Рассказ танкиста

Тёркин — кто же он такой?

Скажем откровенно:

Просто парень сам собой

Он обыкновенный.

Впрочем, парень хоть куда.

Парень в этом роде

В каждой роте есть всегда,

Да и в каждом взводе.

И чтоб знали, чем силён,

Скажем откровенно:

Красотою наделён

Не был он отменной.

Не высок, не то чтоб мал,

Но герой — героем.

На Карельском воевал —

За рекой Сестрою.

И не знаем почему, —

Спрашивать не стали, —

Почему тогда ему

Не дали медали.

С этой темы повернём,

Скажем для порядка;

Может, в списке наградном

Вышла опечатка.

Не гляди, что на груди,

А гляди, что впереди!

В строй с июня, в бой с июля,

Снова Тёркин на войне.

— Видно, бомба или пуля

Не нашлась ещё по мне.

Был в бою задет осколком,

Зажило — и столько толку.

Трижды был я окружён,

Трижды — вот он! — вышел вон.

И хоть было беспокойно —

Оставался невредим

Под огнём косым, трёхслойным,

Под навесным и прямым…

И не раз в пути привычном,

У дорог, в пыли колонн,

Был рассеян я частично,

А частично истреблён…

Но, однако,

Жив вояка,

К кухне — с места, с места — в бой.

Курит, ест и пьёт со смаком

На позиции любой.

Как ни трудно, как ни худо —

Не сдавай, вперёд гляди,

Это присказка покуда,

Сказка будет впереди.

— Нет, поскольку о награде

Речь опять зашла, друзья,

То уже не шутки ради

Кое-что добавлю я.

Как-то в госпитале было.

День лежу, лежу второй.

Кто-то смотрит мне в затылок,

Погляжу, а то — герой.

Сам собой, сказать, — мальчишка,

Недолеток-стригунок.

И мутит меня мыслишка:

Вот он мог, а я не мог…

Разговор идёт меж нами,

И спроси я с первых слов:

— Вы откуда родом сами —

Не из наших ли краёв?

Смотрит он:

— А вы откуда? —

Отвечаю:

— Так и так,

Сам как раз смоленский буду,

Может, думаю, земляк?

Аж привстал герой:

— Ну что вы,

Что вы, — вскинул головой, —

Я как раз из-под Тамбова, —

И потрогал орден свой.

И умолкнул. И похоже,

Подчеркнуть хотел он мне,

Что таких, как он, не может

Быть в смоленской стороне.

Что уж так они вовеки

Различаются места,

Что у них ручьи и реки

И сама земля не та,

И полянки, и пригорки,

И козявки, и жуки…

И куда ты, Васька Тёркин,

Лезешь сдуру в земляки!

Так ли, нет — сказать, — не знаю,

Только мне от мысли той

Сторона моя родная

Показалась сиротой,

Сиротинкой, что не видно

На народе, на кругу…

Так мне стало вдруг обидно, —

Рассказать вам не могу.

Это да, что я не гордый

По характеру, а всё ж

Вот теперь, когда я орден

Нацеплю, скажу я: врёшь!

Мы в землячество не лезем,

Есть свои у нас края.

Ты — тамбовский? Будь любезен.

А смоленский — вот он я.

Не иной какой, не энский,

Безымянный корешок,

А действительно смоленский,

Как дразнили нас, рожок.

Не кичусь родным я краем,

Но пройди весь белый свет —

Кто в рожки тебе сыграет

Так, как наш смоленский дед.

Заведёт, задует сивая

Лихая борода:

Ты куда, моя красивая,

Куда идёшь, куда…

И ведёт, поёт, заяривает —

Ладно, что без слов,

Со слезою выговаривает

Радость и любовь.

И за ту одну старинную

За музыку-рожок

В край родной дорогу длинную

Сто раз бы я прошёл.

Мне не надо, братцы, ордена,

Мне слава не нужна,

А нужна, больна мне родина,

Родная сторона!

Бой в разгаре. Дымкой синей

Серый снег заволокло.

И в цепи идёт Василий,

Под огнём идёт в село.

И до отчего порога,

До родимого села

Через то село дорога —

Не иначе — пролегла.

Что поделаешь — иному

И ещё кружнее путь.

И идёт иной до дому

То ли степью незнакомой,

То ль горами, где-нибудь…

Низко смерть над шапкой свищет,

Хоть кого согнёт в дугу.

Цепь идёт, как будто ищет

Что-то в поле на снегу.

И бойцам, что помоложе,

Что впервые так идут,

В этот час всего дороже

Знать одно, что Тёркин тут.

Хорошо — хотя ознобцем

Пронимает под огнём —

Не последним самым хлопцем

Показать себя при нём.

Толку нет, что в миг тоскливый,

Как снаряд берёт разбег,

Тёркин так же ждёт разрыва,

Камнем кинувшись на снег;

Что над страхом меньше власти

У того в бою подчас,

Кто судьбу свою и счастье

Испытал уже не раз;

Что, быть может, эта сила

Уцелевшим из огня

Человека выносила

До сегодняшнего дня, —

До вот этой бороздёнки,

Где лежит, вобрав живот,

Он, обшитый кожей тонкой

Человек. Лежит и ждёт…

Где-то там, за полем бранным,

Думу думает свою

Тот, по чьим часам карманным

Все часы идут в бою.

И за всей вокруг пальбою,

За разрывами в дыму

Он следит, владыка боя,

И решает, что к чему.

Где-то там, в песчаной круче,

В блиндаже сухом, сыпучем,

Глядя в карту, генерал

Те часы свои достал;

Хлопнул крышкой, точно дверкой,

Поднял шапку, вытер пот…

И дождался, слышит Тёркин:

— Взвод! За Родину! Вперёд!..

И хотя слова он эти —

Клич у смерти на краю —

Сотни раз читал в газете

И не раз слыхал в бою,—

В душу вновь они вступали

С одинаковою той

Властью правды и печали,

Сладкой горечи святой;

С тою силой неизменной,

Что людей в огонь ведёт,

Что за всё ответ священный

На себя уже берёт.

— Взвод! За Родину! Вперёд!..

Лейтенант щеголеватый,

Конник, спешенный в боях,

По-мальчишечьи усатый,

Весельчак, плясун, казак,

Первым встал, стреляя с ходу,

Побежал вперёд со взводом,

Обходя село с задов.

И пролёг уже далёко

След его в снегу глубоком —

Дальше всех в цепи следов.

Вот уже у крайней хаты

Поднял он ладонь к усам:

— Молодцы! Вперёд, ребята! —

Крикнул так молодцевато,

Словно был Чапаев сам.

Только вдруг вперёд подался,

Оступился на бегу,

Чёткий след его прервался

На снегу…

И нырнул он в снег, как в воду,

Как мальчонка с лодки в вир.

И пошло в цепи по взводу:

— Ранен! Ранен командир!..

Подбежали. И тогда-то,

С тем и будет не забыт,

Он привстал:

— Вперёд, ребята!

Я не ранен. Я — убит…

Край села, сады, задворки —

В двух шагах, в руках вот-вот…

И увидел, понял Тёркин,

Что вести его черёд.

— Взвод! За Родину! Вперёд!.. —

И доверчиво по знаку,

За товарищем спеша,

С места бросились в атаку

Сорок душ — одна душа…

Если есть в бою удача,

То в исходе все подряд

С похвалой, весьма горячей,

Друг о друге говорят.

— Танки действовали славно.

— Шли сапёры молодцом.

— Артиллерия подавно

Не ударит в грязь лицом.

— А пехота!..

— Как по нотам,

Шла пехота. Ну да что там!

Авиация — и та…

Словом, просто — красота.

И бывает так, не скроем,

Что успех глаза слепит:

Столько сыщется героев,

Что — глядишь — один забыт.

Но для точности примерной,

Для порядка генерал,

Кто в село ворвался первым,

Знать на месте пожелал.

Доложили, как обычно:

Мол, такой-то взял село,

Но не смог явиться лично,

Так как ранен тяжело.

И тогда из всех фамилий,

Всех сегодняшних имен —

Тёркин — вырвалось — Василий!

Это был, конечно, он.