Рассказы

ОДИН ДЕНЬ С ЖЕНЩИНОЙ

Дмитрий среднего возраста лежал около кресла, воображая себя жертвенным трупом мироздания. Одной рукой он коснулся усов между носом и ртом, потом обратил внимание на пыль в тонком солнечном луче, который неприятно ослеплял его взгляд, в то время, как он смотрел на пыль. Дмитрий встал и пошел на работу, пытаясь мечтать и думать о разных предметах.

Во время похода на работу его тело шло быстрым шагом, выставив зад, а на лицо мозговыми приказами было нанесено успокоенное приличное выражение, которое, словно чадра или вуаль, прикрывало проблески мыслей и эмоций. Дмитрий лицезрел улицу сквозь мелкий снег и пытался сопоставить мокрую атмосферу в воздухе со Снежной королевой, или с беспросветным путешествием Амундсена. Еще будучи утром в ванной, он кричал в замкнутое пространство, что зеленая вода между дном ванны и поверхностным натяжением — это жгучее море Уэделла, где среди креветок криль и скудной другой фауны находится сейчас голый демиург Дмитрий, могущий пролить кофе с сахаром на пенистый айсберг и сделать вихрь. Но все это было тщетно — он не мог сотворить пингвина из горячей воды, и осталось только спустить поток в общую канализацию, чтобы сухой мир снова стал моделью для творчества и любви. Это было приятным развлечением: теперь же Дмитрий спустился на землю и шел вперед и вперед, чтобы участвовать в общественном производстве благ, согласно разного рода теориям договора, или угнетения, и его существо, возвышающееся над землей, дышало свежестью мельчайших откровений и изобретений и любовалось мокрым снегом сквозь воздух на улице.

Дмитрий убедился в том, что он может идти очень быстро, обгоняя женских существ и мужчин различного возраста: но если ему так захочется, он может и остановиться среди человеческой массы, создать в глазах необходимую иллюзию, превращая корпускулярные людские тела в импульсные многоликие кванты, неразделяемые на индивидов; и тогда реальность станет мерцать перед ним полусветом разных цветов, среди которых можно избирать для наблюдения тот, который лучше.

Неожиданное представление того, что можно остановиться посреди мирной улицы, было для Дмитрия достаточным, чтобы продолжать свой путь. Он шел, наступая сначала пяткой на асфальт, и лишь затем — всей ступней; это была спортивная ходьба, она сохраняет массу энергии и позволяет далеко оторваться от преследователей, которые суетятся и делают разные ошибки при своем передвижении, в то время, как правильный человек выносливо идет вперед, даже не поворачивая свой взор в сторону тех, кто за ним.

В это время Дмитрию представилось, что он приехал на Черное море, так как он увидел девочку, поедающую чебурек. И хотя на чебуреке были снежинки, они с тем же успехом могли быть пряным налетом природных солончаков знойных мест. И они таяли оттого, что их поедала девочка, и ее дыхание было горячее, чем воздух. Дмитрий прошел мимо. Его путь подходил к концу, и весь сиюсекундный мир прощался с ним, ласково махая ручкой.

Дмитрий пришел на работу и приступил. В начале он работал шаляй-валяй, все еще находясь по власти девичьих чар, которые восхитили его своей южной самоуверенностью, но потом он втянулся в процесс труда и стал работать заинтересованно, словно от этого зависела его жизнь; он стал представлять себя согбенным, как Сизиф, которому, независимо от результатов, не дождаться все равно прощения, даже если его срок не равен дурной вечности, и его вполне хватает для того, чтобы умертвить преступное тело и мятущуюся душу. И так как нечего больше делать в надзирательной реальности, остается работа по расстановке и сочетанию материальных объектов, чтоб из них возникла некая правильная форма нового природного феномена: так из скалы может возникнуть пещера, если убрать все ненужное!

Дмитрий наслаждался бешенством труда, который сочился и возникал благодаря точной деятельности его рук, оттачивающих их принадлежность к человеческому виду. Дмитрий представлял, что он делает танк, убивающий неприятеля, или же хоккейную клюшку, забивающую победный гол в чужие ворота. Дмитрий мечтал о том, что он производит книгу, уничтожающую справедливое устройство вселенной и устанавливающую собственную обнаженную правду о разных вещах. Все это претворяло работу в приятное дело и повышало настроение человека, который ей занят. Таким человеком в настоящее время был Дмитрий, и мозги его блаженно напряженно функционировали, словно компьютер, кайфующий от новых весомых задач, которые в него вложили высшие существа. В этом состоянии можно было свернуть горы; всем остальным можно было пренебречь и вынести прочую иллюзию за скобки собственного тела, которое радовалось возможностям своего применения на разных участках художественной реальности.

Потом возник обеденный перерыв, который немного охладил Дмитрия, собиравшегося уже стать Стахановым в высшем смысле этого слова. Он огорченно встал в очередь за пищей и скорбно слушал бурные беседы других работников, которые очень хотели питаться.

Дмитрий взял получистый поднос и решил съесть пельмени, так как это было древнее удмуртское блюдо, напоминающее о былых исторических временах. После них он решил выпить компот с ром-бабой. И тут, наконец, его обслужили, и он сел среди остального народа за столик, где не было салфеток.

Дмитрий взял пельмень и представил, что это — паек, который выдается ровно в 13 часов каждой живой глотке. Он вдруг задумался и начал мечтать о том, что он — персонаж некоей антиутопии, житель жуткого тоталитарного общества, где все делается по приказам и сигналам, и в котором он, вместе со своей гениальной девушкой, может еще думать, размышлять и бороться с неизвестными правителями.

Тогда его должен был разбудить блаженный надоевший звонок общего подъема и, после изнуряющей зарядки, он в строю должен был направиться на фантастическое место труда: все будет жестоко рассчитано — ничего своего и личного, и только мысли его будут беспокоиться о животном происхождении тела, которое жаждет что-то еще. После работы и после приема возбуждающих средств будет, очевидно, обычная массовая мастурбация для получения ценного мужского семени, нужного для искусственного размножения несчастных людей; и никто из них не будет знать, что в это время делают женщины, и только Дмитрий будет задавать себе этот вопрос. И потом возникнет случайное знакомство, и какая-нибудь Джейн, или Мария, или без имени, будет очень красива и более уверенна в жизни, чем он, и они предадутся любви при первом же свободном от других дел случае, так как на развитие отношений не будет времени и возможности; и этот обычный секс, на котором стоит человечество, наконец-то достигнет своей истинной сущности и станет запретным, прекрасным и загадочным, и таинство снова станет тайной, и самое простое в мире отличие двух разнополых людей друг от друга будет снова целой вселенской прелестью и вызовом мерзкому внешнему миру! И все же, этот мир будет прекрасен, поскольку только в нем станет возможным это возвращение к человечности через использование в духовных целях физических принадлежностей самого себя; ибо настоящий разврат не есть скотообразный свальный грех, похожий скорее на отлаженную работу созданных для этого механизмов, но есть сексуальный акт с голой Беатриче, у которой по самой идее не может быть ничего, кроме великого лица и абсолютного духа, и которая все же оказывается еще и женщиной, готовой делать то, что может делать любая несвятая девица.

Так они и будут поступать, и эта самая Джейн будет смеяться над мутью государственных установок, которые, словно великий роман, будут заполнять их интересное бытие. Потом, конечно же, это должно закончиться трагически, и Дмитрий, как великомученик, примет какую-нибудь казнь, и имя его навсегда пропадет в замечательной жестокости гнусного мира. Он может даже заплакать и проявить слабость, он может даже предать все на свете, словно нестойкое обездоленное существо; и никакого выхода не будет из этой ситуации, ибо в этих играх не осталось места для божественного прибежища, куда во всяком случае можно обратиться в наше всеобщее время. Дмитрий ел пельмень, улыбался и смотрел на выступающую под платьем грудь работницы, сидящей напротив него.

Обед был закончен. После послеобеденной работы Дмитрий пришел домой и снял с себя пальто. Он стал смотреть в зеркало, а потом пошел на кухню и вытащил газету. Он сел на пол и прочитал статью о недостатках в работе транспорта. Статья была написана мастерски, Дмитрий читал с удовольствием. Он сел на стул, съел свежий огурец. Тут ему наконец-то позвонила женщина.

ЖЕНЩИНА. Дмитрий, это ты? Куда же ты пропал? Как же так? А сейчас ты что делаешь?

ДМИТРИЙ. Сейчас я приглашаю тебя к себе в гости, чтобы мы сегодня встретились и скоротали отпущенное нам время для разных встреч. По-моему, ты должна сейчас выйти из своего дома, чтобы сесть в транспорт, который работает с недостатками, после этого выйти из него и прийти в мои гости. В них тебя буду ждать я, приглашая пройти в комнату и присесть. И тогда-то мы с тобой поговорим и побеседуем.

Он повесил трубку и лег ждать женщину. Он закурил сигарету и включил музыку. Потом он выключил музыку и докурил сигарету. Через отведенное время раздался звонок в дверь.

Дмитрий открыл, там была женщина. Он очень обрадовался, начал шутить, и снимать с нее пальто.

— Как я давно у тебя не была, — говорила женщина, проходя в комнату, — совсем забыла твою комнату.

— Ничего, сейчас вспомнишь, — отвечал ей Дмитрий.

— Как живешь-то, что нового, кого видишь? — спрашивала женщина, усаживаясь в кресле.

— Живу нормально, нового почти ничего, вижу многих. Сейчас вот увидел тебя! — шутил Дмитрий.

— У меня тоже все в порядке, видела кое-кого, а так новостей мало.

— Я работаю, вот сейчас пришел с работы. — заявил Дмитрий.

— Я тоже работаю, тоже сейчас с работы, — сказала женщина.

Дмитрий подошел и трахнул ее. Потом, позже, они лежали голые в постели и смотрели и потолок. Дмитрий отвлекался курением. Женщина смотрела на его грудь.

— А что, Дмитрий. — сказала она, — ждал меня?

— Ну конечно, — ответил ей Дмитрий, стряхнув пепел в пустоту комнаты.

— А тебе хорошо со мной? — спросила его тогда женщина.

— Не знаю, — огорченно сказал Дмитрий. Он докурил, и женщина ждала ласки.

Дмитрий вяло потрогал ее пышную грудь, а пальцем другой руки залез почему-то ей в пупок. Потом обеими руками стал хлопать ее по животу, словное отбивая какой-то джазовый ритм. Женщина не шевелилась, только жалобно дышала. Потом Дмитрий вдруг встал на четвереньки прямо в постели, а потом спустился на пол. Он сел по-турецки и сложил руки на груди. После этого он встал, и как был — голый — направился к магнитофону, чтобы поставить музыку.

— Ты хочешь музыку? — спросила его женщина.

— Ага! — сказал он и поставил музыку.

Музыка была очень громкой и буйной, и Дмитрий стал танцевать. Он прыгал, топал ногами, крутил руками и бедрами, делал приседания, словно у него осталось еще множество энергии, не истраченной на женщину, которая лежала и смотрела на него. Потом Дмитрий запел. Он пел на непонятном языке, прихлопывая себя по ляжкам голыми руками и издавая какие-то мерзкие, почти птичьи звуки, похожие на клекот безумного человеческого существа. Было видно, что ему очень нравится музыка, которая играла на магнитофоне, и он словно хотел поучаствовать в ее исполнении, издавая свои разнообразные звуки. Женщина захохотала, а он совсем не стеснялся ее. Потом Дмитрий выключил музыку, встал в суровую позу, будто был облечен властью над судьбами и отчетливо произнес:

ДМИТРИЙ. Королева, выйди вон!

ЖЕНЩИНА. Иди сюда!

ДМИТРИЙ. Королева, выйди вон, ты согрешила с подлым человеком, ты голая грешница, лежащая в простынях! Королева, выйди вон!

ЖЕНЩИНА. Я — твоя женщина, ты мне очень нравишься, мне нравится твое приятное лицо, мне нравятся твои глаза карего цвета, мне очень нравится, как ты занимаешься любовью! Иди ко мне и бери меня, пожалуйста.

ДМИТРИЙ. Королева, ты надругалась над собственной честью, ты совершила очередной шаг во тьму: твой алмазный венец растащили на нефтедобычу, Рудольф — твой враг! Королева, выйди вон!

ЖЕНЩИНА. Митюша, я не королева, я просто к тебе пришла. Что с тобой? Я хочу тебя утешить, поедем с тобой через восемь месяцев в Домбай кататься на горных на лыжах?

ДМИТРИЙ. Королева, ты разве не королева? Вон, падшая дрянь и семиабортная Ева; быть может, твой искренний уход смягчит общий вред твоих монотеистических намерений! Ибо я — тот, кого никто не любит, ваше величество, и кому не надо твоих рук — так как его вполне устраивает нижняя часть твоего царственного организма. Вон, королева!

ЖЕНЩИНА. Я не могу.

ДМИТРИЙ. Можешь, гнусная тварь!

Дмитрий рванулся вперед, взял лифчик этой женщины и порвал его надвое, ликуя от своей победной силы.

— Что делаешь, кретин! — в сердцах воскликнула женщина.

— Вон! — сказал Дмитрий. Он расшвырял ее белье и верхнюю одежду по всем углам комнаты и стоял теперь посреди, голый, как Тесей.

Женщина подошла к нему, голая, как в женской бане, и обдала его неприятным биополем ненависти.

— Если не уйдешь немедленно, — сказал Дмитрий, — я откушу тебе левый сосок.

Женщина покрутила пальцем у себя в виске и медленно стала одеваться. Дмитрий шлепнул ее ладонью по заду, и приказал, чтобы она торопилась. Но ничто уже не способно было удивить эту женщину; она попала в сеть своих сложившихся заключений о том индивиде, кто недавно ее разогрел своей природной секрецией, и действительно хотела уже уйти отсюда, хоть и без лифчика, но с гордо поднятой головой. Наконец она оделась.

Голый Дмитрий открыл ей входную дверь, приглашая ее уйти.

— Болван! — только и сказала женщина, прощаясь с этим человеком.

ДМИТРИЙ. Королева, я несчастен!

Дмитрий закрыл входную дверь на ключ, радуясь своим удовлетворенным мужским желаниям, и пошел в туалет. После этого он глянул на часы и увидел, что уже может ложиться спать, чтобы заснуть в приятном настроении. Он умылся и лег в кровать, погасив свет.

Он лежал и чувствовал себя героем-любовником, который не пошел ни на какие компромиссы в общении со слабым полом; он ударил подушку кулаком, представляя, что это — женский живот, в котором покоится новый младенец для старого мира; он думал, что он — великий человек, совершивший отвратительный поступок, и он предвкушал свой ад и плевки в себя со стороны красивых глупых людей. Он был слишком счастлив, чтобы огорчаться новому поползновению своих мужских потенций, требующих удовлетворения. Плоть все же была ублажена, и в своей широкой постели Дмитрий лежал, как подкидыш на холодной церковной ступени, которого еще ожидают в будущем и уникальное безрадостное детство, и окончательная смерть.