Фернанд

На следующий день за завтраком Ральф послал Питера узнать у своих гостей, в котором часу они пожелают пойти вместе с ним осматривать город.

Учёный, по привычке всегда встававший очень рано, предполагал увидеть Элис и её отца не раньше полудня и был очень удивлён, когда Джемс вошёл к нему через несколько минут после того, как Питер отправился с его поручением.

— Я вижу, вы, так же как и я, любите вставать с петухами, — сказал Ральф после обмена приветствиями.

— Как и моя дочь, когда она дома. Но путешествие и волнения вчерашнего дня её утомили. Если разрешите, я позавтракаю с вами, а затем уйду — у меня назначена встреча с одним из главных инженеров туннеля.

— Значит, вы не примете участия в прогулке по городу?

— Нет, но это не должно расстраивать ваши планы. Я уверен, что Элис будет с вами в безопасности, — улыбнулся отец, — и, кроме того, мне кажется, что вы, молодёжь, можете прекрасно обходиться без нас, стариков.

— Очень сожалею, — ответил Ральф, но в душе был рад тому, что ему удастся провести целый день наедине с той, которая за несколько часов завладела его воображением. Может быть, эта мысль как-то отразилась на его лице, потому что Джемс 212В 422 улыбнулся про себя.

Когда Питер вернулся, его хозяин сидел за столом со своим гостем. Их разговор перескакивал с одного на другое без особой связи, пока, перед окончанием завтрака, отец Элис, складывая салфетку, не сказал:

— Прежде чем уйти, я должен обратиться к вам с просьбой, которая может показаться вам странной. — Он сделал паузу, словно колебался. — Я уже говорил, что с вами Элис будет в безопасности. У меня есть основание говорить об этом. Признаюсь, у меня появилась причина за неё беспокоиться. Молодой человек, некто Фернанд 600 10, в последнее время ведёт себя очень глупо: он просил её руки уже несколько раз, и Элис ему отказывала. Теперь он буквально не даёт ей прохода — его приставания стали смахивать на преследование. Дня четыре назад он даже дошёл до того, что стал ей угрожать. Я не знаю точно, что произошло между ними, однако видно, что Элис, хотя и обращает всё в шутку, в душе напугана. Я опасаюсь, что он может её похитить, если она будет упорствовать в своём отказе, и хотя в наше просвещённое время всё это кажется немного смешным, я не могу избавиться от тревоги по этому поводу. Он как будто остался в Швейцарии, когда мы выехали, но — кто знает? — этот сумасброд может последовать за Элис. Если он это сделает и возобновит свою неприятную слежку, я заключу, что мои страхи имеют некоторое основание.

— Как выглядит этот Фернанд?

— У него приятная наружность, во всяком случае, женщины так считают. Мне лично он не нравится. Фернанд высокого роста, брюнет и наделён одним из тех характеров, которые со всеми враждуют. У него взгляд исподлобья, рот обличает слабую волю. У Элис, между прочим, есть ещё один поклонник, безобидный малый, находящийся здесь временно. Это марсианин Лизанор СК 1618; он влюбился в неё безнадёжно, но, как я уже сказал, это очень достойный молодой человек, уважающий законы, которые запрещают браки между марсианами и жителями. Земли, и Элис он никогда ничем не надоедал. При всём том они большие друзья, и я даже не уверен, догадывается ли она, что он питает к ней не только дружеские, товарищеские чувства.

Пока Джемс говорил, в памяти Ральфа всплыло одно воспоминание. Он снова увидел те два лица, которые разглядывали его так пристально с экранов телефотов среди множества приветствовавших его людей.

Если эти два человека были, каждый по-своему, неравнодушны к Элис, не удивительно, что оба всерьёз заинтересовались им, человеком, спасшим её от неминуемой смерти, — пожалуй, они видели в нём соперника.

Он рассказал про этот случай Джемсу, и тот признал, что подозрения учёного могут оказаться справедливыми. Оба мужчины расстались до вечера, причём у более пожилого из них отлегло от сердца — теперь он знал, что Ральф будет беречь его дочь так же, как бережёт её он сам.

Было около одиннадцати часов, когда появилась Элис, весёлая и оживлённая после хорошего отдыха.

Улыбаясь, она попросила прощения за опоздание, и они тотчас вышли из дома.

— Мы, нью-йоркцы, — сказал он ей перед выходом, — странный народ. Свой город мы любим только тогда, когда находимся от него далеко или же когда показываем его иностранцам и описываем им его чудеса. Я вас уверяю, что природный, стопроцентный уроженец Нью-Йорка ненавидит свой город и живёт в нём лишь потому, что тот чем-то приворожил его к себе и он не в силах сбросить с себя его чары.

Когда Ральф со своей спутницей оказались в вестибюле цокольного этажа здания, он попросил её сесть на стул и подождать. Учёный дважды нажал кнопку, и слуга тотчас принёс нечто похожее на роликовые коньки.

Это были теле-мото-роллеры, сделанные из аломагния; они весили не более полутора фунтов каждый.

Роллеры имели по три резиновых колёсика — по одному спереди и по два сзади. Между колёсиками помещался электромоторчик размером не больше лимона.

Этот мотор работал только от токов высокой частоты и, несмотря на свои малые размеры, обладал мощностью до четверти лошадиной силы.

Ральф объяснил своей спутнице, как пользоваться роллерами. Они прикреплялись к ногам при помощи остроумного приспособления, которое позволяло надеть их за несколько секунд. Покончив с этим, оба вышли на улицу. От каждого роллера шёл вдоль спины к головному убору тонкий изолированный провод. Он был прикреплён к коллектору — прямому стержню около восьми дюймов в длину, слегка торчавшему из шляпы или кепки. Электрический ток высокой частоты с этой стрелки передавался на маленькие моторы, приводившие роллеры в движение. Чтобы регулировать скорость моторчиков, достаточно было приподнять носок роллера; этим не только выключался ток, но и автоматически тормозились оба задних колёсика.

Как только они очутились на улице, Элис сразу обратила внимание на превосходное состояние дорожного покрытия.

— Дело в том, — объяснил учёный, — что из века в век город довольствовался покрытиями временного типа, пока лет пятьдесят тому назад не додумались и не вымостили все улицы стилонием. Заметьте, что в нём нет ни одной трещины. Стилоний не подвержен ржавчине и в десять раз прочнее стали. Теперь мы выстилаем улицы плитами из этого металла толщиной в шесть дюймов. Плиты после укладки сваривают электричеством, и в результате вся улица покрыта сплошным слоем металла, без щелей и трещин. Тут негде собираться грязи и вырастать сорнякам. Тротуары сделаны из этого же материала.

Следует сказать, что теле-мото-роллеры были бы немыслимы без таких цельнометаллических улиц. Между задними колёсиками роллера помещена плоская пружина, которая осуществляет постоянный контакт с металлической «почвой».

— Откуда берётся ток? — спросила девушка.

— Вы, вероятно, успели заметить тонкие белые столбы по бровке тротуаров и находящиеся у них сверху, похожие на зонтики, изоляторы с толстым проволочным остриём. Провод подвешен на высоте пятнадцати футов над тротуаром и передаёт ток высокой частоты, который снабжает энергией не только роллеры посредством стержневых коллекторов на головных уборах, но приводит в движение все транспортные средства, которые, как вы видите, бесшумно проносятся мимо нас.

Молодые люди плавно неслись по улицам со скоростью около двадцати миль в час. Во всех направлениях мимо них сновали тысячи горожан, также пользовавшихся роллерами. На улицах не было никакого шума, за исключением негромкого жужжания, отнюдь не неприятного, производимого тысячами моторчиков.



Каждый тротуар был разделён пополам. По внешней и внутренней сторонам катились люди в противоположных направлениях. Такой порядок исключал возможность столкновений. Если кому-нибудь, кто катился по внешней стороне тротуара, нужно было зайти в магазин, ему следовало доехать до перекрёстка, затем повернуть налево, и таким образом он оказывался на внутренней дорожке и мог направиться в нужное ему место. Эти правила соблюдались, когда тротуары были заполнены народом. Если же прохожих было мало, разрешалось переходить с одной стороны тротуара на другую в любом месте.

Троллейбусы и автомобили уже давно вышли из употребления. Встречались только электромобили, перевозившие пассажиров или грузы. Каждый из них был снабжён короткой коллекторной мачтой, посредством которой электроэнергия передавалась моторам. Колёса у всех видов транспорта были снабжены резиновыми шинами. Они имели двойное назначение: изолировали повозку от металлической мостовой и значительно снижали шум езды.

Хотя Элис обладала хорошими техническими знаниями, некоторые вещи в Нью-Йорке её поражали, и она, как это во все времена делали иностранцы, непрерывно задавала вопросы, на которые её спутник с готовностью отвечал; как всякий житель Нью-Йорка, он был доволен случаем похвастаться своим городом.

— Что это за странные металлические спирали, высоко подвешенные над перекрёстками? — был одни из её первых вопросов.

— Они освещают наши улицы по ночам, — ответил Ральф. — Эти иридиевые спирали около десяти метров в диаметре, подвешенные на высоте сорока метров а воздухе, имеются на всех наших перекрёстках. Вы вечером увидите, как вся спираль засветится ярким, совершенно холодным, белым светом. Провод излучает настолько сильный свет, что ночью на улицах почти так же светло, как сейчас; вы в этом убедитесь после захода солнца. Каждая спираль эквивалентна приблизительно полмиллиону свечей, поэтому достаточно повесить по одной на каждом перекрёстке, за исключением очень больших кварталов, где в центре устанавливается по одной промежуточной спирали небольшого диаметра.

Миновав обширный сквер, они оказались возле метеобашни № 26 седьмого района, и Ральф тотчас же начал восхвалять её.

— Если в других странах и имеется хорошо налаженная служба погоды, мы в Нью-Йорке вправе сказать, что ни в одном городе мира нет такого климата, как у нас. Само собой понятно, что вследствие особенностей структуры города, как географической, так и физической, нашим инженерам погоды нелегко справляться со своим делом. Высокие здания и шпили особенно осложняют задачу: порождаемые ими воздушные завихрения над городом почти не поддаются регулированию. Теперь у нас для Большого Нью-Йорка имеется шестьдесят восемь метеобашен разной мощности. Они распределены на территории радиусом в девяносто миль, считая от резиденции губернатора города, и регулируют погоду и температуру Нью-Йорка с его двумястами миллионов жителей. Вы можете взглянуть на термометр в любое время года и увидите, что он неизменно показывает пятьдесят единиц (22 °C). В воздухе никогда не бывает избытка влаги: благодаря плодотворной работе наших инженеров погоды жизнь трудолюбивых жителей города стала очень приятной.

Днём никогда не бывает ни дождя, ни снега. Триста шестьдесят пять дней в году светит солнце. Между двумя и тремя часами утра, ровно один час, ежедневно идёт дождь. Он нужен, чтобы освежить воздух и смыть пыль: этого единственного дождя вполне достаточно для всех нужд Нью-Йорка.

Около полудня Ральф повёл свою спутницу в роскошное заведение для питания, над входом которого виднелась вывеска: «Кафе „Наука“».

— Это одно из наших лучших заведений, — сказал он ей. — И я уверен, что вы предпочтёте его тем устаревшим ресторанам, где приходится жевать пищу.

Как только они вошли, их обоняние поразил наполнявший помещение приятный аромат, возбуждающий аппетит.

Они сразу проследовали в «аппетитную» — обширное, герметически закрытое помещение, в котором находилось несколько сот человек, занятых чтением или разговорами. Ральф и Элис уселись в мягкие кожаные кресла и стали просматривать спроектированный на белой стене ежедневный юмористический журнал. Его страницы время от времени сменялись.

Они не провели и нескольких минут в «аппетитной», как Элис воскликнула:

— Мне страшно захотелось есть, а ведь я совсем не была голодна, когда сюда входила. Это что за фокус?

— Ведь это аппетитная комната, — смеясь ответил Ральф. — Воздух в ней обладает свойством возбуждать аппетит благодаря наличию в нём некоторых безобидных газов — отсюда её название!

Они прошли в главный зал, роскошно отделанный белым и золотом. Ни официантов, ни метрдотелей. В зале было очень тихо, лишь издали доносились приглушённые звуки музыки.

Они уселись за стол со сложной системой кнопок, выдвижных планок и рычажков, смонтированных на серебряных щитах. Такой щит имелся для каждого клиента. Со щита свисала гибкая трубка, к которой нужно было прикрепить мундштук, находящийся в дезинфицирующем растворе в сосуде, укреплённом на доске.

Меню было выгравировано на ней же, и нужно было водить по нему передвижной стрелкой, останавливая её против названий выбранных блюд. Затем серебряный мундштук вставлялся в рот и нажималась красная кнопка. Заказанная жидкая пища начинала течь в рот в количестве и со скоростью, регулируемыми этой же красной кнопкой. Чтобы добавить соли, перцу или иных приправ, вообще придать пище желательный вкус, достаточно было нажать соответствующие кнопки. Особая кнопка регулировала температуру пищи.

Мясные, овощные и другие блюда подавались в разжижённом виде, искусное приготовление придавало им исключительно приятный вкус. Когда переходили от одного блюда к другому, гибкий шланг прополаскивался горячей водой вместе с мундштуком, однако вода из него не вытекала. Отверстие мундштука герметически закрывалось на время промывки и вновь открывалось по окончании этой операции.

Во время еды люди сидели, откинувшись на спинку удобных кресел. Не было нужды в вилках и ножах, которыми пользовались в минувшие века. Приём пиши превратился в удовольствие.

— Люди далеко не сразу привыкли к этим научным приёмам питания, — сказал Ральф. — Люди жевали пищу в продолжение тысячелетий и с трудом расставались с укоренившейся привычкой.

Однако скоро все убедились в том, что научно приготовленная, вкусная жидкая пища легче усваивается желудком, что благодаря ей совершенно устраняются всевозможные желудочные недомогания, диспепсия и другие болезни, народ становится здоровее и крепче.

В научно организованных ресторанах готовят только питательную пищу и не подают трудно перевариваемые блюда. Это послужило успеху нового начинания.

На первых порах люди не одобряли его, потому что новый способ приёма пищи казался менее эстетическим, чем старый, и представлялся вначале лишённым удовольствий, сопряжённых с прежним. К нему относились подозрительно, примерно так, как европеец двадцатого века смотрел на китайца, употреблявшего за столом палочки. Это предубеждение постепенно исчезло, люди стали привыкать к новому способу питания, и надо полагать, что к концу века окончательно исчезнут старомодные рестораны.

Вы, наверно, заметили, что научно приготовленная жидкая пища не является всё же жидкостью в полном смысле этого слова. Некоторые блюда, особенно мясные, приготовлены так, что требуют некоторого пережёвывания. Этим вносится некоторое разнообразие, устраняется монотонное глотание жидкости, и человек ест с большим аппетитом.

После завтрака Ральф и Элис возобновили свою прогулку по городу; учёный давал пояснения по мере того, как им открывались новые виды. В обширном сквере Бродвея, на 389-й улице, стояло на пьедестале изваяние животного. Заинтересовавшись памятником, Элис приблизилась к нему и прочла высеченную на цоколе надпись:

Пит, последняя упряжная лошадь на улицах Нью-Йорка, пала на этом месте, 19 июня 2096 года нашей эры.

— Бедная лошадка! — воскликнула девушка. — Она выглядит жалкой, не правда ли? Подумать только, что когда-то этих бедных безответных животных заставляли работать! Насколько же лучше теперь, когда всё делает электричество.

Это чисто женское замечание вызвало у Ральфа улыбку. Видно, в её характере, подумал он с нежностью, пожалеть древнее вьючное животное!

В момент, когда они собрались уходить от памятника, девушка сделала невольное движение, точно искала у Ральфа защиты. Подняв голову, учёный увидел приближавшегося к ним на роллерах высокого брюнета, выглядевшего несколько моложе, чем он. Не обращая никакого внимания на учёного, незнакомец подкатил к Элис.

— Вы, значит, наслаждаетесь видами Нью-Йорка! — сказал он ей вместо всяких приветствий с неприятной усмешкой на губах.

— Вы правы, — холодно ответила девушка, — я очень ими наслаждаюсь.

Незнакомец побагровел от негодования.

— Ведь я вам сказал, что последую за вами, если вы скроетесь, — произнёс он, понизив голос.

Ральф не расслышал слов, но прочитал на лице незнакомца угрозу и шагнул вперёд. Элис обернулась и взяла его под руку.

— Что мы теперь поедем осматривать, Ральф? — громко спросила она, произнося чётко каждое слово, и в то же время сжала пальцами его руку, как бы давая ему сигнал трогаться.

И, словно Фернанда не существовало, она пошла прочь, удерживая руку Ральфа в своей. «Нет, нет», — шепнула она ему, заметив, что он хочет задержаться.

— Этого парня надо бы проучить, — пробормотал Ральф со сдержанной яростью.

— Не устраивайте скандала, я этого так боюсь, — взмолилась Элис.

Ральф заметил, что она готова расплакаться.

— Простите меня, — сказал он ласково.

— Мне так стыдно, — проговорила она с чувством. — Что вы можете обо мне подумать?

— Что мне следовало бы вернуться и задать ему трёпку, — ответил, не задумываясь, Ральф. — Но если вы просите меня этого не делать, я не стану. Это, вероятно, Фернанд?

Она поглядела на него с удивлением.

— Разве вы его знаете?

— Ваш отец рассказал мне о нём.

— Отцу не следовало этого делать, — смутилась она. — Он, очевидно, опасался подобной встречи.

— Давно ли он вас преследует?

— Мне кажется, бесконечно давно. Должно быть, около года. Мне он никогда не нравился, а в последнее время этот человек мне просто отвратителен. Вы видели, он уже стал прибегать к угрозам. Не могу понять, почему он позволяет себе надоедать человеку, который его ненавидит. Но давайте забудем об этом. Мне не хочется портить такой чудесный день. — Элис потупила глаза и робко добавила: — Я назвала вас по имени… вы, вероятно, сочли меня очень дерзкой, но мне хотелось, чтобы он понял…

Тут она смолкла в большом смущении. Девушку выручила её обычная весёлость:

— Чем больше я стараюсь объяснить, тем больше запутываюсь, не правда ли?

— Мне это пришлось очень по душе, — подхватил Ральф её шутливый тон. — Я надеюсь, что вы всегда будете так меня называть.

И они со смехом покатили дальше.

Загрузка...