Расовая женская красота

II. ЖЕНСКИЙ РАСОВЫЙ ИДЕАЛ

Ждать, что женский расовый идеал осуществлен в той живущей женщине, которая соединяет в себе все преимущества своей расы в наиболее совершенной форме, и что этот расовый идеал должен стоять тем выше, чем выше развита сама раса, от которой он происходит.

Этот расовый идеал, насколько позволяют имеющиеся в нашем распоряжении средства, мы можем установить объективным путем, черпая в вышесказанном основание для того, чтобы пользоваться преимуществами наивысших рас как масштабом.

Но, спрашивается, будет ли расовый идеал, найденный таким, до некоторой степени теоретическим путем, соответствовать действительному идеалу, какой сами рисуют себе отдельные расы? Для решения этого вопроса мы можем воспользоваться масштабом, с коим мужчины сообразуются при оценке преимуществ женщины, формой, в какой женщина, по ее мнению, кажется наиболее красивой, и, наконец, формой, в какой женщина изображается художниками и воспевается поэтами.

К сожалению, ни один из этих четырех источников не оказывается вполне прозрачным.

Общая оценка мужчин зависит от слишком многих внешних обстоятельств, чтобы быть беспристрастной. Всюду, и у низших, и у высших рас, богатая девушка находит больше поклонников.

С чисто естественнонаучной точки зрения мы можем утверждать, что женский расовый идеал осуществлен в той живущей женщине, которая соединяет в себе все преимущества своей расы в наиболее совершенной форме, и что этот расовый идеал должен стоять тем выше, чем выше развита сама раса, от которой он происходит.

Этот расовый идеал, насколько позволяют имеющиеся в нашем распоряжении средства, мы можем установить объективным путем, черпая в вышесказанном основание для того, чтобы пользоваться преимуществами наивысших рас как масштабом.

Но, спрашивается, будет ли расовый идеал, найденный таким, до некоторой степени теоретическим путем, соответствовать действительному идеалу, какой сами рисуют себе отдельные расы? Для решения этого вопроса мы можем воспользоваться масштабом, с коим мужчины сообразуются при оценке преимуществ женщины, формой, в какой женщина, по ее мнению, кажется наиболее красивой, и, наконец, формой, в какой женщина изображается художниками и воспевается поэтами.

К сожалению, ни один из этих четырех источников не оказывается вполне прозрачным.

Общая оценка мужчин зависит от слишком многих внешних обстоятельств, чтобы быть беспристрастной. Всюду, и у низших, и у высших рас, богатая девушка находит больше поклонников, чем бедная, а роскошно одетая — больше, чем одетая просто.

В общем миловидная девушка предпочитается красивой, и если девушка одновременно красива и умна, то она редко находит себе достойную оценку.

Вожделение со стороны мужчины отнюдь не может служить общим масштабом для оценки женщины; это следует уже из того, что вожделение главным образом вызывается чувственным раздражением и лишь отчасти эстетическим чувством. Если бы браки по любви существовали как правило, то им не удивлялись бы так. У низших рас мужчина оценивает женщину по ее хозяйским способностям, у высших рас — по капиталу, каким она обладает. Очевидно, что этим источником надо пользоваться лишь с величайшей осторожностью.

Насчет поэтического прославления женщины Бартельс 13 подробно говорит в своем очерке «Der Schonheitsideal bеi verschiedenen. Volkern». Большинство из упоминаемых им поэтов ограничиваются более или менее смелыми сравнениями. Ноги — словно пальмовые трубки, яшмовый козонки, слоновый хобот, стебель лилии, змейки; груди — словно козули-близнецы, гранаты, виноград или в масле испеченный хлеб. И если некоторые сравнения поэтичны, как, например, «красные ягодки на склоне горы», то они все же дают нам очень малое понятие о женском идеале других рас, как и розовые уста, лебединая шея, осиная талия, жемчужные зубы и фиалковые глаза не могут дать ясного представления о немецкой женской красоте.

Гораздо важнее, наоборот, изложенные в следующем отдельные наблюдения Бартельса насчет вкуса и понятия о женской красоте, — наблюдения, касающиеся искусственного изменения формы тела с косметической целью, уменьшения ноги у китаянок, стягивания талии у европеянок и т. д. К этому мы еще вернемся ниже.

Насчет отношения расового характера к образовательному искусству Эрнст Гроссе 14 написал прекрасную и очень меткую монографию. Он приходит к заключению, что искусность и понимание искусства, продуктивный и восприимчивый художественный вкус в большей или меньшей степени врожден у всех рас: но что при его деятельности именно там, где идет речь о высокоразвитом искусстве, присоединяется такая масса культурных и климатических условий, что едва возможно определить влияние основного расового характера на художественные произведения. Именно у культурных народов это тем менее возможно, что в них, так сказать, растворилось особенно громадное число протоморфных, ныне уже не восстановимых рас.

Если затем, как красиво выражается Ворман 15, «женщина стоит у порога искусства» и уже в доисторическое время причалила к художественному берегу в качестве Венеры, то все же большинство нижестоящих рас не развили своего искусства до изображения женского идеала. Даже женские фигуры негритянок еле подымаются над уровнем орнаментальной карикатуры.

Несмотря, однако, на все эти ограничения при оценке скудных источников, мы можем пока собрать отдельные данные насчет расового идеала; эти данные во всяком случае касаются по преимуществу двух основных рас, которые обладают более развитым искусством, — именно монголов и средиземцев.

В монгольском искусстве, которое образовалось из древней китайской культуры, изображение женщины и именно нагой женщины играет весьма второстепенную роль. Великолепие цветов и орнаментика, каких даже отчасти не достиг ни один народ на земном шаре, являются главной силой китайцев. Их фигуры, по большей части одетые, подчиняются колоритному общему действие. Анатомия их не интересует, к красоте нагого тела они решительно равнодушны. Только один раз я лет десять тому назад видел в Йокогаме сделанную из дерева нагую девушку, купающуюся в бане; это было замечательное художественное произведение, верное действительности, и я до сих пор жалею, что не приобрел его.

Более или менее обнаженные женские тела, которые в большинстве случаев соответствуют обычному в стране понятию о расовой красоте, часто еще встречаются на так называемых весенних плитках.

Точно так же и в японском изображении по рисунку Гокусаи мы находим характер монгольской расы в слишком коротких ногах, отсутствии талии и косых разрезах глаз.

У обоих, однако, цвет кожи нарисован был не желтый, а белый с розоватым оттенком, т. е. был идеализирован в духе средиземной расы.

Сравним же эти изображения, взятые из повседневной жизни, с действительно идеальным образом, с богиней небесной любви, Кван-Йинь.

Генри Борель 16, известный знаток Китая, так прекрасно описал ее, что ничего лучшего я не могу сделать, как повторить здесь его слова.

«Китайцы», продолжает Борель, «являются народом, который меньше, чем все прочие из известных мне народов, в состоянии постигнуть «вечно-женственное», в коем западные поэты видели непосредственное откровение божественного на земле. Тем удивительнее понимание китайских художников, которые изображали портрет Кван-Йинь на камне, фарфоре или дереве, однотонно или в красках, именно таковым, каким он жил в их душе.

Эта богиня Кван-Йинь единственное женское существо в сонме китайских богов, решительно не похожая на всех прочих китайских женщин, в одежде, какую ни одна китайская женщина не носит, является, следовательно, монгольским расовым идеалом. Даже если допустить, что мысль о Кван-Йинь пришла из Индии вместе с буддизмом, то все же остается тот факт, что это чужое божеское изображение веками сохранялось в монгольской среде, всецело привилось там, слилось с монгольским чувством и мыслью, не приобретя ни единой китайской черты.

Благодаря любезности Грюневельдта мне удалось приобрести прекрасное изображение Кван-Йинь.

И здесь мы можем заметить идеализацию во вкусе средиземной расы, созданную художниками, людьми наиболее выдающимися в своей расе.

Эти наблюдения снова доказывают, что обычный расовый идеал, как и художественный идеал, очень мало соответствует естественнонаучному идеалу и сознательно или бессознательно стремится к совершенствам высших рас. Это опять-таки дает нам право считать средиземную расу наивысшей и образцовой при оценке других рас.

Что делает, однако, сама китайская женщина, чтобы приблизиться к идеалу, чтобы увеличить свою привлекательность.

Каждому европейцу, попавшему в монгольские страны, бросается тотчас в глаза преимущество монгольской расы, наблюдающееся в Европе только как исключение.

Это — необычайно красивые и маленькие руки и ноги. Все, даже самые простые, нищие женщины отличаются этим преимуществом. Нигде я не видал такой массы красивых рук и ног у мужчин и женщин, как в грязном Кантоне с миллионным населением. Не довольствуясь этим даром природы, китайская женщина старается еще более уменьшить и без того маленькую ножку: с раннего возраста они при помощи давящих повязок стараются придать ей остроконечную форму, которая является в их глазах наивысшим совершенством, потому что она значительно превосходит естественную красоту их расы.

Помимо того китайская красота старается по возможности навести на себя румяна и белила, чтобы скрыть свой желтый оттенок. Не вдаваясь в дальнейшие подробности монгольского туалета, мы можем уже из этих двух примеров заключить, что китаянка стремится к идеалу красоты, увеличивая свои собственный прелести и подражая таковым высших рас.

Но это увеличение собственной красоты не представляет собою специфической китайской расовой особенности: это наблюдается решительно всюду. Из тех же побуждений негритянка окрашивает свою черную кожу в еще более черный цвет, индианка — свою красноватую кожу в еще более красный, а средиземные женщины, к величайшим красотам которой относится тонкая талия, стягивают последнюю еще сильнее.

Мы еще вернемся к этому и подобным ему проявлениям женского понимания красоты при рассматривании отдельных рас и их племен. Здесь же мы ограничимся общим замечанием, что женская расовая косметика стремится к увеличению естественных красот своей собственной расы и к подражанию, следовательно, симулированию преимуществ высших рас.

Единственная раса, искусство коей в изображении женской красоты, одетой, как и нагой, достигло наивысшего совершенства, есть раса средиземная. Из массы удивительных образов, созданных руками художников, мы остановимся лишь на некоторых наиболее выдающихся, чтобы показать, что, несмотря на беспрерывные колебания в повседневном вкусе, художественный расовый идеал средиземцев не только остался тем же самым, но и вполне согласуется с естественным расовым идеалом.

Народом, у коего художественный вкус достиг среди всех средиземцев такого развития, которого никто еще доселе не превзошел, является, несомненно, греческий народ.

В счастливой Элладе соединились все условия для того, чтобы способствовать высшему расцвету художественного чутья и творчества. Прекрасная, богатая природа, вечно голубое небо, более светлая вера в богов, красивые, закаленные физическими упражнениями люди, общее благополучие и богатейшее художественное дарование.

Как в них самих, так и в их художественных произведениях расовый идеал средиземцев получил прекраснейшее воплощение. Оставляя в стороне некоторые исторические размышления в области искусства, Медицейская Афродита все же остается одним из наиболее совершенных образов древнегреческого мира. Она должна считаться наилучшей представительницей нашего художественного расового идеала (рис. 11).

Рис. 11. Медицийская Венера.

Если мы посчитаем ее размеры, то окажется, что при общей высоте в восемь головных высот, она находится в полном соответствии с Фричевским ключом и поэтому представляет естественный расовый идеал в чистейшей форме. Из этих достоинств ее тела я укажу здесь только на вполне симметричное устройство лица с чисто греческим профилем, как и высокое расположение грудей. Эти два достоинства считаются особенно редкими и Брюке счел даже нужным заявить, что и то, и другое он лично наблюдал на живых людях, до такой степени привыкли считать классическую греческую красоту фантастической утопией. Но что эта красота всегда существовала и даже теперь еще встречается чаще, чем обыкновенно принято думать, в этом я имел счастье убедиться не раз.

Сравним с этим статую буддистской богини, найденную на острове Ява и хранящуюся теперь в музее в Лейдене. Это — прекрасно сохранившееся произведение чисто буддистского искусства VIII века по Р. X. Насколько можно вычислить размеры при сидячем положении, они вполне соответствуют канону Фрича. Замечательно, однако, что и здесь, у этого идеального образа на далеком востоке мы находим те же достоинства, что и у гречанки: полнейшую равномерность в чертах лица, высокое положение грудей, а если смотреть сбоку, то мы находим, к нашему изумленно, и чисто греческий профиль.

Это тем удивительнее, что женский идеал яванского первобытного искусства, с его отлогим лбом и таким же подбородком, с глазами, напоминающими монгольские глаза, получил совершенно иное выражение.

Как это чистое изображение попало на Яву? Как зовется оно? Не Лакшми ли это, богиня красоты, или меньшая звезда в индийском сонме богов? Какой художник вдохнул в нее величественную жизнь? Этого никто не знает и мы никогда не узнаем этого. Тысячу лет очаровательная богиня в величественном спокойствии взирала с своего трона на пестрый тропический мир, расстилавшийся у ее ног, и с той же небесной кротостью в прекрасных чертах она восседает теперь под серым северным небом… Но никому она не открывает тайну своего существования. Напрасно мы стали бы распутывать пестрые нити, коими опутана судьба людей: не разгадать нам неразрешимую загадку жизненной стихии. Но когда мы с содроганием взираем на борьбу за существование, которую люди ведут с равными себе, у нас является отрадное сознание, что из смерти и разрушения возникает божественная красота человеческого рода в вечно новой и более совершенной форме. Здесь это — Мария, там — Кван-Йинь, Афродита, Лакшми, но всюду это — идеал, который облагораживает жизнь и приносит счастье и мир.

Переходим теперь к результату насчет расового идеала. Из нескольких тысяч примеров я выбрал лишь некоторые, чтобы в конце концов придти к тому же заключению, как и Гроссе, что на этот счет лучше молчать, чем говорить. Эфемерные художественные произведения дают нам порою прочную опору для выяснения расового идеала, идеальные произведения редко дают такую опору, а произведения поэтов — никогда. Суждения мужчин туманны, суждения самих женщин преувеличены, и потому не остается ничего иного, как относиться к этим источникам таким же образом, как врач относится к анамнезу пациентов: если сведения, сообщаемые пациентом согласуются с теми данными, какие врач получает при исследовании, тогда он верит пациенту, в противном случае он не верит.

Чтобы определить естественный расовый идеал во плоти и крови, нам приходится сравнивать фотографические снимки. Но и тут мы связаны определенными рамками.

К сожалению, невозможно из всех прекраснейших женщин выбрать наиболее красивую, сделать с нее фотографический снимок и представить ее как образец наивысшей женской красоты. К сожалению, для одного человека также невозможно даже только рассмотреть все существующие фотографические карточки, чтобы сделать выбор из них. Наконец, те, которые снимаются, далеко не всегда относятся к прекраснейшим людским экземплярам. Так, иная Венера умирает, и окружающие никогда даже и не подозревали, чем она была.

Мне приходится довольствоваться здесь тем, что я даю наилучшее из тех многих тысяч фотографий, какие я рассмотрел. Теперь к делу.