Глава 12 РАЗУМЕЦ

Влажные густые сумерки упали на землю, особенно не церемонясь с ней. Блеснул неуверенно в небе краешек луны и сразу смутился своей нескромности, задернулся тяжелыми усталыми тучами, весь день бродившими над городом, но так и не выдавившими из себя ни капли. В кухне зашуршали высушенными травками ободренные тишиной и безлюдьем крызы. С шумом грохнулся веник, задетый чьим-то хвостом. Послышался гневный вопль Айшмы: что именно она кричала, разобрать было невозможно, зато экспрессия впечатляла Машка невольно позавидовала луженой глотке экономки. Будь у нее такая, была бы Машке прямая дорога в оперные певицы или, на худой конец, в прорабы.

Потянуло из сада терпким и гнилостным — это просыпались и раскрывались ночные цветы готоба. Похожие внешне на черные ирисы, поведением они отличались от всех знакомых Машке растений. Закрываясь на весь день, они прятали черные и тонкие, как папиросная бумага, лепестки в жесткий кожух серовато-зеленых листьев, а когда наступала темнота, раскрывались. И тут же принимались подрагивать хищно поводя из стороны в сторону длинными тычинками. Готоба размножались луковицами и негласно считались любимыми цветами Вилигарка. Тычинки они использовали, как рыбаки — крючки, насаживая на них изредка залетавших в сад ночных бабочек или мелких птиц. Твердостью эти тычинки не уступали стальной проволоке, а потому хрупкость беззащитных лепестков вовсе не мешала готоба охотиться. Бродить в зарослях готоба не рекомендовалось, о чем Айшма предупредила Машку на второй день ее службы у некроманта. На то, чтобы лихо сбить бутон, пока он не ухватил тебя за ногу, был способен, пожалуй, только Май. Да и ему опередить реакцию хищного цветка удавалось не всегда. Побеждая, он неизменно сворачивал из дохлых лепестков «козью ножку», проигрывая же — долго залечивал ссадины, хотя на эльфах все заживает гораздо лучше, чем на собаке.

Машка брезгливо поморщилась. Конечно, она любит все экстравагантное, но не до такой же степени! Цветы должны пахнуть цветами, а не гнилым мясом. Хотя, конечно, от насекомых готоба охраняют территорию лучше, чем любая новомодная химия. Словно отвечая на ее мысли, медленно и устало текущие, сверху на паутинке свесился паук. Машка рефлекторно отпрыгнула в сторону и только потом пригляделась и расслабилась. К этому образчику живой природы она уже успела притерпеться. Нахальный и яркий, с шикарной бордовой полосой поперек зеленой спинки, это паук жил здесь уже месяца два, не проявляя по отношению к Машке никакой агрессии. Иногда он любопытничал, вывешиваясь вниз на своей паутинке, но без бестактности и навязчивости. И ни разу он не попытался ее укусить. Такое поведение подкупало, и Машка согласилась терпеть насекомое рядом с собой. Тем более что прогнать его не было ровно никакой возможности: каждый раз он упрямо возврашался и плел паутину в щели между дверным косяком и потолком.

Именно в этот момент, когда солнце село и Машка почти полностью достигла гармонии и ощутила умиротворение, послышался осторожный скрип песка: кто-то шел по дорожке к домику прислуги. Минуту спустя неожиданный гость взвизгнул — мужским голосом, правда, но невероятно громко, — подпрыгнул, шумно и тяжело приземлился и выругался на незнакомом Машке языке. Спутать ругань с чем-то еще Машка не могла органически.

— Доброй ночи, мессир, — вежливо пожелала она, собираясь идти ложиться спать.

— Забери меня Херон, да не поймет он меня превратно! — вместо ответа прогрохотал Вилигарк невежливо. — Крызов расплодилось — позор! В собственном саду шагу ступить не дают! Ну все, я разозлился!

Песок скрипнул снова — некромант развернулся, сделал несколько шагов и, буркнув через плечо неохотно: «Доброночи!» — скрылся в стремительно сгущающейся темноте. Машка недоуменно пожала плечами, глядя ему вслед. У Вилигарка, похоже, было плохое настроение. Раньше обилие крызов в поместье совершенно его не беспокоило.


Рано утром, когда зеленоватый туман в саду только-только успел рассеяться, Машка узнала, что случается, когда злятся по-настоящему могущественные маги.

— Санитарная служба! Подъем! — раздался с порога комнаты отвратительно бодрый голос.

Машка с трудом разлепила глаза и узрела в дверях здоровенного волосатого мужика в синей спецовке. В одной руке он держал потрепанный веник, а другой вцепился в ручку ржавого ведра с мерзко воняющим содержимым.

— Девки, просыпайтесь! — весело сказал он, неприлично пялясь на заспанную Тиоку, ворочавшуюся под одеялом. — Помогать будете.

— Какого херонова прихвостня?! — завелась было Машкина соседка.

— Мессир велел, — пояснил мужик. Вид у него был весьма уверенный и внушительный.

— Гад, — коротко заметила Машка и добавила, с укором глядя на мужика: — Не будете ли вы любезны выйти, пока мы оденемся?

Минуту мужик раздумывал над ее словами, а потом разочарованно кивнул, вздохнул и вышел на улицу. Видимо, рассчитывал, что опешившие от его напора служанки о приличиях позабудут.

— И так каждый год, — пожаловалась Тиока, со стоном напяливая на себя одежду.

Машка последовала ее примеру и, натягивая штаны, поинтересовалась:

— А что, сегодня какой-то особенный день?

— Не сегодня, — отозвалась Тиока, — завтра. Завтра день рождения мессира. И каждый год перед своим днем рождения он вызывает санитарную службу — крызов травить. Толку от этого никакого.

— Подозреваю, что он тешит свои низменные инстинкты, заставляя нас работать сверхурочно, — буркнула Машка, взглянула на себя в зеркало и самокритично хмыкнула.

На лбу красовалось два новых прыща, а волосы давно пора было помыть или хотя бы расчесать.

— На, пригладься. — Оставив без комментариев ее последнюю фразу, Тиока протянула Машке гладкую широкую щепу.

— Думаешь, поможет? — уныло спросила Машка, с недоверием разглядывая приспособление.

— Мне-то помогает! — хохотнула Тиока, с явным удовольствием проводя рукой по своей роскошной шевелюре.

Машка завистливо вздохнула и осторожно пригладила щепой собственные непокорные лохмы. Кожа головы немедленно зачесалась, зато зеркало отразило потрясающий результат воздействия щепы на волосы: каким-то непостижимым образом они сложились во вполне приличную прическу, не блещущую особой оригинальностью, зато аккуратную.

— Это всего на пару часов, — со вздохом сказала Тиока, — но на выгул санитарной службы по поместью вполне хватит. Потом как следует собой займешься. А то позорище: гулять с ельфями — и позволять себе так выглядеть.

— Я с ними не гуляю, — привычно огрызнулась Машка. — Мы беседуем.

— Знаю, знаю. — Тиока ухмыльнулась, смерив ее лукавым взглядом. — Чтобы девушка постоянно общалась с ельфями, дa не попробовала.

— А вот! — мстительно отозвалась Машка.

Слабость, которую Тиока питала к эльфам, нельзя было нe заметить, но, увы, она была безответной.

— Ну ты камень! — завистливо сказала Машкина товарка.

Уже пару лет Тиока безуспешно пыталась похудеть, чтобы привлечь внимание работавших с ней бок о бок нелюдей. Ни то, ни другое ей пока не удавалось. Зато за такие чудные золосы, как у нее, Машка бы душу продала. К сожалению, все сразу иметь нельзя — это Машка твердо усвоила еще в Москве.

Выйдя в сад, девушки обнаружили там еще троих мужиков в спецовках. Мужики деловито пинали декоративные камни и хищные цветы готоба, делая вид, что усиленно работают. На того, первого, вломившегося в домик с неприятной новостью, они походили так сильно, что их можно было принять за однояйцовых близнецов. «И тут клоны атакуют», — подумала Машка. Готоба, обычно довольно агрессивные даже при свете солнца, притворялись обыкновенными беззащитными цветами. В их генетической памяти, очевидно, заложен был страх перед санитарной службой.

— Эти санитары мне опять все грядки с лекарственными растениями вытопчут, — тихонько вздохнув, посетовала Тиока. — Никакого воспитания! Неужели мессир не может попросить, чтобы им хоть немного мозгов в головы вложили?

— Таким мозги исключительно через задницу вкладывают, — поделилась Машка своими широкими познаниями в этой области.

— Не знала таких подробностей, — заинтересовалась Тиока. — Ты что, раньше работала при храме Херона?

Машка вздрогнула. В душу ее закрались нехорошие подозрения, и она принюхалась. От мужиков воняло тухлятиной, но это ни о чем не говорило — может, они редко моются. Да и крызиная отрава в их ведрах вполне могла источать отвратное амбре, тем более что воняющее ведро и веник были у каждого. Вспоминать храм Херона оказалось занятием неприятным.

— Ну работала, и что? — буркнула она, стараясь отделаться от гадкой картинки преследующего ее покойника. «Шуф-фа», — шелестело в ушах, не давая сосредоточиться ни на чем, кроме бегущих по спине мурашек.

— Как что? — удивилась не подозревающая о Машкиных душевных муках Тиока. — Наверняка ты видела их склад мертвяков.

— Видела, — мрачно подтвердила Машка.

— Вот из них санитарную службу и формируют, — объяснила Тиока весело. — Сначала долго вымачивают, потом сушат, а потом зачаровывают. Кого в охрану замков отправляют, кого канализацию чистить, а кого крызов травить.

— Положу ее на мост, пусть ворона сохнет, — пробормотала Машка машинально, отходя от гостей подальше.

Странное дело, эти визитеры сильно отличались от покойников со склада, которые ей запомнились. Санитары — на вид совершенно живые и деятельные мужики — нормально разговаривали и двигались. Конечно, в актеры, дикторы или в научные руководители их не взяли бы, но, если бы Машка встретила такого мужика в городе, ни за что не догадалась бы, что он уже умер.

— В сушке как раз все дело, — подтвердила Тиока. — Правильно высушенный ходяк еще долго работать может. И то верно: что ж ему не работать, ежели не лежится? Одно плохо: мозги им не наколдовывают. Говорят, дорого выходит. Но под заказ мессиру разве не сделали бы? Все равно каждый год вызывает, а нам — помогай да смотри, чтобы какой артефакт не уперли. Ходяки, они знаешь какие вороватые!

— Ну вот, еще и вороватые. — Машка вздохнула, приходя в себя.

Безмозглые и вороватые ходячие трупы почему-то перестали внушать ей ужас. Пожалуй, она не испугалась бы сейчас дать одному из них по рукам, если заметила бы повышенный интерес к какой-нибудь магической игрушке.

— Эй, где тут у вас от крызов поливать? — обратился к ним ходяк, неотличимый от своих собратьев, да и от живого человека тоже.

— Значит, так. Все дорожки и под кустами, — принялась перечислять Тиока. — Под кустами, а не сами кусты. И низ всех стен нужно обработать.

— Помедленнее, — то ли приказал, то ли попросил другой.

— А сначала что? — глупо улыбаясь, спросил третий. Он единственный из всей группы санитаров обладал личностными чертами: на его щеке красовалась здоровенная бородавка, и штаны от спецкостюма были зелеными, а не синими.

— Проще показать. — Тиока вздохнула. — Мария, ты как? Мертвяков не боишься? Возьмешься одного опекать от дома до конюшни, чтобы не испоганил что полезное?

Машка усмехнулась:

— Легко.

— Ну тогда неси веник, — радостно пробурчал третий ходяк.

Улыбка его тут же показалась Машке неприятной и вообще дебильной.

— Что-то я эльфов не вижу... — пробормотала она, озираясь. — У них что сегодня, очередной выходной? Почему мы работаем, а они — как обычно?

— Ельфы — существа тонкой душевной организации, — мечтательно проговорила Тиока, явно цитируя фразу из умной книжки. — Они наших мертвых не любят. Говорят — некрасиво.

— Не все в жизни можно оценивать только с этой стороны! — громко сказала Машка, заметив, что густые кусты справа шевелятся.

Если доверять сверхъестественному детектору эльфов — единственной магической способности, которая соизволила проявиться после всех ее трудов, — в кустах сидел Май и чутко прислушивался.

— Ты чего орешь? — удивилась Тиока.

— Да вот, помогаю кое-кому разбудить свою совесть, — уклончиво объяснила Машка.

Кусты безмолвствовали. Она подождала еще немного и, тяжело вздохнув, махнула рукой ходяку в зеленых штанах: пошли, мол. Тот резво подхватился и потопал, предварительно вручив ей веник. Машка недоуменно повертела его в руках.

— Это для разбрызгивания отравы, — пояснила Тиока и, бросив лукавый взгляд на кусты, принялась организовывать оставшихся санитаров.

Трудовым энтузиазмом они явно не горели.


Сад настороженно помалкивал. Крызы затаились, учуяв опасность. Ни шороха, ни теней их видно не было. Обыкновенно вездесущие и довольно наглые, сейчас они не показывались на глаза, надеясь избежать катастрофы.

— И давно ты санитаром работаешь? — спросила Машка покойника, лицо которого все еще перекашивала дурацкая ухмылка. Идти в полном молчании девочке казалось жутковатым.

— Помер как, — охотно отозвался ходяк. — Давно.

— Нравится работа? — поинтересовалась она.

— Нет, — односложно ответил ходяк, помрачнев.

— Займись чем-нибудь еще, — предложила Машка. — Или вам нельзя самостоятельно работу выбирать?

— Ничего нельзя, — буркнул он. — Слушаться Мертвого можно.

— Это плохо, — оценила Машка. Слушаться кого-то беспрекословно она и сама не любила. — А что, со всеми покойниками так? Помер — и сразу в рабство?

— С некоторыми, — ответил ходяк. — Кто уходить не хотел. Кто мечтал остаться здесь навсегда.

— В таком виде? — удивилась Машка.

Спору нет, она и сама когда-то размышляла о бессмертии, но в ее представлении оно выглядело иначе: вечная молодость, власть, богатство и возможность учиться всему, чему пожелаешь. А вечность, наполненная вонью и травлей паразитов в чужих домах, отчего-то совсем не привлекала ее.

— Наверх хочу, — тоскливо сказал ходяк, глядя на Машку печальными глазами. — Хочу, да Херон не пускает. Не заслужил. Работаю.

— Ну что ты? Что ты? — повторила Машка. — Будет тебе и наверх, и все остальное.

— Думаешь? — с надеждой спросил ходяк.

— Случается, — подтвердила Машка. — Это очень помогает в жизни.

Ходяк запнулся за толстый, узловатый корень пупочного дерева неуклюжей правой ногой и чуть не упал. Машка машинально поддержала его под локоть. Рука у санитара оказалась твердая и совсем холодная, словно металлическая. Споткнувшись, он, вероятно, ушиб ногу, потому что дальше шел неловким утиным шагом. Поврежденную ногу ходяк слегка подволакивал. Изредка он оборачивался на Машку, и вид у него при этом был извиняющийся.

— Правда, — сказал он чуть погодя. — Мне хотелось бы туда, дальше, куда уходят все мертвые. Но я не могу. Я слишком тяжелый.

— А почему ты остался здесь, когда умер? — спросила Машка, больше чтобы поддержать разговор, хотя тема для светской беседы была весьма сомнительна.

— Не хотел уходить, — пожав плечами, ответил ходяк. — Хотел возле. Хотел всегда. Хотел по-настоящему. Херон предложил остаться и работать на него. Я согласился. Зря.

— Ты уйдешь, — неуверенно сказала Машка. — Если так хочешь, непременно уйдешь.

— Когда закончится контракт. — Ходяк вздохнул, и с выдохом из его рта вырвалось ощутимое зловоние. Похоже, покойник то ли не имел привычки чистить зубы, то ли уже начал портиться.

— А когда он закончится? — спросила Машка.

— Когда это тело развалится и станет негодным, — отозвался ходяк.

Взгляд его стал грустным и глубоким, как у бассета. У этих длинноухих и тяжко дышащих по жаре собак часто бывает именно такой взгляд, олицетворяющий всю скорбь мира. Машкино сердце пронзила острая жалость. «Ну неужели ничего нельзя сделать? — лихорадочно думала она. — Вот когда бы мне пригодилась магическая сила! Где же этот чертов бог, когда он так нужен?!»

— Здесь травить? — отвлекая ее от размышлений, поинтересовался санитар.

Машка кивнула и покрепче ухватила веник. Жидкость в ведре заискрилась, когда ходяк медленно опустил в нее руку. Завоняло сильнее, к аромату помоев и гнили добавился химический запах. Намочив веник в ведре, Машка ловко разбрызгала магическую отраву по стене домика.

— Не бойся, к вечеру просохнет и выветрится, — утешил ее ходяк.

Неприятное чувство от общения с живым мертвецом после этой его фразы исчезло полностью. В отличие от покойников со склада храма этот был милым и несчастным. А, как известно, женщины очень любят несчастных и обиженных судьбой, несмотря на то, что периодически это кончается для них довольно плачевно.

— Я помогу тебе! — решительно заявила Машка, вспоминая, что с единорогом-то в самом начале приключений у нее получилось.

Закончив обрабатывать стену, она уселась на траву, сосредоточилась и представила себе молнию, которая срывается с небес и поражает покойника насмерть. По небу над ее головой, словно издеваясь, проплыло крохотное облачко.

— Май, — позвала Машка жалобно, — ну помоги же ты мне! Где ты? Я ведь хорошее дело делаю, правда?

— И что ты вечно лезешь решать не свои проблемы? — поинтересовался Май желчно, покидая колючие кусты, землю под которыми сплошь устилали опавшие розовые лепестки.

— Потому что свои я решить не могу, — огрызнулась Машка.

— Это потому, что ты ждать не умеешь, — авторитетно заявил эльф.

— Май, ну ты посмотри, какой он милый, — заныла она. — Ему срочно надо помочь!

— Ми-илый? — с сомнением протянул эльф. — Странные, однако, у тебя понятия о красоте и обаянии. Кажется, ты что-то перепутала. Милый — это я.

— Конечно, — согласилась Машка, — ты тоже будешь ужасно милым, если согласишься мне помочь.

— Вымогательница! — фыркнул Май и уставился на покойника. — Ну и что тебе надобно, старче?

— Сдохнуть ему надо, — объяснила Машка. — У меня что-то не получается.

— Разумеется, — подтвердил эльф. — А чего ты хотела, если не умеешь даже вампиров из белья шугнуть?

Мечтами своими Машка делиться с ним не стала: что толку распинаться о том, что уже давно всем известно? Зато состроила самую умильную и трогательную рожицу, на которую была способна.

— Ладно уж. — Май вздохнул. — Но имей в виду, если кто спрашивать будет, что случилось, — меня здесь даже близко не было. Чтобы меня потом в краже чужих покойников не обвиняли.

— А зачем кому-то тебя обвинять? Ты же не собираешься его красть! — не поняла Машка.

Эльф только взглянул на нее с досадой и до неприличия звучно сплюнул. Машка сочла за лучшее умолкнуть. Первым делом Май легонько коснулся ладонью земли. Влажная черная масса резво наползла на его руку, словно радуясь возможности ненадолго притвориться эльфьей перчаткой. Остроухий огляделся и поджал брезгливо губы, сделавшись неприятно похожим на пожилую сплетницу Ангелину Петровну, Машкину соседку по подъезду.

— Ложись сюда, — процедил он, указав глазами на колючку с облетевшими цветками.

— Май, но ведь он же обдерется! — возмутилась Машка.

И верно, шипы у декоративного куста были весьма внушительные. Нормальный человек по своей воле туда ни за что бы не полез. Однако к нормальным ходяка причислить сложно.

— Счастье требует жертв, — отрезал Май.

Лицо санитара стало блаженным. Казалось, дебильная улыбка собирается разорвать его побитую временем физиономию на две неравные части. Наплевав на разумную осторожность, он улегся на колючий куст. Послышался подозрительный треск, однако это не помешало санитару глупо ухмыляться. Машка отвернулась — ей было противно.

— И даже не думай отлынивать! — добавил вредный эльф. — Виданое ли дело — заставить эльфа работать вместо себя? Крызам на смех.

— А что я должна делать? — грустно спросила Машка.

— Встань рядом с ходяком и держи его за руку, — мстительно велел Май. — Слушай меня внимательно и не пропусти момент, когда руку нужно будет отпустить. И, конечно, следи, не появится ли Вили или храмовники. Не хочется оказаться последним из виноватых.

Машка послушно встала у куста. Распоротое шипом запястье ходяка сочилось мерзкой зеленоватой жижей. Воняло гнилой капустой и формалином, как в кабинете биологии, когда одноклассники вытащили дохлую лягушку из места ее последнего упокоения. Лягушек Машка не боялась, особенно покойных, но все равно было довольно противно.

— А теперь желай ему добра и прямого пути, — торжественно сказал Май. — Молча. Чтобы не мешать мне.

Она кивнула и с любопытством уставилась на эльфа. Тот воздел руки и забормотал что-то неразборчивое. Деревья вокруг активнее зашевелили ветками, кое-какие даже наклонились, прислушиваясь к словам Мая. Видимо, он просил у них помощи. Резко похолодало и потемнело. Машке стало страшно. Зубы ее отчетливо клацнули, шею слегка свело. Подлые мышцы перестали повиноваться приказам мозга. Желать кому-то добра в таком состоянии оказалось делом сложным.

Минуту спустя тени по краю поляны сгустились и приобрели смутные очертания. Клочья черного тумана притягивались друг к другу и пытались слиться в фигуру.

— Май, это что такое происходит? — еле шевеля губами, спросила Машка.

— Кажется, Херон против того, что мы отбираем у его храма раба, — отозвался эльф. — Пошли отсюда. Бросай своего подопечного и быстро убираемся, пока Владыка мертвых не проявился окончательно. Нахарды его знают, почему именно этот ходяк ему так дорог, но лучше нам не вставать на его пути.

Машка последовала бы его совету, честное слово. Собственная шкура ей была очень дорога. Но живой покойник смотрел на нее испуганными и грустными глазами больного щенка и мелко-мелко дрожал.

— Эй, плоскунчик, — обеспокоенно позвал эльф. — Здесь не время и не место для подвигов. Бежим!

— Сейчас, — виновато сказала Машка, — Сейчас. Ты иди, я тебя догоню.

Май посмотрел на нее как на душевнобольную, плюнул и скрылся в кустах. Машка и сама понимала, что поступает по-дурацки, но иначе не могла. Ходяк вцепился в ее руку, словно клещ. Ему было очень страшно.

После этого момента Машка не запомнила ничего, кроме жуткого холода. Заледенели и потеряли чувствительность пальцы и кожа лица. На ресницах и губах намерзла ледяная корочка. Кажется, уродский мутант, сформировавшийся из тьмы, что-то громко говорил и даже угрожал ей, но Машка ничего толком не разобрала. «Помирай уже, горе мое!» — думала она ожесточенно, надеясь, что каким-нибудь сверхъестественным образом ходяк услышит ее, но тот то ли не слышал, то ли не мог послушаться. Мутант сердился и бушевал, а Машка постепенно засыпала от холода, который исходил от него. «И никто, никто меня не спасет! — горько подумала она. — Что за подлость такая? Никому до меня дела нет!» От этой мысли ей стало так обидно, что она даже собралась заплакать, однако вовремя спохватилась: нет ничего глупее и бесполезнее, чем слезы, замерзающие на щеках.

— Дура, — ласково сказал кто-то за ее спиной. — Мертвый, это она. Пойдем, я тебе все объясню.

И Машка отключилась на самом интересном месте. Ей бы тоже хотелось, чтобы кто-нибудь ей все объяснил, но, как обычно, никто не спешил этого делать.

Очнулась она час спустя от резкого голоса Айшмы.

— Вот ни на минуту тебя нельзя оставить одну! — орала экономка. — Непременно все испортишь! Что ты сделала с наемным работником?! А что ты сделала с садом?! Крыза криворукая!

— А что я сделала с садом? — удивилась Машка, приподнялась на локтях и огляделась.

Да, если бы у нее был сад и кто-то сотворил с ним нечто подобное — убила бы мерзавца. Почерневшие деревья, покрытые ледяной коркой, мертвые, хрупкие скелеты кустов и голая земля виднелись на месте уютнейшего уголка поместья мессира Вилигарка. Домик прислуги, правда, остался непокалеченным, но на том месте, где лежал в кусте ходяк, образовалась яма. На дне ямы белели кости. «Ну хоть кому-то сейчас хорошо», — облегченно подумала Машка.

— Штраф будет вычтен из твоей зарплаты, — объявила Айшма.

— Не нужно, — мягко сказал Вилигарк, бесшумно появляясь за ее спиной. — Не нужно наказаний. У меня завтра день рождения. Я прощаю мою ученицу. Ученикам следует прощать ошибки, сделанные по излишнему старанию. Иначе из них никогда не выйдет толковых магов.

— Спасибо, — растерянно сказала Машка.

Смысл заявления некроманта ее порадовал: она не любила отвечать за свои проступки, как, наверное, большинство людей. Ее смутили мягкость и ласковость тона Вилигарка. День рождения — это, конечно, важная причина для амнистии. Но что-то подсказывало ей, что именно с такой интонацией и с таким выражением лица деревенские хозяюшки подзывают курицу — цыпа-цыпа, — чтобы свернуть ей шею и сунуть в кастрюлю.

— Нежелание отвечать за свои поступки — первый признак способного ученика некроманта, — успокоил ее Вилигарк, развернулся и, насвистывая веселый мотивчик, двинулся прочь.

Машку это высказывание отчего-то не слишком утешило да и Айшма, двусмысленно хмыкнув, заметила:

— Будь осторожна, девочка. Мессир никогда ничего не делает даром. Рано или поздно тебе придется заплатить за его сегодняшнюю снисходительность. Кстати, что же здесь все-таки произошло?

— Если бы я знала! — Машка вздохнула. — Ладно, что-то еще сегодня сделать нужно?

— Лучше иди отдохни, — велела экономка, окинув учиненные Машкой разрушения красноречивым взглядом.

Машка встала и отправилась к себе. Иногда извинения только раздражают.


День рождения Вилигарка — это почти как день рождения Карлсона. Праздник по случаю даты появления на свет самого влиятельного некроманта города — событие важное и отмечаемое обычно с большим размахом. Что там торт или примитивная банка малинового варенья! В небе, сопливую хмарь с которого разогнали еще затемно, сияло солнышко. Ночью команда быстрого реагирования спешно восстанавливала поврежденный Машкой участок сада: до рассвета под окнами слышались шипение и ругательства. Чтобы не было мучительно стыдно, Машка сунула голову под подушку и таким образом умудрилась прилично выспаться. Не столь сообразительная Тиока утром поднялась печальной и принялась жаловаться на головную боль и невоспитанных рабочих.

«Удивительное дело, — думала Машка, рассеянно пиная ногой упавший с дерева орех, размерами более похожий на арбуз. — Это же надо обладать такой гигантской харизмой!» Несмотря на всю свою грозность, известное всему городу могущество и воспетый в балладах скверный характер, необходимый каждому настоящему некроманту, Вилигарк не вызывал у горожан отвращения. Страх — пожалуй, да. Но не тот, панический, что надвигается вместе с контрольной при полном отсутствии знаний по теме, а обычный, какой вызывает в меру сварливый начальник. Любой здравомыслящий сотрудник обязательно выяснит, в каком он настроении, прежде чем попадаться на глаза. Нечестные горожане следовали этому правилу неукоснительно, желая сохранить собственную неповторимую жизнь и свободную волю. Некромант в хорошем настроении — совсем не то, что некромант, мечущий из глаз молнии.

Видимо, именно поэтому чаще всего у Вилигарка что-то пытались украсть в его день рождения. Его он праздновал с помпой, пышно и громко, поэтому никто не сомневался, что новорожденный в этот день пребывает в доброжелательном расположении духа. Разве что Машка — но она вообще почти всегда и во всем последнее время сомневалась. Эльфийское лекарство от навязчивых идей оказалось более чем действенным. Промокшие ноги, сопли и прочая простуда плохо сочетаются с мечтами о всемирном могуществе и всезнании.

Нынче днем Машка обнаружила в подвале исхудавшего юношу со взором горящим и немедленно перепугалась. Глаза у парня пылали, и это не было художественным преувеличением. Никогда раньше Машке не доводилось видеть ничего подобного. От неожиданности она даже вслух назвала Вилигарка мессиром, чего не делала практически никогда — слишком уж непривычное слово. На ее вопли прибежала Айшма, донельзя раздраженная тем, что ее оторвали от подготовки к празднику. Наивная, она все еще верила в то, что Вилигарку и впрямь важен день, в который его угораздило родиться.

— Это что ты здесь развела? — брюзгливо сказала она, глядя на странного визитера.

— Он сам развелся! — возмутилась Машка. — Я за кувшинами спустилась, а он тут сидит. Страдает.

Юноша мелко-мелко дрожал, похожий на маленького мокрого котенка. Вот только хвоста у него не было. Его огненные глаза то вспыхивали ярче, то почти совсем угасали.

— Ты кто такой? — строго спросила экономка. Она не собиралась тратить на чудного бродяжку много времени.

Донельзя перепуганный юноша вздрогнул и звонко икнул. У Машки возникло стойкое ощущение, что гость принял простую экономку за кого-то более могущественного. Например, за Вилигарка, о чьей эксцентричности в Астолле ходили легенды. И в самом деле, отчего бы уважаемому черному магу не ходить по дому в женском обличье?

— Отвечай сейчас же, невоспитанный мальчик! — потребовала Айшма, теряя терпение.

В ее правой руке как бы невзначай оказался вынутый из-за пояса половник — тяжелый и очень внушительный. Да, эта женщина могла себя защитить от кого угодно! Юноша с ужасом покосился на оригинальное орудие убийства незваных гостей и, заикаясь, с трудом выдавал из себя:

— Жо... жо...

— Жорик? — Айшма нахмурилась. — Нет, вроде не похож.

Машка, с интересом рассматривавшая молодого человека странной наружности, хрюкнула и недоверчиво покосилась на экономку. Айшма совсем не производила впечатления женщины, у которой есть знакомые Жорики. И она никогда не путалась в своих мужчинах — у нее их попросту не было. Вся жизнь Сушеной Воблы была посвящена работе на мессира.

Экономка тоже взглянула на Машку, привлеченная хрюканьем. Осуждающе так взглянула, мол, не полагается прислуге уважаемого мага неприличные звуки при гостях издавать.

— Точно не Жорик? — усердно сдерживая рвущийся наружу смех, уточнила Машка.

Юноша помотал головой и снова завел свое:

— Жо! Жо!

На нервной почве у визитера были жуткие проблемы с произношением слов. Пока он безуспешно пытался выдавить из себя нечто осмысленное, экономка развернулась. То ли Машка думала слишком громко, то ли все было написано у нее на лице, но Айшма сначала поджала губы, а потом процедила неприятным голосом:

— Жорики — это такая редкая форма домашних вредителей, чтобы ты знала. Жрут без исключения все, что может показаться съедобным, потому и называются так. Где прошел жорик, крызу делать уже нечего. Впрочем, это не жорик, у него слишком маленькая пасть.

Действительно, рот у юноши был маленький, с бледными нервными губами.

— Жо! — в отчаянии повторял он.

— Жокей? — предположила Машка.

Щуплая фигурка гостя вполне подходила для этой профессии, однако он упрямо помотал головой. Машке пришла в голову еше одна версия о том, кто этот юноша, но она была неприличной, и Машка не стала ее озвучивать в присутствии Айшмы. Вместо этого она подумала и наконец неуверенно поинтересовалась:

— Может, жонглер?

Но и жонглером быть юноша не согласился.

— Капризный какой! — попеняла ему Машка. — Ну извини, я других слов на «жо» не знаю. Сам выкручивайся!

Юноша на мгновение сник, поняв, что никто ему помогать не будет, а потом, похоже, сделал над собой усилие и выпалил:

— Жоржик! Меня зовут Жоржик, вот!

И зачем-то торжествующе продемонстрировал один из кувшинов мессира Вилигарка, зажатый в правой руке, которую он до этого держал за спиной.

— Ай молодец! — похвалила его Машка и неудержимо расхохоталась.

Как же она сразу-то не догадалась, что молодой человек увяз в попытках сообщить им свое бесценное имя, а вовсе не профессию! Тем более, кажется, он не собирался рассказывать, что он здесь делает. Задуматься о том, на кой экономке и служанке его замечательное имя, ему и в голову не пришло. Молодой человек вообще показался Машке личностью весьма загадочной. Его логика была непостижима. Если бы ее, Машку, вдруг звали бы Жоржиком, она бы постаралась это от окружающих скрыть. Да и демонстрировать обитателям дома, что ты только что без разрешения забрался к ним воровать, пусть даже кувшин, она считала поступком по меньшей мере странным. Гораздо умнее было бы извиниться и сказать, что тебя случайно сюда занесло. Мол, мимо проходил, и затянуло. Остаточными магическими вихрями.

— Ты вор? — уточнила Айшма деловито. Практичности ей было не занимать.

— Да! — обрадованно подтвердил Жоржик. — Я пробрался в дом мессира и украл кувшин. Понимаю, это немного, но мне нужно было только доказательство, что я чего-то стою. Видите, вы только сейчас обнаружили меня. Ни одна охранная система на меня не отреагировала!

Машка, откровенно говоря, поводов для радости юноши не видела. Вилигарк, не будучи сам кристально честным человеком, воров тем не менее не любил. Особенно тех воров, которые пытались обчистить его дом. К прочим он относился весьма прохладно, однако признавал их пользу в тех случаях, когда они облегчали карманы и сокровищницы конкурентов.

— Поздравляю! — с чувством сказала она. — Можешь считать себя трупом.

Юношу было жалко, но Машка не без оснований полагала, что глупость должна быть наказуема не меньше, чем злой умысел. Правда, справедливость такого положения применительно к себе она считала сомнительной. Эльфы объяснили ей как-то, что для людей подход «одно дело — я и совсем другое — все прочие» совершенно нормален. Машка выслушала, поблагодарила и перестала мучиться чувством вины за свой двойной стандарт. Разве можно стесняться того, что является нормой?

— Это ничего. — Жоржик беспечно отмахнулся от ее слов. — Я пришел служить великому Мертвому богу, и я буду служить ему.

— Э-э... Жоржик, а ты уверен, что ничего не перепутал? — спросила Машка. — Храм Херона в другой стороне. А здесь у нас жилой дом.

— Я знаю. — Он кивнул, и глаза его вспыхнули ярче. — Это дом правой руки Мертвого бога мессира Вилигарка. Я очень хорошо знаю город, хоть и приехал сюда несколько дней назад.

С головой у приезжего явно было плохо, и Машке стало немного неуютно в его присутствии. Она всегда недолюбливала сумасшедших. Зато Айшма сразу заулыбалась.

— Мессир сейчас занят, — сказала она, — но я доложу о вас. Можете пока расположиться в приемной. Марья, проводи.

— А где у нас приемная? — озадаченно спросила Машка.

— Комната, где стоит приемник, — терпеливо объяснила экономка. — Приемник — это большой черный шкаф без дверец. Что-нибудь еще непонятно?

— Да нет, — обиделась Машка. — Пойдем уж, провожу.

Она небрежно махнула рукой Жоржику, который послушно двинулся за ней. На душе было погано: отчасти из-за нехорошего предчувствия относительно его судьбы, отчасти из-за продемонстрированного Айшмой пренебрежения к ее, Машки, умственным способностям. Топая по коридору и вверх по лестнице, она всерьез обдумывала планы мести противной экономке. В конце-то концов, нельзя же быть такой высокомерной! Придя к выводу, что нужно уговорить авантюриста Мая заставить Айшму в него влюбиться, Машка немного повеселела.

— Скажите, а как мессир относится к ученикам? — робко спросил Жоржик.

— Он к ним не относится. Он — учитель, — плоско скаламбурила Машка в ответ.

Гость растерялся и даже сбился с шага.

— Плохо он к ним относится, — сжалилась она. — Не кормит и грядки полоть заставляет. С выходными опять же напряженка. Собачья работа, словом.

— Чья? — спросил Жоржик.

— Крызиная, — поправилась Машка. — Впрочем, нет. От такой работы даже крыз сдохнет.

— Сдохнет — это хорошо, — мечтательно произнес ненормальный визитер.

Похоже, он был жертвой несчастной любви или финансового кризиса. Отчего-то объяснять ему, что жизнь прекрасна, Машке не хотелось. Делать ей нечего — спасать тех, кто спасенным быть ни в какую не желает?

Жоржик взглянул на нее искоса, помолчал, ожидая реакции, а затем продолжил:

— Ты не подумай, я долго размышлял и понял, что смерть — отличная штука.

— Угу, — отозвалась Машка. Выражение лица у нее при этом было самое что ни на есть мрачное.

Ну решил человек покончить с собой под руководством грамотного специалиста, что же теперь, к кровати его привязывать? Но суицидальных намерений Машка не одобряла и потому постаралась, чтобы неодобрение ее было хорошо заметно молодому идиоту.

— Моя семья небогата и не может отправить меня учиться в академию, — разглагольствовал он. — Мои родители — бедные учителя в северной провинции Дуаста-То, они преподают искусство заготовки мяса и овощей, учат пахарей и охотников читать. Желая такой же судьбы для меня, они не учитывали моих желаний. А я хочу стать магом.

— Не ты один, да? — хмыкнула Машка.

Гость не нравился ей все больше. Какого, спрашивается черта он решил напроситься в ученики к тому магу, которого Машка планировала приберечь для себя? В конце концов, Вилигарк ей уже обещал заняться ее обучением! А тут приезжает крестьянин из какого-то Мухосранска и надеется ее оттереть. «Нет уж, — зло подумала Машка. — Ненавижу кому-то дорогу уступать. Самой бы кто-нибудь уступил». Опыт подсказывал ей, что в любой очереди пропускать кого-то вперед не следует: не успеешь глазом моргнуть, как окажешься в самом конце.

— Ты не понимаешь. — Жоржик улыбнулся. — Я очень талантливый. Я даже нашему городскому лекарю помогал. Вот он-то и надоумил меня в Астоллу ехать, в ученики к хорошему магу проситься.

«Башку такому лекарю оторвать бы...» — мечтательно подумала Машка, а вслух сказала:

— Тебе бы на самом деле лучше на актерское попробовать поступить, если здесь этому учат. Они таких любят: странненьких, нагленьких, живеньких... Не хочешь актером быть?

— Я не хочу быть живым, — серьезно сказал Жоржик, замедлив немного шаг. — Я подсчитал, сколько времени необходимо мне для того, чтобы стать толковым магом. Мне не хватает. Я подумал и понял, что люди устроены весьма нерационально.

— Тебе бы с эльфами об этом побеседовать, — сказала, покачав головой, Машка. — Они на эту тему ужасно любят рассуждать, расисты недоделанные.

— Человеку нужно спать, хотя бы иногда, и нужно есть, — продолжал Жоржик, не обратив на ее насмешливое предложение никакого внимания. — И масса всего другого, добывание чего отнимает драгоценное время, которое можно было бы потратить на практику и обучение. А потому я решил стать мертвым, чтобы спокойно учиться дальше. Да и живем мы очень мало. Нашей жизни едва хватает, чтобы освоить одну прикладную профессию, нарожать и вырастить детей и увидеть несколько городов. Человек не должен жить так убого!

— Ты уверен, что тебя зовут Жоржик, а не Леонардо да Винчи? — осведомилась Машка, чувствуя себя так, будто присутствует при историческом моменте зарождения новой философии гуманизма.

Новоявленный просветитель надменно вспыхнул красными глазами.

— Разве я посмел бы, словно неотесанный пахарь, присвоить себе чужое имя?

— А я не знаю, какие у вас, на севере, традиции, — парировала, пожав плечами, Машка. — Ладно, хорош распинаться, пришли.

Она отворила дверь приемной. По петлям, затянутым густой паутиной, резво сбежал многоногий хозяин и, возмущенно пискнув, скрылся в щели. Пауки в доме Вилигарка были толстые, здоровые и донельзя нахальные. Кажется, они вообще считали, что дом этот принадлежит им, а громоздкие неповоротливые люди только оскверняют его своим присутствием. Бочком, стараясь не повредить паутину еще сильнее, Машка протиснулась в приемную и махнула рукой Жоржику: мол, заходи, не стесняйся. Тот немного помялся на пороге и неуверенно вошел.

Пахло пылью, крызами и чуть-чуть медом, хотя Вилигарк и не держал пчел. В этой комнате огромного дома не колдовали практически никогда, потому что присутствие «приемника» влияло на любые магические действия с огромной силой. Артефакт, похожий на массивный дореволюционный шкаф из тех, что стоят по музеям, перекрывал всю дальнюю стену. Около же ближней к двери робко притулилась скамеечка — две доски, соединенные какой-то жалкой щепкой. Машка подозревала, что сделана она была самим Вилигарком, потому что ни одному слуге не пришло бы в голову сотворить этакое позорище. Плотником мессир был криворуким и этим гордился.

— Садись, — велела Машка. — Чувствуй себя как дома, но не забывай, что в гостях. Воровать здесь совершенно нечего: шкаф ты не упрешь, а такая скамейка нормальному человеку и бесплатно не нужна.

— Я — не нормальный человек, — гордо ответствовал Жоржик. — Я — будущий маг.

— Тогда я — английская королева! — фыркнула Машка, покидая этого безумного оптимиста.

Жоржик проводил ее диким взглядом, и, захлопнув дверь, Машка догадалась почему. Король в Ишмизе был один, и относились к нему едва ли не почтительнее, чем к многочисленным богам. Королевским статуям, изваянным из светло-коричневого мягкого камня, не возносили хвалу и не приносили жертв, однако всякий благонравный горожанин считал своим долгом каменного болвана уважительным образом поприветствовать, проходя мимо. Болвана призывали в свидетели любовных клятв и долговых обязательств. Кажется, здесь считалось, что обманщика накажет сам король. Машке в это верилось слабо, однако каких только безумных традиций не выдумают люди, дабы разнообразить свою скучную жизнь! Понятно, что публичное присвоение ею королевского титула вызвало у бедолаги шок. Машка хмыкнула и пожалела, что не назвалась Папой Римским — а вдруг бы еще смешнее вышло.


Всю ночь в доме что-то подозрительно гремело и стучало, словно некромант решил затеять ремонт, чтобы позлить соседей. В окнах лаборатории то и дело вспыхивали алые и зеленые огни. Эльфы мучились бессонницей, да и Машка постоянно вскакивала, просыпаясь от резких звуков. Пару раз ей со сна почудилось, что где-то под окном орет автомобильная сигнализация, и от этого становилось страшно. Мысль о том, что все пережитые приключения ей попросту приснились и сейчас в комнату ввалится пьяный отчим, вызывала холодный пот. Под утро Май, у которого от недосыпа разболелась голова, принялся петь песни, в перерывах уверяя усталую и злющую Машку, что эльфийское пение — лучшее лекарство от всех болезней. Пел он похабно, поминутно фальшивя. Послушав младшего собрата пару минут, Вий ушел подальше, напоследок презрительно фыркнув, как кот.

Когда рассвело окончательно, голова заболела и у Машки тоже. Не церемонясь более с Высоким светлым, Машка сунула больную голову под подушку и попыталась поспать хоть немного. Май ужасно обиделся и сообщил, что люди ничего не понимают в настоящем искусстве. Часом позже Машку бесцеремонно разбудила Айшма, сказав, что Вилигарк требует ее к себе.

— Садист... — простонала Машка, не открывая глаз. Веки жгло, хотелось темноты, тишины и покоя.

— Мессир намерен дать тебе урок, — снисходительно обронила экономка.

Эта фраза произвела на Машку эффект ледяного душа. Мгновенно проснувшись и вскочив с постели, она оделась в темпе, сделавшем бы честь профессиональному военному. «Боже, какое счастье, что мне не нужно краситься!» — подумала она. Дома, пока мать не отобрала у нее все косметические пробнички, принесенные с какой-то презентации, она иногда рисовала перед школой на лице нечто впечатляющее. Пусть это не было похоже на творения телевизионных стилистов, но Машке нравилось любоваться в зеркало на то, как блестят подкрашенные помадой губы. Да и замазывать синяки тональным кремом очень удобно. Минус во всей этой практике наложения боевой раскраски был только один: на нее уходило страшно много времени, как и на всякое другое дело, которое толком делать не умеешь.

— Он в приемной? — осведомилась Машка, вспомнив вчерашнего бестолкового визитера.

Айшма покачала головой:

— В лаборатории. Имей в виду, мессир сильно устал. Он работал всю ночь. Постарайся не раздражать его. Будь послушной девочкой.

Машка непочтительно фыркнула, представив себя в роли «послушной девочки», и с упреком взглянула на экономку. И как только она могла брякнуть такую глупость? Но Айшма на ее укоряющий взгляд не отреагировала. Неожиданно протянув руку, она заботливо поправила воротник Машкиной рубашки и придирчиво осмотрела результат своих трудов. Машке стало немного не по себе: поведение экономки не вписывалось в привычную картину мира и оттого пугало.

— Что-то случилось? — на всякий случай спросила Машка, поежившись.

— Нет. С чего ты взяла? — удивилась Айшма, тут же сделавшись совершенно нормальной — суховатой и высокомерной.

И Машка успокоилась.


Первое, что бросилось Машке в глаза, как только она вошла в лабораторию, — новый, совсем белый скелет, подбежавший к ней так резво, словно суставы его были щедро смазаны специальным маслом. «Так весь дом на кладбище скоро станет похож», — подумала Машка. Нельзя сказать, что эта тенденция ей не нравилась. Она вообще полагала, что поместью сильно не хватает готического духа: толп привидений, стильного швейцара-вампира и бледной, чахоточной дамы в окне одной из башен. Однако Вилигарк ее взглядов не разделял и предпочитал обитать в нормальном доме. Лишь в приемной и теперь в лаборатории присутствовали явные символы его профессии.

Скелет показался Машке смутно знакомым. В движениях его прослеживались угловатая юношеская резкость и нервность. Хотя рядом с могущественным черным магом кто угодно разнервничается, исключая, конечно, Машку. Даже совершенно не склонная к приступам паники Айшма чувствовала себя порой под его взглядом неуверенно.

Синее стеклянное блюдо с пирожками стояло на разделочном столе, провоцируя Машку всем своим видом. Она сглотнула слюну и поежилась.

— Тебя проще убить, чем накормить, — заметил Вилигарк проницательно.

— Убивать — дурно, — на всякий случай сказала Машка.

Пирожки пахли ужасно соблазнительно. Она прекрасно знала, что там внутри: божественный паштет и сладкий джем, нарубленные в мелкую стружку овощи и выращенная эльфами трава. И еще она хорошо знала, каковы эти пирожки на вкус, — пару она уже стащила на кухне.

— Чье бы пузо бурчало! — проворчал некромант. — Можешь угоститься.

Машка, не дожидаясь повторного приглашения, принялась угощаться, а некромант задумчиво разглядывал суетящийся возле двери скелет.

— Самый дефицитный по нынешним временам товар — не деньги и не сила даже, а радость, — усмехнувшись, изрек Вилигарк, вынимая свое угловатое, несуразное тело из кресла. — Именно радости живым не хватает, а они кувшины воруют, идиоты бессмысленные.

Скелет клацнул зубами, видимо соглашаясь с мессиром некромантом. Вилигарк взглянул на него пренебрежительно, неожиданно подпрыгнул вверх метра на два и щелкнул ногтем большого пальца по гладкой черепушке. Будь он победнее, Машка предложила бы ему выступать на площади с этим цирковым номером, а так просто восхищенно вздохнула. Ей такие фокусы никогда не удавались.

— Ох, — Машка подалась вперед, — за что ж вы его так? Он же вам ничего не сделал.

— Потому и не сделал, — нравоучительно заметил мессир Вилигарк, — что я ему не позволил. Мог бы — и украл бы, и напакостил. Это, знаешь ли, в природе живых. Они разучились радоваться. Им доставляют удовольствие страдания таких же, как они, а радоваться просто так они разучились. Оттого я и общаюсь с мертвыми, что с идиотами общаться у меня желания нет. Мертвые хотя бы умеют молчать. И то хуммус.

— А при чем здесь хуммус? — растерялась Машка. Вкуснющее пойло как-то плохо сочеталось с покойниками, на ее непрофессиональный взгляд. Хотя, конечно, настоящему опытному некроманту виднее, что с чем сочетается в его странной магии.

— Хуммус — кровь земли, — ответил Вилигарк. Лицо у него было умное и торжественное: точь-в-точь профессор на вручении какой-нибудь важной премии.

— Ужас какой, — поразилась Машка, принимаясь за очередной пирожок. Восьмой.

Вилигарк похлопал немного ресницами и возмутился:

— Я сказал, угоститься, а не съесть все, находящееся в пределах досягаемости! Слушай, ты что сюда, завтракать пришла? Между прочим, если ты не в курсе, прислуга ест в нижней столовой. А здесь она работает.

— Я в курсе, — безмятежно отозвалась Машка. — Просто у вас кормят лучше. А я — растущий организм. Мне витамины нужны.

— Пинки тебе нужны, — не согласился упрямый некромант, вряд ли сумевший бы отличить витамины от тараканов, поскольку ни тех, ни других в жизни не видел. — И побольше. Видимо, в детстве тебя слишком избаловали.

— Видимо, — не стала спорить Машка и цапнула еще один пирожок.

Ну не объест же она могущественного мага! Если что, сбегает и принесет следующее блюдо, в кухне этих пирогов навалом. Просто одно дело — клянчить пирожки для себя и совсем другое — для мессира. Ей самой в лучшем случае пару пирожков дадут, а хозяина уж точно не обидят.

— Ладно, — Вилигарк примирительно кивнул, уловив наигранность ее последней реплики, — садись тогда, будем от тебя толку добиваться.

— Это не вредно? — с опаской спросила Машка.

В последний раз именно с этой фразы началось двухчасовое муторное мытье окон в кабинете английского языка, сочетавшееся с тягостной распевкой неправильных глаголов в разном времени. «Бегин! Беган!» — завывала Машка, размахивая мыльной губкой и с тоской глядя на улицу, где цвело что-то пушистое вроде каштанов и ходили свободные российские люди. А англичанка, сидя в учительской с ключом от кабинета, пила чай с вареньем и булочками. С тех пор Машка не любила иностранные языки.

— Ну не то чтобы очень вредно... — расплывчато ответил Вилигарк. — Но со мной спорить не принято! Садись, я сказал!

— А вы на меня не орите, — обиженно сказала Машка, опускаясь тем не менее в кресло некроманта. Мягкое и теплое, оно было удобным и навевало сон. Машка зевнула и добавила: — На подростков вообще орать бесполезно. Это вызывает у них реакцию отторжения.

С грохотом и треском скелет неудачливого воришки рухнул на пол и рассыпался неаккуратной кучкой. Заклинания Вилигарка, кажется, вовсе не обладали той степенью надежности, каковая приписывалась им непросвещенными обитателями северных провинций. Машка лениво приподнялась. Смутное чувство вины дало о себе знать спазмами в районе желудка. Впрочем, очень может быть, что это была нормальная человеческая реакция на разбросанные по полу кости.

— Потом уберешь, — буркнул Вилигарк. — Закрой глаза. Сейчас я буду на тебя орать, а ты возмущайся. Молча. Про себя.

— Нет уж, — ехидно отозвалась Машка, снова с удовольствием умещаясь в кресло. — Возмущаться я буду про вас. Что мне про себя возмущаться — я хорошая и вполне себя устраиваю.

— А я, значит, тебя не устраиваю, — пробормотал Вилигарк, ловко пристегивая Машкины запястья к подлокотникам.

— Это еще зачем? — вяло спросила она.

Сонливость, тяжелая, липкая и соблазнительная, как медовый чак-чак, наваливалась на нее. Спинка кресла оказалась до отвращения удобной, да еще некромант, критически оглядев Машку, достал откуда-то настоящий шерстяной плед и заботливо укутал им Машкины ноги. Теперь даже еле заметный холодок, пробегавший по каменному полу, не отвлекал ее от дремы. Невероятно хотелось спать. Машке казалось, что она не закрывала глаз уже трое суток и все эти трое суток таскала как минимум мешки с сахаром. Спина, ноги и руки приятно, расслабленно ныли, как это бывает после тяжелой работы.

— Так надо, — внушительно сказал Вилигарк и посмотрел на нее солидно, как профессор на студентку.

Машка, правда, ни разу в жизни профессоров не видела, но предполагала, что взгляд у них на экзаменах именно такой: тяжелый и уверенный, с легкой примесью добродушия.

И она предпочла поверить. Выяснять что-то было лень, она засыпала, и просыпаться для того, чтобы поговорить с некромантом на какую-то незначительную тему, ей не хотелось. Откровенно говоря, она уже забыла, о чем спрашивала его. Спать ей ничто не мешало. Откинувшись на спинку кресла, она закрыла глаза. В воздухе пахло чем-то сладким и приятным.

— Начнем. — сказал мессир Вилигарк, и кабинет его осветился мертвенным зеленоватым светом.

Чья-то рогатая тень промелькнула в дальнем углу. Краем глаза некромант заметил ее, поморщился и сделал резкое движение, словно убивал муху. Беззвучный, но яркий белый взрыв полыхнул там, где только что была тень.

— Ушаст херонов, — пробормотал он недовольно.

Соглядатаи подземного Владыки в последнее время проявляли к нему повышенное внимание и старались присутствовать на всех ритуалах, которые он проводил. Не к добру это, точно не к добру. Как правило, те, кто вызывает у Херона повышенный интерес, довольно быстро переходят под его опеку. Смерть Вилигарка пока не устраивала.

Тщательно создав в голове образ глупой, наглой и бездарной девчонки, некромант обозвал его Машкой и аккуратно предложил спящей прислуге это свое представление. Машка всхрапнула и, не открывая глаз, подскочила в кресле. Пробормотала что-то неразборчивое, но явно ругательное. Магический щит вокруг пояса Вилигарка побледнел и пошел помехами. Некромант предусмотрительно отошел подальше за лабораторный стол, и принялся наблюдать, как наливаются ярким зеленым светом наручники на запястьях девчонки и как оживают подлокотники, за которые он когда-то отдал перекупщику три тысячи резов. Правда, как и подобает хорошему некроманту, вскоре он забрал их обратно — вместе с душой незадачливого спекулянта, но суть не в этом. На три тысячи резов даже в столице, известной своими заоблачными ценами, можно было купить хороший дом с садом, но перекупщик клялся, что подлокотники Отъема Энергии сделаны руками легендарных тэкацу, а потому бесценны. Сейчас Вилигарк был уверен, что глупый торговец не солгал ему. Никем другим не могла быть сделана столь хорошо работающая вещь, как его подлокотники. Кого бы он ни усаживал в это кресло, результат был один: любой магический предмет, подключенный к креслу, отлично подзаряжался, а тот, кто сидел в кресле, не замечал, что с ним происходит что-то необычное. После сеанса, если «батарейка», конечно, оставалась в живых, она была уверена, что усталость ее имеет совершенно естественные причины. Даже коллеги, люди подозрительные и недоверчивые, как положено некромантам, не почуяли ничего необычного. Куда там Машке, глупенькой и, кажется, немного сумасшедшей девочке, мечтающей стать магичкой, что-то заподозрить!

Реторта зарядилась уже почти полностью, а лицо девочки стало совсем бледным, когда зеленоватый свет в лаборатории сменился на агрессивно-белый. Губы Машки изгибались в улыбке — вероятно, ей снилось что-то приятное, — но цвета были уже не естественно-розового, а мертвенного, синеватого. Пальцы перестали отбивать дробь на подлокотниках. Сердце некроманта пропустило один удар. Вилигарк к этому был привычен: некоторые ритуалы требовали, чтобы сердце мага на некоторое время замирало. Но сейчас он попросту испугался. Кресло, в котором Машка сидела, окуталось облаком густого розового тумана. Лицо девочки просматривалось сквозь него еле-еле. Происходило что-то, чему в планах Вилигарка места не было.

— Странно, — пробормотал он. — Неужели я ошибся?

Уверенность его таяла. Но ведь проверка показала, что его новая прислуга — стопроцентный человек, не обладающий магическими способностями и силой даже в следовых количествах. Неужели в ней проявилось что-то, чего он не заметил или чему не придал значения? Горло некроманта сдавило, как бывает иногда при проведении опасных магических экспериментов, а перед глазами замелькали радужные разводы. В одно мгновение перед мысленным взором Вилигарка пронеслась вся его жизнь. Он явственно увидел детство, первый опыт оживления дохлого крыза, пробный вызов суккуба, защиту диплома и прочие знаменательные события. Он вспомнил даже, куда вчера положил носки, которые безрезультатно искал сегодня утром. И приготовился к Вечной Тьме, которая неминуемо ожидает в конце пути всякого некроманта.

— Мама... — слабо пробормотала Машка, не открывая глаз.

Тьма медлила.

— Папа, — добавила она, помолчав.

Тьма все еще не спешила забрать своего слугу.

— Позвоните ноль-два, — совсем уж непонятно, тихо, но четко сказала Машка, все еще не приходя в сознание.

В этот момент лаборатория Вилигарка осветилась и освятилась, ибо в самом центре этой мрачной залы в сопровождении двух накачанных недружелюбных духов из числа небесных появился бог. Его красивое породистое лицо, изящество черт которого ненавязчиво подчеркивали светлые локоны, было гневным и решительным. Божественную сущность гостя удостоверяли яркое розовое сияние и сильный запах ванили, свойственные всем Светлым богам. Вилигарк сглотнул и принял самую высокомерную позу, которую только смог выдумать. Гость не принадлежал к числу его покровителей, и некромант не был ничем ему обязан. Визит этот мог говорить только об одном: некромант вмешался в планы другой стороны.

— Чему обязан? — холодно и вежливо спросил Вилигарк.

— Готовься к смерти, ничтожный! — проревел один из духов-мордоворотов.

— Повременим с этим, — проронил, нахмурившись, бог и возложил тонкую руку ему на плечо.

Под тяжестью божественного могущества дух присел, но торжественности и пафоса во взгляде его ничуть не убавилось. Впрочем, духам-сопровождающим, не имеющим самостоятельного значения, это частенько свойственно.

— Я Разумец. Бог, — кратко представился незваный гость. — Твое имя и сфера деятельности мне известны. Можешь не утруждать себя попытками связаться с тем, кто дарует тебе силу. Он не ответит.

Вилигарк, пойманный на горячем, удивленно воззрился на собеседника. Тот был прав. Владыка могильных червей и плесени, господин ночи Херон не обращал на мысленный зов своего мага ни малейшего внимания, словно и не было никакого обряда заключения договора между Темными Силами и Вилигарком сразу после защиты им диплома по прикладной некромантии.

— Почему? — растерянно спросил он.

— Он подарил тебя мне, — доходчиво объяснил Разумец. — На день поминовения усопших.

— А вы разве... усопли? — опешил некромант.

— Это не имеет значения, — отрезал бог. — Праздник есть праздник.

— Ну, кому праздник, а кому и похороны, — пробормотал Вилигарк, пытаясь смириться с предательством своего покровителя.

— Кому похороны, а кому и праздник, — отозвался Разумец. Боги вообще обладают острым слухом, иногда даже более острым, чем следовало бы. — У меня есть к тебе деловое предложение, человек.

Вилигарк воспрянул духом. Вопреки его опасениям Разумец не собирался прямо сейчас забирать свой подарок. Насовсем. Он предлагал договориться, а значит, Вилигарк с его опытом обмана мог попробовать обыграть Светлого бога.

— Я вас слушаю, — вежливо, но без угодливости сказал некромант, старательно балансируя на грани между дружелюбием и подхалимажем.

— Решил показать, что собираешься сотрудничать добровольно? — проницательно заметил бог. — Когда ты узнаешь, что я намерен тебе предложить, твое желание станет намного более искренним. Я предлагаю тебе жизнь.

— Благодарю, — разочарованно буркнул Вилигарк. Вообще-то он рассчитывал на что-нибудь более солидное. Жизнь у него и так пока что есть.

— Не спеши, — посоветовал Разумец, широко улыбаясь. Зубы у него были неестественно белые, идеальные, как и кожа. Совершенство — атрибут Светлых богов. — Эта девочка, Маша, которая служит у тебя, входит в сферу моих интересов. Ты будешь заботиться о ней, пока это возможно. Если будет нужно, ты отдашь за нее жизнь, которую я дарю тебе. Ты будешь наказан за то, что пытался сделать с ней. Ты отдашь ей половину своей крови.

— Но господин! — испугался Вилигарк. — Кровь — это моя жизнь, мое могущество, мои знания и сила!

— Ничего, — равнодушно отозвался бог, — отлежишься. А насчет знаний и могущества... Ты ведь, откровенно говоря, бездарность. Оттого и занялся некромантией. Это самый простой и не требующий особой силы вид магии.

— Упрекать кого-то в бездарности — все равно что смеяться над калекой. Это вам, талантливым, могучим, все дается легко. А всего, что умею, я добился тяжелым трудом, — высказался Вилигарк и поджал губы.

— Ты полагаешь, я буду тебе сочувствовать? — равнодушно поинтересовался бог. — Ты ошибаешься. В награду за твою усердную службу я верну тебя твоему покровителю и сделаю тебе подарок. Я поделюсь с тобой частью своей силы, если останусь доволен твоей службой. Если же я не буду доволен, пеняй на себя.

— Благодарю вас за снисхождение и щедрость, — с поклоном отозвался некромант.

Древний бог не дал ему сказать и одного значимого слова. Он не был дураком, этот Разумец, несмотря на то что относился к Светлым.

— Клятва, — напомнил Разумец, постукивая ухоженными пальцами по плечу сопровождающего его духа.

Недоброжелательные глаза духа не отрываясь следили за Вилигарком. Светлые духи терпеть не могут некромантов и при случае стараются напакостить им.

Вилигарк вздохнул и распростерся перед богом на полу, следуя ритуалу. Разумец поморщился — он не любил всех этих обязательных унижений, однако ничего не сказал. Чем точнее будет исполнен обряд, тем сильнее будет держать некроманта его клятва.

— Я клянусь заботиться о девочке Маше, служащей у меня, ибо так захотел Разумец, Премудрый и Пресветлый. Я клянусь опекать ее, как самого себя. Я клянусь отдать за нее жизнь, если это будет необходимо. Если я нарушу клятву, пусть меня настигнет голод пустоты. Я сказал, и отныне моя жизнь в руках справедливости.

— Я принимаю твою клятву, — обронил бог холодно.

— Могу я спросить, каким образом моя служанка входит в сферу интересов Светлых? — почтительно спросил Вилигарк. Любопытство ему было чуждо не более чем Машке.

— Не Светлых, — поправил Разумец, — это только мои интересы. Не вздумай распространяться об этом или спрашивать других Светлых богов. Впрочем, ты некромант, тебе они не ответят. В любом случае ты не должен говорить об этом с кем-нибудь. Я разгневаюсь.

— Конечно! — испугался некромант, представив последствия гнева Разумца.

— И вообще, это не твое дело, почему она входит в сферу моих интересов.

Сдержанный обычно бог казался сильно раздраженным. Вилигарку показалось, что он уже готов разгневаться. Не дожидаясь, пока некромант провинится перед ним. Любопытство в этом вопросе явно было неуместным, однако оно терзало некроманта все сильнее. Он прикусил язык и решил расспросить о боге Машку, когда та очнется. Девчонка не слишком умна, крайне тщеславна и, если хоть что-то знает, не упустит случая похвастаться.

— Конечно, — повторил некромант. — В чем я клялся, то исполню в точности.

Разумец посмотрел на него тяжело и с подозрением, кивнул, повернулся и шагнул в портал. Уже наполовину исчезнув в розовом сиянии, бог обернулся к Вилигарку.

— Имей в виду, меня здесь не было, — предупредил он. — Проболтаешься — прикончу на месте. И твоя смерть тебе очень не понравится.

И пропал.

Вилигарк тяжело вздохнул: ему вообще не нравилась идея собственной смерти, неважно, легкой она будет или мучительной. Но, кажется, скрытному богу Разумцу, явно играющему какую-то свою симфонию, на это совершенно наплевать. А Вилигарк не привык к наплевательскому отношению к своей персоне. Возложив руки на накопитель, он сосредоточился и, жалобно застонав, погнал краденую энергию обратно. Сотни мелких иголочек, используемых обыкновенно при зарядке артефакта контактным способом, впились в его ладони, но поскуливал некромант не столько от боли, сколько от бессилия и жалости к себе. Хороший черный маг никогда не упустит случая проявить свои дурные качества, ведь это отличная тренировка.

— Твою тухлую колбасу! — спустя некоторое время раздалось из кресла. — Я что, заснула?

— У тебя очень, очень плохо с магическим потенциалом, — злорадно сообщил Вилигарк. Он обещал опекать девочку, но не заботиться о ее душевном равновесии и уж тем более — не способствовать ее самореализации. — Похоже, это связано с тем божеств... — Язык мгновенно распух и стал горячим, как забытая в печи кочерга.

— С чем? — спросила не до конца проснувшаяся Машка, заинтересованно приподнимаясь в кресле.

Вилигарк помотал головой и кинулся освобождать ее. Бог оказался предусмотрительной сволочью и не понадеялся на честность некроманта. Впрочем, на его месте сам Вилигарк поступил бы точно так же. Он давно не верил в человеческую честность и порядочность.

— С тупостью твоей! — буркнул он, едва обретя способность членораздельно говорить.

Машка обиделась и, не промолвив больше ни слова, гордо вышла из лаборатории. «Вот потому-то у него и нет учеников!» — думала она, спускаясь по лестнице.

Загрузка...