Все началось 25 сентября 1962 года.
Рано утром Поля (жена) ушла на работу, а я с детьми – Идочкой и Витенькой хотел позавтракать и, проводив их в школу, идти на работу.
Я был в туалете, когда раздался звонок в дверь, и подумал, что вернулась Поля. Но, выйдя из туалета, увидел, что это посторонние люди.
Меня сразу схватили и, проведя на кухню, обыскали, предъявив ордер на обыск.
Один из них с сыном пошел за женой (она работала напротив дома), а мне предложили одеться.
Как только Поля зашла в комнату, меня вывели во двор и посадили в стоявшую там черную «волгу» на заднее сидение между двумя мужчинами.
Машина поехала к Савеловскому вокзалу, к магазину, в котором я работал.
Подъехав к магазину, мы зашли в него, т. е. я и трое приехавших со мной, шофер остался в машине.
Там меня еще раз обыскали и, забрав ключи и пломбир, посадили обратно в машину.
Развернувшись, машина поехала к центру. Через улицы Сретенку и Дзержинскую машина, со стороны последней, подъехала к подъезду дома, выходящему фасадом на площадь Дзержинского.
Меня ввели в подъезд и на первом этаже поместили в бокс.
Бокс – это шкаф высотой метра два и шириной 0,5 метра. Глубина этого шкафа, так же как и ширина, – сантиметров 50; напротив двери приделана доска для сиденья, а наверху двери – отверстия для воздуха. Несмотря на то, что в боксе есть для сидения доска, сидеть там можно только условно. Если всей спиной прижаться к задней стенке, а ноги развести в стороны и ступни поставить параллельно двери, то упершись коленями в дверь, можно присесть.
Сейчас часто говорят о стрессе, тогда я этого слова не знал. Но, видимо, я был именно в стрессовом состоянии, поэтому, несмотря на то, что прошло столько лет, все запомнил.
К «счастью» меня не долго держали в боксе и вскоре провели из него на третий этаж в большой кабинет.
В кабинете усадили меня за маленький столик, стоявший в углу, а за большим письменным столом, который стоял напротив, сидел человек в штатском.
Часы у меня забрали, и я не мог следить за временем, но, все-таки, было еще утро.
В карманах у меня, кроме носового платка, оставили две пачки папирос, две пачки сигарет и спички. Мне разрешили курить, поставив на столик пепельницу.
Прошло много времени, за окном стало темнеть.
За это время много раз за письменным столом менялись люди, и сколько их сменилось, я не помню, но ни один не разговаривал со мной.
Они делали так: заходил один, молча подходил к столу, сидевший вставал и уходил, а вновь пришедший занимал его место. Если таким способом они хотели меня расслабить, то добились противоположного.
Когда за окном совсем стемнело, я обратился к очередному сидевшему за письменным столом с просьбой отправить меня в тюрьму, если я арестован.
Тогда он со мной заговорил, и стал уговаривать рассказать ему всю правду о моих преступлениях, но, получив от меня ответ, что я очень устал, нажал у стола кнопку и вызвал конвой. Перед тем, как меня увели, он дал мне подписать ордер на мой арест.
Не зная здания, очень тяжело ориентироваться, но, как я думаю, проведя меня по многим коридорам, подняли на четвертый этаж и завели в темную комнату без окон. Там мне велели раздеться и провели в душ. Когда я вернулся, зашел врач и спросил, на что я жалуюсь, нет ли у меня каких-то болезней. Получив ответ, что я вполне здоров, врач ушел. Надзиратель (теперь он называется контролер) дал мне трусы, майку, носки, башмаки и то, что у меня оставалось от папирос и сигарет, а взамен моей верхней одежды – хлопчатобумажные брюки и курточку. Когда я оделся, он провел меня на этом же этаже в другую дверь, ведущую во внутреннюю тюрьму.