Распад

3.

Оскар отодрал кусок ленты с желтой бобины и обмотал вокруг шлакоблока. Затем поводил вокруг ручным сканером, чтобы активировать пленку. Было около часа ночи. Ветер, качавший верхушки высоких черных сосен, был влажным и противным. Погода как нельзя более соответствовала настроению усердно трудящегося Оскара.

— Я — краеугольный камень, — провозгласил шлакоблок.

— Хорошо тебе, — усмехнулся Оскар.

— Я — краеугольный камень. Отнеси меня на пять шагов влево.

Оскар проигнорировал это требование и быстро обмотал лентой другие блоки. Размашисто помахав сканером вокруг них, он оттащил последний в сторону, чтобы приняться за укладку нового уровня.

Стоило только рукам в перчатках прикоснуться к последнему блоку, как тот предупредил:

— Не ставь меня пока. Сначала следует установить краеугольный камень.

— Конечно, — подтвердил Оскар. Строительная система была достаточно изощренной и использовала при работе специализированный словарь. К несчастью, со слухом у системы были проблемы. Маленькие, встроенные в пленку микрофоны были гораздо менее чувствительными, чем миниатюрные спикеры, прикрепленные к лентам. И все же трудно было удержаться от ответов, когда бетонный блок заявлял что-то любезно и авторитетно. Бетонные блоки говорили тоном Франклина Рузвельта.

Эту строительную систему создал Бамбакиас. Как и другие детища архитектора, она отличалась исключительной функциональностью, несмотря на вызывающие идиосинкразию бесконечные любезные напоминания. Оскар полностью полагался на систему, так как имел большой опыт работы. Он работал, как мул, на многих строительных площадках Бамбакиаса. Никто не мог завоевать доверия архитектора и быть допущенным в узкий круг друзей, если не поработал собственными руками на его строительстве.

Идея тяжелого физического труда была сердцевиной интеллектуального салона сенатора. Элкотт Бамбакиас имел целый ряд неортодоксальных убеждений, и, пожалуй, самым оригинальным из них было убеждение в том, что льстецы и подхалимы легко устают, если заставить их работать. Бамбакиас, как и многие богачи, всегда готов совершить благородный жест, рассыпая под гром аплодисментов золотые дукаты. Широта натуры привлекала к нему паразитов, и он избавлялся от «солдат на лето и патриотов солнечного света», как он неизменно их прозывал, заставляя всех участвовать в работах, требующих физических усилий.

— Это будет занятно, — говаривал Бамбакиас, закатывая рукава и улыбаясь хищной улыбкой, — но мы добьемся успеха.

Сам Бамбакиас в жизни и дня не провел, занимаясь тяжелым физическим трудом. Он был богат до неприличия, а жена его была известным коллекционером. Поэтому сия пара испытывала извращенное удовольствие, натирая перед публикой волдыри, растягивая сухожилия и свински потея. Суровое красивое лицо архитектора сияло, как мощная лампа дневного света, лучась удовольствием от исполненного долга, когда он пыхтел, как паровоз, в уродливом синем строительном комбинезоне со спинными стяжками. Элегантная жена Бамбакиаса с мазохистским удовлетворением надевала строительное обмундирование, точеное личико застывало в покорно-мученическом выражении, она становилась похожа на супермодель, занимающуюся на подиуме прокладкой водопроводных труб.

Выросший в Голливуде Оскар никогда не обращал внимания на позерство Бамбакиаса. Плащ и шляпа из дорогого торгового дома, ручной работы юбка от кутюрье, шикарные благотворительные мероприятия в Бостоне — все это Оскару казалось чем-то очень домашним. В любом случае изобретенная Бамбакиасом строительная система оправдывала себя. К ней не было никаких претензий — она работала безукоризненно. Играть в эту игру могло любое количество людей, так как система умела находить роли для всех. Она давала возможность работать в Сети и в жизни одновременно, плавно перетекая от базиса цифровой коммуникации и дизайна к реально строящимся каменным стенам и потолкам. Работая, вы испытывали ощущение естественного комфорта, так как система всегда выполняла свои обещания, всегда приносила результаты.

Взять, к примеру, этот отель в Техасе. Полностью виртуальная конструкция, набор нулей и единиц, вшитых в чипы. И в то же время отель яростно стремился к материальному воплощению. Он должен был стать очень красивым, он уже и сейчас выглядел довольно изящным. Он мог мелодичным голосом строить свою плоть из беспорядочно наваленной груды строительных материалов. Он будет хорошим отелем! Он приведет в восторг окружающих и станет выдающимся событием городской жизни. Он будет защищать от дождя и ветра. И в нем будут жить люди.

Оскар поставил тот камень, что именовал себя краеугольным, в правый угол южной стены.

— Это мое место, — объявил краеугольный камень. — Положи на меня раствор.

Оскар взял лопаточку.

— Я — инструмент для оштукатуривания, — жизнерадостно пропищала лопатка. Оскар поддел громадный треугольный кусок пористой жирной пасты. Полимерная липучка, что была и дешевле и лучше обычной штукатурки, естественно, присвоила себе старое наименование.

Оскар поднял очередной шлакоблок на уровень верхней кладки.

— Правее, — подсказал блок. — Еще правее, еще, еще правее… Влево… Чуть назад… Поверни меня, поверни меня, поверни… Отлично! Теперь просканируй меня.

Оскар поднял сканер на уровень кладки и поводил им вокруг. Сканер вошел в систему, скоррелировал данные о текущем положении блока и удовлетворенно пискнул.

Оскар занимался установкой блоков уже два часа. Он просто вышел ночью на стройку, вошел в систему, загрузился и продолжил работу с того места, на котором они всей командой остановились вечером с наступлением темноты.

Стена достигла нужной высоты. Слишком быстро. Теперь надо проводить трубы. Оскар ненавидел это занятие — самый хлопотный момент в строительстве. Это была старая технология, не настолько простая, как остальные составляющие строительной системы, и выкладки и расчеты не всегда проходили легко и гладко. Ошибки при прокладке труб были неизбежными и противными. Когда наступал момент сантехнических работ, строительная система Бамбакиаса мудро тормозила. Все высшие функции отключались, пока люди не заканчивали возиться с трубами.

Оскар снял шлем и сжал замерзшие уши руками в перчатках. Спина и плечи ныли так, что было ясно — утром ему придется сожалеть о своем порыве. Ну и пусть. Хотя бы появится иной повод для сожалений.

Конус света от фонарика возник рядом с ним и проскакал по утоптанной зимней траве. Оскар внезапно поймал на себе взгляд чужака, укутанного в мешковатую куртку, с вязаной шерстяной шапкой на голове. Чужак скрывался за защитной оранжевой загородкой, стоя на разрушенном тротуаре под сосной.

Строительные площадки Бамбакиаса всегда привлекали зевак. Однако обычно зеваки не пытались прятаться в морозной ночной тьме. В Буне имеются ночные клубы. Может быть, пьяный?

Оскар приложил руки рупором ко рту: «Вы не хотите помочь?» Это было стандартное приглашение на всех стройках Бамбакиаса. Оно играло большую роль. Трудно даже вообразить, сколько бескорыстных энергичных помощников оказывалось в результате на строительных площадках Бамбакиаса.

Чужак неловко перебрался через загородку из оранжевой проволоки и направился к стоящему в освещенном пространстве Оскару.

— Добро пожаловать на строительство нашего будущего отеля! Вы бывали на стройке раньше?

Безмолвный кивок вязаной шапки.

Оскар слез с кабельной катушки и достал ящик, в котором лежали перчатки в вакуумной упаковке.

— Примерьте.

Чужак — им оказалась женщина — вытянул голые паучьи руки из карманов куртки. Оскар, пораженный, перевел взгляд с ее рук на лицо, скрывавшееся в тени.

— Доктор Пеннингер! Доброе утро!

— Мистер Вальпараисо.

Оскар вытащил пару мягких безразмерных перчаток с болтающимися пластиковыми пальцами, снабженными встроенными датчиками. Он никак не предполагал, что кто-то присоединится к его ночному трудовому подвигу. И уж совсем не ожидал встретить кого-нибудь из дирекции Коллаборатория.

В первый момент он был совершенно ошарашен, увидев перед собой Грету Пеннингер, но сейчас не испытывал ни малейших колебаний.

— Попробуйте эти, доктор… Вы видите желтые ободочки вокруг суставов? Это встроенные локаторы, чтобы наша конструкторская система всегда знала расположение рук.

Доктор Пеннингер натянула перчатки, повращала узкими запястьями, как хирург, моющий руки перед операцией.

— Вам нужен шлем, спинные стяжки и какие-нибудь чехлы для ботинок. Наколенники тоже хорошо бы. Я зарегистрирую вас в нашей системе, как только мы все найдем.

Пошарив в груде вещей, брошенных его командой, Оскар нашел запасной шлем и чехлы для обуви на липучках. Не говоря ни слова, доктор Пеннингер облачилась в строительное обмундирование.

— Вот и хорошо, — произнес Оскар. Он протянул ей ручной сканер в пластиковой оболочке, выполненный в виде карандаша.

— А теперь, доктор, позвольте мне ввести вас в курс этой концепции проектирования. Видите ли, сама система является по сути гибкой и простой. Компьютер всегда знает, где размещены те или иные компоненты, которые были принесены и инициализированы. Система также имеет полный набор алгоритмов для сборки здания из простых составляющих. Существует миллион возможных способов пройти от начала до конца строительства, так что это, попросту говоря, вопрос координации действий строителей. Благодаря раздельному, параллельному процессу сборки…

— Не трудитесь. Я это все знаю. Я наблюдала за вами.

— О, — заготовленная речь застряла у Оскара в горле. Он поднял пластмассовый козырек шлема и внимательно посмотрел на нее. Она никак на это не отреагировала. — Ну ладно, тогда вы штукатурите, а я таскаю блоки. Вы умеете класть раствор?

— Да, я умею.

Доктор Пеннингер начала размазывать липкий раствор при помощи словоохотливой лопатки. Инструменты и блоки жизнерадостно болтали. Доктор Пеннингер не говорила ни слова. Работа пошла вдвое быстрей. Доктор Пеннингер действительно умела штукатурить. Была середина ночи, дул пронизывающий, холодный ветер, вокруг было пустынно и одиноко, а эта ученая дама работала как лошадь. Как демон.

Его одолело любопытство.

— А почему вы пришли сюда в такое позднее время? Доктор Пеннингер выпрямилась. Лопатка была зажата в усеянной точками перчатке.

— Это единственное время, когда я свободна. Я всегда в Лаборатории до полуночи.

— Понятно. Ну, я действительно очень рад, что вы пришли. Вы отлично работаете. Спасибо за помощь.

— Приятно слышать! — Она бросила на него испытующий взгляд. Если бы он находил ее привлекательной, такой взгляд можно было бы счесть заигрывающим.

— Вы должны как-нибудь прийти к нам днем, когда вся команда в сборе. Именно координация элементов, слаженность команды — вот что является ключевым моментом в распределенной сборке. Просто в один прекрасный момент система собирает все воедино, будто кристаллизуя проект. Это надо видеть своими глазами.

Она дотронулась перчаткой до подбородка, глядя на блочную стену.

— Сейчас придется еще штукатурить? Оскар удивился.

— Как долго вы наблюдали за мной?

Она слегка пожала плечами под мешковатой курткой.

— То, что пора штукатурить, это очевидно. Оскар почувствовал, что разочаровал ее. Он должен был быть умнее и не задавать таких вопросов.

— Время сделать перерыв, — провозгласил он. Оскар понимал, что не обладает умопомрачительно высоким коэффициентом интеллекта доктора Пеннингер. Судя по ее анкетным данным, она была занудливым и целеустремленным человеком, первой отличницей в классе технического колледжа. Но ум проявляется разными способами. Например, он был совершенно уверен, что легко может отвлечь ее, просто сменив тему.

Оскар прошел в закуток между разновысокими стенами, туда, где в железном бочонке горел огонь, защищаемый от дождя растянутой над ним полиэтиленовой пленкой. Ноющая ломота в спине напоминала зубную боль. Он в самом деле переработал.

— Будете креольское вяленое мясо? Мои просто помешались на нем.

— Конечно. Почему нет?

Оскар передал ей один кусок с убийственным количеством специй, а сам вонзился зубами в другой. Он обвел рукой вокруг.

— Стройка сейчас выглядит беспорядочной, но попытайтесь представить себе, как все будет, когда мы закончим.

— Да, пожалуй, я могу себе вообразить это… Я и не предполагала, что ваш отель будет столь изящным. Я думала, это типовой проект.

— О, это и есть типовой проект. Но он в любом случае корректируется системой, чтобы соответствовать требованиям конкретного строительства. Так что конечный результат всегда является оригинальным. Вот эти торчащие сваи превратятся в porte cochere. … Патио будет расположен прямо тут, где мы стоим, а сразу за той входной аркадой — пергола. … Те два крыла предназначены для гостиной и столовой, а наверху будет библиотека в несколько ярусов и там же оранжерея. — Оскар улыбнулся. — Так что, когда мы закончим, приходите в гости. Возьмите напрокат вечерний костюм. Посидите с нами немножко. Приятно поужинаем.

— Сомневаюсь, что смогу выбраться, — невнятно и уныло пробормотала она.

И что, во имя всех святых, это значит? В синеватом освещении широко расставленные, с карими крапинками глаза доктора Пеннингер казались совершенно разными по величине… Нет, конечно, это была всего-навсего странная аберрация зрения, иллюзия, которую создавали подрагивающие веки либо неровно выщипанные брови. Выдающийся квадратный подбородок со странной ямочкой и тонко очерченная верхняя губа. Никакой помады. Маленькие неровные зубы с щербинками. Длинная хрящеватая шея и осунувшийся вид человека, на протяжении шести лет не имевшего дела с настоящим солнечным светом. Она действительно выглядела очень странно, странно на свой собственный лад. И при ближайшем рассмотрении странности в ней не убавлялось, отнюдь.

— Но вы будете моим личным гостем. Я вас приглашаю.

Это подействовало. Что-то щелкнуло в голове доктора Пеннингер, укутанной в вязаную шапку. Внезапно ее внимание сконцентрировалось на нем лично.

— Зачем вы присылали эти цветы?

— Буна — город цветов. А после того как я побывал на заседаниях ваших комитетов, я решил, что вам просто необходим букет цветов.

Красный мак, невзрачница и белая омела — он предполагал, что она понимает символику букета. Ладно, даже если она и не поняла, ничего страшного. Это было весьма остроумное послание, но, может быть, это и неважно, поняла она или нет.

— А зачем вы мне присылали письма по электронке со всеми этими вопросами? — отчаянно допытывалась доктор Пеннингер.

Оскар отложил в сторону вяленое мясо и развел руками.

— Я хотел разобраться. Дело в том, что я наблюдал за вами во время этих длительных заседаний. И я очень высоко вас ценю. Вы единственный человек в дирекции, который имеет свои убеждения.

Она смотрела на жухлую траву у себя под ногами.

— Но это безумно скучные заседания, вы не находите?

— Ну да, конечно, — он храбро улыбнулся, — если бы там не было кое-кого.

— Это кошмарные заседания! Правда. Они ужасны. Я ненавижу административную работу. Я ненавижу все, что с этим связано. — Она подняла глаза, на ее странном лице застыла гримаса отвращения. — Я сижу там, слушая этих бездельников, и живо чувствую, как по каплям утекает моя жизнь.

— М…м-м… — Оскар проворно вытащил две чашки из переносного холодильника. — Позвольте вас угостить почти что лимонной походной смесью.

Постелив на землю сложенный несколько раз брезент, он осторожно подтянул его поближе к огню и сел.

Доктор Пеннингер без сил опустилась на землю, углы наколенников встали торчком в разные стороны.

— Я ведь теперь даже не могу спокойно думать. Они не позволяют мне думать! Я стараюсь оставаться бодрой во время этих заседаний, но это просто невозможно. Они не дают мне ничего сделать. — Она осторожно отхлебнула желтой жидкости из экологически чистой, разлагаемой микроорганизмами чашки, затем поставила ее на траву. — Господи, как я от всего этого устала!

— А почему они ввели вас в администрацию?

— О, это. — Она хмыкнула. — Открылась вакансия в дирекции. Парень, что заведовал Оборудованием, вышел в отставку после того, как сенатор Дугал провалился… Дирекция выбрала меня, так как я получила эту никому не нужную Нобелевскую премию. А наши ребята сказали: надо занять этот пост. Мы нуждаемся в лабораторном оборудовании, а типы из дирекции выделяли нам гроши, они просто ничего не понимают. Да и не желают ничего понимать!

— Это меня как раз не удивляет. Я уже заметил, что бухгалтерия в Коллаборатории ведется не стандартным образом, так что там наверняка есть какие-то нарушения.

— Ну это еще далеко не все!

— Не все?

— Конечно не все!

Оскар наклонился вперед на сложенном брезенте.

— И что же еще?

— Я не скажу вам, — ответила она, обхватив руками колени. — Потому что не знаю, зачем вам это нужно. Или что вы будете с этим делать, понимаете?

— Да, верно. — Оскар отодвинулся и сел прямо. — Вполне разумно с вашей стороны. Вы осторожны и предусмотрительны. Думаю, на вашем месте я чувствовал бы примерно то же самое.

Он поднялся на ноги. Водопроводные трубы были сделаны из ламинированного поливинила цвета сухих бурых водорослей. Их специально рассчитали и произвели в Бостоне для такого рода строительства. Их конструкция была сложна и запутанна, как китайская грамота, и полностью разобраться в них могла разве что спроектировавшая их подпрограмма.

— Вы прекрасно штукатурите, но установка труб — очень сложная работа, — заметил Оскар. — Я не обижусь, если вы сейчас соберетесь и отправитесь домой.

— О, да я не спешу. В Лабораторию мне не раньше семи утра.

— Вы что, совсем не спите?

— Да нет, просто я не сплю много. Часа три мне достаточно.

— Как странно! Я тоже очень мало сплю. Оскар встал на колени рядом с ящиком и начал разрезать упаковку ножницами, не снимая с рук перчаток.

— Спасибо, — сказал он, разрезая сначала черные ленты, которыми была обвязана коробка. — Я очень благодарен вам за то, что вы пришли сюда сегодня. Работая в одиночку, я, в общем-то, лишь убивал время, так как здесь предполагается действовать группой. Однако для меня это было своего рода терапией. — Он снял крышку и отложил ее в сторону. — Видите ли, у меня всегда были некоторые трудности, связанные с работой.

— Ну, судя по записям, которые я видела, это совсем не так. — Она сидела в мешковатой куртке, обхватив себя руками. Шерстяная шапочка сползла на лоб.

— А, значит, вы провели поиск материалов на меня?

— Я очень любознательна, — ответила она и замолчала.

— Все в порядке, каждый этим занимается в наши дни. Про меня все, известно начиная с детства. Обо мне много сведений в Сети. Я к этому привык, — заметил Оскар с кислой улыбкой. — Однако в результате случайного поиска вы могли и не получить полного впечатления о моей светлой личности.

— Если бы это был случайный поиск, я бы не сидела сейчас тут с вами.

Оскар удивленно взглянул на нее. Она отважно смотрела ему прямо в лицо. Значит, она пришла сюда с какой-то целью. У нее есть свои задачи. Может, она распланировала все заранее на разграфленной бумаге.

— А знаете, почему я оказался здесь посреди ночи? А, доктор Пеннингер? Я здесь потому, что от меня ушла подружка.

Она быстро обмозговывала полученную информацию. Колесики завертелись в ее голове с бешеной скоростью, казалось, было слышно, как они свиристят.

— Правда? — отозвалась она. — Какая жалость!

— Она оставила наш дом в Бостоне, ушла от меня. Уехала в Голландию.

Брови подпрыгнули к самому краю спущенной на лоб вязаной шапочки.

— Переметнулась к голландцам?!

— Нет-нет, не переметнулась! Поехала работать по контракту, она политический обозреватель. Но в любом случае она ушла от меня. — Он уставился неподвижным взглядом в раскрытую коробку со свернутыми трубами. — Для меня это ужасный удар. Я в самом деле страшно расстроен.

Вид сверкающих узлов новеньких пластиковых труб, обложенных мелкой блестящей упаковочной стружкой, внезапно вызвал у него жуткий приступ тошноты, прямо как по Сартру. Он вскочил на ноги. — Понимаете, это я сам во всем виноват. Я пренебрегал ею. Я занимался своей карьерой, а она своей… Она прекрасно вписывалась в блестящий круг восточного побережья, и мы были отличной парой, пока у нас были общие интересы… — Он остановился, пытаясь угадать ее реакцию.

— Я не нагружаю вас своими проблемами?

— А почему бы и нет? Я вполне могу понять это. Иногда просто ничего не получается. Романтические отношения в научной среде… «Быть различными — это добро, но добро бывает различным». — Она покачала головой.

— Я знаю, вы не замужем. У вас кто-нибудь есть?

— Ничего постоянного. Я работоголик.

Оскар счел новость обнадеживающей. Он испытывал инстинктивное сочувствие к тем, кто был, одержим работой.

— Грета, вы не могли бы мне сказать? Я что, выгляжу жутким монстром? — Он приложил руки к груди. — Чем-то пугаю? Только по честному.

— Вы действительно ждете откровенности? — Да.

— Про меня обычно говорят, что я слишком откровенна.

— Ничего, говорите, я переживу. Она задрала подбородок вверх.

— Да, вы пугаете. Люди крайне насторожено относятся к вам. Никто не знает, зачем вы сюда явились и чем вы можете угрожать нашей Лаборатории. Мы все ожидаем самого худшего.

Он понимающе кивнул.

— Видите ли, это проблема восприятия. Я пришел на ваши заседания и привел с собой небольшое сопровождение, поэтому пошли слухи. Но в действительности я не могу ничем вам угрожать — я не настолько влиятельная персона, обычный служащий администрации Сената.

— Я присутствовала на слушаниях в Сенате. И слышала о них от других. Сенатские прения могут быть весьма опасными.

Он склонился к ней поближе.

— Ну ладно, верно, что это в самом деле может закончиться тем, что вам будут задавать неприятные вопросы в Вашингтоне. Но не я буду задавать эти вопросы. Я просто пишу им резюме.

Он видел, что она осталась полностью при своем мнении.

— А как насчет того большого скандала с ВВС в Луизиане? Разве не вы это затеяли?

— Что? Это? Да ведь это всего лишь политика своего рода! Люди думают, что я влияю на недавно избранного сенатора, но на самом деле влияние идет совсем через другие каналы. Пока я не встретил Элкотта Бамбакиаса, я был обычным активистом в местном городском совете. Наш сенатор — человек с идеями и возможностями. Я же — просто технический советник.

— Гм, я знакома со многими техническими советниками. Но среди них нет ни одного мультимиллионера, как вы.

— Ах, это… Ну да, конечно, я вполне обеспечен, но в сравнении с состоянием моего отца, которое он имел в свое время, или с нынешним капиталом Бамбакиаса. .. У меня есть деньги, но я бы не назвал это солидным капиталом. Я знаю людей с солидным капиталом, я не из их весовой категории. — Оскар вытащил из ящика зеленую трубу, уныло посмотрел на углы и изгибы и засунул обратно. — Ветер усилился… Что-то я не в настроении продолжать сейчас. Думаю, лучше бы вернуться в здание. Может быть, кто-нибудь еще не спит. Мы могли бы сыграть в покер.

— У меня есть авто, — предложила она.

— М-м-м…

— Тут полагается авто всем, кто входит в дирекцию. Так что я приехала на машине. Могу подбросить вас до Лаба.

— Было бы чудесно. Позвольте только, я уберу инструменты и выйду из системы. — Он снял строительную каску, наколенники и куртку и остался в одной рубашке с длинными рукавами. Переодевшись и закончив все дела, он включил сигнализацию, и они вместе покинули строительную площадку.

Он остановился на тротуаре.

— Подождите немного.

— Что случилось?

— Мне кажется, здесь можно было бы поболтать. А то в машине могут быть жучки.

Она пригладила растрепавшиеся на ветру волосы.

— Кому придет в голову меня подслушивать, — скептически заметила она.

— Дело в том, что это очень легко и дешево. Так что, будьте добры, скажите мне прямо сейчас, прежде чем мы заберемся в машину. Ответьте мне, пожалуйста, откровенно, вы в курсе моего происхождения?

— Вашего происхождения? Я знаю, что ваш отец был звездой кино…

— Простите. Я, вообще, не должен был поднимать этот вопрос. Сегодня ночью я веду себя совершенно невозможно. Это было так любезно с вашей стороны прийти на строительство, а я нынче явно встал не с той ноги. Замучил вас своими проблемами. Вы ведь входите в дирекцию, а я выступаю как служащий федерального правительства. … Понимаете, когда обстоятельства рождения столь различаются… И даже если у кого-то на самом деле есть время заниматься нашими личными проблемами…

Она стояла, дрожа на ветру. Высокая и худая, не привычная к перепадам реальной погоды, она работала не покладая рук на темной и холодной стройке и сильно замерзла.

Ночной ветер резкими порывами забирался в рукава его рубашки. Непонятно почему, но она его притягивала. Она была слишком высокой, и слишком худой, и плохо одевалась, и у нее было странное лицо, и понурая осанка, она выглядела лет на восемь старше, чем была. У них не было ничего общего, и какие бы то ни было взаимоотношения между ними сразу оказались бы под прицельным огнем их окружения. Общаться с ней — все равно что приманивать экзотическое животное, что стоит по другую сторону проволочной ограды. Возможно, именно поэтому он ощущал непреодолимое желание дотронуться до нее.

— Доктор, я очень ценю, что вы составили мне компанию нынешней ночью, но думаю, что будет лучше, если вы поедете одна. Мы с вами встретимся на заседаниях дирекции. Мне еще многое надо изучить.

— Надеюсь, вы не рассчитываете, что я могу уехать просто так. Теперь я должна узнать, о чем речь. Пойдемте в машину.

Она открыла дверцу, и они втиснулись внутрь. Это был небольшой автомобиль, авто для Коллаборатория, в нем не был предусмотрен обогреватель.

— В действительности вряд ли вам хотелось бы все это узнать. Это скорее странная история. Плохая. Хуже, чем вы предполагаете.

Она поправила вязаную шапку и подышала на худые пальцы. Окна запотели от их дыхания.

— Они никогда не ставят обогреватели, потому что им трудно предположить, что вы можете уехать из здания. Сейчас станет теплее. Почему бы вам не рассказать мне. Тогда мне будет ясно, хотела ли я это узнать.

— Хорошо, — он задумался. — Ну, начать с того, что я приемный ребенок. Логан Вальпараисо не является моим биологическим отцом.

— Нет?

— Нет. Он взял меня, когда мне было почти три года. Видите ли, тогда Логан снимался в международном боевике, связанном с работой подпольных заведений, которые незаконно продавали приемных детей. Как раз в то время разразился громкий скандал. Выплыли наружу данные о влиянии пестицидов на гормоны. Были огромные проблемы с мужским бесплодием. Так что на рынке торговли приемными детьми начался бум. Клиники по лечению бесплодия тоже процветали. Спрос был огромным, и множество непрофессионалов и шарлатанов, наживающихся на людских болезнях, поспешило этим воспользоваться.

— Я могу припомнить те времена.

— Внезапно появилось множество нелегальных детских домов и эмбриопитомников. Люди были готовы прибегнуть к крайним мерам. Это был отличный материал для боевика. Так что мой отец снялся в роли стража порядка в триллере. Он играл энергичного чикано, боровшегося с подпольными абортариями, которого вербуют федералы и который становится секретным агентом, переключается на борьбу с эмбриопитомниками…

Каждый раз, когда ему приходилось рассказывать свою историю, он слышал, как его голос сбивается на ненавистную дрожь, на тонкий скулеж. И сейчас с ним происходило то же самое, и даже запотевшие стекла, отделявшие их от мира, не могли этому помешать. Он безудержно соскальзывал с обычного нормального тона на что-то совсем другое, на какое-то сбивчивое невнятное бормотание. Он очень хотел бы избежать этого унижения. И он следил за собой, он пытался справиться изо всех сил, но не мог ничем себе помочь.

— Я не собираюсь рассказывать весь сюжет фильма, просто я смотрел его столько раз, наверное раз четыреста, пока был ребенком… Там сплошная стрельба, погони… Ну так или иначе Логан был сторонником вживания в образ, и как раз к тому моменту у него и его будущей третьей жены сложились достаточно прочные отношения, такие, при которых Логан обычно женился, и все такое. Так что он решил, что для укрепления семьи и в качестве удачной рекламы для фильма ему следует взять приемного ребенка — реальную жертву эмбриопитомника.

Она слушала не проронив ни слова.

— Ну вот я и был этим ребенком. Моя исходная яйцеклетка была продана на черном рынке и доставлена в один из питомников в Колумбии. Это были мафиозные дела, они покупали или воровали человеческие яйцеклетки и предлагали их на черном рынке для последующей имплантации. Но тут вставал вопрос качества. С ощутимыми проблемами для женщин, которые покупали. Не говоря уже об общественном мнении или столкновениях с законом. Так что мошенники решили развивать продукт в наемных матках, а затем уже идти обычным путем послеродового усыновления или удочерения. … Однако их расчеты провалились. Процедура с этими, как бы взятыми напрокат, матками оказалась слишком долгой, кроме того, в нее было вовлечено слишком много местных женщин, которые могли их заложить или начать их трясти насчет задержки продукта сверх срока. Поэтому они решили, что лучше вырастят эмбрионы в пробирках. К тому моменту они уже потеряли большую часть вложенных в дело капиталов, но все же добыли достаточно клонированных материалов, чтобы соорудить искусственную матку и попробовать в ней всерьез вырастить человеческое существо. Так что, строго говоря, я никогда в действительности не рождался.

— Понимаю. — Она выпрямилась на сиденье, положила руки на руль и перевела дыхание. — Пожалуйста, продолжайте, это в самом деле чрезвычайно интересно.

— Ну, они попытались продать меня и другие растущие плоды, но накладные расходы были слишком высоки, они сильно ошиблись в предварительных оценках, а, кроме того, как раз тогда черный рынок по торговле детьми развалился, поскольку нашли дешевое средство защиты спермы. Как только тестикулярный синдром был определен, это нанесло смертельный удар по торговле детьми. Мне не было и года, когда кто-то выдал их Всемирной организации здравоохранения, туда из Европы прибыла бригада «голубых касок» и прикрыла лавочку. Нас конфисковали. Я оказался в Дании. Мои самые ранние воспоминания — маленький датский детский дом… Детский дом и медицинская клиника.

Он много раз заставлял себя рассказывать эту историю, хотя самому ему часто не хотелось рассказывать ее никому. У него был заготовлен специальный сценарий, но он никогда не мог исцелиться от чувства смертельного страха, от парализующего ужаса, какой бывает перед выходом на сцену у актеров.

— Большая часть плодов так и не выросла. Они приложили все усилия чтобы приспособить нас к выращиванию в сосуде. В Копенгагене мне провели полное генетическое сканирование и выяснилось, что они попросту вынули многие составляющие зиготы ДНК. Понимаете, кто-то из них вообразил, что если убрать несколько цепочек «мусорной» ДНК из человеческого генома, то плод будет более устойчив к выращиванию в сосуде и вообще обретет большую сопротивляемость… Эти парни были все либо недоучки из мединститута, либо низовой персонал обанкротившихся ведомств здравоохранения.

Кроме того, они большую часть времени поддерживали силы с помощью синтетического кокаина, это обычное дело среди южноамериканских чернорыночников…

Он прокашлялся и попытался закруглиться.

— Так или иначе вернемся к проблеме моего происхождения. В том рейде по Колумбии среди «голубых касок» был датский офицер, и он вышел на технического эксперта, который консультировал фильм моего отца. Тот офицер-датчанин и мой отец пили в одной компании и стали приятелями. Так что когда мой отец сказал, что хочет усыновить ребенка, тот парень из Дании подумал: «А что, коли так, почему бы и не из тех детей, которых я сам спасал?» Так что он послал несколько строчек в Данию, и в итоге я оказался в Голливуде.

— Вы действительно говорите мне правду?

— Да, это правда.

— Могу я отвезти вас в Лаб и взять образец ткани?

— Слушайте, ткань, она ткань и есть. К черту мои ткани. Правда, гораздо тяжелей. Правда заключается в том, что люди относятся с предубеждением к таким, как я. Откровенно говоря, я их даже понимаю. Я могу проводить избирательные кампании, а могу и не проводить, но дело в том, что я уверен, никто, не проголосует за меня. Я сам за себя не проголосую. Потому что не уверен, что могу полностью себе доверять. Я на самом деле другой. В моем ДНК огромные дыры, и, возможно, таких никогда не было у других человеческих существ. Он развел руками.

— Позвольте, я расскажу вам, насколько я отличен от других. Я не сплю. У меня всегда немного повышена температура. Я рос очень быстро — и не потому что провел детство во фривольной атмосфере Лос-Анджелеса. Мне сейчас двадцать восемь лет, но большинство дает мне где-то около тридцати пяти. Я стерилен, у меня никогда не будет собственных детей, у меня три раза был рак печени. К счастью, этот вид рака сейчас легко лечится, но я все еще сижу на ангиогенетических ингибиторах плюс на блокаторах факторов роста, а также принимаю трижды в месяц противоопухолевые таблетки. Другие восемь детей, взятых при той облаве, — пятеро из них умерли в раннем возрасте от различных видов раковых заболеваний, а оставшиеся трое… ну, они датчане. Это три одинаковые датчанки — позвольте мне так выразиться — с крайне сложной личной жизнью.

— Вы точно не преувеличиваете? Это такая захватывающая история! У вас действительно постоянно повышенная температура поверхностного кожного покрова? А вам делали РЕТ-сканирование?

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Знаете, вы в самом деле очень хорошо это восприняли. Я имею в виду, что большинство, кто слышит это, переживает нечто вроде шока и нужно время…

— Ну, я не лечащий врач, да и сугубо генетические исследования это на самом деле не моя узкая специализация. Но я не шокирована этой историей. Я удивлена, конечно, и мне действительно очень хотелось бы уточнить кое-какие детали в моей Лаборатории, но… — Она замешкалась, подыскивая нужное слово. — Я в высшей степени заинтригована.

— Правда?

— Да. Это, конечно, грубое нарушение врачебной этики. Это идет вразрез с Хельсинкскими соглашениями и, кроме того, нарушает еще, по крайней мере, штук восемь установленных правил обращения с человеческими существами. Вы, безусловно, очень смелый и способный человек, раз смогли преодолеть последствия детской трагической травмы и достигли того успеха в жизни, какой имеете на сей день.

Оскар не ответил. Внезапно у него защипало глаза. Он встречал множество реакций на исповедь о своем происхождении. Женских реакций, так как мужчинам он исповедовался крайне редко. Деловые отношения могли начаться и закончиться без всякой открытости с его стороны, но в сексуальных отношениях он всегда предпочитал открытость. Он видел целую гамму реакций. Шок, ужас, развлечение, симпатию, даже истерическое подергивание головой. Равнодушие. Почти всегда правда долго еще мучила и беспокоила тех, кому он доверялся.

И он никогда еще не встречал такой реакции, как у Греты Пеннингер.

Оскар и его секретарь Лана Рамачандран прогуливались по саду позади наклонных белых стен Клиники генетической фрагментации. Этот сад примыкал к одной из жилых секций персонала, так что здесь было много детей. Звонкие детские голоса обеспечивали хорошие условия для приватного разговора.

— Прекрати посылать цветы в ее жилые комнаты, — инструктировал Оскар. — Она там никогда не бывает. В основном ана почти не спит.

— И куда же мне тогда их посылать?

— В ее Лабораторию. Она почти всегда находится там. И измени состав букета — убери цинии и анютины глазки и добавь туберозу.

Лана была шокирована.

— Но сейчас нельзя туберозу!

— Ну ты понимаешь, что я имею в виду. Кроме того, мы скоро начнем ее подкармливать. Она совсем не ест, должен я сказать. А потом оденем, поработаем над ее имиджем. Но сначала надо придумать, как это сделать.

— Но как мы можем даже просто проникнуть к ней? Доктор Пеннингер работает в Хотзоне, — перебила Лана. — Это же полномасштабный Код-4 по работе с биологически опасными веществами. Там собственные воздушные фильтры и стены чуть не трехметровой толщины.

Он пожал плечами.

— Погрузи цветы в азотную кислоту, помести в пластиковую упаковку. И так далее.

Секретарша хмыкнула.

— Оскар, что это с тобой? Ты что, сошел с ума? Тебе нельзя заводить роман с этой женщиной. Я хорошо изучила женские типы, которые тебе подходят, но она к ним не относится. На самом деле, я тут поспрашивала и выяснила, что доктор Пеннингер вообще мало кому подходит. Ты просто несправедлив сам к себе.

— Хорошо, наверное, у меня внезапный приступ нелюбви к сладкому.

Лана была искренне обижена. Она желала ему лучшего. Она не обладала чувством юмора, но была очень деловой.

— Ты не должен так поступать. Это просто неблагоразумно. Она в составе дирекции, она среди тех, кто здесь представляет власть. А ты входишь в штат Сенатского комитета, который надзирает за ее деятельностью. Это явный конфликт интересов.

— Меня это не волнует. Лана пришла в отчаяние.

— Ну почему, почему ты всегда так поступаешь? До сих пор не могу поверить, что ты расстался с этой журналисткой. Ведь она обеспечивала кампании поддержку в прессе! Кто-нибудь может счесть это крайне неэтичным. А перед этим, с той архитекторшей… и до этого, та невзрачная девчонка из Бостонского городского управления… Почему ты ведешь себя так, что всегда все кончается разрывом? Это уже становится каким-то наваждением…

— Послушай, Лана, ты знаешь, что моя личная жизнь всегда была сплошной проблемой, с самого начала, как ты со мной познакомилась. У меня есть своя этика. Я никогда не завожу романов в кругу своей команды. Верно ведь? Это могло бы плохо кончиться, это привело бы к скандалам, это почти что инцест. Но вот он я, что бы там ни было в прошлом. И вот Грета Пеннингер, она сделала карьеру здесь, она из тех, кто разбирается в здешних делах. Плюс она очень скучает, и я знаю, что могу дать ей. Значит, у нас есть нечто общее. Я думаю, мы можем помочь друг другу.

— Ладно, мне никогда не понять мужчин! Вы сами не знаете, чего вы хотите, верно? Вы даже ничего не поймете, если счастье будет прямо перед вами.

Лана зашла слишком далеко. Оскар подобрался и, нахмурив брови, обернулся к ней.

— Послушай, Лана, когда ты найдешь то счастье, о котором точно знаешь, что оно мое — именно мое, — тогда напиши мне памятную записку. Хорошо? А пока не могла бы ты разобраться с такой мелочью, как отправка цветов?

— Хорошо, я постараюсь все устроить, — ответила она. — Сделаю все, что смогу.

Лана сердито развернулась и удалилась. Он не мог ей помочь. Лана вернется. Она всегда возвращалась, хотя, занимаясь его делами, оставляла нерешенными собственные проблемы. Оскар пошел вперед, слегка насвистывая и поглядывая на небо над подернутым рябью куполом Коллаборатория. Злая зимняя метель швыряла серые облака над чистым куполом теплого и ароматного воздуха. Он подбросил вверх шляпу и поймал ее за элегантно загнутые поля. Нынче жизнь ему решительно нравилась. Он обогнул цветущие азалии, чтобы не разбудить спящую в них антилопу. С недавних пор он предпочитал вести разговоры на важные для него темы в саду. Автобус для этих целей не годился — слишком большое число неутомимых жучков. Да и все равно они скоро должны вернуть его в Бостон. И это тоже в высшей степени своевременно. Нет смысла задерживать у себя взятое в аренду имущество. Покончить с автобусом и переселиться в новый отель. Просто держаться вместе, сохранить команду. Быть на уровне основных высоких целей. Двигаться дальше. Это означало прогресс, и это было реально.

Появился из зарослей Фонтено. К некоторому удивлению Оскара, Фонтено пришел точно, как договорились. Возможно, проблема с дорожными заставами в Луизиане частично смягчилась. На охраннике были соломенная шляпа, жилет и черные резиновые сапоги. Он загорел и выглядел гораздо лучше, чем когда-либо.

Они пожали друг другу руки и, по привычке осмотревшись, нет ли слежки, двинулись прогулочным шагом.

— Вам удалось добиться большого успеха с разгромом базы ВВС, — сообщил ему Фонтено. — Это не сходит с первых полос. Если давление будет продолжаться, полетят головы.

— Ну, приписывать мне успех — это идея Сосика. Он обеспечивает запасной вариант для сенатора. Если ситуация изменится к худшему, то у шефа сенаторской администрации будет возможность избавиться от неугодного парня.

Фонтено скептически посмотрел на Оскара.

— Ну, я не заметил, чтобы они выворачивали вам руки во время тех двух больших интервью, что вы дали… Не понимаю, как вы умудрились так быстро узнать подноготную закулисных властей и луизианских политиков.

— Закулисная власть — весьма интересная тема. Бостонские масс-медиа в этой связи очень важны. У меня сентиментальное отношение к бостонским средствам массовой информации. — Оскар заложил руки за спину. — Признаю, что было не совсем тактично назвать Луизиану «Дикой Сестрой Соединенных Штатов», но ведь это трюизм!

Фонтено не мог утруждать себя возражениями.

— Оскар, я безумно занят новым домом. Но обеспечение безопасности — не та работа, которую можно посещать время от времени. Вы все еще платите, а я совсем вас забросил.

— Если это вас так беспокоит, почему бы вам не заняться небольшими строительными работами? Наш отель — гвоздь местного сезона. Жители Буны в восторге от нас.

— Нет, послушайте меня. Поскольку мы скоро расстаемся — и на этот раз уж точно, — то я подумал, что нужно провести полную разведку здесь. Я это сделал. И получил определенные результаты. У вас на данный момент проблема с безопасностью.

— Да?

— Вы оскорбили губернатора Луизианы. Оскар замотал головой.

— Послушайте, голодовка не имеет никакого отношения к губернатору Хьюгелету. Хьюгелет никогда не имел к этому отношения. Суть голодовки — база ВВС и отношение к ней федеральных чрезвычайных комитетов. О Зеленом Хью мы едва ли сказали хоть слово!

— Сенатор не говорил. Но вы говорили. И много раз. Оскар пожал плечами.

— Ладно, но ведь ясно, что нам нет дела до губернатора. Он мошенник и демагог, но мы на это не напирали. Если уж на то пошло, то в данном скандале мы для Хью можем представлять ценность как временные политические союзники.

— Не будьте столь наивны. Зеленый Хью совсем так не думает. Он не из тех, кого волнует, ладит он или не ладит с кем-то. Хью всегда был и остается главным центром собственной вселенной. Так что вы можете быть либо за него, либо против него.

— Но зачем Хью плодить ненужных врагов? Это неразумная политика.

— Хью стряпает себе врагов. Его это радует. Это часть его игры. И так было всегда. Он ловкий политик, выучился этому, когда работал в Техасе на сенатора Дугала.

Оскар нахмурился.

— Послушай, но сенатор Дугал вне игры. С ним покончено, он уже в прошлом. Если бы он не находился сейчас в лечебнице, то сидел бы в тюрьме.

Фонтено машинально огляделся по сторонам.

— Вы не должны говорить того, что может быть воспринято как критика, когда находитесь внутри построенного Дугалом строения. Лаб — его любимый проект. Что же касается Хью, то он привык здесь работать. Вы идете по стопам Хью. Когда он был главой администрации сенатора, то он здесь выкручивал руки, чтобы прижать кое-кого.

— Ну ладно, они выстроили этот комплекс, хорошо, но выстроили его с помощью мошенничества и махинаций.

— Все политики прибегают к махинациям, и не они одни. Восточный Техас и Южная Луизиана в конце концов договорились и оттяпали себе по куску пирога. Однако в этих местах всегда прибегали к мошенничеству. Местные просто не будут знать что делать, если у них вдруг появится честное правительство. Старый Дугал вел очень жесткую политику, но ведь это Техас. У техасцев вспыльчивый нрав. Им нравится разрезать на мелкие кусочки старых парней, прежде чем их хоронить. Однако Хью многому научился у Дугала и не повторил его ошибок. Хью теперь губернатор Луизианы, и он большой человек, босс, кахуна. Хью прикармливает двух федеральных сенаторов, и они теперь сдувают пыль с его ботинок. Вы плохо отозвались о Хью в Бостоне — но Хью-то здесь рядом, вон там, в Батон Руж. И вы как бельмо у него на глазу.

— Хорошо. Я понял. И что дальше?

— Оскар, я видел, вы проделываете очень умные трюки в Сети, вы молодой человек, и эти штучки вам привычны. Но вы не видели того, что довелось видеть мне, так что позвольте некоторые вещи объяснить вам обстоятельно и подробно.

Они обогнули буйные заросли бугенвилей, пока Фонтено собирался с мыслями.

— Хорошо. Представьте себе, что вы какой-то «плохой» парень, живущий Сетью, может быть, что-то вроде охранника во время сетевой войны. И у вас есть поисковая система, которая фиксирует все упоминания в Сети имени вашего идола — губернатора Этьена Гаспара Хьюгелета. И каждый раз, как только появляется кто-то, кто публично чернит вашего парня, вы запоминаете его. Когда имя обидчика зафиксировано, начинает работать программа, которой задано реагировать на определенное число регистрации. То есть после того как чье-то имя появляется заданное число раз, программа должна автоматически отреагировать. — Фонтено поправил соломенную шляпу. — Реагирование заключается в автоматической рассылке сообщений с требованием убить этого парня. Оскар засмеялся.

— Это что-то новое. Это уже сумасшествие!

— Ага, вот-вот. Как раз на сумасшествии все и построено. Видите ли, всегда найдутся какие-нибудь экстремисты, параноики, антисоциальные элементы, которые активно пользуются Сетью… Секретная служба давно уже обнаружила, что в Сети есть большое количество сведений, которые могут быть нам очень полезны. Умственно неполноценные, склонные к насилию люди ищут обычно какого-либо толчка к действию, сигнала, прежде чем переходят к действиям. Мы собрали чертову уйму психологических профилей за много лет и обнаружили определенные корреляции. Так что, когда ясно чего искать, можно просто проверить этих парней, что пасутся в Сети.

— Конечно. Пользовательские профили. Демографический анализ. Стохастическое индексирование. Это всегда работает.

— Мы построили эти профили подозреваемых уже давно, и они оказались весьма полезными. Но затем Государственный департамент совершил ошибку, дав попользоваться нашим софтом каким-то независимым союзникам… — Фонтено на миг замолчал, так как из зарослей появился пятнистый ягуар, потянулся, зевнул и мягкой иноходью проплыл мимо них. — Проблемы возникли, когда наши профили попали в дурные руки… Понимаете, софт, сделанный для предупреждения преступлений, можно использовать по-разному. Злоумышленники могут использовать его для создания длинного списка электронных адресов опасных психов. Найти сумасшедших в Сети — легкая часть задачи. Убедить их перейти к действиям — задача более трудная. Однако если у вас есть список в десять — двенадцать тысяч человек, то можно просто забросить широкий невод и какая-то рыбка непременно поймается. Если вы сможете каким-то образом вбить в чью-то больную голову, что на некого парня стоит напасть, то можно ждать беды.

— То есть вы хотите сказать, что губернатор Хьюгелет занес меня в список своих врагов?

— Нет, не Хью. Не он лично. Он не настолько туп. Я говорю, что кто-то где-то когда-то сделал софт, который автоматически заносит врагов Зеленого Хью в список.

Оскар снял шляпу и аккуратно пригладил волосы.

— Я несколько удивлен, что никогда не слышал о такой практике.

— Ну, мы в Секретной службе не любим публичности, мы же не пресса. Мы делаем, что можем, мы стерли с лица земли целое гнездо подобных злоумышленников во время Третьей Панамы… Но мы не в состоянии отслеживать каждый оффшорный сервер. Самое лучшее, что можно сделать в подобных случаях — следить за нашими собственными информантами. Мы всегда проверяем их, чтобы узнать, не получили ли они сообщение, призывающее их убить кого-либо. В общем, вот, прочти распечатку.

Они сели на уютную деревянную скамейку. На скамейке уже сидела какая-то малышка. Она терпеливо гладила экзотического горностая в летнем меху и вроде бы не возражала против присутствия взрослых. Оскар молча дважды внимательно перечел текст.

Текст был как раз таким зловещим и запутанным, как он себе и представлял. Он был жесток и банален. Оскар был глубоко потрясен, обнаружив свое имя среди крикливых напыщенных и дурно написанных фраз с угрозами убить. Он кивнул и, сложив листок, отдал его Фонтено. Они, улыбнувшись, приподняли шляпы, прощаясь с девочкой, и продолжили прогулку.

— Какое убожество! — воскликнул Оскар, как только они оказались вне пределов слышимости. — Это состряпано из мусорных почтовых рассылок. Я видел несколько почтовых роботов, которые были весьма сложными, они могли генерировать вполне пригодные полуфабрикаты речей. Но это просто набор обрывков из писем. Там нет даже пунктуации!

— Ну, раз главной мишенью являются жестокие параноики, то они, возможно, и не заметят ошибок.

Оскар раздумывал.

— Сколько примерно, по-вашему, было разослано писем?

— Ну, может, пара тысяч. В файле Секретной службы США список перевалил за триста тысяч. Но, конечно, умная программа не будет рассылать письма по всем адресам.

— Конечно, — задумчиво кивнул Оскар. — А что насчет Бамбакиаса? Он тоже в опасности?

— Я поставил сенатора в известность. Они усилят меры безопасности в Кембридже и Вашингтоне. Но, по моим предположениям, у вас более сложная ситуация. Вы ближе, вы на людях, и достать вас гораздо легче.

— Гм… Понятно. Спасибо за предупреждение, Жюль. Вы, как всегда, оказались очень предусмотрительны. И что вы мне теперь посоветуете?

— Усилить меры безопасности. Обычные вещи. Почаще менять заведенный распорядок дня. Иметь наготове дом, где вы могли бы укрыться в случае чего. Внимательно смотреть за чужаками, они будут стараться подкрадываться незаметно, либо попытаются создать вокруг неразбериху. В любом случае избегать скоплений людей. И вам нужен телохранитель.

— Но у меня нет времени на все это. У меня много работы.

Фонтено вздохнул.

— Это как раз то, что мы обычно и слышим… Оскар, я работал в Секретной службе двадцать два года. Это настоящая профессия, у нас широкое поле деятельности. О Секретной службе известно не слишком много, но уверяю вас, она имеет долгую историю. Было закрыто старое ЦРУ, много лет назад распустили ФБР, а вот Секретная служба существует в общей сложности уже около двухсот лет. И будет существовать дальше. Поскольку необходимость в ней никогда не исчезнет. Поскольку письма с угрозами никуда не исчезнут. Все, кто занимает видное положение, всегда находятся под угрозой. Для знаменитостей это обычное дело. Они получают такие письма все время. Но при этом я ни разу не был свидетелем реального покушения. Я занимался своим делом, следил и охранял, и ничего не происходило. До одного прекрасного дня, когда взорвалась машина с подложенной в нее бомбой. Тогда я потерял ногу.

— Понятно.

— Вам надо знать это. Это реальное положение вещей. Вам надо признать это и в то же время не позволить себя запугать и остановить.

Оскар промолчал.

— Небо меняет цвет, когда вы знаете, что вас могут застрелить. Вещи меняют вкус. Когда это настигает вас, вы начинаете сомневаться, стоит ли вообще заниматься общественной деятельностью. Но вы понимаете, что, несмотря на такие вещи, все же наше общество уже не является реально злым или жестоким. — Фонтено пожал плечами. — На самом деле не является. Больше не является. Раньше, в моей юности, Америка действительно была жестоким обществом. Страшная статистика преступности, сумасшедшие банды по продаже наркотиков, дешевое автоматическое оружие, которое легко было купить. Нищие, злые, вызывающие жалость люди. Люди, пылающие негодованием, люди с зажатой внутри ненавистью. Но теперь другое время — не жестокое. Просто очень странное. Люди перестали истово, как раньше, бороться за что-либо, когда они поняли, что возврат к спокойной, нормальной жизни уже невозможен. Человеческая жизнь утратила смысл, но многие в Америке, и в особенности бедные, стали намного счастливее, чем раньше. Они могут потерять все, как любит говорить ваш сенатор, но не впадут при этом в отчаяние, это не станет для них крахом. Они просто… оглядываются вокруг, бродят туда-сюда, дрейфуют по жизни. Они свободны, ничем не связаны.

— Возможно.

— Если вы ляжете на дно, то все утихнет само собой. Вы можете уехать в Бостон или Вашингтон, заняться другими делами, не касающимися Хью. Эти автоматические рассылки, они вроде колючей проволоки, столь же противные, но очень глупые. Они не разбираются в том, что читают. Как только вы станете новостью вчерашнего дня, эта машина просто забудет о вас.

— Жюль, я вовсе не намерен становиться новостью вчерашнего дня.

— Тогда вам нужно как следует изучить вопрос о том, как знаменитости умудряются выживать.

Оскар решил, что тревога, вызванная сообщением Фонтено, не должна влиять на его поведение. Он продолжал работать на строительстве отеля. Отель рос у них на глазах со сказочной быстротой, характерной для всех строек Бамбакиаса.

Команда трудилась не покладая рук, они все заразились энтузиазмом и горячо убеждали друг друга, что ни один из них ни за что на свете не откажется от удовольствия физической работы.

Удивительно, но работа, в самом деле, приносила им удовольствие, превращалась в особого рода забаву, частично из-за подспудного злорадства, поскольку каждый мог видеть, как страдает их товарищ. Система фиксировала положение рук любого участника — жестко уравнительный, но эффективный метод. Невозможно отлынивать, когда ваши товарищи вкалывают по полной программе. Распределенная сборка доставляла то же удовольствие, какое приносит слаженная игра спортивной команды. Балконы вставали на место, пилоны и арки возносились вверх, случайная мешанина блоков приобретала смысл и красоту. Это напоминало горное восхождение, совершаемое с помощью тросов, шипов и кошек, — всё ради внезапно открывающегося изумительного, захватывающего вида.

Некоторые предусмотренные программой действия придавали процессу строительства зрелищность и вызывали восхищение толпы: например, одномоментное натягивание роликовых тросов, которые внезапно, одним рывком, превращали беспорядочную груду блоков в прочно пригнанный парапет, что может простоять не одну сотню лет.

Команда Бамбакиаса получала искреннее удовольствие от этих эффектов, рассчитанных на публику, и старательно подыгрывала системе. Но в те редкие моменты, когда система совершала действительно волшебные вещи, они могли сидеть, откинувшись назад, с невозмутимыми и равнодушными лицами, с полу прикрытыми глазами, напоминая чем-то джаз-музыкантов двадцатого века.

Оскар был политическим консультантом. Он любил большие толпы людей. Он чувствовал при виде толпы то, что, наверное, чувствует фермер, глядя на поле, где зреют арбузы. Сейчас, однако, он переживал трудные времена, поскольку сложно с дружелюбием относиться к арбузу, который может в тебя выстрелить.

Нет, конечно, ему были известны обычные меры безопасности, во время кампании все понимали, что возможны инциденты, в которых может пострадать их кандидат. Этот кандидат общался с народом, и кто-то из народа мог, естественно, оказаться злоумышленником или больным человеком. Им случалось пережить ряд неприятных моментов в Массачусетсе, приходилось иметь дело с блюющими пьяницами, ворами, шарлатанами, слушать гнусные выкрики из толпы. Неприятные дела, для профессиональной охраны это означало палить пушкой по воробьям. Безопасность в девяносто девяти процентах случаев была напрасной тратой денег. Но если вам выпадал последний, один-единственный процент, то вы могли радоваться, что были столь предусмотрительны.

Все современные богачи имеют личных телохранителей. Телохранители входят в основной штат обслуги, так же как мажордомы, повара, сисадмины, имиджмейкеры. Полагается иметь хороший штат, включающий телохранителя, иначе никто не будет воспринимать вас всерьез.

И все это не имело ничего общего с леденящими душу мыслями о том, что пуля может вонзиться в твою плоть.

Его волновало не то, что он может умереть. Смерть Оскар мог легко себе вообразить. Ему внушала отвращение бессмысленность насильственной смерти. Кто-то собирается вторгнуться на его игровое поле, какой-то псих-одиночка, нарушитель правил, который даже не отдает себе отчета в том, что делает.

Проигрыш, это он мог принять. Оскар легко мог вообразить себе, например, грандиозный политический скандал. Ты провалился. Находишься в изгнании. Тебя лишили почестей. Ты в немилости. Тебя избегают. Ты забыт. Ты никто. Ты политический нуль.

Оскар вполне мог вообразить себе такого рода ситуацию. В конце концов, если бы победа заранее гарантировалась, она бы утратила вкус победы.

Но он не желал быть убитым. Поэтому Оскар перестал работать на строительстве отеля. Это была страшная жертва, потому что процесс строительства доставлял ему огромное удовольствие. Кроме того, он давал множество славных возможностей, которые помогли бы снять предубеждения отсталых восточных техасцев. Но ему надоело смотреть на легкомысленную толпу любопытствующих как на источающий миазмы рассадник врагов. Откуда грозит выстрел? Бесконечные отвратительные размышления на тему убийства и убийцы навели Оскара на мысль, что из него самого получился бы превосходный убийца — умный, спокойный, дисциплинированный, решительный, и к тому же не нуждающийся в сне. Болезненное открытие нанесло удар по его душевному состоянию.

Он предупредил команду о возможном покушении. Искренне обеспокоенные, они, казалось, даже больше взволновались, чем он сам.

Он вернулся под купол Коллаборатория, где, он знал, было достаточно безопасно. В случае серьезной угрозы местная служба безопасности могла нажать кнопку «Побег опасного животного», которая закрывала все мыслимые щели, двери, отверстия, так что там не проскользнула бы даже мышь.

Конечно, под куполом было гораздо безопаснее, однако Оскар чувствовал себя загнанным в ловушку, зажатым, стиснутым, будто невидимые руки смыкались на его горле. Но у него осталось еще поле для нанесения контрудара. Оскар сел за лэптоп и яростно погрузился в работу. Ему помогали Пеликанос, Боб Аргов и Одри Авиценне — вместе они пытались восстановить цепочку событий.

Сенатор Дуглас и техасско-креольская мафия, что кормилась около него, поначалу играли по правилам. Взятки, относительно скромные по размерам, сразу испарялись, пересекали границу штата — они переправлялись в соседнюю Луизиану, где процветали казино по отмыванию денег. Капиталы возвращались потом через благотворительные фонды или появившиеся непонятно откуда вторые дома у жен и племянников взяточников.

Однако годы шли, в стране разразилась инфляционная буря, в экономике воцарился хаос. Когда в результате гиперинфляции крупная индустрия лопнула, как мыльный пузырь, стало не до соблюдения приличий. Покрывать махинации оказалось хлопотно и утомительно.

Коллабораторий все время находился под неустанным покровительством сенатора — его многолетние заслуги перед передовой наукой и безопасные, живущие под куполом особи вызывали у всей Америки чувства умиления, благодарности, все что угодно, кроме критики. Работы в Коллабораторий продолжались — и понемногу за кулисами началось разложение, распространилось взяточничество, различные махинации и целая система подкупов и платы за молчание. Растрата подобна пьянству. Трудно отвыкать, и если никто не хватает вас за руку, то вскоре на носу появляется сизая сеточка вен.

Оскар почувствовал, что в деле наметился прогресс. Его положение сильно укрепилось, он мог начинать действовать.

Вот тут и появился первый сумасшедший убийца.

В связи с этим событием Оскара пригласили зайти в службу безопасности Коллаборатория. Сотрудница службы безопасности была одета в офицерскую форму, которая говорила о принадлежности к крошечному федеральному агентству, именовавшемуся «Руководство безопасности Бунского национального коллаборатория». Женщина сообщила Оскару, что пойманный только что прибыл из Маскоги, штат Оклахома, и пытался прорваться в южный шлюз купола, но был задержан. При нем был обернутый в бумагу картонный ящик, который, как он уверял, является «суперрефлексогранатой».

Оскар посетил подозреваемого в камере. Несостоявшийся убийца выглядел взъерошенным, несчастным, покинутым и одиноким. У него наблюдались все признаки серьезного умственного расстройства. Оскар неожиданно почувствовал острый приступ жалости. Ему стало, совершено ясно, что этот человек не является сознательным злоумышленником. Несчастного подтолкнул к действиям непрерывный поток спама с призывами к насилию.

Оскар был в шоке и немедленно выразил пожелание, чтобы бедного малого освободили. Местные копы, однако, мудро не последовали его просьбе. Они связались с офицером Секретной службы США из Остина. Спецагенты должны были прибыть сегодня же, чтобы допросить мистера Спенсера и затем забрать его с собой.

Буквально на следующий день появился другой псих. Этот джентльмен, мистер Белл, оказался хитрее. Он додумался спрятаться внутри грузовика, который вез электротрансформаторы. Водитель грузовика заметил сумасшедшего, когда тот вылезал из кузова, и вызвал охрану. Последовала короткая охота, и проехавшийся зайцем пассажир был обнаружен, когда безуспешно пытался спрятаться в редких кустиках болотной травы. При этом он храбро щелкал самодельным пистолетом, покрашенным в черный цвет.

С поимкой третьего, мистера Андерсона, все сложилось гораздо хуже. Когда охранник приблизился к нему,

Андерсон стал громко кричать о приближении летающих тарелок и судьбе Конфедерации, при этом полоснув себя острой бритвой по рукам. Это кровопускание шокировало Оскара и поставило его в сложную ситуацию.

Стало очевидным, что надо найти безопасное укрытие. И наиболее безопасным местом внутри Коллаборатория была, конечно, Хотзона.

Внутреннее оформление Хотзоны было менее впечатляющим, чем стоящая снаружи белая фарфоровая башня. Интерьер выглядел странным, и это объяснялось тем, что каждая вещь, находящаяся здесь, должна была выдерживать чистку сверхгорячим паром. Стены с гладким пластиковым покрытием, высокие белые керамические столы, не поддающиеся кислотному воздействию, металлические стулья и шершавый плиточный пол. Хотзона казалась странной и в то же время очень земной. В конце концов, это ведь была не сказочная страна и не космический корабль, а хорошо организованное пространство, предназначенное для специфической деятельности людей в помещении, где соблюдалась стерильная чистота. Люди работали здесь уже пятьдесят лет.

В гардеробной со шлюзовой камерой Оскару пришлось сменить уличную одежду на лабораторный халат, надеть перчатки, хирургический колпак, маску и бахилы с завязками. Грета Пеннингер, неофициально взявшая на себя хлопоты по приему, послала лаборанта, чтобы тот проводил Оскара в ее кабинет.

Грете Пеннингер принадлежала целая анфилада лабораторных помещений в ярко освещенном отделении нейрокомпьютерных* исследований. На пластиковой двери было написано: «Грета В. Пеннингер, фундаментальные исследования». За дверью располагался залитый ослепительным светом хирургический кабинет.

Ряды высоких белых столов. Безопасные покрытия. Сушильные полки. Детергенты. Весы, горелки, мензурки с делениями. Пипетки. Центрифуги. Хроматографы. И множество белых квадратных устройств непонятного назначения.

Оскара приветствовал мажордом Греты, доктор Альберт Гаццанига. Гаццанига имел тот характерный вид, который Оскар про себя именовал «коллабораторным»: у него был сосредоточенно-отрешенный взгляд, как у игроков в мяч в стране лотофагов (Лотофаги — в «Одиссее» Гомера пожиратели лотоса, приносящего забвение прошлого.). Он, один из немногих в Коллаборатории, принадлежал к федерал-демократам. Большая часть политически активной аудитории Коллаборатория была скорее похожа на унылые типажи спаянного левого традиционалистского блока, напоминая членов социал-демократической и коммунистической партий. Было редкостью найти здесь кого-то, обладавшего твердостью характера и энергией, чтобы отстаивать убеждения реформистов.

— Так что случилось с доктором Пеннингер?

— О, только не обижайтесь, она сейчас занята. Как только она закончит процедуры, она придет. Поверьте мне, когда она занята делом, лучше находиться от нее подальше.

— Все в порядке. Я понял.

— Это не означает, что она вас не воспринимает всерьез. Она очень сочувствует вам. Мы сами имели одно время проблемы с местными экстремистами. Борцы за права животных, противники вивисекции… Понятно, что мы, ученые, ведем гораздо более замкнутый образ жизни, чем вы, политики, однако мы не витаем в облаках.

— Что вы, Альберт, я и не думаю ничего подобного.

— Лично я крайне огорчен, что вам пришлось стать объектом нападений, и сочту за честь помочь вам.

Оскар кивнул.

— Вы очень добры, что пригласили меня. Я постараюсь не мешать вашей работе в Лаборатории.

Доктор Гаццанига провел Оскара за стойку, на которой стояло семь снабженных дренажным стоком форм с желеобразными рабочими пробами.

— Надеюсь, у вас не сложится впечатление, что здесь, в Лаборатории Греты, мы находимся в биологически опасной зоне. В этой Лаборатории никогда ни с чем опасным не работали. Все наши очистные приспособления просто защищают выращиваемые нами культуры от загрязнения.

— Понятно.

Гаццанига, одетый в мешковатый лабораторный халат, незаметно пожал плечами.

— Все эти жуткие атрибуты генных технологий: гигантские башни, катакомбы, купола, пломбированные помещения — в прошлом, возможно, имели большой политический смысл, но в принципе было наивной идеей и к нашему времени давно устарело. Все это оправдывалось лишь несколькими разработками, сделанными для военных. Внутри Хотзоны нет ничего такого, что могло бы вам повредить. Генная инженерия имеет пятьдесят лет истории, это отработанные, проверенные методики. Мы используем только термоэкстремофилов, то есть микробов, для которых естественной является вулканическая среда. Очень эффективно — высокий метаболизм и полная безопасность. Их метаболизм не запускается при температуре ниже 90 градусов. Они живут за счет серы и водорода, так что даже если вы буквально искупаетесь в жидкости с этими микробами, то разве что обваритесь, но никакой инфекции подцепить таким образом невозможно. Также не стоит бояться и каких-либо генетических изменений.

— Звучит весьма убедительно.

— Грета профессионал. Она отработала до блеска лабораторные процедуры. Даже больше. Лаборатория — это место, где сильнее всего проявляется и сверкает личное мастерство Греты. Она очень сильна в нейрокомпьютерной математике. Не думайте, что я собираюсь преуменьшать ее заслуги. Но ее основные таланты раскрываются как раз в Лаборатории. Она может работать с STM-зондами как никто другой во всем мире. И если бы она могла приложить руки к какой-нибудь приличной тиксотропийной центрифуге, а не мучиться с дерьмовым ротором каменного века, мы бы стали действительно первыми в этих областях науки. — Гаццанига пришел в возбуждение. Он буквально дрожал от энтузиазма. — По публикуемым отчетам об эффективности работы наша Бунская лаборатория стоит на первом месте. У нас настоящие таланты, команда Греты не имеет себе равных! Если бы мы только могли заполучить подходящее оборудование, даже трудно представить, чего можно было бы добиться. Нейронаука сейчас на гребне научных исследований, точно так же как сорок лет назад была генетика или компьютеры за сорок лет до того.

— А что вы делаете здесь?

— Ну, официально это называется…

— Не надо, Альберт, объясните по-простому, над чем вы работаете?

— Ну, в принципе, мы все еще разрабатываем результаты, за которые Грета получила Нобелевку. Результаты касаются глиальных нейрохимических градиентов, вызывающих модуляции определенного рода. Это был самый большой нейрокогнитивный прорыв за последние годы, открывший массу новых горизонтов для исследователей. Карен работает над фазовыми модуляциями и пиковыми частотами. Юнг Ньен в нашей команде — самая вдумчивая и мудрая — занимается стохастическим резонансом и моделированием реакции на рейтинг. А Серж, вон он там, который вас встречал, работает над древовидными преобразовательными поглощениями. Остальные у нас заняты оформлением документации по экспериментам, фактически они — обслуживающий персонал, но это ничего не значит, когда вы работаете с Гретой Пеннингер. Это Лаборатория с мировым именем. Сюда стремятся попасть. У нас отличный персонал. К тому времени, когда Грете будет лет пятьдесят — шестьдесят, даже ее самые юные соавторы смогут вести собственные лаборатории.

— А над чем работает, Грета Пеннингер?

— Ну, об этом вы можете спросить ее саму! — сообщила появившаяся Грета.

Гаццанига тут же тактично удалился. Оскар начал с извинений, что не хотел мешать ей работать.

— Нет, все нормально, — спокойно ответила Грета. — Я проведу время с вами. Думаю, оно того стоит.

— Вы человек без предрассудков.

— Да, — просто ответила она. Оскар разглядывал Лабораторию.

— Как странно встречаться в таком месте… Должен сказать, здешняя обстановка вам очень подходит, но у меня она вызывает слишком стойкие ассоциации… Мы можем здесь говорить?

— Моя Лаборатория не прослушивается. Каждая поверхность здесь стерилизуется дважды в неделю. Никакие подслушивающие устройства не выдержат в такой обстановке… — Увидев, что Оскар сомневается, она тут же замолчала.

Наклонившись вперед, она дотянулась до кнопки и включила вытяжку. Ровное гудение подействовало успокоительно. Оскар почувствовал себя намного лучше. Они, конечно, все равно остаются на виду, однако шум по крайней мере заглушит аудио прослушивание.

— Грета, вам известно, что я называю политикой? Она внимательно посмотрела на него.

— Я знаю, что политики всегда причиняют ученым много хлопот.

— Политика — это искусство примирения честолюбивых человеческих устремлений.

Она ответила не сразу.

— Хорошо. И что?

— Грета, постарайтесь уважить мою просьбу. Мне нужно найти человека, разумного человека, который мог бы стать свидетелем на приближающихся сенатских слушаниях. Обычные говоруны из старого поколения менеджмента просто не хотят ничего делать. Мне нужны люди, сведущие в вашей области, знающие, что реально здесь происходит.

— А почему вы обращаетесь ко мне? Почему не попросите Сирила Морелло или Уоррена Титче? У этих парней масса времени для политической деятельности.

Оскар был прекрасно осведомлен и о Морелло, и о Титче. Эти двое были лидерами народных масс Кол-лаборатория, хотя сами об этом не подозревали. Сирил Морелло являлся главным ассистентом департамента по человеческим ресурсам. Этот человек благодаря многолетней бескорыстной деятельности завоевал доверие рядовых сотрудников Коллаборатория.

Уоррен Титче представлял тип крикливого радикала с постоянно нахмуренными бровями, который мог выступать за создание площадок для мотоциклов и улучшение меню в кафетерии с истовостью борца, возвещавшего о надвигающейся ядерной катастрофе. ,

— Мне не нужен от вас список авторитетных лиц Коллаборатория. Их я и так знаю. То, что мне нужно, ну, как бы это сказать… Картина крупными мазками. Послание. Видите ли, в новом конгрессе три новоизбранных сенатора в Комитете по науке. У них нет того глубокого опыта, как у бывшего председателя Комитета сенатора Дугала из Техаса, долго, очень долго занимавшего эту должность. Сейчас в Вашингтоне начинается действительно новая игра.

Грета нетерпеливо взглянула на часы.

— Вы действительно думаете, что я могу чем-нибудь помочь?

— Я ограничусь лишь самым главным. Позвольте мне задать вам простой вопрос. Представьте себе, что вы обладаете полной и ничем не ограниченной властью, вы влияете на федеральную политику в области науки. Вы можете делать все, что хотите. Представьте себе вашу голубую мечту. Что бы вы сделали?

— Ох! Ладно! — Она наконец заинтересовалась. — Ну, я думаю… Я бы постаралась сделать так, чтобы американская наука стала такой же, как в период Золотого века. Это было во времена первой холодной войны. Понимаете, в те далекие времена, если у вас имелись серьезные предложения и вы были готовы работать над ними, то у вас было прочное и долговременное федеральное финансирование.

— Как противовес тому кошмару, что творится сейчас, — подсказал Оскар. — Бесконечная бумажная волокита, безобразная бухгалтерия, бессмысленные споры о морали.

Грета непроизвольно кивнула.

— Даже трудно представить, до чего мы докатились. В наши дни ученый тратит сорок процентов своего времени, танцуя вокруг фондов. В добрые старые времена жизнь в науке была очень простой. Тот, кто получал грант, тот проводил свои исследования и получал результаты. Наука находилась на ремесленном уровне. Вы делали работу с двумя, тремя, четырьмя соавторами, не надо было набирать команду в шестьдесят — восемьдесят человек, как сейчас.

— Значит, в принципе, все упирается в экономику — полувопросительно сказал Оскар.

Она резко наклонилась вперед.

— Нет, это гораздо глубже, чем просто экономика. Наука двадцатого века развивалась совершенно в другой обстановке. Существовало понимание между правительством и научным сообществом. Менталитет фронтира. Это были золотые деньки. Национальный фонд по науке, NIH, NASA, ARPA… Научные организации выполняли свои обязательства. Чудесные лекарства, пластик, новые отрасли индустрии… люди в буквальном смысле слова взлетели в небеса!

Оскар кивнул.

— Производство чудес, — заметил он. — Звучит как верное направление для работы.

— Конечно, тогда была полная занятость. Был даже такой чудный термин «срок пребывания в должности». Вы об этом слышали?

— Нет, — ответил Оскар.

— Так жаль, что мы все это потеряли, — продолжила Грета. — Государства контролировали бюджет, однако научное познание имело мировое значение. Взять хотя бы Интернет — поначалу это была специализированная научная сеть, но она расширилась. Сегодня люди из племени в Серенгети могут по Сети подключиться напрямую к китайскому спутнику.

— Получается, что Золотой век завершился с окончанием первой холодной войны, — резюмировал Оскар.

Она кивнула.

— Как только мы победили, конгресс принял решение переориентировать американскую науку на повышение конкурентоспособности, на общемировую экономическую войну. Но это нам совершенно не годится. У нас нет никаких возможностей.

— Почему нет?

— Ну, фундаментальные исследования приносят всегда две экономические выгоды: интеллектуальную собственность и патенты. Чтобы компенсировать инвестиции в исследования, необходимо соблюдать джентльменское соглашение о том, что инвесторы имеют эксклюзивное право на собственные открытия. Но китайцам никогда не нравилось само понятие «интеллектуальная собственность». Мы не переставали давить на них, так что в конце концов разразилась торговая война, и китайцы не дали себя обойти. Они просто сделали все наши разработки доступными из их спутниковой сети, так что все в мире могли ими воспользоваться. Они передали всем информацию, которой мы владели, бесплатно, и это привело к нашему банкротству. Так что теперь благодаря китайцам фундаментальные научные исследования потеряли экономический вес. Сейчас наши работы имеют значение лишь для престижа. Чтобы жизнь развивалась, этого слишком мало.

— Китайцев в этом году неожиданно крепко поколотили. А вот как насчет голландцев?

— Да, голландская экологическая технология… Голландцы проникают на каждый остров, на все низко лежащие морские побережья, строят тысячи дамб. Они создают альянс против нас, куда входят островные государства и те, что расположены низко над уровнем моря, они выступают против нас на любом международном форуме… Они хотят перекроить мировую науку, чтобы она занималась исследованиями для экологического выживания. Они не собираются тратить время и деньги на исследование нейтрино или космические разработки. Голландцы принесут нам еще много хлопот.

— Вторая холодная война не входит в компетенцию Сенатского комитета по науке, — сказал Оскар. —

Но это возможно сделать, если мы сможем доказать, что это вопрос национальной безопасности.

— И чем это поможет науке? — пожала плечами

Грета. — Светлые головы идут на тяжкие жертвы, если только им позволяют работать над теми вещами, что их действительно интересуют. А если вы заняты скучной работой над военными проектами, то вы просто обезьяна в энной степени.

— Замечательно! — воскликнул Оскар. — Я как раз и хотел от вас откровенного обмена мнениями.

Она нахмурилась.

— Вы действительно хотите откровенного разговора?

— Поверьте.

— Что дал нам Золотой век? Народ не умеет обращаться с чудесами. У нас была атомная эра, опасная и ядовитая. На смену ей пришла космическая эпоха, которая, правда, быстро сошла на нет. Затем наступила информационная эра, и выяснилось, что убийственным приложением к развитию компьютерной сети является социальный развал и софтверное пиратство. Прямо вслед за ней американская наука начала биотехническую эру, и выяснилось, что убийственное приложение к ней — изготовление свободной пищи для орд кочевников! А теперь у нас когнитивная эпоха, и мы ждем, что будет дальше.

— И что она может нам принести, эта новая эпоха?

— Если бы мы были в состоянии предсказать результаты наших исследований, это не были бы фундаментальные исследования.

Оскар недоумевающе заморгал глазами.

— Можно я сформулирую это более прямо? Вы посвятили вашу жизнь нейроисследованиям, но не можете рассказать нам, что это нам принесет?

— Я не могу этого знать. Нет никакой возможности оценить это заранее. Общество — очень сложный феномен, и наука также очень сложна. Мы открыли невероятно много нового за прошедшие сто лет… Научные знания разделились на множество отдельных узкоспециализированных направлений, и ученые знают все больше, но о частностях — фрагментация науки… Невозможно принимать обоснованные решения относительно социальных последствий научных открытий. Мы, ученые, даже не знаем наверняка, что обладаем большими знаниями, чем кто-либо другой.

— Очень откровенно с вашей стороны. И вы уходите с поля боя, оставляя принятие решений по развитию науки на откуп случайным предположениям бюрократов.

— Случайные предположения тоже никуда не годятся.

Оскар задумчиво потер подбородок.

— Это плохо. В самом деле плохо. Все это звучит безнадежно.

— Возможно, я несколько сгустила краски. Наука немалого добилась — мы совершили множество исторических открытий, и даже в последнее десятилетие.

— Назовите мне какие-нибудь, — попросил Оскар.

— Ну, мы знаем теперь, что восемьдесят процентов биомассы на планете является подземной.

Оскар пожал плечами.

— Хорошо.

— Мы знаем, что даже в межзвездном пространстве могут существовать бактерии, — сказала Грета. — Согласитесь, это большое открытие.

— Конечно.

— Медицина сильно продвинулась в этом веке. Мы справились с большинством видов рака. Мы излечили СПИД. Мы можем лечить псевдоэстрогенные нарушения, — продолжила Грета. — У нас есть теперь способ мгновенного излечения кокаиновой и героиновой наркомании. . — Но он не годится для алкоголиков.

— Мы научились восстанавливать разрушенные нервные клетки. Мы можем сделать лабораторных крыс умнее собак.

— О, ну и конечно, космологический вращательный момент, — сказал Оскар, и они оба рассмеялись. Было непонятно, как они могли хотя бы на мгновение забыть о космологическом вращательном моменте.

— Давайте поговорим теперь о другом, — предложил Оскар. — Расскажите мне немного о Коллаборатории. Чем отличается Буна — в чем ее отличие от других лабораторий, почему она незаменима и неповторима?

— Ну конечно, ведь здесь хранятся генетические архивы. Мы знамениты на весь мир именно поэтому.

— Гм-м, — пробормотал Оскар. — Догадываюсь, что сбор этих образцов со всего света был тяжелой и требующей больших затрат работой. Но разве нельзя при современных технологиях просто скопировать эти гены и хранить их где угодно?

— Но логичнее всего хранить их здесь. У нас безопасные хранилища. И полностью защищенный гигантский комплекс.

— Меры безопасности действительно так необходимы? Ведь в нынешние дни генная инженерия является простой и безопасной?

— Да, но если Америке понадобятся средства для ведения биологической войны четвертого уровня, то они находятся прямо здесь. — Грета замолчала. — Кроме того, у нас есть первоклассные сельскохозяйственные культуры. Множество исследований по урожайности. Богачи до сих пор едят пищу, приготовленную из зерновых. Они также любят наших редких животных.

— Богатые люди предпочитают натуральные зерновые культуры, — возразил Оскар.

— На наших биотехнологических исследованиях была построена вся современная индустрия, — не сдавалась Грета. — Посмотрите, что мы сумели сделать для Луизианы!

— Да-да, — подтвердил Оскар. — Но вы думаете, стоит нажимать на это в сенатских слушаниях?

Грета помрачнела. Оскар кивнул.

— Я тоже хочу быть откровенным, как и вы. Я могу объяснить вам, как встретят ваши заявления в конгрессе. Страна лежит в развалинах, а ваши административные расходы превышают все нормы. У вас около двухсот человек находится на дотации федералов. Вы сами ничего не зарабатываете — за исключением симпатий знаменитостей, которым дарите ценных животных из вашего зоопарка. Вы не связаны ни с какими крупными военными заказами или охраной национальных интересов. Биотехнологическая революция уже давно свершившийся факт, здесь не надо новых затрат, теперь это вполне стандартная индустрия. Так что же вы делаете для нас в последнее время?

— Мы сохраняем и защищаем природное наследие планеты, — заявила Грета. — Мы — консервационисты.

— Послушайте. Вы же генный инженер, вы не имеете никакого отношения к «природе»!

— Сенатор Дугал никогда не возражал против притока федеральных фондов Техас. Мы всегда имели государственную поддержку от делегатов Техаса.

— Дугал уже в прошлом, — отмахнулся Оскар. — Вам известно, сколько циклотронов сохранилось в США?

— Циклотронов?

— Ускорители элементарных частиц, примитивные гигантские клайстроны, — пояснил Оскар. — Громадные сооружения, страшно дорогие, но они были престижными федеральными лабораторными проектами. И все они ныне исчезли. Я был бы рад побороться за Лабораторию, но мне нужны разумные доводы. Мне нужна громкая информация, которая бы дошла до чиновников.

— И что я могу вам сказать? Мы не эксперты по связям с общественностью. Мы обычные ученые.

— Вы должны мне добыть что-нибудь, Грета! Бессмысленно надеяться, что вы сможете выжить, катясь, все дальше и дальше по бюрократическому склону. Вам надо придумать что-то, что сможет оправдать вашу работу в глазах широкой публики.

Она задумалась.

— Знание — изначально дорогая вещь, даже если его нельзя продать, — сказала Грета. — Даже если его нельзя использовать. Знание — это абсолютное добро. Искать истину означает жить. Это главный путь цивилизации. Мы будем нуждаться в знании, даже если наша экономика и правительство скатятся в тартарары.

Оскар подумал и сказал:

— «Знания, которые со временем не приносят вам денег, все же лучше чем деньги, что со временем не приносят вам знаний». Знаете, в этом что-то есть. Мне нравится, как это звучит. Очень современная риторика.

— Федералы обязаны нас поддерживать, потому что если не они, то нас поддержит Хью! Зеленый Хью понимает, что значит место, где мы сейчас находимся, он в курсе того, чем мы занимаемся. Хью обязательно нас поддержит.

— Это тоже важный момент.

— Наконец, мы просто заслуживаем того, чтобы жить в подобном месте, вдали от всяких неурядиц, — с пылом добавила Грета. — Можете называть это усилиями по созданию рабочих мест. Или можете обозвать нас ненормальными и объяснить, что работа в Лаборатории служит нам групповой психотерапией. Или можно еще провозгласить это место национальным заповедником!

— Вот это мозговой штурм! — удовлетворенно отметил Оскар. — Это очень здорово.

— А вам-то, зачем все это? — внезапно спросила она.

— Справедливый вопрос. — Он обезоруживающе улыбнулся. — Позвольте заметить вам в ответ, что с тех пор, как я встретил вас, я покорен.

Грета вытаращила на него глаза.

— Не рассчитывайте, что я поверю, будто вы согласились таскать для нас каштаны из огня только ради моих прекрасных глаз. Это не значит, что я против флирта как такового. Однако если предполагается, что от меня зависит спасение мультимиллионного федерального оборудования, то наша страна находится еще в более ужасном состоянии, чем я думала.

Оскар улыбнулся.

— Я могу совмещать работу и флирт. Я многое узнал в результате нашей дискуссии, и для меня она была весьма полезной. Например, я узнал, как вы приглаживаете волосы и заправляете прядку за левое ухо, в тот самый момент, как произносите: «Или можете обозвать нас ненормальными и объяснить, что работа в Лаборатории служит нам групповой психотерапией». Это было очень красиво — маленький характерный штрих в самый разгар весьма сухой политической дискуссии. Это должно хорошо выглядеть в кадре.

Она уставилась на него во все глаза.

— Ах вот что вы думаете обо мне! Вот как вы меня видите! Значит, вот так? Да? Да, теперь вы, похоже, искренни.

— Конечно. И мне надо узнать вас поближе. Мне хотелось бы научиться вас понимать. Я уже многому научился. Видите ли, я ведь представляю здесь правительство и нахожусь тут, чтобы помочь вам.

— Ладно, я бы тоже желала узнать вас поближе. Так что вы не уйдете отсюда, пока я не возьму у вас кое-какие анализы крови. И хорошо бы еще сделать РЕТ-сканирование и тесты реакций.

— Видите, у нас с вами много общего.

— Да, за исключением того, что я так и не поняла, зачем вам все это.

— Я могу прямо сейчас объяснить, каким идеям я следую, — ответил Оскар. — Дело в том, что я патриот.

Она посмотрела на него с недоумением.

— Я родился не в Америке. Если уж быть совсем точным, я не родился вообще. Но я работаю на наше правительство, потому что верю в Америку. Я отношусь к тем, кто верит, что наше общество — уникально. И у нас особая роль в мире.

Тут он с силой хлопнул ладонью по лабораторному столу.

— Мы изобрели будущее! Мы создали его! И когда другим удавалось использовать наши достижения или торговать ими немного лучше, чем нам, то мы изобретали кое-что еще более удивительное. Нам свойственна предприимчивость, у нас она была всегда. И когда требовалась смелость, доходящая даже до жестокости, она у нас была — мы не только сделали атомную бомбу, мы использовали ее! Мы не какое-то там сборище набожных, распускающих нюни красно-зеленых европейцев, которые стремятся к безопасности в мире ради их модных бутиков! Мы не конфуцианцы с их социальной инженерией, которые готовы любоваться еще две тысячи лет на массы людей, убирающих хлопок! Мы нация, которая держит руку на пульсе космической механики!

— И тем не менее мы здесь в проигрыше.

— Скажите, вот с какой стати я должен беспокоиться о ваших дурнях, которые ничего не зарабатывают? Ведь я из правительства! Мы печатаем деньги! И почему бы вам самим не предпринять что-либо прямо сейчас? Ваши люди находятся перед выбором. Либо вы продолжаете сидеть, сложа руки, и все, чего вам удалось добиться, пойдет псу под хвост, либо вы отбрасываете все ваши страхи и встаете с колен. Вы вполне сможете стоять на собственных ногах, если будете действовать сообща. Тогда вы будете уважать себя, гордиться собой! Вы сможете управлять вашим будущим. Вы превратите место, где сейчас работаете, в воплощение ваших желаний и устремлений. Вам вполне это по силам.