ОН РОДОМ ИЗ КУБДЧИ

Есть в горном Дагестане аул Кубани, который славится своими замечательными мастерами — ювелирами, чеканщиками, граверами, прозванны­ми в народе златокузнецами. И рос в одной из се­мей златокузнецов мальчонка по имени Магомед- Расул, наделенный богатой фантазией. Он и сам, этот мальчуган-фантазер, не выпускал из рук ре­зец гравера, за который взялся, когда ему было еще семь лет.

Но вот однажды, когда маленькому златокузнецу шел двенадцатый год, попала ему в руки по­трепанная книжка на даргинском языке. В книж­ке не было ни начала, ни конца. Однако мальчиш­ка принялся с жаром читать ее вслух — так, чтобы не только он сам, но и мать, слушавшая его в этот долгий зимний вечер, узнала бы, про что говорит­ся в книге. А говорилось в ней о легендарных, сме­лых горцах — о Хаджи-Мурате и Шамиле. И до чего же было обидно и матери, и сыну-грамотею, что чтение волей-неволей пришлось закончить на той странице, где рассказывалось о смерти одного из действующих лиц — Петрухи Авдеева, которо­го мать уже успела назвать по-даргински Бедйрханом. А что было дальше, осталось неизвестным, так как накануне половиной книги мать растопи­ла печку...

Прошел не один год до того дня, когда Маго­мед-Расул узнал, чем кончается эта книжка, и рас­сказал матери, что называется книга «Хаджи-Му­рат» и написал ее русский человек по имени Лев Толстой, а на даргинский язык ее уже перевели потом. Мать даже не поверила сразу и обиделась: «Быть того не может! Клянусь святым Кораном, такую книгу мог написать только горец! И притом горец, который не раз делил хлеб-соль с Шамилем и Хаджи-Муратом, не раз ходил с ними в походы, не раз бывал ранен...»

Мать Магомеда-Расула до сих пор отказывает­ся верить, что книгу о Хаджи-Мурате написал не горец, а русский писатель. Но сынишка ее с той поры поверил в могущество человеческого слова и писательского таланта, которые проникают в тай­ное тайных человеческой жизни и объединяют разных людей в одном большом и захватывающем всех чувстве. Он стал читать книгу за книгой, да и сам тайком попробовал писать. И хотя ничего еще у него тогда не получалось, но, как он потом сам признавался, «с книгой и карандашом стал дру­жить больше, чем с резцом». И постепенно начал понимать, что дело у него получится лишь тогда, когда он сумеет управляться с карандашом или пером так же искусно, как владеют его земляки-златокузнецы своими резцами. И уразумел паренек из Кубани, что слово требует и точного знания жизни, и такого же бережного, настойчивого тру­да и вдохновения, в каких нуждается благородный металл, чудесно преображавшийся в искусных ру­ках кубачинских мастеров.

Магомед-Расул из аула Кубани пошел учиться, окончил литературный факультет Дагестанского педагогического института, а потом, вернувшись в родной аул, работал несколько лет учителем в школе. Но его неотвратимо тянуло к перу и бума­ге. Он хотел писать, обтачивать слово, находить ему точное место в строке, которая радует, вол­нует, захватывает человеческое сердце. Он работал секретарем районной газеты, потом трудился в Дагестанском книжном издательстве. А в 1962 го­ду выпустил на родном даргинском языке свою первую книгу рассказов и повестей «Чанкур». Че­рез два года вышла его новая книга — повесть «После свадьбы». Вскоре она зазвучала и по-рус­ски : ее перевели и издали в Москве.

Так юноша из аула златокузнецов стал писате­лем. Неустанно стремясь овладеть всеми секрета­ми писательского мастерства, он приехал в Москву и поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А. М. Горького Союза писателей СССР. Там я и познакомился, бу­дучи руководителем творческого семинара, с мо­лодым писателем Магомедом-Расулом, человеком очень внимательным, крайне застенчивым, выска­зывающим свои суждения не громко, но весьма вдумчиво и убедительно.

Я с интересом прочел его изданную в Москве повесть «Хартум и Мадина», рассказывающую о чудесном искусстве златокузнецов. А потом у ме­ня в руках оказалась новая повесть Магомеда-Расула «Раненая ласточка». Ее вы и прочитаете сей­час. В ней вы познакомитесь с честным, отзывчи­вым, но не всегда умеющим найти верный путь при решении нелегких вопросов, касающихся правды и совести, дагестанским школьником Сайбуном и с его старшим «приятелем» Даштемиром, который на первых порах покажется вам таким хорошим и храбрым покровителем своего юного дружка. Ну, а каким он окажется на самом деле и что произойдет с Сайбуном в школе и дома, зара­нее вам говорить не стоит.

Прочтите повесть Магомеда-Расула и не оби­жайтесь на автора за то, что он расстанется с ва­ми в один из самых горьких для Сайбуна дней в его жизни, как бы оборвав на полуслове свое по­вествование. Постарайтесь сами представить себе, что произошло в доме Сайбуна, и понять, в чем ви­новат Сайбун и почему автор назвал свою повесть «Раненая ласточка».

Мне кажется, что вас многое по-настоящему взволнует в этой книге, которую перевел для рус­ского читателя опытный литератор И. А. Рахтанов.

Лев Кассиль

ВСТРЕЧА С ДАШТЕМИРОМ

Несколько дней подряд шли дожди, но в вос­кресенье после полудня небо посветлело. Сайбун выглянул в окно: как хорошо, можно хоть пару часиков погулять! Секунда ушла на то, чтобы на­деть старые кеды. Затем Сайбун бросился к двери, крикнув на ходу матери, занятой на кухне:

— Мама, я на улицу!

Каспий был в двух шагах. Обычно светло-се­рый, он стал сейчас, после недавних дождей, почти черным. Вдалеке, упираясь концами в черные во­ды, вставал многоцветным полукружьем мост ра­дуги.

Сайбун остановился и несколько минут смот­рел на радугу. Красиво!

Городской парк, куда спешил Сайбун, уже ожил. Запели первые птицы. На влажных стволах тополей заполыхало солнце. К терпкому запаху птичьего помета, который особенно остро чувство­вался после дождя, примешивался едкий, сильный запах морских водорослей.

В парке Сайбун встретил знакомых ребят — Ха­мида, который учился на класс старше, не то в 8 «Б», не то в 8 «В», и одноклассника Магомеда, знаменитого только тем, что всю левую его щеку занимало родимое пятно.

— Привет! — поздоровался Сайбун.

Хамид пренебрежительно кивнул ему. Магомед подал руку. Это немного утешило Сайбуна. Он при­сел под грибок, где устроились ребята, и тихо спро­сил у Магомеда:

— Чего делать будете?

— Не знаю, — так же тихо ответил тот. — Хри­пун меня позвал, я и пошел. — Он кивнул на хму­рого Хамида.

«Злой он какой-то», — отметил про себя Сайбун, не сводя глаз с Хамида.

По правде сказать, он недолюбливал Хамида. Тот был известным задирой и драчуном. Года два назад он болел ангиной и целый месяц после этого разговаривал странным хриплым баском. Ангина прошла, от нее и следа не осталось, а Хамид по привычке продолжал хрипеть. Хриплый голос, как он считал, делал его солиднее. Тогда-то и прозвали Хамида Хрипуном.

Сайбуну стало скучно сидеть без дела. Он было уже собрался уйти, как Магомед вдруг заметил по­близости ласточку.

— Ласточка! Ласточка, смотрите, ребята! — закричал он.

Ласточка устроилась на телеграфном проводе. Она чистила перышки, смешно вертя головой и по­калывая себя острым клювом.

— Эй, Сайбун, ты что раньше заметил — хвост, голову или грудку? — спросил Хамид.

Сайбун пожал плечами. С чего это Хрипун та­кие вопросы задает?

— Не помню... Кажется, грудку...

— Ну тогда, значит, купят тебе новый ко­стюм! — важно заявил Хамид.

— Почему ты так думаешь? — удивился Сай­бун.

— Примета такая. А я хвост раньше увидел: теперь жди неприятностей...

— Все это глупости, — усмехнулся Сайбун. — Я в эти приметы ни капельки не верю! А вот то, что ласточки весну на крыльях приносят, — правда! Мама мне так сказала...

— Мама ему сказала! — вспыхнул Хамид. — Чурбан ты, вот кто! Значит, если б не прилетела ласточка, не было бы и весны? Ха-ха!

— Сам ты чурбан! — разозлился Сайбун. — Хрипун несчастный!

— Но-но! Держи язык на привязи, а то по­лучишь! — Хамид стал перед Сайбуном, выпятив грудь и сузив щелочками желтоватые глаза.

Была бы драка, если б не вмешался Магомед.

— Да ладно тебе, Хамид, — сказал он. — Чего ты на своего налетаешь?

— Пусть не задирается, — хмуро бросил Хамид.

Все еще поглядывая на Сайбуна, он вытащил из кармана рогатку и кусочек свинца. Накрутил резину на палец и, почти не целясь, выстрелил в ласточку. Птица сорвалась с провода, неловко взмахнула крыльями и тут же беспомощным ко­мочком упала на землю.

— Ты зверь! — крикнул Сайбун Хамиду. — Зверь! — Он был вне себя. Ему хотелось броситься на Хамида и молотить его кулаками до тех пор, пока он не запросит пощады.

Упав, ласточка попыталась снова взлететь. Только ничего не вышло — видно, Хамид сильно ранил ее.

Сайбун подбежал к ласточке, поднял ее, дунул на грудку, потом на бочок, стараясь понять, куда угодил свинец Хамида. Ранки не было видно.

Сам того не осознавая, Сайбун утешал ла­сточку:

— Не бойся, я тебя в обиду не дам... Что он с тобой сделал, этот чертов Хрипун? Не дрожи, бед­няжка...

Пальцы Сайбуна почувствовали влагу под ле­вым крылышком. Так и есть: кровь! Сайбун до­стал носовой платок, разорвал его зубами и прило­жил лоскут к ранке.

Хамид насмешливо смотрел на него.

— С первого выстрела попал!

— Совести у тебя нет, стрелок! — зло крикнул Сайбун.

— Опять лезешь? Ну теперь-то заработаешь!

Сайбун исподлобья бросил взгляд на Хамида, резко повернулся и пошел к грибку. Сел на лавоч­ку. Раненая птица еле слышно пискнула.

— Что с тобой? — Сайбун погладил ласточ­ку. — Потерпи, потерпи... Я тебя вылечу, честное слово, вылечу!

— Ты что это там бормочешь? — насмешливо спросил Хамид. Видно, злость в нем не убывала, и он решил до конца досадить Сайбуну. — С ласточ­кой беседу завел? Хм, говори, говори, может, до­ждешься, что ласточка тебе ответит! — Он засмеял­ся, толкнул в бок Магомеда, приглашая его присо­единиться к нему.

Но Магомед даже не улыбнулся.

— Ну, ответить-то не ответит, а понимать — все понимает, — серьезно сказал Сайбун.

— Что же она понимает? — не унимался Ха­мид.

— А то, что, когда по саду бродит глупый осел с рогаткой, жди беды! — ответил Сайбун.

— Ладно. — Хамид знакомо прищурил глаза. — А сейчас глупый осел отберет у тебя ласточку... Ну-ка давай сюда мою добычу!

— Не отдам! Отойди!..

Хамид быстро схватил Сайбуна за руку. Тот вырвался. Он намеревался проскочить мимо Ха­мида, но не успел: Хамид подставил ногу и Сайбун грохнулся на землю. Ласточку он не удержал. Она лежала на боку, закрыв глаза, и казалась мертвой. Хамид бросился к ней. Но Сайбун от­толкнул его и прикрыл ласточку ладонями.

— Ты меня толкнул?! — взвизгнул Хамид. Он был в ярости. Он размахнулся, чтобы ударить Сайбуна.

Сайбун видел искаженное лицо Хамида, пони­мал, что ему надо защищаться. Но в руках у него была раненая ласточка, и он не двинулся с места.

Только Хамиду не удалось ударить Сайбуна. Ребята в пылу спора и не заметили, как к ним по­дошел высокий смуглый парень. Он успел схватить Хамида за плечо и остановить его. Рука у парня была крепкой, как сталь, и Хамид, почув­ствовав силу незнакомца, вскрикнул от боли.

— Эй, гяур, чего лапы распустил? — спокойно сказал парень, по-прежнему стискивая плечо Ха­мида.

— А тебе что надо? — петушился Хамид. — Двое дерутся, третий пусть не влезает!

И хотя Хамид отвечал довольно смело, вид у него был испуганный.

— А вот я влез! — Парень усмехнулся, обна­жая крупные белые зубы. — И тебя не спросил, му­хомор! — Он снова встряхнул Хамида.

— Сам ты мухомор! — чуть не плача, выкрик­нул Хамид.

— Ах, вот как? — сказал парень.

И тут случилось неожиданное. Незнакомец сде­лал едва заметное движение ногой, и Хамид слов­но подкошенный брякнулся на спину.

Парень засмеялся.

— Раз — прием! — сказал он так, словно прием провел не он, а кто-то другой.

Только сейчас Сайбун опомнился. Прижимая ласточку к груди, он с восхищением глядел на не­знакомца. Откуда он? Какой он смелый и ловкий! А приемчики-то знает, ого! Может, это дружинник и его обучали самбо? Наверное...

Хамид между тем поднялся. Он был упрям и не хотел признать себя побежденным.

— Сам ты мухомор! — тихо сказал он парню. — Сам...

— Два — прием! — перебил парень и, ловко дав подножку Хамиду, снова свалил его на зем­лю, — Ну как, согрелся? — Теперь он стоял над Ха­мидом, усмехаясь и блестя глазами. Руки он дер­жал за спиной, и это еще больше подчеркивало его спокойствие.

Хамид окончательно струсил. Поднявшись, он исподтишка показал кулак Сайбуну и поплелся к выходу из сада.

Магомед с родимым пятном на щеке растерян­но сказал:

— Пока, — и тоже удалился.

— Что не поделили? — спросил незнакомец у Сайбуна. — Говори, пацан.

— Меня Сайбуном зовут. — Сайбун был благо­дарен своему спасителю, но вместе с тем он не хо­тел, чтобы его звали пацаном. Во-первых, Сайбун не мальчик, ему уже четырнадцать лет, а во-вто­рых, у него есть имя, и неплохое имя. Вот пусть по имени и зовут.

— Ах, вот оно что! — засмеялся парень. — Ва­ше имя Сайбун! Очень приятно познакомиться, уважаемый сэр, мистер, фон-барон!

Сайбуну пришлось проглотить и «сэра», и «ми­стера», и «фон-барона». Сколько можно спорить по пустякам! Если этому смелому смуглому парню нравится шутить, пусть шутит.

— А вас как зовут? — спросил он.

— Можешь со мной на «ты», — разрешил па­рень. — Это сближает. Но зачем тебе мое имя? Ты хочешь выбить его золотыми буквами вот здесь? — Он кивнул на грибок. — Такого-то числа, такого-то месяца и года такой-то протянул руку дружбы сэру Сайбуну, о чем и свидетельствует эта памят­ная надпись...

— Вы все шутите...

— Шучу, друг, шучу. — Парень хлопнул себя по крепкой, мускулистой груди. — Если б мне пла­тили за каждую шутку рубль, я был бы богачом.

— Богачом... А зачем вам это богатство? Вон вы какой...

Сайбун был искренен. Ему действительно каза­лось, что счастливее этого человека нет никого на свете. Он смелый, как барс. Он сильный и ловкий, как сказочный герой, о котором не раз рассказы­вала мать. Он чувствует себя в этом мире хозяи­ном, чего же ему еще надо?

— Почему я хочу быть богачом? — переспро­сил парень. Он на секунду задумался. — Есть такая горская пословица: «Деньги делают из раба ха­на». Представь себе, я хочу ходить в ханах! — Он улыбнулся. — Ладно, хватит шутить. Так что же вы не поделили с тем гяуром?

— Он хотел ласточку убить, — принялся объ­яснять Сайбун, сделав ладони дощечкой и поднося к лицу парня ласточку. — Он вообще злой... Если б не вы...

— «Вы, вы»! — передразнил его парень. — Ты, наверное, воспитывался при дворе английской королевы, без «вы» жить не можешь. Говори мне «ты», понял?

— Понял. — Сайбун кивнул. — Спасибо.

— За что это спасибо?

— Ну... — Сайбун потупился. — За то, что по­мог...

— Ладно, чего там! — Парень пренебрежитель­но махнул рукой.

— Я хочу... я хочу дружить с тобой, — немного помявшись, сказал вдруг Сайбун.

— Дружить? — Незнакомец едва заметно усмехнулся.

— Хочешь, я тебе часы подарю?

— Какие часы?

— Будильник! Дома возьму и подарю! У нас он без дела стоит. Потому что...

— Что ж, давай будильник, — согласился па­рень. — Я его к делу приспособлю: будет время — починю.

— А ты умеешь? — с восхищением спросил Сайбун.

— Я, дружок, все умею, — белозубо усмехнул­ся парень.

— Ты где живешь? — задал новый вопрос Сайбун.

— Много будешь знать — скоро состаришься, — сказал парень. — Надеюсь, мы встретимся, сэр... Или тебе не нравится, что я зову тебя так? Хоро­шо, до сэра ты еще не дотянул. Ты — защитник лас­точек! — Парень оглянулся. — А зовут меня, меж­ду прочим, Даштемир. Захочешь меня увидеть, приходи в парк. Я тут часто бываю — люблю све­жий воздух. Итак, оревуар!..

«Даштемир», — повторил про себя Сайбун, гля­дя вслед своему новому другу.

Странный он все-таки, этот Даштемир! Пожа­луй, за всю свою жизнь Сайбун не встречал такого странного человека. Говорит он так, что и не раз­берешь, где правда, а где ложь. И словечки у него незнакомые, иностранные: сэр, мистер, фон-барон, оревуар. Шутки шутит...

В одном Сайбун был уверен: Даштемир добрый. Если б это было не так, не стал бы он на его сто­рону.

Но почему он не сказал, где живет? Он объяс­нил, что встретить его можно в парке. Легко ска­зать «встретить»: парк большой, людей здесь много, особенно по субботам и воскресеньям, по­пробуй разыщи среди них Даштемира!

«Пи-пи-ик», — ожила ласточка. Она вдруг от­крыла глаза и, как показалось Сайбуну, посмотре­ла на него.

— Я тебя вылечу! — пообещал ей Сайбун.

Он поспешил домой.

Мысли его все еще были с Даштемиром. Он вспоминал лицо своего спасителя в тот момент, когда ему был обещан будильник. Будто и не рад был Даштемир подарку. Почему это? Обида уко­лола Сайбуна. Если б Даштемир знал, на какую жертву идет Сайбун!

ДВЕ ЛЖИ

Месяца два назад отец Сайбуна опоздал на ра­боту. А случилось так потому, что будильник во­время не позвонил.

— Испортились часы, — заключил отец. — Хадижа-Ханум! — окликнул он жену. — Отнеси наш будильник в мастерскую.

Но в мастерской не оказалось какой-то нужной детальки, и часовщик попросил Хадижу-Ханум за­глянуть попозже.

Так и стояли часы дома без дела.

Сайбуна давно подмывало разобрать будиль­ник. Кто знает: вдруг ему повезет, и он сумеет сделать то, чего не сделал часовщик! Здорово бу­дет, если будильник оживет! Отец обрадуется, по­хвалит...

И вот дней за десять до встречи с Даштемиром Сайбун решился. Мать ушла в гости к родственни­кам, и это было на руку Сайбуну. Он взял будиль­ник, легко снял заднюю крышку, а затем, отыскав в ящике у отца отвертку, принялся отвинчивать одну детальку за другой. Скоро все колесики лежа­ли перед Сайбуном на газете. Винтики он сложил горкой.

— Промыть надо детали, — решил Сайбун. — Только чем? Не водой же! — Он задумался и тут же нашел выход: — Возьму у мамы немного одеко­лона! Каждую детальку он протер одеколоном, а пос­ле этого насухо тряпочкой.

Теперь нужно было собрать будильник. Сайбун был уверен, что сделает это без особых трудностей. Он примерно помнил, как стояли колесики.

Однако уже с самого начала пошли неприятно­сти. Первое колесико не цеплялось со вторым, а тре­тье вообще не садилось на место.

Сайбун пробовал так и эдак, злился, потел, но дело из-за волнения шло еще хуже. А тут вдобавок самый нужный винтик выпал из рук и закатился под стол, и сколько Сайбун ни искал его, найти не мог.

Он вконец расстроился. Во-первых, с минуты на минуту должна была явиться мама; если она увидит, что сделал Сайбун с будильником, — не ми­новать скандала. Во-вторых, собрать будильник не удавалось, и, значит, рано или поздно обнару­жится, что все колесики и винтики разъединены, — понесет же мама когда-нибудь часы в мастерскую. Что делать? И так плохо, и эдак плохо...

Ладно, как-нибудь все образуется!

Не раз и не два Сайбун попадал в сложные пе­реплеты. Прошлой весной, например, отец взял его с собой в магазин, чтобы купить ботинки. Ботинки были куплены, и как раз такие, о каких мечтал Сайбун, — коричневые, с широким рантом, на мик­ропористой подошве. Отцу понадобилось заглянуть на работу, и он сказал, чтобы Сайбун отнес короб­ку с ботинками домой. По дороге Сайбун встретил Магомеда с родимым пятном на щеке, у того ока­зался лишний билет в кино. Сайбун не мог отка­заться от кино. Картина была о разведчиках, и Сайбун так увлекся, что забыл ботинки в кинотеат­ре. Вспомнил он о коробке только дома. В общем, пропали его новые ботинки. Страшно было подумать, что скажет отец, когда вернется с работы. Сердце у Сайбуна, что называется, в пятках сиде­ло. Он даже подумал, что было бы хорошо умереть. Но вышло так, что отец даже не наказал Сайбуна. Лишь глянул на него с обидой и проворчал: «Рас­тяпа!»

С тех пор, натворив что-нибудь и попав впросак, Сайбун уже не переживал, как раньше. Где-то си­дела в нем успокоительная мысль, что все обра­зуется и он любыми путями выберется из трудно­стей.

Так подумал он и сейчас. В конце концов, мож­но будет сказать, что механизм будильника разо­брали в мастерской. Или свалить все на кошку: она-де сбросила будильник на пол.

Сайбун успокоился. Он уже примирился с мыслью, что собрать будильник ему не удастся. Не мешкая, он собрал в горсть все колесики и винтики и втиснул их в футляр. Затем, закрепив заднюю крышку, поставил будильник на прежнее место.

Стоит себе, как и прежде!

И все-таки душа у Сайбуна была неспокойна. Он глядел на будильник, и ему казалось, что даже в облике часов есть изменения. Какие? Трудно ска­зать, но есть.

Вдруг мама что-то заметит? Сайбун походил по комнате, потом взял старый мамин платок и наки­нул его на будильник.

В прихожей раздались знакомые шаги. «Мама пришла!» — понял Сайбун. В мгновение ока он вы­тащил учебник, сел за стол и сделал вид, что чи­тает.

Мама сразу не вошла. Она остановилась в при­хожей и не окликала Сайбуна. Было слышно, как тяжело и прерывисто она дышит. Отдышавшись, она ступила на порог. Сайбун мельком взглянул на нее и сразу же заметил, что лицо у мамы бледное-бледное, словно в мелу.

— Мам, у тебя опять сердце? — вырвалось у Сайбуна. Он привстал, готовый кинуться за лекар­ством.

— Ничего, ничего, пройдет, — тихо сказала ма­ма. Она постояла с минуту у притолоки двери, ли­цо ее порозовело, и в глазах уже не было боли. — А ты поел, сынок?

— Нет.

— Так я и знала! — заволновалась Хадижа-Ханум. — Вот и оставь тебя одного! Я с сестрой и поговорить-то не успела как следует. Посидела ча­сик и сказала: «Сайбуну скоро в школу идти. Пой­ду накормлю его. Сам-то и не поест...» И ведь права была! Сейчас подогрею тебе суп и баранину с картошкой, поешь перед школой, сынок...

— Я сам подогрею. — Сайбун захлопнул учеб­ник и сунул его в портфель. — У меня еще есть время.

Хадижа-Ханум сняла пальто, привычным взглядом скользнула по комнате.

«Сейчас спросит про будильник! — испуганно подумал Сайбун. — Ведь его не видно под платком. Не надо было мне закрывать часы!»

Чтобы отвлечь мать, Сайбун спросил:

— А у тебя теперь сердце не болит?

— Полегчало... — Хадижа-Ханум с нежностью посмотрела на сына. — Как ты обо мне заботишь­ся, солнышко мое! Спасибо тебе! — Она шагнула к Сайбуну и ласково обняла его. — Счастливая я мать — такого сына ни в одном даргинском ауле не сыщешь!

— Так мы же не в ауле живем, — сказал Сай­бун.

Он чувствовал себя неловко от этой материн­ской ласки, от похвалы, которой, верно, не заслу­живал.

Надо сказать, что с недавних пор он вообще стеснялся, когда мать ласкала его или называла «солнышко». Вырос он, стал мужчиной, а мать вро­де бы и не замечает этого, по-прежнему считает его малышом.

Не желая обидеть мать, он не отстранялся от нее. А она глядела на сына преданно и нежно, и глаза ее выдавали ту великую любовь, которая наполняла ее целиком, не оставляя места ни для кого другого.

— Надо идти, а то опоздаю в школу, — заторо­пился Сайбун.

Он не глядел на мать. Не мог глядеть. Не лас­кай она его, не хвали, он бы отмахнулся от этой истории с будильником. А сейчас исчезнувшие было угрызения совести нахлынули вновь. Да хватит ли у него смелости и твердости свалить всю вину за испорченные часы на кошку?

Был момент — мать стояла еще в прихожей, — когда Сайбун решил во всем признаться. Ведь все­го-то пять слов и надо сказать: «Мама, я хотел починить часы, но у меня ничего не получилось». И мама бы простила. Но эта мысль сверкнула, словно молния, и тут же погасла, ушла. А сейчас признание казалось уже ненужным, поздним. Сей­час остался лишь один выход: свалить все на кого-нибудь другого — на мастеров, к которым обраща­лась мать, на кошку. Пусть уличают, пусть ругают как хотят, он будет стоять на своем.

Мать отпустила Сайбуна. Она отправилась на кухню, и скоро в комнату проник приятный запах жареного мяса.

Прислушиваясь к шагам матери на кухне, Сай­бун тревожно посматривал на будильник, прикры­тый платком. Он встал, освободил часы от платка. Не нужен этот платок, он только внимание к бу­дильнику привлекает. И вообще зря Сайбун трево­жится: как раньше часы не ходили, так и теперь не ходят. Ничего ведь не изменилось! И у матери нет повода сию минуту касаться этого дела!

Сайбун наскоро пообедал, собрал книги и тет­ради и, сказав Хадиже-Ханум «до свидания», по­бежал в школу.

Первые два урока прошли спокойно. Сайбуна не вызвали. И это было счастьем, потому что, за­нявшись будильником, он так и не сделал ни одного домашнего задания.

«Все обойдется», — решил Сайбун, и это успоко­ило его.

Третьим уроком была геометрия. Учитель ма­тематики, Махмуд Мирзоевич, как всегда, нетороп­ливо полистал классный журнал, сделал в нем не­сколько пометок. Потом поднял голову и обвел вни­мательным взглядом учеников.

— Ну, кто посмелее, прошу к доске...

Сайбун тотчас же поднял руку. Так обычно по­ступали те, кто отлично знал урок или совсем не знал его. В этом была своя хитрость. Если слабые ученики поднимают руку, значит, на сей раз они готовы к ответу. А Махмуду Мирзоевичу, мол, нужно поймать тех, кто не готов...

У Сайбуна уже были две отметки по геомет­рии — тройка и четверка. Но несмотря на это, он решил обезопасить себя. Руку он поднял механически, будто заведенный. Поднял и тут же захотел опустить ее. В конце концов, хватит хитрить! На­доело! И с будильником схитрил, и теперь хитрит...

Однако менять решение было уже поздно.

Махмуд Мирзоевич как раз остановил свой взгляд на Сайбуне, и тот, не выдержав этого взгля­да, опустил глаза.

«Все! — пронеслось в голове. — Сейчас вызовет!»

— Что с тобой, Сайбун? — спросил учитель. — Все лицо у тебя горит. Не заболел ли?

— Голова у меня какая-то тяжелая и жар, — выдавил Сайбун.

— Тогда отправляйся домой, — сказал Махмуд Мирзоевич. — Иди, иди...

В коридоре Сайбун притронулся к голове: дей­ствительно горячая. И потная. Может, он и вправ­ду заболел?

От этой глупой истории с будильником голова не только заболит, но и расколется...

Домой идти было рано. Сайбун заглянул в парк. Походил по дорожкам. Где-то в нем жила надежда, что он увидит Даштемира. Но Даштемира не было. Тогда он направился к порту. В самый порт пройти было невозможно: его окружал высокий забор, а у проходной стояли охранники. Лет пять-шесть назад, когда Сайбун был еще маленьким, ему не раз удавалось прошмыгнуть мимо них, и он вволю глазел на корабли, на огромные подъемные краны, на сутолоку, на кипы незнакомых товаров. Теперь пришлось глядеть на порт издали. Но и сейчас Сай­бун немало видел. Вон у пирса стоит большой паро­ход с высокой кормой. Над бортом качаются три люльки: маляры, сидя в люльках, красят обшивку. За пароходом чуть виднеется узкий, плоский, буд­то доска, танкер. Вынырнув из-за танкера, идет, вздымая за собой пенные буруны, быстроходный глиссер...

До самого вечера Сайбун гулял по городу.

Явился он домой позже обычного. Дверь от­крыл ему отец.

— Ты из школы?

Сайбун кивнул.

— Меня Махмуд Мирзоевич задержал, — объ­яснил он.

— Это почему же? Что случилось?

— Ничего, — ответил Сайбун. — Так просто...

Отец внимательно посмотрел на Сайбуна и хмыкнул. Видно, его не удовлетворили слова сына, но допытываться правды не стал. Через минуту он уже стучал молотком на кухне — чинил табурет — и словно бы забыл о существовании Сайбуна.

А Сайбун, оставшись в комнате один, устало и безнадежно вздохнул. Что за странная жизнь у не­го пошла! Взялся чинить будильник — и не спра­вился. Домашние задания не выполняет и сегодня вполне мог заработать двойку. Обманул Махмуда Мирзоевича, а теперь отца... Тяжело. И противно. Если дальше так пойдет, он совсем запутается во лжи.

— Вай, Сайбун! — окликнул его отец из кух­ни. — Ты не трогал будильник?

— Не трогал, — быстро ответил Сайбун. — А что?

— Я его случайно зацепил, так он загремел, будто ящик с металлоломом...

«Надо пойти к папе и все ему рассказать!» — подсказал себе Сайбун, но не двинулся с места: не мог двинуться.

Он постоял молча, чувствуя, как с минуты на минуту все сильнее погружается в пучину страха. Нет, видно, если начал врать, нужно уж врать до конца!

— Может, его кошка сбросила на пол? — дро­жащим голосом сказал он.

— Да, наверное, кошка! — живо подхватила мать. — Носится как шайтан... Шарип, — обрати­лась она к мужу, — и что это ты всегда придираешь­ся к Сайбуну? То тебе не так, и это не так. А маль­чик, слава аллаху, учится хорошо, не хулиганит, не грубит родителям, как некоторые другие...

— А что я особенного сказал? — не выдержал отец. — В конце концов, каждый может уронить или зацепить будильник. Вот ведь я же зацепил...

— Ты зацепил, ты с себя и спрашивай! — за­тараторила Хадижа-Ханум. — А будильник этот давно выбросить пора... В мастерской его чинить отказались. Возьму и выброшу и новый куплю!

— Покупай, — миролюбиво согласился отец и снова застучал молотком.

«Вот все и образовалось! — обрадованно поду­мал Сайбун. — Я ведь счастливый!»

Но, как ни странно, покоя в сердце не было. И вечером, когда Сайбун уже улегся в постель, весь этот трудный и неправильный день снова прошел перед его глазами. Он так нехорошо прожил его! Дважды соврал — Махмуду Мирзоевичу и отцу. И теперь эта ложь, словно охранник в порту, сто­ит и не пускает его в завтрашний день. Нет, не мог забыть Сайбун того, что произошло!

«ТЫ ЗАЧЕМ ПРИШЛА, НИНА?..»

Любит Сайбун воскресенье. В воскресенье чув­ствуешь себя свободным как ветер. И еще в этот день можно попросить у мамы и папы деньги на кино или на мороженое — и тебе никогда не от­кажут.

Но это воскресенье началось плохо, наверное, потому, что оно шло сразу же за той трудной и не­правильной субботой, которая запутала Сайбуна во лжи.

Не успел он проснуться, как зазвенел звонок.

— Ах, это ты, дочка! — услышал Сайбун ма­мин голос. — Входи, входи, сейчас я разбужу Сай­буна...

Сайбун в одну секунду был на ногах. Кого это принесло? Неужели Нина пришла? Он быстро одел­ся и вышел в коридор. Ну точно, Нинка явилась!

Одноклассница Сайбуна, Нина, была высокой черноглазой девочкой. Она носила тонкие косички, в которые каждый день вплетала разноцветные банты. Ребята вечно хватали ее за косички, тере­били банты, но Нина и не думала менять прическу.

Сейчас Нина стояла около Хадижи-Ханум, дер­жа в одной руке толстенную книгу, а в другой то­ненький дневник.

Сайбун растерянно глядел на нее. И чего ей по­надобилось здесь? Странно!

Он нехотя подошел.

— Ты зачем пришла, Нина? — сухо спросил он.

— Вай, сынок, разве так можно встречать гос­тя? — воскликнула мама. Она обняла Нину. — Не­хорошо, нехорошо.

Но Нину, по-видимому, ничуть не задел вопрос Сайбуна. Она вроде бы и не слышала его.

— Так ты не заболел? — весело спросила она. — А я думала, заболел по-настоящему...

Хадижа-Ханум удивленно посмотрела на нее:

— Откуда ты взяла, что Сайбун заболел?

— Я думала...

— Да ладно, — поспешил вмешаться Сайбун. — «Заболел, заболел»! Мало ли что было раньше, сей­час я здоров.

— И слава аллаху! — сказала Хадижа-Ханум.

— Ну пошли в комнату, — пригласил Сайбун Нину. Он боялся, что она скажет лишнее, и тогда мать или отец поймут, что из школы он вчера ушел раньше срока.

— А я тебе задачки принесла, — не понимая, что выдает Сайбуна, заявила Нина. — Махмуд Мирзоевич на дом задал: номер триста пятнадца­тую и номер триста двадцать первую... И еще по физике...

— Что-то я не пойму, — заговорил Шарип, по­являясь на пороге. — Разве ты, Сайбун, не записал, что задано на дом? А на уроках ты был?

Нина молчала, искоса поглядывая на Сайбуна. Она рассчитывала, что он ответит Шарипу. Но Сай­бун сделал ловкий ход. Он вдруг зло посмотрел на Нину и спросил:

— Что ж ты молчишь? Ведь получается, что я не был в школе? Скажи, был или не был?

— Был, но...

— Что «но»? — допрашивал Сайбун. — Был я в школе! — Он перевел взгляд на отца. — Но ушел с последнего урока. Отпустили меня... У меня голо­ва заболела...

— Голова заболела? — Хадижа-Ханум в одно мгновение очутилась около сына. — А ты мне и не сказал! Может, у тебя простуда? Может, темпера­тура?

Сайбун махнул рукой:

— Нет у меня никакой простуды. И температу­ры нет. Голова поболела-поболела и прошла...

— Быстро что-то выздоровел, — иронически усмехнулся отец.

— Ну вот!.. — Хадижа-Ханум укоризненно по­качала головой. — Теперь ему не нравится, что сын выздоровел! Говорила я тебе: придираешься ты к сыну. А за что?

Шарип, ни слова не говоря, вышел из ком­наты.

— Хоть ты и говоришь, что температуры у тебя нет, — сказала Хадижа-Ханум Сайбуну, — а я все-таки хочу проверить. Ну поставь себе градусник, сыночек, поставь.

— Не нужен мне градусник! — разозлился Сай­бун. Он повернулся к Нине: — Видишь, пришла, наговорила, а теперь расхлебывай эту кашу. Лад­но, давай задачки...

Нина протянула ему свой дневник. Сайбун за­писал номера задач. Возвращая дневник Нине, он вдруг заметил в косах ее ярко-красные бантики.

— Бантики-фантики, — сказал он насмешливо и невольно дернул за один бант.

Нина вздрогнула, как-то съежилась. Она стоя­ла вполоборота к Сайбуну, но он с удивлением заметил, как по ее щеке скатилась слеза.

— Ты что, плачешь? — спросил Сайбун, пыта­ясь заглянуть Нине в лицо.

— Нет, — глухо ответила она и в ту же секунду юркнула в дверь.

А Сайбун, оставшись один, долго еще размыш­лял над тем, что Нина плакала. Почему? Обиде­лась, что он дернул ее за бант? Но разве в школе ребята ее не дергают и за косички, и за бантики? Дергают, и еще как! В чем же все-таки дело?

В ГОСТЯХ У ДАШТЕМИРА

Папа, наверно, уже забыл о будильнике. Во всяком случае, он не спрашивает Сайбуна о том, поче­му все части гремят в нем металлоломом. Забыл и забыл — это только на руку Сайбуну.

Он обещал подарить будильник Даштемиру, с которым познакомился в парке и который так ему понравился.

Прошло дней пять после знакомства с Даштемиром, и вот однажды Сайбун сказал Хадиже-Ханум:

— Мама, что если я наш старый будильник по­дарю одному человеку?

— Как это «подарю»? — удивилась мать. — И кто этот человек?

— Даштемир. Ты его не знаешь. Это мой друг...

— Что-то я не слышала о таком друге.

— А он новый, — принялся объяснять Сай­бун. — Видела, я недавно ласточку раненую принес? Так вот, Хрипун хотел отнять эту ласточку, а Даш­темир за меня вступился. Ка-ак даст ему!..

— Кому?

— Да Хрипуну же!

— А кто такой Хрипун?

— Он и не Хрипун вовсе, а Хамид.

— Ничего не понимаю! — развела руками Хадижа-Ханум.

— Ну, в общем, чего зря говорить. Даштемир за меня заступился, и теперь он мне друг. Вот ему я и хочу подарить будильник!

— Как же ты мог обещать кому-то часы, если не спросил разрешения ни у меня, ни у отца?

— Да ведь ты сама говорила, что будильник старый и его пора выбросить! — воскликнул Сай­бун.

— Ну так что же? — Хадижа-Ханум стояла на своем. — Все равно нужно прежде спросить, а потом обещать. А ты сначала пообещал этому Даш... Даштемиру часы, а только сейчас спрашиваешь, можно ли их взять. Нехорошо, сынок.

— Пусть так. Но раз я обещал...

— Мало ли что пообещает ребенок!

Тут Сайбун обиделся:

— Какой же я ребенок? Не ребенок я вовсе. Мне четырнадцать лет. А тебе все кажется, я ребе­нок. И не зови меня, пожалуйста, солнышком. Стыдно...

Хадижа-Ханум вздохнула.

— Все равно не станет хороший человек брать у мальчика часы в подарок...

— Мам, а мам, ну разреши. Ты же добрая, раз­реши. — Сайбун взял Хадижу-Ханум за руку. — Мам...

— А что отец скажет? — беспокойно спросила мать.

— Я ему все сам расскажу, честное слово!

Мать снова вздохнула.

— Ой, сынок, делай как знаешь. Только не по­нравится это отцу. Задаст он тебе, помяни мое слово...

«Ничего, ничего, все образуется, — подумал Сайбун. — Отец — добрый, он простит меня, пой­мет».

Слово мужчины — камень. Это знает каждый горец. И коли Сайбун обещал Даштемиру часы, он должен, несмотря ни на что, выполнить свое обещание.

Жаль, что мама не поняла этого. Интересно, поймет ли отец? Едва ли, хотя Сайбун всегда чув­ствовал, что отец готов с ним дружить, ну конечно, дружить, как старший с младшим. «Нет, не пой­мет! — окончательно решил Сайбун. — Чтобы он по­нял, ему надо все рассказать. А рассказывать не хочется».

Но как бы то ни было, сейчас Сайбун должен сдержать слово, данное Даштемиру. Ведь он защи­тил его, поддержал своей сильной, дружеской рукой!

«Эх, как было бы здорово, если б мама и папа забыли про этот будильник! — мечтал Сайбун. — Забыли бы и не вспоминали никогда! Тогда все бу­дет хорошо. Тогда все будут довольны: и я и Даштемир, получивший в подарок часы».

Мысли эти утешили Сайбуна, и, когда он окон­чательно решил, что завтра же возьмет сломанные часы и отдаст их Даштемиру, угрызения совести не беспокоили его.

Два дня подряд он заглядывал в парк, но встре­тил Даштемира только на третий.

— А я тебя искал! — радостно сказал он Даш­темиру.

— Вот как?

Наверное, Даштемир понял, как ждал Сайбун этой встречи. Он улыбнулся в ответ на его улыбку.

— Хочешь, сходим ко мне? — спросил Даш­темир.

Сайбун кивнул: еще бы, конечно!

Он шел по улице рядом с Даштемиром и был счастлив. Пусть все видят, какой у него сильный и мужественный друг! Он Сайбуна в обиду не даст!

Жил Даштемир в одноэтажном саманном доме. Напротив дома стоял длинный ветхий сарай с пока­той толевой крышей. Сайбун обратил на него вни­мание только потому, что на двери сарая была намалевана смешная рожица с подписью: «Даш­темир».

В комнате их встретила старушка в темном платке, надвинутом на самые глаза. При появлении Даштемира она почтительно встала. Даштемир кив­нул ей. Старушка подвинула стул Сайбуну, тихо сказала: «Для гостя» — и бесшумно удалилась.

Сайбун огляделся. Слева стоял большой дере­вянный сундук, справа — кровати. Стола не было. Его заменяли широкие подоконники двух окон; эти подоконники были соединены между собой до­сками и образовывали очень удобный верстак.

Чего только не было на этом верстаке! И пуза­тый приемник какой-то незнакомой, должно быть, иностранной марки. И тисочки — совсем новень­кие, будто только сейчас приобретенные в магази­не. И фотоувеличитель. И моточки медной и сталь­ной проволоки. И связки ключей. И несколько на­стольных часов в футлярах...

— Вот, я обещал тебе часы, — вспомнил Сай­бун, вытаскивая из кармана будильник и протяги­вая его Даштемиру.

— Разбирал? — спросил тот, ловко действуя отверткой. — Интересно...

Он снял заднюю крышку, высыпал на ладонь колесики и винтики, всунутые в футляр Сайбуном, и принялся внимательно рассматривать металли­ческую сердцевину, в которой кое-где еще видне­лись детальки.

— А части все тут? — спросил он у Сайбуна.

— Все. — Сайбун вздохнул. — Хотел его со­брать, да не сумел.

Даштемир усмехнулся.

— В каждом деле выучка нужна, — сказал он. — Смотри! — Он стал называть части будильни­ка, притрагиваясь к ним маленькой отверткой. — Балансир. А вот это — упорное колесико, оно свя­зано со звонком...

Разговаривая с Сайбуном, он присел к верста­ку, минут десять или чуть больше поковырялся в механизме, нанизывая колесико на колесико и кре­пя их винтами. Затем удовлетворенно хмыкнул, за­смеялся.

— Пошли, пошли! Как миленькие!

Он поглядел на свои наручные часы, перевел стрелки будильника, ровняя время, и протянул бу­дильник Сайбуну.

— Бери. Теперь будут работать, как... — рассме­ялся он снова, обнажая ровные зубы. — Как часы!

Но Сайбун не рассмеялся вместе с Даштемиром. Он был растерян. Как это — бери? Значит, Даштемир не принял его подарка?

— Я их тебе насовсем принес... — попробовал он объясниться.

— А я их тебе насовсем возвращаю! — Даштемир продолжал скалить зубы. — Бери! Отнеси до­мой и поставь на видное место. Мама спасибо ска­жет. Только не говори дома, что был у меня... По­нял?

Сайбун и сам не заметил, как сунул будильник обратно в карман, как очутился на улице. Он по­стоял во дворе, глянул на дверь сарая, увидел смеш­ную рожицу с надписью: «Даштемир» — и, еще не осознав всего, что произошло, направился до­мой.

Кажется, все устроилось! И часы будут дома, и дружба с Даштемиром не нарушилась. И все-таки Сайбуну было обидно, грыз его какой-то маленький червячок. Ну почему Даштемир отказался от его подарка, почему не взял часы?

РАССКАЗ ПАПЫ

Вечером Сайбун осмотрел ласточку. Ранка на боку совсем зажила, только царапинка осталась.

Жила ласточка в ящике. Чтобы ей было светло, Сайбун выпилил в нем несколько узких окошек. Ласточке тут нравилось. Во всяком случае, уже второй день она прохаживалась по дну ящика, слов­но настоящая хозяйка, и пила воду из блюдечка. Изредка она даже пела: «Чир-чир-чиррук!»

«Скоро совсем выздоровеет, — решил Сайбун, — тогда и выпущу на волю».

Но, откровенно говоря, расставаться с ласточ­кой ему не хотелось: привык он к ней.

Настроение у Сайбуна — лучше не надо. Во-пер­вых, он сказал маме, что не отдал часы Даштемиру, а сам починил их. Во-вторых, он нашел книгу, которую еще неделю назад дала ему классная руко­водительница Ольга Васильевна.

Книга эта раньше куда-то запропастилась, и Сайбун не очень-то жалел об этом. Неинтересная. Правда, Сайбун сделал такой вывод потому, что принялся за нее с предисловия.

Теперь предисловие он пропустил, и книга вдруг оказалась интересной. Говорилось в ней о том, как во время гражданской войны красные пар­тизаны Дагестана сражались с деникинцами и бан­дами имама Гоцинского.

Маме опять нездоровилось, болело сердце, и она пораньше улеглась спать. А Сайбун все читал и читал.

Никто не мешал ему восхищаться смелыми, ли­хими партизанами. Как здорово они дрались с врагами! Как смело шли в бой за власть Советов! Да, если б Сайбуну повезло, и он родился в то пре­красное, грозное время, он бы тоже дрался с белы­ми и был настоящим героем!

Увлеченный чтением, он не заметил, как при­шел отец. Сегодня отец работал в вечернюю смену.

— Ты что не спишь? — спросил он, заглянув к Сайбуну.

— Читаю. — Сайбун остановился, словно на­ткнулся на стену. — Папа, знаешь, а часы ходят! — Он не решился сказать, что починил их не он.

— Неужели? — Отец взял в руки будильник. — И правда, ходят! Видно, руки у тебя мастерови­тые. Как у меня... — Отец вздохнул. — Обидно мне порой, что упустил я свое время, не учился. А то бы большим человеком стал...

Он посмотрел на Сайбуна, словно хотел найти на его лице ответ на какой-то вопрос.

— Ну почитал, и хватит. Уже второй час ночи, тебе завтра рано вставать.

— Мне эту книгу вернуть надо, — объяснил Сайбун. — Ольга Васильевна дала на три дня, а я неделю держу.

— А что за книга? — заинтересовался отец.

— «Борцы за власть Советов в Дагестане». Тут и про наших даргинцев есть. Ты читал, папа?

— Нет, — тихо ответил отец. — Признаюсь тебе, я вообще мало читал. А надо бы много! Нельзя без этого!

— Ты Кара Караева знаешь? — спросил Сай­бун.

— Конечно! — сказал отец. — Я его часто ви­жу. Настоящий джигит, орел! Хоть и не молод, а держится по-молодому. Его весь Дагестан знает!

— А вот он! — воскликнул Сайбун, показывая отцу страницу книги с портретом Кара Караева. — Ох и боялись его враги! Послушай, папа, я тебе один случай расскажу. Про него в книге написано. Однажды на партизан шел целый отряд деникин­цев. Партизан мало, а деникинцев много. Что де­лать? Спрятались партизаны за скалой, ждут, что­бы белые ближе подошли и их можно было встре­тить выстрелами в упор. А когда подошли деникинцы, некоторые партизаны пали духом: слишком уж много врагов, вдруг их не осилишь? Но Кара Караев не струсил. Когда деникинцы были в двадцати шагах, он вскочил на гребень скалы и крикнул друзьям: «За мной! Вперед! На врага!» — и в развевающейся бурке, с саблей в руке устремился на белых. Сразу сто человек скосил!

— Ну? — Еле заметная улыбка тронула губы отца.

— Ладно, не сто, так десять, — поправился Сай­бун. — Много, в общем... Но главное ведь не в том, сколько он убил, а что враги от него побежали! Правда, папа?

Отец кивнул. Устроившись за столом, он с ка­ким-то новым и неожиданным интересом смотрел на сына. Вырос Сайбун! Видишь, что его волнует: подвиги Кара Караева, Гамйда Долгата, знамени­того Махача Дахадаева! А понимает ли он, в чем была сила этих чудесных людей? Наверное, пони­мает.

Шарип признался себе не без горечи, что, по­жалуй, впервые вот так, по-товарищески, разгова­ривает с сыном. И ему интересен этот разговор. По­чему он уделял так мало внимания Сайбуну? Ха­дижа-Ханум говорит, что он придирается к сыну. Не придирается. Беда в другом. Он замечает его от случая к случаю. Вот что худо!

— Папа, — начал вдруг Сайбун, — ты ведь тоже воевал?

Сайбун знал, что отец четыре года был на фрон­те. И дрался с фашистами, наверное, храбро. Если б это было не так, не дали бы ему орден и четыре ме­дали — такие награды даром не даются.

Но как-то так случилось, что до сих пор Сайбун не спрашивал отца о войне, о тех годах, когда он был солдатом и сражался с фашистами. Откровен­но говоря, Сайбун не мог представить себе отца воином. Уж больно мирный, домашний вид у папы. Неужели он ходил в атаку? Неужели стрелял?

Шарип помедлил, прежде чем ответить на во­прос сына.

— Воевал...

— Страшно было на фронте? — допытывался Сайбун.

— Бывало страшновато. — Шарип вниматель­но, пытливо взглянул на сына. — Только ведь муж­чина на то и мужчина, чтобы уметь преодолеть страх. И еще: если чувствуешь себя правым, страх отступает...

Сайбун отложил книгу. Не отрывая взгляда, он смотрел на отца.

— Расскажи, папа, когда тебе было страшно и как ты преодолел страх.

Не мастер был Шарип рассказывать о себе. Вот о боевых друзьях — другое дело. А о себе — вроде бы хвалишься.

Но в глазах сына было столько неподдельного любопытства и внимания; эти глаза жаждали прав­ды. И Шарип не мог отказать в ней Сайбуну.

— Давно это было, — начал он, чувствуя непо­нятное волнение, — очень давно. Тебя еще на свете не было. И я был чуть старше тебя...

— А сколько лет было тебе? — прервал отца Сайбун.

— Восемнадцать. Ну слушай. Дрались мы под Киевом...

— Это главный город Украины, — снова вста­вил Сайбун.

— Верно... Так вот, в одном из боев не повезло нам, взяли нас фашисты в клещи, окружили. Тогда такое окружение «котлом» называли. Мы пыта­лись выбраться, но неудачно: кругом минометы, пулеметы, патронов фашисты не жалели, почти вся наша рота в этом «котле» полегла. Осталось пять человек. И среди них — я. — Отец покачал го­ловой. — Пять человек, и на каждом по пять ран. У кого плечо перебито, у кого рука висит плетью, у кого нога не действует. Такими полуживыми и попали мы в плен к немцам... Допрашивали нас каждого отдельно. Издевались, били смертным бо­ем. Был с нами один веселый, неунывающий чело­век. Толстый, как бочка. Мы над ним все шутили, и он над этими шутками первый смеялся. И вот уве­ли его однажды на допрос, а обратно не привели. Поняли мы: убили друга. После этого фашисты ко мне стали приставать. Показалось им, должно быть, что я слаб и все им выложу, — я и правда был слабым, много крови потерял... Тянут на допрос и тянут. Спрашивают: «Говори, из какой части? Го­вори, сколько людей у вас было? Говори, кто коман­дир?» Я молчу. Они опять: «Говори, а то всех чет­верых вслед за толстяком отправим!..»

Шарип вздохнул, провел ладонью по волосам, и тогда Сайбуну заметнее стали искорки седины в от­цовской шевелюре.

— Ты ведь ничего им не сказал? — спросил Сайбун, хотя заранее знал ответ отца.

— Ничего! — Шарип встал из-за стола, прошел­ся по комнате. — Немцы, быть может, и сами знали, из какой я части и кто был у нас командиром. Но им было важно вырвать из меня хоть что-то, чтобы потом вырвать все. Я это понял. И решил: рта не раскрою! Честно скажу, я считал свой плен позо­ром и не мог, не хотел усугублять позора даже ма­лым признанием. Ну, вывели нас всех четверых. Поставили к стенке сарая. Раздался выстрел — упал первый товарищ. Потом еще один выстрел — упал второй. За ним — третий. Тут подходит ко мне немец и говорит по-русски: «Ты ведь горец? Зачем русским служишь? Служи нам. Мы тебя наградим. А когда придем в Дагестан, большим начальником станешь». Не выдержал я, повернулся к врагу и крикнул: «Я не русским служу, а Родине! И мне моя Родина дала то, чего ты, свинья и гад, никогда дать не сможешь! Свободу дала, волю, честь, сча­стливую жизнь без приставов, князей и мулл! А ты холуй, холуем и останешься! И вот тебе моя награ­да!» Тут я плюнул ему в лицо...

— А дальше? — не выдержал Сайбун.

— Что дальше — ясно, выстрелил в меня немец. Дважды выстрелил... — Шарип, словно нечаянно, дрогнул правым плечом, потрогал рассеченное шра­мом ухо. Даже сейчас, через двадцать с лишним лет спустя, ожоги фашистских пуль саднили ко­жу. — Я упал... Фашист почему-то не стал добивать меня. А может, решил, что я убит. Очнулся я но­чью. Пополз куда глаза глядят. Полз, истекая кро­вью, несколько километров, пока не добрался до жилья. Повезло мне: нашли меня наши, советские, мужественные люди, отходили, поставили на ноги. Старушка одна, украинка, звали ее... — Шарип за­думался, — Фрося... Бабушка Фрося, так я ее звал... Вот и все.

— Что — все? — не понял Сайбун.

— Вся история.

— Так когда же тебе было страшно? — не уни­мался Сайбун.

— Когда я в плену оказался. Я тогда подумал: «Эх, Шарип, Шарип, слабый ты человек, если не мог умереть в бою!» Да, сынок, умереть в бою — большая честь, джигиты умирают, идя на врага, с верой в победу!.. Но потом я поборол страх и снова стал сильным. Стоя рядом с товарищами у стены сарая под дулами автоматов, я не боялся смерти. Я сказал этому фашистскому псу всю правду. И она была сильнее пули, сильнее смерти! Вот так: если правда на твоей стороне, если ты пошел в битву за счастье и честь всего народа, иди вперед, на горе, на смерть — ничего не бойся! — Шарип взял книгу из рук сына, положил ее на стол. — Спать пора...

«А все-таки отец у меня смелый! — радост­но подумал Сайбун . — И как хорошо он рассказы­вает!»

Вспомнился Сайбуну Даштемир, и Сайбун не­вольно сравнил его с отцом. Правда, Даштемир на фронте не был, не воевал, но, если бы понадобилось, он бы тоже не струсил перед фашистами. Уж это точно!

Сайбун заснул сразу, будто нырнул в море.

ТЕЛЕФОННАЯ ТРУБКА

Кончился последний урок. Сайбун собрал учеб­ники и тетради, запихнул их в портфель. Домой ему было по дороге с Ниной. И случалось, раньше они шли из школы вместе. Но с некоторых пор Сай­буну не хотелось ходить с Ниной. А она, будто не понимая, всякий раз оглядывалась на Сайбуна, приглашая его с собой.

Сайбун отворачивался. Он нарочно заводил раз­говор с кем-нибудь из ребят, не торопился выйти, и Нине приходилось идти одной.

Ребята уже разошлись, когда Сайбун вышел из школы.

Как раз напротив школы был магазин канце­лярских товаров. И Сайбун не успел сделать десят­ка шагов, как из магазина выглянул Даштемир. Он позвал Сайбуна согнутым пальцем.

— Здравствуй! — воскликнул Сайбун, встре­тившись глазами с Даштемиром.

— Ну, герой, как дела? — спросил тот.

Сайбун пожал жесткую широкую руку Даштемира. Он сразу заметил в нем перемену: одет в ком­бинезон и большие рабочие ботинки, из кармана торчат кусачки, на щеке след машинного масла. «С работы, наверно», — решил Сайбун.

— Дела идут нормально, — ответил он своему старшему другу. — Помнишь, я подобрал ласточку в парке? Вылечил я ее и отпустил на волю...

— A-а, помню, помню, — безразличным тоном заговорил Даштемир. — Слушай, я ведь к тебе с де­лом. Поможешь мне?

— А как? — загорелся Сайбун.

— Как — это я тебе потом скажу, — продолжал Даштемир. — Главное, чтобы у тебя охота была. По­можешь?

— Конечно! — воскликнул Сайбун. — А ты с ра­боты?

Он задал этот вопрос не случайно. Ему давно хотелось спросить, где работает Даштемйр. Если на заводе — это хорошо. Ведь отец у Сайбуна тоже на заводе работает.

— Да, брат, с работы. Давал план, — ответил Даштемир. — Работаем, стараемся, крепим своим трудом социалистическое отечество... Я, сэр, не по­следний человек на производстве — отличают меня. Каждый месяц премии получаю!

— Ты комсомолец?

— Да еще какой! Я всем комсомольцам комсо­молец!

Сайбун невольно отвернулся. Все-таки странно разговаривает Даштемир. Вроде бы серьезно, а вро­де бы нет.

— А ты вступил в комсомол? — спросил Даштемир.

— Нет еще. Я пока в пионерах...

— А почему галстук не носишь? — Даштемир усмехнулся, ощерил белые зубы и произнес: — «Красный галстук на груди! Ты с такими не шу­ти!..» Вот какие я стихи знаю!

— Я тоже много стихов знаю, — сказал Сайбун.

Но Даштемир, казалось, и не слышал его. Он нахмурил лоб и, серьезно глядя на Сайбуна, ска­зал:

— Так о чем же мы? Да, о пионерах... Так вот, пионер во всем должен быть первым — в учебе, в труде. Во всем! Понял?

— Я давно это понял, — недовольно ответил Сайбун.

Непонятно, зачем Даштемиру повторять слова, которые Сайбун сто раз слышал? Их все говорят: учителя, вожатый Расул. И признаться по чести, они давно уже не трогают Сайбуна.

— Понял? — переспросил Даштемир. — А мне кажется, если и понял, то не все. Ну вот, например, этот самый... который у тебя ласточку хотел от­нять... как его зовут? Хрипун?

Сайбун кивнул.

— У него настоящее имя есть — Хамид...

— Хрипун или Хамид — все равно, — продол­жал Даштемир, по-прежнему серьезно глядя на Сайбуна. — Он тебя в страхе держит, издевается над тобой. А ты терпишь... Разве это по-пионерски?

Ах, вот к чему вел свой разговор Даштемир! Что правда, то правда: Сайбун побаивается Хами­да. И нет в этом ничего удивительного. Хамид старше Сайбуна на полтора, а может, и на два го­да. Вон какая дылда. И Сайбун гораздо ниже Хами­да. И руки у него не такие большие, и мускулов меньше. Притом еще по-честному разговаривать с Хамидом нельзя: чуть скажешь ему правдивое слово, он в драку лезет...

— Ну отвечай: по-пионерски это? — повторил свой вопрос Даштемир. — Я думаю, нет, — сам же ответил он.

«Верно он говорит, — пронеслось в голове у Сай­буна. — Если б я был настоящим пионером, я бы ни за что не отступил перед Хамидом. Ведь правда на моей стороне! Вот я и должен за нее бороться!»

— Хочешь стать сильным и ловким? — спросил Даштемир. — Чтобы никого и ничего не бояться? Хочешь, а?

— Хочу, — неуверенно сказал Сайбун.

Он больше всего на свете хотел стать сильным и ловким. Как Даштемир, например. Но разве это легко? Чудес на свете не бывает!

Он пристально посмотрел на Даштемира. Шу­тит он или на этот раз говорит правду? Может, есть у него какой-то секрет и с помощью этого секрета Сайбун станет сильным и ловким? Вот было бы здо­рово!

— Я тебе помогу, так и быть, — сказал Даште­мир. — Но если уж я возьмусь тебе помогать, ты меня должен слушаться во всем. Как отца. Как бо­га... — Он рассмеялся. — Как пионервожатого. До­говорились?

— Договорились! — воскликнул Сайбун. — А когда ты начнешь меня учить?

— Ишь какой нетерпеливый! Всему свое время. Потерпи, браток. Сначала будет тебе испытание. — Даштемир поднял вверх палец, измазанный машин­ным маслом. — Знаешь, как берут людей на рабо­ту? С испытательным сроком! Вот и у тебя будет испытательный срок. Не бойся, маленький, всего-то несколько дней...

— Ладно, — согласился Сайбун. Он был готов на все, лишь бы Даштемир действительно помог ему стать смелым, ловким, сильным. — Я любые испы­тания выдержу! Могу даже с сегодняшнего дня на­чать.

— А больше тебе ничего не надо? — спросил Даштемир, и губы его скривила знакомая неприят­ная усмешка.

«Он смеется надо мной! — с обидой подумал Сайбун. — Эх, нелегко с ним!»

Только Даштемир уже не смеялся. Взгляд его был серьезен. И это успокоило Сайбуна.

— Надо, — сказал он. — Я хочу... велосипед!

— Велосипед? — Даштемир хохотнул. — Что ж тебе отец не купит?

— А знаешь, сколько стоит велосипед?

— Ну сколько?

— Рублей сорок!

Даштемир усмехнулся. Он усмехнулся так, словно мог каждый день тратить сорок рублей и покупать велосипеды.

— Папа сказал, — продолжал Сайбун, — если буду учиться на пятерки — купит.

— Так. А ты учишься на пятерки?

— Трудно учиться на пятерки, — признался Сайбун. — Не получается у меня...

— Значит, не видать тебе велосипеда как соб­ственных ушей! — засмеялся Даштемир. — Ха-ха-ха!

— Ничего, — сказал Сайбун, злясь на Даштеми­ра за его смех, — ничего, вырасту и сам куплю. Полугоночный. А захочу — и гоночный.

— Не горюй, браток, — серьезно заговорил Даштемир. — Слушай меня внимательно: будет у тебя велосипед. Хоть полугоночный, хоть гоночный. Найдем с тобой и сорок рублей, и сто сорок — толь­ко захоти! Ты, я вижу, парень с головой, а трусость твою мы собьем. Постой-ка, — Даштемир остановил­ся около телефона-автомата, — позвонить надо. — Он опустил монетку, набрал номер. — Галя? Это ты? Даштемир, собственной персоной... Ах, вот как? Ладно. Ну мы же договорились. Хорошо. В семь? Хорошо. Оревуар, дорогая. — Он повесил трубку. Потом снова бросил монетку и снова на­брал номер. — Тома? Привет! Даштемир... Конеч­но. Увидела бы ты меня сейчас — со смеху умерла! Подожди...

Даштемир прикрыл дверь телефонной будки, и теперь слова его еле доносились до Сайбуна.

— Видик еще тот! — продолжал Даштемир. — Настоящий работяга!.. Ну, крошка, гуд бай, жди меня, и я вернусь!

Когда Даштемир вышел из будки, Сайбун спро­сил у него:

— Ты что, английский знаешь?

Даштемир быстро повернулся к нему. Глаза его будто хотели пробуравить Сайбуна.

— Ах ты червяк, подслушивал?

— Я не подслушивал! — возмутился Сайбун. — Ты громко говорил, вот я и различил два англий­ских слова...

— Ладно. — Даштемир уже улыбался. — Что те­бя еще интересует? Был ли я на Гавайских остро­вах? Знаком ли я с Фенимором Купером? Отвечаю: не был, не знаком, не привлекался...

— Что это — не привлекался? — переспросил Сайбун.

— Так, к слову пришлось. — Даштемир поло­жил тяжелую руку на плечо Сайбуна. — Ну хватит баланду травить! Начинается твой испытательный срок. Выдержишь его — научу тебя всему, станешь сильным и ловким, велосипед получишь! — Он вы­тащил из кармана кусачки, кивнул на телефонную будку, видневшуюся неподалеку. — Бери инстру­мент и сними телефонную трубку...

— Телефонную трубку? — задохнулся от не­ожиданности Сайбун.

— Да-да, это испытание на смелость! — твердо сказал Даштемир. — А ты струсил, цыпленок?

— Я не струсил... Но зачем тебе телефонная трубка?

— Может, и ни к чему, но я хочу проверить, так ли ты труслив, как мне показалось. Ну?

Сайбун испуганно и беспомощно озирался во­круг. Что делать? Отказаться от предложения Даштемира? Уйти?

«Если я уйду, Даштемир не станет дружить со мной, и я никогда не научусь тому, что знает и умеет он!» — подумал Сайбун.

Если б на улице появился хотя бы один прохо­жий, у Сайбуна был бы повод увильнуть, не согла­ситься с требованием Даштемира. Но улица была пустынна.

— Не тяни резину, — сказал Даштемир. — Иди, пока никого нет. Я покараулю...

С этими словами Даштемир сунул тяжелые ку­сачки в руки Сайбуну. Ошеломленный Сайбун тут же выронил их. Кусачки плюхнулись на землю, по пути задев колено.

— Вай! — вскрикнул Сайбун.

— Эх ты, неженка! — брезгливо сказал Даште­мир. — Подними инструмент! Быстро! И давай в ка­бину, а то...

«Будь, что будет!» — пронеслось молнией в го­лове у Сайбуна.

Он решился. Подняв кусачки, он будто коршун бросился в кабинку телефона-автомата и, почти не глядя, схватил трубку. Весь потный, волнуясь и поминутно оглядываясь на стоявшего неподалеку Даштемира, он долго не мог захватить кусачками пружинистый телефонный провод. Наконец захва­тил. И даже удивился, когда, едва нажав на ку­сачки, перекусил его. Телефонная трубка отдели­лась от аппарата.

Теперь на Сайбуна напало странное оцепенение. Он не отрываясь смотрел на трубку, как смотрел бы на какую-то невиданную раньше вещь.

Подошел Даштемир. Он довольно грубо вытолк­нул Сайбуна из будки и сказал:

— Верни кусачки, джигит! — Последнее слово он произнес иронически, с ухмылкой. — Эх, бра­ток... — Он сунул трубку с остатком провода в глу­бокий карман комбинезона. — Может, когда-нибудь из тебя и выйдет человек. Ладно, первое испытание ты выдержал, хотя и не на пятерку... Выше голову, сэр, ничего страшного не произошло! Мы взяли на память у государства одну телефонную трубку. Од­ну! А у государства их тысячи и тысячи. Знаешь пословицу: «Когда от многого берут немножко, это не кража, а только дележка»? Вот так-то.

— А снова эту трубку нельзя приделать? — вы­давил из себя Сайбун.

— Можно, только зачем? Без нас приделают. — Даштемир подмигнул Сайбуну. — Ну я, конечно, буду молчать, что ты отрезал трубку. И ты не про­говорись... Бывай, в ближайшее время увидимся! — Он кивнул Сайбуну и исчез.

Сайбун долго стоял на том месте, где оставил его Даштемир. Теперь, когда волнение ушло и мож­но было разобраться во всем происшедшем, он клей­мил себя самыми страшными словами. Что он на­делал! Ведь за такие вещи с телефонной трубкой могут и в тюрьму посадить!

Кто же он такой, Даштемир? И для чего ему по­надобилась телефонная трубка?

Вот на это Сайбун ответить не мог.

«А может, вся история с телефонной трубкой действительно испытание? — подумал он. — Мо­жет, Даштемир решил проверить, выйдет из меня ловкий и смелый человек или не выйдет?»

Это было только предположение. Но через ми­нуту Сайбун уже верил, что угадал правду. Понят­но, Даштемир проверял его, и он, несмотря на неко­торую нерешительность, все-таки доказал, что спо­собен быть ловким и смелым.

«А трубка? — спросил Сайбун себя. — Зачем по­надобилась Даштемиру телефонная трубка?»

В этой трубке и была заковыка. Если Даштемир действительно хотел испытать ловкость и смелость Сайбуна, он бы бросил трубку или даже прикрепил ее снова. Но он не бросил и в ответ на предложение Сайбуна прикрепить трубку сказал: «Без нас при­делают».

Сайбуну так хотелось верить Даштемиру, что даже сейчас, когда он не находил ответа на многие и многие вопросы, когда образ нового друга неожи­данно замутился, он старательно выпячивал его лучшие черты — силу, мужественность, выдерж­ку — и хотел забыть о плохих.

Сайбун свернул в сторону парка. Но в парк не вошел. Идя вдоль железной решетки, служащей оградой, он направился к морю. Инстинктивно он избегал людей. Ему казалось, что они каким-то образом узнают по его виду, что только сейчас, несколько минут назад он совершил нехорошее дело...

«Трубка!..» — вертелось у него в голове. И каж­дое такое воспоминание о недавнем случае в теле­фонной будке обжигало душу Сайбуна.

Потный, растерянный, ошеломленный, он оста­новился на берегу. Море лениво накатывало на при­брежную гальку один вал за другим. Пена, шипя, растворялась среди камней. Странной формы ка­мень вдруг привлек внимание Сайбуна. Он сделал к нему несколько шагов и остановился: камень был похож на телефонную трубку, маленькую, гораздо меньше той, что срезал он в будке.

— Ой, что же будет? — не выдержав, сказал Сайбун вслух.

Волна неожиданно накатилась на странный ка­мень, поволокла его в море, скрыла. Будто и не бы­ло его.

Сайбун пожал плечами. Что это на него нашло? В конце концов, Даштемир сказал правильно: ни­чего страшного нет! Завтра или послезавтра в будку заглянет монтер, поставит новую трубку — и все бу­дет шито-крыто. Никто так и не узнает, что Сайбун испортил телефон-автомат. Никто. Чего же ему бояться?..

— Никто! Никто! Никто! — пропел он и с лег­ким сердцем побежал домой.

Но домой он сразу не попал. Еще издали Сайбун увидел Нину. Она стояла, опустив голову и ковы­ряя носком туфли какую-то выбоинку на асфальте.

«Опять приплелась! — с раздражением подумал Сайбун. — Ну чего ей надо? Сейчас что-нибудь при­думает, скажет, что принесла мне еще одну за­дачку».

Он решил не окликать Нину. Но она, наверное, услышала его шаги и узнала их. Подняв голову, она сказала дрогнувшим голосом:

— Сайбун... Подожди...

— Ну жду, — процедил он, не глядя на Нину.

— Слушай, Сайбун, я ведь заметила, что по­следнее время тебе как-то не по себе... — Чувствуя, что Сайбуну неприятен этот разговор, Нина заторо­пилась: — Не по себе, точно, не обманывай меня... Что у тебя случилось? Скажи? Ты можешь не счи­тать меня своим другом, но я... я для тебя все готова сделать!

Слушая Нину, Сайбун стоял ни жив ни мертв. Неужели она видела его и Даштемира около теле­фона-автомата? Нет, не могла видеть! Тогда как она заметила, что ему действительно не по себе?

— Любишь ты придумывать, — сказал Сайбун и демонстративно плюнул сквозь зубы. — Ничего у меня не случилось. А дружить с тобой... Как мож­но с тобой дружить, если у тебя вот тут, — он стук­нул пальцами по голове, — не хватает? В прошлый раз пришла ко мне домой, наболтала невесть что? Не нужна мне такая дружба! Вот когда научишься держать язык за зубами, тогда и поговорим. А сей­час — оревуар!

Он направился к дому, но успел расслышать, как Нина сказала ему в спину:

— Грубый ты, Сайбун... И плохой, очень пло­хой!

МАМА ЗАБОЛЕЛА

На следующий день Сайбун проснулся раньше обычного. Ему показалось, что кто-то стонет. Он прислушался.

— Ой, Шарип, очень больно! Ой! — раздался тихий мамин голос.

Сайбун бросился в комнату родителей. Мама лежала на спине. Лицо у нее было белым, бескров­ным. Левая рука бессильно, будто неживая, свеси­лась с кровати. Отец стоял над Хадижой-Ханум, держа на ладони стеклянную трубочку с какими-то белыми таблетками.

Сердце Сайбуна сжалось от страха.

— Мама, что у тебя болит? — спросил он.

— Ой, сыночек, умираю! — запричитала Хади­жа-Ханум.

— Сердечный приступ, — сказал Шарип сы­ну. — Побудь около мамы, если ей станет совсем не­вмоготу, дай одну таблетку. А я побегу к телефону-автомату, вызову врача...

Шарип исчез. Сайбун присел к матери на кро­вать. Он смотрел на нее с жалостью, прислушивал­ся к прерывистому дыханию, сотрясавшему слабую материнскую грудь, и с ужасом думал, что это дыхание каждую секунду может остановиться, и тогда...

— Мама! — не выдержал он. — Хочешь, я дам тебе лекарство?

Хадижа-Ханум еле заметно кивнула. Сайбун достал стеклянную трубочку с наклейкой «Нитро­глицерин» и, распаковав ее, дал матери маленькою таблетку.

— Ну что, лучше тебе? — тут же спросил он.

Мать ответила:

— Лучше. Но все равно больно. Почему не идет Шарип? Ведь он обещал скоро вернуться...

Но отца все не было. Сайбун посматривал на бу­дильник: пятнадцать минут прошло, двадцать, два­дцать пять... И правда, где же он?

В прихожей хлопнула дверь, раздались тороп­ливые шаги отца.

— Потерпи, потерпи, женушка, — сказал он Хадиже-Ханум, — сейчас приедет «неотложка»... — Он перевел дыхание и, скрипнув зубами, прогово­рил: — Мерзавцы, хулиганы!..

Сайбун хотел спросить у отца, кого это он ру­гает, но тут зазвенел звонок, и в комнату вошли два человека в белых халатах — мужчина и девушка. Мужчина, наверное, был врачом, а девушка — ме­дицинской сестрой.

Пришлось выйти.

Сайбун стоял в коридоре, прислушиваясь к то­му, что говорил доктор. Говорил он неразборчиво, но Сайбун все-таки уловил несколько слов: «Хо­рошо, что вы меня вызвали... Конечно, нужен по­кой. Пусть полежит недельку...»

Потом врач и медицинская сестра ушли.

Отец, проводив их, сказал Сайбуну:

— Маме нужен покой. Я сейчас работаю в ве­чернюю смену, так что ты вечерами следи за мамой. Ты уже мужчина и должен помогать ей и мне...

— Папа, а кого ты ругал, когда пришел? — спросил Сайбун.

— Тех мерзавцев, которые срезают телефонные трубки в автоматах! — взволнованно заговорил отец. — В двух автоматах не было трубок! Я из-за этого двадцать минут потерял. А ведь у мамы та­кая болезнь, что тут каждая минутка дорога... Эх, поймал бы я того негодяя, что трубки срезает, я б ему не то что уши оторвал — голову набок свер­нул!

Сайбун заглянул к маме: она заснула после укола. На цыпочках он вышел и, забившись к себе в комнату, всхлипнул и закрыл лицо руками. Надо же случиться такому страшному совпадению! Отец был в той будке, где совсем недавно побывали они с Даштемиром! Отец хотел вызвать врача, ему была дорога каждая минутка, но в телефонной будке ви­сел лишь обрывок шнура...

«Это я мерзавец и хулиган! — казнил себя Сай­бун. — Правильно папа сказал...»

Он думал теперь о Даштемире без прежней поч­тительности. Зачем он выдумал это испытание для него, Сайбуна? Обязательно нужно было труб­ку срезать? Мог бы что-нибудь другое приду­мать...

Представилось Сайбуну на миг, что отец так и не нашел исправного телефона-автомата. И пока он вызывал врача, маме становилось все хуже и хуже, сердце у нее болело все сильнее и сильнее и вот уже, не выдержав боли, остановилось...

— Ох!.. — застонал Сайбун.

Нет, не выйдет у них дружбы с Даштемиром! Этот случай с телефонной трубкой испортил все...

Но теперь дело было не в том, нравится ли Сай­буну Даштемир или не нравится. Допустим, Сайбун скажет Даштемиру, что не хочет дружить с ним и отказывается встречаться. Согласится ли с этим Даштемир? Что-то подсказывало Сайбуну, что от Даштемира ему не уйти. История с телефонной трубкой странно связала их, и разрушить эту связь будет не просто.

Вспомнились Сайбуну слова Даштемира: «Ну я, конечно, буду молчать, что ты отрезал трубку...»

Будет молчать!.. Но в любую минуту он может выдать. Выдаст, а сам останется в стороне...

Сайбун вздрогнул от ужаса, оттого, что пред­ставил себе: что случится, если Даштемир рас­скажет всем — отцу, матери, классной руково­дительнице Ольге Васильевне — о его преступле­нии?

«Придется подчиняться Даштемиру, — обречен­но подумал Сайбун. — Буду делать вид, что слушаю его. А сам буду жить по-своему — честно».

Он не заметил, как улегся на кровать в одежде, не заметил, как вошел отец и, наклонившись над ним, заглянул в лицо.

— Ты не заболел?

— Нет, — очнувшись, ответил Сайбун.

— Тебе скоро в школу, — сказал отец. — Поешь и собирайся.

«А что, если сейчас рассказать все отцу?» — по­думал Сайбун. Он уже открыл рот, но тут же за­крыл его. Желание очистить свою душу правдивым рассказом, вспыхнув, тотчас же угасло. Нет, сей­час говорить с отцом нельзя. Он разволнуется, чего доброго, еще и поколотит. Конечно, мама тоже вме­шается. А ей-то волноваться как раз и нельзя...

«Подожду со своим рассказом», — решил Сай­бун.

Он пошел на кухню, кое-как позавтракал и от­правился в школу.

Во дворе школы он увидел Нину, но даже не поздоровался с ней, сделал вид, что не заметил.

Уроки еще не начались. Несколько однокласс­ников играли в чехарду. Магомед, с родимым пят­ном на щеке, сидел на ступеньках школьного зда­ния и читал газету «Советский спорт». Сайбун не стал играть в чехарду и не присоединился к Маго­меду. Он направился в глубь двора, где росли вы­сокие, густые кусты акации, — ему хотелось побыть одному.

Он был уже около ограды, когда ближние кусты заволновались и оттуда на свет выступил. Хамид.

— Салам благодетелю ласточек! — хрипло сказал он, приближаясь к Сайбуну.

Сайбун заранее знал, что сейчас произойдет. Хрипун полезет в драку — это точно. «Ладно, — ре­шил он, — я не отступлю, ни за что не отступлю!» Надо вспомнить, как действовал Даштемир, укро­щая Хрипуна. Кажется, сначала он сделал подсеч­ку правой ногой справа налево, а потом толкнул Хрипуна левой рукой направо...

Хрипун улыбался. Его узкие губы кривились в презрительной ухмылке, словно он заранее знал, что испугает Сайбуна, наведет на него страх.

Это-то и взбесило Сайбуна. Он забыл все на све­те. Что Хамид сильнее его. Что только выдержка и спокойствие могли бы помочь ему устоять перед более сильным Хрипуном.

— Чего ухмыляешься? — с вызовом спросил Сайбун.

— Хочу и ухмыляюсь, — ответил Хамид.

Теперь они стояли грудь к груди.

— А ласточку я все-таки у тебя отниму, — ска­зал Хамид.

— Не видать тебе ласточки как собственного затылка! — Сайбун сжал кулаки. — Вылечил я ее и отпустил на волю...

— Ничего, я тебе за все отплачу, — с угрозой произнес Хамид. — Трус несчастный...

— Я — трус?

— Конечно, — сказал Хамид. — Был бы сме­лым, не искал бы себе помощников в драке.

— Я и не искал... Я этого Даштемира сам в пер­вый раз увидел...

Хрипун вытянул шею. Теперь его лицо почти ка­салось лица Сайбуна. От Хрипуна противно, тяже­ло пахло табаком.

— Ха-ха, животики надорвешь... Ты его нико­гда не видел, а имя запомнил?

Он размахнулся. Сайбун подумал, что нужно уклониться, что нужно, в свою очередь, провести прием с подсечкой, которым так хорошо владел Даштемир. Но сделать ни первого, ни второго не успел. Кулак Хамида обрушился на него, и Сайбун очутился на земле.

— Раз — прием! — торжествующе сказал Ха­мид.

— Гад! Хрипун несчастный! — Сайбун вско­чил на ноги и кинулся на врага. Он успел ударить Хамида. Но, наверное, не сильно, потому что в сле­дующую секунду Хамид нанес ему новый удар, еще сильнее прежнего. И Сайбун снова упал.

— Два — прием! — крикнул Хамид. — Ну что, наелся? Или еще хочешь? Я не жадный...

Ухмыляясь и оглядываясь на Сайбуна, он по­шел к школе. Сайбун поднялся, отряхнул брюки, вывалянные в пыли, и вдруг, не выдержав, всхлип­нул. Ох, как ненавидел он сейчас Хрипуна! Дорого бы он дал, чтобы обрести силу и отомстить обид­чику!

Он смотрел вслед Хамиду, впитывал взглядом каждое его движение — расхлябанную походку, на­рочитое покачивание плеч — и твердил про себя: «Я тебе это припомню! Обязательно припомню!»

Зазвенел звонок, и Сайбун, разыскав портфель, валявшийся в высокой траве, поспешил в школу.

Мысли его были далеки от школы, от класса, от уроков. Обида тяжелым камнем легла на сердце. Сайбун не рассчитывал победить Хамида, но не ду­мал все-таки, что тот так легко справится с ним. Два раза свалил на землю... «Раз — прием! Два — прием!» — вспомнил он торжествующие возгласы Хрипуна. И это словно острым ножом полоснуло его душу.

Ладно, пусть Хрипун торжествует до поры до времени! Сайбун когда-нибудь отомстит ему!

«Расскажу про все Даштемиру, — подумал Сай­бун, но тут же устыдился этой мысли. Получится, что он жалуется, просит защиты. — Нет, не стану ничего рассказывать! — перерешил он. — Буду слу­шаться Даштемира. Пусть учит меня. Пусть прика­зывает что хочет — все выполню. Лишь бы действи­тельно стать сильным и ловким, лишь бы дождать­ся дня, когда можно будет опрокинуть Хамида на землю и, стоя над ним, торжествующе прокричать: «Раз — прием!» Ради этого я на все пойти готов...»

— Сайбун! — послышался голос Ольги Василь­евны. — Ты о чем задумался?

Сайбун пришел в себя. Шел урок литературы. На доске красивым почерком Ольги Васильевны было написано: «Михаил Юрьевич Лермонтов. 1814—1841 гг.» Сама Ольга Васильевна стояла в проходе между партами, в двух шагах от Сайбуна, держа в руках толстую книгу в красном переплете.

— Где ты сейчас был? — продолжала спраши­вать учительница. — Уж, верно, не на уроке...

Сайбун встал, но рта не раскрыл.

— Ну ладно. — Ольга Васильевна вздохнула. — Подойди ко мне на перемене. А теперь слушай... — Она обвела взглядом учеников. — Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова «Парус»...

И она начала читать стихи, произнося каждую фразу кругло, певуче, словно рисовала картину:

Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?..

«А хорошо бы сейчас уплыть в море, — подумал Сайбун. — На лодке. С парусом. Далеко-далеко уплыть. Чтоб берег не был виден. Чтобы только небо и море. И чтобы забыть все беды: телефонную трубку, разговор отца о негодяях, которые портят телефоны-автоматы, болезнь матери, чувство стра­ха и неловкости перед Даштемиром, обиду на Ха­мида...»

А Ольга Васильевна продолжала читать стихи:

Играют волны — ветер свищет,

И мачта гнется и скрипит...

Увы, — он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

«Это верно, — подумал Сайбун. — Когда на душе хорошо, без людей не обойтись. А если плохо, хо­чется остаться одному. Раньше, например, мне нра­вилось разговаривать с Ниной, ходить с ней. Теперь другое дело. Теперь мне никто не нужен. Это пото­му, что счастье ушло от меня...»

Ольга Васильевна читала:

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой...

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

«И я тоже не смогу жить один, жить в обиде на Хрипуна, сознавая, что не смогу отомстить ему, — думал Сайбун. — И у меня впереди бури! Здорово написал Лермонтов эти стихи! Ну как будто бы про меня!»

Урок кончился. Сайбун подождал, пока ребята выйдут из класса, а затем направился к столу, за которым, углубившись в свои записи, сидела Ольга Васильевна.

— Ольга Васильевна, вы сказали, что я вам нужен.

Ольга Васильевна подняла голову; смотрела она на Сайбуна внимательно, пытливо.

— Что-то с тобой неладное происходит, — мед­ленно и тихо заговорила она. — Что, Сайбун? Ди­чишься, сторонишься товарищей... Я тебя другим знала. Может, дома плохо?

Сайбун кивнул.

— У меня мама больна. — Он уцепился за это как утопающий за соломинку. — Сердечный при­ступ был. Я ей таблетки давал — нитроглицерин... «Неотложка» приезжала...

— А сейчас маме лучше?

— Лучше.

Ольга Васильевна задумалась.

— Знаешь, Сайбун, я к вам на этих днях за­гляну...

САМБО

Отец ушел работать в вечернюю смену, наказав Сайбуну смотреть за матерью. Сайбун предложил маме чай, но она отказалась. И есть ей не хотелось.

— Не беспокойся, делай уроки, — сказала она.

Сайбун устроился за столом в той же комнате и, раскрыв учебник по алгебре, начал решать трудную задачку. Он потел, мучался, но решение ускольза­ло, наверное, потому, что рядом с иксами и игрека­ми все время присутствовали чужие мысли. Перед мысленным взором Сайбуна то и дело появлялись лица Даштемира, Хамида, отца. Увидел он и ту будку, в которой орудовал кусачками...

Каждое лицо, каждое воспоминание останавли­вало перо Сайбуна, мешало ему думать об алгебре. Не шла сегодня учеба, хоть ты плачь!

Мать заснула. Сайбун снова приник к тетрад­ке...

Тук, тук... — раздалось за окном. Сайбун поднял голову и не столько разглядел, сколько почувство­вал присутствие Даштемира. Сердце у него упало. Ноги стали словно ватные. Он еле добрел до двери. На площадке стоял Даштемир.

— Шел мимо, решил проведать тебя, — друже­любно сказал он. — Родители дома?

— Отец на работе, а мать больна.

— Что делаешь? — спросил Даштемир.

— Задачку решаю. Трудная попалась. — Сай­бун тоже вышел на площадку, прикрыл за собой дверь, боясь, что мать проснется и услышит его бе­седу с Даштемиром.

— Может, прогуляемся? Погодка хороша...

«Опять заставит телефонные трубки срезать!» — испуганно подумал Сайбун.

— Сходим на берег, к морю, — продолжал Даш­темир. — Покажу я тебе парочку приемов самбо... Знаешь, что такое самбо?

— Самозащита без оружия, — сказал Сайбун.

— Правильно. Ну давай собирайся, сходим на часок.

Сайбун заглянул в комнату: мать по-прежнему спала, дыхание у нее было ровным, глубоким. И Сайбун с легким сердцем решил оставить ее од­ну. В конце концов, надо же ему тоже воздухом по­дышать!

Море в этот вечер разбушевалось. Темные валы, гремя, обрушивались на берег. Сайбун и Даште­мир шли по берегу, отступая каждый раз, когда очередной вал, словно зверь в прыжке, падал у их ног.

Они оставили позади скалы, несколько доми­ков рыбаков. В вечернем сумраке растаял город­ской парк, а затем и сам город.

Даштемир молчал. И это пугало Сайбуна. Не выдержав, он заговорил:

— Может, тут и останемся? А то далеко за­шли...

Даштемир смерил его презрительным взглядом.

— Ну и товарищ мне попался, — сказал он. — Труслив как заяц. Нет, заяц и то смелее! — Он оглянулся, нашел взглядом большой камень и при­сел на него. — Я ведь тебя насквозь вижу. Ты меня боишься. Ты спрашиваешь в душе: «Зачем Даште­мир заставил меня срезать телефонную трубку?» Ты думаешь: «Что за человек Даштемир?» Угадал я твои мысли?

— Угадал, — с облегчением признался Сайбун.

— Так вот, чтобы ты не мучался догадками, я тебе сам все расскажу. — Даштемир приподнялся, потянул к себе Сайбуна, усадил его рядом. — Нач­ну не с начала, а с конца. Что я за человек? Я хочу жить красиво, вольно, как горный орел. Я никому не желаю зла и прошу только об одном: не мешай­те мне жить по-своему!..

— Я давно хотел тебя спросить, — прервал его Сайбун, — ты на заводе работаешь?

— На заводе, — подтвердил Даштемир. — И, как уже было сказано, работаю отлично, каждый месяц премии получаю. Но есть у меня и своя личная жизнь, свои интересы. Люблю технику, люблю ко­выряться в приемниках, в часах... Кстати, телефон­ная трубка, которую ты на днях срезал, очень мне пригодилась. Там есть одна деталька — мембрана, — ее в магазинах днем с огнем не найдешь. А мне без мембраны — зарез, я транзистор делаю. Понял? Кстати, друг, — Даштемир ласково потре­пал Сайбуна по плечу, — не в одной мембране де­ло... Хотелось мне тебя испытать. Думаю: если срежет трубку — а дело это, понятно, не очень за­конное, — закалит душу, тогда ему сам шайтан не брат! — Даштемир потянулся. — Ну, кажется, всю свою анкету тебе расписал. Держись меня, дружок, и я тебя не выдам! Все у тебя будет: красивая жизнь, смелым станешь, велосипед купишь! А теперь... — Даштемир помедлил. — Поучу тебя уму-разуму. Нет на свете человека, который бы ничего не боялся...

— И ты тоже иногда боишься? —спросил Сай­бун.

— Бывает. Зря врать не буду. — Даштемир при­щурил глаза. — Но я свой страх не выдаю. И тебе советую: ломай страх, дави его, загоняй в угол. Ты думай: страх — это враг. А как надо с врагом по­ступать? Это ясно... Не показывай своей слабости, дружок! Встречаешься ты, например, с сильным противником — сразу покажи ему, что ты его не боишься. Наоборот, сделай так, чтобы он тебя бо­ялся. Смотри ему в глаза. Сверли его глазами. И не жди, пока он начнет драку, начинай ее сам, пер­вый...

— А если противник старше и сильнее? — за­дал новый вопрос Сайбун.

— И чему тебя только в школе учат? — Даштемир засмеялся. — Пусть старше. Пусть сильнее... Главное, чтобы ты ударил первый и ударил, как надо! Сбил противника с ног — считай, что полови­на дела сделана...

— Половина... А другая половина?

— Другая половина зависит от того, как ты де­решься, — ответил Даштемир. — Драться надо уметь. — Он поднялся. — Давай, дружок, покажу тебе несколько приемов самбо. Только терпи: боль­но будет... Однако без этого не обойтись. Слышал русскую пословицу: «За одного битого двух неби­тых дают»?

Они стояли друг против друга.

— Ты готов? — спросил Даштемир.

— Готов, — ответил Сайбун, напружинивая те­ло и напряженно следя за каждым движением Даштемира.

Даштемир быстро пригнулся и, нырнув, сбил Сайбуна с ног.

— Понял, в чем дело? — спросил Даштемир. — А теперь нападай! Вскакивай и нападай!

В рот к Сайбуну попал песок. Он выплюнул его и пошел на Даштемира, норовя схватить его за ру­ки. Даштемир сделал вид, что хочет нанести удар ногой. Тогда Сайбун отступил. Но Даштемир как-то боком прыгнул, обхватил голову Сайбуна и пе­ребросил его через себя. Сам он налег на Сайбуна, мешая ему подняться.

— Сдаешься?

— Нет! — хрипло и зло сказал Сайбун.

— Нет?

— Не-е...

Перед глазами Сайбуна плыли огненные круги, в легких кололо от недостатка воздуха. Но он все качал головой в знак того, что сдаваться не соби­рается.

— Хватит, — неожиданно сказал Даштемир, отпуская Сайбуна и становясь на ноги. — Будет толк! Ну, кое-что понял?

Отдышавшись, Сайбун сказал:

— Понял... — и восхищенно посмотрел на Даш­темира. — А вообще здорово ты дерешься!

— Пошли, — позвал его Даштемир. — Поздно. — Не оглядываясь, он зашагал к городу.

Сайбун едва поспевал за ним. Но как ни быстро он шел, а мысли его бежали еще быстрее. Нет, что ни говори, а Даштемир — парень замечательный! Другого такого не сыщешь! Смелый, сильный, справедливый! И честный! Да-да, теперь Сайбун уверился в этом. Ведь Даштемир сам ответил на все вопросы, которые так волновали Сайбуна. Сказал, что работает на заводе. И сказал об этом всерьез. Премии получает каждый месяц, а премии дают только тем, кто перевыполняет план, об этом и отец говорил. И в истории с телефонной трубкой правда на стороне Даштемира. Ведь она ему для дела нужна — он собирает транзистор! Конечно, будь в продаже эта мембрана, что сидит в трубке, Даштемир бы купил детальку в магазине. Но в ма­газине мембран днем с огнем не найдешь, и, значит, выхода у Даштемира не было. Кроме того, он хотел испытать Сайбуна на трудном и опасном деле...

Сегодня Даштемир особенно понравился Сайбу­ну. Держался он серьезно, говорил без насмешек и показывал всем своим видом, что для Сайбуна он не старший, а товарищ.

У городского парка они попрощались. И тут Сайбун вспомнил, что не спросил Даштемира, как тот разыскал его: ведь адреса Сайбуна у Даште­мира не было.

— Слушай, — торопливо заговорил он, — откуда ты узнал, где я живу?

И тут Даштемир не выдержал, отделался шут­кой:

— А у меня есть свое адресное бюро!

ХАДИЖА-ХАНУМ И ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА

Хадижа-Ханум оставалась в постели всего три дня. Больше она не выдержала. Деятельная, быст­рая в движениях, она не могла лежать и ничего не делать, как того требовал врач.

На четвертый день она встала.

Сайбун был рад, что мать выздоровела. Она действительно чувствовала себя гораздо лучше: порозовела, не жаловалась на сердце.

Но, честно говоря, с того самого вечера, когда он вместе с Даштемиром гулял у моря, его отношение к матери изменилось. Не то чтобы он стал меньше любить ее и жалеть — нет; но ее заботы и ее болезнь занимали в его душе гораздо меньше места, чем раньше.

Зато Даштемир беспрерывно был в его мыслях. Он не только думал о нем, но и старался во многом подражать ему: ходил чуточку разлаписто, то и дело ухмылялся, разговаривая с ребятами, сверлил их глазами.

Странно, но матери эта перемена в Сайбуне нра­вилась. Она заметила, что он частенько переходит в разговорах на басок, что держится более неза­висимо, и Сайбун как-то слышал, как она хва­лила его перед соседкой: сын-то совсем мужчиной стал.

За последнюю неделю Даштемйр еще дважды давал о себе знать стуком в окно Сайбуна. Как и в первый раз, они уходили на берег моря. Разговари­вали мало. Но разговаривать, в сущности, было не­когда: Даштемир показывал Сайбуну приемы сам­бо — захваты, подсечки, болевые «ключи», потом они боролись, и теперь случалось, Даштемир сам падал на землю после удачного приема Сайбуна.

Интересно было дружить с Даштемиром!

Но чем интереснее было Сайбуну с Даштеми­ром, тем сильнее ощущал он скуку, когда встречал­ся и разговаривал с другими людьми. С матерью он вообще почти перестал говорить. Отцу отвечал од­носложно, старался избегать его. Изменил он свое отношение и к классной руководительнице, Ольге Васильевне, и это произошло только вчера.

Он шел по школьному двору, когда на него на­летел низенький краснощекий мальчуган. То ли он играл с другими первоклашками в салочки, то ли просто решил побегать. Толчок был так силен, что Сайбун отлетел в сторону. Однако через секунду он схватил малыша за шиворот и, пригнув его го­лову, стал отвешивать ему одну затрещину за дру­гой. Мальчишка заревел. И тут словно из-под земли около них выросла Ольга Васильевна.

— Сайбун! — громко и взволнованно заговори­ла она. — Отпусти мальчика! Как тебе не стыдно, ты большой, почти мужчина, а бьешь малыша!

— Пусть не толкается.

— Разве он нарочно тебя толкнул?

— Если б нарочно, я бы из него шашлык сде­лал!

— Ты ли это говоришь, Сайбун? — воскликну­ла Ольга Васильевна. Она изумленно смотрела на него. Затем, когда мальчишка, отпущенный Сайбуном, убежал, строго сказала: — Иди за мной в учительскую!

Только теперь Сайбун испугался. Чего доброго, Ольга Васильевна расскажет обо всем завучу или директору школы, тогда жди беды! Вдруг его исключат? Сайбун боялся представить себе это. Впрочем, не меньшей бедой был бы и вызов отца в школу...

Но Ольга Васильевна не повела Сайбуна ни к завучу, ни к директору. Она сама отчитала его. Да еще как! Слушая классную руководительницу, Сайбун молчал. Больше того, он даже выдавил на лицо грустную мину: вот, мол, видите, я переживаю. Но душа его протестовала против прямых и правдивых слов Ольги Васильевны. И чего она, в конце концов, хочет от него? Учится он не хуже других. Не прогуливает. А что накостылял первоклашке, так за дело! Пусть не толкается, пусть смотрит, куда скачет!

Сайбун ушел из учительской с ощущением, что он прав, а Ольга Васильевна не права, ушел оби­женный до предела.

Вечером он ждал Даштемира. Но тот не пришел. Зато раньше времени явился с работы отец. Он был расстроен тем, что смежный цех не подал в срок деталей, и всей вечерней смене нечего было делать.

— Завтра выхожу в утреннюю, — сказал он. — Ну, если и на этот раз смежники нас подведут, я в партком пойду, к директору завода пойду, а прав­ду отыщу!

— Пап, а пап, — заговорил Сайбун, — чего ж тут плохого, если тебя раньше с работы отпу­стили?

Он не видел ничего странного в этом вопросе. Бывали в школе случаи, когда класс отпускали раньше времени, — то ли учитель болел, то ли был занят. Так Сайбун только радовался этому! А отец не радуется, наоборот, злится...

— А что хорошего в этом? — в свою очередь, спросил отец. — Что хорошего в том, что наша стра­на не получит двадцать или тридцать электродви­гателей? Что хорошего в том, что я получу деньги за простой, а попросту сказать, за безделье? Эх, Сайбун, Сайбун, мальчик мой, многого ты еще не понимаешь... Если я буду думать только о себе, о своем благополучии, если другие будут думать только о себе, пропадет наша страна...

«Не понимаю, — с обидой подумал Сайбун. — Почему отец считает так?»

Он сказал: «Спокойной ночи!» — и ушел в свою комнату.

Нет, дружбы с отцом не получалось! Может быть, только один-единственный раз и был у них добрый, товарищеский разговор, когда отец вспо­минал о войне, о том, как попал в плен к фашис­там. Но с тех пор прошло немало времени, и внезап­но возникшее чувство близости к отцу исчезло. Отец мало говорил с Сайбуном, а если и говорил, то все больше по делу. Попросит последить за больной матерью. Скажет, чтобы Сайбун сбегал в булочную за хлебом. Спросит изредка, как идут дела в школе. И все... Но Сайбуну было мало этого. Он мечтал о старшем товарище, умном и сильном, способном научить Сайбуна быть смелым и ловким, способ­ном объяснить ему самые сложные вещи в мире. Отец не мог быть таким товарищем, а Даштемир мог.

Так думал Сайбун, лежа в кровати и засы­пая.

Рано утром, как только отец ушел на завод, раз­дался неожиданный звонок. Сайбун испугался: «Неужели это Даштемир? Если мама увидит его, начнет расспрашивать, кто он и почему явился. А что ей отвечать?»

Но это был не Даштемир. Пришла классная ру­ководительница, Ольга Васильевна. Сайбун даже губу прикусил, когда ее увидел.

Поздоровавшись, Ольга Васильевна присела на диван рядом с Хадижой-Ханум.

— Мне очень приятно, что вы выздоровели, — сказала она ей.

— Спасибо. — Мать улыбнулась. — И спасибо, что проведали меня...

— А я ведь не только вас проведать пришла, — призналась Ольга Васильевна. — Мне хотелось и о Сайбуне поговорить...

— А что случилось? — встревожилась Хадижа-Ханум.

Ольга Васильевна посмотрела на Сайбуна. Взгляд ее говорил: не мешай, дай нам побесе­довать с матерью. Сайбун неловко встал и отпра­вился в свою комнату. Но дверь он оставил полуот­крытой, и каждое слово Ольги Васильевны и мате­ри он прекрасно слышал.

— Много занимается Сайбун? — спросила учительница.

— Много, много, — торопливо ответила мать. — Понимает, что надо хорошо учиться, не маленький уже...

— Да, отметки у него неплохие, — согласилась Ольга Васильевна. — Но раньше он лучше учился. Вы не замечали, с кем он сейчас дружит?

«Вот хитрая! — подумал Сайбун. — Что-то заме­тила...»

— Да он со всеми дружит, — ответила мать. — У нас во дворе полно ребят...

В комнате воцарилось молчание. Затем раздал­ся недовольный голос Хадижи-Ханум:

— Что это вы, Ольга Васильевна, все вокруг да около? Много ли Сайбун занимается и с кем дру­жит, а до главного никак не доберетесь.

— А главного-то я и сама не знаю! — воскликнула Ольга Васильевна. — Сайбун хороший маль­чик. И до недавнего времени я не меняла этого мнения. Но с некоторых пор, вы меня извините, Хадижа-Ханум, Сайбун очень изменился — не ува­жает старших, пререкается с ними; сейчас он спо­собен поднять руку на слабого... Мне кажется, на него кто-то плохо влияет...

— Вы хотите сказать, что мы с мужем плохо его воспитываем?

— Нет! Нет! — запротестовала Ольга Васильев­на. — Я говорю не о вас. Тут — я это чувствую — есть третий...

В комнате опять замолчали.

— Не знаю, что и сказать, — вздохнула Хади­жа-Ханум.

— А что, если он попал в дурную среду? — не­ожиданно спросила Ольга Васильевна. — Что, если действительно есть человек, плохо влияющий на него? Что, если Сайбун скрывает это от вас?

— Я своего сына знаю! — В голосе Хадижи-Ха- нум чувствовалось раздражение. — И не жалуюсь на него. А ваши слова насчет дурной среды и како­го-то человека, который плохо на Сайбуна влияет, я и слушать не хочу!

— Дорогая Хадижа-Ханум, я понимаю, вы лю­бите Сайбуна, и ваше стремление видеть в нем только хорошее понятно. — Ольга Васильевна гово­рила тихо и мягко. — Но Сайбун у меня в классе не один. Их тридцать пять таких, как Сайбун. И зна­чит, я имею больше возможностей для сравнения, для оценки того, кто из ребят растет и развивается правильно, а кто неправильно. У Сайбуна переход­ный возраст. Характер у него только складывает­ся. И сейчас особенно важно, чтобы он не свернул правильного пути, не оступился...

— Вот и не давайте ему оступаться, — тем же раздраженным голосом вставила мать.

— Я вас предупредила, — продолжала Ольга Васильевна. — Со своей стороны я сделаю все, что­бы Сайбун исправился! Скажу вам честно, дорогая Хадижа-Ханум, мне Сайбун так же дорог, как и вам! До свидания...

Мать проводила Ольгу Васильевну. Потом на­правилась в комнату к сыну. Сайбун в мгновение ока присел к столу и раскрыл первый попавшийся учебник.

— Я давно хотела тебя спросить, сынок, — на­чала она, — продолжаешь ли ты встречаться с тем человеком, который хотел взять наш будильник? Помню, ты называл его имя...

Сайбун махнул рукой.

— Я о нем и думать не думаю, — сказал он. — Не дружим мы больше.

— Ну и слава богу, — облегченно вздохнула мать.

КРАЖА

Странный сон приснился Сайбуну. Сначала он увидел большую рыжую собаку. Она бросалась на Сайбуна, хватала его зубами за рубаху, тащила куда-то. «Отстань от меня! — кричал на нее Сай­бун. — Иди вон!» Но собака не отставала. Сайбун помнил, что у него есть какое-то важное дело. Но, во-первых, он не мог вспомнить, какое именно, а во-вторых, собака так пристала к нему, что он не рассчитывал быстро отвязаться от нее. Хорошо, что в руках у Сайбуна оказались спички. Он зажег одну, и собака, испугавшись, убежала. Теперь мож­но было подумать, какое же дело у него назначено на сегодня. Думал-думал, но так и не придумал. Только знал сердцем, всем существом своим, что дело страшное, трудное...

Он и проснулся с ощущением страха. Проснул­ся и сразу же вспомнил: сегодня воскресенье и се­годня он должен встретиться с Даштемиром. Тот еще раньше сказал, что, если он не заглянет в пят­ницу, пусть Сайбун ждет его в воскресенье от две­надцати до часа в городском парке. «Дело есть», — объяснил Даштемир.

Вставать не хотелось. Сайбун долго валялся в постели, раздумывая над тем, что будут они делать сегодня с Даштемиром.

Со двора слышался голос отца: он играл с сосе­дями в домино. Игроки изо всех сил били костяш­ками по деревянному столу. Мать была на кухне.

«Им до меня и дела нет», — с обидой подумал Сайбун о родителях.

Он вспомнил недавний разговор с Даштемиром. По словам Даштемира, отец его доверился какому-то человеку, дал ему деньги из кассы взаимопомо­щи, а тот не отдал. Отца Даштемира судили, и, хотя он доказывал, что не взял из кассы для себя ни ко­пейки, ему не поверили и «вкатили срок». Мать Даштемира вышла замуж за другого. С Даштеми­ром осталась лишь бабушка. Она плохо видит, пло­хо слышит, и ей почти девяносто лет. Даштемир крепко любит бабушку, ни в чем ей не отказывает. Вот месяца два назад она заболела воспалением легких. Так Даштемир весь город обегал, чтобы найти нужное лекарство. Пригласил за отдельную плату знаменитого профессора. Потом еще одного. А что ела бабушка? Она такие вещи ела, каких никто не ел: и черную икру, и красную икру, и ананасы, и грейпфруты!

Бабушка не хотела, чтобы Даштемир тратил так много денег на нее. Но Даштемир сказал: «Плевать мне на деньги! Если б я был директором банка, я бы на тебя миллион истратил и не пожа­лел бы!»

Вот он какой, Даштемир!

Сайбун гордился новым другом. Гордился и, откровенно говоря, побаивался...

И сегодня, в преддверии встречи с Даштемиром, он испытывает страх. Что на сей раз придумал Даштемир?

— Мама! — позвал Сайбун. — Что там на завт­рак?

Мать не услышала его, не откликнулась. Сай­бун нехотя встал. Правильно все-таки говорил Даштемир насчет родителей. У них свои дела. Но тогда у него, у Сайбуна, должны быть свои дела, и родителей к ним подпускать нельзя. Сайбун не маленький, у него своя голова на плечах, и сколь­ко ни хитри Ольга Васильевна, ей не удастся узнать, с кем он дружит и что думает.

Он позавтракал, сказал матери, что идет на консультацию в школу, и вышел во двор. Отец за­метил Сайбуна, но не окликнул его. А Сайбун рас­считывал на это где-то в глубине души. Если б отец задержал его, не пустил на улицу, у Сайбуна был бы повод не идти на встречу с Даштемиром...

Вчера вечером Сайбуну удалось подслушать разговор матери с отцом. Мать сказала, что прихо­дила классная руководительница сына, Ольга Ва­сильевна, и что ей кажется, будто Сайбун сильно изменился за последнее время, стал несдержан, не­почтителен со старшими.

— Ну и что ты ей ответила? — спросил отец.

— Сказала, чтобы они получше воспитывали парня в школе, а дома родители о нем сами поза­ботятся!

— Зря...

— Что — зря? — не поняла мать.

— Плохо ответила, — сказал отец. — Я Ольгу Васильевну хорошо знаю. Душевный, умный че­ловек и Сайбуна любит. А ты с ней, как с чу­жой...

— Зато ты с этой учительницей, как родной! — выкрикнула мать. — У тебя все душевные, умные, красивые, только я и сын дурные, некрасивые! Что, я не права?

— Не права, — спокойно ответил отец. — Я ведь тоже заметил, что с Сайбуном что-то неладное тво­рится. Куда-то уходит вечерами. Помалкивает. Поесть просит, так обращается к тебе как к домра­ботнице...

— Я своим сыном довольна! — прервала Ша­рила мать и тут же заплакала.

Отец не стал продолжать этот разговор. Он все­гда замолкал, видя слезы матери.

«Это хорошо, что мама на моей стороне, — ду­мал Сайбун, спеша к городскому саду. — Она меня в обиду не даст. Здорово она ответила Ольге Васи­льевне! И отцу ответит, коли понадобится!»

Не успел он войти в парк, как наткнулся на Даштемира. Тот кивнул ему:

— Здорово!

— Привет! — ответил Сайбун.

Через минуту они уже садились на автобус, шедший в район, называемый почему-то «старым городом». Ехали минут двадцать. На одной из остановок Даштемир шепнул Сайбуну, что надо сходить. Вышли. Сайбун огляделся. Они были на большой травянистой площади. Впереди виднел­ся длинный однообразный ряд саманных домов. За ними — заброшенная нефтяная вышка.

— Так, хорошо, — сказал Даштемир, и Сайбуну, внимательно следившему за ним, вдруг показа­лось, что Даштемир волнуется, боится. И правда, он тут же закурил.

— Что делать будем? — тихо спросил у него Сайбун.

— Иди за мной, — бросил Даштемир, отшвыр­нув папиросу и устремляясь к саманным домикам.

В автобусе, где было много людей и где люди говорили о понятных, будничных вещах, Сайбун был спокоен. Но сейчас волнение захватило его це­ликом: громко билось сердце, на лбу то и дело вы­ступала испарина, неприятно потели ладони.

«Что он все-таки задумал? — спрашивал себя Сайбун, поглядывая на торопливо шагавшего впе­реди Даштемира. — Что?»

Он предчувствовал, что на этот раз дело будет посерьезнее, чем тогда, когда они изуродовали те­лефон-автомат.

Около первого саманного домика Даштемир остановился. Вынул новую папироску, зажег ее, сильно затянулся.

— Ты что родителям сказал, когда ко мне шел? — спросил он у Сайбуна.

— Сказал, что иду в школу на консультацию.

— А если мать или отец проверят?

— Не проверят. Отец без матери ничего не сде­лает, а мать на моей стороне.

— Олл райт!

— Чего-чего? — переспросил Сайбун.

— Хорошо, говорю. Так, теперь слушай меня внимательно. — Даштемир смял папиросу и, обжег­шись, чертыхнулся. — Сейчас пойдешь рядом со мной. Говори что-нибудь. Все равно что. Улыбайся. Вроде бы два веселых друга сошлись и вспоми­нают что-то приятное. Кому какое дело?.. Сле­ва будет магазин. Ты на него не гляди, только дверь заметь... Вот тебе ключ. — Он сунул в потную ладонь Сайбуна небольшой ключик. — Как пройдем магазин и я тебя толкну локтем, поворачивай... спокойненько к двери... Остановись, прочти, что на табличке написано. Там написано: «Обеденный перерыв с 14 до 15 часов». Читай, а сам быстро от­крой дверь ключом. Возьмешь в кассе деньги — и за пазуху их. А это бутылочка... — Даштемир передал Сайбуну флакончик. — Там керосин. Польешь на кассу, в кассе, на полу. Это чтобы собака след не взяла...

У Сайбуна помутилось в глазах. Ключик... Ма­газин... Деньги... Бутылка с керосином... Собака!.. Что же это делает с ним Даштемир?! Выходит, те­перь он должен пойти на воровство?..

— Нет! — вырвалось у Сайбуна. — Нет! Не могу!

— Не можешь? — тихо спросил Даштемир, сжимая локоть Сайбуна. — Почему?

Сайбун сказал первое, что пришло в голову:

— Отец узнает — убьет!

— Отец не убьет, — зловеще проговорил Даште­мир, — а я — убью. На месте. — Он вытащил из кар­мана нож. — Видел? Одна секунда — и нет тебя!

— Не могу-у-у, — всхлипнул Сайбун.

— Тряпка! — выругался Даштемир. — Слушай меня. Зайду в магазин я. Ты постой на стрёме, по­карауль. Появится человек — свистни. Усек?

Сайбун механически кивнул.

Даштемир взял из его рук ключ и флакончик с керосином, быстро подошел к двери магазина — он был совсем рядом, через два дома, — привычно, уве­ренно повернув ключ в замочной скважине, открыл дверь и скрылся в магазине.

Сайбун, дрожа от страха, озирался вокруг. Сердце у него упало камнем, когда мимо проехала грузовая машина и шофер невольно остановил на нем свой взгляд. Какая-то женщина с ведром по­казалась в конце улицы, и Сайбун облился холод­ным потом, решив, что женщина идет к нему. Где же Даштемир? Почему он не выходит?

Вот и он!

— Ох, наконец-то! — У Сайбуна ноги были словно ватные. Он не мог тронуться с места.

— Спокойней! — выдохнул Даштемир. — Не суетись! Иди за мной. Улыбайся. Говори мне что-нибудь...

Сайбун через силу улыбнулся.

— Здравствуйте... — Язык у него заплетался, и нес он бог знает какую чушь. — Давно с вами не виделись... Давно... Ой!

— Что «ой»? — спросил Даштемир.

— Я так просто... — И завел все сначала: — Здравствуйте... Давно с вами не виделись...

Даштемир улыбнулся Сайбуну в ответ. Он улы­бался и говорил:

— Ты идиот! Тряпка! Аллах должен был сде­лать из тебя мочалку, а не человека!

— Сам ты... — перекосившись в улыбке, отве­тил Сайбун. — Сам ты... вор!

— Я — вор, и ты — вор! — парировал Даште­мир. — Только я вор смелый, а ты вор трусливый.

— Я не вор!

— А кто же ты? — На губах у Даштемира была знакомая ухмылка. — Кто же? Ты — сэр, мистер, фон-барон? Не-ет, миленький, ты воришка. Трубку в телефоне-автомате срезал? Срезал! Сейчас помо­гал мне магазин обворовать? Помогал! И вообще хватит попусту языком трепать... Хочешь плов есть, а руки боишься запачкать? Не выйдет! Прежде ду­май, что говоришь. Мне терять нечего, я на свете один, бабушку мою государство возьмет на обеспе­чение. А тебе... У тебя отец, мать, школа... Солоно тебе придется, если узнают про твои воровские де­лишки. Так что — ни гу-гу, молчи! А вот тебе твоя доля. Заработал. — Даштемир вынул из кармана десять рублей и сунул деньги Сайбуну в руки. — Ну, оревуар, скоро встретимся. Ко мне сейчас не ходи, я сам тебя найду. Погуляй по улице, успо­койся...

Они подошли к остановке. Даштемир посадил Сайбуна в автобус и, махнув ему на прощание ру­кой, исчез.

В автобусе было тесно и душно. Сайбуна толка­ли. Но он ничего не замечал. В голове у него, слов­но острый гвоздь, торчала одна мысль: «Я вор! Я обокрал магазин!»

Он сошел у парка. Остановился. И вдруг вздрог­нул от неожиданного милицейского свистка.

«Меня ловят!» — решил он.

Но милиционер и не смотрел в его сторону. Усталый, измученный волнениями, Сайбун медлен­но поплелся домой.

ШОКОЛАД «ЛЮКС»

Сайбун решил при встрече отдать десять рублей Даштемиру. А пока он закопал деньги во дворе. Бы­ло у него одно тайное местечко возле забора, за гор­ой старых и ржавых труб.

От прежней любви к Даштемиру не осталось и следа. Сказать честно, он ненавидел его. Но еще больше боялся. От Даштемира всего можно было ожидать. Он способен ударить ножом, способен убить. И если он намекает, что в нужный для него момент выдаст Сайбуна, значит, так и сделает...

Как избавиться от Даштемира? Сколько Сайбун ни думал, ничего придумать не мог. Он мечтал, что судьба поможет ему, и Даштемир каким-то чудес ним образом исчезнет, — исчезнет, чтобы уже никогда не появляться на его пути. Допустим, он заболеет воспалением легких и умрет. Или, допустим, поплывет в море и утонет. А еще лучше, если его потянет в дальние края — в Сибирь, например, — и он сядет на поезд, и поезд повезет его далеко­-далеко, и обратно Даштемиру вернуться не захо­чется...

Но все это были пустые мечты. Они мало чем помогали Сайбуну. И вот так, то мечтая, исполняясь надеждой на новую, честную жизнь без Даште­мира, то дрожа от безысходности, обуреваемый са­мыми мрачными мыслями, он продолжал жить...

После ограбления магазина Даштемир не появ­лялся целую неделю. За это время в жизни Сайбу­на произошли некоторые события. Во-первых, он столкнулся с Хамидом. Сайбуну хотелось ото­мстить Хамиду, и он был готов начать драку, но Хамид не был расположен драться, и стычки не получилось. Во-вторых, Сайбун помирился с Ниной.

С недавних пор в школе организовали драма­тический самодеятельный коллектив. Ребята реши­ли поставить пьесу про героя гражданской войны Кара Караева. В пьесе были не только красные, но и белые. Была там, например, роль деникинского генерала. Вот эту-то роль и дали Хамиду, которого чуть ли не насильно записали в драматический коллектив.

Хамиду вся эта затея не нравилась. Он даже пропустил два занятия. Но как-то завуч школы, участник Отечественной войны Григорий Иванович Опанасенко, увидел Хамида на сцене и сказал, что Хамид — это большой талант.

С этого момента Хамид не пропускал в драма­тическом коллективе ни одного занятия. Он теперь стал в этой самодеятельности самым главным. Писал объявления, когда будут репетиции. Разри­совывал декорации. Бегал по городу, выпрашивая у знакомых старые черкески и бешметы для спек­такля.

Даже внешне Хамид изменился. Говорил своим голосом. Не затевал драк. Кто-то из ребят сообщил Сайбуну, что Хамид даже курить бросил, потому что от курения голос «садится», а актер с плохим голосом — не актер.

И самое любопытное, что в школе уже никто не звал Хамида Хрипуном. Чего ж его так звать, если он совсем не хрипит?

Дней пять назад Сайбун шел мимо школы и встретил Хамида. Вид у него был озабоченный. В руках он нес большой сверток.

— А за тобой должок, — сказал Сайбун, оста­навливая Хамида.

— Какой должок? — не понял Хамид.

— Помнишь, ты меня в кустах избил? — Сай­бун сверлил своего противника глазами, как учил его Даштемир. — Вспомнил? Я не забыл. Теперь да­вай расплатимся...

Сайбун занес руку для удара. Но Хамид отско­чил. Сверток упал на землю, и к ногам Сайбуна легли какие-то черкески, папаха, чувяки — в об­щем, целый гардероб.

— Я тебя не боялся и не боюсь, — сказал Ха­мид. — Но драться сейчас не буду. — Он нагнулся, стал собирать упавшие на землю вещи. — Вот оты­граем спектакль, тогда встретимся.

И Сайбун не решился ударить Хамида.

— Трус, Хрипун несчастный! — сказал он и за­шагал дальше.

Так и не удалось ему отомстить Хамиду.

На следующий день было два урока геометрии, и Махмуд Мирзоевич задал на дом две трудные за­дачки. Сайбун целый час над ними бился. Но так и не решил. Отец был на работе, мать ушла к сосе­дям. И Сайбун, сидевший за столом, вдруг почув­ствовал себя совсем одиноким.

«Хоть бы Нина пришла!» — мелькнуло у него в голове.

Еще не осознавая, что делает, он нарисовал на тетради круглую рожицу с веселыми глазами. Вот удивительно: перо, словно подслушав его мысли, сделало рожицу похожей на Нину!

А в сущности, разве она плохая девочка? Сай­бун от нее зла не видел. Зато доброго сколько угод­но! Кто помогал Сайбуну по математике? Нина! Кто объяснял трудные задачи по химии? Нина! И было время, когда он ей все свои тайны расска­зывал, и она его не выдавала!

Он вскочил, схватил задачник по геометрии, су­нув его зачем-то в портфель, и побежал к Нине.

Если сказать правду, он захватил с собой задач­ник только для виду. Сделает он домашнее задание по геометрии или не сделает — это не главное сей­час. Главное другое: увидеть Нину и поговорить с ней.

Заметив Нину, стоявшую около своего дома с какой-то девочкой, Сайбун издали помахал ей порт­фелем.

Нина что-то торопливо сказала девочке и заспе­шила навстречу Сайбуну.

— Что случилось? — тревожно спросила она.

— Я уезжаю на Гавайские острова! — сказал Сайбун, радуясь встрече. — Я познакомился с Фенимором Купером... Знаешь такого?

— Знаю, — сказала Нина. — Он давно умер. Странный ты, Сайбун: то ходишь нахмуренный, как грозовая туча, то все серьезное на шутки пере­водишь...

— Вот уж и пошутить нельзя. — Сайбун недо­вольно подернул плечами. — Ладно, я по делу при­шел. Ты задачки сделала, что Махмуд Мирзоевич задавал?

— Сделала. А ты?

— Нет, — ответил Сайбун. — Какие-то глупые они, не решаются.

— Совсем и не глупые, — возразила Нина. — Смотри. — Она подобрала с земли случайный кусо­чек мела и принялась писать на асфальте условия задачек. — Даны два треугольника...

Она объясняла Сайбуну, как решать задачи, а он слушал ее и укорял себя за то, что еще недавно пренебрегал ею.

Геометрию Нина знала хорошо, и решала она задачки легко, непринужденно, подражая Махму­ду Мирзоевичу, несколько раз повторяла одно и то же, переспрашивала у Сайбуна: «Все понял?»

Кусочек мела в ее тонкой руке становился все меньше и меньше и наконец рассыпался белой пылью...

— Вот и все. Теперь решишь?

— Конечно, — сказал Сайбун. — Спасибо тебе. Ты не злись на меня, я давно к тебе не заходил, не разговаривал... Не будешь злиться?

Нина покачала головой. Потом вдруг радостно рассмеялась.

— Ты ничего не заметил? — спросила она, не отрывая взгляда от Сайбуна.