Радость, гадость и обед

«Держитесь подальше от сетки, не то он вцепится вам в зад».

Я отхожу подальше.

«Он» — это Маверик, существо, 98 % генов которому досталось от волка, а 2 % — от собаки. А предостережение принадлежало Нэнси Браун, хозяйке фермы «Полнолуние» — раскинувшегося на шестнадцати акрах приюта для волкопсов (Нэнси никогда не называет их волками) неподалеку от Блэк-Маунтин (Северная Каролина). Некоторые псы попали к ней после того, как их отобрали у жестоких хозяев, а некоторых привезли лесничие или сотрудники службы отлова бездомных животных. А одного пса отдала в приют чета из Мэриленда после того, как собственноручно выкормленный ими волкопесик вырос и разнес дом, причинив ущерба на 10 тысяч долларов.

Чтобы попасть на ферму «Полнолуние», нужно проехать десять миль по шоссе номер девять — двухполосной дороге, пересекающей долину, вид которой переносит нас на тридцать лет назад в прошлое, когда Блю-Ридж-Маунтин еще не заполонили коттеджные поселки за заборами. Нужно проехать баптистскую церковь «Чистая ветвь», затем вдоль ручья Рок-Крик мимо полуразвалившегося сарая и здания добровольческой пожарной дружины. На развилке налево (не обращая внимания на знак «Тупик»), потом едем еще пару миль и сворачиваем направо на грунтовку, которую с дороги и разглядеть-то непросто. О том, что мы приехали, можно догадаться по надписи: «Частная собственность. Просим не пугать и не тревожить наших животных. Если это не устраивает, просим уехать».

До приюта еще четверть мили, но псы слышат звук мотора и начинают выть — ого, прямо как в старом вестерне! Однако вой перемежается лаем, какой можно услышать от золотистого ретривера, но никак не от вольного волка из лесов Монтаны или Северной Италии. К тому времени, как я заглушаю мотор, вокруг царит сущая какофония — семьдесят животных яростно воют «Чужак!», каждый на свой лад, причем по голосу можно определить, как далеко зашел тот или иной волкопес по пути, приведшему его собакообразных предков из дикой чащи к человеческому очагу.

С чашкой кофе в руках выходит Нэнси. Мы знакомимся. Звери надрываются в своих вольерах. Нэнси может различить их по голосам, и наша беседа то и дело прерывается замечаниями: «Слышите? Они перекликиваются. Это Арес. Ага, а вот и Гвиневра. А ну, Осень, ЦЫЦ!» Некоторые волкопсы, услышав команду, садятся на задние лапы и замолкают, однако большинство продолжает носиться по вольерам. Присутствие чужака им не нравится, их нервы натянуты туже пятой струны на банджо. Они не хотят напасть, а лишь стремятся обезопасить себя от возможной агрессии со стороны пришельца.

Поначалу я не могу отличить их от чистопородных волков. Шкуры у них разного цвета, от снежно-белого до бурого в черных и серых пятнах. Дремлющую в животных энергию невозможно не заметить. Однако Нэнси указывает мне на мельчайшие различия между животными с разной долей волчьей крови, и я постепенно начинаю замечать их сам. У тех животных, которые генетически ближе к собаке, морды шире, уши более толстые, а лапы короче и коренастее. Они чаще лают. Верным признаком собачьей крови в мнимом волке являются голубые глаза. Поклонники волкопсов обожают этот джеймс-диновский взгляд, которым могут похвалиться даже 98-процентные волки.

Нэнси говорит, что животные с высокой долей волчьей крови редко бывают хорошими питомцами, а дома проще держать обладателей в основном собачьих генов. Если вы приобретете хорошего щенка с низкой долей волчьей крови и правильно его воспитаете, то, возможно, он будет ходить на поводке и позволит вам гулять и играть с ним. Может быть, он даже не станет при первой же возможности удирать в дыру в заборе и душить соседских кошек. Иными словами, собаковолк может быть хорошим домашним питомцем.

Однако Нэнси предостерегает меня против формального деления своих питомцев на плохих и хороших. Даже зверь с высоким содержанием крови волка может быть хорошим питомцем, имей он подходящего хозяина. В подтверждение своих слов Нэнси входит в вольер, где живут Маверик (волк на 98 %) и его приятель Мики. Огромные животные тут же начинают по-щенячьи прыгать вокруг Нэнси, играют и ласкаются к ней. Такая взаимная привязанность просто поразительна. Но даже со своими любимчиками Нэнси соблюдает определенные правила. Она никогда не позволяет волкопсам оказываться выше ее собственной головы. Она никогда не отбирает у них из пасти палку. Я спрашиваю Нэнси, сколько среди ее питомцев животных, которые могли бы вновь вернуться в семью. Она поднимает глаза к небу, с минуту что-то подсчитывает, а потом отвечает: «Четверо». Четверо из семидесяти с лишним — не так-то много выходит.

Законы, касающиеся волкопсов, весьма запутанны. В Северной Каролине завести волкопса может любой, но в ряде других штатов содержание этих животных запрещено. В Пенсильвании их относят к диким животным, и владелец волкопса должен иметь специальное разрешение на своего питомца. Сандра Пайовезан из Пенсильвании считала своих девятерых волкопсов обычными домашними животными и потому зарегистрировала их как собак и обращалась, словно с детьми. Несколько недель спустя после того, как она призналась соседям, что ее волкопсы дарят ей «небывалую любовь», Сандру нашли во дворе загрызенной ее же питомцами.

Это не единственный случай. Между 1982 и 2008 годом в Северной Америке волкопсы убили девятнадцать человек (немецкие овчарки — девять). При этом овчарок в странах Северной Америки гораздо больше, чем волкопсов. Мерритт Клифтон, редактор независимой газеты Animal People, посвященной различным вопросам, связанным с животными, утверждает, что вероятность нападения и даже убийства ребенка волкопсом в шестьдесят раз выше, чем вероятность аналогичного поведения у немецкой овчарки. Однако любители волкопсов с этим несогласны и утверждают, что на их питомцев возводят напраслину и что их печальная репутация незаслуженна.

Я возвращался из «Полнолуния» в странном настроении. Волкопсы были чудесными зверями, и я понимал, что Нэнси предана им всей душей. Если бы не она, животных бы усыпили. А теперь их жизнь прекрасна — настолько, насколько это возможно для существа, в котором причудливым образом смешались гены дикого и домашнего зверя. И все же я не мог отделаться от впечатления, что они — чужие. Я чувствовал себя журналистом, который провел целый день с бандой разбойников-байкеров.

Вечером, все еще не в состоянии успокоиться, я отправился на прогулку и повстречал свою знакомую, Жаннетту, гулявшую с собачкой Бинди — славной дворняжкой, которую хозяйка взяла из приюта для животных. Бинди выжидающе на меня посмотрела, и я присел и почесал ей ушки. И тут на меня снизошел покой. И можно ли поверить, что вся разница между Бинди и неистовыми серыми призраками, у которых я побывал днем, заключается в нескольких парах хромосом!

Закулисный мир собачьих выставок

Самый лучший способ ознакомиться с практически бесконечным разнообразием форм, вылепленных человеком на основе волчьих генов, заключается в том, чтобы провести пару дней на собачьей выставке для собак всех пород, проводимой Американским клубом собаководства. Одна из таких выставок устраивается каждое лето Ашвиллским клубом собаководства и собирает 1500 собак, их хозяев и профессиональных хендлеров со всей страны. Некоторые прилетают в Ашвилл на самолете, однако большинство приезжает в домиках на колесах и прицепах-дачах. Парковка Сельскохозяйственного центра западного района Северной Каролины усеяна пластиковыми стульями, газовыми горелками и переносными клетками. Торговцы берут на вооружение собачьи товары — мелкие кусочки мяса, с помощью которых хендлеры заставляют собаку поднимать голову на площадке; гигантские кости для немецких догов и сенбернаров; разнообразные принадлежности для груминга, лосьоны и шампуни; диетические добавки; собачьи ленты и заколки; носки с вышитыми силуэтами разных пород — для хозяев собак.

Вокруг главной площадки толпятся судьи, обслуживающий персонал, владельцы собак и праздные зеваки. Они болтают в паузах между показами, расчесывают, подстригают и приглаживают своих пуделей и вытирают слюни ньюфаундлендам. Владельцы собак выглядят совершенно адекватными людьми — среди них примерно одинаковое количество мужчин и женщин самых разных возрастов, от стариков до детей, приехавших на юниорский показ. На площадке больше всего поражает отсутствие шума. Вокруг тысяча с лишним собак, все ждут своей очереди на показ, однако ведут себя исключительно тихо и спокойно — правда, пара чихуахуа все-таки потявкивает. Это не просто собаки — это профессионалы.

Я гуляю между площадками, делаю фотографии и расспрашиваю хозяев об их собаках. Когда эти люди рассказывают о своих питомцах, у них, как и у всех любителей животных, загораются глаза. Спросить их об их собаке — все равно что попросить родителей рассказать о ребенке. С собачниками легко общаться, они заражают собеседника своей страстью.

Впрочем, на таких мероприятиях можно увидеть странные вещи. Я подмечаю хорошо одетую женщину — профессионального хендлера — и сидящего рядом с ней рыжеватого немецкого дога, которому вскоре предстоит выйти на четвертую площадку. На столе перед женщиной лежит горка разноцветных жевательных мармеладок-мишек, которые так любят дети. Женщина берет горсть мармеладок, сует себе в рот и начинает жевать. Когда конфетки превращаются в липкую сладкую массу, она сует руку в рот, извлекает оттуда бесформенный ком сладостей пополам со слюной и невозмутимо засовывает его в открытую пасть сидящей рядом собачищи. Каково?

Чуть позже в тот же день я снова вижу эту сцену уже в исполнении другого хендлера, высокой блондинки из Нового Орлеана, готовящейся вывести на площадку симпатичного черно-белого японского хина. «Да-да, — говорит она мне, — это любимый прием профессиональных хендлеров. Так мы приучаем собаку к себе. Только я использую курятину». Она показывает на десятисантиметровый ломоть вареной курятины, торчащий из наручного кармашка. Когда приходит пора вести Фреда, собаку, на площадку, хендлер запихивает за щеку весь кусок целиком и становится похожа на хомяка. Когда судья подходит к собаке, хендлер достает курятину изо рта, машет ею на расстоянии дюйма от носа Фреда, а потом снова сует себе в рот. Фред явно воодушевлен.

В тот день мне везет как никогда. Я встречаю женщину по имени Барб Бейзел, причесывающую маленького гаванского бишона. Барб известна как высокопрофессиональный хендлер и собакозаводчик. Она соглашается взять меня под свое покровительство на следующие два дня. Она знакомит меня с судьями и с двумя хендлерами высшего класса — Джимми Мозесом, который уже не одно десятилетие выводит на площадку немецких овчарок суперкласса, и Крисом Манелопулосом, жизнь которого вращается вокруг стандартного пуделя по кличке Реми. (Семь месяцев спустя я вижу их обоих в передаче о собачьем шоу в Вестминстере, на состязаниях в беге. Реми победил в своей группе неспортивных собак, однако погрузил американские СМИ в траур, уступив титул Лучшей собаки шоу энергичному Уно, первому биглю, которому удалось победить в этих состязаниях.)

Дог-шоу в Ашвилле не принадлежит к самым крупным, но даже тут собак выводят почти сплошь профессиональные хендлеры. Всякий раз, когда хендлер проводит вашу собаку по площадке, вы платите ему от 50 до 100 долларов. И это оправданные траты, если только вы сами не профессиональный хендлер. Барб рассказывает мне, что даже самая лучшая собака имеет минимум шансов на выигрыш, если перед судьями ее проведет не профессионал, а любитель.

Прежде чем целиком посвятить себя работе с собаками, Барб занималась страхованием. Эта седовласая женщина с искоркой во взгляде напоминает фею-крестную из «Золушки». Но когда она ведет по площадке собаку, она с головой уходит в свою работу. Для того чтобы собака эффектно выступила, нужно немало потрудиться. Самые крупные шишки из мира элитного собаководства приглашают Барб, чтобы та «довела до ума» их призовых бобиков. Когда у Барб появляется новый клиент — собака, которая, по ее мнению, обладает выдающимися данными, — Барб первым делом учит ее, как показать себя на площадке — принимать бодрый вид, подчиняться движениям руки, в которой зажат кусок курятины, терпеть судей, когда те треплют пса по шее или разглядывают его десны. Потом Барб берет собаку и ездит с ней по всем выставкам страны до тех пор, пока та не наберет очки, необходимые для получения чемпионского титула. Барб ни дня не сидит на месте и вечно катит в своем автодоме на очередные соревнования в сопровождении свиты — дюжины терьеров выставочного класса, ассистентки Мэри и престарелого хорька.

Барб любит собак, но одни породы нравятся ей больше других. Она неравнодушна к той-терьерам — симпатичным подвижным собачкам со взбитыми коками и ленточками на голове. Пока Барб посвящает меня во все тонкости груминга на примере трехкилограммового йоркширского терьера, мимо проходит другой хендлер в сопровождении мастифа размером с пони; мошонка пса по размеру немногим отличается от головы йорка. Барб косится на слюнявого гиганта и негромко говорит: «Не понимаю людей, которым нравятся такие чучела». А я про себя думаю, что владелец мастифа, возможно, относится в точности так же к карманной собачке, которой Барб в двадцатый раз кряду расчесывает блестящую шерстку.

От волка к таксе

Каким образом дикий зверь, точная копия волкообразных страшилищ с фермы Нэнси Браун, превратился и в огромного мастифа, и в тщедушного йоркширского терьера, самую мелкую собачонку на Земле? Почему из всех млекопитающих именно потомки серого волка обрели наибольшее внутривидовое разнообразие? Мастиф может весить целый центнер, а взрослый йорк помещается в чайной чашке и весит что-то около килограмма. Относительная разница в размерах у этих двух собак больше, чем между мной и африканским слоном. Молекулярные биологи Хайди Паркер и Илейн Острандер из Национального института здравоохранения считают, что одомашнивание собаки является наиболее сложным и крупномасштабным экспериментом во всей истории человечества. Интересно, что по эволюционным меркам это чудо морфологии произошло практически во мгновение ока.

Чарльз Дарвин считал, что современная собака представляет собой помесь койота, волка и шакала. Он ошибался. Возможно, мы знаем об эволюции собакообразных не все, но одно можем сказать точно: предком вашей домашней собачки, будь она хоть пекинесом, хоть ротвейлером, стал серый волк. То, что именно волк был одомашнен первым, не должно нас удивлять. Волки похожи на нас — это социальные животные, ведущие дневной образ жизни и прекрасно понимающие, кто в стае главный. Дружба Canus lupus familiaris со странными безволосыми двуногими созданиями полностью оправдала себя: сейчас на планете около 400 миллионов собак и только несколько сот тысяч серых волков. Но когда, где и почему наши предки впервые подпустили к своему очагу хищника?

Начнем с «когда». На самом деле это произошло не так уж и давно. У всех знакомых мне собаковладельцев по стенам развешаны портреты их любимцев. Если наши предки из каменного века любили собак не меньше нашего, то, вероятно, они тоже делали бы их изображения. Но таких изображений нет. В пещерном искусстве эпохи палеолита можно отыскать потрясающие изображения оленей, быков, лошадей, мамонтов, горных коз, носорогов, медведей, львов, косуль и даже некоторых рыб и птиц. Но ни на одной картине из этого бестиария каменного века вы не встретите животное, похожее на собаку. Чтобы понять, почему человек и собака решили разделить единую судьбу, нам придется обратиться к костям и генам.

Представители вида Homo соседствовали с волками 500 тысяч лет кряду, однако нет никаких свидетельств того, что между волком и древним человеком существовали узы дружбы. Доказательства возникновения тесных отношений между человеком и волкоподобными псами появились только в самом конце ископаемых летописей. Одомашненные животные начали меняться. Во-первых, они становились меньше. Джульет Клаттон-Брок из лондонского Музея естественной истории считает, что это произошло вследствие адаптации к скудному питанию во время беременности, приведшей к увеличению пометов и уменьшению размеров щенков. Первые собаки отличались от волков небольшим размером пасти, более тесно стоящими зубами, широкой мордой и менее вытянутым носом. Как у большинства одомашненных животных, они уступали своему прародителю размерами мозга. Вкратце говоря, первая собака походила на волка в щенячьем обличье.

Судя по ископаемым окаменелостям, одомашненная собака появилась 14–17 тысяч лет назад. Убедительным свидетельством существования уз между человеком и собакой стала находка на севере Израиля скелета пожилой женщины, умершей 12 тысяч лет назад и аккуратно похороненной со щенком на руках. Собаки быстро стали частью европейских и азиатских культур позднего каменного века. Около 10 тысяч лет назад собака явилась в Новый Свет в компании людей, совершивших сухопутный переход из Сибири в Северную Америку. Еще 4 тысячи лет собаке понадобилось, чтобы совершить долгое путешествие с Аляски до Патагонии.

Археологу для работы требуется кирка, лопата и пара заляпанных грязью ботинок. А молекулярные биологи, которые пытаются проникнуть в тайну эволюции собачьего племени, обряжены в белые халаты и дни напролет проводят в лабораториях, прислушиваясь к жужжанию секвенаторов ДНК. Материалом для их исследований служат не окаменелые обломки челюстей и зубов, а мельчайшие генетические материалы, митохондриальная ДНК, на протяжении тысяч поколений передаваемая от матери к ребенку. Митохондриальная ДНК — это не то же самое, что ядерная, которая передает вашим детям все генетические инструкции в момент, когда сперматозоид встречается с яйцеклеткой. Митохондриальная ДНК содержится в цитоплазме живой клетки и преобразует органические материалы в энергию. С точки зрения эволюционного биолога, самое важное в ней то, что митохондриальную ДНК вы получили непосредственно от вашей матери. В отличие от обычной ДНК, которая случайным образом перетасовывается во время полового акта, митохондриальная родословная передается из поколения в поколение без изменений, если только не произойдет какая-нибудь случайная мутация.

Генетики используют степень мутационных изменений в митахондриальной ДНК как некую разновидность молекулярных часов, указывающих на то, где, когда и от кого произошел тот или иной вид. В 1997 году в журнале Science вышла статья, до глубины души потрясшая всех, кому действительно было интересно знать, в какой момент волк вдруг взял да и превратился в собаку. Группа исследователей под руководством Роберта Уэйна из университета Калифорнии (Лос-Анджелес) проанализировала митохондриальную ДНК шестидесяти семи пород собак, а также ДНК волков, койотов и шакалов. Проинтерпретировав данные молекулярных часов, исследователи пришли к выводу, что собака отделилась от серого волка в период от 100 до 135 тысяч лет назад, то есть в десять раз раньше, чем принято было считать. Ничего себе расхождение! Откуда оно взялось? Точность молекулярных часов, точно так же как точность будильника, зависит от настройки — быть может, исследователи из Калифорнийского университета просто не слишком тщательно откалибровали свои часы? Сегодня большинство биологов считают, что собака начала выделяться из волчьего племени примерно 15–50 тысяч лет назад, и дата эта куда точнее согласуется с той историей, которую поведали нам кости.

Первая собака — домашнее животное или мусорщик?

Антрозоологи никак не достигнут согласия в вопросе о том, каким образом человек и собака вдруг стали друзьями. «Теория любимчика» звучит так: жил да был некто Фред Флинстоун, охотник из каменного века. Как-то раз он отправился на охоту, набрел на волчье логово и принес в родную пещеру волчонка на ужин. Но только Фред собрался сделать из маленького Лобо барбекю, как не тут-то было! Стоило жене Фреда, Вильме, увидеть печальные щенячьи глазки, как в ней тут же взыграл материнский инстинкт. Вильма выхватила щенка у мужа и стала заботиться о волчонке как о собственном ребенке — может быть, даже кормить его грудью. Говоря словами Билла Монро, «любовь хорошей женщины» усмирила дикий волчий нрав, и — вуаля! — Лобо стал первым домашним животным человека, а вскорости произвел на свет детенышей, которые мало-помалу превратились в Рин-тин-тинов.

Рэй Коппингер, преподающий биологию в колледже Хэмпшира и увлекающийся гонками на собачьих упряжках, относится к этой теории скептически и презрительно называет ее «гипотезой Пиноккио», утверждая, что превращение дикого волка в собаку — это такая же сказка, как превращение деревянной куклы в живого мальчика усилиями одной феи с волшебной палочкой. Недостаток теории превращения волка в домашнюю собачку, по словам Коппингера, заключается в том, что чистокровные волки неприручаемы в принципе. Именно поэтому их так редко можно видеть в цирке. Коппингер признает, что волк может обучиться нескольким трюкам, а порой даже согласен ходить на поводке, однако все это и рядом не лежало с настоящим одомашниванием. По данным других исследователей, даже выращенные в неволе волки, в отличие от собак, не привязываются к вырастившим их людям. Они чаще рычат и готовы в буквальном смысле слова укусить руку дающего.

Однако если человек не приручал волка, откуда же взялись наши друзья-собаки? Коппингер говорит, что волки приручились самостоятельно. Он возводит родословную собак к тому моменту, когда люди стали отказываться от кочевой жизни в пользу оседлой и начали селиться деревнями. Деревня же является прекрасным источником пищевых отходов, настоящим золотым дном для добровольных мусорщиков. Те из волков, что не слишком опасались человека, пользовались этим мусором весьма эффективно, ничем не отличаясь от современных одичавших собак, роющихся в мусоре на задворках Лагоса, Мехико или Стамбула. Они питались лучше своих более осторожных современников и потому производили больше щенков — щенков, которые наследовали родительские гены и потому тоже не слишком боялись людей. Поколение за поколением эти животные сытно кормились у человеческого жилища и постепенно привыкли к сосуществованию с человеком. Подобное самостоятельное одомашнивание стало причиной непроизвольной селекции по таким полезным качествам, как умение лаять на незнакомцев, подчищать тарелки после еды и играть в догонялки.

Охота на ящериц с собаками

Возможно, Коппингер прав. Однажды я видел картину, ясно показавшую мне, как наши предки могли использовать первых собак для охоты на мелкую дичь. Моя знакомая по аспирантуре Бев Дуган прожила несколько лет в джунглях Панамы, изучая брачное поведение зеленых игуан. У нее была одна проблема: для человека все игуаны на одно лицо (и лицо это напоминает Кейт Ричардс), а большую часть времени они проводят на вершинах деревьев. Чтобы выполнить исследование, Бев нужно было отловить и пометить игуан так, чтобы потом отличить одну от другой. Но как, спрашивается, поймать ящерицу, которая обитает в кронах тропического леса?

Тут-то и выходят на сцену собаки.

Коллега-исследователь познакомил Бев с Пифо и Цезарем — местными жителями, в совершенстве изучившими искусство охоты на гигантских ящериц. Когда я был на исследовательской станции Бев, она предложила мне принять участие в одной такой охоте. Пифо взял с собой собаку, бурую дворняжку средних размеров, короткошерстную, с хвостом колечком и торчащими ушами — таков классический облик, который приобретает потомство отбившихся от хозяев и свободно скрещивающихся собак. Рэй Коппингер называет это «естественной породой». Как правило, такие собаки напоминают австралийских динго, и повстречать их можно где угодно — от Танзании и Израиля до побережья Южной Каролины. Для Пифо его собака была и домашним любимцем, и помощником в охоте. Он говорил с псом, ласкал его и кормил объедками со стола.

Охота на игуану начинается с того, что вы высматриваете ящерицу, греющуюся на солнышке в ветвях дерева. После этого Цезарь с ловкостью акробата взбирается вверх по стволу и осторожно подбирается поближе к ветке, на которой лежит игуана. Оставшаяся внизу собака не сводит с ящерицы глаз. Цезарь сильно встряхивает ветку и трясет ее до тех пор, пока игуана не соскользнет с ветки и не шмякнется с высоты шестидесяти футов в подлесок. Тут за ней бросается собака. Человеку ящерицу не поймать, но с такой собакой, как у Пифо, — no problema.

Цезарь и Бев бегут следом за собакой. Я за ними едва поспеваю. Пес быстро загоняет игуану туда, откуда она не может сбежать. Теперь Бев предстоит непростая работенка: усмирить игуану прежде, чем та ранит собаку, или прежде, чем собака ранит ее. Самцы игуан достигают шести футов в длину. Они могут хлестнуть противника хвостом и в кровь расцарапать ему руки, да и на зубок этим ящерицам лучше не попадаться. И все же в схватке «женщина против игуаны» побеждает обычно Бев. Обездвижив игуану, Бев взвешивает ее, проверяет репродуктивный статус, маркирует и отпускает.

Это весьма эффективный способ охоты. С помощью собаки Бев и ее помощникам удается ловить по десять — двадцать ящериц в день. Прежде чем начать ловить игуан для исследовательницы, Пифо и Цезарь вместе с собакой охотились на игуан ради пропитания. Чтобы обездвижить пойманную игуану, они вырезали у нее из передних лап жилу и связывали ею лапы животного за спиной. Потом игуану убивали, втыкая ей в мозг и в позвоночник длинный острый шип.

Коппингер утверждает, что дикий нрав чистокровных волков ни за что не позволил бы им вот так вот сотрудничать с человеком. После знакомства с волкопсами Нэнси Браун я не могу не согласиться с этим. Наиболее же ярким доказательством теории одомашнивания Коппингера может служить интереснейший генетический эксперимент с лисами.

Из диких в домашние: как расположить к себе лису

В середине 1950-х годов генетик Дмитрий Беляев поддержал не ту научную доктрину, которую следовало, и был уволен из Центральной научно-исследовательской лаборатории пушного звероводства в Москве. Вскоре после этого он занял пост главы отдела генетики животных в Институте цитологии и генетики Новосибирского академгородка и в 1959 году положил начало весьма примечательному эксперименту с серебряными лисицами. Эксперимент длился сорок лет, задействовано было более 45 тысяч животных. Его итоги перевернули представление ученых о таком явлении, как одомашнивание.

Для того чтобы облегчить работу с дикими отловленными лисами, Беляев решил вывести тип, генетически приспособленный к сосуществованию с человеком. Проверяя, как реагируют на людей родившиеся на зверофермах лисята, он затем скрещивал самых ручных самцов и самок. Поначалу лишь очень немногие лисы соответствовали его строгим критериям и были достаточно дружелюбны к людям. К десятому поколению среди лис ручных было 20 %, а после сорокового поколения ручными рождались уже 80 % лисят. Генетически прирученные лисы запросто могли лизать человека в нос; их не прошедшие строгого отбора собратья запросто бы этот нос оттяпали.

Итак, появившиеся в результате селекции лисы стали любить людей. Ну и что? А вот одна важная деталь: случайным побочным результатом отбора по критерии одомашнивания стало то, что лисы стали выглядеть и вести себя по-собачьи. Сменялись поколения, и уши у лис становились висячими, а хвосты начинали закручиваться колечком. В мехе появились бурые полосы (предполагается, что первые собаки были именно бурыми), а у некоторых лисиц даже появились белые пятна на морде, как у собак. Да и сами морды становились все короче, шире и симпатичнее. Вели эти животные себя совершенно не по-лисьи и в ответ на приветствие начинали вилять хвостом, в точности как мой старый лабрадор Молли. На физиологическом уровне тоже произошли изменения: по сравнению с обычными лисами уровень гормона стресса кортизола у них стал ниже, а нейроны мозга производили больше естественных антидепрессантов. Неудивительно, что они были такими добродушными!

Почему такие разные характеристики — цвет меха, форма хвоста, строение морды — сопутствуют более дружелюбному поведению? Науке это неизвестно. У животных, чьи размеры находятся между размерами кораллового аспида и крысы, поведение и цвет шкуры сцеплены на генетическом уровне. Однако что послужило причиной изменения характера у беляевских лис — несколько связанных между собой генов или вообще один-единственный ген, — нам пока неизвестно.

Умеют ли собаки читать мысли?

Когда я слушаю, как великий Док Ватсон из Дип-Гэп (Северная Каролина) извлекает из гитары те самые, единственно верные ноты проигрыша, от левого плеча до шеи у меня пробегает холодок, а кожу начинает покалывать. На Гавайях про такую музыку говорят «до мурашек». Будучи ученым, я постоянно читаю разные научные журналы. От тамошних статей меня чаще всего клонит в сон, но есть одна статья, которая всегда пробирает меня до мурашек. Впервые это случилось со мной в 2002 году, когда кто-то из коллег дал мне прочесть неопубликованную статью, полученную от его старого соседа по общежитию Майка Томаселло, специалиста по психологии развития и одного из основателей Института эволюционной антропологии Макса Планка в Лейпциге. Вскоре эту статью опубликовали в журнале Science. Посвящена она была сравнению способности волков, шимпанзе и собак распознавать человеческие жесты. Возглавил это исследование двадцатишестилетний аспирант Брайан Хэр.

Чтобы понять всю важность этого исследования, надо кое-что знать о шимпанзе. Они самые близкие наши родственники, а кроме того, самые сообразительные и социально активные животные. Однако, как и все прочие приматы (за исключением людей), шимпанзе не в состоянии найти пищу, подчиняясь жестам человека. Даже те шимпанзе, что выросли в человеческих семьях, не способны отыскать еду, проследив взгляд человека или посмотрев, в какую сторону направлен его палец. Нетрудно догадаться, что если задача не по силам обладателю такого крупного мозга, как у шимпанзе, то волку, мозг которого гораздо меньше обезьяньего, тут и вовсе ловить нечего. Да, это так. И ведь вы, разумеется, догадываетесь, что раз у домашней собаки мозг еще на четверть меньше, то она окажется глупее волка, так? Так, да не так.

Хэр, ныне преподающий в университете Дьюка, поставил несложный эксперимент, с помощью которого доказал, что собаки прекрасно распознают сигналы, подаваемые человеком. Он взял две миски, перевернул и под одну из них положил пищу. Ассистент исследователя постукивал по миске с едой, показывал на нее пальцем и пристально на нее глядел. Как и предполагалось, шимпанзе и волки тест провалили. Они выбирали миску наугад и получали пищу в половине случаев. А вот у собак дело шло куда лучше. Когда ассистент подавал все три сигнала, собака делала правильный выбор в 85 % случаев.

Чем обязана своими успехами собака — природе или воспитанию? Хэр утверждает, что дело в природе, поскольку эволюция одарила собак особым умением понимать человека. Однако недавно причины такой разницы между волком и собакой стали предметом жестоких споров. Клайв Уинн, работающий с собаками в университете Флориды, считает, что Хэр не прав, и видит причину различий в социализации. Вероятно, истина лежит где-то посередине. Группа венгерских исследователей под руководством Адама Миклоши обнаружила, что можно обучить волчат понимать человеческие сигналы, однако на то, чтобы добиться аналогичных успехов от взрослого волка, потребуется десять лет и гораздо более высокий уровень социализированности.

Ученые все чаще выбирают объектом своих исследований собачий мозг, а центры изучения поведения собак множатся, как грибы после дождя. Замечательное умение понимать, что намерен сделать человек, а также готовность участвовать в экспериментах делают собак прекрасным объектом для исследования эволюции и развития коммуникации и социального поведения. Как сказал Пол Блум из Йельского университета, в когнитивной этологии собаки заняли место шимпанзе.

Каждый месяц в журналах вроде Science, Animal Behavior, Journal of Comparative Psychology и Animal Cognition появляются самые неожиданные примеры мощи собачьего разума. Так, бордер-колли Рико, которого тестировали немецкие исследователи, понимает 300 слов и способен выучить название нового предмета с одного раза. Бразильские ученые научили собаку пользоваться клавиатурой, и теперь пес может сообщить, чего ему хочется — поиграть, поесть, приласкаться или пойти на прогулку. Исследователи из Венского университета обнаружили, что собаки различают ситуации, когда хозяин смотрит на пса или в телевизор, — и, когда хозяин увлечен телепросмотром, не слушаются чаще. Кроме того, собаки — сущие обезьянки. Например, стоит зевнуть хозяину — зевает и собака. А когда собаке нужно решить задачу, она подражает человеку, который добился успеха, но не копирует неудачника.

Как поступила бы Лесси?

Подобные исследования заставляют признать за собаками удивительные способности. Но не слишком ли многого мы порой ожидаем от животного, мозг которого весит всего несколько унций? Тысячи лет подряд люди использовали собачий ум в собственных целях — посмотрите, как гонит овечью отару бордер-колли или как делает стойку легавая. И ведь пастушеством и охотой все не ограничивается — сегодня собаки с помощью нюха обнаруживают бомбы, наркотики и рак мочевого пузыря. Они ищут пропавших детей и разложившиеся трупы, предупреждают глухих хозяев о сработавшем пожарном сигнале, переводят слепых через оживленную городскую улицу и даже «ловко не подчиняются» командам, если их выполнение может угрожать хозяину. Более того, многие верят, что собаки обладают каким-то подобием мистических способностей. Половина собаковладельцев в США и Британии убеждены, что их собаки наделены некой разновидностью экстрасенсорного восприятия и заранее знают, когда их хозяева вернутся домой.

Людям нравится думать, будто хорошая собака всегда догадается, что хозяин попал в передрягу, и поможет ему спастись. Когда я был ребенком, моим идеалом собаки была Лесси. Наш бигль Боско был неплохим товарищем по играм, но зато Лесси могла спасти тебя от кугуара, привести твоего отца, чтобы он вытащил тебя из колодца, и лаем сообщить о пожаре в сарае. (Многие любят этот образ, даже став взрослыми. Попробуйте ввести в Гугл фразу «собака спасла хозяина».)

Билл Робертс, психолог из университета Западного Онтарио, был поражен многочисленными историями о том, как собаки спасали людей. Билл знал, что для исследования обстоятельств, в которых праздные наблюдатели захотят прийти на помощь незнакомым людям, социальные психологи специально подстраивают различные ситуации. И тогда он подумал, что, возможно, с помощью аналогичных экспериментов можно было бы пролить свет на собачью способность сознательно обращаться за помощью, когда хозяин попадает в беду. По удачному стечению обстоятельств, одна из его студенток по имени Криста Макферсон занималась разведением и обучением собак. Она знала множество собак и их владельцев и вместе с Биллом взялась проверить гипотезу «спасительной Лесси», как я ее назвал.

Криста и Билл попросили дюжину собаковладельцев вывести своих собак прогуляться в поле. Неподалеку стояло кресло, в нем спокойно сидел незнакомый человек и читал книгу. (Роль незнакомца выполнял один из помощников исследователей.) Подведя собаку к незнакомцу на десять метров, хозяин хватался за грудь, падал наземь и лежал неподвижно. В подобной ситуации Лесси конечно же поняла бы, что хозяину плохо, гавкнула бы пару раз, а потом побежала бы к незнакомцу и стала бы тянуть его за рукав. Как же поступили настоящие собаки — такие, как мой бигль Боско?

Ничего подобного они не сделали. Ни одна из собак ни шагу не сделала в сторону незнакомца, чтобы призвать его на помощь. Точно так же отреагировали собаки и в лаборатории, когда Билл повторил эксперимент, включив в него бутафорский книжный шкаф, который якобы падал и прижимал хозяина к двери. Тест «спасительной Лесси» завалили даже колли.

Впрочем, некоторые породы лучше прочих понимают человека и подчиняются его командам. К примеру, группа Адама Миклоши (Будапешт) обнаружила, что породы, выведенные для сотрудничества с человеком, — овчарки, ретриверы — лучше понимают человеческие жесты и находят с их помощью пищу, нежели породы, выведенные для самостоятельной работы. Что ж тут удивительного? Удивительно другое: короткоголовые собаки с короткими носами и широкими мордами — например, бульдоги, боксеры и мопсы — понимают человеческие сигналы лучше, чем длинномордые доберманы, таксы и борзые. Исследователи подозревают, что этот интересный феномен связан с различиями в расположении глаз и в форме головы. У собак узкомордых пород глаза находятся словно бы по бокам головы, что улучшает их периферийное зрение, однако позволяет легко отвлекаться.

Исследователи из Центра изучения взаимодействия животных и общества университета Пенсильвании подошли к изучению различий в поведении собак разных пород с другой стороны. Они разработали интернет-опрос для собаковладельцев и с его помощью получили информацию о таких характеристиках собак, как готовность подчиняться командам. Оценочный тест-опросник поведения собаки (сокращенно C-BARQ) прошли тысячи собаковладельцев, подаривших исследователям массу бесценной информации о различиях в поведении собак разных пород. (Если у вас есть собака и вы хотите принять участие в исследовании C-BARQ, зайдите на веб-сайт w3.vet.upenn.edu/cbarq, где можно пройти тест.)

Исследователей особенно интересовала готовность собак выполнять желания хозяина — приходить на зов, носить поноску, выучивать различные трюки и внимательно следить за хозяйским поведением. С помощью C-BARQ были изучены показатели обучаемости 1500 собак, принадлежавших к 11 породам. Обнаружилось, что собаки одних пород обучаются легко, а собаки других такой сообразительностью похвалиться не могут. Наиболее обучаемой породой оказались лабрадор-ретриверы, наименее обучаемой — бассет-хаунды. Среди лабрадоров способных к обучению собак было 70 %, среди бассет-хаундов — всего около пяти. При этом характеристику труднообучаемого не получил ни один лабрадор-ретривер, зато именно так охарактеризовали половину бассет-хаундов.

Значительные различия обнаружились и в том, насколько часто собаки различных пород наносили вред человеку. Мысль о том, что «собака — друг человека», так прочно укоренилась в нашем сознании, что мы забываем: собака лишь на шаг отошла от зверя, убивающего ради пропитания. Каждый год четыре с половиной миллиона американцев бывают покусаны собаками, причем более 800 тысяч пострадавших вынуждены были обратиться за срочной медицинской помощью. Среди них много детей, которых собаки укусили в лицо. Более 70 % нападений с серьезными последствиями совершаются собаками двух пород: питбулями и ротвейлерами. И наоборот, на долю чихуахуа и такс приходится всего полпроцента человеческих травм. Так что же, выходит, питбули и ротвейлеры являются корнем зла, в то время как чихуахуа и таксы — сплошь ангелы?

С помощью опросника C-BARQ исследователи из университета Пенсильвании оценили склонность 4 тысяч собак тридцати трех пород к нападению на незнакомцев, на собственных хозяев и на других собак. Как ни странно, питбули и ротвейлеры вовсе не были в первых рядах тех, кто чаще всего нападает на людей, — почетные первые места достались именно чихуахуа и таксам, а питбули оказались где-то в середине списка, по соседству с пуделями.

Что запрещать — породу ил и поведение?

Обсуждая склонность различных пород к нападению на человека, мы вплотную приближаемся к одному из наиболее спорных вопросов, связанных с собаками: действительно ли некоторые породы собак безусловно опасны и их следует запретить законодательно? Некогда образцом отваги и верности были питбули, которых считали идеальными собаками для содержания в семье. Питбуль по кличке Пити стал главным героем фильма «Маленькие негодники». Во время Второй мировой войны питбулей изображали на плакатах с призывами вступать в армию. Однако после того как на военных базах произошло шесть нападений собак на людей, закончившихся фатально, командование армии США запретило содержание на своей территории собак «агрессивных или потенциально агрессивных пород».

В Денвере содержание питбулей запрещено безоговорочно. В Огайо питбули законодательно признаны «злобными животными», даже если какой-то конкретный питбуль ни разу не проявлял агрессии. Принятый в Огайо закон гласит, что питбуль должен содержаться в надежно запираемом вольере, выводиться исключительно на поводке, а хозяева собаки обязаны застраховать ответственность за возможный ущерб на 100 тысяч долларов. Однако большинство владельцев питбулей закон не соблюдали, и потому в городе Цинциннати эту породу просто-напросто запретили.

И все же в некоторых регионах власти под давлением защитников прав животных и любителей питбулей пересматривают законы, дискриминирующие те или иные породы. Защитники питбулей говорят: «Запрещать надо не породу, а поведение!» Битва двух сил достигла своего пика в Сиэтле, когда группа горожан, пострадавших or питбулей, потребовала от городского совета принятия закона, ограничивающего право на владение собаками опасных пород. 8 октября 2008 года газета Seattle Post-Intelligencer разместила статью о местных защитниках питбулей, борющихся против попыток поставить их питомцев вне закона. Момент был выбран неудачно. Пока читатели газеты попивали утренний кофе и читали о том, как любят своих хозяев питбули, пара этих псов обрабатывала семидесятилетнюю вьетнамскую женщину по имени Хонг Ле, жившую в пригороде Сиэтла под названием Си-Тэк. Сосед женщины схватил вилы и бросился ей на помощь, однако не мог отогнать собак до тех пор, пока явившаяся подмога в лице двух помощников шерифа не застрелила собак. После операции, длившейся десять часов, хирурги смогли пришить Хонг Ле уши, однако так и не сумели спасти правую руку, которую собаки порвали в клочья. По свидетельству соседей, питбули были хорошо воспитаны и никогда не проявляли агрессии. Как сказал один из соседей, «они были очень игривы и вечно всех лизали».

Запрет на «злобные породы», в частности на питбулей, стал в США одним из наиболее сложных и горячих вопросов, связанных с животными. Сторонники питбулей яростно защищают своих питомцев. По их словам, собаки этой породы считаются жестокими незаслуженно, что большинство питбулей в жизни никого не укусили и что законодательство, запрещающее конкретные породы, недалеко ушло от времен расовой дискриминации. Они хотят вернуть питбулям былую славу, объявив их «собаками Америки».

Однако противники питбулей тоже стоят насмерть. По их словам, между 1982 и 2008 годом питбули нанесли жителям США и Канады 700 увечий и убили 129 человек. (Для сравнения: собаки самой популярной в США породы, лабрадор-ретриверы, искалечили двадцать четыре человека и убили троих.) Среди антрозоологов нет единого мнения по поводу запрета на породы. Большинство известных мне исследователей выступают против законов, ограничивающих право человека выбрать себе собаку потенциально опасной породы. Однако существует и противоположная точка зрения. Так, пионер антрозоологии и директор Центра изучения взаимоотношений человека и животных университета Пурдью Алан Бек выступает за запрет породы. По его мнению, каждый питбуль — это заряженное ружье, которое может выстрелить в любой момент. А британский антрозоолог Сара Найт надеется, что когда-нибудь эта порода исчезнет вовсе.

Такой же раскол наблюдается и среди организаций защиты животных. Американская ветеринарная ассоциация, Американское общество защиты животных от жестокого обращения, Ассоциация гуманизма США и Американская ассоциация гуманизма выступают против законов, запрещающих те или иные породы. Быть может, более радикальная ассоциация «Люди за этичное обращение с животными» (РЕТА) тоже напряжет моральный мускул и выступит в защиту собак? Нет, не выступит. РЕТА согласна с Сарой Найт — питбули должны исчезнуть с лица Земли. Представители РЕТА считают, что запрет на породу связан не с дискриминацией, а со снижением вреда. Они отмечают, что в большинстве случаев жестокого обращения с собаками жертвой становятся именно питбули. И речь здесь не только о собачьих боях. Согласно данным РЕТА, питбули чаще собак прочих пород подвергаются избиениям, голодают, не получают от хозяев должного ухода. Ряд исследований указывает, что владельцы питбулей часто демонстрируют антисоциальное поведение. Это подтверждается и проведенным в Огайо исследованием, в результате которого обнаружилось, что владельцы опасных собак, преимущественно питбулей, в семь раз чаще бывали осуждены за насильственные преступления и в восемь раз чаще обвинялись в преступлениях, связанных с наркотиками, нежели владельцы менее опасных собак. И наконец, каждый год в американских приютах для животных усыпляют goo тысяч бездомных и никому не нужных питбулей.

Следует, однако, помнить, что по результатам исследования C-BARQ питбули и ротвейлеры оказались не более опасны, чем средняя гончая. Только 7 % владельцев питбулей сообщили, что их собака пыталась покусать незнакомого человека, — однако в этом же признались 20 % владельцев такс. Так почему же на долю этих пород приходится две трети нападений с летальным исходом? Должен признать, что лично я предпочел бы схватиться со злобным чихуахуа, нежели с ротвейлером или питбулем, которые позарились бы на мой бутерброд. Даже если ротвейлер и питбуль менее агрессивны, чем чихуахуа, они с большей вероятностью отправят вас в больницу просто потому, что отличаются большими размерами и силой и могут нанести куда больший ущерб.

Одной из причин резкого увеличения количества нападений ротвейлеров и питбулей на людей является внезапный рост популярности этих пород. Еще в 1979 году никто и слыхом не слыхивал о ротвейлерах. В списке наиболее популярных в США пород они занимали сорок первое место, а в Американском клубе собаководов регистрировали всего 3 тысячи щенков в год. Для сравнения — количество зарегистрированных щенков самой популярной американской породы, немецкой овчарки, доходило до 60 тысяч. Однако в середине 1980-х годов количество щенков овчарок оставалось неизменным, а вот ротвейлеров стало прибывать. Между 1979 и 1993 годом количество регистрируемых каждый год щенков ротвейлера достигло ста с лишним тысяч. Ротвейлеры стали второй по популярности породой в США, а всего по стране их число выросло почти до миллиона особей.

Взрыв популярности ротвейлеров имел свою обратную сторону. Между 1979 и 1990 годом ротвейлеры загрызли насмерть в США шестерых человек — немецкие овчарки за тот же период загрызли насмерть тринадцать. Но потом печальная статистика изменилась с точностью до наоборот. За последующие восемь лет немецкие овчарки загрызли насмерть четверых людей, а ротвейлеры — тридцать три человека. Отчасти такой рост числа смертельных случаев обусловлен увеличением количества ротвейлеров. Пусть характеристики породы и остаются прежними, но все равно — чем больше собак, тем чаще случаются нападения.

В 1993 году ротвейлеры на время опередили питбулей в борьбе за звание самых опасных собак Америки. Однако вскоре эта порода пала жертвой собственной известности. Данные об увеличении числа нападений получили огласку, и страховые компании начали аннулировать страховые полисы владельцев ротвейлеров. За последующие десять лет число зарегистрированных щенков ротвейлера стало падать и со 100 тысяч в год уменьшилось до 10 тысяч. Попав к владельцу, обладающему всеми необходимыми качествами, и ротвейлер, и питбуль могут стать прекрасными питомцами. Однако очень многие люди заводили себе щенков ротвейлера под влиянием момента, и потому оказались совсем не готовы к превращению пушистого комочка в кинговского Куджо-убийцу.

Пудели наступают, или почему порода вдруг обретает популярность

Быстрый рост и падение популярности некоторых собачьих пород заставляет нас задаться более общим вопросом о том, отчего вообще происходят перемены в различных культурах. Взять хотя бы эти уродливые мягкие пластиковые тапки под названием «кроки». Объясняется ли их популярность тем, что они превосходят другую обувь по некоторым объективным показателям — например, они дешевле, удобнее, полезнее для осанки? Или же все дело в моде, которая распространилась в американской культуре со стремительностью гриппа?

То же самое касается и популярности собачьих пород. Ротвейлера еще нужно прокормить, возить его приходится в специальном отделении для животных, да к тому же эта порода склонна к дисплазии тазобедренных суставов, диабетам, катарактам и болезни Аддисона. Впрочем, популярность этой породы — еще не самая большая глупость в истории американского собаководства. Знамя первенства принадлежит пуделям. Между 1946 и 2007 годом в Американском клубе собаководов было зарегистрировано пять с половиной миллионов щенков пуделя, что на два миллиона превосходило показатель лабрадор-ретриверов, которым принадлежало второе место. Пик популярности пуделей пришелся на 1969 год, когда почти треть зарегистрированных щенков принадлежала к этой породе, а Американскому клубу собаководства пришлось пригласить на полный рабочий день дополнительных сотрудников, которые должны были разгребать лавину документов, связанных с пуделями. Популярность породы росла очень быстро — в 1969 году ежегодно регистрируемое количество щенков пуделя превышало показатель 1949 года на 12 000 %. Пудельная лихорадка затронула не только собак. Поклонницы стиля «бобби-сокс» (взрослая одежда, копирующая наряд маленькой девочки) немедленно взяли на вооружение белые и розовые юбочки с силуэтом французского пуделя. Сегодня на аукционе eBay эти юбки разлетаются как горячие пирожки.

Или вот английский той-спаниель. В то время как пудели в Америке множились, как тараканы, количество регистрируемых той-спаниелей упало с жалких 123 голов в 1949 году до совсем уж скромной цифры 45 голов в 1969-м. А ведь той-спаниели — очень милые маленькие собачки. Они похожи на Леди в мультике «Леди и Бродяга». Официальное их описание, принадлежащее Американскому клубу собаководства, гласит: «умные и забавные небольшие собаки, привязываются к хозяину и стремятся ему угодить». Идеальная порода — но почему же предпочтение отдают другим?

Чтобы понять причину, по которой пудели популярнее той-спаниелей, следует спуститься уровнем ниже и задаться вопросом о том, что определяет наши вкусы по части домашних животных. Почему определенные марки обуви, определенные пища, песни, цвета, книги, религия и прочее имеют массу поклонников, в то время как другие разновидности того же самого остаются никому не известны?

Одна из причин может заключаться в том, что культурные инновации подобны генетическим мутациями — как некая мутация повышает способность организма к репродукции, так некая культурная инновация становится невероятно успешной потому, что опережает другие по тем или иным показателям. Тут можно вспомнить жестяные пивные банки с колечком на крышке или айподы. Однако есть ведь еще и такие преходящие тренды, как пирсинг в носу и горшочки для фондю — явно нефункциональные вариации на заданную тему. Так что же, пудели наводнили большую часть американских домов потому, что оказались умнее, послушнее, милее непопулярных пород? Или же они знамениты уже потому, что знамениты?

Я заинтересовался этим вопросом, когда получил предложение написать статью об эволюционной психологии применительно к взаимоотношениям человека и животных и решил включить в нее обсуждение культурной эволюции. Собирая материал, я обратился к Интернету в поисках примеров быстрых перемен в отношении человека к животным. Тут-то меня и вынесло на веб-сайт Американского клуба собаководства, где были перечислены данные о количестве регистрируемых щенков каждой породы за последние три года. Просматривая цифры, я заметил резкое падение количества щенков далматинского дога. Я позвонил знакомой заводчице далматинских догов, которая входила в совет директоров клуба, и спросил, не могу ли я получить показатели регистрации далматинских догов за более долгий срок. Спустя несколько педель мне в офис доставили толстенный пакет из манхэттенской штаб-квартиры клуба. Это оказалась настоящая золотая жила — данные Американского клуба собаководства по каждой породе за шестьдесят лет. Сорок восемь миллионов собак.

Это было прекрасным подарком. Хуже оказалось то, что теперь мне предстояло обработать крупнейший объем данных во всей истории психологии. Я сделал первое, что пришло мне в голову, — составил графики показателей для каждой породы. Оказалось, что после окончания Второй мировой войны в Америке было только четыре наиболее популярные породы собак. В хронологическом порядке: кокер-спаниель, бигль, пудель, кокер-спаниель (по второму кругу) и лабрадор-ретривер. Путь к популярности у каждой породы оказался свой. Пудели завоевали всеобщую любовь одним наскоком, а лабрадор-ретриверы шли к первому месту медленно и неторопливо, прибавляя примерно по 10 % в год в течение сорока лет. На графиках прироста кокер-спаниелей и биглей кривая беспрестанно скачет вверх-вниз.

Кроме того, из графиков мне стало ясно, что большинство пород так никогда и не стали частью нашей жизни. Много вы знаете людей, которые держат оттерхаунда — собаку, максимальный показатель для которой составил 70 щенков в 1993 году? Или гончую-харьера, показатели которой с 1934 года выросли невероятно — с шести до целых сорока щенков? Вскоре я уже не мог думать ни о чем, кроме исследования собачьей демографии Америки. По ночам мне снились демографические кривые. Днем я тратил неоправданно много времени на просмотр графиков прироста разных пород, изводил друзей разговорами о собаках, катал на языке замысловатые названия малоизвестных пород — кеесхонды, шипперке, пули.

Одна беда — толку в этом не было никакого.

Что общего между породой собаки и именем для ребенка

И все же удача нашла меня в тот день, когда я просматривал в журнале Biology Letters статью, принадлежавшую двум исследователям, о которых я никогда прежде не слыхал. Один из них, по имени Мэтт Хан, был аспирантом университета Дьюка, а второй, Алекс Бентли, работал на постдоке по антропологии в колледже Лондонского университета. Статья их была посвящена именам, которые мы даем своим детям.

Мэтт и Алекс специализировались в различных областях, однако оба в свое время изучали влияние слепой удачи на эволюцию — в случае Алекса это было связано с изменениями в культуре, а Мэтт рассматривал развитие генов. Исследователи выдвинули гипотезу, согласно которой многие изменения в человеческой культуре — от рисунков на горшках эпохи неолита до хитов музыки в стиле кантри — объясняются тем, что человек — неисправимый подражатель. Идеальным способом для проверки этой гипотезы стало исследование детских имен, тем более что у Администрации социального обеспечения даже имеется сайт, где перечислена частота использования тысячи наиболее популярных имен в США за каждые десять лет двадцатого века.

Скачав тьму-тьмущую детских имен, Мэтт и Алекс засели за работу. С помощью компьютерных моделей, обычно используемых для изучения изменений в частоте встречаемости генов, они обнаружили, что объяснением постоянно происходящих изменений популярности имен может служить та же теория, которая объясняет механизм эволюционных перемен. Называется она теорией случайного дрейфа, и основное ее положение отличается удивительной простотой: имена меняются потому, что люди бессознательно подражают друг другу. В какой-то момент некто изобретает новое детское имя, или готовит необычное блюдо, или обзаводится собакой новой породы. Захотят ли другие люди подражать ему? — тут все определяет случайность. В вопросах вкуса мы обычно следуем за большинством.

Должен признать, что я не справился с формулами, с помощью которых Мэтт и Алекс доказали, что популярность того или иного детского имени зависит от слепого случая. Однако основную идею я ухватил. И тут меня озарило — ведь они с таким же успехом могут протестировать свою гипотезу применительно к популярным и непопулярным собачьим породам. Я отправил авторам статьи электронное письмо и приложил к нему несколько составленных мною графиков. А в конце на всякий случай приписал: «Кстати, у меня есть выборка из 48 миллионов щенков. Хотите ознакомиться?»

Ответ пришел немедленно и был весьма выразителен: «Да!!! Пришлите файл!» Проведенный анализ показал, что с породами все обстоит точно так же, как с именами, — их популярность обычно зависит от какой-то космической случайности. Наши предпочтения по части собачьих пород подчиняются статистическому распределению, которое математики называют «степенным законом». В человеческих сообществах этот закон проявляется в ситуациях, когда имеется большое количество людей, оказывающих влияние друг на друга. Графики степенного закона изящны, как статуэтки Бранкузи — кривая идет из верхнего левого угла вниз и постепенно смещается вправо. Малькольм Гладуэлл из газеты New Yorker, славящийся своим умением объяснять всяческие заумные теории через простые вещи, сравнил график степенного закона с хоккейной клюшкой, которая лежит на полу крюком вверх.

Степенной закон гласит, что, какую область ни возьми — хоть бестселлеры, хоть цитаты из научных документов, или скачанную музыку, или количество переходов на веб-страницу, количество детских имен, количество пород собак, — примерно 20 % вариантов привлекут внимание примерно 80 % людей. Экономисты называют этот феномен «правилом 80/20». После того как выбор будет сделан несколько раз, популярность уходит в крутое пике и начинает стремиться к нулю. Вот почему в деловых кругах степенные законы именуют не иначе как «длинный хвост».

С собаками все получается так. В 2007 году 81 % регистрируемых щенков приходился на долю тридцати одной наиболее популярной породы. Другие 125 пород делили между собой оставшиеся крохи. На долю пятидесяти наименее популярных пород приходился всего 1 % регистрируемых щенков. Щенков лабрадор-ретривера — самой популярной породы, — было в g тысяч раз больше, чем щенков английского фоксхаунда — наименее популярной породы. Закон «длинного хвоста» неумолим.

В соответствии с гипотезой случайного дрейфа, непрекращающиеся изменения в области моды объясняются постоянным появлением новых тенденций. Допустим, некто изобретает уродливые пластиковые тапки и называет их по-крокодильи или создает новую породу, скрестив миниатюрного шнауцера с йоркширским терьером (официальное название получившейся породы — «снорки»). Большинство новых идей пропадают втуне, однако то тут, то там какая-нибудь да и удержится на плаву. Одним из следствий такого уподобления культурных перемен игре в кости становится невозможность точно предсказать, кто станет лидером завтра в обувной промышленности, в списке детских имен, на эстраде или в области собаководства.

Проведенный нами анализ данных Американского клуба собаководства показал, что выбор собаки отражает ту же самую психологию толпы, которой мы руководствуемся, когда верим, что кольцо в носу — это сексуально. Я, безусловно, убежден в том, что преходящая любовь к той или иной породе разносится неким ментальным вирусом, который, подобно биологическому вирусу, способен порой вызывать эпидемии. Любая же эпидемия — хоть свиного гриппа, хоть хип-хопа — проходит три стадии. Начинается все с медленного непрерывного роста. Затем наступает пресловутый переломный момент и эпидемия распространяется со скоростью лесного пожара до тех пор, пока не придет третий неизбежный этап — выгорание.

Точно так же дело обстоит и с собаками. В 1950-х годах количество регистрируемых щенков ирландского сеттера составляло от 2 до 3 тысяч в год. В 1962 году был достигнут переломный момент, и страну охватила «сеттерная эпидемия». Показатели подскочили до небес и в 1974 году составили более 60 тысяч щенков — таким образом, прирост составил 2300 %. И тут вдруг популярность начала резко падать. К концу этапа выгорания количество регистрируемых ирландских сеттеров составляло всего 5 % от того числа, которое пришлось на пик популярности породы. Кривая роста и падения популярности породы абсолютно симметрична, а пятнадцать минут славы ирландского сеттера растянулись на двадцать пять лет и ни годом больше. Аналогичное развитие ситуации можно проследить и у дюжины других пород, в том числе доберманов, староанглийских овчарок и сенбернаров.

Взлет и падение породистых собак

Эпидемия популярности перечисленных пород служит прекрасным примером того, насколько сильно капризы культуры влияют на наши взаимоотношения с животными. Сегодня в Америке наблюдается выгорание еще одной собачьей моды — стремления американцев иметь породистого пса.

Превращение американской собаки из друга и помощника в модный аксессуар произошло теплым сентябрьским днем 1884 года, когда группа спортсменов приехала на встречу в Филадельфию и организовала Американский клуб собаководства. Люди эти следовали примеру своих британских коллег, которые за десять лет до того создали первый клуб для владельцев собак всех пород, названный, естественно, клубом собаководства. Вскоре Американский клуб собаководства составил регистр, изначально включавший в себя 1400 чистокровных собак восьми различных пород. Так же как и в Англии, интерес американцев к породистым собакам моментально взлетел до небес. Дог-шоу некогда были развлечением мелкопоместного дворянства, однако уже во второй половине девятнадцатого века собаки стали предметом интереса растущего среднего класса. Таким образом, мы можем наблюдать классический путь моды сверху вниз — от богатых к тем, кто хочет выглядеть богатыми.

Между 1900 и 1939 годом количество ежегодно регистрируемых в Американском клубе собаководства щенков выросло с 5 до 80 тысяч. После Второй мировой войны нацию охватила страсть к породистым псам — их доля подскочила с 5 до 50 %, а количество их росло в пятнадцать раз быстрее, чем население США.

Я считаю, что внезапно возросшей популярностью породистые собаки обязаны закону о военнослужащих от 1944 года, поскольку именно благодаря ему миллионы американцев смогли обзавестись домиком в предместье, с двором, где удобно было держать собаку. Типичным примером может служить история моей собственной семьи. Во время войны мой отец был пилотом бомбардировщика. Домой он вернулся в 1945 году. Получив от Управления по делам ветеранов войны заем на льготных условиях, родители купили дом с лужайкой и бигля нам с сестрой. Мы гордились тем, что у Боско есть «документы» из Американского клуба собаководства. По правде говоря, никто в семье понятия не имел о том, зачем нужна регистрация в этом клубе, но звучало все равно здорово. Наш щенок — голубых кровей!

К 1970 году Американский клуб собаководства регистрировал миллион новых щенков ежегодно и имел крупнейший в мире регистр породистых собак. 1980-е и 1990-е годы были для клуба золотым веком — в 1990 году в нем была зарегистрирована половина породистых собак США. В 2007 году этот клуб, являясь некоммерческой организацией, получил 72 миллиона долларов, половину из которых составляли взносы за регистрацию щенка.

Однако со временем над клубом стали собираться тучи. Сильнейший, хотя и оцениваемый по-разному удар был нанесен по клубу в 1990 году, когда в Atlantic Monthly вышла разгромная критическая статья. Ее автор, Марк Дерр, изобразил Американский клуб собаководства как элитарную закрытую организацию, ориентированную на быструю прибыль, получаемую от чрезмерного распространения собак, популярных ввиду своей внешности. В 1993 году количество регистраций пошло на убыль, а графики падения прибылей стали напоминать смертельное пике.

За следующие 15 лет количество регистраций упало вдвое по сравнению с пиком середины девяностых, когда клуб регистрировал по полтора миллиона щенков в год. В 2008 году совет представителей клуба был проинформирован о том, что, если тенденция сохранится, количество регистраций вскоре упадет до 250 тысяч в год, а клуб потеряет на этом 40 миллионов долларов. Делая доклад, председатель Рон Менакер сказал прямо: «Можно не сомневаться: беда нависла и над клубом, и над всей областью собаководства в целом». Он заявил, что, если снижение числа регистраций будет продолжаться, Американский клуб собаководства пополнит собой перечень великих, но отошедших в прошлое корпораций и встанет в один ряд с Westinghouse, Pan American Airlines и Standard Oil Company.

Американский клуб собаководства стал жертвой смены отношения общественности к факту генетической чистоты собаки. Собачьи шоу клуба являют собой причудливую смесь евгеники и философии, собакозаводчики же гонятся за идеалом, как его понимал Платон. Те, кто связал свою жизнь с породистыми собаками, скажут вам, что они стремятся улучшить породу и максимально приблизить ее к совершенству. Совершенство же в шоу-мире имеет вполне материальное, письменное воплощение и называется стандартом породы. Согласно стандартам Американского клуба собаководства, йоркширский терьер с двухсантиметровым белым пятнышком на груди соответствует требованиям, а йоркширский терьер с пятисантиметровым пятнышком должен быть дисквалифицирован. Мне больше всего нравится правило, которое гласит, что кламбер-спаниель должен иметь «задумчивый вид».

Стандарты породы теоретически регламентируют и темперамент собаки, однако на практике судьи уделяют куда больше внимания цвету радужки и форме головы, чем приятным чертам характера. На Ашвиллском шоу я спросил одного хендлера, во сколько мне обошлось бы приобретение шелковистого терьера выставочного класса. Оказалось — в 2–3 тысячи долларов; впрочем, добавил хендлер, он может свести меня с заводчиком, который продаст мне терьера «домашнего класса» всего за восемь сотен. В мире дог-шоу «домашний класс» является синонимом «лузера».

И все же большинство людей, заводящих собаку, хотят получить хорошего питомца. Иными словами, собаки, которых пытаются вывести заводчики, и собаки, которых хотят иметь большинство потребителей, — это две большие разницы. Более того — в своих попытках создать идеальную собаку профессиональные заводчики вывели животное, все достоинства которого ограничиваются экстерьером; выглядит эта собака великолепно, однако стоит заглянуть поглубже… Что поделаешь — таков парадокс шоу-мира.

Мы с Мэри Джин обожаем крупных добрых собак, которым можно доверять, собак, так похожих на детей. Именно поэтому мы любим лабрадоров и золотых ретриверов. В разное время у нас жило три такие собаки, и всех их мы очень любили. Однако во всех трех случаях вместе с документами о родословной мы получали полный набор всех наследственных заболеваний данной породы. У обоих наших лабрадоров, Молли и Цали, со временем развилась дисплазия тазобедренного сустава. У Цали она протекала так тяжело, что, когда утренний подъем стал причинять ей непереносимую боль, нам пришлось усыпить собаку. А Дикси унаследовала все болезни, какими только болеют золотистые ретриверы, — дерматиты, проблемы с тазобедренными суставами, гипотиреоз (симптомом которого является «трагический взгляд») и застойную сердечную недостаточность, которая ее в конце концов и прикончила. Наследственные заболевания у породистых собак являются правилом, а не исключением. Те девятнадцать тысяч генов, которыми обмениваются собаки, несут с собой более 350 различных заболеваний. Многие из этих заболеваний аналогичны человеческим, и потому ученые особенно охотно используют породистых собак при изучении таких человеческих заболеваний, как нарколепсия, эпилепсия и рак.

Породистые собаки особенно подвержены наследственным заболеваниям по нескольким причинам. Часть заболеваний является следствием целенаправленного отбора животных с физическими уродствами. Здесь можно привести в пример бульдога. Животное, которое было выведено для того, чтобы вцепляться в нос быку, заводчики вынуждены были ради сохранения породы превратить в домашнего любимца. Выбор был сделан в пользу сообразительности и в ущерб атлетичности и драчливости. В моду вошли бульдоги с жуткими мордами и приплюснутыми носами. Такой внешний вид был достигнут за счет отбора животных с пороком развития скелета, именуемым хондродистрофией. Подобное строение головы и морды влечет за собой массу проблем, в том числе неспособность самки родить естественным путем, затрудненное дыхание, храпение и апноэ. Аналогичная искусственная селекция ради закрепления сильновыраженных особенностей строения тела привела к заболеваниям тазобедренных суставов у немецких овчарок (следствие отбора особей с наклоном крестца) и болезням позвоночника у такс.

Однако большинство наследственных заболеваний породистых собак вызвано не преднамеренной селекцией особей с ненормальным строением тела, а обыкновенным инбридингом. Большая часть существующих ныне четырехсот с лишним пород собак возникла в течение последних 200 лет, причем количество родоначальников у каждой породы было очень ограниченно. Все 10 тысяч зарегистрированных в Американском клубе собаководства португальских водных собак происходят от тридцати одного предка, а 90 % генов получены всего от десяти собак. Скрещивание особей, обладающих общим ограниченным генофондом, повышает вероятность наследования вредоносных рецессивных аллелей от обоих родителей. Плохие гены, передающиеся по одной-единственной линии, могут повлиять на очень многих собак. Это явление широко известно как «эффект производителя». К примеру, спрингеры имеют неприятную привычку кусать руку, которая их кормит. Исследователи из Корнелла и из университета Пенсильвании обнаружили, что подобное проявление агрессии восходит к одной своре, более того — к одной-единственной собаке. (Кроме того, оказалось, что спрингеры, которых вывели для показов, более склонны бросаться на своих хозяев, чем спрингеры, выведенные для охоты.)

Когда четверть товара оказывается с брачком, покупатели начинают протестовать. После того как пик регистраций породистых собак был пройден, дворняжки, бывшие до середины двадцатого века самыми популярными американскими домашними животными, стали восстанавливать свои позиции. В 1980-x годах группы защитников животных стали продвигать идею о том, что достойнее забрать беспородную собаку из приюта, нежели приобрести породистого щенка. В 2008 году семья вице-президента Джо Байдена приобрела чистокровного щенка немецкой овчарки, которого намеревалась забрать с собой в Вашингтон. В блоге РЕТА немедленно появилась запись под заголовком: «Джо Байден одного купил, другого убил». После этого семья Байден вдруг решила, что им нужна вторая собака, и взяла ее из приюта.

Хороших собак все меньше?

Все перемены в отношении к собакам влекли за собой непредвиденные последствия. Не стало исключением и возникшее вдруг предпочтение дворняг и собак из приютов породистым псам: как только количество желающих взять собаку из приюта выросло, количество таких собак резко упало, уменьшившись буквально в разы. В 1970-х годах в американских приютах для животных было усыплено 23 миллиона котов и собак. В 2007 году этот показатель упал до 4 миллионов. Подобное сокращение числа брошенных животных стало результатом самой успешной в истории кампании современного движения за защиту животных — кампании в защиту стерилизации.

Одним из результатов нашего стремления оттяпать лишнее у всех питомцев стало то, что в Америке, кажется, начинает недоставать собак. Ричард Аванзино, президент Фонда Мэдди — организации с бюджетом в 300 миллионов долларов, стремящейся уничтожить практику эвтаназии в приютах для животных, — беспокоится о том, что дефицит будет восполнен за счет переполненных собачьих ферм Китая и Мексики. Другие представители сообщества спасения животных не могут с уверенностью утверждать, что число собак сокращается. По их словам, у нас множество собак, которых можно было бы взять в семью, просто находятся эти собаки в неудобных районах страны.

По некоторым оценкам, почти 90 % собак в приютах некоторых северо-западных штатов являются выходцами с Юга. Мой округ каждый год вывозит на север двести собак из приютов, а Ассоциация гуманизма Атланты — целых шестьсот. Организация Rescue Waggin, входящая в состав благотворительного объединения PetSmart Charities, перевозит около хо тысяч собак в год из тех районов страны, где собаки никому не нужны, туда, где их не хватает. Избыток никому не нужных собак в южных штатах отражает различие в отношении к стерилизации в разных частях страны. Пропаганда стерилизации имела гораздо больше успеха в северо-западных штатах, на Среднем Западе и на Западном побережье, нежели в той части страны, где живу я. Количество усыпляемых в приютах животных в Северной Каролине, например, в сорок раз больше, нежели в Коннектикуте. Наша местная группа защитников животных недавно попыталась добиться от городских властей введения закона об обязательной стерилизации, однако безуспешно. Ограничения, касающиеся собак, встречают у жителей сельскохозяйственных районов Юга не больше одобрения, чем ограничения на использование пахотных земель, обязательная регистрация огнестрельного оружия и те законы, которые не разрешают катать детишек по городу в открытом кузове пикапа.

Моя знакомая по имени Джилл преподает историю на первом курсе колледжа, однако по-настоящему увлекается она совсем другим — поиском дома для брошенных собак. За годы своей работы она спасла от смертоносного укола 2 тысячи псов. Раз в месяц она исполняет роль бога. Это душераздирающее занятие. Джилл направляется в наш местный приют для животных и берет с собой резиновую руку. Если Джилл кажется, что у той или иной собаки еще есть будущее, что кто-нибудь может полюбить пса, она проводит стандартный поведенческий тест — для того-то и нужна ей резиновая рука. Джилл ставит перед собакой миску с едой, а как только та начинает есть, подцепляет миску резиновой рукой и тянет прочь. Если собака рычит или бросается на руку — все, конец.

Собаки редко вытаскивают счастливый билет. Одни кусают руку, другие слишком стары или слишком уродливы — таких никто не возьмет. Нынче в моде маленькие собачки, поэтому крупного пса, особенно черного цвета, пристроить все труднее. Кроме того, Джилл не работает с питбулями — она утверждает, что их слишком часто берут не те люди. Почти всех собак, которых Джилл не берет в работу, усыпляют. Собакам, которых она, по ее мнению, сможет пристроить, делают прививку от бешенства и от собачьего парво-вируса. Две недели спустя они вместе с еще двумя дюжинами псов отправляются в кузове автомобиля по шоссе I-95, а потом по специальной подземке добираются до пригородов Нью-Йорка.

Не всем питомцам Джилл удается прижиться на новом месте. В прошлом году ей позвонили из приюта неподалеку от Гринвича (Коннектикут) и сказали, что одна из «ее» собак, австралийская овчарка с примесью других пород, вконец их замучила. Собака успешно прошла тест с резиновой рукой, но стоило грузовику пересечь линию Мейсона — Диксона, как она словно с цепи сорвалась. Представитель приюта заявил: либо Джилл забирает собаку обратно, либо пса усыпят. В тот же вечер Джилл вскочила в машину, четырнадцать часов подряд ехала по магистрали из штата в штат, забрала собаку, развернулась и еще четырнадцать часов добиралась домой. Но все оказалось зря. Янки не соврали — собака действительно была опасна. Месяц спустя Джилл пришлось ее усыпить.

Такие разные собаки, такие разные люди

Двадцать — тридцать тысяч лет назад некая стая волков решила вручить свою судьбу человеку — и последствия этого решения оказались весьма неоднозначны. Со временем потомки волков прочно обосновались в человеческих сердцах и стали неотъемлемой частью человеческого общества. Плюсы: собаки стали регулярно получать пищу и получили возможность лежать-полеживать у теплого очага. И пускай двуногие благодетели порой поджаривали себе на ужин щенка, это казалось не слишком большой платой за безопасную жизнь и огонь в очаге. Но потом появились поводки, ошейники, собачьи бои, школы дрессировки и приюты для бездомных животных. Наконец, человек занялся позорными экспериментами, придавая первой собаке — существу изящному и совершенному — не существующие в природе формы, цвета и размеры. Мы тасовали собачий геном так и эдак, создавая разнообразнейших существ, с виду совершенных, однако напоминающих при этом современные помидоры, триумф внешнего вида над содержанием. Сегодня мы подходим к выбору животного-компаньона так же потребительски, как к выбору новомодных нарядов. Помощник стал другом, а друг превратился в модный аксессуар.

И в то же время мы любим своих собак. Мы жалуемся им на жизнь, покупаем им подарки на Рождество, возим их отдохнуть, делаем для них веб-сайты и обращаемся с псами как с собственными детьми. Они спят с нами в одной кровати. Мы оплакиваем их смерть. Особенно хорошо парадоксы взаимоотношений человека и собаки заметны на примере людей, которые сильнее прочих преданы своим животным. Я уважаю страстное увлечение заводчиков, посвятивших свою жизнь улучшению породы. Они по-настоящему любят собак. Однако в попытках создать идеальную собаку они создали миллионы животных, страдающих чесоткой, имеющих чересчур большие головы, чересчур маленькие сердца и чересчур больные тазобедренные суставы. И все эти животные испытывают страдания.

Цель жизни Нэнси Браун — помочь ее стае волкопсов быть счастливыми настолько, насколько это возможно. Однако горькая истина заключается в том, что эти существа причудливо сочетают в себе дикость и одомашненность и обречены на жизнь в одиночных загончиках бок о бок с такими же заключенными.

Джилл знает, что на каждую собаку, которой она находит дом, приходятся две, которых усыпят в нашем округе. Решая, кому из собак жить, а кому — умереть, она берет на себя все бремя ответственности за решение. Любовь к собакам, которые не нужны больше никому, мешает ей вести нормальную социальную жизнь и не дает сделать карьеру. Лицо у Джилл почти всегда грустное. Она все прекрасно понимает и как-то раз сказала мне: «Здесь никак нельзя чуть-чуть помочь, а потом уйти».

Мои отношения с собаками тоже весьма запутанны. Я любил всех собак, которые у нас были, даже Паппи, точную копию Бенджи, которую мы подобрали шесть лет назад. Это была самая умная собака из всех, что я видел. Однако за невинным выражением мордочки скрывался злобный характер, с годами становившийся все хуже. Паппи терроризировала нашего пожилого лабрадора и успела покусать всех членов семьи, причем кое-кого и не по одному разу. Я консультировался у лучших в стране специалистов по поведению животных — но все было тщетно. Однажды Паппи безо всякого предупреждения бросилась на друга, который приехал к нам в гости. Это стало последней каплей. Доктор Шилдс, наш ветеринар, сказал, что мы должны посмотреть правде в глаза. Паппи следовало усыпить.

Ту последнюю долгую поездку в ветеринарную клинику я помню так отчетливо, словно это было вчера. Прошло уже четыре года, но я до сих пор несу на себе груз вины за смерть Паппи. Может быть, поэтому мы с тех пор держали только кошек. А мне очень не хватает в доме собаки.