Расколотая цивилизация

В.Л.Иноземцев

Расколотая цивилизация

Продолжение истории (предисловие редактора)

Предисловие автора

Часть первая.

К концепции постэкономической революции

Глава первая.

Постэкономическое общество как идея и реальность

- Понятие постэкономического общества

- Предпосылки и источники постэкономической трансформации

Глава вторая.

Основные составляющие постэкономической трансформации

- Модификации отношений обмена и проблема стоимости

- Замещение частной собственности собственностью личной

- Новый тип самосознания и преодоление эксплуатации

Глава третья.

Потенциал самодостаточности постэкономического общества

- Автономность постэкономического мира

- Замкнутость постэкономической цивилизации

Глава четвертая.

Противоречия постэкономической цивилизации

- Разобщенность современного мира

Источники социальной напряженности в развитых обществах

Часть вторая.

Этапы формирования "однополюсного" мира

Глава пятая.

Первый системный кризис индустриального хозяйства. Упадок аграрно-добывающих обществ

- Критическая точка постиндустриальной трансформации

- Второй нефтяной шок и "нижняя точка" кризиса

Глава шестая.

Рождение новой реальности

- Реформа Р.Рейгана и ее позитивные результаты

- Отталкиваясь от дна

- На пороге новой реальности

Глава седьмая.

Зрелое постиндустриальное общество и второй системный кризис индустриализма

- Хозяйственная революция 90-х

- Инвестиции и рост в 90-е годы

- Рождение креативной корпорации

- Новая хозяйственная реальность 90-х годов

- Второй системный кризис индустриализма

Часть третья.

Исчерпанность модели "догоняющего" развития

Глава восьмая.

Взлет и упадок японского индустриализма

- Основы успеха японской модели в 60-е и 70-е годы

- На пороге кризиса

- Страна заходящего индекса

Глава девятая.

Юго-восточная азия и китай: новые проблемы и новые уроки

- Азиатская модель индустриализации

- Причины, ход и уроки кризиса

- Китай: общие судьбы или особый путь?

Глава десятая.

"четвертый мир" и перспективы постэкономического общества

- Экономические проблемы развивающихся стран

- Масштабы потенциальной экологической катастрофы

Часть четвертая.

Социальные противоречия постэкономического общества

Глава одиннадцатая.

Формирование основ новой социальной структуры

- Становление концепции новой социальной стратификации

- Революция интеллектуалов

Глава двенадцатая.

Имущественное расслоение в постиндустриальном обществе

- Неравенство в развитом индустриальном обществе (конец 50-х -середина 80-х годов)

- Обострение проблемы в 90-е годы

- Формирование устойчивого низшего класса

Глава тринадцатая.

Классовый конфликт постэкономического общества

- К истории классового противостояния

Классовый конфликт постэкономического общества

Часть пятая.

Природа современной "глобализации" и ее возможные следствия

Глава четырнадцатая.

Природа современной "глобализации" и ее возможные следствия

Заключение

Продолжение истории

(предисловие редактора)

Образ расколовшейся цивилизации -- это несомненный элемент современного мироощущения, и особенно, наверное, у нас, в России. В чем истоки такого мироощущения? На этот вопрос можно поискать ответы в предлагаемой вниманию читателя новой книге В.Иноземцева.

Замысел его исследований масштабен и, я бы рискнул сказать, всеобъемлющ. На протяжении десяти лет автор напряженно размышляет о том, почему так, а не иначе устроена сегодня жизнь общества, каковы механизмы и перспективы социального прогресса, как далеко можно заглянуть в будущее, оставаясь на прочном фундаменте научного знания. Это уже четвертая из опубликованных на русском языке его монографий, и интересно наблюдать, как расширяется круг анализируемых им проблем, как совершенствуется исследовательский инструментарий, как все глубже проникает мысль в существо рассматриваемых вопросов.

На всех четырех книгах лежит довольно-таки тяжелая печать академизма, и хотелось бы надеяться, что автор не станет откладывать в долгий ящик идею более популярного изложения своей концепции. Уверен, что она способна увлечь любого, кто интересуется социальными теориями. Однако сейчас этот академизм оправдан и неизбежен: заявляя новые подходы к социально-историческому исследованию, автор волей-неволей обязан вести диалог со многими своими предшественниками (начиная с Платона и Аристотеля) и современниками -Д.Беллом, О.Тоффлером, Ф.Фукуямой, М.Кастельсом, Дж.Соросом и многими другими.

В чем же, коротко, суть разрабатываемых В.Иноземцевым подходов и их оригинальность? Он полагает, что тип общественного устройства решающим образом зависит от того, во-первых, каков характер деятельности людей на том или ином этапе истории, и от того, во-вторых, как складываются отношения между людьми в процессе производства материальных благ и услуг, а также их потребления. Говоря о деятельности, автор -- экономист по образованию и по профессии - имеет, конечно, в виду ту деятельность, которая создает общественно-значимый продукт. На основе этих критериев В.Иноземцев считает возможным утверждать, что история цивилизации подразделяется на три огромные эпохи:

доэкономическую, когда основным типом деятельности была предтрудовая (по терминологии автора) активность, позволяющая человеку противостоять природе в борьбе за выживание;

экономическую, основанную на труде как осмысленной деятельности по созданию комфортной и безопасной среды обитания;

постэкономическую -- первые ее признаки стали заявлять о себе в последние два десятилетия прежде всего именно изменением характера деятельности людей, создающей все более весомую часть валового продукта стран США и Западной Европы. Эту деятельность автор называет творчеством.

Переход от одной эпохи к другой -- это, по Марксу (с которым в части методологии исследования автор совершенно солидарен), сложнейший период социальной революции, когда человек и общество коренным образом меняют не только весь уклад жизни, но и свои представления о собственной природе и своем предназначении. В ходе первой социальной революции человек, собственно, и стал человеком; из собирателя и охотника он превратился в оседлого землепашца, изобрел и освоил эти первые технологии переустройства внешнего мира. Кстати, по некоторым данным, тот период сопровождался грандиозной экологической катастрофой, последовавшей за тем, как людьми были истреблены целые виды млекопитающих, служивших им пищей. Это и заставило популяцию, резко сократившуюся в результате элементарной нехватки продовольствия, приспосабливать к своим нуждам иные природные ресурсы и приспосабливаться, в свою очередь, к изменившимся условиям жизни.

Расцвет (и начало заката) экономической эпохи совпали с воцарением индустриальных методов производства, соответствующих им типов организации общества и воспроизводства человека как социального существа. Начинается вторая социальная революция -- это и есть основной предмет научного интереса В.Иноземцева, которому посвящена настоящая книга.

Предваряя ее этим предисловием, я хотел бы обратить внимание читателя на несколько моментов, вызывающих порой как недоуменные вопросы аудитории к автору, так и критику со стороны коллег. Это, во-первых, вопрос о творчестве как том виде деятельности, на котором и базируется формирующийся социальный порядок. В.Иноземцев действительно говорит иногда, что труд будет постепенно вытесняться творчеством, и этот тезис вызывает, пожалуй, самое сильное недоверие аудитории. С творчеством ассоциируется обычно образ художника, ученого, литератора -- а кто же, спрашивается, будет тогда пахать, сеять, ткать, шить, строить, возить и т.д.? Труд неуничтожим! -- такова позиция некоторых критиков В.Иноземцева.

Хотел бы заметить, что в контексте своего исследования автор много раз вслед за теоретиками постиндустриализма обращается к тому факту, что в валовом национальном продукте последовательно уменьшается (и даже до исчезающе малой величины!) доля первичного сектора производства -- добычи сырьевых ресурсов и производства сельскохозяйственной продукции. Это не означает, что исчезли эти отрасли; напротив, в абсолютном выражении соответствующие показатели продолжают расти (по той хотя бы простой причине, что увеличивается и требует пищи население планеты). Но основная часть валового продукта уже в первой половине истекающего столетия производилась в индустриальном секторе--и это обусловило характер общественных отношений, сложившихся в то время. После Второй мировой войны в валовом продукте развитых индустриальных стран ускоренно стала расти доля (именно доля!) услуг; к концу XX века стал весомым вклад информационного сектора хозяйства. Именно в этом секторе характер деятельности людей носит явно творческий характер, здесь формируются новые отношения, здесь исповедуются новые ценности, здесь рождаются новые противоречия. И сельское хозяйство, и массовое производство товаров, и труд вместе с ними никуда не исчезают, но не они определяют уже характер социального устройства -- вот, очень схематично, тот сюжет, который должен помочь читателю, впервые столкнувшемуся с творчеством В.Иноземцева, правильно воспринять пафос его исследования.

То же касается главного понятия всей концепции автора -- понятия постэкономического общества. Общество не может существовать вне экономики! -- сердятся оппоненты В.Иноземцева. И он терпеливо (и академично) объясняет разницу между хозяйственной системой и экономикой как наукой об организации эффективного хозяйства, об организации отношений, возникающих при производстве и потреблении материальных благ и услуг. Я бы даже сказал: экономикой как философией рационального хозяйствования, основанного на труде. Но если существенная часть валового общественного продукта создается в том секторе хозяйства, где не труд, а иной тип деятельности -- творчество -- играет главную роль, где господствуют иные отношения -- как раз по поводу производства продукции этого сектора и ее потребления, -- значит, там складываются какие-то новые закономерности развития, действуют новые критерии, системы оценок, значит, это уже не "экономический человек" Адама Смита обустраивает там свое жизненное пространство и не экономическое общество составляется совокупностью этих людей! Какое же?

Постэкономическое, -- говорит автор и терпеливо (и академично) объясняет, почему именно этот термин он считает наиболее корректным.

Несколько лет назад, при защите кандидатской диссертации В.Иноземцева (теперь доктора экономических наук) один из выступающих в дискуссии сказал, что предмет исследований диссертанта -- политэкономия коммунизма. Это красивый и содержательный образ, если согласиться с тем, что на смену экономической общественной формации приходит коммунистическая (по Марксу), или постэкономическая (по Иноземцеву). Однако пока "нам не дано предугадать", как именно будет устроено новое общество. Автор анализирует процессы, происходящие ныне в мировой экономической системе, и выявляет лишь некоторые тенденции преодоления главных, определяющих черт экономической эпохи, пытается на этой основе понять, какими новыми фундаментальными качествами будет наделен формирующийся общественный уклад. С этой точки зрения оппонент диссертанта был, несомненно, прав.

Но в этой книге внимание В.Иноземцева сосредоточено прежде всего на ныне развертывающихся в мире социально-экономических процессах, на той глобальной трансформации, которая и представляет собой начальный этап второй социальной революции. В ходе своего исследования автор приходит к выводу, что закат экономической эпохи начинается с кризиса индустриальной системы, выражающегося, в частности, в резком ослаблении роли индустриального сектора производства и вытеснении его (прежде всего -- в доле валового общественного продукта) информационным сектором. Главным производственным ресурсом становятся теперь информация и знания -- совершенно новая в этом качестве субстанция, требующая иных, чем прежде, способов организации людей при работе с нею, иных общественных отношений, иных свойств личности, производящей и потребляющей продукцию этого сектора хозяйства.

И под таким углом зрения современная картина мира выглядит тревожной, противоречивой, крайне нестабильной. Раскол цивилизации идет по многим направлениям: во внешне благополучных, по сути постиндустриальных странах Запада складываются новые социальные группы и вызревают новые, до сих пор неизвестные противоречия; углубляется пропасть, разделяющая постиндустриальный Север и индустриальный и доиндустриальный Юг; вместо национальных границ, ставших прозрачными для потоков информации, потоков капитала, миграционных потоков, возникают новые социально-экономические барьеры; обостряются глобальные проблемы -- экологические, ресурсные, демографические; раскалывается само общественное сознание, устремленное к новым рубежам социального прогресса и вынужденное в то же время развиваться в прежней, экономически организованной среде.

Вопросы, анализируемые В.Иноземцевым, выводят его за рамки сугубо экономической теории. Они переплетаются с геополитикой, с социопсихологией, с философией -- в подлинном, незамутненном смысле этого слова. Однако автор стремится работать с массивом именно экономической информации. В подтверждение своих гипотез и выводов он приводит сведения из поразительного множества доступных ему источников: библиографический аппарат книги содержит более 800 (!) наименований новейших публикаций -- главным образом зарубежных экономистов, историков, социологов, философов, футурологов. И здесь -- еще одна претензия отечественных его коллег: В.Иноземцев редко обращается к их работам. Но новая социальная реальность складывается прежде всего в тех странах, которые глубже других погрузились в постиндустриальную и постэкономическую действительность. Где же, как не там, искать и находить пружины преобразований, охвативших и расколовших современную цивилизацию? Где, как не там, пытаться обнаружить механизмы сохранения ее целостности?..

Во многом знании -- много печали. Но мысль, постигающая закономерности движения социальной материи, мысль анализирующая, предполагающая, ошибающаяся, нащупывающая истину, свободная мысль исследователя, погруженного в бурлящую жизнь современного общества, -- только она и дает надежду на новое обретение желанной целостности человеческого рода, на устойчивое развитие цивилизации, на продолжение истории.

Алексей Антипов

Москва, 17 августа 1999 года

Предисловие автора

Расколотый мир есть мир несовершенный; истинность этого утверждения столь очевидна, что вопрос о том, способны ли люди создать гармоничный социальный порядок, получает положительный ответ в рамках любой философской теории. Между тем вся история человечества одинаково успешно может быть рассмотрена и как история нарушения его первоначальной целостности, и как история ее формирования и развития. В самые разные эпохи философы пытались осмыслить эволюцию civitas terrestris как движение от природы, каковой люди были тождественны в начале своего исторического пути, к божественному началу, в приобщении к которому заключена цель земного пути человеков. Но если в далекие времена Творения, как предполагал св. Августин, два общества, как бы два града в роде человеческом, существовали лишь для предвидения Божия, то с каждым новым этапом прогресса грань между ними становилась все более и более осязаемой.

Вряд ли возможно отрицать, что эта внутренняя разделенность всегда бьша важнейшим источником прогресса человеческого сообщества. В постоянной конкуренции и борьбе, в непрерывном презрении обращенности к божеству во имя любви к самим себе люди стали тем, чем они являются сегодня, -- властителями природы, подчинившими себе фактически все внешние силы и обстоятельства. Однако в то же время сложилась ситуация, которую гениально, хотя вряд ли вполне осознанно, обрисовал И.Кант словами о том, что существующий внутри нас нравственный закон, наряду со звездным небом, простертым над нами, является одной из двух вещей, которым никогда не устанет удивляться человеческий род. Гигантские материальные успехи, еще недавно вызывавшие восхищение, стали обыденными; фундаментальные качества человека, вдохнутые в него Создателем, оказались редким достоянием немногих.

Сегодня мир подошел к рубежу, значение которого еще не оценено адекватным образом. Обращенная в будущее сущность человека получила возможность проявиться в наиболее полном и завершенном виде; в условиях, когда материальные цели уже не имеют над людьми прежней власти, внутреннее развитие личности становится необходимым и достаточным условием прогресса человека и общества. Однако именно сейчас как никогда очевидно, что в своих внутренних побуждениях и индивидуальных целях люди гораздо более различны, нежели в тех стимулах и стремлениях, которые объединяли их раньше. Обращенная в прошлое историческая память, напротив, подсказывает, что первый человек был создан одним и единственным для того, чтобы возбудить стремление к общественному единству и узам согласия, что любое не только враждебное, но даже недружественное действие по отношению к кому бы то ни было есть грех, ибо нельзя желать зла другим уже лишь потому, что эти другие -- люди, среди которых нет великих и ничтожных, а есть только равные.

Каждый момент настоящего есть не что иное, как столкновение между прошлым и будущим. Происходящее на личностном уровне, это столкновение представляет собой залог беспрерывного прогрессивного развития, самый мощный источник совершенствования человеческого рода. Происходящее в масштабах общества в целом, оно заключает в себе причину социального конфликта, порождая отчужденность людей друг от друга. Происходящее на уровне всей цивилизации, оно становится сегодня главной угрозой самому ее существованию. Искоренить источник глобальной разделенности человечества не представляется ни желательным, так как это означало бы замедление или остановку социального прогресса, ни возможным, так как в современных условиях общество с катастрофической быстротой теряет способность контроля над проявлением творческих способностей своих членов.

Формирующаяся постэкономическая эпоха в равной степени ознаменована как усилением роли личностного фактора и расширением масштабов творческой деятельности, так и укреплением грани, отделяющей постиндустриальные общества от остальной части человечества. Опасность современного момента заключена, помимо прочего, в том, что в сознании мыслителей конфликт между экономически и неэкономически, материалистически и постматериалистически мотивированными личностями по-прежнему отражается в категориях прежних социальных противостояний, когда действия субъектов при всем различии их целей оставались заданными материалистическими и экономическими факторами. Поэтому следование принципам согласия и солидарности воплощается в мерах, неспособных ни изменить существующий порядок вещей, ни препятствовать дальнейшему развертыванию складывающихся тенденций. Экономические методы социального реформаторства не действуют в постэкономическую эпоху; постэкономические же ценности усваиваются сегодня скорее на индивидуальном уровне и еще не могут стать основой для скоординированных общественных действий.

Цель этой книги состоит в том, чтобы показать всю глубину возникающего на наших глазах нового социального противостояния. Сегодня граница между "двумя градами в роде человеческом", о которой св. Августин говорил как о проходящей внутри каждого человека, наглядно проявляется в общественном масштабе. То, что теолог называл "божественным градом" и что мы назвали бы "градом будущего", ныне порождается не любовью к Богу, доведенной до презрения к самому себе, а стремлением воплотить божественные черты Творца в собственной личности; то, что ранее считалось "градом дьявола" и что правильнее было бы определить как "град прошлого", задается сейчас не любовью к себе, доведенной до презрения к Богу, а попытками найти свое место в земном сообществе, определяемом материалистическими факторами. Стремления принадлежащих к этим "градам" людей несопоставимы, ценности, исповедуемые ими, радикально различны, а степень, в какой общение между ними остается диалогом, становится все меньшей.

Два года, прошедшие со времени написания нашей предыдущей книги, подтверждают масштабность возможностей, открывающихся перед "градом будущего", за исключением той, что определяет способность адекватного взаимодействия и общения с "градом прошлого". Измеряя свои успехи с помощью традиционных методов и приемов, западный мир допускает две серьезные ошибки. С одной стороны, он находится в плену иллюзии своего безграничного хозяйственного могущества. Между тем современные постиндустриальные державы доминируют в мировой экономике и политике скорее в силу их способности к быстрому постэкономическому развитию в будущем, чем по причине своего наличествующего экономического потенциала. С другой стороны, Запад остается убежденным в том, что разрыв, отделяющий его от индустриальных стран, представляется в большей мере количественным, нежели качественным, и что для создания постэкономического мира достаточно одних только экономических мер.

Именно в последние годы становится все более очевидной иллюзорность таких представлений. Постиндустриальный мир только начинает осознавать, что чисто экономические методы поддержки индустриальных и доиндустриальных государств уже не служат целям формирования единого гармоничного мирового порядка. Насилие, обращенное вовне развитых стран, является еще менее действенным средством достижения подобной цели. Инструменты, традиционно имевшиеся в арсенале мировой политики, становятся неэффективными, а их обновление или даже замена едва ли выглядят сегодня чем-то близким и неизбежным.

Эта книга, как и предшествующая ("За пределами экономического общества"), не содержит конкретных рекомендаций и практических выводов. Продолжая тему, она несет в себе качественно иные акценты: если раньше мы обращали особое внимание на то, в какой мере и каким образом творческая активность современного человека обеспечивает становление и развитие "града будущего", то теперь пытаемся показать, каким опасностям подвергается новый социальный порядок и какие угрозы несет он сам для современного мира. Эта книга не содержит апокалипсических прогнозов, как предыдущая не рисовала некоей социальной утопии, нередко в ней обнаруживаемой. Представляя ее читателям, мы, как и в прошлый раз, стремимся скорее поставить целый ряд вопросов, имеющих принципиальное значение для анализа современной социальной реальности, нежели разрешить их, поскольку вполне отдаем себе отчет в том, что сделать это под силу только самой Истории.

Развивая темы, составившие содержание предыдущей книги, эта работа также воплощает в себе и продолжение усилий всех тех моих друзей и коллег, которые помогали мне в работе над прежним текстом. В очередной и, я уверен, не в последний раз главные слова благодарности адресуются г-ну Алексею Антипову; только ему мы обязаны тем, что новая книга бьыа отредактирована и подготовлена к изданию вдвое быстрее предыдущей, а недостаточно взвешенных и поспешно сделанных формулировок и выводов стало намного меньше. Г-жа Ольга Антипина вновь взяла на себя труд учесть все поступившие замечания в окончательном варианте текста и в этот раз, как и в прошлый, сделать множество полезных исправлений и дополнений, большая часть которых была с благодарностью учтена. На протяжении последнего года я неоднократно обсуждал поднятые в книге проблемы с г-ном Даниелом Беллом, почетным профессором Гарвардского университета, г-ном Питером Дракером, профессором Клермонтского колледжа, и г-ном Маршаллом Голдманом, заместителем директора Центра российских исследований при Гарвардском университете; замечания, высказанные ими, были для меня исключительно полезными. Обсуждение большинства тем, рассмотренных в книге, со студентами четвертого курса экономического факультета МГУ в ходе спецкурса, прочитанного мною во втором семестре 1998/99 учебного года, произвело на меня гораздо большее впечатление, чем участие в иных научных симпозиумах и конференциях. Я очень рад, что и в этом году имел возможность дружеских встреч с теми моими коллегами, в дискуссиях с которыми на протяжении многих лет совершенствовались предложенные в книге идеи; среди них я не могу не отметить Веру Медведеву, Александра Худокормова, Вадима Виноградова, Александра Бузгалина, Наталью Хоруженко, Германа Лысова и многих других. Искренней признательности и восхищения заслуживают все сотрудники московской издательской фирмы "Интердиалект+", участвовавшие в редактировании и корректуре текста, а также издательства "Academia", выпустившего книгу в свет. Особо теплые слова я должен адресовать всему коллективу Московско-Парижского коммерческого банка, встреча с которым после долгого отсутствия в Москве стала для меня одним из самых сильных впечатлений прошедшего года.

В заключение этого краткого предисловия мне остается заметить, что хотя проблемы, вставшие перед современной цивилизацией, представляются исключительно сложными и действительно трудноразрешимыми, не следует забывать слова св. Фомы Аквинского о том, что зло не может быть абсолютным и самодовлеющим уже потому, что оно есть не что иное, как лишь отсутствие блага.

Лапино, 7 апреля 1999 года

Часть первая.

К концепции постэкономической революции

В своей недавно вышедшей книге известный английский историк Э.Хобсбоум пишет, что "столь высокая степень непредсказуемости [социальных процессов] объясняется тем, что прогнозы, по понятным причинам, делаются в первую очередь в отношении тех областей будущего, где неопределенность представляется не наименьшей, а наибольшей", подчеркивая при этом, что "природа людей и обществ коренится в прошлом... поэтому даже если историки и философы захотят провести четкое различие между прошлым и будущим, они не найдут последователей"[1] . Хотелось бы, чтобы автор оказался прав и чтобы в конце следующего столетия кто-нибудь мог сказать что-то подобное, основываясь на опыте нашего и следующего за нами поколений. Между тем история, при всей ее эволюционности, вряд ли привела бы человечество к сегодняшнему состоянию, если бы прошлое не отличалось от настоящего; напротив, в той же мере, в какой "все, чему суждено быть, уже было в веках, бывших до нас"[2], каждый шаг в развитии цивилизации отличается, и порой весьма значительно, от любого из предыдущих.

Историческое развитие -- это не прямолинейный и однонаправленный процесс, оно открыто в будущее, и цель его не может быть определена однозначно. Мыслители всех времен пристально всматривались в приметы грядущих исторических перемен отнюдь не потому только, что искали в них достойный предмет исследования, а потому, что чувствовали в них также и источник смутной опасности, которую герои созданной Дж-Толкиеном трилогии об истории Среднеземья проницательно обозначали как Неназываемое[3] .

Сегодня цивилизация находится на пороге перемен, которые вполне могут оказаться более глобальными и судьбоносными, чем все ранее пережитые человечеством. Столетия развития исторической и философской науки показали, что наиболее удачными и корректными в прогностическом аспекте оказываются концепции, в той или иной мере основанные на делении истории на три сменяющие друг друга эпохи, которые радикально отличаются своими базовыми принципами и отношениями. Примечательно, что

[---------------------------------------

1] - Hobsbawm E. On History. L" 1997. Р. 38-39, 38.

[2] - Екклесиаст. 6, 3.

[3] - См.: Tolkien J.R.R. The Lord of the Rings. Vol. 1. L., 1994. P. 294.

-------------------------

никогда ранее подобные подходы не были столь распространенными, как теперь, когда основанные на них теории появляются каждое десятилетие[4]. Однако многие из них несут все же на себе печать традиции, излишне абсолютизирующей весьма неочевидные возможности социальной экстраполяции.

Между тем основным источником современного прогресса выступает уже не взаимодействие человека и природы, а внутреннее развитие личности, возможность ее самосовершенствования, продуцирования знаний, способных изменить не только окружающий мир, но, что гораздо более важно, окружающих людей. Пренебрежение к этой стороне сегодняшней трансформации и увлечение одной только объективистской ее стороной способно завести в тупик любого исследователя. Не имея адекватного представления о природе происходящих изменений, невозможно сколько-нибудь достоверно прогнозировать ход событий. Субъектом современного развития становится уже не социум как таковой, не общность людей, спаянных однопорядковыми интересами, а совокупность личностей, каждая из которых неповторима не только в своих действиях и поступках, но и в их мотивах. Экономические законы приходят в противоречие с изменениями во внутренней структуре человеческой деятельности, системой ее мотивов и предпосылок. Обществом уже создан тот материальный базис, на котором возникает возможность для развития явлений и отношений, собственно и делающих человека человеком. Покидая экономическую эпоху, человечество вступает в эру субъективности, когда действия каждой отдельной личности обусловлены ее внутренними потребностями, продиктованы представлениями о морали, имманентными каждой из них.

По нашему убеждению, переход к постэкономическому обществу составляет основное содержание современного периода. В этой вступительной части нашей книги будут рассмотрены три основные задачи. Первая связана с четким определением сущности и основных характеристик постэкономического общества, позволяющих понять, какие из тенденций общественного развития заданы наиболее значимыми чертами возникающего социального порядка, а какие унаследованы от прошлых исторических эпох. Мы попытаемся также определить основные источники и составные элементы постэкономической революции. Вторая задача состоит в соотнесении потенциала развертывающихся перемен с пределами их экспансии как внутри тех социальных систем, которые собственно и породили новые тенденции в общественной жизни, так и за их

-----------------------

[4] - См.: Strauss W., Howe N. The Fourth Turning. An American Prophecy. N.Y., 1997. P. 11-13.

-----------------------

пределами. Особенно важным в этом аспекте представляется исследование характера взаимодействия, которое способно установиться между развитым и развивающимся мирами. Третья проблема заключается в необходимости предпринять попытку периодизации того пути, который уже пройден развитыми обществами в направлении постэкономического социального порядка. Это позволит нам понять, насколько быстрым может быть их дальнейшее движение в данном направлении.

Рассмотрев этот комплекс проблем, мы сможем перейти к анализу конкретных экономических и социальных процессов, протекающих в последние годы в развитых обществах.

Глава первая.

Постэкономическое общество как идея и реальность

Оглядываясь на последние десятилетия в развитии социологической теории, трудно не заметить усиливающуюся тревогу, с какой ученые оценивают перспективы цивилизации. Всего каких-нибудь четверть века назад, когда экономика стран Запада была охвачена затяжным хозяйственным кризисом, а возможность экологической катастрофы и скорой исчерпаемости основных естественных ресурсов казалась вполне реальной, футурологические исследования переживали период беспрецедентного бума и не были излишне пессимистичными. В конце же столетия, к которому западный мир пришел в зените экономического могущества, устранив с политической арены своего основного идеологического противника, добившись видимой сбалансированности хозяйственного роста и заметно снизив зависимость от невозобновляемых природных ресурсов, тема достаточности и устойчивости развития стала доминировать во всех сферах социального анализа. Какие же процессы подспудно разворачиваются сегодня в наиболее развитых странах и чем они чреваты для остальной части планеты, если даже последние успехи не могут скрыть нарастающих в западном обществе неуверенности и беспокойства?

Понятие постэкономического общества

Анализируя происходящие в современном мире социальные перемены, мы полагаем возможным оценивать их как формы становления качественно нового типа общества, которое мы называем постэкономическим. Подобное обозначение исторической перспективы не является общепризнанным и, более того, может вызвать серьезные возражения. Несмотря на то, что ранее мы неоднократно пытались логически обосновать правомерность данного определения[5], ряд аргументов должен быть воспроизведен вновь для более полного введения в суть основных проблем, рассматриваемых ниже.

Понятие постэкономического общества обозначает новый социальный порядок, отличающийся от прежних общественных форм в первую очередь значением и ролью личности в социальной структуре. В формирующемся обществе радикально меняется отношение человека к собственной деятельности, которая уже не определяется главным образом внешней материальной необходимостью. Если хозяйственные и технологические новации не вызывают соответствующей перемены, их прогрессивная роль иллюзорна;

именно поэтому, как будет показано ниже, появление в последние десятилетия новейших производственных форм не способно принести реального социального прогресса, если оно естественным образом не дополняется изменением ценностных ориентации, мотивов и стимулов самого человека.

Становление постэкономического общества представляет собой результат медленной общественной эволюции, в ходе которой технологический и хозяйственный прогресс воплощается не столько в наращивании объема производимых материальных благ, сколько в изменяющемся отношении человека к самому себе и своему месту в окружающем мире. Материальный прогресс, безусловно, выступает необходимым условием формирования постэкономического порядка; однако достаточным условием является изменение ценностных ориентиров человека, созревание ситуации, когда главным стремлением личности становится совершенствование ее внутреннего потенциала. Более чем сто лет назад А.Маршалл определил труд как "любое умственное или физическое усилие, целиком или частично направленное на получение каких-то иных благ, кроме удовольствия от самого процесса работы"[6] ; соглашаясь с этим определением, можно утверждать, что постэкономическое общество возникает там и тогда, где и когда преодолевается труд как деятельность, диктуемая исключительно внешней материальной необходимостью, а на смену ему приходит активность, побудительным мотивом которой служит желание человека "стать тем, чем он может быть, его стремление соответствовать своей внутренней природе"[7] .

-------------------------------

[5] - См.: Иноземцев В.Л. К теории постэкономической общественной формации. М.,1995; Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998; Иноземцев В.Л. За десять лет. М., 1998.

[6] - Marshall A. Principles of Economics. Vol.1. L., 1961. P. 65.

[7] - Maslow A.H. Motivation and Personality. N.Y., 1970. P. 46.

-------------------------------

Людям всегда было присуще стремление вырваться за пределы ограниченного своей материалистической заданностью мира. Однако осмысление этого свойства человеческой природы не как предмета футуристических прогнозов, а как социологической реальности началось лишь в 60-е годы, и первым шагом на этом пути стало утверждение о растущей демассификации общества. В оценке этого феномена проявились в те годы два разных, но по сути своей не противоречащих друг другу подхода. С одной стороны, целый ряд исследователей, непосредственно обратившихся к проблеме свободы личности, стал анализировать ее преимущественно с точки зрения культурных и политических реалий. В русле этого направления выступали прежде всего сторонники постмодернизма. С их точки зрения, новое общество характеризовалось прежде всего зримым и выпуклым проявлением приоритета "я" над "мы", утверждением свободы человека не только от общества и его институтов, но и от ранее присущего ему эгоистического начала. Императив, предложенный А.Туреном в формулировке "я" не есть "это" (je n'est pas Moi)[8] , отражал то становившееся очевидным обстоятельство, что человек перестает быть простым элементом обезличенного социального действия, не составляет более часть той массы, которая по своей сути не может стать творцом нового общественного состояния. С другой стороны, в рамках теории постиндустриального общества, во многом ставшей объективистской реакцией на те же социальные процессы, была поставлена проблема изменяющегося характера производства, которое становилось производством скорее услуг, нежели материальных благ, оказывалось более зависимым от знаний, чем от труда, от информации, чем от капитала. Приверженцы постиндустриализма констатировали, что новый тип хозяйственной организации уже не может быть понят через анализ взаимодействия человека и вещества природы, так как представляет собой в гораздо большей мере общение между личностями[9] .

В то же время фактически никто из футурологов не воспользовался для обозначения нового социального состояния понятием постэкономического общества. Этот термин появился в работах Г.Кана[10] и Д.Белла[11], относящихся к периоду становления постиндустриальной теории, когда ее понятийный аппарат только формировался, но то были эпизодические прецеденты, не получившие впоследствии широкого резонанса. Это в значительной мере обусловлено, на наш взгляд, не столько противоречивостью само

---------------------------

[8] - См.: Touraine A. Critique de la modemite. P., 1992. P. 327.

[9] - См.: Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. P. 198, note.

[10] - См.: Kahn H. Forces for Change in the Final Third of the Twentieth Century. N.Y. Hudson Institute, 1970; Kahn H., WienerA.J. The Year 2000. N.Y., 1967. P. 186.

[11] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1976. P. 38. В 1999 году эта книга со специальным предисловием автора была издана на русском языке: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М.: "Academia", 956 стр.

---------------------------

го термина, сколько спецификой английского языка, в котором слово "economy" имеет крайне широкое значение и обозначает как экономику, так и хозяйство, феномены, вполне различаемые в рамках немецкой, русской или французской понятийных систем.

Так, в немецком языке понятия "Oekonomie" и "Wirtschaft" существуют как взаимодополняющие; поэтому в работах немецких и австрийских авторов всегда проводилась достаточно четкая грань между теорией хозяйства (Wirtschaftstheorie) и политической экономией (politische Oekonomie), рассматривавшей проблемы производственных отношений в первую очередь сквозь призму товарного хозяйства и рыночного обмена. Менее чувствительна к подобным различиям французская терминология, однако наиболее выдающиеся французские социологи также стремились всеми имевшимися в их распоряжении способами обозначить отличия Wirtschaft от Oekonomie. Такой известный исследователь хозяйственного развития, как Ф.Бродель, неоднократно подчеркивал отличия "материальной жизни (vie materielle)" и связанной с нею "примитивной экономики (economic tres elementaire)" от "экономики (economic)" в привычном для французского читателя смысле[12] ; Т.Парсонс указывал на экономическую природу развивавшихся в рамках феодализма капиталистических отношений[13] ;

Дж.Арриги еще более определенно обусловливает развитие буржуазного типа хозяйства с экспансией экономического начала, называя докапиталистические производственные порядки не-эконо-мическими ("non-economic")[14] .

Английская же терминология абсолютно неприспособлена к различению этих сущностей. Если в немецком языке система общественного производства как совокупность хозяйственных и технологических отношений и народное хозяйство как данность, противостоящая иным существующим в мире экономикам, разграничиваются как Volkswirtschaft и Nationaloekonomie, то англоязычные авторы применяют понятие "economy" для обозначения любой хозяйственной деятельности, что отражается, например, в термине "household economy (домашнее хозяйство)". Отсутствие в английском языке термина, комплементарного понятию "economy" и оттеняющего его ограниченное значение, приводит к тому, что сомнения в неизменности и вечности феномена, обозначаемого как "economy", незнакомы англоязычным социологам. Отсюда и явное предубеждение против понятия постэкономического (post-economic) общества; сама мысль о возможности устранения

-------------------------

[12] - См.: Braudel F. Civilisation materielle, economic et capitalisme, XVe-XVIIIe siecle. T. 2. P., 1979. P. 7.

[13] - См.: Parsons T. On Institutions and Social Evolution / Selected Writings edited and with an Introduction by L.H.Mayhew. Chicago-L., 1982. P. 220-222.

[14] - См.: Arrighi G. The Long Twentieth Century. Money, Power and the Origins of Our Times. L.-N.Y., 1994. P. 10.

-------------------------

Oekonomie как исчезновения экономики (disappearance of economy) вызывает у них такое же непонимание, какое, несомненно, возникло бы и у немецкой аудитории, если бы ей доказывалась возможность исчезновения хозяйства как Verschwinden der Wirtschaft. Это, вполне объективное и труднопреодолимое обстоятельство, дополняемое также сложившейся традицией рассмотрения истории человечества как истории хозяйственной (и тем самым в английской терминологии "экономической")[15] , представляется основным фактором, препятствующим распространению понятия "постэкономическое общество" в западной социологической теории.

Нельзя не отметить, что, несмотря на изначально скептическое отношение к идее постэкономизма, на Западе все чаще говорят об индустриальном или капиталистическом обществах, как об экономическом строе. Такой подход был инициирован еще в 50-е годы, когда в работах К. Райт Миллса впервые были четко противопоставлены внешние, экономические (economic), и внутренние, обусловленные развитием личности (intrinsic), мотивы деятельности[16] . Когда Й.Шумпетер, например, пишет об основных характеристиках капитализма, он подчеркивает, что "буржуазное общество выступает в исключительно экономическом обличье; как его фундаментальные черты, так и его поверхностные признаки -- все они сотканы из экономического материала"[17] . Р.Хейльбронер и У.Майлберг в своей классической работе "Становление экономического общества" также достаточно четко указывают, что "капитализм представляет собой нечто большее, чем смену социальных институтов; он предполагает также совершенно новую экономическую систему"[18] . Ю.Хабермас, анализируя две базовые составляющие этого общества, отмечает, что они опираются на экономические факторы: с одной стороны, на экономический механизм, обеспечивающий постоянное развитие целенаправленных и рациональных действий хозяйствующих индивидов, с другой -- на экономическую легитимность, становящуюся основой для политической и юридической практики[19] . Три из четырех называемых Э.Гидденсом основных признаков буржуазного строя содержат прямые указания на его экономический характер[20] , и такие примеры можно продолжить. Уже это, на наш взгляд, свидетельствует о возможности рассматривать общество, сменяющее индустриальный строй, как постэкономическое.

---------------------------

[15] - См.: Hobsbaum E. On History. P. 72-73.

[16] - См.: Wright Mills C. White Collar. The American Middle Classes. L.-Oxford-N.Y., 1956. P.230.

[17] - Schumpeter J.A. Capitalism, Socialism and Democracy. L.-N.Y., 1981. P. 73.

[18] - Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society, 10th ed. Upper Saddle River (N.J.), 1998. P. 49.

[19] - См.: Habermas J. Towards a Rational Society. Boston, 1971. P. 97-98.

[20] - См.: Giddens A. The Consequences of Modernity. Cambridge, 1995. P. 55-57.

---------------------------

В последние годы в западной социологии оживился интерес к трансформации, называемой нами постэкономической. В большинстве случаев она трактуется в контексте отхода от "материалистических" ориентиров и повышения роли и значения "постматериалистических" ценностей, во все большей мере определяющих поведение современного человека. В начале 90-х годов Р.Инглегарт провел одно из наиболее впечатляющих исследований постматериалистической мотивации[21] , и впоследствии изучение этого феномена стало важным социологическим направлением. Характерно, что понятие "неэкономический" охотно и непредвзято используется при анализе не глобальных вопросов футурологического характера, а кажущихся относительно частными проблем мотивации человеческой деятельности. А. Турен обращает внимание на неэкономические цели, преследуемые людьми, стремящимися войти в новый "высший класс" постиндустриального общества[22]; широкое распространение неэкономических ценностей в разных социальных стратах отмечается Дж.К.Гэлбрейтом[23] и Р.Хейльбронером[24]; Л.Туроу признает, что в последние годы понятие сообщества, основанного на единых экономических целях (economic community), фактически умирает[25], а Р.Инглегарт указывает, что неэкономические ценности способны вызвать к жизни новые линии социального противостояния[26]. В этом ряду следует особо отметить позицию П.Дракера, который в середине 90-х отмечал, что становление интеллектуального работника не порождает экономической проблемы[27], а в своей только что вышедшей книге он характеризует современный период как "эпоху фундаментальных изменений в самих структуре и природе экономической системы"[28].

Появляются также попытки трактовать индустриальное общество как преимущественно экономическое и рассматривать современную трансформацию с качественно новых позиций. Так, предлагается заменить понятие индустриализма как этапа соци

-----------------------------

[21] - См.: Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton (NJ), 1990.

[22] - См.: Towowe A. The Post-Industrial Society. Tomorrow's Social History: Classes, Conflicts and Culture in the Programmed Society. N.Y., 1971. P. 221.

[23] - См.: Galbraith J.K. The Affluent Society. L. - N.Y., 1991. P. 267.

[24] - См.: Heilbroner R.L. Behind the Veil of Economics. Essays in Worldly Philosophy. N.Y., 1988. P.94.

[25] - См.: Thurow L.C. Economic Community and Social Investment // Hesselbein F., Goldsmith M., Beckhard R., Schubert R.F. (Eds.) The Community of the Future. San Francisco, 1998. P. 20.

[26] - См.: Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 285-286, 161.

[27] - См.: Drucker P.F. The New Realities. Oxford, 1996. P. 183, 184.

[28] - Drucker P.F. Management Challenges for the 21st Century. N.Y., 1999. P. 159.

-----------------------------

ального прогресса термином "эпоха экономического роста"[29] , взглянуть на "революцию производительности", имевшую место в начале XX века, как на последнюю экономическую революцию[30] и акцентировать внимание на постэкономических ("post-economic") методах регулирования социальных процессов как единственно адекватных постиндустриальному обществу.

Тот факт, что современные исследователи все чаще обращаются к проблеме постматериалистических ценностей и ориентиров, в определенной мере свидетельствует о становлении основ нового общественного порядка, но не определяет его черты адекватным образом. Характеризуя стремления человека как постматериалистические, социологи тем самым de facto разделяют историю цивилизации на два глобальных периода и противопоставляют будущий социум всей предшествующей истории, так как в прошлом невозможно обнаружить эпоху, которая характеризовалась бы "доматериалистическими" установками и стремлениями. Человек всегда преследовал цели собственного выживания, которые не могли не быть материалистическими; поэтому выделение периода господства постматериалистических ориентиров не дает возможность подразделить прогресс человечества на три этапа, что служит показателем зрелости любого исторического построения. Рассмотрение будущего общества как постэкономического свободно от подобного недостатка. В рамках такого подхода экономическое общество противопоставляется доэкономическому как его предшественнику и постэкономическому как исторически сменяющему его строю; именно такой подход представляется наиболее приемлемым для оценки перспектив социального прогресса.

Возвращаясь к рассмотренному выше терминологическому вопросу, следует еще раз отметить принципиальное значение выделения системы хозяйственной деятельности человека в социальной структуре. Это вечная и неустранимая характеристика его бытия, экономическая составляющая, которая предполагает специфический возмездный характер хозяйственного взаимодействия между ее отдельными субъектами. Поэтому, подчеркнем еще раз, мы говорим о постэкономическом обществе вовсе не как о таком типе социального устройства, где прекращается хозяйственная деятельность человека, а как о таком, где она уже не задается традиционно понимаемой экономической целесообразностью. Этот подход к анализу общественного прогресса позволяет инкорпорировать элементы, присущие различным социальным теориям, и открывает новые возможности для комплексных футурологических исследований.

---------------------------

[29] - См.: Easterlin R.A. Growth Triumphant. The Twenty-First Century in Historical Perspective. Ann Arbor (Mi.), 1996. P. 17.

[30] - См.: Dentff S., Jr. The Roaring 2000s. N.Y., 1998. P. 63.

---------------------------

Впервые понятие экономической эпохи в развитии оощества было предложено в середине прошлого столетия К.Марксом. Используя преимущества немецкой терминологии, он выделил так называемую "экономическую общественную формацию (oekono-mische Gesellschaftsformation)" в качестве центрального звена исторической эволюции человечества. По его мнению, эта эпоха включала в себя "азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства" и завершала собой "предысторию человеческого общества"[32] . Объединяя в экономическую общественную формацию ряд весьма разнородных общественных форм, основатели марксизма считали экономическим такой способ взаимодействия между членами социума, такую "форму общения", которые определены не религиозными, нравственными или политическими, а в первую очередь производственными факторами, в которых развитие общества не задано следованием инстинктам или традиции, а порождено взаимодействием людей в процессе создания материальных благ, взаимодействием, подчиняющимся независимым от человеческого сознания строгим законам; последнее обстоятельство дало К.Марксу основание "смотреть на развитие экономической общественной формации как на естественноисторический процесс"[33] .

Нельзя не отметить, что марксовой концепции присуща значительная гибкость в вопросе о хронологических границах и характере становления и преодоления экономической общественной формации. С одной стороны, К.Маркс и Ф.Энгельс неоднократно отмечали, что процесс формирования основ экономического общества составляет содержание не краткого исторического периода, а гигантской эпохи, растянувшейся на многие столетия[34] . С другой стороны, они проводили четкие различия между революциями, разделявшими общественные формации, и революциями, происходившими в пределах экономической эпохи;

первые они рассматривали как социальные, вторые -- как политические; таким образом, понятие экономической общественной формации фактически определяло всю структуру марксовой исторической теории. В то же время, если акцентировать внимание на формальной стороне дела, следует признать, что терминологически основатели марксизма никогда не выстраивали триады "доэкономическое -- экономическое -- постэкономическое общество"; первое определялось ими как "архаическая", или "первичная" общественная формация, а последнее -- как коммунистический строй.

---------------------------

[32] - Marx-Engels-Werke. Bd. 13. S. 9.

[33] - Marx--Engels Gesamtausgabe. Abt. 2. Bd. 5. S. 14.

[34] - См.: Marx--Engels Gesamtausgabe. Abt. 2. Bd. 25. S. 238.

---------------------------

С методологической точки зрения деление человеческой истории на доэкономическую, экономическую и постэкономическую эпохи представляется одним из наиболее совершенных подходов к ее периодизации. Характерно, что в рамках теории постиндустриального общества так или иначе были воспроизведены все основные элементы этой марксовой методологии. Например, пост-индустриалисты также выделили три периода в развитии общества, причем четко обозначили их как доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный соответственно. Они, как и основоположники марксизма, подчеркнули преемственность этих трех фаз социальной эволюции, отметив, что "постиндустриальные тенденции не замещают предшествующие общественные формы как "стадии" социальной эволюции, а зачастую сосуществуют, углубляя комплексность общества и природу социальной структуры"[36] ; они указали также на то, что переходы между отдельными общественными состояниями крайне сглажены: "Легко дать абстрактное определение каждой формы социума, но трудно обнаружить его конкретные пределы и выяснить, является ли то или иное общество архаическим или индустриальным"[37] ; наконец, они также оценили переходы от одного общественного состояния к другому как важнейшие революционные изменения, а становление постиндустриального строя охарактеризовали как величайшую революцию, когда-либо переживавшуюся человечеством[38].

До известной степени сходную позицию занимают сторонники концепции постмодернити, которые выделяют в истории общества период, предшествующий модернити, собственно эпоху модернити и сменяющее ее общественное состояние. Эта теория основывается в значительной мере на тех же методологических постулатах, что и доктрина постиндустриального общества; их сходство легче всего прослеживается в тех случаях, когда с позиций постмодернизма рассматриваются вопросы, так или иначе связанные с хозяйственным и технологическим развитием. Апелляции к относительно поверхностным процессам демассификации и дестандартизации[39], преодолению принципов фордизма[40] и от

---------------------------

[36] - Bell D. The Third Technological Revolution and Its Possible Socio-Economic Consequences. P. 167.

[37] - Aron R. The Industrial Society. Three Lectures on Ideology and Development. N.Y.-Wash., 1967. P. 97.

[38] - См.: Servan-Schreiber J.J. Le defi mondiale. P., 1980. P. 374.

[39] - См.: Lash S. Postmodernism as Humanism? // Turner B.S. (Ed.) Theories of Modernity and Postmodemity. L.-Thousand Oaks, 1995. P. 68-69.

[40] - См.: Castells M. The Informational City: Informational Technology, Economic Restructuring and the Urban-Regional Process. Oxford, 1989. P. 23, 29.

---------------------------

ходу от форм индустриального производства[41] не могут не завершаться признанием того, что нарождающееся новое общество сохраняет капиталистическую природу, оставаясь "дезорганизованным"[42] или "поздним"[43] капитализмом. Несмотря на то, что таким образом постмодернисты даже объективно принижают значение происходящей социальной трансформации, они тем не менее совершенно справедливо обращают внимание на новый уровень субъективизации социальных процессов, растущую плюралистичность общества[44] , уход от массового социального действия, на изменившиеся мотивы и стимулы человека[45] , его новые ценностные ориентации и нормы поведения[46] , стремясь при этом обосновать опасность разделенности социума и активного субъекта[47] .

На наш взгляд, теории постиндустриального общества и постмодернити в большей мере взаимодополняют друг друга, чем противоречат одна другой. Не анализируя в данном случае их сходства и различия, мы хотим лишь отметить, что в каждой из них зафиксирована та или иная фундаментальная предпосылка становления постэкономической системы: постиндустриалисты акцентируют внимание на роли технологического развития и научного прогресса, сторонники идеи постмодернити выдвигают на первый план новые качества человека, способные в полной мере проявиться в будущем обществе. Однако ни технологический прогресс, исследуемый постиндустриалистами, не может осуществиться без радикального развития самого человека, ни становление новой личности невозможно без достижения подавляющей частью общества высокого уровня материального благосостояния, обеспечиваемого экономическими успехами. Точкой, в которой практически пересекаются выводы этих двух теорий, является исследование новой роли знания, или науки, так как в данном случае фактор человеческого совершенствования в наибольшей мере воплощается в достижениях технологического порядка, и наоборот. Вместе с тем нельзя не вспомнить, что еще К.Маркс считал возможным наступление коммунизма (что, по сути, означает в менее идеологизированной формулировке становление постэкономического строя) только при условии, что наука займет место непосредственной производительной силы нового общества. Таким образом, в современной социологии уже сформулированы все основные тезисы, которые в нашем понимании составляют основу концепции постэкономического общества. И под этим углом зрения современная нам историческая эпоха может рассматриваться как один из начальных периодов глобальной постэкономической трансформации, имеющей перспективы, весьма отличные от традиционно избранных нынешней футурологией.

---------------------------

[41] - См.: Китаг К. From Post-Industrial to Post-Modern Society. Oxford-Cambridge(Ma.), 1995. P. 123.

[42] - См.: Lash S. Sociology of Postmodernism. L.-N.Y., 1990. P. 18.

[43] - См.: Jameson F. Postmodernism, or The Cultural Logic of Late Capitalism. L., 1992. P. XXI.

[44] - См.: Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. Cambridge, 1988. P. 1.

[45] - См. Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 92-103.

[46] - См. Feathersfone M. Consumer Culture and Post-Modernism. L., 1991. P. 126.

[47] - См. Tourame A. Pourrons-nous vivre ensemble? Egaux et differents. P., 1997. P. 36.

---------------------------

Предпосылки и источники постэкономической трансформации

В своей знаменитой работе "Грядущее постиндустриальное общество" Д.Белл называет важнейшей его задачей кодификацию теоретического знания[48] , представляющего собой в конечном счете систематизированную информацию, имеющуюся у человека об окружающей его внешней среде. Столь же определенно мы можем утверждать, что центральной проблемой постэкономического общества становится субординация мотивов деятельности человека, отражающих его субъективное восприятие собственного внутреннего мира. Постиндустриальное общество Д.Белла экстравертно, ему свойственно расширяться и наращивать свои базовые параметры; напротив, постэкономическое общество в нашем его понимании интравертно, его прогресс заключается в большей мере в индивидуальном нравственном и интеллектуальном развитии каждой личности, чем в изменении отдельных параметров общества как совокупности людей. Поэтому все основные тенденции, определяющие развитие постэкономических начал в обществе, имеют в конечном счете субъективистскую природу, в то время как в ходе постиндустриальной трансформации факторы субъективного порядка играли второстепенную роль. В то же время нельзя отрицать, что именно индустриальный строй и его достижения обеспечили формирование тех важнейших условий, без которых становление постиндустриальных, а тем более и постэкономических процессов было бы невозможно. Важнейшей задачей в этой связи становится как определение сути постиндустриальной и постэкономической трансформаций, так и исследование объективных и субъективных составляющих этих процессов. Отметим, несколько забегая вперед, что важнейшим условием развертывания постэкономических преобразований является дос

---------------------------

[48] - См.:Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. XVI, XIX.

---------------------------

тижение материальным производством естественного предела своего развития. Данное утверждение не должно восприниматься как тезис о снижении значения и роли материальной составляющей общественной жизни; это было бы недопустимым упрощением картины новой социальной реальности. Говоря о пределе развития материального производства, мы подчеркиваем прежде всего два момента, отражающих особенности соответственно объективных и субъективных процессов, важных с точки зрения становления постэкономического общества. С одной стороны, сегодня как никогда заметно снижение роли и значения материальных факторов производственного процесса. Об этом красноречиво свидетельствуют следующие факты. В 60-е и 70-е годы исследователи постиндустриального общества неоднократно отмечали, что оно может быть охарактеризовано как базирующееся на производстве и потреблении услуг[49]. В обоснование этой формулы приводилось в первую очередь радикальное изменение структуры рабочей силы в развитых индустриальных странах, и особенно в США, после второй мировой войны. Согласно принятой статистической классификации, в начале XIX века в сельском хозяйстве США было занято почти 75 процентов рабочей силы[50]; к его середине эта доля сократилась до 65 процентов, тогда как в начале 40-х годов XX столетия она упала до 20, уменьшившись в три с небольшим раза за сто пятьдесят лет. Между тем за последние пять десятилетий она уменьшилась еще в восемь раз и составляет сегодня, по различным подсчетам, от 2,5 до 3 процентов[51] . Незначительно отличаясь по абсолютным значениям, но полностью совпадая по своей динамике, подобные процессы развивались в те же годы в большинстве европейских стран[52]. В результате с 1994 года статистические органы США перестали учитывать долю фермеров в составе населения из-за ее незначительности[53]. Одновременно произошло не менее драматическое изменение в доле занятых в промышленности. Если по окончании первой мировой войны доли работников сельского хозяйства, промышленности и сферы услуг (первичный, вторичный и третичный секторы производства) были приблизительно равными, то к концу второй мировой войны доля третичного сектора пре

-------------------------------

[49] - См.: Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. 163; Bneynski Zb. Between Two Ages. N.Y., 1970. P. 9-10; NaisbMJ. Megatrends. The New Directions, Transforming Our Lives. N.Y., 1984. P. 7-9, и др.

[50] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. The Coming Twenty-Year Boom and What It Means to You. N.Y., 1998. P. 9.

[51] - См.: Rifkin J. The End of Work. N.Y., 1995. P. 110.

[52] - См.: Berger S. The Traditional Sector in France and Italy // Berger S., Piore M.J. Dualism and Discontinuity in Industrial Societies. Cambridge, 1980. P. 94-95.

[53] - См.: Celente G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of the 21st Century. N.Y., 1997. P. 134.

---------------------------------

восходила доли первичного и вторичного вместе взятых[54] ; если в 1900 году 63 процента занятых в народном хозяйстве американцев производили материальные блага, а 37 -- услуги, то в 1990 году это соотношение составляло уже 22 к 78[55] , причем наиболее значительные изменения произошли с начала 50-х годов, когда прекратился совокупный рост занятости в сельском хозяйстве, добывающих и обрабатывающих отраслях промышленности, в строительстве, на транспорте и в коммунальных службах, то есть во всех отраслях, которые в той или иной степени могут быть отнесены к сфере материального производства[56] . В 70-е годы в странах Запада (в Германии с 1972 года, во Франции -- с 1975-го[57] , а затем и в США) началось абсолютное сокращение занятости в материальном производстве, и в первую очередь -- в материалоемких отраслях массового производства. Если в целом по обрабатывающей промышленности США с 1980 по 1994 год занятость снизилась на 11 процентов[58], то в металлургии спад составил более 35 процентов[59] . Тенденции, выявившиеся на протяжении последних десятилетий, кажутся сегодня необратимыми; так, эксперты прогнозируют, что в ближайшие десять лет 25 из 26 создаваемых нетто-рабочих мест в США придутся на сферу услуг[60] , а общая доля занятых в ней работников составит к 2025 году 83 процента совокупной рабочей силы[61]. В последние годы особое внимание социологов привлекает и то, что значительное число работников, статистически относимых к занятым в промышленности, в действительности выполняет функции, которые не могут быть расценены непосредственно как производственные. Если в начале 80-х годов доля работников, напрямую занятых в производственных операциях, не превышала в США 12 процентов[62] , то сегодня она сократилась до 10 процентов[63] и продолжает снижаться; однако существуют и более резкие оцен

---------------------------------

[54] - См.: The Economist. 1996. September 26. Р. 7.

[55] - См.: Judy R. W., D'Amico C. Workforce 2000. Work and Workers in the 21st Century. Indianapolis (In.), 1997. P. 44.

[56] - См.: Griliches Z. Productivity, RD, and the Data Constraint // NeefD., Siesfeld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of Knowledge. Boston (Ma.)-0xford, 1998. P. 227; Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.)-L., 1998. P. 36.

[57] - См.i. (Eds.) Tendances comparees des societes post-industrielles. P., 1995. P. 72, 73.

[58] - См.: Statistical Abstract of the United States. 1982-1983. Wash., 1983. P. 394; Statistical Abstract of the United States. 1986. Wash., 1986, P. 410; Statistical Abstract of the United States. 1992. Wash., 1992. P. 403; Statistical Abstract of the Unitd States. 1995. Wash., 1995. P. 424.

[59] - См.: KatT. M.B. In the Shadow of the Poorhouse. A Social History of Welfare in America. N.Y., 1996. P. 285.

[60] - См.: Celente G. Trends 2000. P. 165-166.

[61] - См.: Judy R. W., D'Amico C. Workforce 2000. P. 44.

[62] - См.: NaisbittJ. Megatrends. P. 5.

[63] - См.: Sakaiya Т. The Knowledge-Value Revolution. P. 240.

-----------------------------------

ки, определяющие этот показатель на уровне менее 5 процентов общего числа занятых[64]. Сегодня они могут показаться заниженными, но сама тенденция такова, что уже в ближайшем будущем вряд ли будут возникать сомнения по поводу таких цифр; примеры тому мы находим в наиболее развитых в технологическом отношении регионах США. Так, в Бостоне, одном из центров развития высоких технологий, в 1993 году в сфере услуг было занято 463 тыс. человек, тогда как непосредственно в производстве -- всего 29 тыс.[65] Вместе с тем эти весьма впечатляющие данные не должны, на наш взгляд, служить основанием для признания нового общества "обществом услуг". В контексте постиндустриальной теории, которая, как мы уже отметили, акцентирует внимание на объективных составляющих постэкономической революции, такой подход вполне правомерен; мы же хотим обратить внимание на иной аспект проблемы. Во-первых, рассматривая структуру хозяйства индустриальных стран в исторической перспективе, можно убедиться, что сфера услуг всегда занимала в ней весьма значительное место, и это особенно заметно на примере европейских государств. Так, вплоть до начала XX века крупнейшей по численности профессиональной группой в Великобритании оставались домашние слуги, а во Франции, где их число накануне Великой французской революции превышало 1,8 млн. человек при общем количестве сельскохозяйственных работников около 2 млн., доля занятых в сфере услуг не понизилась и к началу 30-х годов нашего столетия[66]. В США, где буржуазное общество сложилось вне феодальной структуры, сельское хозяйство исторически обеспечивало работой большую часть населения; однако и в этом случае число занятых в промышленном секторе никогда не превосходило числа работников сферы услуг, так что американское общество, как это ни парадоксально, в данном смысле слова никогда не могло быть названо преимущественно индустриальным[67]. Во-вторых, немаловажным представляется то обстоятельство, что объем производимых и потребляемых обществом материальных благ в условиях экспансии сервисной экономики не снижается, а растет. Еще в 50-е годы Ж.Фурастье отмечал, что произ

-----------------------------

[64] - См.:Kelly К. New Rules for the New Economy. Ten Radical Strategies for a Connected World. N.Y., 1998. P. 7.

[65] - Cм.:Kanter R.M. World Class. Thriving Locally in the Global Economy. N.Y., 1995. P. 203.

[66] - См.: Delaunay J.-C., Gadrey J. Services in Economic Thought. Three Centuries of Debate. Boston-Dordrecht-London, 1992. P. 13, 66.

[67] - См.: Spulber N. The American Economy. The Struggle for Supremacy in the 21st Century. Cambridge, 1997. P. 156.

-----------------------------

водственная база современного хозяйства остается и будет оставаться той основой, на которой происходит развитие новых экономических и социальных процессов, и ее значение не должно преуменьшаться[68] ; исследователи, акцентирующие внимание на значимости комплексного подхода к современному хозяйству, указывают, что "95 процентов добавленной стоимости (в обрабатывающих отраслях и сфере услуг. -- В. И.) произведены не независимо от 5 процентов, приходящихся на добывающую промышленность, а, скорее, основываются на них; таким образом, впечатление об относительной незначительности всей добывающей промышленности не соответствует действительности"[69] . Снижение занятости в промышленности, добывающих отраслях и сельском хозяйстве не отражает в последние годы динамики доли этих секторов в производимом валовом национальном продукте. Доля промышленного производства в ВНП США в первой половине 90-х годов колебалась между 22,7 и 21,3 процента[70] , весьма незначительно снизившись с 1974 года[71] , а для стран ЕС составляла около 20 процентов (от 15 процентов в Греции до 30 в ФРГ[72] ). При этом рост объема материальных благ во все большей мере обеспечивается повышением производительности занятых в их создании работников. Если в 1800 году американский фермер тратил на производство 100 бушелей зерна 344 часа труда, а в 1900-м -- 147, то сегодня для этого требуется лишь три человеко-часа[73] ; в 1995 году средняя производительность труда в обрабатывающей промышленности была в пять раз выше, чем в 1950-м[74] . Более того; современные исследования показывают, что часто описываемое снижение занятости в первичном и вторичном секторах в значительной мере компенсируется ее ростом в связанных с ними отраслях. Отмечая, что "в 1994 году общая занятость в обрабатывающей промышленности и связанных с ней производствах фактически составляла 30 млн. человек и снижение занятости в промышленности как таковой более чем компенсируется ее ростом в смежных производствах", Джеймс Гэлбрейт приходит к выводу, что "занятая в обрабатывающей промышленности рабочая сила составляет по

-----------------------------

[68] - См.:Fourastie J. The Causes of Wealth. N.Y., 1975. P. 14.

[69] - Daly H.E. Beyond Growth. The Economics of Sustainable Development. Boston, 1996. P. 64.

[70] - См.: StehrN . Knowledge Societies. Thousand Oaks-L., 1994. P. 75, 130.

[71] - См.: Burtless G., Lawrence R.Z., Litan R.E., Shapiro R.J. Globaphobia. Confronting Fears about Open Trade. Wash., 1998. P. 52.

[72] - См.: Lash S., UrryJ. Economies of Signs and Space. L.-Thousand Oaks, 1994. P. 194.

[73] - См.: Davis В., WesselD. Prosperity. P. 9.

[74] - См.: Moody К. Workers in a Lean World. Unions in the International Economy. L.-N.Y., 1997. P. 186.

-----------------------------

крайней мере 25 процентов от общей занятости и в предшествующие 10 лет существенно не уменьшилась"[75] . Таким образом, многие приходят к выводу о том, что в постиндустриальных обществах в последние годы не только не снижается доля первичного и вторичного секторов хозяйства, но и промышленный труд (blue-collar work) не обнаруживает никакой тенденции к исчезновению[76]. Таким образом, современное общество не характеризуется очевидным падением доли материального производства и вряд ли может быть названо "обществом услуг". Мы же, говоря о снижении роли и значения материальных факторов, имеем в виду то обстоятельство, что все большая доля общественного богатства воплощает в себе не материальные условия производства и труд, а знания и информацию, которые становятся основным ресурсом современного производства в любой его форме. Становление современного хозяйства как системы, основанной на производстве и потреблении информации и знаний, началось в 50-е годы. Уже в начале 60-х некоторые исследователи оценивали долю "индустрии знаний (knowledge industries)" в валовом национальном продукте США в пределах от 29,0[77] до 34,5 процента[78]; сегодня этот показатель определяется на уровне 60 процентов[79] . Оценки занятости в информационных отраслях оказывались еще более высокими: так, М.Порат "подсчитал, что в 1967 году доля работников "информационного сектора" составляла 53,5 процента от общей занятости"[80] , а в 80-е годы предлагались оценки, достигавшие 70 процентов. Однако вьщеление в экономике "информационного" сектора не тождественно констатации роста роли сферы услуг: он включает в себя также и многие передовые отрасли материального производства, развитие которых является залогом технологического прогресса. Совершенствование технологий обеспечивает, в свою очередь, повышение производительности и рост объема создаваемых потребительских благ без увеличения массы потребляемых ресурсов. Именно тогда, когда знания как непосредственная производительная сила[81] становятся важнейшим фактором современного хозяйства, а создающий их сектор оказывается "снаб

-------------------------------

[75] - Galbmith James К. Created Unequal. The Crisis in American Pay. N.Y., 1998. P. 154.

[76] - См.: Little A. Post-Industrial Socialism. Towards a New Politics of Welfare. L.-N.Y., 1998. P. 16.

[77] - См.: BellD. Sociological Journeys. Essays 1960-1980. L., 1980. P. 151-152.

[78] - См.: Stewart T.A. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N.Y.-L., 1997. P. 11.

[79] - См.: Ayres R. U. Turning Point. An End to the Growth Paradigm. L., 1998. P. 80.

[80] - Delaunay J.-C., Gadrey J. Services in Economic Thought. P. 113.

[81] - См.: Stehr N. Knowledge Societies. P. 101.

-------------------------------

жающим хозяйство наиболее существенным и важным ресурсом производства"[82] , происходит переход от расширения использования материальных ресурсов к сокращению потребности в них. Некоторые примеры иллюстрируют это со всей очевидностью. Только за первое десятилетие "информационной" эры, с середины 70-х до середины 80-х годов, валовой национальный продукт постиндустриальных стран увеличился на 32 процента, а потребление энергии -- на 5[83] ; в те же годы при росте валового продукта более чем на 25 процентов американское сельское хозяйство сократило потребление энергии в 1,65 раза[84] . При выросшем в 2,5 раза национальном продукте Соединенные Штаты используют сегодня меньше черных металлов, чем в 1960 году[85] ; с 1973 по 1986 год потребление бензина средним новым американским автомобилем снизилось с 17,8 до 8,7 л/100 км[86] , а доля материалов в стоимости микропроцессоров, применяемых в современных компьютерах, не превышает 2 процентов[87] . В результате, как отметил два года назад А.Гринспэн, за последние сто лет физическая масса американского экспорта осталась фактически неизменной в ежегодном выражении, несмотря на двадцатикратный рост ее реальной стоимости[88] . При этом происходит быстрое удешевление наиболее наукоемких продуктов, способствующее их широкому распространению во всех сферах хозяйства: так, с 1980 по 1995 год объем памяти стандартного персонального компьютера вырос более чем в 250 раз[89] , а его цена из расчета на единицу памяти жесткого диска снизилась между 1983 и 1995 годами более чем в 1 800 раз[90] В результате возникает экономика "нелимитированных ресурсов"[91] , безграничность которых обусловлена не масштабом добычи, а сокращением потребности в них[92] .

-----------------------------

[82] - Drucker P.F. The Age of Discontinuity. Guidelines to Our Changing Society. New Brunswick (US)-London, 1994. P. 264.

[83] - См.: McRae H. The World in 2020. Power, Culture and Prosperity: A Vision of the Future. L., 1995. P. 132.

[84] - Cм.: Cleveland C.J. Natural Resource Scarcity and Economic Growth Revisited: Economic and Biophysical Perspectives // Costanza R. (Ed.) Ecological Economics. The Science and Management of Sustainability. N.Y., 1991. P. 308-309.

[85] - См.:Thurow L.C. Head to Head. The Coming Economic Battle Among Japan, Europe, and America. N.Y., 1993. P. 41.

[86] - См.: Weiyaecker E., von, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four: Doubling Wealth -- Halving Resource Use. The New Report to the Club of Rome. L., 1997. P. 4-5.

[87] - См.: Drucker P.F. The New Realities. P. 116.

[88] - См.:NeefD. Rethinking Economics in the Knowledge-Based Economy// NeefD., Siesfeld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of Knowledge. P. 4.

[89] - См.:Forester T. High-Tech Society. Cambridge (Ma.), 1988. P. 2.

[90] - См.:Gates B. The Road Ahead. N.Y.-L., 1996. P. 36.

[91] - См.:Piker P.Z. Unlimited Wealth. The Theory and Practice of Economic Alchemy. N.Y.,1990. P. 1-2.

[92] - См.:Gore A. Earth in the Balance: Forging a New Common Purpose. L., 1992. P. 331.

-------------------------------

Потребление информационных продуктов постоянно возрастает. В 1991 году расходы американских компаний на приобретение информации и информационных технологий, достигшие 112 млрд. долл., превысили затраты на приобретение основных производственных фондов, составившие 107 млрд. долл.[93]; уже на следующий год разрыв между этими цифрами вырос до 25 млрд. долл.[94] Наконец, к 1996 году первый показатель возрос фактически вдвое, до 212 млрд. долл., тогда как второй остался практически неизменным[95]. По оценкам экспертов, "расходы на информационные технологии повысились с 3 процентов ВВП США в 1990 году до 5 процентов в 1995 году, обеспечив более трети прироста в экономике США за последние четыре года"[96] . В результате к началу 1995 года в американской экономике "при помощи информации производилось около трех четвертей добавленной стоимости (курсив мой. -- В.И.), создаваемой в промышленности"[97] . По мере развития информационного сектора хозяйства "становилось все более очевидным, что знания являются важнейшим стратегическим активом любого предприятия, источником творчества и нововведений, основой современных ценностей и социального прогресса -- то есть поистине неограниченным ресурсом"[98] . Таким образом, развитие современного хозяйства приводит не столько к замене производства материальных благ производством услуг, сколько к вытеснению материальных компонентов готового продукта информационными составляющими. Следствием этого становится снижение роли сырьевых ресурсов и труда как базовых производственных факторов, что является предпосылкой отхода от массового создания воспроизводимых благ как основы благосостояния общества. Демассификация и дематериализация производства представляют собой объективную составляющую процессов, ведущих к становлению постэкономического общества. С другой стороны, на протяжении последних десятилетий идет и иной, не менее важный и значимый процесс. Мы имеем в виду снижение роли и значения материальных стимулов, побуждающих человека к производству. Этот тезис также нуждается в фактологическом обосновании.

---------------------------

[93] - См.: Stewart T.A. Intellectual Capital. P. 20-21.

[94] - См.: RoosJ., Roos G., Dragonetti N.C., Edvinsson L. Intellectual Capital. Navigating the New Business Landscape. N.Y., 1997. P. 10.

[95] - См.: Kelly К. New Rules for the New Economy. P. 74.

[96] - Davenport T..Н.,Prusak L Information Ecology. Mastering the Information and Knowledge Environment. N.Y.-Oxford, 1997. P. 6.

[97] - Stewart T.A. Intellectual Capital. P. 14.

[98] - Halal W.E. The Infinite Resource: Mastering the Boundless Power of Knowledge // Halal W.E., Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics. Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y., 1999. P. 53.

---------------------------

Экономическое общество базируется на ряде основополагающих принципов, среди которых в контексте нашего исследования важны пропорциональность затрат ресурсов и труда получаемому конечному результату, воспроизводимость подавляющего большинства благ и материальная заинтересованность производителя в результате своей деятельности. В условиях, когда результаты производства представляют собой линейную функцию ресурсов, которые ограниченны, и труда как отчужденной деятельности, экономические блага по самой своей сути обладают свойствами конечности и редкости. Производство воплощает собою "взаимодействие человека с преобразованной природой"[99] , а труд -- "процесс, совершающийся между человеком и природой... в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой"[100] . Сегодня положение меняется; на основе технологического прогресса материальное производство получает новые, фактически безграничные возможности. Следствием этого оказываются несколько обстоятельств, значение каждого из которых трудно переоценить. Во-первых, технологический прогресс делает достижение материального благосостояния все более легким, а жизненный уровень граждан постиндустриальных государств -все более высоким. Однако, как отмечал еще Дж.Хикс, "по мере повышения материального благосостояния оно утрачивает (или должно утрачивать) свою значимость. При низких уровнях дохода правильно будет сосредоточиться на экономике; но с увеличением богатства появляются иные критерии... потребность в получении все больших материальных благ утрачивает свою остроту. Таким образом, на первый план все чаще выходят такие проблемы, как необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность"[101]. Во-вторых, новые условия производства стимулируют потребность в высокой квалификации работника, в результате чего повышение образовательного уровня становится одним из главных условий, обеспечивающих человеку социальное признание, и, таким образом, его очевидным приоритетом[102]. В-третьих, основным видом активности становится межличностное взаимодействие человека с ему подобными (Д.Белл даже определяет деятельность в постиндустриальном обществе как "a game between persons"[103]), в силу чего появились определения современной

-----------------------------

[99] - Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. P. 198, note.

[100] - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 23. С. 188.

[101] - Hicks J. Wealth and Welfare. Oxford, 1981. P. 138-139.

[102] - См.: Rouse J. Knowledge and Power. Toward a Political Philosophy of Science. Ithaca-L., 1987.

[103] - Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. P. 198, note.

-----------------------------

хозяйственной системы как "экономики взаимоотношений (а relationship economy)"[104] . Итогом одновременного влияния всех этих обстоятельств на жизнь человека в развитых странах Запада становится то, что ориентиры материального богатства, всецело доминировавшие в 70-е, перестают сегодня быть основными[105] ; даже перспективы быстрого профессионального роста, столь ценившиеся в 80-е годы, оказываются для многих недостаточно привлекательными, если ради этого приходится уделять меньше времени семье и отказываться от привычных увлечений[106] . Человек оказывается устремлен, главным образом, к тому, чтобы стать чем-то большим, нежели то, чем он является в настоящий момент[107] ; ориентиры самосовершенствования, определенные А.Маслоу в качестве высшего типа ценностей[108] , начинают господствовать над всеми прочими. Здесь важно отметить, что между благосостоянием и восприимчивостью человека к новой системе мотивации не существует какой-либо прямой зависимости; это, если так можно выразиться, функция множества различных факторов; она имеет большую определенность в пределах отдельно взятой страны или экономической системы[109] . Высокий жизненный уровень, безусловно, благоприятствует зарождению неэкономических ценностей[110] , но стать единственной или даже основной причиной формирования нового типа мировоззрения он не способен. Повышение материального уровня жизни создает скорее потенциальные, нежели реальные предпосылки для становления новой мотивационной системы. Человек, освобожденный от необходимости постоянного поиска средств для удовлетворения материальных потребностей (material needs), получает возможность осваивать и культивировать в себе иные человеческие потребности (human needs)[111] во всем их многообразии, но это не означает немедленного и автоматического доминирования новой системы ценностей в масштабах общественного целого.

-----------------------------

[104] - См, Morgan B.W. Strategy and Enterprise Value in the Relationship Economy. N.Y., 1998. P. 5.

[105] - CM. Chatfield Ch.A. The Trust Factor. The Art of Doing Business in the Twenty-first Century. Santa Fe (Ca.), 1997. P. 54-55.

[106] - CM. Rifkin J. The End of Work. P. 233.

[107] - См. Nuemberger Ph. Mastering the Creative Process // The Futurist. 1984. Vol. XVIII. No 4 P. 36.

[108] - CM. Maslow A. H. Motivation and Personality. N.Y., 1970.

[109] - См. Easterlin R.A. Growth Triumphant. P. 134-135; EtwniA. The Moral Dimension. Toward a New Economics. N.Y., 1988. P. 191.

[110] - CM. Heilbroner R.L. Behind the Veil of Economics. P. 94.

[111] - См. TofflerA. Future Shock. N.Y., 1971. P. 220-221.

-----------------------------

Новая система ценностей складывается очень медленно, этот процесс занимает десятилетия, будучи зависимым прежде всего от смены поколений людей, каждое из которых обладает определенным стереотипом поведения. Характер интергенерационной зависимости прекрасно подчеркнут Р.Инглегартом, отмечающим, что "по самой природе вещей постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуется всеми материальными благами, именно это в значительной степени и объясняет их приход к постматериализму"[112] ; люди же, с юности стремившиеся к экономическому успеху, впоследствии гораздо реже становятся носителями постматериалистических идеалов в силу того, что, "будучи однажды выбранными, ценности меняются очень редко"[113] . Именно поэтому, несмотря на значительное распространение постматериалистических ценностей в 80-е и 90-е годы, можно с полной уверенностью утверждать, что "эта тенденция прокладывает себе дорогу в той мере, в какой старое поколение замещается новым"[114] . Однако, несмотря на медленный и эволюционный характер этого процесса, его результаты отмечаются современными социологами достаточно широко, так как одним из очевидных его следствий оказывается невозможность применения традиционных стимулов к новому типу работников. С расширением круга людей, освобождающихся от материалистических мотивов, возникает новая социальная страта, объединяющая тех, кто, "даже меняя свою работу... не меняют своих экономических и социальных позиций [и поэтому] не принадлежат к пролетариату и не могут быть эксплуатируемы как класс"[115] , в силу чего "должны быть управляемы таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций"[116] . В результате мотивационная система, в 70-е годы названная "постматериалистической (post-materialist)"[117] , сегодня все чаще обозначается уже как "постэкономическая (post-economic)"[118] , что точнее соответствует осознанию все более значительной частью общества своих интересов не в терминах максимизации присваиваемых благ, а в категориях внутреннего, интеллектуального роста и развития. Иной стороной формирования новой мотивационной системы и в определенной мере ее основой становится возрастающий уро

-----------------------------

[112] - Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 171.

[113] - BoyettJ.H., Conn ff.P. Maximum Performance Management. Oxford, 1995. P. 32.

[114] - Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 100.

[115] - DruckerP.F. The New Realities. P. 22-23, 23.

[116] - Drucker on Asia. A Dialogue Between Peter Drucker and Isao Nakauchi. Oxford, 1997. P. 148.

[117] - См.: Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 253.

[118] - См.: TofflerA. The Adaptive Corporation. Aldershot, 1985. P. 100.

-------------------------------

вень образованности современного человека. За последние полвека движущими силами этой тенденции выступали два фактора. Стремление к образованию и знаниям впервые проявилось как один из важнейших социальных приоритетов непосредственно после второй мировой войны[119] , и причиной тому стало осознание обществом самостоятельного значения науки в развитии производства и самого человека. Результаты оказались довольно-таки впечатляющими: если в весьма благополучные времена, предшествующие Великой депрессии, в США на сто работников приходилось только три выпускника колледжа, то в середине 50-х годов их число увеличилось до восемнадцати[120] , количество ученых и персонала научно-исследовательских учреждений выросло более чем в десять раз только с начала 30-х по середину 60-х годов[121] , а затраты на образование в период между 1958 и 1972 годами выросли с 11,8 до 14,8 процента ВНП[122] . Впечатляющие количественные сдвиги, характеризующие прогресс образовательной сферы и научных исследований, неоднократно отмечались как один из фундаментальных признаков рождения новой социальной структуры[123] . Начиная с 70-х годов образование и способности человека стали не только залогом его высокого социального статуса, но и условием выживания в новой хозяйственной среде. Сегодня, когда знание оказывается не только важнейшим источником свободы, в которой воплощено стремление "к удовлетворению и возвышению личности"[124] , но и наиболее сильным и в то же время наиболее демократичным источником власти над обществом[125] , стремление людей к его обретению вызывает заметные изменения социальной структуры, на чем мы подробно остановимся ниже. С середины 70-х годов разница в уровне образования стала в развитых странах основной причиной различий в уровне доходов; так, между 1978 и 1987 годами доходы в среднем выросли на 17 процентов, однако доход работников с незаконченным средним образованием фактически упал на 4 процента, а доход выпускников колледжей повысился на 48 процентов[126] . В 80-е годы тенденция

---------------------------------

[119] - См. Nisbet R. The Future of the University // Lipset S.M.(Ed.) The Third Century. America as a Post-Industrial Society. Chicago, 1979. P. 312.

[120] - См. DruckerP.F. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (USA)-L., 1996. P. 117.

[121] - См. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. 216.

[122] - См. Rubin M.R., Huber M. T. The Knowledge Industry in the United States, 1960-1980. Princeton (N.J.), 1986. P. 19.

[123] - Cм. Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. P. 165-266.

[124] - Ibid P. 12.

[125] - Cм.TofflerA. Powershift. Knowledge, Wealth and Violence at the Edge of the 21st Century. N.Y., 1990. P. 19.

[126] - См. Winslov/ Ch.D., Bramer W.L. Future Work. Putting Knowledge to Work in the Knowledge Economy. N.Y., 1994. P. 230.

-----------------------------------

стала еще более явной: с 1984 года только одна категория работников -выпускники колледжей -- была отмечена ростом реальных доходов[127] . В этот же период получили бурное развитие научные и технологические разработки; их финансирование стало выгодным и привлекательным для частного бизнеса; если в 1960 году 58 процентов всех затрат на эти цели финансировались в США из федерального бюджета, то в 1990 году 71 процент таких разработок осуществлялся непосредственно производственными и сервисными компаниями[128] . Как следствие, наметился быстрый рост желающих поступить в высшие учебные заведения: если в 1940 году в США после окончания средней школы в колледжи поступало менее 15 процентов выпускников в возрасте от 18 до 21 года, то этот показатель вырос почти до 50 процентов к середине 70-х годов[129] и достиг 62 процентов в 1993-м[130] . Если в 1890 году около 7 процентов американцев в возрасте от 14 до 17 лет учились в средней школе, то ныне их число превосходит 90 процентов; если сто лет назад только 1 процент молодых людей поступал в колледжи[131] , то сегодня в США 12,5 млн. человек, окончивших среднюю школу, учатся в высших учебных заведениях[132] . Значение образования в условиях, когда "рабочие места для малоквалифицированной рабочей силы в промышленности сокращаются или оплачиваются по очень низкой ставке"[133] настолько велико, что немногие из социологов могут позволить себе не согласиться с предельно категоричным заявлением Ф.Фукуямы, считающим, что "существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия объясняются главным образом разницей в полученном образовании"[134] . И, наконец, нельзя не отметить нового характера взаимодействия между личностями в современном обществе. Основным содержанием деятельности работника становится сегодня усвоение получаемой им информации и превращение ее в новое знание. Это предполагает постоянный диалог с другими людьми, а по

-------------------------------

[127] - См.: Stewart T.A. Intellectual Capital. P. 46.

[128] - См.: Gibbons M., Limoges С., Nowotny H., Schv/artynan S., Scott P., Trow M. The New Production ofKnowedge. The Dynamics of Science and Research in Contemporary Societies. L.-Thousand Oaks, 1997. P. 94.

[129] - См.: BellD. Sociological Journeys. Essays 1960-1980. P. 153.

[130] - См.: Mandel M.J. The High-Risk Society. Peril and Promise in the New Economy N.Y., 1996. P. 43.

[131] - См.: Bellah R.N.,Madsen R., Sullivan W.M.,Swidler A., Tipton S.M. The Good Society. N.Y., 1992. P. 146.

[132] - См.: Drucker on Asia. P. 9.

[133] - Judy R. W., D'Amico C. Workforce 2000. P. 4.

[134] - Fukuyama F. The End of History and the Last Man. L.-N.Y., 1992. P. 116.

---------------------------------

требление информационных продуктов становится во многих аспектах тождественным их производству. На этом уровне общественно важное значение приобретает возникающее в заметных масштабах, неизвестных экономической системе, стремление человека к самосовершенствованию. В нем не только воплощено желание достичь некие отдаленные и не вполне ясные цели; это стремление реализуется ежедневно и ежечасно. Все это также приводит к тому, что материалистические цели и ориентиры отступают на второй план.

Таким образом, развитие современного хозяйства приводит не столько к ограничению потребления материальных благ, сколько к вытеснению материальных стимулов их производства желанием саморазвития и самосовершенствования человека. В результате снижается роль материальных факторов как основы экономической мотивации и начинается отход от массового характера воспроизводства человека, являвшегося важнейшим свойством и признаком экономического общества. Демассификация и дематериализация сознания представляют собой субъективную составляющую процессов, ведущих к становлению постэкономического общества.

Соотношение объективных и субъективных факторов становления постэкономического общества является весьма сложной проблемой, поскольку их зарождение и развитие взаимообусловлено. Однако мы считаем возможным, как отмечалось выше, отдать некоторое предпочтение субъективным факторам, в первую очередь потому, что именно их исследование открывает возможность определить основной источник прогресса постэкономического общества. Таковым оказывается качественно новый тип деятельности, замещающей собою труд. Его мы называем творчеством.

Нельзя не отметить, что понятие "творчество" редко применяется современными экономистами, и одна из главных причин этого также коренится в терминологических сложностях, с какими сталкивается вся концепция постэкономического общества. В той же мере, в какой она требует признания того, что экономическая организация общества не является вечной, идея замещения труда какой-то иной деятельностью предполагает, что труд не есть безусловная характеристика человеческого бытия. С нашей точки зрения, понятие труда (в английском языке -- "work", во французском -- "travail", в немецком -- "Arbeit") не определено достаточно строго в большинстве социологических исследований в силу крайне широкого характера самого этого явления. Наиболее удачно данная проблема поставлена Дж.К-Гэлбрейтом: "Следует четко констатировать факт принципиальной важности, о котором редко упоминается в экономической литературе: существует проблема с термином "труд (work)". Таковой применяется для обозначения двух совершенно различных, в сущности кардинально противоположных форм человеческой активности. Труд может приносить удовольствие, чувство удовлетворения, самореализации... [но] существуют и безымянные трудящиеся массы, обреченные на монотонный, изнуряющий и унылый физический труд... Термин "труд" обозначает резко контрастирующие виды деятельности; по своей неоднозначности он вряд ли имеет много аналогов в каком-либо языке"[135] .

Мы полагаем, что в рамках английской терминологии переход к новому типу деятельности может быть отражен путем противопоставления понятий labour, как обозначающего экономически мотивированную активность, и creativity, используемого для характеристики неэкономически заданной деятельности, в рамках более общего термина work, охватывающего крайне широкий круг явлений, в том числе labour и creativity. Так, Ю. Хабермас отождествляет work с любой рациональной целенаправленной активностью[136] ; Э.Жакс говорит о труде как о "применении здравого смысла для достижения цели в пределах своих возможностей к заранее определенному сроку"[137] ; Ч.Хэнди в своем анализе видов work распространяет это понятие на самую разнообразную человеческую активность[138] . При этом большинство исследователей не считают work "деятельностью, которой мы занимаемся по необходимости или ради денег"[139] , различая экономически обусловленный (employed) и добровольный (voluntary)[140] , оплачиваемый (paid) и свободный (free) work[141] . Фактически такие же разграничения могут быть обнаружены также в немецком и французском терминах Arbeit и travail.

Напротив, понятие labour обычно применяется для обозначения деятельности, вызванной экономической необходимостью[142] . Так, для величайшего экономиста XVIII столетия "ежегодный труд (labour) каждой нации -- это тот фонд, который изначально снабжает ее всем необходимым и удобным для жизни, что она ежегодно потребляет и что всегда либо является непосредственным продуктом этого труда, либо приобретается у других наций за этот

-------------------------------

[135] - Galbraith J.K. The Good Society. P. 90-91; ряд важных моментов, относящихся к данной проблеме, изложен автором в более ранней работе (см.: Galbraith J.K. The Culture of Contentment. L.-N.Y.,1992. P. 32).

[136] - См.: HabennasJ. Towards a Rational Society. P. 91.

[137] - Jaques E. Creativity and Work. Madison (Ct.), 1990. P. 49.

[138] - См.: Handy Ch. The Age of Unreason. L., 1995. P. 147.

[139] - Jaques E. Creativity and Work. P. VII-VIII.

[140] - См.: Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. P. 137.

[141] - См.: Handy Ch. The Age of Unreason. P. 146.

[142] - См.: Galbraith J.K. The Good Society. P. 91.

-------------------------------

продукт"[143] ; для одного из наиболее известных исследователей начала нынешнего века "труд (labour) -- это любое умственное или физическое усилие, целиком или частично направленное на получение каких-то иных благ, кроме удовольствия от самого процесса работы"[144] . Такой подход укоренен в сознании англоязычных исследователей исключительно глубоко. Даже Х.Арендт, хотя и придерживалась совершенно иной трактовки соотношения составных элементов vita activa[145] , в написанных по-английски текстах отмечала, что labour, под которым она понимала "наиболее частный (private) из всех видов человеческой деятельности"[146] , связан с феноменом собственности и с процессом накопления общественного богатства.

О понимании различий между work как labour и work как активности более глобального порядка свидетельствуют подходы западных авторов к эволюции форм человеческой деятельности, а также к оценке перспектив ее развития в будущем. Концепции, ориентированные на глобальное противопоставление основных этапов прогресса общества, оперируют в основном понятием work или, гораздо, впрочем, реже, термином job. Например, Д.Белл описывает доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную деятельность с помощью термина work ("pre-industrial, industrial and post-industrial work")'47[147] ; Ж.Эллюль отмечает, что "труд рабочего больше не имеет ничего общего с тем, что традиционно называлось трудом"[148] ; некоторые авторы говорят о такой деятельности, на равных используя понятия "the work activities of today" и "today's jobs"[149] ; ряд исследователей полагает возможным определять labour как унифицированный и отчужденный тип work[150] .

Полезно также проследить, в каких терминах описывают англоязычные социологи деятельность людей в условиях будущего общественного строя. В тех случаях, когда речь идет о теоретическом анализе проблем формирования нового типа деятельности, исследователи избегают широко использовать понятие labour. Они предпочитают говорить, например, о "creative work", противопоставляемом "employment work" (так, Э.Жакс подчеркивает, что

-----------------------------

[143] - Smith Ad. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. In: Great Books of the Western World. Encyclopaedia Britannica Publishers, 1994. Vol. 36. P. 1.

[144] - Marshall A. Principles of Economics.Vol. 1. P. 65.

[145] - См.:ArendtH. The Human Condition. N.Y., 1959. P. 7.

[146] - Ibid. P. 112

[147] - CM: Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. P. 146-147.

[148] - EllulJ. Perspectives on Our Age. P. 86.

[149] - См.: Best F. Technology and the Changing World of Work // The Futurist. Vol. XVI II. 1984. No. 2. April. P. 64.

[150] - См.: Borgmann A. Technology and the Character of Contemporary Life: A Philosophical Inquiry. Chicago-L., 1984. P. 114-115.

-------------------------------

продукт первого типа деятельности носит символический характер, а сама она порождается внутренними стремлениями человека, тогда как второй предполагает принуждение и не основывается на возможностях бессознательных процессов[151] ). Это столь же целесообразно и корректно, на наш взгляд, как выделение доиндустри-альной, индустриальной и постиндустриальной деятельности в работе Д. Белла. Далее мы сталкиваемся с категорическим неприятием понятия "creative labour", которое не может быть использовано в научном анализе в силу его иррациональности[152] . То же самое прослеживается и на примере немецкой терминологии. Здесь понятие Arbeit, обычно используемое как аналог work, представляется менее окрашенным в оттенок несвободы, чем английское labour, но термин kreative Arbeit также считается не слишком корректным. Начиная с 50-х годов, когда в качестве самостоятельного раздела социологической науки стала оформляться теория творчества, используются два термина -- Kreativitaet как обозначение собственно творчества (creativity) и kreative Taetigkeit как творческой деятельности (creative activity или creative work). При этом понятия Arbeit и Kreativitaet не только не пересекаются, но и рассматриваются зачастую как нечто противоположное. Когда, например, Х.Глазер говорит о существенных изменениях форм человеческой деятельности, он трактует происходящее исчезновение труда как Verschwinden der Arbeit, постоянно противопоставляя общество, основанное на труде, обществу, основанному на творческой деятельности, как Arbeits- und Taetigkeitsgesellschaft[153] . На наш взгляд, концепция трансформации человеческой деятельности должна строиться именно как концепция преодоления labour, а не work, Arbeit, а не Taetigkeit.

В последние годы осмысление новых признаков человеческой активности все чаще оказывается связано с понятием творчества (creativity). Этот термин еще не утвердился окончательно в качестве антипода понятию labour, но такая возможность представляется вполне реальной. Начиная с 60-х годов творчество воспринимается как инструмент преодоления феномена отчуждения, присущего индустриальному обществу[154] ; в результате анализировалась проблема мотивов человеческой деятельности; если ранее доми

-----------------------------

[151] - См.: Jaques E. Work, Creativity and Social Justice. N.Y., 1970. P. 64-68.

[152] - См.: Bailin Sh. Achieving Extraordinary Ends. An Essay on Creativity. Dordrecht, 1988. P. 106,118, 121.

[153] - См.: Glaser H. Das Verschwinden der Arbeit. Die Chancen der neuen Taetigkeitsgesellschaft. Duesseldorf, 1988. S. 196.

[154] - См., например: Marcuse H. One-Dimensional Man. Studies in the Ideology of Advanced Industrial Society. L., 1991. P. 2, 11.

-----------------------------

нировали концепции, основанные[155] , то в 70-е, а в еще большей степени в 80-е годы широкое распространение получили теории, в которых различные типы деятельности характеризовались именно с точки зрения мотивов. В конце 80-х Ф.Кинсмэн указал на возможность вьзделения трех видов активности -- порожденной непосредственно материальными потребностями ("sustenance driven"), заданной внешними, но не обязательно лишь материальными, обстоятельствами ("outer directed"), а также вызываемой внутренними[156] . Этот подход был весьма оригинальным и получил широкое признание; развивая его, исследователи предложили новые возможности, позволяющие взглянуть на различные уровни человеческой деятельности.

К концу 70-х годов достаточно широко распространилось представление о трех главных формах отношения человека к миру. Первая основана на взаимодействии биологического типа, вторая -- на непосредственном опыте преобразования материального мира, третья же связывалась с формированием системы ценностей и стремлений человека, не обусловленной столь однозначно факторами[157]. В конце 90-х группа английских и американских интеллектуалов впервые вполне определенно заявила о формирующемся сегодня виде деятельности как о своего рода[158], подчеркивая тем самым ее кардинально изменившиеся за последние десятилетия характер и структуру. Несколько ранее внимание исследователей обратилось к проблеме самореализации человека и к тем последствиям, которые может иметь распространение подобного[159]. Творчество все более стало отождествляться с третьим из отмеченных нами видов деятельности; самой существенной его чертой был признан внутренний побудительный[160], не свойственный иным типам человеческой активности.

Подытоживая, мы считаем возможным выделить три отличных друг от друга типа активности -- инстинктивную деятельность человека на ранних этапах его прогресса, собственно труд (labour)

-------------------------------

[155] - Подробнее см.: Fumham A. Personality at Work. L.-N.Y., 1992. Р. 128-137.

[156] - Подробнее см.: Handy Ch. The Hungry Spirit. Beyond Capitalism - A Quest for Purpose in the Modern World. L" 1997. P. 99-101.

[157] - См.: GeusA., de. The Living Company. Boston, 1997. P. 91-92.

[158] - См.: Aronowitz S., Esposito D., DiFauo W., Yard M. The Post-Work Manifesto // Aronowitz S., Cutler J. (Eds.) Post-Work. The Wages of Cybernation. N.Y.-L., 1998. P. 69-70.

[159] - См.: HabermasJ. Knowledge and Human Interests. Boston, 1972. P. 314.

[160] - См.: BoyettJ.H., Conn H.P. Maximum Performance Management. P. 8.

---------------------------------

и творческую деятельность (creativity, или creative work) как отрицание труда. Противопоставляя творчество труду, следует акцентировать внимание на специфических формах человеческого взаимодействия, адекватных творчеству как типу деятельности. Как уже отмечалось, творчество побуждается стремлением человека к самосовершенствованию, и целью его выступает сам человек. В этом процессе главное значение имеет не деятельность по преобразованию вещной природы, а то взаимодействие между индивидами, которое Д. Белл справедливо называет "игрой между людьми". Интерперсональные характеристики творчества являются основными для этого вида деятельности[161] . Как указывает А. Турен, "не существует опыта важнее такого взаимоотношения между индивидами, в котором и тот и другой реализуют себя в качестве субъектов"[162] .

Переход от труда к творчеству представляет собой условие и сущность постэкономической трансформации. Это имеет огромное значение для понимания современного мира, по отношению к которому впервые за всю историю человечества можно сказать: je n'est pas Moi. Именно с таких позиций мы считаем возможным подойти к анализу основных составляющих постэкономической трансформации, позволяющему, в частности, подойти к проблеме основных противоречий современной эпохи, возможности их разрешения или смягчения.

* * *

Теория постиндустриального общества сыграла и продолжает играть свою важную и исключительно полезную роль в системе общественных наук. Однако, и это следует подчеркнуть еще раз, она не отражает всей глубины различий между современным и только еще формирующимся состояниями социума. В рамках разрабатываемой нами концепции постэкономического общества экономическая эпоха противопоставляется постэкономической как периоды, конституируемые в одном случае господством труда, в другом -- творчества.

Труд рассматривается нами как сознательная деятельность, основной побудительный мотив которой связан с удовлетворением материальных потребностей человека. В отличие от труда, творчество представляется более высоким и совершенным типом деятельности; ее побудительный мотив связан с внутренними потребностями личности, стремлением к самореализации, к умножению

---------------------------

[161] - См.:Heller A., Feher F. The Postmodern Political Condition. P. 136.

[162] - Touraine A . Critique de la modemite. P. 354.

---------------------------

своих способностей и талантов, возможностей и знаний. Как способность человека к созданию нового, его стремление к деятельности, не мотивированной утилитарными потребностями, творчество существовало всегда, однако как хозяйственный феномен оно не было известно ни архаическому, ни индустриальному обществам.

Распространение творчества в масштабе, способном воздействовать на хозяйственные закономерности, является результатом трех фундаментальных изменений. Во-первых, материальные потребности большинства членов постиндустриального общества достаточно полно удовлетворяются сегодня за счет сравнительно небольшой части рабочего времени. Во-вторых, наука и знания стали непосредственной производительной силой, их носители -олицетворением могущества нации, а ценности, связанные с образованностью и интеллектуальной деятельностью, -- надежными ориентирами жизни новых поколений. Наконец, в-третьих, радикально изменилась сущность потребления, вследствие чего новизна и креативность стали важнейшими условиями успеха производства. Только при наличии таких материальных и интеллектуальных предпосылок творчество способно стать одним из основных факторов социального прогресса.

Но на поверхности явлений общественной жизни наблюдатель отметит гораздо меньше изменений, чем, казалось бы, следовало ожидать при столь масштабных модификациях самой основы социальных процессов. Тому мы видим две причины. С одной стороны, основное отличие творческой деятельности от трудовой заключено в ее мотивационной структуре. Мотивы же, являясь глубинным основанием деятельности, не обязательно проявляются в поверхностных характеристиках ее продукта. Поэтому творческий характер деятельности не может с легкостью прослеживаться на поверхностном уровне и, тем более, фиксироваться количественно. Именно с этим связаны самые серьезные трудности понимания того, что современная социальная трансформация обусловлена экспансией творческой активности.

С другой стороны, становление нового социального порядка происходит в условиях, когда общество пронизано товарными отношениями. Большинство продуктов деятельности принимает товарную форму и обретает денежную оценку, базирующуюся как на овеществленном в товаре труде, так и на редкости соответствующего блага, но при этом модифицирующуюся под влиянием множества иных обстоятельств и факторов. Продукты творческой деятельности также вовлекаются в круг товарного обращения и, несмотря на то что они не созданы трудом, а зачастую являются даже лимитированными, обретают стоимостную оценку. Эта ситуация изменится не ранее, чем абсолютное большинство обращающихся в обществе благ окажется продуктами творческой деятельности, что вряд ли произойдет в течение ближайших десятилетий.

Обе эти причины обусловливают распространенность становящихся иррациональными рыночных оценок, и на поверхностном уровне противостояние творчества и труда остается малозаметным. Что же символизирует наиболее зримые проявления того вызова, который несет творческая деятельность экономическому обществу, какие социальные процессы делают реальностью то, что мы назвали выше постэкономической революцией?

Мы полагаем, что эта революция призвана прежде всего преодолеть три главных, системообразующих явления экономического общества -- товарный обмен, частную собственность и эксплуатацию.

В соответствии с логикой нашей концепции первой важнейшей целью постэкономической революции является преодоление товарного производства и устранение рыночных механизмов как основных регуляторов общественного хозяйства. Эта задача не может быть решена посредством реформирования принципов распределения. Проблема соотношения ценности материальных благ и услуг, лежащего в основе феномена стоимости, равно как и в основе товарного обращения вообще, не решается введением схем "справедливого обмена" или пресловутого социалистического планового производства. Для того, чтобы стоимостные характеристики благ перестали быть основой меновых отношений, необходимо радикальное изменение самой природы деятельности, ее превращение из труда в творчество. Эта перемена означает преодоление стоимости в любом ее экономическом понимании.

Другим важнейшим явлением, которое должно быть преодолено в ходе постэкономической революции, является частная собственность. Именно она выступает формальной причиной товарного обмена, поскольку узаконивает и закрепляет разделенность производителей материальных благ и услуг, чем создает основу для принятия продуктами труда товарной формы. Частная собственность будет обусловливать экономический характер общества до тех пор, пока владение -- отдельными лицами или обществом в целом -определенными средствами производства будет провоцировать отношение работника к ним как к чужим. Поэтому преодоление деструктивного воздействия частной собственности на общество возможно только при двух условиях: во-первых, когда средства производства, дающие возможность осуществления социально значимой производственной деятельности, перейдут из категории частной в категорию личной собственности самих производителей и, во-вторых, когда использование средств производства, которые не могут быть по объективным причинам превращены в личную собственность, перестанет оказывать значимое воздействие на производственные отношения. При выполнении этих условий частная собственность, даже сохранившись в ограниченных масштабах, перестанет быть элементом формирования социального неравенства.

Переход от труда к творчеству изменяет и сущность социальных конфликтов, свойственных экономическому типу общества. В той же мере, в какой не мотивированная утилитарными побуждениями деятельность не может привести к формированию стоимостной основы товарного обмена, она не может быть и предметом традиционно понимаемой экономической эксплуатации. Значимость и острота прежних социальных конфликтов обусловливались прежде всего тем, что в них сталкивались однопорядковые материальные интересы. Непосредственные производители стремились присвоить созданные ими блага ради удовлетворения своих насущных потребностей, тогда как представители господствующих классов стремились к отчуждению этих благ в свою пользу, движимые при этом аналогичными мотивами. В случае замещения труда творчеством феномен отчуждения продукта, даже если таковой и возникает, не приводит к воспроизводству прежнего противоречия уже потому, что сталкивающиеся интересы оказываются разнопорядковыми -- с одной стороны, собственник производства (например, общество) стремится повысить свое материальное благосостояние, но, с другой стороны, творческий работник прежде всего желает самовыразиться в деятельности, и если его материальные потребности удовлетворены, цели самовыражения достигаются им в процессе самого производства отчуждаемого в конечном счете продукта. Представляя собой неэкономически мотивированную деятельность, творчество не подвержено эксплуатации в ее традиционном понимании. Преодоление труда замещает классовые конфликты другими формами социального противостояния, основанными на новых, еще неизвестных нам характеристиках постэкономического общества.