Ради жизни на земле-86 (сборник)

ФЕДОР КАЛАШНИКОВ ПАРТИЗАНСКИМИ ТРОПАМИ

Когда я вспоминаю дороги испытаний, пройденные вместе с боевыми побратимами — партизанами по Черниговскому полесью, на память мне невольно приходят бессмертные строки из романа «Война и мир» Л.Н. Толстого: «Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что-то хорошее есть за этими тысячью верст».

Для того, чтобы внести частицу своего скромного труда в общенародное дело Великой Победы, мы не спали ночами, голодали, проходили с риском для жизни в течение суток по пятьдесят — шестьдесят километров. Передвигались по горло в болотной жиже, чтобы найти наиболее безопасные пути для рейдов по тылам врага. Часами лежали в засадах. Напутствуемые командирами и товарищами, отправлялись в разведку добывать новые сведения о противнике, чтобы затем передавать их в штаб своего партизанского соединения или на Большую землю…

Больше сорока лет минуло с тех незабываемых, огненных дней, а я мысленно и теперь там, в сосново-широколиственных лесах в междуречье Днепра, Десны и Снова, где дороги моему сердцу каждая тропка и такой удивительно свежий, пряный запах хвои и трав…

К началу войны мне, сыну лесника из села Лемешовка Городнянского района Черниговской области, секретарю местной комсомольской организации, не исполнилось и восемнадцати лет. И когда в сентябре сорок первого года родной мой край оказался под пятой фашистских захватчиков, у меня не возникало вопроса: что делать? Сразу же начал искать я встречи с людьми, которые потом, на партизанских тропах, стали для меня самыми родными.

Однако прежде чем стать партизаном, 26 ноября 1942 года вступил я в подпольную группу, которой руководил Степан Макарович Письменный. Еще в гражданскую воевал он против иноземцев и местной контры в рядах украинских партизан. Знали его как человека бесстрашного, умудренного житейским опытом, авторитетного во всех делах коммуниста. А в нашем районе до Великой Отечественной войны он работал народным судьей. Большая дружба была у Степана Макаровича с моим отцом. И вовсе, конечно, не случайно соорудили они тайком в лесу землянку, в которой не только скрывались в первые, самые трудные дни фашистской оккупации, но и организовали прием и распространение в селах района, да и не только нашего района, листовок со сводками Советского информбюро, с другими сведениями о положении на фронтах, с призывом — оказывать сопротивление захватчикам, вступать в партизанские группы и отряды.

Вот из той подпольной группы вместе с другими товарищами 3 мая 1943 года вступил я в партизанский отряд, а затем в соединение Михаила Гордеевича Салая.

Произошло это, если мне память не изменяет, в Елинских лесах, что в Щорском районе Черниговской области.

Прошло время, и мы узнали, что еще в июле 1941 года Черниговский обком КП(б) Украины приступил к созданию в каждом городе и районе области большевистского подполья и партизанских отрядов. Был создан и подпольный областной комитет партии. В его состав вошли первый секретарь обкома А. Ф. Федоров, второй секретарь обком_ы Н. А. Петрик, третий секретарь обкома Н. Н. Попудренко и другие. Из лесов Корюковского района, где, кстати сказать, были проведены первые смелые операции черниговских партизан, руководил обком борьбой народных мстителей.

Именно от партизан, число которых росло из месяца в месяц, узнавали люди правду о положении на фронтах, о победах Советской Армии под Москвой и Сталинградом, о стойкости и мужестве защитников Ленинграда и Севастополя. По радио записывались и распространялись в оккупированных врагом городах и селах сводки. Советского информбюро. В первые месяцы это было, как я уже рассказывал, основным и в деятельности нашей подпольной группы, пока мы не вошли в начале 1943 года в состав партизанского соединения (командовал им Михаил Гордеевич Салай, а начальником штаба стал Петр Сергеевич Коротченко).

Помню, увидев меня, вооруженного револьвером и коротким обрезом от карабина, командир спросил:

— А зачем же ты, хлопец, карабин так укоротил? Я сначала смутился, потом, подумав немного, уверенно ответил:

— Карабин он здесь, в лесу, хорош. А в подполье — не то. Под одежкой его не спрячешь. Ну а с револьвером одним уверенности полной недоставало…

Михаил Гордеевич рассмеялся.

— Да, — сказал он, — ты, пожалуй, прав. Молодец, что придумал именно так переделать карабин. Но он и теперь тебе пригодится…

Командир говорил о задачах, которые должны решать партизаны. Вспомнил он и о словах, произнесенных И. В. Сталиным по радио 3 июля 1941 года: «…В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие… В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу…»

В феврале и марте 1942 года черниговский партизанский отряд под командованием А. Ф. Федорова — ныне дважды Героя Советского Союза — нанес первые ощутимые удары по гитлеровским захватчикам, разгромил полицейский гарнизон в Корюковке.

Действия партизан, возглавляемых первым секретарем обкома партии, послужили для всех народных мстителей Черниговской области примером высокого мужества в борьбе с врагом.

Еще с детства полюбил я лошадей. Часто с товарищами отправлялся пасти их в ночное где-нибудь на берегу речки или на лесной опушке. Травы там хорошие были, сочных кормов вдосталь. Ну а раз находились часто при лошадях научились мы и без седел на них наперегонки скачки устраивать. Вот почему в партизанском соединении определили меня сразу во взвод конной разведки, которым командовал у Салая смелый и мужественный человек — капитан Андрей Максимович Дунаев. Он же являлся и начальником разведки соединения. Каждое его приказание, напутствие, предостережение, совет были для нас законом, от которого никаких отступлений быть не могло. И вообще надо заметить, порядок в партизанском соединении соблюдался строгий, армейский: получил приказание — повтори его, все ли понял. Возвратился с задания — доложи обо всем точно. Ведь от добытых нами в разведке сведений многое зависело: командир отдавал приказ о дальнейших действиях, о выходе в рейд или на железную дорогу, чтобы перед самым носом у противника мины ставить.

Мне довелось быть в военные годы партизанским конным разведчиком. Чуть ли не ежедневно вместе с боевыми товарищами получал я задачи по разведке. Каждый из нас должен был видеть все, а сам оставаться невидимым для противника, мгновенно оценивать сложившуюся обстановку, быстро докладывать о ней командованию. Случалось и так, что разведчики вынуждены были вместе с другими партизанами вступать в бой. Так было в Чуровичах, на юго-западе Брянской области. В этом городке находилось довольно крупное полицейское управление. Подходы к нему прикрывались огнем из дзотов: более ста полицейских очень боялись возмездия за содеянное в окрестных городах и селах. Но час такого возмездия настал быстро. В то время когда основные силы партизан — а им была поставлена задача выдвинуться дальше на запад — пошли в обход Чуровичей, на Кажановку, наши разведчики совместно с ротой народных мстителей из отряда имени Щорса ночью ворвались в город и, окружив полицейское управление, массированным огнем из всех видов имеющегося оружия уничтожили более шестидесяти полицаев. Сожжены были полицейское управление и несколько других административных зданий, занятых гитлеровскими захватчиками, их прихвостнями.

Вскоре после этой дерзкой операции разведчики двигались уже в пяти километрах впереди от основных сил партизанского соединения. Дневку намечалось провести в лесном массиве Церковище, на границе трех союзных республик — Российской Федерации, Украины и Белоруссии. Через связных — ими у нас были юные партизаны Володя Туник, Федя Самодел, Саня Сосновский и Ваня Корецкий — разведчики передавали обстановку на маршруте движения отрядов.

После дневки, во время которой заготовили продукты и фураж, с наступлением темноты вновь двинулись на запад. Вскоре разведчики подошли к железной дороге Гомель — Бахмач. Вдруг со стороны Деревины — так называлась тамошняя деревня — раздались одиночные выстрелы. Судя по всему, огонь открыли полицейские, охранявшие коммуникации противника. Медлить нельзя. Поэтому, разделившись на две группы, решили снять заслон, который мешал продвижению партизан через железную дорогу. Трофеями для нас в деревне стали четыре вражеских винтовки, а примерно в два часа ночи основные силы партизан благополучно перешли железную дорогу.

Утром новая разведка. Смотрим, идет к опушке молодого соснового леса старик. Окликнули его. Подошел.

— А ну, дед, расскажи, как у вас там дела, в деревне.

— Да что говорить, — отвечает, — грабят подлые, издеваются над людьми… Вот и сейчас полицаи отдыхают после ночного разгула. Самогонку пьют, в карты играют… А дежурство несут конные разъезды. И немцы там есть…

Начальник разведки соединения Андрей Максимович Дунаев — мы ему подчинялись — распалился, скомандовал: «По коням! Оружие наизготовку!»

Не прошло и пятнадцати минут, как из пулемета и автоматов наши бойцы ударили по окнам школы, где собрались полицейские, их хозяева из фашистской комендатуры. Так перестал существовать полицейский стан в деревне Будище, что в Гомельской области.

Потом мы вновь оказались в родных краях — на Черниговщине. Под Городней взорвали мост через реку Смячка, по которому ежедневно проезжали десятки вражеских машин. Еще один мост уничтожили в деревне Гасичевка. По установившейся доброй традиции продолжали распространять листовки, сводки Информбюро, рассказывали о наступательных действиях Советской Армии. Как правило, после таких бесед ряды партизан пополнялись новыми бойцами. И очень кстати. В марте 1943 года, выполняя указание ЦК КП(б) Украины и Украинского штаба партизанского движения, соединение, которым командовал А. Ф. Федоров, вышло в рейд за Днепр для выполнения специальных заданий. На территории Черниговской области было оставлено соединение во главе с Н. Н. Попудренко…В последние дни июня сорок третьего основная наша база находилась в Тупичевских лесах между деревнями Дроздовица и Моложевая. В один из дней разведчиков нашего взвода Николая Анисенко, Бориса Берилло, Исаака Сосновского и меня вызвал наш командир взвода и начальник разведки Андрей Максимович Дунаев.

— Вам, — говорит, — командование поручает ответственную задачу…

Он развернул карту и, ведя по ней карандашом, продолжал:

— Необходимо изучить, какие охранные и карательные войска находятся в Грибовой Рудне и Олешне, их численность, вооружение, порядок патрулирования на железной дороге, время смены патрулей. Затем провести наблюдение за шоссейной дорогой Гомель — Чернигов. Предстоит вам побывать в Радуле и Любече. Установить наличие и численность вражеских гарнизонов. Встретиться там с надежными людьми из подполья… Задачи, как видите, нелегкие. Однако надеемся, что справитесь с ними, так?

Мы закивали в ответ.

— Старшим группы назначается Федор Калашников… Возражений нет?

Все ответили, что согласны. Еще и еще раз взглянули на карту. Запомнили названия деревень, через которые должен проходить наш нелегкий, полный опасностей путь.

Наступило утро. Оседлав лошадей, двинулись по указанному начальником разведки маршруту. Вскоре густой лес поглотил нашу группу…

В сумерки подъехали почти к самой железной дороге. По ее полотну то в одну сторону, то в другую прохаживались с автоматами наперевес гитлеровские солдаты. Остановятся, о чем-то переговорят, закурят и вновь начинают шагать по полотну.

Вскоре со стороны ближайшей от нас железнодорожной станции послышался паровозный гудок. А еще через несколько минут, погромыхивая на стыках рельсов, прошел эшелон. В вагонах — немецкие солдаты. На платформах под охраной часовых — орудия, минометы, автоматы. Подумалось тогда: «Вот бы подрывников сюда!» Однако наша задача была иной.

Наступила ночь. Она помогла нам незамеченными пересечь железную дорогу и вновь углубиться в лес. Проехали еще несколько километров и вновь увидели дорогу, на этот раз шоссейную — она шла с севера, от Гомеля на Чернигов. Прямая, как стрела. Перешли и через нее.

Как и прошлой ночью, с лошадьми в лесу остался в условленном месте Исаак Сосновский. Остальные, используя малейшие укрытия, вышли по кустарнику к самому шоссе. С восходом солнца оно ожило. С незначительными интервалами проходили автоколонны с живой силой и техникой противника. На некоторое время наступила тишина. И вдруг смотрим: со стороны Чернигова медленно движется легковая автомашина. Принимаем решение — остановить ее, а тех, кто в ней, захватить живыми.

Выбежали втроем на дорогу. Я — с автоматом и револьвером, Николай — с гранатами в обеих руках, Борис — тоже с автоматом. Машину удалось остановить. Мгновенно Борис рванул дверцу машины и скомандовал: «Хенде хох!» Команду гитлеровцы выполнили послушно. Тем временем Коля Анисенко, переложив гранаты в левую руку, открыл дверцу машины с другой стороны, а буквально через тридцать секунд бросил мне под ноги парабеллум в кобуре и два немецких автомата. У шофера оружия не оказалось.

К счастью, на помощь к нам подоспел Исаак. Вдвоем с Борисом они повели гитлеровцев к лошадям, а мы с Колей скатили машину с дороги в лозняк. Только успели прикрыть ее ветками, как по шоссе промчалось мимо несколько накрытых брезентом автомашин. Похоже, что с боеприпасами…

Уничтожить захваченную легковую автомашину поручили Николаю Анисенко. Более получаса ожидал он удобного момента, чтобы поджечь ее. Может быть, не следовало и делать этого. Дело в том, что после того как машина запылала и над ней появились клубы дыма, со стороны шоссе гитлеровцы открыли по нас минометный и пулеметный огонь.

Осколками взорвавшейся мины пановал были убиты два гитлеровских чиновника, а третьего тяжело ранило, он не прожил и нескольких минут. Теперь о захваченных нами на дороге фашистах напоминала лишь сумка с бумагами.

После всего случившегося продолжали выполнять поставленную задачу. Разузнали, где и какие стоят вражеские гарнизоны, а где их нет. В конце концов нашли лесную зону, которая могла бы стать временной базой для соединения. Вокруг непривычная тишина. На берегу Днепра — прекрасные луга. За два дня повстречались со многими людьми, в том числе и с будущими нашими партизанами. Узнали о деятельности в этих местах отряда, возглавляемого Таранушенко. Правда, самого командира увидеть не удалось: он находился в то время где-то в соседних белорусских лесах.

Нелегким был наш путь от Днепра, от Любеча до Репков, и затем к своим боевым побратимам. О разведанном доложили подробно Дунаеву. И сумку с документами передали ему: они оказались важными, как выяснилось потом. А тогда, в час нашего возвращения, начальник разведки сказал:

— На отдых и на сон вам двое суток… Пойдете в голове колонны соединения.

Мы уже догадались, что вести отряды туда, откуда мы только что возвратились, предстоит именно нам. Иначе и быть не могло.

И вновь ожили лесные партизанские тропы. Наше соединение начало свой рейд в Полтавскую область. И в первый же его день мы, разведчики, вынуждены были вместе с подоспевшей к нам на помощь группой партизан во главе с Коротченко и Дунаевым принять бой с полицейским гарнизоном в селе Владимировна. Потом были новые схватки: и с гитлеровцами, и с их приспешниками и холуями…

Нелегкая обстановка сложилась для нас осенью сорок третьего года. Противнику, стянувшему значительные силы, удалось плотным кольцом окружить лесной массив, в котором располагалась в то время основная база нашего соединения. Командование приняло решение — выходить из кольца через болота. Как подсказывал прежний опыт, противник не держал большого количества своих войск у лесных болот. Так или иначе, а разведка путей перехода через заболоченную местность требовалась обязательно. Причем отправились в разведку сразу две группы. Одну возглавил Дунаев. В состав другой вместе со мной вошли Николай Анисенко, Борис Берилло, Николай Черныш, Исаак Сосновский. Прикрывал нас, как это бывало часто и прежде, пулеметчик Николай Кошель, человек завидной храбрости и мужества, любимец партизан.

Вода в болоте стала холодной. Не то что летом. К тому же прошли обильные осенние дожди. Но, несмотря на эти трудности, настойчиво двигались вперед. Останавливались, прислушивались и вновь цепочкой, след в след, шагали, все дальше и дальше удаляясь от сухого берега. Пожалуй, с километр осталось позади, когда среди лозняковых зарослей услышали мы вдруг подозрительный шорох. Прислушались: немецкая речь. О чем там говорят — не ясно.

Обменялись мнениями и решили вместе с Анисенко скрытно подойти поближе к противнику. Смотрим: прямо напротив нас, с открытыми люками, на расстоянии каких-то трехсот — четырехсот метров расставлены шесть бронетанкеток с минометными прицепами, а у самого болота, на сухом берегу, гитлеровцы роют окопы и устанавливают пулеметы. Выходит, собираются они держать нас в огненном мешке. Вот какая незадача вышла. Нам ничего не оставалось, как быстрее доложить командованию о коварном замысле фашистов. Повернули назад, встретились с разведчиками из другой группы и на ходу договорились с Николаем Анисенко о том, кто из нас будет сообщать об увиденном на противоположном берегу болота.

Уже вошли в лес, и тут произошло совсем неожиданное. Как будто ударили меня по голове чем-то тяжелым. В ушах звон. Лицо залило кровью. Ничего не вижу, не сознаю…

О том, что произошло тогда, подробно рассказал в письме на мое имя бывший наш разведчик Михаил Осадчий из Брянска:

«…В лесу мы шли попарно, одна пара от другой на расстоянии примерно десяти — пятнадцати метров. В первой паре Коля Анисенко и ты, во второй — Миша Сибирский и я и так далее.

И вдруг впереди раздался сильный взрыв. Вокруг дым, пыль, ничего не видно. Мы с Сибирским залегли и приготовились к бою, полагая, что нарвались на засаду и немцы бросили гранату. И сразу же впереди услышали стоны и крики о помощи: «Ой! Ой! Хлопцы, помогите!..»

Поняв, что вы с Анисенко тяжело ранены, мы с Сибирским поднялись и, пригнувшись, побежали вам на выручку. Сделали несколько шагов, и вдруг раздался новый взрыв. Я потерял сознание и пришел в себя на несколько минут только ночью, когда соединение переходило через железную дорогу. Весь забинтован, глаза тоже. Никак не пойму, что со мной. Пытался сорвать повязку с глаз, начал говорить и хотел было кричать, но чьи-то руки закрыли мне рот: «Тише, переходим железную дорогу…» И я опять потерял сознание, на этот раз надолго. Пришел в себя уже в Кобыжчанских лесах. От того взрыва у меня лопнули барабанные перепонки. Видимо, что-то говорил, поэтому оторвало кончик языка. Неделю ничего не видел. В нескольких местах были раны на теле. Одежда в клочья. Тут мне ребята рассказали, что Коля Анисенко был смертельно ранен и подорвал себя гранатой Ф-1. Сибирский был убит, а мы с тобой тяжело контужены. Получилось так, что одну мину вы с Колей перешагнули и мы на нее напоролись с Мишей Сибирским… Больше всех пострадали разведчики. Они, как и всегда, шли первыми. Вот так, мой дорогой побратим…»

Как только взорвалась мина, о чем рассказал в письме Михаил Осадчий, противник открыл артиллерийский огонь, но не прицельный, разумеется, а наугад, по площади. Потом наступила тишина.

Ночью по решению командования были разосланы небольшие разведгруппы в разные направления. Результат был один: кольцо враг держал плотное. Тогда решили еще раз послать разведчиков через заболоченную местность, по нашему прежнему маршруту. Вторая разведгруппа возвратилась с хорошей вестью: после взрыва мин немцы поспешно снимают и грузят на автомашины пулеметы. Танкетки тоже разворачиваются в обратном направлении. Значит, оставаться на ночь в заболоченных зарослях противник не решился, опасаясь, видимо, нападения партизан…

Уже к полудню следующего дня соединение обосновалось на новой базе. И вновь группы партизан отправлялись на задания: подрывать вражеские эшелоны, громить гарнизоны противника, вести массовую разъяснительную работу среди населения.

Меня, тяжело раненного, под ответственность партизана, коммуниста с 1918 года Ефима Ильича Пруса, перевезли в междуречье, в Остерские леса, затем после оказания помощи в полевом госпитале наступающих советских войск — в Городню…

После выздоровления трудился на родине: был председателем сельского Совета, председателем колхоза «Победа». Работал, вплоть до ухода на пенсию, и в промышленности. По сколько ни доведется мне еще прожить, никогда не забуду боевых товарищей — и живых, и павших, с которыми делил на дорогах испытаний, на лесных партизанских тропах и тяготы походно-боевой жизни, и радость побед.