Расплата за любовь

12. Занятия окончены

В женщинах Ян Стрельник больше всего ценил определенность. Он всегда точно знал, чего они от него хотят. Или не хотят. Поэтому он и не поленился подобрать визитку Алины, выпавшую из сумки восточной красавицы Фирочки, и не постеснялся эту визитку присвоить. И позвонил, чтобы добиться от Алины определенности. И добился. Судя по голосу, она говорила с ним, лежа в постели. Она немного задыхалась, она не понимала вопросов, короче — она трахалась, а он ей помешал.

Наутро его встретила у офиса третья ученица, и он уехал с ней, так и не увидев Алину.

Пышные рыжие волосы Наташи были подняты на висках и собраны в тяжелый узел, который колыхался при каждом движении. Она была в длинном черном платье. Чтобы сесть в машину, ей понадобилось расстегнуть какие-то крючки на поясе, и Ян долго возился с ними. При этом открылась ее голая спина — от шеи до ягодиц. На молочно-белой коже пестрели золотистые веснушки, а слегка вспотевший крестец был покрыт медным пушком. Ее рыжая масть была натуральной, а не химической, и глаза у Наташи оказались, естественно, зелеными.

— Вы серьезно намерены меня учить? — спросила она, садясь за руль и наполняя машину густым ароматом дорогих духов. — Или мы просто поедем куда-нибудь за город?

— Это зависит от ваших планов, — сказал Ян, любуясь ее византийским профилем. — Если вы собираетесь работать в эскорте, то я должен, по крайней мере, проверить ваши навыки.

— Да, я собираюсь работать в эскорте, — сказала она. — Но при чем здесь мои навыки?

— Я имел в виду вождение, — целомудренно уточнил Ян.

— Тогда поехали, — она уверенно тронулась. — Вообще-то до сих пор я водила машину только в Германии. В прошлом году пришлось покататься по Гамбургу. За вечер три-четыре выступления в разных концах. Включая частный сектор.

— Как это?

— Например, юбилей какого-то дедушки. Меня привезли в большой коробке. Он развязал ленточку. Я возникаю в подарочной упаковке, и он меня распаковывает под аплодисменты жены и гостей. Очень мило. Потом идет мой номер, потом я с ними слегка ужинаю, одеваюсь — и в машину, в кабаке надо быть в двадцать два сорок семь. Германия это Германия. Если в Японию сумею записаться, там это не нужно. Там живешь в гостинице, кабаре на втором этаже, ездить придется только на лифте. Даже магазины там же, в гостинице. Там вообще все прекрасно организовано. Заработок небольшой, двести баксов за вечер, зато никаких затрат. Если без интима, спокойно отрабатываешь месяц, тебя еще раз приглашают. Жить можно.

— А если не без интима?

— Тогда можно за пару ночей заработать сумасшедшие деньги. И вылететь навсегда. Некоторые рискуют. Я не собираюсь. Лучше спокойно танцевать, чем рисковать, правильно? Правда, японцы публика придирчивая. Там надо стараться. Это где-нибудь в Швеции можно просто ходить по залу в одних трусах, чтоб они туда свои кроны пихали. Вот и вся хореография. А Япония такого не любит. Там надо показывать все, чему научили.

Наташа вела машину спокойно и уверенно, продолжая непрерывно говорить. Они объездили весь Васильевский остров по параллельным улицам-линиям, и где-то ближе к Стрелке Ян уже мог считать себя крупным специалистом по эротическому танцу. Оставалось только сходить на балет «Спартак», чтобы завершить свое образование в этой области.

— А вот здесь я живу, — сказала Наташа. — Давайте заглянем ко мне буквально на минутку. Мне надо переодеться.

— Я подожду в машине, — сказал Ян.

— У вас есть видеомагнитофон? — спросила она. — Я дам вам кассету с моими выступлениями, если вам это интересно.

— Ну конечно интересно, только я почти не бываю дома. И потом, как я вам ее верну?

— Как-нибудь, — сказала она, оставаясь на месте и улыбаясь. — Интересно. Ну почему все мужики меня боятся? Почему вас надо обязательно напоить, чтобы вы смогли перешагнуть через свой страх?

— Страх? А что это такое? — спросил Ян и первым вышел из машины.

Она, наверно, могла бы очень убедительно объяснить ему, что такое страх. В этой антикварной квартире, с картинами в пыльных рамах и плюшевыми портьерами на высоченных окнах, в резном шкафу за мутным стеклом висели кожаные ремни с блестящими пряжками, ошейники, кандалы (правда, легкие, алюминиевые), а также целая коллекция разнообразных плеток и бичей.

Но сегодня ей не понадобился этот арсенал, и она обошлась душистой ванной и розовой постелью. И забыв о хореографии, она, фрейлина императорского двора, лежала на спине, раскинув ноги, как пьяная крестьянка. И только обнимала Яна все крепче и крепче, шепча: «Мой хороший, мой милый…»

И говорить она могла не только о балете. Оказывается, она знала Леву Хорькова с детства. Точнее, с юности. Еще точнее, с комсомольской юности. Он принимал ее в ряды, и он же потом был ее шефом, когда она попала на работу в райком, в учетный сектор. И именно Лева Хорьков рекомендовал ее для поездки за границу, на форум молодых коммунистов одной зарубежной страны.

Она так и сказала — «одной зарубежной страны». Там, в зарубежной стране, она встретила молодого зарубежного коммуниста и вышла за него замуж. Ухаживание, обручение и регистрация брака — все эти процедуры заняли у нее всего три месяца. Она переехала в зарубежную страну. Через полгода муж оставил ее и ушел к другому. «Этот балбес Левка никогда не был силен в английском, и даже не смог точно перевести текст приглашения, — пояснила Наташа. — А там ведь черным по белому значилось, что в повестке дня форума основной вопрос — переименование организации. Вместо зарубежного комсомола на форуме был создан Союз Молодых Коммунистов-Гомосексуалистов. То есть, гомсомол».

Так она и осталась в зарубежной стране. Муж снял для нее квартирку, которую надо было отапливать углем. Он платил за аренду, но уголь она покупала сама. Наташа пыталась преподавать русский, но мода на «перестройку» быстро прошла, и ей пришлось искать другую работу.

Однако в письмах на родину она бодрилась и хвасталась. Ее тянуло в Ленинград, но на поездку не было денег. Кроме того, она боялась, что потом не сможет вернуться обратно в свою холодную квартирку.

Два года она работала посудомойкой в станционном буфете. Получала гроши, но пользовалась льготами — бесплатный проезд в электричке и право на объедки.

Там, в буфете, ее и нашел Голопанов, который приехал в эту зарубежную страну с приветом от Левы Хорькова. Артем Кириллович поселился у нее, чтобы не тратиться на отель. Артем Кириллович поговорил с ее мужем, и тот мгновенно дал ей развод. Артем Кириллович предложил Наташе перспективную работу. И однажды в субботу, получив недельное жалование посудомойки и традиционный пакет с объедками, она вышла из буфета, села в «Ягуар» и уехала из этой зарубежной страны навсегда.

В Россию она вернулась с глубоким убеждением, что русский человек — это ужасно. Но все остальные — в сто раз ужаснее.

— Если хочешь, можешь курить, — сказала Наташа, не открывая глаз. — Открой тумбочку, там сигареты. Есть трубка, табак. Сигары. В буфете коньяк. Только не шуми. И не трогай меня, не надо…

— У тебя здесь все такое старинное, — он огляделся. — А телевизор, наверно, на кухне?

— Нет у меня никакого телевизора. Я здесь не живу. Это просто хата. Рабочее место.

Он не стал спрашивать, какую работу она выполняет на своем рабочем месте. Наташа сказала об этом сама:

— Иногда ко мне приходит друг. Он очень серьезный человек, все время на виду. Мы можем встречаться только здесь, на нейтральной территории. Это его квартира. Он называет ее библиотекой.

— Прямо как Ленин, — заметил Ян. — Помнишь анекдот? Жене сказал, что будет у любовницы, любовница думает, что он у жены, а сам тайком спрятался в библиотеке и конспектирует, конспектирует, конспектирует…

— Ты будешь смеяться, мой хороший. Но с ним мы больше говорим, чем «конспектируем». У него слишком тяжелая жизнь, и я счастлива, когда могу дать ему хоть какую-нибудь разрядку. Ты не поверишь, но иногда я просто танцую для него до самой ночи.

— Тяжелая у тебя работа, — сказал Ян сочувственно. — Я бы не смог так. Танцевать до самой ночи? Легче удавиться. Но квартирка очень уютная.

— Не знаю. Я так привыкла к ней, что не замечаю, уютная она или нет. Вот Вероника обставила все очень мило, тебе понравилось у нее? Говорят, Магда у себя все сделала в американском стиле, сломала перегородки, и получился один большой зал. По-моему, старые интерьеры все же уютнее, ты не находишь? Ты не сердишься, что я тебя заманила?

— Уже нет.

— Мой хороший…

— Ты тоже будешь меня держать у себя всю ночь? — спросил он. — Я к тому, что это не обязательно.

— Всю ночь? Ночью надо спать, — сказала она, потягиваясь. — Секс — это творчество, это работа, это физическая и психическая нагрузка. А ночью надо отдыхать. Но, конечно, мой хороший, если ты останешься у меня на ночь, то мы превратим ее в день.

— Я не могу спать в чужой постели, — сказал Ян. — А сегодня надо выспаться. Отложим превращение до следующего раза.

— Как скажешь, — легко согласилась Наташа.

— А у тебя не будет проблем из-за меня? Из-за того что я не остался на ночь? Тебя ведь просили быть со мной до утра.

— Ну и что? — она пожала плечами. — Я в эти шпионские страсти не играю. Если им так надо, чтоб ты был под присмотром, пусть поручают это другим.

— Ты об Алине?

— Причем тут она? Это Артем Кириллович за тобой установил наблюдение. Да не переживай, он за всеми новыми работниками следит.

— Я не новый работник.

— Для него ты новый. Как смешно получилось, — она приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ведь это не я должна была рассказывать о себе, а ты. Я ничего о тебе не узнала.

— Провалила задание?

— Плохая из меня Мата Хари, — вздохнула Наташа. — Не гожусь в разведку. Что мне говорить, если шеф потребует отчета?

— А что его интересует?

— На кого ты работаешь. На прокуратуру, или на гэбэ, или на тамбовских?

— На амурских, — чистосердечно признался Ян, вставая с постели.

Еще минуту назад он предвкушал, как снова набросится на это пышное тело. Ему не удалось кончить с первой попытки, и он собирался довести процесс до логического завершения. Сказать по правде, Наташа была не в его вкусе, и он уступил ей, просто боясь обидеть отказом. Вежливость — хороший мотив, но слабый стимул. Однако, раз уж оказался с человеком в одной постели, веди себя по-человечески. Она ждет новых ласк, и она их получит.

Нет, не получит. Стоило ей упомянуть шефа, как Ян Стрельник превратился из любовника в объект оперативной разработки. И он встал с постели.

— Прими ванну, — томно попросила Наташа. — Не хочу, чтобы от тебя пахло этой хатой.

Она остановила машину у заправки, когда раздался сигнал пейджера. Очередное сообщение было подписано Алиной. «Жду инструктора у моста на Невском».

— У какого моста? — спросил Ян. — Восхищает меня эта женская способность к конкретизации.

— Неужели не понятно? У офиса «Мост-банка», — сказали Наташа. — Может быть, вы сами туда поедете? У меня еще дела на Васильевском.

В этом переходе на «вы» не было ни холодности, ни отчуждения. Надев свое длинное платье и подобрав волосы кверху, Наташа снова превратилась в придворную даму и подчинялась строгому этикету. Таковы правила игры, и Ян принял их безропотно.

— До чего же приятно иногда посидеть на месте пассажира, — вздохнул он, выходя из машины. — И город посмотрел, и с красивым человеком пообщался. Теперь я начинаю понимать одного своего знакомого. Он любил участвовать в гонках не как пилот, а как штурман. Ощущения те же самые, а работы меньше.

— Где-то у меня была визитка, — Наташа порылась в сумочке. — Звоните в любое время, но не вечером. Мы можем продолжить разговор. И обязательно сходите на «Спартак» при случае. Мы можем для этого даже вместе слетать в Москву. Только не откладывайте надолго.

Добираясь до офиса «Мост-банка», он застрял в пробке на Старо-Невском. Коптящее стадо машин перекатывалось за метром метр. Пешеходы обгоняли его по тротуарам, насмешливо поглядывая на пленников сверкающих коробок, и дерзко переходили Невский проспект, просачиваясь сквозь вереницы ползущих автомобилей. Несколько минут Ян стоял напротив шашлычной, где опознал Корша. Может быть, там опять обедает человек в штатском?

Вот удивятся ребята из «наружки», если Ян сейчас у них на глазах встретится с Магницким. Интересно, это они выкрали пакет с мусором? Вряд ли. Эти ребята не оставляют никаких следов. Кто мог рыться в машине? Неужели Хорьков? Может быть, к нему приходили менты? Может быть, следствие по делу Корша уже раскрутилось на всю катушку, а Ян все еще беззаботно катается по городу с девочками?

Все эти мысли вылетели из головы, как только он увидел Алину, стоящую на краешке тротуара. Он даже не сразу узнал ее — в клетчатой юбке и белых гольфах, в блузке с галстучком и распахнутом жилете, да еще с портфельчиком она была больше похожа на воспитанницу английского колледжа, чем на хозяйку солидной фирмы.

И снова он влюбился в нее. Что бы там ни говорил инженер Амурский, а гормоны не виноваты. Сегодня, после секс-марафона с тремя очаровательными женщинами, Ян чувствовал, что влюблен в Алину еще сильнее. Ему хотелось встать рядом с ней и обнять — только для того, чтобы оградить от толпы, которая все надвигалась и надвигалась на нее, грозя смять, растоптать, столкнуть под колеса ее, такую беззащитную и одинокую…

— Занятия окончены? Ну и как вам мои девочки? — спросила Алина, садясь в машину. — В пятибалльной системе, пожалуйста.

— Наташа — пятерка. Магда — четверка. Вероника — ноль.

— Вы, Ян, злой. Бяка. Верунька больше всех вами восхищалась, а вы ей ноль ставите. Это ужасно. Все должно быть наоборот, понимаете? Неужели Верунька безнадежна?

— Недели две, чтобы натаскать, понадобится.

— Плохо, — Алина устало потерла переносицу.

— У вас такой озабоченный вид, — сказал Ян. — Какие-то проблемы?

— Море проблем, — вздохнула она. — Надо устроить передышку. Кажется, у меня начинается депрессия.

— Один урок экстремального вождения — и никакой депрессии! Кстати, вы обещали, что я буду заниматься с вами после девочек. Помните?

— Может быть, и в самом деле… — она улыбнулась. — Так хочется ни о чем не думать Хорошо бы поехать куда-нибудь за город, чтобы нам никто не мешал. Вы не устали, товарищ инструктор?

Ян Стрельник только улыбнулся в ответ.

Он хотел выдать в ответ что-нибудь беззаботное и смешное, но у него просто скулы свело от острого желания. Услышав этот голос, он мгновенно простил ей вчерашнюю ночь и тысячи других ночей, и всё прошлое и будущее… Он и себя простил заодно. Всё зачеркнуть и выбросить. Есть только она — рядом. И есть только он, сгорающий от страсти рядом с ней.

Она хочет быть с ним. Она хочет, чтобы им никто не мешал. «Сегодня или никогда», — мысленно воскликнул Ян Стрельник и поблагодарил Наташу за ванну.

Но радость его оказалась преждевременной.

Чтобы спокойно заниматься любовью в машине, надо хорошо знать свой город и окрестности. Ян Стрельник обычно выбирал для этого Выборгское шоссе. И сейчас он уже стал привычно прикидывать, как побыстрее пробиться туда с Невского — но вдруг ощутил убийственный холод в низу живота. «Вы не устали?» — спросила она, и он в ответ только мужественно улыбнулся. А ведь напрасно. Все внимательнее и все тревожнее прислушивался он к своим ощущениям и даже забыл перестроиться в левый ряд. Алина что-то говорила рядом, и он кивал, продолжая улыбаться, но тревога постепенно перерастала в ужас. Покрываясь холодным потом, он свернул на Садовую. Горло его пересохло у Марсова поля. А на Троицком мосту Ян Стрельник понял, что такое импотенция.

Он вдруг почувствовал, что его тело лишилось некоторых органов. Руки на месте, грудь, живот — все в наличии. Хотя в низу живота уже заметно какое-то онемение. Ниже живота — как отрезало. Ну-ка, попробуем подойти с другой стороны. Ступни работают, жмут на педали. Колени двигаются. Бедренные мышцы уже ощущаются хуже, словно затекли. А между ног? Пустота.

Импотенция — это та самая беда, которая не приходит, если сам ее не позовешь. И чем больше ее боишься, тем она сильнее.

Наверно, Ян боялся ее слишком сильно, потому что вскоре он потерял связь не только с гениталиями, но и с ногами. Он заметил это, когда машина принялась непривычно дергаться и завывать.

— Что-то сцепление барахлит, — сказал он, и тут же сам понял, что во всем виновата его левая нога, которая давит на педаль невпопад.

— Все понятно, — огорчилась Алина. — Ничего удивительного. Бедная машинка… Все-таки измучили ее девчонки за три дня.

«Она догадалась! — ужаснулся Ян. — Или она говорит все-таки о “Вольво”»?

Стервы! Проститутки! Они нарочно все это устроили. Выжали из меня все соки, чтобы хозяйке ничего не досталось!

«Нет, мы так просто не сдадимся. Вот назло вам напрягусь…» — он попытался напрячься. С таким же успехом можно было попытаться моргнуть пупком.

— Да, это сцепление. Лучше не рисковать, — озабоченно сказал он. — Пока процесс не зашел слишком далеко, надо на ремонт. Придется ехать в бассейн.

— Я не хочу сейчас появляться на работе, — улыбнулась она. — Ни в офисе, ни в бассейне. Я сбежала от работы, чтобы покататься с тобой, понимаешь? Ну, что ты так переживаешь? Машина едет? И пусть едет. А когда сломается, тогда и будем переживать.

— Ты, как всегда, права, — окончательно растерялся он. — Едем на природу!

— Может быть, в Павловск?

— Чудесная мысль, — согласился Ян.

В Павловске сейчас полно туристов, уединиться будет невозможно. В крайнем случае, размышлял Ян, можно будет сослаться на непривычность обстановки. В нашем возрасте не пристало ютиться на откинутых сиденьях и упираться ногами в стекло.

И потом, не все еще потеряно. Влюбленность хороша тем, что даже невинные ласки доставляют наслаждение. Просто обнять ее, зарыться носом в ее грудь, обхватить прохладные ягодицы… Нет, воображение не помогает.

Он положил руку поверх ее ладони и сжал ее мягкие пальцы, и теплая ладонь ответила ему.

Нет, так не бывает. Обязательно должно что-то случиться. Пусть лучше авария, чем такой позор. Врезаться, что ли, в машину ГАИ?

— Все правильно, — сказал он. — Давно я не был в Павловске.

Ян так и не вспомнил, когда и с кем он был там в последний раз. Однажды, оказавшись там на пляже, он слишком часто оглядывался, по мнению попутчицы. И не помогли никакие оправдания, никакие ссылки на профессиональные спасательские рефлексы. Ревнивая попутчица вылила на него бутылку пива и уехала на автобусе. С тех пор на сексуальной карте мира не было места для Павловска.

— Давай все же заглянем в офис, — попросила она вдруг. — Мне надо переодеться.

— Зачем? — удивился Ян. — Ты одета просто идеально. Рядом с такой ученицей я чувствую себя настоящим учителем. Особенно портфельчик меня восхищает.

— Не смейтесь, товарищ инструктор, не смейтесь, — попросила она почти жалобно. — У меня была такая тяжелая встреча с банкирами. Пришлось девочку из себя строить. Наивную дурочку. Там наклониться, тут коленки раздвинуть — все наши маленькие женские хитрости. Хотя этих финансистов не проймешь ничем. А портфельчик? Да, портфельчик мой любимый, из Парижа. Ой, совсем забыла! Стой, стой, мы же офис проехали!

— Все-таки надумала переодеться? — Ян остановился и, задним ходом поднявшись на тротуар, подал машину прямо к крыльцу офиса.

— Нет, не только. Есть и более важное дело. Угадай, что у меня в портфельчике?

— Бумаги? Косметика? Оружие? Наркотики?

Она со смехом щелкнула золотым замочком и откинула мягкий кожаный клапан.

— Не угадал. Это косточка!

В пластиковом футляре действительно лежала отличная мозговая кость, густо заросшая остатками мяса.

— У банкиров своя кухня, я проходила мимо и увидела в ведре такую роскошную косточку. Там просто в осадок выпали все, когда я у них ее попросила.

— У тебя есть собака?

— Нет. Но тут в подвале поселилась дворняжка, а вчера у нее щенки появились. Она же кормящая мать, ей некогда пищу искать. Подожди меня, я быстро.

«Меня вот никто не покормит, — горестно вздохнул Ян Стрельник. — Кстати, может быть, мне просто надо поесть — и все пройдет?» И тут же он вспомнил, очень некстати, одну гречанку из Сухуми.

С той у него получилось то же самое, — то есть ничего не получилось. Промаявшись над его бесчувственным телом, она сказала, что ему надо кушать больше орехов и зелени, больше мяса, больше яиц, больше сметаны. На самом-то деле причина была в другом. Это ей надо было кушать меньше. Как только гречанка высвободилась из своих кримпленов и нейлонов, и он увидел складки на животе и спине, и эти ножки, которые, как ни раздвигай, все равно слипаются чуть выше колен, и эти жуткие рубцы от резинок — сердце его начало разрываться от сострадания. Какие там орехи…

«Алина кормит не меня, а бездомную собаку, — подумал Ян с завистью. — Она заботится о чужих щенках. Ей просто необходимо, чтобы под боком был кто-то, о ком она могла бы заботиться. А я не гожусь на эту роль. Но почему? Потому что я сам готов кормить ее, а также поить, одевать и носить на руках.

Где нас водила судьба все эти годы? Почему наши пути не пересеклись, когда мы были молоды и беззаботны? Вот она — женщина, о которой я мечтал всю жизнь. Оказывается, я влюблялся только в тех, кто хоть чем-то был похож на нее. У одной были такие же волосы, у другой — ее голос. Третья была такой же сильной и беззащитной одновременно. Четвертая, тридцатая и сотая — все они носили какую-то частицу Алины, словно яркую деталь мозаики. И вот теперь все детали слились в целую картину, и не картина, а живая теплая мягкая женщина сидит рядом со мной. Почему же мы встретились только сейчас? Тебя подарили мне, как последнюю радость? Или как спасательный круг?»

От прилива нежности у него перехватило дыхание. Ян вдруг понял, что Алина — единственный человек, о котором он хочет заботиться. Вот в чем беда-то! Он просто слишком дорожит ею. Оказывается, избыток нежности нарушает некоторые физиологические реакции.

Ошеломленный своим неожиданным открытием, Ян даже не заметил, когда Алина вышла из офиса. Лицо ее было озабоченным и растерянным.

— Кошмар. Все отменяется. Мне надо быть одновременно в трех разных местах.

— Это не проблема, — обрадовался Ян. — Полетели!

— Подожди, подожди, — она села рядом и закрыла лицо ладонями. — Это кошмар. Не знаю, с чего начать. Ехать к ментам? Сидеть в офисе? Или спасать Веронику?

— Конечно, спасать!

— Да подожди, не торопи меня! Мне еще надо разыскать этого поляка! Ой, как все сразу навалилось… Что же делать, что делать?

— Где Вероника? — спросил Ян, потеребив ее за плечо, чтобы она открыла лицо.

Но ее пальцы только теснее сомкнулись под бровями, и на лбу появилась морщинка.

— Верунька на Синопской, но что делать, что делать, где я найду сейчас этого поляка? Что же делать?

— Срочно вводи меня в курс, а я скажу, что делать, — ответил он и рванул с места, оставив за спиной визг покрышек и копоть паленой резины.