в десять раз. Рассказ ее очень разгневал Аурангзеба, лицо его потемнело.

На следующий день он до начала общего приема вызвал к себе Мубарака и сказал ему:

— Я простил тебе все твои преступления, потому что теперь ты мой зять. Я не могу назначить своего зятя на низкий пост и сделал тебя мансабдаром двух тысяч всадников. Сегодня выйдет приказ о твоем назначении. Но тебе не придется здесь оставаться, потому что мой сын Акбар, как и я, попался в горную ловушку. Дилир-хан с войсками движется к нему на выручку. Такой воин, как ты, очень там пригодится. Отправляйся сегодня же.

Мубарака вовсе не привели в восторг слова падишаха, он знал, что милость его не предвещает добра. Но, вспомнив, на что он решился, Мубарак не стал огорчаться. Почтительно простившись с падишахом, он стал готовиться к отъезду в лагерь Дилир-хана.

Тем временем Аурангзеб послал с преданным гонцом послание Дилир-хану.

«Посылаю тебе мансабдара двух тысяч всадников Мубарака-хана, — писал падишах. — Пусть он и одного дня не останется в живых. Хорошо будет, если он погибнет в бою, если же нет, придумай какой-нибудь иной способ от него избавиться».

Дилир-хан не знал Мубарака, но, не колеблясь, решил исполнить приказ падишаха.

На общем приеме Аурангзеб изложил свои намерения.

— Мы заключили договор, попав в ловушку этих дровосеков, — сказал он. — Но мы не обязаны соблюдать его. Да и какой может быть договор между падишахом и мелким князьком? Я расторгаю его. Тем более что мне не вернули рупнагарскую принцессу. У Радж Сингха нет на нее никаких прав, потому что мне отдал ее сам отец. Я не прощу Радж Сингха, пока он не вернет мне принцессу. Война будет продолжаться. Пусть мусульмане убивают всех коров, которые попадутся им на глаза в княжестве Радж Сингха, пусть разрушают все индусские храмы. Джизия будет собираться повсюду.

Моголы стали повсеместно выполнять приказ Аурангзеба. Тем временем Радж Сингх, узнав о том, что Дилир-хан собирается вторгнуться в Удайпур из Марвара по дороге в Дайсури, послал к Аурангзебу гонца с вопросом — почему после заключения перемирия продолжаются военные действия? Падишах ответил: «Какой может быть договор у падишаха с мелким феодалом? Если ты не вернешь мне рупнагарскую принцессу, падишах тебя не помилует».

Радж Сингх рассмеялся, получив этот ответ.

— Пока что я еще жив! — сказал он.

Похищение рупнагарской принцессы терзало Аурангзеба, как острые копья. Поняв, что он не добьется желаемого от Радж Сингха, падишах послал указ «повелителю Рупнагара», в котором говорилось: «Твоя дочь до сих пор не прибыла к моему двору. Без промедления доставь ее сюда, иначе я не оставлю от рупнагарской крепости камня на камне». Аурангзеб надеялся, что Чанчал-кумари не осмелится ослушаться повеления отца. Получив указ падишаха, Викрам Сингх написал в ответ: «В скором времени я прибуду к вашему величеству с двумя тысячами всадников».

— При чем здесь всадники? — удивился Аурангзеб. Он убедил себя в том, что Викрам Сингх идет с войсками ему на подмогу.

Глава тринадцатая Пламя начинает жечь Мубарака

Каково могущество красоты! Увидев Зеб-ун-нису, Мубарак снова забыл обо всем на свете. Трудно сказать, произошло ли бы с ним это, если бы он встретил прежнюю Зеб-ун-нису, кичившуюся тем, что сердце ее не знает любви. Но теперь Зеб-ун-ниса смирилась, забыла о гордости, теперь она была полна нежности и научилась плакать. Прежнее чувство вспыхнуло в Мубараке с новой силой. Дария осталась где-то далеко. Если мужчина ослеплен любовью к женщине, для него уже не существует представления о добре и зле, справедливости и несправедливости. Он становится изменником и грешником, каких не видывал свет.

Мубарак сидел в шатре, подобном обиталищу Индры, и держал в своих руках руку Зеб-ун-нисы, а перед ним высились горные цепи, окружавшие темную воду Удайсагара, в которой играли отражения тысяч светильников.

— Я снова нашел тебя, — с горечью проговорил Мубарак, — но на свою беду не могу наслаждаться счастьем и десяти дней.

— Почему? — воскликнула Зеб-ун-ниса. — Кто нам помешает? Падишах?

— Есть у меня и такое подозрение. Но сейчас я говорю не о падишахе. Завтра я еду на войну. На войне каждый может погибнуть, а может и уцелеть. Но мне уготована смерть. Я видел, как сражаются раджпуты, и убежден, что в горной войне мы не сможем победить их. Один раз я уже проиграл бой, возвращаться побежденным еще раз я не могу. Придется погибнуть в бою.

— Бог сделает так, что ты победишь, — со слезами на глазах проговорила Зеб-ун-ниса. — Я умру, если ты не вернешься.

У обоих на глазах показались слезы. «Погибну я или нет?» — задумался Мубарак. Перед ним расстилалась темная гладь озера, окруженного цепью гор, уходящих вершинами в усыпанное звездами небо. В его водах бесчисленным множеством огней горело отражение огромного полотняного города, а вдали один за другим вставали, пропадая во мраке, горные пики. У обоих на душе тоже царил мрак.

— Кто-то прячется в темноте у стен лагеря, — прошептала вдруг Зеб-ун-ниса. — Я постоянно беспокоюсь за твою жизнь.

— Пойду посмотрю.

Мубарак бросился к лагерной стене и увидел, что там действительно кто-то прячется. Мубарак схватил человека за руку и заставил подняться с земли. В темноте Мубарак ничего не мог разглядеть, и подвел его ближе к свету. Там он увидел, что это женщина. Лицо ее было закрыто покрывалом. Оставив ее на попечение стражника, Мубарак вернулся к Зеб-ун-нисе и все рассказал ей. Из любопытства Зеб-ун-ниса приказала привести пленницу в свой шатер.

— Кто ты? — спросила она. — Почему ты пряталась? Открой лицо.

Женщина откинула покрывало, и оба вскрикнули от удивления, — это была Дария-биби!

Для Зеб-ун-нисы и Мубарака эта встреча была как удар грома с ясного неба. Все трое молчали.

Наконец Мубарак проговорил:

— О аллах! Меня ждет смерть!»

— Тогда и меня тоже, — печально проговорила Зеб-ун-ниса.

— Кто вы? — спросила Дария-биби.

— Ступай со мной, — сказал Мубарак. Грустно простившись с Зеб-ун-нисой, он удалился.

Глава четырнадцатая Еще одна искра

Радж Сингх был выдающимся политиком и стратегом. Пока вся могольская армия не покинула пределы княжества и не отошла на значительное расстояние, он не снялся с лагеря и не отвел своих войск. Он находился в лагере, когда пришла весть, что Викрам Сингх движется из Рупнагара с двумя тысячами воинов. Радж Сингх приготовился к бою.

Прискакал гонец от Викрам Сингха, пожелавший увидеться с махараной. Получив разрешение, стражник впустил его к Радж Сингху. Войдя, гонец совершил пронам и сообщил махаране, что повелитель Рупнагара Викрам Соланки подходит с войсками, желая с ним встретиться.

— Если он хочет встретиться со мной в лагере, — сказал Радж Сингх, — то пусть приходит один. А если он придет в сопровождении своих войск, пусть расположится за пределами лагеря. Я с войсками выйду ему навстречу.

Викрам Соланки согласился встретиться в лагере. Когда он появился, Радж Сингх любезно усадил его. Викрам Сингх привез махаране подарки, потому что махарана Удайпура считался главой раджпутского рода. Но Радж Сингх не принял даров.

— Эти подарки, — сказал он, — полагаются могольскому падишаху.

— Я надеюсь, — ответил ему Викрам Сингх, — что пока жив махарана Радж Сингх, ни одному раджпуту больше не придется приносить дары могольскому падишаху. Махарадж! Вы должны простить меня. Я написал то письмо по недомыслию. Вы хорошо проучили моголов, и я думаю, что если все раджпуты объединятся и будут действовать под вашим руководством, могольской империи придет конец. Вы помните последние строки моего письма. Я приехал не только для того, чтобы вручить вам дары. Я привез вам еще два подарка. Первый подарок— это две тысячи всадников, и второй — мой собственный меч. В моих руках еще довольно силы. Я до последнего дыхания буду исполнять ваши приказания.

Радж Сингх был счастлив услышать его слова и выразил Викрам Сингху свою искреннюю радость.

— Теперь вы говорите как настоящий Соланки! — воскликнул он. — Подлый могол потерпел поражение и спасся только благодаря перемирию. Освободившись, он заявляет, что договор недействителен, и хочет снова начать военные действия. Дилир-хан с войсками движется на выручку Акбару. Вы пришли вовремя. С Ди-лир-ханом нужно покончить, пока он не соединился с Акбаром, иначе принц Джай Сингх окажется в тяжелом положении. С этой целью я послал гуда Гопинатха Ратхора. Но у него очень мало воинов. Я пошлю ему в. помощь немного своих солдат. У меня есть опытный полководец, Маниклал, — он поведет их. Аурангзеб рядом, и потому я не могу ни оставить эту позицию, ни послать с Маниклалом больше воинов. Я прошу вас отправиться со своими всадниками туда же. Соединившись, вы втроем уничтожите армию Дилир-хана.

— Ваш приказ будет выполнен, — с готовностью отвечал Викрам Сингх.

С этими словами он попрощался с Радж Сингхом и ушел, чтобы подготовиться к походу. О Чанчал-кумари не было сказано ни слова.

Глава пятнадцатая Конец Мубарака И Дарии-биби

Гопинатх Ратхор, Викрам Соланки и Маниклал выступили в поход, чтобы уничтожить Дилир-хана. Они устроили засаду в трех местах у дороги, по которой приближались его войска. Все три раджпутских отряда находились недалеко друг от друга. Всадники Викрам Сингха не могли устроить засаду на высоком горном плато. Викрам Сингх сам был горцем, но ему приходилось держать конницу, иначе он не смог бы преследовать своих врагов и разбойников, живших в долинах. Да и сам он, как и прочие мелкие князья, не упускал случая пограбить деревни соседа в ночное время. В горах воины Викрам Сингха спешивались и превращались в пехотинцев, но теперь бросить коней было нельзя, так как раджпутам предстояло преследовать моголов. Это затрудняло ведение боя. Викрам Сингх не стал поэтому подыматься в горы, а, отыскав сравнительно ровное место, выстроил своих всадников за лесом. Вторую засаду устроил Маниклал с пехотинцами Радж Сингха. Последним расположился Гопинатх Ратхор.

Помня о несчастье, которое постигло Акбара, Дилир-хан продвигался с большой осторожностью, высылая вперед конную разведку. Разведка без труда обнаружила всадников Викрам Соланки. Дилир-хан двинул против них часть своей армии. Простоватый в обычных житейских делах, в бою Викрам Соланки был необыкновенно хитер и изобретателен, а ведь очень часто стратегия это всего только хитрость. Навязав моголам небольшую стычку, он отступил, желая сбить с толку Дилир-хана.

Дилир-хан миновал засаду Маниклала, ему не удалось обнаружить спрятавшихся раджпутов — Маниклал был очень осторожен. Следуя за отступающим Соланки, Дилир-хан решил, что отступила вся раджпутская армия, и двигался дальше уже без прежних предосторожностей. Маниклал выжидал, нападать было еще не время.

Затем Дилир-хан подошел к засаде Гопинатха Ратхора. Дорога в этом месте сильно сузилась, и, когда моголы вошли в ущелье, Гопинатх Ратхор бросился на них как тигр.

— Пройди со своим отрядом вперед и оттесни их, — приказал Мубараку Дилир-хан. Мубарак двинулся вперед. Но разве мог он отбросить Гопинатха Ратхора? Могольским войскам было тесно на узкой дороге, и раджпуты давили их по одному, как мальчишки давят выползающих из муравейника муравьев. Армии Дилир-хана пришлось остановиться.

Маниклал понял, что подходящий момент наступил. Спустившись с гор, его воины, как удар грома, обрушились на Дилир-хана. Моголы стали отчаянно обороняться. Но в это время подоспел Викрам Соланки и ударил моголам в тыл со своими двумя тысячами всадников. Атакованные с трех сторон, моголы на выдержали. Кто смог, спасся бегством, но большинству бежать было некуда — они остались лежать на поле боя, как колосья риса, скошенные крестьянскими серпами.

Только перед войсками Гопинатха Ратхора кучка могольских воинов не желала отступать ни на пядь. Воины сражались, презирая смерть. Это были отборные воины — цвет могольской армии. Впереди всех был Мубарак. Под натиском многочисленных раджпутов воины гибли один за другим. Скоро их осталось всего несколько человек.

Заметив жестокую схватку, Маниклал бросился туда.

— Не убивайте их! — крикнул он раджпутам. — Это герои! Отпустите их на свободу.

Раджпуты мгновенно опустили оружие.

— Идите! — сказал Маниклал могольским воинам. — Я отпускаю вас. Никто не причинит вам вреда.

— Мы никогда не отступаем в бою, — сказал один могольский воин. — Не отступим и сегодня.

Кучка могольских воинов снова приготовилась к бою. Тогда Маниклал обратился к Мубараку:

— К чему вам продолжать бой?

— Чтобы умереть, — ответил Мубарак.

— Но зачем?

— Разве вы не знаете, что для меня смерть — единственный выход?

— Тогда для чего же вы женились?

— Чтобы умереть.

В этот момент по горам прокатился грохот выстрела, и Мубарак с пробитой головой рухнул на землю. Маниклал увидел, что он мертв. На плоскогорье стояла женщина с ружьем в руках. Из дула ружья струился дымок. Нужно ли говорить, что это была безумная Дария-биби!

Маниклал приказал поймать женщину. Она с диким хохотом бросилась бежать. С тех пор больше никто не видел Дарию-биби.

После боя Зеб-ун-ниса узнала о смерти Мубарака. Она сорвала с себя все украшения, упала на каменистый берег Удайсагара и зарыдала.

Глава шестнадцатая Конец венчает дело. Исполнение желаний

Викрам Сингх Соланки с триумфом вернулся в лагерь Радж Сингха. Махарана сердечно обнял его.

— Осталось еще одно, — сказал Викрам Сингх, — моя дочь. От всего сердца благословляю вас и отдаю вам ее в жены. Вы согласны?

— Едем тогда в Удайпур, — ответил ему махарана.

Викрам Сингх с двумя тысячами всадников отправился в Удайпур. И нужно ли говорить, что в тот же вечер состоялось бракосочетание Радж Сингха и Чанчал-кумари.

Рассказывать о том, что происходило после этих событий, дело историка, а не писателя. Аурангзеб снова собрался в поход против Радж Сингха. К нему присоединился Азим. Объединившись со знаменитым Дургадасом из Марвара, Радж Сингх напал на Аурангзеба. Падишах вновь потерпел позорное поражение и бежал, как побитый пес. Раджпутам досталась богатая добыча. Армия Аурангзеба понесла большие потери.

В своем паническом бегстве Аурангзеб и Азим нашли пристанище в бывшей столице раджпутских князей — Читторе, но и там им не было спасения. Знаменитый раджпутский полководец по имени Субалдас зашел им в тыл и расположил свои войска между Читтором и Аджмиром. Могольской армии опять угрожало окружение. Послав навстречу Субалдасу хана Рахилу с двенадцатью тысячами солдат, сам Аурангзеб бежал в Аджмир. Больше он уже никогда не появлялся в Удайпуре. Это желание пропало у него на всю жизнь.

Тем временем Субалдас наступал на хана Рахилу. Разбитый хан Рахил тоже бежал в Аджмир. Сын Радж Сингха принц Бхима Сингх вторгся во владения моголов в Гуджарате, разграбил все города и селения и даже столицу могольского наместника. Он захватил обширные земли и распространил власть Радж Сингха до Саураштры. Жители, страдавшие от набегов Бхима Сингха, пожаловались Радж Сингху. Великодушный махарана принял близко к сердцу их горести и отозвал Бхима Сингха. Это же великодушие не позволило ему восстановить империю индусов.

Но главный министр Радж Сингха Дайал Саха был совсем другим человеком. Он был сторонником войны. В Мальве, в отместку за то, что Аурангзеб подвергал гонениям индуистов, он принялся истреблять мусульман. Дайал Саха брил головы мусульманским судьям, бросал в колодцы священный коран.

Объединившись с войсками принца Джай Сингха, войска Дайал Саха настигли Азима возле Читтора и завязали с ним бой. Азим был разгромлен и спасся бегством.

Война продолжалась четыре года. Моголы терпели одно поражение за другим. В конце концов Аурангзебу пришлось заключить мирный договор. Он принял все условия махараны. Ему пришлось согласиться и еще кое на что. Моголы никогда еще не получали такого урока.

Загрузка...