Раскаянье дьявола

Пролог

Как обычно, она сидела в кресле-качалке. Краска на сиденье и подлокотниках давно стерлась. Это кресло было с ней всю ее жизнь, и если все пойдет, как задумано, она, устав от суеты дней, уснет в нем навсегда.

Она сложила руки на груди. Длинные тонкие пальцы выдавались из морщинистых кистей, голубоватые червячки вен вились под кожей. Суставы опухли и болели, но ее это не беспокоило. Завтра ей наверняка станет лучше. Кресло равномерно покачивалось, вперед-назад, вперед-назад, и свисавший с шеи медальон колебался вслед за ним. Полозья кресла были вырублены грубо, никто не позаботился о том, чтобы убрать шероховатости.

Ей нравилось наблюдать из окна за дорожным движением, но сейчас не было видно ни машин, ни прохожих. Она тихонько покачивалась, изредка хитро улыбаясь сидящей на диване кукле. Ее нужно было переодеть, но кукольная одежда как сквозь землю провалилась. Боль немного отступит, и она поищет более тщательно. Нельзя же кукле сидеть вот так, полуголой.

Она тихонько запела песенку, названия которой не помнила, и все так же смотрела в окно. Солнца на востоке не было. Она наклонилась вперед, но вообще не увидела его на небе. Она продолжала напевать, решив больше об этом не думать. Пропела мелодию несколько десятков раз, и вдруг внимание привлек какой-то странный звук. Она остановила кресло и прислушалась, а потом продолжила качаться. Кресло, как обычно, поскрипывало, но ей показалось, что она услышала что-то еще. Ощущение присутствия в доме человека не оставляло ее, и она снова взглянула на куклу. Вдруг ей перестало хватать воздуха. Что-то зажало нос и рот. Скоро тело затряслось в отчаянных судорогах, но воздух в легкие так и не попал. Она разглядела рядом с собой какую-то тень, мутные очертания лица, показавшегося знакомым. В панике она попыталась вскочить, но руки оказались прижаты к подлокотникам. Все вокруг стало бесцветным, легкие работали на пределе возможностей — и вдруг все прекратилось. Боль в груди отпустила, потихоньку получилось сориентироваться. Она поняла, что привязана к креслу, а на голове — пластиковый пакет. И единственный доступ воздуха — маленькое отверстие, не больше монеты.

Суббота, 31 августа Глава 1

Это случилось в самый теплый день года. Поначалу мать утешала себя тем, что в тот день, который, как она опасалась, мог стать последним в жизни ее дочери, на небе ярко сияло солнце.

Ида, которой шел седьмой год, за обедом нетерпеливо болтала ногами, увлеченно рассуждая о том, чем собирается заняться. Две куклы «приставали» к ней с просьбой отвести их погулять в коляске, и крошка копировала собственную мать, по-взрослому повторяя, что свежий воздух еще никому не повредил. Поковыряв рагу и выпив полный стакан домашнего лимонада, она встала и беспокойно затопала ногами. Она была готова бежать и не хотела терять ни минуты. Тело рвалось вперед, пока мама пыталась аккуратно застегнуть на ней кофту. Объятие, любящий шлепок — и вот она уже на свободе. Подойдя с коляской к выезду из двора, Ида обернулась и посмотрела на кухонное окно. Широко улыбнулась, увидев спрятавшуюся за шторой маму. Гордо провела рукой по гладкой ткани платья. Почти новое, она надевала его всего лишь раз, в начале лета на школьное воскресное мероприятие. Волосы цвета ванили были аккуратно собраны в хвост, у края волос виднелась полоска незагорелой кожи. А вот лицо и руки были совсем коричневыми. Лето выдалось на удивление солнечным.

Ида вприпрыжку побежала по узкой тропинке, вьющейся мимо пригорков и иногда поднимавшейся на округ­лые, поросшие зеленью, холмы. Хотя этим летом она научилась плавать, мама строго-настрого запрещала приближаться к морю. И страх пока еще побеждал любопытство.

В момент, когда мама отпустила штору, Ида повернулась и помахала ей на прощание. Но как только дочь пропала из виду, у матери в душе зародилось неприятное предчувствие. Ида раньше никогда не махала ей, когда играла на улице! Мать постаралась отбросить от себя это ощущение, но уже через несколько минут снова выглянула в окно и попыталась найти глазами дочь. Она заметила знакомый высокий хвостик за пригорком и, улыбнувшись, отвернулась и продолжила мыть посуду. Закончив, мать вытерла руки полотенцем и вышла на лестницу. Летняя жара скорее изматывала, чем приносила удовольствие. За скалами виднелась ровная гладь моря, но Ида не стала бы к нему спускаться. Мать улыбнулась, вспомнив, с каким величайшим опасением дочь относилась к воде. Даже бассейн она воспринимала как угрозу. Мать направилась к подъездной дорожке, постоянно высматривая дочь. Она снова начала беспокоиться, но потрясла головой, чтобы отбросить ложные подозрения, и повернулась, дойдя до тропинки.

Вернувшись на кухню, она принялась собирать игрушки и разбросанную одежду и делала это с каким-то отчаянным усердием, словно сейчас было крайне важно привести дом в порядок. Она изо всех старалась не смотреть в окно, но ее буквально манило к нему. Иды не было видно. Медленно и осторожно, словно совершая нечто незаконное, мать снова вышла на лестницу. Никаких звуков детской игры слышно не было, никаких поддельных голосов кукол, лишь ровный гул дороги вдалеке. Все еще колеб­лясь, мать пошла по тропинке. Следы игрушечной коляски исчезали там, где грязь уже засохла, но снова появлялись в тени валунов. Ида была в том возрасте, когда дети болтают без умолку, однако мать, отошедшую уже на пару сотен метров от дома, преследовала тревож­ная тишина.

— Ида!

Она не узнавала собственный голос, в котором явно слышалась тревога. Снова позвала дочь, в этот раз громче, но ответом стало лишь легкое дуновение ветерка. Перед глазами предстал первый поход дочери в бассейн и то, как она вертелась, чтобы вода не попадала в глаза. Мать резко повернула к морю. Почти сразу же она заметила в траве рядом с тропинкой коляску. Не перевернутую, не отброшенную в сторону — коляска аккуратно стояла так, словно ее поставила сама Ида. Мать снова прислушалась, пытаясь уловить детский голос вдалеке, но услышала лишь пульсацию крови в висках.

Она подошла к коляске, где спали аккуратно уложенные и накрытые пледом куклы. Наверное, Ида просто решила немножко прогуляться, и все же мать пошла самой короткой дорогой к морю. Вдруг у нее с ноги соскочила сандалия. На какое-то мгновение мать замерла от ужаса, словно если она сейчас пойдет босиком, то признается, что с дочерью что-то произошло, но потом быстро надела сандалию обратно. Подойдя к скалам, выходившим к морю, мать подготовила себя к тому, чтобы увидеть безжизненное тело дочери в волнах. Но детских сандалий на камнях не было, как и красного платья на поверхности воды.

Конечно же, Ида вовсе не спускалась к морю, как она вообще могла такое вообразить. Мать развернулась и пошла обратно, абсолютно уверенная в том, что Ида по­явится с минуты на минуту, она просто заигралась и даже не подумала о том, что мама может волноваться. Конечно, Ида вполне могла пойти к кому-нибудь из соседей, хотя ровесников дочери поблизости не было. А может быть, они просто разминулись, и прямо сейчас дочь уже дома и давно забыла про кукол и коляску. Наверняка все именно так. Ида просто пошла другой тропинкой и зашла на веранду с задней части дома. Мать постаралась улыбнуться, убеждая себя в том, что причин для беспокойства нет, и направилась к дому. Обойдя небольшой холм, она увидела, как в сухой траве что-то блестит. Она сразу же узнала заколку дочери, серебряную, с бабочкой. От легкого ветерка крылышки бабочки подрагивали.

Глава 2

Звук двухтактного двигателя, работающего на реверсе, разошелся по всему корпусу судна. Приглушенное бурчание, затихшее, когда лодка плавно проскользила последние мет­ры до причала. Матросы, привыкшие постоянно перекрикивать ветер и волны, сейчас тихонько переговаривались, словно в штиль их суровость испарялась. С носа и кормы на сушу полетели канаты, которые следовало закрепить, а потом с легким хлопком открылся люк на борту судна. Опустили трап. Он подождал, пока на берег сойдет последний пассажир, а потом спокойно вышел сам.

На причале, где грузчики готовились к погрузке и разгрузке судна, дул фён[2]. Человек оставил за собой грохот подъемных кранов и рычание грузовиков и вышел с пристани. Размяться было приятно, хотя с каждым шагом идти становилось все труднее и периодически приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Футболка промокла от пота, но дело было не только в жаре. Всю дорогу его не покидала тревога. Это была его третья попытка, а ведь тройка — счастливое число, не так ли?

Город превратился в призрачный ландшафт с нечеткими зданиями, звуки смешались в далекое невнятное бурчание. Он был голоден, но даже не чувствовал этого. У него перехватило дыхание, и пришлось сбавить шаг. Постепенно все вокруг приобрело обычные очертания. Машин на дороге было немного, постройки стали встречаться реже. Осталось всего несколько сот метров, он знал это. Он вытер пот со лба и пошел дальше спокойно и размеренно. Именно такие редкие дни, когда море сверкает и солнце заливает береговую линию, заманивают молодых людей в моряки. Вот только в реальности их куда чаще ждут метровые волны, суровое море, дождь, готовый за считаные секунды промочить до нитки, и снегопад, за которым не видно ни зги.

Он сел на камень и зажмурился от яркого солнечного света, отражавшегося от мелких камушков. Валуны на берегу были похожи на застывшие гигантские волны, оставшиеся после страшных осенних штормов.

Через четверть часа он ухватил краем глаза какую-то фигурку. Сначала это был лишь смутный силуэт, но постепенно красный цвет стал отчетливо виден. Солнце все еще слепило, и он заслонился от света ладонью. Фигурка наклонилась — видимо, сорвала цветок — длинный хвостик качнулся вперед. Это была она.

Сердце забилось так, что в груди стало больно. Девочка пополняла букет все новыми цветами, а потом направилась к камню, на котором он сидел. Она шла, опустив взгляд, сосредоточенная на сорванных растениях. Он быстро оглянулся, надеясь, что и остальные последовали его примеру и вышли насладиться солнышком. Он представил, как взмахнет рукой в знак приветствия, легонько пожмет плечами, мол, какой неожиданный подарок преподнесло нам это бесконечное лето, и встанет, чтобы размять затекшие ноги. Улыбнется девочке, кивнет незнакомцу. А потом просто уйдет, не оглядываясь. Просто приятный прохожий, наслаждающийся жизнью.

Но рядом никого не оказалось. В глубине души он знал, что никто не появится и то, что он задумал, пред­определено судьбой. Девочка остановилась, разглядывая собранные цветы. Она что-то напевала — до него донеслось легкое мурлыканье, к горлу подступила тошнота. Он опустил голову и медленно сосчитал от десяти до нуля. Может быть, девочка успеет повернуться, пока он закончит считать? «Два, один, ноль». Он поднял глаза. Тошнота усилилась. Она подошла ближе. Хвостик на затылке покачивался из стороны в сторону, а платье, красное как спелый томат, мягко облегало худенькое тельце. Она снова разглядывала букет, не замечая, что уже не одна. Он знал, что, если сменит позу, девочка тут же его обнаружит. Осторожное покашливание, и она мгновенно повернется. Но язык прилип к нёбу, руки и ноги налились свинцовой тяжестью. Он рассматривал ее красное платье, и ему казалось, что девочка парит в воздухе. Ее лицо и фигура слились воедино, тело превратилось в бесформенную массу. Лишь красный цвет платья сохранил свою яркость. Потом ее очертания снова обрели четкость. Маленькая девочка с букетиком полевых цветов. Прямо перед ним.

Глава 3

Сорок третьи сутки высоченного атмосферного давления. Сорок третьи сутки земля жаждала влаги. Эмилия Санде ощущала непонятное волнение, причем уже не первый день. Она быстро шла по узкой тропинке. Запах лета почти исчез, в лесу стоял удушливый смрад. Трава за­сохла и покоричневела, цветы поникли. Все вокруг жаждало дождя, но она сама — сильнее всех. Дорожная пыль поднялась от ее шагов и попала в рот. Она кашлянула и сплюнула тягучую слюну. Небольшая лесополоса, к которой она шла, напоминала иссохшую растительность пустыни. Подойдя к тому, что когда-то представляло собой болото, Эмилия увидела лишь потрескавшуюся израненную землю. Она пошла по узкой тропинке, петляющей между деревьями, листва которых выглядела уже по-осеннему. Каждый раз, когда она приходила сюда, картинки из прошлого вновь и вновь представали перед глазами. Она уже смирилась и поняла, что это неизбежно.

Пробравшись сквозь заросли, Эмилия услышала вдалеке жужжание насекомых. Лишь убедившись в том, что звук не приближается, она решилась двинуться дальше, и совсем скоро перед ней предстало лесное озеро. Темно-синюю водную гладь обрамляла грязная полоса ила, подсохшая от солнца и ветра.

Вода опустилась на два или три метра. Рано или поздно правда выйдет наружу.

Если не пойдет дождь.

Она дошла до другой стороны озера, туда, где водную гладь разрезала полоска земли. Из-за того, что вода опустилась, эта полоска стала напоминать ножку гигантского гриба. Эмилия села на камень на самом краю суши. Она просто сидела и смотрела на воду… Ничего особенного она не замечала. А вот взглянув чуть правее, примерно в десяти — двенадцати метрах от берега, Эмилия разглядела на дне тень. Корень? Разве не естественно предположить, что это корень какого-то дерева, закончивший свою жизнь на дне лесного озера? К счастью, невозможно было даже подумать, что кто-нибудь решится плавать в этой мутной воде или, что было бы еще хуже, — нырять. Как бы ни припекало солнце, как бы ни прилипала одежда к потному телу, в озере Ков никто никогда не купался. Этому учили с детства.

Эмилия еще помнила, как в детстве, когда она была совсем маленькой, озеро нашептывало ее имя, словно было предрешено, что однажды она закончит свои дни погребенной в вязком иле. Каждый раз, приближаясь к краю свинцово-синей воды, Эмилия чувствовала, как ее манят к себе коричневые водоросли.

Она сидела, рассеянно уставившись на поверхность воды, и старалась отогнать от себя эту картинку. Но очнувшись, Эмилия тут же увидела тень на дне озера. Вот и другие когда-нибудь ее увидят.

Если не пойдет дождь.

Она подняла глаза к небу и прокляла его безоблачность.

Глава 4

Мать металась по комнатам, но Иды нигде не было. Снова выйдя на лестницу, она обратила внимание на поднимающуюся, словно над гейзером, дымку над морем. Но красного платьица не было видно. Иды нигде не было. Так что ей все-таки пришлось пойти к соседям.

В этот раз мать шла по тропинке намного быстрее. Паника стучала в груди. Каждый раз, когда она выкрикивала имя дочери, у нее перехватывало дыхание. Она дошла до того места, где стояла кукольная колясочка. Почему Ида бросила кукол? Обычно она заботливо таскала их всюду с собой. Круглые пластиковые глазки бессмысленно уставились на безоблачное небо. И вдруг мать поняла. Куклы никого не ждали. Их бросили.

— Ида! — громко и резко закричала она.

Никто не ответил. Ее охватила паника, в крике послышались нотки отчаянья. Всего в паре сотен метров отсюда сновали автомобили, но никто из водителей и представить себе не мог, в каком состоянии находилась женщина, которую они едва замечали, проносясь мимо. Пожилой мужчина медленными тяжелыми шагами брел вдоль дороги. На какое-то мгновение она ощутила ярость оттого, что кто-то может вот так беззаботно гулять под солнцем, когда она, возможно, навсегда потеряла свое единственное дитя, милую чудесную Иду, которая приносила в этот мир одно лишь добро.

Не успела мать дойти до первых домов, как балконная дверь одного из них открылась, и к ней вышла женщина.

— Вы не видели Иду?

Женщина, с которой они были едва знакомы, задумчиво покачала головой. Наверное, она даже не знала, кто такая Ида.

— Красное платье, хвостик.

— Она убежала?

Мать еле сдержалась, чтобы не заорать, что, если бы у нее было хоть малейшее представление о том, где сейчас находится дочь, она никогда бы не пришла сюда, но вместо этого она упала на колени и разрыдалась. Сухая трава иголками вонзилась в ноги, но новая боль не смогла заглушить ту, что шла изнутри. Совсем скоро раздались новые голоса. Всхлипывая, мать поднялась на ноги. Запинаясь, она попыталась объяснить, что случилось, и вдруг чьи-то слова зажгли лучик надежды:

— Я недавно видел девочку.

— Вы ее видели? Где?

Мужчина лет шестидесяти стал отнекиваться, словно не желая оказаться тем, кто дает ложную надежду. Он с сомнением указал на место.

Нетвердыми ногами она направилась туда, споткнулась, потеряла сандалию, чуть не упала, но сильные руки подхватили ее.

— Мы поможем ее найти. Я позвоню в полицию.

Она в ужасе посмотрела на мужчину, который сказал, что видел Иду.

— На всякий случай, — поспешил добавить он.

Все вокруг поплыло в тумане. Она представила себе людей в форме, прочесывающих окрестности, и водолазов, исследующих морское дно в своих резиновых костюмах. Наверняка Ида просто увлеклась, собирая цветы. С того самого момента, когда первые бутоны львиного зева вытянули свои головки к весеннему солнышку, она постоянно это делала. Мать не могла подсчитать, сколько раз дочь стояла в дверях кухни, протягивая букетик из полевых цветов и трав.

Она снова взглянула на море, оно по-прежнему было угрожающе спокойным. Ида ведь даже не любила купаться, она бы никогда туда не направилась. Никогда. И тут мать поняла, что произошло на самом деле. Кто-то заманил к себе девочку, и Ида, которой не раз повторяли, что нельзя никуда уходить с незнакомыми, даже если те предлагают конфеты или посмотреть котят, не смогла удержаться от соблазна. От мысли, что ее дочь находится в руках извращенца, напугана и не понимает, что произошло, каждая клеточка тела матери задрожала. Она снова бросилась бежать. Несколько раз у нее подкашивались ноги, но она отбивалась от подхватывающих ее рук, которые хотели поднять или удержать ее. Вскоре воздуха в легких не осталось, и она упала на колени.

— Ида пропала.

Голос был полон боли и звучал глухо.

— Мы поможем ее найти.

Подошла какая-то женщина.

— Вы совсем не знаете мою Иду. — Тело матери содрогалось от рыданий. — Совсем, — повторила она.

Глава 5

Он сидел на безопасном расстоянии от корабля и ждал. Во рту ощущался привкус металла. Он сделал это. Обратной дороги нет.

Рукой он придерживал застежку рюкзака. Девочка билась, словно пойманный зверек, и даже несмотря на портовый шум, ее плач было удивительно хорошо слышно. Он попытался отрешиться от этого звука, как и от мысли, что ей безумно страшно. Он должен сосредоточиться, не поддаваясь сожалению или сочувствию.

Погрузка заканчивалась, корабль готовился к отправлению. Кран качался над причалом, и грузчик потянулся за крюком.

Пора! Он надел лямку рюкзака на плечо. Со своего места он хорошо слышал, как ворчит двигатель крана. Этот звук заглушит любые другие, так что у него было около трех минут до того, как последний груз окажется на борту. Он поднял рюкзак и надел вторую лямку. Она оказалась тяжелее, чем он предполагал. А он слабее, чем предпочитал думать. Он направился к кораблю. Молодая пара с большими туристическими рюкзаками наблюдала за тем, как на судно, мерно покачиваясь, поднимается груз. Он улыбнулся им и поднялся по трапу.

Один из стюардов стоял, перегнувшись через перила, на верхней палубе. Он позевывал и наблюдал за погрузкой, не обращая никакого внимания на тех, кто поднимался на борт.

Равномерное ворчание крана-погрузчика заглушало звуки, превратившиеся в приглушенные всхлипы. В коридорах никого не было видно, протиснувшись мимо тележек с постельным бельем и полотенцами, он зашел в каюту. Поставив рюкзак на полку, он открыл его. Ноги дрожали, но оттого, что на борт удалось проникнуть беспрепятственно, открылось второе дыхание.

Повязка у нее на глазах держалась крепко. Первое, что он сделал, когда она оказалась у него в руках, — лишил ее возможности видеть. Он знал, что не выдержит полного ужаса взгляда и отпустит ее. Она все так же лежала, сжавшись в комочек, хотя уже могла выпрямиться. Он смотрел на нее, дрожа от смешанного со страхом возбуждения, и чувствовал себя именно тем монстром, которого она, очевидно, опасалась. Он тяжело дышал, капли пота со лба падали ей на волосы. Он отошел от нее на шаг, стянул футболку и вытер ею лоб и верхнюю часть тела. Девочка все так же лежала неподвижно. Он включил диск, который заготовил заранее, и скоро каюту заполнил детский голос, поющий песенку «Паучок Петер». Он добавил громкости, а потом вытащил кляп у нее изо рта и снял с глаз повязку. Как только он дотронулся до нее, она замерла, и лишь на втором куплете неуверенно приподняла голову. Ему было больно видеть ее в таком состоянии — со связанными руками и ногами. От получаса в скрюченном состоянии у нее наверняка затекло все тело. А ведь он специально выбрал более широкие ремни и не затянул их до конца. Ему хотелось, чтобы юное тело осталось неповрежденным.

— Хочешь пить? — Голос охрип и от этого звучал менее дружелюбно, чем ему хотелось.

Он протянул ей пакетик яблочного сока. Реакции не последовало. Он попытался взять ее за руки, но она отпрянула и сжалась. От рюкзака шел кисловатый запах. Она была в ужасе. Он осторожно развязал ремни и принялся массировать тонкие пальчики. Его натруженным рукам ее кожа казалась шелковой. Под звуки песенки «Колеса машины» он попытался достать ее из рюкзака, но она словно застыла в скрюченном положении, и у него ничего не получилось. На столе стояла тарелка с конфетами, но она даже не удостоила ее взглядом. Он был в курсе, что она аллергик, но не знал, что именно ей нельзя. Он разглядывал ее. Резинка сползла с хвостика, золотые волосы свободно рассыпались по худеньким плечикам. Платье, туфли и колготки испачканы в грязи. Она отчаянно сопротивлялась. Дыхание было неровным. «Надевай защитный костюм, — подумал он. — Просто закрой глаза и решись. Тебе нужен непроницаемый панцирь».

В животе забурчало. Как и раньше. Вдруг он почувствовал запах пота и понюхал свою подмышку. Резкая вонь. Он прошел в туалет и включил воду в раковине. Подождал, пока она нагреется, намылил руки так, что на тыльной стороне ладони образовалась пена. Он стоял, поигрывая мышцами. В зеркале отражалась истинная мужественность, однако он быстро понял, что силы были уже не те. Он расслабился и, тяжело дыша, принялся намыливать подмышки. Надев чистую футболку, он вернулся в каюту. Она все так же лежала, уткнувшись лицом в спинку сиденья. Он нежно погладил ее по голове, а когда снова затянул ремни на ее запястьях, она вздрогнула.

Стройные детские голоса из CD-плейера весело рассказывали о пекаре из Ёстре-Пеки. Он бросил взгляд на иллюминатор. Канаты подняты. Он наклонился к девочке и прошептал:

— Знай, все будет хорошо.

Запах мочи усилился.

— Я спасу тебя от жизни, — сказал он.

Глава 6

— Твои доводы — дерьмо. Как и ты сам.

Мужчина по другую сторону стола сидел, опустив глаза. Верхняя губа раздулась, словно земля дождливой осенью, и как только он открывал рот, сразу же чувствовался кислый запах снюса.

— Я не избивал мальчика, — повторил он.

Рино слегка повернул кресло и положил ногу на край стола.

— Один раз ударил — ударишь снова, — сказал он сухо.

Взгляд над раздувшейся губой помрачнел. Примитивный рефлекс передавал сигналы из средневековья: сделка с дьяволом.

— Я вам все объяснил.

— И то правда. — Рино поднял вторую ногу на край стола. — Есть только одна проблемка. Этого недостаточно.

Его собеседник демонстративно пожал плечами. Его лицо было похоже на героя мультипликационных фильмов Иво Каприно. Нос-шнобель и одутловатые щеки. Может, именно поэтому он испытывал непреодолимую тягу к самоутверждению.

— У твоего сына…

— Пасынка, — перебил мужчина.

— Ладно, пасынка. — Рино махнул рукой. — Так, сколько лет твоему пасынку?

— Четырнадцать?

— Ты меня спрашиваешь?

— Я думал, это вы меня спрашиваете.

— Именно так, но ты вроде бы не уверен. И давно ты его отчим?

— Два года.

— Пожалуй, отцовским чувствам уже пора бы про­явиться. Неважно… У твоего пасынка ожог кожи головы второй степени. И, что еще хуже для четырнадцатилетнего подростка, сгорела большая часть волос. Речь идет о нанесении тяжких телесных повреждений.

— Я этого не делал, говорю же.

— А кто сделал — его мать?

Снова опущенный взгляд.

— Вот какая проблема… Точнее, две. Во-первых, я тебе не верю. А во-вторых, когда речь заходит о насилии над детьми, я не сдаюсь. Мы просто никогда не закроем это дело.

— Я этого и не хочу, я желаю мальчику только самого…

— Свободен. — Рино махнул рукой.

Его собеседник еще какое-то время посидел, а потом встал и вышел из кабинета.

Рино мог бы поклясться, что разглядел торжествующую ухмылку в отражении в оконном стекле. Он сжал кулаки и досчитал до двух, а потом с силой ударил ими по столу. В этот момент дверь снова открылась.

— Плохой день? — Иоаким улыбался, словно поймал отца с поличным при совершении служебного преступления.

— День нормальный, люди не очень.

— Ты про того типа из коридора?

Взгляд Рино подтвердил сыну то, что он и так знал: о работе отец распространяться не собирался.

— Ну да, отчим Видара. Кстати, у тебя тут воняет.

— Тот самый отчим. Запихал себе под губу полкило снюса.

Сын пожал плечами. Год назад он объявил, что ненавидит сигареты и снюс. Подобное яростное отношение не обещало ничего хорошего.

— Это он Видара поджарил?

— Мы не знаем.

— А что бывает за такое?

Рино встал и открыл окно. Из-за высокого атмосферного давления разница между воздухом внутри и снаружи почти не ощущалась.

— По-разному.

— Ну примерно.

— Если нам удастся посадить его на полгода, я буду доволен.

— Да ты что!

— Мало?

— Лично для меня полгода — это долго и под домашним арестом, — очевидно, Иоаким представил себе подобное ограничение свободы и сглотнул.

— И кто же это тебя впустил? — лишь несколько сотрудников полиции проводили субботу, работая над документами и допрашивая пострадавших.

— Волка все знают.

А Рино-то считал, что его сын — обезьяна.

— Но мне пора, Рене меня ждет.

Рино указал жестом на дверь:

— Скатертью дорога.

— У него депрессуха. Слушает только Селин Дион. Все плохо.

— Звучит неважно.

— У него кошка умерла. — Иоаким уже почти вышел за дверь, но обернулся. — Да, чуть не забыл, — сказал он в стиле капитана Коломбо. — Можно у тебя разжиться парочкой крон?

Через полминуты в дверях кабинета показался непризнанный король гигиены в участке Томас. За ним, как всегда, следовал шлейф шампуня и мыла, Рино подумал, что сейчас это как нельзя кстати.

— Совершил прорыв? — Томас присел в кресло посетителя.

Рино допрашивал отчима Видара уже в третий раз, и тот все так же настаивал на собственной невиновности. Но Рино чувствовал, что дело нечисто. За плечами у этого любителя снюса было два приговора за нанесение телесных повреждений, а его пасынок и жена выглядели подавленными и забитыми.

— Рано или поздно я его сломаю.

— Думаешь, парень что-то скрывает?

— Необязательно. Он был в стельку пьян, когда все случилось.

Томас провел рукой по свежеуложенным волосам.

— Кстати, встретил в коридоре Сельму. Я спросил, что она делает здесь в субботу, а она ответила, что в районе Будёшёен похищена девочка.

— Похищена? Кто-то видел, как ее увезли?

— Понятия не имею. Как только приедет Сельмерсен, будет срочное совещание. И что-то мне подсказывает, что я буду в числе избранных.

— Томас… — Рино откинулся на стуле и предупредительно погрозил указательным пальцем. — Мы все знаем, назначат Гюру. И надеюсь, ты не рвешься в ее напарники.

Томас хлопнул в ладоши:

— Дело о взломе супермаркета «Рими» закрыто, обвинение ветеринару выдвинуто. Очень даже вовремя.

— Если ты согласишься ей помогать, обещаю, я заявлюсь к тебе сегодня прямо посреди вечернего киносеанса и подробно расскажу, как ты истекаешь слюной, словно голодный сенбернар, каждый раз, когда Гюру появляется на горизонте.

О личной жизни Томаса в стиле йо-йо в участке знали все. Пару раз в год возлюбленная бросала его, чтобы через пару месяцев прибежать обратно.

Томас расплылся в улыбке:

— Что, не можешь смириться с отказом?

— Каким?

— Рино, Гюру на пятнадцать лет моложе тебя!

Рино пожал плечами.

— И в пятнадцать раз симпатичнее. Она — Лига чемпионов, а ты — всего лишь первый дивизион.

Рино перегнулся через стол:

— У меня на носу повышение, и ты мне его не испортишь.

В этот момент дверь открылась, Сельма — мастер-на-все-руки-участка — просунула внутрь голову:

— Совещание через две минуты.

Ленсман[3] Дагфинн Сельмерсен нервно ходил вперед и назад перед доской на стене. Его срочно вызвали в участок, так что одет он был в гражданское.

— Пропал ребенок. — ленсман посмотрел на нового сотрудника Гюру Хаммер, специализировавшуюся на преступлениях против детей.

Она переехала в Будё весной, и уже на первой неделе ее работы Сельма заметила, что лосьоном для бритья в участке стало пахнуть сильнее, чем во все предыдущие годы.

— Я поговорил с матерью девочки, — продолжил ленсман. — Разумеется, мы все надеемся, что у этого исчезновения есть естественные причины, но действовать мы должны исходя из предположения, что имеем дело с похитителем. До тех пор пока у нас не будет более четкой картины происходящего, все должны быть готовы отложить другие дела и заняться этим. Мы начинаем поисковую операцию, к нам присоединится отряд Красного Креста, но прежде всего необходимо создать группу, которая установит контакт с матерью. В группе будет два человека, и Гюру, обладающая необходимыми компетенциями, разумеется, ее возглавит.

Он снова посмотрел на самого младшего сотрудника в участке, но в этот раз Гюру Хаммер не подняла на него взгляд.

Ленсман кашлянул.

— Томас?

Томас потер переносицу.

— У меня встреча с владельцем «Рими» в половине четвертого, могу перенести.

— Я думал, дело закрыто.

— Открылись новые обстоятельства.

— Я могу взять это дело. — Рино отодвинул стул, чтобы подчеркнуть, что готов безотлагательно приступить к расследованию. — Похищение, — уточнил он.

Ленсман пронзительно посмотрел на Томаса, а потом кивнул:

— Хорошо. Гюру и Рино, сразу же направляйтесь к матери.

Рино встал, Гюру Хаммер нерешительно последовала за ним.

— И вот еще… — ленсман почесался через плотно сидящую рубашку, которая из-за больших пятен пота напоминала безвкусный купальный костюм. — Помимо того, что похищение само по себе страшное преступление, девочка страдает сильнейшей аллергией. Она ест только специально приготовленную еду. Если ей в рот попадет что-то, что мы или похититель считаем обычными продуктами, она может умереть в течение нескольких минут.

Глава 7

Корабль мягко скользил по зеркальной поверхности моря. Вдалеке величественной крепостью поднималась горная гряда. В отсутствие тяжелых дождевых облаков колоссы казались ближе, чем были на самом деле. Через час судно пристанет к причалу. Через час наступит самый сложный этап плана — нужно будет незаметно выбраться на берег.

Он обдумал несколько вариантов и пришел к выводу, что вызовет наименьшее подозрение, если просто последует за людским потоком.

Он снова зашел в каюту, чтобы проведать девочку. Она все так же лежала у стены, свернувшись клубком. Платье задралось и собралось на животе. Он осторожно натянул гладкую ткань так, чтобы она закрыла трусики. Девочка вздрогнула во сне, но не проснулась. Вдруг испугавшись, что она заболела, он был вынужден положить руку на ее бедро. Не горячая ли? Он стоял, ощущая шелковистость ее кожи. Сердце бешено колотилось в груди. Оно не переставало стучать с того самого момента, как он забрал ее, но сейчас ритм ускорился, голову заполнила тяжелая пульсация. Платье изменилось, девочка стала другой, остался только красный цвет.

Голое тело под красным платьицем, сморщившаяся от прикосновения кожа. Осознание того, что происходит что-то неправильное и неизбежное. Аромат, превратившийся в кисловатый запах зверя. Руки взрослого на детской коже, звуки подавляемого сопротивления. Настигший стыд и ставшее обычным обещание больше никогда этого не делать.

Глава 8

Эмилия Санде включила прогноз погоды. Возможен кратковременный дождь — в отдельных районах. Через десять минут она снова включила радио, чтобы перепроверить информацию. В глубине души она чувствовала, что с ней меряются силой. Тот бог, от которого она отвернулась, наслал на страну засуху, которая будет длиться до тех пор, пока она не упадет на колени, моля о пощаде. Ну что ж, Ему придется подождать. В любом случае дождь Сару не вернет.

Эмилия позавтракала, не обращая никакого внимания на политические новости. Но насторожилась, когда метео­ролог снова зачитал прогноз безоблачной погоды. Перед ее внутренним взглядом предстало вытянутой формы озеро, которое постепенно высыхало. От этой картины ей стало не по себе, несколько минут она металась по комнате, не находя себе места, а потом поднялась на чердак. Далеко не каждый день ей хватало решимости зайти в комнату Сары, но сегодня она чувствовала в себе силы.

Открывающаяся дверь знакомо скрипнула. Маленькая белая детская кровать, шкаф у стены. В одном из углов деревянный ящик с игрушками, в другом стол, засыпанный плюшевыми мишками, куклами и другими мягкими игрушками. На стене висели детские рисунки и вышитая крестиком дорожка ее работы. Все было так, как в тот день, когда Сара пропала. Эмилия только подняла с пола некоторые игрушки. Нахлынули воспоминания. Маленькое тельце, подрагивающее от нетерпения, маленькие ручки, упрямо пытающиеся переодеть куклу. Комнату заполнили звуки — мурлыканье, песенки, бесконечная болтовня.

Эмилия глубоко вздохнула и повернулась. На короткой стене висело вырезанное из дерева распятие, когда-то воплощавшее собой главную основу ее жизни, а теперь символизирующее самое большое предательство, которое можно себе представить. Сразу же после исчезновения девочки Эмилия в ярости сорвала его со стены. Потом вернула на место — и ухватилась за надежду. И все же она не смогла смириться с тем, что произошедшее случилось по Его непостижимой воле.

— Что за циничная чушь… любое трагическое событие — часть Твоего плана заботы о нас. На самом деле никакого человеколюбия в Тебе нет, не так ли? Ты забрал у матери единственное дитя. Ни один добрый бог так бы не поступил, ни один добрый бог!

Взгляд распятого поник от стыда. Он позволил себе поверить в ложь отца о том, что его страдание — это проявление любви. Жестокое предательство. Она закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы дышать ровно. Она не вернется туда, в яму своего нервного срыва.

Глава 9

Руки были не просто сложены, они были связаны, и девочка подумала, что от этого молитва станет еще сильнее. Именно так она обычно молилась, когда речь шла о чем-то особенно важном, — сжимая руки так сильно, что белели костяшки пальцев. Она должна была уповать на Спасителя. Именно это она говорила себе, свернувшись в клубок в рюкзаке, — с ней не случилось ничего такого, чего бы не желал Создатель. Поэтому ей было стыдно, что она описалась. Не потому, что она была уже слишком взрослой для подобных происшествий, а потому, что описалась она от страха. От страха и отчаянья. Сначала она молилась о том, чтобы мама пришла и забрала ее, но корабль находился уже достаточно далеко в море, так что эта мольба точно не могла быть исполнена. Просить о невозможном значит хулить Спасителя, поэтому она стала молиться о том, чтобы похититель раскаялся и отпустил ее, это все еще было возможно.

Вопреки указаниям матери она поднялась по тропинке к дороге, колокольчики и ромашки, покачиваясь, ждали, когда она их соберет. И вдруг прямо перед собой увидела сидящего мужчину. Если бы она не бросила коляску и осталась возле дома, как говорила мама, ничего бы не случилось. Поэтому она решила, что все обязательно закончится хорошо.

Ради мамы.

От работы мотора стены каюты вибрировали. И хотя она пообещала себе, что будет сильной, слезы все равно потекли по щекам. Она подумала о школьных собеседованиях, о которых рассказывал отец, а мать тихонько шепнула на ушко, что ей не стоит беспокоиться. Просто будь доброй и хорошей, вот и все, что нужно.

Мужчина входил и выходил, и когда она снова услышала, как открылась дверь каюты, то сразу же притворилась спящей. Он немного постоял, наклонившись над ней, а потом снова вышел.

Она подумала о завтраках дома, о куклах, которые обычно сидели рядом с ней. Когда отец был дома, куклам приходилось подождать, пока она позавтракает, от этого завтрак становился гораздо менее приятным.

Ворчание двигателя стало тише. Девочка поняла, что они пристают к причалу. Она попыталась встать, но руки и ноги затекли, и ей удалось только сесть на диван. Ей хотелось пить, ужасно хотелось пить. А еще ей казалось, что она сидит в гамаке, ведь стены каюты покачивались. Круглое окошко размером вряд ли превосходило тарелку, и все, что ей удалось увидеть, — голубое небо. Она встала на ноги, но пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. От вида конфет ее затошнило. В этот момент она услышала резкий звук — видимо, они причалили. Девочка не знала, радоваться или расстраиваться. Возможно, это означало, что он скоро освободит ей руки и снимет ремни. Но с другой стороны, она еще никогда не была так далеко от мамы — наверное, она улетела от нее почти на Луну.

Девочка встала на носочки, пытаясь разглядеть что-то за окном, но ничего не увидела. Тогда она постаралась забраться обратно на диван, но потеряла равновесие и упала на пол. Ударилась не сильно, но все же заплакала. Она рыдала как никогда прежде, от злости и ярости, хотя из-за кляпа во рту была вынуждена глотать свои слезы. Барахтаться на чужом постельном белье было очень неприятно, но она все-таки решилась на вторую попытку и вскоре смогла разглядеть пристань и людей на ней. Многие улыбались и махали, но лишь одна женщина, примерно возраста ее матери, посмотрела на окошко ее каюты. Девочка попыталась помахать связанными руками, но снова потеряла равновесие и упала на пол. В этот раз у нее не было времени на слезы, она сразу же снова забралась на диван, чтобы попробовать еще раз привлечь внимание женщины. В этот момент снаружи послышались шаги, и она снова свернулась в клубок на диване.

Осторожно ступая, он подошел к ней и что-то достал. Все это время она думала о женщине на причале. Она ведь увидела ее? Заметила кляп во рту? Девочка начала молиться, чтобы кто-нибудь пришел и спас ее, представила себе, что люди на причале толпятся, чтобы увидеть похищенного ребенка. От этой картины ей стало страшно, ведь если они все сейчас стояли и смотрели в окошко… Нет, пусть лучше женщина с пристани поднимется на борт корабля и расскажет кому-нибудь о том, что увидела.

Шаги теперь слышались повсюду, но никто не останавливался перед дверью и не спешил ее спасать. Голоса стали громче — радостные голоса, иногда даже смех. Как они могут смеяться, когда она лежит здесь связанная и напуганная? Она почувствовала, как он коснулся руками ее плеч и коленей, а затем осторожно взял ее на руки. Она приоткрыла один глаз и похолодела от страха. В отчаянии она попыталась освободиться, но он лишь сдавил ее крепче. Сразу после этого она оказалась в кромешной темноте и тесноте. Она услышала его голос:

— Темно будет недолго, дружочек. Но проснешься ты в фантастическом мире. В собственной сказочной стране.

Глава 10

Дело было не в безоговорочной красоте Гюру Хаммер, Рино даже не был уверен в том, что она ему нравится. К тому же в ней было что-то отстраненное, что-то такое, из-за чего рядом с ней он постоянно ощущал неловкость. Он замечал, что рядом с ней ведет себя совсем не так развязно и спонтанно, как хотелось бы. Если она не улыбалась его шуткам, они начинали казаться ему пошлыми, и он даже начал тщательнее подбирать слова. Никогда раньше ему не доводилось играть роль охотника, не будучи уверенным в том, что добыча с большим удовольствием попадется в его сети. А сейчас было именно так. От этого он охотился с усердием, поражавшим его самого.

— Скорее всего, мы застанем женщину в состоянии острого горя. — Гюру Хаммер выехала с парковки.

Он думал, что сам поведет машину, именно он всегда был за рулем, но Гюру села в кресло водителя, даже не поведя бровью. «Да пожалуйста!»

— За ним обычно следует апатия, ощущение пустоты. То есть нам, вероятно, достанется и то и другое. — она говорила, не удостоив его даже взглядом. Либо Гюру очень серьезно относилась к управлению автомобилем, либо хотела подчеркнуть, что его чары на нее не действуют.

Поездка заняла не более пары минут, но ощущались они как вечность. Он снова принялся анализировать себя — как он сидит, что говорит, как постоянно посматривает в боковое окно. Результаты самообследования не порадовали.

Они подъехали к ухоженному отдельно стоящему дому, на деревянной террасе которого аккуратно стояла игрушечная детская коляска. Входная дверь была распахнута: возможно, родители надеялись, что дочка вернется домой, словно ничего не случилось. А может быть, потому, что на улице было очень жарко — удушающе жарко.

В коридоре пахло как-то странно. Рино не мог уловить, чем именно пахло, только понимал, что запах не­обычный. Но сильнее всего ощущалась тишина. Он ожидал, что рыдающая женщина встретит их прямо на лестнице, но никого видно не было. Переглянувшись с Гюру Хаммер, Рино понял, что и она считает подобную тишину весьма не­обычной. Не успел он подумать, что дом кажется ему нагим и каким-то стерильным, как вдруг перед ними появилась она.

Ребекка Халворсен была маленькой худощавой женщиной с по-зимнему бледным лицом несмотря на лето на дворе. Волосы собраны в бесформенный пучок, потерявшая цвет широкая одежда свисала с плеч. «Раннее старение», — подумал Рино, пожимая ей руку. Никаких слез, никаких обнаженных нервов и мольбы о том, чтобы они нашли ее дочь.

— Давайте сядем на кухне, — прошептала она.

Кухня была просторной, столовая группа обставлена удивительно одинаковой садовой мебелью. Стены, как сначала показалось Рино, были украшены написанными от руки стихами. Присмотревшись, он понял, что это рецепты разных блюд — от хлеба и пирогов до ужинов и лимонадов.

— Поисковые отряды прибудут примерно через десять минут. — Гюру старалась говорить как можно более мягко.

Женщина приглашающим жестом указала на деревянные скамейки, потом села сама.

— Искать мы начнем отсюда, потом метр за метром будем двигаться по окрестности.

— Иды здесь больше нет.

— Мы исходим из того, что это похищение, но все-таки проверим каждый квадратный метр.

— Кто-то украл ее.

Рино взглянул на напарницу. Именно это она изучала. Именно в этом была настоящим профессионалом. Однако он чувствовал зарождающуюся в ней неуверенность.

— Мы исходим именно из этого. Считайте поиск простой предосторожностью.

Рино осталось лишь молча признать, что Гюру — умница. Говорила она четко, без экивоков.

Женщина кивнула, медленно, едва заметно. По покрасневшим опухшим глазам было очевидно, что отчаянье, к которому они готовились, все-таки захватило ее.

— Расскажите, пожалуйста, как вы обнаружили, что Ида пропала.

Это была первая фраза, произнесенная Рино, и Гюру поспешила уточнить вопрос:

— Начните примерно за полчаса до того, как вы это поняли. — Она достала блокнот. — Звонок в полицию зарегистрирован в 14:50. Звонил Рольф Абрахамсен. Кто-то из соседей, да?

Женщина кивнула.

— К тому времени вы уже успели ее поискать?

— Мы живем у моря. Эта мысль первой пришла мне в голову.

Гюру кивнула, подчеркивая, что она и сама предположила бы то же самое.

— Потом я побежала к соседям, подумав, что она могла пойти к ним.

— Она так часто делает? — вмешался Рино.

— Нет, никогда. И к морю не спускается.

— Давайте вернемся назад… Она пошла на улицу поиграть? — Гюру снова заговорила о том, что происходило за полчаса до исчезновения девочки.

Снова кивок.

— Вы заметили, сколько было времени?

Женщина взглянула на часы над дверью.

— Не очень точно, но до того, как я пошла ее искать, прошло не больше четверти часа. Ида никогда никуда не уходит, так что я не волновалась, когда она играла на улице.

— И все-таки сегодня вы пошли за ней?

Какое-то время женщина молча смотрела на поверхность стола, а потом ответила:

— Я что-то почувствовала.

Рино и Гюру переглянулись.

— Из-за чего? — голос Гюру стал еще мягче.

— Хотите что-нибудь выпить? — Ребекка Халворсен вдруг засуетилась, словно до этого находилась в состоянии транса.

Гюру вежливо отказалась от напитков за них обоих, а потом повторила вопрос.

Женщина снова уставилась в стол.

— Она помахала мне на прощание, — наконец выдавила она.

— Помахала?

— Она обернулась к окну, возле которого я стояла, и помахала мне. Никогда раньше так не делала.

Рино почувствовал холодок в сердце.

— И из-за этого ощущения вы пошли за ней?

— Я дошла только до подъездной дорожки во двор, потом вернулась домой.

— Вы ее увидели?

— Нет.

— Что случилось дальше?

— Мне было беспокойно. Поэтому я вышла еще раз. — Ребекка Халворсен обвела комнату отсутствующим взглядом. — Я увидела брошенную игрушечную коляску и позвала ее.

Рино ждал, что его коллега вмешается, заставит женщину отвечать более понятно и быстро, но казалось, у Гюру Хаммер впереди была вечность.

— Я нашла ее заколку в траве и поняла, что с ней что-то случилось.

— Как я уже говорила, сообщение о пропаже поступило в 14:50. Как вы думаете, когда примерно она ушла гулять?

— Около двух, наверное.

Гюру Хаммер явно приняла какое-то решение.

— Мы осмотрим берег. На всякий случай.

Ребекка Халворсен подняла на нее удивленный взгляд:

— Ида не утонула. Кто-то ее украл.

— Мы тоже так думаем.

Мать Иды съежилась, и Рино подумал, что сейчас наружу хлынут все те чувства и эмоции, которые она так тщательно сдерживала. Но женщина взглянула на Гюру, осторожно улыбаясь:

— Она вернется, вы ведь знаете это.

— Мы все на это надеемся, — сказала Гюру.

— Вернется. — и снова на окаменевшем лице проступила осторожная улыбка. — Какое-то время я думала, что Ида погибла, и была раздавлена отчаяньем, но потом я поговорила с Эйнаром… — она наклонилась над столом и прошептала: — Все будет хорошо.

Казалось, Ребекка Халворсен утешает их. «Абсолютно абсурдная ситуация», — подумал Рино.

— Эйнар — ваш муж?

Мягкая улыбка стала лучшим ответом.

— Он дома?

— Он в командировке.

Рино подумал, что сейчас супруг на всех парах летит домой.

— У него дар Божий.

Несмотря на то, что столбик термометра стремился к двадцати пяти градусам, Рино второй раз за день почувствовал холодок.

— Как это? — спросила Гюру.

Ребекка Халворсен сложила руки перед собой.

— Он видит.

— Видит?

— Видит события. Прошлое и будущее. Он видит все.

— Ваш муж далеко? — Рино демонстративно кивнул на дверь на кухню.

— Эйнар посвятил жизнь тому, чтобы дарить свой дар людям, он постоянно в разъездах. Он будет дома сегодня вечером.

— Нам нужно узнать побольше об Иде. — В голосе Гюру послышались нотки нетерпения.

— Ида вернется во вторник. Эйнар увидел, что это произойдет на третий день. То есть во вторник.

— Мне кажется, люди чаще говорят о них, чем с ними. — Рольфу Абрахамсену было слегка за семьдесят. Они сидели у него на кухне втроем и смотрели на дом семьи Халворсен, до него было не больше двухсот метров.

— Почему? — спросил Рино.

— Ну, потому что… В том, что кто-то не общается с соседями, в общем-то, нет ничего удивительного, я так думаю. — Абрахамсен нервно провел пальцем по воротнику рубашки. — Хозяин дома, как я понимаю, какой-то проповедник. Как я слышал, они постоянно переезжают. Может быть, поэтому и не общаются с соседями. Зачем заводить связи, если всегда есть шанс, что их придется разорвать?

— Что вы знаете о религиозной общине, к которой они относятся?

— Ничего. Но я весьма скептически отношусь к новым религиозным течениям. Как мне кажется, отступничество всегда сопровождается религиозным экстремизмом.

Рольф Абрахамсен меньше всего был похож на отступника. В нем чувствовались солидность и жизнестойкость, Рино подумал, что недаром именно он позвонил в полицию.

— Но вы же видели девочку? — Гюру повторила свой вопрос, словно надеясь, что сидящий перед ней мужчина вспомнит что-то еще и дополнит свой рассказ пятиминутной давности.

— Конечно, не могу гарантировать, что это была именно она, но я видел маленькую девочку.

— Которая шла в сторону шоссе?

Абрахамсен кивнул.

Водолазы должны были скоро приехать, первые поисковые команды уже обыскали побережье, но следователи все больше убеждались в том, что девочку действительно похитили.

— Сколько времени прошло с момента, когда вы ее видели, до тех пор, пока мать не начала ее искать?

Абрахамсен положил на стол большие натруженные руки.

— Не знаю, — сказал он, пожимая плечами. — Может, полчаса? Не помню.

— Кроме девочки, вы никого не видели?

— К сожалению, нет… бедная мать была раздавлена. Что может быть хуже, чем потерять ребенка?

— Как мы знаем, в подобных делах… — Гюру мельком взглянула на Рино, подчеркивая, что то, что она собиралась сказать, предназначалось и для него. — Преступник либо действует спонтанно, либо долго выслеживает жертву. По словам матери, Ида часто тут играла…

— Да, я говорил с матерью. О том, что девочка в основном гуляла одна. Детям нужно общаться с ровесниками.

— То есть, возможно, преступник знал, что она часто гуляет одна. Если похищение было спланировано заранее, он должен был какое-то время за ней следить. Подумайте, пожалуйста, не замечали ли вы за последние несколько недель что-нибудь такое, что в свете случившегося показалось бы подозрительным? Например, кто-то рыбачил на камнях? Кто-то такой, у кого, возможно, были совсем иные намерения?

Абрахамсен вздохнул.

— Извините… — проговорил он.

— Вы отвели мать домой…

— После того как позвонил вам.

— Она не говорила и не делала ничего странного?

Было похоже, что Абрахамсена удивила сама постановка вопроса.

— Она была в шоке, разумеется, и постоянно звала дочь.

— Но ничего необычного вы не заметили?

Абрахамсен пожал плечами.

— Тогда, пожалуй, на сегодня мы закончим. — Гюру закрыла блокнот, как бы подразумевая, что у Рино вопросов нет.

— Единственное, что показалось странным, так это то, что она принялась спокойно поливать цветы всего через полчаса после того, как рыдала от отчаянья у меня на руках.

— Первая поисковая команда ничего не нашла. — Гюру только что поговорила с водолазами. Они с Рино вернулись в участок и пытались собрать воедино впечатления и факты. Одна группа обходила побережье, с минуты на минуту должны были поступить результаты предварительного опроса соседей.

Сообщения о розыске были направлены во все аэропорты, на все корабли, пристани и паромы, все уходящие на юг от Будё поезда перед отправлением осматривали.

— Если Ида пропала примерно в два часа дня, у него фора в три с половиной часа.

— Тридцать миль машиной, если хорошенько выжимать газ. — Гюру Хаммер хорошо считала в уме, но мыслили они одинаково — конечно, преступник увез девочку на автомобиле.

— Божий дар… — Рино покачал головой.

— Да, мне это тоже не нравится, но нельзя поддаваться эмоциям.

Рино напрягся. Ему показалось, или в ее голосе прозвучала надменность?

— Я подумал о том, что станет с Ребеккой Халворсен, если дочь не вернется во вторник.

Гюру пожала плечами:

— Проповедники Судного дня обычно просто переносят дату конца света, когда их пророчество не сбывается.

— Но как ей удалось заменить полнейшее отчаянье на улыбку всего за четверть часа?!

— У каждого своя стратегия выживания.

Рино понимал, что стоящая перед ними задача абсолютно безнадежна, если только в самое ближайшее время не появится какая-нибудь зацепка. Просто найти Иду Халворсен — вовсе не то же самое, что найти ее живой.

— Мы не можем ждать, пока отец вернется домой. Нам нужно поговорить с ним прямо сейчас, — сказал он.

— Будет лучше, если я ему позвоню.

Рино вопросительно посмотрел на нее, а потом резким движением вытащил из кипы лежащих перед ним документов открытку.

— Мне кажется, ты немного предвзят.

Ему оставалось только признать ее правоту. Рино казалось, что божий дар, которым наделил себя отец девочки, — не более чем мания величия в упаковке духовности. И уж от кого он предпочел бы держаться подальше, так это от спасителей-любителей с раздутым эго.

— Красивая картинка, — сказал он, поднося открытку поближе к глазам. На ней была изображена морская гладь, купающаяся в закатном свете. Фигура, снятая против солнца, стояла на мелководье. Спасибо — Адам, — было написано чернилами на обороте. На секунду ему показалось, что в ее взгляде мелькнуло раздражение.

— Не помню никакого Адама, — сказала она, выхватывая открытку у него из рук. — Но во время учебы у меня случались провалы в памяти.

Рино не мог себе представить Гюру Хаммер беззаботной студенткой, любившей потусоваться. Скорее она была главной всезнайкой класса, ведь именно эту роль она так старательно играла сейчас.

— Начнем с отца?

Гюру закусила губу. Ей совсем не хотелось с ним разговаривать.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — Рино встретился с ней взглядом. — Это касается другого дела, над которым я сейчас работаю. Про мальчика, у которого ожог на полголовы.

— Да, я слышала.

— Он напился с друзьями. Они лежали в палатке, то есть его друзья ночевали в палатке, а он спал возле нее. Все вроде шло хорошо. Но когда он проснулся на следующее утро, оказалось, что кто-то спалил ему половину волос. У него ожог кожи головы второй степени. Мать и отчим отпустили его в поход с палатками, об алкоголе речь не шла. Ему четырнадцать. — на год младше Иоакима, который довольно часто оставался на ночевку у Рене, и Рино даже в голову не приходило, что они не просто смотрели кино, попивая кока-колу. — Они ночевали в поле примерно в километре от дома. Отчим утром пошел их проведать. У него две судимости за нанесение побоев, да и с парнем явно натянутые отношения. Я говорил с ним трижды, но он не признается.

— А мальчик что говорит? — Гюру наклонила голову, из-за чего стала похожа на маленькую девочку, лишенную ореола всезнайства. Он ждал какого-то знака, намека на то, что под маской равнодушия она скрывает заинтересованность, но пока ничего такого не наблюдалось.

— Он помнит только, как бродил в одиночестве вокруг палатки.

— А остальные?

— Похмелье. Едва могут вспомнить, как забрались в спальники.

— Хм… и что ты думаешь?

— У отчима на лбу написано, что он виноват.

— И зачем ты тогда со мной советуешься?

Рино не мог уловить, что именно было в ее взгляде — высокомерие или ирония.

— Жестокое обращение с ребенком, — сказал он, пожимая плечами.

— Если бы у меня были какие-то подозрения, я попыталась бы с ними поговорить.

«То есть все-таки высокомерие, не так ли?»

— У меня просто предчувствие, — сказал он, хлопнув в ладоши.

— Понимаю. Но на твоем месте я бы не была так уж уверена.

— Почему?

— Его судимости… Кого он избивал?

— Бывших жен. Обе они сказали, что отчим он просто отвратительный.

— Он знал, что в палатке спят два мальчика.

— И что?

— Мужчины, избивающие своих жен, трусы. Если бы пьянка пасынка так его взбесила, он бы дождался, пока тот вернется домой. Я так думаю.

Рино задал этот вопрос только для того, чтобы попытаться сблизиться с напарницей. Он был абсолютно уверен в своем мнении.

— Я подумаю об этом, — сказал он и махнул рукой, через секунду осознав, что заимствовал этот жест у Иоакима. Рино подумал, что взрослому полицейскому он совсем не к лицу.

В это мгновение в дверь постучали. Хенри Леннинг, один из старейших сотрудников в участке, отдавший службе более тридцати пяти лет жизни, показался в дверях. По покрасневшему лицу коллеги Рино сразу же понял: что-то произошло.

— Я вот о чем подумал, — сказал Хенри, переводя дух. Он страдал от гипертонии и плохо переносил стресс, так что в оперативной работе больше не участвовал. За глаза коллеги называли его Сельма II. — Ты, наверное, тогда еще не служил в участке, Рино, но однажды у нас уже случалось что-то подобное. — Хенри вытер пот со лба. — Одного мы тогда поймали.

— Одного?

— А второго — нет.

Глава 11

На этот раз ее несли в большом чемодане. Его стенки были твердыми, и ей пришлось съежиться еще сильнее, чем в рюкзаке. И запах был другим — неприятный, неопределенный. Казалось, воздух вокруг такой же тошнотворный, как дым от костра. Чемодан постоянно трясло, и она представила себе, что ее тащат по узким коридорам. Повсюду звучали голоса, но она не могла уловить, что именно говорили люди. Может быть, кто-то искал маленькую девочку? Она попыталась выдавить из себя крик, но от этого ей стало еще труднее дышать. В этот момент мужчина что-то сказал, но в кромешной мгле чемодана его слова прозвучали нечетко и неясно, словно он говорил на иностранном языке. Она непроизвольно застонала, когда чемодан подпрыгнул на кочке. Голосов стало больше, послышался звук автомобильного двигателя, она поняла, что сейчас ее вывезут на берег.

Если он заберет ее с корабля, мамочка никогда не сможет ее найти. И она принялась кричать изо всех оставшихся сил. Несмотря на кляп во рту, она все-таки выдавила из себя душераздирающий вопль. Невозможно было представить, что находящиеся вокруг люди этого не услышали. От ее крика чемодан задрожал, да, он действительно затрясся. И она все поняла. Он вывез ее на причал. Тряска прекратилась, снова послышались голоса. Сейчас или никогда. И она снова закричала, ворочаясь и пинаясь изо всех сил. Она надеялась, что сейчас кто-то попросит мужчину открыть чемодан, но вместо этого голоса затихли. Она попыталась закричать в последний раз, но едва смогла вдохнуть. Нос заложило, ей показалось, что кто-то встал ей на грудь. Чемодан подняли, она немного покачалась в разные стороны, а потом ее опустили на землю. Хлынул поток света и, наконец, воздух — много воздуха. Мужчина вытащил кляп из ее рта, и она судорожно задышала, всхлипывая, а потом снова погрузилась во тьму.

Девочка поняла, что лежит в машине, сзади — там, куда папа обычно клал свои чемоданы. Однажды она попросилась поиграть в этой маленькой комнатке, но папа твердо ей отказал. Она даже представить себе не могла, где находится. Единственное, что она твердо понимала, — ее увозили все дальше и дальше от матери. Сама того не желая, она представила себе, как корабль постепенно удаляется, становясь лишь маленькой точкой на горизонте. Девочка зарыдала молча, без слез. Она плакала так очень редко, хотя иногда такое случалось. Она называла это «внутренним рыданием». Она плакала от тоски по матери, но при этом думала об отце. Может быть, именно из-за этих бесслезных рыданий.

Ей показалось, что она пролежала в этом замкнутом пространстве целую вечность, но вот мотор наконец затих.

Он взял ее на руки так, как обычно носила мама, если девочка спала или слишком устала, чтобы идти своими ногами. Она зажмурилась, но не удержалась и приоткрыла один глаз. Деревья. Поросшие травой скалы. И старый дом.

Первым, что она всегда замечала, попадая в незнакомое помещение, был запах. Дома его не было, но в остальных местах всегда чем-то пахло. Вот и здесь она почувствовала какой-то незнакомый ей ранее запах.

Он посадил ее на скамью в коридоре, а потом ослабил ремни у нее на ногах. На одной из стен висело изображение Спасителя на кресте.

— Теперь можешь двигаться.

Она попыталась сделать, как он сказал, но, казалось, невидимая веревка все еще связывала ей ноги.

— Теперь руки.

В этот раз он помассировал кисти, на которых держались ремни. У него были огромные ладони, почти в два раза больше отцовских.

— Хочешь пить?

Она кивнула. В горле у нее пересохло. Прежде чем пройти в соседнюю комнату, он закрыл дверь. Она услышала звук льющейся воды, и ей захотелось почувствовать влагу во рту как можно быстрее. Воду ей можно. На несколько секунд она забылась, перестала тосковать и бояться — она с жадностью выпила полный стакан.

— Еще?

Она залпом выпила второй стакан.

— Бедняжка, тебя замучила жажда.

Он улыбнулся, но из-за плохих зубов улыбка вышла устрашающей.

— Помнишь, что я тебе обещал?

Она опустила глаза и подумала о маме, о грусти, которая постоянно мелькала на ее лице, даже сквозь улыбку.

— Сказочную страну, — зашептал он, наклонившись поближе.

У него изо рта плохо пахло.

— Хочешь посмотреть?

Нет, она не хотела, а этот пугающий шепот отбивал малейшее желание.

— Пойдем, я тебе покажу.

Он открыл другую дверь, и она почувствовала запах влажной земли. Обычно она видела цвет запаха. Например, пицца, которую пекла мама, пахла оранжевым. А этот запах был черным, угольно-черным. Он потащил ее вниз по лестнице, запах превратился во вкус — неприятный вкус. Воздух был сырым и густым, на стенах висела паутина размером с крышку от кастрюли. Она насчитала четыре двери, все они были такими же грязно-серыми, как и стены. В это мгновение ей показалось, что откуда-то слышны сдавленные крики, она представила себе царапающие дверь пальцы. Она принялась звать маму — молча, внутри себя — и этот крик заполнил ей голову.

Он открыл дверь в одну из комнат, и запах стал знакомым. Этим летом мама красила кладовку. Пахло тогда точно так же.

— Я постарался навести для тебя красоту.

Диван и маленький стульчик в чехле из искусственного меха. Телевизор, дома у нее такого не было. Она никогда не интересовалась почему. Он отпустил ее руку, и она почувствовала, что хочет в туалет. Она едва успела подумать об этом, а по ногам уже потекло. Она стояла и смотрела на растекающуюся под ногами лужицу, не до конца понимая, что наделала.

— Просто постучи, когда захочешь в туалет.

Он принес из коридора тряпку.

Просто постучи. Ее здесь закроют. В полном одиночестве. Он поднял одну ее ногу, потом вторую. Она не могла двигаться. Запах мочи заполнил нос, но стыдно, как тогда, на корабле, не было. Держаться оказалось уже просто невозможно. Она вздрогнула, когда он встал перед ней на колени. У него изо рта по-прежнему плохо пахло.

— Не надо бояться. Я буду добр с тобой.

Замри! Они с мамой играли в такую игру в родительской постели, когда папы не было дома. Она складывала оба одеяла в большую кучу, садилась на край кровати и замирала. Мама тихонько толкала ее, во время падения нужно было замереть, у нее почти получалось.

Теперь она замерла. И ничего не могла с этим поделать.

— Хочешь, я кое-что покажу?

Застыли и голова, и шея. Она не могла ни кивнуть, ни покачать головой.

— Думаю, тебе понравится.

Она хотела домой. Домой, к маме.

— Пошли.

Он потащил ее в коридор и остановился у одной из дверей. Его тень на стене была похожа на того монстра, который иногда ей снился. Огромный колосс без глаз. А ее собственная тень напомнила ей о Красной Шапочке.

— Готова?

Он открыл дверь. Из комнаты показались темные фигуры, она поняла, что это звери. Лошадь, дракон, кто-то наподобие льва. Он включил свет, и она увидела четвертого зверя — дельфина.

— Любишь карусели?

Она никогда на них не каталась.

— Эти зверушки когда-то давно стояли на одной карусели.

Мужчина погладил лошадь по выцветшей спине. Все фигурки были установлены на каком-то штативе.

— Хочешь попробовать?

Она попыталась покачать головой, но тело по-прежнему играло в «замри». Он поднял ее и посадил на лошадь. Ее голым бедрам стало холодно от соприкосновения с пластмассой. Она тоже была застывшей.

— Ты можешь играть здесь, когда захочешь. Просто скажи мне.

Из-за того, как он это сказал, она поняла, что пробудет здесь долго, холод от лошадки проникал внутрь нее, забирая тепло и жизненные силы.

— Может, позже?

Он понял ее и поставил на пол.

— Здесь есть еще.

Комната вращалась, он подталкивал девочку перед собой. Как только они завернули за угол, она увидела глаза размером с компакт-диск. Она закричала что было сил, и эхо ответило. Она была абсолютно уверена, что кричали окружавшие ее звери.

Глава 12

— Это было больше двадцати лет назад. — Леннинг закрыл за собой дверь. — С разницей в пару месяцев похитили двух маленьких девочек. Правда, они были младше той, что пропала сейчас, но это дело врезалось мне в память.

Леннинг все еще тяжело дышал, ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с силами.

— Первое дело, как я сказал, закончилось хорошо. Я не помню, сколько прошло дней, но однажды утром девочку нашли у дверей пекарни, она спала в бумажном мешке. Это случилось в Тромсё, пресса долго об этом писала.

Теперь Рино вспомнил — интервью с озадаченным пекарем, слезы радости матери, долгие рассуждения о том, что произошло на самом деле.

— Девочке было всего года два, — проговорил он.

Леннинг кивнул:

— Да, вроде того.

— А та, что не вернулась? — Гюру сидела на самом краешке стула.

— Ей было примерно столько же. Пропала в Свольвере.

Рино вспомнил и это дело. И связь между ними.

— Преступника так и не нашли, — сказал он.

Леннинг покачал головой:

— Официально, нет. Но многое указывало на то, что это сделал ранее судимый педофил, освободившийся за пару месяцев до первого похищения.

— И что? — нетерпеливо спросила Гюру.

— Детали из моей памяти испарились, но и он тоже испарился. Многие тогда хотели его линчевать. Наверное, поэтому он и исчез.

— Как пропали дети? — спросил Рино.

— Их похитили в момент, когда они остались без присмотра.

— У нас мало времени. — Гюру постучала ручкой по столу. — К тому же маловероятно, что речь идет об одном и том же похитителе.

Рино вопросительно приподнял бровь.

— Рецидив через двадцать лет? — Гюру покачала головой и отшвырнула ручку. — Но все равно добудьте все существенные факты по этим делам, мы посмотрим.

Ангелику Биркенес похитили 29 июня 1986 года, а 3 июля пекарь нашел ее спящей в мешке на крыльце пекарни. Ее мать, Ракель Биркенес, в тот день от счастья обратилась в веру.

Сару Санде похитили 7 октября того же года. Мать работала в магазине, а девочка спала в подсобке, откуда и пропала.

Никаких следов насилия у Ангелики не было, но она была обезвожена, истощена и, в целом, было заметно, что за ней плохо ухаживали. Следователи сначала решили, что ее похитил больной или умственно отсталый человек, но после второго похищения появилась версия о маньяке: сначала он пожалел о содеянном, но через несколько месяцев все-таки завершил свой план. Расследование не дало никаких результатов, и через пару лет дело закрыли. Последние сведения зарегистрировали в 1988 году, но и эта ниточка никуда не привела. Версия о педофиле, строго говоря, и версией-то не была, но в отсутствие альтернативы ее внимательно проверили. Мужчину, о котором шла речь, звали Ярле Утне; в 1985 году его приговорили к тюремному заключению на шесть месяцев за нападение на трехлетнюю девочку. Последний раз его видели в ноябре 1986 года, в системе он до сих пор значился как без вести пропавший.

— Никакой связи между делами. — Гюру рассматривала фотографии девочек.

— Вообще-то совпадения есть.

Они сидели в кабинете Леннинга на стульях посетителей так близко друг к другу, что стоило Рино чуть-чуть потянуться, он бы мог погладить Гюру по ноге.

— Например, то, как пропали девочки.

— То есть ты исходишь из того, что в Северной Норвегии всего один извращенец.

Рино отодвинулся.

— Раскаянье, самобичевание, новый старт… и рецидив.

Гюру покачала головой:

— Все не так, с самого начала. То, что первую девочку отпустили через несколько дней, конечно, свидетельствует о раскаянии. С этим я согласна. Но педофил, осуществивший свои тайные желания, не будет так раскаиваться, то есть эта версия строится на абсолютно неправдоподобном ходе событий. И то, что мы притянем эти истории к делу двадцать семь лет спустя, не поможет вернуть Иду Халворсен домой.

Рино переглянулся с Хенри Леннингом, тот покраснел еще сильнее, чем в момент, когда пришел к ним в кабинет, чтобы рассказать о своем предположении.

— Не притянем, конечно, но и не будем полностью исключать. Здесь все-таки что-то есть…

Гюру отложила фотографии девочек.

— Совершенно точно, на проверку этой версии уйдет время. А времени у нас нет.

Рино взял один из документов.

— Удивительно, сколько на самом деле может держать в памяти двухлетний ребенок. Я едва помню свой первый день в школе и совершенно ничего не помню до пятилетнего возраста.

— Если бы в возрасте двух или трех лет с тобой произошло что-то травмирующее, ты бы это запомнил.

Гюру снова цитировала строчки из учебника. Ну или за свои двадцать восемь лет она приобрела больше жизненного опыта, чем многие — за всю жизнь.

— Ангелика Биркенес помнит комнату и звуки. Тесная комната, шум. К тому же она запомнила особенный запах. Она говорит, что всю жизнь подсознательно ищет этот запах. И если когда-нибудь снова его почувствует, то, как она считает, сразу же вспомнит все, что с ней происходило. Очень интересно.

— Нам нужно вернуться ко времени до и около исчезновения девочки. — Гюру явно не собиралась заниматься делами из восьмидесятых.

— Ангелику Биркенес нашли рано утром через четыре дня после исчезновения. То есть, вполне возможно, ее положили на ступеньки предыдущим вечером… то есть вернули на исходе третьего дня.

Рино не знал точно, верит ли он в свои рассуждения, но ему нужно было высказаться.

— Ребекка Халворсен абсолютно уверена, что дочь вернется через три дня. Подобные вещи я называю совпадениями.

Глава 13

Он проверил новости на телетексте. К его удивлению, о похищении не было ни слова. А ведь прошло уже почти семь часов с момента, как он ее забрал. Через четверть часа будет выпуск новостей на телеканале TV2, уж там-то похищение должно стать одной из главных новостей. А как иначе?

Он взглянул на дверь, ведущую в коридор. Из подвала не раздавалось никаких звуков. Видимо, она уснула. Путешествие ее утомило. Он решил приготовить поесть, порезал на небольшие кусочки яблоки и апельсины, ведь фрукты-то ей можно? Потом намазал шоколадной пастой пару кусочков хлеба — один для себя, один для девочки. Он держал бутерброд так, как всегда это делал — положив его на кончики пальцев, рука при этом напоминала клешню. Очень по-мужски.

Наконец начался выпуск новостей, но мини-человечек на экране ничего не рассказал про похищение. Это было по меньшей мере странно. Конечно, мать начала по­иски почти сразу же, а полиция была на месте еще до того, как корабль отошел от причала. И все же в редакции новостей канала TV2 до сих пор ничего об этом не знали. Он принялся беспокойно ходить по комнате, пытаясь отогнать от себя ощущение, что что-то пошло не так. Каждый раз, проходя мимо секретера, он видел свое отражение в разбитом зеркале. Тонкие трещины напоминали паутину, отчего картинка казалась собранной из отдельных кусочков. Может, так оно и было. Ты рождаешься целым, а затем уготовленные судьбой события разбивают тебя на кусочки. И приходится постараться, чтобы ни один из кусочков тебя не пропал. Разглядывая себя в отражении зеркала, он улыбнулся. У него получилось. Никто не видел, как он забрал девочку. Это был самый сложный элемент плана, любая случайность или неудача могли полностью его уничтожить. Теперь дело оставалось только за грандиозным финалом. И здесь все пойдет как по маслу.

Он на цыпочках спустился по лестнице и, прислушиваясь, остановился возле двери. Из соседней комнаты слышались скрипы. Он осторожно повернул ключ и открыл дверь. Девочка свернулась клубком на диване. Поставив тарелку с фруктами на стол, он укрыл ее пледом. Мысль о том, что она описалась, засела у него в голове. Она испугалась, испугалась до ужаса, и, похоже, карусельные фигурки тоже ее не порадовали. Налаживая механизм, прикручивая к кругу разных зверей, он представлял себе подпрыгивающую от нетерпения девочку, озаренную радостью от выбора книг и фильмов, но вышло совсем не так. Она едва взглянула на то, что он для нее подготовил. Нужно дать ей время. Вот и все. Просто дать время.

С момента как увидел красное платье, он твердо знал, что все произойдет именно сегодня. Словно сама судьба одевала ее. После многомесячного планирования этот день наконец наступил.

Он слышал по ее дыханию, что она спит. Хороший знак, несмотря ни на что. Она успокаивалась. Он поднес руку к ее голове, так близко, что ее волосы потянулись к руке. Он подумал, что в том, что золотые волоски тянутся к нему, есть что-то символичное. Все закончится хорошо. Долгожданным слиянием.

Он снова услышал приглушенный звук из соседней комнаты. Надо было заглянуть и ко второй, хотя все его естество противилось этому. Резкий запах ударил в нос, как только он шагнул внутрь. Она пробыла здесь довольно долго. Свет из открытой двери осветил место, где она сидела, но она так и не подняла глаза. Она не хотела смотреть на него. Ну и ладно. Он тоже не пытался добиться зрительного контакта. Она сидела неподвижно, прекрасно зная, что он терпеть не может возню. Особенно сейчас, когда соседняя комната тоже занята. Она наверняка поняла, что что-то произошло, а крики из игровой разрушили любые сомнения: вместе с ней здесь был кто-то еще. Но она не знала, что это для нее означает.

Он закрыл за собой дверь и остановился, прислушиваясь. Все тот же вечный скрип. Он почувствовал зарождающееся раздражение, но сдержался. Вместо этого он открыл дверь в погреб. Задвижка вентиляции всегда была открыта на полную, хотя из-за этого мыши и крысы с первыми холодами беспрепятственно проникали внутрь. И все равно воздух оставался тяжелым и удушающим. Он повернул выключатель и сосредоточился на том, чтобы дышать через рот.

Раньше это помещение использовалось для хранения картошки и овощей, которые он выращивал. У одной из стен стояла пирамида пустых ящиков для картошки, а в земляном полу виднелись характерные ямки. Мышки искали, чем поживиться. Их привлекал запах, потому что где-то там, под влажной землей, лежали останки. Он закрыл глаза и представил, как стоит на коленях на земле и роет лопатой яму. Он вспоминал все детали этого момента: писк мышей, запах гниения. Его слабая попытка достойно попрощаться. Когда-то очень давно. Он закрыл дверь, поднялся в комнату и снова проверил телетекст. «В Будё похищена девочка» — гласили жирные буквы на экране.

Глава 14

Гюру чувствовала беспокойство во всем теле. С каждым новым часом вероятность найти Иду Халворсен живой уменьшалась вдвое. Все показания были проверены, и Гюру не верила, что это дело как-то связано с похищениями из восьмидесятых. Поэтому у нее был только один вариант: Ребекка Халворсен.

Может быть, конечно, она это только вообразила, но женщина, которая встретила Гюру на лестнице, выглядела более изможденной, чем всего несколько часов назад. Очевидно, слепая вера в то, что дочь вернется обратно живой и невредимой, начала угасать.

Ребекка Халворсен проводила Гюру в гостиную, голые стены которой производили впечатление почти стерильной чистоты. Стихотворение в рамке, вот и все. «Латынь», — подумала Гюру, все время короткой поездки пытавшаяся разработать стратегию разговора. Усаживаясь на диван и соглашаясь выпить чашечку чая, она все еще не пришла к какому-то решению.

— Я хочу узнать побольше об Иде, — сказала Гюру, сделав глоток чая. Чай пах цветами, но не имел никакого вкуса.

— Ида — дитя любви. — Ребекка Халворсен нежно улыбнулась, а потом продолжила: — Мы ждали ее много лет.

— Она ходит в детский сад?

— В этом нет необходимости. Я сижу с ней дома.

«А вот в следующем году тебе придется ее отпустить, — подумала Гюру. — Ведь девочка пойдет в школу. Если, конечно, ее удастся найти живой».

— Если мы исключаем возможность того, что Ида упала в море, остается два варианта, — сказала Гюру, доставая блокнот. — Либо преступник какое-то время следил за ней, либо то, что он ее увез, было чисто импульсивным поступком.

Женщина взглянула на следователя.

— Если он — или она — следил за Идой на протяжении некоторого времени, значит, этот человек знал, когда наступит наилучший момент, чтобы ее забрать. — Она и сама слышала, что слова звучат очень холодно. — Ваш муж… часто бывает в отъезде?

Ребекка Халворсен кивнула:

— Эйнар посвятил свою жизнь тому, чтобы делиться… другими словами, чтобы помогать.

— То есть часто?

— В это время года он бывает дома не чаще одного-двух выходных в месяц. Зимой он уезжает реже.

— Он часто отсутствовал дома этим летом?

— Призвание — наш жизненный крест.

— Возможно, преступник знал, что ваш муж постоянно в разъездах, или мог как-то понять, что вы нередко остаетесь с дочерью вдвоем.

Ребекка Халворсен с трудом сглотнула.

— Можете немного рассказать о том, как обычно проходит ваша неделя?

— Что вы имеете в виду?

— Вы участвуете в каких-нибудь активностях? Ходите за покупками в определенное время? Что-то такое?

— За покупками ходит Эйнар, когда бывает дома.

Гюру с трудом могла поверить в то, что услышала.

— То есть вы хотите сказать, что никогда не ходите в магазин?

— Изредка. Большинство продуктов, которые можно Иде, нужно заказывать специально. Мы не можем просто пойти в магазин за продуктами. У Иды аллергия почти на все. Если она съест что-то, что не переносит, то… — Ребекка Халворсен опустила глаза. — К счастью, теперь она знает, что ей можно, и не прикасается к тому, что нельзя.

Гюру поняла, что они подумали об одном и том же. Преступник не знает о болезни Иды.

— Вы общаетесь с кем-то из соседей?

— Мы прожили здесь всего полгода…

То есть они прожили в Будё дольше, чем она сама. А Гюру хоть какие-то связи, но все же наладила.

— Вы с Идой когда-нибудь ездили вместе с вашим мужем?

— Пару раз. В Тромсё и в Харстад.

— Получается, вы с Идой сидите одни дома, пока ваш муж путешествует и… заглядывает в будущее людей?

— Мы оба считаем, что так правильно.

— Понимаю. Но по вашему рассказу получается, что вы с Идой две одинокие души.

— Мы ходили в бассейн, — просияла собеседница Гюру. — Чтобы попробовать справиться с паническим страхом Иды перед водой.

— Вы сказали, в детский сад Ида не ходит. Она общается с ровесниками?

— Очень редко. — Женщина перешла почти на шепот.

— И никого… постоянного?

Ребекка Халворсен смотрела куда-то сквозь Гюру.

— Я часто думала, — сказала она.

— О чем?

— Ида. Мы так долго старались… точнее, Эйнар никогда не переживал о том, будут ли у нас дети. А я очень хотела детей. И я молилась. Вечер за вечером, год за годом. После того, что случилось сегодня, я подумала… возможно, нам не предназначено быть родителями. Возможно, именно поэтому у нас забрали Иду. Я никогда полностью не принимала тот факт, что мне нужно посвятить свою жизнь дару Эйнара, и только ему. Я хотела ребенка. И Ида сместила фокус. Если бы я его послушала, нам некого было бы терять.

— От Эйнара Халворсена у меня… — Гюру огляделась с таким видом, будто слово, которое она пыталась подобрать, было написано где-то на столе.

— Мурашки? — подсказал Рино.

— Он кажется таким чертовски собранным. Мысль о насилии над ребенком — самый главный ужас родителей — вообще его не посещала. Если мы найдем Иду живой, он наверняка выставит все так, словно дочь похитили из-за ее непослушания, и предоставит ей справляться с травмой самой. Если хочешь знать мое мнение, он желает, чтобы Ида вернулась потому, что она принадлежит ему, а не потому, что он отчаянно ее любит.

Стоял ранний вечер, Гюру только что поговорила по телефону с отцом Иды. В коридорах участка все еще сновал народ, впереди было еще несколько часов поисков и опросов.

— Мать и дочь живут словно перекати-поле, а отец семейства разъезжает по округе и взращивает свои пресловутые способности. — Гюру почти выплюнула эти слова.

— Совершенно точно можно сказать, что перед нами далеко не идеальная семья. — Рино расстегнул пуговицы на рубашке. Он сделал это не для того, чтобы поразить Гюру растительностью на груди, просто в кабинете было влажно и душно.

— Я все больше убеждаюсь в том, что похищение было совершено не импульсивно, — продолжила Гюру. — Тот, кто забрал Иду, знал, что она много времени проводит одна.

— Думаю, мать стала жертвой задолго до исчезновения Иды. Супруг внушил ей представление о себе как о полубоге. Он ведь даже не упомянул о страшной аллергии дочери, а по словам матери, если она съест что-то не то, речь будет идти о жизни и смерти.

— Возвращение на третий день?

— Для него это очевидно.

Рино перегнулся через стол. Только теперь он заметил, что у его коллеги карие глаза.

— Ты ведь уже успела об этом подумать, не так ли? Что все это может быть спектаклем, цель которого — привлечь к себе внимание, а воскрешение на третий день станет прекрасным финалом.

Гюру кивнула:

— Но нельзя допускать, чтобы подобные мысли затуманили нам глаза. Если мы поступим неверно, это может стоить девочке жизни.

— Придержи-ка эту мысль. — Рино прижал палец ко лбу. — Больше одной у меня в голове не помещается.

Гюру слегка улыбнулась ему, а потом принялась массировать виски пальцами.

— Ида была желанным ребенком. Но только для матери. Если отец заявится с ней на руках во вторник…

— Да, у нас в руках будет Ярле Утне.

Рино показалось, что взгляд Гюру пронзил его насквозь.

— Педофил из восьмидесятых, — продолжил он.

— Исключено.

Ему не понравилась непререкаемая уверенность, с которой она отмела его версию. К тому же решимость придавала лицу Гюру такие черты, из-за которых она потеряла очки по шкале привлекательности женщин для Рино. Он снова принялся рассматривать материалы, которые принес Леннинг. Что может заставить человека украсть двухлетнюю девочку? Хелена, вот уже третий год как бывшая жена Рино, в самом начале их отношений хотела дочь. Но родился Иоаким.

Блеклые фотографии были отсканированы. У одной из девочек были густые волосы до плеч, на второй была шапочка.

— Иде скоро должно было исполниться шесть лет, — сказал Рино.

— Разница в возрасте, возможно, не имеет никакого значения, а вот временная перспектива очень важна. Никто не в силах сдерживать свои извращенные наклонности в течение четверти века.

— Милая девочка. — он положил на стол фотографию Сары Санде.

— Это та, которую не нашли? — спросила Гюру.

— Угу.

Она сидела молча, разглядывая фотографию, непроизвольно теребя в руках позолоченную цепочку на шее. Маленький опал в форме сердца покачивался из стороны в сторону.

— Ты любишь детей? — спросил Рино.

Она вопросительно взглянула на него.

— Я про твою специализацию, — добавил он.

— Меня интересует профилирование преступников. — Голос звучал так жестко, что Рино почувствовал необходимость перейти в оборону. Обычно у него с женщинами такого не происходило.

— У меня есть сын, Иоаким. Ты, наверное, видела его в участке.

— Классный парень.

— Да, классный, очень точное слово. А у тебя? Есть дети?

Гюру ответила таким взглядом, что Рино передумал задавать дополнительные вопросы. Она протянула ему фотографию, и он еще раз посмотрел на девочку, которая так беспечно смотрела на мир.

— У тебя есть фотография Иды? — спросил он, все еще переживая из-за отказа Гюру продолжать флирт.

Не слишком торопясь, Гюру достала из выдвижного ящика фотографию.

Те же светлые волосы.

— Ангелика Биркенес, — сказал он, не отрывая взгляда от фотографии Сары Санде. — Можешь найти ее номер телефона?

— Хочешь ей позвонить?

— Меньше чем через минуту, если ты умеешь обращаться с компьютером.

Пальцы Гюру застучали по клавиатуре, словно барабанные палочки. Рино никогда даже не пытался научиться печатать вслепую.

— Ангелика Биркенес… вот. — Гюру повернула к Рино экран, и он записал номер на стикере. — Я бы хорошо подумала на твоем месте. Ты втянешь ее в это дело, и она вспомнит все то, что давным-давно пережила.

Рино, хотя и неохотно, согласился с ее доводом. Тогда стоит пойти другим путем. Он посмотрел сопроводительные материалы к присланным документам. Дело было таким старым, что все бумаги хранились по средневековому методу — в бумажных папках. Отправителем значилась некая Вигдис Касперсен, по всей видимости, версия Всемогущей Сельмы из отделения в Тромсё, вовремя пришедшей на выручку. Рино сразу же набрал ее личный номер телефона. Он объяснил, зачем звонит, и спросил, нет ли в деле дополнительных фотографий Ангелики Биркенес.

— Есть еще пять или шесть. Я отправила первую попавшуюся.

— На той фотографии, которая перед нами, на ней шапка. Я бы хотел узнать, какого цвета у нее волосы.

— Ой, и правда, зря я отправила именно эту фотографию. У нее были прекрасные волосы — светлые и золотистые. Она была похожа на ангела.

Глава 15

Она проснулась оттого, что вздрогнула. Во сне к ней один за другим приходили животные с карусели, но лишь когда в двери появился клоун, паника вырвала ее из сна. Она лежала, не открывая глаз, на случай если мужчина находился в комнате. Единственный звук, который она слышала, — приглушенный скрип где-то в подвале. Не было ни дыхания другого человека, ни запаха, который подсказал бы ей, что он стоит рядом и ждет. Она приоткрыла глаза. Никого.

Ей все еще казалось невероятным, что она находится в чужом подвале далеко от мамочки. Ей так хотелось домой, в свою постельку, где она любила лежать, прислушиваясь к звукам на нижнем этаже и прижимая к себе плюшевых медвежат. На несколько секунд Ида закрыла глаза, но поняла, что сон все равно не унесет ее отсюда. На столе стояла тарелка с фруктами. То есть он заходил, пока она спала. Яблоки и апельсины, порезанные на кусочки. Ничего из этого ей было нельзя. Еще он сделал бутерброд с шоколадной пастой. Она обожала шоколадную пасту, но могла есть только то, что приготовлено матерью. Она подумала, что могла бы откусить маленький кусочек бутерброда, но от этого станет только хуже. Горло сведет, а голод превратится в острую сильную боль. А потом все равно все выйдет наружу. Тот же самый сок, который он предлагал ей на корабле, стоял и здесь, рядом с тарелкой мармеладных фигурок. Она взяла что-то похожее на машинку и принюхалась. Пахло вкусно. Она медленно провела мармеладом по губам. Осторожно слизнула и почувствовала привкус сладких фруктов. Но ей нельзя. Она положила мармеладку обратно и села.

Девочка снова услышала приглушенный скрип, к которому примешивалось что-то напоминающее мяуканье кошки. Здесь есть котята? Она попыталась определить источник звука, но мяуканье прекратилось. Она огляделась. За ее спиной на стене висели три книжные полки. Кроме нескольких книг и ряда игрушек, на них ничего не было. Она достала одну из книжек. На обложке была нарисована девочка примерно ее возраста, сидящая на коленях у старичка. Она уже выучила почти все буквы и могла написать свое имя, но вот прочитать слова пока не получалось. Она отложила книгу и взяла две игрушки. Типичные мальчуковые штучки — злые солдаты с зажатым в руках оружием. Она взяла в каждую руку по одному солдату и попыталась представить, что они разговаривают друг с другом, но это казалось совсем неправильным. Вместо игры она сидела и просто смотрела перед собой на еду, которую не могла есть, и на напиток, от которого ее бы стошнило. В этот момент ее захлестнуло ощущение полнейшего одиночества.

Девочка заплакала, но что-то подсказало, что эхо, которое она услышала, принадлежало не ей. Казалось, наверху плачет кто-то еще. Внезапно ей перестало хватать воздуха, и, не успев еще ничего понять, она громко застонала. Ида сложила ладони и принялась молиться так же, как уже делала много раз, но теперь она молилась о том, чтобы избавление пришло быстро, очень быстро, потому что она не выдержит здесь больше ни секунды. Может быть, она сейчас откроет глаза и увидит в дверях маму, вдруг мама пришла ее забрать. Но она была совсем одна. Девочка попыталась еще раз, сжала руки так сильно, что ей стало больно, но ничего не произошло. Нижняя губа задрожала, она попыталась сдержать слезы, но все-таки заплакала снова. Всхлипы казались чужими, и она подумала, что, наверное, это оттого, что раньше ей никогда не было так страшно. Раньше, когда она плакала, то представляла себе стеклянный стакан, иногда полный, иногда не до конца — и плакала до тех пор, пока не выплакивала его целиком. В этот раз стакан был полон до краев, и она выплакала его до последней капли.

Живот сводило от спазмов, бутерброд притягивал взгляд. Мама говорила, что, возможно, когда-нибудь она перерастет свою аллергию, а ведь она очень выросла с тех пор, когда последний раз пробовала шоколадную пасту из магазина. Девочка провела пальцем по шоколаду и жадно посмотрела на ставший коричневым кончик пальца. Живот снова скрутило. Если она лизнет пасту, ничего ведь не случится? Как только она высунула язык, то увидела перед собой полный отчаянья взгляд матери. И быстро вытерла палец о платье.

Она встала и взглянула на единственное в комнате окно. Оно было узким и находилось под самой крышей. Ей удалось разглядеть только голубое небо. Она забралась на кресло, держась за стену. Ноги дрожали, но она вытянулась насколько могла и достала пальцами до окна. Ее роста не хватало для того, чтобы его открыть. Полки над диваном доходили до короткой стены. Если у нее получится залезть на среднюю, она сможет дотянуться до окна. Она откроет его и убежит, и попросит помощи у первого встречного. Девочка пододвинула кресло поближе и встала на подлокотник. Ноги все еще дрожали, но кресло казалось устойчивым. Она попыталась встать на спинку. Стоя так, лицом к стене, она почувствовала, что больше не одна в комнате. Он что, стоял в дверях и наблюдал? Ей показалось, что она чувствует его запах, и она замерла в ожидании, когда его рука опустится на ее спину. Она забралась на полку и наконец оглянулась. Его не было.

Между полками было достаточно места, чтобы встать на колени, теперь она забралась достаточно высоко, чтобы увидеть что-то еще, кроме неба. Но легче от этого не стало. Вокруг были только деревья, ничего кроме деревьев.

Она снова услышала мяуканье, подползла поближе к окну и увидела маленькие пушистые тельца. Под окном была небольшая яма, сверху затянутая сеткой. И там были котята — по крайней мере, она решила, что это котята, потому что ей удалось разглядеть только маленький кусочек шерсти. То есть она все-таки была не одна — от этого стало немного легче.

Она осторожно слезла с полки. Еще раз голодным взглядом посмотрела на бутерброд и вдруг снова услышала скрип. Она остановилась и прислушалась. Неужели звук раздается из соседней комнаты? Она встала на колени в углу. Сквозь стену она услышала, как что-то бьется и крутится, к этому звуку примешивался стон. По бедрам снова побежала жидкость. Она задрожала и бросилась к другой стене. Здесь была еще одна девочка, и в данный момент она металась, пытаясь выбраться из веревок, которыми была связана.

Воскресенье, 1 сентября Глава 16

Эмилия Санде чувствовала себя ссохшейся. Как и земля вокруг. Листья на деревьях сморщились, редкие травинки ломались при малейшем прикосновении. Фермеры жаловались на ущерб. Некоторые привозили воду в больших автоцистернах для удобрений, остальные удовлетворялись составлением требований о компенсации, словно деньгами можно было подкупить природу.

Эмилия сидела и смотрела на то, что лежало на дне лесного озера. То, что произошло, изменило ее как человека. Но не только это. То, что случилось через год, также наложило свой отпечаток.

Она была одета в легкое летнее платье, едва ощущавшееся на теле. И она представляла себе, как парит над землей, голая, сливающаяся с природой.

Она шла босиком случайными тропинками и вдруг поняла, что окружена болотом. В густом неподвижном воздухе чувствовался резкий запах. Она подняла ногу и увидела, что та по колено испачкана в грязи. В этот момент она почувствовала укол в шею. Она хлопнула себя ладонью, но поняла, что было слишком поздно, уже начало чесаться. Если раньше платье игриво касалось обнаженной кожи, то теперь оно слиплось от соленого пота, от подмышек разило кислым.

Она собралась было вернуться, но оступилась и упала на спину. Последним, что она почувствовала, прежде чем потерять сознание, была резкая боль в затылке. Ей снилось, как что-то пронзает кожу, будто бы какое-то чужое существо проникло в нее и начало циркулировать по сосудам. Не веря самой себе, она наблюдала за тем, как оно пульсировало в такт с сердцем, перемещаясь из одной части тела в другую.

Когда она пришла в себя, то не чувствовала одну ногу. Ноющая боль распространилась по бедрам и спине. Она лежала в тени, то есть прошло несколько часов.

Постепенно Эмилия заметила едва слышимое жужжание, а потом почувствовала нарастающий зуд. Чесалось под платьем, но почесать она не могла — руки не слушались. Трава потонула в облаке насекомых. С того места, где она лежала, казалось, что они падают прямо с неба. Она с отвращением наблюдала за тем, как нарастал рой. Эти гады ползали повсюду, забирались в нос и глаза, она пыталась стряхнуть их, моргая, но они цеплялись за веки. Она открыла рот и закричала, но каждый раз, вдыхая, она заглатывала насекомых. Ее стошнило, и она увидела кишащих в зеленой рвотной массе гадов. Она задышала чаще и снова потеряла сознание.

Эмилия очнулась оттого, что замерзла. Она почувствовала, как дрожат руки и ноги, и поняла, что чувствительность вернулась. Открыла один глаз, осторожно, ожидая нападения насекомых. Стемнело. Был вечер или даже ночь, ведь в это время года полная темнота не наступала.

Насекомых не было. Она попыталась подвигаться. Тело реагировало, хоть и с трудом, сопротивляясь. Она осторожно повернула голову и открыла второй глаз. Вокруг были следы борьбы. Она боролась до последнего.

Глава 17

Рино повернулся в постели и достал мобильный телефон. 2:15. Он знал, что уснуть все равно не получится, так что вполне можно было вставать.

Рино поплелся в гостиную в одних трусах и налил стакан кока-колы. Вчера вечером он вполне убедительно доказывал Иоакиму, что напиток наполовину состоит из сахара и наполовину из сомнительных добавок.

Прошло ровно двенадцать часов с момента исчезновения Иды Халворсен. По словам Гюру, критическая граница проходила на рубеже шести часов, согласно статистике, после первых суток оставалась лишь пятипроцентная вероятность найти похищенного ребенка живым. Жива ли Ида? Или ее где-то бросили, убитую и изнасилованную? А если она жива, в сознании ли она в этот самый момент? Или лежит где-то перепуганная до смерти?

Он вдруг подумал, что огромным упущением было вести расследование вполсилы.

Рино поставил стакан на стол. Можно было просто глотнуть сахарного сиропа. Все три девочки светловолосые. Гюру считала это совпадением, но он все больше убеж­дался в обратном. Иду выбрали не случайно. Существовала какая-то причина. Но было ли ее исчезновение связано со случаями из восьмидесятых? Двадцать семь лет паузы для заложенных в человеке страстей — слишком долго, с этим он согласен, но что, если Ярле Утне что-то мешало? Например, длительная болезнь? Все равно не сходится, если учитывать временной аспект, так что Рино скорее склонялся к версии о смене личности и новой жизни в облике раскаявшегося грешника. Грешника-рецидивиста.

Рино стоял посреди гостиной, пытаясь выстроить взаимосвязи, от которых, как он сам прекрасно знал, завтра же откажется, и вдруг заметил какое-то движение в одном из соседних домов. Ну, конечно, это она, увядающая деревенская красотка, посылавшая ему взгляды, которые трудно было неверно истолковать. Он поспешил спрятаться за занавеской, надеясь, что она его не заметила. В противном случае уже через пару минут она будет стоять у его двери.

Забравшись в кровать, он констатировал, что на часах уже без четверти три. И что соседка все-таки сдержала свою страсть.

Всего через четыре часа он уже завтракал. Согласно определению о совместной опеке над ребенком, Иоаким должен был оставаться у него один раз в будни и каждые вторые выходные, но на самом деле сын приходил и уходил по своему собственному желанию, да и нельзя сказать, что в данный момент он так уж радовался взаимному пребыванию с отцом. К удивлению Рино, Иоаким согласился с ним позавтракать, несмотря на ранний час. Скорее всего, он просто еще не ложился.

— Ты выяснил, кто поджарил Видара? — спросил Иоаким, ковыряя омлет.

Рино попытался сохранить серьезное выражение лица.

— Отчим признался?

— Еще нет, — сказал Рино, прижимая палец к губам.

— Это правда? Ну, то, что ты сказал? Что его могут посадить на полгода?

— Да, если только он не родит историю о том, что все это произошло случайно, а судья будет достаточно наивен, чтобы ему поверить.

— Видар выглядит плоховато.

— Плоховато?

Иоаким пожал плечами:

— Боится, наверное.

— Имеет полное право. Насколько я понимаю, мать до сих пор не выгнала из дома этот кусок дерьма.

Иоаким катал по тарелке кусочки омлета.

— Может быть, Видара и требовалось проучить.

— Иоаким! — Рино отложил вилку. — Тебе, знаешь ли, тоже не помешает получить пару уроков хорошего поведения. Но я же тебе волосы не сжигаю.

Иоаким расплылся в улыбке.

— Кстати, насчет удаления волос. И кто она?

— А?

— Я с пяти лет не видел тебя настолько гладко выбритым.

— На дворе лето, почти тридцать градусов. Ты не в курсе?

— Да уже пару месяцев.

Рино провел ладонью по свежевыбритому подбородку. Да, давненько он не приводил себя в порядок.

— Что ты хотел сказать, предполагая, что Видара требовалось проучить?

— Он хулиган.

— А именно?

Иоаким пожал плечами:

— Просто хулиган.

В четверть восьмого Рино открыл дверь полицейского участка. Исчезновение Иды Халворсен пробудило самоотверженность во всех сотрудниках, так что многие были уже на местах. Дверь в кабинет Гюру была распахнута, он заглянул внутрь. Напарница задумчиво смотрела на экран компьютера опухшими от бессонницы глазами и автоматически чертила на бумаге маленькие прямоугольники. Рино уже не раз замечал, как она это делала.

— На Эйнара Халворсена в свое время подавали заявление в полицию. — Гюру мельком взглянула на Рино и протянула ему распечатку. — Точнее, в тысяча девятьсот девяносто третьем году. Угрожающее поведение.

Рино пробежал глазами заявление. К женщине неожиданно наведался безупречно одетый молодой человек, который довольно навязчиво пытался обратить ее в свою веру. Больше получаса она старалась выдворить его из своего дома, а он угрожал ей Чистилищем и вечной погибелью.

— Это произошло, когда они жили в Мюре, в Вестеролене. Сейчас они живут здесь, год назад жили в Рогнане, а до этого в Стокмаркнесе. Они кочуют, как саамы.

— Они все еще связаны с общиной?

Гюру скрестила пальцы на затылке.

— Я уже поговорила с Ребеккой Халворсен. Она сказала, их семья вышла из общины много лет назад. Но мне не нравится связь между прошлой жизнью в секте и слепой верой в возвращение дочери. После утреннего совещания я хочу поглубже покопаться в жизни Эйнара Халворсена.

— Ты правда веришь в то, что он тут замешан?

— Не особо, но это все, что у нас есть на данный момент.

— Педофил…

Гюру покачала головой, но не так уверенно, как раньше.

— Та девочка, за изнасилование которой его осудили…

Гюру достала выписку из дела.

— Я пришла в половине шестого. Не могла уснуть.

Она протянула ему документ, где в правом нижнем углу была фотография девочки. Милое личико, большие ясно-голубые глаза, но самое главное — волосы, как у ангела, золотисто-светлые, длиной по плечи.

В комнате для совещаний стоял влажный туман, и десятки дышащих ртов не могли с ним справиться. Ленсман Дагфинн Сельмерсен сложил руки за спиной и покачивался, перекатываясь с пятки на носок.

— Прошло семнадцать часов с того момента, как Ида Халворсен пропала, это значит, что критическая точка давно пройдена. — он посмотрел на Гюру, которая точно поделилась с ним своими знаниями. — Болезнь девочки, из-за которой она, говоря по-простому, не переносит ничего, кроме того, что приготовлено матерью, добавляет значения временному аспекту.

На несколько секунд в комнате воцарилась мертвая тишина.

— Гюру и Рино очень подробно расспросили мать, кроме этого вчера две наши группы до позднего вечера проводили опрос соседей. Мы знаем, что подобные мероприятия часто пробуждают человеческую фантазию, но, несмотря на это, у нас нет никаких новых показаний, которые можно было бы назвать интересными. За исключением одного.

Рино заметил, как встрепенулись все сидевшие за столом.

— Томас? — ленсман кивнул сотруднику, стоявшему рядом с Рино. Несмотря на то, что Томас и Рино были ровесниками, они сильно отличались друг от друга. По крайней мере, в отношениях с женщинами. Тут Томас напоминал покорного щенка, постоянно лебезящего перед дамами.

— Сообщение поступило поздно вечером. — Томас кашлянул. — Женщина из Тверланде. Она ехала домой из больницы и возле съезда к Будёшёен заметила мужчину. Она обратила на него внимание, потому что у него за спиной висел набитый до отказа рюкзак. Женщина не придала этому особого значения, но когда стало известно о нашем деле, она подумала, что этот мужчина выглядел как-то странно.

— Она смогла его описать? — нетерпеливо спросила Гюру.

— Она сказала, что он двигался медленно. По ее словам, как будто шел по болоту.

— То есть, другими словами, это был немолодой человек, — добавил другой сотрудник.

Томас всплеснул руками:

— Я тоже так подумал.

— Очевидно, где-то неподалеку у него был автомобиль. — Гюру раскраснелась. — Для нас это означает следующее: если Ида действительно была в рюкзаке, ее похищение было неслучайным. А тот, кто запланировал свои действия заранее, паникует редко. Это добавляет мне веры в то, что Ида жива. Если только она не съела что-то, что не переносит.

Глава 18

На часах было без одной минуты восемь. Последний рекламный ролик про жевательные кости для чистки зубов у собак и новости на телеканале TV2 начались с фотографии девочки, которая в данный момент находилась у него в подвале. Беззаботная улыбка сияла с экрана телевизора — совсем другое лицо, непохожее на то, что он видел накануне вечером, когда она описалась от страха. Оттого, что он видит ее такой и знает, что в данный момент вся Норвегия яростно ненавидит его, сердце забилось чаще.

После нескольких репортажей о других важных вопросах новости переключились на полицейский участок в Будё. Ленсман выступал на улице и вел себя неуверенно и суетливо, отвечая в основном неопределенными стандартными фразами. Было очевидно, что полиции не удалось ничего накопать. Интервью закончилось обращением к жителям региона с просьбой сообщать обо всем, что, по их мнению, может иметь отношение к делу, особенно полицию интересовал мужчина, направлявшийся пешком в сторону центра Будё во время исчезновения девочки.

Он знал, что остаться полностью незамеченным практически нереально, однако информация о том, что у мужчины за спиной был большой рюкзак, неприятно поразила его. Нет, нельзя, чтобы они нашли его прямо сейчас! Ему нужна еще буквально пара дней!

После интервью на экране появился дом родителей Иды, затем фотография того места, где она гуляла и где попалась ему в руки. Когда ведущие заговорили о неопределенности на фондовой бирже, он встал и выключил телевизор.

Казалось, тело потяжелело килограммов на двадцать, голова кружилась. Всю ночь он проспал с открытыми глазами, но из подвала не доносилось никаких рыданий. Это его беспокоило. Все должно было пойти по плану. Он почесал тыльную сторону ладони — красную, раздраженную. Болезнь приходила и уходила. Но сейчас стало совсем плохо, хуже, чем когда бы то ни было.

Он отыскал мазь и смазал руки. Надев одноразовые перчатки, он начал тихо спускаться по лестнице. Он вложил всего себя в оборудование подвала, но избавиться от запаха было невозможно. Вонь засела в потолке и стенах, пропитала каждую пору деревянных перекрытий.

Сначала он пошел к той, что была здесь дольше. Запах становился хуже даже не ежедневно, с каждым часом воняло все сильнее. Свернувшееся в клубок тело вздрогнуло, как только он открыл дверь, но девочка по-прежнему отказывалась смотреть ему в глаза. Он забрал полупустую коробочку йогурта, оставшуюся с предыдущего кормления. Она сидела неподвижно. Никаких больше молитв и стенаний, она поняла, что ждать от него милосердия не приходится.

— Есть хочешь?

Никакой реакции. Ложка по-прежнему торчала из коробочки, и он помешал ей йогурт. Не соблазнило. Ее подбородок по-прежнему был прижат к груди. Волосы, спадавшие на голые колени, напоминали засохший пшеничный сноп, от нее пахло болотом.

Запах возбуждения. Подрагивающие детские ножки. Красное платье. Неодолимое вожделение. Черное удо­влетворение.

Ложка выскользнула из банки, и капельки йогурта разлетелись по дощатому полу. Он поставил коробочку на пол и вышел из комнаты. Она все равно была не голодна.

Он осторожно открыл дверь в соседнюю комнату и подпрыгнул от неожиданности, увидев, что девочка сидит на диване. Худенькие детские пальчики сжимали платье в кулак, а потом отпускали. Ритуал повторился несколько раз. На столе перед ней стояли еда и питье.

— Нужно есть.

Она едва заметно покачала головой. Казалось, за ночь она вся сжалась, ему было больно видеть ее такой — испуганной, отстраненной. Он представлял все совсем не так. Книги и фильмы ее не заинтересовали, и он не замечал никаких признаков того, что она снова хочет попасть к зверушкам с карусели.

Он сел рядом с ней на диван. Она задышала быстро и неравномерно. Она была такой маленькой, такой уязвимой. Он обнял ее за плечи и заметил, как она напряглась. Даже через резиновую перчатку он чувствовал холодок ее кожи. Она нуждалась в его тепле.

— Не бойся, — прошептал он, но голос прозвучал совсем не так мягко, как он рассчитывал. Она попыталась отстраниться, но он удержал ее. Она должна была понять: все, что с ней произошло, было к добру.

— Я буду с тобой добр.

Она сжалась.

— Я знаю, что тебе нельзя есть все подряд, но немножко поесть нужно.

Она закрыла лицо руками.

— Мы найдем то, что тебе понравится, но, пожалуйста, скажи, если тебе это нельзя.

Он прижал девочку к себе сильнее.

— Когда я вернусь, я хочу увидеть, что ты немного поела.

Никакой реакции.

— Чуть-чуть.

Она не выпускала платья из сжатых кулачков.

— Что ты любишь больше всего?

Слышны были лишь приглушенные звуки из соседней комнаты.

— Я принесу тебе… если захочешь.

Каждая клеточка его тела ждала ответа.

— Ну вот и договорились. Поешь хотя бы чуть-чуть.

Он встал, но не ушел.

— В туалет хочешь?

Она покачала головой.

— Захочешь — постучи в дверь.

Какое-то время он рассматривал ее, а потом достал с полки какой-то фильм. Она не поднимала на него глаз.

— Хочешь посмотреть кино, Ида?

Он заметил, что она отреагировала. Что-то пошло не так. Лишь закрыв за собой дверь, он понял, что случилось. Он назвал ее по имени. Первый прокол.

Он постарался поскорее забыть о своей оговорке и принялся искать в шкафу что-то, что могло бы ее соблазнить. Не успел он решить, что все дети на свете любят макароны, как раздался стук в дверь. То есть она все-таки захотела в туалет. Он спустился в подвал, но, не дойдя до ее двери, снова услышал стук, раздававшийся с верхнего этажа. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать. Кто-то стучал во входную дверь.

Глава 19

Рино ехал вдоль поросших зеленью горных отвесов, совсем голых там, где гора становилась круче. По другую сторону фьорда горная гряда была длиннее и более округлой и напоминала окаменевшие морские волны. Он подъезжал к Рогнану — местечку, покинутому богом еще в восьмидесятые. Никакого обновления, никакого оптимизма — только упадок и запустение. И именно на упадок первым делом обратил внимание Рино, остановившись возле дома, где вырос человек, упомянутый в полицейской базе данных как «пропавший без вести».

Женщина, которая помогла ему найти этот дом, сказала, что там до сих пор живет мать мужчины, но она не выходила из дома уже несколько лет. И таким образом уберегла себя от всяческого зла.

Не успел Рино подняться по ступенькам крыльца, как весь покрылся липким потом. Знаменитому теплому климату Салтдала сопутствовала невыносимая засуха, установившаяся в регионе.

Вывески с именем хозяина не было. Звонка у двери тоже. Рино взялся за ручку двери, но остановился. Ярле Утне — догадка его интуиции, сохранявшейся несмотря на скепсис Гюру. Утне посадили в тюрьму, когда ему было двадцать три, а в розыск его объявили в возрасте два­дцати пяти лет. У него никогда не было никакого другого адреса, кроме этого. Это свидетельствовало о прочной связи с матерью.

Рино открыл дверь, и в нос ему ударил затхлый запах пыли. Давно требующий ремонта коридор, обшитый светлой вагонкой, криво висящая на стене одинокая вышивка с изображением танцовщицы из южных стран. Приглушенные голоса, раздававшиеся из комнаты, свидетельствовали о том, что женщина была не одна. Рино снял обувь, поставил ее возле обшитых мехом тапочек и постучал в кухонную дверь. Голос, пригласивший его войти, никак не мог принадлежать пожилой женщине. Открыв дверь, Рино увидел, что у матери Ярле Утне в гостях была женщина примерно лет сорока.

— Гюнлауг Утне? — спросил он, не отводя взгляда от сидевшей за столом женщины. На ней был халат, словно предназначенный для полярных экспедиций. Если бы Рино не знал, что матери Ярле Утне слегка за семьдесят, он мог бы предположить, что она, по меньшей мере, в два раза старше.

Женщина перестала жевать и принялась внимательно разглядывать Рино.

— Меня зовут Рино Карлсен…

— Полиция? — Голос был грубым и хриплым.

Рино кивнул.

— Можно задать вам несколько вопросов?

— О чем? — ответила женщина, явно не испытывая желания общаться.

Рино взглянул на вторую женщину, которой, похоже, было неловко от поведения старухи.

— О вашем сыне… пропавшем много лет назад.

— Пошел вон, гаденыш! — Старуха ударила рукой по столу. Чайная ложка, лежавшая в яичной скорлупке, подпрыгнула.

— Гюнлауг… — Мягкое вмешательство второй женщины не помогло, и мать Утне выдала следующую порцию ругательств. Переведя дыхание, она добавила, поясняя:

— Вы все гаденыши. И ты тоже.

— Мне просто нужно задать вам пару вопросов.

Гюнлауг Утне сидела с отсутствующим выражением лица, а голова и верхняя часть туловища медленно покачивались.

— Нужно поговорить с полицейским, понимаешь? —

Вторая женщина постаралась вразумить старуху.

— Это они лишили жизни моего Ярле, эти свиньи… Пошел вон! Слышишь ты? — Она раскрошила пальцами яичную скорлупу. — Заточить в тюрьму невинного мальчика, это вы можете… Ярле заботился о своей матери так, как это должен делать сын. А вы копались в его вещах и выдвинули свои извращенные обвинения… А яйцо, кстати, сухое и переваренное! — Она бросила скорлупу на стол и добавила голосом, в котором слышались подавленные рыдания: — Я постоянно твержу об этом. Семь минут. И что, ты думаешь, у них получается? Если яйцо варят до захода солнца, прежде чем подать к столу, вот так вот и будет. На вкус полное дерьмо, дерьмо, дерьмо!

— Я просто хотел узнать, когда вы его видели в последний раз. — Рино понимал, что поведение старухи вряд ли объяснялось только тоской по сыну и скверным характером. Очевидно, реальность и иллюзии в ее голове сплетались в причудливый клубок.

Какое-то время она сидела, наклонив голову, а потом медленно повернулась к Рино:

— Думаешь, ты очень важный человек? Но знаешь, кто ты на самом деле? — Старуха предостерегающе подняла палец вверх. — Гаденыш!

— Гюнлауг! — Вторая женщина, как бы извиняясь, посмотрела на Рино.

— Я понимаю, что вы не любите полицию, но мне нужна ваша помощь.

Гюнлауг продолжала перебирать яичную скорлупу, бормоча себе под нос все, что она думает о блюстителях закона.

— Можно вас на пару слов? — вторая женщина кивком указала Рино на дверь. — Я ее помощница, — пояснила она, выходя в коридор. — Простите за такое поведение. Она уже довольно давно не в себе.

— Я думал, она понемногу успокоится.

— После того, как выпустит из себя весь яд и желчь, боюсь, она ускользнет в свой мир.

— Я постараюсь быть максимально деликатным, но похищена девочка, и у нас мало времени.

Женщина зажала ладонью рот.

— О господи, так речь о той бедной девочке. Но Ярле… Ярле ведь умер.

— Вы его знали?

Женщина покачала головой.

— Гюнлауг постоянно о нем говорит — что его посадили в тюрьму за то, чего он не совершал, и что вы… ну, полиция… лишили его жизни.

— Она думает, ее сын умер?

— А разве нет?

Рино глубоко вздохнул.

— Скорее всего.

Женщина снова покачала головой.

— Гюнлауг будет настаивать на своем. Что Ярле умер и что в этом виновата полиция.

Это изначально был выстрел вслепую. А теперь даже и не выстрел. Единственное, чем в состоянии поделиться мать Утне, — это многолетняя ненависть к людям в полицейской форме.

— Она жила надеждой на его возвращение.

— Как это?

— Его комната. Это святыня. Она никого туда не пускает. Конечно, я заходила, чтобы вытереть пыль, но она об этом не знает.

— Покажете мне комнату?

Женщина бросила взгляд на кухонную дверь.

— Только тихо.

Она сняла сандалии и на цыпочках поднялась по лестнице на второй этаж. Она явно побаивалась старуху. Рино последовал за ней в темный коридор и остановился возле одной из дверей, женщина беззвучно открыла ее.

— Я скажу, что вы уехали, — прошептала она и добавила: — Но поторопитесь.

— Пять минут.

— Не больше.

Она включила свет в комнате и поспешила вниз.

Комната напомнила ему студенческое общежитие. Кровать, письменный стол и пара книжных полок. Никаких картинок на стенах, но более яркие в некоторых местах обои намекали на то, что раньше там висели плакаты. Рино знал о Ярле Утне только то, что прочитал в документах по делу, но тот, кто живет с матерью до двадцати пяти лет и удовлетворяет страсть, насилуя маленьких девочек, — определенно ущербный безумец.

Какие у них были отношения? У матери с сыном. Как она отреагировала на приговор? Ярле Утне отрицал свою причастность как к похищениям, так и к нападению, за которое был осужден. Как это переживает мать? Чувствует ли она свою вину, пытаясь понять, что именно упустила в воспитании ребенка? Что-то говорило ему о том, что мать поступает так же, как сын, — все отрицает, сохраняя в своих глазах образ невинной жертвы системы.

Рино посмотрел на названия на корешках книг. Явный перекос в сторону ковбойской литературы в мягких обложках. Он присел за письменный стол и выдвинул один из ящиков. Копии старых налоговых деклараций, стопка газетных вырезок, свидетельствующих об интересе к машинам и двигателям, а также несколько сложенных плакатов. В глубине ящика лежала коробка, доверху набитая карточками размером с лотерейный билет. Некоторые были пустыми, некоторые изрисованы каракулями, на некоторых были написаны имена и номера телефонов. Видимо, в этой коробке Ярле Утне хранил свой каталог клиентов. О ней ничего не было в протоколе, вероятно, следователям эти бумаги не показались важными. Рино еще раз взглянул на книжную полку и достал случайную книгу. Пара закладок, и ничего больше. Он оглянулся, потом забрал с собой коробку и открыл дверь.

В этот момент его пронзила мысль. Рино присел на край кровати и отодвинул покрывало. Простыня была аккуратно заправлена, белье ничем не пахло. Крадясь на цыпочках мимо кухни, Рино заметил, что настроение старухи ничуть не улучшилось. На крыльце его обдало душным жаром, Рино подумал о том, как же ему хочется вернуться в привычное лето Северной Норвегии с его прохладой и ветрами.

Примерно в половине одиннадцатого Гюру остановила машину возле дома семьи Халворсен. И в этот раз входная дверь была распахнута настежь. Видимо, Ребекка Халворсен оставила ее открытой на всю ночь, опасаясь, что запертая дверь не позволит ее дочери вернуться.

Как только Гюру поднялась на крыльцо, у двери по­явился он — мужчина, при мысли о котором она уже сутки ощущала приступы тревоги. Она даже не пыталась его себе представить, но сейчас приходилось признать, что любые ее ожидания были бы обмануты. Эйнар Халворсен ростом был не выше ее самой, другими словами, не выше среднестатистической норвежки. Лицо осунувшееся, худое. Он начал лысеть, отчего впалые глаза стали еще более выразительными. Голову он держал чуть наклоненной, словно ему продуло шею. Протянутая для рукопожатия рука оказалась меньше руки Гюру.

— Гюру Хаммер, — констатировал он еще до того, как она представилась. Его рука была потной и расслабленной. — Я Эйнар Халворсен, отец Иды.

Голос был слабым и тихим, говорил он медленно. Ничто в движениях его тела не выдавало той паники, в которой она сама была бы в подобной ситуации. Он пропустил ее в дом перед собой, и от этого Гюру почему-то почувствовала себя уязвленной. Она остановилась у двери, ведущей на кухню, и выжидательно посмотрела на Эйнара.

— Давайте сядем в гостиной, — сказал он. Голову он держал все так же, чуть наклонив набок. Ребекка Халворсен сидела на диване, на самом краешке на подушке. Она поприветствовала Гюру осторожной улыбкой и приподняла чайник, предлагая угоститься. Гюру согласилась исключительно из вежливости и села рядом с женщиной.

Они не задавали вопросов ни о следах, ни о находках, вели себя абсолютно спокойно. Гюру это показалось немного странным.

— Боюсь, мы ищем вслепую.

Эйнар Халворсен с тревогой посмотрел на нее, садясь в кресло.

— Мы связались со всеми аэропортами, вокзалами и паромами. Но, скорее всего, прошло около двух часов с момента исчезновения Иды до того, как мы взяли под контроль все транспортные пути. Мы опасаемся, что похититель уехал на автомобиле. Отсюда можно добраться довольно далеко, прежде чем возникнет необходимость воспользоваться паромом.

Зазвенели чашки и поднос. У Ребекки Халворсен задрожали руки.

— На данный момент мы не располагаем никакими существенными зацепками. — Гюру отпила чай. Он и в этот раз был абсолютно безвкусным. — Но мы исходим из того, что Ида не была случайной жертвой.

Раздалось приглушенное всхлипывание с другого конца дивана.

— Как нам рассказали, Ида обычно играла… играет недалеко от дома. — Гюру мысленно отругала себя за оговорку. Меньше всего родителям нужно, чтобы полиция говорила об их дочери как о погибшей.

— Да, это так, — судорожно подтвердила Ребекка Халворсен.

— То есть маловероятно, что она поднялась к шоссе?

— Она бы никогда этого не сделала. Она всегда играет здесь, так, чтобы я видела ее из окна. — Ребекка Халворсен взглянула на супруга. Она на мгновение выпустила дочь из-под надзора, и ее мучили угрызения совести.

— Это означает, что тот, кто ее забрал, подвергал себя опасности быть замеченным. Тот, кто выбрал случайную жертву, действовал бы иначе. Так мы считаем.

Эйнар Халворсен наклонился вперед, оставаясь в кресле, из-за чего его узкие плечи стали казаться еще уже, а рубашка повисла, словно на вешалке.

— Не хочу мешать вам работать. Но я думаю, вы ошибаетесь.

Он говорил все с той же нейтральной интонацией.

— Мы прожили здесь не больше полугода и ни с кем особо не подружились. Мы не знаем никого, кто желал бы Иде зла.

Гюру рассматривала сидящего перед ней человека. Физически не представляя собой ничего особенного, он заполнял собой всю комнату.

— По телефону вы сказали мне, что верите, что Ида вернется…

Эйнар Халворсен широко улыбнулся. В его улыбке не было ни триумфа, ни злобы, лишь признание того, что он уверен в своем предсказании.

— …через три дня…

Сидящий перед Гюру мужчина вздохнул, но не разочарованно и не надменно.

— Я наделен даром! — сказал он.

Гюру снова удивилась тому, что у родителей впереди была будто бы целая вечность. Они словно жили в замедленной видеосъемке, даже говорили так. Ей же казалось, что с каждой уходящей минутой все они приближаются к смертельному исходу.

— Я вижу, — продолжил Эйнар Халворсен. — И я читаю людей. Ида вернется домой, теперь уже через два дня.

— Почему вы так уверены? — Гюру услышала в своем голосе нотки зарождающегося раздражения.

— Гюру Хаммер, — сказал Эйнар, складывая руки на груди, — просто примите, что это так, чтобы мне не пришлось объяснять вам, почему и как это произойдет.

— Боюсь, с точки зрения профессионального расследования мы должны изучить все доступные нам сведения.

— Понимаю. И я хотел бы, чтобы вы знали, что мы высоко ценим те усилия, которые вы тратите, чтобы приблизить день возвращения Иды. Поймите меня правильно, я не хочу, чтобы вы останавливались.

— Не понимаю, о чем вы.

— Я вижу только то, что Ида вернется к нам через три дня отсутствия. Я не знаю ни где ее найдут, ни кто это сделает. Вполне возможно, это будете вы.

Если бы сидящий перед ней человек не излучал уверенность и спокойствие, Гюру решила бы, что он безумен.

— И вы объясняете это тем, что вы… видите?

Отец Иды снова расплылся в улыбке:

— Я не знаю, как лучше объяснить то, что является реальностью… Я вижу.

— А что именно вы видите?

Эйнар Халворсен выпрямился в кресле, его движения были плавными и спокойными.

— Прямо сейчас я вижу женщину, — сказал он, кладя ногу на ногу, — у которой есть большая темная тайна. Большая, потому что она не захотела ни с кем ее разделить, темная, потому что она сама ее такой сделала.

Гюру поспешила достать блокнот.

— Как давно у вас эти способности?

— Видимо, с рождения. Но мне было около двадцати, когда я осознал, что обладаю ими. Большинство из нас переживают моменты так называемого дежавю — когда мы испытываем стойкое ощущение, что происходящее уже случалось раньше. У меня оно бывало чаще обычного, затем я смог кое-что предвидеть, потому что видел все очень четко. В возрасте двадцати двух лет я впервые воспользовался своим даром. Это было за год до знакомства с Ребеккой.

Эйнар Халворсен налил себе чай, по-прежнему действуя очень медленно. Казалось, мысль о том, что его дочь может быть мертва, даже не приходила ему в голову.

— У моего коллеги были ужасные угрызения совести. Несколькими годами ранее он развелся с женой. Та сильно изменилась, потеряв нерожденного ребенка, — девочку, которую очень ждала. — Эйнар опустил в чашку три кусочка сахара, один за другим. — Коллега переживал за нее и попросил меня к ней наведаться.

— Чтобы увидеть?

Эйнар с интересом взглянул на Гюру, а затем продолжил.

— Скорбь и тоска изменили ее, а увлечение популярной психологией и книгами по саморазвитию делу не помогало. Одним теплым весенним днем я к ней зашел. — Он сделал глоток безвкусного чая. — Я и сам точно не знал, как именно буду действовать. Я был молод и, как я уже говорил, только что осознал, что обладаю даром.

Гюру приехала сюда, чтобы получить зацепку. Вместо этого она наблюдала за тем, как лелеет собственное эго сидящий перед ней мужчина, словно она была здесь ради него, а не ради его дочери. Тем не менее она не решилась его прервать. Пусть история, которую он рассказывал, началась задолго до рождения девочки, Гюру чувствовала, как она ее затягивает.

— Я приехал туда во второй половине дня и обнаружил их с сыном, забившихся в угол. Мой коллега, тот самый, у которого под опекой оставался мальчик, не преувеличивал… Мальчик… был жертвой. Я увидел его и сразу же это понял. К сожалению, я выбрал самое простое решение, закрыв глаза на очевидное. Мать посмотрела на меня, и я осознал, что передо мной женщина, которую гложет тоска.

Он бросил взгляд на супругу, которая так отчаянно хотела ребенка. Может быть, он чувствовал что-то подобное и в ней, до того как сдался?

— Тоска в ее душе была похожа на большой черный нарыв, постоянно растущий и зреющий. Я увидел, что того, чего она так страстно желает, ей никогда не получить. Но вместо того, чтобы честно сказать ей об этом, я просто утешил ее словами, что все образуется.

Эйнар Халворсен сжал тонкими пальцами виски.

— Я был молод и не обладал достаточным жизненным опытом. Я не соврал ей, но все же не сказал полной и истинной правды. Не сказал, что она получит желаемое, но лишь ненадолго. И скрыл от нее, что все закончится страшно.

— Она умерла? — Голос Гюру дрожал.

— Насколько мне известно, нет.

По спине Гюру пробежал холодок.

— Вернемся к Иде, — промямлила она и мысленно отругала себя за то, что не может с собой совладать. — Могло ли случиться такое, что из-за ваших способностей вы нажили себе врагов?

Эйнар Халворсен не дрогнул.

— Если бы я встретил эту женщину сегодня, то все равно не рассказал бы ей об утрате. Я не пугаю людей. Я дарю надежду там, где вижу, что она существует. И всегда тщательно обдумываю свои слова.

— И все-таки, если я попрошу вас подумать…

— Дорогая Гюру! Среди моих последователей нет несогласных, и я не сделал ничего, что могло бы побудить кого-то похитить мою дочь.

Эйнар Халворсен казался милым человеком — понимающим, эмпатичным. И тем не менее Гюру чувствовала к нему все возрастающее отторжение.

— Нам нужна хотя бы ниточка, — сказала она.

— Если я ее обнаружу, вы будете первой, кто об этом узнает.

Гюру встала, но почему-то не спешила уйти.

— Да будет так, — вдруг выпалила Ребекка.

Гюру вопросительно взглянула на нее.

— Ида вернется домой в четверг.

Гюру повернулась к улыбающемуся Эйнару Халворсену:

— А вы видите, какая жизнь ждет Иду?

— К счастью, нет. Поймите, я не очень рад тому, что у меня есть дар. Видения приходят ко мне сами, я не пытаюсь их вызвать. — Эйнар Халворсен встал прямо перед Гюру, очень близко, даже, пожалуй, слишком. — Я и в вашу жизнь заглядывать не пытаюсь.

Слова прозвучали медленно и тягуче.

— Но я вижу вашу тревогу. И вижу, что однажды вы обретете покой.

Слова стихли, у Гюру потемнело в глазах.

Эйнар Халворсен положил руку ей на плечо в знак утешения:

— Да будет так!

Глава 20

— Ее муж безумен. — Гюру одним глотком осушила половину бутылки минералки. — Я сказала ему, что расследование зашло в тупик, но им как будто все равно. Они оба абсолютно убеждены в том, что Ида вернется во вторник. По крайней мере, в этом уверен он, и подозреваю, что Ребекка Халворсен не решается усом­ниться.

— Тебе не показалось, что он ее как-то подавляет? — спросил Рино.

— Она слепо ему верит. Но заставляет ли он ее это делать? Не знаю.

— Этот мужчина с рюкзаком. — Рино приподнял брючину, прилипшую к вспотевшей коже. — Очень многое свидетельствует о том, что внутри рюкзака была Ида. Если похищение было спланировано, то рюкзак — довольно неординарный выбор.

— Что-то не так с этим Эйнаром Халворсеном. Ни один нормальный родитель так себя не ведет. Если судить по языку его тела, может показаться, что он достиг нирваны. — Гюру достала документы. — Вот выписка из трудовой книжки. Последние два-три года он не получает зарплату. Живет исключительно на пожертвования.

Рино пробежал глазами список, состоявший из десяти или двадцати мест работы, в большинстве из них он трудился совсем недолго. Правильно — Эйнар Халворсен уволился с последнего места два года назад.

Гюру стукнула бутылкой воды «Имсдал» по столу. Возможно, ее разочарование объяснялось тем, что поведение Эйнара Халворсена абсолютно не соответствовало хоть каким-то ее представлениям.

— Я чувствую, что уловила в нем какую-то зацепку. Какое-то противоречие, которое очень скоро вскроется.

— У нас есть Ярле Утне, — сказал Рино и достал коробочку, которую нашел в комнате педофила.

— Дорогой Рино. — Она перегнулась через стол и сни­сходительно посмотрела на напарника. Видимо, Гюру почувствовала, что ее голос прозвучал уничижительно, поэтому лишь вздохнула и покачала головой, а затем заговорила гораздо мягче: — Прошло несколько десятилетий. Один этот факт сокращает вероятность того, что он здесь замешан, буквально до долей промилле. К тому же все эти годы его никто не видел.

— Совпадает схема поведения: цвет волос жертвы, способ ее исчезновения. — Рино достал одну из карточек. — Это его список заказов. Думаю, он ездил по округе, выполняя самые разные поручения. Вот здесь он записывал, что нужно починить или отремонтировать, — все, начиная от починки крыши до столярных работ.

— Ностальгически настроенная мать?

— Хуже. Она ничего не трогала в его комнате. Либо она все еще надеется увидеть его живым, либо таким образом выражает свой протест.

Гюру вопросительно посмотрела на Рино.

— Она не верит в его виновность.

— Ты высказал идею, что он жив?

— Она в деменции. Или очень к этому близка.

— Но?

— Что «но»?

— Я же вижу, у тебя есть какая-то идея.

— Конечно, меня посетила мысль, что он…

— Иногда бывает дома? И именно поэтому она оставила в комнате все как было?

Рино кивнул.

Гюру встала и подошла к окну.

— Прошли почти сутки с момента исчезновения Иды. А все, за что мы можем ухватиться, — интуиция и ощущения.

— Эйнар Халворсен и Ярле Утне — все, что у нас есть.

Она все так же смотрела на пыльную улицу.

— Я жду зацепку, которая все перевернет. Она должна скоро появиться, просто обязана.

— Есть хочешь? — выпалил он.

— Что? — Гюру обернулась, судя по выражению лица, он только что смертельно ее обидел.

— Ну можно же есть и думать одновременно. — Рино почувствовал себя неловким парнишкой, только что признавшимся в любви главной красавице класса. Он уже пожалел, что задал такой вопрос.

— Ладно.

Выражение лица сменилось на раздражающе нейтральное. Рино так и не удавалось понять, как она к нему относится.

— Почему ты решила специализироваться именно на насилии над детьми? — Рино надкусил второй кусок пиццы. Разговор лился свободно до тех пор, пока речь касалась Иды Халворсен, но стоило ему попытаться приблизиться к самой Гюру, слова терялись.

— Почему ты стал полицейским? — парировала она.

— Форма клевая.

Выражение ее лица совершенно не изменилось. Она даже не удосужилась показать, что шутка ей понравилась, и это в очередной раз подчеркнуло ее высокомерие.

— Приходится делать выбор. И не всегда обдуманный. — Гюру провела рукой по волосам. — Ты в разводе?

— Люди не всегда делают обдуманный выбор.

В этот раз ему удалось добиться ее улыбки.

— А ты? — спросил он.

Она ответила ему взглядом, в котором невозможно было прочитать ответ.

— А как твой сын переживает то, что мама и папа больше не живут вместе?

— Все в порядке, — сказал Рино, хотя не то чтобы был в этом так уж уверен. Иоаким особо не разговаривал на эту тему, а его вызывающее поведение автоматически приписывалось диагнозу СДВГ. Вполне возможно, какие-­то из его протестов были вызваны разводом родителей.

— У него есть братья или сестры?

Рино помотал головой.

— А у тебя? — Он тут же пожалел о своем вопросе. Вопрос прозвучал так, словно между ними пролегло несколько поколений.

— К моему большому удивлению, да. Буквально несколько недель назад я узнала, что у меня есть сводный брат.

— Семейные тайны…

— Типа того.

Подростки за соседним столом начали пихаться под воздействием бушевавших в них гормонов. Один из мальчиков подвинулся и задел стул, на котором сидела Гюру. Она обернулась и довольно резко его осадила.

— Пусть научится себя вести, — пробормотала она, приходя в себя.

— Просто возраст такой, — сказал Рино, пытаясь улыбнуться.

Она мотнула головой и посмотрела наверх. А она довольно высокого мнения о себе, не так ли? В глубине души он понимал, что она не героиня его романа, и все-таки знал, что продолжит за ней увиваться. Что-то в ней пробуждало его инстинкт охотника.

— В какой-то момент все мы становимся дурачками, — прошептал он.

Гюру ответила улыбкой, по которой было ясно, что она еще не до конца перестала злиться.

Из-за соседнего столика снова раздался шум, и Рино вспомнил, что Иоаким сказал за завтраком.

— То дело, о котором я тебе говорил…

— Про парня с сожженными волосами?

— Скорее, без волос.

— И что?

— Ты думаешь, это все-таки не отчим, да?

— Я слышала только десятисекундное резюме от тебя и сказала лишь то, что на твоем месте не была бы так уверена.

— В моем мире мальчишки реагируют спонтанно. Стычки между ними периодически случаются. Но чистый садизм…

— Тебе лучше знать. — Она приподняла ладони, прекращая разговор. — У тебя же есть сын такого возраста.

Он понимал, что она не хотела его задеть. Однако слова прозвучали как дурное пророчество.

Рино сидел в кабинете за закрытой дверью. Обеденный перерыв превратился в довольно напряженное мероприятие, и когда Томас исподтишка показал ему большой палец, увидев их возвращающимися вместе, до триумфальной улыбки ему было очень далеко. Гюру не подавала никаких признаков того, что она им очарована, а он сам все сильнее ощущал, что она не настолько ему нравится, чтобы влюбиться. Однако вместо того, чтобы успокоиться, Рино только еще тщательнее отыскивал трещинку в фасаде. Ту самую, которая позволит увидеть за маской равнодушия зарождающиеся чувства.

У них все еще не было никаких серьезных зацепок, и Рино занялся перелистыванием каталога заказчиков Ярле Утне. Он удивился тому, что в основном это были люди не из ближайшей местности, — напротив, основная масса заказов приходилась на Северную Норвегию. Это могло говорить о двух вещах: во-первых, те, кто был знаком с Ярле Утне, не желали, чтобы он выполнял для них какую-либо работу, а во-вторых, он часто ездил на большие расстояния.

Рино перебрал уже почти половину коробки, как вдруг его догнало запоздалое узнавание. Он быстро вернулся к просмотренным карточкам и достал одну из них. Сердце забилось чаще. Не отрывая взгляда от карточки, Рино поднялся в кабинет Гюру и, на мгновение забыв, что она не Томас, ворвался внутрь без стука.

— Есть! — сказал он, размахивая карточкой.

Гюру казалась скорее удивленной, чем заинтересованной.

— Заказ от 12 апреля 1986 года. Протечка крыши. Ремонт запланирован на конец мая — начало июня. Заказчик: Эмилия Санде.

— Санде…

— В Свольвере. Похищенную осенью 1986 года девочку звали Сара Санде. Ставлю машину и жену на то, что это она.

Гюру забрала из рук Рино карточку и прочитала кривые буквы, складывавшиеся в написанные с орфографическими ошибками слова.

— Сара Санде, — прошептала она.

— Он пришел к ним, увидел, что девочка живет только с матерью, и похитил ее.

— Но почему, черт подери, эти карточки не нашли в тот раз?

— Мать. По всей видимости, она обожала его настолько сильно, что спрятала его картотеку, когда случилась беда.

— Черт!

— Что «черт»?

— Картинка-то складывается.

— И почему же «черт»?

— Я так надеялась, что мы можем о нем забыть. Прошло двадцать семь лет…

— Неважно, мать ли Эмилия Санде этой девочки или нет — он там был. Через час я вылетаю в Свольвер.

— Да, насчет твоей ставки… — Гюру обернулась к компьютеру, и Рино впервые заметил на ее лице улыбку, которую так ждал. — Жены-то у тебя нет, а «Вольво» вряд ли сойдет за машину.

Глава 21

Эмилия Санде посмотрела на заправленную детскую кроватку. В первые недели после исчезновения она сидела на ней, нюхая постельное белье, вдыхая становившийся все слабее запах до тех самых пор, пока не исчез последний след дочери, который можно было почувствовать. Она обвела глазами комнату и поправила медвежонка. Убрать игрушки или — что еще хуже — позволить им покрыться пылью, означало бы все забыть. А она этого никогда не допустит.

Висящее на стене распятие снова притянуло к себе взгляд. Как долго она жила, слепо веря в то, что во всем есть какой-то смысл, глубокое предназначение, которое она просто не в силах постичь и в основе которого лежит величайшая в мире любовь. Она предчувствовала, как на нее накатывает темная плотная волна. Никто не имел права отнимать у нее дочь. Тем более Он. Она встала перед распятием и увидела, как Спаситель раскачивается вперед и назад, словно собирается проснуться от сна длиной в две тысячи лет.

— Это из-за Тебя мне нет покоя в этой жизни.

На лице распятого застыла гримаса боли. Такой же, как рана в ее душе. Если бы она смирилась с произошедшим, то смогла бы жить дальше. Вместо этого она увязла в болоте пустых надежд. Тьма поглотила ее, а в циркулирующей по истерзанному телу крови навсегда осталась эта зараза — яд земляных ос.

Ей показалось, что распятый съежился перед ней. Воплощение страдания, призванное дарить надежду. Просто насмешка, предательство. Ей много раз снилось, что Сара вернулась. В панике она пыталась стряхнуть с себя сон, но ей никогда не удавалось это сделать. Она чувствовала прикосновение шелковистых волос, но даже это физическое ощущение не помогало проснуться. Сны, созданные надеждой. Ложной надеждой. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она наклонилась и укусила распятие так, что заскрипели зубы. Отстраняясь, она заметила, что на связанных ступнях Спасителя остались следы. Она сняла распятие со стены и вынесла из комнаты. Его время прошло.

Солнце уже село, но в воздухе все еще чувствовался влажный жар. Там, где расступались горы, море и небо сливались в единую серо-голубую пелену, но тяжелых дождевых облаков видно так и не было. Направляясь к лесному озеру, она держала в руках распятие. Она шла быстро, чтобы успеть и не передумать. Платье прилипло к телу, совсем скоро она услышала жужжание ос. Иногда звук становился громче, но стоило ей поднять руку и приготовиться к броску, как все стихало.

Протиснувшись сквозь плотный кустарник, она увидела озеро — черное, словно нефть, высыхающее. Она дошла до края мыса, словно поднимающегося из самой глубины. В зеркальной поверхности отражались небо и горы, в самых глубоких местах изображение размывалось. Силуэт на дне теперь виднелся отчетливо. Нужен был дождь, ей срочно нужен был дождь. Она выставила перед собой распятие.

— Ты хочешь, чтобы я умоляла Тебя, да? Заклинала? Этого не будет, понятно?

Она сжала руки, прицелилась и изо всех сил швырнула распятие в самое глубокое место. Оно ударилось о воду с легким шлепком. Всего через полминуты вода снова стала зеркальной.

— Ты ошибся, проповедник. Ужасно ошибся.

Она ушла от озера, не обернувшись. Продираясь через кусты, оцарапалась о сухие ветки. Слизывая капельку крови с запястья, она снова услышала жужжание. Их стало больше, намного больше, и они окружали ее.

Глава 22

Стук в дверь не прекращался. Сквозь занавеску он разглядел, что на крыльце стояла женщина. Он осторожно приоткрыл дверь.

— Каролине? — Лицо женщины, вопросительно смотревшей на него, было наполовину прикрыто плотным полотенцем.

— Она уехала на несколько дней.

— Надолго?

— На выходные.

— Надо было предупредить.

— Извините. Я не думал, что вы бываете здесь по воскресеньям.

— Обычно не бываем. Но если ты натыкаешься на запертую дверь в пятницу и в субботу и при этом ответственно относишься к выполнению служебных обязанностей, приходится работать по воскресеньям. — Женщина вздохнула. — Да, да, мне нужно войти. — Она потянула за ручку двери, но он не пускал ее. — Я не могу поставить галочку о том, что работа выполнена, если не вошла в дом.

Не успев хорошенько подумать, что делает, он впустил ее.

— Мне нужно убедиться в том, что все будет в порядке, когда она вернется. — Она улыбнулась профессиональной улыбкой и прошла мимо. Он последовал за ней на кухню, где она принялась, напевая, убирать обрезки фруктов, которые он приготовил.

— Я так понимаю, она уехала в половине двенадцатого.

— Ну…

Она работала очень быстро, открывала и закрывала ящики и шкафчики, словно подчеркивая, что думает о беспорядке, который застала.

В этот момент раздался звук из подвала. Женщина продолжала сосредоточенно убираться. Он незаметно прикрыл кухонную дверь.

— Не нужно задраивать люки. Я не собираюсь здесь поселиться.

— Да я сам заскочил ненадолго.

Она намочила тряпку и принялась вытирать кухонную скамью. Раздавшийся с нижнего этажа стук заставил ее остановиться, она замедлилась.

— И куда же она направилась, ей ведь так трудно ходить?

— К сестре.

— К сестре? А я и не знала, что у нее есть сестра.

— В Рейне.

— Каролине болтает без умолку, когда я захожу, но вот сестру ей удалось от меня скрыть, подумать только.

Может быть, потому что сестра умерла почти десять лет назад. Пришлось прибегнуть к небольшой лжи во спасение. И снова стук из подвала, на лбу у него выступил пот.

— У нее что, мыши завелись?

— Кошка. Окошко в подвале было открыто. Я как раз пытался ее выгнать, когда вы постучали в дверь.

Она пожала плечами.

— А тебе необязательно стоять тут и следить за мной. Я и сама найду выход.

Он был загнан в угол собственной глупостью. И от взгляда соцработницы легче не стало. Она прекрасно понимала, что здесь что-то не так. Он быстро спустился в подвал, звуки раздавались со стороны новенькой. Он открыл дверь и увидел, что она стоит посреди комнаты. Видимо, она пинала ногой диван так, что он ударялся о стену.

— Что ты делаешь?

Она опустила голову.

— Нужно сидеть тихо. — Он шептал, но голос прозвучал грубее, чем ему хотелось.

Она села.

— Очень тихо. Понимаешь?

Она осторожно кивнула.

Она наверняка услышала голос наверху и стучала, чтобы привлечь внимание. Он присел на корточки.

— Все будет хорошо. Но нужно сидеть тихо.

Никакой реакции.

— Очень тихо, — повторил он, вставая. Казалось, что она даже не дышит. Он вышел в коридор и сразу же на­ткнулся на нее — помощницу из ада.

— О господи…

— Нашел кошку?

По ней было видно, что она ни капельки ему не поверила.

— Да, я ее выгнал, — сказал он.

— Как здесь стало красиво. — Она осмотрела все вокруг.

— Да, пора было навести порядок.

Он подтолкнул ее вперед, вверх по ступенькам. Почти поднявшись, она обернулась.

— А когда вернется Каролине?

— В четверг, — промямлил он. Все кончится еще во вторник.

— Я зайду к ней.

— Да, пожалуйста.

Она открыла дверь, но не ушла.

— Список…

Ему показалось, что он снова слышит шум из подвала.

— Она всегда оставляет нам список.

— А в этот раз не оставила.

Он пожал плечами и постарался улыбнуться.

— Я, пожалуй, взгляну еще разок.

И не успел он помешать, как она снова вошла в дом.

Напевая что-то себе под нос, она осмотрела стол и скамейки.

— Нет нигде, — повторил он.

— Ну, по крайней мере, я поискала. — Во взгляде, которым она одарила его, когда наконец вышла из дома, явно читалось, что вернулась она не из-за списка. Она прислушивалась к звукам из подвала.

Глава 23

Иде хотелось пить, страшно хотелось пить. Она открыла пакетик сока и лизнула сладкую фруктовую смесь — видимо, из-за этого ее затошнило. Она стояла у двери, подняв руку. Она хотела попросить воды, но не решалась. Он впервые заговорил с ней грубо, и от этого ей стало так же страшно, как тогда, когда она лежала в чемодане. Она не кричала и не стучала в стену, она просто уронила на пол несколько книг и специально стукнула стулом в стену. Но его злой взгляд сказал ей, что он все понял. Голоса наверху стихли, она поняла, что посетитель ушел. Он сказал ей сидеть тихо, очень тихо. Значит ли это, что она не может постучать, чтобы попросить воды?

Она стояла, прислонившись головой к двери, и вдруг снова услышала звуки из соседней комнаты. Она села на корточки и прижалась ухом к стене. Раздался приглушенный скрип. Видимо, девочка лежала на полу. Она постучала пальцем по доске. Никакой реакции. Она попробовала снова, но девочка не отвечала. В этот момент послышались шаги на лестнице, и она поспешила сесть на диван. Совсем скоро он оказался рядом с ней.

— Все хорошо?

Она кивнула, а потом вспомнила про жажду.

— Воды! — прошептала она.

— Тебе нужно поесть. Помнишь, мы договорились.

Они совсем не договорились.

— Конечно, я принесу тебе воды, но, может быть, попробуем еще раз покататься на карусели? Я думаю, что вчера ты слишком устала, бедняжка.

Она не хотела туда идти. От одной мысли о глазах клоуна ее охватил ужас.

— Пойдем.

Он протянул ей руку, но она осталась сидеть.

— Я тебя отведу и принесу тебе воды, ладно?

Она не решилась сопротивляться.

— Наверное, вчера для тебя было слишком много впечатлений.

Он открыл дверь и включил свет.

Здесь было холоднее, чем в ее комнате.

— На какой хочешь покататься?

Она не хотела кататься ни на чем, но не успела она что-либо понять, как он подхватил ее и посадил на льва.

— Жалко, что они не вращаются, да?

Она помотала головой.

— Ты можешь покачаться на них. Вот так.

Он подвигал ее вперед и назад, отчего лев немного закачался.

— Не каждый день тебе удается посидеть на льве, а?

Он отпустил ее и вышел из комнаты.

Она осталась сидеть, вцепившись в ручки. Хоть она и знала, что эти звери не настоящие, ей было жалко их точно так же, как кукол и мишек, упавших с кровати ночью. Никакие звери не заслуживают того, чтобы их держали взаперти. И вот он вернулся со стаканом воды в руке. Она выпила его залпом.

— Ой, ты так хотела пить! Еще хочешь?

Она кивнула. Пока она ждала, когда он принесет еще стакан, ей показалось, что перед глазами всплыло лицо матери. Не то чтобы она могла протянуть руку и коснуться его, но все-таки довольно явно. По какой-то причине мама слабо улыбалась — той самой улыбкой, которую Ида видела, когда отец был в игривом настроении, разговаривал с дочкой голосом куклы или строил домик из лего. И тогда мама улыбалась точно так же. С оттенком усталости.

— Вот так.

Он вернулся, и она снова выпила полный стакан воды.

— Тебе не очень нравятся эти зверушки с карусели, да?

Она покачала головой, и он снял ее.

— Может быть, включить какой-нибудь фильм?

Она хотела было согласиться, но вспомнила о звуках из соседней комнаты. И снова покачала головой.

— Больше я ничего не могу сделать для того, чтобы ты стала довольна?

И снова ей показалось, что в его голосе слышно раздражение.

— В туалет? — спросил он, когда она вернулась в комнату.

Она не хотела.

— Просто постучи.

И она снова осталась одна и не смогла сдержать прорывающихся слез. Она попыталась сидеть тихо, но каждый раз, когда переводила дыхание, из груди раздавался дрожащий громкий всхлип. Она хотела домой. К маме и своим куклам. Тот, кто ее увез, все время пытался казаться дружелюбным, но она заметила, что что-то изменилось. Его глаза больше не были добрыми. Может, потому что ей не понравилось то, что он для нее приготовил.

Мяуканье заставило ее перестать плакать, она забралась на полку. Она разглядела цепляющиеся за сетку лапки и поняла, что там должно быть не меньше трех котят. Когда один из них подпрыгнул, она заметила, что на нем надето что-то наподобие кукольного платьица. Девочка вытянула шею и увидела еще одного котенка. Он тоже был одет в платье. Она сидела, наблюдая за тем, как котята пытаются выбраться из клетки. Однажды Ида тоже пыталась надеть платье на Бустера, но он сопротивлялся и оцарапал ее до крови. Ему это не нравилось, и девочка подумала, что и этих котят тоже одели против их воли. Как только она слезла с полки, то услышала стук. Ида быстро села в угол и постучала кулаком в стену. В этот раз ей ответили. Она установила контакт с другой девочкой.

Глава 24

Самолет Dash-8 был заполнен лишь наполовину — и слава богу, потому что Рино казалось, что кислорода в салоне не осталось совсем. Рино выбрал одно из сидений в хвосте — это была выработанная за годы супружества с Хеленой привычка. Бывшая жена боролась с ужасным страхом полетов с помощью определенных ритуалов, призванных повысить шансы выживания при авиакатастрофе. К счастью, помимо Рино в этом ряду пассажиров больше не было, так что бессмысленной светской беседы удалось избежать.

Самолет взлетел очень уверенно. Рино разглядывал в иллюминатор многочисленные возвышенности и шхеры, которые отлично просматривались посреди зеленовато-голубой глади моря. Постепенно шхеры складывались в более крупные острова. Самый большой из них, Ландегуде, — тридцать квадратных километров гладко отполированных силами природы камней. Чуть позже вдалеке стал виден архипелаг Лофотенская стена, погруженный в туманную дымку, из которой постепенно вырастали самые высокие колоссы. Словно крепостные стены. Там, где сливались воедино небо и море, горизонт становился абсолютно бесцветным. Как в тот момент, когда свет погас, а тьма еще не наступила.

Где-то посередине Вестфьорда Рино достал карточку из коробки Ярле Утне. Он уже выяснил, что в сентябре 1984 года Эмилия Санде родила дочь. Девочка по имени Сара значилась «признанной умершей». Она. Ярле Утне работал в этом доме всего за несколько месяцев до исчезновения Сары Санде. Разумеется, Рино уже пролистал всю картотеку в поисках заказа, который мог бы быть связан с похищением в Тромсё. Биркенес он не нашел, но у Утне было несколько заказов из этого региона, то есть полностью отрицать наличие связи было никак нельзя.

Более двадцати пяти лет назад Утне словно провалился под землю. Даже если Гюру права и Ярле Утне не выплыл через столько лет из ниоткуда, вполне возможно, что преступник вдохновлялся теми загадочными исчезновениями.

Голос командира экипажа, сообщавшего, что они готовятся к посадке в Свольвере при весьма благоприятных погодных условиях, вырвал Рино из потока размышлений. Через пять минут самолет уже стоял на земле. Ступив на трап, следователь почувствовал прохладное дуновение ветерка.

Предварительно Рино связался с офисом ленсмана в Свольвере, так что его встречал один из сотрудников. Он рассказал, что Эмилия Санде живет всего в четверти часа езды. Рино позвонил ей перед тем, как отправиться в путь, чтобы убедиться, что она дома. Она была не просто удивлена его звонку — как показалось следователю, она вообще не испытывала большого желания видеть у себя на пороге полицейского после всех этих лет. Вполне объяснимо. Никто не любит бередить старые раны.

Дорога в Свольвер пролегала вдоль отвесных скал и ныряла в тоннель, где было невозможно отследить повороты. Случись какому-нибудь из колоссов обвалиться, полицейский автомобиль раздавило бы грудой камней высотой в несколько метров. Лишь после поворота на Кабельвог пейзаж открылся во всей красе, а когда автомобиль через несколько десятков километров притормозил возле небольшого хутора, до Лофотенских гор оставалось рукой подать. Рино записал номер телефона полицейского, который обещал забрать его при первой необходимости.

Дом и сарай находились на небольшом возвышении, землю вокруг них не возделывали уже много лет. Тропинка совсем заросла, и ее очертания стали совсем нечеткими. Рино шел вверх по слегка петляющей дорожке, и мелкая пыль поднималась от его шагов. Возле стены был припаркован «Опель-Корса», и следователь сразу же обратил внимание на новую черепицу на крыше дома. Небольшой симпатичный элемент стиля.

Очевидно, Эмилия Санде заметила Рино из окна — как только он поднялся по ступеням крыльца, дверь распахнулась. Она остановилась, прижавшись к двери всем телом. Волосы гладко причесаны, глаза нервно бегают. Женщина суетливо вытерла руки о цветастое платье и протянула ладонь для рукопожатия.

— Не хотел бы будить тяжелые воспоминания, — сказал Рино, когда они сели поговорить на кухне. Женщина разлила кофе из большого кофейника, а потом устроилась напротив следователя и приготовилась слушать. — Но вчера в Будё похитили девочку. — Он безуспешно попытался поймать взгляд собеседницы. — Из-за этого мы обратили внимание на два дела из прошлого о похищении детей, в частности на исчезновение вашей дочери. В этой связи всплыло имя Ярле Утне.

Эмилия Санде сжала ладони, и Рино подумал, что в тот день, когда пропала ее дочь, она была в том же самом платье с такой же прической и в таком же отчаянье. Время ее не излечило.

— Какое-то время его считали единственным подозреваемым, но потом он исчез и так и не вернулся.

Она все так же нервно сжимала ладони.

— Никто не видел его с осени 1986 года. — Рино отхлебнул крепкий вкусный кофе. — Тогда мы не знали одного факта, который, несомненно, укрепил бы подозрения. Ведь Ярле Утне был у вас тем летом… всего за несколько месяцев до исчезновения вашей дочери.

Женщина сидела неподвижно, но он все-таки уловил нарастающее в ней волнение.

— Он ведь чинил вам крышу, не так ли?

Эмилия Санде посмотрела в окно. Рино подумал, что ей чуть за шестьдесят, то есть матерью она стала довольно поздно.

— Я увидела объявление в «Лофотенпостен». — Она открыла окно и едва заметными движениями руки, словно тяжело ей дававшимися, выгнала из кухни муху. — Он стоил дешевле, чем плотники в Кабельвоге или Свольвере.

— Сколько он здесь пробыл?

— Несколько дней.

— Где он жил?

Она пожала плечами, дрожащими руками поднося к губам чашку с кофе.

— У него было несколько заказов в этом районе. Он сказал, что починит крышу за два дня, но в итоге потратил три.

— За год до того, как он был здесь… — Рино заерзал, понимая, что сейчас насыплет соли в незажившую рану. — Его осудили за нападение на маленькую девочку.

Он заметил, что взгляд его собеседницы окаменел. Дрожь усилилась.

— Я не понимаю, зачем вы рассказываете мне все это через столько лет.

— Вчерашнее похищение. Мы видим сходство.

Она была искренне удивлена.

— Возможно, это лишь случайное совпадение, но нужно все проверить.

Яснее картина не стала.

— Да, конечно, вероятность взаимосвязи очень мала, мы это понимаем, но необходимо заглянуть под каждый камень.

— Я не понимаю…

— Как я уже говорил, его подозревали в тот раз. В свете того, что мы узнали, эти подозрения отнюдь не беспочвенны. — Рино снова отхлебнул кофе. — Возможно, Утне мертв уже больше четверти века, но, возможно, и нет.

Эмилия Санде уставилась на поверхность стола.

— Вы знали о том, что он был в числе подозреваемых?

Она покачала головой.

— Следовательно, вы не знали, за что он был осужден?

Когда она снова покачала головой, ее левая щека едва заметно задрожала.

— Я понимаю, вам больно об этом говорить, но все же попрошу вспомнить… не замечали ли вы в его поведении чего-то такого, что показалось вам странным?

На подоконнике снова послышалось жужжание, Эмилия вздрогнула, лихорадочный взгляд заметался по комнате, пока наконец не остановился на маленькой черно-синей точке у окна.

— Нееет…

— Может быть, он был как-то необычно внимателен к вашей дочери?

Она замотала головой, очень быстро, настойчиво, словно для того, чтобы помешать ему продолжить свои размышления.

— Хотите посмотреть ее комнату? — вдруг спросила она.

Эмилия встала, не дожидаясь ответа, Рино поднялся вслед за ней на второй этаж, где было до тошноты душно. Она открыла одну из дверей и пригласила его войти. На то, чтобы хоть немного залечить свою душевную рану, у Эмилии Санде было около трех десятилетий, но комната девочки по-прежнему свидетельствовала о болезненной тоске. Кровать по размеру едва превышала кукольную, на ней лежало красное покрывало с клубничками. На столе и комоде стояли куклы и мягкие игрушки, расставленные так, как это сделал бы ребенок.

— Здесь все так же… как в тот день?

Она медленно подошла к кровати и провела рукой по покрывалу.

— Я хотела, чтобы все оставалось так же… вдруг она вернется. — Голос звучал высоко и резко. — А когда поняла, что этого не произойдет… то подумала, что если все выброшу, то выброшу и ее из моей жизни, из моего сердца. — Эмилия обернулась к Рино. — А я никогда этого не сделаю.

— Тот мужчина, который ремонтировал вашу крышу…

— Кроме нее у меня никого не было, — умоляющим голосом продолжила она, — и даже ее фотографий у меня не осталось.

Теперь понятно, почему в архиве такая плохая фотография.

— Мне очень жаль.

— Сара была очень доброй девочкой. Особенно с насекомыми.

— Я…

— Она спасала мух, освобождала их из паутины.

— Он разговаривал с ней? Может быть, пытался подружиться? — Рино изо всех сил пытался перевести разговор на Ярле Утне.

Эмилия Санде сложила ладони домиком.

— Вот так, — прозвучал тонкий голос, — маленькие детские ручки защищали мух.

— Я понимаю, вам очень тяжело.

— Такие маленькие…

Рино понял, что он ничего не добьется.

— Ее забрали у меня. — Тело затряслось, на глазах выступили слезы. Глубокие морщины и сутулость были яркими проявлениями многолетних душевных страданий. Больше половины жизни она носила на душе огромный камень боли.

— О той девочке, которую похитили вчера. Я приехал сюда, надеясь, что вы поможете мне получить информацию, благодаря которой мы ее найдем.

Она замерла.

— Вы обязаны ее найти!

— Мы делаем все возможное.

— Вы должны вернуть девочку домой. — Эмилия повернулась к кроватке и всхлипнула. Она плакала как ребенок, выплескивая боль и тоску. В знак утешения Рино положил руку ей на плечо, но она отпрянула, словно прикосновение было неприятно.

— Я просто хотела показать вам ее комнату, но, видимо, для меня это оказалось слишком тяжело. — Она вытерла слезы.

— Простите меня.

Когда Эмилия закрывала дверь, Рино заметил разницу в цвете обоев на стене. Более светлое пятно в виде креста.

Она проводила следователя во двор, и Рино попытался представить себе человека, который крыл здесь крышу. Ему понадобился лишний день. Может быть, потому что он никак не мог сосредоточиться.

— Ярле Утне… — еще раз начал следователь. — Вы видели его после того, как ремонт крыши закончился?

Эмилия Санде рассеянно смотрела на горы на западе, словно Ярле Утне в свое время направился в сторону острова Вествогёй.

— Если что-нибудь вспомните… как я сказал, девочка пропала около суток назад.

Женщина поежилась. Вряд ли это было вызвано легким ветерком, пусть и немного прохладным.

— Он кое-что украл, — неожиданно сказала она.

— Утне?

Она кивнула.

— И что же?

Быстрыми шагами она направилась к сараю, обошла въезд и показала на траву.

— Вот здесь у меня лежал плуг.

— Плуг?

— Да, ручной плуг — для того, чтобы картошку сажать.

— И Утне его забрал?

— Наверное, он. Плуг пропал после того, как он уехал.

Рино не понимал, почему она об этом сказала. Она потеряла самую главную драгоценность в ее жизни, но тем не менее посчитала важным рассказать о краже инструмента.

— После этого мне приходится вскапывать грядки вручную.

Рино по-прежнему не хотелось исключать Ярле Утне из числа подозреваемых, но визит к Эмилии Санде все сильнее казался выстрелом в молоко.

— У меня уходит в два раза больше времени. По меньшей мере… — Она печально посмотрела на землю.

— Если вы еще что-нибудь вспомните… — Рино протянул Эмилии визитку и предпринял последнюю попытку: — Он общался с Сарой?

Она снова подняла взгляд к горам. Он увидел, что ее глаза остекленели.

— Может быть, что-то вызывает у вас неприятное ощущение, когда вы вспоминаете о его пребывании здесь?

Беззвучные слезы потекли по морщинистым щекам. Прочистив горло, она направилась к стене сарая.

— Я понимаю, вам очень тяжело вспоминать об этом, мне очень жаль, но я действительно считаю, что это имеет значение для дела, над которым я сейчас работаю.

Он услышал, как она что-то пробурчала.

— Что вы сказали?

— Они приближаются.

— Кто приближается?

Она уставилась на большую паутину в углу между стеной и въездом.

— Насекомые, — прошептала она.

Глава 25

Гюру задумчиво стояла у окна кабинета. В воздухе огромными клубами висела пыль. Город жаждал дождя точно так же, как дело об исчезновении девочки жаждало какого-нибудь знака свыше. Она позвонила дежурному в полицейском участке Тромсё, чтобы получить сведения об Эйнаре Халворсене, ведь тот вырос на острове в том районе. Сотрудник пообещал вернуться с ответом в самое ближайшее время, но ее мучило ощущение, что она копает недостаточно глубоко. Нужно было лететь туда самой, вот только времени не было совсем. С момента исчезновения Иды пошли вторые сутки. Вместе со временем уходила и вероятность найти Иду живой — уже сейчас она оценивалась как ничтожная. Несмотря на то, что она ждала звонка, когда он все-таки раздался, Гюру рассеянно начала искать наушники.

— Это Рино.

На фоне раздавался гул каких-то голосов, и Гюру поняла, что напарник находится в аэропорту.

— Домой едешь?

— Да, скоро.

— Что она рассказала?

— Если честно, не знаю. Он был там, чинил ей крышу, потратил на это на день больше, чем ожидалось. Вот, в общем-то, и все.

— Ты шутишь?

— Это вкратце. Ярле Утне не проявлял никакого явного интереса к девочке, по крайней мере, так я понял из всего этого рассказа.

— Но?

На другом конце провода прозвучал тяжелый вздох.

— Женщина не в себе. Мне кажется, из-за тоски по дочери. В комнате девочки все эти годы ничего не трогали.

— Если живешь воспоминаниями, лучше оставить все как было.

— Не знаю… Она мало что сказала, и все-таки я почти убежден, что ее дочь забрал Ярле Утне. И она это знает.

— Как это?

— Можно многое сказать и без слов. Она, кажется, отказывается принимать тот факт, что ее дочь мертва, и поэтому не хочет видеть очевидную связь. Возможно, она чувствует себя виноватой в том, что наняла осужденного насильника. Он дешево стоил, но обошелся ей потерей самой главной драгоценности в жизни.

— И что теперь?

— Не знаю. Мы движемся медленно, слишком медленно. Боюсь, мы приближаемся к критическому моменту.

— Мы давным-давно его прошли, — сказала Гюру, прежде чем положить трубку. Она сбросила со стола папку с бумагами и громко выругалась. Перед ее глазами предстал проповедник, скользкий как угорь, нарочито спокойный, слепо верующий в собственный дар свыше. Без малейших колебаний он проник в ее жизнь, заглянул в ее душу.

Наглость, не знающая границ. Наглые люди часто соглашаются на что угодно. Снова зазвонил телефон. В этот раз звонил полицейский из участка в Тромсё.

— К сожалению, на поиск пришлось потратить больше времени, чем я думал. Сегодня воскресенье, понадобились обходные пути.

— Понимаю.

— Эйнар Халворсен родился и вырос на острове Рингвассёй.

— Да, мы знаем.

— У него были две сестры — Ракель и Леонора. Одна на два года старше, вторая на четыре. Родители относились к общине лестадианцев****, по крайней мере, отец занимал в ней одну из центральных позиций. Эйнару довольно рано поручили отвечать за детскую группу, и он выступал с проповедями уже в пятнадцатилетнем возрасте.

— Промывание мозгов в чистом виде.

— Возможно. Он женился на семнадцатилетней Ребекке Олдерскуг.

— Подростковый брак.

— Это вы сказали. Поработал в разных местах в округе…

— Да, у меня есть его трудовая книжка.

— Хорошо. Активно участвовал в жизни общины до тех пор, пока не уехал в Анденес в двадцать три года. Дальше, я думаю, вы вполне можете выяснить то же самое, что и я, но я поговорил с одним человеком, который ходил в ту же молодежную группу, что и Халворсен. Его зовут Юханнес Эдварсен, и он все еще член общины. Напрямую ничего плохого о своем друге детства он не сказал, но кое-что интересное прозвучало.

— Расскажите!

— В свое время Эйнар Халворсен основал собственную общину, где проповедовал за пределами лестадианского учения[4].

— У этой общины было название?

— Они называли себя «Несущие крест». Эдварсен сказал, что уже много лет ничего не слышал об этой общине, и думал, она распалась. Судя по его интонации, этому давно было пора случиться. К тому же, по его словам, особого интереса к общине никто не проявлял.

Несущие крест. От этого названия у нее по спине побежали мурашки. Может быть, все дело именно в этом? Недостаточно харизматичный лидер общины, которая привлекла недостаточное количество последователей? Может быть, исчезновение дочери стало для Эйнара Халворсена благословением? В таком случае воскрешение назначено на третий день отнюдь не случайно. Один знакомый всем персонаж пару тысяч лет назад сделал то же самое. Через несколько дней люди гурьбой потянутся в общину Эйнара Халворсена и провозгласят его мессией. Неужели он рассчитывал именно на этот сценарий?

Как и у Рино, интуиция подкреплялась фактами. Эйнар Халворсен тем или иным образом замешан в исчезновении дочери. И все же кое-чего Гюру не видела. Той самой взаимосвязи, которая, как она очень надеялась, совсем скоро должна была проявиться.

Глава 26

Он включал разные радиоканалы, чтобы слышать все новостные выпуски. Каждый раз упоминался мужчина с рюкзаком — теперь с дополнением о том, что рюкзак не относился к массовому производству. И да, и нет. Он просто его немного удлинил. Он знал, что единственными, кто видел его вблизи, была пара туристов на пристани, но вот в чем он действительно был профессионалом, так это в определении национальности летних туристов. Французы, без сомнения. И вряд ли они слушают норвежские новости. Но он не чувствовал себя в безопасности. Он ведь прошел расстояние в несколько километров.

Он открыл кухонный шкафчик и достал болеутоляющее, которое прописал врач. Боль не пульсировала, как когда болит голова. Она терзала его, грызла, словно крыса, изнутри. Теперь-то он понял, почему врач настоял на назначении препарата. «Станет хуже», — сказал он, распечатывая рецепт и не обращая внимания на протесты. И действительно стало хуже. Еще неделю назад боль можно было сравнить с сильными спазмами живота. А теперь у него перехватывало дыхание.

Он стоял, ухватившись руками за скамью, пока мучение не закончилось. Крыса наелась. Потом он достал новые одноразовые перчатки. От стресса пробудилась и экзема. Смазав шелушащуюся мокнущую кожу, он снова спустился в подвал. Ему показалось, что пару минут назад он слышал стук, но сейчас все было тихо.

Она лежала на диване и, по всей видимости, крепко спала. Он подвинул ее ноги к спинке и сел рядом. Она вся сжалась, как только почувствовала тяжесть на сиденье.

— Мне нужно еще немного времени, — прошептал он. — Потерпишь?

Он осторожно погладил ее по голове. На перчатках внутри уже виднелись полоски крови.

— Прости, что выбор пал на тебя. Прости за все, что будет.

Кожа лопалась как тонкий лед, кровь заполняла все свободное пространство под плотно облегающими руки перчатками. Пока он сидел, наблюдая за тем, как разрастаются и появляются пятна крови — словно он превращается в жуткого монстра, — он заметил лужицу рвоты возле столика с телевизором.

Прикосновение. Стыд. Выворачивающиеся кишки. Всепоглощающая тьма.

Она свернулась, словно щенок. Маленькая и несчастная. Видимо, ее стошнило от страха. Он посмотрел на книжную полку, на ряд гордых солдатиков. У всех были мечи и доспехи. Нужно было защищаться. Он наклонился к ней и прошептал:

— Еще немного, и все кончится. Но все плохое убережет тебя от самой жизни. Помни об этом.

Глава 27

Эмилия Санде шла так быстро, как только несли ее ноги. Вязкая пыль от рассохшейся земли набивалась в нос и рот. Казалось, недвижимый воздух вокруг вибрировал — тяжелый, серый. Она дошла до самой густой части болота, той, где сросшиеся воедино заросли, словно обезображенные подагрой пальцы, расцарапали ей руки до крови, пока она продиралась вперед.

Она остановилась на небольшой возвышенности, как обычно, чтобы понаблюдать за силуэтом на дне. Теперь его было видно очень четко, он уже не напоминал корягу, правда ведь? А что, если кто-то все же захочет искупаться? Или еще хуже: попытается вытащить на сушу то, что там лежит? Она направилась в сторону мыса. Внизу у озера воздух был еще плотнее, хотя это казалось невозможным. И мысль о том, что легкий туман, поднимавшийся над поверхностью воды, был всего лишь испарением, усилила ее панику. Как только дыхание успокоилось, она услышала жужжание. Она отмахнулась от насекомых, не сводя глаз с того, что лежало всего в метре под водой. Конечно, оно заросло водорослями, но она-то знала, что это, и поэтому не могла представить себе ничего другого.

Она оглянулась. Взгляд полицейского нельзя было истолковать иначе: просто так он не сдастся. Нужен дождь, сильный дождь, прямо сейчас. Но на небе, насколько хватал глаз, не было ни облачка. «Черт, черт!» Она сняла тряпичные тапочки, когда-то розовые, а теперь потемневшие от пыли. Сухие ветки впились в ступни еще до того, как она дошла до иссушенного солнцем ила. «Не купайся в озере Ков, Эмилия». Заклинание детства плотно засело в голове. Как только она ступила в воду той же температуры, что и тело, ноги увязли в грязи, окрасившей водную гладь в коричневый цвет. Совсем скоро вода дошла ей до колен, и приходилось применять силу, чтобы переставить ногу. Платье окружало ее, словно четкая ватерлиния. Она остановилась лишь тогда, когда вода дошла до талии. Эта штука находилась всего в полуметре от нее. Дужки казались меньше, чем она помнила. Может быть, они ушли глубже в вязкое дно, а может быть, это была игра света в толще воды. Она удивилась тому, что вообще могла что-то разглядеть: озеро же все поглотило. А вот и второе — бесформенная темная масса.

Эмилия осторожно сунула руку в мутную воду. Лишь опустив ее практически по плечо, она смогла нащупать заросший водорослями металл. Склизкая поверхность, а под ней что-то жесткое. Она содрогнулась и отдернула руку. Женщина попыталась вытащить ноги, но они увязли в иле. Платье мешало двигаться, но после многочисленных попыток ей все-таки удалось освободить одну ногу. Вторая выскользнула, подняв за собой пузырь грязи. Наконец она смогла выбраться на берег.

Эмилия сидела у кромки воды и смотрела на тень, проявляющуюся все четче по мере того, как ил оседал на дно. Она взмолилась о пощаде.

— Пусть пойдет дождь! — Эхо отразилось от другого берега озера. — Дождь! Дождь! Дождь! — Она кричала до тех пор, пока у нее не потемнело в глазах.

Когда она пришла в себя, мрак уже сгустился. Она подняла взгляд к горизонту и увидела приближающиеся с юга тучи. Потом она заметила, как закачались лишенные листьев ветки и прохладный ветерок приласкал ее обнаженную кожу.

Разинув рот от изумления, она смотрела на то, как тучи плотным ковром застилают небо. Деревья качались, волосы Эмилии развевались. Ей открывалось чудо. Треск молнии, раскаты грома. Покалывание во влажных руках и ногах, и небеса разверзлись. За несколько секунд на землю обрушилось столько воды, сколько она не видела за всю свою жизнь. Казалось, тучи формировались несколько месяцев, и вот наконец открыли все шлюзы. Озеро закипело, иссохшей земле не удавалось поглотить огромные дождевые массы. Эмилия не могла поверить своим глазам. Сквозь потоки воды невозможно было разглядеть другой берег озера. Она не смогла сдержать дрожь и смех. Она не помнила, чтобы с момента смерти Сары смеялась хотя бы раз, но сейчас хохотала — в лицо небу и Ему, тому, кто все-таки вынужден был уступить.

Чуть позже, по дороге домой, она смеялась и над насекомыми, которым пришлось спрятаться. Тем, что не утонули.

Глава 28

Когда самолет авиакомпании «Видерёй» приземлился на посадочную полосу аэропорта Будё, лил проливной дождь. Пробегая несколько метров до входа в аэропорт, Рино попытался натянуть на голову куртку, но все равно в зал прилета он вошел полностью промокшим — вода струилась по волосам и лицу. Гюру предложила его встретить и сейчас ждала в машине. То ли не отважилась выйти под дождь, то ли хотела подчеркнуть, что сделала это лишь из вежливости.

— Всемирный потоп, — сказал он, падая на сиденье автомобиля.

— За чьи же грехи?

— Может, Ярле Утне?

Она наморщила нос и тронулась.

— Если Иду похитил этот чертов педофил, она уже мертва. Маньяки, которые удерживают своих жертв, чтобы развлекаться с ними многократно, встречаются лишь в кино. Преступники — жалкие трусы, которые понимают, что расплата ждет их сразу после того, как только они удовлетворят свои извращенные желания. И страх быть пойманным оказывается сильнее частички сочувствия в их душе. Маньяка сейчас все ненавидят, и он прекрасно об этом знает. Так просто он Иду не отпустит. Если только никогда не планировал нападать на нее и не делал этого.

Гюру очень сосредоточенно вела машину.

— Ты не против, если мы обсудим это за едой? — спросил Рино, когда они подъехали к улице Конгенc.

— Обед в самолете пришелся тебе не по вкусу?

— Сушеная оленина в лепешке — не слишком соблазнительно.

А вот еда из популярного фастфуда манила. Гюру свернула к «Бургер Кингу», Рино последовал ее примеру и заказал себе комбо с бургером. Они присели за столик в неуютном помещении, и что-то подсказало Рино, что она выбрала неформальное место для обеда, чтобы их перекус никаким образом не мог считаться свиданием. Он удивился, ведь ему показалось, что за холодным фасадом отстраненности промелькнул намек на интерес.

— Она когда-нибудь была замужем? — спросила Гюру, вытирая следы соуса в уголках губ.

Рино только что закончил свой рассказ о поездке к Эмилии Санде.

— Хочешь верь, хочешь нет, но… — Рино швырнул безвкусный бургер на поднос. — Но я забыл ее об этом спросить.

Гюру удивленно взглянула на него.

— Черт! Она сбила меня с мысли. По данным полицейского отчета тех времен, она отказалась сообщить имя отца ребенка, так как он совершенно точно никак не связан с исчезновением. На самом деле, я думаю, что мысль о мужчине в ее жизни попросту не пришла мне в голову.

— Но она все-таки отреагировала, когда ты упомянул Ярле Утне?

— Она ничего не сказала, но было очевидно, что такая идея ее посещала.

— Ты сказал ей о том, что мы подозреваем связь с новым делом о похищении ребенка? Поделился с ней своей версией? — уточнила Гюру.

— Я пошел чуть дальше: попросил ее сообщить, если она вспомнит что-то, что поможет нам отыскать Иду, пока еще не слишком поздно.

— И что?

— Не знаю. — Рино глотнул кока-колы, показавшейся ему слишком сладкой. — Я думаю, она не в силах отвлечься от своего горя. Похоже, она плотно застряла в тоске.

Рино задумался, уставился на прохожих на улице и вдруг заметил знакомое лицо, улыбающееся ему в знак приветствия. Рино вздрогнул и сразу же почувствовал неловкость оттого, что его бывшая жена, прогуливавшаяся под руку со своим любовником-голландцем, увидела его именно в «Бургер Кинге».

Он был бы рад предъявить ей Гюру в качестве доказательства того, что молодые девушки находят его привлекательным, но не там, где можно наесться до отвала за два­дцать крон в окружении галдящей молодежи, — здесь он чувствовал себя неудачником.

Рон тоже кивнул ему, и от этого Рино почувствовал себя еще хуже. Он уже имел неудовольствие познакомиться с Роном. Голландец был на полголовы выше, имел более широкие плечи и руки, как у Кинг-Конга. Довольная улыбка Хелены ситуацию не разрядила. Вот именно по­этому он должен был показать ей Гюру, но только не здесь, в самом неромантическом месте Европы, вызывавшем скорее сочувствие, чем уколы ревности.

— Твои знакомые?

— Бывшая жена.

— Название «Несущие крест» тебе о чем-нибудь говорит? — спросила Гюру, помолчав несколько секунд.

— А что, похоже на то?

И в этот раз шутка не прошла.

— Эйнар Халворсен вырос в религиозной семье и рано стал выступать на собраниях. Потом он организовал альтернативную общину. Ты никогда не слышал о ней, потому что эта община была крайне немногочисленной. И, по всей видимости, интерес к ней быстро угас. — Гюру свернула салфетку и запихнула ее в пластмассовый держатель. — И как же с этим быть?

— You tell me…[5]

— Нужно попытаться тем или иным образом привлечь внимание к общине.

— Например, похитить собственного ребенка?

— И предсказать ее благополучное возвращение на третий день.

— Ну, не знаю…

— Я думаю, он где-то ее спрятал.

— А этот мужчина с рюкзаком?

— Видимо, кто-то из соучастников.

Рино покачал головой.

— Я очень надеюсь, что ты права. Это был бы наилучший вариант развития событий. Но даже если Ида вернется домой целая и невредимая, случившееся будет иметь для ее психики серьезные последствия. Ни один отец в здравом уме на это не пойдет.

— Именно так.

— Я просто не могу поверить в то, что он настолько безумен.

— Я составлю карту всех мест, где жила семья Халворсен, и всей недвижимости, которой они когда-либо владели. Может быть, отыщется какой-нибудь заброшенный домик в лесу. Нужно лишить его триумфального возвращения.

— А что, если мы оба ошибаемся?

Гюру перевела взгляд на прохожих.

— Тогда Ида уже мертва.

Через десять минут они вернулись в кабинет, где ленсман собрал всех сотрудников для краткого подведения итогов. Количество получаемых сообщений возросло, но большинство из них уже проверили и отвергли. Через тридцать часов после исчезновения Иды Халворсен у них по-прежнему не было абсолютно ничего.

В десять часов вечера Гюру сообщила, что отправляется спать. Зажатая под мышкой папка с документами свидетельствовала о том, что заснет она с мыслями об Иде. Разумеется, следствие продлится до тех пор, пока они не найдут девочку, но в какой-то момент искать придется уже останки. Рино остался в участке. Он проследил из окна за огнями «Хендая» Гюру, который повернул за угол и пропал.

Тяжелые тучи повисли над городом, хлынул ливень. Всего за несколько часов лето превратилось в осень. Рино расчистил письменный стол и положил на него большой лист бумаги, чтобы собрать воедино все сведения о трех исчезновениях.

Он начал с Ангелики Биркенес, записал дату и время похищения и возвращения девочки, а также попытался установить по картотеке Ярле Утне, где тот находился в это время. Ближайшая дата ко дню похищения была четырьмя днями позже, но заказ касался городка Бё в Вестеролене — примерно в двадцати милях по воздуху и вдвое дальше по извилистым дорогам.

За восемь дней до похищения у Утне был заказ в Финн­снесе. Замена кухни. Сколько времени такое занимает? Неделю? Сам Рино не справился бы и за полгода.

Рино переключился на Сару Санде. Здесь связь с Ярле Утне была более очевидной, хотя именно на дату похищения никаких заказов в окрестностях в картотеке не было. Но это было не так существенно, ведь он мог заприметить девочку ранее.

Рино записал время исчезновения Иды на 14:00 предыдущего дня, а время возвращения оставил открытым. Гюру наверняка настояла бы на том, чтобы записать в скобках вторник на следующей неделе. Рино снова пролистал картотеку, выписывая все заказы в пределах месяца после первого похищения. В итоге у него на руках оказалась карта, которая так ничего и не прояснила. Абсолютный туман. И блуждающий в нем Ярле Утне.

Домой Рино попал только в половине двенадцатого. Хотя Иоаким редко забирался в постель по своей воле, дожидаясь напоминания, иногда он все-таки удивлял родителей добровольным отходом ко сну, так что Рино старался открывать дверь потише. Из гостиной тут же послышался голос сына, приглушенный, но в то же время довольно агрессивный. Он говорил по телефону. Рино не нравилось заставать сына врасплох, так что в обычных обстоятельствах он бы позвенел ключами, чтобы подать знак, однако что-то подсказало ему, что на другом конце провода вовсе не шепчущая девушка, так что он прислушался. Но не успел Рино расслышать и слова, как Иоаким обернулся. Голос сразу же стал очень дружелюбным, а разговор оборвался.

— Государственная тайна?

— А?

— Твои перешептывания.

— Да это Рене. У него новая кошка.

— И что, обсуждали кошачий корм? «Вискас»?

— А?

— Шучу. На дворе ночь, Иоаким.

Не отрывая глаз от экрана мобильника, Иоаким встал и направился в свою комнату.

Рино ворочался в постели. Мысли не давали ему уснуть, а из комнаты Иоакима слышалось приглушенное бормотание. Сначала Рино хотел призвать сына к порядку и воззвать к тишине, но вместо этого представил себе карту событий, которую составил. Сразу же перед ним возникло лицо молодого Ярле Утне, а следом за ним неодобрительный взгляд Гюру.

Тем временем звуки в комнате Иоакима стихли, и прямо перед тем, как мозг погрузился в сон, хаос из имен и дат сложился в абсолютно понятную картину, которая весьма однозначно указывала на решение. Рино рывком сел в кровати, пытаясь удержать эту картинку в голове. Уже через пару минут он босиком стоял возле кухонного стола, разглядывая заполненный наклейками лист бумаги, который забрал домой из участка. Листочки все так же представляли собой хаотично разбросанные по карте места, которые никак не могли помочь вернуть Иду Халворсен домой. И все-таки Рино не мог избавиться от ощущения, что перед его глазами есть что-то, чего не видит уставший мозг, но что в конце концов окажется ключом к разгадке в деле об исчезновении девочки. Всех этих дел об исчезновении девочек.

Глава 29

Она все так же сидела в углу на полу. Девочка из соседней комнаты отвечала все реже и реже. Видимо, она была связана, и ей приходилось стучать ногами и головой, чтобы ответить. Может быть, мужчина поначалу был добр и с ней, но заговорил злым голосом, когда девочке не понравилось то, что он для нее приготовил. Может быть, после разговора злым голосом он решил сделать что-то ужасное?

Ида представила себе, как лежит на полу, связанная по рукам и ногам. Она задрожала и, всхлипывая, принялась звать маму. Она звала маму негромко, шептала, надеясь, что ее призыв каким-то магическим образом достигнет дома. Она плакала, что не может больше здесь оставаться, что ее нужно забрать прямо сейчас. Ида представила, как мама сидит за кухонным столом, грустно опустив голову. Представила, что ее призывы оставляют следы на небе — такие же, как остаются за самолетами. И мама сможет найти ее по этим следам.

Ухватившись за отчаянную надежду на то, что это может оказаться правдой, Ида попыталась проследить за своим дыханием, но вместо облачка пара у потолка выросла бесформенная тень. Девочке показалось, что в этой комнате уже кто-то сидел — кто-то такой же одинокий и испуганный. Ида подумала, что страх въелся в эти стены, и она пробудила его своим шепотом. Теперь он темным дымом наползал, поглощая солнечный свет. Ида попыталась моргнуть, чтобы избавиться от этой картинки, но действительно стало темнее, гораздо темнее. Потом она услышала раскат вдалеке и сразу за ним сильный грохот — на этот раз гораздо ближе. Казалось, на дом напало огромное рычащее чудовище. Оно поглотило почти весь свет из комнаты — мигнув голубым, лампочка над головой Иды погасла.

Грохот повторился, к нему примешались звуки отчаянного мяуканья. Снаружи было темно, как в ночь перед Рождеством. И снова раскат, сопровождаемый вспышкой, озарившей крышу и стены. На стенах, словно каракули, оставленные гигантским чернильным пером, появились тени от молний. Они постепенно исчезали, чтобы тут же по­явиться вновь. От чудовищного раската грома задрожал пол, и тени снова заметались по комнате. Иногда в свете вспышек собственные руки казались девочке синими, а иногда плюшевые зверушки превращались в страшных уродцев.

Ида зажала уши и закричала изо всех сил, и вдруг молнии исчезли. Она осторожно поднялась на ноги. В тот же момент она услышала приглушенный стук, сразу же превратившийся в равномерное журчание. Девочка увидела первые капли на окне подвала, а затем и ровные струйки дождя.

Она снова забралась на полку. Ей было видно только плотную пелену дождя. Девочка стояла на четвереньках, с удивлением наблюдая за колоссальными потоками воды. Она никогда раньше не видела такого мощного дождя. Словно кто-то перевернул над домом гигантскую бочку. Вдруг раздался душераздирающий кошачий вопль, чья-то лапка царапала стекло. Котята были напуганы.

Глава 30

Он сидел в кресле, прикрыв глаза. Тучи, сгущавшиеся за окном, были черными, словно дым из трубы завода. Черной была и боль от острых клыков, медленно впивавшихся в кость. Он впервые принял сразу две таблетки и теперь в отчаянье ждал, когда они подействуют. Через некоторое время клыки ослабили хватку, но все еще не отступали, готовясь к новому нападению. Боль была его наказанием — вполне заслуженным, он это прекрасно понимал. Таковы законы Вселенной. Все зло, которое ты направляешь вовне, бумерангом возвращается к тебе. Именно поэтому сейчас он испытывал боль на пределе возможного: за всю ту боль, которую причинил сам.

Он моргнул, прогоняя пелену слез, и посмотрел на корешки книг на полке. Путеводители в твердом переплете. По прожитой жизни. По непрожитой жизни. И как же закончить эту вечную спираль? Он вытащил книгу, обтянутую черной кожей, и взвесил ее на руке. Первая сотня страниц была нетронута, как и вторая. Но страницы в середине были прорезаны. А в отверстии лежал маленький блокнот. Он открыл его и пробежался глазами по неровным печатным буквам. Каждая страница начиналась одной и той же фразой: Я обещаю. Он почувствовал комок в горле, когда прочитал продолжение обещания. Что однажды покатаю тебя на карусели. Он закрыл глаза и с силой сжал ладонями виски. Воспоминания, словно при быстрой перемотке, замелькали перед глазами, и он сжимал голову до тех пор, пока боль не заслонила все.

От нового раската грома дом задрожал, молния искрой пронеслась по низкому небу. На крыше и на стенах шло лазерное шоу, и в хаосе туч постепенно вырастали картинки. Преступления прошлого.

Он встал, заранее готовый к новому приступу боли, но, видимо, самое худшее на этот раз закончилось. Он поднялся на чердак и зашел в одну из комнат. И здесь вспышки молнии пронзали окна. Ему показалось, что он на войне, что звуки разрывающихся гранат становятся все ближе и ближе. Спасайся! Вот что самое главное. Спастись.

Он открыл шкаф и достал одно из платьев, бросил его на кровать. В свете молний ему показалось, что платье поднялось и потянулось к нему, словно принуждая принять воспоминания. И запах, запах, преследовавший его все эти годы, стал еще ярче. Он поднял руки. Когда вспыхивали молнии, кожа казалась голубоватой, а язвы были похожи на вскрытые шрамы от операций, словно что-то вырвалось из больного тела и покинуло его. Запах. Раны. Вечные раны. Он схватил платье и разорвал его от груди до пояса. Поперечные швы помешали ему порвать его на кусочки, но в ярости он приложил все имеющиеся силы. Забыв о боли, забыв о том, что сил было крайне мало, он продолжал терзать платье. В конце концов оно лохмотьями повисло у него в руках. Он простоял так до тех пор, пока звуки ливня не вывели его из состояния аффекта. Лил дождь. Мощнейший. Как никогда прежде.

Понедельник, 2 сентября Глава 31

Рино сидел в кабинете, разложив перед собой карту событий. Ему так и не удавалось нащупать то, до чего он додумался в полусне вечером предыдущего дня. Все, что у него было, — лишь схематическое перечисление того, что они и так знали, однако он не мог отделаться от ощущения, что перед его глазами что-то либо слишком хорошо скрытое, либо настолько очевидное, что он этого просто не замечает. Между первыми исчезновениями прошло не больше полугода, между вторым и третьим — больше трети жизни. Почти все указывало на то, что Гюру права: о том, что преступления совершил один и тот же человек, не могло быть и речи.

Они застряли в тупике. Разве что появится некто, кто еще не сообщил важные сведения полиции, или Гюру удастся сломать гладко отполированную маску Эйнара Халворсена. Внезапно Рино решился и сразу же посвятил в свой план Гюру.

— Я позвоню Ангелике Биркенес, — сказал Рино, заходя в кабинет.

— И о чем ты ее спросишь? — Гюру даже не попыталась скрыть скепсис.

— Попрошу рассказать, что она помнит.

— Ей было два года.

Он пожал плечами.

— Ты о запахе? Если бы спустя все эти годы у нее случилось откровение, думаешь, она не связалась бы с полицией?

Рино посмотрел напарнице в глаза. Она явно сомневалась в том, что между похищениями есть связь, и все же он видел, что в ее душе зародилось сомнение. Надежда найти Иду живой таяла с каждой секундой, и в отчаянье Гюру была готова рассмотреть самые невероятные версии.

— Не можем же мы просто сидеть и ждать, пока не появится какая-нибудь спасительная информация.

Она вздохнула и опустила глаза.

— Если я не поверю своей интуиции, а потом окажется, что именно из-за этого мы не спасем Иду…

— Не надо, верь ей.

Ангелика Биркенес внимательно следила за делом об исчезновении девочки, так что звонок полицейского не застал ее врасплох, и она сразу же согласилась встретиться. В момент звонка она находилась на работе, но была готова задержаться во время обеденного перерыва, так что они договорились созвониться, как только Рино приедет в город.

Самолет сел по расписанию — в десять минут двена­дцатого — и еще до того, как часы пробили полдень, Рино сидел за столом в одном из кафе Тромсё. Всего через десять минут он заметил, как женщина с чашкой кофе и булочкой медленно идет между столами, пытаясь отыскать кого-то взглядом. Либо ее волосы с годами потемнели, либо описание маленькой девочки было составлено неверно.

— Ангелика Биркенес? — спросил он, вставая.

Смущенный взгляд и осторожный кивок.

— Как я сказал по телефону, я хотел с вами встретиться в связи с похищением в Будё.

Таких женщин, как Ангелика Биркенес, Рино называл «досками», в том смысле, что она была тощей, как щепка. На лице пролегли морщинки усталости, тонкие пальцы напоминали длинные когти животного.

— На данный момент не могу точно сказать, есть ли связь между этими исчезновениями, но я обязан поискать буквально под каждым камнем.

— Я думала, он пропал… ну, тот, кого подозревали. — Голос — осторожный, приглушенный — лишь подчеркивал ее внешнее спокойствие.

На мгновение Рино стало стыдно за то, что он вынужден снова оживлять ее демона.

— Да, он уже двадцать лет считается умершим.

— Но?

Рино попытался улыбнуться.

— Нет никаких сведений о том, что это не так, но когда всплывают дела такого характера, все возможные подобия и совпадения нужно тщательно перепроверять.

Снова едва заметный кивок. Нельзя было точно сказать, поверила ли Ангелика сказанному.

— Я прочитал отчет, — сказал он. — О трех днях, которые вы провели в одиночестве в маленькой комнате.

Она положила булочку на поднос.

— Я почти ничего не помню.

— А запах?

Она внимательно посмотрела на следователя.

— Да, я всегда связывала с этими событиями определенный запах, думая, что он исходил из комнаты, в которой я сидела.

— Вы можете его описать? Он был…

Она покачала головой.

— Я даже не могу сказать, пахла ли так комната или тот человек. Все, что я помню, — сухой, неопределенный запах. Возможно, в нем вообще не было ничего необычного. Может быть, я вообразила, что он какой-то особенный, в связи с тем, что это мое единственное чувственное воспоминание, я не знаю. — Ангелика чуть сгорбилась, словно пытаясь увернуться от воспоминаний.

— В отчете было указано, что если вы однажды почувствуете этот запах, то, вероятнее всего, сможете вспомнить все, что с вами происходило.

Она снова попыталась откусить булочку.

— Я помню, что сказала это.

— Вы все еще так считаете?

— Я перестала во что-либо верить.

Некоторое время они помолчали.

— Если бы я попросил вас описать комнату, в которой вы находились…

— Маленькая, бесцветная — вот все, что я помню.

— Бесцветная означает… белая?

Ангелика быстро огляделась, словно пытаясь найти кого-то, кто мог бы прийти на выручку.

— Я уже сказала вам, что не знаю. Я не связываю с бесцветностью никакой конкретный цвет.

— И у вас не осталось никаких воспоминаний о том, что вы делали все три дня? Что вы ели? Где спали?

Она твердо покачала головой. Было очевидно, что она отвечала на эти вопросы уже тысячу раз.

— Единственное воспоминание: я сижу на полу и оглядываюсь… в бесцветной комнате. Мне сказали, что, когда меня нашли, у меня было лишь легкое обезвоживание, то есть, очевидно, он давал мне пить, но я ничего этого не помню.

— В памяти остался только запах?

— Только запах.

— Вы можете сейчас попробовать его почувствовать?

— То есть… представить себе?

Рино кивнул.

— Зачастую это первое, что я ощущаю, когда просыпаюсь. Так что да, я могу почувствовать его в любой момент.

— Но запах не резкий?

— Интенсивный, возможно, но не резкий. Если попытаться его описать… нет.

— Да, пожалуйста, попробуйте его описать. — Рино от оживления перегнулся через стол.

— Сухой, — сказала она, отпивая кофе. — Тяжелый.

— Удушающий?

После этого вопроса она глубоко задумалась.

— С годами он стал именно таким.

— Вы когда-нибудь чувствовали шлейф подобного запаха?

— Иногда я замираю, потому что мне кажется, что я чувствую что-то подобное.

— Когда это происходит… где вы находитесь? Чем пахнет на самом деле?

— Хороший вопрос. — Настороженная полуулыбка. — Надо подумать. В целом это может произойти где угодно… На мгновение мне кажется, что я его узнаю.

— За прошедшие годы… — Рино пытался тщательно подбирать слова, чтобы не взволновать свою собеседницу. — Не случалось ли чего-то странного? Может, вам показалось…

— Показалось, что я встретила его снова?

— Думаю, многие бы так думали.

— Дело в том, что я, скорее, желаю этого.

Рино вопросительно взглянул на Ангелику.

— Какое-то время я постоянно это делала, теперь уже могу держаться несколько недель, но я все еще продолжаю и, по всей видимости, буду делать это до самой смерти.

— Делать что?

— Я внушила себе, что он примерно на двадцать пять лет старше меня.

Вполне возможно.

— Так что я обхожу всех мужчин, которых встречаю. Мужчин этого возраста.

— Обходите?

— Да. — Она опустила глаза. — Я подхожу поближе. Пытаюсь выглядеть непосредственно и уверенно.

По ее худощавому телу пробежала мелкая дрожь. Ангелика подняла взгляд на Рино:

— А потом нюхаю их. И буду, видимо, продолжать так делать до тех пор, пока не окажусь лицом к лицу именно с ним.

От дождя воздух стал сероватым и тусклым. В трехстах метрах от того места, где сидел Рино, пристал к причалу корабль «Хуртируты»****** — словно мираж, похожий на корабль-призрак, готовый в любой момент раствориться и исчезнуть, стоит только отвести взгляд. Десяток человек дожидались возможности подняться на борт, как только иссякнет поток сходящих на берег.

«Туристы», — подумал Рино. Огромная толпа ринулась на берег, словно судно село на мель, а спасательных шлюпок на всех не хватало. Разумеется, они промокали до нитки еще до момента, когда успевали ступить на твердую землю. Рино даже предположить не мог, чем так манил к себе людей этот утонувший в дожде город. До вылета у него оставалось полтора часа, и он решил посидеть еще немного.

Через весьма непродолжительное время Рино заметил, как те же самые туристы, согнувшись в три погибели в тщетной попытке спрятаться от дождя, бегут обратно на корабль, словно крысы, предпочитающие неопределенную судьбу на борту судна стопроцентной вероятности утонуть в городе. Пока Рино сидел, наблюдая за толпами сожалеющих о своем решении сойти на берег любителей достопримечательностей, в его подсознании что-то крутилось. Может быть, что-то из того, что сказала Ангелика Биркенес? Он попытался отмотать назад их разговор, но так ничего и не уловил. А ощущение не проходило.

Глава 32

Кьяртан знал, что вполне может достичь четвертого мира, а ведь это удавалось ему только однажды. Уже несколько часов он не ел и не пил, но настоящие воины должны быть выше потребностей тела. В тот момент, когда в комнату заглянула мама, он слился воедино с мечником и продирался сквозь полчища противников.

— Пришел Вигго.

Он не обратил на нее никакого внимания. Головы летели с плеч, он чувствовал себя непобедимым.

— Эй! Оторвись! Он ждет тебя возле дома.

Кьяртан нехотя поставил бой на паузу и спустился по лестнице.

Вигго с видом победителя держал перед собой удочку. По лицу текли струйки дождя.

— Рыба с ума сходит в такую погоду, бросается на крючок, как только удочку закинешь. Будет мегаулов!

Кьяртан наморщил нос. Не так уж и много рыбы было в озере, да и папа всегда говорил, что она годится только для кошек. Тем более его ждал бой.

— Ну, не знаю.

— Пошли! Нельзя же сидеть дома, когда наконец пошел дождь.

Кьяртан покорно вздохнул:

— Ну ладно. Только завтрак проглочу.

Через полчаса они подошли к озеру Ков. Вернее, к тому, что от него осталось. Вода сошла, и поверхность озера напоминала воронку от ядерного взрыва. Казалось, они никогда не ловили здесь рыбу.

Рыба клевала не так активно, как обещал Вигго, но на крючок все-таки попадалась, так что через некоторое время они поймали целых четыре штуки.

Вигго в основном сидел молча, и Кьяртан подумал о том, зачем товарищу вообще понадобилось тащить его с собой. Через час ему надоело, он промок.

— Все, с меня хватит. — Кьяртан начал сматывать удочку.

— Уже? Мы ведь еще не поймали крупную рыбу.

— Сам лови. Мне надоело.

— Ну, последний разок!

— На фиг! Я уже промок до нитки. — Ему хотелось домой, продолжить бой.

— Ну давай, закинь еще раз!

— Я буду сматывать медленно, чтобы у крупной рыбы был шанс. Вот видишь! А ты успеешь закинуть в последний раз.

Вигго все лето болтал о том, что как только пойдет дождь, рыба будет лежать почти на поверхности и жадно заглатывать крючок.

— Ладно, последний разок. — Кьяртан забросил удочку, почти не глядя. Поплавок упал слишком близко к берегу, но ему было все равно. Он стал медленно сматывать удочку. Ради Вигго. Поплавок приближался к берегу, рыба не клевала. И вдруг он почувствовал, что поплавок застрял. Ну конечно, черт возьми, на последнем броске что-то обязательно должно было пойти не так.

Глава 33

Промокший до нитки Рино вышел на причал «Хуртируты». Люди спешно поднимались по трапу на борт, пытаясь укрыться от дождя куртками и сумками. Сам же он едва замечал, что джинсовая куртка потяжелела в три раза, а мок­рые волосы прилипли к черепу и были похожи на многоногого спрута.

Рино обвел взглядом огромный корабль. Все в прошлом, говорят энтузиасты. Ну и прекрасно. Рино не мог забыть ужасную поездку в детстве на одном из кораблей, которые сейчас покоились в музее Стокмаркнеса. Потому что каждый раз, когда судно наклонялось на бок, а волны захлестывали поручни, он был уверен, что сейчас они перевернутся. Хорошо, что на современных кораблях есть стабилизаторы, спасающие от качки, пусть это и лишает их определенного шарма.

Когда Рино поднимался по трапу, палуба отзывалась металлическим позвякиванием. Администрация — где когда-то просто стоял человек за стеклом — была похожа на шикарную барную стойку.

— Чем я могу вам помочь? — Молодая женщина со шведским акцентом одарила его выученной улыбкой.

— Я просто хотел… взять вот это, — сказал Рино, обнаружив стойку с расписанием. Он принялся рассматривать бесконечные таблицы, ощущая, как струйки дождя стекают по спине. Самое красивое морское путешествие в мире. Именно так перемещался Ярле Утне? Может быть, именно благодаря «Хуртируте» ему удавалось брать заказы по всей Северной Норвегии?

Рино вспомнил, как в детстве ездил в гости к тетке в Рейне. Сначала на «Хуртируте» до Страмсунда. На кораб­лях были разные каюты, и пассажиры первого класса казались Рино богачами. Столы в ресторане были покрыты белыми скатертями, и он, прижавшись носом к стеклянным дверям, разглядывал ломящиеся от яств подносы. Мама брала в дорогу термос и небольшой перекус. Получив теп­лое какао и бутерброды с яйцом, мальчик сразу же забывал о жующих богачах.

Громкий голос оборвал поток воспоминаний Рино. Мужчина примерно его возраста держал за шею мальчика лет десяти — двенадцати. В его взгляде читались стыд и тревога. Очевидно, отец не обращал никакого внимания на то, что при этой сцене присутствовали посторонние. Он с абсолютным безразличием запихнул мальчика в один из лифтов. «Чертов отец», — подумал Рино, едва сдерживаясь, чтобы не метнуться по лестнице вслед за лифтом и не устроить этому придурку взбучку сразу же, как только откроются двери.

Полицейский стоял, сжав кулаки, и вдруг понял, что тот, которого он только что мысленно отделал до синяков, был не кто иной, как подонок из Мёркведа, тот самый, из-за которого у его пасынка появились ожоги второй степени. Как только они найдут Иду, он прижучит этого недоумка. Иногда в работе полицейского случались моменты величия. Увидеть, как отчим признается в совершенном преступлении, как он съежится и превратится в ничтожество, которым и является на самом деле, — один из них.

Рино засунул расписание рейсов в карман и вышел обратно под дождь. Ветер холодил мокрую кожу, отчего по всему телу побежали мурашки. Прежде чем направиться к ближайшему такси, Рино взглянул на название кораб­ля: «Тролльфьорд». Назван в честь главной достопримечательности Вестеролена — двухкилометровой трещины в горном массиве. Корабли едва протискивались сквозь узкий фьорд к вящему удовольствию туристов.

В голову Рино пришла мысль. Она была настолько очевидной, что за то, что он не додумался до нее раньше, ему явно полагалась премия за тупость. Рино достал расписание, но от дождя оно тут же начало расползаться. Буквы и цифры слились друг с другом, так что пришлось возвращаться на пристань.

— Маршрут когда-нибудь изменялся? — спросил он, взяв новую брошюру.

— Извините, что? — переспросила шведка.

Он помахал проспектом.

Женщина обратилась к коллеге-мужчине.

— За почти тридцать лет моей работы остановки не изменялись.

— А время прибытия и отправления?

— Мне кажется, мы на полчаса перенесли отправление из Страмсунда и Свольвера несколько лет назад. В остальном не припомню, чтобы что-то менялось.

— То есть можно сказать, это расписание соответствует тому, которое действовало, скажем… двадцать пять лет назад?

— Разумеется, большую часть кораблей заменили на новые, но больше никаких особых перемен нет, — пожал плечами мужчина.

Рино провел указательным пальцем вниз по странице. Три быстрых остановки подтвердили, что он был прав: между делами есть связь.

Глава 34

Гюру обедала в своем кабинете. Ей стало очень грустно, внезапно, без особых причин, и нужно было несколько минут, чтобы совладать с эмоциями. Возможно, дело было в том, что она прекрасно понимала, что теперь они ищут останки Иды Халворсен. А может быть, и нет. Вдруг общая комната показалась ей настоящими глубокими катакомбами. Выйдя в коридор, она заметила, как качаются стены. У нее уже бывало такое — моменты, когда все вокруг казалось мрачным и бессмысленным. Она даже испугалась, что у нее развилось какое-то психическое заболевание. Гюру прочитала в интернете все о депрессии, психозе и расстройствах личности. В каждом из состояний что-то определенно подходило под ее ситуацию. Но не все.

В итоге она пришла к выводу, что справится с любой формой психического расстройства, если просто перестанет воспринимать все трагически и будет легче относиться к жизни. Но сегодня ей стало хуже, чем когда-либо. Гюру едва удавалось дышать, она была уверена, что все вокруг заметили ее остекленевший взгляд, выражение паники на лице и частое дыхание.

Было уже два часа дня. То есть с момента исчезновения Иды прошло более двух суток. Может быть, именно поэтому она так отреагировала? Гюру вспомнила о том, что узнала около месяца назад. Пока она не решалась всерьез задуматься на эту тему. Слишком много мыслей. Слишком сильный страх перед последствиями.

Ей стало немного легче. В любом случае она не могла себе позволить ждать, пока тревога развеется. Нужно было собраться.

Рино Карлсен. Самодовольный коллега, дамский угодник. Очевидно, он удивлялся, что жертва до сих пор не бросилась на предложенную им наживку. Ей понадобилось всего несколько дней, чтобы раскрыть его схему. Никаких скользких подкатов, никаких пошлых попыток ее впечатлить, просто слишком много Рино Карлсена, вот и все. Естественная для него пылкость. Видимо, именно по этой причине во время встречи с Эмилией Санде он и забыл спросить ее о семейном положении. Все нужно было проверить.

Обдумав эту мысль, Гюру придвинула к себе папку с бумагами. У Эйнара Халворсена была сестра, Ракель Халворсен. Ракель… о господи, неужели это… едва касаясь пальцами кнопок, она набрала номер полицейского участка в Тромсё. Ей ответил тот же самый сотрудник, с которым она говорила в прошлый раз, он обещал сразу же заняться этим вопросом. Всего через пять минут он перезвонил.

— Вы угадали, — сказал он. — Девичья фамилия Ракель Биркенес — Халворсен. И у нее есть брат по имени Эйнар.

Гюру вспомнила формулировку из отчета: когда нашли дочь, Ракель Биркенес была спасена. Небольшой возглас «Аллилуйя!» — вот и все, что было нужно.

Глава 35

Дождь барабанил по алюминиевому покрытию крыши, и он понял, что звонит телефон только по вибрации в кармане.

— Это Видар из судоходства. Заскочи к нам.

В груди тут же застыл ком.

— Парни резко заболели.

— Я тоже не могу. — Он огляделся. Полоски ткани от платья, словно конфетти, валялись на полу и на кровати.

— Извини, но у меня, похоже, нет выбора.

Но не мог же он оставить девочку одну.

— Боюсь, у меня не получится.

Человек на другом конце провода тяжело вздохнул:

— Я бы тебя не мучил, если бы у меня были другие варианты, я ведь знаю, что ты…

— Я собираюсь уйти.

— Знаю.

Следующие слова утонули в шуме проливного дождя.

— Что ты сказал?

— Я попробую поискать другие варианты. Можно я перезвоню, если никого не найду? В худшем случае нам придется поставить на прикол целый корабль. Если экипаж не наберется…

— Ладно.

Если настаивать, то расставаться с хорошим работодателем, у которого он проработал много лет, придется по-плохому. Ему этого не хотелось. Он встал и, шаркая, вышел из комнаты. Сильнейший ливень заслонил весь дневной свет, и казалось, что на дворе осенний вечер. Не успел он даже дойти до лестницы, как телефон зазвонил снова.

— Это опять я. Ты наша единственная, последняя надеж­да. Я могу найти замену в следующем порту, но не сейчас.

— Я…

— Ты будешь дома всего через десять часов.

К собственному удивлению, он услышал, как соглашается, хотя на кону стояло дело, которое он планировал несколько месяцев.

Черт подери, черт подери, ну почему это происходит? Он взглянул на часы. Десять часов. План вроде бы не срывался, но ему все-таки очень не хотелось оставлять девочку одну. Он пошел на кухню, мучительная боль снова вернулась, и ему пришлось ухватиться за скамью. На всякий случай он набрал целую горсть таблеток. Они должны помочь удержать монстра подальше до возвращения домой.

Теперь рабочая одежда. Когда он застегивал куртку, его пальцы дрожали. На некоторых кнопках были следы крови. Стресс, проклятый стресс. Ну, придется справляться. Обратной дороги нет. Внизу, в подвале, дождь звучал иначе — словно глухое отдаленное бурчание. Он остановился возле ее двери и прислушался. Только звук падающей с неба воды. Она сидела на стуле, прижав колени к груди.

— Испугалась молнии?

Она кивнула.

— Ничего страшного. Она предупреждает, что будет дождь, вот и все.

Никакой реакции.

— Хочешь писать?

Она покачала головой.

— А пить?

Снова отказ.

— Поешь, как мы договорились?

Она опустила глаза.

— Я больше не буду к тебе приставать, но ты должна сказать мне, если чего-то захочешь.

Она вся сжалась, словно раненый зверь.

— Мне нужно уйти.

Она окаменела.

— Так что если хочешь, чтобы я что-то тебе принес…

Она снова покачала головой.

— Я скоро вернусь. А пока поспи.

От ее взгляда он почувствовал укол совести. Смесь отвращения и обвинения. Она уже почти сдалась. И она его упрекала. Закрывая дверь, он чувствовал себя чудовищем. Чудовищем, чьи лапы в крови.

Глава 36

Дренажная труба лопнула задолго до смены тысячелетия, но ей все-таки удалось устоять под весом земли. До этого момента. Еще хуже было то, что земля со временем просела, и почва ушла под дом. Всего за несколько минут полянка возле дома превратилась в бассейн. Маленькие ручейки просочились в трещины кирпичной кладки и цемента, уровень грунтовых вод поднялся.

Глава 37

Гюру неслась по дороге, не обращая внимания на ограничение скорости. И ведь она даже не проверила, направлялась ли в эту же сторону дежурная группа. Дождь колотил по корпусу автомобиля с такой силой, что брызги разлетались маленькими фонтанчиками. «Ну что, ты это предвидел, пророк? — думала она, останавливаясь возле дома семьи Халворсен. — Что пока ты будешь прятать свою дочь, начнется всемирный потоп? Ты нервничаешь? Или продолжаешь сидеть с самодовольной улыбкой на лице, решив, что все это лишь на пользу делу?» Она вытащила ключ из замка зажигания и в сердцах стукнула кулаком по рулю. Она была готова сразиться с Эйнаром Халворсеном.

В коридоре она крикнула «Эй», и в тот момент, когда она уже решила, что ей не удалось заглушить дождь, Ребекка Халворсен выглянула из кухни. Ее лицо выглядело опухшим и помятым. Она либо не сомкнула глаз с момента исчезновения дочери, либо только что проснулась.

— Мне нужно поговорить с вашим мужем.

— Эйнар спит. — Она посильнее запахнула вязаную кофту.

— Разбудите его.

Ребекка Халворсен провела рукой по стене, словно стряхивая невидимую пыль.

— Это может подождать?

Гюру не могла поверить тому, что слышала. Прошло уже больше двух суток с момента, как пропала дочь, а мать больше волнует сон мужа, чем возможность вернуть ребенка домой в целости и сохранности. В подобной ситуации Гюру вытащила бы супруга, если бы он у нее был, из постели за волосы. Она вдруг представила себе Рино Карлсена, как он свалился бы на пол, а его дурацкий маллет разметался по полу.

— Боюсь, не может. — Гюру постаралась скрыть дрожь в голосе.

— Вы… что-то выяснили?

— Определенная взаимосвязь… Ее нужно проверить прямо сейчас.

На лице Ребекки Халворсен, удалявшейся по коридору, читался скорее страх, чем надежда. Она вернулась всего через минуту. Вязаная кофта была все так же плотно обернута вокруг тела. Ребекка опустила глаза и пробормотала:

— Минутку.

Они стояли молча, и Гюру догадалась, что женщине перед ней требовалось разрешение мужа, чтобы пригласить ее пройти в гостиную. «В плену держат не только Иду, — подумала она. — Ты ведь тоже живешь в тюрьме с того самого дня, когда повстречала Эйнара Халворсена».

А вот и он. Все пуговицы на рубашке застегнуты, волосы не растрепаны после сна, и нет вообще никаких следов того, что он приближался к постели. Эйнар Халворсен вовсе не спешил выяснить, что привело в его дом полицию. Он спокойно привел себя в порядок — безупречная внешность прежде всего.

— Почему вы не рассказали нам о вашей сестре? — Гюру сразу же перешла к делу.

Эйнар Халворсен жестом пригласил ее пройти в гостиную.

— Сделай нам чай, дорогая! — Он понюхал воздух, и Гюру подумала, что именно так он и относится к своей жене — как к воздуху. Она бы с радостью осталась стоять, хотя бы для того, чтобы подчеркнуть, что не торопится следовать его указаниям, но решила сесть на диван еще до того, как он предложил ей это сделать. Сам же он занял величественное тронное кресло. По крайней мере, именно так он стал выглядеть, когда мягкое кресло поглотило его тщедушное тело.

— Итак, о вашей сестре, — повторила Гюру, так как сидящий перед ней мужчина не подавал никаких признаков того, что собирается отвечать.

— При чем тут она?

— Я надеялась, именно это вы мне и расскажете.

Театральная мина абсолютного непонимания.

— Двадцать семь лет назад ваша сестра пережила то же самое, что и вы. Ее единственного ребенка — двухлетнюю девочку — похитили.

— И?

— Удивительное совпадение, вам не кажется?

— Мои мысли здесь и сейчас. То, что случилось с моей сестрой больше четверти века назад, не имеет никакого значения.

— Вы так думаете?

И снова вопросительный взгляд.

— Учитывая, чем все закончилось.

— Почему вы говорите загадками, следователь?

— Когда Ангелика чудесным образом нашлась, ваша сестра — как там у вас говорится — вернулась из долины тьмы?

В его глубоко посаженных глазах промелькнула какая-то тень. Что-то жесткое.

— И это после многих лет, в течение которых вы пытались обратить ее в свою веру.

Эйнар Халворсен провел рукой по подбородку.

— С того момента, как я был спасен, я делился посланием Божьим. У моей сестры был период восстания, прежде чем она выбрала Бога. Путь к спасению у всех разный. Кто-то принимает Его спокойно, а кто-то — благодаря молитве последователей. Путь моей сестры лежал через чудо.

В этот момент Ребекка Халворсен вошла в гостиную с подносом в руках. Чашки и тарелки подрагивали, словно при небольшом землетрясении. Гюру привела следующее доказательство в ее присутствии.

— Ангелика Биркенес нашлась на третий день.

Расставляя чашки на столе, Ребекка чуть не разбила их, так дрожали ее руки.

— Вы пообещали сестре то же самое, что теперь обещаете своей жене?

Мать Иды приглушенно застонала.

Эйнар Халворсен отпил чай.

— В тот раз я видел то же самое, что и сейчас. Что все закончится хорошо.

— Я здесь не в качестве одного из ваших единоверцев, я пришла по долгу службы. Моя задача — задавать критические вопросы. Если бы в данный момент буквально не звонил набат, я бы точно нашла себе занятие поинтереснее. — Гюру схватила чашку с чаем, но передумала. — Я задаю вопрос еще раз, обещали ли вы вашей сестре, что Ангелика найдется на третий день?

— Я рассказал ей о том, что видел. Точно так же, как сейчас говорю своей жене о том, что вижу, — Ида вернется домой завтра. — еще один спокойный глоток чая. — Я не использую слово «обещать». Это вы так говорите.

— Вы это знали? — Гюру обратилась к робкой фигуре на другом краю дивана. Женщина переводила взгляд с мужа на поверхность стола и обратно.

— Я тетя Ангелики. Конечно, я знала…

— И о видении того раза?

Ребекка Халворсен сидела, поникнув головой.

— У Эйнара дар с рождения.

— Вы знали, что ваш супруг предсказал возвращение девочки на третий день?

— Я не понимаю…

— Зачем вы мучаете мою жену? — все еще приглушенным голосом сказал Эйнар Халворсен.

— Вы пытались создать себе имидж пророка, сделать себе имя.

Звенящая тишина. Никаких попыток извиниться или объясниться.

— Я весьма скептически отношусь к слепой вере в чудо, но когда речь идет о жизни шестилетней девочки, это просто недопустимо.

— Тьма заслоняет свет, любезная Гюру Хаммер.

— Простите?

— Свет стремится найти приют. Но никто, кроме вас, не может впустить его внутрь.

Он снова заговорил о ней.

— Я не позволю вам…

Гюру стукнула рукой по столу. Рука заметно дрожала, когда она ее подняла.

— Извините. Не хотел вас обидеть. — Эйнар Халворсен наклонился вперед. — Но вы сейчас так близко… так близко, что я не могу удержаться и не сказать вам того, что вижу.

— Я думаю, вы подстроили исчезновение Иды, — выпалила она и тут же пожалела о сказанном.

Эйнар Халворсен опустился в кресло и закрыл глаза.

— Я никогда не хотел иметь подобных способностей, — наконец сказал он. — Они пришли ко мне сами, и они у меня есть. Неужели я позволил бы жене бродить по дому трое суток, сходя с ума от ужаса? Я желаю Ребекке добра, как и Иде. И у этой истории обязательно будет счастливый конец, следователь, и я тут совершенно ни при чем.

— Где вы будете завтра?

— Боюсь, я не понимаю вашего вопроса.

— Вы будете дома весь день?

Эйнар Халворсен взглянул на жену.

— У меня нет других планов.

— Не будете выходить из дома?

Открытая улыбка.

— Конечно, мы будем дома, чтобы встречать Иду.

Когда Гюру встала, чтобы выйти, ей показалось, что стены дома раскачиваются, фигуры супругов Халворсен превратились в тени.

— Возможно, вам пора очнуться, — сказала она, обращаясь к тени справа от себя. — Речь идет и о вашей жизни тоже.

Когда она села в автомобиль, раздался звонок. Нашли дом общины Халворсена.

Глава 38

Рино сидел в аэропорту Тромсё. Мокрая одежда лежала в пластиковом мешке у его ног. Брюки и свитер, купленный в спешке, закончат свои дни в дальнем углу шкафа. Расписание «Хуртируты» — на правом колене. Первый кусочек пазла в деле исчезновения детей встал на свое место. «Суть не во времени прихода и отправления. Все дело в продолжительности стоянки. Тромсё: четыре часа при движении на север и почти три часа при движении на юг. Свольвер: полтора часа при движении на юг, час — на север. Этого времени достаточно, чтобы похитить ребенка и незаметно пробраться на борт судна. Именно так ты и путешествовал, не правда ли? Ублюдок педофил? Самый красивый морской круиз в мире превратился в смертельный тур для Сары Санде. Но не для Ангелики Биркенес. Ее ты вернул обратно, непонятно почему. Она не подошла для твоих планов? Что-то было не так с первой похищенной?»

Он попытался представить себе молодого Ярле Утне, поднимающегося на борт с девочками. «По всей видимости, Иду Халворсен унесли в рюкзаке. Может быть, именно так он занес на корабль Ангелику Биркенес и Сару Санде — притворившись туристом? Запах, тот особенный запах. Может быть, Ангелика Биркенес находилась на борту корабля?»

Рино снова взглянул на расписание. Проанализировав время, он увидел то, что искал. Девочку нашли на четвертый день, но идущая на север «Хуртирута»[6] вернулась в Тромсё в 23:45 — за четверть часа до начала нового дня.

Все встало на свои места. Ангелику Биркенес вынесли на берег почти в полночь третьего дня, ночью положили в бумажный мешок и оставили у дверей пекарни.

На экране у гейта загорелась надпись «Посадка». Путешественники, уже несколько минут стоявшие в очереди, оживились, стараясь зайти в самолет первыми, словно их билеты были выигрышными и призов на всех не хватало. Рино достал мобильный телефон и поискал номер в истории звонков. Через несколько секунд ему ответила Ангелика Биркенес.

— Это снова я, Рино Карлсен.

Неуверенное «Да», полное ожидания.

— Помещение, в котором вы находились, и тот запах, о котором мы говорили…

— Да-да?

— Может быть, вы были на борту корабля «Хуртируты»? Двигатели в то время сильно шумели, вентиляция была не очень хорошей…

На другом конце провода стало совсем тихо.

— Вы здесь?

— Мм…

— Как вы думаете?

Звук рыданий. Рыданий взрослой женщины.

Глава 39

Тучи нависали над крышами домов, словно туман над морем, только вверх дном. Хотя дождь сильно мешал видимости, полицейский автомобиль не сбавлял скорости. Гюру передала руль одному из сотрудников и тщетно пыталась дозвониться Рино. В конце концов она просто отправила сообщение. Видимо, напарник сидел в самолете с выключенным телефоном.

Послеобеденные пробки понемногу рассеивались, но движение все еще было довольно плотным. На пути из города они поймали все красные светофоры, и еще хуже было то, что перед ними ехали два грузовика. Поймать возможность перестроиться никак не удавалось.

Гюру считала минуты плена Иды. В данный момент их было ровно 3000. Следовательно, не стоило ставить жизнь на кон, чтобы выгадать еще пять минут. И все-таки Гюру казалось, что она чувствует страх девочки.

— Мы спешим, — сказала она.

За рулем был молодой парень из коммуны Дённа, говоривший с характерным акцентом. Он включил сирену и попытался пойти на обгон.

— Кто позвонил в полицию? — Гюру слегка ударилась о переднюю панель, когда машина резко затормозила из-за внезапно появившегося мотоциклиста.

— Аноним.

— Случайный сосед вряд ли бы звонил анонимно. Думаю, это один из его единоверцев. Видимо, начал что-то подозревать.

— Вполне возможно.

— И боится Эйнара Халворсена.

Полицейский очень хорошо вел машину, она была вынуждена это признать. Обгонял уверенно, зря не перестраивался, спокойно и равномерно двигался вперед.

— Мы уже близко.

Гюру почувствовала, как скрутило живот. Пусть она будет там, Господи, пусть она будет там. Она представила себе грязную испуганную Иду. Каково это, расти с отцом, который не показывает тебе свою любовь, и с женщиной, которая не решается быть матерью, предпочитая роль супруги и соратницы? Как же тяжело, о боже, как же тяжело.

Полицейский повернул и снизил скорость.

— Скоро нам придется идти пешком.

Дорога кончилась возле провисшего сетчатого забора. Калитка из непромокаемого материала, тропинка, петляющая между деревьями. Гюру решила, что за домом следит только один человек и он не вооружен. Глубоко вздохнув, она вышла из машины.

Дождь лил без остановки, укрыться не получалось даже под деревьями. Капюшон тем более не спасал. Он только мешал обзору, как и непрекращающиеся потоки воды, плотной пеленой скрывавшие весь вид. Кое-где лужи собирались в небольшие озера, и Гюру с полицейским старались наступать на камни и кочки — там было повыше. Через несколько сотен метров они увидели дом, со всех сторон окруженный деревьями. Гюру подумала, что побелка на нем совсем свежая, видимо, этого года, но не смогла представить себе Эйнара Халворсена с кистью в руках. Стена возвышалась над землей не больше чем на полтора метра, но по окнам можно было судить о том, что в доме есть подвал.

— И что теперь? — Полицейский из Дённы присел на корточки прямо в траве.

— Заходим.

— Прямо так?

— Прямо так. Ида здесь по определенной причине. И поэтому ее нужно поскорее вернуть домой.

Они, пригнувшись, побежали к дому. Кое-где вода доходила до щиколотки. Ссохшаяся земля не могла поглотить всю влагу.

На крыльцо вела лестница из бетона. Коллега Гюру попытался открыть дверь. Заперта. Гюру снова представила себе Иду, пытающуюся стать как можно меньше. От мысли о том, что отец заставляет дочь страдать ради собственной славы, ее охватила ярость. Такое просто не должно случаться с детьми!

— Выбиваем дверь?

Коллега явно насмотрелся боевиков. Она покачала головой и жестом показала, что нужно разойтись в стороны. У первого же окна она прижалась к подоконнику. Из-за дождя удавалось разглядеть лишь нечеткие очертания обстановки. А вот и окошко подвала, вода доходила примерно до его середины. Похоже, Эйнару Халворсену придется разбираться с последствиями потопа. В подвале тоже ничего не было видно. Она поднялась на ноги в тот момент, когда коллега завернул за угол.

— А что, если разбить стекло входной двери?

— Там отверстие примерно пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Я что, похожа на женщину-змею?

— Есть немного. — Он оглядел стоявшее перед собой промокшее существо.

Балл за хорошее чувство юмора. В тот день, когда научится молчать, он станет неотразим. Гюру принялась колотить по двери кулаками. Никакой реакции. Потом она взяла поросший мхом камень и ударила им по замку. Раздался такой звук, словно что-то сломалось, но дверь распахнулась лишь после того, как ее коллега сильно толкнул ее плечом. Как же хорошо, что фильмы с Чарльзом Бронсоном[7] были так популярны в Дённе в девяностые.

Пустой коридор. Две двери. Каждый открыл свою. Она заглянула в комнату, которая, по ее мнению, должна была быть кухней, но в этот момент откуда-то сзади раздалось слово «подвал». Совсем немного времени ушло на то, чтобы подтвердить, что этот дом превратили в место для собраний общины. На одной из стен висело распятие, в углах стояли пластиковые стулья. Спустившись в подвал, они услышали звук стекающей воды. По стенам сочилась вода. Свет лампочки выхватил три двери, полицейский подошел к одной из них и аккуратно открыл ее.

— Черт. — Зажав рот, он отпрянул.

В комнате стояло огромное количество ящиков с плохо пахнущим месивом. Во второй комнате было полным-полно хлама, но запах был менее неприятным. Гюру медленно распахнула третью дверь и молча извинилась перед Идой. Она ошиблась, о как она ошиблась.

Глава 40

Сначала отчаянно замяукали котята, и это стало первым признаком беды. Нет, не замяукали, не зашипели, они издали какой-то душераздирающий вопль. Звуки становились все громче, когти царапали сетку. Она попыталась закрыть уши ладонями, но все равно все слышала. Сидя на диване с зажатыми ушами, она почувствовала влагу. Ида поджала ноги и недоверчиво уставилась на мокрые носки. Она сразу же подумала о том, что простудится и заболеет. Мама всегда говорила ей держать ноги в сухости и тепле.

Она подняла глаза и увидела заливающую пол воду. Она текла совсем не так медленно, как когда Ида пролила на кухонный стол молоко и наблюдала, как белая змейка медленно ползла вниз. Вода лилась маленьким, но бурным ручьем.

Сначала она не поверила своим глазам — и не верила им до тех пор, пока вода не покрыла весь пол. В этот момент девочка все поняла. Она задышала очень быстро, ей показалось, что у нее взорвется голова. Она так и сидела, поджав под себя ноги. Вопреки ее воле комната превратилась в бассейн, куда она часто ходила с родителями. Во время первого посещения она похолодела от страха. Вода. Огромная масса. Когда вода дошла ей до пояса, она задрожала, хотя мама держала ее за руку и пыталась успокоить. А когда поднялась до уровня груди, Ида поняла, что сейчас умрет. Сердце стучало так, что ей стало трудно дышать. То же самое происходило и сейчас.

— Нееет! — Крик был таким резким, что на мгновение Иде показалось, что это кричала не она. Она забылась и опустила одну ногу в воду и в панике тут же отдернула ее, словно прикоснувшись к клубку змей. Девочка забилась в угол дивана, подтянула ноги к себе и закрыла глаза. Бессчетное количество ночей ей снилось, что она упала в бассейн и борется за жизнь, не в силах добраться до бортика. Или что она поскальзывается на камне и падает в море. Она всегда просыпалась с криком в момент, когда во сне ее голова оказывалась под водой. Сейчас она отчаянно пыталась не думать об этих снах.

Девочка осторожно открыла один глаз. Вода поднималась. В этот момент она услышала стук. Ее соседка.

— Помогите! — Ида закричала, подняв голову к потолку, чтобы тот мужчина услышал ее, но никаких звуков с верхнего этажа слышно не было. Снова стук из соседней комнаты. Может быть, лицо соседки уже находилось под водой, и ей приходилось сидеть или лежать с плотно сжатыми губами, чтобы не глотать воду. Она наверняка страшно напугана и сейчас отчаянно пытается установить связь.

Ида попробовала достать до стены с дивана, но не получилось. Против своей воли она опустила ногу на пол. Вода была ледяной, и все-таки она выдержала. Казалось, воздух пытается на огромной скорости проникнуть ей в легкие. Она медленно подошла к углу и постучала в стену. Девочка из соседней комнаты постучала в ответ.

Громко и четко Ида крикнула: «Эй!»

Лишь приглушенный стук в ответ. А что, если бы этот мужчина так же разозлился и на нее, что, если бы она лежала, пытаясь поднять голову и не глотать воду… Ида заплакала. Ей никогда в жизни не было так страшно. Она снова попыталась позвать маму, заглушаемая рыданиями молитва облаком полетела в сторону дома, но в этот раз девочка так и не смогла представить, что мама слышит и понимает ее.

Тот человек сказал, что ему нужно отлучиться и он скоро вернется. «Скоро» уже давно прошло. Она пробралась к двери и изо всех сил заколотила в нее.

— Мне нужно в туалет!

Ей было не нужно, но она хотела, чтобы он пришел. На верхнем этаже было абсолютно тихо. Снова раздались звуки когтей, царапающих клетку. Девочка забралась на полку и почувствовала, как подпрыгнуло ее сердце. Полянка превратилась в маленькое озерцо, заполнившее все пространство до окна. До смерти напуганные котята отчаянно пытались выбраться, один из них вдруг уцепился за крышу клетки, продержался несколько секунд и упал вниз. Широко распахнутые глаза, которые она успела увидеть, не оставляли никакого сомнения: котята поняли, что скоро умрут.

Глава 41

Время перевалило за восемь вечера. Дождь лил как из вед­ра, и улицы Будё утонули в потоках воды.

— Я была уверена, что найду ее. — Гюру сидела за письменным столом, поникшая и такая грустная, какой Рино еще никогда ее не видел. Следы туши на лице походили на макияж подростков-эмо. — Этот дьявол сидел там с надменной улыбкой на лице, самоуверенный, непоколебимый. Я спросила его, собирается ли он выходить из дома завтра, и он ответил, что нет. — Гюру переоделась в сухое, но согреться так и не смогла, и периодически поглаживала руки, разгоняя кровь. — Великий финал состоит не в том, что он ее найдет. В этом случае любой бы усомнился. Нет, он предпочитает сидеть дома, твердый в своей убежденности, как и полагается провидцу.

— Иде шесть лет. Она говорит. И может рассуждать. Виновного найдут. — Рино попытался утешить напарницу.

— Ты знаешь… — Гюру выпрямилась. — в целом я, конечно, стою на своем, но все же и мне очень захотелось поверить в версию про третий день. Что все наладится само собой, Ида вернется домой живая и невредимая, а мы спокойно соберем доказательства против ее отца.

— То, что Эйнар Халворсен — брат Ракель Биркенес, заставляет взглянуть на ситуацию под другим углом.

— Но ты все еще придерживаешься версии о своем педофиле?

— Я никакой версии не придерживаюсь. Но то, что мы узнали… точнее… новые сведения, указывающие на то, что Ангелика Биркенес провела три дня на борту «Хуртируты»…

— Запах…

— Да, по моему мнению, она лежала в каюте недалеко от машинного отсека. Воздух на старых судах был теплый и спертый, и чем ближе к двигателям, тем хуже.

— А какая связь между Халворсеном и «Хуртирутой»? Может быть, его последователь работает там? А как насчет педофила?

— Возможно. — Рино небрежно придвинул к себе открытку, на которую смотрел пару дней назад, но Гюру без какого-либо предупреждения сразу же вырвала ее у него из рук.

— Если Ангелика Биркенес была первым фокусом Эйнара Халворсена, зачем он отправил двухлетнюю девочку в морской круиз до Киркенеса и обратно?

Гюру снова принялась растирать застывшее тело.

— Тебе нужен горячий душ.

Она протестующе покачала головой.

— Это займет всего пять минут. А иначе ты заболеешь и не сможешь работать в полную силу. Если тебе повезло, Томас выкачал не всю теплую воду.

Гюру натужно улыбнулась. То, как часто их коллега ходил в душ, было предметом насмешек всего участка.

— Ты прав. Я быстро приму душ.

Рино очень ей сочувствовал. Разве он сам не подмерз? Может быть, и ему принять душ? Он хотел было пошутить про дефицит горячей воды и про командный дух, побуждающий коллег делиться благами цивилизации, но Гюру уже вышла из кабинета.

Рино быстро набрал Иоакима, но сын казался незаинтересованным в общении. Мысли следователя вращались вокруг Ангелики Биркенес. Всю свою жизнь она искала запах из того времени и надеялась, что обретет покой, получив ответ. Она нюхала все подряд, но откровение настигло ее в виде звонка от промокшего потрепанного полицейского.

В тот самый момент, когда Рино выложил ей свою версию, она все вспомнила. Три дня она провела в тесной каюте «Хуртируты». Было заметно, что за ней не очень хорошо ухаживали. То есть у похитителя не было опыта общения с маленькими детьми. Рино достал фотографию Ярле Утне. Педофил был в доме Эмилии Санде, и по ее болезненному виду было понятно, что она абсолютно уверена — именно он убил ее дочь.

«Непоколебимая интуиция», — подумал Рино, доставая жевательную резинку «Джуси Фрут» из ящика стола. Жевание помогает. Совершенно точно. Рино попытался сосредоточиться на непроверенных ниточках расследования, но мысли его двинулись совершенно в другом направлении. Он представил себе Гюру, выходящую из душа в плотно обернутом вокруг тела полотенце. Этот вид нисколько не способствовал работе над расследованием.

Рино еще раз проглядел дело Ярле Утне. Он остановился у заметки, которую уже читал не один раз. У Ярле Утне есть сводный брат. Отец Утне был рыбаком, несколько сезонов он провел у побережья Финнмарка. Это многое объясняло. Сводный брат был старше на пятна­дцать лет, и его регулярно опрашивали в связи с расследованием дела. С Ярле он встречался всего дважды, так что впечатление о брате у него сложилось весьма поверхностное. Ну, а в том, что касалось исчезновения девочек, ему нечем было помочь следствию. Но Рино все-таки решил позвонить. Он знал, что женщины никогда не удовлетворяются пятью минутами в душе, так что вполне мог занять время чем-то полезным.

— Кто, вы говорите, звонит? — очевидно, человек на другом конце провода находился на улице.

— Рино Карлсен, полиция Будё.

— А, да. — Слова прозвучали так обыденно, словно Рино звонил ему каждую неделю.

— Я хочу поговорить с вами о вашем сводном брате.

— Что за черт?! Его нашли?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Похищена девочка. Мы связываем это похищение с предыдущими случаями.

Мужчина на другом конце провода вздохнул.

— Ярле умер, — сказал он.

— Откуда вы знаете?

— Прошло двадцать лет.

— Почти двадцать семь.

— Тем хуже.

— И все? Просто прошло время?

— Я его вообще не знал. Отец умер десять — двена­дцать лет назад, какое-то время он болел. Странно, что Ярле не появился, пока тот еще был жив.

— Его заказы… на которые он ездил…

Сухой смешок.

— Никто, у кого он работал, никогда не нанимал его снова.

— Плохой работник?

— Две руки — и обе левые.

Как и у Рино.

— Вы знаете, как именно он ездил? На машине? Автобусе? Или на «Хуртируте»?

— Я видел его всего дважды, и слава богу. Кому хочется быть одной плоти и крови с извращенцем? — судя по раздававшимся на заднем плане стонам, мужчина и сам был занят чем-то двусмысленным. — Я ничего не знаю о том, как он жил и как ездил на заказы. Но перед смертью папа сказал, что Ярле утонул. Потому что он был человеком моря. По крайней мере, это значит, что на кораб­лях ему нравилось.

Рино сидел, задумавшись о чем-то, когда в дверях вдруг появилась Гюру. Она почти полностью соответствовала фантазии Рино. Мокрые волосы, блестящие глаза. Либо она обнаружила в душе паука, либо к ней вломился Томас. На ней была просторная форменная рубашка. И больше ничего.

— Список рабочих мест, — сказала она, исчезла в своем кабинете и принялась яростно рыться в бумагах, а потом с триумфальным видом протянула напарнику листок. — «Норденфьелдске». Со 2 апреля 1986 до 16 января 1987 года. А я-то решила, что это какая-то горнодобывающая компания.

Рино не мог не заметить стекающие по ее ногам струйки воды.

— А разве это не название старой судоходной компании, владевшей «Хуртирутой»? — промямлил он хрипло.

— Черт, — выругалась Гюру, комкая листок. — Он там работал… во время обоих похищений.

Глава 42

Сначала вода показалась ей ледяной, но потом ноги привыкли. Ида стояла, прислонившись головой к матовой поверхности деревянной двери. Она стучала до тех пор, пока не заболели руки — колотила и кулаками, и раскрытыми ладонями. Болело горло. Она кричала громко и долго.

Отчаявшись, Ида вернулась на диван. Вода доходила до кромки платья, мокрая ткань облепила ноги, которые девочка прижала к себе, пытаясь согреться. Казалось, вода поднимается рывками, и каждый раз, когда Ида замечала, что ее стало еще больше, дыхание перехватывало. Она страшно боялась воды, и при этом ее мучила ужасная жажда. «Может быть, это дождевая вода? Может быть, ее можно пить?»

Однажды в начале лета она стояла под дождем и глотала собиравшиеся во рту капельки. И ее не стошнило — так что вполне можно попробовать. Девочка зачерпнула воду ладонью. От нее ничем не пахло, но ведь так и должно быть. Она осторожно попробовала ее языком, а потом сделала глоток. Вкус был чуть-чуть горьковатым, но она не смогла удержаться. Она жадно черпала воду и глотала ее до тех пор, пока не почувствовала неприятный, землистый привкус и не поняла, что что-то не так. Дождевая вода падает с неба. А эта — появлялась из земли. В тот же момент ее затошнило, и желтоватая рвота вырвалась у нее изо рта. Живот свело, сильная дрожь пробежала по телу. Она заплакала. Увидит ли она когда-нибудь своих родителей или умрет прямо здесь, в подвале, и никто никогда так и не узнает, что с ней случилось?

«Что ты видишь?» — спросил однажды отец, когда она переживала, сможет ли подружиться с ребятами в школе и научится ли когда-нибудь плавать. По выражению его лица Ида поняла, что между ними двоими была какая-то тайна. Что я плыву, как рыба, только по поверхности воды. И что я подружусь со всеми ребятами в классе, кроме нескольких мальчиков. «Ты четко это видишь?» — спросил тогда он. «Да». И ведь она видела это еще до того, как он спросил, не так ли? Да. «Так оно и будет», — сказал он. Ей было интересно, почему именно так, но отец больше не захотел об этом говорить.

Сейчас она попыталась увидеть, что мама за ней придет, но ничего не вышло. Ну и как же маме ее отыскать здесь, на другом краю моря? Ида снова и снова пыталась представить себе то, что произойдет, но картинки исчезали сразу же, как только появлялись. И ей было все так же страшно.

Вода продолжала подниматься. Скоро она дойдет до дивана, и что же тогда делать? От одной мысли об этом Иду затошнило.

От внезапно раздавшегося громкого отчетливого стука у девочки перехватило дыхание. Она думала, ее соседка уже утонула, но стук раздался снова. Ида бросилась на пол и начала колотить в стену. Она совсем забыла, что у нее болят ладони, и ей пришлось закусить губу, чтобы не расплакаться от боли. Прошло какое-то время, но затем постучали снова. Звук доносился из нижней части стены, и стало понятно, что соседка не лежит на полу, как всегда думала Ида. Она подняла глаза и попыталась представить, что может видеть сквозь стены. Соседка сидела на стуле. Связанная.

И тут она поняла. Мама много раз повторяла ей это в те времена, когда они еще ничего не знали про аллергию и девочка отказывалась есть и пить, опасаясь новых приступов рвоты. «Если ты не будешь пить, — говорила мама, — ты заболеешь, да, заболеешь настолько сильно, что у тебя начнутся видения». Именно это сейчас и происходило. У нее начались видения.

Повернувшись, девочка заметила, что вода уже почти дошла до сиденья дивана. Она задрожала. «Не может быть. Этого просто не может быть». Она принялась колотить кулаками по воде, словно пытаясь ее прогнать, и завопила изо всех сил. Она не утонет, нет, ни за что на свете! Под конец девочка настолько выдохлась, что не могла больше кричать, и замерла, переводя дыхание. В этот момент она увидела в воде игрушечную фигурку. Видимо, та упала с полки. Солдатик лежал на спине, крепко прижав к груди ружье. Покачиваясь, он медленно плыл в ее сторону. Казалось, он просто лежит и наслаждается отдыхом. Девочка и раньше видела, как некоторые люди в бассейне лежали вот так, абсолютно неподвижно, покачиваясь на воде. Словно во сне. И она подумала, что и солдатик тоже спит.

«Нельзя так думать, — решила она. — Я не утону. Никто не утонет. Я просто буду лежать на поверхности воды, так, как лежит солдатик». Она двинулась вперед, и от этого движения поднялась легкая волна. Солдатик стал раскачиваться и вдруг перевернулся лицом вниз. Как утопленник.

Глава 43

Около десяти часов вечера Эйнара Халворсена проводили в кабинет Гюру. Он остановился у дверей, на его лице не было никакого выражения, голова чуть склонена набок. Лоб и макушка блестели от воды.

— Садитесь.

Размеренным движением он вытащил из кармана брюк носовой платок и промокнул лоб и лицо. Затем расстегнул пиджак и встряхнул его перед тем, как повесить на спинку стула. Усаживаясь на стул для посетителей, он излучал надменное спокойствие и педантичность.

— Это наш третий разговор. — Гюру заметила, что ее голос звучал не так твердо, как бы ей хотелось.

— Предыдущие были весьма приятными.

— Правда?

Она не видела его улыбки, но угадала, что он улыбается. В глубине души он над ней насмехался.

— Вы тоже это скоро поймете.

Она сжала зубы, чтобы сдержаться и сохранить спокойствие. Всем своим существом он провоцировал ее и сам прекрасно это осознавал. Он провел в кабинете меньше минуты, но уже добился преимущества. На пустом месте.

— Потому что каждый раз, когда мы встречаемся, всплывает что-то новое, какие-то детали, о которых вы ранее умолчали.

— Я ответил на все ваши вопросы, ничего не утаив. — он сидел, уперевшись обеими ногами в пол. Поза совсем не расслабленная, однако от него исходила аура абсолютного контроля над ситуацией.

— Похищение вашей племянницы…

— Мы не поднимали эту тему во время первого разговора.

— И вам не пришло в голову рассказать нам об этом?

— С тех пор прошла целая вечность, и это дело никак не связано с Идой.

— А я думаю, между ними есть связь. Учитывая ваши предсказания.

Эйнар Халворсен наклонился вперед и встретился взглядом с Гюру. Ей показалось, что он смотрит в пустоту.

— Предсказание — это ваше слово. Я просто говорю о том, что вижу.

— Где вы находились, когда похитили вашу племянницу?

— Мы опять говорим об Ангелике?

В первый раз он выглядел искренне удивленным. Казалось, он не успел обдумать, подходит ли эта эмоция к данной ситуации. Гюру не спешила с ответом, и Эйнар задумчиво провел рукой по подбородку.

— На работе, — сказал он.

— Где именно?

Снова взгляд, в котором читалась попытка поймать спрятанную в вопросе уловку.

— В то время я работал на борту одного из самых прославленных кораблей, ходивших вдоль северного побережья, хотя тогда я этого не осознавал. Я был младшим коком и не видел ничего славного в том, чтобы чистить картошку с утра до ночи. Тот корабль назывался «Лофотен», а свою карьеру я начинал на судне «Рагнвальд Ярл» — потом его несколько раз переименовывали и списали еще до того, как вы закончили среднюю школу.

И снова Гюру едва сдержалась. Последний комментарий был явно сделан не случайно.

— И как быстро вам надоело чистить картошку?

Эйнар Халворсен провел рукой по затылку, а потом вытер мокрую руку о штаны.

— Что-то подсказывает мне, что вы и так знаете ответ на этот вопрос.

— У нас есть данные, что вашу племянницу держали в каюте одного из кораблей «Хуртируты».

— Это Ангелика сказала?

— Да.

— Сейчас?

Гюру решила не отвечать.

— А ведь все эти годы она пыталась вспомнить, где находилась те три дня.

— Теперь она получила ответ на свой вопрос.

Он наклонился поближе:

— Знаете, если Ангелика уверена в этом, то так оно и есть. Нельзя недооценивать подсознание.

— Даже двухлетнего ребенка.

— Даже двухлетнего ребенка, — подтвердил он.

— Мы считаем: тот, кто ее похитил, был либо пассажиром, либо членом экипажа судна.

Эйнар Халворсен никак не отреагировал на это предположение.

— Исчезновение и возвращение девочки… на третий день… совпадает с маршрутом «Хуртируты».

Эйнар Халворсен едва заметно кивнул.

— Вашей сестре вернули ее единственное дитя. А вот женщине из Свольвера через несколько месяцев не повезло. Ее двухлетнюю дочь так и не высадили на берег.

На лице Эйнара Халворсена ничего нельзя было прочитать.

— И мы почти уверены, что ее тоже держали на борту «Хуртируты».

Эйнар Халворсен снова вытер затылок.

— Я очень надеюсь, что вы не поспешили поделиться вашей версией с коллегами. Юный чистильщик картошки с острова Рингвассёй — преступник, которого столько лет безуспешно ищет полиция!

Она сглотнула.

— Как я уже сказал, если в итоге вашего расследования Ангелика получила ответ на вопрос о том, где она находилась, ничего лучше и придумать нельзя. И, возможно, «Хуртирута» — это правильный ответ, а вот я — вовсе нет. Вы молоды и честолюбивы, и я уверен, что благодаря вашей настойчивости вы многого добьетесь. Но не позволяйте мне стать вашей грубейшей ошибкой.

Гюру потеряла контроль над собой и ударила рукой по столу.

— Вашей дочери нет дома уже двое суток. Кто-то держит ее в плену, а вы сидите здесь и строите из себя чертова мессию, слепо верящего в то, что она вернется на третий день. Ведь именно это вы пообещали своим последователям? Если сам Эйнар Халворсен утверждает, что что-то произойдет на третий день, так оно и будет? Ида — ваша козырная карта, благодаря которой вы сможете привлечь людей в загибающуюся общину?

Эйнар Халворсен потянулся за рулоном бумажных полотенец, стоявшим на подоконнике.

— Можно взять?

Она возненавидела себя за то, что не ответила сразу же, и нехотя кивнула.

В этот раз он вытер шею и грудь.

— Я не успел взять с собой зонт. Ваши коллеги очень спешили. — Он аккуратно сложил мокрую салфетку. — Надеюсь, вы приняли во внимание то, что вломились в наш дом Божий.

— О чем вы?

— О нашем здании. Вы там были.

— Послушайте! Я делаю все, что считаю необходимым для того, чтобы отыскать Иду.

— Мой ответ — нет.

— Что?

— Я ничего не сказал общине об Иде.

Она сразу же почувствовала, что ей стало легче.

— Почему? Зачем упускать такую возможность?

— Ида моя дочь. Эта ситуация касается только меня и моей жены. Конечно, мне позвонила сестра, а также некоторые члены общины. Но я никому специально ничего не говорил.

— А в тот раз? О видении об Ангелике вы также молчали?

— Я был молодым и глупым. Я думал, все обрадуются тому, что все закончится хорошо. Но я ошибался.

— А что именно вы видели? Как она лежит, дрожа от страха? Вы видели помещение, где она находилась? Того, кто сидел рядом с ней? Почему, черт подери, я должна вытаскивать из вас информацию клещами?

— Я видел, что Ангелика воссоединится с матерью, вот и все.

— А как выглядели эти три дня? Тогда вы были так же уверены, как и сейчас.

— Гюру Хаммер…

— Следователь Хаммер!

Он удивленно взглянул на нее.

— Я не виноват в том, что видел и не могу толковать свое видение никак иначе. Я вижу все совсем не так, как на фотографии. Это скорее знание, которое ко мне приходит.

— Знание? Сначала видение, теперь знание. И как это понимать?

Эйнар Халворсен не ответил, и Гюру принялась листать бумаги, чтобы немного успокоиться.

— Знание, как вы говорите. Вы рассказывали мне о женщине, которую посетили. Насколько я помню, вы говорили о зреющем черном нарыве.

— Возможно, я выразился именно так. Я пытаюсь как можно проще объяснить то, что вообще не поддается объяснению.

— Дружеское участие, не так ли?

— Пусть будет так.

— И как же звали этого друга?

Эйнар Халворсен поднял руки, словно сдаваясь. В остальном, никаких жестов.

— Прямо сейчас и не вспомню. Прошло много лет. Это важно?

— Возможно. — Она явно слышала, как дрожит ее голос.

— Конечно, я могу это выяснить, хотя мне не хотелось бы тратить на это время до тех пор, пока не вернется Ида.

— Вы не рассказывали о том, что на самом деле видели, когда пришли туда?

Эйнар Халворсен покачал головой.

— Самые разные мерзости.

— А мальчик? Что вы сделали, чтобы ему помочь?

Он посмотрел на Гюру ничего не выражающим взглядом.

— Как уже было сказано, я был молод и глуп. Я не знал, что мне делать.

— И не сделали ничего?

Впервые ей показалось, что в его глазах промелькнуло ощущение стыда.

— Я понимаю, ваши намерения весьма благородны. Вы пытаетесь выяснить, кто похитил Иду не потому, что хотите блистать, а потому, что искренне желаете ей доб­ра. Я очень высоко это ценю. Но, к сожалению, вы смотрите не туда.

Его слова прозвучали глухо.

— Ваша убежденность сослужит вам плохую службу.

— У нас есть ваши предсказания и «Хуртирута». — Гюру подняла указательный палец.

— Все, чего вы действительно ждете, так это того, что кто-то вскроет ваш нарыв.

— Я бы попросила вас придержать при себе ваши предсказания.

— Я ничего не предсказываю… следователь Хаммер, я вижу. Раны в вашей душе затянутся, когда вы разрешите их вскрыть.

Его голос воздействовал на нее, словно гипноз. Она вызвала его, чтобы прижать к стене, но все снова перевернулось.

— Все закончится хорошо.

Может быть, это действительно не он? Может быть, Рино прав?

— Завтра Ида вернется, и вы сможете отпустить все накопившиеся сомнения по моему поводу. Это лишь начало.

— Начало? — сглотнула Гюру.

— Ваше освобождение очень близко, следователь Хаммер. Кстати, в том мальчике я увидел многое из того, что вижу в вас. Пустоту и тоску.

*

Она осталась сидеть, прислушиваясь к гулу голосов в участке, и вдруг ей показалось, что она слышит его тихий голос, но она тут же осознала, что сама это придумала. Он уехал. Встреча прошла совсем не так, как она предполагала. Доказательства — прямые ли, косвенные ли — утекали сквозь пальцы. Он заполнил комнату своим спокойствием, самим своим существованием, буквально проник ей под кожу. Ей очень не хотелось признавать этот факт, но она действительно ощущала пустоту. Пустоту, которая исчезала в присутствии проповедника.

Глава 44

Она устала, а в комнате стало темнее, чем когда-либо. Значит, наступила ночь. Девочка лежала на диване и молилась о том, чтобы дождь закончился. Проси о малом. Так говорил отец, и мама не шептала ей ничего иного, когда он не слышал. Значит, это правда. Малое. Пусть дождь прекратится, и тогда настанет время для новой молитвы.

В комнате заметно похолодало, но хуже всего было все-таки из-за котят. Они вопили, им было страшно. И ей самой от этого становилось еще страшнее. Звук дождя тоже пугал ее. Капли превратились в маленькие реки. А реки — в большой бассейн. То, о чем она изо всех сил пыталась не думать, было прямо перед ее глазами. Точно так же, как когда возникали дурные мысли, избавиться от которых было невозможно именно потому, что она отчаянно пыталась это сделать.

Вдруг она почувствовала воду. Сначала спина, потом плечи и бедра стали мокрыми. Она отодвинулась к другому концу дивана, но вода следовала за ней. Вода дошла до телевизора и до половины книжных полок. Бассейн заполнялся.

— Я хочу в туалет! — Она не хотела, но все равно закричала. Он сказал, что скоро вернется. А что, если с ним что-то случилось? Что, если он не вернется? — Я не хочу умирать! — Как только она сформулировала свою мысль, ей стало еще страшнее. — Не хочу, — повторила она и заплакала.

Девочка стояла, вжавшись в угол дивана, и вдруг увидела маму. В глазах матери стояли слезы, но что-то все же изменилось. Грусть и безнадежность. Она думает, что я умерла, поняла девочка. Нет, нет, если я умру, мама тоже умрет. От горя. Ида решила думать, что все закончится хорошо. Ради мамы.

Она огляделась. Спинка дивана была наилучшим вариантом. Она немного покосилась, но все же казалась довольно удобной. Вода покрывала пальцы ног и доходила до щиколоток. Черная вода. Такая, как в море вечером. Она ее пугала. Ей хотелось, чтобы море всегда оставалось голубым. И глубиной по пояс, не больше. В черной воде нельзя разглядеть дно. Вода решала за нее. Черная вода означала бесконечность.

Она вздрогнула, но не успела еще отогнать от себя страшные картинки, как заметила в воде что-то необычное. Девочка присела и попыталась разглядеть то, что было похоже на мелкие крошки. Две из них подплыли поближе, и она увидела, что это насекомые. Она осторожно зачерпнула воду ладонью и вытащила муху. Вода протекла сквозь пальцы, и насекомое ожило. Там было еще много мух, и девочка попыталась вытащить их всех за один раз. Вдруг в воде промелькнула чья-то тень, прямо посередине все разрастающегося бассейна. Это существо было намного больше мухи.

Вторник, 3 сентября Глава 45

На столе перед Рино стоял пакет с булочками с изюмом. Завтрак он купил на ближайшей заправке «Шелл». Он уже успел позвонить в головной офис «Хуртируты», и ему пообещали предоставить информацию в самое ближайшее время. Ближайшим временем, по его шкале, было пять минут. Прошло почти десять. Следователь стащил с себя мок­рую куртку. Из-за этой чертовой погоды ему пришлось нацепить зимнюю одежду — джинсовую куртку с подкладом из овечьей шерсти.

В коридоре послышался голос Гюру. После разговора с Эйнаром Халворсеном она вела себя удивительно тихо и до сих пор так и не зашла. Наконец зазвонил телефон.

— Это Хольм из «Хуртируты». Я тут немного покопался. 29 июня 1986 года в северном направлении из Тромсё шел корабль «Лофотен».

Сердце Рино забилось чаще.

— Это один из старых кораблей?

— Самый старый из тех, которые все еще используются на регулярном маршруте. Построен в 1964 году, имеет статус охраняемого. Мы безмерно гордимся этим кораблем, он до сих пор очень популярен среди любителей старины. А еще 8 октября того же года. Вы спрашивали про Свольвер, не так ли?

— Да.

— На северном направлении был «Нордстьярнен», а на юг снова шел «Лофотен».

По позвоночнику побежали мурашки. Прорыв!

— Продолжительность стоянки при движении на юг больше, чем при движении на север?

— Мы все еще говорим про Свольвер?

— Да.

— Так, посмотрим… да. Час для северного направления, полтора для южного.

В этот момент распахнулась дверь кабинета, Томас жестами показал, что Рино кто-то ждет в коридоре. В такую-­то рань! Он показал, что освободится через пару минут.

— Можно ли получить список тех, кто работал на соответствующих маршрутах?

— Да, конечно, но на это понадобится некоторое время. Тогда компьютерными базами особо не пользовались. По крайней мере, на наших кораблях. К тому же, боюсь, мне понадобится получить разрешение у руководства.

— Дело касается исчезновения девочки.

— В любом случае нужно время.

— А список пассажиров?

— С этим хуже. Не думаю, что мы их так долго храним.

— Вы можете это проверить?

— Конечно.

Рино продиктовал номера мобильного и рабочего телефонов и подчеркнул, что дело не терпит отлагательств. Конечно, имя Эйнара Халворсена будет в этих списках. Вопрос в том, в обоих ли. По какой-то причине Гюру его об этом не попросила. Да и вообще запланированный решительный удар оказался каким-то неуверенным.

Рино вышел в коридор, где сидел утренний посетитель — этот адский отчим. Под верхней губой все так же бугрился снюс, и смотрел мужчина исподлобья.

— Что-то не припомню, чтобы мы договаривались о встрече.

— Мне нужно вам кое-что рассказать.

Признание. Неожиданно.

— Очень вовремя.

— Вовремя?

Рино открыл дверь в кабинет и жестом предложил этому недочеловеку войти. Мужчина развалился на стуле для посетителей, голодным взглядом посматривая на пакетик с булочками. «Сам себе купи», — подумал Рино и демонстративно откусил одну из них.

— Видар заговорил.

Он произнес это так, словно его пасынок открывал рот раз в тысячелетие.

— Я думаю, он знает, кто это сделал.

— Да?

— Он пока не признается, но по всему видно, что знает. Я попытался на него надавить, но ничего не вышло. Мне удалось только узнать, что это был парень.

— Кто-то из своих?

— Нет, не из тех, кто отправился в поход. Кто-то чужой. Но Видар не хочет болтать. Не хочет или не решается.

— Боится наказания?

— Послушайте. Я знаю, что вы думаете, что это сделал я.

Рино всплеснул руками:

— И правда, чего это я?

— Если вы хотите докопаться до сути, то про меня забудьте. Это сделал кто-то из этих чертовых парней.

— Я поговорю с твоим пасынком.

— Вот еще что… — адский отчим заерзал на стуле. — Видар не знает, что я здесь. Я думаю, это сделал тот, кто каким-то образом его контролирует. Поэтому он боится рассказать правду.

— А если бы это сделал ты, он бы не боялся?

Неужели Рино разглядел во взгляде этого подонка какую-то боль? Боль оттого, что прошлое его так и не отпускает?

— Я подумал, вам надо об этом знать.

Рино махнул рукой. Его собеседник встал и медленными шагами вышел из кабинета.

— Черт! — Рино прихлопнул ладонью одну из булочек. А ведь он-то думал, что прижучил этого любителя снюса. Рино вышел в коридор и постучался в кабинет Гюру. Утро явно не придало ей бодрости. Опухшие от недосыпа глаза, бледность. Видимо, она забыла накраситься. Забыла или просто не стала. В свою очередь, Рино побрился и даже потратил несколько минут на то, чтобы аккуратно уложить волосы. Упадок ее сил означал совсем не то, чего ему хотелось.

— Третий день, — сказал Рино. — Сегодня все должно случиться.

— Да, представь себе, нам придется просто сидеть и ждать, пока исполнится предсказание.

— Я знаю, на каком корабле передвигался преступник. Или на каком он работал.

Гюру застыла.

— «Лофотен». Я только что разговаривал с головным офисом «Хуртируты». Этот корабль находился в Свольвере и в Тромсё в то время, когда там были совершены преступления. Я жду списки экипажей.

По ее взгляду было совершенно понятно, на что она надеялась. На то, что у Эйнара Халворсена не было выходного на одном из маршрутов.

— А здесь? В Будё?

И тут Рино понял, что отвлекся из-за жестикуляции Томаса.

— Я думал об Эйнаре Халворсене. А так как он больше на борту не работает… — следователь шлепнул себя рукой по лбу. — Черт! Надо было спросить.

— Как я понимаю, устала не я одна. — она улыбнулась, открыто и дружелюбно, как никогда раньше. В кабинете Рино зазвонил телефон, и к моменту, когда он спешно покинул ее кабинет, в его груди уже успел поселиться червячок сомнения.

— Это снова Хольм из «Хуртируты». У меня на руках списки.

— Все?

— Все, что есть. Списки пассажиров давно уничтожены. Строго говоря, я не имею права рассылать персональные данные ни по электронной почте, ни по факсу.

— Дело очень срочное.

— Тогда отправлю по электронной почте. Факсам я больше не доверяю.

— Вы можете проверить кое-что еще? — попросил Рино, продиктовав адрес электронной почты. — Какой корабль заходил в порт Будё три дня назад, а именно 31 августа?

— Северное или южное направление?

— Северное.

— Вы опять попали на «Лофотен». Сейчас корабль находится в открытом море около Вадсё, он отшвартовался от пристани Будё тридцать первого числа в ноль часов ноль минут — строго по расписанию.

Наконец случился прорыв, которого они так ждали.

— Мне нужен список экипажа.

— Боюсь, мне потребуется пройти кое-какие процедуры. Я еще вам позвоню.

Рино положил трубку и открыл электронную почту. Через пару минут пришло письмо. Прежде чем распечатать список, он быстро пробежался по нему глазами. Рядом с должностью «младший кок» стояло имя Эйнара Халворсена. Рино пошел к Гюру, но в дверях наткнулся на заспанного Иоакима.

— Что ты здесь делаешь… в такое время?

Глаза Иоакима бегали, поза была расхлябанной.

— Предотвращаю исход из ада.

Иоаким зашел в кабинет отца и сел.

— Это не может подождать?

— Я подрался. — Иоаким потер костяшки правой руки.

— Что ты сделал?

— Тот парень сказал, его отец напишет заявление.

— Кто он?

— Кристиан из параллельного класса.

— А что именно произошло? Только кратко.

Иоаким разглядывал свои ботинки, страшные, выпрошенные им у отца в начале лета.

— Я защищал Рене.

— Его жизни что-то угрожало?

— Нет, но он мой друг. А Кристиан сошел с ума. Он обзывал его и угрожал.

— То есть этот Кристиан собирался избить Рене до полусмерти, и тут героически вмешался ты?

— Это было вполне возможно. — Иоаким пожал плечами.

— Что ты хочешь сказать? Ты ударил первым?

— Ты бы его видел, он весь изошел слюной. — Иоаким чуть ли не выкрикивал эти слова.

— То есть на самом деле ты ударил Кристиана потому, что он обзывал Рене?

— Тебя там не было!

— Не кричи. Я не глухой. У тебя сейчас урок?

— Я же сказал, что хотел предотвратить адские мучения.

— Если ад — это заявление, которое на тебя подадут, придется его пережить. — Рино наклонился над столом. — Я что, чувствую запах курева?

— А?

— Ты все прекрасно услышал!

— Наверное, от куртки. Ивар курит. А он приставала.

Рино безуспешно попытался посмотреть в глаза сыну:

— Сейчас ты пойдешь в школу. На первой же перемене попросишь у Кристиана прощения.

— Это что, я должен просить прощения?

— Да.

— Да ну на фиг.

— А вечером тебя ждет серьезный разговор.

— Вечером я буду у мамы.

— Я позвоню. Ты придешь. А иначе тебя действительно ждет ад.

Когда Иоаким вышел в коридор, от него летели искры. А у Рино появилось неприятное предчувствие. Все мальчики иногда дерутся и толкаются, но здесь что-то было не так. Он почувствовал, что драка — это предупреждение. Тревожное.

Глава 46

Хребты гор полумесяцем поднимались над заросшими растительностью холмами. А посреди этого пигмейского пейзажа выделялось озеро Ков. Сотрудник полиции Свольвера стоял по грудь в воде. Он только что прицепил к заросшему водорослями металлу крюк и, выбравшись на твердую землю, подал знак товарищу:

— Раз, два, три…

С глухим бульканьем предмет оторвался от дна озера.

— Наш местный Лох-Несс, а? — полицейский осекся, увидев, что именно поднялось над поверхностью. Показались две дужки, а между ними комок коричневой грязи. Дужки были надежно прикреплены к какой-то деревяшке.

Полицейские замедлились, словно инстинктивно поняли, что именно оказалось перед ними.

— Господи Иисусе! — сотрудник отпустил веревку и подошел поближе.

Из-за долгих лет, проведенных в воде, все превратилось в одну сплошную массу, череп отсутствовал, и тем не менее ошибки быть не могло. Поросшая водорослями толстая веревка обвивалась вокруг костей и потемневшей одежды. Полицейский повернулся к мальчикам, которые обнаружили находку. Они вытаращили глаза и уставились на то, что только что вытащили из озера.

— Отойдите! — закричал он, отгоняя их подальше.

Мальчики нехотя побрели вдоль мыса.

— Это человеческие останки, Кнут. Привязанные к плугу.

Второй полицейский молча подошел к напарнику. Под проливным дождем казалось, что вода в озере кипит. Он осторожно взялся за плуг и потянул его на себя. Несколько костей выскользнули из материи, в которой застряли.

— Черт подери!

— Плуг к дереву не привязан. Это чертовы санки. Извращенец, который это сотворил, использовал санки. Ты понимаешь, о чем это говорит?

По цвету лица напарника было понятно, что на глубокие размышления он был не способен.

— Санки означают снег и лед. Я думаю, несчастный утонул вот так, привязанным к санкам. А плуг утянул его на дно.

Глава 47

Перед Рино лежали списки экипажей. Сидящая напротив него Гюру заметно оживилась. В списках было 39 имен, из которых больше половины повторялись.

— Двадцать четыре человека были на обоих маршрутах. — Рино записал число красным фломастером на доске.

— Плюс пассажиры.

Рино кивнул. Полностью исключать из круга подозреваемых Ярле Утне было нельзя. Но если все было так, как он думал изначально, и Утне действительно еще раз посетил Эмилию Санде, он наверняка купил билет под вымышленным именем. То есть список пассажиров едва ли мог дать полезную информацию.

— Не факт, что все они еще живы. — Гюру показала на имя, которое явно принадлежало другому веку.

— Все нужно проверять. Сколько из них до сих пор работает. Кто перешел на другое судно, а кто остался верен «Лофотену». Где они живут и где поднимаются на борт. Думаю, можно вычеркнуть тех, кому за восемьдесят, по крайней мере, в случае с похищением Иды.

— Корабль — наша единственная зацепка. — Гюру потерла пальцем подбородок. — И Эйнар Халворсен как-то со всем этим связан.

Рино отметил ее задумчивость.

— Может быть, на борту работает его пособник? И, может быть… Ида тоже на борту?

— «Лофотен» сейчас находится рядом с Вадсё. Даже если он будет идти полным ходом, то не доберется сюда к исходу дня.

— Пророчество может оказаться полной чушью.

— Может?

— Пророчество — полная чушь.

— Если пророчество — чушь, то и связь с судном исчезает.

— Что ты имеешь в виду?

— Двадцать семь лет назад он предсказал то же самое. Вероятнее всего, его племянница находилась на борту «Хуртируты». То есть если бы мы действительно верили этому парню, стоило обыскать корабль. Но зачем прятать Иду на борту, если вернуть ее домой сегодня все равно невозможно? Я думаю, здесь есть два варианта. Либо отец невинен словно агнец, либо ее держат где-то еще. Но я думаю, что ответ — или, по крайней мере, намек на ответ — где-то в этих списках.

— И что теперь? — взгляд Гюру померк.

— Теперь мы проанализируем каждую клеточку каждого из этих недоумков.

Примерно через час наступило время для подведения итогов. Томас и Сельма помогали обзванивать Национальный реестр населения и судоходную компанию. Они намеренно не стали связываться с людьми напрямую. Рино выписал на доске число 24.

— Это исходная точка. Естественно, жизнь взяла свое. — Он зачеркнул это число и написал сверху 20. — Среди них три женщины. — Зачеркнул еще раз и написал 17. — Учитывая первые случаи исчезновения девочек, мы не можем исключать того, что за ними стояла женщина. Маленькие дети, отчаянная попытка стать матерью и так далее. Но не в случае с Идой. А сейчас она — наш приоритет.

Еще одно число зачеркнуто. 15.

— Одному из них девяносто два года, еще одному — семьдесят два. У последнего глубокая степень болезни Паркинсона.

Зачеркнуто. 13.

— Мы знаем, что два человека сменили судно. Один из них в данный момент на борту «Поларлиса» рядом с Эрнесом, второй на «Нуркаппе» возле Олесунна. — Рино отложил фломастер. — Тринадцать.

— Несчастливое число.

— Нужно найти дополнительную информацию, хотя я понимаю, что каждая потраченная минута может оказаться судьбоносной. Но это число уменьшится еще. Когда мы получим список экипажа на сегодняшний день, похититель окажется у нас в руках.

Гюру закусила нижнюю губу.

— «Лофотен» сейчас у побережья Финнмарка. Если мы и найдем его, теория третьего дня окажется ложной.

— Или нет.

В этот момент распахнулась дверь кабинета и внутрь заглянула Сельма:

— На проводе Эмилия Санде. Я подумала, вы не захотите упустить такую возможность.

Рино приставил палец ко лбу Гюру.

— Не забывай о выходных, — сказал он. Поднимая телефонную трубку, он все еще чувствовал мягкость ее кожи.

— Это вы были у меня недавно? — голос звучал неуверенно.

— Да, я.

— Ну… я просто подумала о том, что вы сказали…

— Да?..

— Что если я что-то вспомню, мне нужно вам позвонить.

— Все правильно.

— Есть кое-что.

— Я слушаю.

— Дело в том, что… — ее голос стал хриплым.

— Да? — он тут же пожалел о том, что торопит ее, нужно набраться терпения.

— Я ненавижу Бога, — сказала она жестко.

— Я понимаю, — сказал он, когда пауза затянулась.

— Однажды в магазин, где я работала, пришел мужчина. — Видимо, она говорила сквозь зубы. — Путешественник. С чертовой Библией в руках.

Этого он никак не ожидал.

— Он заставил меня поверить в безумие. Это было до того, как… на свет появилась Сара. Но разве милосердный Бог отнимает у тебя единственное дитя?

— Понимаю. — Ему не нужно было придерживаться какой-то тактики.

— Поэтому я ненавижу все, что с ним связано.

— Вы помните имя того, кто обратил вас в веру?

На другом конце провода повисла пауза.

— Я звонила ему однажды. После того, как пропала Сара. Набросилась на него. Выпалила ему в лицо все наболевшее: «Ваш Бог — дьявол. Во плоти». Ему это не понравилось. Так что теперь вы это знаете: я ненавижу Бога.

— Как звали того, кто…

— Его звали так же, как моего начальника в то время. Эйнар.

Рино сглотнул.

— Эйнар-черт-возьми-Халворсен.

И она положила трубку.

Глава 48

Тень двигалась очень быстро. Еще до того, как девочка успела понять, что это такое, она исчезла. Но на поверхности воды, там, где она проплывала, оставались мелкие полоски. Девочка забралась на спинку дивана с ногами. Что это такое? И снова тень понеслась мимо нее. Быстрая, словно угорь. Ида никогда в жизни не видела живого угря, но и не имела никакого желания с ним встречаться. Угорь напоминал змею, а она страшно боялась змей. Хотя на самом деле и змей она никогда не видела.

И снова движение в воде — в этот раз у двери. Наконец ей удалось разглядеть какие-то очертания. Тень была короче, чем угорь. Это что-то другое.

— Я хочу в туа… !

От звука ее голоса тень в воде ускорилась. Девочка не могла ни закричать, ни выдохнуть, она замерла.

Мама… мама. Шептала она про себя. Ей очень хотелось посмотреть на потолок и прошептать эти слова небу, но она не решалась. Она не сводила глаз с тени. Мамочка, приди! Мама, здесь какой-то зверь, опасный зверь.

Она попыталась не обращать внимания на звук, который раздавался, когда нечто проплывало мимо нее, постаралась сосредоточиться на звуке дождя. Но у нее ничего не получалось. Мягкое журчание раздавалось каждый раз, когда тень меняла направление. Зверь искал выход. Как и она.

И снова раздался приглушенный стук из соседней комнаты. Соседка все еще была жива. На несколько секунд Ида так обрадовалась, что даже забыла об опасном звере, но вдруг он показался прямо возле нее и промчался в угол за телевизор. В этот раз она не сдержалась и закричала, из-за чего тень заметалась по всему бассейну. Крик отразился от стен комнаты и стало казаться, что тень превратилась… в тень ее голоса. Ида снова закричала, тень оживилась. Она снова пронеслась прямо возле девочки, в панике Ида вскочила на ноги. Теперь она напоминала… нет, этого просто не может быть. Ради всего святого, только не это. Девочка укусила себя за руку, чтобы не закричать.

Мамочка! Это же… Она даже не могла прошептать это слово.

И снова звук из соседней комнаты. Ида не могла понять точно, что именно, но что-то изменилось. Стук стал слабее, промежутки увеличились. Ее соседка, видимо, очень устала.

И вдруг она поняла, что именно изменилось. Что-то безжизненное болталось в воде в соседней комнате и периодически мягко ударялось о стену. Она была одна. Только она… и зверь.

Глава 49

Хольму из «Хуртируты» понадобилось пятьдесят пять минут на то, чтобы получить все необходимые разрешения.

— Два списка, — сказал он. — Те, кто работает, и те, у кого выходной.

— Прекрасно.

— Мне все еще не нравится электронная почта.

— Мне тоже, — согласился Рино, который в данный момент был готов подтвердить все, что угодно.

— Тогда нажимаю кнопку.

— Все получил, — подтвердил Рино, открывая приложение и распечатывая список. Он заметил, что количество людей в экипаже с годами заметно сократилось. Эффективность.

— Чарльз Тровик. В прошлый раз он тоже был. — Гюру показала пальцем на строчку в списке.

Рино положил листок со всеми именами на стол.

— И он. — В этот раз Гюру коснулась его плеча, наклоняясь поближе, чтобы перепроверить. — Хенрик Хансен. То есть их двое.

— Бергхейм. — Они произнесли имя почти одновременно. В списке тех, у кого выходной.

— Симон Бергхейм. Работает коком, как и тогда.

Рино еще раз проглядел список, а потом вычеркнул все остальные имена.

— Итак, у нас три человека, которые работали на «Лофотене» в те времена и делают это до сих пор. Двое из них сейчас на борту, один дома.

— Мы его нашли? — голос Гюру дрогнул.

— Возможно.

— Нужно выяснить, связан ли кто-нибудь из них с Эйнаром Халворсеном.

И снова Рино почувствовал в ее голосе оттенок сомнения. Что-то поколебало ее абсолютную уверенность в том, что проповедник похитил собственного ребенка.

— Симон Бергхейм, адрес: Мёрквед. Навестим его?

Рино попытался собраться с мыслями. «Хуртирута» — с Чарльзом Тровиком и Хенриком Хансеном на борту — находилась сейчас у побережья Финнмарка. Сам он гораздо в меньшей степени, чем Гюру, верил в теорию третьего дня, то есть вполне возможно, что Иду удерживает все-таки кто-то из тех двоих. Если следовать методу исключения, они предупредят коллег.

— Это может быть и кто-то из остальных двоих, — сказал он.

Гюру вопросительно взглянула на напарника.

— Она совсем не обязательно на борту. Он мог оставить ее без присмотра…

— Или она может быть мертва, — добавила Гюру.

— «Лофотен» — это зацепка. Корабль находился у пристани во время всех исчезновений, и в Тромсё, и в Будё, и в Свольвере. Причем стоял достаточно долго для того, чтобы кто-то из членов экипажа успел похитить девочку и принести ее на борт.

— Или один из пассажиров.

— Или один из пассажиров, — подтвердил Рино, хотя ему очень не хотелось рассматривать эту версию, ведь в этом случае найти преступника будет практически невозможно.

— Черт! — Рино бросился к телефону и снова набрал офис «Хуртируты». — Этот Бергхейм, — спросил он, убедившись, что на другом конце провода все тот же Хольм. — Когда он сошел на берег?

В этот раз Хольм оказался более подготовленным.

— В субботу.

В тот же день, когда была похищена Ида.

— Если вы хотите с ним поговорить, рекомендую поехать в его загородный дом.

— Где он находится?

— Он называет его усадьбой, но на самом деле это старый дом. Он находится в Свольвере, и именно оттуда Бергхейм обычно заступает на службу.

— Вы не знаете, он ездил туда в субботу?

— Эээ… возможно, это на нашей совести. Даже если он так и сделал, то не зарегистрировался ни как пассажир, ни как член экипажа.

Глава 50

Она сама его вызвала. Ремонт в доме, подчеркнула она. Уже неделю стояли морозы, и так как по ночам она все равно не спала, то прекрасно слышала металлическое позвякивание оконных перекладин, когда становилось совсем холодно. Днем скованная инеем трава чуть-чуть оттаивала, но как только наступал вечер, налетал пронзающий ветер с болот, и все вокруг покрывалось беленой пеленой. Ее ждала холодная зима. Во всех смыслах.

Они договорились начать в восемь утра. Ей было важно приступить к работе пораньше. Когда он зашел на кухню, его брови были покрыты инеем. В остальном все было, как и в тот раз, он чуть сутулился и старался не встречаться с ней взглядом.

Неутолимая похоть.

— Вы купили все, что нужно? — спросил он, присаживаясь за стол на кухне. По какой-то причине он говорил вполголоса.

— Да. — Она сказала, что потребуется покрасить стены, но ему не нужно привозить никакого оборудования или материалов.

— Все комнаты, да? — Он все еще говорил шепотом.

— Да, все.

Она сняла чайник с плиты и налила кипяток в заранее заготовленные кружки. Та, что справа, предназначена ему. Белый порошок, в который превратились пять таблеток снотворного, растворился, не оставив на поверхности кофе никаких следов. А если бы следы остались, она бы налила чуть-чуть молока, сославшись на то, что помнит, что он любит кофе с молоком. Она поставила перед ним кружку и поднос с бутербродами.

— Нельзя работать на пустой желудок.

Он съел два бутерброда, и повисла неловкая тишина.

— Нет ничего лучше кофе по утрам. — Она взяла кружку обеими руками и сделала большой глоток.

— Я пил кофе в кемпинге. Не могу без него проснуться.

— Может быть, слишком крепкий?

— Нет, нет, все хорошо.

— Уф, я часто варю слишком крепкий кофе. — Она сделала печальное выражение лица, и он взял кружку в руки. Лишь на мгновение он решился посмотреть ей в глаза.

— Пожалуй, пора начинать.

— Попейте со мной кофе.

Было заметно, что ему не по себе. Тишина. Один на один с ней, лицом к лицу. Он несколько раз менял позу, а потом быстрыми глотками осушил кружку.

— Хотите еще?

— Нет, спасибо.

— Почему вы шепчете? — спросила она, убирая со стола.

— Я думал, ваша дочь еще спит.

Ей пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть.

— Сара не спит.

— Ладно.

Она услышала, как он встал.

— Где мне начать?

— На веранде. — у нее все еще кружилась голова.

— Тогда я пошел.

Она услышала, как он начал передвигать что-то на веранде. Я думал, ваша дочь еще спит. Дьявол. Это ты сейчас уснешь.

Полчаса спустя звуки шагов на ступеньках и равномерные движения кисти по стене все еще были слышны. Лишь через пятьдесят минут после того, как она угостила его кофе, он, шатаясь, зашел на кухню, бледный, как иней снаружи.

— Мне нехорошо.

— Да, вы совсем бледный.

— Я, кажется, заболел. — он говорил, запинаясь.

— Прилягте на диван.

Он стоял, опустив голову, и держался за холодильник.

— Хотите парацетамол?

Он вопросительно взглянул на нее. Кажется, он начал что-то подозревать.

— Прилягте, а я принесу вам жаропонижающее и воду.

Он, шатаясь, вышел из кухни и, когда она вернулась с таблетками, уже спал глубоким сном. Она обратила внимание на то, что покрасить потолок он все-таки успел, а потом прошла к сараю. Возле дверей стояло то, что она заготовила заранее: привязанный к санкам ручной плуг. Она потащила их к дому. Санки легко скользили по замерзшей траве. У нее был в запасе целый час до того, как иней начнет таять.

Он спал беззвучно и лишь вздохнул, когда она засунула руку ему под одежду. Ей совершенно не хотелось его касаться, но пришлось перебросить его через плуг, причем он повис в совершенно невозможной в состоянии бодрости позе. Эмилия положила поперек санок доску, чтобы голова не сваливалась. Потом с помощью изоленты примотала ноги к санкам, а руки — к дужкам плуга. Пришло время привести план в исполнение, она взяла веревку и вышла со двора.

Тропинку Эмилия выбрала заранее. По ней можно было пройти незаметно для остальных жителей там, где ландшафт был относительно плоским. Скоро ее охватило ощущение свободы и удовлетворения, она знала, что всего через несколько часов обретет хоть какой-то покой. Она была одна под серо-голубым утренним небом, лишь похрустывала под ее равномерными шагами обледеневшая трава и скользили по гладкой поверхности полозья санок. Вдруг прямо перед ней оказалось озеро Ков. Она подошла к нему с другой стороны, по ложбине. Тропинка спускалась вниз, поэтому санки упирались ей в ноги. Конечно, Эмилия могла бы идти за ними, пытаясь их удержать, но ей показалось, что так будет сложнее. Вместо этого она отвязала дощечку и использовала голову мужчины для торможения. Убедившись, что их никто не видит, она вывезла санки за собой на поляну. Он по-прежнему спал как дитя. Дьявольское отродье. Она повернула санки и толкнула их на лед. Под полозьями затрещало. Она все еще держала в руках веревку, а мужчина находился над водой. Эмилия открыла рюкзак и достала подстилку и термос, которые взяла с собой. На свежем воздухе кофе казался особенно вкусным.

Прошел час. Детоубийца по-прежнему крепко спал. Она вернула доску ему под голову, боясь, что иначе он насмерть окоченеет. Но сначала ему придется дать ей ответ.

Через некоторое время послышался стон. Теперь только дело времени. Она сидела, наблюдая, как распускались морозные узоры на тонком гладком льду, и снова почувствовала острый приступ тоски. Поддавшись инстинкту, она подошла и ударила его по ноге. Он заворочался.

Примерно через час он проснулся. Сначала она услышала, как голова начала вертеться на доске, потом раздался приглушенный крик о помощи.

— Доброе утро, — сказала она. Она сидела так, чтобы он не мог ее видеть.

— Ко всем чертям…

— Да-да, скоро отправишься, — сказала она, давая ему еще несколько минут, чтобы окончательно опомниться. — Я хочу знать… все.

Его сознание по-прежнему было затуманено, он не понимал ни кто здесь находился, ни почему это происходит. Он метался, пытаясь выбраться из веревок, а потом вдруг успокоился.

— Где я?

— В созданной богом природе.

— Вы?

— Да, но сейчас речь о тебе. И о том, что ты сделал.

— Но, черт подери, женщина, я…

Санки слегка дернулись, раздался громкий, четкий хруст льда.

— Вы с ума сошли, вытащите меня!

— Может быть, и вытащу. А может, и нет. — Она уперлась ногой в его колено и тихонько подтолкнула. Санки откатились дальше, чем она ожидала, примерно на восемь — десять метров от берега. Но веревка осталась у нее в руке.

— Я же провалюсь! Лед сейчас треснет!

— Чем раньше ты во всем признаешься и расскажешь, зачем ты это сделал, тем больше шанс на то, что ты не умрешь.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Сара.

— Сара? Что с ней?

Она вернулась к камню и села.

— Господи, что я должен сказать? Что с Сарой?

Она налила себе еще чашку кофе.

— Я всего лишь немного поболтал с ней из вежливости.

— Я видела твой взгляд.

— Взгляд? О господи!

— Ты вернулся.

— А?

— И забрал ее у меня.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ты забрал две жизни, дьявольский извращенец.

— Я признаюсь в чем угодно, только вытащите меня на берег. Но я действительно не понимаю, о чем вы говорите.

— Это был ты. Я знаю, что это был ты, и поэтому ты здесь и лежишь. Ты один-одинешенек, потому что я хочу, чтобы ты признался в самом ужасном преступлении, которое только может совершить человек.

Она проверила, лежит ли диктофон в кармане куртки. Он все расскажет. Громко и четко.

И снова хруст льда, а за ним глухой удар. Под одним из полозьев появилась трещина.

— О господи, женщина… — всхлипнул он.

Она хотела знать, плакала ли Сара и поняла ли она вообще, что происходит. Ее дочь знала только любовь. Конечно, она даже не поняла, что нужно чего-то бояться.

— У вас на совести будет жизнь, подумайте об этом! — закричал он.

— В таком случае нас будет двое. И похоже, тебе это совершенно не мешает.

— Я ничего не сделал вашей дочери, послушайте же!

Она вылила в чашку остатки кофе. А потом повернулась и пошла прочь.

— Куда вы? Не бросайте меня здесь! Лед долго не выдержит.

Она обернулась:

— Нет, не выдержит. Санки уже начали тонуть.

Он снова попытался освободиться, а потом приподнял голову, стараясь поймать ее взгляд. Полозья провалились под лед наполовину, плуг с распятым на нем грузом висел криво. Он заплакал, начал жаловаться на боль в спине.

— Даю последний шанс, — сказала она. Кристаллы инея начали таять, пожухлая осенняя трава покрывалась капельками влаги. Она видела, что на льду появились новые трещины. Плуг накренился еще сильнее.

— Признавайся!

— Я ничего не делал вашей дочери, клянусь!

И снова гулкий звук и новые трещины во льду. Плуг качнулся назад, полозья санок исчезли в болотной жиже, ему едва удавалось удерживать голову над водой.

— Признавайся! — повторила она, когда лед опять треснул. Плуг сначала приподнялся, а потом рухнул в озеро с глухим бульканьем. Мужчина закричал и ушел под воду. Эмилия повернулась, чтобы уйти, и ей показалось, что она услышала крик под водой. И слова, сказанные для нее. Признание.

Двадцать семь лет не приглушили ее тоску. И не смягчили ненависть к тому, кто лежал на дне озера. Но теперь его нашли. Она прижала к себе мягкую игрушку, принюхалась… ничего. Когда-то от нее пахло Сарой. Но с годами запах медленно, но верно выветривался точно так же, как разлагались останки под водой. Их двоих больше нет на свете. Совсем скоро в дверь постучит полиция и задаст вопрос о плуге. Она сказала следователю, что плуг забрал человек, который ремонтировал крышу. В какой-то мере это действительно так.

Глава 51

Рино выбрал «Вольво», чтобы не привлекать лишнего внимания, хотя Томас неоднократно намекал на то, что эта машина как раз-таки привлекает внимание. Тридцатилетний бирюзовый автомобиль — редкий гость на улицах Будё. Из-за старых щеток стеклоочистителей видно было плоховато, однако плотное движение не позволяло машинам ехать быстро, так что Рино ориентировался по габаритам едущего впереди автомобиля.

Скорее всего, его ждет запертая дверь. Если Иду похитил именно этот Бергхейм, стоящий в лесной глуши дом был бы гораздо более подходящим местом для убежища. Тем не менее Рино решил заехать в дом в Мёркведе, пока его коллеги добираются до Свольвера. Похититель не мог оставить Иду одну. Если Бергхейм дома, то и Ида там.

Мобильный телефон, лежащий на пассажирском сиденье, звякнул от входящего сообщения. Иоаким. Завис у Рене до конца дня. Очевидно, чтобы избежать серьезного разговора. Рино следовало бы жестко отреагировать, но он понимал, что сегодня сына все равно не увидит. Он отправил в ответ «Ок», и на повороте на Хюндстадринген получил новое сообщение: А как там дела — вы выяснили, кто это сделал? Они ведь не говорили друг с другом о похищении. Внезапный интерес сына к делу, очевидно, был вызван попыткой проявить лояльность. Иоаким явно что-то скрывал.

Рино увидел номер дома, записанный в блокноте, и только в этот момент понял, что Иоаким вообще не спрашивал о похищении. По какой-то причине его гораздо больше интересовала опаленная голова его знакомого.

Глава 52

Гюру понимала: они выяснили только то, что у Эйнара Халворсена был сообщник и что Иду, по всей видимости, отвезли на «Хуртируте» в Свольвер. Корабль стоял у пристани три часа, а девочку похитили примерно за час до отправления из Будё. К тому же из Свольвера до Будё можно было добраться до конца дня, таким образом пророчество еще вполне могло сбыться. Все совпадало.

Трем сотрудникам поручили проследить связь между Бергхеймом и Эйнаром Халворсеном. Такую же задачу дали полицейским в Тромсё. Гюру была почти уверена в том, что их дорожки пересекались. И точно так же она была уверена в том, что Рино скоро сообщит, что Симона Бергхейма нет дома. Полиция Свольвера уже направилась к его лесному домику, примерно через полчаса они будут готовы действовать. Сама же Гюру предпочла находиться рядом с Эйнаром Халворсеном в тот момент, когда ей позвонят с докладом. Ей хотелось лично присутствовать при его низвержении, когда придет сообщение о том, что Иду нашли. Но сначала ему придется ответить еще на один вопрос.

Страшный ливень будто бы похитил дневной свет, отчего появилось ощущение надвигающейся осени. Во многих домах в округе горели лампы, но в доме Халворсенов было темно. Рино удивился тому, что Гюру предпочла еще раз посетить проповедника, а не поехала с ним к Симону Бергхейму. Она не стала ничего ему объяснять. Потому что и сама вряд ли понимала все до конца.

Теперь она сидела и смотрела на темное крыльцо его дома сквозь пелену дождя. И чувствовала, как на нее снова наваливается тоска. Ее жизненные силы казались гирляндой лампочек, гаснущих одна за другой. Постепенно ее сознание погружалось в беспросветную мглу.

Гюру влекла невероятная сила, и она ненавидела себя за это. Влекла сюда, к проповеднику. Несколько мет­ров до дома она бежала и, только войдя в коридор, почувствовала очень знакомый запах. Возможно, запах особых блюд, которые готовила Ребекка Халворсен, прочно въелся в стены дома.

Внезапно перед ней появился он. Голова чуть наклонена, заботливое выражение лица.

— Мы заметили машину и подумали, что это, наверное, вы.

Вообще-то это мог быть Рино или любой другой полицейский.

— Давайте присядем в гостиной, — сказал он, приглашая ее пройти. Никаких признаков того, что их последняя стычка хоть сколько-то его взволновала.

Ребекка Халворсен встретила ее ищущим взглядом, словно пытаясь прочитать по выражению лица и позе сообщение, с которым Гюру приехала.

— Мы не нашли Иду, — поспешила сказать она. Надежда все еще жила. Гюру обернулась к Эйнару Халворсену: — Круг сужается вокруг вас.

Он вздохнул.

— Давайте все-таки присядем?

Он снова заставил ее сделать полшага по своей воле. Она ненавидела себя за это, но все же заняла место на диване.

— Следствию удалось установить, что похищение Иды связано с двумя другими похищениями, случившимися много лет назад. К сожалению, в одном случае исход происшествия был трагическим.

Женщина рядом с ней негромко всхлипнула.

— Вы связаны с этими делами, этого нельзя отрицать. Например, Ангелика Биркенес — ваша племянница.

Эйнар Халворсен прижал ко рту жилистый кулак. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, но было заметно, что он внимательно слушает.

— Ангелика вернулась домой, проведя три дня на борту корабля «Хуртируты» под названием «Лофотен», на котором молодой Эйнар Халворсен служил в качестве младшего кока.

Гюру почти физически ощущала, какая борьба идет в душе Ребекки Халворсен, не желающей принимать сведения, которые грозили в скором времени стать неопровержимыми доказательствами.

— Но Эмилии Санде из Свольвера не повезло. Ее дочь так и не вернулась домой, однако во время исчезновения девочки у причала стоял все тот же «Лофотен».

Боковым зрением Гюру увидела, как съежилась мать Иды.

— Более того, Эмилию Санде еще до появления на свет дочери посетил бродячий проповедник. Если вы меня спросите, я отвечу: почти уверена в том, что он приехал на том же корабле.

Выражение лица Эйнара Халворсена не изменилось.

— Я абсолютно точно знаю, что этим проповедником были вы.

Ребекка Халворсен вышла из гостиной, закрыв лицо руками.

— Пожалуйста… я понимаю, что вы просто выполняете свою работу, но сейчас нам это совершенно не нужно.

— Вы были там, у Эмилии Санде. И вернулись через несколько лет, чтобы провернуть то, что сначала сотворили с Ангеликой.

Она впервые отметила, что Эйнару Халворсену пришлось силой воли заставить себя сдержаться.

— Вы используете сильные слова, следователь Хаммер.

— Это правда. Вы там были.

Он посмотрел в окно на небо, покрытое дождевыми тучами.

— Она вас не забыла.

Он медленно кивнул.

— Она работала в магазинчике у пристани.

— Я помню ее, потерянная душа.

— Сейчас она еще более потерянная. К тому же раздавлена горем.

— Я пытался обратить ее к Богу. И я видел, что ее ждет величайшее счастье.

— Вы ошиблись.

Эйнар посмотрел в глаза Гюру и осторожно улыбнулся. Никакого превосходства или надменности, лишь теплая улыбка, от которой ей на мгновение захотелось, чтобы он заглянул и в ее душу.

— Позже она связалась с вами, чтобы рассказать, что думает о вас и вашем послании.

— Да, она мне звонила.

Никакой ненужной лжи. Он умелый манипулятор, который врет только тогда, когда абсолютно уверен в том, что ложь не вскроется.

— Она ненавидит Бога.

— Ну, не настолько, следователь Хаммер. Не настолько.

— Вы понимаете, что это значит?

Эйнар Халворсен наклонился вперед и сложил руки перед собой.

— Что ваше неприятие меня усилилось. Это очень естественно и по-человечески.

— Всего час стоянки, и вы уже бежите на берег с Биб­лией в руках.

Он покачал головой.

— Нет? Вы пришли к ней, чтобы навязать ей свою веру.

— Все мы ошибаемся, и каждый из нас платит за свои ошибки. — Впервые голос Эйнара Халворсена дрогнул.

— Как вы принесли ее на борт? В мешке?

Он опустил голову.

— Да, я ездил по стране и распространял послание Библии. И да, я часто пользовался «Хуртирутой». Но делал это только в выходные, иначе это было бы невозможно.

— Корабль делал те же остановки, что и сейчас.

Грустная полуулыбка в ответ.

— Во время остановок у нас, на камбузе, дел было невпроворот. Нужно было чистить картошку, готовить еду. Мы успевали лишь добежать до киоска. В те времена на каж­дом причале стояли киоски.

— Симон Бергхейм, — сказала она. — Мы знаем, что вы знакомы.

— Симон… да… это было давно.

— Да?

— Боюсь, я не общался с ним больше двадцати лет. Если бы не его имя, а Симон — библейское имя, я бы наверняка его забыл. Да, я помню Симона. Что с ним?

— Вы до сих пор общаетесь.

Он вопросительно взглянул на следователя:

— Да? И даже если так, как это относится к делу?

— Он ваш пособник. — Она услышала, как ее голос потерял твердость.

— Ида?

— Все началось с вашей племянницы, потом продолжилось дочерью женщины, которую вы обратили в веру. Обеих девочек принесли на борт судна, на котором вы работали. А теперь там же находится ваша дочь.

— Я больше там не работаю.

— А вот Симон Бергхейм работает.

— Вам мешает ваша работа. Вы видите связь там, где ее нет, и трагедию там, где я вижу счастье. Моя племянница вернулась, и, насколько мне известно, у нее все хорошо. И Ида тоже вернется… сегодня.

— А Эмилия Санде?

— Я не видел ее с того раза. Но тогда я видел ровно то, что видел.

— Вы не в своем уме.

— Нет, Гюру Хаммер, я в своем уме. Каждое слово, которое я вам сказал, абсолютная правда. Как и то, что пока еще не сказано между нами.

Она сглотнула.

— Ида скоро придет, — прошептал он. — Это будет день радости. Для всех.

— Эмилия, — начала она, но голос подвел.

— Однажды, следователь Хаммер, вы поймете.

— Вы же понимаете, что я не могу вас отпустить?

Ее голос звучал совсем не так, как должен звучать твердый голос служащего полиции, в нем были нотки неуверенности и сомнения.

Он наклонился ближе. Со своими узкими плечами он напоминал нескладного подростка, а костлявое лицо было похоже на лицо истощенного военнопленного.

— Неважно, где я буду сидеть — здесь или в участке под арестом, вы просто лишите меня возможности обнять дочь, когда она вернется. К тому же Ребекка близка к срыву. А от ваших подозрений легче ей не становится.

— Все указывает на вас.

— Вы позволяете ослепить себя. Именно поэтому.

— Ваша племянница.

— Ваша ноша мешает вам.

Грубый комментарий застрял на языке.

— Вам нужно кому-то довериться.

— Неужели вам?

Он пожал плечами:

— Я умею слушать.

Она хмыкнула.

— Оттого, что вы боретесь с собой, становится только хуже.

— Вам не избежать наказания.

— Никто из нас не избежит наказания.

— Что вы имеете в виду?

— Мы — продукт наших мыслей. Ничто другое не влияет на нас так, как наши тревоги. Я со своими справился. Я верю интуиции и тому, что вижу. Ида вернется домой.

Ее тело обмякло.

— Гюру Хаммер…

— У меня есть сводный брат, которого я никогда не видела. Я даже не знаю, кто он, и не знаю, хочу ли узнать. — Слова лились сами собой.

— Что вам помешало?

— Послушайте, я…

Эйнар-чертов-Халворсен.

— Он лишь начало.

— Начало?

— На пути к покою.

В глазах у нее потемнело. Ей показалось, что Ребекка Халворсен метнулась к открытой двери гостиной, но она не была в этом уверена. Сейчас она вообще ничего не могла сказать точно. Она создала себе картину того, как молодой Эйнар Халворсен, стремясь заставить верующих упасть к его ногам, похищает свою племянницу и держит ее в каюте «Хуртируты». Сара Санде в версию не укладывалась. Никаких пророчеств о ее возвращении, никакого счастливого воссоединения. Именно из-за нее Рино уцепился за версию о педофиле. О преступнике, который сначала раскаялся, а потом осуществил задуманное. И все-таки. Все сходится. «Хуртирута». Юный чистильщик картошки, катающийся туда-сюда. Младший кок. Господи!

Дрожащими руками она достала телефон и набрала номер Рино. Через некоторое время он ответил.

— Где ты?

— Стою и смотрю на то, что очень похоже на пустой дом.

— Это не он. — Гюру встала и вышла из гостиной.

— А?

— Подожди. — Выбегая под дождь к машине, она прижала телефон к куртке. — Это не Симон Бергхейм.

— Почему?

— Потому что он тоже работал на камбузе. Во время стоянок коки заняты. Это кто-то другой.

Глава 53

Ида достала с полки двух солдатиков и сжала их в ладонях, готовая ударить, если зверь приблизится. Хотя она и не видела его уже некоторое время, но слышала быстрые всплески воды — такие же, как когда она плескалась в ванне.

Девочка регулярно ударяла солдатиками по теням в воде, но из-за разлетающихся брызг теней становилось больше, казалось, что в воде уже не один зверь, а много.

Она попыталась представить себе технику плавания: гребок ладонями, подтянуть к себе ноги. Снова и снова. Двенадцать гребков. Столько она смогла сделать самостоятельно, без того чтобы родители поддерживали ее под живот. Двенадцать гребков в комфортной теплой воде. Здесь же вода была ледяной. Ноги уже онемели от холода. Перед ней проплыл стол, а тарелка со сладостями покачивалась на воде у двери. Телевизор ушел под воду почти полностью, большинство книг плавали вокруг. Она устала, очень устала, и все-таки держала солдатиков в руках, готовая ударить.

Ида снова и снова видела зверя, но стоило ей моргнуть, как он исчезал. Девочка стояла на диване по колено в воде, и ей постоянно приходилось прислоняться к стене. Если она упадет, ей придется выпустить солдатиков и сосредоточиться на гребках. И тогда она попадется в лапы к зверю. Ида вздрогнула, представив прикосновение мокрой шкуры к голой коже.

— Мама! Приди прямо сейчас! — она обещала себе не плакать, но не удержалась. И снова представила себе мать. Мама тоже не могла сдержать слезы. Они теряли друг друга навсегда и плакали вместе.

— Здесь чудовище, мамочка, оно плавает в воде. А я ведь умею… — сопли смешались со слезами. — Я умею делать только двенадцать гребков. — Она сильно зажмурилась, чтобы остановить поток слез, и ударила вслепую на случай, если зверь был близко.

— Мамочка, приди! Иначе я уто… — она не могла произнести это слово. От одной мысли у нее перехватило дыхание.

Ида постепенно успокоилась и смогла расслышать другие звуки помимо собственного дыхания. Сначала шум ливня. Потом отчаянное мяуканье котят. По всей видимости, напуганные до смерти животные плавали по кругу, пытаясь отыскать выход. Один гребок, пятьдесят гребков, сто гребков, до тех пор пока не иссякнут силы. Она вспомнила, как Бустер приходил домой мокрый и потрепанный. Лапки напоминали маленькие птичьи ножки. Она попыталась посмотреть на свои ноги, но они были скрыты под черной поверхностью воды. Она стояла, вглядываясь в темную жидкость, и начала было молиться, но вдруг подпрыг­нула, услышав новый звук. Она начала заново, в этот раз стараясь не открывать глаза. Сначала она молилась о том, чтобы кто-нибудь прямо сейчас пришел и спас ее. Потом вспомнила слова отца и поспешила исправиться. Ни в коем случае нельзя молиться о невозможном. Пару раз ей очень хотелось приоткрыть глаза, но потом к ней вдруг пришло ощущение покоя, то самое, которое она не ощущала с того момента, когда собирала букет возле дома. Снова и снова она молилась о том, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Она представляла себе, как ее выносят из подвала и держат так высоко, что зверь не может ее достать. Иногда ее несла на руках мама, иногда папа, но вдруг картинки стали настолько явными, что она могла бы протянуть руку и потрогать их. И видела она совершенно иное. Она лежала в воде на животе, вытянув ноги и руки. Она покачивалась. А потом ее утаскивали под воду.

Задрожав, она открыла глаза. Она не могла понять, что именно видела. Солдатики лежали на раскрытых ладонях, платье распустившейся розой плавало вокруг нее. Ида осторожно повернулась. Платье медленно двинулось за ней. От воды движения стали вялыми, словно во сне. Она покачалась, как в том видении, которое только что у нее было. В этот момент раздался новый звук. Царапающий. Прошло несколько секунд, прежде чем девочка поняла, откуда он шел. Из угла за диваном. Зверь пытался прогрызть спинку. Чтобы ее достать.

Глава 54

Семицилиндровый двухтактный двигатель Burmeister & Wein изо всех своих 3325 лошадиных сил сражался с волнами точно так же, как он делал это с 1963 года. Более двух тонн тяжеленной стали, распределенной на 87 метров. Никаких стабилизаторов, ничего, что лишило бы судно возможности естественным образом двигаться по морю. Любители старины молились на «Лофотен» — единственный корабль с душой, единственный корабль, от которого на лице моряков старой закалки появлялась улыбка.

Некоторые из членов экипажа перевелись на другие, более новые корабли, но большинство решили остаться со своей старой любовью. Корабль выходил из Варангерфьорда и должен был прибыть в Вадсё через три часа. Плотные тучи закрывали большую часть вида, точно так, как в худшие зимние месяцы это делает морозная дымка. Экипаж использовал мертвое время, чтобы провести простые ремонтные работы внутри корабля. Те работники, кто не сбежал в свои каюты.

Глава 55

— Чарльз Тровик, 64 года. Родом из Рисёйхамна, но последние сорок лет живет в Стокмаркнесе. На борту работает с 1982 года. Три года назад овдовел, двое детей — 32 и 36 лет.

С волос текла вода, Рино вытирал лоб тыльной стороной ладони.

— То есть во время похищения Ангелики Биркенес и Сары Санде он был молодым отцом, — парировала Гюру.

— Это вообще ничего не значит. Многие знаменитые убийцы были прекрасными отцами семейства. А вот это, напротив, очень важно. — Рино показал пальцем в экран компьютера. — Чарльз Тровик хромает.

Гюру, после встречи с Эйнаром Халворсеном казавшаяся очень рассеянной, нахмурилась. Она была самым молодым сотрудником участка, но события последних дней состарили ее на несколько лет.

— Что-то подсказывает, что мы двигаемся с черепашьей скоростью. Ида живет не дальше трех километров от пристани.

Гюру закусила нижнюю губу.

— Хенрик Хансен. Живет на Вествогёй на Лофотенских островах. Не женат. В разводе с незапамятных времен. Взрослый сын.

— Хромоты нет?

— Насколько я знаю, нет. Но ему семьдесят четыре.

— Бывают очень бодрые старички.

— Да, бывают. Но это значит, что он на пенсии. Хотя, по данным судоходной компании, его вызывают по необходимости.

— И значит, сейчас он на борту?

— Где-то в Баренцевом море.

— А он был на борту, когда корабль выходил из Будё?

— Да. Он сошел в Страмсунне, но через несколько портов вернулся на борт. Большая часть экипажа поймала какой-то вирус.

— Хенрик Хансен…

— Похоже, это он…

Полиция Свольвера только что сообщила, что они готовы обыскать дом Симона Бергхейма. Пока никакой важной информацией они не располагали.

— Я бы проверила, связан ли он каким-нибудь образом с Эйнаром Халворсеном.

— Они работали вместе.

— Помимо этого. — Гюру встала. — Все указывает на Эйнара Халворсена.

— И Хенрика Хансена.

— Ида… — Казалось, что у Гюру вот-вот сорвется голос.

Рино взял в руку телефонную трубку, но звонить не спешил.

— «Хуртирута» прибудет в Вардё в 16:00. Быстрее всего туда можно добраться на нашем любимом вороне «Видерё». Следующий самолет в 14:55, прилетает в 19:03. К этому времени «Лофотен» уже уйдет в Ботсфьорд. Нужно предупредить коллег в Вардё.

Гюру задумалась, а Рино продолжал:

— У нас есть три человека, которые были на борту в момент похищения. Симон Бергхейм, скорее всего, сидит в лесном домике в Свольвере. Он работал на камбузе. Это совсем не значит, что он вне подозрений, однако маловероятно, что наш преступник он. Чарльз Тровик — хромой, как морской пират. Это должен быть…

— И как сюда укладывается твоя теория о педофиле?

— Не знаю.

— Звони!

Рино несколько секунд молча смотрел на телефон. А потом набрал номер полицейского участка в Вардё.

Глава 56

В 12:52 ленсман региона Лауритц Хартвиксен позвонил на корабль «Лофотен». Сообщение было абсолютно четким: ни пассажиры, ни члены экипажа не имели права покидать борт судна во время стоянки в Вардё до тех пор, пока трое сотрудников полиции не выведут с борта человека. Капитану сообщат о личности этого человека сразу же, как только сотрудники полиции поднимутся на борт. Операция займет не более десяти минут, если подозреваемый не окажет сопротивления.

Глава 57

— Мы проверили дом и окрестности. Никаких следов того, что здесь кого-то удерживают.

Рино ничего иного и не ожидал.

— Бергхейм весьма убедителен в своих объяснениях, к тому же он был, мягко говоря, озадачен, когда мы ворвались в дом. — Шум на том конце провода свидетельствовал о том, что сотрудник находился на улице. — Он был слегка шокирован, когда мы сообщили, кого ищем, и делает все возможное, чтобы мы ему поверили.

— Он невиновен, — сказал Рино.

— Похоже на то. Но, разумеется, мы можем продолжить обыск, если это необходимо.

Рино уже переговорил с начальником участка. Симона Бергхейма исключили из списка подозреваемых еще до того, как проверили дом.

— Не нужно. Пусть продолжает отдыхать.

В этот момент Гюру появилась в дверях:

— Дом пуст?

Рино кивнул.

— Я только что побеседовала с весьма разговорчивым сотрудником судоходной компании. Этот Тровик хромает, да. И насколько я поняла между строк, они спят и видят, чтобы он вышел на пенсию. За ним нужен присмотр, коллеги вынуждены выполнять его работу. Для него закупили специальные ведра и лопаты. То есть он приносит больше забот, чем пользы. На вопрос, способен ли он пройти пять-шесть километров, в судоходной компании только сухо рассмеялись.

— Хенрик Хансен.

— Да, должно быть, это он. Я поговорила с шеф-поваром «Лофотена». Симон Бергхейм был под присмотром почти все время стоянки в Будё. Он сдал смену в два часа, но сидел в камбузе и болтал до самого отправления. Он отправился с ними дальше до Свольвера.

После того как они столько времени метались в потемках между исчезнувшим педофилом и отцом Иды, от прорыва в расследовании у Рино забилось сердце.

— Эйнар Халворсен? — спросил он.

— Мы пытаемся найти возможную взаимосвязь.

Возможную. Она действительно больше не была в этом уверена.

— Вопрос в том, держит ли он ее на борту.

— Изначально он вышел на берег в Страмсунне.

— То есть, возможно, он ее где-то запер.

— Все сходится. Он схватил ее в Будё — в последнем порту перед тем, как сдать смену. Но все-таки согласился на новый маршрут. — Гюру опустила глаза. — Я боюсь, что он бы отказался, если бы… если бы Ида еще была жива.

— Он живет недалеко от Страмсунна, да?

Гюру кивнула:

— В местечке под названием Вальберг.

Рино принялся искать что-то во внутреннем телефонном справочнике.

— Я хочу отправить кого-то к нему домой. Прямо сейчас.

— «Хуртирута» в нескольких днях оттуда.

— Он прилетел на вахту на самолете, и как только сменится, его также на самолете отправят обратно. Расстояние значения не имеет.

На ее усталом лице зажглась искорка надежды.

— Менее чем через три часа его каюту обыщут. — Рино быстро набирал номер. — К этому времени дом перевернут от чердака до подвала.

Глава 58

Из-за проливного дождя и штормящего моря «Лофотену» было трудно придерживаться курса. Капитан Торстейн Вааг помогал его величеству кораблю пройти сквозь бесчисленные штормы, видел, как тот ныряет в глубочайшие ущелья и неоднократно опасался закончить свои дни где-то возле мыса Стат или в Вестфьорде. И все-таки у него на душе никогда не было так муторно, как сейчас. Несмотря на то, что полиция была крайне скупа на сведения, он догадался, о чем идет речь. Во время телефонного звонка полицейские неоднократно подчеркивали, что ни экипаж, ни пассажиры не должны ничего знать до тех пор, пока судно не пристанет, поэтому Вааг попытался определить, кого именно они разыскивают. Он уже понял, что это кто-то из его коллег.

Глава 59

Как только запрос дошел до кабинета ленсмана на Западных Лофотенах, из участка в Лекснесе выехал служебный автомобиль. Полминуты и два круговых перекрестка спустя он оставил за собой город ковбоев. На приборной доске висела записка с именем и адресом.

— Не припомню, чтобы когда-нибудь слышал это имя. — на пассажирском сиденье устроился полицейский Сандакер, выпустившийся из училища всего три месяца назад и переехавший из столицы. Он представлял себе Вествогёй как средоточие рыбацких домиков и сушилок для рыбы и до сих пор не усвоил, что на острове площадью более 400 квадратных километров проживает около одиннадцати тысяч жителей.

— Здесь не один Хансен живет, — сухо ответил Гуннар Дитлефсен, ветеран, отдавший службе в полиции больше двадцати пяти лет.

Поставленная перед ними задача была предельно ясной, хотя и удивительной: обыскать дом Хенрика Хансена с целью найти Иду Халворсен, похищенную тремя днями ранее в Будё. Это похищение до сих пор было на первых полосах газет и в новостных выпусках.

Кряж воспаленным шрамом прорезал ландшафт, пере­ехав его и начав движение вниз, Дитлефсену пришлось снизить скорость, и не только потому, что дорога стала очень извилистой, но и из-за отары овец, выбравшей себе обочину в качестве пастбища.

На некоторое время небо в восточной части прояснилось, но потом Лофотенские горы снова затянуло дождевыми облаками.

— Что вы можете о нем рассказать?

Юноша не сдавался.

— Я понятия не имею, высокий Хенрик Хансен или низкий, худышка или толстяк. Единственное, что я точно знаю, так это то, что нас встретит запертая дверь, которая совершенно не помешает нам перевернуть вверх дном каж­дую комнату его дома.

Дорога на Вальберг вилась вдоль подножья гор, редкие домики виднелись на холмах. Именно такую плотность населения и представлял себе недавний выпускник полицейского училища.

Как только Дитлефсен увидел дом с серебристым номером и растущими вокруг березками, его охватило крайне неприятное ощущение. Оно было ему знакомо, точно такое же чувство возникало в ситуациях, когда преступник, которого он собирался арестовать, вдруг оказывался у него за спиной.

Вода рекой текла по покрытой щебнем подъездной дорожке, земля перед домом не могла поглотить всю попадающую на нее влагу. Надевая верхнюю одежду, Дитлефсен никак не мог избавиться от пробегающего по спине холодка. Он прикусил губу. Она была ледяной.

Это плохо кончится.

Дважды он пытался предотвратить попытку самоубийства и дважды чувствовал точно такой же холодок, подъезжая к месту происшествия. Это плохо кончится.

Оба раза в прошлом все кончилось плохо.

Они тихо закрыли за собой двери машины. Если девочка была здесь, она бы услышала, что кто-то идет, и это было бы хорошо, однако они перешли на шепот и двигались тихо, словно похоронная процессия.

Дитлефсен подошел к крыльцу и потянул за ручку закрытой двери, а потом знаком показал напарнику, что им лучше разделиться. Как только он завернул за угол, уровень воды поднялся выше его сапога. Он медленно брел вдоль стены, проверяя, все ли окна закрыты. Вдруг его нога провалилась в яму возле подвального окошка, и, не успев отреагировать, он больно ударился коленом об откос. От пронзившей боли полицейский не сдержался и выдал нецензурную тираду.

— Я думал, мы стараемся вести себя тихо. — Сандакер даже не попытался скрыть ухмылку.

Когда Дитлефсен вытаскивал ногу из ямы, ему показалось, что какие-то склизкие растения пытаются ее удержать.

— Сандакер… — он вдруг понял, что не знает имени напарника. — Да пошло оно все…

Хромая, он вернулся к крыльцу. Входную дверь украшало разделенное на четыре части стеклянное окно. Дитлефсен попытался разбить его локтем. Одно из стекол разлетелось на мелкие осколки. Но не успел он предпринять вторую попытку, как Сандакер бросил в окно камень. Всего через секунду послышался щелчок двери. Они ее открыли.

Глава 60

Ида медленно переносила вес тела с одной ноги на другую, чтобы ноги не немели. Зверь больше не царапался. Она выяснила, что, если ведет себя тихо, как мышка, он тоже затихает. Но как только она начинает двигаться, зверь снова принимается грызть спинку дивана. От мысли о его острых зубах, разрывающих кожу, она закричала во весь голос, и зверь сразу же оживился. Он заворочался в углу. В какие-то моменты ей казалось, что он заплывал и под диван. Поэтому она должна была вести себя очень-очень тихо. Она решила попытаться залезть на верхнюю полку, подальше от зверя, подальше от ледяной воды, доходившей уже до середины груди. Ида попыталась подтянуться на локтях, но сил не было, и тело засосало под полку. Она медленно опустилась, пытаясь нащупать под ногами твердую поверхность, и вдруг, перестав бороться, поняла, что может лежать на воде. Девочка снова попыталась подтянуться, и на этот раз ей удалось лечь на полку грудью. Раскачиваясь, она продвигалась все глубже и глубже, отгоняя мысль, что ее в любой момент могут укусить до крови. Как только Ида повернулась на бок, она сразу же заметила ее — тень в воде.

Тень рванула к сине-белым ступням, которые не слушались девочку, как сильно она ни пыталась подтянуть их к себе. В панике она отвернулась к стене, чтобы ноги поднялись на полку. Дыхание рвалось из груди, пока она лежала, прислушиваясь к звукам носящейся в воде твари. Совсем скоро вода дойдет и досюда. И зверь доберется до нее. Вдруг она почувствовала, как по ногам потекла теплая жидкость. Она снова описалась. Девочка зажала руками уши, пытаясь ничего не слышать, и молилась о том, чтобы зверь исчез. Через некоторое время она осторожно опустила одну руку. Казалось, что в голове что-то громко жужжит, а потом она различила какой-то новый звук. Ей показалось, что он доносится из соседней комнаты, но не успела Ида подумать, что ее соседка все-таки жива, как звук переместился на верхний этаж. Он что, вернулся?

Ида села, ударившись головой о следующую полку. Было больно, но она не заплакала. Она сосредоточилась на звуке. Нет, кажется, шум слышен не с верхнего этажа, а из… другого места в подвале. В этот момент раздалось пронзительное шипение и маленькие когти процарапали край полки. Ида закричала, но сама не смогла понять, вслух или про себя. Девочка поползла вперед изо всех сил и продолжала ползти, пока не добралась до стены, не вытянулась вдоль окна и не поставила ногу на следующую полку. Вторая нога на несколько секунд осталась в воде — и в эти секунды время замерло. Она почувствовала, как сотни маленьких зубов вцепились в ее плоть, но когда она попыталась ударить зверя, его там уже не было. Не было и следов укусов.

Теперь она была в безопасности. На какое-то время. Она снова услышала звук. Это был звук медленных, шаркающих шагов, нечеловечески тяжелых. Ида закрыла лицо руками. Теперь она была уверена, что звук раздавался из другого конца подвала.

— Он идет, о господи, он идет!

Она попыталась прогнать представшее перед глазами видение, но ничего не вышло. Огромные, как тарелки, глаза, и самая злая улыбка, которую она когда-либо видела в жизни. Она всегда ненавидела клоунов!

Глава 61

Гюру скрылась в туалете. Ей нужно было побыть одной. Она снова чувствовала, что ее поглощают пустота и мрак, а нечеловеческая печаль нависает над ней. Возможно, она расстроилась из-за того, что была уверена: всего через пару часов они возьмут похитителя Иды, и он приведет их к останкам девочки. Она слишком хорошо знала профили преступников. Чрезвычайно малое количество жертв смогли столько прожить. И никто не бросил бы маленькую девочку одну так надолго… если бы она была жива.

Возможно, именно ей придется известить семью о смерти ребенка. Ей, женщине, которую, как уверял Эйнар Халворсен, он читает как открытую книгу? В этом случае ей предстоит преодолеть свою неприязнь и стать тем, кто утешит его в момент низвержения. Она представила себе, как обнимает худощавые плечи. Загляни в меня, проповедник, и я утешу тебя. Гюру вздрогнула. Соберись! Она похлопала себя по щекам, а затем подошла к раковине. Женщина в зеркале казалась меньше, тоньше и беспомощнее, чем та, которая в свое время выпустилась из полицейского училища с красным дипломом. Загляни в меня, проповедник, повторила она. Пожалуйста, загляни.

Глава 62

Когда Гуннар Дитлефсен вошел в коридор, под его ногами захрустело разбитое стекло. Две двери — одна распахнута, вторая закрыта. Он остановился и прислушался. Только звуки дождя. Он осторожно открыл дверь в конце коридора. Кухня, довольно уютная. Коллега следовал за ним. В гостиной сложившееся впечатление подтвердилось: хозяин любил возвращаться в чистый и уютный дом. Дитлефсен выглянул из окна — высокие березы склонялись под ужасным ливнем. На заднем плане все сливалось в единую массу, и только отблески штормовых волн позволяли отличать море от неба.

Сандакер открыл двери шкафа и заглянул под мебель. Дитлефсен стоял, охваченный ощущением, что они что-то упустили. Чисто и аккуратно. Может, даже слишком чисто? Замел следы? Он зашел на кухню и открыл дверцы шкафчика под скамьей. Мусора не было. Он заметил, что надо будет проверить мусорный бак на улице. По пути на чердак они почувствовали странный запах — что-то портило сложившееся впечатление чистоты. На чердаке было три спальни, во всех аккуратно застеленные постели. В шкафах висела одежда: рубашки, свитера, старые костюмы. В одном из шкафов одежда была только женская. Что это? Тоска по той, кого здесь больше не было?

Когда они начали спускаться вниз по лестнице, дождь застучал по крыше с новой силой. В тот момент, когда Дитлефсен потянул на себя дверь в подвал, раздался раскат грома. Он не нашел выключатель и достал фонарик. Луч света выхватил неокрашенную деревянную лестницу. В подвале сыро, и запах подтвердил это. Из-за грома было невозможно что-то расслышать, спускаясь по лестнице. Они понимали, что один из органов чувств выведен из игры.

Подвал разделяли простые деревянные перегородки. Дитлефсен провел фонариком по всем углам, его не покидало ощущение, что здесь что-то не так. Сандакер взялся за ручку одной из дверей и после одобрительного кивка напарника потянул ее на себя. Комната, обшитая крашеной вагонкой, была пуста. Следующую комнату, скорее, нужно было назвать кладовкой. Там валялись пустые ящики и несколько цветочных горшков — вот и все. Когда открылась последняя дверь, Дитлефсен очень расстроился. Он так надеялся найти девочку. Он хотел стать тем, кто утешит ее, тем, кто позвонит родителям и сообщит радостную новость. Но этого не будет. Эта комната тоже была пуста. Девочки здесь не было.

— Здесь не слишком чисто для подвала? — Дитлефсен поводил фонариком вдоль стен, понимая, что это помещение явно меньше, чем площадь всего дома.

Сандакер уже поднимался по лестнице.

— По крайней мере, убирали здесь без спешки.

Дитлефсен последний раз осветил фонариком подвал, потом погасил свет и поднялся наверх.

Глава 63

— Да? — голос был хриплым, и человек прочистил горло, откашлявшись. — Эйнар Халворсен слушает.

На мгновение ей захотелось бросить трубку.

— Это я.

— Гюру?

По привычке она хотела его поправить, но сдержалась. «Гюру» ничем не хуже «следователя Хаммер».

— Да.

— Что-то случилось?

Его голос звучал уже не так уверенно, как раньше.

— У нас есть подозреваемый.

— Это ведь не Симон Бергхейм?

— Нет, не он. Его арестуют в ближайшее время, но мы, конечно, пока не знаем…

— Разве так написано в ваших учебниках?

— Что?

— Разве можно давать родственникам надежду, не будучи полностью уверенным?

Он был абсолютно прав. Хенрика Хансена скоро задержат. Если он сразу же выложит карты на стол, они получат ответ меньше чем через час.

— Нельзя. Я просто хотела…

Не нужно было звонить. Она почувствовала себя в ловушке, зажатая между двумя обманами.

— Дорогая Гюру…

Горькое «Да» вырвалось из глубины ее сердца.

— Все будет так, как я сказал. Ида вернется домой сегодня.

В горле образовался комок.

— И вы обретете покой.

Она попыталась что-то сказать, но не смогла.

— Нужно открыться.

— Моя мать…

— Я слушаю.

Все это неправильно. Зачем, Господи помилуй, она позвонила этому самовлюбленному шарлатану? Почему он так на нее влияет?

— Подавленные чувства — самый большой нарыв в наших душах.

— Я отказываюсь с ней встречаться. — Она знала, что упустила инициативу, подала ему свою уязвимость на блюдечке с золотой каемочкой, но сопротивляться была не в силах.

— Не стоит. Путь к внутреннему покою лежит через нее.

Она чувствовала, что готова разрыдаться. О господи, если она поддастся, это будет ужасно унизительно.

— Что вам мешает?

В коридоре послышались громкие голоса. В участке царило беспокойство.

— Она психически больна.

— И что?

— Она не могла обо мне заботиться.

— Понимаю.

— Меня у нее забрали.

— Нас всех тянет к корням.

— Я боюсь, что это все сломает.

— Вряд ли ваша встреча станет такой разрушительной.

— Увидеть ее такой…

— Дорогая Гюру…

Все это неправильно, неправильно…

— Я вижу в вас тот же свет, который видел в Эмилии Санде.

Она очнулась от скорбного транса:

— Жизнь Эмилии Санде вот уже тридцать лет — адская смесь горя и тоски. Это раздавленная жизнью женщина.

— Я видел то, что видел.

— Вы видели неправду! — теперь она чувствовала, как он пытается завладеть ею с помощью слов и обещаний.

На другом конце провода было тихо. Ей стоило бы положить трубку, но что-то мешало это сделать.

— Я не хотел получить этот дар, и что-то подсказывает мне, что Ида его тоже унаследовала. Могу лишь надеяться на то, что она видит то же, что и я. Что все закончится хорошо.

Глава 64

«Лофотен» приближался к погруженному в густой туман городу, который словно вырастал из моря и открылся только тогда, когда корабль подошел вплотную к молу. Ветер стих, на палубу капал мелкий дождик. На часах было двадцать минут пятого. В городе было необычайно тихо.

Капитан Торстейн Вааг смотрел на почти двухсотмет­ровую пристань для пароходов и, щурясь, вглядывался в ожидавших прибытия корабля людей. Он сразу же заметил фигуры в форме. А потом сделал то, что делать совершенно не хотелось: передал по громкой связи сообщение, что посадка и высадка будут производиться только после того, как полиция проведет проверку.

Ровно в половине пятого полицейский Гейр Аронсен вместе с двумя коллегами взошел на палубу «Лофотена». Трап сразу же подняли, судовой люк задраили. Пройдя по прогулочной и жилой палубам, полицейские оказались на капитанском мостике на самом верху.

— Речь идет о члене экипажа.

Капитан уже догадался.

— Некоем Хенрике Хансене.

«Хенрик?» Вот уж на кого он бы никогда не подумал.

— Мы выведем его с борта прямо сейчас, чтобы вы смогли начать посадку в самое ближайшее время. Также нам нужно обыскать судно, поэтому отправление немного задержится.

— Хенрика на борту нет. Он сошел в Вардё и перешел на корабль в северном направлении.

Капитан перебросился парой слов с коллегой, когда тот сходил на берег. Они ходили по морям вместе больше тридцати лет, и Торстейн Вааг не мог представить себе более дружелюбного человека, чем Хенрик Хансен.

Полицейский вопросительно взглянул на него:

— Нам сообщили, что он сошел в Страмсунне, но потом снова поднялся на борт.

— Это так. Вирус косил одного за другим, и в таких ситуациях команде необходимо сплотиться. Но Хенрика отпустили в Вардё.

— Где он сейчас?

Капитан пожал плечами.

— Скорее всего, дома. Или, по крайней мере, направляется туда.

— Вы видели, как он сходил на берег?

Торстейн Вааг сел, вытирая пот со лба.

— Во имя всего святого, вы можете объяснить, что происходит?

— Позже. Сначала мне нужно получить ваши ответы.

— Я разговаривал с ним, видел, как он спустился по трапу, и помахал ему на прощание. Я очень дорожу таким коллегой.

— Он что-то нес с собой?

— Нес ли он что-то с собой?

— Чемодан, рюкзак или что-нибудь еще?

Торстейн Вааг покачал головой.

— У него была с собой сумка, только и всего. Ему обещали выходной, так что он собрал вещи.

Полицейский поднял фуражку и почесал голову.

— Тогда можете высаживать пассажиров. А пока покажите мне его каюту.

— Она больше не его. Мы меняемся.

В этот момент полицейский понял, что девочку на борту судна они не найдут. Если Хенрик Хансен и имел какое-­то отношение к ее похищению, он держал Иду где-то еще.

Глава 65

Таблетки больше не могли сдерживать чудовище. Боль сгрызала его изнутри. Мысль о том, что девочка сидит в подвале одна, мучила его все сильнее по мере того, как корабль оставлял один порт за другим. Несколько раз он слышал намеки на то, что его скоро отпустят, но все новые и новые случаи болезни не позволяли капитану это сделать. Так что ему пришлось соврать, что он тоже начинает заболевать, чтобы все-таки закончить путешествие. А иначе грандиозный план был бы сорван. Наконец ему удалось накинуть на плечо сумку и сойти на берег. Но путь домой был неблизким. Он находился на полуострове Варангер, пол-Норвегии до дома.

Он попытался успокоить себя тем, что у девочки достаточно воды и еды, хотя и прекрасно знал, что есть ей можно не все. К тому же там были книги и игры, благодаря которым она могла убить время. Единственное, чего он ей не дал, это возможности сходить в туалет. На самом деле он просто не подумал об этом, когда в спешке покидал дом.

Он взял такси до аэропорта и, мечась из угла в угол, нетерпеливо ждал самолет до Тромсё. Там ему снова придется ждать, прежде чем отправиться дальше. А потом снова ждать, уже в Будё. Вряд ли он доберется до дома раньше шести часов вечера. Значит, он будет отсутствовать почти сутки.

Двадцать четыре часа.

Ребенку и полчаса порой кажутся вечностью. Он не собирался оставлять ее так надолго — наверняка девочка страшно напугана. Он попытался обустроить все по-домашнему уютно, но ни карусель, ни детские фильмы ее не заинтересовали. Он регулярно проверял новостные страницы в интернете. Любопытные следы, — так писали в новостях спустя три дня очевидного тупика. Хорошо. Очень хорошо. Следуй по следам, следователь. Приходи. Но дай мне день. Вот и все, что мне нужно.

Глава 66

Звуки шаркающих шагов стихли. Видимо, она сама их придумала, так же как ночные кошмары, которые иногда видела так живо и достоверно, что, проснувшись, никак не могла поверить в то, что это был сон. Конечно же, клоун не был живым. И все остальные звери тоже. Только в сказках игрушки оживают по ночам. Она осторожно постучала в окно. Никакого шипения, никакого мяуканья, лишь едва различимый писк. Когда девочка последний раз забиралась на полку, то видела, по крайней мере, трех котят. А теперь слышала только одного. Может быть, остальные уже умерли. Может быть, тот котенок, которого она слышала, из последних сил пытается удержаться на воде.

Она начала непроизвольно всхлипывать, как в тот раз, когда папа сообщил ей, что Бустера сбила машина. Милый Бустер, который часами лежал у нее на руках и мурчал. Сейчас ей так хотелось сделать то же самое с котятами — прижать их к себе и утешить. Она постучала в окно снова, в этот раз сильнее. В ответ раздался тот же скорбный писк. Девочка схватила солдатика и изо всех сил ударила им по окну. Не появилось ни трещинки. Вода уже дошла до подоконника, а Ида все продолжала и продолжала колотить солдатиком по окну, пока он не выпал из уставшей руки. Ничего не вышло. Совсем скоро комнату затопило полностью.

Всхлипы переросли в беззвучные рыдания. Она знала, что ей нужно забраться на верхнюю полку, но на это не было сил, к тому же она промокла до нитки. Совсем скоро вода настигнет ее. И зверь. Она закрыла глаза и попыталась от всего отключиться. Полка, на которой она лежала, превратилась в ее домашнюю кровать. Ида была в безопасности. Она устала. Поспит совсем чуть-чуть. А потом мама придет и разбудит ее. Дернулась одна нога, потом другая, и вот она уже лежит на воде, невесомо покачиваясь. Теперь она весила меньше самой маленькой букашки и по­этому могла так лежать. Потом девочка заметила какое-то движение, и сильные руки утащили ее на дно. Она очнулась, дрожа от страха. Сердце колотилось в груди, она никак не могла успокоиться и поверить, что все это только приснилось.

Глава 67

Рино стоял в дверях кабинета Гюру. Молодая женщина выглядела уставшей и измотанной. После трех дней блуждания вслепую у них наконец случился долгожданный прорыв. Измученные сотрудники полиции собрали все силы, и, казалось, настроение в участке переключили на другую волну. Но не для Гюру.

Рино понимал причину. Она потеряла надежду найти Иду живой.

— Мы скоро его возьмем, — попытался приободрить коллегу Рино.

Она ответила горькой улыбкой:

— Да…

— Мы знаем, что он работал с Эйнаром Халворсеном. Помимо этого никаких особых отношений…

Он поежился, словно в кабинете Гюру было не просто прохладно. Возле компьютера лежало надкушенное яблоко и почта последних дней. Рино разглядел уголок открытки и почему-то почувствовал разочарование. Возможно, она кого-то ждала — кого-то, с кем рассталась на время, но кто продолжал радовать ее своими старомодными открытками. В качестве утешения Рино подумал, что она не проявляла к ним никакого интереса.

— Третий день, — сказала она, переводя взгляд на окно.

Может быть, чтобы скрыть слезы. Не успел Рино решить, стоит ли попытаться ее утешить, приобняв за плечи, из коридора послышался голос Сельмы.

— Региональный ленсман из Северного Варангера на проводе.

Он поспешил в свой кабинет и поднял трубку.

— Хенрика Хансена на борту не было, — представившись, сказал ленсман.

— Должен был быть, — возразил Рино. — Он заступил на смену в Хаммерфесте.

— Да, это так. Но он сошел в Вардё.

— Но…

— То есть к тому моменту, как мы поднялись на борт, он был на берегу уже двенадцать часов.

Рино думал изо всех сил.

— Его каюту занял другой человек, так что обыскивать было нечего. Но мы все равно бегло осмотрели туалет и свободные каюты. Ничего интересного не нашли.

Двенадцать часов. Чтобы добраться самолетом из Вардё на Вествогёй, нужно сделать несколько пересадок, а значит, ждать, не так ли? Возможно, Хансен еще не добрался до дома? Рино поблагодарил ленсмана за информацию и набрал номер авиакомпании «Видерё». Сотрудница пообещала перезвонить, как только получит информацию.

— Хенрик Хансен был на рейсе 930 из Вардё в 9:37. Потом из Киркенеса в Тромсё в 11:45. Я вижу, что он также зарегистрирован на рейс SK4577 из Будё в 13:55, и оттуда в Лекснес в 16:48.

— Самолет сел?

— Сел в 17:04. Попутный ветер.

Рино взглянул на часы. Почти двадцать минут шестого. Хенрик Хансен направляется домой.

Он ворвался в кабинет Гюру и увидел ее склонившейся над открыткой, выуженной из общей кучи.

— Хенрика Хансена не было на борту «Хуртируты». Он сошел двенадцать часов назад и все это время пытался добраться домой. Я думаю, он будет там примерно через десять минут.

— О господи! — Гюру отбросила от себя открытку. — Как скоро наши люди смогут там быть?

Рино уже бежал в свой кабинет.

— Максимум через сорок минут.

— Чееееерт! — Гюру рванула за ним.

— Его дом проверили. Он держит ее где-то еще. — Рино нажимал кнопки на телефоне с такой силой, что они трещали.

— Он едет туда, где ее спрятал. Почему, черт возьми, мы не знали этого хотя бы четверть часа назад?! Он бы привел нас прямо к ней.

Рино наконец ответили, и он кратко объяснил, в чем дело. Дежурный сотрудник участка ленсмана обещал сразу же направиться по адресу, вот только жил он в десяти минутах от Лекснеса, а значит, у Хенрика Хансена появилась фора примерно в полчаса.

— Если он сразу же поедет домой… — Гюру выглядела так, словно участвовала в своих собственных похоронах. — Значит, Ида уже мертва.

— Нет, он этого не сделает, — сказал Рино, хотя и сам не был в этом уверен.

Следующий самолет в Лекснес вылетал в 18:30. После короткого совещания у начальника полиции усталый Томас отвез их в аэропорт. Как только они прошли проверку службы безопасности, поступило первое сообщение от полицейского из Свольвера.

— Я сейчас возле его дома. Его здесь нет.

— Ты уверен? — Рино встретился взглядом с Гюру, отчаянно пытавшейся прочитать что-то по его лицу.

— Почти. Но что-то подсказывает, что он здесь был. И спешно уехал. Он явно заметил заградительные ленты и понял, что земля под его ногами горит.

— Мы будем в Лекснесе примерно через три четверти часа. Проследите за тем, чтобы дом и окрестности тщательно обыскали снова. Возможно, у Хансена есть домик где-то еще. Поговорите с соседями. Кто-то должен что-то знать.

— Его там нет? — Гюру выглядела такой маленькой и беззащитной в полицейской форме.

— Он там был. И уехал. Видимо, что-то забрал. И сейчас он с Идой.

Перед посадкой Рино позвонил начальнику полиции, тот сообщил, что ленсман Лекснеса встретит их сразу же после посадки. Рино зашел в самолет последним и разочарованно заметил, что Гюру не заняла ему места. Он сел в кресло напротив рядом с мужчиной лет сорока, который натянул на глаза маску и явно планировал вздремнуть.

Самолет Dash-7 пересек Вестфьорд, окруженный дождевыми облаками. Лишь когда они приблизились к Лекснесу, облака рассеялись и вдоль синего моря появились гряды горных вершин. Из-за сильной турбулентности полет напоминал недобровольную поездку на американских горках, но Рино не заметил, чтобы кто-то в ужасе хватался за спинки кресел. Обычное дело.

Дождь хлестал изо всех сил, когда они рванули к залу прилета, где ленсман указал на ожидавший их автомобиль.

— Последние новости, — сказал он, когда машина тронулась. — Двое человек проверяют окрестности. Пока ничего не нашли. Мы связались с сестрой Хенрика Хансена в Гломфьорде, она ничего не знает о каком-нибудь другом жилище брата. То же самое подтверждают и его коллеги, так что нам совершенно неизвестно, куда он мог направиться.

Гюру была в отчаянье. Новое препятствие — последнее, что сейчас было нужно.

Тучи обрезали вершины гор, скрывали дневной свет и под серой, непроницаемой пеленой дождя сдавались надвигающейся осени. То, что всходило и расцветало всего несколько месяцев назад, теперь готовилось к танцу смерти. В отличие от других островов архипелага крутые горы на Вествогёй окружали плодородные поля. Год назад Рино провел несколько месяцев в Рейне, где нельзя было отыскать ни одного домика, стоявшего на ровной поверхности.

— Пятнадцать минут пути, — сказал ленсман, поворачивая возле одного из кладбищ, прижавшихся к шоссе. Море здесь подходило ближе, и Рино легко было представить, как в сильный шторм волны захлестывают дорогу.

Ленсман, не сбавляя скорости, ехал по узким дорожкам, которые были проложены в те времена, когда динамит еще не использовали направо и налево, и поэтому вились мимо бесчисленных валунов и уступов. Несколько холмов отделяли океан от береговой линии, и там, где дорога поворачивала, за ней следовали и холмы.

— Мы уже близко, — сказал ленсман, когда они проехали заброшенный магазин. Через несколько минут Рино заметил полицейский автомобиль возле одного из старых домов. От моря его отделяла лишь узкая полоска земли. Как только они свернули на ведущую к дому грунтовую дорожку, на крыльце появился человек в полицейской форме. Ленсман опустил стекло и попросил сообщить новости.

— Гуннар опрашивает соседей. Возможно, кто-то что-то видел.

Гюру, молчавшая всю дорогу, первой выскочила из машины. Она внимательно разглядывала дом, словно пытаясь определить, сходится ли он с той картинкой, которую она себе нарисовала, а потом шагнула на размокшую от дождя землю.

Рино догнал ее в тот момент, когда она входила в коридор. Ни Иды, ни похитителя в доме не было, но, казалось, Гюру прислушивается к какому-то ощущению, которое может подсказать, где искать девочку.

— Я думаю, Ида жива, — сказала она и посмотрела напарнику в глаза. — Если бы она была мертва, мы бы нашли его здесь. Я думаю, он что-то забрал. Возможно, ключ.

— У него есть сарай для лодок? — спросил Рино, обращаясь к ленсману, последовавшему за ними к дому.

— Насколько мы знаем, нет.

Гюру изучающим взглядом обводила обстановку дома — сначала кухню, потом гостиную.

— Здесь слишком чисто, — прошептала она.

Она осторожно провела рукой по спинке дивана, а потом снова вышла в коридор. Спустившись на одну ступеньку лестницы, ведущей в подвал, она остановилась и оглянулась. Не глядя на остальных мужчин, она открыла дверь в подвал.

— Подвал пуст, — сказал ленсман.

Рино осуждающе взглянул на него.

— У кого-нибудь есть фонарик?

Взяв у ленсмана фонарь, Гюру осторожно начала спускаться по лестнице. Еще до того как Рино заметил отражение на полу, он услышал журчание воды.

— Подтекает.

— Тихо! — Гюру ступала осторожно, словно по тонкому льду. По стенам стекали тоненькие ручейки, пол был покрыт водой. Две двери были распахнуты, за ними оставались пустые комнаты. Гюру открыла последнюю дверь, тут же закрыла нос и захлопнула ее. Рино успел заметить только груду пустых ящиков.

— Эйнар Халворсен знает, — пробормотала она.

— Что он знает?

— Всё.

Рино замер, ожидая продолжения, но Гюру уже поднималась по лестнице. На полпути она остановилась и направила луч света в один из углов.

— Следы влаги, — сказала она. — Наводнение здесь случается не впервые.

Глава 68

Ида лежала на верхней полке, ноги прижаты, голова прислонена к стене. Вода доходила ей до горла. Она пыталась сдержать дрожь, волнами проходившую по телу, и сосредоточиться на том, чтобы дышать ровно. Нужно было только держаться подальше от зверя. Она сможет, если будет лежать спокойно. Очень спокойно.

Зверь тоже сражался за свою жизнь. Он медленно плавал туда-сюда по комнате — гораздо медленнее, чем раньше. Ей даже показалось, что он утонул, но потом она снова услышала размеренные гребки.

Вдох, выдох. Даже по сторонам она старалась смотреть, не двигая головой. Лежи спокойно. Тихо. Даже когда зовешь на помощь, кричи молча.

Она снова видела маму. Мамины грустные глаза все сказали: она потеряла надежду.

Я жива, мама. Я не умерла. Я…

Вдруг ей в рот попала вода. В панике она мотнула головой, ударилась о потолок и соскользнула вниз, под воду. Она попыталась выбраться на поверхность, но снова ударилась о потолок. Девочка ворочалась из стороны в сторону, но голова все время оставалась под водой. Воздух, ей нужен воздух. Она завопила. Сначала крик ушел вниз, под воду, но потом голос начал отражаться от стен. Она лежала на животе, вжавшись головой в угол, и ей наконец удалось успокоиться. Дыхание рвалось из груди, ее подташнивало, но пошевелиться она не решалась. Она почувствовала, как что-то мягкое, как шелк, коснулось ее щеки и шеи, и поняла, что это ее платье, парившее в воде. Она медленно повернулась, но все, что удалось увидеть, — красное полотно.

Она снова услышала движение в воде. Попыталась подтянуть к себе ноги, но они не слушались. И руки не слушались. Единственное, чем она еще могла двигать, была голова. Вдруг платье вокруг нее ожило. Она даже не успела подумать, что бы это могло быть, как почувствовала прикосновение к щеке мокрой шерсти и еще чего-то острого. Зверь вертелся и бился в ткани платья, а потом добрался до ее волос и вцепился острыми когтями в затылок. Она завопила изо всех сил, потому что что-то подсказало: зверь напуган не меньше, чем она сама. И изо всех сил пытается выбраться. Все это время она лежала с сомкнутыми глазами, но теперь попыталась приоткрыть один глаз. Вокруг было совсем темно, но что-то прямо рядом с ней было еще темнее, извивалось и издавало самые отвратительные звуки, которые она только могла себе представить. Она снова закричала и снова соскользнула под воду. В этот раз, пытаясь высунуть голову, она наглоталась. Все тело казалось мертвым, ноги, руки, да, даже горло, потому что дышать было очень тяжело. Ее спасло то, что живот вывернуло, и рвоту выбросило пузырем изо рта. Наконец она снова смогла дышать. Лишь после нескольких глубоких вдохов она заметила, что зверь больше не висит на ней. Она лежала, слушая, как он в панике плавает рядом. Да, они одинаково боялись друг друга. Как ни странно, от этого ей стало легче.

Совсем скоро мысли улетучились, и Ида почувствовала, как сильно устала. Поспать бы немножко… минутку или две. Она представила, что скользит на ледянке. Она с радостью забегала с ледянкой на горку и соскальзывала вниз снова и снова. Ей так нравились снег и зима, она могла гулять без устали. Мама звала ее, но она притворялась, что не слышит. Ей хотелось кататься еще и еще. Лишь когда голос стал строже, Ида испугалась. Она попыталась встать, но у нее не получилось. Теперь голос был совсем злым, и все-таки она никак не могла подняться. Она очень хотела побежать навстречу маме, но тело словно приклеилось к земле. В этот момент она очнулась. Вода доходила до самого рта. Ей все еще казалось, что она слышит голос мамы, но крики превратились в отчаянные рыдания.

Я жива, мама.

Рыдания не стихали.

Я не утону.

Вода залила верхнюю губу.

Я выживу.

Она дышала носом.

Ради тебя, мама.

Глава 69

Проверив все комнаты, Гюру вышла под дождь. Направилась напрямую в хлев, даже не потрудившись натянуть капюшон. Она все время оглядывалась, было заметно, что все ее органы чувств напряжены до предела. Рино следовал за ней, но держался чуть позади. Пока он пытался понять, что происходит в голове его коллеги, раздался звонок телефона, классический трек AC/DC. На дисплее высветилось имя сына.

— Давай попозже! — сказал Рино еще до того, как сын заговорил.

— Я просто хотел спросить, можем ли мы поехать куда-нибудь на осенних каникулах.

— Иоаким, уроки начались две недели назад, а ты уже думаешь о каникулах.

— На каникулах все куда-то едут, кроме нас.

Рино почувствовал, как по спине стекает дождевая вода. Он промок до нитки и не понимал, как Гюру удается не чувствовать то же самое. А она продолжала непоколебимо двигаться вперед, словно было бы предательством не искать Иду до последнего.

— Мама говорит, на каникулах я останусь у тебя.

Рино не помнил, чтобы они с Хеленой о таком договаривались.

— Иоаким, я стою под дождем.

— А?

— Девочка, которую похитили…

— Вы нашли ее?

— Почти. Надеюсь.

— Sorry. Созвонимся.

Он стоял, не сводя глаз с Гюру. Она опустилась на одно колено и заглянула за какой-то камень. Он вдруг почувствовал угрызения совести. У него никогда не хватало времени на Иоакима, вообще никогда.

— Все вокруг обыскали. — к Рино подошел ленсман.

— А соседей опросили? — Рино видел в отдалении четыре дома.

— Всех, кроме бывшей жены. — Ленсман кивнул на выкрашенный белой краской дом в нескольких сотнях метров отсюда, едва видимый за березами. — Она его, как чумы, боится. Не общались несколько десятилетий. Она не совсем в своем уме, насколько я понимаю, и не выходила из дома уже целую вечность.

— Но ведь и она могла что-то видеть.

Ленсман пожал плечами.

— Мне сказали, она живет в своем собственном мире.

Рино махнул рукой Гюру, которая выжидательно смотрела на мужчин. Последние несколько метров она прошла очень медленно, и Рино видел, что она боится. Боится плохих новостей.

— Бывшая жена Хенрика Хансена живет вон в том доме.

Гюру внимательно посмотрела на дом.

— Они годами не общались.

— Кто-нибудь с ней говорил?

— Еще нет.

Уверенными шагами, не оборачиваясь, Гюру направилась к дому. Рино пожал плечами, взглянув на ленсмана, и последовал за ней, стараясь не наступать на лужи. Он догнал ее на подходе к дому.

— Дождь стихает, — сказала она и повернулась к нему.

Рино этого не заметил. Только теперь он посмотрел на небо и увидел, что в тучах наметился просвет.

Они шли по самой середине грунтовой дорожки, так как колеи от колес были доверху заполнены водой. Березовая аллея вела к небольшой, полностью затопленной полянке. Было заметно, что за домом давно никто не ухаживает. Краска отслоилась, а на некоторых окнах виднелись следы влаги между стеклами. Гюру остановилась и обвела взглядом фасад. Она мельком взглянула на горную гряду на заднем плане, а потом подошла к самому дому. Рино последовал за ней, держась чуть позади. Дойдя до крыльца, она проделала тот же ритуал: медленно огляделась по сторонам и взялась за ручку.

— Она одна здесь живет? — спросила Гюру.

— Как я понял, да.

— За закрытой дверью?

— Видимо, много лет не выходила.

Гюру прислонилась ухом к двери и прислушалась.

— Либо она нам откроет, либо мы взломаем дверь, — сказала она.

Глава 70

Время пришло. Они кружили вокруг нее всю вторую половину лета.

Земляные осы.

Мощнейший дождь на какое-то время отогнал их, но совсем скоро они вылезут снова и их будет больше, чем раньше.

Она упаковала все еще полчаса назад. Сначала всех мишек и других плюшевых зверушек, потом остальные игрушки. Затем аккуратно сложила всю одежду и, наконец, сняла постельное белье. Теперь все было сложено на крыльце, а она стояла и разглядывала пустую комнату девочки. Все эти годы она чувствовала запах Сары — в одеж­де, в постельном белье, да даже в плюше некоторых игрушек. Но теперь все будто бы вымерло.

Пришло время воссоединиться.

Эмилия села на кровать и провела рукой по матрасу. За последние полгода Сара быстро выросла. Еще летом от ног до края кровати было приличное расстояние, как вдруг она заполнила собой всю кровать. Эмилия уже присмотрела новую кровать, которой хватило бы до подросткового возраста. Обычно по вечерам она сидела у Сары, уже после того как та засыпала, и смотрела на нее, пытаясь представить себе, как с возрастом будет меняться ее лицо. Первый школьный день, она будет стесняться и теребить край форменного платьица. Подростковый возраст, когда начнут проявляться признаки будущей красоты — понемногу, потихоньку. Конфирмация. Она вцепилась в матрас. Раньше она представляла себе Сару, красивую, в белом переднике, невинную, как ангел. Но почему-то в этот раз у нее не получилось. Она отстранилась от того, к чему относилась конфирмация. Женщина взглянула на стену, на оставшийся на стене крестообразный след, где обои были другого цвета. Символ того, что когда-то было. Грандиозной лжи.

Эмилия сидела и слушала, как стучал по крыше дождь. Скоро в ее дверь постучат люди в полицейской форме. Медленными движениями она начала расстегивать пуговицы на вязаной кофте. Потом на рубашке. Расстегнула молнию на юбке, и юбка упала на пол. Пальцами ног стянула чулки. Потом прошла в свою спальню и открыла дверцу шкафа. Какое-то время она стояла, пересчитывая пуговицы, а потом решилась. Черное платье в крупные розы подойдет как нельзя лучше. Она зашла в ванную и остановилась перед зеркалом. Платье сидело отлично. Эмилия распустила волосы, расчесала их, а потом снова собрала в пучок. Нанесла на губы чуть-чуть помады нейтрального цвета, припудрила нос и лоб. Женщина в отражении держалась хорошо, несмотря на все невзгоды. Осторожная полуулыбка. Она находилась в гармонии с самой собой. Совсем скоро они встретятся — мать и дочь.

Эмилия еще раз обошла все комнаты и попрощалась c тем, что стоило запомнить. В такой день, как этот, она была готова отпустить все плохие воспоминания. Она остановилась в дверях комнаты Сары. Одежда на полу напоминала сброшенную чешую той, что скоро попрощается с жизнью. Запах на какое-то время останется, а потом выветрится окончательно. Она закрыла глаза и вспомнила последний момент вместе с дочерью — как она накрыла ее, спящую в коляске, одеялом. А потом навсегда закрыла за собой дверь.

Проливной дождь превратился в мелкую изморось, которая приятно окутывала плечи и руки. Совсем скоро платье прилипло, обернувшись вокруг тела, словно саван. Мокрая трава ласкала ступни. Она шла босиком и чувствовала совсем другой контакт с землей. Эмилия подумала, что давно пора было избавиться от обуви. Дождь усиливал все запахи. От едва пробивавшейся травы шел кисловатый смрад. Даже деревья, почти засохшие, испускали запах коры и сока. Она то и дело наступала на камни и ветки, но ступни затвердели и не чувствовали боли. Женщина постоянно оглядывалась, как делала всегда, но на этот раз уже не от страха. Она знала, что земляные осы там, и знала, почему они там, хотя сейчас и укрылись от дождя.

Дойдя до края склона, она остановилась и посмотрела на озеро. Его поверхность напоминала темную кипящую массу. Если бы плуг все еще лежал там, его бы невозможно было заметить. Она оцепенела, когда услышала, что его нашли, но теперь это не имело никакого значения. Скоро все забудут о плуге и о ней.

Вместо того чтобы пойти по тропинке к озеру, она спустилась к болоту. Все последние недели его поверхность напоминала растрескавшуюся чешую, но за эти сутки проливной дождь вернул болоту вязкость и влажность. Ей с трудом удавалось вытягивать ноги из густой глины на дне. Когда грязь дошла до середины голени, она остановилась. Ступни погружались все глубже, но она не двигалась. Когда вода дошла до колен, она подняла лицо к небесам. Мягкие капли ласкали кожу и волосы. Эмилия была легко одета, но не мерзла. Она была готова. Потом она легла на спину, раскинув в стороны руки. И стала медленно покачиваться.

Глава 71

Девочка изо всех сил вжимала голову в угол, но вода все равно раз за разом попадала ей в рот. Она дышала носом и старалась вовремя выплевывать воду. Если бы она сглотнула, ее бы вырвало. А если бы ее вырвало, она не смогла бы держать голову над водой. Ида подумала о том обещании, которое дала сама себе: ради мамы она не умрет. Она вздрогнула, когда вода попала в нос. «Это происходит, — подумала девочка. — Господи, это действительно происходит. — И снова представила себе маму. — Если я сейчас умру, она больше не сможет улыбаться». Двадцать. Она так любила мамин смех. Девятнадцать. Ее объятья. Восемнадцать. Ее запах. Семнадцать. Сказки перед сном. Шестнадцать. Булочки, ей такие можно. Пятнадцать… и она вдохнула воду носом.

Глава 72

Дождь закончился. В ту же секунду стало тихо. Совсем тихо. Затопленная водой природа переводила дух.

Глава 73

Дверь никто не открыл. Форточка одного из окон была приоткрыта, и Гюру быстро скинула крючок. Отодвинув горшок с засохшим цветком, они беззвучно пролезли в окно. Пахло старым домом и старой хозяйкой, но было абсолютно тихо. Гюру кивнула на изображение Спасителя на одной из стен, но Рино к этому моменту уже ощутил кожей неприятное предчувствие. Две двери — одна распахнута, вторая закрыта. Гюру осторожно толкнула дверь в конце коридора и прошла в помещение, оказавшееся кухней. Интуиция Рино работала с черепашьей скоростью, и у него никак не получалось уловить, что именно она ему подсказывает. Ему не стоило пропускать Гюру вперед себя, но сейчас она стояла посреди кухни, указывая на остатки еды на разделочной доске. Он поднял руку, призывая ее остановиться, но она уже отвернулась и пошла в гостиную. Мебель из прошлого, в углу за трубой полка, заставленная книгами. С места, где они стояли, прочесть на корешках было невозможно, однако Рино заметил, что Гюру обратила на что-то внимание. Она медленно подошла к углу и осмотрела корешки. Полюби себя. Путь к внутреннему покою. Думаю здорóво. Увлечение альтернативной психологией.

— О господи!

— Что?

— Он здесь был.

— Кто?

— Эйнар Халворсен. — Она осторожно провела рукой по корешкам. — Давно. Он заходил к жене своего коллеги. Это был он.

— Хенрик Хансен.

Она кивнула, потом медленно отошла назад и показала глазами на потолок: Может, она спит.

Может, она умирает, ответил про себя Рино.

В этот момент он что-то услышал и замер, расставив руки в стороны, уставившись на носки ботинок. Что-то под ним как будто текло, ширилось в его сторону.

— Что это? — прошептала Гюру.

Рино показал на пол.

Она удивленно и недоверчиво посмотрела на него. Двигаясь, словно в замедленном фильме, они снова вышли в коридор, словно пол превратился в тонкий лед, прислушиваясь к шуму воды прямо у них под ногами.

Рино попытался открыть дверь в подвал. Он увидел отблески еще до того, как услышал легкое журчание. Вода — прямо до верхней ступеньки.

— О боже! — Гюру выглянула из-за его плеча, а потом поспешила вверх по лестнице на второй этаж. Рино стоял, вглядываясь в воду, плещущуюся под ногами. Он не мог оторвать взгляд, а Гюру уже спустилась обратно.

— Никого нет. Ты думаешь…

Он все еще вглядывался в воду. Нет, он не думал. Это ведь просто невозможно.

— Его бывшая жена не выходит из дома…

— Фонарь! — Рино опустил ногу в воду, и свет тут же осветил последние ступеньки. Совсем скоро ледяная вода дошла до живота, и у него перехватило дыхание. Вокруг было тихо. Абсолютно тихо. Гюру ничего не говорила. Спустившись до середины лестницы, Рино установил, что до потолка около пятнадцати сантиметров. Он также разглядел что-то похожее на дверные проемы, их было примерно четыре. Вода доходила до подбородка, и Рино попытался опустить ногу на пол. Ступня болталась, не встречая никакого препятствия. Рино осторожно опустился в воду и поплыл, зажав в руке фонарик. Головой он задевал потолочные балки, несколько раз ему пришлось выплевывать воду. Рино увидел первую дверь и шарил в ледяной воде до тех пор, пока не нашел ручку. Дверь не открылась. Он отпустил фонарь. Благодаря пластиковому корпусу тот не утонул. Рино нырнул и схватился за ручку обеими руками. Дверь едва поддавалась, но он почему-то чувствовал, что она не заперта. Набрав воздуха в легкие, он снова нырнул и в этот раз потянул на себя дверь изо всех сил. Дверь медленно отворилась. Из комнаты выплыла большая бесформенная масса, которая невыносимо воняла. Одной рукой Рино ухватился за дверь, чтобы удержаться на поверхности, а другой — направил луч фонаря внутрь комнаты. Коричневая вода с комками грязи на поверхности. Он почти собрался с силами, чтобы открыть следующую дверь, и тут мимо него проплыли маленькие кости.

— Господь милосердный!

Он услышал, как Гюру что-то крикнула, но в этот момент ему в рот набились земля и вода. Он поспешил отплыть от двери, а мимо проплыли новые кости. Сам того не желая, он представил себе худенькие детские ручки и едва сдержал рвотные позывы. Уставившись на потолочные балки, Рино попытался вернуть контроль над дыханием. Потом он попробовал открыть следующую дверь. Здесь пришлось упереться ногами, и он подумал, что, если бы дверь открывалась в другую сторону, он вообще не смог бы с ней справиться. Вода доходила до самого потолка. То есть комната была ниже, чем коридор.

Он обвел фонарем углы и тут заметил что-то на дне. Рино задержал дыхание и направил фонарь на этот предмет. Луч света выхватил контуры чего-то очень знакомого. Большой пластмассовый зверь. А рядом с ним — еще один. Кто-то в этом доме совсем спятил. Гюру что-то прокричала, но разобрать слова снова не получилось. Медленными, размеренными движениями он поплыл к последним дверям. Он слышал только звук своих гребков. Боковым зрением он заметил, что Гюру стоит на лестнице — по горло в воде. По ее взгляду было понятно, что ей страшно. Он выбрал дверь слева. Ее было не открыть. Рино понял, что дверь заперта. К счастью, ключ торчал в замке, и следователь поспешил его повернуть. В этот раз на то, чтобы открыть дверь пошире, ушло больше времени. У него кончались силы. Он тут же увидел что-то в воде, но свет фонарика выхватывал только потертые деревяшки. Но он почувствовал запах, который нельзя ни с чем спутать. Запах смерти.

— Что там? — голос Гюру дрожал.

— Не знаю.

Рино снова направил свет фонаря на бесформенную тень в черной, как нефть, воде.

— Это она? — Гюру проплыла несколько метров до двери.

Он теперь ясно это видел. Под водой лежал человек.

— Господи, да это же кресло-качалка. — Гюру сразу же определила предмет, который Рино никак не мог распознать. Кресло-качалка и сидящий в нем человек. Рино схватился за один из полозьев. Гюру забрала у него фонарь и дрожащими руками принялась светить вниз. При помощи ног ему удалось повернуть кресло.

— Это не она. — В голосе Гюру слышалось и отчаянье, и облегчение.

— Подожди. — Даже на то, чтобы держаться на поверхности, уходило много сил, но Рино все же удалось подвинуть кресло еще.

— Я держу ее. — Гюру схватила мертвое тело за плечо, чтобы они медленно смогли перевернуть его. Это была женщина. Длинные волосы не оставляли сомнения. Как и парящее вокруг нее платье.

— Не выходит. — Гюру пыталась удержаться над водой, одновременно стараясь вытащить мертвую женщину на поверхность.

— Держись! — Рино сделал пару быстрых вдохов, а потом нырнул. Свет фонаря пробивался сквозь воду, словно солнечные лучи через плотные облака. Женщина смотрела на него с упреком и недоверием. Ее рот был приоткрыт, на лице застыл ужас. Волосы развевались, словно живые водоросли, а вокруг шеи болтался медальон. Это была пожилая женщина, по всем признакам — бывшая жена Хенрика Хансена. Толстые ремни притягивали ее руки и живот к креслу. Рино схватил ее за плечи и, оттолкнувшись от пола, перевернул. Он услышал вопль Гюру, а выбравшись на поверхность, увидел, что она изо всех сил пыталась удержать женщину на плаву. Под водой была скрыта лишь половина лица умершей, и она одним глазом уставилась на своих освободителей.

Глава 74

Ребекка Халворсен лежала на диване, уставившись в потолок. Дощатые панели, которые она пересчитала уже бесконечное количество раз, расплывались в серо-белое, пустое ничто. Как и все ее существование. Даже Бога рядом с ней не было. Он рассеялся так, как обычно рассеиваются хорошие сны.

Она периодически уплывала в освободительный побег от реальности, но сразу же возвращалась обратно — к горю и боли. И в эти самые мгновения, балансируя между сном и реальностью, она услышала крик своей дочери.

Мама, я умираю.

Она села рывком, очнувшись за мгновение. И в этот момент поняла, что потеряла Иду навсегда.

Глава 75

Последняя дверь тоже была заперта. Прежде чем повернуть ключ, Рино взглянул на Гюру. По ее взгляду было понятно, чего именно она опасалась, пока отчаянно колотила руками по воде, пытаясь удержаться на поверхности.

Из-за холодной воды двигаться было тяжело, но Рино собрался с силами, зарычал и потянул дверь изо всех сил. Та медленно отворилась.

Стена воды. Комната была полностью затоплена. Гюру протянула ему фонарь, и в этот момент в его сторону что-то метнулось. Рино не успел отдернуть руку — существо врезалось в фонарь и поплыло дальше. Гюру закричала и подобралась поближе. Рино попытался проследить за зверем лучом фонаря. Зверь метался туда-сюда, а потом заплыл в одну из комнат.

— Что за черт? — Гюру почти повисла у него на плече.

— Самая большая крыса, которую я видел в жизни.

Он снова направил луч света в комнату. Что-то болталось в воде. Гюру притянула к себе то, что оказалось обложкой книги.

— О нет!

— Что это?

Вместо ответа Гюру нырнула и поплыла внутрь комнаты. Рино схватил обложку. Ему хватило всего пары строк, чтобы понять, что книга детская, и он нырнул за Гюру. Он увидел диван, потом болтающиеся ноги напарницы, а потом две синевато-белые детские ступни. Он поднялся на поверхность, где оставалось совсем немного воздуха. Ему удалось высунуть из воды только нос и рот. Он увидел голову девочки в углу комнаты, а потом сработали инстинкты. Одна рука ей под живот, глубокий вдох, и Рино быстро поплыл к двери. Он ударился головой о притолоку, стукнул ногами барахтающуюся сзади Гюру, но почти сразу достиг лестницы. Фонарь остался в комнате, но света было достаточно. Рино увидел, что Гюру перехватила девочку и вытаскивает ее в коридор. Он медленно последовал за ней, а потом стоял, наблюдая, как Гюру безуспешно пытается привести ребенка в чувство. Она рыдала и молилась, словно перед ней лежало ее собственное мертвое дитя.

С самого начала Гюру приняла дело о похищении близко к сердцу, и ее желание найти Иду живой было настолько же сильным, насколько болезненным было ощущение потери сейчас, когда надежда угасала. Рино понял, что, всхлипывая и вдувая воздух в маленькие детские легкие, Гюру сражается не только за жизнь девочки, но и за свою собственную. Оцепеневший, он был не в силах даже пошевелиться, наблюдая эту схватку со смертью.

Глава 76

Два служебных автомобиля на полной скорости неслись из центра Будё. Приблизившись к дому Эйнара Халворсена, они выключили сирены и проблесковые маячки. Как только они оказались возле дома, ответственному за операцию доложили о готовности действовать.

Глава 77

Первый звонок телефона был далеким, едва различимым.

Но когда этот звук раздался снова, она осознала, что звонит телефон. С сообщением о смерти Иды. Боковым зрением она заметила, что супруг собирается встать с кресла, но вскочила первой.

— Я возьму!

Он удивленно посмотрел на нее. Возможно, он думал, что она спит. А может быть, его удивила решимость интонации.

Помешкав, она подняла трубку. Женский голос спросил, здесь ли живет Эйнар Халворсен.

— Да. — От голоса осталось лишь дрожащее дыхание.

— Это Гюру Хаммер. — Голос следователя тоже дрожал. — Здесь Ида. Она лежит у меня на руках.

В Ребекке что-то оборвалось.

— Ида… такая красивая.

Да, Ида была красивой, самой красивой дочкой, какую только можно себе представить. А теперь она, мертвая, лежала на руках у другой женщины.

— Она хочет кое-что вам сказать.

Ребекке показалось, что скорость падения ее сердца увеличилась.

— Мама…

Это был не голос, а лишь хриплый, шумный выдох, но это был выдох Иды, ее маленькой Иды.

— Ида…

— Она слабенькая, но постепенно восстановится. Мы ждем скорую.

— Ида…

— Все будет хорошо, — повторила следователь. — Она в надежных руках. Можно поговорить с вашим мужем?

Трубка с треском упала на пол, за ней последовала и Ребекка. Она услышала, как оторвалась штора, и почувствовала тупой удар по голове. Ребекка рухнула на колени и зарыдала так, как не рыдала с самого детства. Ладони сами собой сложились для молитвы. Ребекка отказалась от веры, когда испытание стало слишком тяжелым. А Господь ответил тем, что вернул ей Иду. Сквозь молитву она услышала тихий голос мужа.

— Это Эйнар Халворсен.

— Вы оказались правы. — Голос Гюру звучал глухо, словно она говорила сама с собой. — На третий день.

— Да…

— Вы хотите знать, в каком состоянии ваша дочь?

— Да…

— Но?

— Милая Гюру, я знаю и всегда это знал. Сейчас я просто хочу вернуть Иду домой.

— Вы ведь не видели дождь.

— Что?

— Дождь. Ни вы, ни метеорологи его не предсказывали. Еще пять минут, и Ида была бы мертва.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Подвал, может быть, и был неплохо оборудован, но детские книжки и игрушки плохо впитывают воду.

— Милая Гюру…

— Никакая я вам не милая! Ида чуть не умерла. — Ее голос сорвался.

— Все когда-нибудь прояснится. Я не имею к исчезновению Иды никакого отношения.

— Вы…

— Все закончится хорошо.

Лишь звук ее дыхания.

— Абсолютно все.

— Речь идет об Иде.

— Сегодня о ней. А скоро пойдет о вас.

Глава 78

Гюру сидела на диване, закутавшись в плед. Иду везли в местную больницу. По словам врачей, у нее не должно было остаться никаких физических последствий похищения. Утонувшую женщину из соседней комнаты вынесли в коридор. Машина для перевозки тел должна была подъехать через пятнадцать минут.

— Что же, черт возьми, происходило в этом подвале? — на плечах у Рино тоже был плед. — Даже представить себе не могу, что пришлось пережить этой малышке.

— Дождь лил целые сутки.

Больше ничего пояснять было не нужно. Двадцать четыре часа наблюдать, как медленно повышается уровень воды в комнате.

— Я думаю, это Каролине Бендиксен, бывшая жена Хенрика Хансена. — В дверях показался ленсман.

— Она была привязана к креслу. — Рино пытался отогнать от себя картинки смертельной схватки. Больше всего на свете он боялся утонуть.

В этот момент зазвонил мобильный телефон Гюру. Она предусмотрительно отложила его, прежде чем нырнуть в подвал. Какое-то время она слушала, все больше хмурясь, потом поблагодарила и положила трубку.

— Звонил Томас, — сказала она. — Бывшие коллеги подтверждают тесную связь между Хенриком Хансеном и Эйнаром Халворсеном.

Рино сглотнул. Каждый искал в своем направлении. Теперь он должен был признать, что Гюру оказалась права в своих предположениях. Отец Иды был вовлечен в похищение тем или иным образом.

— На третий день, — пробормотала Гюру, глядя в пол. — Но все пошло не так, как он предсказал. Ида не вернется домой на третий день.

Рино попытался вытереть воду со лба, но рукава рубашки промокли насквозь.

— Если бы мы пришли всего на несколько минут позже, Ида была бы мертва. Видимо, вся дренажная система полетела к чертям. И все же он бросил их одних.

— Он тоже не предполагал, что будет ливень.

— Я не понимаю. — Рино никак не мог избавиться от мурашек по всему телу. — Если они с самого начала планировали вернуть Иду домой сегодня, то зачем Хансен согласился выйти в рейс? Эйнар Халворсен разрешил это сделать? А кто тогда должен был найти Иду — и где?

Гюру ответила только усталым взглядом.

В коридоре послышались оживленные голоса, а потом в гостиной появился человек, он явно нервничал и пытался смотреть на всех сразу.

— Там, в коридоре, мама?..

Ленсман похлопал новоприбывшего по плечу в знак утешения. Быстро обменявшись рукопожатием с полицейскими, Вильям Хансен сел за стол. Ему не было и сорока, но люди его типажа обычно быстро стареют. Он был лысоват, глаза глубоко посажены, и выглядел он изнуренным и усталым.

— Я не понимаю. И вы думаете, это сделал папа?..

— Знаю, для вас это колоссальный удар, но нам нужно как можно быстрее выяснить, где ваш отец. У вас есть какое-нибудь предположение насчет того, где он может быть?

— Понятия не имею. — Судя по выражению лица, Вильяму Хансену было нелегко принять то, что произошло.

— Может, у него есть домик где-нибудь?

— Нет.

— Лодка?

— Весельная лодка, да. Но сейчас, в темноте… без шансов.

Гюру и Рино переглянулись и подтвердили друг другу: без шансов.

— Известно, что он прилетел на самолете из Будё несколько часов назад. Мы считаем, он каким-то образом узнал, что мы напали на его след. В противном случае мы бы нашли его здесь. — у Гюру не было времени на формулировки.

Один из полицейских зашел в гостиную.

— Мы нашли его автомобиль. На съезде в Юстад.

Вильям Хансен взглянул на Гюру:

— Он иногда ходит в горы, но…

— Где?

— Возле озера Кринглеботсванне есть землянка. Он иногда остается там на ночь. Но идти туда вечером, во тьме…

— Как добраться туда побыстрее?

— Ну… через Юстад, наверное.

Гюру поймала взгляд ленсмана:

— Кому-то нужно за ним съездить.

— Я поеду. — Рино стащил с себя плед.

— Все это абсолютно нереально. — Вильям Хансен покачал головой. — Я просто не могу в это поверить. Поз­волить маме вот так утонуть. Не говоря уже о девочке…

— Мы считаем, потоп — это результат непредвиденных обстоятельств, разве что подвал затапливало и раньше.

— Я ничего такого не слышал.

— Боюсь, все улики указывают на вашего отца. И в данный момент он пытается сбежать от правосудия в горы.

— Папа в последнее время был не в форме. — Казалось, Вильям Хансен обращается к полу под ногами.

— В каком смысле?

— Он выглядел усталым, что-то вроде того. Возможно, сказывался возраст. Неужели он действительно направился к озеру?

— Он пытается сбежать.

В этот момент рация ленсмана зашуршала, поступило сообщение.

— У вашего отца есть ружье?

Вильям Хансен испугался:

— Да, кажется, у него есть ружье.

Ленсман посмотрел на коллег из Будё:

— Мы только что нашли пустой оружейный сейф.

Глава 79

Сухую одежду Рино удалось одолжить у коллег, а вот обувь осталась той же, но он не обращал на это никакого внимания. Все вокруг залило. Пройдя всего несколько шагов, он оказался по колено в воде и грязи. Они шли по извилистой дороге, вдоль которой небольшими группами стояли домики. Было очевидно, что Хенрик Хансен хотел спрятать автомобиль — тот стоял за кустами. То есть он не пытался сбить следователей со следа, а действительно бежал в горы. И был вооружен.

Как только они начали подъем, большой пласт оторвался от промокшей земли и двинулся вниз, так что иногда полицейским приходилось ползти на четвереньках. Склоны были сплошь покрыты зеленью, однако порой попадались каменные осыпи и ручейки, словно гора пыталась сбросить с себя тесное платье из травы и мха.

Было еще достаточно светло. Теперь, когда небо стало понемногу проясняться, они вполне могли обойтись без фонарей какое-то время.

На середине подъема Рино пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Он снова был весь мокрый, только в этот раз от пота. И он подумал о Томасе, который раз за разом призывал его заняться спортом.

В погоню за сообщником Эйнара Халворсена отправились трое мужчин. Видимо, Хенрик Хансен понял, что полиция напала на его след, когда увидел взломанную дверь дома, и в панике бросился бежать. Он решил спрятать Иду у бывшей жены, с которой давно не общался. Теперь же все обернулось тем, что он стал причиной ее смерти.

В тот момент, когда они снова отправились в путь, позвонила Гюру:

— Мы проверили авиакомпанию «Видерё». Здесь очень маленький офис, и сотрудники аэропорта знают в лицо большинство путешествующих. Ни Эйнара Халворсена, ни Хенрика Хансена на рейсах нет, но на рейс с вылетом в двадцать один сорок по направлению в Будё есть заявка на двоих Эйнарсенов. Взрослый и ребенок.

— Эйнарсен…

— Дьявол!

Рино ясно увидел, как Гюру сжала мобильный телефон так, что костяшки пальцев побелели.

— Очевидно, план состоял в том, чтобы приземлиться в Будё в десять часов вечера, чтобы Ида появилась дома до полуночи.

Рино стоял не в силах отвести взгляда от многочисленных холмов, лежащих вдоль береговой линии. Прекрасный мир. Ужасный мир.

— Мы схватим Эйнара Халворсена. Хватит ему сидеть дома и разыгрывать из себя мессию. — Гюру почти выплевывала из себя слова.

— Мы найдем того, кто это сделал.

Рино вспомнил маленькое безжизненное тельце, запутавшееся в красном платье. Несколько ужасных секунд он думал, что Ида умерла. И ярость, которую он почувствовал, придала ему сил снова броситься вверх по склону. На первом перевале ландшафт немного выровнялся. Вдалеке показалась горная вершина. Ленсман сказал, что это Юстадтинден. Та землянка, о которой говорил Вильям Хансен, находилась прямо у ее подножия, на берегу популярного озера для рыбалки. Облака еще больше рассеялись, и Рино разглядел на западе горы — зубчатые, остроконечные, словно чешуя вымершего монстра. На краю гряды находился город Рейне, где всего год назад Рино чуть не расстался с жизнью во время шторма. Природа Лофотенских островов снова оскалилась на него.

Начинающиеся сумерки изменили ландшафт. Казалось, горы и скалы сгорбились, готовясь к ночи. Очертания менялись, несколько раз Рино казалось, что он видит движение каких-то теней, но стоило приглядеться, как все вставало на свои места. Ленсман предупредил, что совсем скоро их ждет резкий спуск и что до места они доберутся не раньше чем через полчаса. Рино не мог избавиться от ощущения, что в этом деле что-то не так. Вильям Хансен удивился, что отец выбрал для побега именно этот путь, так как на его физической форме уже сказывался возраст. Рино и сам чувствовал, что ноги начали болеть, уже несколько раз ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. Конечно, землянка вполне могла служить убежищем, но вот путь к отступлению был не продуман. Может быть, план состоял в том, чтобы спрятаться до тех пор, пока Ида не попадет домой? Но для этого можно было найти укрытие попроще и не забираться по скользким горным склонам. И почему Хенрик Хансен оказался в полной власти Эйнара Халворсена, как и в прошлый раз? Рино инстинктивно оглянулся, и в этот раз был абсолютно уверен, что увидел движущуюся тень. Он едва успел хлопнуть одного из сотрудников по спине, указывая направление, как раздался голос ленсмана:

— Там кто-то есть!

Звук тяжелых шагов напугал тень, и она бросилась бежать — туда, где склон становился еще круче, еще отвеснее. С каждым метром они были все ближе. Сын оказался прав — ноги Хенрика Хансена подводили его. Первым бежал Рино. Сократив расстояние наполовину, он выкрикнул приказ остановиться. Тень замерла, и вдруг на фоне серо-голубого неба перед Рино предстал тот, кому удавалось скрываться тридцать лет.

Глава 80

Гюру получила первое сообщение из больницы. Учитывая обстоятельства, с Идой все было хорошо. Она замерзла, была обезвожена, но врачи говорили, что все обошлось. Сама же Гюру чувствовала, что промерзла до самых костей, и это несмотря на то, что она переоделась в сухое. Она до сих пор находилась в гостиной бывшей жены Хенрика Хансена, а его сын все так же сидел рядом с ней.

— Я понимаю, вы в шоке, но прошу вас все-таки попытаться составить портрет вашего отца.

Вильям Хансен пересел на диван. Он так и не снял куртку — зимнюю, как минимум на размер больше, чем нужно. Его нельзя было назвать красавцем, черты его лица были слишком резкими, а следы прожитой жизни — слишком заметными. И все же Гюру сразу почувствовала к нему расположение, от него веяло надеж­ностью.

— Папа… — Вильям пожал плечами. — Обычный человек. Добрый, всегда готов помочь. Как-то так…

— В последние недели или месяцы вы замечали, что его поведение каким-то образом изменилось?

Немного подумав, Вильям покачал головой.

— Ничего?

— Не знаю. Может быть, он вел себя чуть тише, чем обычно.

— Но ничего такого, что приходит вам в голову… учитывая все, что сегодня произошло?

Он посмотрел на нее умоляющим взглядом:

— Я все еще не могу в это поверить.

— Мы знаем, что девочка — дочь его бывшего коллеги.

Вильям нахмурил лоб.

— Эйнара Халворсена, он живет в Будё. Вы знакомы?

— Это имя мне ни о чем не говорит.

Но он был у вашей матери. Однажды, очень-очень давно.

— Я покажу вам его фотографию. Не сомневаюсь в том, что иногда он навещал вашего отца.

Вильям Хансен смотрел в пол.

— Мне кажется очень странным, что он решил держать девочку у вашей матери. Насколько я понимаю, они давно в разводе?

Он кивнул.

— Мне было шесть, когда они развелись. Думаю, за последние десять — пятнадцать лет они вряд ли перемолвились хотя бы парой слов.

— Тем более странно.

— Я никак не могу понять… мама умерла.

— Вы были близки?

Теперь его взгляд стал более сосредоточенным.

— Мама много лет болела. Болела тяжело. — Он обнял себя руками. — До нее никто не мог достучаться.

Гюру ждала продолжения истории.

— В начале весны у нее начались симптомы деменции. Легче от этого не стало.

— Они развелись из-за того, что она заболела?

Вильям ответил не сразу.

— Думаю, да.

— По всей видимости, у них случился какой-то конфликт. Ваша мать была привязана к креслу, и ее бросили в холодный подвал.

— Мама была такой, как все остальные матери. Сначала. А потом забеременела…

— Вами?

Он покачал головой.

— Мне было около пяти. Она всегда хотела девочку. И насколько я понимаю, это должна была быть девочка. На седьмом месяце у нее случился выкидыш. Видимо, она почувствовала, что что-то происходит, и ушла в лес — так мы называем небольшую рощицу возле моря. Я помню крики и помню ее взгляд по возвращении. После этого она резко изменилась, и у папы теперь была совсем другая жена. Он продержался всего год.

— Посттравматическое стрессовое расстройство.

Вильям грустно посмотрел на нее.

Гюру успела забыть, что замерзла. Она почувствовала удивительную близость с человеком, с которым познакомилась всего полчаса назад. Словно они знали друг друга всю жизнь.

— И у нее появилась девочка, о которой она так мечтала… через несколько лет.

— Не от вашего отца?

Он покачал головой.

— Конечно, она не могла о ней заботиться.

— И что произошло?

— К нам пришли органы опеки.

— Сколько вам тогда было лет?

Он пожал плечами:

— Около двенадцати.

Она должна была удивиться тому, как он разоткровенничался, но это по какой-то причине не показалось ей странным. Наоборот, все выглядело очень естественно.

— И в этот момент все сломалось окончательно. Она стала… странной, словно закрылась в своем мире. Ее лишили родительских прав и на меня тоже, и она постоянно попадала в психиатрические учреждения.

— А в отце вы никогда ничего не замечали? Может быть, тягу к… маленьким девочкам?

Он вопросительно посмотрел на Гюру.

— Похищение девочки было хорошо спланировано. В подвале нашли детские книжки и игрушки, даже старые фигурки с карусели. Видимо, он проводил там много времени. — от внезапного сквозняка Гюру вздрогнула. — А когда вы последний раз навещали мать?

— Боюсь, довольно давно. Она стала для меня совсем чужой.

— Подвал осушат и тщательно обыщут. Но там плавали маленькие кости…

Он медленно покачал головой.

— У нас есть причины полагать, что ваш отец и раньше был замешан в похищении девочек.

Он взглядом умолял ее прекратить эти мучения.

— Давно, очень давно.

В этот момент в комнату вошел полицейский.

— Звонят из полицейского участка в Будё. Некий Эйнар Халворсен настаивает на том, чтобы с вами поговорить.

Глава 81

Стало еще темнее, и они отстали. Тропинка пропадала, они едва могли отличить камни от поросших мхом пригорков. Сильнейший дождь оставил множество луж. В некоторых отражались склоны гор, другие казались бездонно черными. Они бежали по каменистой возвышенности зигзагом, но выстрелы так и не раздались, и они понемногу осмелели. Хенрик Хансен направлялся вниз по склону. Выбор пути к отступлению был крайне неудачным и, более того, очень опасным. В каждом маленьком углублении журчали ручейки дождевой воды, словно пульсирующая, живая сеть сосудов.

От осадков все запахи стали острее. Пахло влагой и выгоревшей зеленью. Каждый раз, когда им приходилось цеп­ляться за мокрый мох, от земли поднимался кисловатый запах почвы. Они видели человека, за которым гнались, но ему легко удавалось держать дистанцию. Было ясно, что он хорошо знает эти горы. Постепенно Рино поймал подходящий темп для передвижения по неровной поверхности. Образ умирающей Иды гнал его вперед. Земля пружинила, так что он практически падал вдоль склона. В тот момент, когда Рино поднял руки, чтобы ухватиться за крутой выступ, он заметил всего в пяти метрах от себя фигуру человека. В руках у него было ружье.

Глава 82

На нее снова навалилась тягучая тоска. Полное бессилие и гнетущая пустота. Она нашла Иду, нашла живой, винов­ный окажется за решеткой, это лишь вопрос времени. И все-таки она видела все вокруг в черном цвете.

Эйнар Халворсен.

То, что он сделал со своей дочерью, нельзя назвать иначе, как чудовищным преступлением, и вот теперь, когда она была готова нанести последний удар, все внутри погасло. Гюру знала, что, как только она заговорит с ним, они мгновенно поменяются местами. Он медленно и спокойно проникнет к ней в голову и заставит умолять об отпущении грехов. Она отказывалась с ним говорить.

Глава 83

Эмилия Санде ждала воссоединения. Она больше не чувствовала ног, которые постепенно немели. Теперь то же самое начало происходить и с руками. Сначала пронзительный холод, потом пульсирующая боль. А потом ничего. Она шла к ней.

Глава 84

Страх парализовал его. Рино стоило скрыться за уступом, закричать, предупредить остальных, но он замер, не в силах пошевелиться. Тень изменила форму, стала тоньше и длиннее, и тут Рино понял, что сумерки сыграли с ним злую шутку. Между валунами торчала тонкая сухая ветка. Он опустил голову и почувствовал, как страх отпускает его, а потом прополз оставшиеся несколько метров. Примерно в ста метрах внизу он увидел мужчину, который вот уже тридцать лет хранил страшную тайну.

Посланник смерти.

В распоряжении Хенрика Хансена была вся береговая линия. Он мог воспользоваться тем временем, которое ему было нужно, выслеживать жертву столько, сколько нужно, а потом напасть в нужный момент. Как он чувствовал себя, когда потом возвращался домой, обнимал сына, был отцом, примером для подражания? Как здесь замешан Эйнар Халворсен? Может быть, именно он руководил всем процессом, как с самого начала думала Гюру? Может быть, Хенрик Хансен был лишь послушным исполнителем? Они лишь начали составлять себе портрет члена экипажа «Лофотена», но особой религиозности в нем никто не отмечал. Откуда тогда такая безусловная вера? Каким образом смиренному проповеднику удалось полностью подчинить его своей воле? Рино понимал, что разгадка этой тайны — тень, которая на полной скорости забиралась по следующему склону. Ведь Эйнар Халворсен, конечно же, не признается и останется той самой мистерией, которую из себя представляет. Он смиренно покорится судьбе и не допустит никого в мысли, блуждающие у него в голове.

В этот момент тень метнулась, и Рино увидел болтающиеся в воздухе руки, отчаянно пытающиеся побороть силу тяжести. И похититель Иды скрылся за горным кряжем.

Глава 85

— Как я уже говорила, мы считаем, что… — Ей пришлось собраться с силами, чтобы произнести его имя. — Что Эйнар Халворсен сыграл решающую роль в жизни вашего отца и в том, что произошло в подвале. Они работали вместе, когда ваши родители еще были женаты. Мы предполагаем, что у вашего отца развилась своего рода зависимость от Эйнара Халворсена, вера в то, что человек чуть старше двадцати лет от роду, заявляющий, что обладает даром провидения, может помочь вашей матери справиться с проблемами. Он был здесь, у нее дома, но, насколько я поняла, ушел, так и не справившись с делом. И тем не менее, по какой-то причине между ними установилась неразрывная связь.

Гюру не смогла уловить, что именно сказал ей взгляд Вильяма Хансена. Он словно изучал ее, а не слушал то, что она рассказывала.

— Как я уже говорила, Ида не первая. — Ее голос дрожал. Из-за всего произошедшего у нее путались мысли. — Две девочки пропали еще в 1986 году. Одну нашли, а вторую — нет.

Он все еще не отводил от нее взгляд. Казалось, он устал не меньше, чем она сама, разница была только в том, что по его телу это было куда более заметно. Кожа на лице была землисто-серой, как и жидкие волоски над ушами.

— Мы знаем, что девочек вывезли отсюда на «Лофотене» — на том же самом корабле «Хуртируты», который перевез Иду через Вестфьорд. Три человека работали на всех трех рейсах. И только один мог совершить похищение.

— Папа? — Вильям Хансен сжал голову онемевшими руками.

— Боюсь, что так. Как я уже говорила, я надеялась, что вы сможете рассказать что-то, что поможет пазлу сложить­ся.

— Когда я думаю об этом… — Вильям Хансен покачал головой. — Сумасшедшей была мама, но не папа. Я просто не могу поверить в то, что вы мне рассказываете.

— В подвале земля и маленькие кости… там было что-то погребено.

— Я…

— И, боюсь, оно лежало там достаточно давно.

Они сидели молча. Вильям Хансен уставился перед собой. Казалось, он пытается вспомнить что-то, что сможет все изменить.

— Я не знаю, кто был отцом девочки, — наконец сказал он.

— Той… которая появилась позже?

— Органы опеки заходили сюда еще несколько раз и пытались выяснить, чей это ребенок, но, насколько я понимаю, она так и не призналась.

— И что сказал на это ваш отец?

— К тому времени они уже развелись, но я помню, что эта ситуация его задела. Позже я понял, что о матери пошли слухи. Ну, что она… легкого поведения, всякое такое. Я хочу верить в то, что это лишь один из симптомов болезни — жажда внимания.

— И мать никогда не рассказывала вам об отце девочки?

Он покачал головой.

Возможно, она и сама этого не знала. Эта мысль была неприятной, но так бывало раньше и будет впредь: порой дети вырастают, не зная, кто их биологический отец. Гюру подумала, что нужно связаться с органами опеки. С годами у них могли появиться новые сведения.

— Сколько девочка пробыла здесь?

— Ее забрали, когда ей было два или три года.

Гюру вздохнула и обвела глазами комнату. Дом из прошлого. Тяжелые, мрачные занавески, серо-коричневый ковер с узором, напоминающим цепь. Потертый пол, зияющие швы, словно трещины на иссохшей земле. Психически больная мать и любовь, не поддающаяся контролю.

— Ей разрешали видеться с девочкой?

— Ее удочерили.

— Но ведь у родителей есть право посещения.

— Как я говорил, мама была больна. Очень больна.

Девочка, которая появилась, чтобы сразу же исчезнуть. Девочка, которая пропала, чтобы появиться снова.

Ида.

Пустота в душе и жизнь в поисках ответа. Боль, в которой она была не одна.

Ей все равно нужно с ним поговорить, обязательно.

В этот момент в коридоре послышались голоса. Почти сразу же в комнату зашла женщина-полицейский.

— Вашу мать увозят.

Вильям Хансен встал.

— Я хочу взглянуть на нее в последний раз.

Глава 86

Когда Рино подбежал к кряжу, то увидел, что покрытый зеленью горный склон переходит в почти отвесный обрыв. Трава у его ног была сорвана, на поверхности появилась влажная земля. Хенрик Хансен пытался хоть за что-то уцепиться. В пятидесяти метрах внизу находилось плато. Там, между двумя валунами, лежало неподвижное тело.

Глава 87

— Спасибо, что перезвонили. — Казалось, Эйнара Халворсена никак не затронули события последних часов. Гюру услышала на фоне голоса и поняла, что он прибыл в полицейский участок. — Я не поблагодарил вас за то, что вы нашли Иду. Я хочу, чтобы вы знали, что мы с Ребеккой вам очень благодарны.

Несколько секунд тишины.

— Но я хотел сказать вам кое-что еще.

Первое признание, очевидно, в форме самооправдания, но все-таки это именно первое признание.

— Я вас прощаю.

Этого она не ожидала. Она должна была что-то ему ответить, поставить его на место, но не смогла. Она устала сдерживаться.

— Все это время вы делали все, что считали нужным, для того, чтобы отыскать Иду. И наконец преуспели. Я всегда буду уважать вас за это.

Она так устала, просто невероятно. Но ей нужен был не сон. Ей нужно было плечо, в которое можно уткнуться и как следует выплакаться.

— Постепенно вы поймете, что я никогда не желал Иде зла.

Она уже это слышала. Теперь ей едва хватало сил, чтобы держать возле уха телефонную трубку.

— Но прежде всего я хотел с вами поговорить, потому что вижу, как вам тяжело. Очень тяжело.

Она хотела плакать и кричать одновременно. Она ненавидела Эйнара Халворсена и ненавидела себя, поскольку все время ждала чего-то, что вытащит ее из кромешной тьмы.

— Мне дали всего пять минут, и они уже очень сердито на меня смотрят. Но самое важное, дорогая Гюру…

Дорогая.

— Вы близки…

Да, она была близка. К полному нервному срыву.

— Я просто прошу вас не терять веру.

Так устала.

— Я знаю, что моя личность и сама моя сущность раздражает вас. В обычной ситуации я бы это учел и постарался держаться подальше. Но я вижу, Гюру, я вижу яснее, чем когда-либо. Ваше избавление очень близко.

Звонок прервался, и Гюру не знала, кто положил трубку — он или она сама. Ноги едва держали, и она, шаркая, поплелась из гостиной. На вопрос, все ли у нее в порядке, она кивнула. Но на деле все было совсем не в порядке.

Вильям Хансен стоял на полу на коленях. Его мать положили в пакет для перевозки тел, оставив молнию открытой от груди и выше. Глаза и рот были закрыты, волосы уложены в пучок. В разворачивающейся сцене было что-то удивительное.

Шофер скорой помощи и двое полицейских старались казаться невидимками, пока Вильям Хансен тихо прощался с матерью. Никаких слез, никаких прикосновений, абсолютная тишина.

— Она упокоилась, — сказал он.

Гюру следовало бы что-то сказать, но у нее не было сил. Вильям Хансен взглянул на нее, словно удивился ее молчанию, а потом приподнял цепочку, висевшую на шее матери, так, что медальон повис.

— Вот это она носила постоянно с того дня, когда увезли девочку.

Гюру вдруг почувствовала симпатию к этому стоящему перед ней на коленях мужчине. Он вырос с психически больной матерью и только что узнал, что отец, которого он считал тихой гаванью, на самом деле блуждал по побережью Норвегии, охотясь на маленьких девочек. Возможно, в комнате в подвале находились и останки Сары Санде. Может быть, в этом умоляющем взгляде она видела недостаток любви? Как он воспринял то, что его маленькую сестру отняли? Кто-то вообще подумал о реакции мальчика, когда девочку из добрых побуждений отправили в новый дом?

— Вы любили свою младшую сестру? — спросила она. Голос звучал глухо. Полюбит ли она сводного брата, которого у нее никогда не было?

Он кивнул, а потом отпустил медальон.

— Мама так долго мечтала о дочери, не могла ее забыть, хотя ей довелось получить ее только на время. Поэтому она всегда носила на шее ее портрет. — Вильям Хансен открыл медальон. — Да, я любил младшую сестру. И так и не смог ее забыть. — Oн держал открытый медальон перед собой. — Хотя она не была моей кровной сестрой. Потому что мама родила ее не сама, она просто сделала так, чтобы все вокруг в это поверили. Некоторые, конечно, сомневались, потому что никогда не видели девочку младенцем, но объясняли все чувством стыда. Ребенок, рожденный вне брака. Но правда в том, что девочка просто появилась у нас. Мама сказала мне, что дочь ей подарили, да, «подарили», именно это слово она использовала. И она посмотрела на меня так, что я понял: расспрашивать о том, откуда она взялась, бесполезно. — Он протянул Гюру медальон. — Вода немного повредила фотографию, — сказал он.

В овальном медальоне было детское личико. Робкая улыбка, словно что-то уже тогда мешало ей радоваться жизни, какая-то тень, которая будет преследовать ее. На шее у девочки на цепочке висела опаловая подвеска в форме сердечка. Точно такое же сердечко в этот момент висело на шее у Гюру. Она упала на колени и услышала собственный крик. Крик, который копился внутри всю жизнь.

Глава 88

Какой-то далекий звук. Короткие еле слышные сигналы проникли в ее голову и пробудили от дремы. Сначала она подумала, что это земляные осы, но звук был острее, более пронзительный. Через некоторое время он стих, но почти сразу же вернулся. Она медленно проснулась. Комок холода в груди. Она открыла глаза. Полоски облаков, потом деревья и ветки. Внезапно она все вспомнила. Она лежала в болоте. Ей хотелось просто закрыть глаза и вернуться в состояние покоя, но звук повторялся. И тут она поняла. Звонил мобильный телефон. Он лежал в кармане платья.

Она попыталась перекатиться на бок, но тело не слушалось. Наконец ей удалось высвободить руку, которая казалась вдвое тяжелее обычного. Мобильный телефон потревожил ее в тот момент, когда она меньше всего этого желала, но ей почему-то показалось крайне важным ответить. Ей все-таки удалось выудить телефон из кармана, но звонок прекратился. Номер не был ей знаком. Она замерла, зажав в руках телефон. Казалось, она сидит на раскачивающемся на ветру подвесном мостике. Ее качало. И тут телефон зазвонил снова. Тот же номер. «Он будет звонить и звонить до тех пор, пока не сядет батарейка, — подумала она. — Кто-то отчаянно пытается до меня дозвониться».

— Да?

— Это Эмилия Санде? — спросил мужской голос.

— Да.

— Меня зовут Дитлефсен. Я звоню из участка ленсмана в Вест-Лофотене. Кое-кто хочет с вами поговорить.

Плуг. Детоубийца в озере.

Она услышала всхлипы, а потом прерывистое дыхание.

— Мама?

Голос. Она не слышала его двадцать семь лет. Тот самый голос, который едва научился произносить первые слова. И первым словом было «мама».

— Я думаю, что я ваша дочь. Я думаю, я Сара Санде.

Ей казалось, что она бежит изо всех сил, но ноги увязли, и она упала. Телефон выскользнул из рук, она в панике пыталась его поймать.

— Сара! — закричала она.

— Я здесь, — всхлипнул голос на другом конце провода.

Среда, 4 сентября Глава 89

Лофотенские горы тянулись к небу. Абсолютно безоблачному. Гюру остановилась на дороге внизу, чтобы разглядеть хутор. Маленький, выкрашенный белой краской дом и сарай, по которому было видно, что им давно не пользуются. Как только такси свернуло на подъездную дорожку, она почувствовала, что места ей знакомы. Возможно, она это только вообразила, ведь этот хутор не особо отличался от всех прочих. И все-таки у нее появилось ощущение, воспоминание, как она, еще неуверенно, осторожно, идет по двору, а мама подхватывает ее на руки в момент, когда девочка приближается к сараю.

Однажды весной она почувствовала тягу. К своим корням. Ее приемная мать ожидала этого, так она сказала, однако не смогла скрыть того, что расстроилась. Все следы вели на Лофотены. Сотрудница органов опеки пыталась отговорить ее, убеждала хотя бы еще раз все хорошо обдумать. Далеко не всегда такие истории заканчиваются счастливым воссоединением, уж она-то знала это наверняка. К тому же родная мать девочки была психически больна. Со слов специалиста было понятно, что состояние матери очень, очень тяжелое. Неужели Гюру действительно этого хочет?

Весь предыдущий вечер она пыталась найти ту самую сотрудницу, а еще очень долго проговорила со своей приемной матерью. Ее забрали из Вальберга на Лофотенах. Ее мать звали Каролине Бендиксен — и эта женщина не рожала девочку, которую у нее отобрали. Девочку, которая появилась почти сразу же после того, как из магазина в Свольвере была похищена Сара Санде. Каролине Бендиксен удавалось почти три месяца скрывать малышку от общества, так что два этих факта никто так и не сопоставил. А так как и ее двенадцатилетний сын уверенно утверждал, что это его родная сестра, любые подозрения рассеялись. И Сару Санде зарегистрировали как дочь Каролине Бендиксен.

Гюру… она продолжала думать о себе как о Гюру. Или Сара? Она и сама не знала. Красивое имя, но вроде как и не ее. Она улыбнулась сама себе. Да, это она. Она Сара.

Гюру медленно поднималась по дорожке к дому. Ноги подгибались. Сказывалась бессонная ночь. И переизбыток впечатлений. Слишком сильных впечатлений. На половине дороги она смогла различить лишь крышу сарая и прибавила скорости, словно опасаясь, что хутор исчезнет. На последних метрах у дома ей показалось, что она попала в свой сон. Маленькие окна, разделенные на квад­ратики, знакомое крыльцо… в этот момент дверь отворилась, и появилась женщина. Гюру знала, что ей пятьдесят шесть лет, но выглядела она гораздо старше. Женщина остановилась, нервно потирая руками бедра, прямо через платье, явно свежевыглаженное по такому случаю. Вязаный ободок с розами придерживал волосы. Эмилия Санде принарядилась для великого воссоединения.

Они поговорили еще раз вчера вечером. И хотя Гюру настаивала на том, что нужно дождаться результатов анализа ДНК, мать уверенно утверждала, что узнала ее голос. Несмотря на все прошедшие годы и возрастные изменения, в этом голосе звучали родные нотки.

По лицу матери текли слезы, уголки губ подрагивали, но огонь в глазах не оставлял никаких сомнений: ее дочь вернулась. Эмилия Санде осторожно спускалась по лестнице, а потом бросилась к Гюру. У Гюру не было сил, но обнимающие ее руки матери помогли ей удержаться на ногах, и она была уверена, что больше никогда в жизни не упадет. Мать заплакала, громко, со всхлипами, но иногда в ее плаче слышался и радостный смех.

Лишь когда мать отпустила объятия и вытерла слезы, Гюру поняла, что она тоже плакала. Избавление. Здесь и сейчас. Как и обещал все это время проповедник.

Глава 90

Рино стоял возле кухонного стола, перед ним была уже вторая за сегодня чашка кофе. Он смотрел на записку от Иоакима, которую нашел вчера вечером на холодильнике.

Мне надо тебе кое-что рассказать. Давай поговорим завтра утром? Я болен, в школу не пойду.

Рино стало нехорошо. Он ведь это и так чувствовал. Чувствовал, что Иоаким что-то скрывает. И что-то похуже тайного курения.

Он все еще не мог отойти от событий вчерашнего вечера. Дело приобрело такой поворот, что Рино едва мог в это поверить. Он не смог выдавить из себя ни слова, просто неловко приобнял Гюру, о чем сейчас очень сожалел. Он и так не отличался даром красноречия и всегда с трудом подбирал слова на похоронах. Что же он мог сказать той, чья жизнь полностью перевернулась?

Он было собрался позвонить, но не решился. Нужно было дать ей время.

Рино услышал, как Иоаким зашел в ванную. Им обоим сейчас было нелегко. Он отхлебнул еще кофе и посмотрел в окно. Там начинался день, который обещал стать превосходным. Томас уже позвонил, чтобы рассказать последние новости. Полицейские осмотрели подвал, но обнаруженные кости оказались не человеческими. Это была либо кошка, либо собака. Также в клетке возле одного из подвальных окошек они обнаружили целое кошачье семейство. Кошки были в ужасном состоянии, но живые. Так что, по всей видимости, в одной из комнат устроили кошачье кладбище.

Свихнувшаяся семейка.

Томас также рассказал, что Хенрика Хансена отвезли в региональную больницу Тромсё. Он все еще находился в коме, и полицейские ждали, когда он очнется, так как им нужно было получить его объяснения. Эйнар Халворсен по-прежнему все отрицал. Почему в свое время Хенрик Хансен передал похищенную им Сару Санде своей бывшей жене? На этот вопрос Рино очень хотел бы получить конкретный ответ.

Наконец появился Иоаким. Он выглядел совершенно изможденным. Взяв апельсиновый сок из холодильника, Иоаким сел за стол и начал пить прямо из пакета.

— Стаканом не воспользуешься?

Иоаким покачал головой.

— А ведь я тоже могу захотеть немного сока.

Судя по выражению лица сына, тот так и не понял, в чем проблема.

— Знаешь… — Иоаким опустил глаза.

— Я слушаю.

— Это по поводу Видара.

Именно этого Рино и боялся.

— Ну, знаешь… волосы… или… то, что случилось.

— Ты про то, что кто-то поджег спящего беззащитного мальчика и это привело к ожогам второй степени?

Иоаким кивнул.

— Колись! — Рино заметил, как изменилось поведение сына в последнее время, и причина была вовсе не в подростковом закидоне, здесь явно было что-то гораздо серьезнее.

— Это Видар убил кошку Рене. Когда мы ее нашли, у нее половина шерсти была сожжена. Ее пришлось усыпить.

— И ты отомстил за него?

Иоаким вопросительно посмотрел на отца, а потом яростно покачал головой:

— Не я. Рене.

— Рене?

Иоаким кивнул, не поднимая глаз.

— А ты в этом как-то участвовал?

— Он рассказал мне только на следующий день. Он хотел просто проучить Видара и страшно испугался. Он просил, чтобы я выяснил, какое наказание ему грозит. Ну, потому что ты полицейский. Все это время я уговаривал его признаться. Вчера он решился. Сегодня зайдет к тебе в участок.

Рино сидел и смотрел на сына, чувствуя невероятную гордость. Рене поставил его в ситуацию, выбраться из которой было не так уж просто: всадить нож в спину своему лучшему другу или смотреть на то, как отец терзает невиновного. На глазах проступили слезы. Он быстро вытер их рукавом, похлопал сына по спине и встал.

— Ты злишься? — спросил Иоаким.

— Нет, Иоаким. Я очень тобой горжусь.

Он пошел в ванную, встал перед раковиной и посмотрел на свое отражение в зеркале.

— Сентиментальный дурак, — сказал Рино, пытаясь взять себя в руки. Ему придется принести извинения. И позвонить одному отчиму…

Вторник, 10 сентября Глава 91

Небо немного заволокло, солнце жарило уже не так сильно, как пару недель назад. В воздухе пахло осенью. Последнюю неделю Гюру провела у матери. Они потихоньку, аккуратно сближались. Расставание повлияло на них обеих — на каждую по-своему. Рино сказал, что мать вызовут к следователю, так как в озере неподалеку были найдены человеческие останки. Он подчеркнул, что вызовут и других соседей. Но Гюру не хотела ничем омрачать их воссоединение. Жизнь ей улыбалась.

Несколько раз она разговаривала по телефону с Вильямом Хансеном — тем самым человеком, который несколько месяцев был ее ненастоящим сводным братом. Он тоже оказался жертвой этой ситуации, и от разговоров с ним становилось легче. Чем больше он рассказывал, тем больше она вспоминала. Она едва помнила свой первый день в школе, но в памяти всплывали все новые и новые воспоминания о том времени, когда она была дочерью Каролине Бендиксен, пусть ей тогда и было всего два года.

По небу медленно плыли похожие на хлопок облака, обещавшие хорошую погоду. Гюру приехала в Вальберг, в одну из идиллических бухт, где тонкая полоска белоснежного песка отделяла горы от зелено-синего моря. Вильям Хансен сидел рядом с ней на большом валуне. Это она предложила ему встретиться, и он так обрадовался ее предложению, словно и сам хотел его сделать, но не решался. Они говорили о воссоединении, о многолетнем горе матери и о том, как она все время пыталась коснуться дочери, чтобы убедиться, что та реальна. Но Гюру не рассказывала Вильяму о своей тьме. Она была еще не готова пускать чужих в свой мир.

— То, что случилось, дало мне не только новое будущее, у меня изменилось прошлое. Тот выбор, который я делала, мысли, которые думала… все это результат того, кем я была. Мои приемные родители, которые всегда прекрасно ко мне относились, довольно рано рассказали мне, что я не их родная дочь. И не проходило ни дня, чтобы я об этом не думала. То есть я не всегда тосковала, нет, но все-таки пыталась узнать, кем были мои настоящие родители, как они выглядели, кем работали, вот такое. А теперь, когда за несколько дней вся моя жизнь перевернулась, я думаю о том, как это на мне скажется. Что со мной будет? Я всегда считала, что моя дорожка уже проложена и мне нужно просто идти по ней, но теперь в этом не уверена.

— На нас влияет обстановка, в которой мы выросли, это действительно так. — Вильям перевел взгляд на зеркальную поверхность моря.

— А как она повлияла на тебя? — вот уже второй раз Гюру пыталась повернуть разговор на то, каково было расти сыну Каролине Бендиксен. Она уже поняла, что детство оставило множество глубоких ран в его душе.

— Как повлияло?.. Да не знаю. Но ты права, мы — результат наших мыслей, так что как-то точно повлияло.

— Твой отец… ты сказал, что он был вполне обычным отцом?

Вильям пожал плечами:

— Он часто брал меня с собой в горы или в море, пару раз я бывал с ним на рейсе. Только потом я понял, что он просто пытался забрать меня у нее.

— Она тебя обижала?

Он подтянул к себе ноги и спрятал голову в колени.

— Папа пытался лишить ее родительских прав сразу же, как они развелись, но органы опеки ему отказали. Это было совсем другое время. Ребенка, с которым плохо обращались, никто не мог защитить. — Он вздрогнул и посмотрел на Гюру. — Те испытания, через которые нам пришлось пройти… в конце концов, они пойдут нам на пользу.

Она молча согласилась.

— Они спасли нас от жизни, — сказал он.

Глава 92

Рино сидел, положив ноги на письменный стол. На экране компьютера виднелась заставка, по радио звучала песня «Глаз тигра»[8]. Он покачивался в такт музыке с кокосовой булочкой в руке. Жизнь удалась.

Гюру звонила ему пару раз — она звонила ему. И они разговаривали. Долго. Никакой неловкости, никакой болтовни. Она доверяла ему, сблизилась с ним. Ей нужно было еще немного времени, но она планировала вскоре вернуться на работу. Мы станем очень хорошей коман­дой, так она сказала, и он понял, что с ее стороны это был весьма непрозрачный намек. На что-то гораздо большее. Она пригласила его в гости к себе и матери, и он уже забронировал билет на самолет, вылетающий через пару часов. Жизнь не просто удалась. Он слизнул последнюю крошку кокоса с пальцев и повернулся на стуле.

— Чем занят? — В дверях стоял Иоаким.

— Возобновляю энергию.

— Мне кажется, ты чуть-чуть перестарался.

Рино засунул ноги в сабо на деревянной подошве, которые больше года провели в кладовке и теперь наконец заслужили возможность увидеть дневной свет.

— Я тебя недавно спрашивал… — Иоаким рухнул на стул для посетителей, и Рино снова почувствовал запах табака. — Ты подумал?

— Э… боюсь, тебе придется мне напомнить.

— Об осенних каникулах.

Теперь Рино вспомнил.

— Разве они не… осенью? Сейчас же еще почти лето.

— Мама и Рон поедут на юг, все куда-то уезжают.

Тактику Иоакима разгадать было проще простого, но Рино почувствовал укол. Сколько еще он будет папой этого мальчика? Как скоро станет скорее товарищем, а не отцом? Год? Два, в лучшем случае?

— Ладно, и чего ты хочешь?

Иоаким достал из кармана глянцевую страницу, вырванную из каталога путешествий.

— Это ведь не тот же отель, в котором остановятся мама и Рон?

— Я ж не дурак!

— Тогда я готов подумать.

— Как и Рене. — Иоаким обнял отца и вышел за дверь. Последний раз сын обнимался по собственному желанию лет пять назад, и Рино почувствовал себя счастливым, хотя и понимал, что объятия — часть тактики.

Он сидел, разглядывая идеальные фотографии бассейна, окруженного пальмами, ресторанами и лежаками. В таком месте и Гюру понравится. Он улыбнулся самому себе. Совсем недавно закончилось засушливое лето, и Иоаким — с его бледной, как у вампира, кожей — во что бы то ни стало захотел на юг. Рино понимал, что дело здесь в чем-то другом. В расстоянии, которое со временем образовалось между ними. Может быть, в потребности в надежном оплоте, именно сейчас, когда внутри бушует буря. К тому же наверняка дело было и в Рене. Эти двое были неотделимы друг от друга, и сейчас, когда приятелю пришлось нелегко, Иоаким поддерживал его. Показатель характера, мужества. Весь в отца.

Рино взглянул на настенный календарь. Осенние каникулы начнутся седьмого октября, не так ли? Отпуска и отгулов у него было достаточно. Да, если подумать, провести время с сыном будет весьма неплохо. Рино обвел дату в календаре карандашом и повернулся к компьютеру.

Находясь в приподнятом настроении, Рино вызвался написать отчет об исчезновении Иды, а Гюру обещала дополнить его при необходимости. Рино набрал пароль — MOTORHEAD. Это было легко запомнить, он всегда выбирал названия рок-групп из восьмидесятых — в алфавитном порядке. Сочинение отчетов не было его любимым делом, и сейчас, спустя полтора рабочих дня, он все еще не продвинулся дальше третьей страницы. Он начал читать то, что уже написал.

Вводная информация:

Ангелика Биркенес — похищена 29 июня 1986 года.

Сара Санде — похищена 7 октября 1986 года.

Он взглянул на календарь, где была обведена дата — 7 октября. Если отпуску ничего не помешает, он будет думать о ней с радостью. Двадцать семь лет эта дата была окрашена черным цветом для Эмилии Санде. Он попытался сформулировать пару предложений, но решил, что сего­дня у него нет для этого настроения. Слишком возбужден.

Через два часа Рино сидел в самолете, направлявшемся в Свольвер. Гюру обещала его встретить, и он радовался этому, как ребенок. Не предстоящей встрече с Эмилией Санде — ведь эта встреча, скорее всего, пройдет довольно напряженно. А тому, что сможет провести время с Гюру.

Рино достал из кармана на спинке кресла журнал и принялся его листать. Жемчужины для отпуска, от Абердина до Готланда, куда у «Видерё» есть прямые рейсы. Может быть, стоит присмотреть для следующего летнего отпуска, на случай, если у Иоакима не пройдет период тяги к отцу?

Погода за бортом едва ли могла быть лучше, Рино прикрыл глаза и представил себе южные широты. Где-то посередине Вестфьорда он резко очнулся.

7 октября.

29 июня.

Иоаким…

Перед его глазами пронесся весь следственный процесс, трагические семейные картинки превратились в связанный фильм.

Каролине Бендиксен больше всего на свете мечтала о дочери.

Эйнар Халворсен прибыл с неожиданным визитом и обнаружил, что жена Хенрика Хансена тяжело больна.

Сын Вильям наконец переехал к отцу. Потому что мать в тоске и горе пренебрегала уходом за ним? Или потому что она превратила его в дочь, о которой так мечтала?

Позор настолько всепоглощающий, что мальчик так никому никогда и не смог о нем рассказать. Единственный путь избежать издевательств — подарить матери желанную дочь. Абсурдная мысль, в которой все же есть доля логики. Может быть, именно двенадцатилетний Вильям похищал маленьких девочек, отчаянно пытаясь освободиться от насилия и унижений? Мать не заявила в полицию о Саре Санде — наоборот, приняла ее как собственную дочь. Может быть, Вильям понял, что, если в доме будет девочка, он сам сможет избежать издевательств?

29 июня — летние каникулы.

7 октября — осенние каникулы.

Весь полет Рино нервничал и, как только самолет сел, сразу же набрал Томаса.

— Можешь кое-что срочно проверить?

— Что случилось?

— Потом, Томас. Мне нужно знать, в какие даты на острове Вествогёй были осенние каникулы в 1986 году. Позвони в администрацию школы.

— Ты шутишь?

— Скорее, Томас.

Потом Рино отправил сообщение в справочную службу и, спускаясь по трапу, позвонил Симону Бергхейму.

— У меня вопрос, — сказал он, представившись. — Это касается Хенрика Хансена. Вспомните, пожалуйста, брал ли он с собой в рейс сына?

Бергхейм с готовностью ответил:

— Конечно. Мальчик обожал ездить с нами, в каникулы он часто бывал на борту «Лофотена». Ну, а потом все так и сложилось.

— Что именно?

— Обычная история. Вильям Хансен работает на борту со школьных лет.

Рино побежал к зданию терминала, выглядывая Гюру. Он не имел ни малейшего понятия, какую машину она арендовала, но предполагал, что она его встречает. Он пробежал по залу прилета, так и не увидев ее. На парковке он пытался ей дозвониться, бросаясь от машины к машине. Автоответчик. Абонент вне зоны действия сети. Что-то помешало Гюру приехать сюда. В этот момент зазвучала песня «Black in Black»[9].

— Везучий ублюдок!

— Что такое?

— То, что я за пять минут сумел выяснить, когда были осенние каникулы в школе двадцать семь лет назад, я называю везением, которого ты не заслужил.

— К делу, Томас, черт тебя подери, к делу!

— На сорок первой неделе года. С шестого по десятое октября. Скажи спасибо бездонным шкафам пенсионера — директора школы.

Новый запрос в справочную, и Рино набрал номер Эмилии Санде. После того, что ей пришлось пережить, ему не хотелось волновать ее еще больше, и, когда она ответила — совсем с другим настроением, чем полторы недели назад, — он постарался говорить спокойно и уверенно. Мать сказала, что Гюру арендовала машину еще утром и поехала на Вествогёй, чтобы навестить человека, который несколько месяцев был ее сводным братом.

— В этой истории пострадало слишком много людей, — вздохнула Эмилия Санде и добавила, что с радостью угостит Рино домашним рагу, когда тот приедет.

Рино замер с телефоном в руках в шоке от того, какой оборот приняло это дело. Он представил себе Хенрика Хансена, неподвижно лежащего на дне крутого ущелья. Он убегал вовсе не потому, что был похитителем детей.

Глава 93

— Каким образом они спасли нас от нашей жизни? — Гюру перестала улыбаться, когда поняла, что Вильям не шутит.

— Ты веришь в реинкарнацию?

— Я верю в жизнь, которую живу сейчас.

— Я считаю, что мы будем жить снова и снова, что все эти жизни — процесс обучения, который будет длиться до тех пор, пока мы не достигнем такого уровня сознания, благодаря которому сможем соединиться с Богом.

— Я и не знала, что ты настолько погружен в духовные вопросы.

— В духовные вопросы… я верю в более глубокое значение, в то, что мы медленно движемся к чему-то лучшему. Я считаю, мы должны пройти через боль, которую переживаем, опыт ведет нас дальше. Говорят, судьба немилосердна к тем, кому приходится через многое пройти. А я считаю, что они приобретают опыт, для которого другим требуется несколько жизней. Таким образом осуществляется справедливость жизни. Тот, кому приходится пройти через жизненные испытания, потратит меньше жизней для того, чтобы достичь цели.

— Интересная теория.

— Ты так считаешь?

Гюру пожала плечами.

— Для меня в ней есть смысл. — Вильям почесал руку. Только сейчас она заметила, насколько раздражена у него кожа. — Ты помнишь что-нибудь о том времени, когда жила с нами?

— Немного. Может быть, потому что ты мне рассказываешь. Иногда мне кажется… что я вспоминаю. Все эти годы я рисовала тонкие линии, когда думала. Когда я увидела узор на ковре… не знаю…

Он кивнул:

— Я помню каждый день.

Она улыбнулась, хотя это вряд ли было уместно. Ведь было совершено страшное преступление.

— Ты стала моим спасением.

Она вздрогнула от прохладного дуновения. Они так быстро сблизились. Может быть, даже слишком сблизились.

— Мама была больна. Очень больна.

Она каким-то образом угадала, что сейчас произойдет. Внезапно она поняла, что именно увидел Эйнар Халворсен, когда навестил больную женщину.

— После выкидыша ее тоска по девочке стала невыносимой. Каждый раз, когда я был дома, она надевала на меня платье. Она заставила меня отрастить длинные светлые волосы. Я был слишком маленьким и сначала не задумывался об этом. Но издевательства продолжились.

— О господи…

— Пока ты жила с нами, она меня не трогала. Она стала другой, и со мной тоже.

Гюру сглотнула, ей не хватало слов.

— У меня не было друзей. Мы жили уединенно, как ты видела, и поэтому, когда ты появилась, я обрадовался не только потому, что она от меня отстала. Ты составила мне компанию. — Он грустно улыбнулся. — До тебя у меня были только котята. Мама шила им одежду таких же цветов, как платья, в которых я ходил.

Гюру не могла поверить в то, что слышала.

— Я играл с солдатиками, и ты тоже участвовала в играх, хотя и рушила все мои крепости и укрепления.

— Прости. — Смех с подступающими слезами.

— Но я никогда не злился на тебя, даже тогда, когда ты выбросила моего любимого солдатика — Принца Адама — в унитаз.

Она снова мягко улыбнулась, но почувствовала что-то такое, из-за чего ей захотелось оказаться отсюда подальше.

— Однажды я вернулся из школы, а тебя нет. — Гримаса боли, тяжелое дыхание.

— Органы опеки? — голос Гюру дрожал.

— Да, они наконец выполнили свою работу. Но мама мне этого не сказала. Она сказала, что вы с ней были внизу, у моря, и тебя смыло волной.

— О боже…

— Только этой весной я узнал, что тебя забрали и что ты жива.

Что-то в этой истории резко изменилось, но Гюру никак не могла уловить, что именно.

— С двенадцати лет я жил, мучаясь угрызениями совести из-за твоей смерти.

— Я не понимаю…

— До того как маму лишили родительских прав на меня, я использовал любую возможность сбежать. Поэтому я часто ходил с папой в рейсы.

— Почему ты не рассказал ему?

— Стыдно… — Вильям глубоко вздохнул. — Я сходил с ума от издевательств. Каждый вечер я молился, чтобы мама родила девочку. Но этого так и не случилось.

Гюру инстинктивно отодвинулась от него.

— На борту у папы был друг.

— Эйн… Эйнар Халворсен? — голос не слушался ее.

Вильям кивнул.

— Я услышал, как он рассказывал, что у его сестры есть дочь.

— О нет, пожалуйста, нет…

— Я никогда ни о чем таком не думал. До этого момента. Но с того дня начал планировать. Я мог выходить на берег, когда хотел. Просто должен был держаться подальше от подъемных кранов и траков и не покидать пределы порта. Но я убегал. Со временем картинки размылись. Я знаю, что украл Ангелику, принес ее на борт в мешке, куда обычно складывал поплавки. Но сам момент, когда я ее забрал, — до сих пор как в тумане. Должно быть, я очень испугался. И очень боялся, когда прятал ее в одной из кладовок, которыми не пользовались. Я пожалел о том, что сделал, сразу же, как только корабль отошел от причала, но в этот момент мы вышли в открытое море, и я оказался в ловушке своего поступка. Сначала я хотел вынести ее на берег в ближайшем порту, но постепенно страх отпустил меня, и я решил вернуть ее в Тромсё, чтобы она со­единилась с матерью.

По лицу Гюру текли слезы. Она знала, что сейчас будет.

— Но издевательства продолжились. Через несколько месяцев я сделал это снова.

— Это ты меня похитил. — Голос перешел в тихий шепот.

Вильям посмотрел на нее полными слез глазами:

— Все эти годы мысль о том, что я повинен в твоей смерти, мучала меня.

— Но?..

— У нас был негласный договор. Я никому не рассказываю о ее издевательствах, а она — о девочке, которую я похитил. Этот договор был нарушен, когда у мамы развилась деменция. Она вдруг заговорила, и так я узнал, что ты не утонула. Каким-то образом она выяснила, где ты живешь, как тебя зовут и где ты работаешь. Она стала словно одержимая. Я не мог позволить тебе прожить остаток жизни во лжи. Если тебе когда-нибудь захотелось бы отыскать свои корни, ты бы попала сюда. Потому что все думали, что ты дочь моей матери. Я должен был сделать так, чтобы ты все узнала. Я выяснил, что ты специализируешься на насилии над детьми… парадокс судьбы. И мне в голову пришел грандиозный план. Конечно, я мог связаться с тобой и все рассказать. В итоге ты бы мне поверила, но вряд ли бы до конца поняла. Только попав сюда и выяснив все, ты смогла обрести полное избавление.

Она дрожала. Холод пробирал ее до костей.

— Я похитил Иду, чтобы заманить тебя сюда, и я отправил тебе маленькие ниточки клубочка.

Адам.

— Открытки. Это ты?

— Буквально говоря. Фотографии сделаны против солнца, так что ты видишь только силуэт. Но если ты приглядишься, то заметишь маленькую точку в углу. Это «Хуртирута».

— О господи!

— Я не причинил бы Иде никакого зла, даже наоборот. Я попытался сделать подвал настолько уютным, насколько это было возможно, но потоп… — Он покачал головой.

— Третий день… — Она снова зашептала.

— Что?

— Ида попадет домой на третий день.

— Я не ставил конкретных сроков, но подумал, что не смогу держать ее у себя больше трех-четырех дней. Если бы ты не напала на след, я бы отправил тебе конкретную наводку. Я хотел, чтобы ты попала сюда. В этом был весь смысл плана.

— Эйнар Халворсен сказал… что Ида вернется домой на третий день.

— Я надеялся на то, что не понадобится больше трех дней, но, как я уже сказал, конкретный срок не назначал.

— То есть… он в этом не замешан?

— Не замешан? — Голос Вильяма стал грубее. — Еще как! Он пришел к нам в тот раз, увидел, что мама издевается надо мной, но повернулся и ушел. Поэтому я выбрал Иду, бедную несчастную Иду, чтобы Эйнар Халворсен почувствовал боль хотя бы на время. Но, как я уже сказал, я не собирался ничего с ней делать, я наивно полагал, что ей будет у меня интересно. Поэтому я установил карусель, купил книги и фильмы.

— Тебе нет прощения за то, что ты сделал с Идой.

— Что сделала деменция…

— Ты сделал с ней то же самое, что и со мной.

Он не слушал.

— Из-за деменции мама начала разговаривать и с помощницами по хозяйству, хотя, я думаю, ничего особенного разболтать она не успела.

— Ты болен.

— Я ненавидел. Когда я понял, что из-за ее лжи всю жизнь мучился чувством вины… у меня потемнело в глазах.

Гюру покачала головой и отодвинулась еще дальше.

— Ее убил потоп, мне позвонили и срочно вызвали в рейс.

Она ничего не понимала.

— Я проработал на том же корабле, что и папа, два­дцать три года. Когда на экипаж напал этот вирус, нас обоих вызвали в рейс. Но отец сошел на берег раньше, за остановку до меня. В самолете в Лекснес я сидел с тобой на одном ряду. Нас разделяли только проход между рядами и твой коллега.

Гюру замотала головой.

— Я сделал это ради тебя, Гюру.

— Ты мог позвонить мне, написать мне, просто прийти ко мне на работу! Я ведь работаю в полиции!

— Только так ты могла бы все понять. Я не хотел стать тем, кто перевернет твою жизнь, сообщив весьма странные сведения. Я хотел, чтобы ты спаслась сама. Ты заслужила это, Гюру.

— Нет, не заслужила! И мама не заслужила ту жизнь, которую была вынуждена прожить. И Ида не заслужила… — Гюру заплакала.

— Я умираю, Гюру.

— Что?

— У меня рак. Твое спасение — мой последний доб­рый поступок.

Гюру заливалась слезами.

— Я скрывал диагноз от коллег. Мне было нужно… завершить дело.

— Твой отец…

— Папа… он знал, в глубине души он все знал.

— Он бежал в горы с оружием в руках.

— Он занимается браконьерством, поэтому, завидев полицию, бросился бежать, словно за ним черти гнались.

— Медальон. Ты ведь хотел, чтобы я его увидела.

Она встала и замерла, покачиваясь на непослушных ногах.

— Не уходи, Гюру.

Что-то в его голосе заставило ее остаться.

— Какая-то часть меня умерла за все те годы, что я считал себя виновным в твоей смерти. Поэтому все так и должно произойти, Гюру. Поэтому все так закончится.

Вильям встал.

Глава 94

Рино понадобилось меньше минуты, чтобы одолжить один из автомобилей аэропорта. Ну не то чтобы «одолжить»: он проорал, что у него чрезвычайная ситуация, и пообещал кары небесные тому, кто будет чинить ему препятствия. Рино пытался отыскать номер в памяти телефона и одновременно выжимал из «Ауди» сто пятьдесят километров в час, петляя по извилистому шоссе, из-за чего чуть было не влетел в ограждение. Ему снова понадобилась помощь Томаса. Не тратя время на объяснения, он попросил коллегу связаться с участком ленсмана в Лекснесе. Он находился в трех милях от дома Вильяма Хансена.

Он несся, как сумасшедший, сначала по окруженному горами шоссе, потом вдоль моря. Иногда машина подпрыгивала на ухабах, но Рино не снижал скорости. Всю дорогу его мозг работал изо всех сил, и он вдруг осознал, насколько все в его жизни завязано на Иоакима. Потому что только благодаря расстоянию между ними и тому, что сын потребовал от него внимания, он смог сложить этот пазл.

Рино не хотел терять Иоакима, Рино не хотел терять Гюру. Нежную Гюру, скрывавшую свои глубокие раны под маской сурового полицейского. Он переехал по мосту на Гримсёй, маленький мыс из земли и скал между Вествогёем и Воганом, и разогнал «Ауди» до двухсот километров в час на прямом участке шоссе. Совсем скоро он уже был на острове Вествогёй и двигался в Вальберг. Дорога и здесь шла у подножия гор, но ландшафт был совсем иным. Широкий участок заболоченной почвы, словно каменные стены однажды расплавились, оставив за собой сухую полоску, разделявшую горы и море.

Почти сразу он увидел нужный дом. Потом боковым зрением заметил автомобиль на съезде в сторону моря. Синий внедорожник, похожий на машину Вильяма Хансена. Решение нужно было принять за секунду. Если дома никого не окажется, он потеряет драгоценные минуты, пока будет возвращаться. А если ошибется и это окажется чужой автомобиль, то тоже потеряет время. Но не так много. Рино нажал на тормоз.

Глава 95

Бесконечность моря, потоками стремящегося в другое море. Вечное слияние маленьких и больших глубин, с зарождения жизни использующихся как место погребения.

Ее сознание было не в состоянии сложить в единую картину фрагменты произошедших за последние дни событий.

Маме очень нужно было ей кое-что рассказать. В первую очередь рассказать о проповеднике, который пришел с миссионерской задачей в самый разгар предрождественского хаоса. Гюру пыталась не думать о нем, но мама постоянно возвращалась к тому дню, когда он постучал в ее дверь. Прямо перед Рождеством.

Все мы ошибаемся, и каждый из нас платит за свои ошибки. Эти слова он произнес, когда она спросила его о той встрече с матерью. Неужели ошибка заключалась в том, что он попытался обратить человека в свою веру… прямо перед Рождеством? Что-то в ней умерло, медленными волнами накатил прибой.

Она родилась в сентябре.

Глава 96

Рино показалось, что он слышит голоса, и он рванул вдоль побережья. В бухту с белым песком, лежащую между скалами. Он не стал тратить время на то, чтобы обойти по суше, побежал прямо по воде. Он добрался до другой стороны бухты, поднялся на скалу, и тут что-то заставило его остановиться: тень прямо под зелено-голубой гладью воды, всего в десяти метрах от берега. Фигура медленно тонула, плавно опускаясь в толщу воды. Распахнутые руки, ноги крест-накрест. Смирение и смерть, как у Спасителя на кресте.

— Гюру! — Рино упал на колени.

Море поглотило тень и снова стало зелено-голубым.

— Меня зовут Сара.

Он обернулся. Гюру сидела, обхватив колени руками, в маленькой расщелине в скале.

— Всю свою жизнь он думал, что я умерла именно так, — сказала она. — И сам захотел умереть так же.

Эпилог

Ида гуляла на улице, в этот раз держась поближе к дому. Мама постоянно приходила к ней — приносила еду или заглядывала в игрушечную коляску, но девочка понимала, что та за ней просто присматривает. Пританцовывая и подскакивая, Ида толкала коляску перед собой. Она была очень счастлива. Еще до того, как снег превратит скалы в маленькие иглу, папа станет таким, как все отцы. Он будет обнимать ее, сажать к себе на колени, да, даже читать ей сказки по вечерам. Она не просто это знала. Она это видела.